Сказка о Смерти

Давным-давно, в месте, до которого нельзя ни дойти, ни доехать, ни даже долететь, в черном мрачном замке, сокрытом в гигантском ущелье, стоящем на бесплодной выжженной земле, жила-была маленькая девочка. Вы спросите, что же могло делать это очаровательное существо в таком страшном месте. Она, правда, никогда не задавалась подобным вопросом: она родилась здесь. Испокон веков эта огромная крепость была домом для ее семьи. Девочка никогда не видела другой жизни и мало знала о том, что находиться за пределами известного ей маленького мирка. Но даже если бы она вдруг увидела моря, зеленые долины, заснеженные горы, она, наверное, все равно не нашла бы лучшего места для себя, чем здесь.
Все это может казаться очень странным, если только вы представляете себе ее обычным ребенком, какого вы можете в любой момент увидеть, выглянув на улицу. Но одна только ее внешность удивила бы любого человека. Черты своего лица она унаследовала от матери, а та от бабушки, а бабушка от прабабушки, в общем, так могли выглядеть представители только ее семьи, только обитатели этого замка. Большие, очень темные глаза, нос весьма необычной формы, рот, никогда не расстающийся с широкой улыбкой. Она была чрезвычайно худа: и если бы на нее надели какую-нибудь вещь, рассчитанную на самого тощего ребенка, она все равно была бы ей велика. Где бы вы увидели выглядящего так настоящего живого человека?
Но когда рано или поздно путь человека трагически оканчивается, и душа его навсегда оставляет тело, позволяя ему изменяться так, как того желает жестокая природа, то, что остается в бренном мире через некоторое время обретает те же черты. Ведь какие глаза могут быть больше и темнее пустых глазниц мертвеца? Какой нос может быть более странным, чем тот, от которого осталось лишь отверстие в кости? И какой живой человек может обладать настолько широкой, совершенно естественной и непринужденной улыбкой, какую можно увидеть у давно почившего, чья плоть полностью обратилась в прах.
Да, ее прямые черные волосы обрамляли голый череп, но, тем не менее, она могла видеть, слышать, чувствовать запахи и, наконец, говорить. Кости ее рук и ног не были покрыты плотью, но, как и все дети, она постоянно бегала и прыгала, даже не подозревая о том, что кто-то считает такое невозможным. У нее не было сердца, в котором, как порой считают, должна находиться душа, но это не мешало ей радоваться, печалиться, любить, сердиться. У нее, как может показаться, не было ничего, что мы считаем необходимым для жизни, но она была жива. И притом в большей степени жива, чем какой-либо человек. Ведь в том беда всех людей, что даже если они чудом избегали бы несчастных случаев, болезней и вредоносных поступков недоброжелателей, они все равно жили бы лишь до тех пор, пока старость не брала свое. Тогда угрюмая Смерть с остро наточенной косой приходила за человеком и уносила его из этого мира.
Что же до нашей девочки, ей не грозили ни болезни, ни огонь, ни вода, ни даже старость, ведь для подобных ей изменение с возрастом хоть и было возможно, но скорее отражало изменения, происходящие в душе, и ни как не могло привести к гибели. Что же со Смертью? Если человек может увидеть ее лишь в последний момент своего земного существования, то эта странная девочка встречала костлявую каждый день: это ведь была ее мать.
Да, девочка и сама была маленькой смертью, которая когда-нибудь тоже возьмет на себя заботу о тех, кто слишком долго задерживался в мире живых, в котором все должно обратиться в прах. А пока она была еще слишком мала. Целыми днями она занималась лишь тем, что играла в куклы, сделанные из костей и лоскутов старого савана, строила маленькие замки из осколков чьих-то ребер или просто бегала по огромному замку. Так проходили годы, века, но ее это не волновало – она просто жила, не задумываясь над своей жизнью. Да и время в этом замке текло совсем не так, как в мире смертных: оно и понятно, ведь хотя люди умирают не только каждый день, но каждый час и каждую минуту, независимо от времени суток, мама-смерть регулярно возвращалась домой и могла подолгу находиться в замке.
И сейчас, когда Таната, так звали девочку, играла в куклы в холе, большая тяжелая дверь отворилась и в помещение вошла Смерть, высокая, в мешковатом черном балахоне, с длинной косой в руке, на которую она устало опиралась, как на посох. Она подошла к стене, в которую было вбито несколько крючьев, из которых несколько держали большой острый серп. Смерть бережливо вытерла краем широкого рукава окровавленную косу и повесила ее на стену рядом с серпом. Затем, запустив руку под одежду и сняв с пояса, прикрепленного к тазовой кости, серебряный кинжал, положила его, на висящую рядом полку. Смерть скинула балахон, под которым скрывалось черное кружевное платье, облегающее почти все туловище (за исключением, разумеется, талии), ярко выделяя каждую косточку, имеющее большой вырез, оголяющий грудную клетку до третьего ребра.
— Мама! — радостно крикнула Таната, и, подобрав свою пышную черную юбочку, рванулась к матери.
— Я так соскучилась! — воскликнула она, повиснув на тонкой шее наклонившейся к ней Жницы, затем, посмотрев в ее пустые глазницы, обиженно добавила. — Почему тебя всегда так долго не бывает?!
— Ну сколько раз я тебе объясняла! — любящим, но строгим голосом ответила мама, присев на каменный пол, чтобы быть ближе к маленькой дочке — У меня очень важные дела. Когда-нибудь ты поймешь меня…
— Но сегодня тебя уж очень долго не было! — возмущалась дочь.
— Но это ради тебя, Танаточка. Я специально отработала заранее в два раза больше, чтобы ничто не помешало празднику, — объяснила Смерть. — Кто бы мог подумать! Моей маленькой доченьке шестьсот лет! Совсем взрослая…
Она хотела сказать еще что-то, но ее отвлек скрип медленно открывающейся двери. Две смерти поднялись с пола и посмотрели в сторону входа, ожидая гостя. Массивные створки отворились: на пороге стояла высокая темная фигура. Пришедший был похож на очень высокого человека. Все его тело было укутано в странного вида черный пушистый материал, закрытым не было лишь лицо – почти человеческое, но бледное, очень худое с налитыми кровью глазами. Страшный мужчина сделал несколько шагов вперед. Затем вся подозрительная пушистая накидка начала шевелиться и будто бы расходиться по швам. Он отошел подальше от узкого прохода не до конца открытой двери и, убедившись, что вокруг него достаточно места, расправил поочередно три пары черных крыльев, которые и составляли его кажущееся «одеяние». Под ними на нем была длинная мантия, слегка волочащаяся по полу. Темный ангел простер руки вперед, немного нагнувшись, и добрым, хоть и слегка шипящим голосом воскликнул:
— Где тут моя дорогая племянница!
