Поиски свободы

Поиски свободы.

Дневники выживания.


Эпиграфы: «Бог создал человека свободным». Русская поговорка

Михаил Пришвин: «Лесная капель» - … Мой лес! Моя Охота! Если бы только побывали они в болотных комариных лесах, часами бы погуляли под песни слепней! И тоже – охота моя! Внешней обыкновенной охотой я скрываю, оправдываю в глазах всех мою внутреннюю охоту. Я охотник за своей собственной душой, которую нахожу, узнаю то в еловых молодых шишках, то в белке, то в папоротнике на который через лесное окошко упал солнечный луч, то на поляне, сплошь покрытой цветами. Можно ли за этим охотится? Можно ли кому-нибудь об этом прямо сказать? Прямо никто не поймёт, конечно, но когда имеешь цель: убить куропатку, тогда под предлогом куропатки можно описывать и охоту свою за той прекрасной душой человека, которая частью приходится и на меня…
Я надеждой живу и радостью своих находок, и я имею возможность этим питаться, потому что более или менее хорошо подготовлен на тот случай, если на вопрос мой кукушке о том, сколько мне жить, она, не докончив своё «ку – ку», ответит мне «кук» и улетит…

«… Итак, я нашёл для себя любимое дело: искать и открывать в природе прекрасные стороны души человека. Так я и понимаю природу, как зеркало души человека: и зверю, и птице, и траве, и облаку только человек даёт свой образ и смысл…»

«Каждый страстный охотник является обладателем огромного и многим вовсе неведомого чувства природы».

«Наша русская охота в руках наших писателей всегда была лишь в малой степени спортом. Если сравнить её с иностранными охотниками… охота у нас в некоторых случаях, как у Прежевальского, была методом познания природы, а в массах охота – это любовь к природе или, точнее, всем доступная поэзия радости жизни. Очень верю, что со временем из нашей охоты вырастет необходимое нам дело охраны природы».

Очерки походов и охот.

В качестве введения, хочу рассказать как зарождалась эта книга…
Какое-то время, живя в Лондоне, я работал на Первом Русском Радио с Севой Новгородцевым, по четвергам рассказывая о своих таёжных путешествиях, о встречах с медведями, лосями, оленями, волками и прочей лесной живностью. Севу самого эта тема интересовала и он говорил мне, что в его карьере радио ведущего, я первый такого рода человек. В разговорах после эфира, я иногда припоминал забытые подробности походов, а он живо интересовался деталями. То, что для меня было обыденностью, для него являлось новостью и приключением. И глядя на его реакцию, я решил написать немного о разных частях России, где я успел побывать и даже имел разные походные приключения и происшествия. Попутно, хотелось поделиться опытом выживания, который удалось приобрести за долгие годы таёжных скитаний; объяснить важность мелочей в «технологии» жизни, в лесном одиночестве.
Когда я написал план, то выяснилось, что это «немного», тянет на книгу. И мест в России, где я побывал и даже жил подолгу, оказалось немало. Восточная Сибирь и Байкал, Саяны и Крым, Дальний Восток и Байкало-Амурская Магистраль, Карелия и Смоленская область, не говоря уже о Англии, Шотландии и Уэльсе, долинах Рейна и Луары, приморских районах Бельгии и Голландии, о которых я хочу рассказать во второй части книги, сравнивая Россию и Европу.
О выживании, тоже набирается интересный материал. Снаряжение и умение выбрать хорошее место для лагеря и для ночёвки, о собаках и оружии, о следах и породах деревьев… Всего не перечислить в коротком списке…
Но главное! Мне захотелось рассказать о подсознательном поиске свободы, с которыми связаны все мои путешествия. Тот же Сева подтолкнул меня к пониманию самого себя. После встречи на радио программе БИ-БИ-СИ, которая называлась «Севаоборот», уже прощаясь, Сева сказал мне: - А я ведь тоже, всю жизнь старался оставаться свободным.
Наверное поэтому, мне приходилось нелегко, но я старался не сдаваться. Насколько это получилось, судить не мне, но я старался...
(Позже я понял, что Сева действительно свободный человек, при кошмарной занятости на работе. Но он этот путь выбрал сам.)
Мы простились и я ушел домой по пути размышляя, почему он это сказал. И мне вдруг стало понятно, что мои рассказы о жизни на природе, он воспринял как рассказы человека, ищущего личную свободу!.
Меня осенило! Значит, я удирая в тайгу от людей, просто хотел быть Свободным! И по ощущениям других людей я и был таким Человеком!». Это открытие ошеломило меня и обрадовало...
Теперь, озирая прошедшие годы, я начинаю понимать, что вся моя жизнь направлена в эту сторону, на поиски свободы – вот как Сева Новгородцев… А может быть я тоже, как и всё живое в природе, инстинктивно стремлюсь к свободе, а значит не зря проживаю жизнь…



























Детство и юность. Маневры судьбы.
Уже во взрослом состоянии, я припоминал, как стал лесным человеком…
…Отец родился в деревне на Ангаре, но охотником не был, хотя знал всю деревенскую работу связанную с лесом и показывал это нам, детям - косил сено для нашей бурёнки на лесных полянах, рубил лес, подрабатывая, на очистке дна будущего ангарского водохранилища, собирал ягоды и грибы с воодушевлением, в редких выездах на природу... Но он, так был занят работой и пропитанием нашей большой семьи, что редко находил время для отдыха или для походов в лес.
Дед мой, сибирский крестьянин, родившийся и проживший всю свою жизнь в деревне Каменка, на берегу Ангары, судя по рассказам отца, тоже не был охотником и потому, моё пристрастие к лесу озадачило родителей. Однако обо всём по порядку…
Первые воспоминания связанные с природой, встают в памяти после трёхлетнего возраста…
Мы с старшим братом идём купаться на дальние, от провинциального городского предместья, озёра, через глубокое болото. До болота, добираемся по пыльной дороге, мимо озера заросшего зелёной ряской. Старшие ребята, с знающим видом рассказывают, что на льду этого озера был расстрелян адмирал Колчак, и что на дне здесь лежат потонувшие винтовки белогвардейцев. После таких рассказов, озеро приобретает значительно – таинственный вид.
Вдруг, посреди дороги находим гору варенья, кажется сливового, лежащего прямо в дорожной пыли, желеобразной лепёхой. Мы аккуратно, сверху берём прямо руками несколько этого варенья и пробуем, - оказалось вполне сладкое и вкусное…
Кто-то говорит, что возчик на лошади вёз бочку этого варенья в станционный ресторан, и бочка, на покатой дороге упала с телеги на землю и содержимое пролилось; а может быть возчик был пьян. Но по тем временам. напиться в рабочее время – это можно было и в тюрьму попасть… Над вареньем уже роем кружились мухи и пчёлы…
Вскоре подходим к болотине…
Я сижу на плечах шестилетнего Гены, который старше меня на три года. Пахнет влажной осокой и тёплыми болотными испарениями. В воздухе
«шуршат» стрекозы. Жарко…
Гена погрузившись по горло в жидкую чёрную грязь, переправляет меня на «другой берег», через большую лужу на тропе.
Только сейчас я понимаю, что мог тогда утонуть в этой грязи, споткнись нечаянно Гена…
Таким образом, с опасностями походов я встретился, впервые, уже тогда…
За эти «противозаконные» походы нам, каждый раз попадало от матери тапком по мягкому месту. И каждый раз, после наказания шмыгая носом и вытирая слёзы, мы выходили на улицу из дома, с куском хлеба намазанного маслом и сверху посыпанного сахаром и гадали - каким образом каждый раз, мать приходя с работы, узнавала что мы ходили купаться на дальнее озеро. Только недавно я понял, что покрасневшая кожа на лицах показывала маме, что мы купались и загорали под солнцем…
В те годы, после работы, отец с матерью изредка брали нас с собой и ходили купаться на озеро. Помню отца плывущего «по – морскому» к противоположному берегу и мать, осторожно, «на цыпочках» входящую в прохладную воду. Я тогда ещё не умел плавать…
Следующий эпизод… Мне года четыре. Я с восторгом и страхом смотрю на лошадей в нашей роще, рядом с которой мы жили. Стреноженные «коняжки», почему-то, с разбега перепрыгивают ограждение рощи… Лошади большие, сильные и кажутся полудикими…
…Первое ощущение другой «стороны – страны» появились в те же времена. Мы с приятелями – ровесниками путешествуем в «терра- инкогнито»… Зашли за какие-то «пределы» досягаемости... Помню деревянный мостик через ручей, который, в священном ужасе первых географических «открытий», воспринимался мною, как громадная река. Больше деталей не помню, но священный трепет вызываемый незнакомой «страной – стороной» остался со мной на всю жизнь…
Много позже уже во взрослом состоянии, я был на этом месте. От нашего тогдашнего дома этот мостик был метрах в двухстах…
Когда мне исполнилось шесть лет, наша семья переезжает в противоположный, восточный пригород Иркутска. Отец стал строителем Иркутской ГЭС… Лес там подступал почти к самому дому…
Помню, как мы : я, старший брат и отец, наполовину пешком, наполовину на попутках, добирались из Второго Иркутска (так назывался пригород) на строительство ГЭС, чтобы посмотреть наш будущий дом, в середине ново строящегося посёлка. Через лесную долину с болотомЮ заросщим мелким березняком, на противоположном склоне, стояли аккуратные лагерные бараки, в которых ещё год назад жили зэки, а теперь расселили строителей ГЭС…
Самого переезда не помню. Наверное я очень переживал разлуку с друзьями и приятелями, с которыми уже был очень близок и с которыми был неразлучен длинные детские, свободные от опеки взрослых, дни.
Помню, как, уже года в четыре, с одним из них, мы, забросили мёртвого воробья, в одну из открытых форточек, а потом убежали и спрятались. Мне было тогда неполных пять лет, но характер уже проявлялся…
Помню, как ходили с братом за хлебом, в булочную, на вокзале. Помню эти большие, вкусно пахнущие, так называемые «железнодорожные» буханки хлеба, которые мы с братом покупали отстояв приличную очередь...
Помню, вагон, с большой глыбой льда, на станции, в жаркий летний день... И помню, как мы, отколов от глыбы кусочки льда, полупрозрачные, холодящие пальцы, сосали их. Кажется, что это было лучше конфет, о которых мы тогда и не слыхали (зато зубы наши сохранились до старости).
Помню парк железнодорожников и кукольный театр в нём, работавший в праздники. Уже будучи школьником и читая «Буратино», описания цирка Карабаса – Барабаса, я каждый раз представлял себе тот кукольный театр, который однажды посмотрели с братом… С этим парком связаны весёлые и грустные воспоминания…
Мать позже, уже взрослому, рассказывала мне, что однажды, в один из советских праздников, старший брат Гена прибежал из парка, и попросил мелочи на мороженное. Мать дала ему всё, что у неё было, но он вернулся вскоре и шмыгая носом пожаловался, что денежек не хватило и ему не дали мороженного…
Рассказывая этот эпизод из нашего детства, мать каждый раз вытирала платком глаза…
Помню, как ходили в клуб, в кино и смотрели «Тарзана», а потом вся улица кричала, как в знаменитом американском фильме тех дней кричал Тарзан, призывающий к себе, своих друзей, диких животных…
Кино было редким развлечением и потому, из-за отсутствия денег, посмотреть «волшебный» фильм «Пётр Первый», не удалось. Мы только слышали голоса героев фильма, сквозь закрытую дверь клуба…
Жили мы в бараке, и в начале, у нас была одна комната, но потом мы самовольно, по договорённости с отъезжающими, заняли двухкомнатную «квартиру» и уже позже сообщили это в ЖЭК. Всё обошлось… Надо сказать, что чиновная государственная машина в те времена не была ещё так безжалостна и сильна…
…Одним словом позади оставалась «целая жизнь» и потому её было жаль. Видимо от этого, память, стараясь уменьшить потерю, стёрла, на время, сцену расставания с обжитым местом, чтобы избежать длящегося стресса…
По приезду на новое место родители купили корову, чтобы кормить нас, четверых детей. И я им, по сию пору за это благодарен. Не только потому, что мы были сыты, но и потому, что я вырастая в городе, жил в детстве почти, как деревенский мальчишка. Я знал, откуда берётся молоко на нашем столе, наблюдая как мать по вечерам доила корову. Я помогал заготавливать сено для коровы, и вообще был в хороших отношениях с домашними животными: собаками, коровами, козами, лошадьми…
Это помогло мне не отрываться от того мира, который мы зовём миром природы. Скорее всего корни моего будущего удивления и восхищения природой лежат там, в глубоком детстве…
Мне было тогда шесть лет и я хорошо помню луговину на окраине посёлка гидростроителей, высокую гору впереди, на которой, по весне, «повисает» сиреневое облако цветущего багульника, травянистый выгон рядом с крайними домами посёлка...
Летом, на восходе, мы с матерью гоним Дочку, нашу корову, на выгон, где стадо собирают пастухи. На выгоне зелёная – зелёная травка и объеденные берёзовые кустики по краям… На закате встречаем её там же…
Солнце садиться… Тёплая, серая пыль клубами поднимается из под коровьих копыт. Небо голубое, окрестные холмы зелёные, воздух прозрачен и свежо - прохладен… Бурёнки жалобно и просительно мычат, предчувствуя тёплое вкусное пойло в сухом нагревшемся на солнце сарае, под высоким сеновалом…
Помню, что тогда мне нравилось вставать раньше всех детей в округе. Уже в семь часов утра, предчувствуя яркий, солнечный денёк, в одних трусиках, я выходил из квартиры, садился на завалинку у соседнего дома и грелся под нежарким, но ласковым утренним солнышком…
И наконец, первый большой поход в лес с старшими ребятами, ровесниками брата. Длинная дорога – тропа, окружённая ярко зазеленевшими березняками, с вкраплениями невысоких тёмно-зелёных сосняков. Она ведёт в сторону загадочной речки Каи...
Весна. Тепло и просторно кругом. В северных распадках, по пути, к речке, ещё прячется весенняя прохлада… Весёлая босоногая компания, в которой я, - младший.
Брат не очень доволен моим присутствием, но терпит. Ведь ему за меня отвечать перед родителями…
Подробности того похода стёрлись в памяти, а ощущение радости и воли осталось… Тогда, в походе были задействованы все мои чувства. Ночной костёр, запах смолистого дыма, тёмное небо, где - то очень высоко…
Страшные рассказы о домовых, которых, тайком подкравшись, рубят смелые мужики, топором в деревянном сундуке. На срубе выступает кровь. Жуткие подробности рассказов, от которых и дома то, кровь стынет в жилах, а уж здесь, в лесу, подавно… И вообще мир полон страшных и загадочных чудес…
И тут же, через небольшой перерыв, вспоминается росистое прохладное утро, травянисто-цветочный, матово зелёный влажный луг, подступающий к густому лесу; голубое, подсвеченноё солнечным золотом, небо; запах чеснока от черемши, рявканье дикого козла - самца косули, кажется совсем рядом; холодная прозрачная речка, в болотистых берегах, на которых растёт осока, режущая ладони до крови, если пытаешься её сорвать…
Горько- сладкая черемша с чёрным хлебом и с солью, на завтрак. Чай, заваренный смородинными листочками с выварившимися прожилками, на бледно – зелёном…Летучие мыши под стрехой полуразрушенного колхозного сарая, неподалеку от нашего бивуака…
Обратная дорога не запомнилась…
Последнее лето перед школьной порой…С приятелями ходили смотреть новую школу. Запах древесных стружек и паркетные полы. Просторный зал на втором этаже и маляры красящие оконные рамы…Спортивная площадка в двух уровнях. Футбольное поле на границе с зелёным березняком. Футбольные ворота покрашенные белым с перевивом чёрной ленточкой – для контраста…
Помню, что первые месяцы после переезда в посёлок ГЭС, был одинок – ни друзей, ни приятелей. Сидел на куче глинистой земли, рядом с глубокой траншеей, сделанной трактором – канавокопателем, ждал старшего брата Гену из школы, которая находится в пригородной деревне Кузьмиха…
Он приходит, возбуждённый пережитой опасностью, и бросив сумку на кухне, ведёт меня назад, по пыльной дороге до песчаных обрывов глинистого карьера, с которых видна загадочная деревня и даже школьная крыша. Деревенские ребята враждуют с «иногородними» и Гена рассказывает мне о кровавых драках с ними. Он учится уже в третьем классе…
По пути домой, мы из стеблей высокой, похожей на кустарник, травы – полыни, делаем копья, и начинаем бросать их в цель… Жизнь полна приключений – это я понял уже тогда…
Помню ещё походы за хлебом, в булочную, по тропинке, между строящимися двухэтажными домами….
Иногда, вместе с братом, ходим с вёдрами на коромысле, за водой, на водоколонку, метрах в ста пятидесяти от дома. Посёлок ещё строится и потому всюду выложены строй – материалы и строительный мусор…
Туалеты пока уличные, потому что в домах нет воды. Рядом с белыми, побелёнными туалетами, мусорные баки врытые в землю. И туалеты и мусорка покрашены известью. Летом от них дурной запах, а зимой все намерзает с верхом. Иногда их, с ломом и лопатой чистят специальные рабочие. Позже я узнал, что этих бедолаг называли в народе иронически – «золотари»…
Мой отец работает на стройке, хотя, я помню, что во Втором Иркутске (железнодорожная станция Иркутск – 2) он был литейщиком и иногда приносил с работы отлитые им сковороды, которые, по воскресеньям, отчищает от нагара напильником. В это время вся семья в сборе и отец на время прервавшись, заводит патефон, ставит пластинку, которая звонкими голосами весёлого мужского хора поёт: - Ой, вы кони, вы кони стальные! Золотые мои трактора!…
Там, во Втором Иркутске у меня много приятелей, с которыми мы ходим неподалёку от дома и иногда уходим к церкви, всегда во время службы, полной народа. А вокруг множество нищих и инвалидов. Помню бесконечный ряд калек, по обе стороны дорожки, перед входом в церковь. Я боюсь на них даже смотреть: тут и безрукие и безногие и слепые и обгорелые в огне… С тех пор русская церковь для меня место, навсегда связанное с несчастьями человеческими…
Лето, в год нашего переезда в посёлок гидростроителей, было жарким, и мы ватагой ходили на речку Ангару купаться… В Ангаре, вода была невыносимо холодной. Но рядом, - озерцо, отгороженное от течения, высокой перемычкой. Вода там тёплая, как парное молоко и берега, с противоположной от железнодорожной насыпи стороны, заросли травой и редкими кустарниками.
Я, вскоре научился плавать. Первый раз, как - то очень удобно лёг в воде не бок и заболтал ногами и руками и был очень обрадован, когда получилось проплыть пару метров по дуге направленной наружу. Чуть позже, я научился «рулить» и уже плыл по прямой. Потом последовало научение плаванию по «собачьи» – это когда поочерёдно гребёшь ногами и руками лёжа на животе. Потом освоил плавание «в размашку» - то есть руки выкидываешь поочерёдно из воды и гребёшь, помогая себе ногами. Потом - «на спинке». И потом уже для пижонства – «по бабьи» – это когда булькаешь поочерёдно ногами, но руками гребёшь вместе и потому перед грудью всегда идёт небольшая волна. Позже, очень просто научился нырять с высокого берега, головой вниз, в прыжке, и с разбега. И конечно очень просто было нырять «солдатиком» – ногами вниз, вытянувшись всем телом. Купались целыми днями в хорошую погоду и к осени загорали как негры, а волосы выгорали до светло – пшеничного цвета.
Уже через год, я плавал на расстояния по километру и больше, и чувствовал себя в воде, как рыба.
Иногда, после купания, ватагой ходили в ближайшие леса и лакомились поспевающими ягодами. Но бывало, что я отправлялся на речку один. Однажды, после купания решил взобраться на каменистый обрыв, над железной дорогой и оборвался почти с самого верху.
Скатившись по каменистому крутому склону метров пять, я поднялся и вытирая ушибленные места и кровоточины, пошатываясь – голова от сотрясений кружилась,- пошёл к ангарскому заливчику и обмыл кровь и пыль с полуголого тела - летом все ходили целыми днями в одних трусиках.
В остальное время, мы, в своём дворе, играли в футбол. Между двухэтажными домами, вдоль улицы, почему – то были установлены высокие деревянные резные заборы, и получался закрытый прямоугольник, который и становился на время футбольным полем.
Там проходили наши футбольные сражения, на полном серьёзе и со страстью.
Помню одну очень ответственную игру, один на один, с Федей Костровым, моим ровесником из соседнего дома. Вначале выигрывал Федя и я от огорчения расплакался, под смех взрослых зрителей. Потом, стал выигрывать я, и настал черёд плакать Феде. В той игре я выиграл, что добавило мне уверенности в своих футбольных способностях. Наверное с тех дней началась моя футбольная карьера, которая продолжалась около трёх десятилетий…
Ещё запомнилась тёплая осень, и гуляющие влюблённые пары, на полотне железной дороги, и вкусная сладкая черёмуха, растущая вдоль железнодорожных путей. Это было наверное единственное тогда и там место, приспособленное для гуляний.
Посёлок, был не ухожен, и постепенно, по деревенски, застраивался самодельными деревянными сараями и сарайчиками. Например рядом с нашим домом, был сооружён ряд сараев, вполне сельского вида. Рядом с одним из них, лежала большая берёзовая колода, с прорубленными внутри колоды кривыми прямоугольными канавками, в которых, как позже выяснилось, маленький старичок из соседнего дома, выгибал коромысла, для ношения воды из колонки, а потом продавал их…
Тут же, рядом с колодиной, симпатичный молодой человек, Валя Хорошавин, под вечер, после работы, делал разные физические упражнения. Увидев, что мне это интересно, он показал, как делаются эти упражнения. Я был польщён таким доверием – ведь Вале было уже шестнадцать лет!
Первая школьная осень… Жёлтые, кружевной вырезки, кленовые листья танцующие под ветром на обочинах дороги, тряпичная сумка, сшитая матерью, с букварём и тетрадками внутри...
Много новых незнакомых детей. Страшный и серьёзный директор, в пенсне, похожий на знаменитого писателя и педагога Макаренко. Молодая, красивая учительница Лидия Васильевна, с большой светлой косой, уложенной в высокую корону. Помню сильное желание поскорее научиться быстро читать. Заставляю брата читать книжку со сказками. Ведь он уже в четвёртом классе… Даже сегодня, «вижу» эти книжные картинки перед собой…
…Потом зима, мороз, заледенелый, утоптанный белый снег на улицах, коньки на валенках, катание с горки по улице вниз, к магазину. Лошади - «тяжеловозы», запряжённые в сани, на скрипучих полозьях, везущие в магазин товары со складов... Возница в бараньем тулупе, в шапке и с длинной бородой. Лошади шествуют, скалывая зубцами подков, ледяную корку на заснеженной улице… Ощущение мирной, счастливой жизни, которая прирастает с каждым годом…
Смерть Сталина, грусть и беспокойство старших. Слёзы на глазах… Растерянность и вопрос – как жить дальше… Вместе с его смертью, уходит целая эпоха…
… Старший брат ходит кататься на лыжах, с крутой горки, за посёлком, перед железной дорогой. Для меня это так же далеко, как Северный полюс…
Зима бесконечно длинная. Но наконец снова весна, солнце, ветер вдоль просёлочной дороги. На обочинах, на обсохших буграх, в белоствольных, прозрачных березняках, вылезают из серой ещё травы, поодиночке и пучками, жёлтые подснежники….
Потом, на кустах багульника с длинным научным названием «Ро-до-ден-дрон», из коричневых почек появляются сиреневые нежные цветочки, которые можно есть. Вкус вяжущий, сладковатый, но хорошо утоляет жажду…
Праздник Пасхи… Возрождение жизни… Крашенные яйца и куличи. Первая весенняя большая уборка… Воскресники – субботники. Взрослые выходят убирать мусор. Все в хорошем настроении…После воскресника, взрослые садятся за столик под окнами, выпивают и закусывают в складчину. Дети рады этому весёлому объединению родителей…
Старшие ребята, по воскресеньям, ходят куда-то в сторону деревни Ерши, копать землянку. Это их тайна. Поэтому они в школе шушукаются. Брат меня с собой не берёт…
Старшие ребята в хромовых сапогах и в белых кашне на пиджак. Они пережили войну. Хотят быть похожи на тех, кто побывал в тюрьме… То же нежелание становиться обывателями. Романтическая болезнь изувеченной бытом юношеской мечтательности.
О войне напоминает одноногий инвалид, ещё молодой, купающийся в ледяной воде Ангары… Он, отец одного из старшеклассников. (Позже спился, и опустился, не выдержав мирной, обывательской жизни)
…Незаметно приходит лето. Вдруг в природе появляются майские жуки. Их много. По вечерам они с громким гудом летят куда-то, мелькая в сумерках, то тут , то там. Мы их
ловим и садим в спичечную коробку, где они шуршат и потому кажется, что это игрушечный телефон. На «охоту» за крупными майскими жуками выходим ватагами, в компании соседских мальчишек. Хвастаемся друг перед другом, кто больше поймал жуков…
Потом праздник Троицы, потоки праздных, празднично одетых людей идущих на берег, в зелёные березняки водохранилища… Вечером полупьяные взрослые с гармонями и песнями возвращаются домой…
Дети, на другой день, обследуют места пикников и радуются, если находят банки с консервами или сладости. Это законная добыча…
Первые купания, пока ещё в холодной воде. В облачные, пред дождевые дни, иду в рощи за посёлком, собирать цветы к праздничному столу. Праздник называется Троица…
Брожу полдня в одиночестве, не замечая времени… Солнца сквозь тучи не видно. В такие дни время течёт тягуче и медленно…
Это первые, пока малозаметные приметы моего будущего…
Я уже различаю разные виды цветов. Самые замечательные - это кукушкины сапожки. Они растут в дальних лесах, в березняках. Удивительно и хрупко красивы. Белые, сочно - нежные кувшинчики с крышечками, с фиолетово - красными пестринками по белому. Народные названия этих цветков – «кукушкины сапожки»…
Много красивых, тёмно синих колокольчиков. Кое-где, по сырым местам, сохранились алые, на высоких стеблях, жарки. Когда их много, то кажется что полянка светиться алым, очень ярко, на зелёном.
Но есть ещё белая ароматная черёмуха, растущая у воды или в излучинах ручьёв и речек. Залезаю на деревце, всегда почему – то растущее наклонно и ломаю тонкие ветки с кисточками белых лепестков. И словно плаваю в облаке нежного, сладко терпкого аромата…
Ощущения, что делаю что-то плохое, нет...
Это много позже, «охранители» привили с детского возраста, страх сделать «вред» для «хрупкой природы». Поэтому, за букет цветов, человека могли судить. Изуверский фанатизм «охранителей» привёл постепенно к отлучению человека от матери – природы. Администрирование победило педагогику… По этому поводу, я ещё много буду говорить в этой книге…
Букеты черёмухи и цветов благоухали в доме много дней, уже после праздников, напоминая о замечательных радостях наступившего, после зимних холодов, тепла…
Эти запахи лечебны – заживляют отмороженные длинной зимой, чувства… Ароматерапия, как сегодня говорят…
…Осенью, на деревьях, из этого черёмухового ароматного великолепия вырастая, созревают чёрные ягоды с косточками внутри, сладко-вяжущие и пачкающие зубы и нёбо коричневым соком-мякотью. Особенно, они вкусны на излёте лета, после первых заморозков.
… Из весны, когда ещё и травы то нет, запомнились сладкие, маленькие, на тонком безлистом стебле, растения - «волчья ягода». А из зелёного лета - съедобная нежная хвоя лиственницы, которую за вкус, в Сибири, зовут «кислица». Всё это в больших количествах поедалось мальчишками. Они всё пробуют на вкус, как маленькие зверята. Иногда это опасно.
Помню смерть от отравления, двух братьев погодков, которые выкопав корешки, похожие на зародыши морковки, наелись этого. Весь посёлок переживал их смерть и на какое - то время, детей перестали отпускать одних в лес…
… Увлёкшись, я пропустил очень важный период моего раннего детства. Меня в шесть лет увезли на лето в деревню к бабушке. Непонятно, почему меня отправили в деревню одного. Может быть подкормиться?
Деревня называлась Каменка, и там я прожил в полном одиночестве два с лишним месяца. Бабушка жила одна в деревянном доме, с дощатой крышей, на которой, в конце лета сушились ягоды клубники, собранную взрослыми и подростками, в степных, приангарских равнинах.
Я был одинок там, как Иов, во времена его несчастий. Но из этого неслышного одиночества, осталось несколько ясных воспоминаний...
… Я стараюсь погладить котёнка, который убегая, залезает в темноту, под стол. Подойдя, становлюсь на колени и заглядываю вниз. Оттуда, из темноты, светятся на меня страшным зелёным светом два огонька. Я в испуге вскакиваю, отступаю назад и падаю в открытое подполье, куда бабушка полезла за картошкой… Очнулся на кровати, и увидел над собой лицо бабушки, что-то шепчущей надо мной и прыскающей на меня водой изо рта…
Или вот страшная «драка» коров в загоне, когда одна корова, сопя, громоздится на другую. Я испугался, но вокруг, почему-то много взрослых, которые ничего не делали, чтобы разнять «дерущихся»…
Деревня летом серого цвета, с холодно – голубой речной водой и синим, выцветшим небом. Дождей, в моих воспоминаниях, почему - то не было…
Или вот… Летний вечер. Я, с двумя молодыми дядьями, плыву в лодке, на рыбалку. Сумерки. Зеленовато – синяя, хрустальная вода пахнет свежестью и огурцом. Так пахла только большая вода в Ангаре…
Я сижу в лодке, замёрз, хочу есть. Молодые дядья ловят на удочки, крупных, блестяще серебристых харьюзов и складывают их в цинковое ведро. Мне дрожащему от сумеречной прохлады, дают кусок сырой рыбины и я пытаюсь её есть…
Потом, мать со смехом любила рассказывать, как она, в сентябре, приехала за мной, вначале по железной дороге, потом на катере по Ангаре, а я встречал её, стоя на подмёрзшей дороге, разбивая голой пяткой лёд, в дорожной луже. Тогда мать не могла на меня надеть новые ботинки, привезённые из города. Потому, помыв мне ноги, немытые всё лето, заскорузлые от пыли и коровьего помёта, мазала их сметаной, в надежде, что размягчаться. Но боль от ботинок, натёрших мне тогда кровяные мозоли я запомнил…
И запомнил ещё чуть ли не постоянное ощущение холода, на обратном пути в город, по речной водной дороге…
...В начале зимы, я тяжело заболел и лежал несколько недель не двигаясь. Острая боль в суставах не давала мне пошевелиться. Мать кормила меня манной кашей с ложечки. Наверное это были последствия моей полудикой жизни в деревне… Потом она увезла меня в больницу, и оставила там одного, в палате с взрослыми женщинами.
… Помню песню, постоянно транслируемую через репродуктор, в больничной палате: «Ой Подгорна, ты Подгорна, широкая улица…» Всех слов я не помню, но позже, уже будучи взрослым, как только я слышал эту песню, на душе почему – то становилось очень грустно. Наверное, тогда, лёжа в кровати целыми днями, я очень скучал...
Помню большое разочарование, когда одна старушка, пообещала мне живого кролика и я мечтал об этом днями и ночами. Но позже старушка выписалась и уехала и мои мечты не сбылись...
Оставшуюся часть зимы я так и пролежал в больнице. Время проведённое там тянулось нестерпимо медленно… Потом, до седьмого класса, с утра, пока не разбегаюсь, ходил прихрамывая, как на протезах, особенно в сырую погоду…
Но возвратимся во второй класс школы…
Я уже рассказывал, что научился плавать и нырять в шесть лет и проводил всё летнее время на речке. Тогда, у меня появился взрослый друг из седьмого класса, а у него была деревянная, вёсельная лодка. Мы, вытащив её на берег осмолили чёрным варом, который ещё можно было жевать как резинку… Спустив «судно» на воду, примкнули его на цепь и на замок, к старому, тяжелому якорю, ржавеющему на берегу.
В один из прекрасных солнечных дней, мы, проснувшись пораньше, встретились около дома, подле деревянных сараев (мой «взрослый» друг, жил в соседнем доме) уже с бутербродами и поспешили на Ангару, где ждала нас наша лодка...
Запомнилось синее небо, золотой диск плоского солнца, плеск воды набегающей на галечный берег…
Погрузившись, мы оттолкнулись веслом и выйдя из заводи, принялись грести изо всех сил против течения, резонно рассудив, что лучше первую половину дня поупираться, зато потом, к дому, плыть по течению…
Разгулялся яркий солнечный день и блестящая поверхность прохладной, чистой, тёмно – синей воды, отражала тёплые лучи, струилась серебром, напоминая о тогдашних предчувствии и снах, как казалось, дорогу к вечности. Уже тогда в моей голове зарождались мысли о несоразмерности мира природы, краткому мигу существования человека. Но я был полон счастья свободы и необъятности дня, раскрывающего перед нами великие возможности выбора и эта несоразмерность, была пока только предчувствием...
Берега вдруг перестали для нас существовать. Мы видели текучую воду и зелёно цветистые, душистые острова, вначале впереди, медленно приближающиеся, равняющиеся с нами и медленно уплывающие за спины. Эти острова, казались мне частицей неведомого мира, открывающего перед нами загадку вечности и необъятности Вселенной…
Мой старший друг, однажды, вглядываясь в вечернее темное небо, объяснил мне , что такое звёзды , а я, как прилежный ученик, запомнил несколько названий: Марс, Венера, Юпитер…
Ещё я узнал созвездия: Большую и Малую Медведицы , Кассиопею… Всё это вошло в мою жизнь с той поры, и острова проплывающие мимо, были тогда для меня, малой частью необъятного Космоса…
… Солнце поднялось в зенит, мы изрядно устали и решили передохнуть. Причалили к очередному острову и затащив лодку повыше, на галечный берег, устроили пикник, среди зарослей зелёной травы и жёлто – голубых цветов, в прохладе летнего синего дня. Всё немного напоминало высадку на необитаемые острова в океане, потому что берегов реки, я так и не помню…
Назад возвратились довольные, чуть усталые, умиротворённые… Могучая река сама доставила нас к знакомой бухточке…
Это был один из самых счастливых дней моей жизни…
…Зима. Третий класс. Мы с другом, Юркой Галиновым катаемся на лыжах в окрестных лесах. Постепенно уходим всё дальше и дальше в тайгу, в места, где ни разу не бывали… Синее, холодное небо, золотое солнце, пушистый, искристо-белый снег, синеватые тени под соснами. Множество следов и не одного человеческого. Радость первооткрывателей переполняет нас. Тогда, я в первый раз понял , как важно с кем - нибудь поделиться таким счастьем…
Это воспоминание осталось со мной по сию пору, как видение зимнего, земного Рая…
Не оно ли определило, в будущем, мою страсть к неизведанным, волшебным местам. Эти видения поддерживают меня и сегодня, в трудные минуты, уже далеко от родимой России…
Чуть раньше этой зимы, покосная пора, летом. Мы с Геной, старшим братом, едем на велосипеде в лес. Он крутит педали , «под рамкой», то есть просунув правую ногу под раму – ростом слишком мал для «взрослика». Я - на раме. Сижу сжавшись в комочек, стараясь не мешать ему рулить. Ехать неудобно, но лучше плохо ехать, чем хорошо идти. … На покосе, отец сделал балаган, для дневного отдыха, а может и для ночёвки. Это берёзовые, густые лиственные ветки, уложенные на каркас из слег, связанных между собой в сочленениях верёвкой. Внутри балагана, мягкий слой свежего, ароматного сена. Вечером, на закате, приходит, быстрый на ногу, устало вздыхающий отец. Он достает из заплечного мешка продукты, и показывает нам сметану, на поверхности которой плавают куски масла. Сметана от быстрой ходьбы взбилась в масло...
Уснули на закате и проснулись прохладным солнечным утром. Отец поднялся на рассвете и уже выкосил половину большой поляны. Мы, граблями ворошили подсохшую траву, сгребали её в копны…
Запомнилась жара, комары и мухи, холодное до ломоты в зубах, молоко из стеклянной банки, стоящей в неглубоком ключе… И всё таки, для нас это была не работа, а развлечение. Поэтому и запомнилось, как нечто приятное…
… Детские годы по воспоминаниям были очень длинными. От одного Нового года до другого, время тянулось. Лето было вместительным, а зима почти бесконечной…
Я рос…
… Всплывают в памяти забавные с точки зрения взрослых, подробности покосов. То это трактор, везущий по непроходимой для грузовиков, лесной дороге, бревенчатые сани с брошенными по верху досками, на которых сидит больше десятка случайных пассажиров-лесовиков: покосников - как мы; лесорубов из таёжного леспромхоза, колхозников из лесных деревень… Грязные лужи так глубоки, что приходится задирать ноги вровень с настилом, проезжая по ним и над ними…
… А то мы видели рыжую лисичку, которая бежала по обочине дороги и завидев людей стрелой метнулась в кусты. Когда мы подошли к этому месту, то заметили, что на земле веером лежат мыши, штук пять, которых лиса изловила и наверное несла в нору, своим щенятам-лисятам, держа их за хвостики зубами …
… Или идём уже втроём, с младшим братом, по лесной тропке. И вдруг из осиного гнезда, на обочине, вылетает несколько ос. Мы с Геной убегаем, а младший – Толя, становиться объектом нападения… Укушенный двумя, ревёт, а мы нервно хихикая и озираясь, спасаем его от «кровожадных» лесных ос…
… Наконец начинается подростковый возраст… У нас во дворе живёт тётя Лёля, весёлая пожилая женщина у которой есть собака - Валет. Тётя Лёля организатор, работает в ЖКО – жилищной конторе и потому собрав нас со всего двора ведёт в лес с ночёвкой, на ту же Каю.
Нас человек десять. Мы рады походу, рады большой собаке, которая кажется нам чуть ли не охотничьей собакой - легавой. Во всяком случае уши Валета висят как у таких собак. Вечерний костёр, пение куличков на закате, «блеющих» по бараньи: птицы бесконечно забираются вверх, а потом пикируют и делают оперением звук «бе-бе-бе».
Утром задымленные и не выспавшиеся, готовим завтрак - гречневую кашу с тушенкой, завтракаем и пока тётя Лёля спит в тени густолиственной берёзы, мы уходим на поиски грибов и ягод…
Голубика и ало-красная костяника с семечком внутри, очень вкусны, и поедаются с удовольствием. Привлекает и экономическая составляющая собирательства – ягоды, как и грибы в лесу – бесплатны…
Я, под ольховым, густым кустом, в ворохе серых, мягких прошлогодних листьев, нашел «гнездо» груздей. Белые, хрустко-крепкие, с закруглёнными ломкими краями, с паутинкой бархатной бахромы на границе с исподом, пахнущие грибницей и осенью, они прячутся под палыми листьями, сидя на коротких ножках один рядом с другим, штук до десяти. Маленькие, часто прячутся под шляпками больших. Найти, обнаружить такую семейку, всё равно что сокровище откопать. Поэтому наверное, для русских людей, сбор грибов - это страсть - безобидная и экономически выгодная…
А солёные грузди, зимой с картошечкой - это деликатес, неизвестный самым продвинутым гурманам, здесь в Англии. Я не говорю уже о груздочках под хрустально чистую, холодную водочку. За такие деликатесы, здесь, на Западе, можно брать любые деньги. Об экономической стороне вопроса так пространно, потому что современный человек привык всё мерить на деньги… Тогда этого или не было или было значительно меньше.
После этих походов, мы становимся дворовой коммуной, и повинуемся и уважаем тётю Лёлю, как племенного вождя. Возвращаемся из лесов успокоенные, менее шумные, довольные…
С той поры начинаются наши летние походы на день, с утра до вечера, в разные пригородные леса, за грибами и за ягодами. Тётя Лёля осталась, где то позади, за кадром. Мы ходим только своей мальчишеской компанией…
Домой почти ничего не приносим. Всё съедаем прямо на месте. Даже грибы - маслята пытаемся жарить на костре, слушая, как шипит грибное масло на углях, выдавленное жаром из коричневых, с ярко жёлтым, прохладным исподом, грибочков…Это уже вершина лета. Кругом тяжёлая, зрелая зелень, усталая и готовая к переменам и погоды и цвета…
Я как правило, самый старший из походников, но не лидер, а так, второй- третий в «команде», хотя силён, лучший футболист - играю за клубную команду.
Но в те времена, мне как-то одиноко в самой весёлой компании. Поиски себя растянулись на долгие годы, перехода из детства в отрочество. Я запоем читаю книжки. Разные. И приключения и классику, хотя не знаю зачем мне это нужно. Жизнь одинокая, тоскливая, с обидами непризнания и непонимания моего состояния, окружающими. И моё непонимание окружающих, уравновешивает драму взросления. Я недоволен всеми, да и самим собой недоволен…
…Влюбления, безответные, долго и трагически разочарованно, заканчивающиеся. Естественно, никто не знает о моей влюблённости, тем более объект влюблений…
В школе мне нравятся те, кому я не нравлюсь, и наоборот. Жизнь постепенно превращается в пытку, усугубленную, патологической стеснительностью. О девочках и женщинах ничего не знаю и думаю что это существа другой породы. Тут и естественное целомудрие, и романтический идеал в стиле Дон Кихота и «Всадника без головы», Майн-Рида. Какие - то черноглазые креолки в кринолинах!…
И конечно самоуглублённость, погружённость в свои переживания… А кругом - «от Ивановых, содрогается земля»… Это из Саши Чёрного, который в юности был моим любимым поэтом...
Сумасшествие взросления, начисто вытеснило во мне жажду путешествий… Хотя нет. Помню, в шестнадцать лет поездку за ягодой, в деревню, под Байкалом…
От автобуса надо было идти пешком до места, по просёлку, километров пятнадцать. Обул в лес старые ссохшиеся сапоги и натёр кровавые мозоли после трёх километров ходу. До деревни дохромал, с кривой от боли, физиономией. Там, с местными, играл в футбол босиком, а на утро, для леса, сделал бродни из бересты и ходил в них целый день… Ягоды не набрал, но боль от мозолей запомнил на всю жизнь…
Родители в мою жизнь не встревали. Приходилось всё расхлёбывать самому. Все ссадины порезы, ушибы - были моей ответственностью. Семьи это не касалось. Жизнь шла как в большой деревне…
После шестнадцати лет начался период песен Галича, Акуджавы, Высоцкого. С другой стороны, очень интересовала способность йогов, владеть своим телом и чувствами. Начал делать дыхательную гимнастику, по книге йога Рамачараки…
Тогда же, стали возникать конфликты со сверстниками, «нашими» и «не нашими». Кодекс чести «джентльмена» тяготил своей беспокойной обязательностью, но и выручал, когда после неудачной, проигранной драки , вдруг начинали уважать, словно победителя… Без драк, как и без девочек нельзя было прожить… Лес и походы отодвинулись куда-то в сторону…
Но осенью все ездили за ягодой: голубикой, смородиной, брусникой…
Помню одну такую поездку. Нас было четверо. Уплыли с комфортом на теплоходе, в хорошую, солнечную погоду. На проплывающих мимо берегах, разливалось осеннее многоцветье тайги…
От пристани ушли в ту же деревню Черемшанку, по глинистой, петляющей по покосам, дороге. Пришли туда вечером. Ягодников много. Присутствуют несколько девушек, наших ровесниц. Ночевали в бесхозной избе - из деревни люди выезжали в город, бросая дома без присмотра. Познакомился с симпатичной толстушкой, у которой там была старшая сестра. Оставив сестру, пошли с толстушкой к реке. Сидели разговаривали. Потом целовались. Потом нас нашла сердитая сестра и загнала толстушку в дом…
Вспомнился Пастернак, которым я тогда увлекался: «Ночь, чёрное небо, тьма, пролёты ворот…».
А в реальности - звёзды растянувшиеся по небу Млечным Путём, насторожённая тишина дремлющей вокруг горсточки деревенских домов, загадочной и страшной тайги…
Утром проспали, долго завтракали - обедали. Прохладный воздух, чистое голубое небо, солнце поднимающееся над зелёно - жёлтыми кружевами берёзовой листвы…
Съели все припасы. Пошли в лес, но ягоды-брусники, не нашли. Оголодали... Сварили ведро кипятку с смородиной . Что-то вроде сиропа и пили с сахаром, которого было в избытке. Выпили каждый кружек по пять, по шесть. Потом стали нападать друг на друга и прыгать на раздувшихся от воды животах. Было очень весело...
На закате решили уходить домой и с утренним теплоходом уплывать в город.
Кто-то предложил идти на теплоход, по ледянке - зимней тракторной дороге, вдоль Большой Речки…
Перешли, пару раз, холодную глубокую речку бродом и опустилась ночь. Темнота наступила кромешная. Я почему-то шел последним и ничего не видя перед собой, слышал только пыхтение идущих впереди и изредка, у переднего, на рюкзаке брякал котелок. Тропка была неровная, узкая. Все часто падали и гремели кружками - ложками в рюкзаках под общее хихиканье…
Шли часов шесть. Промокли и устали зверски. Речку переходили раз пятнадцать. Часа в три утра вышли на берег Ангары, к пристани. Дул речной, прохладный ветерок, мы измотанные переходом, голодные, замерзающие, сбившись в кучку, сидели несколько часов, казавшихся бесконечными, тщетно пытаясь согреться. В шесть утра подошёл теплоход, мы загрузились, но сидеть и вновь мёрзнуть, пришлось на верхней палубе. Теплоход был забит ягодниками…
Тогда же, в шестнадцать лет я увлёкся охотничьей литературой, и всю зиму читал тонкие брошюрки издававшиеся в серии: «Начинающему охотнику». Я узнал, как охотиться на пушных зверей, на медведя, на лисиц, стал разбираться в породах охотничьих собак. Всю длинную, морозно-снежную зиму, я сидел дома и читал о глухариных токах, о утиных осенних охотах, о ружьях и зарядах для них. Но у меня не было охотника - учителя, и эти энциклопедические знания скапливались до поры до времени, в запасниках моей памяти, как мне казалось, бесполезным грузом. Однако я заинтересовался сибирскими лайками и мечтал о времени, когда наконец заведу себе такую же пушистую, с хвостом бубликом, обязательно крупную и злую собаку, с которой можно будет ходить на медведя или на лося…
Жизнь тогда, была для меня особенно тосклива. И потому, я непроизвольно мечтал о другой, свободной жизни, где не надо исполнять под чьим – то строгим присмотром рутинные обязанности взрослых…
В шестнадцать лет, пошёл работать, в бригаду штукатуров, к отцу – бригадиру. Стеснялся, шершавых, изъеденных раствором рук, тяготился несвободой обязательности, особенно летом. Все сверстники учились и я завидовал им.
Однажды, сев на свой спортивный велосипед, вместо работы уехал на пляж, не думая о последствиях. На обратном пути, случайно встретил мать. Пришлось врать и оправдываться. Запомнил стыд и неловкость на всю жизнь…
Читая охотничьи книжки, я в мечтах побывал уже в самых дремучих местах тайги…
Но книжек, которые рассказывали бы о «технологии» охотничьей жизни и тогда, и сейчас нет. Или очень редки. Есть конечно учебники для охотоведов, но написаны они так скучно, что ничего не запоминается.
Я, для себя, объясняю это тем, что настоящие охотники и путешественники редко-редко - хорошие писатели. А те, что пишут, не менее редко, - настоящие охотники. И поэтому поэзия и красота, а главное свобода лесной жизни, остаётся нераскрытой. Поэтому молодые, взрослея, погружаются в несвободу человеческих джунглей, - громадных городов, в которых царит скука и примитивный экономизм.
Молодые же, ищут приключений и часто находят их в проверке себя, в преступлениях, за которое, общество безжалостно их наказывает. Вместо того, чтобы указать правильный, полезный для развития личности и общества путь освоения безграничных просторов, свободы разлитой в природе, взрослые говорят - так надо, так все делают… Имея ввиду скуку и тоску обыденной жизни…
Проблема переступания закона, и прорывающихся в молодёжи зверских инстинктов, часто вина взрослых и беда подростков, которым не объяснили, не показали других путей реализации молодой энергии и азарта…
Я бы ввел в курс обучения старших школьников, курс приключений, выживания, географических открытий и путешествий. Общение с природой под руководством опытного умного наставника и руководителя, развивает фантазию творчества, воспитывает ответственность и гуманное отношение людей друг к другу…
Но я отвлёкся….
Последний, перед уходом в армию, поход, весной, с закадычным другом Валькой Тетериным - романтиком и книгочеем, как и я. Идея похода созрела в один день. Закупили продукты. Нашли резиновые сапоги и портянки и к полудню, следующего дня, тронулись. Взяли с собой Валькину одностволку, шестнадцатого калибра, которую он приобрёл в универмаге, заплатив восемнадцать рублей и предъявив паспорт. (Тогда, ещё можно было так покупать охотничье оружие). Прихватили пару коробок дробовых патронов. Чем отличается дробь от картечи мы представляли туманно…
Шли обычным путём, через Каю. Лес начинался сразу за крайними домами пригорода и чтобы дойти до речки, надо было преодолеть водораздельный хребет и спуститься в широкую долину. На это потребовалось часа два...
Перейдя, по узким мосткам, речку, пошли по просёлочной дороге, вдоль речной долины, среди леса и моховых болот, вверх по течению…
Шли и радовались ощущению свободы и полноты жизни. Погода стояла замечательная и солнечный день сменился красивым чистым закатом. Заметно похолодало…
Проходя через густой сосняк, вдруг встретили затаившихся за деревьями охотников - глухарятников. Сердитым шёпотом они предложили нам идти по дороге потише, и никуда не сворачивать километров пять. Выяснилось, что они пришли сюда охотиться и потому ожидали на «подслухе», прилёта глухарей на ток, на ночёвку…
Тогда, я ничего этого не знал. Меня, «какой-то» глухариный ток, вовсе не интересовал…
Когда спустились сумерки, мы отшагали уже изрядно и решили останавливаться на ночлег...
Сделали подобие балагана на мёрзлой ещё земле, заготовили несколько сухих сосновых веток и сырых осиново - берёзовых «дров». Развели костёр, почти на мерзлоте, чуть оттаявшей под солнцем.
Мы были «чайники», новички в тайге и потому не знали никакой «технологии» ночёвок, тем более весной, при не оттаявшей ещё земле.
Пока кипятили чай, пока ели, пока жгли сухие ветки, было тепло. Потом в темноте, сырые дрова не разгорались и мы влезли в «балаган» и ненадолго уснули, согретые горячим чаем и энергией перерабатываемой еды.
Часа через два, проснулись от холода и стали ворочаться с боку на бок. Холод от замороженной за зиму, земли, поднимался к поверхности, проникал под ватные фуфайки и свитера. Уснуть нормально мы уже не могли и начался ночной кошмар, когда казалось, что время остановилось…
С неба светили яркие блёстки звёзд. Из ближней болотинки слышалось по временам похрустывание ледка и тихое журчание ручейка…
Я поднялся, дрожа от холода, сгорбившись подошёл к стволу дерева и полу отжимаясь на руках, выпрямил «закостеневшую» от стужи спину. Чертыхаясь, стал искать сухие ветки и стволики валежника. Я уже начал понимать, что сырое дерево весной не горит, а только дымит. Набрав ветоши, развёл костёр вновь, сходив на ручей за студёной водой, поставил чай.
В это время, со стонами, из балагана вылез скрюченный Валька. Он чертыхаясь и стуча зубами «танец с саблями», топтался у костра, почти залезая в него, и отогрелся, когда обжигаясь выпил пару кружек крепкого чая с сахаром…
Дождавшись рассвета и упаковавшись кое-как, снова тронулись в путь. Надо помнить, что нам было по восемнадцать лни и энергия била через край. Это помогло быстро забыть неудачную ночёвку и переключиться на новые впечатления. Мы шли по бывшей лесовозной дороге и нас окружала глухая, дремучая тайга. Мы радовались необъятным просторам. Позади синел далёкий водораздельный хребет, а впереди, между деревьев, петляли извивы лесной дороги.
… Пройдя километров пятнадцать, стали спускаться в долину и вдруг вышли к заливам, окружённых лесами, ещё покрытых синеватым, весенним льдом. Пробираясь вдоль берега, мы спугнули парочку уток и Валька неудачно пальнул по ним несколько раз - стрелять мы оба по настоящему не умели.
Сбросив рюкзаки, несколько быстрых, незаметных часов, азартно скрадывали, выслеживали уток. Иногда, по очереди, стреляли, но мимо. Лёд у берегов плавучих островков подтаял и неудачно перепрыгивая полынью, я провалился под лёд, и икая от холода, выскочил на плавучий, мёрзлый еще остров, как ошпаренный. Я выжимал портянки и штаны пританцовывая и сохраняя равновесие, а мой спутник беззаботно смеялся…
Когда Валька, зазевавшись, тоже угодил в воду, пришёл мой черёд весело смеяться….
На вторую ночь, наученные горьким опытом, заготовили побольше сушняка и жгли костёр всю ночь просыпаясь по очереди, чтобы подложить дров. Утром был замечательный, красно-розовый, холодный восход солнца. На серой, прошлогодней траве, прибитой к земле зимними снегами, белой мукой выступил иней…
Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали о чём-то личном и интересном, наблюдая превращения вокруг нас. Вначале, на солнце растаял ночной иней и тени отступили. На их место пришли свет и тепло. Подул лёгкий ветерок от холодного льда на заливах в сторону берегового леса. Но тепло наступающего дня наконец победило холод остатков зимы и мы, непроизвольно ощущали и радовались этой победе…
Когда солнце поднялось над горизонтом и заметно потеплело, пустились в обратный путь, в город. В половине дороги, встретили компанию рыбаков, возвращающихся после удачной рыбалки на заливах. Они жгли костёр около дороги, пили водку и варили уху. Им было хорошо, и от полноты души рыбаки стали угощать и нас…Уже после, я понял , что стаканчик водки заменяет русским людям медитацию, поднимая настроение и делая даже незнакомых – братьями и сёстрами…
Вообще, по воспоминаниям, люди тогда относились друг к другу, особенно в лесу, очень дружелюбно. Встретившись случайно не боялись друг друга, останавливались, разговаривали, а то и садились пить чай, угощаясь, кто чем богат…
В тот раз, я впервые попробовал налимью вкусную печень, а после рюмки водки день расцвёл дополнительными красками…
Домой прибрели к вечеру, уставшие, и казалось полностью обессиленные… Но попив чаю, собрались «командой» с друзьями и подругами и поехали на танцы, в соседний посёлок, где замечательно провели время…












