Сказ про Явана Говяду-26

Предыдущая глава:
http://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/literature/skazki/1708323.html?author


                                        СКАЗ ПРО ЯВАНА ГОВЯДУ

             Глава 26. Как Ваня в чертячьей бане попарился, и как Упой с Ужором попили вволю да пожрали.

   Яван и сподвижники его ратные остались на арене одни стоять...
   Никого из публики или участников недавних боёв на площади вскоре не осталось – даже те, кому крепко досталось, и те куда-то пропали, как словно вовсе там не бывали. Яванцы тогда живо в круг собрались и о дальнейшем бытии засовещались, как вдруг позади них тихое покашливание раздалось.
   Яваха назад оглянулся, а это тот самый гибкий чёрт, оказывается, кашлял, который до того возле Борьяны ошивался и её информированием занимался.
   – К вашим услугам, господин Яван! – вежливо герою нашему поклонившись скособочено, запел он медовеньким голосочком. – Меня, для вашего высокого сведения, Ужавлом зовут. Надзырь Ужавл, если хотите… Можете мною, по вашему усмотрению располагать – от меня чай не убудет: ни в чём вам отказу не будет. Хе-хе-хе!
   Посмотрели ходоки на него строго – чёрт вроде как чёрт: на вид уже немолод, волосы рыжие назад гладко зачёсаны, как словно прилизаны, а лицо как бы никакое – не умное и не глупо́е; рожки ещё во лбу маленькие, туповатые, да глазёнки узенькие и хитроватые...
   Одет он был в этакую золотистую красивую тунику и обут в кожаные золочёные сандалии, да ещё пояс из змеиной шкуры в глаза бросался на талии.
   – Ну, гостюшки незваные, во главе с самим Говядою Яваном – добро пожаловать в Пеклоград! – продолжал Ужавл увиваться, не забывая притом радушно улыбаться и чётками из костяных черепков забавляться. – Примем вас по высшему разряду – предоставим, чего душеньке вашей будет надо!..
   – Слышь ты, Ужавл, – Ванька тут инициативу в свои крепкие руки взял, – ты это... кончай пресмыкаться-то. И господином меня больше не зови – я себе господин, а этого человеку вполне достаточно будет. Так что зови меня просто Яваном, – идёт?..
   – Как вам, Яван, будет угодно, – изогнулся тот в поклоне – Мне-то что! Я здесь для того, чтобы вам было хорошо, и чтобы все ваши прихоти сполнять, так что, ежели вы прикажете себя хоть дохлой крысой именовать, то и тут от меня не будет отказу – я ведь чёрт для приказу.
   Яван на скрытную подколку вроде как ноль внимания, наоборот – расхохотался, к этому чёрту подался и, подойдя к нему, заметил не без приколу:
   – Да ты, я гляжу, Ужавл, чёрт-то скоморный – жилкою обладаешь уморной! Это мне годиться – чего там зря степениться! Мне ить и самому пошутить, бывает, охота страсть. Такая-то напасть...
   И по плечу чертяге хлоп дружески так.
   А тот в ножках вмиг подкосился и на земельку быстро свалился.
   А потом подскакивает очумело, пылищу со своего блестящего одеяния стряхивает и бормочет уничижительно:
   – Простите меня, Яван, очень вас прошу, я видно чего-то не то сболтнул! Со мною это бывает – вы уж не обращайте внимания...
   – А скажи-ка, Ужавл, – перебивает его Ваня, – о каком таком пророчестве тута речь велась, и почему вся не почтенная публика в таком страхе отсель удалилась, а ведь допреж-то она веселилась?
   Чёрт лишь руками вначале развёл, а потом заотвечал бойко:
   – Чего же тут может быть неясного? Должно быть бараны сии безмозглые спугались, коли эдак-то заметались. Как говорится, слаба та империя, чей народ погряз в суеверии... Между нами говоря, Яван, недавно некая колдунья в метрополию нашу заявилася с одного острова дальнего. Пророчить, старая карга, принялася, к самому даже царю нахально норовила попасть-проникнуть, дабы он в её бредни смог вникнуть. По улицам городским эта ведьма безумная ходила, прыгала, верещала, да галиматью какую-то вещала...
   Вот о чём она пела:

              Трудной своею дорогой
              Придёт к нам бык безрогий,
              Наше царство боднёт,
              Царску власть в руки возьмёт,
              Под ноги её бросит,
              А возьмёт лишь то, что попросит.

   Так-то вот. Да только царь с ней встретиться отказался – разозлился должно, а может быть и испугался. Приказал он ведьму схватить и жизни её лишить. Как в песне поётся: нету пророка – нету и порока! Хе-хе-хе! Хм. Н-да...
   Призадумался тогда Яван, мозгами чуток пораскинул, на себя пророчество колдуньи той прикинул, но вслух ничего не сказал – в баню свою немытую ватагу вести приказал. Для рассиянина ведь в баньке попариться – что для бусурманина покумариться. Ну какой, скажите, идиот откажется в банном пару побалдеть: ужариться на полке да попотеть, веничком вволю побиться, после того помыться, водицей ледяной окатиться и как словно заново народиться? – Нету таких дураков – и Яван не таков. Да и все-то прочие, акромя лешака Сильвана, любившего воду не очень, до процедур банных весьма были охочие.
   Вышли они в сопровождении Ужавла на улицу, глядь – а там огромная сгрудилась у входа толпа.   Черти эти весьма плотно вокруг стоят, ажно давятся и на пришельцев нежданных жадно пялятся. Как словно в осином рою гудят – повидать людей дюже сильно хотят...
   Однако Ужавл их любопытству особо потакать не стал, чего-то биторванам приказал, и с их помощью широкий в толпе коридор образовался. По нему они и пошли, не особо на галдящую публику глядя.
   Вскорости на улицу мыльщики вышли, потом за угол завернули, в проулок какой-то повернули и очутилися возле небольшого здания кубовидного, чёрным мрамором отделанного завидно. Массивные двери перед ними распахнулись беззвучно, а за ними лестница вниз куда-то вела.