— Дядя Самаэль! — радостная девочка подбежала к ангелу.
Тот ловко подхватил ее, поднял над землей, и, немного покружив ее в воздухе, посадил смеющегося ребенка на свое верхнее правое крыло, которое он изогнул наподобие креслица.
— Шестьсот лет тебе уже? Надо же! — улыбаясь, прошипел Танате Самаэль, затем, повернувшись к ее маме, сказал: — Здравствуй, Смерть! Ну, как, у вас все готово к торжеству?
— Конечно, готово, — ответила она. — А ты как, всех смог созвать на бал?
— Почти всех, разумеется! — сказал он. — Я же всегда говорю, что я свой: и наверху, и внизу! Это только в мире смертных мне, как правило, не рады… Правда, самые великие святые и им подобные не придут как всегда. Но это и к лучшему! Я думаю, эти скучные старики здесь весь праздник бы испортили! — Самаэль громко засмеялся, и его смех пронесся по огромным залам дворца. — Жаль из пекла к нам не совсем всех отпустили. И как обычно тех же: одного предателя, первого убийцу, и еще нескольких страшнейших грешников — одним словом, самых интересных людей!
С досады ангел глубоко вздохнул и свесил вниз все крылья, кроме того, на котором сидела девочка. Потом он обернулся к Танате, улыбнулся, погладив ее по голове другим крылом, и бодро сказал:
— А, подумаешь, какие-то десять человек! Главное, всех остальных отпускают, даже твоих, Смерть, подопечных…
— А, это те странные люди, которые все время говорят маме какие-то цифры? — перебила его Таната.
Смерть и ангел громко засмеялись.
— Да, да, они самые, — сквозь смех ответила мама.
— Ладно, — сказал Самаэль, аккуратно опустив Танату вниз, — я там вещь одну нужную за воротами оставил: сейчас схожу за ней.
— Увидимся в главном зале, — сказала Смерть Самаэлю, а затем обратилась к дочке. — А ты пока мы все не приготовим, можешь пойти поиграть.
Нагнувшись, она коснулась стиснутыми зубами лба дочери, а затем пошла по длинной лестнице, выводящей из холла в центральный зал. Таната, некоторое время посмотрев ей вслед, побежала в угол помещения, где лежали несколько тряпичных кукол, отдаленно напоминавших людей в разной одежде. В это время Ангел Смерти прошел через ворота, неся за прилаженную для удобства ручку огромную продолговатую коробку длиной чуть более двух метров. Вся ее черная поверхность была испещрена красивым серебряным узором, в котором местами угадывались черты костей и черепов. Он остановился и посмотрел в сторону племянницы, которая, усевшись в уголке, сосредоточенно поднимала в воздух и опускала различные куклы, при этом бормоча про себя то, что подсказывала ей ее фантазия. Самаэль с умилением наблюдал детскую игру, как вдруг Таната заметила его присутствие и, обернувшись, спросила:
— Дядя Самаэль! А что у тебя в руке?
— Не скажу! — улыбнувшись, ответил ангел. — Это секрет… А во что ты так увлеченно играешь с этими куклами, — сказал он, чтобы отвлечь девочку от вопросов.
— Пойдем, покажу! — радостно произнесла она. Подбежав, она схватила Самаэля своей маленькой костлявой ручонкой за кончик крыла и повела его к углу.
— Вот смотри, — начала она, — вот эти фигурки — это люди, живые люди, о которых мне рассказывала мама. Она говорит, что они во всем как приходящие к нам на балы мертвецы, только их тела теплые и изменяющиеся.
— А что ты еще знаешь о живых и их мире? — поинтересовался ангел.
— Мама мне много рассказывала. Далеко-далеко от нашего дворца живут люди. Их жизнь полна несчастий, плохих изменений. Они занимаются глупыми вещами, которые имеет значение лишь в их мире, из которого они рано или поздно уходят: мама освобождает их от столь странного существования. Некоторых из них, как понимаю, мама отводит к тебе и твоему другу, Аду, а некоторых к какому-то Богу, который почему-то к нам никогда не заходил…
— Значит, твоя мама, Смерть, делает людей счастливыми, уводя их из их мира, лишая их тепла? — спросил Самаэль.
— Ну кончено! В этом замке, например, все счастливы, хотя здесь и нет тепла, — пояснила Таната.
— Извини, но мне пора: надо помочь твоей маме с подготовкой к торжеству, — немного нервно сказал ангел. — Встретимся на балу, — он поспешно схватил таинственный чемодан и побежал вверх по широкой пологой лестнице.
Таната продолжила играть: одной рукой она водила по земле фигурки, одетые в раскрашенное разными цветами тряпье. Другой же она носила по воздуху черную фигурку с прилаженным к руке длинным загнутым прутиком. Периодически черное существо пикировало на разноцветных людишек и, подхватывая их, переносило через границу миров живых и мертвых, которую в этой игре изображала вытянутая вперед костлявая нога девочки.
Вновь заскрипели ворота. Таната обернулась и увидела яркий свет, полившийся из открывающихся створок: гости пришли. Непрерывным потоком они втекали в помещение, с двух сторон окруженные колоннами музыкантов. Из яркого света под мелодичные звуки флейт и скрипок выходили одетые в белое люди с чересчур серьезными, но, тем не менее, счастливыми и одухотворенными лицами. Свет врат, казалось, застревал на их коже и одежде, продолжая следовать за ними, а быть может, они сами излучали это сияние. Они просто шли вперед, не оглядываясь по сторонам, не переговариваясь, не делая ни одного резкого движения. В их шаге была непринужденная гармония, они шли столь согласованно друг с другом и с музыкой, как можно идти только после долгой тренировки, но в то же самое время было очевидно, что они не учились этому. Объединенные общим стремлением они становились единым целым, крупной частицей восстанавливаемой мировой души и не могли поступать иначе. Идеал всегда бывает лишь один и все, что хочет его достичь, должно во всем следовать единому принципу. Не в силах заметить Танату, созерцая лишь невидимый никому другому божественный свет, они умиротворенно шли вперед, ведя длинную колонну мертвых в сторону главного зала.
Свет ослаб, но все еще продолжал сиять. Музыка изменилась: она стала сложнее и насыщенней, но потеряла первоначальную гармоничность. Новоприбывшие в кружевных белых одеждах, резко отличающихся от скромных балахонов предыдущих, неслись вперед в прекрасном танце. Некоторые просто двигались в такт музыке, некоторые изящно кружились. Таната, не желая раньше времени привлекать к себе внимание, скрылась за колонну и наблюдала уже оттуда.
