В плену у сказки

В плену у Сказки


Глава 1.
Село Кривуша (недалеко от Чернолесья)
Веселиса

Долго умирал дед Бажен. Люто мучился!
Знал о последнем часе заранее. За три дня до смерти вышел к родным – лицо синюшное, всё морщинами покрывшееся, волосы седые растрёпанные, борода нечесаная, ногти на руках длинные, словно когти звериные загнутые.
Но держался дед всё так же грозно, как и ранее. Бровищи густые – насуплены. Глазища чёрные – так и зыркают. Вытянулся во весь свой огромный рост. А сам тощий словно жердь!
Тяжело ступая занемевшими ногами, опираясь всем телом на сучковатый посох, Бажен прошел в горницу.
- Пришло моё время! – заявил старик. – Скоро кончаться буду…
Любава – дочь Баженова так и ахнула.
- Да как же мы без тебя, папаня? – запричитала женщина, бросившись отцу в ноги. – Как село без твоей-то защиты? Как люд местный без твоей помощи? Пропадём…
Да! Тяжело умирал Бажен.
Били его судороги настолько шибкие, что не мог дед смирно на полатях лежать, а всё норовил за порог уползти или под печку залезть.
А ежели кто осмеливался близко подойти к нему, неугомонный старик вскакивал, стараясь схватить обезумевшего от страха родственника.
Помирал он так в течении трёх дней: к вечеру совсем умрет – затихнет, положат деда на стол, руки крест на крест на груди уложат, пятаки на глаза – все честь по чести, а наутро он залезет в подполье, серебряники там запрячет, и снова жив!
Вытащат его оттуда, а он опять начнет мучиться: ругается люто с неведомыми гостями, коих никто кроме самого Бажена не видит. Корежит деда и ломает, в дугу гнет, словно мучает его кто. Весь он посинеет, высунет наружу раздутый язык и не может спрятать…
Жестоко мучился дед Бажен – словно настоящий ведьмак!
Так люди в селе поговаривали, что старик этот и есть самый взаправдашний колдун. Да кому об этом знать лучше, как не внучке его малолетней – Веселисе.
Эта крошечная светловолосая курносая девчушка, озорная и непоседливая, была его любимицей. Во всём Бажен малышку баловал, ничего ради Веселисы не жалел.
На третий день лежал дед, обессиленный от очередного бесовского припадка. Позвал дочь свою, Любаву, и говорит:
- На тебе!
А та догадалась! Отпрянула от протянутой отцовской руки.
- Отдай тому, у кого взял! – выкрикнула и выбежала из комнаты.
Застонал Бажен, заскрипел зубами, посинел весь, глаза налились кровью. В это время вошла проведать деда Веселиса.
Он к ней.
- На! — прохрипел. — Тебе, внучка, от старика память!
Та спроста приняла пустую руку.
Захохотал ведьмак жутко и начал кончаться.
Прошибла Веселису через дедушкину длань сила могучая. Поселилась в её душе тоска тёмная…

Перед смертными страданиями успел ведьмак дать родным словесное завещание: ежели умрет в поле — не вносить в избу, умрет в избе — выносить не ногами вперед, а головой, и у реки заблаговременно остановиться, перевернуть в колоде навзничь и подрезать пятки или подколенные жилы.
Хоронили Бажена только немногочисленные родственники. Никто больше из селян не осмелился пойти ведьмака в последний путь провожать…
Зато, как только семья с сельского погоста вернулась, соседи тут как тут. И давай выспрашивать!
- А жилы то на ногах вы ему подрезали?! – интересовалась бабка Дарена.
- Да подрезали, подрезали, – отвечала Любава.
- А голову? – Суетился вездесущий Поспел. – Голову-то ему, прежде как закопать, отрубили?
- Это что же я должен свому тестюшке башку рубить! – возмутился Борщ – Баженов зять.
- А ну тогда, хотя бы, кол осиновый в сердце вбили? – не унимался Поспел.