   – Пожалуйте в баньку! – Ужавл приглашает Ваньку и рукою услужливо ему махает. – У нас она для тишины под землёю устроена. Только для высоких персон... Дюже банька-то хороша – прямо огнём горит душа!
    Вот поехали они по ступенькам вниз неспешно и оказалися в подземелье глубоком через минуты две. А там-то свет яркий блещет, чудесный фонтан струями по самоцветным камням плещет; всюду роскошь да изыски разные: статуи стоят прекрасные, колонны золотые, решётки на дверях ажурно витые…
   Всё изукрашено дальше некуда – плюнуть даже некуда.
   И черти с чертовками то там, то тут угодливо весьма снуют. Явана и яванцев в переднюю палату они приглашают, а там лавки по углам притулены да стол стоит посередине – всё из чистого сделано малахита, резьбою затейливой украшено и золотыми красками раскрашено.
   Навроде предбанника такое помещение. А на столе – в изобилии угощение: фрукты невиданные источают аромат дивный, в золотых кувшинах напитки пенные налиты, да хрустальные кубки рядом выставлены.
   Ужор-то немедля корзину фруктов в рот бросил, а Упой кувшин немалый осушил. Вкус, говорят, офигенный и даже обалденный, да только, жалятся непритворно, количество, мол, для них смехотворно: лишь аппетит себе пощекочешь и ещё лютее пить-есть захочешь…
   Напрямик же от стола в углублении невеликом дверца находилася, коя в парилку вела, а направо сводчатый проход был без двери, и через тот проход пребольшущий бассейн виднелся – красивый такой, ракушками бело-розовыми выложенный и розоватою же водою наполненный.
   – Ну, гости дорогие, не стесняйтесь, – заявил деловито Ужавл, – тута располагайтесь, раздевайтесь да в парную палату отправляйтесь! А я, к сожалению великому, ненадолго вас покинуть принуждён, ибо делами по самое горло обременён. Увы! Я бы и сам с вами попарился всласть, но... не могу. Бегу! Так что меня не ждите. Уж извините!
   И ретировался оттуда тотчас, витиевато расшаркавшись.
   А наши банники всё подчистую с себя снимают, на лавках и на полу это всё оставляют и в парилочку скорёшенько шагают.
   А внутри-то всё каменное, как бы отшлифованное такое, на мрамор очень похожее: и пол, и стены, и полки. Тут же бадья с водой горячей стоит, шайки, мыло, мочалки лежат, венички берёзовые разложены – всё как положено. В углу же груда раскалённых камней пышет жаром.
   Яваха времени не стал терять даром: на каменку водицы плеснул, потом ещё ковшик добавил разок – и на полок!..
    Первым изо всех других к Явану Давгур, вечно недовольный и замороженный, резво присоединился да прямо на глазах-то и переменился: так он раздухарился и развеселился, что и не узнать прямо, ёж его маму парил!
   – У-у!.. – орёт Морозила восторженно до предела. – Вот это дело! Браво! Наконец-то я местечко для себя нашёл по нраву... Да только маловато будет жару. А ну-ка там внизу, не зевайте, кипяточку на камни поддавайте!
   – Ну, уж нет! – все ему в ответ. – Сначала мы, а потом уж ты! После нас парься себе сколько влезет, а то у нас от твоих забав шкура облезет!
   Да как принялись притомлённые свои телеса парить и вениками себя жарить – только держись... По семь потов с себя согнали, намылились, горячей водой окатились и от жары малёхи утомились.
   Порешили чуток передохнуть, а то уж и не вздохнуть.
   – Я в бассейн!.. – кричит радостно Ваньша, двери настежь открывает и в недоумении великом на пороге застывает.
   Ведь за дверью, оказывается, стена, откудова только взялася, появилася!
   И видно, что толстая такая стенища, прочная да гладкая. Вот же ещё непонятка...
   Яван её попихал слегка, кулаком по ней побарабанил, а потом плечом надавил что было мочи – а она открываться-то не хочет!
   Это что ещё за чертячьи уловки?! Видать, попали наши герои в мышеловку! Да в придачу ещё без оружия – меч да палица остались ведь снаружи!
   – Ну, всё!.. – с досадою злой заявляет тут Буривой. – Влипли, братцы, обмишурились! Попалися сдуру, как куры в ощип – поди здесь выход-то сыщи! Уморят теперь нас черти проклятые голодом, али какого угару напустят сюды!
   – Э нет, Бурша! – ему Сильван чуткий отвечает. – То было б ещё полбеды. Глядите – камни-то нагреваться начали! Может, они тут нас вздумали зажарить?
   – Эк чего, подлые, удумали! – прочие банщики киданулись в ругань.
   – Ну и вероломные же твари!
   – Ага, необычайно!
   – А жара-то и впрямь крепчает...
   – Во же мы и чайники!..
   Один лишь Морозила среди общего беспокойства вполне сносно себя ощущает.
   – И чего это вы гомоните? – он удивляется. – Я же не ропщу – я ещё жарче хочу, а то заладили: жара, жара – да никакая это не жара – едва тёпленько тока. Дайте спокойно посидеть – может, чуточек косточки удастся мне прогреть!
   Только куды ж ты там усидишь-то: до того камни в этой жаровне вскорости накалилися, что прямо ни сесть, ни встать – остаётся только с ноги на ногу скакать.
   – Эй, Давгурка гадкий! – Буривой вопит в запарке. – А ну-ка давай морозом дохни – жарищу эту чёртову охолони!
   – Тьфу на тебя! – тот ему сердито отвечает. – Али забыл ты что ль, как на меня давеча кидался? Ты, бывший великий царь, скажу я тебе, маленько вроде зазнался. Вот теперича и попрыгай да ножками вволю подрыгай, а я на тя погляжу и в тепле пока посижу! Хы-гы! Хех!
   Ну а терпежу-то этот жар выносить уже ни у кого нету.
   Сам Яван к Морозиле тогда подскакивает, за тонкую выю могучей рукой его не нежно берёт и такую речь-то ведёт:
   – Это что же получается, Давгуре – обещался мне в пекле помогать, а в нужный момент ты здоров лишь задницу свою прогревать!.. А ну дохни, паразит злопамятный, духом своим студёным, да смотри, не сильно-то морозильно, а то попадём из огня да в лёд – не выдержит такого народ!
