Амазонка

Шумит, как океан, арена, солнцем залитая.
Через мгновение решатся две судьбы.
Сразятся насмерть: дева молодая
И лютый зверь, медведь – дитя тайги.

Его «язычники» прислали, как «подарок» другу.
И Цезарь, ухмыльнувшись, дар сей оценив,
Поставил на кон юную царицу – Амазонку.
Весь Рим на бой необычайный пригласив.

Она беспечно ему в ласке отказала,
Унизив властелина половины мира.
Тем самым приговор жестокий подписала,
Но, понимая все, решения не изменила.

Его стрела, пропитанная зельем, поразила,
И связанного на телегах, кораблях,
К арене конная упряжка протащила,
И вспыхнул ужас у людей в глазах.

Литавры! Зверь мохнатой глыбой вышел на арену.
Кошмар сдавил сердца, и замер Колизей.
Да неужели, за отказ в любви платить ей эту цену?
Но предстоящий бой – бальзам для царственных очей.

Как назидание: среди гостей – вассалы,
И нужно им урок величия преподнести.
Чуть зазеваешься, и распояшутся вандалы,
Мечтающие Рим до основания смести.

Что же она?... Воздушная, как облако, туника,
Своими крыльями над нею ангел - тень,
Улыбка на губах и горделиво поднятая пика.
Судьба ее страны решится в этот день.

Зверь в этот бой вложил всю злость за унижение,
Когда его стреноженного, как тельца,
Обманом взятого царя тайги, на развлечение
Толпы людей… В нем ярость без конца.

Исколотый мечом и острой пикой
Он, истекая кровью, вновь и вновь
Сужал круги, когтями, словно бритвой,
Арену рассекал - в песок ручьями кровь.

Она же невредимая, легко, как бы играла,
В родной стране не раз повергнувшая льва,
Свое смертельное оружие в ход пускала
Все яростнее в предвкушении венца.

Но нет в природе большей силы,
Чем дикий зверь в последний жизни миг.
Мало кто смог при встрече избежать могилы,
Она все поняла, и омрачился лик.

В отчаянный бросок вложив всю злобу
Медведь, проколотый копьем насквозь.
Но все же зацепил когтями ее ногу,
Подмял и замер… Что тут началось!

Народ вскочил, большие пальцы вверх.
Свободу амазонке! Слава Цезарю! Ура!
Вдруг цирк затих, и будто свет померк,
Крюками оттащили зверя… Все увидели глаза…

В бездонной глубине их - торжество и горе,
Свобода острова и ненависть к царю,
Любимое ее до боли ласковое море,
И губы еле слышно прошептали: «Я люблю!»

Кого? Известно лишь небесному вознице
А торжество любви не только в ласке - в яростном бою
Подвластно женщине, как в небе вольной птице,
В любви непреклоненной, сохранившей честь свою!