- Я сейчас тебе кол кой-куда пониже вобью! – рассерчал Борщ и отвесил любопытному мужику смачный пинок пониже спины.

Глава 2.
Недалеко от городка Острохолма
Страх в подполе

А тем временем, в селении, недалеко от городка Острохолма, в доме кузнеца Горазда, начали происходить чудные вещи.
Стемнело на дворе. Горазд с женой забрались на печку, улеглись спать. Кузнец, только сомкнувши веки, провалился в глубокую дрёму. Но, поспать Горазду удалось недолго. Проснулся он от испуганного шепота жены.
- Гораздушка, проснись, миленький! – тихо, с содроганием в голосе, лопотала она кузнецу на ухо. – Там есть кто-то!
- Где? – буркнул спросонья мужик, не открывая глаз.
- Да там, под печкой! – не унималась, дрожащая от страха баба. – Там шевелится чего-то, светится что-то и говорит кто-то!
- Ты чего? Совсем, старая, ополоумела? – взревел, вконец проснувшийся, Горазд. – Где там у тебя кто?!
Он зверски уставился на жену. Прижавшуюся к стенке бабу била такая крупная дрожь, что кузнец всё же решил взглянуть, что же случилось. Горазд свесился с печки. То, что он увидел и услышал, заставило здоровенного кузнеца, с лёгкостью гнущего подковы и отродясь ничего не боявшегося, окончательно позабыть о сне…
Там, из-под печки, исходило слабое сияние, точно жгли лучину. Кто-то неведомый, пытаясь вырваться из подпола, жутко скрежетал когтями и стонал тихим замогильным голоском: «Ох, жарко! Ой, душно!»
В следующий миг, обезумевший муж и полуживая от страха жена, опрометью выбежали из избы. Оставшуюся ночь они провели в кузне. Горазд сторожил входную дверь, не расставаясь с тяжёлым молотом.
Наутро мужик обшарил весь дом, проверил печь, даже в подпол заглянул, но ничего не обнаружил. Однако, на следующую ночь жуткое видение повторилось.
Кузнец рассказал про ночные страхи соседям, а те присоветовали ему сходить к Чёрным клобукам: там-де, в городке Торчеве, живёт местный ведун Кораз, он мастер разгадывать сны и прогонять наваждения.
Отправил Горазд жену к родне, а сам собрался и пошел на полудень.
Близко ли, далеко, долго ли, коротко — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается — остановился кузнец переночевать в маленькой избушке, одиноко стоящей на отшибе приграничной с землями Чёрных клобуков деревеньки.
Деревенька Кривушей звалась. А в избе той, как вы, наверное, догадались, жила Веселиса. Жила девочка с матерью, двумя младшими сёстрами и крохотным братишкой. Тяжко им теперь приходилось: отец ушел в ополчение, потому как в Колдовской Пуще опять нежить зашевелилась, а Любава одна из сил выбивалась, чтоб прокормить четверых малышей.
У Веселисы, меж тем появились способности, коими дедуля ранее владел – лечить скотину, непогоду предсказывать. Да и вообще: девчушка теперь многое видела наперёд, будто в воду глядела.
Глянула она так на Горазда и говорит:
- Дядь! Я знаю, куда ты идешь.
- И куда? – удивился кузнец.
- В земли Чер-нега, к Чёрным клобукам, - спокойно ответила Веселиса. – К ведуну Коразу хочешь попасть.
- Хочу…, - промямлил, так и сев от удивления на лавку, Горазд.
Подошла девчушка к кузнецу поближе, и говорит тихонько, словно кто её подслушать может:
- Смотри же, станет он твое наважденье разгадывать, да тёмное чародейство распутывать, попросит половину из того, что лежит под печкой, – предупредила она мужика. – Только ты половины не давай, итак у него богатства куры не клюют, дай только одну четверть.
Мужик судорожно закивал, во все глаза пялясь на малого ребятёнка, вещающего, точно заправский колдун.
Уставилась девчушка на Горазда строго.
Затрясся здоровенный кузнец от холодного пронзающего взгляда маленькой вещуньи, словно мышка перед гадюкой.