   Понял бывший пророк, что шутки ныне все вышли: сей вот час его тут придушат, ежели он Ваньку-то не послушает! Вздохнул он тогда тяжело, оттопырил свои губищи да и пыхнул чуток морозищей. Только и этого его душка хватило – враз печка-то энта несносная поостыла.
   Даже изморозь по стенкам кое-где пошла...
   Все с облегчением непритворным тут вздыхают, ибо весьма похолоданию они обрадовались и Давгура-бедокура нахваливать принялись, а он не особенно-то и доволен: сидит, пыхтит, переживает, а сам аж дрожит – зуб на зуб не попадает...
   – Эх, лишился я из-за вас наслаждения! – песню печальную он запел. – Я ж должон был дождаться потения, тогда бы из моего нутра жуткий хлад мабуть и вышел бы…
   Попереживал Давгур так-то некоторое времечко, похнынкал немножко, а потом неожиданно успокоился, повеселел даже и на свои беды рукою махнул.
   – Ну да ладно! – воскликнул он, наконец. – Хотя мне и досадно, а всё же я рад – ты ж, Яван, для меня, как брат! Да и вы, остальные, мне стали, как родные. А ну-ка, ну-ка... Вот те на! Вроде почуял я облегчение... Да точно же – не такое испытываю мучение!..
   Начали они обсуждать, да мозгою шевелить, чего им далее-то делать да как им быть, чтобы чертей коварных как-то перехитрить.
   – Я вот что смекаю – говорит товарищам Яван, – за нами, я полагаю, прийти должны вскоре, чтоб, значит, здеся прибрать и тушки наши поджаренные убрать.   Так вот – не подавайте виду, что таите на этих гадов какую обиду. О том, что мы знаем, будто они нас тут хотели живьём зажарить – даже не упоминаем!   Наоборот, ещё и за недогляд им попеняем: приглашали, мол, нас кости погреть, а тута с холоду можно околеть!
   Так всё и случилось! Через полчасика, примерно, заградительная стена неслышно вниз уехала, и на пороге Ужавл показался, а за ним несколько чертей с крючьями, дабы трупы с жаровни уволочь было сподручнее.
   Ужавл, как увидал, чё внутри-то творится, так вмиг на задницу и приземлился. Рожа гнусная у него от страха да удивления аж перекосилася вся, челюсть вниз отвисла, а глаза из орбит повылазили.
   Начал он было чего-то бессвязно бормотать, а Яваха, подскочивши скоренько, за шиворот его – хвать!
   Как следует тряханул мерзавца и таково ему рёк:
   – Ты что же это, брехливый хорёк, заморозить нас тут хотел, а?! Вот так дела – называется баня! Тепло, как на зимней поляне!.. А ну отвечай-ка, вор, покуда я тебя не кончил – для чего ты нам про парилку головы морочил?!
   – А-а-а-а! Э-э-э-э!.. – залепетал перепуганный чёрт, чего и ответить даже не зная.
   Но когда Ванька об пол его нехило шмякнул, заорал он благим матом, и принялся оправдываться:
   – Не убивай меня, Яван, не надо! Виноват я – не доглядел! Как лучше хотел!.. А всё эта автоматика, будь она неладна, чего-то в ней заело – вот и вышло такое скверное дело! Всё исправим – в момент!
   – Ну, гляди у меня, банщик хренов! – правдоподобно Яван изобразил гнев. – А то я таких шуточек-то не люблю. Ещё чего похожее выкинешь – враз прибью!
   И этого паскудника прочь от себя отшвыривает.
Потом в предбанник он проходит, носом слегка поводит – фу-у-у! Там же вонища стоит – не продыхнуть!
   Оглядел Ванька помещение: хм... вроде никакого нет упущения... Да верно же: все вещи на месте, ничего, как будто, не спёрто – акромя воздуха, конечно. Так, вона и палица евоная стоит возле входа, к стенке прислоненная. Ага! – смекает тут Яваха – никак вороватые черти имущество его хотели захапать, да ничего у них не вышло, ибо начали они Яванову палицу лапать, да тут же, видать, и полопались, чёрные души…
   – Эй ты, послушай, – Яван строго сомлевшего чёрта вопрошает. – А чё здесь за вонь-то стоит такая, а? Откуда – не пойму. Ну хуже чем в хлеву!
   А Ужавл лихорадочно глазёнками забегал, губами быстро пожевал и, смутившись, отвечал:
   – Ой, Яван, простите да меня, пожалуйста, не вините, а только это... хм... я навонял. Ужо облажался… Дюже бо испужался, когда вы меня за холку пресильно схватили и свои обоснованные претензии мне предъявили… Но не извольте беспокоиться, добрые витязи – вмиг всё будет в лучшем виде! Точно вы не будете в обиде – доставим вашему обонянию благородному заместо сего зловония сплошное благовоние!
   И действительно: вверху чего-то вдруг загудело, и быстрёшенько наладилось это дело. И минута даже не прошла, как вся вонь без остатка ушла. Да вдобавок пахнуло с угла приятным ароматом, и даже музыка мелодичная откуда-то заиграла.
   Стайка красивых полуголых чертовок в зал тут вбежала. Закружились они, смеясь, в лёгком танце, браслетами ножными застучали, колокольчиками серебряными забренчали, и своим видом и гибкими телодвижениями взоры людские заублажали. А закончив вихляться и телесами трясти, старые напитки они со стола унесли, а новые, ещё в большем количестве, принесли. Вместе с корзинами фруктов.
   И словно птицы роскошные оттудова упорхнули.
   – Я ведь это... – продолжал Ужавл линию свою гнуть, – от её высочества княжны Борьяны прибыл только-что. Так она вас, Яван, к себе незамедлительно требу... э-э-э... приглашает. Поскольку вы уже, как бы это сказать... помылися и...
   – Это кто тут помылся?! – взрывной Буривой ажно взвился. – Да я здеся по твоей милости чуть ли в глыбу льда не превратился! Гляди у меня! Хм, помылися!..