Свет становился все слабее, все более тусклым. Музыка теряла свою божественность. Танцы прибывающих гостей уже походили на танцы смертных (хоть и на самые прекрасные из них). В какой-то момент свет вовсе погас. Из ворот вышли мертвые в одежде разных цветов. Разные музыканты играли разную музыку, которая со стороны, естественно, казалась какофонией, но каждый из входящих слышал только одну композицию и был доволен этим. Одни из них просто шли вперед, другие плясали, совсем как обычные живые, третьи о чем-то беседовали.
Когда последний из них вошел, за его спиной вспыхнуло яркое пламя. Из него вырвался поток еще более странных людей. Они были одеты в лохмотья, цвет которых невозможно было разглядеть, ведь все они были окружены красным огненным сиянием. Музыканты продолжали играть вразнобой, но содержание их музыки изменилось: она варьировалась от отвратительно-веселых звуков гармони, до безумного визга готовых вот-вот порваться струн. В своей безумной пляске они сталкивались, переплетались, сбивали друг друга с ног и плясали на телах упавших. Обуреваемые страстями, они яростно вцеплялись в тела друг друга: одни, чтобы обнять, поцеловать, другие, чтобы ударить, разодрать, вырвать глаза. Они все были покрыты постепенно заживающими волдырями, ранами, которые к моменту, когда они доходили до лестницы уже и вовсе исчезали. И все же они все норовили нанести друг другу новые увечья. И чем ярче горело адское пламя, тем безумнее были выходящие из него, тем злее, яростнее они становились. Музыка играла быстрее. Столь быстро, что сливалась в единый шум, неожиданно умолкнувший.
Из пламени после небольшой паузы под звуки стонов отчаяния шла замыкающая группа. Крики страданий, вырывавшиеся из обугленных ртов окружающих их певцов, были видимо единственной музыкой, достойной выходящих, но в то же время и более желанной для них, чем звуки флейт и скрипок. Чудовищные улыбки-оскалы, сверкающие безумием глаза, выискивая среди окружающих возможную жертву взглядом, жаждущим крови. В своих руках они крепко сжимали оставшиеся при них даже после смерти инструменты, позволявшие им удовлетворять свои противоестественные желания: ножи, крюки, веревки, пилы, кнуты. Таната смотрела на них и ни как не могла понять, почему эти странные люди всегда так нравились ее матери: Смерть на каждом балу танцевала с ними и беседовала о каких-то былых временах, когда… Таната так и не понимала, что именно делали ее мама и эти люди в былые времена, но это всегда было связано с какими-то странными числами, не слишком большими, как правило, не переходившими за сотню.
Последний мертвец вышел из ворот и их мощные створки с грохотом затворились, заперев пылающий огонь. Видя, что все гости уже пришли, а значит, все уже готово, маленькая смерть побежала за процессией, то и дело прячась за колоннами, тихонько посмеиваясь над тем, что смогла остаться незамеченной. При входе в длинный прямой коридор Таната догнала последних грешников и, пристроившись за одним из них, пошла за ним. Мертвец, услышав быстрый топот маленьких костлявых ножек, обернулся и, увидев девочку, подхватил ее на руки, предварительно убрав за пояс острый окровавленный нож. С улыбкой умиления он воскликнул:
— А вот и виновница торжества! Поздравляю! Ах, Таната! Ах, красавица! Вся в мать. А я, представляешь, хотел сделать нескольких живых девушек такими же красивыми как ты, а они не хотели! Отбивались, вырывались, а одна взяла и убила меня...
Всю дорогу до зала мертвый рассказывал Танате о том, как всю жизнь пытался реализовать свой идеал красоты и как поплатился за это жизнью. Девочка-смерть, еще не осознающая своей собственной сущности и своего назначения, совершенно не понимала его слов. Для нее они имели вполне буквальное значение: действительно, какие странные эти люди: не захотели быть прекраснее!
Коридор закончился, и мертвец внес Танату в главный зал. Девочка уже не раз бывала здесь и ни сколько не удивлялась его размерам: отсюда не было видно противоположной входу или боковых стен: черный неровный потолок, утопая в легкой дымке, казалось, заходил за горизонт. Весь зал был заполнен людьми. Они растянулись, должно быть, по всей его бесконечной длине, и, тем не менее, стояли столь плотно, что в танце нередко задевали друг друга. Все они плясали под одну музыку: их собственные музыканты умолкли, и их сменил оркестр смерти. Но танцы по-прежнему были совершенно разными: таким было звучание чудесной музыки, что каждый в ней слышал то, что хотел. А потому, удостоившиеся райских обителей продолжали изящные движения, порой больше напоминающие балет, чем просто танец. Разноцветные обитатели промежуточного мира и огненные жители ада разбивались на группы, у каждой из которых был свой вариант пляски. Только бесстрастные почти-святые и злобные убийцы не участвовали в этом. Они либо просто сидели или стояли, либо прогуливались меж танцующих: одни, созерцая божественный свет, другие — дорогую их сердцу плоть окружающих, творчески планируя, как ее можно было бы изменить.
Таната выскочила из рук маньяка и побежала к центру зала, прорываясь сквозь не замечающих ее людей. Там, в самой середине помещения располагался широкий пьедестал, не котором стояли стулья для самых важных лиц на этом празднике. Там расположились дядя Самаэль, бабушка-смерть, несколько демонов и ангелов. На небольшой свободной части пьедестала страстно обнявшись, медленно кружились Смерть и тот самый странный человек, который донес Танату до зала.
— А помнишь, ту девушку — говорил мертвец, — которую я живьем совершенствовал? Извини, что тогда заставил тебя столь долго ждать.
— Мне наоборот было приятно посмотреть на твою работу, — ответила Смерть, — а работа твоя была хороша! Ни одного лишнего надреза, четко и гладко. Она была еще жива, а на лицо уже была словно она моя родственница! — она засмеялась, широко отставив нижнюю челюсть. — А я не помню, сколько у тебя всего?
— Семьдесят шесть! — гордо ответил убийца.
— Замечательный результат! — восхищенно воскликнула Смерть. — Мало кто до такого доходит. Хотя хочу внести небольшую поправку: семьдесят три. То, что ты издевался над трупами, мне совершенно не важно: меня там уже не было. Но результат все равно впечатляет…
— Мама! — подбежав, воскликнула Таната. — Опять вы спорите о числах?!
Смерть рассмеявшись, обернулась, слегка отстранив от себя своего странного друга, а затем, нагнувшись к дочери, сквозь хохот произнесла:
— Какая ты у меня смешная! Просто эти… «числа» очень дороги нам. Понимаешь? Они связаны с воспоминаниями. Все эти люди, последними вышедшие из огненных врат, помогали мне в работе. Мне тяжело тебе объяснить… Они, можно сказать, вносили особую красоту в умирание. А «числа» говорят, сколько раз мы работали вместе.