- Только гляди! – пригрозила. - Ежели спросит ведун, кто тебя надоумил, про меня не смей сказывать!
Пообещался кузнец Веселисе, что в точности всё так и сделает, как она посоветовала.

Глава 3.
На границе колдовской Нави
Калинов мост

Топает путник по дороженьке вертлявой. То на пригорок стежка взберётся, то в лощину спустится, то по лесу петлять начнёт, а то вилять меж взгорьями. А чем дальше на закат дороженька забирает, тем дремучее леса, темнее места вокруг, да и сама всё уже становится.
Редко заходят сюда люди добрые, чаще нечисть всякая шастает. А оно и понятно, ведь до границ колдовской стороны - Нави уже рукой подать.
Да и странник одинокий, что уверенно на закат ступает, по облику судя, не из простых смертных. Волосы длинные - седые и косматые, точно длака у волка матёрого, сквозь седину пряди зелёные проглядывают, а глазища и вовсе горят зелёным пламенем, точно два изумруда сверкают.
Но, несмотря на седину и бородищу до пояса, стариком путник не кажется. Ростом высок, телом крепок, поверх кожаных одежд, на широкие плечи шкура медвежья накинута, из оружия на поясе кривой клинок болтается.
Чем темнее и дремучее места вокруг, тем мрачнее думы странника.
Прежде было времечко, когда ходил он в почёте, водил дружбу с богами небесными. Теперь же настало позорное безвременье, какой уже век скитается он по земле в бесчестии и бесславии. Далеко за спиной белые шапки Рипейских гор. И всё дальше вместе с ними от Тавра беспечная жизнь в волшебном Беловодье и божественной Сварге…
На небесах, среди своих, у него было иное имя, здесь же в Яви (на земле) кличут его Тавром Бусичем.
Вспоминал Тавр былые весёлые деньки, да разгульные ночки, но не приносили те мысли радости, лишь сожаление о прежней беззаботности и глупости.
Те, кто ранее окружал его: небесные жители, боги, коих считал близкими друзьями, на деле оказались либо напыщенными подлецами, что посмеялись над его падением, либо тварями, от страха дрожащими, не посмевшими и слова вымолвить в защиту Тавра. Ни те, ни другие не признавали его равным.
«Коровий сын!» - шептались за спиной – «Среди зверья ему самое место!»
Вспомнил Тавр и тот, последний день, когда сбросили его со стен Сварги…,и заскрежетал зубами, заходили от злости на скулах желваки.
«А виной тому всего-то слово лишнее, что на свадьбе друга лучшего сказано!» - плюнул, припечатал сапогом, отметая прочь никчемное прошлое и уверенно шагнул в дремучие заросли Чернолесья.
Не рады ныне Тавру не в Прави, на небесах, не в Яви, на земле. Небесные владыки нарекли его отверженным скитальцем и не воспринимали всерьёз. Смертные же, за близость к земле, прозвали нечистым, скотским богом. Только и оставалось теперь, что податься в потусторонний мир призрачной Нави и сгинуть где-нибудь посреди колдовской пущи.

Он остановился у лесного ручейка. Подставил ладони чистой родниковой водице. Прикрыв глаза, плеснул ледяными брызгами на лицо, затем сделал несколько жадных глотков холодной живительной влаги.
- Хороша! – тихо, обращаясь к роднику, проговорил Тавр.
Родник зажурчал, забурлил ещё живее и радостнее, принимая нежданную благодарность.
Странник выпрямился, вздохнул полной грудью и огляделся вокруг.
«Вот и кончилась Явь, впереди колдовские земли» - подумал он, смотря печально, словно с близкими прощаясь.
Леса, холмы и лощины, камни мхом поросшие, деревья и трава, птахи да зверушки - они теперь для Тавра друзья да родственники. Недаром смертные скотским богом прозвали. Похлопал легонько по стволу лесного истукана, словно по плечу приятеля и зашагал дальше на закат...
Вот и лес поредел.