   – И то!.. – Яваха насупленно ему вторит. – Настоящие хозяева, кои гостей уважают, попервоначалу их в баньке попарят, а уж потом мозги им парят. Так что никуда мы не пойдём, потому как недопарилися ишо... А ну, по-новой баньку врубай, да смотри опять чего не перепутай, бес ты беспутный! Ну а мы покамест чаи гонять будем, а насчёт Борьяны... как-нибудь потом... ежели не забудем...
   Ужавл-то призамолк сначала в остолбенении, чего ответить сразу не нашёлся, а Яван, не мешкая зря, скатерть-самобранку свою достал, волшебным манером её на столе разостлал и чаю травного да мёду янтарного подать попросил, чтоб чуточек добавить сил.
   Княжны же посланник, на то глядючи, в немалое удивление пришёл.
   – Вы, – говорит, – Яван Говяда, великий чародей, я вижу, да маг! Поразительными силами вы шутя распоряжаетесь, потому-то своего завсегда и добиваетесь!
   – Не твоего ума дело! – оборвал его Ванька. – У кого правда в сердце – у того и сила в руке! Это вам, чертям, как видно не по разуму: вас, паразитов хитромудрых, сама сыра-земля не сносила, вот вы тут в подземелье и ютитесь, словно крысы!.. Да ты лучше зря не болтай – живо давай докладай, чего от меня твоя хозяйка хотела?
   – А этого я не ведаю, – пожав плечами, Ужавл ответил. – Одно только знаю, что она вас к себе призывает.
   Яван на то лишь хмыкнул да сплюнул:
   – Захочу, так может пойду... коли такое желание в себе найду… А пока – не желаю! Я, Ужавлик, париться хочу, так что здеся ещё поторчу.
   – И до чего наглая и бессовестная девка, а! – завозмущался опять Буривой. – Ишь, раскомандовалась тута!.. А у нас так говаривали: не петь курице петухом – не владать бабе мужиком! Так-то вот и доложи этой сумасбродке.
   – Так она же княжна, – растерялся даже Ужавл. – Она ж руководить должна…
   – А нам плевать, расфуфырить бы её мать! – ещё пуще старой вояка ругается. – Пускай, тля, подляны нам тут не строит – честным людям всяки ямы не роет!
   Яван тогда бывшего царя по плечу похлопал и, успокаивая, ему говорит: ты, мол, дядька, маленечко осади и завязывай на мою невесту чего ни попадя брехать, да ещё мать-перемать вспоминать – негоже пустое-то ляпать, надо норов буйный в руках держать...
   Тот и угомонился, а Ванька к Ужавлу оборотился.
   – Ну, чего встал? Иди с богом, – ему он говорит, усмехаясь. – Нам таперича не мешай – мы допариваться будем. Как закончим – я тебе свистну, так что ты далёко не уходи, на стрёме посиди да за автоматикой своей лядащей погляди. Ага?..
   Ужавл про бога-то как услыхал, так аж всего его переколдобило, и рожу всю ему перекосило. Не любо ведь чёрту слышать про божью-то силу. Хотел было он взъерепениться, но Явана ослушаться не нашёл в себе воли осмелиться.
   Нехотя так удалился. Даже не поклонился.
   – Готова банька! – Делиборз радостный в это время из парной вылетает. – Получше прежнего натоплена! Дюже добрый парок! Пожалуйте за порог!
   Только после того сюрпризу, который им черти преподнесли с пережаром, всем кагалом туда соваться – в дураках опять не миновать остаться! И порешили они по очереди туда ходить: то Яван с кем-нибудь, то Буривой с остальными. Мало ли чего этим негодяям на ум-то взбредёт – с них ведь станется: пойдёшь у них в поводу – горстка пепла, мабуть, от тебя останется...
   Попарились они знатно! Разов по семь, али даже поболее. Да плюс в бассейне ледяном поплескалися вволю.
   Короче, на всю катушку там отдохнули. Невесть сколько чаю с перепару выдули. Ужор между делом все фрукты имевшиеся подчистую подъел, а Упойка-жаждоимец не только кувшины с напитками опустошил, но вдобавок и бассейн невзначай осушил до капли.
   Кроме того, одёжу свою они постирали да просушили на горячих камнях, потом приоделись, причесались, ещё Сильвана насилу дозвались, а то он за то времечко не дюже долгое так к парилке приохотился, что прямо с полка его было не стащить...
    Но особенно Давгур сподобился всех удивить!   После того, как он товарищей в раскалённой парильне спас, так и начал он понемножечку согреваться... Под конец этот Холодец был, как и прочие, молодец: мёрзнуть напрочь перестал – как и все, нормальным стал. И характером радикально переменился: кукситься бросил да сердито ещё сопеть, а стал веселиться да песенки петь.
   – Эх, братцы! – заявляет он восторженно. – Как словно пелена некая с моих глаз замороженных спала! Ну, будто другая жизнь для меня настала! И какой же я был дурак – как есть попал я впросак, да теперь, спасибо Явану, я свободен, и на добрые дела вполне годен!
   А Яван в это время сильным посвистом засвистал, пройдоху Ужавла до себя вызывая, и не успел свист молодецкий у них из ушей повыветриться, как ушлый приспешник княжнин успел уже на призыв заявиться.
   Как увидал он Явана, золотыми власами блиставшего, в львиной шкуре, чисто постиранной, тоже золотом шевелюре евоной в тон отливавшей, так немедля в похвалах льстивых рассыпался. "Вы, – говорит, – Яван Говяда, молодец по виду что надо, ну писаный собою красавец, и теперь должны непременно княжне Борьяне понравиться, а то она нынче чего-то ярится – на вас видно злится... Вы вот не соизволили на зов её явиться, ибо пожелали в бане домыться, а мне за вас попало: чуть госпожа рога мне во гневе не обломала… В общем, княжна Борьяна мне строго-настрого наказала вас, Яван, во дворец царский сопроводить сию минуту. Там для бывших женишков утешительный навроде как пир дают.   Говорят, даже сам царь туда собственной персоной прибудет... Вот только вашей невесты тама не будет, ибо она следующее мне лично сказала: пока этот наглец... ой, извините, не то, не то... этот удалец, мои условия до конца не выполнит – ни за что ему свою личность не покажу! Лучше, кричит, руки на себя наложу, угу!