Армия.
В конце 1965 года меня забрали в армию. В армию я идти не хотел, так как единственный из дружной компании друзей был призван без отсрочек, за что, как ни странно, благодарен судьбе. Мне кажется, что в армии, я как-то болезненно захотел быть свободным, без всяких фокусов «относительности», с которым часто связывают это понятие. Побудило меня к этому, состояние полной несвободы там, сравнимой может быть с тюрьмой. Мне кажется иногда, что я понимаю, почему люди после тюрьмы, часто бывают так упорны в отстаивании своей независимости: от начальства, от рутины быта, от диктатуры закона наконец. Думаю, что воровской закон, был «написан», после жутких унижений несвободой в лагерях и тюрьмах, в «пику» государственному закону, который принуждает людей делать так – то и так - то, не оставляя права выбора гражданину, но маскируя послушание под гражданское чувство… Конечно это не значит, что я сторонник анархии. Понимать и быть сторонником - две разные вещи…
… Я попал на Дальний Восток, за что тоже благодарен судьбе. На острове Русском, где я служил и прожил в казарме почти три года, был климат, называемый в учебниках географии, «сухими субтропиками». Там рос дикий виноград, лимонник и грецкий орех, называемый маньчжурским. Море кругом было тёплым почти полгода, и замерзало, да и то не полностью, на несколько недель…
Помню, как в начале ноября, купался в заливе, а «флоты»- морячки в бушлатах, глядя, как я голышом заходил в воду, дрожали от озноба…
Не буду описывать перипетий службы, но немного расскажу о климате и о природе Приморья…
Весной всё расцветает на склонах сопки, с вершины которой видны «белые свечки» цветущей дикой вишни, выразительно выделяющиеся на ковре серо - зелёного, в просыпающемся после зимнего сна, лесу. Деревья лиственных пород, росли густо и снизу были окружены зарослями кустарников… Оттого, что кругом было море, зимой было относительно не холодно, а летом, на острове не было жарко и потому приятно…
В апреле, я начинал купаться в море, и всё лето, в погожие дни, уходил с сопки вниз, на берег, в самоволки. И кроме того, при любой возможности ходил в штаб полка, где была библиотека и в клубе показывали кино...
Дорога, и туда и туда шла через лес…
В конце мая, в природе начинался праздник лета, и по ночам, в тёплой темноте, среди деревьев и кустов, летали мотыльки - светлячки, периодически загораясь и погасая. Казалось, что вы попадали в Рай, на праздник ночной жизни. Зрелище волшебное…
… Так как остров был «военным», то всякая охота была запрещена, и в окрестных лесах перевитых лианами и заросших по низу куртинами непроходимого кустарника, скрывались стада диких косуль, на которых охотились многочисленные рыси. Зайцы, лисы и ёжики тоже были в изобилии.
Однажды, на дороге, с вершины трёхсот метровой высоты сопки, вниз, к морю и в полк, я увидел ежиху с ежатами и полюбопытствовал - умеют ли ежи плавать. В песчаном русле, по обочине бежал ручеёк, через который вся «компания», удирая от меня, переплыла без затруднений…
Каждый раз проходя вдоль склона в одном и том же месте, заслышав тихое шуршание, я раздвигал густые ветки кустов и видел, спокойно пасущихся на склоне косуль… Однажды, я лежал и читал книгу, на укромной лужайке, метрах в двухстах от казармы, когда за спиной появился красавец, самец косули с аккуратными рожками на грациозной голове. Заметив меня , он прыгнул-взлетел в воздух без напряжения, казалось завис на какое-то время в полёте, а потом приземлился на склоне уже вне пределов моей видимости…
В конце зимы, у рысей начинался гон, и окрестности казармы оглашались по ночам противным «кошачьим» рёвом - воплем. Стоя на верхней площадке у входа в капонир, в котором мы, связисты несли службу, казалось, что рысь устроилась на крыше нашей казармы, до которой было по прямой метров сто.
Однажды я даже приблизился к ревущей рыси метров на пятнадцать в темноте, но она не убегала, а яростно и злобно кашляла, давясь негодованием и злобой. Я не решился без ножа схватиться с ней в рукопашную и ретировался. На Мцыри я явно не потянул…
Там же, «на сопке» впервые столкнулся с наркоманами – солдатами. На «крыше» капонира, подземного, бетонированного, укреплённого пункта, в котором я нёс службу и который построили пленные японцы, после русско – японской войны в начале века, стоял наш радио пост, и локатор радио локационной службы.
Придя в первый раз на пост, я застал там эртэвэшников, (радиотрансляционные войска) неудержимо хохочущих и показывающих друг на друга. Мне показалось, что они все посходили с ума, но мой напарник коротко прокомментировал: «Обкурились!»…
Позже, мне уже сами эртэвэшники показывали на «крыше» заросли «травки» - конопли, которую они пестовали – выращивали всё лето. Предлагали покурить и мене, но я отказался. Их обкуренный кайф, казался мне детской глупостью…
Я увидел там, в армии, как цветущий новобранец, через два года курения «травки», превратился в сморщенного «старичка»…
Но о службе как нибудь в другой раз…
Однако, всё это было только деталями моего пребывания в Советской Армии. Главное впечатление после этих лет - тяжкий груз несвободы. Он заставлял меня иногда превращаться в главного нарушителя дисциплины в подразделении. Например, я чуть ли не ежедневно ходил на море купаться, летом и осенью, а это называлось самовольной отлучкой и за это могли судить если бы поймали...
Один раз, уже будучи дембелем, ушёл в самоволку «в наглую», купил вина в воинском магазине, и устроил вечеринку в честь моего дня рождения « на сопке» - то есть в капонире. А началось всё благообразно – я подошёл к комбату, и попросил его отпустить меня в увольнение, «потому что день рождения…» Тот упёрся, ответил отказом, я вспылил, нагрубил ему и на глазах у всех, ушёл вниз, в посёлок, где был магазин…
… Вечером, «праздник» продолжился и я ушёл на танцы, вниз, в Морской клуб, прихватив с собой двух сослуживцев, с которыми «распивал алкоголь». Один из них, где-то потерялся в подпитии, попал на гауптвахту и «заложил» меня, вместе со вторым собутыльником... Разразился скандал.
Утром на батарею приехала комиссия разбираться и я на допросе вёл себя вызывающе, ни в чём не признался и обозвал всё происходящее «грязной инсинуацией». Я любил иногда блеснуть своей начитанностью… После этого капитаны и майоры присутствующие на разбирательстве, перестали улыбаться…
Последствия моей наглости были печальны. Меня разжаловали из сержантов в ефрейторы, лишили доплат за классность и стали притеснять, как могли. Молодой комбат разъярился и пообещал меня, вместо дембеля, «устроить» в военную тюрьму - дисциплинарный батальон.
...Я откровенно заскучал. В дисциплинарном батальоне, я бы долго не выдержал и что нибудь натворил, а потом - «хоть трава не расти»…
Меня выручил начальник канцелярии полка, молодой старший лейтенант. Он был поэт и мы с ним иногда говорили о Пастернаке, и я читал ему любимого мною Сашу Чёрного, а он – свои, вовсе неплохие стихи. - Да будет он жить вечно!
Этот старлей (старший лейтенант) изловчился, сделал приказ о моём увольнении с батареи, в первых рядах демобилизовавшихся и я «увернулся» от угроз судьбы, достойно…
Но нервность последних месяцев и реальная опасность несвободы ещё на несколько лет, при моей внешней невозмутимости, проявились неожиданно…
Последнюю ночь службы, я провел на «вахте», у себя в радио кубрике. Собрались мои приятели. Пили чай, играли на гитаре и пели, вспоминали службу. Выйдя утром из капонира, и оглядывая замечательную панораму лесистого острова Русский, ограниченного со всех сторон водой, я, вспомнив длинные годы проведённые здесь, погрустнел, из глаз моих потекли истерические слёзы. Я не мог их остановить, хотя пытался улыбаться. В казарме «молодые» и «годки», которые уважали и даже побаивались меня, испуганно отводили глаза от моего заплаканного лица. «Если уж Он плачет перед дембелем, тогда как же мы то будем…?» - наверное думали они...
Эшелон с дембелями, тащился от Владивостока до Иркутска около пяти суток, и последнюю ночь пред домом я уже не спал. Последние несколько часов, я стоял у выходной двери, и когда проезжали город, то с восторгом и горечью узнавал знакомые места...
Мне тогда, казалось, что я зря потерял три лучших года моей молодой жизни. Позже, я переменил мнение и понял, что армия была для меня, как монастырь, в котором учат достойно переносить жизненные тяготы и сосредотачиваться на себе самом, размышляя о добре и зле, о свободе и несвободе…
До дома добирался от загородного полустанка, где остановился ненадолго, воинский эшелон. Когда, подойдя к дому, обогнул угол, то увидел мать, сидящую на крыльце с маленьким внуком, сыном старшего брата, родившегося уже без меня…
Мать увидев меня, всплеснула руками и заплакала…
… Приехав домой, я обнаружил, что перерос своих друзей и превратился в атлета. Я занимался в армии гирями и выжимал одной рукой больше пятидесяти килограммов…
Кроме того, я научился, «понемногу, шагать со всеми вместе, в ногу»… Помню армейский афоризм: «Не научившись повиноваться, не научишься командовать…». Действительно, умение спокойно относиться к чьим – либо командам, не выпячивая своего я, дали мне возможность не заедать жизни других людей, не превращая жизнь в сплошные соревнования…
Когда я возвращался домой, то думал, что по приезду, завалюсь на кровать, буду лежать три дня и три ночи, глядя в потолок и никуда не выходить. Но реальность свободы позволила очень быстро забыть тяжёлые годы… Мои друзья, каким-то чудесным образом узнали о моём возвращении, и через полчаса наша кухня была полна гостями… Большинство из них уже учились в институтах и в университете, и мне показалось, что я отстал от жизни…
Зато в армии, меня научили терпеть и повиноваться другим, более опытным в чём – то людям и непреодолимым жизненным обстоятельствам, что часто позволяет и командовать, не мучая других и доверять профессионалам...
То ли из-за моего, «выстроенного» в неволе характера, то ли благодаря армейской «школе» - мне стало жить «на белом свете» весело и покойно. Друзья не оставляли меня одного, и подружки вскоре появились во множестве. Я был ровен со всеми, вежлив с мужчинами и предупредителен с девушками. И вместе, стал домоседом. Иногда по неделям сидел дома и читал книжки, в то время как друзья гуляли, перемещаясь в подпитии из одного студенческого общежития в другое. Многие из них, в последствии стали алкоголиками, заведённые в трясину полупьяного веселья желанием быть похожими на героев Хемингуэя и Ремарка…
Мне с ними, часто было просто скучно и потому, я предпочитал бродить по лесам…
… Однажды, с тёзкой Володей, студентом биофака, мы собрались и уплыли в поход по берегу ангарского водохранилища.
Этот поход, тоже остался в памяти, как праздник света и тепла. Несколько дней мы «гуляли» по просторам тайги в сопровождении двух молодых собак – лаек... Стреляли и жарили на костре рябчиков, нашли волчью нору на крутом берегу ручья в вершине пади, и в последнюю ночь слышали как рявкала неподалёку, в распадке сердитая рысь. Когда я пояснил Володе, чей это голос, он напрягся и на всякий случай привязал одну из собак рядом с собой, к рюкзаку. Я ночевал на верху копны, зарывшись в сено и выспался на славу…
Работать, я с помощью друзей устроился лаборантом в университет, времени свободного имел много и потому, постепенно пристрастился к одиноким походам, уходя всё дальше и дальше в необозримую тайгу, окружающую город. Первое время, не имея ружья, я ходил туда «вооружившись» только кухонным ножом. Я тогда, никого и ничего не боялся в тайге, может быть ещё и потому, что плохо знал её. Позже я понял и оценил своё легкомыслие…






















































ЛЕСНЫЕ ПОХОДЫ.