Впереди, точно гигантская черная змея, извивалась мёртвая река. Тавр вышел к бурлящим водам. Под ногами хрустели человеческие кости, сплошным покровом укутавшие берега Смородины.
Не раз и не два разудалые князья Славии пытались с наскока захватить, так манящие загадками и затаёнными богатствами, колдовские земли. Но, ни одно из смертных воинств так и не смогло преодолеть гиблых вод, лишь ковром из костей устлали берега Смородины.
На противоположной стороне, ближе к зарослям, точно обломки клыков огромного чудища, из земли торчали заброшенные строения: полуразвалившиеся стены, с ещё кое-где выступающими, острыми кольями, дозорные башенки, усеянные железными шипами, точно ветки по-весне молодыми побегами.
Здесь колдовские силы сдерживали наступающих смертных, так и не позволив им прорваться в Навь.
Тавр был среди державших оборону, в те дни он носил гордое звание посланца небес. Рядом, вместе с дружиной бился закадычный друг – колдун Василий Пуща. Сестрёнка, богиня смерти Марена, приводила на помощь обороняющимся полки неживого воинства.
Тогда они сражались на одной стороне, по велению Сварги защищая земли и тайны Нави…
Сейчас же всё опустело.
У смертных появились другие заботы. С обратного края земли явился грозный противник, в лице диких кочевников Обров, грозивший одним махом откусить жирный кусок от Славии. Славы на время забыли о Нави, бросив основные силы на восход.
На протяжении многих веков срединные земли истязали кровавые войны. Одни заканчивались, тут же начинались другие: то с полуночи надвинутся ледяные полки Стынь земли, то нахлынут полчища зверолюдей с заката, то орды степняков с восхода накатят, а если от внешних противников отобьются, то местные князья головы поднимают, либо среди своих супротивника ищут, либо идут всей гурьбой воевать навьи земли.
Только сейчас Бусич стал понимать, что все значительные доводы, по которым в войнах погибали тьмы людей и нелюдей - всего лишь слова, повод для кровопролитья.
Ведь смертных, с другой стороны, на острые колья колдовских стен гнали тоже боги…

Давно уж погасли жертвенные костры на старых капищах, пожиравшие множество людских жизней, питая мощь богов. Но, небесные владыки, всё ещё жаждали жестоких развлечений. Они вновь хотели крови, для ещё большей силы, да и просто, ради забавы! Для этого они и разжигали распри между земными правителями, подстрекая народы к войнам, сводили в кровавых сечах многотысячные рати и забавлялись, точно малые дети с игрушками, с жадностью поглощая жизненные силы гибнущих воинов. Больше всего преуспел в этом деле рыжебородый мясник с секирой, коего Тавр раньше считал другом.
Что и говорить! Тавр и сам прежде не задумывался о количестве отнятых жизней, ежели ради правого дела! Только теперь он уразумел, ради «какого дела» проливал кровь смертных, лишь сейчас понял, как ошибался. Для этого и нужно-то было – просто спуститься с небес на землю…
Он шагал по берегу, вдоль кромки бушующей реки. За ледяной, шипящей волной шла волна от жара кипящая и пенящаяся, они клокотали и бурлили, смешиваясь в колдовском русле. Тавр следовал к Калинову мосту, единственному месту, где можно безопасно преодолеть мертвые воды.
Внезапно, заметив впереди неладное, Бусич живо свернул в заросли.
Мост всё же охраняли. Да это и немудрено! Разве оставят без присмотра единственные ворота в Навь?
Тавр беззвучно шевелил губами, костеря себя, на чем свет стоит. Несмотря на кажущееся повсеместное запустение, он не должен расслабляться настолько, чтоб забыть об осторожности. Чуть не попался на глаза стражу.
По мосту, туда сюда, прогуливался здоровущий ящер. Серое чешуйчатое тело заковано в панцирь, да и сам при полном вооружении. В правой лапе чудище сжимало длинное копьё с широким навершием, славы такие называют рогатинами. На левом плече висел кованый щит, на поясе болталась тяжелая булава. Ящер потянулся и сладко зевнул во всю пасть, на солнце сверкнули ровные ряды острых зубов.