   Яван же лишь плечами в ответ пожимает. Ну, думает, и нервы у этой стервы...
   А всё же она хороша – прям огнём-то горит душа!
   – Ладно, – говорит он, наконец. – Так и быть – пошли. Мы-то уже готовы… А чего там ещё она выдумала за условия?
   – Да так, – воодушевился явно Ужавл, покладистости богатыря внутренне радуясь. – Обычное, в общем-то, дело. Наша старинная традиция... Как у нас говорится: кто много ест – тот достоин любых невест, а кто много пьёт – тот любого прибьёт! Ну а Борьяна следующие для вас условия постановляет: ежели вы обильное угощение, специально для вашей милости выставленное, выпьете да съедите, то она обещает злобу на вас более не таить, моментально вас простить, и к особе своей для дальнейших контактов допустить. Ну а ежели нет – то у неё для вас отрицательный ответ...
   – Вот ещё выдумала! – возмутился Ваня нешутейно. – Да я и без вашего чёртового питья готов для любого битья! Разве зря мы тут кулаками махали и в турнире женихов всех побеждали?.. И вообще – не могу я вашими вредными разносолами угощаться! Душа их не принимает! У меня это... диета, во!
   Только тут Ужор с Упоем Яваху в оборот взяли. Так к нему, проглоты, пристали! Ты чего это, орут, Ваня, чудишь да от угощения нос воротишь? Не хочешь сам – да хоть голодай – а другим-то подкрепиться дай! Ты, добавляют, за нас не опасайся – мы этим чертям покажем, как пить да жрать надо, так что будь спокоен как слон, дорогой Ванёк!
   Делать нечего – Яваха, подумав трошки, согласился, и Ужавл сей же час в путь заторопился. Давайте, гнусавит, гостюшки дорогие, поспешайте, а то, неровён час, сам Хозяин на пиру появится, а вас ещё нету. Это, мол, будет не по этикету.
   Собралися живо. Наружу выезжают, а там возле входа этакая карета чудная стоит, весьма собою поместительная, конечное дело самоходная и очень, как оказалось, быстроходная.
   Толечко в неё они загрузилися, как Ужавл кнопочку какую-то нажал, да как погнал агрегат сей по улицам пеклоградским! Скорость – ну просто отпад! До того быстро водила карету гнал, что всех чертей, им встречавшихся, поразогнал.
   А их, надо заметить, и мало уже там ошивалося: дело-то было под вечер и делать там было неча. Быстро этак вечерело – на глазах прямо темнело. Все учреждения уличные позакрывалися, а ночные очевидно пооткрывалися, потому как в некоторых доминах всё огнями разноцветными светилось, и музыка разнообразная оттуда лилась.
   Через недолгое времечко подъезжают они ко дворцу царскому, агромадному такому зданию, по всей видимости, в старинном их стиле ещё построенному.   Дворец своим видом просто поражал – весь мрамором белоснежным он блистал и сложно казался устроен: везде были колонны да балконы, башни да шпили, арки да своды... Ну а на входе парадном толпилася масса народу, среди которых Яван издали ещё нескольких женихов неудалых признал. Да и они Явана признали, но тёплых чувств к нему не испытали и взглядами зело неласковыми победителя турнирного пронизали.
   – Нам сюда, – обходительный Ужавл другой путь ватажникам указал. – Нечего нашей компании в общий проход пихаться. Вы гости дорогие, вам особый почёт, а быдло это побитое – не в счёт. Чересчур высоко о себе мнят, да слишком жирного для себя хотят, а как до дела доходит, так ни ангела у них и не выходит. Тьфу, шваль!
   И на резные двери меж ажурных колонн им кажет.
   Они туда и прошли, через длинный коридор, богато украшенный, продефилировали, и в царскую залу, наконец, прибыли.
   Как только Яван помещение это огромное заприметил, так в тот же миг зал в нём признал, в котором он давеча, у царя Далевлада ещё, впервые Чёрного царя увидал.
   Ну да, в точности! Вон и трон его чудовищный в отдалении некотором возвышается, а перед троном по всей площади столов великое множество было понаставлено с угощениями зело изысканными: всяких-всяческих яств и напитков пропасть сколько там было. А невдалеке от трона два особенно громадных стола стояло, и на тех столах прямо горы провизии были навалены: целые туши жареные каких-то животных на блюдищах ёмких полёживали, все сплошь овощами аппетитными обложенные да зеленью пахучей присыпанные; и ещё много чего там находилося, а напитки – прямо в бочки серебряные да огромные чаны были налиты, а возле них – кубки объёмистые золотыми боками ярко поблёскивали.
   – Пожалуйте к столу! – Ужавлище тут хитро усмехнулся и в сторону огромных столов рукою махнул. – Вон видите – два столика с питьём да яствами там стоят? Один из них – для вас, Яван, приготовлен, можете любой выбирать, а другой – Борьянины обжоры да опивалы не преминут взять... А задание вам будет такое: кто из вас быстрее своё угощение выпьет да сожрёт – тот, значит, и верх возьмёт. Коли вы, Яван, али кто из вашей свиты в соревновании этом победит – то смело к княжне тогда идите; она в этом случае благоволие к вам проявит и к себе пригласит, чтоб, значит, познакомить жениха своего с отцом. Ну а коли вы, паче чаяния, не окажетесь молодцом, то она вас видеть больше никогда не желает и от себя тогда навсегда отсылает... Надеюсь, витязь прекрасный, условия вам ясны?
   Яваха хотел было что-то ответить, да Упой с Ужором его перебили и в один голос завопили:
   – Всё нам и ясно, и понятно! Условия, надо признать, занятные, только это... вот чего – разве больше нет ничего? В смысле – добавка у вас не намечается?.. А то не дюже гости тут, мы видим, привечаются – угощеньица-то маловато! Ага! Хозяева, видать, чуток скуповаты.
   И такие рожи скорчили оба балбеса, что Ужавл, на них поглядев в недоумении, лишь плечами дёрнул и пальцем у виска покрутил. Вот же, думает, два придурка с бугаём этим ангеловым заявилися – и откудова только такие взялись?