Но увидев непонимание в пустоте глаз и выражении неподвижного лица (смертному не стоит даже пробовать постичь, как это возможно), мама, обняв Танату, нежно сказала:
— Ты еще маленькая, но скоро, очень скоро ты все узнаешь и поймешь…
В этот момент Ангел Смерти позвал маму-Смерть к себе. Таната же подбежала к одиноко сидящей в углу пьедестала бабушке — смерти, которая во времена своей молодости, более тысячи лет назад, также как и ее дочь, переправляла души в царство мертвых. Теперь же, пресытившись существованием Верховной Смерти и вырастив достойную замену, занималась лишь семейными и хозяйственными делами в замке. Она всегда одевалась в балахон, который когда-то носила, лишь выходя в мир живых, ее лицо было покрыто вьющимися стеблями растений и паутиной.
— Бабушка! — воскликнула Таната, подлетев к ней. — Почему мама не хочет мне что-то рассказывать, считая меня маленькой?
Пока старая смерть пыталась отвечать на самые безобидные вопросы внучки и увиливать от остальных, Самаэль и Жница яростно бранились.
— Ты испортишь девочку! — ругался ангел. — Я знаю, каких сказок ты ей наговорила. Счастливые мертвецы. Благо смерти. Ад лучше жизни. Ты же знаешь, что все не совсем так... Она не готова выйти в мир.
— Нет! — возражала Смерть. — Она вполне готова. Да, она еще не достигла гармонии Света и Тьмы. Да, она добра. Да, она смотрит на вещи однобоко. Но ведь она все равно сможет это делать. Если хочет делать добро, пусть думает, что делает добро.
— Если только она вдруг не осознает, что в этом есть и зло, — пробурчал Самаэль. — Я тебя предупредил. В любом случае время пришло…
Резко переменившись в лице, сняв гримасу гнева и улыбнувшись, Ангел Смерти громко воскликнул:
— Минуточку внимания! — да так громко, что его голос сотряс стены замка и заглушил волшебную музыку.
Мертвецы разом остановились и на несколько секунд замерли в тех позах, в которых оказались в тот момент. Медленно приходя в себя, они поворачивались к центру зала. Убедившись в том, что все его слушают, Самаэль торжественно произнес:
— Мы здесь все собрались, чтобы отпраздновать шестисотлетие нашей дорогой смерточки, Танаты. Таната! — обратился он к девочке. — Я желаю тебе всегда оставаться такой же счастливой и радостной. Но я не говорю о том, что все должно остаться неизменным. Ты взрослеешь. Поэтому еще я желаю тебе в будущем стать хорошей Смертью. Я думаю, ты уже достаточно взрослая. И я решил подарить тебе вот это, — с этими словами Самаэль затащил на пьедестал тот украшенный ящик, с которым Таната видела его в холле, и положил его перед Танатой. — Открой его!
Маленькая смерть, с любопытством подбежала к ящику и, прикоснувшись к крышке, помедлила. Что она могла там обнаружить? Украшения из черепов? Костяные куклы? Она резко откинула крышку и обнаружила под ней то, чего никак не могла предположить. Ящик оказался футляром, внутри которого отделенные перегородками из свалянных волос лежали коса, серп, кинжал и аккуратно свернутая одежда. С криком восторга, прыгая от радости, Таната подбежала и обняла ангела.
— Спасибо! Прямо как у мамы! — воскликнула она. Затем, вернувшись к ящику, она внимательно осмотрела все, что в нем лежало. Красивый искривленный кинжал с черепом на конце рукояти, острый зазубренный серп, коса… Большая изогнутая коса. Черенок — дерево, обшитое металлом, лезвие, широкое, но облегченное несколькими изящными отверстиями, тонкие шипы с обоих концов косы и почти по всей длине черенка, кроме участков, за которые ее следовало держать.
— Как похожи на настоящие… — восхищенно прошептала Таната.
С удивлением Самаэль посмотрел на нее, а потом от души рассмеялся. Засмеялись и мама и бабушка, и падшие ангелы (верные Богу ангелы смеяться не любили). Таната с недоумением смотрела на них, понимая, что смеются над ней.
— Доченька, — сказала Смерть, — они и есть настоящие.
— Да, да, — подтвердил Самаэль, — лишь по форме слегка отличаются от тех, что у твоей мамы. Черенок косы — из ветви древа познания. Металл из адских рек. Несколько капель крови Каина… В общем сделано все как надо. А примерь-ка одежду!
Таната развернула сложенную ткань, оказавшуюся длинным балахоном. С трудом найдя, в широкой ткани рукава, она надела его на себя, накинула на голову капюшон и, запахнувшись, слегка придержала его поясом чуть выше тазовой кости. Конечно, одеяние было великовато: длинные рукава почти волочились по полу, капюшон закрывал почти все лицо, Таната осторожно ступала, чтобы не споткнуться на волочащейся ткани. Она с трудом вытащила из футляра огромную косу и, чуть не упав, когда та начала перевешивать, все-таки смогла удержать равновесие и, обхватив обеими руками не покрытую шипами часть черенка (до рукояти ей было тяжело тянуться) поставила ее сбоку от себя.
— Моя дочка! — с умилением проговорила Смерть. — Зачем убивать кинжалом по одному, если можно взмахом косы уничтожить тысячи! Хотя иногда бывает интересно понаблюдать и за отдельными умирающими… А самое главное то, — сказала она Танате, подойдя и поправив ей капюшон так, чтобы она могла хоть что-то видеть, — что скоро мы вместе пойдем в мир смертных! Ты уже готова…

– А, впрочем, зачем ждать? – спросила Смерть у не знающей, что и сказать, дочери. – Это твой праздник! Поехали прямо сейчас!
В тот момент несколько рядов камней стены, обрамлявших ворота в зал неестественно сплющились, словно были сделаны из пластилина. Старые же доски ворот, напротив, растянулись как резина. Широкие створки сдвинулись, освободив ставший огромным коридор, из которого доносился звонкий стук. Четыре четверки кусков ржавого железа согласованно и резво отбивали на каменных плитах ускоренный раза в два ритм вальса. Им вторило еще более быстрое цоканье крутящихся острых шипов, сопровождаемое резким скрипом. Услышав знакомый шум, мертвые начали расступаться, создавая широкий путь от дверей до пьедестала, на котором расположились повелители умирания. Люди сжимались все плотнее, чтобы не оказаться на пути того, что хотя и не могло уже причинить им вреда, все же их пугало. Звук нарастал, к нему добавились яростный хрип, стук костей. Оно влетело в зал.