Приятелей у меня образовалось, незаметно, очень много и со всеми я находил общий язык. Но новых друзей не было. Не было тех, кто понимал бы мою тягу к независимости и не требовал от меня преданности кому – то или чему - то, за «компанию». Может быть поэтому я, часто, общению предпочитал одиночество или походы в леса.
Гульба с приятелями меня утомляла своим однообразием и я уходил из самой весёлой компании не попрощавшись, трезвеющий и скучный. ..
… Наконец, я купил себе двухстволку двенадцатого калибра, набрал манков, лесных «энцефалиток» (вид лёгкой куртки с капюшоном), резиновых сапог и прочего снаряжения, включая рамочный рюкзак, охотничий магазинский нож, и кожаный патронташ.
Ружьё было с эжектором и много позже я, на одной из медвежьих охот, понял , что это не всегда безопасно. Надёжнее иметь простое, привычное ружьё без «прибамбасов», которым ты можешь пользоваться при минимуме дополнительных механизмов. Механизмы тоже отказывают… Накладываясь на человеческие ошибки, в тайге на охоте, это иногда приводит к трагическим последствиям…
По поводу снаряжения, я буду говорить в этой книге достаточно подробно, однако первое существенное замечание - не думайте, что снаряжение сделает вас охотником или путешественником - авантюристом. Человек – охотник, человек – путешественник – это всегда характер. То есть то, что внутри нас. Хотя я думаю, что путешественником или охотником становятся, благодаря воспитанию характера в преодолении трудностей…
Сегодня производители разных охотничье-туристических штучек, или как я их называю-прибамбасов, продают множество вещей, «которые мне не нужны», как говорил Сократ, приходя на рынок. Иногда, эти прибамбасы просто опасны, как всякая излишняя перестраховка.
Вспоминаю, когда я нашёл первую берлогу, то стоял вопрос как, и с кем добывать бурого «засоню». Мой знакомый предлагал, сделать сидьбу на дереве и оттуда стрелять в берлогу, обезопасив себя тем самым. Иногда «прибамбасы» играют в охоте, роль этой «сидьбы».
Надо с самого начала понять, что любой выход в лес, дальше деревенских огородов сопряжен с опасностями. В Сибири, даже в больших городах иногда, на окраины забредают медведи. Некоторые из таких случаев я описал в своей книге: «Говорят медведи не кусаются». Пользуясь случаем, хочу здесь повторить: «Кусаются, да ещё как!»
Момент опасности обязательно присутствует в жизни. И когда ты это понимаешь, тогда спокойнее живёшь…
Чувство опасности бодрит человека, заставляет готовиться к ней и тем самым придаёт жизни своеобразное очарование.
… Здесь в Англии, где я сейчас живу с моим английским семейством, этого чувства опасности, порой не хватает. Англичане поубивали всех медведей лет триста - четыреста назад, а волков, немного позже. Здесь тоже есть леса, но самый страшный зверь в них - олени. «Как хорошо было бы запустить в леса Шотландии несколько медведей - думал я, собирая чернику в удивительно красивом сосновом бору, с небольшим водопадом на реке, где то, в глухом урочище, в Стране Гор…»
Красота, не «подогретая» чувством опасности, немного пресновата…»
…Моё погружение в стихию одиноких путешествий, началось пожалуй с одной знаменательной поездки…
Дело было в мае месяце. Тот же друг, Володя - биолог и лесовик,с которым мы уже путешествовали по приангарской тайге, предложил мне поехать на Байкал, на Хамар-Дабан - хребет на южном берегу озера, на глухариный ток, где он уже побывал один раз, с другим приятелем, из местных. Я согласился, но без энтузиазма: надо было ехать на поезде, потом заходить по лесовозной дороге в горы…
Тем не менее мы удачно доехали и отправились в тайгу…
Выйдя на перрон, вдохнув холодно - чистый байкальский воздух, глянув на тёмно- синее почти чёрное горное небо, я понял, что нас ждут замечательные дни… Вдалеке, на юге, громоздились заснеженные вершины горного хребта, по склонам которого синела безбрежная тайга. Нам надо было идти в ту сторону…
Мы шли по лесовозной дороге вдоль быстрой речки, ещё с ледяными заберегами кое-где, и я вспомнил, что в городе уже ходят в рубашках и смельчаки даже купаются в водохранилище. Здесь, весна отставала почти на месяц и в сиверах, толстым слоем лежал синевато – белый снег, спускающийся языками сверху, почти до реки.
Вдоль дороги громоздились горные склоны покрытые кедровой тайгой. Ручейки, ручьи и речки впадали в нашу реку то слева, то справа, и вода в них прозрачно - холодная, казалась сладковатой на вкус.
Не пуганные рябчики с тревожным треньканьем взлетали почти из под самых ног и садились на виду, вертя маленькими хохлатыми головками и подрагивая серым хвостиком. Володя, мой давний друг, без труда подстрелил несколько штук на ужин и успокоившись, шёл впереди, показывая мне местные достопримечательности…
… К вечеру пришли на место...
Поднялись по крутому склону в пол горы и устроились возле старого кострища. Володя приготовил замечательный ужин, из жареных рябчиков и картофельного пюре, а я сидел и любовался окрестными горами и ярким солнцем, медленно садившимся за горы. Мы перед едой выпили по рюмке разведённого спирта, и принялись неспешно, смакуя, ужинать. Наши глаза, чуть замаслились от выпитого и мир казался прекрасным и удивительным, как в момент его сотворения. И мы были молоды и свободны, как пра человек Адам, в Раю...
Может быть тогда я впервые осознал привлекательность цепочки событий приводящих к свободе: сборы, поездка , заход на «базу», и ты свободен, как птица. Вся суета человеческого мира остаётся позади и ты наедине с молчаливой сосредоточенной природой - будь это лес, степь, река или море…
В том походе я впервые услышал поющих в ночи глухарей и был ошеломлен древностью всего происходящего. Стоило мне представить, что такие же песни звучали миллион лет назад и что прачеловек одетый в шкуры, вот так же как я, замерев в темноте ночи, слушал эти странные звуки, больше похожие на угрожающее щёлканье и шипение и я оробел, от причастности к тайнам могучей и вечной природы... Вся тёмная низина ручьевого распадка шипела, «тэкала и клокотала»… Глухарей было не мене десятка…
Может быть тогда, в дебрях Хамар-Дабана, я был побеждён, - раз и навсегда преклонился перед загадкой мира, открывающейся в такие мгновения…
В тот раз Володя добыл на току глухаря, а я слышал токование и видел убитую, загадочно-древнюю, краснобровую птицу. С той поры, глухариные охоты стали любимыми для меня…
А вот вскоре, после этого похода, я решил, в одиночку, найти глухариный ток на Скипидарке, в лесном урочище, километрах в двадцати от города…
Уже следующей весной, я пытался, несколько раз ночуя в лесу, обследовать окрестности, зная, что где-то там были тока о которых говорили многие из моих знакомых охотников.
Я был один и по ночам, безуспешно бродил по болотистым наледям, вдоль тёмных сосняков, останавливаясь и прислушиваясь к опасному молчанию неразличимых во тьме деревьев…
Увы! Всё было тщетно! Утро за утром встречал я с разочарованием, не выспавшийся, продрогший до костей и придя в зимовье, вздыхая, закладывался спать, чтобы увидеть неясные, таинственные сны, навеянные ночным напряженным ожиданием неведомых опасностей…
Но как известно - дорогу осилит идущий…
Я нашёл ток неожиданно, на сосновой гриве, среди столетних, красиво – пушистых, тёмно – зелёных сосен, в распадке, где были заброшенные покосы.
Возвращаясь вечером в зимовье, после дневных блужданий, там, на гриве, я вспугнул вначале одного, а потом и второго «петуха», с земли. Приглядевшись, заметил под некоторыми соснами, зелёно-серые, свежие, густо рассыпаны вокруг стволов палочки глухариного помёта… «Да! Это должен быть ток!» - уверенно ликовал я…
На следующее утро, придя на то место ещё в темноте, я по тропинке, без проблем, подскакал к «играющему» глухарю и дождавшись рассвета, налюбовавшись на неистовое пение, подстрелил его и исполнил вокруг чёрной, большой, «страшной» птицы, танец победы…
Это было началом моей охотничьей карьеры, хотя в полном смысле охотником я никогда не стал, а считал себя, «юным натуралистом» всю жизнь, и главной целью и смыслом моих охотничьих походов, сделал «поиски» свободы…
С той поры и начались мои скитания по прибайкальским лесам. Радиус заходов с каждым годом увеличивался. Через несколько лет, я в один день, «заскакивал» километров на сорок-пятьдесят, куда нибудь под Байкальские хребты, в нехоженую тайгу, где однако время от времени находил заброшенные зимовья, в которых и жил, зимой и летом.
Иногда правда, приходилось ночевать и на снегу, под случайным деревом, но это было чрезвычайным событием, которое запоминалось надолго.
В зимовьях же жить было и тепло и удобно, да и безопасно. Несколько раз за эти годы я видел и слышал медведей, что поколебало моё спокойствие и уверенность в человеческой безопасности в лесу.
Да и многие истории услышанные мною от геологов и охотников, насторожили меня. Оказывается медведи не только нападают на одиночек – лесовиков, но и на охотничьи стойбища…
Один мой знакомый, администратор детского театра, как - то между делом рассказал мне, что он был летом в геолого-разведочной партии, и жил в палатке, впятером с приятелями. Как-то ночью, на палатку, сверху, набросился медведь и стал рвать и кусать всех, кто был внутри. Поднялся переполох, стреляли в воздух и отогнали наконец медведя. У этого знакомого, медведь оторвал мышцу голени и стала видна пульсирующая вена. Остальные тоже были помяты и покусаны…
Ещё, я слышал страшные истории о задавленных, медведями, охотниках. Рассказывали недавний случай о убитом медведем охотнике, которого хищник подкараулил на тропе , возвращающегося в зимовье. Медведь затаился под ветер, рядом с тропой, пропустил ничего не учуявших собак, и набросился на усталого, не ожидавшего засады, человека. Непонятно почему он это сделал. Убив охотника он не стал его есть, а бросил тут же, искусанного и помятого…
«Может быть у него зубы болели - саркастически предположил я – и потому зверь бросался на всё мимо проходящее или пробегающее…»
Мой младший брат, ставший азартным охотником, рассказывал мне о встрече с медведем, «лицом к лицу» в пятнадцати километрах от города, на дороге, по которой он, не задумываясь об опасности, ходил сотни раз...
Медведь спал на обочине и проснувшись, напуганный , с фырканьем, разбрызгивая слюну, и обнажая жёлтые клыки бросился на человека. Но братец не растерялся и стал отмахиваться топориком, чем и помешал намерению медведя расправиться с ним. Медведь в конце концов ушёл в тайгу, но брат был изрядно напуган и в дальнейшем уже не рисковал выходить в тайгу без оружия…
Мой вам совет! Никогда не ходите в лес, особенно в одиночку без ружья, даже если существуют, «страшные» запреты на ношение оружия. Жизнь дороже запретов. Из своей практики я вывел, что человека - одиночку в лесу даже заяц может обидеть. Запретительные законы для леса пишут чиновники от охоты, которые или совсем не знают законов тайги или сами такие охотники, которые боятся темноты, будучи одни в тайге, и потому, ездят в лес на машинах в компаниях егерей и себе подобных с винтовками, с «морем» водки и с специальными стаканчиками для неё. Они иногда хвастают, что добывали медведя, но это не уменьшает их дремучей наивности.
Недавно я, увидел фильм об отважном американце, который каждое лето, улетал на Аляску и жил там поблизости от места обитания медведей – гризли. Так он делал двенадцать сезонов, а на тринадцатый сезон, его и его спутницу убил чем-то раздражённый медведь. Этот американец, которого называли «Гризли – мэн», вел на американском телевидении программу, в которой рассказывал о том, что медведи человека не боятся и уважают. Он стал настоящим американским героем, и погиб совершенно неожиданно для всех…
… Я знаком с охотником-писателем, который уверял меня, что убить медведя не труднее чем собаку. А мне захотелось для начала спросить его убивал ли он в лесу собаку?
Он рассказывал мне о медвежьих охотах на овсах, с сидьбы. В его рассказе всё было просто и неинтересно… Приехали, сели в скрадок, убили медведя…
А я вспомнил один солонец, на который сел в незнакомом месте, где-то в Качугском районе, в Приленской тайге. Сидьба - сруб стояла на земле. На подходе, я в бинокль видел в чаще, ноги уходящих с солонца косуль, но стрельнуть не успел. Пришлось ждать...
Над незнакомой тайгой незаметно сгущались сумерки и в тишине вечера, было слышно гудение многочисленных комаров…
Только я сел в сруб, устроился поудобнее, как услышал, внизу, в пади, лай двух собак и рявканье медведя. Собаки гнали мишку вверх, в мою сторону. Я засуетился, представляя, как рассерженный медведь, подкрадывается ко мне, сидящему в этом срубе, как к мыши в мышеловке. Я и развернуться не успею, как он меня задушит в этой тесной коробке. Из головы вылетели все мысли о косулях. Я вертелся и крутился, вслушивался в ночную тишину до звона в ушах…
Всё конечно обошлось, но оптимизма, по поводу безвредности медведей, после этой ночи у меня не прибавилось. Ведь человек с воображением опасается не того, что случилось, а того, что могло бы случиться…
Когда я слышу разговоры «застольных храбрецов» о не опасности медведей, я ворчу про себя. «Вас бы в тот сруб на одну ночь!» Кстати, интересная подробность! Когда сидишь на солонце и таращишь глаза в темноту, к утру глаза «выцветают» и становятся водянисто-серыми…
… Другой рассказ я слышал от своего приятеля, охотника и хорошего стрелка из Тверской области. Он добыл множество лосей и кабанов. Но с медведем ни разу не сталкивался. Он смеясь, передавал рассказ своего приятеля, побывавшего на охоте на овсах. Как всегда, перед засидкой, ужиная, выпили водочки… Хорошо пошла!… И как всегда - чуть перебрали. На сидьбе, приятеля разморило и он незаметно уснул…
Проснулся оттого, что дерево, на котором была сделана сидьба, ходило ходуном. Кто-то мощный шатал его снизу. Сердце охотника остановилось от страха. Тьма кромешная, а у корней дерева, кто-то яростно сопит и нажимает на дерево. Охотник с перепугу стал стрелять в воздух, боясь стрелять в «медведя», чтобы раненный он не полез на дерево терзать охотника...
Прибежали «сообщники» - никого вокруг нет . Охотник естественно соврал, что стрелял по медведю. Ведь стыдно признаваться в правде. Утром горе - охотник разобрался по следам, что приходил под дерево кабан, и тёрся боками о дерево…
Как всё было на самом деле, неудачливый «медвежатник», под большим секретом, стал рассказывать только после нескольких лет молчания…
Надеюсь, читатель не посетует, что я попутно, рассказываю истории, которые приходилось слышать и видеть в лесах и в разговорах об охоте. При этом, рассказы о страхах в лесу, составляют небольшую их часть и может не самую интересную. Ведь страха, человек обычно стыдиться и скрывает…
Ещё короткая быль. На берегу Иркутского водохранилище стоит турбаза. Сторож турбазы держал в домашнем хозяйстве свиней. Осенью, когда большинство туристов уже выехало, к сторожу во двор, ночью, наведался медведь. Он выломал двери в свинарнике, свиней поубивал, причём самую большую, килограммов на сто восемьдесят, уволок метров за сто от ограды, в лесок. Дворовая собака молчала затаившись в конуре. Сторож, сквозь сон, слышал какую-то возню в свинарнике и визг, но думал, что свинки греются от ночных заморозков…Утром, в хлеву, нашли задавленных поросят и мёртвую же свинью, в лесочке неподалёку, всю изрубленную ударами медвежьих когтей…
На следующую ночь посадили двух охотников на крышу сарая. Медведь пришёл под утро, но охотники побоялись стрелять, так близко он был от них. Черной тенью, хищник прошёл по двору, учуял людей и исчез. Думаю охотникам всю ночь виделась большая свиная голова изрезанная медвежьими когтями и когда он сам появился, они, как говорят спортсмены, «перегорели» и не захотели тревожить зверя…Так этот медведь и ушёл в тайгу, безнаказанным…
Из своего опыта знаю, что медведь, когда надо, ходит очень тихо, подкрадывается незаметно, и мне кажется, надо уж совсем не обладать воображением, чтобы его, Хозяина тайги, не бояться…
В связи с этим хочу напомнить некоторые факты из истории сосуществования медведей и человека…
В Северной Америке, в штате Колорадо, ещё сто с небольшим лет назад был известен страшный медведь – гризли, хищник, которого панически боялась вся округа. На протяжении своей длинной жизни, этот медведь известный под кличкой Старый Мозес, в общей сложности убил более пятисот голов рогатого скота и пятерых охотников, пытавшихся выследит и застрелить его. Этот гризли был убит в 1904 – м году…
В истории России, тоже отмечали противостояние медведей первопроходцам, в Сибири и на Дальнем Востоке. Жители небольших деревень и заимок, часто жаловались начальству на невозможность держать и разводить скот, в отдалённых районах тайги…
Медведи тогда , часто нападали и на невооружённых крестьян, заставляя в страхе покидать освоенные уже участки тайги…
Медведь, по моим наблюдениям, чует и слышит человека издалека. Иногда, он уходит в сторону неслышно. Иногда , когда сердится, трещит ветками или рычит. Когда собирается напасть, то не предупреждает, а скрадывает. Когда нападает, кажется стесняется своей агрессивности, мотает головой и прячет глаза, глядя не прямо на человека, а как бы в сторону…
С этим связано несколько воспоминаний… Вот одно из них…
В Кировской области, я попал в лаячий питомник, где, для притравки собак, и чтобы они привыкали к запаху медведя со щенячества, держали в клетке молодого медведя. Ему было год и был он величиной с крупного ньюфаундленда. Я стоял рядом с клеткой и наблюдал за ним. Медведь, старательно отводил глаза и вдруг, резко протянул сквозь решетку правую лапу , пытаясь захватить меня когтями. Я от неожиданности опешил, а медведь уже не отводя взгляда и не скрывая своей неприязни, смотрел на меня в упор, злым взглядом…
Какова же тогда нелюбовь и агрессивность взрослых зверей – думал я, наблюдая за сердитым разочарованием молодого медведя не сумевшего меня достать…
… Однажды, уже в Сибири, в жаркий, весенний день, я бродя по тайге в поисках камеди, лиственничного, застывшего сока, который тогда принимали в заготовительных конторах, за приличные деньги, поднялся на гриву, и прошёл несколько шагов в сторону ельника, зеленеющего непроходимой чащей впереди. Вдруг из этой чащи донеслось короткое, оглушительное рявканье. Впечатление было, словно пучок берёзовых лучин с треском сломали. Я потоптался на месте, и хотя со мной было ружьё, благоразумно, «дал задний ход» и спустился по склону назад, откуда пришёл…
Я научился различать в тайге опасные и неопасные звуки. Тут конечно нужен большой опыт. Проходя по медвежьим местам, я слыша треск или шум упавшего дерева не пугался, а иногда, услышав тихий щёлк в ельнике, останавливался, озирался и шёл медленно, вглядываясь в каждый пенёк вокруг. И не удивлялся, видя на грязной дороге, след медведя - совсем свежий…
В тайге у медведя нет соперников, хотя и быстроногие её обитатели, не очень боятся бурого мишку. В тайге, в вершине Муякана, на севере Бурятии, я однажды увидел интересное явление…
На слиянии широкой болотистой пади и речной долины, на солнцепёке, на бугре, стояла толстая одинокая сосна, которая служила заметным ориентиром, не только для охотников. Подойдя ближе, я заметил несколько звериных троп, встречающихся под этим деревом. Кора сосны была покрыта снизу, до уровня человеческого роста, трещинами и царапинами, из которых сочились капли смолы к которым прилипли много, разного цвета волос и волосков. Я пригляделся и понял, что совсем недавно, об эту сосну тёрся боками и рогами олень – изюбрь, отмечая своё присутствие здесь… Человек в таких случаях вырезает ножичком - «здесь был…» – следуют инициалы или имя…
Но самое забавное, что чуть пониже волосков из шкуры оленя, были видны коричневые медвежьи, который тоже «отметился» здесь… Более того. На стволе сосны были отчётливо видны следы когтей молодого медведя, которые цепочкой поднимались к вершине дерева…
Медведь не только отметился, но и решил обозреть окрестности с высоты этой природной «наблюдательной» вышки…
Светило яркое солнце, пахло сосновой смолой и разогретым «свиным» багульником. Вокруг расстилалась зелёная лесистая долина, со всех сторон окруженная величественными хребтами, с серо – чёрными многометровой высоты скалами, на вершинах… Тишина и покой природы, были разлиты вокруг. Не мир противостояния и яростного преследования, вдруг предстал передо мной, но мир доброго соседства и сосуществования… И это чрезвычайно меня обрадовало…
Но вернёмся к нашей теме о солонцах и сидьбах…
Уместно будет напомнить читателям как выглядит и как строить то, что я называю сидьбой, а в других случаях называют скрадком. В тайге иногда можно видеть эти сооружения в скрытых от глаз зверя и человека, местах. Чаще всего – это сидьбы на солонцах, то есть там где зверь грызёт или лижет соль. На солонец ходят многие звери: лось, олени, кабаны, медведи и прочая мелочь, вроде зайцев и белок.
Солонцы бывают естественные и искусственны - засоленные человеком. Это удобное место для подкарауливания зверей, как на самом солонце, так и на тропах, ведущих к нему…
В одном из моих походов, на диком, безлюдном берегу Байкала, метрах в десяти от обрыва к воде, я встретил очень посещаемый оленями искусственный солонец, где земля была выедена на глубину в метр и глубже. И олени протиснувшись в яму, становились на колени, чтобы опустив голову вниз, лизать или грызть солёную землю. Сидьба была сделана на скорую руку и состояла из толстых лиственничных веток уложенных на прибитые к сосновым стволам перекладины, на высоте метров четырёх. Сидьбу было видно «на просвет» и потому сидеть там, надо было тихо и неподвижно, Изюбрь-зверь чуткий и очень хорошо видящий. Думаю, что видящий лучше человека в несколько раз. Стоит ему заметить шевеление на сидьбе и на солонец он уже не придёт. Напрасно намучаетесь всю ночь, которая холодна в тайге, даже летом. Мой печальный опыт сидения - тому подтверждение…
… Мой знакомый, замечательный охотовед и охотник, Александр Владимирович Комаров, как то рассказывал мне, что путешествуя на плоту по верхней Лене, выше Качуга, увидел выскочивших словно из под земли оленей, прямо на берегу. Когда он причалил и пошёл смотреть, откуда они появились, то увидел там , в склоне, глубокие ямы естественного солонца, выеденные оленями, за многие десятилетия, если не столетия. Глубина этих ям была такова, что скрывала оленей с головой… Надо отметить, что места эти, одни из самых диких в Прибайкалье и вообще в Сибири…
Очень часто, в тайге, недалеко от базовых охотничьих угодий, делают большой солонец, на который в нужное время ходят за мясом , как в продуктовую лавку…
Как же сделать искусственный солонец?
Для этого, забивают рассыпную, или заливают разведённую в горячей воде соль, под большой пень. Со временем звери, которые быстро находят солонец, выгрызают вокруг и под корнями несколько кубометров земли. Корни и пенёк вылезают наружу и торчат над поверхностью на полметра а иногда и выше. Под пнём добывать или лизать соль неудобно и потому зверь надолго остаётся на солонце, чем и пользуется охотник, прячущийся в скрадке.
К такому солонцу ведут набитые, торные тропы со всех сторон леса. Хозяин солонца не раз бывавший на нём, уже знает направления с которых идут к солонцу звери и в сидьбе делает прорезь в стенке, для стрельбы, в направлении солонца и главных троп к нему. Опытные охотники делают сидьбу из досок, завозя их, насколько можно близко на машине или на тракторе, а потом даже заносят на себе, если надо. Все труды, конечно окупаются со временем…
Если сидьба хорошая, то уставший охотник дремлет удобно устроившись, лёжа прикрывшись одеялом или старой шубой. Когда зверь придёт и начнет лизать или грызть землю, даже крепко спящий человек услышит это. Если зверь пуганный, он крадётся к солонцу, почти неслышно, долго стоит в чаще, нюхает воздух и слушает. Но в хорошо сделанном скрадке человек редко ворочается, ему удобно, да и звуки из закрытого пространства не выходят. Если начинается дождь, то охотник защищён от воды, пребывая в сухости и довольстве…
И наоборот. Если скрадок сделан, как попало, крыши нет или она протекает, то процент удачных охот очень невелик, даже если вы Мастер, и знаете много об охоте на солонцах…
Не так давно, я был на солонце в районе села Голоустное, и придя на место увидел, что из скрадка свисает рукав старой куртки, с красной подкладкой, заметной при любом несильном ветре. Естественно, на солонце под скрадком, я не нашёл ни одного следочка. Звери пугаясь красной тряпки не ходили сюда уже несколько месяцев…
Если у вас нет времени, или вы в этой местности проходом, но нашли хороший солонец, можно быстро, но удобно устроиться в ветках деревьев или просто у ствола,сколотив или связав(если нет гвоздей)невысокую лестницу с площадкой для сиденья наверху. Ставить такую лестницу надо подальше от солонца, вдоль прогалины. Тогда вы видите весь солонец. В этом случае надо садиться на него пораньше, в надежде, что зверь придёт засветло… Тут процент удачи тоже невелик.
Такие же сидьбы или лестницы делают на овсах, или на зеленях, куда выходят и медведи, и лоси, и кабаны. На берегу заросших, таёжных болот или озеринок, часто на открытых местах, прислонённые к одиночным деревьям, находил я такие лестницы сидьбы, сделанные охотниками, для скрадывания лосей и косуль, выходящих к этим, болотинам, есть корни болотных растений. Звери приходят в сумерки, видно их на открытых местах далеко, да и сидеть на обдуваемых ветерком сидьбах приятно…
Есть ещё скрадки у ям, в которых кабаны в летние жары купаются в грязи, защищаясь от кровососущих. Такие ямы напоминают солонцы, но наполнены, размешанной копытами кабанов, глинистой почвой. Звери залезают в эту грязь, «купаются» в ней и забив шерсть, обсохнув, словно покрываются грязевым «щитом»…
Совсем недавно я узнал, наблюдая за жизнью благородных оленей в Ричмонд – парке, в Лондоне, что они тоже делают грязевые ванны, и купаются в них, во время линьки и во время гона…
Удобны такие лестницы и у нор барсука, лисицы или даже волка. Но это уже совет для «юннатов», которые хотят больше наблюдать, чем стрелять. Можно это посоветовать и фотографам. Я жалею, что не установил такой лестницы у одной из найденных мною, ещё по осени, берлог. Я бы мог не только наблюдать скрытые от человеческих глаз подробности жизни медведей, но и фотографировать и даже снимать на киноплёнку. Могли бы получиться уникальные кадры.
Это я могу посоветовать и не охотникам, кто не хочет убивать зверя, а вот запечатлеть его, «для потомства» было бы и любопытно, и даже денежно. Думаю, что для просвещённого лесовика возможно насобирать материал на научную работу - о жизни в природе бурого медведя до сих пор очень мало достоверных фактов…
В Сибири, раньше, для скрадка, часто делали сруб. То есть рубили топором и пилой сруб, высотой где-то около метра и делали смотровую щель для наблюдения и стрельбы. Но это так же неудобно, и так же заметно, как просто на земле, а кроме того ещё и страшно, если вы знаете, что иногда на солонце бывает медведь. Скрадки на земле всегда «страшнее» и потому менее привлекательны…Охотники же, иногда садятся прямо на землю, в удобном месте, но удачи тут ждать трудно – скорее всего, зверь вас учует или услышит…
… На чужие солонцы без разрешения хозяев садиться нельзя. По таёжным законам, раньше хозяин мог вас и убить прямо в сидьбе. Что и делали нередко, плохие люди. Сегодня тоже могут «кокнуть», так как закон сегодня не писан. Но думаю, что это исключения. Однако стыда не оберёшься, да и настроение надолго будет испорчено, если хозяин или хозяева найдут вас в сидьбе и выгонят с бранью и угрозами. С моими знакомыми это бывало…
Сидьбы бывают и около кормушек для зверей и птиц. Я был в Эльзасе, во Франции и нашёл в тамошних лесах скрадки охотничьи. Как - то вечером, в районе скрадка, я слышал выстрел. Там же, за день до этого, я видел вечером косулю, которая, наверное шла к кормушке. Надо думать, француз-охотник её подкараулил…
В Вогезах, в густых горных хвойных лесах я видел набитые копытными тропы на водопой. Неподалёку тоже была сидьба, из которой удобно было стрелять кабанов и оленей…
На солонцы начинают ходить весной после стаивания снега, хотя на естественные, звери заглядывают и зимой. Изюбри во времена, когда у них растут драгоценные рога – панты, часто посещают солонцы, но очень осторожны и приходят как правило засветло. Я сам вспугивал, такого быка от солонца, за два часа до темноты, ещё при высоком солнце.
… Мой приятель, как-то добыл рогача за пятнадцать минут. Пришёл на солонец, на высокой крутой гриве, поднявшись в горку по тропе. Только сел в скрадок – сруб , прибегает пантач. Приятель выстрелил в него и попал, ещё не на солонце, а метрах в пятнадцати, на подходе. Попал удачно, застрелил на повал и отрубив панты, сбегал в зимовье, в километре от солонца, позвал напарника разделывать добычу...
Я потом участвовал в выносе мяса, и получил бутылку самодельного пантокрина, которым и поддерживал жизненную энергию весь следующий год. Приятель, держал в зимовье мясорубку и прокрутив ещё мягкие, в бархатистой коже, рога, залил образовавшуюся кашицу спиртом в ту же ночь... Пантокрин был замечательный. Я весь год скакал по лесам и долам, как молодой олень…
Но возвратимся к теме походов…
Работал я тогда в университете в одиночку, выдавал за половину недели, ночуя на работе, нужную нашим физикам порцию жидкого азота, на хитрой машине по сжижению газа из воздуха, а вторую часть недели был свободен. И часто, в четверг, уходил в лес, чтобы возвратиться в воскресенье…
К тому времени я завёл себе собаку по кличке Саян, и как мог натаскивал её в этих походах. Как - то по весне, добыли мы с Саяном лося в Скипидарских лесах и я себя зауважал. Но к тому времени я действительно чему - то научился и хорошо узнал леса в округе до сорока километров. Я мог ночью, по звёздам выйти в нужное мне место, знал расположение зимовий в этой округе, и ночевать приходил в то, которое оказалось ближе всего ко мне, на закате солнца…
Попадал и в неприятные передряги…Проваливался под лёд на реках, и в болота зимой, отогревался у ночных костров, замерзал в сорока градусные морозы, вынужденный ходить весь день, чтобы не останавливаться и не поморозить себе ноги в резиновых сапогах - единственной обуви, которая подходила к нашим болотистым лесам…
… Расскажу один памятный случай…
Мы с братцами, втроём пошли в ноябре на Курму – залив ангарского водохранилищу, километрах в сорока от Байкала. Шли по берегу малого залива, а когда вышли к водохранилищу, на котором посередине ещё плескалась открытая вода, я решил попробовать прочность берегового льда и рассматривая дно, сквозь прозрачный лёд увлёкся, зашёл слишком далеко и неожиданно провалился по грудь в ледяную воду. Икая от холода и ломая лёд перед собой с помощью ружья, я выбрался на берег, под неодобрительные возгласы братьев.
Мороз с утра был градусов двадцать и мокрая одежда на глазах стала покрываться ледяным панцирем. Братья, разожгли костёр, заставляя меня бегать вокруг, кругами, чтобы не «околеть», достали из рюкзаков запасные вещи и спасли меня от неминуемого обморожения…
… Самое время рассказать о лесной одежде и обуви…
Зимой в морозы надо одевать тонкую футболку на тело, но с длинными рукавами. Сверху какую – нибудь сатиновую мягкую рубашку с длинным же рукавом. Под суконные брюки, какое –нибудь спортивное трико, размером больше, чем ваш, чтобы не мешало при ходьбе. Если нет суконных брюк, то шерстяные. И совсем уж плохо – брезентовые. Они быстро намокают и замерзают, становятся как ледяные трубы, стучат и шумят при ходьбе.
На ноги лучше всего клеенные резиновые сапоги. Они легче, теплее, гнуться в стопе и потому меньше устаешь на ходу. Сверху, на голяшки сапог надо опускать штанины брюк, чтобы снег не попадал через верх, внутрь…
Поверх рубашки желателен тёплый свитер, тоже шерстяной. Или ватная, лёгкая душегрейка, а уж потом куртка из сукна, или традиционный сибирско-зэковский ватник, тоже размером больше чем обычно. При ходьбе он не мешает дышать, а в зимовье может служить одеялом, на нарах. Если скрючиться, то можно спрятаться под него целиком… На голову я много раньше воинов в Чечне, приспособил лыжную само вязанную шапочку с длинными полями. Если холодно - надвигаешь их на уши.
По цвету, лучше если одежда тёмно-коричневая, тёмно-серая или неопределённо чёрная… Я один раз в декабре на закате солнца, на широкой болотине, встретил стаю волков. Первый волк, матёрый, остановился посередине болота и долго глядел в мою сторону. Расстояние было метров сто, сто двадцать, я стоял на виду, но в тени от высокого берега болота. Одет я был как всегда, с рюкзаком за спиной, но он у меня был так грязен от лесных походов и ночёвок у костров, что в глаза не бросался. Волк наконец тронулся с места, приняв меня за корягу…
Надо помнить, что на ходу, даже легко одетому, трудно замёрзнуть если нет ветра. Главное не вспотеть и не промочить одежду потом. Влажная одежда начинает холодить, а если и ветер случиться, тогда надо прятаться в сосняках или ельниках, где ветер не может пробиться сквозь чащу…
Да! Чуть не забыл! На руки обязательно нужны меховые варежки с суконным покрытием, просторные, чтобы легко можно было скинуть и одеть назад. Руки самая уязвимая часть тела в мороз. Ружьё постоянно держишь за ремень, а второй рукой размахиваешь на ходу, для равновесия. При ветре, варежкой можно прикрыть «хозяйство», чтобы не отморозить самую важную часть мужского тела…
Обеденный костёр, надо разводить где-нибудь в затишье, в сосняках, в которых полно сухих дров. Для сиденья и кострища, лучше снег разгрести до земли Под зад можно подложить полупустой рюкзак и если костёр хороший, то и варежки. Воду для чая можно топить из снега. Но конечно, если неподалёку есть незамерзающий ключик, лучше воды набрать - чай вкуснее.
Для «заправки» чая, я всегда носил с собой веточки дикой смородины. Она дает вкус и аромат и очищает воду. При случае я всегда наломаю веток смородины, где - нибудь на берегу глубокого ручья и заложу в нагрудный карман, чтобы меньше мялись и не мешали при ходьбе…
… Зимой обязательно иметь несколько кусочков бересты в кармане рюкзака и в карманах ватника или энцефалитки. Помогает быстро и без хлопот развести огонь и в костре и в зимовье, в печке. Хороши для растопки, нижние сухие веточки ёлок, и щепа от лиственничных пеньков…
Спички обязательно иметь в полиэтилене, в рюкзаке и в кармане куртки, тоже верхнем, чтобы не помять и не повредить «чиркалку» (боковую сторону коробки с серной дорожкой). Даже если провалишься в воду или болотину по пояс, спички не замокнут. В рюкзаке - это спичечный коробок, неприкосновенного запаса - НЗ. Ты можешь носить их месяц в рюкзаке, иногда проверяя сухость и сохранность…
Для ночевки и на экстренный случай надо иметь сухое шерстяное бельё с длинными рукавами и может быть свитер. В зимовье лучше менять бельё, когда внутри нагреется. Тело в чистом, свежем белье лучше отдыхает…
В каждом походе надо иметь с собой небольшой хорошо насаженный топор, с достаточной длины ручкой. Никакие коротенькие лёгкие «туристические» топорики не подходят. Это для баловства…
На лезвие обязательно чехол брезентовый. Я всегда одевал простую брезентовую верхонку, и обвязывал верёвочкой сверху. Надо иметь в кармане рюкзака брусочек- точило, которым изредка править лезвие. При остром, удобном топоре экономишь много сил и энергии. И главное, в случае экстренной ночёвки в лесу можно наготовит с вечера достаточное количество дров на всю ночь…
Ночной костёр, нужно разводить, если есть возможность, где-нибудь в низинке. Меньше задувает ветром, и костёр менее заметен. Дрова лучше сосновые, лиственничные… Еловые сильно стреляют искрами и потому во сне можно загореться. Осина – плохие дрова, потому что быстро сгорают и дают мало тепла. Берёза наоборот выделяет много тепло – калорий и потому, сверху, на большой костёр можно накладывать берёзовых дров, для долгого и тёплого горения…
Надо быть у костра осторожным…
Знаю историю, когда деревенские мужики, ночуя у костра , в подпитии, в ватных брюках, загорелись, и долго не могли понять почему жжёт в самом интересном месте. Потушили наконец сообща, но получили сильные ожоги...
Я в своих весенне – осенних походах, когда температура по ночам минус пять - десять, научился делать «стенки» - клал на землю перед костром два брёвнышка, одно на другое, и покрывался со спины куском полиэтилена. Не задувает ветерком в спину и пространство между спиной и стенкой нагревается и держит тепло. Ложился к костру лицом и спал изредка взглядывая на костёр, поправляя его. А если надо, то подкладывал дровец, лежащих в поленнице рядом, под рукой…
Под утро, на рассвете, бывает особенно холодно, и непреодолимо хочется спать, а костёр не горит, а тлеет. В этом случае, лучше встать, развести костёр побольше и потом лечь снова. Тогда можно ещё хорошо поспать…
Вспоминаю замечательные места и походы в вершину речки Бурдугуз. Это было всегда осенью, во время изюбриного рёва. Я добирался на автобусе из города до посёлка Бурдугуз, где жил мой приятель, егерь. Иногда я ночевал у него, иногда, если дело было утром, отправлялся сразу в лес. Ходу, до красивых покосных долин, в вершине речки, было километров двадцать пять - тридцать… Идти всегда было приятно - не жарко и кругом буйство осеннего разноцветья. Идёшь и любуешься: то красной рябиной, так отчётливо заметной издалека, на жёлтом фоне изящных удлинённых листиков, то мрачно зелёным колером кедровых зарослей в скрытной низинке излучины речки, то вдруг открывающиеся просторы речной долины, видимой в прогалы леса…
Останавливался я на ночевку, всегда на луговинке, окружённой густым кустарником. Вечерами было тепло, закаты ясные, ночное небо звёздным…
Тем холоднее было по утрам… Я в спальнике ворочался всю вторую половину ночи, а на рассвете не выдержав вылезал, разводил большой костёр, кипятил чай и через силу позавтракав отправлялся на «охоту». На зелёной отаве лежал слой инея, белея отчётливо, в низинах. Ягоды брусники промерзали насквозь и казалось звенели колокольчиками, а во рту долго не таяли, обжигая язык льдистым холодком. Меня знобило после недосыпа, но всё пропадало, отходило в сторону, стоило в первый раз услышать отчётливый и гулкий, отдающийся в распадках рёв быка – изюбря, на соседнем склоне долины… Тогда начиналась гонка, тщетные попытки перехватить сердитого, но осторожного зверя. Да и утром рёв скоро заканчивается…
Почти всегда, на восходе солнца, бык переставал отвечать на мои неумелые, ненатуральные призывы и я возвращался к месту стоянки, любуясь ясным утром, и далёкими просторами притихшей тайги. На черёмухе, растущей по краям покосов, мёрзлые, чёрные ягоды, с меткой туманного инея на обратной к солнцу стороне, видны были на фоне синего неба, множеством чёрных многоточий. И я срывал их озябшими пальцами и ел, беспечно выплёвывая косточки на ходу. Морозная ночь казалась приснившимся кошмаром…И это осенью, когда до первого снега ещё далеко. А каково же тогда весной?…
… В тайге, в одиночных походах не бывает мелочей. Силы надо беречь и стараться высыпаться, иначе днём будешь себя чувствовать как сонная муха…
Дров надо с вечера, как я уже говорил, готовить с запасом.
Однажды, я взял на глухариный ток свою жену. Я не спал предыдущую ночь и потому уснул во вторую ночь, после жаркого душного дня, как убитый...
Проснулся, среди ночи, оттого, что вокруг шумит и свистит ветер и меня тормошит испуганная жена. Костёр задуло, брезент полога сорвало с колышка, и буря пыталась его с хлопаньем унести во тьму. Вдобавок, начался снег. Дрова кончились и я, чертыхаясь и зевая во весь рот, в темноте, стал рубить лиственничный пенёк, который никак не поддавался. Кое- как я развёл большой костёр, вскипятил чай и только тогда жена немного успокоилась. Но ходить со мною в лес после этого случая, она наотрез отказывалась…
Был и другой, более опасный случай…
Как-то осенью, мы с старшим братом решили сходить в лес на два дня. С утра стояла мрачная погода, а когда мы вышли за город, начался дождь. Часа через два, дождь перешёл, в первый в тот год снег, поднялся сильный ветер. Влажный снег облеплял ветки и под его тяжестью они начали с треском ломаться. Мы быстро промокли и Гена уже несколько раз выжимал свои кожаные перчатки...
Неожиданно быстро спустились сумерки. Снег валил не переставая и мы скользили на грязной дороге, как на коньках. Идти до избушки, в которой мы собирались ночевать было далеко; мы начали уставать, но останавливаться где попало, тоже не хотелось. Однако продолжать путь было опасно, потому что тяжёлые ветки, ломаясь, падали на дорогу то впереди, то позади, то сбоку, и могли случайно задеть нас... Наконец решились…
Сойдя на обочину, мы нашли несколько обгорелых лиственничных пеньков, расколотили их топорами и устроившись под толстым деревом, прикрывающим нас от ветра, развели костёр и вскипятили чай. Над головами закрепили вплотную к стволу, небольшой кусок полиэтилена, под наклоном…
Поели, отдохнули, но снег продолжался и мы решили ночевать. В два топора нарубили смолистых лиственничных дров, сделав небольшую поленницу под нашим деревом, поправили над головой кусок полиэтилена и прижавшись спинами к стволу стали ждать…
Ночь тянулась бесконечно… К утру навалило снегу по колено. Многие деревья сломались под его тяжестью, а берёзы согнуло дугой…
Наступивший рассвет открыл нам картину лесного разгрома. Около полуметра снега покрывало все на земле, придавив под собой и поваленные деревья и обломанные ветки. Это только кажется, что снег лёгкий и пушистый. Влажный снег обладает необычайной разрушительной силой, сравнимой с неудержимой стихией воды…
Мы хвалили себя за предусмотрительность, что во время и в хорошем месте остановились на ночлег. Мы конечно не спали, а дремали несколько времени, а в остальные длинные ночные часы сидели, пили крепкий чай и разговаривали.
И все-таки, вдвоём намного легче, чем одному и потому, утром, как ни в чём не бывало, мы утопая в снегу по колено двинулись дальше, на Курму. Там на речке Хея, я подстрелил двух уток и мы сварили себе вкусный суп, сделали балаган и разведя большой костёр, ночевали с большим комфортом…
… Несколько раз костёр спасал меня от смертельного замерзания. Последний раз это случилось в безобидной ситуации, осенью, в лесах под Тосно, в Ленинградской области.
Я пошёл в лес, после большего перерыва, утратив тренированность и автоматизм навыков и лесных привычек….
Стоял тёплый солнечный денёк. Доехав до Тосно на электричке, я пересел на автобус, доехал до садоводства, и двинул по прямой в сторону Федосово, деревни, в которой я мог остановиться в доме знакомых. До неё было километров тридцать. По пути я заглянул в лесок, граничащий с просторными заброшенными полями, и нашёл барсучьи норы , со следами живущих там барсуков. Пока я осматривал следы, примеривался, где я могу сесть караулить барсуков, время придвинулось к вечеру, и солнце описав дугу
опустилось в серые облака...
Пройдя ещё несколько километров, я остановился на краю полусухих болот, увидев на ходу сосёнку с ободранной, лосиными рогами, корой… Сбросив рюкзак под берёзу, я пошёл посмотреть окрестности «на предмет» лосей, у которых ещё гон не закончился. Пройдя по однообразному болоту несколько километров, вышел вдруг на незнакомую сосновую гриву...
К тому времени из тёмных туч, посыпался мелкий снежок с дождичком. Отряхиваясь на ходу, я заспешил, заторопился, отыскивая знакомые места, где оставил рюкзак.
Но неожиданно, под ноги попала незнакомая прямая дорога, по которой я никогда прежде не ходил. Дождь становился всё сильнее. Заметно потемнело, и я крутя головой влево и вправо, почти побежал, тщетно пытаясь разобраться, где нахожусь. Одежда намокла и руки стали коченеть, и на ходу я стал хлопать в ладоши пытаясь восстановить кровоток в деревенеющих пальцах. Когда стемнело, при последнем свете мрачного дня, наконец выбежал на знакомую дорогу, и оказалось, что я, незаметно ушёл от места, где под берёзой лежал мой рюкзак, километров на пять…
В темноте идти было опасно, и я, то падал поскользнувшись, то натыкался лицом на ветки Дорога была непроезжей и сильно заросла. Я включил фонарик и посвечивая по временам перед собой, тяжело дыша от усталости, почти побежал в нужную сторону…
Когда я пробирался через мокрую, кочковатую болотину, фонарик погас, исчерпав энергию батареек. Меня, от влажной холодящей тело одежды, трясла крупная дрожь озноба; несколько раз, провалившись в болотные лужи, я набрал полные сапоги воды, но это уже было неважно, да и казалось, что времени нет даже для того, чтобы переобуться и вылить воду. Всхлипывая и матерясь, я через два шага на третий падал в мокрую болотину, и старался только защитить лицо от торчащих навстречу глазам, сучков.
… Дождливая тьма окружала меня со всех сторон. Я не мог и не хотел остановиться. Кругом было болото, к тому же промокшее от холодного дождя насквозь, и я знал, что до рюкзака осталось каких нибудь полкилометра. Может быть, остановись я под деревом, я бы не замёрз, но мне в тот момент казалось , что это будет моя последняя в жизни остановка, в последнем походе…
Наконец я добрался до нужного места, нашёл рюкзак, достал из кармана спички в полиэтилене и стал разводить костёр…
Дождь лил как из ведра. Пальцы закоченели и не могли удержать спичку. Достав из кармана рюкзака свёрток бересты, я торопясь наломал, веточек с соседней ели, снизу ствола, собрал их негнущимися пальцами в пучок, положил сверху на бересту и прикрывая растопку от дождя своей спиной, стал чиркать спички…
Одна за одной они гасли так и не успев разгореться…
На пятнадцатый или двадцатый раз мне наконец, удалось поджечь бересту. Вспыхнул жёлто - красный огонёк пламени, поднялась в воздух струйка дыма. Дрожа всем телом от холода и возбуждения, я по одной веточке, подкладывал их в костерок, сверху, пока огонёк укрепился. После, метнулся к спасительному сосновому пеньку, выломал из него несколько смолистых коряжин и положил на огонь. Чёрный смолистый дым поднялся вверх, ударил мне в лицо едкой теплотой и заставил закашляться и выдавил из глаз слёзы… Потом появилось высокое сильное пламя…
Через час, я сидел у большого костра, жарил и ел вкуснющие шашлыки из свиного мяса, которое купил перед походом на рынке, и про себя, с улыбкой рассуждал о превратностях таёжной жизни…
Судьба периодически устраивает нам проверки - ловушки на выживание и потому в лесу надо быть ко всему готовым…
Тут уместно упомянуть о приметах…
Конечно главная примета для охотника – это костёр и дым от костра. Если он крутит или мечется из стороны в сторону по низу, значит дело идёт к перемене погоды, к дождю или снегу. Если дыма немного и пламя, стоит над костром столбиком - ночь будет чистая и холодная…
Если к вечеру потеплеет, вместо того, чтобы похолодать, как в хорошую погоду – быть перемене, с ясной на дождливую или снежную. Ещё одна интересная примета – улучшение слышимости. Если вечером, вы вдруг замечаете, что слышите переливы речных струй в дальней низинке - значит быть непогоде…
Весной, часто днём бывает ясно и жарко, почти как летом. Говорят – печёт. Почти всегда к вечеру или ночью, поднимется сильнейший ветер. Я его называю «бурелом».
...Однажды, в долине реки Каи, километрах в двадцати пяти от города, меня застал такой «бурелом», в лесу. Поднялся внезапный ветер, тучи жёлтой пыли, принесло со стороны города. Потом ветер за несколько минут, сделался прохладным и ударил, по вершинам деревьев, упругой волной. Лес затрещал, зашатались и с гулом стали падать на землю вековые деревья, стоящие отдельно, страшно выворачивая наружу, из земли узловатые корни.
Гул и свист ветра, прерывался шумом падающих и стуком ударяющихся со всего маху о землю, толстых стволов...
Я побежал по лесной дороге в сторону недалёких покосов, «прядая ушами» и озираясь, как испуганный заяц. На моих глазах, ветер отломил многометровую вершину громадной лиственницы и по дуге швырнул её вниз. Она с гулом ударилась о землю в пятидесяти шагах от меня.
Я невольно вздрогнул, ненадолго остановился озираясь и побежал вперёд ещё быстрее... На землю полетели толстые ветки и сучья, любой из которых мог разбить мне голову, попади он в меня… Наконец, я выскочил на луговину, присел на середине и перевёл дыхание…
Когда ветер через час стих, я пошёл дальше и в одном месте тропу, перегородил упавший ствол лиственницы, высотой метров в сорок и толщиной в два обхвата. Я до этого часто читал о лесовиках погибающих во время такого внезапного урагана. В тот раз, я сам увидел как это опасно…
Зимой, после снега, всегда наступает мороз. Однажды, я выходил из тайги вечером, после снегопада и продираясь через мелкий сосняк, обсыпал себя с ног до головы свежевыпавшим снежком. Одет я был в брезентовые брюки и энцефалитку, поверх свитера и рубашки. От внутреннего тепла, этот снег вскоре растаял на мне. Брезент промок, и смёрзся в хрустящие и стучащие на ходу ледяные доспехи. Я едва дошёл до деревни, в которой стоял летняя дача брата. Торопясь, я, растопив промороженную печку поставил варить суп и чай и только после ужина, немного согрелся.
Уже после полуночи, я кое – как заснул угревшись под тёплым боком печки...
Из той ночи, помню блестящую, серебряную луну, на тёмном небе, в тот морозный, трескучий вечер и мою собаку, Жучка, который на время отлучившись, привёл к дому своего нового дружка — крупную молодую собаку, убежавшую из деревни…

















Несчастные случаи.

