Здесь – каторга, и выжить – дохлый номер,
Кирка, лопата, кой-какой паёк.
Тут прадед мой оглох, ослеп и помер,
Самодержавию «копая» уголёк.
И ноздри рвали, и в цепях держали,
Чтоб в преисподней он крушил пласты.
И назывался, как обычно, – каторжанин,
И был с железной тачкою « на ты ».
За годом год идёт, за веком век уходит
И не соха уже, комбайны на полях.
Кругом большие перемены происходят,
Но обойтись не могут люди без угля!
Отец с войны – мундир сменил на робу,
Пошёл в забой, как позвала страна.
Здесь – тот же бой, на прочность та же проба,
За уголь здесь наградой – ордена.
Садятся с шумом самолёты на «бетонку»,
На смену «конке» век компьютерный пришёл,
А под землёй всё также светит коногонка
И, так привычно, трёт мозоли обушок.
Я обушком опять вгрызаюсь в чернопластье,
Солёный пот бежит ручьями по щекам.
Шахтёрский труд воспет романтикой и счастьем,
Но не желаю я такого счастья Вам.
Вот и вся романтика: "Но не желаю я такого счастья Вам!".
Досадно за шахтёров, что их использовали в 1991 году, когда они стуча в Москве на Красной площади касками, внесли свой вклад в разрушение Советского Союза.
Досадно за шахтёров, что их использовали в 1991 году, когда они стуча в Москве на Красной площади касками, внесли свой вклад в разрушение Советского Союза.