Огромная черная деревянная повозка, обшитая железом, накрытая сверху рваной тканью: основу ее составляли прочные, хоть и гнилые на вид, доски; четыре стержня поддерживали мягкую дырявую крышу и три тряпочные стены. По бокам с крыши свисали веревки почти до самых колес, на которые, словно грибы были нанизаны многочисленные кости. Невысокие деревянные части стенок были покрыты проржавевшими металлическими листами, из которых выходили длинные лезвия, столь тонкие, что при определенном взгляде их можно было и вовсе не заметить. Повозка держалась на двух массивных колесах, покрытых острыми шипами. На каждом колесе в отдалении от центра друг напротив друга располагались по два лезвия. Эту мясорубку несли две пары мертвых лошадей: голые скелеты, закованные в черную броню. Передняя пара несла перед собой расположенный под углом щит, стоящий на двух небольших колесах, так же усыпанный острыми шипами и ножами. Один мертвец не достаточно далеко ушел с пути ужасной кареты и теперь старательно собирал с пола свои внутренности и упаковывал в распоротый в нескольких местах живот. Лошади остановили повозку перед пьедесталом.
– Они чудесны! – воскликнула Таната, подойдя к краю и погладив одну из лошадей.
– Сейчас мы поедем к живым, – сказала Смерть, – но только сначала тебя нужно подготовить.
С этими словами она наклонилась к дочке и, внимательно осмотрев чрезвычайно большой для нее балахон, достала несколько костяных булавок. Одной перехватила на шее капюшон, другими двумя зафиксировала подвернутые рукава. Остальными вдоль, чтобы уменьшить ширину, и поперек, чтобы Таната не споткнулась, прошила почти всю ткань. Самаэль помог загрузить сундук с «инструментами» в повозку и смерти вошли в нее и присели. Мама-Смерть достала из-под сиденья свой балахон и накинула его на себя. Там же она нашла все свое «вооружение». Кинжал она заткнула за пояс, серп приладила к небольшому ремешку за спиной. Косу же взяла в руку.
– Таната, – обратилась она к дочери, – ты можешь не брать косу: пока и без нее справишься, а она для тебя еще слишком тяжела. Нам пора.
Смерть натянула поводья, и лошади развернули повозку, покалечив еще несколько мертвецов, и резко рванули вперед. Как ветер они пронеслись по длинному коридору. Добежав до ступенек, лошади прыгнули и уже не коснулись земли: карета влетела по воздуху в открытые ворота и понеслась над мертвой неплодоносящей землей ущелья, в котором стоял замок. Они скакали все быстрее. Неистовый ветер дул в лицо, посвистывая в полых черепах смертей. Становившееся все ярче сияние слепило глазницы…
Через несколько секунд взору Танаты открылось голубое небо, покрытое белыми облаками, растянувшееся на огромное расстояние, ограниченное расплывчатым горизонтом. Она вскочила на ноги и, подойдя к краю повозки, перегнулась через него: внизу она увидела множество маленьких домиков.
— Это деревня, — сказала Смерть, подойдя к дочери. — Там внизу живут живые. Среди них есть те, кому пора уйти. За мной.
Скомандовав так, она встала на бортик, одной рукой держа косу, другой помогая Танате забраться к ней. Они сделали шаг вперед и стремительно полетели вниз. Мягко приземлившись на крышу дома, они легко просочились сквозь доски, оказавшись внутри. Они очутились в бедной комнатке, слабо отапливаемой старой печкой. Несколько человек, и правда, так похожих на приходящих на балы мертвецов, столпились вокруг еще одного, старика, лежащего на кровати. Облокотив косу об стену, Смерть, сказав дочери: «Смотри, как это делается», сняла с пояса кинжал и, протиснувшись между безутешной родней, ударила кинжалом старика в сердце. Таната увидела алые брызги, разлетающиеся во все стороны, которые почему-то не замечали смертные. Дед громко закричал, схватившись за невидимую рану, и застыл неподвижным.
— Вот и все, — сказала Танате мама, вытирая кинжал о балахон, — он ушел из этого мира.
Смерти прошли сквозь стену дома и оказались во дворе. Снаружи кипела жизнь: люди сновали туда сюда, куда-то торопились, что-то делали. Кто-то прибивал покосившуюся доску к стене своего жилища, кто-то просто болтал со своим соседом, какой-то паренек упражнялся в стрельбе из лука, вновь и вновь попадая в мишень, хотя и не в самый ее центр.
— Не возбраняется забирать людей и досрочно, — сказала Смерть дочери, — хотя лучше не злоупотреблять. Так что для демонстрации заберем еще кого-нибудь. Можно конечно просто ударить косой, — продолжила она, — привычная для людей ситуация выстроиться сама собой. Но я больше люблю подстраивать случай сама. Смотри!
Лучник выпустил очередную стрелу и, неожиданно, она остановилась в воздухе. Остановился и стрелок, и все вокруг: даже птицы замерли в полете. Смерть медленно подошла к летящей стреле, несколько раз обошла ее вокруг, встала сзади и, словно проверяя ровность стрелы, почти приложила глазницу к оперению. В ее поле зрение попал мужичок, проходивший в это время почти около мишени. Продолжая так прицеливаться, Смерть взяла двумя костлявыми пальцами стрелу и немного повернула ее. Затем вернулась туда, где стояла Таната и, щелкнув пальцами, она вновь запустила время. Стрела стремительно понеслась и попала прохожему в голову. Смерть, стоя довольно далеко от него, направила в сторону умирающего косу, и его дух покинул его.
— Время здесь подвластно нам! — воскликнула Жница. — Также и пространство!
Она взмахнула косой: блестящая сталь рассекла воздух и словно свернула видимый мир, за которым появился другой…
Таната восхищенно воскликнула, увидев, что они стояли уже в совсем ином месте. Клубы дыма застилали небо, повсюду раздавались крики, стрекотание, оглушительные хлопки. Словно миллионы гроз, сильных и слабых, доселе никогда не встречавшиеся, а приходившие по очереди, неожиданно столкнулись, слились вместе, играя вразнобой на своих громовых барабанах, метая сверкающие топоры. Вокруг смертей бегали люди. Все в грязи и крови, с неизвестными девочке странными устройствами в руках, они неслись друг на друга, чтобы таинственные машины вдруг застрекотали и повалили на землю тех, на кого были направлены.
— Война! Это я обожаю! — сказала мама дочке. — Иногда люди сами вызывают меня к другим людям. Помнишь моих фаворитов? Они призывают меня в одиночку. Но бывает так, что огромные массы людей просят меня прийти и увести тех, кто им в этой жизни мешает. Два войска сталкиваются в битве и тот, кто упадет и не поднимется, тот уже наверняка будет в моей власти!
Один из двух молодых ребят, с криком пробегавших мимом смертей отшатнулся назад и упал на землю: пуля попала в сердце. Его товарищ резко развернулся и припал к умирающему.
— Держись! Держись! Ты выживешь! — кричал он.
— Я… не хочу… умирать… — пробормотал раненый и замер.