…Когда я начинал ходить в лес, я был молод и силён как бык и потому мог например ходить ночами, как днём - служба в армии приучила меня не спать ночами и отсыпаться днём. В лесу такой распорядок очень удобен. Звери по настоящему живут и кормятся ночами, а днями отлёживаются, прячутся в чащобе, в трудно доступных местах.
Если ты хочешь стать натуралистом, тебе обязательно надо научиться вставать до света, уходя в дневной поход на рассвете и выходить из леса, к бивуаку, уже в ночной темноте.
Но хочу подчеркнуть очень важную особенность лесных походов. Необходимо не бояться темноты, когда ты один в лесу или в тайге. А это не так просто. В каждом человеке сидит первичный, инстинктивный страх неведомой опасности, который для большинства ассоциируется с темнотой.
И бывает очень трудно уговорить инстинкт, «не беспокоиться», когда всё естество вопит о надвигающейся опасности. В темноте нам может, чёрт- те что померещиться. А уж спутать заблудившуюся корову с медведем или лосем ничего не стоит. Сколько невинных жертв этого страха погибло на любительских охотах от выстрелов, совсем и не новичков охотников…
Поэтому надо взять за правило, никогда не стрелять на звук или по плохо видимой цели. Вы можете так, случайно, убить даже вашего напарника, что иногда и случается в любительских охотах.
Поэтому еще, я, не люблю бывать в пригородных лесах или на коллективных охотах. Чувствуешь себя иногда, как ходячая мишень в просторном тире, словно на поводке у случая, и для меня, намного беспокойнее, ночевать в пригородных лесах, чем даже в одиночку, в самой глухой тайге…
Бывают в тайге и трагические ситуации…
Однажды, зимой, в тридцатиградусный мороз, я пришёл в зимовье ночью. Топор был плохо насажен, и когда я рубил дрова для печки, он слетел с топорища, зарылся в снег и мне пришлось долго шарить голыми руками в сугробе, пока он нашёлся. Войдя в зимовье, где уже топилась печка и горела свеча, я стал неаккуратно насаживать топор назад, на топорище. Топор никак не «одевался» на деревяшку и я, в раздражении, стукнул посильнее. Острый кусок металла, вдруг соскользнул с ручки и ударил острым лезвием по предплечью. Появилась кровь и капая крупными каплями в начале, потом полилась ручейком на пол. Мне показалось даже, что я перерубил вену…
«Только этого не хватало – думал я, тревожно озираясь и оценивая ситуацию, представляя возвращение в город, через заснеженную таёжную стужу - я ведь могу кровью истечь».
Я засуетился… Достав белый маскхалат, порвал куртку на узкие полоски в форме бинта и туго перевязал предплечье. Через какое-то время кровь перестала идти и я облегчённо вздыхая, лёг на нары и вскоре заснул, в нагревшемся уже зимовье…
Наутро, я развязал руку, промыл рану и оказалось что вена цела и только сверху был широкий, крупный порез. Представляя, что было бы если бы вена была перерублена, я невольно поёживался…
О другой страшной истории я читал давным давно в охотничьем журнале…
На Севере, в оленеводческом районе, охотник заезжал на промысел, на оленях. Переезжая речку, упряжка провалилась под лёд вместе с седоком. Кое - как выбравшись на берег, покрывшийся льдом охотник, погнал оленей к зимовью. Уже на отмороженных ногах он развёл огонь в печке и отогрелся, спасся, от казалось неминуемой смерти, но ноги отморозил. Началась гангрена...
Понимая, что умирает, охотник напился спирту и стал делать сам себе ампутацию ступней. Отрезав гниющее мясо острым ножом, он ножовкой перепилил кости и одев сверху на раны мешки с лечебными травами, повалился без сознания на нары…
И выжил, хотя потерял обе ноги…
Я не вдаюсь в детали, которые конечно были ужасны, однако верю, что такие случаи бывают в тайге. И иногда, человек остаётся жить, ибо способности выживать у людей удивительны…
Я помню сообщения в газетах и по радио, о том, как на арктической зимовке, молодой доктор сделал сам себе операцию, по удалению аппендикса, используя ручное зеркальце…Подробности можно себе представить…
Сила человеческой воли порой потрясает...
Известный кировский охотовед и волчатник, Михаил Павлов, рассказывал мне, как он выжил в войну, тяжело раненный в боях на Северном Донце. Госпиталь был оборудован прямо в поле, на берегу реки. Павлову, молодому младшему лейтенанту тогда, сделали операцию после тяжелого ранения в грудь и в ногу и положили на землю, как всех. Когда пришёл транспорт, санитары подняли Павлова с земли и глянув за спину, он увидел, что на земле остались большие студенистые сгустки крови вытекшей из него, в прорезь на спине. Павлов говорил , что благодаря этой дырке, проделанной хирургом, кровь вытекала, из него и потому не было внутреннего заражения. «Единственно о чём жалею,- сетовал он,- что санитар ножницами перерезал сухожилия на раненной ноге и потому тяну теперь одну ногу «от бедра», как манекеньщица.»
До старости Павлов продолжал охотиться и ходил помногу километров в день…
… Сегодня, казалось бы времена подвигов и опасных приключений ушли в прошлое. Но это не так. Много людей гибнет и сегодня, в таком удобном, оборудованном и «уютном мире». Мне хочется коротко напомнить о трагических потерях за последнее время…
В июле 1990 года неподалёку от вершины Пик Ленина, на Тянь Шане, лавиной был сметён с лица земли базовый лагерь альпинистов. Погибли сорок три горно восходителя и только двоим удалось спастись. Этот лагерь существовал несколько десятков лет и казался совершенно безопасным…
В июле 1999, в одном из ущелий Швейцарии были застигнуты волной наводнения высотой в три метра четыре группы туристов неосмотрительно вышедших с базы в каньон, в плохую погоду. В результате погибли двадцать один человек и единственный спасшийся рассказывал , что громадная волна тащила с собой большие камни и брёвна и ударила по испуганным туристам, совершенно неожиданно…
Монт-Бланк, одна из высочайших вершин Альп, привлекает наибольшее количество восходителей. Ежегодно на подступах к Монт-Бланк гибнет около сотни альпинистов…
… В Иркутске чуть больше десяти лет назад, в предгорьях Восточного Саяна погибли несколько студентов Пединститута, отправившихся на майские праздники в горы и попавшие под снежную лавину…
Мой друг, горный турист и кинооператор Юра Терёхин, рассказывал мне в Питере о том, как группа горных туристов, на Кавказе, несколько лет назад, вместе со страховкой и снежником съехала в пропасть. Двое погибли, а двое получили ранения и переломы ног , так что не могли двигаться.
Одна, случайно уцелевшая туристка, в течении нескольких суток ухаживала за ними, в ожидании помощи. Только на шестой день смог прилететь вертолёт и забрал раненных и отважную спасительницу. Детали выживания были самые драматические, но о них я расскажу как – нибудь в другой раз…
Примечательная история случилась, как то осенью, в тайге, неподалёку от железной дороги из Иркутска на Байкал. В те места многие горожане ездят за ягодами и кедровым орехом…
… Двое мужчин и одна девушка, все из Академгородка, выйдя из электрички, направились в сторону малознакомого ягодника и заблудились...
Шёл непрекращающийся дождь, видимость была почти нулевая и ягодники, проплутав весь день, может быть ходя по кругу, выбились из сил и легли отдохнуть под ёлку, уже замерзая.
Температура была с небольшим плюсом, но мокрая одежда, как переносной холодильник, переохладила тела и двое мужчин к утру умерли, а женщина заставила себя подняться и идти вперёд…
Она выжила, в конце концов, проходив по тайге около суток и наткнувшись наконец на людей. Так что можно сделать вывод - не всегда в природе выживает самый физически сильный, а тот, чья воля сильнее, закалённей…
Попутно хочется сказать, что выходя в тайгу, особенно в незнакомую, надо всегда иметь компас. Замечательно, если у вас есть хотя бы схема незнакомого участка. Тогда умея пользоваться компасом можно выйти туда, куда надо и определиться, где находишься , если заблудился. Компас незаменим в плохую погоду или в туманные дни…
Я несколько лет не имел часов, жил по солнечному времени, но компас всегда был со мной в верхнем кармане энцефалитки…
Часто люди гибнут из - за собственного разгильдяйства или незнания законов и правил выживания…






















































ЛЕТНИЕ ОПАСНОСТИ.

…Но возвратимся в лес. Важную роль в таёжной жизни играют лесные избушки - зимовья. Они становятся домом и охотнику, и лесному путешественнику, на несколько дней или даже на несколько месяцев. Они бывают разных размеров и стоят в разных местах. Поэтому обладают разным количеством бытовых удобств. Иногда они уютны, теплы и расположены в красивых местах. Иногда наоборот…
Помню одно, стоящее на краю большой солнечной поляны, не далеко от таёжной речки Курминки. В нём я любил останавливаться, как зимой так и летом.
Однажды, в летние жары, я под грузом рюкзака, одетый в толстую одежду, спасающую от комаров и «кровожадных» паутов, вспотел на десять рядов, измотанный, добрел до этого зимовья и повалился на нары, обезвоженный от потения и обессиленный нервным стрессом от укусов кровососущих. Внешняя сторона моих ладоней от укусов паутов распухла и превратилась в подушечки…
Войдя в сухую прохладу лесной избушки, я сбросив рюкзак с плеч, упал на нары и забылся в тревожной полудрёме…
Через несколько часов очнувшись, заставил себя выйти, принести воды, вскипятить и попить чаю, и снова повалился спать. Так я провалялся на нарах почти сутки, и только чуть придя в себя, к следующему полудню, отправился дальше, в намеченное место…
Странно, но летом иногда, в тайге, жить тяжелее из-за жары, комаров, паутов и мошки. Лесная жизнь в это время превращается в пытку. Даже звери, днём прячутся в прохладные тенистые чащи, выходя кормиться и пастись в конце ночи, в самые тихие часы, когда кровососущих становится меньше. Иногда, по рассказам старых охотников, мошка и пауты, заедают звериных детёнышей до смерти. Каково же человеку?…






























ЗЕМНОЙ РАЙ

… Но бывают и замечательные дни и места. Например, на вершинах обдуваемых ветерком горных скал, или на широких, безлесых болотинах, в ветреный день. ..
Однажды, летом, в Ленинградской области, среди леса, я брёл усталый, отбиваясь от комаров, через густой перелесок и вдруг вышел на край широкого чистого болота. Пробравшись на его середину, я увидел множество золотистых сладко спелых ягод морошки, растущей среди мягкого и сухого мха.
Дул ровный ароматный ветерок , согнавший всех комаров в пограничные с болотом леса. Над головой светило в чистом , синем небе, ярко-золотистое, тёплое солнце. Озирая это природное великолепие, я счастливо запел какую- то радостную песню, упал на спину, на пружинящий мох и долго лежал бездумно глядя в глубину Космоса, прячущегося за небесной синевой…
«Ради таких мгновений счастья и свободы стоило жить и мучиться поисками смысла, все эти годы» - думал я, ощущая себя властителем этого первозданного Эдема…
Другой такой счастливый случай произошел, в долине Муякана. Был июль и жара - под тридцать градусов. Мошка и комары залезали даже под накомарник…
Я, решил, в этом месте, обследовать горные склоны и свернул в распадок, всторону от реки; и вскоре вышел на нерастаявшую ещё с зимы, наледь. Температура, на поверхности ровной как стол ледяной «дороги», была в районе пятнадцати – шестнадцати градусов.
Я с облегчением снял накомарник, мокрую от пота энцефалитку и пошёл вверх по наледи, дыша полной грудью и загорая, любуясь, зарослями кедровым зелёно – бархатного цвета, стланника и толстым слоем мха на камнях, окрашенного разной степени интенсивности зелёного цвета, покрывающего склоны гор, по краям ледяной «реки».
Вскоре, я вышел к небольшому перевальчику, купающемуся в солнечных лучах. Здесь лёд, прорезанный талой водой, превратился в отдельные ледяные глыбы, высотой в несколько метров и отдалённо по форме напоминающих бело - зеленоватые катера с заострёнными носами, выброшенными на скалы… Под «днищами» этих «катеров, журчали и плескались потоки прозрачно – зеленоватой воды…
Пройдя чуть вперёд, я увидел в горной котловине, изумрудно – стального цвета озерцо, с ледяными островками, плавающими по его искрящейся под солнцем поверхности… Поднявшись ещё выше, я достиг горной вершины, с которой вокруг, на много километров открывалась необъятная страна горных вершин и хребтов, громоздящаяся, под моими ногами и протянувшаяся вокруг, на все стороны света,…
Сбросив рюкзак, я разделся до трусов и осторожно ступая босыми ногами по сухой, серо- зелёной травке, насобирал сухих веточек и развёл маленький, почти бесцветный под солнцем, костерок. Набрав в котелок снега из фирнового снежника, я вскипятил чай, поел, запивая бутерброды ароматным напитком и некоторое время сидел задумавшись, поглядывая на щетинившиеся елово - кедровой тайгой, склоны малого хребтика внизу, за которым располагался посёлок строителей БАМа, с загадочным названием – Тоннельный… Чуть левее, в тайге стоял и мой домик – сейсмостанция, спрятавшийся за горкой, под северным склоном.
Я полной грудью дышал прохладным воздухом и думал о многообразии мира вокруг нас. Ещё два часа назад, в нескольких километрах отсюда, я мучился от жары и не оставляющей в покое, мошкары. А тут я загораю, как где - нибудь на черноморском побережье и уже забыл о физических мучениях, преследовавших меня внизу…
Там, на вершине, я был счастлив и горд, своей причастностью этому миру красоты и добра и чувствовал себя почти Богом, - ибо полное счастье доступно только божественным созданиям…
Бывают внезапные ощущения счастья жизни и зимой, когда вокруг зимовья воет и стонет яростный морозный ветер, несущий облака снежной крупы, а ты в окружении крепких стен, в тёплом и уютном пространстве, дремлешь, вспоминая увиденное днём и строя планы на завтрашний поход. Ты сыт, здоров, силён и главное свободен, и можешь завтра увидеть чудо: найти медвежью берлогу, с дремлющим внутри Хозяином тайги, подстеречь стадо коричнево – шоколадных, крупных и сильных изюбрей, или выпугнуть из ельника громадного и нескладного, чёрного, рогатого лося…
В одиночестве, на лоне величавой и равнодушной природы, есть своё непередаваемое очарование. В душе воцаряется спокойствие и осознание общности со всем, что тебя окружает: деревьями, травами, зверями, солнцем, луной и звёздами…
В такие моменты понимаешь, что только свобода может сделать человека счастливым по настоящему… Конечно ощущение душевного комфорта и равновесия приходит в теплом, чистом красивом месте, но зимой это часто бывает в защищённом месте – в лесном домике, например…





















































… И НАОБОРОТ.

Но зимовья бывают и плохие - на нехорошем месте или с мышами…
Одно зимовье, по другую сторону соснового леска, от описанного уже мною, мы с братьями называли «ледником». Его спрятали в сивере, в сосновой чаще и потому оно круглый год было сырое, с плесенью по углам. Да и воду приходилось брать прямо в болоте… Хотя место было глухое, малопосещаемое человеком, что для охотника удобно.
Как –то раз, вечером, мы жгли костёр и пили чай сидя вокруг, рядом с «ледником» и вдруг Валетка, крупная сибирская лайка, вскочил и бросился в темноту. И мы услышали, как по лесу зашуршали, застучали на бегу копыта. Оказалось, что к зимовью подошли почти вплотную ничего не боящиеся кабаны… Вскоре Валетка возвратился, но долго ещё взглядывал в темноту, словно недоумевая…
Место действительно было потайное. Но один я там останавливаться не любил… Наверное потому, что близко подступающий лес и недостаток солнечного света, невольно пробуждали ощущение опасности…
Помню другое зимовье, в отрогах Хамар-Дабана, в густых кедрачах…
Сделано оно было умело и место видное, на краю горного склона. Но в нём было много мышей, которые не давали мне спать и иногда, во сне, я чувствовал, как они бегали по телу. Поэтому, спал я плохо, не высыпался и когда мы из зимовья уходили, то вздыхал с облегчением… Согласитесь - если ты человек чувствительный, а по твоему лицу, хоть однажды пробежала мышь, стуча холодными лапками, то крепко спать в этом месте тебе будет трудно…
Замечательное зимовье - сарайчик стояло в вершине пади Подарвиха, которая впадает в ангарское водохранилище, напротив посёлка Большая Речка. Этот сарай на деревянных полозьях, когда-то завезли трактором, почти на водораздел, к небольшому, заросшему смородиной ручью. Зимой я там не останавливался, но летом — часто. Места кругом звериные и очень много медведей.
Однажды, я пил чай на закате, у костра. Дым тянуло вверх по ручью, и я, вдруг, метрах в ста, в кустах, услышал какой - то треск, ворчанье, а потом и мелодичное, раздражённое рыканье - будто кто на гитарных басах, коротко, проиграл сердитую тему…
Я принёс из зимовья ружьё и сидел слушал продолжения «концерта». Однако в кустах замолчали…
Ночью, часа в три, в самую темень, проснулся от ужаса. Мне показалось, что кто-то большой и сильный, схватил дверь снаружи и пытался её отворить - она была изнутри закрыта на крючок. Я лежал не жив не мёртв, и ждал… Но снаружи было тихо… Крадучись и подрагивая телом от холода и страха, я взял в руки топор и размахнувшись изо всех сил ударил по гулкой дощатой стене. Никакой реакции снаружи. Стрелять наобум я не мог. Переждав какое -то время, я растопил печку заново... И после, долго ворочался, пытаясь заснуть. Стояла напряженная, предутренняя тишина…
Я до сих пор не знаю кто это был. Может быть не медведь, а кабан? Но то, что дверь старались открыть, в это я верю до сих пор…
В тех местах, я однажды, жил несколько недель и постоянно ощущал присутствие косолапых. Иногда я буквально видел, как поднимается трава впереди, примятая медвежьей лапой. Стрелок я неважный, боялся промазать при резкой встрече «глс к носу» и потому, достав нож из ножен, шёл и стучал обушком лезвия по стволу ружья, стараясь показать медведю где я, что бы нечаянно, не столкнуться с ним, неожиданно для него…
В этих же местах, я однажды вышел на гнездо рябчика , где рябуха сидела на яйцах вмёртвую, и подпустила меня на шаг. Потом она всё-таки взлетела, села в десяти шагах на ветку и истерически тренькала, «сигналя» тревогу. Я хорошенько рассмотрел её гнездо и яйца, величиной с голубиные и числом штук двенадцать…
Чуть позже, я встретил её, уже с выводком, и жёлтые, крошечные рябки, по сигналу «мамки», попискивая как цыплята, рассыпавшись по кругу, притаились - один, рядом с моим сапогом. Рябуха же традиционно изображала из себя раненную, хромая и припадая на крыло, побежала по кругу, совсем недалеко от меня…
«Кончайте этот театр»,- ворчал я, и осторожно переступив с ноги на ногу, чтобы не задеть рябка, ухмыляясь, ушёл дальше…
Любопытная подробность...
Тогда, я возвращался в город не по суху, а через водохранилище. Спустившись по пади к заливу, я застал на берегу Большереченских крестьян, которые были на моторной лодке. Я попросился переправить меня, в Большую Речку и они согласились. Когда я им рассказал откуда я пришёл, они недоверчиво мотали головами, а один стал вспоминать. «Лет десять, назад, мы с Иваном, косили здесь сено, и как то, на лошадях, поднимались на хребет. – Рассказчик помолчал, посмотрел прищурившись на горы и продолжил. – Там, в кедраче, мы медвежонка выпугнули на дерево, стрельнули его и тикать. А то как бы медведица нас не заела…
Вскоре, мужики в переполненной лодке переправили меня на другую сторону водохранилища и я быстро вернулся в город…
...Но первое моё в жизни зимовье, стояло на месте бывшего скипидарного завода, и потому, это место называлось Скипидаркой. Туда мы ездили ещё в детстве, на велосипедах и я вспоминаю, как холодно было ночевать у костра. После бессонной ночи, уже ясным, солнечным днём, катаясь по лесным дорогам, мы поймали глухарёнка на водораздельном хребте, в старом сосняке. Глухарёнка мы потом отпустили и он убежал к глухарке, поджидавшей его неподалёку, с тревожным квохтаньем…
Лет через пятнадцать, именно на этом бугре, в крупно ствольном сосняке, я нашёл большой глухариный ток и добыл своего первого «петуха».
...После армии я ходил в это зимовье, и с друзьями и в одиночку. Однако в первый раз, после большого перерыва, я пришёл туда в глухую, морозную ночь и едва нашёл его…
Мой приятель, хорошо знавший дорогу к Скипидарке, внезапно отказался идти вместе со мной в лес. И я, прождав его да темноты, уже почти в полночь, пошёл в это зимовье толком не помня, по какому отвороту мне к нему добираться. И потом, лесовеки, хорошо знают, как ночью, всё меняет своё местоположение.
Я несколько часов, брёл к лесной избушке, скользя и падая на утрамбованной снежной поверхности дороги и уже часа в три ночи, отчаявшись, решил, что если не найду Скипидарку, то буду ходить по дорогам до утра, чтобы не замёрзнуть…
Я, в тот вечер, опрометчиво обул на ноги, новые кожаные ичиги, которые скользили на твёрдой снежной поверхности, как коньки. Тогда я понял, что ичиги, для ходьбы по снегу, без подшивки войлоком, совершенно не годятся Уже через несколько лет, я взбираясь в не подшитых ичигах на снежную крутую гору, поскользнулся, упал и сломал приклад своего ружья…
… Наконец, когда я уже совсем потерял надежду и начал подмерзать, впереди, в темноте, что - то затемнело, на белом, и я, подойдя ближе, вздохнул с облегчением. Это был домик, который я искал…
Но пришлось ещё лазить по заснеженной чаще, в поисках сухих дров. Так что заснул я в тот раз только под утро и проспал до десяти часов. А когда вышел на улицу, то меня на мгновение ослепили яркое, приветливое солнце…
Вспоминая этот случай, мне хотелось бы предупредить начинающих охотников, о опасности зимних походов в малознакомые места или попыток найти зимовья, только по неясным описаниям знакомых…
Однажды, уже будучи опытными лесовиками мы пошли искать незнакомое зимовье, которое было вновь выстроено в знакомых нам местах. Мой спутник. Володя, был сильным и опытным лесовиком. Но к тому времени, он уже долго жил далеко от тайги и приехал ненадолго в отпуск. Он потерял тренированность и это чуть не обернулось для нас тяжёлым испытанием. Мы бродили по глубокому снегу, в округе до темноты, пытаясь отыскать незнакомое зимовье... Уже под звёздным, морозным небом, видя, как Володя держится за сердце и тяжело дышит от усталости, я решил идти напрямик в знакомую землянку – путь к ней я хорошо знал. Ночевать на снегу, в минус двадцать пять, у костра мне показалось ненужной авантюрой…
Кое-как мы добрели до землянки, растопили печку, сварили поесть, вскипятили чаю, и уснули… Через время, я почувствовал, что мой спутник, сквозь сон дрожит от холода. Я заставил себя встать с нар и вновь растопил печку. На час в землянке стало тепло, но потом жар улетучился через щели между дверью и дверными косяками и мне пришлось вновь подниматься и разводить огонь…
Не могу не рассказать об коварстве глубоких снегов, которыми засыпана тайга, почти всю зиму. Но особенно вторую её половину…
Человек часто, не рассчитывает своих сил или даже их преувеличивает. Это может стать роковой причиной несчастных случаев…
Я сам несколько раз бродя по глубоким снегам, так далеко уходил от дорог в тайгу, что потом с большим трудом возвращался. Когда идёшь без лыж, по глубокому снегу, то вначале это не кажется таким сложным делом...
Но вот, вы забрели на несколько километров вглубь таёжного бездорожья, а снегу становится всё больше, а сил, соответственно, всё меньше. Возвращаться по своим следам, к дороге, что, кстати, самое умное, не хочется и вот вы, пройдя очередной километр, по рыхлому, глубокому снегу задыхаясь и ловя ртом воздух, останавливаетесь обессиленный… А уж ночь близка и мороз крепчает с каждой минутой и усталые ноги начинают мёрзнуть в резиновых сапогах…
Как же начинаешь клясть себя за опрометчивость и полудетскую безалаберность… И тут надо решиться и возвращаться к дороге по своим следам. Это единственный нелёгкий конечно, но наименее рискованный выход из ситуации. Если уж вы совсем обессилели, то вскипятите чаю и перекусите. Лучше всего поешьте чего-нибудь сладкого...
Энергия в ваши мышцы возвратиться быстро. Ни в коем случае не пробуйте ночевать в глубоком снегу у костра в морозную погоду и особенно в одиночестве. Это опасно для жизни. Зимние ночи такие длинные, и вы утром будете ещё более обессилены, чем вечером…
Вообще, зимой, в лесу, может быть менее тяжело, но намного опаснее, чем летом… Поэтому и строят сибирские охотники лесные зимовья…Эти лесные домики спасли много жизней и самим охотникам и особенно людям случайно попавшим в лес, чаще всего начинающим лесовикам…
Но возвратимся на Скипидарку…
В этом зимовье я видел поразительную сценку. Мышка выбежала откуда-то из угла, на середину, к печке, которая топилась и дверца была приоткрыта. Мышка села на хвостик, и не то грелась, не то зачарованно смотрела на мерцающие угли. Видимо гипнотические свойства огня действуют не только на человека…
… Природа, настолько многообразна и многолика, что бывая часто в лесах, невольно начинаешь задумываться о том Креаторе, Вдохновителе и Регуляторе, которого люди называют Богом. Жизнь природы настолько сложна и целесообразна, что невольно возникает уверенность в существовании жизненной цели того движения, частью которого является и человек, олицетворяющий некий отблеск Существа создавшего и поддерживающего этот Мир…
Одиночество, сосредоточенность в природе, развивают внимательность и наблюдательность. А если это одиночество является сознательным выбором, то рано или поздно приходишь к размышлениям о сути бытия, в центре которого ты появился, вырос и живёшь, приближаясь к загадочной черте, которая называется смерть…
Видя вокруг себя постоянную череду взаимовлияний и взаимопревращений, понимаешь относительность жизни, здесь, на Земле и вместе - вечность и необъятность природы. И сознавая свою конечность, начинаешь искать своё место в этом громадном мире, искать Покровителя, Учителя, который бы помог тебе реализовать себя как личность, что и составляет на мой взгляд цель и смысл религии, оправдывающей и поддерживающей существование конкретного человека в мире…
Слово, на мой взгляд, представляется тем инструментом, которое создало и продолжает творить мир из неопределённого Хаоса, существовавшего до человека. Вспоминается великая и многозначная аллегорическая картина сотворения мира нарисованная Евангелистом Иоанном. «…Вначале было Слово и Слово было у Бога и Слово было Бог…».
Мир не закончен в своём строительстве - делаю выводы я, и каждый из нас продолжает его творить на свой манер. Но было начало, в котором человек присутствовал как свидетель и ученик, когда некая Сущность через язык, осуществила построение понятий, которые привели мир в порядок и стройность определив, что есть верх и что низ, правое и левое, добро и зло, тело и дух…
Язык оформил в понятия, упростил, сделал определённым и приемлемым мир, который в своей конечности не познаваем. И именно осознание непознаваемости мира, было началом веры, мостиком между человеческим знанием, составленным из понятий физики, метафизики и логики оформленных человеческим языком и необъятной глубиной и сложностью мира, уже за пределами возможностей человеческого языка…
Вот тут наступает место и время Веры...
Вера помогает человеку двигаться вперёд, вопреки чувству бессилия, часто возникающему при столкновении с неразрешимостью очевидной и конечной непознаваемости мира…
Бог для меня, безусловная абстрактная категория, благодаря которой всё стало и всё движется в пространстве и времени, существовавших заведомо до появления, сотворения человеческого мира. Я склоняюсь в конце концов к картине мира, в котором песчинка на берегу моря, простейшая инфузория и человек нераздельно сосуществуют, в среде наполненной божественным присутствием. Иначе говоря, Бог с нами и среди нас. Но мы в мирской суете не замечаем его…
В лесу, на лоне природы, в одиночестве, мы меньше отвлекаемся несущественными деталями и потому, имея возможность внятно обдумать что – то более сложное, чем цены на хлеб или на бензин, быстрее приходим к Богу. Природа - это вечный монастырь, в котором нам легче и увидеть Бога в мире и общаться с ним, без помех…
В природе всё гармонизировано и вместе с тем находится в постоянном движении. Изменяются условия существования - появляются нужные навыки и «инструменты» для продолжения жизни. Похолодало на земле и многие животные, как и человек стали строить, копать себе убежища, «дома», для жизни.
Зимовье для человека – это возможность в комфорте проводить время на природе. Для медведя - это берлога, в которой он может «переночевать» зиму. И строит он её мастерски, совсем как человек…
Берлога для медведя – это тоже, что зимовье для человека…
Однажды, осенью, мы с приятелем, спускаясь по лесистому склону, натолкнулись на свежевырытую берлогу. Медведь, видимо, был где-то поблизости. Просто на время отвлёкся от работы, и услышав наши приближающиеся голоса, спрятался неподалёку. Осматривая берлогу и вокруг, мы нашли несколько лёжек одна рядом с другой и поняли , что косолапый строил для себя зимний «дом» несколько дней. Я с невольной улыбкой представил себе его озабоченную морду, когда он выгребая вырытую землю подальше от норы, закончив, отряхивал лапы и встав на задние лапы с высоты двухметрового роста, оценивал проделанную работ, вертел головой так и сяк, и оставшись довольным соответствием сделанного, «чертежу», который он держал в «уме», приступал к следующему этапу. Я представил его сопящего, чмокающего губами, увлечённого, не замечающего, что нос его в песке - и невольно рассмеялся…
Я видел много берлог и уверяю вас, что это настоящие инженерные сооружения. Во первых, он выбирает соответствующий грунт, который бы не осыпался и вместе, его можно было легко копать. Во вторых, чтобы тающий снег и в начале зимы и весной, не попадал внутрь. И в третьих - чтобы берлога прстояла бы, как минимум, год.
В одном месте, найденном мною в километре от посёлка лесорубов, в тайге, берлога была выкопана в корнях большой лиственницы, таким образом, что толстые корни, образовали на входе, то есть в «челе», верхнюю и нижнюю перекладины, в «дверном проёме»…
Эта берлога прекрасно сохранилась, хотя рыл ее медведь несколько лет назад. Берлога размещалась на северо-восточном склоне, и начинала освещаться прямыми лучами солнца только весной, напоминая медведю, чтобы он не «проспал» нужного времени для «подъёма». И такое расположение берлог, было почти всегда, если они были выкопаны на склонах.
Другой инженерный «фокус», я видел в берлоге, выкопанной километрах в трёх от садоводства, на большой дороге, недалеко от города. Медведь вход в нору, сделал как бы углубляющийся вниз, пандус, а собственно «чело» или «двери» - расположил под прямым углом к пандусу, тоже используя корни , как несущие конструкции. К сожалению в эту берлогу медведь не лёг, и мы приехав его «брать», были разочарованы.
Собака наша, чуя запах хищника вздыбила шерсть, но даже в пустую берлогу лезть отказывалась. Я вспомнил , что по дороге, на ближней гриве, в начале зимы, лесорубы возили лес на гремящих железом и воющих моторами лесовозах. Это наверное и вспугнуло мишку…
Довольно часто я встречал в лесу норы барсука, поменьше размерами, чем медвежьи и с разветвлённой подземной сетью переходов. Однажды, с Лапкой я даже загнал «гуляющего» по окрестностям барсука, во временную нору…
Было это так…
Я шёл по незнакомому лесу, за Курмой, когда Лапка вдруг на кого – то яростно залаяла и я подумал, что на медведя. Осторожно подходя к этому месту, обходя кусты и напряженно вглядываясь, я увидел большой корень – выворотень, под который Лапка лаяла вздыбив шерсть. Подрагивая от волнения, я по дуге обошёл выворотень, с ружьём, заряженного пулями, на изготовку. Я, в какой-то момент, даже подумал, что моя собачка лает на медведя.…
Под выворотнем никого не было, но была нора, а вокруг, свежие барсучьи покопки. Я вырубил длинную палку и стал совать в нору. На конце вынутой из норы палки я увидел мокроту и понял, что барсук, забился в дальний конец кусал палку зубами. Я не стал лишнего беспокоить зверя и отозвав Лапку, ушёл своей дорогой…
Барсучьи норы часто расположены на заросших кустарником закрайках полей или на сухих буграх, недалеко от воды. В земляном убежище, всегда имеется несколько входов и выходов. А от жилой норы, во все стороны леса, расходятся заметные тропки. Туалеты они устраивают «на улице» и туда ведёт торная тропка.
Следы барсука, на подсыхающей грязи, очень напоминают маленькие медвежьи. На них отпечатываются и ступня и точечки коготков. Это наверное потому, что барсук относительно своих размеров и роста, один из самых плотных и сильных животных, как впрочем и сам медведь. Туловище его приземистое, немножко уплощённое. Челюсти сильные и зубки острые. Поэтому не всякая, даже крупная собака, способна совладать с барсуком…
Летом пролежав весь жаркий день в норе, барсук, на закате выходят попить воды и покормиться, добывая жучков – червячков, мышей, лягушек, делая заметные покопки в земле, в поисках съедобных корешков, по которым и можно определить его присутствие в округе.
Они похожи на покопки кабанов, только заметно меньше в размерах…
Ещё одна характерная особенность…
Барсуки большей частью ночные животные и потому увидеть их днём большая редкость. Но сами они, ночью видят очень хорошо. Может быть, острота его ночного зрения обусловлена темнотой в норе, где он проводит большую часть времени, даже летом…

