НЕКОТОРЫЕ СООБРАЖЕНИЯ В СВЯЗИ С ВЫСТУПЛЕНИЕМ С.ДОВЛАТОВА “БЛЕСК И НИЩЕТА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ”

НЕКОТОРЫЕ СООБРАЖЕНИЯ В СВЯЗИ С ВЫСТУПЛЕНИЕМ С.ДОВЛАТОВА
“БЛЕСК И НИЩЕТА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ”
(Собр.соч. в 4-х томах, т.4. Раздел „Выступления, интервью“.СПб, „Азбука-Классика“;2002. Cтр.367-378)

Изучение и оценка общественной позиции литераторов, признанных классиками отечественной литературы, актуальны во все времена, так как позволяют понять направление развития гражданского общества страны. В этом отношении особый интерес представляют взгляды писателей, эмигрировавших из СССР – России во второй половине ХХ века. Одним из видных представителей этой группы русскоязычных литераторов, без сомнения, следует назвать Сергея Донатовича Довлатова.
В сто одиннадцатом номере журнала „Hoвый американец“ (США) за 1982 год напечатана речь С.Д.Довлатова, посвящённая проблемам русской и советской художественной литературы. Текст выступления полностью опубликован в интернете под этим же названием, а также в четырёхтомнике Довлатова (см. заглавие статьи). Многократные публикации свидетельствует, что и сам Довлатов, и его издатели придавали этому выступлению большое значение. Яркие, образные, интересные и, на мой взгляд, спорные размышления Довлатова вызвали желание высказать своё представление о русскоязычной отечественной и эмигрантской беллетристике, а также о влиянии проживания за границей на творчество русскоязычного литератора.
Разделение русскоязычной литературы ХХ века на отечественную и эмигрантскую в известной мере носит условный характер, поскольку многие эмигрировавшие литераторы начинали писать на родине и продолжали работу в странах приёма. Однако, нельзя не видеть тематическое и интонационное различие русскоязычной литературы, написанной за рубежом, от литературы, в сопоставимое время написанной в отчизне.
Во-первых, об эмиграции. Эмиграция – это всегда поражение. Вынужденный уехать под давлением политических, экономических и прочих обстоятельств отнюдь не победитель, даже если при этом ему удалось преодолеть многочисленные препятствия, не сломавшись физически и морально. Потом, в эмиграции, уехавшие могут достичь выдающихся успехов, способствовать крушению неприемлемого режима в стране исхода, но во время отъезда (высылки, бегства) они никак не вписываются в представление о победителях. Такое лишённое героизации понимание сути эмиграции, на мой взгляд, соответствует истине.
Во-вторых: блеск и нищету литературного творчества можно выискать в любой стране независимо от её экономического и политического положения, от благополучия её жителей. Действительно, возьмите благополучнейшие страны мира (Норвегия, Швеция, Дания, Швейцария, Люксембург) и что, будете утверждать, что беллетристика этих стран возглавляет список мировой художественной литературы? Поэтому я против хлёсткого, но несправедливого названия выступления Сергея Довлатова. Нищета советской русскоязычной художественной литературы определима лишь в той мере, в которой берут в рассчёт её неудачные, слабые или конъюнктурные поделки и не учитывают запоминающиеся талантливые произведения. Более того, думаю, что именно в неблагополучной стране, в стране, полной конфликтных ситуаций и острой политической борьбы скорее будут созданы шедевры художественной литературы, нежели в обстановке благополучия, сытости, общественного успокоения.
В третьих, уточняя вышесказанное, выражу убеждение, что бурное развитие искусства и всплеск литературного творчества возникает в условиях глубоких „подвижек“ в общественном сознании на „переломе“ эпох. Именно преобразующие общество ситуации, вызываюшие резкую активизацию общественной жизни, порождают новые темы и новые формы искусства и литературы. Так было во времена Ренесанса и французского Просвещения. Так было в предреволюционные и в революционные годы во Франции, Голландии, Англии, Германии, странах Африки и Латинской Америки. Судя по дошедшим до нас иконам, летописям и немногим сочинениям, так было во времена формирования русской нации в X-XII веках и во время становления русского государства времён Ивана Грозного. Всплеск литературного творчества отчётливо связан с „культурной революцией“ XVIII века в России петровских и екатерининских времён. Но особенный расцвет отечественной литературы (в первую очередь, её наиболее эмоциональной формы – поэзии) связан непосредственно с революционным движением. Так следует выделить период подготовки и попытки осуществления „дворянской“ революции декабристов и, прежде всех, связанного с ними Пушкина. Дух народовольческого периода отчётливо отражён в творчестве Некрасова. Пролетарская революция в свою очередь призвала к творчеству новую плеяду поэтов, среди которых особенно заметен Маяковский. И обратно: периоды застоя в политической и экономической жизни общества сопрождаются стагнацией общественной жизни, что существенным образом отражается на искусстве и литературе. Этот тезис, в частности, подтверждается тем, что уменьшение прессинга со стороны государства во времёна Брежнева и последующего периода Советской власти фактически не изменило качество литературы.