Смерть цинично подцепила шипом-набалдашником косы белое привидение и, вытащив его из умирающего тела, подкинула его в воздух. Призрак исчез.
— Мам! — обратилась к Смерти дочка. — А почему он сказал, что не хочет умирать? Разве это не лучше для него?
— Люди не знают, что лучше для них! — резко сказала мать, с ужасом ожидавшая подобного вопроса. — Поверь, ему здесь было хуже, чем будет там! Ладно, пошли еще куда-нибудь, сюда я потом вернусь и все закончу.
Мгновение, и они очутились в новом месте: больница, умирающий, бессильные врачи, безутешные родственники. И вновь Таната почувствовала себя и свою мать нежеланными: вновь человек не желал смерти. Куда бы они не приходили, нигде люди не хотели умирать. Были исключения: странный старик, зачем-то решивший повисеть под потолком своей квартиры, безумный мужчина, летящий по воздуху, девушка с окровавленными руками — но все они были исключениями, трое жаждавших перехода против нескольких тысяч желавших остаться в этом мире.
— Знаешь, мама, — всхлипнув, обратилась Таната к Смерти, вновь подцепившей косой очередную душу, дрожащую, пытающуюся вырваться и вернуться в тело, — я не хочу быть Смертью...
Мать обернулась к дочери, от неожиданности уронив на пол косу: белый призрак соскочил с шипа, стремительно подскочил к телу и нырнул в еще теплую плоть. Она глядела в широкие глазницы Танаты, с которых стекали кровавые слезы, не обращая внимания на возгласы окружающих: «Смотрите! Смотрите! Он еще жив!».
— Почему? — спросила Смерть, присев перед дочерью. — Разве это плохо, избавлять людей от их несчастного состояния, переводить в лучший мир?
— Но они не хотят этого, — тихо проговорила Таната, — они все хотят жить! Они не хотят умирать, значит они счастливы здесь. Я посмотрела на их жизнь, она мне кажется неплохой. В глазах людей, живых и не собирающихся умирать, я вижу радость, не всегда и не у всех, но она есть. Но ее не было в мутных глазах мертвых святых, в безразличном и плоском взоре праведников и обычных людей, похотливых и безумных взглядах простых грешников и маньяков.
— Глубокие мысли столь маленькой девочки! — одновременно восхитившись и растерявшись, воскликнула Смерть. — Впрочем, тебе стоило бы получше узнать мир людей. Хочешь, я оставлю тебя здесь, ты походишь, посмотришь, может, даже попробуешь пообщаться с людьми: если ты захочешь, они смогут тебя увидеть. А потом и решишь, стоит ли тебе отказываться от своего прекрасного предназначения.
— Конечно! — радостно закричала Таната, обняв маму-смерть. — Мне очень интересно узнать о людях!
— Ну тогда я пошла. Если надоест, позови, я тебя услышу. Или сама возвращайся домой.
В одно мгновение Смерть исчезла, а Таната осталась в этом странном мире, который она не знала, но желала узнать.
Она незримо появлялась то тут, то там, удивляясь жизни людей: все было для нее так необычно и незнакомо. Но лишь только она пыталась показаться людям, чтобы поговорить с ними, одни, завидев Танату, в ужасе бежали от нее, издавая столь жуткие вопли, каких, пожалуй, нельзя услышать даже в Аду (Таната еще не разу ни была внутри, но однажды слышала крики, когда ждала дядю Самаэля прямо за массивными вратами, предъявляющими странное, не вполне ясное маленькой смерти, требование: оставить надежду). Другие смеялись над ней, говоря непонятные вещи о нескоро наступающем тридцать первом числе и о каких-то святых. Третьи были так увлечены своими делами, что просто игнорировали несчастную. Расстроенная, она вытирала черным кружевом рукава кровавые слезы, текущие по скулам. Обиженная, она хотела уже возвращаться домой, но решила вновь попытать счастье. В последний раз…
Оказавшись в новом месте, выбранном наугад, Таната увидела маленькую девочку, одиноко игравшую в песочнице. Она набирала песок в формочки и, опрокинув на землю, оставляла звездочки, куличики: все это действие было совершенно непонятно для смерти. Последняя, пожелав стать видимой, появилась неподалеку от играющей и, медленно приблизившись, сказала:
— Привет! — это весьма странное слово Таната запомнила, пока изучала людей.
— Привет! — сказала в ответ девочка, словно ничуть не удивляясь странному виду смерти. — Как тебя зовут?
— Таната. А тебя? — спросила смерть.
— Лена. Почему ты так странно выглядишь?
— Все в моей семье выглядят так, — хотя Таната могла рассказать о том, что вовсе не является человеком, она просто не видела в этом необходимости.
— Понятно. Давай дружить! — неожиданно заявила Лена.
— Дружить?
— Да, общаться, играть вместе.
— Давай! — Радостно согласилась Таната. Наконец она нашла человека, который не боялся и не игнорировал ее. — А во что ты сейчас играешь?
— Леплю фигурки из песка. А тебе это нравится?
— Не знаю. Я всегда лепила из воска. У мамы имеется огромное хранилище горящих свечей. Потухшие она приносит мне…

Так они долго еще разговаривали, играли вместе. Им было весело друг с другом, несмотря на то, что они были существами разных миров.
— …А кем твоя мама работает? — поинтересовалась Лена.
— Она – Смерть, — ответила Таната. — Когда я вырасту, я, быть может, тоже стану смертью. Хотя я пока не уверена.
— Что значит «смерть»?
— Она забирает людей из этого мира и уводит в другой, лучший мир, — пояснила Таната.
— Это она забрала моего папу? — спросила девочка. Она не расстраивалась, не винила, не осуждала, она просто любопытствовала, так как об отце знала только со слов матери и с трудом могла испытывать к нему что-либо кроме любопытства.
— Наверное… — ответила Таната.
— А меня она тоже заберет? — настороженно спросила Лена.
— Да, никто не остается в этом мире навсегда…
Откуда-то со стороны высокого здания сверху донесся крик: «Лена! Иди домой! Долго мне тебя ждать?!».
— Меня мама зовет. Пока! — сказала девочка и стремительно убежала.
Таната поднялась с песка, отряхнулась и, радостная от того, что смогла не просто узнать о смертных, но и подружиться с одной из них, отправилась домой. Пройдя через массивные ворота, Таната встретила свою маму и рассказала ей обо всем, что случилось. Она попросила разрешения каждый день выходить в мир людей, но не чтобы убивать их, а чтобы играть с подругой. Смерть дала согласие.