…Текст книги принимает неупорядоченный характер, но думаю, что главная цель её, в описании случаев, картинок и настроений встретившихся или пережитых мною в лесах. Надеюсь, что читатели , которым неинтересны рассуждения о Боге, или об абстрактных понятиях, будут просто пропускать соответствующие места, и переходить к следующим разделам…
Теперь, несколько слов о свете в физическом смысле слова…
Фонарик иметь необходимо, если вы ходите по лесу ночью… Живя в городе мы отвыкаем от естественного света, как впрочем и от темноты. Но в лесу, особенно летом, когда нет снега, который даже ночью создает контраст и помогает различать тропинки или дороги, иногда бывает так темно, что своей вытянутой руки не видишь.
Первый раз, я с этим столкнулся в Приморье, во время армейской службы, когда бегал по вечерам в самоволку, на свидание с девушкой, вниз с сопки, в посёлок на берегу моря.
В тот вечер, мы замечательно погуляли с моей подружкой и я, попрощавшись, направился наверх, на батарею, где я проходил службу.
Пока шёл по освещённым улицам было терпимо, но стоило углубиться в лес и темнота обступила меня со всех сторон. Я шёл, щупая дорогу ногами и вспоминал рассказы о далёких временах, когда японские диверсанты вырезали целые казармы на Русском острове… Было это на самом деле или эти рассказы - плод коллективной фантазии, я не знаю. Однако тогда, в лесу, я ощущал свою полную беспомощность. Я шёл, падал споткнувшись, натыкался на ветки деревьев, на которые днём и внимания не обращал… Придя в казарму я облегчённо вздохнул - мог ведь и заблудиться и ночевать в лесу…
Другой случай произошёл в Ленинградской области, в районе деревни Федосово, в глухих, безлюдных местах, расположенных вдоль речки Тосно…
Я приехал по железной дороге, до ближайшего к Федосово, полустанка и оттуда пошёл пешком в деревню, в которой уже несколько лет жил по временам, на даче знакомой…
Поезд припозднился и я, выйдя на полустанке в лесу, поспешил по знакомой тропе вперёд...
В сумерках, я остановился у разрушенного моста через небольшую речку, и подумал, что хорошо было бы посидеть на высоком мосту, в наступающих сумерках и послушать лосиный гон. Время было подходящее.
Оставив рюкзак на тропе, я забрался на остатки разрушенного моста через реку, устроился поудобнее и стал ждать. Постепенно наступила ночь. Я слышал, как подо мною, цвиркала норка, плескаясь в реке. Через время, в дальнем углу прибрежной поляны, что-то тяжело заворочалось и раздался стук кости о дерево. Наверное лось, имитируя схватку с соперником, нападал на беззащитную осинку, «поддевая» её на рога…
А может быть медведь, притаившись, подкараулил гонного, беспечного сохатого и бореться с ним! Услужливая фантазия, воспользовавшись темнотой, подсказывала самые причудливые сюжеты. Было так темно, что я уже не мог бы воспользоваться ружьём, даже если лось подошёл, на мое опасливое подражание гонному быку «У-У-О-Х», на десять шагов…
Часу в двенадцатом ночи, справившись наконец с охватившим меня насторожённым оцепенением, я слез с бревна, и с трудом отыскал свой рюкзак… На небе сияли неяркие звёзды, которые совсем не давали света…
Идти дальше я не мог - тропа была «вертлявая» и пройдя в полной тьме десять шагов, я упёрся в невидимый куст, росший уже, по-видимому, на обочине. Сделав ещё попытку двигаться по тропе, я вновь быстро сбился.
«Придётся ночевать здесь - разочарованно вздыхал я, сожалея, что не взял с собой фонарика. До деревни оставалось не более трёх километров лесом, но пройти их в ночи не было никакой возможности. Я мог выколоть себе глаза о придорожные ветки, либо увязнуть в болоте, которое надо было ещё переходить впереди…
На ощупь, взяв чуть влево, наткнулся на пень, достал топор, отщепил смолистых щепок…Развёл костерок и уже потом, кое - как устроился рядом с пнём, который служил мне «дровяным складом», до рассвета…
Утром, по первому свету, наскоро попив чаю, я бодро зашагал к деревне, и вдруг, где-то в стороне от тропы, справа, услышал далёкие удары топора…
«Ого!- подумал я . – Кто-то зимовье с утра пораньше строит. Надо будет запомнить место…»
Однако стук топора вдруг стал передвигаться по лесу и смещаться влево... «Что за чертовщина? - недоумевал я . И вдруг понял, что это не стук топора, а рёв гонного лося, короткое «У-У-О-Х-Х»- раз за разом мерно неслось над лесом , а так как это было достаточно далеко, то мне и показалось, что это удары топора…
… Ещё забавное происшествие…
Я, какое-то время, ещё в начале своих таёжных походов, останавливался и даже жил в зимовье, спрятанном на мысу, образованном глубокой падью приходящей слева, от водораздельного хребта, и широкой долиной речки Ола, впадающей в Курминку. Зимовье было небольшое, но удобное, тёплое и приходя туда, я отсыпался, уютно укрывшись толстым ватным одеялом, оставленном там, строителями зимовья. Времена в моей жизни тогда были тяжёлыми…
Из этого зимовья, удобно было уходить вверх по Оле, влево и вправо, на многие километры... Там, я нашёл свою первую свою берлогу с медведем внутри. Там же, рядом с зимовьем, на другой стороне болота, нашёл глухариный ток и добыл «играющего» глухаря.
...И вот, как то осенью, перед снегом я чуть припозднился с выходом из тайги в сторону зимовья и в пути, меня застала тёмная ночь. Со мною была собака, чёрная лайка по кличке Уголёк. Он устал за день беготни, и рысил впереди меня в пределах видимости, изредка оглядываясь, словно призывая прибавить ходу…
Я тоже устал, шёл медленно и поэтому, к берегу болота пришёл в полной тьме. Где-то на противоположной стороне стояло наше зимовье, но найти его, в этой чёрной ночи, представлялось трудной задачей. Уголёк не дожидаясь меня, наверное уже перешёл болото и ждал, под стенами лесного домика. Тропы через болото тогда не было и я наугад двинулся в темноту…
Переправился удачно, не набрав воды в сапоги, хотя и упал несколько раз, споткнувшись о корни в густых кустах...
Почувствовав под ногами твёрдую землю, я стал думать, как мне теперь найти зимовье...
Я даже не знал с какой от меня стороны, оно находится… Ночевать холодную ночь, в кустарниковой чаще, без дров и полиэтилена на случай дождя, не представлялось мне весёлым приключением…
И тут меня осенило. Я посвистел несколько раз и через какое-то время из тьмы явился послушный Уголёк. Он лизнул меня в ладонь и я, придерживая его одной рукой , надел на него ремень, который снял с ружья. Потом попросил его ласково: «Домой Уголёк! Домой!». Смышлёная собака,казалось всё поняла и потянула меня за собой…
Метров через сто я почти наткнулся на угол зимовья… На радостях, я сварил Угольку двойную норму каши…
… В том же зимовье и тоже связанная с собаками, произошла другая история...
В это зимовье, летом, я добирался из города в начале на теплоходе до Турбазы, а оттуда уже пешком, вдоль берега длинного залива ангарского водохранилища. Залив назывался Курма - по названию одноимённой речки. Слово это или бурятское, или скорее всего эвенкийское, оставшееся здесь с незапамятных времён…
В тот раз, проходя через турбазу, я встретил двух собак, которые подбежав ко мне, по приятельски обнюхали мои штаны, мой закопчённый, грязный, заштопанный алюминиевой проволокой рюкзак и признав за своего, пошли со мною в тайгу. Одна собачка, странного тигрового цвета, по которому ещё при рождении в собачьих питомниках отбраковывают щенков, показалась мне занятной.
Она бежала впереди, по тропе идущей по высокому берегу залива и увидев на воде уток, не раздумывая спустилась вниз и поплыла к островам, плавающим почти посередине залива. Вода была ледяная — лед на заливе совсем недавно растаял и нормальная собака лапы бы побоялась замочить, а эта не раздумывала не секунды…
Я подивился смелости и азарту собачки и смекнул, что это не простая лайка, Вторая собака, тоже лайка, чёрная с белыми пятнышками, на шее и лапах, была повыше ростом и попрогонистей, но признавала за лидера, Тигровую…
Переходя через быструю речку Курминку, собаки не могли за мной следовать по узкому бревну и переплыли реку, хотя Тигровую мне пришлось вытаскивать на противоположный берег за шиворот - берега так заросли, что кусты стояли пружинящей стеной, мешая ей выбраться на берег…
До зимовья мы добрались без приключений. Когда я пил чай у костра, уже по приходу, собаки лежали и дремали неподалёку. Вдруг, они всполошились, вскочили и гулко загавкали, уставившись на болото. Я тоже встал и долго вглядывался и прислушивался к той части болота, куда с напряжением смотрели с бугра собаки. Оттуда раздалось какое-то шлёпанье по болоту, взвизгивание и невнятное порыкивание...
И я догадался вдруг, что с противоположной стороны, на ручей, текущий в кустах посередине болота, пришла попить и искупаться медведица с медвежатами. Собаки лаяли зло и отчётливо, но связываться с свирепой мамашей не отваживались и стояли на бугре, не решаясь нападать.
Я забеспокоился, отнёс в крепко срубленное зимовье рюкзак, взял на всякий случай ружьё за плечи, и попивая горячий чай, пытался среди густых болотных кустов, разглядеть мать - медведицу. Но тщетно...
Лезть в кочковатую мокрую болотину я тоже не желал. Да и не зачем было это делать. Стрелять мамашу медведицу я никак не хотел... Собаки лаяли ещё какое-то время, а потом успокоившись, легли как ни в чем не бывало… А медвежья семейка, тихо и незаметно ушла после купания на противоположную сторону пади…
Назавтра, с опаской переправившись через болото, я увидел несколько разворошённых медведицей муравейников, и обходя стороной чащи, ушёл на водораздельный хребет. Там я искал камедь, а собачки, то появляясь, то исчезая, обследовали тайну вокруг меня. В какой то момент они оказались рядом со мной.
Вдруг оживившись, они с шумом втягивая воздух влажными чёрно-блестящими ноздрями, обнюхивали заметную звериную тропку в кустарнике, а потом разобравшись в следах, деловито, след в след ушли на рысях, куда-то вправо по хребту…Тигровая, как всегда была впереди… Больше я их не видел…
Переночевав ещё ночь в зимовье, я стал возвращаться в город, и на турбазе, ко мне подошёл озабоченный директор, я его немного знал ещё по прежним встречам. Он без околичностей спросил: «Собаки наши с тобой убегали?».
«Со мной» - подтвердил я и объяснил все обстоятельства. Тяжело вздыхая и держась за сердце, директор рассказал, что собачки эти «охотницкие», и принадлежат декану охотоведческого факультета. И что они жили тут, на природе, пережидая лето.
Я извинился, объяснил, что в тайге они наверное погнали зверя и потому убежали от меня, ещё вчера… Позже, я узнал что обе путешественницы благополучно вернулись на базу…
… А теперь снова перенесёмся в Ленинградскую область…
В лесу иногда случаются интересные находки. Неподалеку от Федосино, один мой знакомый в лесу, собирая грибы увидел лося запутавшегося рогами в ветках ивы.
Заметив человека, зверь стал дёргаться, пытаясь освободиться, но ветки пружинили и держали его, словно крепкие канаты…
Сбегав в деревню, знакомый принёс ружьё, застрелил лося и ел мясо ещё несколько месяцев, угощал им своих приятелей , каждый раз рассказывая этот удивительный случай…
Или вот, совсем уж замечательное происшествие…
Я нашёл в лесу, метрах в двухстах от просеки линии электропередачь, разбившийся современный истребитель. Обрывки дюралюминиевого листа от его крыльев, я заметил на дороге идущей по просеке, за несколько месяцев до этого дня, но тогда, не придал этому значения...
Утром, выходя после ночёвки в незнакомом месте, в сторону деревни Рублёво, я попал, как казалось, в незнакомые густые леса. Я уже собирался поворачивать на север, в надежде где-то пересечь шоссе, бывшее от меня слева, как вдруг, увидел среди кочек сухого болота, странные сигарообразные предметы сделанные из светлого дюралюминия,длиной метра два, покорёженные и помятые. Как позже оказалось - это были баки из под горючего…
А тогда, при первом взгляде на них, я невольно вспомнил о летающих тарелках…
Пройдя чуть дальше, по лесу, наткнулся на неглубокую длинную яму, и подняв голову, вдруг внезапно увидел, метрах в двадцати от себя, серебряного цвета, цилиндр, с торчащими в проломы разноцветными проводами - остатки самолёта, с красными звёздами на боках. Сердце моё невольно дрогнуло, но остатков человеческих тел, я ни внутри ни вокруг не увидел и успокоившись, осмотрел всё тщательно.
«Наверное это случилось так - думал я… - Самолёт потерял управление или мотор отказал. Лётчик катапультировался, а самолёт падая по касательной, срубая вершины деревьев крыльями, врезался в мёрзлую землю, и рикошетом переворачиваясь вдоль оси, продолжил последний свой путь до остановки».
Кто-то из местных жителей уже нашёл самолёт до меня. Рядом с остатками истребителя лежали какие-то шестерёнки из неизвестного мне металла, извлечённые умельцем или умельцами из его внутренностей. Уже позже, я узнал, что в таком самолёте использовано много цветных и драгоценных металлов и стоит он около миллиона долларов…
«Но почему его не забрали отсюда?»- долго после этой находки, недоумевал я...
Когда, я рассказал о находке своим знакомым и их детям - мальчишкам, то они, долго просили меня показать им этот разбившийся военный самолёт…
Однако, с той поры, я так и не удосужился глянуть на самолёт вновь...
Моими любимыми местами, стали окрестности другой деревни - Федосино…
Однако продолжу тему о находках…
Однажды, как -то на несколько дней вырвался из города, и пришёл, уже вечером, на лесную поляну, неподалёку от деревни Рублёво. Я хотел там, на овсяном поле, скараулить медведя, следы которого, видел на этом поле, незадолго до этого дня.
Но придя туда, уже в сумерках, вдруг услышал в окрестностях человеческие голоса и лай собаки. Разочарованно вздыхая, я понял, что из-за присутствия посторонних людей, моя охота срывается и ушёл от поля, уже в сплошной темноте
…Несмотря на черноту ночи, я быстро нашёл приметное дерево, рядом с дорогой и свой рюкзак спрятанный под ним…
Поставил аккуратно ружьё, прислонив к стволу, почти на ощупь побродил в темноте, собирая сосновые ветки и веточки упавшие на землю, всё время прислушиваясь к тому, что делается вокруг. Но убедившись, что кроме меня здесь никого нет, я развёл костёр...
В начале, по сухой ветоши проскочил маленький огонёк, потом струйка едкого дыма поднялась вверх и вскоре, ровное и высокое пламя, танцующими языками поднялось прямо к тёмному ночному небу, осветило всё вокруг мерцающим, жёлто - оранжевым светом.
Налив воды, я приспособил котелок над костром, на длинной, свеже – вырубленной палке и вдыхая горьковатый дым, устроился полу лёжа рядом.
Ночь отступила, затаившись за границей света и тьмы…
Напряженное ожидание встречи с неведомым, сменилось почти домашней расслабленностью и довольством привычного ночлега у костра… Свет делает человека смелее, уверенней…
Я с аппетитом съел заготовленные бутерброды с варёной колбасой и запил горячим сладким чаем…
Место было укромное, в сухом и тёплом распадке, который сворачивая здесь направо, образовал котловину, на дне которой горел мой, невидимый с дороги, костёр. И даже потрескивание горящих веток, из этого укрытия, были не слышны вокруг, оставаясь внутри небольшого пространства. А извне, резкие звуки долетали, достигая моего слуха…
После еды, я собрал побольше дров, натаскал к костру остатки сухих пней, несколько веток с оставшейся на них сухой хвоей, для создания большого огня на случай неожиданности и прилёг отдыхая, вглядываясь в причудливую игру огня... Через время, я задремал…
Пробудил меня мощный звук взрыва, прилетевший откуда то с востока, из глухих дальних лесов. Это не был взрыв снаряда или другой боевой звук. Похоже было на отдалённый, одиночный, сухой, яростный гром после сильной молнии. Я привстал на локте, вслушиваясь, но вокруг стояла полуночная, кромешная тишина безветренной ночи…
Я гадал – что бы это могло быть и подумал почему-то, о падении метеорита…
Мне вспомнился рассказ моего приятеля, с которым однажды весной, мы ходили на глухариный ток…
...Тогда, сидя у костра, мы разговаривали и вдруг Толя, так звали знакомого, стал рассказывать о своей работе в Саянах, где он с молодой женой жил на метеостанции, далеко от поселений и людей…
«И вот однажды – приступил Толя к самому интересному – мы с женой, как обычно летним вечером, ещё при свете, легли спать – утром надо было рано вставать, снимать данные…
Но мне что то не спалось… В воздухе, в сереющем сумраке, подступающем по ущелью к деревянному домику станции, затерянному среди мощных горных вершин, чувствовалось какое-то волнение и беспокойство…
Я встал и оделся. Жена спала, укрывшись с головой одеялом. Выйдя из полутёмной спальни, я подошёл к большому окну с видом на горы, и тут же заметил, что по воздуху, между двух высоких вершин, движется в нашу сторону странный предмет: шар не шар, а скорее полусфера, но необычайно большая полусфера, серо – стального цвета. Я попытался определить размеры, и подумал, что это «существо» или эта конструкция, будет наверное с футбольное поле. То-есть метров около ста по продольной оси и метров семьдесят в поперечнике. И летела, а точнее двигалась эта штука неслышно. Она скорее неспешно плыла по воздуху, как плывёт в высоте метеозонд в безветренную погоду...»
Костёр горел весело... Толя, рассказывая, помешивал угли в костре палочкой… Вокруг замер притихший ночной лес…
«- Подплыла эта полусфера ближе — продолжил рассказчик через небольшую паузу - и замедляя ход остановилась, напротив метеостанции, между горой и домиком… И меня охватила непонятная, никогда до этого не испытанная жуть, от нереальности происходящего…
Полусфера молча стояла в воздухе и вдруг на поверхности этого серого футбольного поля, жёлтым светом зажглось, что-то вроде окошка или люка и внутри появился силуэт, как мне показалось, человеческий. Но на голове у него было нечто похожее на шлем скафандра, только посередине был защитный гребень. Ну как у греческих воинов» – подсказал мне, для лучшего понимания его рассказа, Толя…
Он, рассказывая разволновался, словно вновь переживал всё испытанное тогда.
И всё время, пока он это рассказывал, пристально смотрел мне в лицо, словно пытаясь по глазам определить, верю я или не верю в произошедшее. Я и сейчас помню этот ищущий, проверяющий взгляд…
«- Я хотел позвать жену, но боялся, что «Это» - вдруг исчезнет, и потому, стоял как вкопанный… Не знаю сколько времени мы «смотрели» друг на друга, но наконец свет в люке погас и полусфера, плавно тронувшись, заскользила в обратную сторону набирая скорость и через время исчезла за горой…
Я рассказал всё это жене разбудив её. Но она, со сна ничего не поняла и перевернувшись на другой бок уснула, а я не спал всю ночь, думал и гадал - что бы это могло быть. Я вспомнил, что недавно над Саянами произошёл непонятный мощный взрыв, который слышали во многих селениях и посёлках на протяжении многих сотен километров…
- Может быть - думал я тогда и думаю сейчас – Толя помолчал, вглядываясь в меня – может быть - это был космический корабль инопланетян, а взрыв незадолго до того, катастрофа другого космолёта и это был – Толя ещё недолго помолчал, подбирая слова – Спасатель, который обследовал горы и искал следы того взрыва…»
… Над лесом, над котловиной стояла глухая ночь и костёр слабо светил во тьме…
Эту историю, я вспомнил уже засыпая, и думая, об услышанном мною взрыве… Ночью, в лесах могут происходить самые загадочные истории!
...Уже позже, я, сравнивая находку разбитого истребителя и рассказ о встрече с НЛО, подумал, что в наше мирное время, найти боевой разбившийся истребитель, так же трудно, как встретить корабль пришельцев…

Мой рассказ о находках, продолжится немного необычной историей…
… Уже совершенно в другом месте, на БАМе, я однажды в глухой тайге, на Муе, нашёл в зимовье, на нарах мешок с собольими и беличьими шкурками, определив это на ощупь, не развязывая его...
Тогда я озираясь вышел из зимовья, оставив мешок на месте, и уходил вниз по реке несколько часов. Я предположил, что так просто никто не оставляет добытую за зиму пушнину, и наверное здесь произошла какая-то лесная трагедия, ввязываться в которую мне совсем не хотелось… к тому же, вокруг, на многие километры окрест не было ни души, я это знал точно…
Там и тогда, мне вдруг вспомнились рассказы о таёжном известном на всю округу, хулигане, охотнике-эвенке Петрове, неожиданно найденном в своём охотничьем зимовье, убитым. Он был удачливым и смелым и ещё до открытия охоты пробегал по чужим участкам, «снимая сливки»- добывая не пуганных соболей. Может быть за это его и застрелили…
… В тот же весенний поход по Муе, я нашёл целую подземную реку, выходящую на поверхность из береговых камней. Диаметр «трубы» источника был несколько метров, и расход воды несколько кубометров в секунду. Вода под напором, выходила из земли и большим «пузырём» возвышалась над низким берегом…
Позже я узнал, что в тех же местах была речка, в которую впадали горячие источники, и в этой горячей воде жили крупные окуни, приспособившиеся к необычной температуре воды…
Другая находка была тоже связана с водой. Однажды весной, неподалёку от Байкала, я видел целую речку талой воды, бегущую вдоль лесовозной дороге, по глубокому кюветы, которая в одном месте, вдруг исчезала под землёй. В месте исчезновения крутилась большая водная воронка. Видимо талая вода нашла щели в камне под почвой и уходила вглубь земли по этим трещинам…
...В тайге, довольно часто можно встретить какие-то непонятного происхождения углубления в земле, разного размера и форм. От десяти метров в диаметре, и глубиной метров до двух - трёх. Что было причиной этих воронок, я до сих пор не знаю. Может быть это следы от врезавшихся в землю метеоритов?.. Во всяком случае, на произведения рук человеческих это непохоже – тайга вокруг стояла девственная.
Но бывают и грустные, очевидные находки…
Однажды, взобравшись на высокую триангуляционную вышку, я увидел в нескольких километрах, в распадке,заброшенную деревню...
Когда, спустя пол часа, в яркий осенний день, я вошёл в эту деревню по заросшей дороге, то меня охватила грусть. Как в сонном царстве, вдоль прямых улиц, заросших бурьяном, стояли дома с пустыми оконницами. Ограждая бывшие огороды, кривились высохшие, выгоревшие на солнце до почти чёрного цвета, дощатые заборы. В скрытых в траве ямах погребов, выросли густые кусты чёрной смородины. И на их ветках изредка видны были полузасохшие ягоды…
Когда – то, здесь кипела жизнь, жили люди, любили, рожали детей, топили печи, по улицам, рыча моторами проезжали машины и трактора…
А теперь, жизнь здесь умерла, и под тёплым, чистым солнцем, стояла брошенная людьми деревня, среди глухой тайги, словно декорации в невеселой сказке, дремала, овеваемая лёгким ароматным ветерком…
Вообще, раньше в тайге жило много больше людей, чем сейчас. И люди были намного общительней и веселей. Я знаю, что по обоим берегам Байкала, ещё в начале двадцатого века, люди хорошо знали друг друга, женились и выходили замуж, ездили через озеро, зимой и летом в гости друг к другу, гордились знакомыми…
Однако сегодня, деревни стоящие на противоположных сторонах озера, уже не сообщаются между собой и это очередной социальный феномен связанный с атомизацией общественной жизни. Общинность, постепенно была заменена фабричностью. Ведь многие уехали и уезжают не в соседние деревни, а в соседние города…
Но достаточно невесёлой социологии…
…В природе с животными происходят разные драматические происшествия, как и с людьми – например увечья…
Однажды я подстрелил рябчика у которого был только один глаз. Другой был выбит и закрыт плёночкой века. В другой раз я встретил рябчика, у которого была сломана кость крыла и срослась неправильно, почему он не мог летать и ходил по снегу объедая почки берёз снизу. Он жил всё последнее время в одном месте и исходил, избороздил крестообразными следочками по снегу, все окрестности… Рябчик был худ – кожа да кости, - но жив…
… Забавный пример похожести ошибок звериных чувств на человеческие, я наблюдал как – то на БАМе, разбираясь в следах лося. Зверь, долго шёл по крутому берегу реки и потом решил спуститься в долину. Место для спуска он выбрал неудачное и поскользнувшись на присыпанной снегом наледи, кубарем полетел вниз по склону, метров на пятьдесят. Я представил как он, поднявшись, мотал головой после падения, как ругал себя за невнимательность и это видение рассмешило меня.
Говорят, что звери чувствуют опасность лучше чем люди. Но после этого случая, я стал сомневаться…
Наверное, как и и люди, звери бывают разными по характеру, да и по уму…
Несчастные случаи в природе, так же обычны как и в мире людей...
Ещё одна такая оплошность стоила, - на сей раз птице – жизни... Я, как -то, проходил мимо зимовья, на Скипидарке, возвращаясь домой из тайги и со мной была молодая лайка Зельда. В этом месте, она вдруг принюхалась и резко свернув в кусты, выпугнула из густой травы, выводок глухарей, с шумом поднявшихся на крыло. Один, уже почти чёрный глухарёнок, в полёте, лавируя между веток наткнулся на острый сучок, торчавший ему навстречу и упал. Когда я подошёл, Зельда уже жамкала челюстями его безжизненную тушку, и радостно махала хвостом, словно хвастая: «Глянь хозяин, какую птицу я тебе поймала!». За проворство собака была награждена глухариными лапками, которые с аппетитом съела, похрустывая косточками…









ОХОТНИЧЬИ СОБАКИ.

Наверное, пора перейти к рассказу об охотничьих собаках, которых я, в разное время, держал более десятка…
Первой моей собакой был Саян, лайка, которую отдал в щенячьем возрасте, мой приятель, егерь из Бурдугуза. Это был нескладный, чёрно-палевый кобель, с серыми пятнышками над глазами и стоячими ушами.
Рос он в деревне, на природе. Чутьё у него было хорошее, но большим умом не блистал. Егерь постоянно смеялся над ним и я сам видел, как он трусливо закрывал глаза лапой, когда маленькая, злая сучка Дамка накидывалась на него, из-за какой то мелочи. И всё-таки я взял его к себе в город…
Я водил его на прогулку, в лес, почти каждый день и он постепенно познакомился со всеми запахами, а зимой и со следами зверей и птиц. Когда ему было год, мы добыли с ним молодого лося после чего, он сделался фанатом лосиных охот. Как – то весной, он пол дня гонял лося - быка по болотам и по снегу со льдом, изрезал себе лапы, но не сходил со следа, пока я не взял его на поводок.
Если бы не отсутствие опыта, как собаковода, то он бы служил мне верой и правдой на всех охотах, ещё долгое время. Задатки для этого у него были... Но как получилось — так получилось.
...После Саяна я держал много разных собак. Но, узнавая постепенно премудрости охоты с собаками я склоняюсь к выводу, что Саян был один из самых лучших. Он был послушен, не драчлив, предан мне беззаветно, и вместе имел хороший характер и чутьё…
Второй собакой был Кучум - лайка, которую я ещё щенком вывез из Ленской тайги и охотиться с которым не успел. Он вырос до годовалого возраста, стал крупным, быстрым псом, но потерялся - сорвавшись с цепи, убежал из дома и так и не вернулся. Я только - только перевёз его в новый мой дом, и потому, не зная окрестностей, он не знал куда возвращаться…
Третьей собакой была не «получившаяся» лайка Пуля. Я взял её из под суки, из первого её помёта, что наверное было причиной генетического дефекта щенка. Пуля, так и не выросла и оказалось коротконогой полукровкой, жившей ещё долго у меня в доме в качестве дворовой собаки…
Следующая была Лапка, замечательная собачка, умница и охотница. В восемь месяцев она поймала мне косулю, и коротко я расскажу, как это случилось. Но подробнее о собаках, вы можете прочитать в моей книге «Собаки и волки»…
Лапка и собака брата Толи - Белка, сопровождали нас, в походе на Курму. Переночевав, я отправился в лес, искать камедь — лиственничный, застывший потёками в дуплах, сок. За него давали хорошие деньги и я во время своих походов, не только и не столько охотился, но ещё и зарабатывал деньги для семьи. В день иногда можно было заработать рублей пятьдесят, что было половиной месячной зарплаты тогдашнего лаборанта в университете. Таким образом я совмещал приятное с полезным - бывал в лесу и зарабатывал деньги…
Брат ушёл в другую сторону, а его собака, не захотела идти с ним и увязалась за мной…
В лесу лежал снег, белый и чистый, на котором хорошо были видны следы зверей и птиц. Собаки вскоре убежали куда-то и я шёл не торопясь, вглядываясь и вслушиваясь. В молодом соснячке, выделявшемся тёмно-зелёный хвоей, на белом снегу, я вспугнул косуль, а одну даже увидел издалека. Косуля поднялась из лёжки, насторожённо озираясь, слушала и нюхала воздух, а потом уловив мой запах, затопала копытцами по мёрзлой земле, предупреждая сородичей и вихрем умчалась, исчезла, словно её и не было. Я пошёл дальше и через какое-то время услышал громкий стонущий звук.
«Собака попала в петлю!- вдруг испугался я и побежал на звук, спотыкаясь и падая. Звук - стон повторился и я внезапно понял, что это не собачий голос.
Успокоившись, я стал идти медленно и скрытно. Через сотню метров, я увидел на снегу, черноватое пятно и рядом собак. Подойдя ближе и разобравшись в следах, я понял, что Лапка и Белка — собака брата, поймали косулю. Лапка по дуге, настигла убегающую за остальными молодую косулю, вцепилась в заднюю ногу, проехала несколько метров за нею, тормозя всеми четырьмя лапами, а потом подоспела Белка и всё было кончено в один миг…
В тот морозный вечер, мы жарили в зимовье мясо на большой сковороде и с аппетитом ели тающие во рту, ароматные поджаристые и сочные кусочки косулятины. За стенами зимовья началась снежная метель, а нам было тепло, сытно и уютно, в нагретом пространстве лесной избушки… Мы были свободны, здоровы и сыты… Мы были в тайге, как у себя дома…
Позже, Лапка стала замечательной глухарятницей и лосятницей. Глухарей она начала лаять тоже до года, и я помню, как она пыталась по веткам взобраться на ёлку, на вершине которой, сидел облаиваемый ею глухарь. Влезая метра на два вверх по нижним, частым веткам, она срывалась вниз и вновь лезла. Пока Лапка демонстрировала чудеса акробатики, я высмотрел глухаря и подстрелил его, а потом скормил глухариные лапки своей довольной и польщённой такой наградой, собачке….
В другой раз, в эту же весну, Лапка поймала в болоте крупного, чёрного глухаря. Я шёл по берегу болотины, когда Лапка, насторожившись, остановилась глядя в одну точку, а потом высоко выпрыгивая вверх, кинулась вперёд и выхватила из густых кустиков в болоте, глухаря, оторвав ему хвост. Я подскочил, разнял их, и бесхвостый глухарь, воспользовавшись временной свободой, вдруг больно клюнул собаку в морду.
Я, посмеиваясь, журил её, за беспечность, а она отводила глаза и виновато виляла хвостом…
К несчастью, Лапку, вскоре сбила на улице машина. Собака была контужена, оглохла, но уже ничего не слыша, лаяла мне лося, аккуратно, чётко, по всем академическим правилам охоты на копытных… Я потерял её в дальней тайге, когда выезжал оттуда на машине. Незадолго перед этим, Лапка, видимо убежала в деревню и осталась там. Я так и не смог её разыскать в сует и спешке отъезда...
Потом был Пестря, которого в лесу, убежавшего от хозяина, нашёл мой брат и отдал мне. Из него бы получился хороший соболятник, но он тоже потерялся, убежал, разыскивать меня...
Дело было на БАМе, откуда я улетел на месяц в отпуск, в город…
После моего «исчезновения», Пестря перестал есть и когда напарник отпустил его с цепи, убежал на розыски хозяина...
Его видели в соседнем посёлке, за перевалом, куда я привёз Пестрю из города, за год до того... Когда я прилетел, то стал узнавать у всех знакомых о его судьбе. Однако найти Пестрю так и не удалось, о чём я ещё долго сожалел. Редко встречаются такие верные друзья!
...Не буду, здесь, более подробно останавливаться на судьбе моих взаимоотношений с четвероногими друзьями. Общаясь и наблюдая за ними, я многое узнал о самом себе…
Я об этом написал книгу: «Собаки и волки», но хочу дать несколько советов начинающим собачникам.
… Самый важный совет - берите щенка или молодую собаку от породистых, «рабочих» родителей, и вы будете вознаграждены за ваше упорное и доброе воспитание удивительными результатами. Собака станет вашим неизменным другом и помощником в скитаниях по тайге, а часто и спасителем и даже самостоятельным добытчиком дичи для вас.
Я долгое время собирался, при Лапке, забросить ружьё и сделать себе лук и копьё, чтобы охотиться, как древние охотники. Лапка ловила всяких зверей сама: косуль, глухарей , зайцев и мне ничего не стоило научить её останавливать на месте оленей и лосей, подгоняя их ко мне. У сибирских лаек есть такие ухватки, когда, они гонят зверя прямо на хозяина. В том же Бурдугузе, Кучум, лайка лет четырёх, сильная и злая в лесу, по весне, по насту пригоняла изюбря прямо в огород, своего хозяина, дяди Васи, «ленского бурундука», как он сам себя называл в подпитии…
Когда машина на тракте, сбила до смерти, гнавшегося за ней Кучума, дядя Вася напившись, плакал как ребёнок, поминая Кучума. Интересно, что зверовые лайки почти все без удержу гоняются за машинами.
Вторая верная примета звероватости - такие лайки очень злобны к домашним свиньям со щенячьего возраста. Мой Саян, рвался и хрипел если чуял запах или видел свиней.
… Ещё совет. Определите на какой охоте вы будете использовать собаку, и начинайте натаскивать её именно на этого зверя, хотя, хочу отметить, что зверовые лайки почти всегда универсальны и могут не только останавливать лосей или изюбрей, но и держать медведя и аккуратно лаять громадных кабанов-секачей или облаивать соболя.
Очень важно проводить больше времени с вашей собакой, приучая её понимать ваши действия и ваши команды.
Если же вы живёте в глухой тайге и имеете гнездо хороших собак, то родители щенка будут автоматически учить его всем премудростям охоты. Часто, замшелые лесовики вовсе не занимаются воспитанием своих собак, а берут на себя жестокую функцию выбраковщика негодных щенков, оставляя себе самых сильных и умных.
Один такой лесовик - одиночка рассказывал мне, как его три крупных лайки, задрали лося ещё до прихода охотников. Это те же волки, - что по величине и силе, что по свирепости охотничьего инстинкта.
На БАМе, я видел кобелей высотой с крупную овчарку и весом килограммов под шестьдесят. Две таких лайки, сгоняли с гор изюбря и останавливали его до прихода хозяина, вцепляясь зубами в морду оленя и повисая на нём. В это трудно поверить городским охотникам, но это так…
Что касается медведей, то там же, на БАМе, я наблюдал как собака пригнала медведя на меня, а потом остановив его, стала драться с ним, вспрыгнув к медведю на грудь. Та собака погибла изорванная и помятая медведем. Но будь я порасторопней и посмелее, она осталась бы жива и стала победительницей.
Я читал в книгах о русской старине, что в Москве в восемнадцатом – девятнадцатом веках, устраивали медвежьи травли на которых пара тренированных собак «растягивала» медведя, хватая его за уши и прижимая к земле. Видимо порода таких собак уже утрачены к нашему времени, но ведь они были…
Инстинкт хищника, до сих пор проявляется иногда в зверовых лайках тем, что они даже хозяина не подпускают к пойманной жертве, и только если хозяин отвлечёт их от добытого им оленя или кабана, и сам прикоснётся к зверю, тут собаки начинают признавать хозяина владельцем охотничьего трофея…
Лайки очень преданы хозяину и потому очень ревнивы к другим собакам. Если у охотника несколько собак, то собаки «приближены» к хозяину, в зависимости от иерархии в стае. Самый сильный кобель на привалах и остановках, занимает место рядом с хозяином, а остальных собак отгоняет метров на пять – десять. За нарушение дистанции, вожак беспощадно грызёт и отгоняет ослушника от любимого хозяина.
Однажды я наблюдал свирепую драку между кобелями за место около моего рюкзака, когда сам залез на триангулятор – деревянную вышку установленную геодезистами в тайге…
У собак часто срабатывает инструментальный разум. Моя собака Лапка, каталась с утрамбованной снежной горки в лесу. Разогнавшись, она падала на бок и катилась вниз. Это доставляло ей явное удовольствие.
Или другая собачка Рика, которая жила у меня на БАМе. Выйдя из столовой, я кинул ей сухарик, который она, схватив зубами, обмакнула в лужу и уже после этого съела.
Зная такие удивительные способности умных и преданных собак, я бы советовал новичкам, быть ласковыми со своими питомцами, но и строгими, когда надо. Невоспитанные собаки доставляют массу неприятностей хозяину и наоборот, если они послушны и управляемы, то общаться с ними доставляет много удовольствия. Вспоминаются собаки известного охотоведа и страстного любителя собак, Михаила Павлова. Когда он шёл по городу, они шли вблизи его ноги не отходя ни на метр, а когда мы сели в поезд, то по приказу хозяина залезли под сиденье и никто их не видел и не слышал до конечной станции.
Собаки моего младшего брата тоже были всегда хорошо воспитаны. Как - то, он пришёл ко мне в гости, и молодая лайка Рыжик, легла у порога и положив голову на лапы, с интересом следила за перемещением моей кошки, которая явно его задирала. Оценить выдержку молодого пса мог только тот, кто натерпелся от бесчинства своих питомцев в городских условиях…
Собаки не терпят панибратства, но уважают разумную строгость. Часто, именно строгих хозяев, их воспитанные питомцы обожают. Хозяин для них становиться вожаком, непререкаемым авторитетом…
Лучшего друга, чем собака, очень трудно найти даже среди людей. Вспоминаются слова из детской песенки о собаках: «… Никогда не бросит, лишнего не спросит, вот что значит настоящий, верный друг!».





















































ОРУЖИЕ.

Следует наверное немного поговорить об оружии, холодном и «горячем»…
Первое ружьё, я приобрёл в двадцать три года, когда стал полноправным членом охотничьего общества. К самому обществу отношусь, положительно, но в чём то совершенно не согласен с положением дел в нём. К сожалению, как всегда, хорошую идею, бюрократы и чиновники превратили в пародию.
Я помню времена, когда оружие можно было приобретать и не будучи членом общества охотников. И это на мой взгляд справедливо. Общество, по идее должно быть «клубом» лучших охотников, «продвинутых», своеобразной привилегией и вместе - делом очень добровольным. Но в реальности, в России, общество превратилось в орган запретительный и контролирующий и привело постепенно к умиранию не только профессиональной охоты, но и к умиранию охоты любительской.
Постепенно, даже охотничий журнал превратился в производственно – охотничий, где охота, как удовольствие, как страсть, как поиски свободы , подменена «технологией» охотничьего хозяйства.
Чиновники - бюрократы, называющие себя охотоведами постепенно превратили охоту в ряд запрещений быть свободным и даже не помышлять о свободе в лесу. Охотники, выходя в лес, обязательно, должны иметь множество всяких разрешительных бумаг, хотя казалось бы, ты имеешь ружьё, при покупке которого ты убедил власти , что вменяем и не агрессивный шизофреник.
И этого на мой взгляд достаточно. Остальное, уже должны обеспечить тебе, служащие этого общества охотников. Но ведь надзирать и контролировать, почётнее чем обеспечивать охотников всем необходимым!
Помню систему лицензий, которая начисто лишала возможности легитимной охоты простого человека, и наделяла власть «придержащих» всякими привилегиями. Помню «отработки» и «зачёты» при наличии которых ты мог получить право поприсутствовать на охоте и только в определённом месте…
Помню, как безобразно охот инспектора прервали наш традиционный выход в лес, только потому, что они сами приехали в этом районе поохотиться…
У нас с братьями были и охотничий билет и документы на оружие. И не было только нелепой путёвки, которая позволяла нам находиться в данном районе.
Мы заночевали в зимовье, а на следующий вечер, к нам пожаловали инспектора, на лошади, запряжённую в сани. Они были одеты в белые полушубки, с пистолетами за поясом..
В результате, ружья у нас были отобраны, небрежно брошены в сани и мы не солоно хлебавши с собаками, но без оружия, вернулись в город…
После такого унижения я перестал доверять системе. Однако, вскоре произошёл случай, когда я у своей ижевки двенадцатого калибра сломал приклад. Ичиги, в которых я ходил по тайге скользили на снегу и поднимаясь по крутому склону я упал и сломал деревянный приклад. Через какое-то время местный участковый, зная из донесений соседей, что я охотник, пришёл ко мне в дом и забрал сломанное ружьё.
После того как я узнал, что его оценили в пятьдесят рублей и собираются продавать желающим, я обиделся и решил не связываться больше с системой. Ружьё моё так и исчезло в дебрях рай отдела милиции, а в лес я стал ходить со случайными одностволками, которые, чтобы не утруждать себя, прятал, на заходе в тайгу...
Несколько раз, в тайге, меня покушались съесть медведи и я отстреливался от нападавших хищников, но даже эта опасность на заставила меня вновь вступать в общество.
«Хватит!- сказал я сам себе,- в это добровольное рабство я больше не играю. Оружие я буду иметь при себе не тогда, когда предписано обществом, а тогда когда я буду чувствовать, что без ружья идти в лес опасно. А так как я в тайгу хожу один, то опасно всегда, в любое время года…»
Думаю, что ловить инспекторам и егерям надо браконьеров, а не человека с ружьём. Тут главная цель контроля. Если вы запретите человеку с ружьём бывать в опасных местах, он либо перестанет ходить в лес, (что и случилось с большинством советских граждан, ибо они предпочли пить водку, не выходя за город) или станет сознательным и злостным браконьером…
Иногда, инспектора чинят беспредельный произвол...
Как-то раз, я в очередной раз заплыл на лодке моего приятеля в устье реки Подарвиха. Мы распаковали снаряжение поставили палатку и долго сидели у костра разговаривая. Часов около десяти вечера, мы, в заливе, неподалеку услышали приглушённый стук мотора и я сразу догадался, что это рыб инспектора, увидев наш костёр на берегу, на своём «Амуре» тралят залив на предмет сетей. Они приняли нас за браконьеров…
«Зачем ещё будут сидеть мужики вечером на берегу водохранилища и жечь костёр?» – пытался я восстановить их логику…»
Ничего не обнаружив, они причалили, свой катер рядом с нашей лодкой и я услышал в ночной тишине, как заряжают пистолет, с треском прокручивая барабан нагана. «Сурьёзно готовятся»– с иронией подумал я...
Через минуту к костру подошли двое. Один из них был так пьян, что не стоял на ногах, и подойдя к костру повалился на землю. Второй – собственно инспектор, был просто пьян. Он потребовал от нас документы, и не получив от нас ничего, присел к костру. Пьяный, видя, что рядом со мной лежит топор, стал говорить, что если, что, то они вооружены и поэтому нам надо сдать сети, добровольно…
Разговор стал принимать абсурдный и даже опасный характер…
Мало ли что может прийти в голову пьяному человеку с пистолетом в кармане, в глухой тайге. Я начал сердится и намекнул, что могу запросто встретиться и поговорить с их начальством, как только попаду в город.
Пьяный затих и похоже уснул, а я стал объяснять рыб инспектору, что мы не браконьеры, а просто любители природы… Объяснение их долгого сидения с нами я нашёл уже после. Думаю, что согласно их логике - как могут нормальные мужики сидеть у костра на берегу и не пить водку. «Значит - думали наверное они – эти мужики должны нас угостить!» Только встревоженные моим обещанием встретиться с их начальством в городе, принудило их уплыть восвояси…
Взяточничество и пьянство современных инспекторов известно… Уверен, однако, что есть и подлинные энтузиасты охраны дикой природы в их рядах…
За последние годы, в России надеюсь, что-то изменилось к лучшему. Рассказывают, что появилась даже охотничья газета. Но главное, на мой взгляд, должны перемениться бюрократические охотничьи департаменты, что наиболее трудно. Всегда проще делать что то глупое, но привычное…
В Союзе, чем больше крепчало запретительство, тем больше возрастало браконьерство…
За последние годы количество людей, которые ставят петли и прочие приспособления, для добычи зверя без ружья, во много раз увеличилось… И мне кажется – это прямое следствие действий охотничьих властей…
Хотя иногда петли и оправданы, на мой взгляд… Речь идёт об охоте на волка…
В связи с этим, вспоминается ещё одна встреча с инспектором…
В районе деревни Федосово, в Ленинградской области, волки, в течении двух лет, уничтожили всех кабанов и много лосей. На льду реки Тосно, в километре от домов, я нашёл останки съеденного волками лосёнка и решил поставить там капканы, и даже петлю. Долго готовил капканы, заплетал петлю, и когда пришёл на место, случайно встретил охот инспектора, который оказывается, приехал на машине, чтобы продолжить гонять волков, пригнанных сюда, аж из под Любани.
Увидев меня, он потребовал показать ему мой рюкзак, а когда увидел капканы, то забрал их у меня, мотивируя тем, что не положено, без разрешения, ловить волков капканами и уж тем более петлями… Я отдал ему всё, что долго готовил и он, этот инспектор, из потенциального союзника и помощника, сделал из меня своего недоброжелателя…
«Ну не буду же я с ним драться» - рассуждал я. Он ведь при исполнении. А то, что волки вскоре съедят, последних лосей в округе, он не подумал… Он бывает в этих местах раз в год и потому не видит, что волки съели уже всех кабанов и приканчивают, ещё совсем недавно, часто встречавшихся здесь лосей…
...Но вернёмся к разговору об оружии...
Если вы покупаете первое своё ружьё, то советую вам двухстволку с предохранителем, но без эжектора, с обычными показателями стрельбы. Ведь вы не профессионал, и не будете расходовать по сто зарядов в день. А для самозащиты в лесу, достаточно иметь обычное ружьё. Из двенадцатого калибра вы, даже будучи новичком, отобьётесь и от медведя и от кабана - секача…
Однако, сделавшись заядлым и опытным охотником, если появиться возможность , покупайте хорошие «стволы». Они могут вас выручит во «внештатной» ситуации…
Случай с моим приятелем Витей, тому подтверждение.
Витя Румянцев был студентом университета и заядлым охотником. А точнее у него было замечательное ружьё, доставшееся ему от отца: «Зауэр - три кольца», двенадцатого калибра. И он хвастая этим ружьём, стремился всем доказать что он охотник, хотя приятели над ним откровенно посмеивались. Но оказалось, что это действительно был охотник…
Как –то, он отправился в глухой таёжный район, на глухариные тока, к знакомому егерю. Там переночевав, вышли они в лес, шли полдня к нужному месту, и остановившись неподалёку от глухариного тока, заночевали у костра…
Егерь был человеком самолюбивым, думал прежде всего о самом себе и потому утром, оставив «смешного» Витю на краю тока, сам поскакал к услышанному одиночному глухарю. Румянцев замёрз стоять и пошёл по распадку вверх, пытаясь услышать глухариную песню сквозь трели непрестанно поющих дроздов и дробный стук «токующих», дятлов.
Он шёл, крутил головой вглядываясь в вершины, когда совершенно неожиданно натолкнулся на медведицу с двумя медвежатами. Медведица угрожающе рыкнула, медвежата, по этой команде, в один миг влезли на сосну, а она сама, валкой рысью двинулась на Румянцева. Тот не успев испугаться, действовал, «как в книжке написано». Вскинул ружьё, на всякий случай заряженное пулями, выцелил в грудь и нажал на спуск, когда медведица была уже шагах в пятнадцати...
Выстрел громыхнул посреди птичьего пения, по окрестностям прокатилось эхо, медведица, словно проглотив пулю, встала как вкопанная, сгорбилась, и постояв мгновение в нерешительности, убежала в лес, треща валежником. Витя дрожащими руками, перезарядил «Зауэр» и озираясь пошел к деревьям, на которых сидели медвежата. Он по настоящему ещё не осознал всей опасности, которой подвергался, но хотелось отметиться и потом рассказывать, друзьям , как он доблестно расправился и с медведицей и с медвежатами.
Но медведица убежала и чтобы документально подтвердить свою встречу с медведями и свой выстрел по ней, Витя подойдя к деревьям, поозирался в ожидании егеря, наконец решился, вскинул ружьё и зарядом картечи сбил — в начале одного медвежонка, а потом и второго…
Всё ещё не веря в происшедшее, он щупал жёсткую длинную чёрную шерсть на загривке то одного, то второго маленького медведя, гладил их чёрные когти, на лапах, с чёрными кожаными подошвами…
… Откуда-то из-за спины вдруг выскочил егерь, увидя медвежат, вдруг задышал, стал нервно тереть глаза ладонью и выслушав заикающийся рассказ ошеломлённого удачей Виктора, спросил; «А медвежат-то зачем застрелил?»
Румянцев сконфузился, замялся и ответил просто: «А что? Медвежатинки поедим. Я ещё никогда не пробовал…»...
«Ты хоть знаешь, что меня за этих медвежат с работы погонят!»– еле сдерживаясь перебил егерь, потом нервно кашлянул и продолжил - И из института выпрут!»- он махнул рукой и отвернулся...
«Но ведь я отбивался - попробовал оправдываться Витя, - она ведь на меня бежала не поздороваться…» Но егерь не слушая, о чём- то думал, а потом решив про себя, приказал. : «Давай будем их закапывать! Улик нет, нет и убитых медведей!»…
Я представляю себе разочарование Румянцева и завистливое негодование егеря. Убей он сам в такой ситуации медведя, дело бы обернулось иначе. Но егерь был в этом лесу хозяин…
И потом он, егерь, ни разу даже не видел здесь медведя, а Румянцев, «смешной» охотник, вдруг «обскакал» его…
Я, представляя себя на месте Румянцева, не вполне был уверен, что попал бы в медведицу, растерявшись от неожиданности. Но он оказался молодцом и я его зауважал… Хотя, может быть, медвежат не стал бы убивать, для того только, чтобы друзья поверили моему рассказу…Однако без мамки они всё равно погибли бы...
Вот такая трагическая «арифметика» иногда приключается в лесу…
Но жалеть Румянцева, я бы не стал. Они с егерем — одного поля ягоды...
С этим Витей, мы как – то, были на глухарином току, на Хамар-Дабане и он повёл себя там, не совсем благородно и не совсем по охотничьим правилам чести…
С вечера, на подслухе, мы сидели вместе и видели , как среди шумного ветра, прилетел чёрный, большой глухарь, и стал, как петух на скотном дворе, разгребая лесную подстилку, клевать жучков-паучков. Было смешно наблюдать эту почти деревенскую картину…
При этом сильный ветер гудел в вершинах, словно курьерский поезд, бесконечно проносящийся мимо. Дикая птица, однако, на этот шум не обращала внимания. В природе очень часто случаются перемены погоды и потому, думаю, звери привыкли к необычным ситуациям…
Покормившись глухарь взлетел на ветку ближней сосны и начал токовать, а мы тихонечко ушли к бивуаку, в ожидании следующего утра…
Ночью у костра, я несколько раз слышал стук камней на осыпях, сползающих по склону не так далеко от нашего бивуака и догадался, что это медведь, ищет бурундучьи норки с запасами кедровых орешков - днём мы видели много таких свежих покопок…
Проснувшись и попив чаю, мы ещё в полной темноте пошли в сторону тока. Ветра не было и наши шаги гулко звучали в предутренней тишине... Поднялись на гриву вместе, и глухаря услышали вместе, но Румянцев вдруг, не говоря не слова, ускакал в темноту и я остался ни с чем… Дожидаясь его, я услышал вначале один выстрел, а через некоторое время, второй…
Через полчаса появился довольный Витя, неся двух глухарей. « А ты чего не стрелял?-немного наивно спросил он, но я был тогда, после армии, человеком выдержанным и промолчал, а Румянцев оправдываясь, произнёс : «Странно! Я тоже больше поющих глухарей не слышал. Только этих двух»...
На следующую ночь, уже в другом месте, я нашёл новый ток и добыл парочку, а на другое утро - ещё одного. Наслушался и насмотрелся на этих чудесных птиц, вдосталь. Слышал, как глухари, уже при солнце, продолжали неистово и дружно токовать, а потом, ближний ко мне, за которым я долго наблюдал, спрыгнул с ветки на крутой склон и пошёл «пешком» вверх, к квохчущей, где - то на краю тока, капалухе.
Я прекрасно видя этого «кавалера», на расстоянии сорока шагов, прицелился, выстрелил и добыл первого глухаря...
На другое утро, я добыл ещё двух мошников и запомнил это утро на всю жизнь...
Токовали те «петухи» на молодых сосёнках и в темноте, я сумел подскакать к поющему невысоко петуху, метров на десять и даже различал металлические скрежещущие нотки в его «точении».
Второго, я скараулил, уже сидя в ожидании утра, спрятавшись за кустом ольхи. Этот глухарь, шурша весенней лесной ветошью, пришёл ко мне сам…
Справедливость восторжествовала, новый ток был интересней старого, но с Румянцевым вдвоём, я, после этого в лес уже не ходил…
Есть такой тип охотников – добытчиков, которые норовят всем доказать, что они самые – самые «крутые»… Но я с такими стараюсь в одной компании в тайге не бывать…Меня это мало впечатляет…
… Однако - об оружии...
Сегодня в России времена переменились. Всякий уважающий себя охотник, имеет карабин, а в местах, где живут извечные рыбаки и охотники, карабин, а то и военный СКС, вещь обычная. Так наверное и должно быть.
К девяностым годам прошлого века, в Союзе, сложилась странная ситуация, когда и власть и бандиты оружие имели, а «трудящиеся» попадали между «двух огней». Хотя, в «цивилизованной» части России нечто подобное сохраняется и по сию пору. Может быть поэтому разгул бандитизма там принял такой масштаб и качество…
Что касается охотничьих ножей, то в лесу удобно иметь два ножа. Перочинник и нож подлинней и помощней, для разделки зверя. Думаю, только таким как я, одиночкам, рекомендовал бы охотничий нож достаточной длинны, для рукопашного боя с медведем - такая схватка почти безнадёжна для человека, но всякое бывает. Тут важно, не убежать и сойтись для ближнего боя, что довольно трудно стерпеть и не струсить, в последний момент.
Повторяю - длинные «тесаки» вовсе не нужны. Мои знакомые, настоящие добытчики, чуть ли не хвастаются коротенькими ножичками с полукруглыми лезвиями с деревянными простыми ручками. В этом есть свой шик, свой таёжный шарм…
Вообще в лесу, вещь без которой трудно обойтись - это хороший топор: лёгкий, крепкий, острый, из хорошей стали. Он нужен и зимой и летом. Я в своё время доходил до того, что забывал даже ложку с ножом, но хлеб в лесу, без проблем, резал топором.
Со временем, много странствуя, начинаешь отказываться от всего лишнего, в том числе и от ружья. А в походах, куда надо было залетать на самолётах, я брал с собой фальшфейер, - большую, сигнальную «спичку». В смысле безопасности, фальшфейер может заменить ружьё. Весит он немного, длинной сантиметров тридцать , а горит таким пламенем, которое любого зверя пугает, даже нападающего медведя.
Мой младший брат, как-то отогнал фальшфейером рассерженного, его собаками, медведя, который при виде шипящего, белого пучка пламени затормозил и метрах в пяти от Толи, развернулся и пустился наутёк...
Но повторяю - тут важно, чтобы нервы не подвели раньше времени, и ты не начал действовать преждевременно. Медведи, да и другие звери, часто, наскакивая на человека метров до трёх даже, только пугают, - это больше для того, чтобы не показать, что они сами испугались.
… Я в последние годы своих таёжных скитаний опростился, растерял все охотничьи «причендалы», и ходил по лесу с одностволкой двадцать восьмого калибра, и парочкой патронов в металлических гильзах, заряженных пулями. Патроны были старыми и не мною заряженными, что категорически не рекомендуется всеми охотничьими пособиями...
Помню курьёзный случай, когда, Жучок лаял здоровущего кабана с длинными клыками и весом килограммов на сто пятьдесят, а я шёл, на виду, сзади и решал – стрелять, не стрелять...
Со мной было ружьё двадцать восьмого калибра, с круглыми пулями, заряженными в металлические гильзы. Заражал их не я и потому, не знал, как они сработают...
Наконец, я решился, прицелился и выстрелил... Осечка! Кабан даже не дёрнулся и продолжал спокойно кормиться, разгребая снег своей клыкастой мордой. Я, почти в отчаянии и не веря в удачу, нажал на курок во второй раз и ружьё выстрелило...
Пуля прошла на несколько сантиметров выше холки этого флегматичного кабана!
Наконец приложился, нажал на курок… и осечка. Уже без энтузиазма, нажал на курок во второй раз, раздался выстрел и пуля прошла выше секача, зарывшись в снег.
Я, раздражённый и разочарованный отозвал Жучка и ушёл от кабана недовольный собой.… А ведь этот секач мог меня затоптать в один миг, реши он меня атаковать…