«Неосмотрительно!» - отметил Тавр поведение стража. – «Хотя! Может напускное? В любом случае сейчас узнаем!»
Бусич решительно шагнул к мосту, показавшись на глаза ящеру.
«Внезапность – половина победы!»
Страшилище удивлённо вытаращилось на чужака, забыв даже пасть прикрыть. Чужак же, в наглую, пёр прямёхонько на мост.
-Куда?! – обретя всё же речь, удивлённо взревел ящер. – Через мост никому хода нет!
Вот теперь Тавр почувствовал присутствие. Сначала в реке, да именно, в мёртвых водах Смородины притаилось что-то живое! Краем глаза Тавр видел, как нечто черное и громадное поднялось к поверхности.
Затем, он приметил, с противоположной стороны моста, в колдовской пуще, тревожно шевельнулись заросли. Значит, страж моста не так беспечен, как хочет показать и здесь он вовсе не один.
Тавр не сбавил шага. Знал, что впереди ждёт засада, но следовал чутью, которое подсказывало – сейчас медлить, а тем более пятиться назад никак нельзя.
- Так уж и никому? – деланно удивился Бусич, уже ступив на мост.
Ящер внимательно, сверху вниз, разглядывал чужака. Маленькие змеиные глазки сузились, пасть расплылась в довольной улыбке, вновь оскалив белоснежные клыки.
- Я смотрю, ты не людского рода племени, был бы человеком, я тебя попросту сожрал бы! – рыкнул страж. – Потому скажу прямо: ежели ты колдун опальный, леший из леса изгнанный или просто нечистый дух, и хочешь в Нави после черных дел схорониться?!
Чудище внезапно замолчало, грозно нависло над Тавром, точно скала.
- То плати два десятка золотых кругляшей и шагай смело! – ящер захохотал, довольный шуткой. – Эта отхожая яма гаже от тебя не станет.
«Ребятки не вход в Навь ограждают, а попросту деньгу с путников сшибают!» - дошло до Тавра.
- Нет у меня золотых, - спокойно ответил он. – Но я всё же пройду.
- Хех-х-р-р-р, - из пасти чудища раздалось сдавленное шипение, постепенно переходящее в рычание, он явно не ожидал такой наглости. – Коли сгонишь меня с моста, так иди!
Тавр положил ладонь на рукоять короткого клинка и недобро глянул в глаза чудищу. Страж отшатнулся на мгновение, вдруг почуяв опасность от неведомого чужака.
В зарослях, за мостом, деревья заходили ходуном, кто-то большой ринулся наружу. Но, сильнее Тавра беспокоил не лес, а почерневшая поверхность реки у самого берега…
Он в один миг выхватил кривой клинок. Лезвие, выходя из ножен, на глазах удлинялось и закручивалось, точно бич у кнута. На вылете, колдовское остриё стегануло стража. Тот насилу успел прикрыться от чудного оружия щитом. Тавр, крутанувшись, на том же замахе рубанул за спину. Гибкое лезвие обхватило тело черного усатого страшилища, выскочившего из водной пучины. Тавр рванул рукой, клинок щёлкнул в воздухе, стряхнув багряные капли на мост. Усатый страшила пролетел над головой, точно пушинка, распластавшись на противоположном берегу.
- А кровушка-то алая! – выкрикнул, разгорячённый боем, Тавр. - Как у простых смертных!
Черный попытался подняться, но вновь повалился наземь. Через всю грудь и спину пролегала широкая опоясывающая рана.
Рассвирепевший страж взревел и бросился на Тавра с копьём наперевес.
Следующим ударом волшебный клинок обвил древко пики и отсёк навершие. Ящер, зарычав от досады, выбросил ненужную палку и ухватился за тяжёлую палицу.
Тем временем, со стороны леса, дико вопя, топоча словно стадо туров и размахивая секирой, нёсся на выручку зелёный ящер.