С того дня каждый день Таната возвращалась к людям. Она продолжала общаться с Леной: девочка рассказывала маленькой смерти о людях, удивляясь, как последняя не знала таких очевидных вещей, Таната понемногу рассказывала подруге о другом мире, об умирании, о связи двух миров. Лена учила Танату земным играм: лепке из песка, пряткам, салочкам. Таната учила Лену играм загробным: выстраиванию домиков из костей, задуванию и зажиганию свечей жизни (эту игру она придумала уже в мире людей: так забавно, когда человек падает замертво, затем тут же встает, затем вновь падает…). В конце дня радостная Таната возвращалась домой, не понимая, почему мама не разделяла ее радость. Она и не знала о том, что каждый из этих прекрасных дней вся ее родня занималась тем, что разрабатывала планы, как же убедить маленькую смерть делать то, для чего она явилась в мир.
Так прошел месяц.

Настал очередной день. Таната как обычно проследовала за матерью через ворота и, доехав с ней до мира живых, спрыгнула с мрачной повозки и поспешила к подруге. Таната не застала Лену на улице, а потому поднялась в ее квартиру и, сделавшись невидимой на случай, если встретит ее родных, прошла сквозь дверь. В комнате, ярко залитой утренним светом, Лена сидела на коленях перед кроватью и рыдала, закрыв лицо руками. Не понимая, в чем причина такой печали, Таната, позволив смертной себя увидеть, медленно подошла к ней и взяла ее за руку.
— Что случилось? — спросила она.
Лена резко отдернула руку и стала еще громче всхлипывать. Смерть, которую в мире живых должны заботить лишь живые люди, должна была прилагать некоторые усилия, чтобы отличить бездушный труп от любого другого предмета. Лишь внимательно приглядевшись, она заметила мертвое тело, лежавшее на кровати перед Леной. Это была ее мать.
— Зачем вы это делаете? — глухо донеслось из-под плотно прижатых к лицу рук.
— Возможно, мама посчитала, что ее время пришло… — Танате больше нечего было ответить.
— Уйди! — закричала девочка. — Не хочу тебя больше видеть.
Опустив голову и проронив пару алых слезинок из пустой глазницы, маленькая смерть медленно двинулась к выходу. Лена повернулась в ее сторону, желая что-то сказать: быть может, она хотела добавить нечто еще более обидное, а может, наоборот, хотела попросить остаться. Но на месте уходящей Танаты оставалось лишь прозрачное черное облачко, медленно растворяющееся в воздухе.
С мыслями, слишком тяжелыми для шестисотлетней девочки, Таната прошла сквозь ворота замка. Печальная, она шла, смотря себе под ноги, задумчиво созерцая колыхания кружевного подола слегка примятой юбки. Пройдя так несколько метров, она наткнулась головой на мягкие кости своей матери.
— Что случилось? — встревожено спросила та, обняв дочь.
— Мама Лены… — тихо прошептала Таната, — Зачем…
— Просто пришло ее время… — нежно проговорила Смерть, — Так надо. Люди не могут жить вечно: если бы меня не было, забрать ее пришлось бы тебе. Даже если тебе очень дорог человек, ты не можешь спасать его родных от смерти… от себя… Рано или поздно пришлось бы...
— А отсрочить можно? — Таната вопросительно посмотрела в глазницы матери.
— Можно, но какая разница: сейчас, через год, через десять лет — момент настанет, девчонка будет рыдать и возненавидит нас. Лучше было сделать это сейчас, пока ты не слишком сильно к ней привязалась…
Таната продолжала смотреть на мать, заливая потоками слез все свое лицо.
— А может, она тебя простит! — неожиданно воскликнула Смерть. — Не ты же лично забрала ее мать. Дай ей время, а потом отправляйся к ней.

Таната решила послушаться совета. Около месяца она выжидала: она ни разу не выходила в мир людей. Небольшой слой пыли покрыл ее плащ и оружие, между лезвием и древком косы протянулась изящная паутина. Она все это время почти не играла, не занималась всем тем, что делала раньше. Нет. Она сидела и размышляла о том, что ей рано или поздно придется стать настоящей Смертью, ей придется убивать. Возможна ли вообще дружба с живым?
Но вот настал день, в который она отринула прочь мысли о предназначении: наконец она решилась вернуться к смертным, к Лене, попросить у нее прощение за поступок матери. Без балахона и инструментов, Таната выбежала за ворота замка и отправилась туда, где должна была находиться ее подруга. Сила маленькой смерти была такова, что, держа в мыслях образ человека, она могла обнаружить его, где бы он ни находился. Вот и теперь она отправилась, не зная, где окажется.
Место, в котором Таната очутилась, показалось ей самым чудесным, в котором она только была. Ощущение было удивительным: она была в мире смертных, но все здесь одновременно напоминало ей родные стены замка. Была ночь. Темные тени зависли возле каменных статуй, ветер шуршал кривыми ветвями сухого дерева, в воздухе стоял легкий запах тлена. Под ногами была мягкая земля, над головой — черное небо с несколькими тусклыми звездочками и яркой полной луной. Это было кладбище. Странно, что за все время, что девочка-смерть проводила среди людей, она ни разу не бывала на кладбище. Лена была где-то рядом. «Почему она здесь? Оплакивает маму? А может ей просто нравится это место? А вдруг Лена здесь ищет ее, Танату, ведь где же искать смерть, как не на кладбище?» — так думала Таната, оборачиваясь, надеясь увидеть рядом подругу. Но нет, ее нигде не было, а внутреннее чувство подсказывало смерти, что смотреть нужно куда-то вниз. Следуя этому зову, Таната заглянула в толщу земли, но не нашла там ни души… Лишь неожиданная ужасная догадка заставила ее искать плоть: Лена лежала на небольшой глубине в деревянном гробу…

Таната вернулась домой. Она медленно вошла в замок. Сутулясь, нехотя волоча ноги, она была похожа не на веселую дочку Смерти, но на обычного угрюмого мертвеца, подобного тем, которых дядя Самаэль для какой-то цели, а может просто ради шутки иногда возвращает на землю. Мать ждала ее.
— Прости, — сказала она. — У нее была смертельная болезнь: было бы подозрительно и неправильно, если бы она прожила долгую жизнь, нося в себе заболевание, убивающее за пару недель… Потому не стоит привязываться к людям: их все равно придется забрать.
— Я понимаю, — вздохнула Таната. — Могу ли я навестить ее? Она в раю или в аду?
— В ее возрасте отправляют только в рай, — ответила Смерть, — тебя туда не пустят, но если попросишь у стражей, возможно, они позовут ее к тебе.

Не прошло и двух минут, как радостная Таната уже стояла у порога небесной крепости. Яркий свет, исходивший от сияющих неприступных белых стен угнетал ее. Она, создание мрака не могла этого выносить. Мелкие демоны, бездушные скелеты и прочие существа, которых Таната нередко видела в замке, вероятно сразу бы сгорели, окажись они в такой близости к райским вратам. Но Таната была смертью: она была столь сильна, что чувствовала лишь легкое жжение. Ее держало здесь одно — стражи уже послали за Леной, вот-вот она подойдет.