Против кабана не поможет ни острый топор, ни длинный нож. Только удачный выстрел наповал, может остановить нападающего зверя...
Однажды, в дальнем переходе с приятелем, на склоне, на краю большой вырубки, заросшей редким молодым березняком, увидели мы издалека, кабана. Подходили вдвоём, без оружия, по тропинке сверху, вниз, по открытому месту, к большому секачу с седой длинной гривой.
Он в это время кормился и заметил нас в последний момент. Подняв большую, клинообразную голову зверь посмотрел на нас злыми маленькими глазками и я струхнул не на шутку, и что бы не столько испугать кабана, сколько подбодрить себя, заматерился басом. Кабан ещё некоторое время изучал наши боевые возможности, а потом развернулся и неспешной рысью пустился в горку, наискосок от нас. Если бы я был один, то он, без сомнения атаковал бы меня …
Но хочу повторить железное правило - в опасные леса берите с собой ружьё. Это позволит вам лишнего не переживать, а если случиться столкновение, то вы сможете отстреливаться. Повторюсь - звери очень хорошо умеют считать минимум до трёх. Если вы один и без ружья, вас в тайге никто в грош не будет ставить.
Тут же вспоминается, как неподалёку от Рублёво, в Тосненском районе Ленинградской области, я, на грязной дороге увидел крошечные следы выводка кабанят и крупные, их мамки — кабанихи...
Пройдя с километр, я шёл по тропинке вдоль болота и вдруг увидел, как из глубины леса, слева, на меня во весь опор несётся кабан. Я сдёрнул одностволку с плеча и словно в ответ, кабан затормозил, потоптался на месте и вернулся в глубину леса.
Я тут же понял, что это мамка - кабаниха предупредила меня, припугнув, чтобы я не смел приближаться к её кабанчикам.






























НЕОЖИДАННЫЕ ВСТРЕЧИ.

…Современный человек без оружия, по сути, беззащитен перед дикими зверями вооружёнными клыками, когтями, рогами, копытами. И только извечный страх перед оружием, которое человек издревле использовал на охоте, останавливает зверей.
Во время гона однако, даже такие пугливые обитатели леса как олени и лоси, могут напасть и убить человека.
Совсем недавно, в северной части Англии, олень, во время гона заколол фермера, случайно оказавшегося в оленьих местах. Об этом случае писали газеты и говорили по радио, предупреждая туристов об опасности встреч с гонными оленями…
Вспоминается рассказ егеря, с глухого, таёжного кордона…
Он, в конце сентября, в яркий солнечный день, расцвеченный всеми цветами радуги, увядающей листвы, пошёл в ближний осинник, нарубить жердей, для изгороди.
Он рубил и стук топора разносился по окрестностям. Гонный бык – изюбрь, принял этот стук, за удары рогов соперника по стволу и примчавшись во весь опор, выскочив из – за куста, боднул увернувшегося от прямого удара, егеря.
Отполированный кончик рога, попав в руку человека державшую топор, распорол кожу на пальце, от основания до ногтя. Бык, опомнившись и разобравшись в ошибке, убежал, а егерь с окровавленной рукой вернулся в дом. А ведь всё могло обернуться для человека очень плохо…
Следует также опасаться маток с детёнышами, которых они защищают иногда бесстрашно и самоотверженно. Но смертельно опасна в тайге медведица с медвежатами…
На Байкале, в Онгурёнах, я слышал рассказ от очевидца и жертвы такого нападения. Если бы не малокалиберная винтовка и случайный, удачный выстрел, то всё закончилось бы плохо, для него и его пятнадцатилетнего приятеля, с которым они пошли в лес за ягодой... … Приятели шли по лесной дороге, когда увидели трёх медведей…
Медведица, рыкнув загнала медвежат на дерево и кинулась на ошеломлённых ягодников. Она, вначале, сбила ударом лапы с ног старшего, а потом, заметив второго, бросилась на него и укусила за бедро… Мальчишка, не понимая что делает, схватился, чтобы не упасть за уши медведицы, и та стала трясти головой стараясь сбросить повисшего на ней паренька - в человеке в такие минуты тоже действует забытый инстинкт выживания. Со стороны, казалось, что подросток просто качается на медведе. Правда лицо мальчишки выражало ужас и растерянность. Он «катался» на медведе не по своей воле...
Мой рассказчик, парень уже после армии, которого медведица сбила с ног, очнувшись, встал, нашёл отброшенную на обочину, после удара, винтовку, прицелился и выстрелил в набегавшую на него медведицу... И попал в убойное место!
Словно слушая подступающую смерть, тяжело раненная медведица остановилась, как вкопанная, а потом развернулась и ушла в лес, а вслед за ней укатились испуганные медвежата…Если бы не было этой мелкашки, медведица могла убить и старшего и младшего ягодников…
Все эти тревожные истории, происходили в Сибири, которая, если посмотреть сверху на большую карту, похожа на зелёный океан тайги с небольшими островками поселений и городов.
...Но много замечательного и вдохновляющего, я увидел и в других местах. Например в Крыму…











КРЫМ.

Первый раз, я попал туда лет двадцать пять назад и был поражён величием и красотой природы, и мягкостью климата… Приехал я туда после полугодичной тяжёлой работы в Смоленске, где пришлось, без выходных, ежедневно, с восьми утра до семи вечера, «пахать» на интерьерных работах. Накопившаяся усталость была такой, что на почве перенапряжения стали отказывать нервы и я не мог общаться с другими людьми и стал стрессовать…
Приехав в Крым, к друзьям, я несколько недель сидел в одиночестве, отходя от чрезмерного общения за предыдущий год.
Наконец друзья уговорили меня отправиться с ними в поход…
Поднявшись по лесной живописной дороге на яйлу, мы переночевали на метеостанции, а утром отправились в сторону Ялты через горы. Была осень. Замечательно тёплая солнечная погода. Невысокие деревья в красно – жёлтом уборе листвы, словно дремали вокруг. Несколько раз выходили к зарослям терновника и я, с удовольствием собирал и ел кисло сладкие, чёрные или тёмно - синие, с сизым налётом ягоды…
Шли не торопясь и потому нередко замечали интересные моменты из жизни дикой природы. Поднимаясь на невысокий холм, заросший деревьями и кустарником, вдруг увидели оленей, пасущихся на вершинной полянке. Мы присели, шёпотом обмениваясь восторженными замечаниями. Звери действительно были очень красивы.
Оленуха, то ли увидела нас, то ли услышала. Она высоко подняв голову и насторожённо поводя ушами направилась в нашу сторону, пытаясь понять, кто мы, и почему так шумим. Самец - олень коричневого, почти красного цвета зверь, с большими ветвистыми рогами, перестал есть и наблюдал за манёврами оленухи. Один из нас щёлкнул затвором аппарата и олени всполошившись, на махах ускакали за гору. Я ликовал - так близко видеть оленей редко случается и в глухой тайге.
Пройдя чуть дальше мы увидели, как среди густых зелёных сосёнок появилась голова лошади. «Мустанг!.. Мустанг!...- зашептал Игорь. Мы остановились, а крупный, красного цвета конь, вышел из сосняка и застыл неподвижно, разглядывая нас.
Зрелище было великолепное. Мощное, сильное животное, потомок колхозных лошадей, сбежавших из под ярма неволи в буквальном смысле. На фоне красного, почти символического окраса шкуры, чернела угольной тьмой, длинная грива и длинный же до земли хвост.
Мустанг вовсе нас не испугался. Скорее наоборот - мы дрогнули при виде этого вольного гордеца, с презрением, как нам показалось, глядевшего на нас, нелепых двуногих созданий. Мы стояли долго друг против друга и наконец мустанг заржал презрительно, мотнул головой, волной всколыхнув гриву, развернулся и исчез в лесу, неслышно, как и появился…
«Как красивы даже домашние животные на свободе!- думал я. – Они ведь, как всё живое, стремятся к обретению утраченной свободы и вновь становятся частью дикой природы через короткое время»…
И я вспомнил прибайкальскую тайгу, северное побережье, окрестности Солнцепади в районе мыса Покойники, где тоже видел диких лошадей…
… Я шёл по чуть заметной лесной дороге, когда из-за поворота, появилось стадо мустангов. Серого цвета, с длинными хвостами и гривами, они мерно переступая копытами, с глухим топом, шли мне навстречу. С ними были два жеребёнка, видимо родившиеся совсем недавно, но уже хорошо двигавшихся…
Заметив меня, дикие лошади, резко свернули в лес и ускакали, треща валежником, - исчезли вмиг, словно видение. Эти сибирские мустанги были меньше ростом, не крупные и как показалось худые. Была весна, после суровой сибирской зимы, и они ещё не успели откормиться.
Надо думать, что это, так же были бывшие колхозные лошади, принадлежащие бурятам, издавна селившимся в этих глухих, но красивых местах. Они отбились от колхозного табуна, а один раз почувствовав себя свободными, могли вернуться к человеку только через угрозы смертью. К счастью – это была территория заповедника, и потому их жизням угрожали только медведи, во множестве населявшие окрестную тайгу… Этот участок Байкало-Ленского заповедника назывался - Берегом бурых медведей.
Поездку туда я описал в своей книге: «Походы».
… Но вернёмся в Крым. В лесах, на яйле, живёт множество оленей, кабанов и косуль, которые чувствуют себя там прекрасно. Наш знакомый, оператор метеостанции , которая расположена на яйле, над Ялтой, рассказывал, что однажды, подкрался, прячась за скалой, на склоне, вплотную к пасущемуся оленю и получил удар копытом в бок. Мы сами видели на закате солнца, пасущихся на широких полянах, оленей. А ночью слышали топот копыт по каменным осыпям, - кабаны убегали от нас, в темноту, заслышав шаги и разговоры...
Там же, на яйле мы видели стадо косуль, неспешно кормящихся впереди нас, метрах в шестидесяти. При нашем приближении, они оглядываясь, отбегали чуть подальше и продолжали кормёжку…
И конечно, вспоминается заброшенный яблоневый сад, среди полуразрушенных фундаментов бывшего армянского монастыря. На одном из деревьев во множестве, висели жёлто - золотые, ароматно - медовые яблоки, величиной с два кулака. Они словно светились изнутри, налитые прозрачным сладким соком, и казалось, можно было увидеть внутри, чёрные семечки…
Под деревьями видны были покопки и следы кабанов, приходивших сюда, питаться паданцами. Я, взобравшись на дерево, нарвал, целый рюкзак яблок, и мы ели их три походных дня…
Но тот же уютный и ласковый с виду Крым, подстерегает неопытных путешественников
многими опасностями. Ежегодно в Крыму гибнет несколько человек: теряются в глубоких узких пещерах на яйле, падают с отвесных, высоких скал и даже замерзают зимой, на горных плоскогорьях, попадая в пургу или в следующие за снегопадами морозы.
Так погибла наша знакомая с метеостанции, старушка - художница, жившая на горах с сыном, спившимся морским офицером и громадной собакой, датским догом… Она, как обычно, ходила в Ялту за продуктами в магазины и возвращаясь устала, присела на обочине…и умерла.
Тут её и нашли назавтра, уже смертельно застывшую…
Крым - одно из поэтичнейших мест, в которых я побывал. Экзотичное и овеянное историческими воспоминаниями место, где среди белых отвесных обрывов меловых хребтов, в дебрях южных лесов, перевитых лианами, с древнейших времён селились в пещерах и на вершинах почти неприступных скал, древние предки современного человека…
Любуясь ханским дворцом в Бахчисарае, разглядывая старинное кладбище за крепостными стенами, во дворе, куда выходят узкие, решётчатые окна гарема, я в воображении, переносился на несколько столетий назад назад, и видел удалых ханских витязей разгуливающих по двору, украдкой взглядывающих в запретные окна; чёрных толстых евнухов, охраняющих ханских наложниц, красавиц со всего света; слышал скрип арб, стучавших высокими, окованными медью колёсами по камням скальной дороги, с равнодушными мулами в упряжке...
Перед спуском в долину, где располагается Бахчисарай, бывшая столица Крымского ханства, стоят сохранившиеся с той поры каменные бадьи – поилки, в которых поили своих коней орды татарских всадников, отправлявшихся в набеги на Русь, Польшу, Украину…
И совсем недалеко от столицы - крымчаков, тёплое, чёрное в ненастную погоду, море, окружающее «остров» Крым, рождающее по временам, «ледники» тумана, наползающего на горы после полудня…
Крым – это волшебная страна, в которой природа очень ласкова и доброжелательна к человеку, в отличии от российской природы — строго холодной, равнодушной, иногда коварной, лишь изредка дарящей человеку тепло и красоту.
Тем более, русский человек любит свои просторы, как часто, послушные дети любят, стесняясь, своих строгих родителей. Вспомните грустные пейзажи Левитана, или лесные чащи Шишкина. Как они не похожи на романтические, солнечные картины Богаевского или акварели, влюблённого в Крым, похожего на мифического фавна, поэта Макса Волошина…















































КАРЕЛИЯ.

… Однако перенесёмся на время в другой российский ареал - в Карелию. Там высокие стройные сосняки и гранитные валуны, охраняют солнечную тишину ягодного лета, а синие озёра в оправе песчаных пляжей, отражают голубое небо. Запах сосновой хвои и нежно розового вереска, разливаются по низинам в туманные, влажные дни лета, а зимой выйдя из чащи, отдыхая на поваленном дереве, греется на солнышке, лесная затворница рысь; здесь медведи ложатся в зимнюю спячку под выворотнем, а не в глубокой тёплой берлоге. Тайга в Ленинградской области глухая, обезлюдевшая и если бы не шустрые поселенцы – дачники, то медведи, не потревоженные человеком, сегодня могли бы наведываться и в пригороды Петербурга.
Мне рассказывали, что волки уже подходят зимой к границам города, и крадут зазевавшихся собак из приморских, дачных посёлков, Что же говорить о таких районах как Тосненский или Тихвинский.
Я сам, несколько лет, зимой и летом бывал на даче в деревне Федосово, где на зиму оставались жить всего две семьи и где волки съели всех собак, лет за пять до моего приезда туда…
Знакомство с этими местами началось с изучения карты Ленинградской области.
Я выбирал пространства, которые на карте были залиты почти сплошь зелёным - то есть лесами и тыкал пальцем – это и была конечная цель путешествия.
Как -то летом, вот так же ткнув пальцем в карту, мы вдвоём, с знакомым учителем, сели на электричку и уехали в глушь пограничных с новгородскими землями, районов. Высадившись на лесном полустанке, перешли речку по шатким мосткам и двинулись на восток, по залитой лужами, грязной, лесной тропе. Вскоре, пройдя через дремучие, елово - сосновые леса, вышли на колхозные поля и вдалеке увидели крыши заречной деревни. Уже в сумерках, мы подошли к ней, перейдя речку Тосно по мостку из двух связанных брёвен, и постучались в окошко красивого дома, стоящего на южном пологом склоне. Открыла нам пожилая высокая женщина и дав нам напиться воды, пригласила нас ночевать, узнав что мы из Питера. Она была дачницей и жила здесь только летом, выращивая огород , небольшой яблоневый сад, отдыхая от городской суеты.
Мы, однако, выспросив про дорогу на Рублево, поблагодарили хозяйку, но ночевать отказались. Отойдя километров пять от реки, по высоковольтной просеке, затаборились в хорошем месте, разожгли большой костёр, и вскипятив чаю, долго сидели разговаривая и прихлебывая время от времени ароматный напиток…
… Прошло время и созвонившись с хозяйкой дома,- она жила в Питере, на Приморском, я договорился, что помогу ей следить за домом в Федосово и иногда буду жить там, в её отсутствие…
Первый раз, я приехал туда один, глубокой осенью, когда над лесом летели с тревожными, грустными криками косяки перелётных гусей.
Всё в природе словно замерло в ожидании снега и в этой тишине, солнце светило баз помех, с утра до вечера и на южной стороне дома, в затишье было тепло и уютно. Отава во дворе поднялась нетронуто - чистой зеленью, а от старых брёвен дома, веяло сухим запахом нагревшегося за лето дерева.
Я, войдя в дом, скинул рюкзак, осмотрелся, остался доволен чистотой и порядком внутри и принялся растапливать небольшую металлическую печку стоящую в крошечной кухне. Вскоре печка довольно загудела, демонстрируя хорошую тягу, а я, надолго задумался вспоминая бесчисленное количество ночей проведённых в таёжных зимовьях, затерянных в необозримых просторах сибирских лесов…
Солнце незаметно опустилось к горизонту и подбадривая меня, заглянуло в дом через окна на южной стороне.
Сварив себе кашу, я не торопясь поел, выйдя из дома осмотрел сад и огород и грусть моя прошла. В сумерках, я сбегал в соседний лесок, срубил несколько рябиновых крепких стройно ровных стволиков и вернулся в нагревшийся уютный дом…
Я решил сделать себе подобие лёгкого копья, которое мог использовать в качестве оборонительного оружия, вместо надоевшего ружья…
Назавтра, обрубил зубилом в форме клина, толстое, закалённое лезвие армейской лопаты, зажав её в тиски, благо весь инструмент был под руками и насадил получившееся, заострённое напильником лезвие, на рябиновое древко.
Позже, бродя по окрестным лесам, я тренировался, нанося скрытно и неожиданно удары воображаемому, нападающему медведю или скалящему свои клыки волку, но в основном использовал самодельное копьё в качестве посоха, надев на лезвие крепкий чехол…
Так началась моя жизнь на новом месте…
Деревня Федосово, а точнее то, что от неё осталось, стоит на двух берегах реки Тосно, и ещё недавно, до войны, была большой и многонаселённой. Но во время войны, находясь в оккупации, много местных жителей было угнано в Германию, а оставшиеся, после войны не смогли восстановить полноценную жизнь и постепенно весь район превратился в сообщество «бывших» деревень.
В недавние времена сюда стали приезжать на лето дачники, покупавшие недорого пустующие дома.
Эти места, в основном покрыты густыми лесами, болотами, и потому стоило из них уйти человеку, как на его место пришли звери, и в частности волки. Они довершили разгром некогда кипевшей здесь жизни. Да и кто, согласиться жить там, где ночью волки воруют собак и овец?
Я видел следы крупного волка на песчаном берегу реки, возле машинного переезда через Тосно. Волк видимо приходил ночью и долго стоял, принюхиваясь и прислушиваясь к звукам и запахам из деревни. Брод находится метрах в ста от первых домов, и я, заметил там эти волчьи следы, прогуливая перед сном годовалую дочку.
Я тотчас вспомнил истории услышанные в Кировской области, как во время войны, волки нападали на людей, воспользовавшись долгой безнаказанностью. Мужики – охотники из тех мест ушли на войну и остались одни женщины и дети. Рассказывали даже историю, как волки, через окно, утащили двухлетнего мальчика, оставленного дома, матерью, работавшей на колхозных полях…
За Тосно, в глухих лесах, волки селились издавна и попутчики в электричке рассказывали о появлении волков на огородах, рядом с домами, на железнодорожных полустанках.
Позже, соседи по Федосово, рассказали мне, что из ближнего дома, несколько лет назад, волки, зимой выманили из конуры крупную дворовую собаку и на реке разорвали её в клочья. Лесник , живущий бобылём в соседней деревне, с грустью поведал мне о том, как его любимую лайку Буську, волки утащили прямо из конуры.
Другой житель этой деревни рассказал мне, задумчиво глядя в пространство, волчьими же, неприветливыми глазами, как на рыбалке в нескольких километрах от деревни, летом, видел большого лося, переплывшего реку, а следом за ним и волка, который преследовал искусанного сохатого - из большой раны на боку лося, текла кровь.
… Волки здесь были частью привычной жизни. Они за несколько лет вырезали всех кабанов, оставив в живых только очень крупных, старых, которых не могли одолеть.
...Как – то, в начале зимы, проходя по дороге среди полей, на краю леса, услышал стрекотание любопытных сорок, и почувствовав, что там произошло что – то необычное, решил зайти туда на обратном пути.
Возвращаясь, я свернул с дороги и обнаружил поле «битвы», на котором волки отбили у большой кабанихи её последнего кабанёнка и съели, оставив только несколько костей. На закрайке поля, была площадка истоптанная зверями, где то тут , то там, видна была кровь и пучки кабаньей и волчьей шерсти. Разбираясь в следах , я нашёл место ночной лёжки кабанов, и определил, по крови в следах, что у кабанёнка были перекушены сухожилия на задних ногах и он не мог убежать.
В природе, сцены убийства хищниками жертвы, длятся по нескольку часов и потому особенно драматичны. Я представлял себе, как стая волков окружила кабаниху, отбивая у неё обречённого кабанёнка. В конце концов измученная мать отступила и серые разбойники разодрали и съели жертву…
Места в тех районах глухие и малолюдные и поэтому, здесь бывают медведи, волки, рыси и даже росомахи.
Однажды, уже по глубокому уже снегу я видел на околице, следы похожие на небольшие медвежьи и только позже понял, что это была росомаха…

















































О СЛЕДАХ.

Хочу рассказать немного о звериных следах… Различать их - целая наука. Следы неопытному глазу совсем не видны. Однако присмотревшись, можно различить на мокрой земле, на грязи, на снегу множество больших и малых отметин - следов, по которым опытные следопыты определяют направление, время, пол и даже возраст прошедшего зверя.
Следы лося большие, почти круглые, с выворотом снега на спокойном ходу, чуть назад. Ноги сохатый поднимает высоко и между следами всегда чистое пространство снега. У быка след всегда круглее, а у матки острее и меньше. Лёжки в снегу глубокие и почти круглые…
Олени по снегу, как бы волочат ноги и потому между следами есть перемычки, по которым легко определяется направление и свежесть следа. Если поддевая перемычку снизу, снег рассыпается - то след свежий. Если разламывается на кусочки - тогда ясно, что зверь прошёл давно. Оленьи следы чёткие, чуть вытянутые с острыми кромками. Когда зверь устаёт, то копыта, в половинках, чуть расходятся. Длина шага у лося до метра. У оленя поменьше. На галопе, эти большие звери оставляют строенные следы на расстоянии до двух и более метров один от другого.
Кабаньи следы неаккуратные. Концы половинок копыт не сходятся в одной точке и расстояния между следами на рыси, даже у крупных кабанов-секачей. совсем небольшие. На галопе они оставляют большие вмятины на снегу, особенно при глубоком и рыхлом…
Однажды высадившись на полустанку, направляясь в Федосово, я увидел прямо между рельс, следы крупного секача, который похоже прогуливался по железной дороге, как по бульвару…
Следы медведя большие, вытянутые, со следами когтей на грязи или на мокром снегу. Самые большие, я измерял сапогом. Был один след, встреченный мною в Сибири, в который входили два моих сапога, поставленные рядом…
По глубокому снегу мишка бредёт загребая его внутрь. Недаром медведя в народе называли косолапым. На грязи хорошо видны отпечатки голых подушечек лап и отметины каждого когтя, расположенные впереди, по дуге. Вытаявшие следы медведя очень большие - словно подушки на снег опускали…У медвежат, следы на влажном снегу, словно отпечатки босых подростковых ног…
Однажды, возвращаясь днём из прибайкальской тайги, идя вдоль Большой Речки, уже на подходе к шоссе и посёлку, рядом со свалкой, на грязной тропинке, я вдруг различил следы крупной медведицы и двух медвежат, прошедшей здесь ночью. Было это в полу километре от первых домов и пришли звери на запах мясных отходов, которые вывозили на свалку с местной зверофермы, прошедшей ночью.
...Как-то на Байкале, в Солнцепади, по весне я видел вытаявшие медвежьи следы, величиной с «овчинку». Эти следы, неопытный охотник мог вполне принять за следы громадного снежного человека…
… Следы рыси – круглые, идут ровной строчкой. Когда бежит - то сдвоенные- один следок чуть впереди другого… Вытаявшие весной, следы, по размерам могут напоминать тигриные. Такие следы, я видел на Дальнем Востоке, на острове Русском…
Волчьи следы, как следы крупной овчарки, но аккуратнее и собранней. На грязи видны отпечатки пальцев и даже тычки коготков. Следок вытянут и цепочка их аккуратной строчкой.
У лисы следок маленький, лёгкий, идёт рыжая чисто и неслышно. У росомахи след как у маленького медведя, но снег не гребёт, а на галопе след строенный…
У соболя почти всегда сдвоенные следочки и одна нога чуть впереди другой. Это зверь энергичный, сильный и боевой. Когда топчется на месте - следки круглые, сравнительно с размерами, крупные, может быть величиной с лисьи, хотя зверёк явно меньше…
У рябчика, тетерева и глухаря следы похожи — крестики - ёлочки, идут не прямой цепочкой, хотя размерами очень отличаются. Расстояния между глухариными крестиками, сантиметров до пятнадцати…
Зимой на ночь, а иногда, в морозы и днём, рябчики, тетерева и даже глухари, делают так называемые лунки, и ночуют или днюют в них, спрятавшись под снегом. Рябчики и тетерева падают в снег, иногда прямо с берёз на которых кормятся почками. Взлетают из под снега с шумом и фонтанами снежной пыли.
Несколько раз, мне удавалось сбить вылетающих из под снега птиц, подойдя к лункам на немногие метры. Птицы в морозы и передвигаются под снегом, иногда просовывая голову наружу, оставляя в снегу круглые дырочки. Глухари «залетают» в снег и сидят , погрузившись в него. Уж очень они большие, чтобы прогуливаться под снегом…
Рассказывают, что иногда при насте, после морозной ночи, птицы не могут вылезти наружу и погибают. Бывают несчастные случаи и с другими животными.
Однажды, Лапка нашла в чаще веток упавшей берёзы, на краю поляны, высохшую уже от морозов, мёртвую косулю. Я восстановил по следам, что она легла с вечера на мокрый, подтаявший снег, и утром , по морозу, примёрзла шерстью к насту. Да так и погибла… Возможно она была ранена.
Но продолжим о следах…
Белочка скачет и оставляет четверные следочки - два маленьких узко, а задние лапки ставит пошире и чуть впереди…
Опыт помогает различать не только особенности следов, но и род занятий зверя. Лоси часто оставляют зимой задиры на осиновых стволах, соскребая зелёную кору передними резцами, как долотом. Если не могут достать верхних, самых нежных и вкусных веток, то находят на деревце тяжёлым туловищем и ломают его.
Олени по весне обдирают сочные осиновые листочки, зажимая ветку неплотно зубами и протягивают её между резцами…
Однажды, на рассвете, я возвращался с неудачного сидения на солонце и услышал шум в осиннике. Подойдя по заросшей, лесной дороге, очень тихо и под ветер к оленям, метров на двадцать, я долго наблюдал из-за коряжины, как они с шумом, объедали молодые листики с осин…
Косули же по весне, выходят после четырёх часов дня на одни и те же поляны и едят траву. Мы, будучи в одну из вёсен в Качугском районе, ежедневно наблюдали за ними в бинокль, от дверей нашего вагончика, находящегося километрах в полутора от этих полян…
Следы косуль похожи на оленьи, только меньше раза в два. На махах, они оставляют на снегу ямки величиной с шапку, на расстоянии между прыжками до шести-семи метров. Прыгают они на галопе высоко, показывая, белое, «зеркало» на заду. По этому мелькающему «зеркалу» можно заметить убегающих коз издалека и даже в густом лесу…
Олени , так же имеют «зеркала», на заду, но разного цвета. Такое зеркало всегда по цвету, контрастно светлее, чем общий окрас. Если олени шоколадного цвета, то зеркало рыжеватое. Если светлые, то цвет зеркала, почти белый…
Интересная подробность. Когда я внезапно видел в природе диких животных, у меня, создавалось впечатление, что мир окружающий нас, застывал в позе зрителя и время начинало двигаться медленнее, а посторонние звуки становились не слышны. В этом случае, наверное, действует эффект «доминанты», когда мы, поражённые увиденным, забываем обо всём остальном...
Звериные следы - это большая тема. И как нибудь, в другом месте, я расскажу об этом подробнее…








БОБРЫ.

В реках и в ручья долины реки Тосно, в глухих лесных урочищах, селились колонии бобров, а в полутора километрах от деревни, я нашёл бобровую хатку. Сооружение замечательное! Высотой метра два и диаметром в основании, тоже около двух метров - хатка была сложена конусом из «обрезков» веток, которые бобры сверху обмазывали грязью, как крепящим сооружение, раствором. Внутри располагалось гнездо, выше уровня воды или льда. Зимой всё это было заморожено и не поддавалось разрушению. Я видел рядом с хаткой следы волчьей стаи. Волки, «поцарапавшись» сверху, ушли не солоно хлебавши.
Хатка стояла на берегу искусственного пруда, сделанного бобрами при помощи плотины, длинной метров тридцать, перегораживающей ручей. Вход в бобровый домик был из под воды и потому уровень пруда регулировался, этими забавными «гидростроителями». Бобры способны изменять облик приречного ландшафта, превращая сухие берега небольших речек, в большие болота, очищая их от крупных деревьев.
Несколько раз я видел летом, плывущих по этим искусственным озёрам бобров, но заметив моё присутствие, звери оглушительно хлопали по воде своими плоскими хвостами и жизнь вокруг, после такого сигнала тревоги, замирала. Однажды в сумерках на этом пруду, я видел стоящего в воде по брюхо лося, пришедшего на водопой, и отдыхающего здесь от комаров и мошки, относимых ветерком в чащу леса.
Летом, запруда пропуская воду сквозь неплотно подогнанные друг к другу брёвнышки и ветки, шумит небольшими водопадиками, в то время, как зимой пруд, покрыт заснеженным льдом, на котором, как на футбольном поле отпечатываются все звериные следы и следочки…
По весне жизнь в водоёмах оживает и подросшее бобровое потомство отделяется от семьи, плавая по вздувшимся, полным водой рекам в поисках подходящих мест.
Однажды весной, мы вдвоём с приятелем, путешествовали по Тосненской тайге и видели в сумерках несколько бобров, плывущих вниз и вверх по реке, неслышно и потому страшновато, под хорканье вальдшнепов, летящих в чернеющем, синем небе, среди загорающихся первых звёзд.
…Тогда, мы заночевали на берегу реки, не найдя в сумерках, подходящей переправы через неширокую, но глубокую реку. А утром, на рассвете были разбужены трубным, драматически оперным курлыканьем журавлей, проснувшихся, где-то на дальних болотах. Мы, подрагивая от озноба и недосыпа, попили крепкого, горько-сладкого чаю и пошли вверх по течению реки. Пришли к большим болотам, на которых в рассветной тишине, оглушительно чуфыкали и бормотали невидимые тетерева. Тут же, у начала болота, мы нашли ещё одну бобровую хатку с хорошо заметным входом в неё из подо льда, покрытого не замерзшей ещё водой. Видимо совсем недавно, бобр был здесь, на поверхности водоёма…


















МЕДВЕДИ.