   Не нашёлся он, чего им ответить, только хмыкнул многозначительно: мол, нету моих с вами сил! И опять Явана с компанией к столу присесть пригласил.
   И только, значит, они расселись, как в палаты начали других гостей пропускать и по столикам их рассаживать. Тут же галдёж и гам поднялися, вызванные очевидно возбуждением от яств роскошных лицезрения, и музыка заиграла откуда-то сверху – такая громкая, шумная, резкая, и невидимый певец песню запел... да нет – завыл, застонал, захрипел: что-то там о чувствах, о любовной страсти, и о прочей лихой напасти...
   Яван у Ужавла и спрашивает:
   – А мясо-то у вас откуда? Тут, я гляжу, и быки, и верблюды... Вы что, животных разводите на пастбищах?
   Тот аж рассмеялся.
   – Да нет, – отвечает, – Где ж их тут у нас пасти-то? Наши пасомые здеся не водятся – они наверху все находятся. Хе-хе! А это всё пита... Она для вящего аппетита на разные виды разбита... Мы, черти настоящие, в отличие от вас, людей недоразвитых, уже давно искусственной пищей себя питаем. Всё налажено: была бы лишь материя да сила – будешь иметь всё, чего и душа не просила!
   – Всё равно, – Яван твёрдо заявляет. – Я вашу бурду есть-пить не буду! Здоровьем, понимаешь, слаб, не могу всякую гадость переваривать, боюсь – запор ли у меня образуется, али дристун, наоборот, прохватит. Так что ты мне столик отдельный сюда вон поставь, будь так ласков!
   И глазом Яваха моргнуть не успел, как двое проворных чертей столик прямоугольный уже несут, впритык к большому столу его ставят и скатертью расписной покрывают. Ну а Яван стул свой берёт, к столу приставляет, скатёрку волшебную поверх ихней расстилает и себе молока да каши подать повелевает, а остальным – по их вкусу всяческого кусу.
   Одни лишь Упой с Ужором от чертячьего угощения не отказываются, хворыми да больными не сказываются, на столище жадно взирают и слюну вовсю глотают, бо чают зело утолить свои чревоугодные желания.
   – Уважаемые гости! – усиленным непонятным образом голосом Ужавл тут к публике обратился. – Вы приглашены к самому царю в гости, а посему ешьте сколько влезет, да за здравие его величества пейте, но – меру разумейте! Царь-государь шибко пьяных ведь не любит, и враз таких неумеренных приголубит – тута вам Пеклоград, не деревня! Поняли, не?!
   В ответ на его привет лишь нескладное послышалось гудение – чего, мол, дурак, там ещё вякаешь, и так-де всё ясно, не тяни время напрасно!
   – Тогда – приятного вам питежратия! – усмехнувшись, продолжал Ужавл. – Ну а теперь – внимание!!! Главная сиювечерняя забава! Итак – объявляю: по хотению прекрасной княжны Борьяны и по повелению самого отца Борьяниного открывается состязание по яств поеданию и питья выпиванию! На титул величайшего объедалы и запивалы предъявил свои притязания ни кто иной, как уже вам известный Буйвол, он же, как оказалось, Яван Говяда, а также его доблестная команда!.. С другой же стороны те вызываются, кои в представлении не нуждаются: обжора из обжор ярбуй Брухырь и его собрат, непревзойдённый выпивоха Перепырь! Приветствуем, приветствуем, господа!..
   И под гром рукоплесканий, ора и свиста в залу вступили два невероятных верзилы.
   Один из них был роста великого, толстый, жирный и брюхом обильный, а второй был ему под стать – той же слоновьей стати. Еле по полу шли они, до того были громадные и телами нескладные, а как пришли, так прямо на пол с двух сторон стола сели и, на угощение зарясь, головищами завертели – видать, пресильно попить-поесть захотели.
   Яваха тогда своим застольным умельцам головою кивает, и те в свой черёд боевые места занимают.
    Конечное дело, наши хмыри видом своим тщедушным на почтенную публику впечатления не произвели. Наоборот – увидав, до чего Явановы чревоугодники супротив Борьяниных забулдыг мелки и телом тощи́ – ну что твои хвощи! – орава публичная так стала хохотать, что нескоро-то поунялася.
   А тут и сигнал к началу подали.
   Упой-то с Ужором не особо шибко начали, ибо хотели они сперва к соперникам своим приглядеться, а уж потом напиться вволю да наесться. А те проглоты с места в карьер ломанули и навалиться на угощение не преминули. Брухырь, тот аж двумя ручищами себе в ротище еду запихивал: как полоснёт ножом по туше – и кус в рот, толстый обормот! – а с блюд не ложками и черпаками черпал, а прямо так себе в пасть всё высыпал. Сам же жадно урчит да чавкает, не жуя почти провиант глотает и содержимое стола на глазах опустошает.
   Да и Перепырь не отстаёт – без перерыва ковшами в свою утробищу пойло льёт.
   Во же даёт!..
   Упой же с Ужором, на этот праздник живота достаточно насмотревшись, между собою переглянулися, чему-то там усмехнулися – да и навалилися на дармовое угощение, как свиньи, уж прошу прощения за выражение!
   Ежели те двое кубками да кусками в себя питьё да жрачку отправляли, то наши два ненасытня в один момент их достижения перещеголяли. Ужор аж целую тушу, не отрываясь, объедать умудрялся, а Упой в бочку или в чан просто-напросто хайло своё жаждущее опускал и уж не отрывался, пока до капли всё не осушал...
   И пары даже минут не минуло, а они уже всё без остатка на своём столе поприпили да поприели, да и ещё захотели – на соседний стол перекинулись и с жадностью непередаваемой на чужие гостинцы накинулись!
   Та-то умельцев пара ещё и до половины стола не добралась, а уж до отвала напилась да нажралась: не осталось в их пузах места, куда бы остатнее добро влезло. Зато у их противничков такое местечко в нутре имелося: им в охотку ещё и пилося, и елося...