- Замри! – резко выкрикнул Тавр, направив ладонь на бегущего.
Вокруг зелёного загустел сам воздух, обволакивая, замедляя движения, постепенно становясь твёрже камня. Вскоре чудище наткнулось на невидимую стену и уже не могло шевелить ни одним членом, лишь рычало от бессильной злобы.
Тавр рубил мечом без устали, лезвие, точно хлыст, со свистом рассекало воздух, жаля остриём пятящегося стража. Вот и богатырская палица, выхваченная подлым клинком, улетела в Смородину. Ящер, весь израненный, при спуске с моста и вовсе свалился, безуспешно пытаясь прикрыть голову посечённым щитом.
Тавр опустил клинок, кровавая пелена злобы постепенно отступала…
- Довольно, чародей, - прохрипел страж. – Твоя взяла! Не руби наши буйны головы, давай лучше побратаемся, будем мы тебе братьями названными, надёжными друзьями и верными соратниками!
Усмехнулся Тавр словам ящера, но потом задумался: у него не осталось друзей на небе и почти никого на земле, даже эти лихие чудища-разбойнички были ему милее, чем кровожадные чистоплюи с божественной Сварги.
Тавр вновь махнул ладонью, замерший зелёный рухнул наземь, точно подкошенный. Борьба с затвердевшим воздухом выпила все его силы.
- Теперь-то можно пройти? – спокойно произнёс Бусич, подав руку, помогая встать на ноги распластавшемуся стражу.
- Валяй, – пробурчал тот, с шумом вдыхая и выдыхая воздух.
Ящер теперь вовсе не был похож на злобное чудище. Нетвёрдо, пошатываясь, словно былинка, стоял на ногах, виновато исподлобья уставившись на бывшего противника.
Тавр направился к раненому, ящер шел следом. Черный лежал, еле живой, в лужи крови. Он, было, дёрнулся, заметив чужака, но, углядев рядом приятеля, затих. Тавр опустился на колени, потянул руки к ране, закрыл глаза и прошептал:
- Я нарушил, мне и править!
Кровь постепенно останавливалась, рана затягивалась на глазах.
- Уффф! – пробурчал удивлённо под ухо страж моста. – А я уж подумал – дело с братцем худо!
- Кто вы? – произнёс Тавр, распрямляясь. – И чего тут забыли?
- Мы братья Змеевичи! – с гордостью прорычал ящер. – Родом мы с Железных гор, а прибыли сюда в поисках славы и подвигов!
Чёрный поднялся, ужасной раны словно и небывало, даже рубца не осталось.
- Благодарю, что сжалился надо мной, о, великий и добрый чародей! – отвесил поклон Тавру, ещё пошатываясь и забавно тряся длинными усами.
Тавр, скрывая усмешку, поклонился в ответ.
- В долинах у Железных гор подвиги закончились? – улыбка так и кривила рот, беседа с чудными страшилами всё больше забавляла Тавра.
Страж моста как-то сразу замялся, растерянно вытаращил глазища, пробурчав в ответ что-то невнятное.
На помощь брату пришёл зелёный ящер:
- Людишки тамошние нас побаиваются, - проворчал нехотя, потирая черепушку. – Да и у богатырей, зовущихся в тех местах нартами, добыть голову змея за доблесть считается!
- Вот мы и решили, - вновь продолжил за него первый. – Авось в землях колдовских для чего и сгодимся?
«Изгоев тянет друг к дружке!» - Тавр, наконец, широко улыбнулся и осознал, что делает это впервые за много лет. Так уж получилось, что радоваться в последнее время было нечему. Странное, непривычное состояние тепла и спокойствия разлилось по телу. Тавр понял – эти чудища, три страшных огромных ящера, сейчас самые близкие ему существа.
- Друзья? – протянул он руку змеевичу.
- Брат! – чудище схватило Тавра за локоть, притянуло к себе и сжало в объятьях, да так, что кости затрещали.
Тавр, не в силах вздохнуть, с ужасом заметил, как тянут здоровенные лапищи ещё двое жаждущих братания.