… В тот же поход мы по следам видели, как недавно вставший из берлоги медведь, направлявшийся к местам летнего обитания, погнался за лосем. Предприятие вполне безнадёжное, но объяснимое голодом медведя, в эти весенние дни, когда ещё ни травы, ни тем более муравьёв нет на поверхности земли. Медведи в это время, часто охотятся на копытных, скрадывая их, превращаясь в кровожадных хищников…
Случайно встреченный в тамошних лесах охотник, рассказал мне, что однажды весной, на лесной прогалине нашёл задранного медведем лося и тут же, недалеко, по запаху гниющего мяса, обнаружил мёртвого, тоже израненного медведя, залезшего в какую - то яму и там умершего от ран, нанесённых лосем. Можно себе представить эту битву лесных гигантов, бившихся на смерть и в итоге погибших…
Тот же охотник, рассказал мне, что однажды, идя по лесу, в начале услышал стоны, а потом и увидел рожающую лосиху, которая «елозила» брюхом по травянистому бугру выдавливая из себя лосёнка. «Бугор этот, потом показался мне словно замусоленным» , признавался удивлённый лесовик…
… Но возвратимся к медведям…
Для человека – одиночки, встречи с мишками весной очень опасны. Зверь, в эти дни постоянно голоден и бросается на всё живое. Поэтому, всячески избегайте столкновений с косолапым по весне - это небезопасно. Любое неумеренное любопытство - тут неуместно…
Я однажды, тоже по весне, в Тосненском районе, Ленинградской области решил перейти с одной железнодорожной ветки на другую по здешним лесам…
Была тёплая, влажная погода. И когда я высадился из поезда и пошёл по лесной дороге вперёд, начался нудный мелкий дождик. Километров через пятнадцать, я остановился на ночлег, недалеко от лесной дороги, наготовил дров, разжёг костёр, вскипятил и попил чаю и укрывшись полиэтиленом, дремал, беспокойно ворочаясь, до утра... А ещё потемну, собравшись, пошёл дальше.
Кругом было черно и мрачно, и вдруг инстинктивный, глухой страх обуял меня. Я почувствовал, что не один в этом лесу и что неподалёку, в чаще, затаился медведь. Я был так в этом уверен, что снял ружьё с плеча и шёл медленно вглядываясь во все тёмные пятна, на обочине. И только отойдя с километр от этого места, немного успокоился…
Мне в эти минуты, вспоминался рассказ знакомого охотника на БАМе, который ночевал на снегу, в начале зимы и когда уходил с бивуака, то обнаружил, что вокруг ночёвки, весь ельник за его спиной исхожен медведем, топтавшимся недалеко от костра, всю ночь…
Но вернёмся в Ленинградскую область…
Мы уже в другом месте видели следы этого же медведя-лосятника, который осторожно перебирался по стволу небольшой упавшей поперёк реки сосны, балансируя, как канатоходец. Он всё-таки перешёл через холодный поток и направился дальше, прямиком, куда-то на юг... Мы ещё раз встретили следы того же медведя, через неделю, уже километрах в сорока от реки Тосно.
Это говорит о том, что медведи на зиму переходят в более безлюдные и глухие участки тайги, а к лету возвращаются на привычные места, на «пастбища», так сказать…
Тогда же мы встретили двойной след волков, которые уже разбились на пары и готовились к рождению волчат, в заранее приготовленном логове.
Леса в тех местах заросшие, тёмные, елово- сосновые и потому на полянках уже зацветают первые подснежники, а в чаще ещё лежит снег и бывает холодно, как в погребе...
В Ленинградской области есть ещё красивейшие места, называющиеся Карелией… Живя в Сибири я многое слышал о Карелии, и помню песню, о Карелии - «Часто будет, Карелия сниться, край лесной, с голубыми глазами озёр».




ЛЕНИНГРАДСКАЯ ОБЛАСТЬ.

Впервые, я попал в Карелию живя в Ленинграде - ткнув пальцем в карту, попал на название Лосево. Мои знакомые рассказывали мне ранее о Лосевских водопадах.
Я сел в электричку на Финляндском вокзале и уехал в Лосево…
Была весна и в городе давно не было снега, а за городом, в ельниках особенно, лежали, казалось нетронутые пласты белого-белого снега. Вдоль железной дороги слева и справа то и дело попадали озёра, озеринки и пруды, окружённые дачными посёлками. Чуть вдалеке, на горизонте горбились невысокие холмы покрытые сосняками, чистыми и светлыми, и от этого, становилось легко и весело на душе…
Выйдя из электрички, я, глубоко вдыхал и выдыхал прохладный чистый воздух, а подойдя к реке, долго сидел на высоком берегу, наблюдая игру водных потоков, зажатых в теснине и переливающихся водными валами, через гранитные валуны, торчащие со дна реки. Ниже порогов, река Вуокса, впадала в озеро, широко разлившееся во все стороны, с каким-то особенно глухим недоступным лесом, на противоположной стороне.
Отдышавшись и налюбовавшись необычной панорамой, я пошёл вверх по реке. Обойдя стороной турбазу и пансионаты, стоящие один рядом с другим на берегу, я шёл вперёд по чистой, песчаной дороге, петляющей по соснякам, с открывающимися приятными речными видами. Я был в башмаках, но после утреннего морозца, снег покрылся коркой ледяного наста и потому я шёл поверху, как по асфальту. От свежего воздуха, от длинной прогулки меня потянуло в сон и подстелив подстилку, я лёг прямо на снег и задремал воображая, что я в сибирской тайге…
После, спустившись к реке, вскипятил чай, попил с бутербродами и наевшись, стал возвращаться на станцию. Недалеко от посёлка, увидел следы двух лосей, матки и годовалого телёнка, обрадовался, долго разбирался в набродах и даже нашёл пару лосиных лёжек. «Ага- думал я – здесь и звери есть, и совсем недалеко от человеческого жилья, а значит, их тут мало тревожат...»
… Потом, были сотни поездок по всей Карелии, когда я убедился, что этот озёрный край- место красивое и вместе, почти безлюдное, несмотря на стада туристов по воскресеньям…
Одно из замечательных мест Карелии - река Волчья. Я действительно видел там волчьи следы зимой и даже нашёл в её окрестностях глухариный ток, а рядом за озеринкой – волчье логово, которое я не стал тревожить…
Весной, когда все нормальные люди сидят по домам, я в этих сосняках чувствовал себя как будто на Байкале, и отдыхал душой на свободе, вдыхая бодрящий, заряженный оптимизмом, весенний воздух. Дни в это время года, кажутся почти бесконечными и к вечеру иногда забываешь, где ты был и что делал ранним утром…
А какие ягодные места на высоких берегах реки, обнаружил я впоследствии?! Тёплые каменисто - песчаные склоны, покрыты с южной стороны брусничником, а в крутых прохладных сиверах - черничник с сизовато – чёрными ягодами, асимметричными ожерельями, висящих на невысоких веточках…
...Там на Волчьей, мы, с двумя моими учениками, зимой, жгли костер на заснеженном берегу, жарили шашлыки и разговаривали. Где – то в стороне бухнули два выстрела, и я подумал – кто- то балуется, по рябчикам. Однако в сумерках, возвращаясь на станцию, по своему дневному следу, увидели, что совсем недавно, через наш след перешла рысь, оставляя за собой капельки крови на белом, свежем снегу. И мы бросились в погоню.
Я страшно ухал и гавкал, надеясь, что рысь, почувствовав погоню, вспрыгнет на дерево и мы сможем её увидеть. Ночь опустилась на притихший морозный лес и мы почти бегом, как гончие, низко опустив головы, распутывали следы рыси, иногда с опаской обходя сосновые чащи, в надежде, вот вот увидеть хищную кошку…
Часа два, мы безуспешно пытались настичь рысь. Мои попутчики устали и потеряли интерес к следам и я вынужден был повернуть неудавшуюся охотничью экспедицию в сторону станции…
Там же, на Волчьей, мы, по осени собирали белые грибы, забыв о времени, переходя из одного распадка в другой, а вечером, у костра, сидели допоздна и пели русские - советские песни, провожая заканчивающиеся белые ночи.
Осенью, когда после лета всё затихает и успокаивается, я там же, однажды, на вечерней заре услышал а потом и увидел клин перелётных гусей снизившихся над Волчьей и летящих в сторону недалёких Вуоксинских заливов. Гулкое эхо в крутых берегах речного ущелья множилось, меняя направление и казалось, что гуси устремляются сюда отовсюду…
Неподалёку от Питера, на одной из пригородных станций устроен детский парк с качающимися мостиками, деревянными, ярко раскрашенными мухоморами на обочинах тропинок и даже домиком Бабы – Яги, в еловой чаще. Есть даже огороженный участок поляны, где живут зубры. Целое стадо. Они большие, мрачновато- сердитого вида, но их можно кормить хлебными корочками и даже пучками травы. Флегматично невозмутимые, с длинными спутанными гривами и изогнутыми острыми рогами, тёмно – коричневого цвета, они кажутся пришельцами из далёкого прошлого, когда все люди ещё были охотниками и жили в землянках или пещерах.
Невольно пытаешься представить себя в оленьей шкуре, с тяжелым копьём, крадущимся вослед такому же стаду. Слева и справа в кустах шуршат шаги твоих соплеменников и в ожидании схватки с рогатыми гигантами гулко колотиться сердце в груди…
Я немножко голоден и потому наверное, следующей картинкой в моём воображении, возникает сцена пира после удачной охоты, вокруг большого племенного костра. Большой зубр, целиком зажаренный на костре, очень вкусен. Мясной сок течёт по моей бороде и я смахивая капли горячей жидкости, вытираю руку о шкуру на бедре. И мой сосед одобрительно, похлопывая меня по плечу хвалит меня, говоря «Удар твоего копья был решающим»…
Я сглотнув слюну, очнувшись от видений, ещё раз смотрю на бычка, который лезет впереди вожака – быка, к протянутому сквозь изгородь кусочку хлеба и получает за это лёгкий тычок рогом в бок, и отскакивает в сторону.
«Мне пора бы чего – нибудь перекусить»- думаю я и отойдя недалеко, в лесок, начинаю разводить костёр…
Леса на карельском перешейке намного светлее, чище, удобней для человека и поэтому, здесь сегодня живёт намного больше народу, чем под Тосно, и ещё больше дачников. Проложены удобные и красивые асфальтированные дороги. Повсюду в лесах встречаются остатки каменных фундаментов, бывших финских поселений, и в самом глухом месте вдруг наталкиваешься на заросшие кустарником, осушительные канавы, бывших заимок…
… А однажды, я нашёл каменные надолбы, замшелые валуны выстроившиеся в ряд, времён бело-финской войны. В густом ельнике, большие камни, вкопанные в землю, торчат гранитными лбами на высоту метра, и были предназначены, для защиты от танков. Кроме надолбов, кое-где сохранились бетонные доты и дзоты, мрачно ощерившиеся своими амбразурами на окружающий лес. На рассвете эти остатки военных времён выглядят угрожающе.
В Ленинградской области война словно навечно вписалась в ландшафты, часто изрытые старыми окопами, избитые заросшими полузатопленными воронками от взрывов бомб и снарядов. По лесам, раскиданы заржавленные снарядные гильзы и пробитые пулями, заржавленные каски. Иногда находят на месте больших боёв кости убитых солдат, советских и немецких, не захороненные во время отступлений и окружений. И всё это тихо догнивает, в молчании, густо растущих на местах человеческих трагедий, лесов: еловых, осиновых, сосновых…
У моего приятеля Юры Алексеева, дача в районе Тосно. Мы часто ездим туда. Он по делам садоводческим - я пройтись по лесам , подышать воздухом. Садоводство новое. Леса кругом глухие.
Юрин сосед, рассказывал о зимнем происшествии, увиденное им, рядом с садоводством. Вышел он порубить для хозяйства осиновых прутьев, на край просеки, проходящей рядом с домами…
Зима. Холодно. Белый снег. Сумерки. И вдруг из лесу, прямо к нему навстречу, выбегает галопом, большой лось. Остановился неподалеку и стоит подрагивая и оглядываясь назад. Мужик глянул в ту сторону и увидел трёх волков остановившихся метрах в восьмидесяти, на опушке леса. Лось тяжело дышит, озирается и не уходит, а серые разбойники ждут. Мужик рассердился, заматерился и двинулся в сторону волков, размахивая срубленным осиновым колом. Те, не выдержали матерной речи, испугались и убежали назад, в лес, а лось побрёл по краю дачного посёлка в другую сторону, на восток…
…Неподалеку от дач, я нашёл глухариный ток. Искал его несколько лет и наконец, ещё по снегу, придя в заветное место, нашёл следы глухарей по насту, немного в другом месте, чем там, где я ожидал их встретить в предыдущие вёсны.
Они, уже после рассветных песен, слетали на землю и под поощрительное квохтанье глухарок, прилетающих на ток утром, начинали драться, выщипывая перья, друг у друга, сильными загнутыми клювами, до крови сшибаясь грудь в грудь, они бились сильными костистыми крыльями. Победители этих брачных турниров, соединившись с глухарками, отлетали на край тока, где и проходили свадьбы…
Я пришёл на токовище, ещё ночью, сел под сосну и слушал тишину наступающего рассвета, пока в дальнем углу сосново - еловой чащи не услышал кастаньетный стук первого колена причудливой древней песни, а потом и точение-шипение – вторую его часть.
Было ещё темно и я, стараясь попадать в «фазы» точения, запрыгал к токующему «петуху».
Сердце заколотилось, внимание обострилось, и я слышал все подробности глухариной песни «сквозь» прыжки и остановки. Я мгновенно забыл о холоде, о мнимых и реальных опасностях леса и был внутренне устремлён к одной цели. Наконец, подскакав метров на пятьдесят к глухарю, остановился и стал высматривать его в вершинах густо стоящих, высоких сосен…
И вот я его увидел - чуть подрагивающее во время песни, тёмное пятно в верхней трети пушистой сосны. Время для меня замерло... Вся многовековая история человека – охотника, сконцентрировалась в моём ожидании и приготовлении к решающему моменту. Я медленно, под песню, поднял ружьё, под песню же выцелил и под точение нажал на спуск…
Грянул выстрел, птица сорвалась с ветки и с глухим стуком упала в мох, под дерево. Я прыжками подбежал, остановился и осмотревшись, увидел чёрную птицу лежащую под пушистой ёлочкой, на мягком мхе.…
Выйдя из чащи с добычей в руках я остановился и хорошенько рассмотрел глухаря. Чёрное оперение на шее переходило в сизо –зеленоватое, а на бородатой костистой голове над глазами алели, словно вышитые шёлком, яркие брови. Крестообразные лапы, были покрыты оторочкой, пластиково-твердой роговицы, а длинный хвост лопаткой, можно было развернуть в большой чёрный веер…
Я вспомнил рассказы своего друга, который говорил о токах в западной Сибири. Его взял с собой на ток отец, в первый раз, в шестнадцать лет. Долго шли ночью по залитым водой болотам. Когда на востоке забелел рассвет, отец оставил его одного и ушёл куда - то во тьму. Было холодно и страшно, и вдруг на болоте появились глухари и стали яростно драться.
Разойдясь метров на тридцать, клокоча яростью, глухари бежали навстречу друг другу, потом взлетали и с треском сшибались, грудью, клевались, царапаясь когтями и нанося удары крыльями. Схватка быстро заканчивалась, «петухи» расходились по сторонам и всё повторялось вновь, с удвоенной злобой. Мой друг забыл о времени, с дрожью волнения, следил за весенними турнирными бойцами, не заметив, как над горизонтом появилось громадное алое солнце…То утро он запомнил на всю жизнь...
… Глухари, особенно на токах смелы и воинственны. Я помню как раненный глухарь, вздыбил перья на шее при моём приближении и кинулся в драку, как только я попытался схватить его. Я конечно вышел победителем, но запомнил этот холодок страха при виде приготовившегося к бою глухаря…
В природе, иногда случаются удивительные вещи, противоречащие всяким научным теориям и здравому смыслу. В журнале «Нэшинел Джиографик», я видел фотографии на которых северный олень напал на бурого медведя, вместо того , чтобы спокойно убежать. Разогнавшись олень ударил в грудь медведя рогами, но медведь конечно не испугался, вцепился в оленя когтями и задрал до смерти…
Тот же мой друг из Западной Сибири, рассказывал, как весенней ночью, уже в Восточной Сибири, на Лене, на него набросился с противным верещанием барсук, кусая за ноги. Видимо он неосторожно проходил мимо барсучьей норы. «Нападение было так неожиданно - рассказывал он мне блестя глазами - что я сильно испугался и вернулся домой, недоумевая - что за зверь атаковал меня… В ночной тьме, - это воспринималось как нападение привидения или атака лешего!»…









































ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ.

На глухариных токах, иногда, встречаются и медведи, пытающиеся на земле поймать поющего глухаря...
Другой мой знакомый, замечательный старичок, Василий Иванович, рассказывал мне, как он видел на току, в полутьме, неслышно движущуюся спину медведя. Туловище и лапы были скрыты за упавшим стволом. «Я тогда побоялся стрелять» - просто и откровенно признался Василий Иванович и я его хорошо понимаю.
В ночи проявляется в человеке все первичные, инстинктивные страхи, дремлющие в его душе до поры, до времени…
Кстати о Василии Ивановиче. Он научил меня любить природу за то чувство свободы, которое пробуждается в душе человека наедине с великим и независящим от человека, окружающим миром. Он, Василий Иванович, был профессиональный рыбак, прожил всю жизнь в деревне и был страстным любителем и знатоком изюбриного рёва. Он делал трубы – манки на изюбря, и мастерски подражал голосу гонного быка.
Первый раз я услышал его трубу, в деревне Большая Речка, в его доме, посередине зимы. Но мне показалось, что на время, я перенёсся в расцвеченную осенними красками тайгу. Его труба пела яростно и страстно, меняя тональность от начально-высоких нот. постепенно переходящих в мощный рёв. Недаром изюбриный гон называют в Сибири рёвом.
Мне посчастливилось побывать с ним на изюбрином реву, в долине реки Бурдугуз, на больших колхозных покосах, в верховьях речной долины. С вечера все разошлись в разные стороны и Василий Иванович, откашлявшись в шапку, встал на колени и поводя длинной трубой по кругу, затрубил - запел на всю притихшую округу. Как только он окончил рёв, тотчас, с двух сторон, ему ответили два быка - один молодой с высокими нотами в дрожащем голосе, а другой старик, ревел простуженным басом. Василий Иванович шёпотом пояснил. «Старый, крупный бык уже с матками, а молодой боиться, но отвечает и будет тихонько подкрадываться, надеясь на удачу». Василий Иванович засмеялся. –«Иногда хозяин гарема убежит, бороться с другим быком, а молодой тут как тут. Ухватит своё удовольствие с оставленной маткой и бежать…»
Между тем смеркалось и быки замолчали не отвечая на трубу. Я стоял чуть в стороне, когда один из охотников нарушил тишину и стронувшись с места крикнул: - Иваныч! Не отвечают. Пора чай пить…
И в это же время справа от меня, в густых кустах затрещало и я услышал стук копыт оленя, неслышно и невидимо, кравшегося к сопернику, которого изображал так мастерски, Василий Иванович… Охота сорвалась…
Но вечером у костра, Василий Иванович рассказывал нам о своих бесчисленных охотах на реву. «Быки во время гона, как бы временно сходят с ума. В головах у них только матки и соперники - быки. В начале гона, быки бегут навстречу друг другу, намётом и схватываются без предупреждения. После, когда у сильных и удачливых изюбрей появляется гарем из нескольких маток, они пасут его, как свирепые табунщики, и часто бьют маток рогами и копытами, если те, не слушают их приказаний. В драку они уже не лезут и стараются отогнать табун в места поспокойнее. Отвечая на вызов соперников, встречаться с ними не торопятся, становятся осторожнее и если почуют фальшь в голосе трубы, сразу уходят. Тут надо учитывать, что подманить старого, сильного быка можно голосом быка молодого, и наоборот. Поэтому надо знать особенности голосов разновозрастных оленей. Замечательно трубить на марянах, где приближающихся оленей можно видеть за километр и далее. Помимо заключительного выстрела, охота на реву очень красива и эмоциональна. Ты невольно становишься на время, оленем сам…». Василий Иванович во время разговоров маленькими глоточками пил чай и глаза его блестели, отражая огонь костра…
Его рассказы я запомнил на всю жизнь…























































ЯЗЫК ЖИВОТНЫХ.

В какой то момент своей жизни, я решил начать учится языку диких животных, чтобы начать разговаривать с ними. Первое что я освоил - было токование глухарей и тетеревов. Глухарей можно было подманивать стуча ножом по стволу ружья, а потом скрести тыльной стороной лезвия по прицельной планке двухстволки. Но в особый восторг я пришел, когда подражая свисту и шипению рассерженного тетерева, вдруг услышал ответ обращённый ко мне. Разгорячённый тетерев, ответил на моё «токование»…
Делалось это так: губы складывались как для свиста и воздух с шумом выходил через щель наружу. А потом вы ещё должны с ускорением похлопать себя по бёдрам ладонями, так, словно тетерев бьёт крыльями. Несравнимое впечатление, когда вы видите бегущего на ваш голос, разъяренного петуха - черныша. Иногда таким образом можно переговариваться с птицами часами. Конечно тут нужен музыкальный слух и тренировки - репетиции…
Манки на рябчика я тоже научился делать сам, из жести, вырезая их из консервных банок. В лесу такой манок можно сделать и ножичком. Но если использовать ножницы, то звук будет пронзительно звонкий и мелодично чистый. Весной рябчики летят на манок, как сумасшедшие, точно определяя ваше местоположение и подлетая на два- три метра.
Так смешно наблюдать за сердитым, распушившим перья, рябчиком, бегающего по стволу упавшего дерева, прямо перед вами, в поисках соперника и пронзительно тренькающего в нетерпении. Несколько раз петушки подлетали на расстояние вытянутой руки и садились прямо над головой на ветку или даже на шалаш…
Потом, я освоил голос самца косули. Дикие козы, как их называют в Сибири, во время гона, где-то а июле-августе, бегают по лесу и встретив соперника, дерутся. Они «гавкают» очень громко и резко, как крупные собаки, только грубее и резче. Они же гавкают если заметят или учуют опасность.
Однажды в Крыму, мы с другом, ночевали над Ялтой, на склоне, в реликтовом крупном сосняке. Я пошёл разыскивать воду и вдруг услышал гавканье косули. Я ответил и замер. «Козёл» отозвался тотчас. Я повторил «гавканье» и вновь он ответил, уже ближе…
На лес опустились сумерки и наклонившись и вглядываясь по низу, я увидел, как самец появился метрах в семидесяти от меня и продолжая гавкать, топал передними копытцами издавая глухие барабанные звуки. Я долго развлекался, по временам раззадоривая маленького оленя ответным, «рявканьем», пока не вспомнил, что меня ждёт у костра друг…
Другой случай происходил в Приленской тайге, недалеко от Качуга. Я вышел на вырубку и решил прочистить горло - рявкнуть по косульи. С другой стороны долинки мне ответили из низких кустов. Я вновь гавкнул и вновь получил ответ. Так продолжалось с полчаса. Причём ответное рявканье становилось всё громче и злее. И только тут, я увидел метрах в ста пятидесяти, плохо различимое шевеление чего – то коричневого. И до меня дошло, что мне отвечал не козёл, а медведь, который подражал самцу косули очень похоже…
Много раньше, я читал что тигры в Уссурийском крае тоже подманивают, но только оленей, копируя их рёв во время гона. И иногда скарауливают похотливых драчунов…
Я, к сожалению не освоил рёв на трубе, во время изюбриного рёва, но может быть поэтому попробовал подражать быкам собственным голосом и что –то стало получаться. Быки не только отвечали но и бежали навстречу мне за многие километры. Удивительное ощущение, когда, первый раз бык отвечает тебе, где-то далеко в лесу, зло и пронзительно. Но проходит полчаса, и он вот, рядом, идёт сопит, стучит рогами о ветки, нюхает воздух, роет землю копытом. Я видел много таких забияк, но стрелял редко и если стрелял - то чаще мазал. Меня больше привлекает сам процесс, а не результат, то есть трофей. После удачного выстрела надо разделывать добытого зверя, выносить мясо, часто очень издалека. А это очень, почти запредельно тяжело. Может быть поэтому, удачливые охотники, часто умирают от инфаркта или сердечных болезней. Труд таёжного охотника, может быть один из самых тяжёлых в человеческой практике...






















































Б А М.

На БАМе, я имел возможность видеть и слышать много изюбрей - быков и маток. В долине реки Амнунды, мы с другом видели замечательно красивые картинки: быков с матками и без, поодиночке и стадами, пасущихся на вершине крутой горы, в клочьях остатков утреннего тумана. Места были совершенно безлюдные и потому звери ревели уже и при высоко стоящем солнце, и уж тем более ночью. Ревущий бык подходил к нашему ночному костру, очень близко и нас разделяла только пятнадцати метровая водная поверхность реки.
На другой день, я пробовал подобраться скрытно к быку, пасущемуся на маряне, высоко, под вершиной. И подобрался таки, метров на восемьдесят, но стрелять не стал, а долго лежал за камнем и любовался сильным и красивым животным, с развесистыми рогами, поджарым задом и тяжёлой грудиной, со вздувшейся от страстного напряжения шеей. Следующую ночь, мы с другом ночевали на гребне горы. в начале густого елового распадка, вокруг которого ходил и ревел в темноте грубым голосом, сердитый бык. Утром мы спрятавшись на самом гребне, долго наблюдали за оленями прибегающими на мой рёв и разыскивавших нас, как своего соперника…
В эти дни стояла яркая, тёплая, осеняя погода с инеем по утрам и синим базоблачным небом, от восхода до заката. Разноцветная тайга, причудливо – узорчатым ковром расстилалась вокруг. И далеко – далеко синели горные вершины, хребтов... Воздух был свеж и ароматен, а у костра ночью – тепло и уютно.
Ночью же, из кармана друга в костёр высыпалось несколько патронов в пластмассовых гильзах, которые расплавившись в костре, вспыхивали на мгновение шипящим ярким пламенем сгорающего пороха, но не взрывались…
Несколько раз мы находили сброшенные оленьи прошлогодние рога, а однажды остатки черепа с симметричными развесистыми рогами, которые и вынесли к себе на базу…
Вообще, места по Муякану, в вершине Верхней Ангары и на Муе вспоминаются, как самые дикие и заселённые разными зверями. И медведи, и лоси, и северные олени, и изюбри …
А сколько рыбы в таёжных речках и ручьях!
Однажды мы с другом плыли на вёсельной резиновой лодке вниз по Ангаракану, и сквозь прозрачную воду видели крупных харьюзов – черноспинников, стоявших на глубине , против течения, изредка пошевеливая хвостом. Места были самые глухие, и мой друг рассказывал, что здесь, по осени приходят на нерест, омули, косяками по несколько километров длинной, из Байкала, и вода буквально кипит от обилия рыбы. Браконьеры заплывают и заходят сюда с большими сачками натянутыми на железный обруч и «сакуют», загребая рыбу сеткой, и выбрасывая её на берег. За день можно наловить несколько сотен килограммов деликатесной рыбы.
По осени начинается настоящая война рыб инспекции с браконьерами. Используются вертолёты. Делаются засады…
Зато как вкусен солёный с чесночком омуль на закуску под водочку, зимой, после жаркой бани. Это ни с чем несравнимый деликатес!..
… Настала пора рассказать о местах по которым проходит БАМ.
Здесь ещё не так холодно зимой, как за полярным кругом, но и людей почти нет и природа осталась в нетронутом виде. Зимой в долине Муякана снегу не более полуметра, погода ясная и солнечная. Зверья и рыбы немеряно. Раньше, сюда можно было забраться только на оленях и потому, человеческих поселений кроме редких русских сёл и тунгусских кочевых чумов, не было.
Поэтому тут, в озёрах поймы Муякана, можно было поймать четырёх килограммовых карасей, а медведи и олени встречались на каждом шагу.
Первые БАМовские поселенцы залетали в тайгу на вертолётах, копали землянки, ставили палатки и жили в них, приготовляя место, для прибытия основного десанта.
Природа здесь на мой взгляд замечательная, и потому, условия для вольной жизни очень подходящие. Жаль, что на волне строительства БАМа, не был организован переезд переселенцев, в эти благодатные места. Думаю, что молодые люди, в первую очередь откликнулись бы на призыв осваивать Сибирь и её просторы. Нужна была воля правительства и тогда ещё партии. Но увы! Энтузиазм партийных номенклатурщиков был на излёте. Вскоре начались тяжёлые времена не только для СССР, но и для преемницы Союза - России…
И всё пошло прахом. Северо-муйский тоннель пустили только в 2003-ем году, хотя начали его строить, где то в 1975 – 76 годах, а в 2004-ом, жители посёлка Тоннельный, объявляли голодовку с просьбой переселить их на «Большую землю». Сейсмостанция, на которой я работал и жил , была в шести километрах от этого посёлка…
Но тогда, в семидесятые годы, все были полны надежд, энтузиазма и молодого задора. Строителей для БАМа перед отправкой на Магистраль отбирали специально, и потому жизнь в посёлке напоминала времена будущего коммунизма.
К тому же, на строительстве магистрали был сухой закон и потому пьяных не было вообще. Многие семьями приходили в дома культуры по вечерам: танцевали, пели, играли в любительских спектаклях. В окрестностях БАМа, транспорт был бесплатным. Поднимаешь руку, стоя на обочине дороги, вахтовка останавливается, садишься и едешь куда тебе надо. Вахтовка - это вездеход ГАЗ-66, с автобусными сиденьями внутри…
Но самое замечательное воспоминание для меня - субботний вечер, городошная площадка рядом с домом культуры, и при свете электрических ламп, мужики играют в городки. А в доме культуры - танцы, и родители уложив детей спать, танцуют вальсы и польки рядом с холостой молодёжью…
Об этой стороне БАМа, сегодня, почему-то не вспоминают…
Но мы отвлеклись от природных тем...
На территории, где проходит Байкало - Амурская магистраль, в необозримой и красивой тайге, живёт множество диких, не потревоженных человеком, животных и птиц. Иногда из за природных катаклизмов: землетрясений, наводнений или пожаров, звери, вдруг начинают менять места привычного обитания. По осени, я наблюдал переходы неисчислимого количества белок. Они бегут по земле, скачут по веткам деревьев, переплывают быстрые, холодные реки. Куда они идут и почему? Боятся морозной или многоснежной зимы? Или уходят из мест поражённых неурожаем орехов, грибов и ягод? Ответов на эти вопросы я не знал. Но зрелище этого «исхода» - тревожное и пугающее. Мои собаки, как с ума посходили, гавкая с утра до вечера на этот бесконечный поток лесных «беженцев»…
Утром следующего дня переход белок прекратился…
Или вот ещё интересный природный феномен…
Кажется в 1978-ом году, летом, были сильные пожары в Баргузинском заповеднике. Небо несколько недель было затянуто горьким сизым дымом и в район Верхней Ангары, из Баргузинской долины пришли бродячие медведи. В эти дни они голодные и потому бесстрашные, выходили на дороги, на помойки к посёлкам, а иногда заходили и в поселения. В Тоннельном, местный егерь вынужден был застрелить медведя, прятавшегося на территории детского сада, в соснячке, за оградой...
По ночам в посёлок часто заходили олени и лоси. Я узнавал об этом натыкаясь на их следы, где нибудь на окраинах, рядом со складами или котельной…Но видеть их никто из местных жителей не видел…
Человек ведь по ночам спит, в то время, как для животных - это самое активное время суток, особенно летом. Это везде так…
Уместно вспомнить моё удивление, когда однажды, выходя из тайги через посёлок, Большую Речку, неподалеку от Байкала, я увидел на свалке отходов зверофермы, в трёхстах метрах от первых домов, чёткие следы медведицы с двумя медвежатами, приходившей туда ночью. В предыдущую ночь, лёжа у костра, километрах в трёх от этого места, я слышал под утро, ещё в темноте, как собаки на кого-то лаяли остервенело, в этой же стороне…
На БАМе, к моей сейсмостанции, по ночам, постоянно приходили окрестные медведи и Пестря, моя сибирская лайка, лаял, не давая мне спокойно спать - то за рекой, то совсем близко, в кустах стланика, за туалетом. Как – то я измерял расстояние между медвежьими покопками и моим домом и получилось не более ста шагов… Медведь, если на него не охотится, перестаёт бояться человека.
… Однажды, я заметил свежие следы медведя в распадке, около берега залива Ангарского водохранилища, метрах в двухстах от него. А когда вышел к воде, то увидел множество туристов - отдыхающих и какого-то малыша голышом плещущегося в воде, под присмотром мамы в купальнике…
…Да простит меня читатель за постоянные прерывания повествования воспоминаниями не по теме. Однако я пытаюсь выстроить картину из мозаично собранных фактов и суждений, которая бы показывала многозначность и разнообразие жизни, в которой я жил и путешествовал. Частично эти зарисовки, но в более развёрнутом виде, я уже описал их в своих книгах: «Говорят медведи не кусаются», «Походы», «Собаки и волки», «Поднебесные долины и другие рассказы» и других. (Эти книги, я собираюсь опубликовать в России, в ближайшее время).
А здесь я вспоминаю и группирую события вокруг одного случая или суждения и надеюсь, что эта мозаика всё -таки станет картиной…













































ДАЛЕКО ОТ ЛЮДЕЙ.

Однако возвратимся на БАМ...
Прилетел я туда в феврале, а в апреле, на вертолёте меня забросили на дальнюю метеостанцию, в горную долину, окружённую непроходимыми горами и глубокими снегами, высотой более двух метров. Со мной была моя собака, кобель, чёрный, с белыми пестринами, Пестря. Жили мы с напарником в сборно-щитовом домике, в котором мороз промораживал углы насквозь и потому приходилось топить печь по несколько часов, утром и вечером. От постоянного нагрева и охлаждения в нашей радиостанции на дне скопилась вода – конденсат и влажная «внутренность» перестала работать. Мы не смогли выйти на связь несколько дней и на базе уже хотели посылать к нам аварийный вертолёт.. Однако вспомнив о своей службе в армии радистом, я разобрал корпус и обнаружил внутри более литра воды…
Просушили схему, собрали корпус и связь наладилась…
Долина эта была замечательным местом. Воздух чистейший и видны были самые малые предметы при взгляде с одного борта долины на другой, хотя расстояние между склонами составляло несколько километров…
Несмотря на апрель месяц, за стенами домика, через день, выла вьюга и снегу, только за апрель, нападало около метра. Домик завалило по крышу, и мы периодически откапывали окошко. Пестря, скучая иногда подходил к окну и сверху вниз с любопытством заглядывал внутрь. На его смышлёной морде прочитывался вопрос: «А ну ка посмотрим, что тут поделывает хозяин?».
Однажды, я на целый день ушёл на лыжах – голицах вниз по долине и так захотел пить,- хоть снег ешь. И тут же, ниже меня, метрах в двух, весело журчал прозрачный ручеек воды. Но по отвесной снежной стенке, если и можно было спуститься к ручью, то подняться наверх, без посторонней помощи, из-зи мягкого влажного снега, было не- возможно. А снег есть, как известно нельзя, потому что мгновенно теряешь силы и начинаешь мучиться ещё большей обезвоженностью.
Солнце стояло в зените и нещадно томила жажда. Силы были на исходе, потому что на лыжи стал налипать повлажневший снег и каждая стала весом в несколько килограммов… Когда я почти в беспамятстве ввалился в избушку, напарник, молодой парень по имени Нестер, помог мне лечь на кровать и принёс воды. Выпив несколько кружек, я забылся беспокойным сном...
Теперь я понимаю восходителей на горные вершины. Очень часто вершина рядом, но сил подняться ещё на несколько метров уже нет…
Однажды, мы с Нестером устроили баню. Завели движок, включили электрический свет, натопили печку в бане, наносили воды и парились полотенцем (веников не заготовили) до изнеможения. Зато как прекрасно было после бани, сидя в избушке пить чай с малиновым джемом, всем телом и душой, ощущая чистоту и здоровье.
Думаю, что тамошние места могут стать туристической Меккой, для экстремалов, ибо такой чистоты и нетронутости природы я ни до, ни после, нигде не видел. Зима и снег изолируют эти долины и добраться туда можно только на вертолёте.
Когда я прилетел на Кавокту - так называлась речка, шумящая быстрым течением подо льдом, рядом с домиком, после недавних снегопадов, снег на вертолётной площадке ещё не затвердел, и мы выгружались не выключая моторов и не останавливая винтов.
Я вышвырнул упиравшегося Пестрю на снег и он пополз на брюхе, подальше от страшной винтокрылой машины, ревуще - рубящей воздух длинными винтами. Мы под этот грохот и рёв, выгрузили продукты на следующий месяц, рулоны фотобумаги, для сейсмо- датчиков, простились с улетающими на базу ребятами и помахав руками, улетающему в серое, неприветливое небо, вертолёту остались одни, среди белого заснеженного пространства, укрытого насторожённой морозной тишиной… Началась наша долгая вахта, на затерянной в горных просторах, сейсмостанции…
Жизнь вдвоём имеет свои неприятные, а часто и страшные подробности. Надо быть очень терпимым и спокойным человеком. чтобы жить вдвоём в тесной избушке, на пространстве в несколько квадратных метров. Вспоминаются истории про полярников, проживших бок о бок, несколько зимних месяцев вдвоём в избушке. Они на всю жизнь перестали разговаривать между собой, будучи до зимовки хорошими друзьями…
Главная проблема – это отсутствие тем для общения. В первые несколько дней напарники рассказывают о себе всё, а потом идут надоедливые повторения, которые очень скоро начинают не на шутку раздражать…
Я придумывал разные походы и это спасало нас от сенсорной депривации, информационного голода, позволяло, отвлекаясь хоть на день от надоевшей рутины, набираться впечатлений, о которых можно было не морщась, разговаривать несколько дней.
Для меня жизнь вдвоём намного тяжелее чем в одиночестве, и поэтому я держал себя в руках, следил за своими словами и эмоциями. Иначе возможны нервные срывы и большие, опасные неприятности…
Вот тому пример… Пара моих сослуживцев, залетела на сейсмостанцию друзьями, а закончилось всё гибелью одного из них. Но это случилось уже позже…
Трудности совместной изолированной жизни касаются полярников, космонавтов и таких вот, как мы, затворников снежного плена. И если полярников и космонавтов тестируют на совместимость, то нас, конечно никто не подбирал заранее.
Несколько дней, в начале переселения мы с Нестером, говорили обо всём. Потом начались перебои в выборе тем или повторы, начинавшие раздражать. Потом мы замолчали и кроме трёх четырёх фраз за день, ничего не говорили.
Потом начинает раздражать в напарнике всё: как он ест или как смеётся. Всегда находишь, какие –нибудь недостатки в его поведении. И внутренне накаляешься. А если он ещё и храпит по ночам или портит воздух во сне, то не можешь освободиться от принудительного общения и ночью…
Постепенно раздражение накапливается и переходит в беспричинную ненависть… И тут уже и до греха недалеко…
Поводом для роковой ссоры у знакомых операторов, о которых я упомянул выше, была бражка, которую «соорудил» один, «…бывший зэк, большого риска человек…», как поётся в песне Высоцкого, а второй - охотник и трезвенник, да к тому же ещё и старший по станции, после выяснения отношений, вылил её на снег…
Бывший зэк обматерил напарника и решил пробиваться к центральной Бамовской дороге, уходить на базу. И по пути несколько раз провалившись под лёд, замёрз, тщетно пытаясь разжечь костёр…
У нас с Нестером жизнь была повеселее. Хотя меня раздражало его выпячивание старшинства на станции - он был моложе меня лет на двенадцать. Ещё, я очень переживал о семье и детях, оставленных мною в городе…
Тем не менее, когда через полтора месяца, я улетал на базу, мы с Нестером простились дружески…
Зато на всю жизнь я усвоил правило проверенное на опыте: «Ты живёшь не один на свете!» И ещё, я с благодарностью вспоминал армию, которая научила меня сосуществовать с разными людьми и стараясь самому быть свободным, не «заедать» жизнь других…
Армию, правда, уже значительно позже, я стал воспринимать как монастырь, как «проверку на дорогах» жизни, как испытание которое нам даёт Бог, чтобы понять себя и других, тех, кто живёт рядом и вокруг нас. И я бы настоятельно посоветовал всем, кто хочет воспитывать свою волю, пройти через это нелёгкое испытание. В конце концов все невзгоды забудутся, а армейская закалка, останется. И потом, только после армии, я, по настоящему начал понимать что значит быть свободным…
… По прилёту с Кавокты на базу, меня отправили на сейсмостанцию на другую сторону Северо-муйского перевала, где я с удовольствием стал жить один… После вынужденного общения на Кавокте, это было для меня почти что раем…
А потом моим напарником стал Толя, весёлый, простоватый, но безобидный парень лет двадцати пяти, давно работавший в отряде.
Наслышанный о моём самостоятельном характере, он вёл себя прилично. А когда напивался изредка, то приходя в домик, ложился спать, что-то недовольно бурча. Назавтра он просил у меня извинения и клялся, что бросает пить.
Вскоре он уехал на строительство новой сейсмостанции, на Белых Озёрах и я вновь остался один…

























































ОТШЕЛЬНИЧЕСТВО.