Ворота открылись. Высокая взрослая женщина в длинном белом платье вышла навстречу смерти. Помедлив немного, девочка все же узнала в идущей свою подругу. Она рванулась к ней, расставив руки с очевидным стремлением обнять Лену, но та отступила назад. Таната в недоумении остановилась в метре от подруги, глядя снизу вверх в ее белые сверкающие глаза, выражающие еще меньше, чем черные глазницы смерти.
— Не надо подходить близко! — сурово сказала Лена. — Мой свет столь же болезнен для тебя, как мне неприятен твой тлен. Зачем ты здесь?
— Я искала тебя! — ответила Таната. — Хотела тебя еще раз увидеть, попросить прощение за то, что сотворила мама. Можешь ли ты нас простить?
— Я в Раю: я больше не могу держать зла. Мне безразлично все, что было раньше. Жизнь? Я живу в истинном смысле этого слова. Мать? Она тоже здесь, но зачем вообще искать иных родителей, в присутствии Отца Небесного. В смертной жизни все временно.
— И наша дружба? — обиженно спросила Таната.
— И она тоже, — холодно ответила Лена. — Я живу в Свете, ты — во Тьме; я не уйду из чертогов Добра, ты же никогда в них не войдешь; я — частица волны, волны любви к Господу, а ты не свободна от собственной воли. Вечно живущему не место рядом со смертью, смерти нет места среди воскресших. Я вижу мир таким, каков он есть, ты — неразумное дитя. Да, ты повзрослеешь, поймешь многое, многое забудешь, но ты никогда не встанешь на путь истинного взросления, доступного лишь человеку. Прощай.
— Но… — лишь это успела проговорить смерть, когда ее подруга неожиданно вспыхнула ярким светом и исчезла, облив Танату дождем жгучих лучей.

Тяжелая створка ворот замка отворилась. Таната втащила свое тело внутрь. Громко рыдая, она упала на пол у самого входа. Расстроенная, обиженная, обожженная небесным сиянием, она была с трудом узнаваема. Волосы были растрепаны, изящная черная кофточка прожжена в нескольких местах божественным светом, недавно пышная юбка обвисла и растянулась, как тряпка.
«Почему? — вопрошала Таната у самой себя. — Почему она больше не хочет дружить со мной? Потому что я — дочь Смерти? Потому что я — смерть? Люди. Хорошие люди попадают в Рай, где становятся безвольными частицами. А в Аду остаются сами собой, но достойны ли они жизни? Кого же тогда спасать, кого защищать, чье жалкое существование продлевать? Отдалять добро от «высшей цели»? Отдалять зло от наказания? При том, что между ними нет различий». Мысли перемешались в полом черепе смерти. Чувства к Лене стали чувствами к Человеку вообще. Обида стала злостью, ненавистью, желанием мести. Больше никаких криков отчаяния — только ярость, никаких слез — лишь скрежет крепко сжатых зубов.
Стерев последние кровавые капли, Таната, с виду уже совсем успокоившаяся, поднялась с земли и, окинув себя взглядом, расправила свалявшуюся одежду. Затем быстрым шагом двинулась к тому месту, где на стене рядом со снаряжением матери висело ее собственное. Смерть сняла с крючка непомерно огромный черный балахон и вновь, почти запутавшись в огромном количестве ткани, уменьшила его лежавшими рядом булавками. Она заткнула за пояс свой отравленный кинжал, взяла в одну руку серп, а в другую косу. Таната громко свистнула и в тот же момент ужасная повозка, влекомая мертвыми лошадями, вырвалась из больших дверей наверху и, слетев вниз по лестнице, почти не касаясь колесами ступеней, остановилась рядом с позвавшей ее маленькой смертью. Лошади, не ожидавшие, что именно она их вызывает, удивленно смотрели на нее. Таната бросила серп на дно повозки, забралась в кабину и, оставшись прямо стоять перед сидениями, крепко сжимая косу в обеих руках, скомандовала: «Вперед! В мир смертных!». Повозка сорвалась с места. Ворота резко распахнулись, издав оглушительный грохот, повозка вылетела из замка и, мгновенно разогнавшись так, что окружающий пейзаж расплывался в длинные разноцветные линии, разорвала границы миров.
Таната, дочь Смерти и истинная Смерть, неслась в жуткой карете по миру смертных. Черное облако летело за ней, покрывая небо, застилая солнце. Молодые и старые, взрослые и дети, богатые и бедные, сильные и слабые — все, кто оказывался на ее пути, не могли избежать своей участи. Мощный шипованный щит, несшийся впереди повозки, сносил тысячи людей, разрезая их лезвием снизу, протыкая шипами, раскатывая по земле. Тех, кто не попадал под удары щита, кромсали боковые лезвия, перемалывали разрушительные колеса. Таната стояла спереди повозки, ловко размахивая косой, доставая до тех, кого не задевали шипы и лезвия. Взмах — и ужасная болезнь поразила миллионы. Другой — разразилась война. Третий — ураганы и наводнения обрушились на людей. Брызги крови летали в воздухе, выпадали дождем, вырывались из-под земли. Все было красным: повозка, лошади, Смерть, люди, здания, земля — мир утопал в крови. Таната ехала, уничтожая все живое на своем пути, почти не замечая, что весь мир словно уменьшался: жертвы становились мельче, повозка — теснее, коса — короче. Булавки с визгом выстреливали из балахона, который все удобнее сидел на теле, они стремительно летели и пробивали еще нетронутых смертных. А Смерть продолжала убивать…

Таната вылезла из окровавленной повозки и, открыв ворота, вошла в замок. Там ее уже встречала мама.
— Доченька моя! — радостно воскликнула она. — Ты сделала это! Я так тобой горжусь!
Таната подошла к ней, она еще не вполне осознала то, что произошло, она еще не могла полностью понять это, но небольшая, заметная для матери, улыбка промелькнула на ее и так улыбающемся черепе.
— Я только не могу понять, — проговорила она. — Почему коса, одежда, повозка уменьшились?
Смерть рассмеялась:
— Потому что ты выросла!
Теперь Таната это поняла. Теперь она видела, что ростом она почти столь же высока, как и мама. Она сняла окровавленный балахон и, обуреваемая любопытством, в нетерпении бросила его и косу на землю и побежала в дальний угол зала к зеркалу.
Возле матери возникла черная тень.
— Ненавидеть людей не намного лучше, чем их любить, — сказал ей на ухо голос падшего ангела.
— Вспомни меня, Самаэль, — ответила ему Жница, — я ведь также начинала.

Тем временем Таната удивленно разглядывала в зеркале высокую красивую Смерть, которой она теперь являлась…