Детство - руны утраченного эпоса

Детство

(руны утраченного эпоса)

1.

«Орра зуэлез, желез региррава,
регира охум…»

«И когда я думаю про детство,
линии удлиняются на моей руке…»

…Хвалить ли лес тому, кто море в нем увидел?
Какие древние скитальцы, из влаги выбрав под гортанные напевы
туманной родины чету челнов полуистлевших,
ее сложили просыхать на солнцепеке? Неведомая скорбь.

Итак, всего лишь два дощатых, грубо сбитых
барака защищали нас от непогоды
но что до этого, когда торчали сбоку весла,
и все готово было в миг любой отчалить?..
на них уплыл в Колхиду детства я.

Но морем был мой лес. И там я как надтреснутая ростра
внезапно ощутившая свой подвиг, бродил, играя неповиновеньем
под взглядом удивленных эльфов,
которые порой не прочь полакомиться были
припрятанной для них под папоротником вафлей.

А тролли как всегда глупили и только то и делали что вскачь
бросались друг за дружкой по полянам, чирикали и верещали
безродные и занятые нескончаемой дележкой желудей…

…о духи леса! Словно водоросли извивались вы в потемках,
и моря гул стоял в ушах и звери тоже приходили
олени, наевшиеся соли в горах неблизких бархатно сквозили
среди стволов и тратился на них мой хлеб сухой с ладошки
и тратилась на преданность душа…

…так разве не узнал в себе я принца леса,
когда впервые в гулкой чаще под ногами
заметил корни и нащупал не по-детски
огонь бугристый что волнении буравил
засыпанную тесной горькой хвоей землю,
и разве сразу не раскрылась мне их суть?

От наших меньших братьев их привычки
скорбеть об умершем хозяине, искать печальный запах
и приползать под самый мощный из заносов
чтоб рядом лечь и так лежать, вылизывая лица нам…

…а в насекомых, возводящих вавилоны под стволами,
мне расточались тайны будущих полетов
передавались их стрекалами секреты
о странной дерзости двуногих и бескрылых.
Я пауков проворных сети со смятеньем рвал

Крапива жглась, как струны лютни, тронутые легкой
изморозью ноября и мне недаром
Орфей являлся, он сидел на сохлом пне
ловя виолой ветер и рыдая
об Эвридике. Но его принять отказывалась почва
болотистых низин, своим считало небо
а я тогда не знал что я поэт.

В карманах приносил домой я корпию от всех болезней
еловым духом набиралось одеяло
когда я, словно аммонит под дремной толщей
пережитых за годы превращений
сворачивался в известковый кокон и засыпал
Но моря гул в моих ушах не прекращался.

…все было так давно, как будто я и не воскреснул принцем леса
однажды в гулкой чаще когда завидел под ногами корни
и не по-детски разгадал их суть.

2.

«Солпеплум жео регеро озахо,
уини оплуc»

«Все наши плаванья кончаются на самом
краю земли в наплывах маленьких портретов пожелтелых».

А с осенью соперничали свадьбы,
забрасывая нас монетами и сладостями, и порой
мне чудилось, что лес, израненный и нелюдимый
берется сочинять версеты и шуршит
шершавой тростью по траве, как человек
нашедший нужное пустому сердцу слово…

…рубиновые ягоды рябины
терлись о вспотевшее стекло,
я просыпался и прислушиваясь ждал,
когда очнутся от оцепененья коридоры,
и стройный гомон, нарывавший в них прорвется
в чаду кухонном, топоте и восклицаньях,
и защекочут слезы ликования в носу.

…поскрипывая целый день качели пустовали,
лишь гномы в алых и сиреневых камзолах
на них раскачивались беззаботно,
и я потом наутро подбирал
с сидений волглых вымокшие колпачки.

В угоду трепетным фантазиям жених напоминал
матроса опытного и обученного в качку
стоять утесом твердым, а невеста
белела подле как упругий парус
и я украдкой любовался их удачным кораблем,
его путей дальнейших не подозревая.

…парила птица над столами
как высоко подкинутая шляпа,
то был мой коршун Чиль, и я шептал
ему слова заветные и в струях восходящих
они как змей воздушный доносились
в его ушные ямы и тогда
он делал круг чтоб понял я что я услышан,
мой зоркий, крепкоклювый коршун Чиль.

А пир тем временем из кратеров подспудных
вином и золотом разжиженным вскипая,
выплескивался на поверхность,
и пахли хною женщин волосы, и зноем
дышали реплики разморенных мужчин,
и речи цитрусовой кожурой
благоухая, запивались из бокалов.

А песням было столько зим, что в них звенел
Роландов Рог, и потревоженным медведицам в берлогах
мохнатыми шлепками приходилось унимать
от огорчения ревущих медвежат
(к ним тоже я с заветным словом обращался).

…должно быть на плече меня несли в постель,
сквозь клейкие ресницы в серебристых змейках
на миг заглядывал в смеркающийся мозг
нагой малыш с колчаном похудевшим,
чтобы смутясь лукаво, упорхнуть…

А далее все пеленал-укачивал гул моря…


август 1996 года



Валерий Коростов