   В общем, и чертячье угощение, не для них имевшее предназначение, они вскоре выпили да сожрали, а потом головами недоумённо поворочали и совершенно обалдевшего Ужавла нагло этак спрашивают:
   – Слышь ты, чучело – ещё припасы есть? А то страсть как хочется попить да поесть!.. Ну чё стал? После такой затравки треба нам добавки – мы ж только червячка заморили да глотку промочили... Ты что, Ужавл, оглох? Ну и олух! Тащи, гад, запас, что для гостей припас!
   Не только Ужавл, а и все прочие черти вначале как оглушенные сидели, когда на такое чудо обжорства и опойства глядели, и противу своего обыкновения не орали они и не галдели, а потом – как вдруг грохнут смехом!
   До того громогласно они заржали, что во дворце стёкла в окнах задребезжали.
   И Ужавл помаленьку в себя-то пришёл и кой-какие слова в своём ошеломлённом уме нашёл:
   – Да уж, господа, не кривя душою скажу – вот это да! Не подумал бы никогда, что такие с виду хилодранцы наших кутил непобедимых переели бы да перепили, а вот поди ж ты – они победили! Н-да. Прямо беда…
   А потом маленько он взъерепенился, горделиво подбоченился и возгласил изо всех сил:
   – Итак, господа, и в этом состязании не оказалось равных нашему теперь уже знаменитому гостю Явану Говяде и его чудесной команде! Он теперь уже официально получает статус жениха и, как бы это сказать... домогателя руки княжны Борьяны, девушки, как известно, абсолютно без никакого изъяна... ха-ха!.. хм... Слава Явану, слава!
   Яван-то как раз в тот момент кашку гречневую изволил откушивать, молочком её запивая, и ничего ответить не мог из-за набитых щёк. Рукою орущей толпе помахал лишь – и всё.
   Да и то сказать – кланяться ему что ли этой чёртовой своре? Хоть как тут вздумай себя вести – всё равно ведь не будешь у них в чести!
   И вдруг от дальнего одного стола весьма внушительная фигура решительно весьма отделяется и к явановому столику, слегка покачиваясь, направляется. Пригляделся получше Яваха, думая, что это ещё за пьяный нахал к ним жалует – а то ж был сам Бегемовал, пред тем Сильваном досадно побитый, а теперь до самых аж глаз упитый!
  Подвалил он к Явану чуть ли не вплотную, пасть свою распахнул, смрадным нутром на Ваню дохнул, да и загремел на весь зал:
   – Как ты посмел, неучтивый хам, к нам в пекло незванно явиться и пред нашими взыскательными очами тута появиться, а?! Да ещё на саму княжну бессовестно посягнуть поимел наглость! Что, дюже смел?! Ха!.. А ну-ка встать, когда с тобой сам ярбуй разговаривает, людяшная тварь! Вошь ты никчёмная! Комар! Блоха нахальная! Клопяшка! Явашка ты Коровяшка!..
   И ещё многое в таком же духе готов он был присовокупить, да только сей дебил, слюною бешено брызгая, умудрился Явахе весь его аппетит перебить.   Тот вестимо и осерчал чуток. Размахнул Ваня слегка свой локоток, да, привставши, как толканёт негодяя ругливого в толстое его пузо!
   Тот вмиг на спину-то брык – да и поехал по гладкому полу юзом, по пути своего следования столики все сшибая и в сидящих за ними чертях кипучую злобу вызывая...
   И такая тут началась потасовка – ну посмотреть было любо-дорого!
   Попервоначалу опрокинутые и задетые черти кинулись было яро колошматить Бегемовала поваленного, да не на того напали. Для его габаритов проворно весьма на ноги он поднялся и пудовыми своими кулаками махать принялся. Кого в морду ни ударял, того на пол и сшибал.
   Да, лихой был кулачник этот амбал!
   Ну а зрелище было для глаза достойное: шум, гам, ор, какофония! И ещё музычка вовсю наяривает, далеко на слух не симфония. Как раз для сего буйного момента аккопанемент-то!
   Ужавл было принялся расходившихся не на шутку чертей улещивать да унимать, да только никто его воплям не пожелал внимать. Ещё и по зубам он схлопотал ненароком от какого-то забияки, когда о порядке хлопотал да бегал там вокруг драки.
   «Как же так можно! – скулил он, чуть не плача. – Сию минуту сам царь может тут появиться, а вы, проклятые, драться здесь вздумали да браниться!..»
   А Бегемовал над ним изгаляется: я-де твоего царька в душемолке видал, ха-га-га!.. Крепенько видать поддал, нахал, коли такие оскорбления в адрес величества возвещал...
   И вдруг... как бы холодом мгновенным и ужасом необыкновенным по залу тому повеяло!
   Глянул Яван на тронное место, а там – ёж же твою рать! – очертания фигуры некой гигантской зримо и явно начали проступать. И сразу же во всём зале визги да крики резко стихать стали, только некоторые, особо пьяные видно черти, чего-то там ещё вопили да бормотали...
   Ещё зорчее Яваха к трону великанскому присмотрелся, а там уже невероятного роста чёрт сидел и почему-то прямо на Ваню леденящим взором пялился.
   Яван-то Чёрного царя вмиг признал – как не признать, когда тот в его памяти ещё со времён Далевладова царства ну как сфотографированный оказался. Ну, да: та же лошадиная голова с длинными седыми власами, то же суровейшее лицо с горящими жутью глазами, подобное страшной маске, совсем вроде без краски. И та же недобрая сила из глаз сих, как прежде, сквозила...
   Единственно, что теперь было в облике его нового, так это гигантские турьи рожищи, торчавшие вразнопыр изо лба адского владыки.
   Вскоре мёртвая совершенно тишина в палатах громадных наступила, и словно оцепенение гипнотическое испуганных чертей охватило. А затем все они, будто по команде неслышимой, на пол быстрее быстрого повалилися и чуть ли не дохлыми притворилися.
   Ну а Яван с места своего встаёт, бесстрашно весьма улыбается, царю слегка поклоняется и головою, зажмурившись, встряхивает – тем самым как бы чары колдовские с себя отряхивает. И все его сподвижники примеру предводителя следуют, и честь владыке пекла отдают как следует…
   – Всем встать. Встречу продолжать отмечать, – процедил Чёрный Царь лениво и даже как будто брезгливо.