Не только и не столько в репрессиях и во всевластии цензуры причина оскудения литературного творчества в последний этап коммунистической власти. Безусловно, в обстановке жёсткого политического диктата искусству для самовыражения весьма осложнён выбор тем и форм. Да, работник искусства, в частности, литератор, вступая в конфликт с идеологическими установками тоталитарного государства, рискует лишиться средств к существованию, подвергнуться гонениям, быть арестованным и уничтоженным физически. В СССР нередко так оно и было (по недавним сообщениям СМИ в годы Советской власти погибло около 800 писателей). Но для творческого потенциала куда губительнее обстановка абсолютной безликости общественной жизни, этакое „болотное“ существование.
Надо сказать, что Советская власть стремилась использовать творчество писателей для пропаганды и улучшения своего имиджа внутри и вне страны, покупая их лояльность наградами, премиями, введением их в различные властные структуры. Нередко для лояльных писателей организовывали поездки по стране и за границу, как бы поощряя их к всестороннему ознакомлению с разными сторонами труда и быта соотечественников и трудящихся зарубежья. Другое дело, какую отдачу от этого хотела получить власть и как эти наблюдения преломлялись в индивидуальном творчестве. Одни – „лакировщики“ – выбирали идеологическое сотрудничество, другие находили возможности для объективного изображения действительности. И опять же, немало писателей в СССР и за рубежом (особенно в первые десятилетия Советской власти) были искренними сторонниками коммунистичекой идеологии, полагая репрессии неизбежным временным атрибутом борющегося за своё существование государства.
В четвёртых, русскоязычная литература в ХХ веке дала отечественному читателю, да и читателям зарубежья немало замечательных произведений, описывающих новые грани жизни и психологии индивидуума и общества. Назову имена отечественных писателей и поэтов, не соблюдая алфавита и „табели о рангах“: Горький, Короленко, Гумилёв, Арсеньев, А.Толстой, Эренбург, Бабель, Зощенко, Маяковский, Есенин, Светлов, Куприн, Ильф, Петров, Макаренко, Гайдар, Айтматов, Ян, Булгаков, Катаев, Кассиль, Табидзе, Мандельштам, Цветаева, Ахматова, Пастернак, Чуковский, Тынянов, Каверин, Грин, Беляев, Фурманов, Фадеев, Форш, Инбер, Гранин, Друнина, Симонов, Чичибабин, Искандер, Рытхеу, Галич, Высоцкий, Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина, Окуджава, Слуцкий, Стругацкие, Аксёнов, Пикуль, Бродский, Нагибин, Тендряков, Битов, Шолохов, Смеляков, Солженицын, Шаламов, Шукшин, Коржавин, Межиров, Воронель, Разгон... Стоп! Уверен, что любой заинтересованный читатель русскоязычной литературы многократно увеличит этот список памятных имён. И это нищета русской литературы? Воистину, иваны, не помнящие родства! Да, русская литература до последних десятилетий создавалась под контролем строгой и жёстко идеологизированной цензуры, что во многом ограничивало творческие возможности литераторов, нередко ставя их в весьма трудное, а то и в безвыходное положение. Да, конфронтация с властью в тоталитарном государстве приводила „неукротимых“ писателей к остракизму и нередко к гибели. И всё же писали, да как писали! Обхотя запреты и препоны, порою „в стол“ в ожидании лучших времён, a, когда удавалось, с немалым для себя риском отдавая свои произведения в зарубежные издательства. Если это „нищета“, то что такое „блеск“ литературы?
В пятых, совершенно неубедителен тезис Довлатова о высотах („блеске“) русской литературы, достигнутых в царское время именно из-за отсутствия репрессивной цензуры. Достаточно напомнить о судьбе Радищева, Чаадаева, Чернышевского, Писарева, о ссылке Пушкина, Шевченко, о кавказской „командировке“ Лермонтова, о запрете публикаций Герцена, о купюрах в произведениях Гоголя, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, об анафеме Л.Толстого, объявленной огосударствленной церковью, чтобы опровергнуть утверждение об отсутствии репрессий. И это только наиболее известные и памятные имена. Литература Российской империи, действительно блестящая литература, находила читателя, постоянно преодолевая царскую цензуру, правительственные ограничения и запреты благодаря подвижничеству российских писателей, их представлениям об идеале. Но каких бы высот ни достигла классическая литература, большинству читателей всегда будет ближе и интереснее литература современная, описывающая злободневные коллизии и поднимающая насущные проблемы. Живому живое...
И ещё одна „крамольная“ мысль: практически прекратившие свою деятельность в наши дни корректура, редактура и цензура нужны и полезны для литературного производства. Проблема в том, насколько профессиональны и деликатны, сколь обладают пониманием эстетики слова и чутьём нового их работники, сколь неполитизированы. Наконец, сколь они умны и неамбициозны. При их адекватной работе современный читатель был бы избавлен от половодья нелепостей, безграмотности, вульгарщины и безнравственности, выдавемых за новое слово в беллетристике.
В шестых. Литератор, вырванный из своего языкового окружения, рано или поздно утрачивает тематическую связь своего творчества со страной исхода, исчерпав вывезенный оттуда „багаж“. Тогда он или снижает писательскую активность, а то и перестаёт писать, или обращается к новым темам, навеянным жизнью в эмиграции. Писатель же, покинувший родину в детском возрасте (не говоря уж о потомках эмигрантов) и овладевший языком страны исхода за границей, т.е. без широкого общения с народом-носителем языка, может быть сколь угодно талантлив, но невольно выкажет свою оторванность от живой (современной) народной лексики. Тут даже общение с соотечественниками следующих одна за другой волн эмиграции не спасает.
Конечно, обширная эмигрантская аудитория может так активно лоббировать литераторов в эмиграции, что создаётся весьма благожелательное мнение об эмигрантской литературе и о её представителях. Нередко можно услышать высказывания, что за время эмиграции страна потеряла наиболее ценных литераторов. Действительно, потери весьма чувствительные, и всё-таки это утверждение преувеличивает размер катастрофы. Возвращаясь к Довлатову, безусловно, интересному, наблюдательному и ироничному писателю с точной и яркой лексикой, надо напомнить, что он себя позиционировал где-то в середине, но отнюдь не в первом ряду русских писателей. И дело тут не в скромности Довлатова, а в точной оценке своих литературных достижений при том, что его творческое наследие заметно и значительно на фоне общирной эмигрантской русскоязычной литературы.
И последнее. Довлатов прав, отмечая присущую русской художественной литературе дидактическую тональность, стремление формировать общественную мораль, обострённый интерес и сочувствие идеям социального обновления. Очевидно, что любая национальная литература не уходит от подобных тем. Однако, для русской классической литературы, формировавшейся в стране абсолютизма и крепостного права, наложивших отпечаток на психологию последующих поколений, такая направленность была много оправданнее и востребованнее. Советская литература естественно унаследовала эти черты.
Вообще же литератор с большой буквы, будь то прозаик, поэт, драматург, литературовед, способен уловить самые первоначальные признаки назревающих изменений в окружающем его мире, зафиксировать новые флюиды общественной мысли, отразить тенденции перемен общественной жизни в самом их зарождении и, опережая их очевидные проявления, оповестить мир об этом. Более того, ни один крупный писатель не может обойти насущные проблемы современности и непременно отзывается на них в своём творчестве.
Согласно Губерману литература по значимости для общества являет собой „и нерв, и прут антенны“. Уже поэтому литература обречена на муки первопроходца и никакая драконовская цензура, никакая косность социума, никакой репрессивный аппарат не в состоянии подавить эту её функцию. В этом смысле литература такое же средство постижения окружающего нас мира, как фундаментальная наука, изобразительное искусство и философия. В преддверии революций, в эпоху общественных взрывов и социальных перемен будут искать новые пути в литературе, философии, искусстве. Наступит реакция – погрязнут в мистицизме, займутся богоискательством. Изменяется окружающий мир – изменяется и литература. Криминализируется обстановка в стране – прилавки заполоняют книги криминалистического жанра; бесятся от жира – идёт поток чернухи и порнухи; ведётся война – пишут о ней. Ни космос, ни ГУЛАГ, ни будоражащие общество политические и идеологические вопросы (как в плане их поддержки, так и в виде противостояния), ни крушение империй, ни достижения науки и искусства, ни секс не уйдут от писательского взгляда и найдут заинтересованного читателя, ибо это жизнь. Естественно, на страницах русскоязычных книг отображается и массовая эмиграция наших лет. Довлатов – один из её ярких бытописателей.