   Его голосище низкий громом по залу раскатился и эхом скорым назад воротился.
   Тут и оцепеневший было Ужавл встрепенулся, пред царём подобострастно изогнулся и заблеял в диком волнении:
   – О, великий государь! Позвольте вам представить, так сказать, нашего гостя Явана... как его там... а, Говяду! Этот ничтожный в общем-то лоботряс, невероятным каким-то стечением обстоятельств в Пеклоград наш блистательный проник, и теперь он... э-э-э... как бы это выразиться... госпожи Борьяны вроде как... жених!
   Но царь Ужавла не слушал как будто, и на Явана больше не глядел. Он почему-то в Бегемовала свой драконий взгляд вперил, с головы до ног дрожащего толстяка измерил и ровным голосом приказал:
   – Этого – взять. Публично наказать. Язык его болтливый вырвать, глаза бесстыжие выколоть и, лишив всех чинов, из города выгнать.
   И откудова только ни возьмись, появилися вдруг в зале две страхолюдины уродливые, да не черти-то с виду, а некие машины вроде. Чудовищные такие циклопы металлические чеканным шагом по полу каменному прошли, одуревшего Бегемовала в толпе чертячьей безошибочно нашли, крепко его схватили, пасть ему живо раскрыли, длинный язык наружу выволокли и намеревались было уже его рвать, да тут Яваха вдруг задумал встрять...
   – Царь-государь! – громким и звонким голосом он к Черняку жестокому обращается. – Не велите казнить – велите слово молвить!
   Страхолюдины эти замерли, на царя глазищами красными посмотрели, а тот сделал паузу, рукою расслабленной им знак погодить подал, и к Ваньке не дюже, прямо сказать, ласковым голосом воззвал:
   – Как смеешь ты, жалкая тварь, в державные наши дела нос свой совать и просьбы непотребные нам выказывать?!.. Отвечать!
   Яван тогда неспеша из-за стола поднялся, к месту предполагаемой экзекуции подошёл и, повернувшись к трону, языком чесать пошёл:
   – Ты прав, царь – не моё оно, конечно, дело в чужие вроде бы делишки соваться и со своим уставом к вам, чертям, набиваться, только... добрые хозяева своих гостей тешат да веселят, а не пытки да казни им в назидание чинят!.. Поэтому я прошу тебя, государь, чёрта сего виноватого по случаю праздника сурово не наказывать, и великое своё превосходство пред ним не показывать... Я ж ведь как-никак Яван Говяда, и меня так-то развлекать не надо!
   После слов сих Явановых, сказанных от души, тревожная тишина паутиною липкой везде повисла, и ожидание чего-то неотвратимого над всеми нависло. Черти, тут ютившиеся, ажно дыхание затаили.   Чёрный же царь всё так же недвижно, как словно сфинкс, сидел и поверх Явановой головы глядел.
    А потом он медленно на сих роботов послушных мертвящий свой взгляд перевёл и, презрительно скривив губы, повелел непреклонно:
    – Продолжать! Мою волю – выполнять!..
   Страхолюдины мгновенно зашевелились, с необоримою силою в жертву свою вцепились, а несчастный Бегемовал диким голосом заорал и неистово в железных клешнях забился.
   Тут уж Яван ожидать не стал – барсом могучим к этой троице он метнулся, первого истукана громадного цапнул, над собою его взметнул и... что было силы об пол им греманул!
   От такого мощного удара все стёкла в окнах задребезжали, черти в неописуемом ужасе завизжали, а истукан в прах расколотился и жестянками окрест раскатился. Яваха же и далее не подкачал: и второго металлического палача вослед за первым он отправил, а сам плечи расправил и к месту своему, не торопясь, пошёл.
   Но не дошёл. Услышал только, как позади него что-то жахнуло и затрещало, точно занялося там нечто жарким пожаром. Оглянулся Ванька, глядь – а то стоящий столбом Бегемовал красным огнём весь объялся, дико вскричал, закачался, и на пол горящей копной рухнул, только гулом от удара ухнуло.
   Да вмиг и сгорел почти без остатка: только чёрное пятно на полу мраморном страшно темнело в том месте, где лежало его тело.
   Медленно, очень медленно повернул владыка пекла голову свою лошадиную, и его тёмные глаза безо всякого выражения на Яване сфокусировались, потом прикрылися плавно ресницами, и вдруг – хлоп! – до самого отказа они разверзлися, и две тонкие молнии к богатырю стремительно полетели, но... самую вроде малость до лица его не долетели, а резко весьма изогнулися и воткнулися в Яванову палицу, где и пропали безо всякого следа, точно только что по залу они не летали.
   Сначала-то тихо было до странности, а потом из палицы раздалось какое-то погрохатывание. Всё громче этак и громче, грознее и грознее...
   Никто и опомниться толком не успел, как такое громыхание во всём дворце настало, как будто там торнадо какое бушевало. Мощная сотрясла зал вибрация, в результате чего стёкла в окнах напрочь повылетали, колонны гигантские угрожающе задрожали, а по стенам да по углам трещины змеистые побежали...
   Казалось, ещё чуть-чуть, и потолок вниз обрушится, а весь дворец до основания разрушится, но вдруг... всё в один миг и прекратилось, только белая пылища, сквозняком подхваченная, везде носилась…
   С криками ужаса, топча и давя друг друга, ринулась чертячья орава наружу, только Яван и его дружинники, хоть и они не на шутку встревожились, никуда не подались, и на месте своём остались.
   А лицо Чёрного Царя нервная судорога исказила, и тень явного недоумения и даже испуга в бездонных его глазах засквозила. Правда, он быстро с собой совладал, вновь решительное выражение каменной своей физиономии придал, а потом медленно с трона восстал, криво зело усмехнулся, на месте плавно повернулся да и пошёл себе прочь. И чем далее он удалялся, тем прозрачнее становился, пока совсем в пыльном воздухе зала не растворился.
   И таким вот образом позакончился этот странный пир.


Следующая глава:
http://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/literature/skazki/1725874.html?author