Я же решил, совсем не брать в рот спиртного. И чувствовал от этого себя только лучше. Я экспериментировал с диетами. Записался в поселковую библиотеку и начал вести дневники и учить по самоучителю латынь. Каждый день я делал силовую зарядку и со временем стал хорошо тренированным и сильным, как никогда.
Эта сейсмостанция стояла неподалеку от горячих родоновых источников, на берегу той же речки Кавокта, что и в месте моей первой командировки, но намного ниже по течению. Первый раз окунувшись в радоновый источник, я несколько минут спустя, почувствовал, будто у меня крылья за спиной выросли. Таков был эффект от купания в «волшебной» радоновой воде…
… Километрах в двух, ниже по реке, был вход в Северо-Муйский тоннель - «норка», как его называли все.
Однако к нам в избушку редко кто заходил, потому что люди напряженно работали. Я сам и особенно Пестря, почувствовали себя здесь совершенно комфортно. Каждый день, несмотря на капризы погоды, я купался в радоновом источнике и меня сопровождал к нему Пестря. Пока я блаженствовал в горячей пузырящейся, «живой» воде, он лежал рядом с вырубленной в камне ванной, а потом вместе со мной переходил речку по узким жёрдочкам и деловито трусил впереди. как управдом перед комиссией, забегая то вправо то влево, обнюхивал кустики и пеньки, словно говоря :«У меня всюду порядок, всё тип-топ».
Одиночество, после напряжения вынужденного совместного проживания, на предыдущей сейсмостанции, действовало на меня благотворно. Я много занимался латынью и стал уже читать отрывки из «Записок о галльской войне», Юлия Цезаря. Одновременно, я читал в цитатах жизнеописания отцов церкви, третьего- четвёртого веков и находил, что многие их рассуждения вполне отвечают запросам дня сегодняшнего. У меня даже появилась мысль, затворившись где - нибудь года на три заняться богословием, или, как я тогда об этом говорил - толкованием библии.
… Дела семейные меня очень беспокоили. Перед отлётом на БАМ, я перевёз жену с детьми к матери, в просторную, благоустроенную квартиру, но она, видимо тоже в поисках свободы, предпочла вернуться в наш домик в Нахаловку, где надо было топить печь и носить воду из колонки за двести метров от дома. Я скучал по детям, но ничего не мог поделать. Я выбрал этот путь и надо было терпеть, до определённого момента. Ведь я уехал сюда, чтобы проверить насколько наши отношения с женой зашли в тупик бессмысленного противостояния интересов. Жена была несчастлива, я тяжело переживал каждую ссору, дети наконец начинали переживать эту драму непонимания, между родителями и становились невольными жертвами нашей горячности...
Семья - это добровольное самоограничение личной свободы, в обмен на обретение смысла и цели существования - выращивание детей. Когда отношения между родителями превращаются в непрекращающуюся войну, когда они перестают уважать друг друга, на детей это действует очень плохо. Я уверен, что лучше для детей жить с одним из родителей, но любящим их, чем жить в полной семье, в которой родители заняты выяснением своих отношений, иногда используя детей, как орудие нападения или защиты, друг на друга…
Зарабатывал я неплохо. Намного больше, чем живя в городе. И отправлял жене деньги и иногда продукты, так что в материальном отношении, семья стала жить лучше. Конечно, жизнь для меня не была сахаром, как и для них, но я знал , что в поисках свободы иногда можно сворачивать не туда, а отвечать приходиться за все решения, правильные и неправильные…
… Наступило лето и на сейсмостанцию из института приехала целая экспедиция, на полевые работы. Я однако держался особняком, старался не в чём от них не зависеть. Даже в магазин, в Тоннельный я, по прежнему, ходил пешком, несмотря на то, что у домика стояла машина полевиков. Я хотел и оставался независимым. Они завтра уедут, а мне вновь придётся пешком ходить в посёлок и туда и обратно.
Бывая в посёлке, я познакомился со многими хорошими людьми, заходил в библиотеку, в Дом культуры. В магазине, здесь, было продуктовое изобилие, тогда как в городе, где осталась моя семья, кроме рыбных консервов уже ничего не было. Несмотря на оптимистические речи, звучащие на очередных съездах партии, номенклатурно- чиновная система, на всех парах двигалась к краху. Обезбожение жизни уже тогда слишком далеко зашло и жизнь по двойным, тройным стандартам стала нормой, для чиновной элиты, и «сверху», как жгучая кислота, проливаясь в «низы», разъедала совесть и увечила человеческое, народное сознание.
Между тем, на БАМе, собрались может быть немногие последние идеалисты коммунистической идеи. И строили, дорогу века… Как оказалось дорогу в никуда.
И тем не менее, среди таких людей жить было интересно. Отношения были между незнакомыми людьми самыми тёплыми.
Я, как -то по делам, уехал в Северобайкальск, за четыреста километров, и добравшись туда на «перекладных» попутках, не знал где ночевать. Под вечер, сделав нужные дела, зайдя в комитет комсомола, я рассказал ситуацию и меня направили в общежитие, в комнату, где пустовала кровать. Придя в общежитие, я застал в комнате ребят, собиравшихся на танцы. Они показали мне постель, предложили ужин и ушли, а я, после дня, проведённого в тряских кузовах, лёг в постель не мешкая и заснул мёртвым сном. Утром, рано, я встал умылся и не попрощавшись - ребята ещё спали, ушёл на трассу, ловить попутку…
И это только один из примеров таких отношений..
Работы на сейсмостанции было немного, но она требовала постоянного присутствия в домике. Сейсмограммы менялись круглосуточно, через шесть часов. Первая смена была утром в восемь часов, а самая трудная - в два часа ночи. Надо было по будильнику встать, одеться, зайти в тёмную каморку, где стоял самописец и поменять ленту фотобумаги, на которой лучик света писал кривую земных колебаний.
Зимой, в морозы, почти круглосуточно топилась печь, но домик был такой щелястый, а на улице было месяца два подряд под тридцать, так что пробы воды из родоновых источников, в стеклянных бутылках, для институтских гидрогеологов, стоящие за печкой в ящиках, лопались по утрам, размороженные минусовой температурой в избе. Спал я в ватном спальнике, и просыпаясь утром, на усах чувствовал капельки изморози…
Условия жизни – самые спартанские, однако к этому скоро привыкаешь.
Изредка случались и землетрясения. Однажды летом, я сидел за столом и обрабатывал, накопившиеся за пятидневку сейсмограммы, когда вдруг, за окном раздался громовой гул, что - то ярко сверкнуло и стены домика заходили ходуном. Я выскочил во двор, но все вновь было спокойно.
Позже мне рассказывали ребята, бывшие в это время на Белых Озёрах, километрах в сорока ниже по течению Муякана, что рыба, перед землетрясением, выскакивала из воды и поверхность озера на секунду, превратилась в живое серебро.
На сейсмограмме - это землетрясение записалось чередой очень высоких колебаний…














НАПАДЕНИЕ.

… Там на БАМе, в тайге, на меня в первый раз напал медведь. Я весной, с ночёвкой ушел вверх по Муякану, а когда возвращался, на рассвете, увидел, недалеко от тропы, остатки северного оленя, задранного медведем совсем недавно - площадка вокруг была вытоптана во время борьбы и мох выдран до земли. Осмотрев полу съеденного оленя, я поднял глаза и увидел в двадцати шагах, под кустами стланика, беспокойно и озабочено шагающего взад и вперёд, медведя. Я автоматически. не раздумывая, вскинул ружьё, но стрелять не стал, и помедлив, опустил ружьё и прыжками выскочил на небольшую открытую площадку, ожидая продолжения.
Со мной, в тот раз, был Пестря, но он где –то неподалёку разбирался в следах оленей. Только я огляделся, как кусты густого стланика, впереди, зашевелились и над зеленью хвои всплыл медведь, в коричневого цвета, зимнем ещё меху. Он шёл на меня балансируя, мотая лапами с чёрными длинными когтями, крутил головой отводя глаза в сторону и как-бы говорил:«Извини друг, но я вынужден тебя съесть. Ведь ты пытался отнять у меня мою добычу… Или это мне показалось?»…
Время, как всегда в решительные минуты жизни, замедлило ход. Я вскинул ружьё и не раздумывая выстрелил, почему-то не в грудь, а в большую голову медведя. Потом оказалось, что я стрелял не пулей, а картечью, оставшейся в стволе после ночёвки у костра. Выстрел словно опрокинул медведя, бросившегося убегать со всех ног, хотя я рассчитывал, что он упадёт неподвижным.
Только тут я по настоящему испугался - руки задрожали, сердце забилось. Вынув нож из чехла, я перезарядил ружьё и вслед за Пестрей, прибежавшим на выстрел, пошёл за медведем… Я ранил медведя и надеялся, что собака поможет мне найти его, однако Пестря, осознав опасность, вернулся из погони и словно загипнотизированный, медленно шёл впереди меня, не сворачивая, и озираясь по сторонам.
Преследовать медведя в непроходимых стланиковых зарослей я не стал и вернулся на сейсмостанцию живым и здоровым…
Сейсмостанции, стояли в самой глухой тайге и потому, медведи в их окрестностях были не редкость. Мой напарник, уехавший строить новую сейсмостанцию, через несколько месяцев, прислал мне целую картонную коробку медвежатины, а после рассказывал, как этих медведей добывали…
Первый пришёл к нашему костру вечером, в сумерках – говорил Толя. Он
подкрадывался из-за валежины. Но кто – то из ребят заметил, его большую голову торчащую над толстым стволом, поднял тревогу, и сбегав за ружьями, мы его тут же расстреляли…
Второй медведишко, повадился таскать из маленькой бани, стоящей от строящегося сруба сейсмостанции на расстоянии пятидесяти шагов, на берегу шумного ручья, наши съестные припасы. Мы там оставляли в эмалированном тазу, засоленную рыбу. В первый раз он пришёл, залез в баню, унёс таз с рыбой в кусты и там её съел – пустой таз мы нашли с глубокими вмятинами от когтей…
На следующее день, мы установили петлю из стального тросика, на лиственнице, рядом с баней. Медведь пришёл ночью, потянул наживку, петля сработала и ухватила его за переднюю лапу…
Хищник так и стоял рядом с деревом несколько часов, временами подтягивая к себе груз, однако освободиться не смог. Утром, кто –то, на рассвете вышел «до ветру» и увидел стоящего на задних лапах медведя, подле бани. Поднялась тревога и медведь конечно был убит. Мяса было так много, что мы сами ели и тебе переслали, полакомиться… Медвежатина была действительно замечательно вкусная!

Вспоминается пятидневное путешествие на Белые озёра, тоже поздней весной, уже без снега.
Нас было двое. Мой напарник Вася, ленинградский недоучившийся студент - медик, уговорил меня пойти на озёра ловить ондатру. И я согласился…
Мы провели время в этом походе, замечательно, ночуя у костра и питаясь утятиной, которую добывали по утрам, в заводи, рядом с бивуаком...
… На озёрах царил весенний «шум». Утки разных пород по утрам и вечерам устраивали драки, гонялись друг за другом и шумно крякали, свистели, плескали водой. Тут же, рядом, спокойно и умиротворённо плавала пара лебедей – в середине проточной озеринки, на острове, они строили гнездо. Ондатры на зорях, в тумане, как доисторические, маленькие чудовища, плавали по озеру, оставляя за собой косицы мелких волн. Над водой торчала только волосато – усатая голова и длинный хвост, отчего издалека, они были похожи на силуэт Лохнесского чудовища.
Мы ловили ондатр капканами, устанавливая их на кормовых «столиках» и в «уборных», на брёвнышках, у берега…
В окрестностях, жил крупный медведь, которого мы не встретили, но видели ещё свежий помёт и большие следы на влажной земле, на отмелях.
Там же, мне удалось подстрелить косулю, подобравшись к ней по полуострову и стреляя через водный перешеек. Мясо было на редкость вкусным, а Вася оказался замечательным поваром..
На обратном пути вынуждены были ночевать на сейсмостанции, потому что ручьи и речки, после жаркого солнечного дня, растопившего снег в горах, превратились в ревущие потоки, и мы не смогли переправиться через один из них...
Об этом и многом другом, рассказано в моей книжке: «Говорят медведи не кусаются»…
…Было время, когда я ходил на Белые озёра зимой, на охоту на несколько дней, с перерывом, недели через две. В январе, стояли сильные морозы и однажды было около минус сорока. Все речки по пути перемерзли и вода на глазах застывая, сочилась по верху, льдистым «салом». Туман в полдень не рассеивался и казалось , что рассвет длиться весь день. Даже попить чаю из-за мороза по настоящему не удавалось, потому что кипяток остывал за минуту.
… В такой день, я возвращался с сейсмостанции на Озёрах к себе в Тоннельный. Расстояние между станциями было километров сорок, или около восьми часов непрерывного ходу. Тайга стояла замороженная и мертвенно неподвижная. Казалось, всё живое попряталось от мороза в гнёзда, норы и убежища. Но только мы отошли от станции километра полтора, как Рика, молодая собачка, жившая у меня уже полгода и которую, в тот раз я взял с собой, остановилась и глядя в одну точку, в направлении густого сосняка, глухо заворчала и несколько раз взлаяла басом.
Я продолжал идти не задерживаясь и метров через пятьдесят увидел следы волчьей стаи, совсем свежие. Тут я понял, что Рика лаяла на волков, которых учуяла и может даже увидела в чаще. .Я пошёл осторожней, озирая окрестности и вспоминая, как ту же Рику, один раз чуть не поймали, наверное, те же волки, подкарауливая её в кустах. Тогда, она на махах примчалась из кустов, испуганно оглядываясь и стала лаять, не отходя от меня. Я пошёл в том направлении и увидел следы парочки волков, пробежавших там на галопе, только что… Они попытались поймать Рику.
… Однако мы продолжили путь в этом морозном тумане, и не останавливаясь, дошли до дома. Я правда немного обморозил щёки и лоб, но ноги были в сохранности.
Весь опасный парадокс в это время, заключался в том , что надо было ходить по тайге в резиновых сапогах, а не в тёплых валенках. Вода в ручьях и речках промерзала до дна, и выдавленная снизу морозом, текла по верху и потому, резиновые сапоги были единственно подходящей обувью для лесных походов.
По дороге я встретил знакомых ребят, лесорубов, которые, несмотря на актированный из- за мороза день, рубили просеку и тоже все были в «резинках».
Человек, в сибирской зимней пустыне, приспособился терпеть мороз и мой знакомый из Верхоянска, района, считающегося полюсом холода на Земле, рассказывал, что они работают там, иногда при минус шестидесяти.
Интересно, что жару в шестьдесят градусов не выдержит ни один человек. Косвенно, это доказывает, что в прошлом, были более холодные времена , чем сегодня, и человек приспособился лучше к холоду, чем к жаре…
И ещё интересная подробность. Для человека опасны, как оказывается не самые сильные морозы, а случайные неудачные обстоятельства… Я сам чуть не замёрз несколько раз, в безобидной ситуации.
На БАМе это было дважды. Один раз весной , на Амнунде, когда мы с Юрой Орловым, художником из Ленинграда, попали в проливной дождь, на кромке трёхкилометровой наледи и крутого обрыва.
Вечер наступил, как казалось внезапно и тьма помешала нам выйти на лесные просторы. Остановившись под высоким, непроходимым обрывом, нарубив сырых осиновых дров, мы укрывая пламя, плохо разгоравшегося костра, своими телами, крупно дрожа, с трудом развели большой огонь и сидели под дождём до утра, пока он не закончился…
Второй раз, я мог замёрзнуть с Нестером, моим напарником по сейсмостанции, когда мы пытались штурмовать перевал во второй половине дня, в незнакомом месте. Это было уже на вторую зиму после нашего «сидения» на Кавокте.
У меня хватило слабости и благоразумия, вовремя отступить и спуститься с почти достигнутого перевала назад, в долину. Начался снег, камни осыпи предательски двигались и я подвернул ногу, соскользнув с заснеженного валуна в узкую щель. Спускались сумерки, а впереди была каменистая голая вершина и неизвестный спуск, по обратной стороне хребта… Возвратившись в долину, мы в стланике, развели костёр, попили и поели и я переобулся, спасая свою давно уже замерзающую повреждённую ногу… И в этот раз всё обошлось…
Возвратившись на станцию, мы от Толи, моего напарника, выходившего на связь с базой каждые два часа, узнали, что с сейсмостанции в вершине Кавокты, на базу, вчера вечером, ушёл лаборант Лыков, но на базе не появился… Через день поисковая группа высадившаяся в вершине Кавокты, нашла замёрзшего «бывшего зэка», неподалеку от русла реки, под ёлкой…
… Одно из правил выживания в тайге зимой - никогда не лезьте на рожон и научитесь отступать вовремя. Есть по этому поводу хороший афоризм «Осторожность- это доблесть храбреца».
Есть иногда, нечто мистическое, похожее на подстроенную кем –то ловушку в том, как кошмарно порой развивается, казалось бы безобидная, в начале, ситуация…
Однажды, я чуть не замёрз, вблизи города, когда пошёл прокатиться на лыжах, под вечер. Мороз крепчал, я промочил носки лазая по снежной «целине» и попробовал выжать шерстяные носки, усевшись на лыжне. Они, в мгновение заледенели и я с трудом одел их назад, на ноги, но влажная кожа ботинок, которые я на время снял, стала как металлическая жесть, а шнурки ломались, когда я попробовал их завязывать. Пока возился с шнурками руки замёрзли до бесчувствия и меня охватила крупная конвульсивная дрожь, шедшая откуда-то изнутри. Я, кое – как всунул ноги в ботинки, схватил лыжи подмышку и волоча их по дороге, побежал к дому, дрожа всем телом и почему-то всхлипывая … Я тогда, немного отморозил пальцы на руках и ногах, но считаю, что ещё легко отделался… С морозом не шутят…













ВСТРЕЧИ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ.

… И тут, пожалуй, стоит отвлечься и поговорить об отношениях человека и природы. После многих лет, проведённых в лесу, в одиночку, я понял, что природе нет никакого дела до человеческих персоналий… Она равнодушна и беспощадна с теми, кто не понимает или не принимает её законов. То, что мы называем завоеваниями человеческой цивилизацией, не устраняет степени риска при общении с природой. Можно замерзать, умирать от ранений и увечий полученных в результате неловкого движения или нападения хищников и видеть в небе, пролетающий мимо, пассажирский самолёт с людьми на борту, обедающими или завтракающими и требующими у борт проводниц второй бокал белого вина…
Там же на БАМе, мне рассказывали охотники , что находили берцовые человеческие кости на пустынном склоне и полуистлевшие остатки материи… Кто то из беззвестных путешественников погиб, неизвестно как и почему. А природа таких тайн не открывает и хранит их очень много…
Я сам нашёл в тайге, деревянный гроб на сваях, стоящий прямо посередине леса. Позже я узнал, что так хоронят своих умерших кочующие тунгусы…
Случаются в тайге и убийства, когда там скрываются бандиты и преступники. Убивают охотников и бродяги и беглые заключённые - лихие люди…
Мне вспомнилась история о тунгусе Павлове, который в пьяном кураже порезал кухонным ножом своего приятеля по общежитию и сбежал в тайгу, прихватив с собой любимую собаку.
Он долгое время жил в дальнем таёжном зимовье, охотился на соболей и совсем не бедствовал, пока его не опознал охотник - милиционер, чей охотничий участок, был неподалеку. Выехали «брать» на вездеходе, вечером, с автоматами. Окружили зимовье, собаку отвлекли, и ворвавшись в домик, захватив Павлова спящим…
Эту собаку я потом видел. Она жила у случайных хозяев, но иногда убегала в тайгу, чтобы погонять изюбрей. Это был крупный, зверовый кобель и рассказывают, что он мог в одиночку остановить изюбря – быка…
Байкало – Амурская магистраль была прибежищем для романтиков и неудачников, которые пытались здесь, залечить душевные раны и начать жить заново. Но были и драмы случившиеся уже здесь на БАМе…
Знакомый лесоруб - пьющий поэт и милейшей души человек, рассказал мне свою историю…
На магистраль он приехал с женой и маленьким ребёнком, одним из первых. Поселились в Северо-Байкальске. Однажды, не вовремя возвратившись из «лесной» командировке, он застал жену в постели с любовником. Рядом в кроватке спал маленький сын.
Володя - так звали моего знакомого, схватился за ружьё, но услышав плач проснувшегося ребёнка ушёл и шёл несколько дней по трассе, ночуя там, где приютят. Наконец, он дошёл до Тоннельного, устроился в бригаду лесорубов, и стал работать. Но с тех пор при любой возможности напивался до бесчувствия и плакал, в который уже раз, рассказывая свою печальную историю…
Он, как то показал мне подборку своих стихов, несколько лет назад напечатанную в журнале «Юность». Но у меня создавалось впечатление, что он уже никогда не оправится после пережитого предательства и уже никогда не будет писать такие светлые, оптимистические стихи, как раньше…
На БАМе часто случались семейные трагедии. Мужчин - молодых, здоровых, красивых- было много, а женщин мало, и в этой обстановке женщины не всегда выдерживали напор постоянного желания, окружающего их.
Мой знакомый, чуть не убил альпийской киркой своего соперника, переспавшего с его женой. Молодая женщина, валилась мужу в ноги, плакала и просила прощения, но дело кончилось тем, что её неудачного любовника выслали с БАМа, а она сама с маленьким ребёнком, уехала в Ленинград. Обманутый муж остался, но переживал долго и тяжело.
… И таких случаев было много. Одна семейная трагедия, когда жена пошла «по рукам» случилась на мой взгляд ещё из-за того, что она, муж и ребёнок, жили в одной комнате с молодыми парнями, отгородившись только ширмой …
В определённом смысле молодым жёнам, БАМ служил проверкой на верность и не все из них прошли эту проверку достойно…
Но было много настоящей любви и создалось много крепких семей, потому что девушкам было из кого выбирать и тут уже, если влюблялись, то по настоящему… Но вернёмся к отношениям человека и природы…
Коротко расскажу ещё об одной опасной встрече с медведем…
Было это осенью, неподалёку от сейсмостанции, на невысоком хребтике, покрытом зарослями стланика и лиственничника, с торчащими то тут, то там скальными выходами гранита, возвышающихся над плато. Со мной были три моих собаки: Пестря, Рика и Уголёк. Последний приблудился к сейсмостанции нам, несколько месяцев назад и остался там жить. Это была лайка местной тунгусской породы, и замечательно бесстрашный медвежатник. Я этого ещё не знал о нём и вышел просто погулять и подышать «свежим воздухом».
Уголёк учуял медведей за километр, умчался туда , а потом пригнал одного, прямо на меня. Я стрелял несколько раз, но мазал, опасаясь попасть в Уголька, который висел на груди вздыбившегося медведя и рвал его, а тот как прачка, стирающая бельё, работая когтями и зубами, пытался оторвать и сбросит с себя собаку…
Наконец я попал в зверя и он отшвырнув Уголька, убежал в стланик… До сих пор корю себя, что струсил и стрелял с тридцати метров, вместо того, чтобы подбежать вплотную и стрелять в глаз или в ухо…
Медведь тогда, забился куда-то в чащу и ревел пронзительно и яростно, а вокруг по кустам ломился ещё один, которого я так и не увидел. Пестря и Рика позорно трусили и лаяли на дерущихся медведя и Уголька, не отдаляясь от меня. Я израсходовал все пули и в чащу за раненным медведем не полез, но пришёл назавтра, разбираться в последствиях этих выстрелов, в надежде найти следы живого или мёртвого хищника.
Уголёк, в тот несчастливый день, так и не вернулся на сейсмостанцию ночевать и потерялся, а Пестря, назавтра, лаял куда-то в непролазную чащу, но напасть на невидимого медведя или его останки, боялся. Так это и закончилось ничем…
Я до сих пор не знаю, что случилось с Угольком и куда подевался этот раненный медведь – выжил или забился в чащу и умер от раны…

…Наконец подошла к концу эпопея моего пребывания на Байкало – Амурской магистрали и я уплыл домой, по Байкалу, на попутном буксире, из Северо-Байкальска. Плавание продолжалось несколько дней, с остановками. На борт буксира, рано утром, Седьмого ноября, в праздник, поднялись рыбаки, ловившие омуля, и живущие в палатке, на скалистом южном берегу острова Ольхон.
Мы сидели в кают – компании, пили водку и говорили тосты за любовь и за тех «кто в море». Осенний Байкал, ворочался за бортом, тяжёлой , свинцово – серой, холодной зыбью. С баржи, которая шла на буксире, приплыл, рулевой, цыганистого вида молодой моряк, глядевший влюблёнными глазами на радистку Надю. Он любил её и собирался жениться… Мне запомнилось гостеприимство моряков, вкусный солёный омуль и мрачный пред зимний Байкал…
Эта БАМовская «командировка», оставила глубокий след в моей жизни и познакомила с людьми, которые помогли мне в моих поисках цели и жизненного смысла, того, что я и называю свободой…







ПОЕЗДКА В ЕВРОПУ.

Вернувшись домой я стал искать работу и нашёл её, вновь, далеко от дома. На сей раз в команде вольных архитекторов, работающих в Смоленской области.
Деревня, в которой мы создавали интерьеры в Доме культуры, была километрах в пятидесяти от Смоленска. Работали с утра до вечера, без выходных и когда все уезжали на неделю по домам, отдыхать, я оставался один, за сторожа. Сидел за столом, слушал радио, читал и писал в полутьме пустой сцены. Была весна, и в одну из ночей прилетели с юга гуси. Но окрестные поля были укрыты снегом , а озеро ещё скрывалось подо льдом. Всю ночь, с тревожными криками летали над деревней гуси, очень низко, в вязком сером, непроглядном тумане. Я в эту ночь плохо спал и потом узнал, что гуси сбили несколько антенн на деревенских домах… Утром они улетели, куда- то в другое место, где было теплее…
… В другом колхозе, куда мы переехали уже надолго, я несколько раз ходил в окрестности и нашёл на речке, бегущей в чахлых березняках, бобровые норы в обрыве берега. И видел тощую облезлую лисицу, пробегающую вдоль реки в поиска добычи, для уже родившихся в норе щенков…
Земля Смоленская на мой взгляд, до сих пор не оправилась после разрушительной войны, Нечто подобное, я много позже, видел во Франции, на Марне - запущенные бедные неухоженные городки и деревни, чахлые рощицы посреди неприглядных полей, на низких холмах....
Вокруг этой Смоленской деревни, зимой, по ночам выли волки и местные охотники иногда устраивали засады на них, на скотомогильниках. Мне показывали даже место волчьего регулярного перехода, через оживлённый тракт, которым серые разбойники пользовались один раз в четыре-пять дней, совершая свой привычный, поисковый круг…
…Я проработал в Смоленске и его окрестностях, достаточно долго и потом переехал в Ленинград. Через некоторое время я стал тренером по атлетизму и вскоре сделался директором большого подросткового клуба. Привлекая подростков к занятиям спортом, налаживая медицинский контроль за их физическим развитием, я для воспитания чувства гражданственности и свободы, пропагандировал туризм и водил подростков в лес. Вспоминая Американского писателя и мыслителя, Генри Торо, я любил повторять, что «… без узнавания и усвоения секретов и тайн природы, любое воспитание будет неполноценным».
Иногда, мы выезжали всем клубом на реку Волчью, где было много замечательных мест для стоянок , на высоком восточном берегу. Получались небольшие туристические слёты. Помимо собственно клубных, юных туристов, в этом участвовали и другие дети из других секций.
Вспоминается первый массовый выезд, когда ночью случилась сильная гроза…
На поляне, посреди соснового леса, стояло несколько палаток, в одной из которых ночевали девочки, лет семи – восьми. Я засиделся у костра и ушёл в палатку педагогов спать, только, когда начался дождик. Я уже задрёмывал под плотный барабанный шум ливня, когда услышал в детской палатке шевеление и тихие разговоры. Поднявшись, я вышел под дождь и выяснил, что вода попала под дно палатки и ребятня стала замокать. Срочно переселив, попискивавших как цыплята девчонок, в педагогическую палатку, я залез в покинутую и пролежал задрёмывая, в луже, проступившей посередине брезентового дна, до утра…
Но тот поход не только запомнился «цыплятам», но и понравился и потому, в следующий раз, набралось уже вдвое больше народу.
Расположившись на большой стоянке со столами для еды и с оборудованным кострищем, мы, поужинав, долго сидели у костра, и я рассказывал о своих походах в леса. Дети сидели тихо, сосредоточенно смотрели на огонь большого костра и внимательно слушали. Потом завязалась общая беседа. И воспользовавшись моментом, я незаметно ушёл от костра, забрался на крутую горку, над нашим лагерем и завыл по волчьи. Я к тому времени научился манить волков голосом, так похоже, что пугал слушателей по настоящему.
В этот раз было иначе. Когда, вновь подсев к костру, я ненароком спросил, слышали ли дети вой, девчонки стали дружно смеяться и утверждать, что выл не волк, « А вы, Владимир Дмитриевич»…
Конечно, я отрицал всякую причастность к этой провокации. Наконец педагоги всех уложили спать по палаткам и я проверил, тепло ли они «упакованы». Ночи были прохладные, и даже у костра чувствовалась ночная свежесть… Уложив всех, я долго сидел у огня, подмигивающего фиолетово – алыми угольками и думал о детях, так уютно чувствующих себя на природе…












































ЧЕЛОВЕК И ПРИРОДА.

… Человек селящийся в городах, часто лишён возможности простого общения с природой и в итоге вырастает некий гомункулус, замкнутый в своём бытии в городских, кирпично-стеклянных «джунглях». Не имея связи с красотами и величием природы, это искусственное существо, утверждается во мнении, что он царь природы и начинает делать «царские» проекты, которые часто вредят всему живому вокруг и прежде – самому человеку.
Или обратная картина. Вопреки здравому смыслу, он начинает заниматься охранительством, «спасая» кошечек, собак, морских свинок, нарушая и преступая очевидные и непреложные законы живой природы. Кошечки и собачки становятся важнее человека, ненависть к которому, пропорционально возрастает от увеличения , «любви» к домашним питомцам. Можно обозначить это афоризмом: «Чем больше я люблю собак и кошек, тем больше я ненавижу людей».
Такие любители живности, противостоят правде о природе и её законах, и в то же время всячески потворствуют пробуждению в людях «ветхого человека» с его животным эгоизмом и зверскими инстинктами, чуть прикрытыми тонким слоем цивилизованности. Дети воспитанные на сладенькой водице мифов о отделённости человека от природы, вырастают в законченных эгоистов, замаскированных, благостными намерениями, воплотить утерянный рай на земле.
Но вырастая, они в порыве животного эгоизма совершают, часто бессмысленно свирепые и жестокие преступления, являясь по сути жертвами невежественных и лицемерных воспитателей и образовательных программ, без собственно человеческого воспитания… Животное, часто очень близко располагается в человеке рядом с человеческим и потому, замаскированное псевдогуманностью, вдруг прорывается в нём, всплывая на поверхность, в форме зверств и человеконенавистничества. Примером тому служит Гитлер, любитель собачек и кошечек…
И тут нет никакого противоречия. Зверь в человеке, воспитанный в непонимании вечности и непреложности законов природы, рано или поздно показывает зубы. Растущая преступность, соизмерима с растущей концентрацией людей в городах, а развитие средств массовой информации. сосредоточенных в руках подобного рода «любителей» и «охранителей» природы, приводит к унификации человека, к уничтожению личностного начала в нём, к распространению «современных» предрассудков, выдаваемых за истину.
Сегодня мы имеем цивилизацию, воспитывающую и воспитанную газетами и телевидением. Отсюда это чудовищное отрицание любого взгляда, не соответствующего газетному направлению, отсюда постепенное падение влияния религиозного чувства и ненависть ко всему, стремящемуся быть свободным.
Свобода человека сегодня воспринимается подавляющим большинством, как некое чудачество, а разговоры о субстанциональности зла в мире, противостоящего добру - как некая нецивилизованная ересь. Самообольщение, самолюбование принимает причудливые формы, а борьба за «права», за «демократию» принимает чудовищно свирепый образ войны, становящейся особым видом самоуничтожения «хомо сапиенс», как биовида.
В Америке в недавнее время, в одном из штатов, жалетели дикой природы, запретили охотиться на горного льва и воспользовавшись этим, хищная кошка убила и съела несколько старушек, занимавшихся джоггингом в окрестных лесах…
Защитники домашних животных, часто терроризируют целые районы, в Англии, агрессивно нападая на «несогласных», вместо того , чтобы помогать бедным и увечным людям, которых немало и в «благословенной» Англии…
Детская и подростковая преступность растёт с каждым годом и причины я усматриваю в недостаточном воспитании детей, когда ответственность за будущее маленького человечка перекладывается на его же плечи. Количество прав у детей выросло несоизмеримо, с по-прежнему низким уровнем прав и ответственности взрослых, за воспитание богоподобного, богопохожего человека.
Никто не объясняет детям разницу между добром и злом, ввиду, якобы размытости границ, этих понятий, что приводит к движению, в сторону реализации инстинкта удовольствия, при полном забвении и отрицании обязанностей перед обществом. Страдания, как форма душевного воспитания, как важнейший фактор формирования личности, начисто отрицается и избегается…
Часто, стремление к личному удовольствию, осуществляется за счёт общественного блага - чем собственно и стирается граница, отличающая человека от животных…
… Но возвратимся к моим попыткам воспитывать через общение с природой. Для меня – туристы в большинстве своём, почти идеальные граждане: организованные, знающие цену опасности, возникающей в случае победы анархии и эгоизма, умеющие и сами выживать в опасной для жизни ситуации и другим помочь, ибо они воспитаны в правилах взаимопомощи.
Часто - это и поэтически одарённые личности. Недаром, замечательная российская бардовская песня, зародилась у туристических костров. Лирические задатки развиваются в трудных и опасных условиях преодоления природной зависимости, в проверке себя, как личности.
«Чего я стою!»- это лозунг, который ставят перед собой и горно восходители и путешественники, но и преступники, и «супермены» убивающие человека, чтобы доказать, что я «не тварь дрожащая», выражаясь языком Достоевского. Долго проработав с подростками, вспоминая свою юность, я уверяюсь, что преступления часто совершаются из мотивов самоутверждения, потому что взрослые дяди и тёти написали законы, но не озаботились, формами их объяснения и внедрение в нестойкие, не сформированные сознания юных граждан.
Растущий человек, это часто и растущий эгоист, с уверенностью в божественном происхождении своих прав. Он, в условиях города, поставлен в ситуацию, когда самоутверждение происходит всегда за счёт других, тех, кто не способен, в животном смысле, сопротивляться и выживать. Этот городской биологизм, поддерживается средствами массового оболванивания людей, имеющих прежде всего экономическую подоплеку. Иначе говоря - желанием заработать побольше денег. И это тоже, есть современное сопротивление стремлению быть свободным. Спросите любого обывателя и он вам подтвердит, что деньги - это эквивалент свободы.
Хотя для меня очевидно, что свобода всегда внутри нас и потому деньги могут быть только средством реализации фальшивой, внешней свободы. Человек всегда остаётся наедине с самим собой, и любые попытки осуществления свободы через внешнее, обречены на провал. Я не знаю более несвободных людей чем богачи, денежные мешки. Или как их называют в Англии – «толстые коты»…
Думаю, что это надо прежде всего объяснять подросткам, когда мы объясняем им феномен человеческого существования – свободу зла. Человек может творить зло, но и должен отвечать за последствия своих поступков. В этом я вижу смысл христианства прежде всего, но и других религий тоже. Религиозность - это формы общения с чем -то более высоким, чем сам конкретный человек. Религия - это и цель и средство позволяющее человеку стремиться к свободе с пониманием высокой цены за это стремление. Часто - это необходимость идти против большинства. Стремление к свободе - это прерогатива и характерная черта личности. В христианстве, такие личности называются святыми и праведниками…
Вспоминаю времена, когда я проводил почти треть года в лесах и полях. Возвращаясь в город, я с горечью наблюдал суету, а часто и пьяную бессмысленную лень, и сожалел о покинутой чистой и прекрасной природе, частью которой я становился на время моих походов. Могут спросить - а почему ты не остался в природе, раз так её любишь?…
Я сам задавал себе этот вопрос и приходил к выводу, что вынужден был продолжать компромисс, потому, что не мог бросить семью, детей в тот момент, когда они во мне нуждаются…
Просто, до того как я женился и завёл детей, не нашлось человека, учителя, который бы помог мне осознать себя и посвятить жизнь свободе... Хотя, я конечно ни о чём не жалею. Ведь дети - это наше продолжение…





















































ВОСПИТАНИЕ ПРИРОДОЙ.

Мои походы - были продолжением моих поисков свободы, которые не прекратились и по сию пору. И начиная эту книгу, я хотел, чтобы мой опыт насколько возможно, мог бы, если не помочь, то облегчить поиски самого себя моим будущим читателям. Я считаю себя сторонником такой формы воспитания, при которой мы смертные, не способны кого- то убедить только словами - это прерогатива Бога, но прежде всего своим примером, своей жизнью, своими радостями и страданиями…
Живя в Ленинграде, я раз в год, летал в отпуск в Сибирь, где жили мои родственники и друзья. Многие из друзей к тому времени умерли по тем или иным причинам. Многие от бессмыслицы жизни, выражающейся чаще всего в пьянстве и наркомании. Пошлость - заедает жизнь…
А я, прилетев на родину, почти половину отпуска проводил в лесах, совершая одиночные походы и совместно с братьями. Это помогало мне восстанавливаться от напряжения рабочего года, заряжало силой воспоминаний и оптимизмом. Все походы бывали удачными и интересными…
Однако бывают и трагические случаи.
Помню смерть своего друга Валеры. Он совсем не лесной человек, окончил факультет журналистики, имея семью бедствовал, но жил по своему, часто без угла и без денег на самое необходимое. Он старался стать писателем и драматургом и это ему почти удалось. Его пьесу напечатали и он собирался уже на семинар молодых драматургов России, когда это случилось… Но вначале немного предыстории…
… Вдохновлённый моими рассказами о лесе, он попросился со мной в тайгу в первый раз, за несколько лет до смерти…
Была замечательная осенняя солнечная погода, когда мы с ним, доехав до Бурдугуза, ушли в тайгу, в зимовье, где нас уже ждали друзья, заехавшие туда на Газ-69, с другой стороны водораздельного хребта…
Целый день мы шли по пахучим соснякам и чистым покосным полянам, любовались красотами расцвеченного осенними, ночными морозцами, леса, пили чай у костра, на зелёной полянке у небольшого ручейка, вдыхая ароматы тайги.
Вечером, усталые, пришли в зимовье, где встретились с друзьями, выпили водочки, долго разговаривали, вспоминая бесконечное количество таёжных историй и уснули поздно. Утром, как обычно при многолюдстве, бывает, чуть проспали и позавтракав, с ружьями разошлись в разные стороны. Договорились встретиться после обеда и выезжать.
Я ходил по горам, ревел изюбрем и даже видел матку, привлечённую моим рёвом, но стрелять не стал. Она стояла от меня метрах в двадцати, за пушистой кроной сосны, и я её хорошенько не видел. Я чуть помедлил, и тут появились мои собаки и бросились за оленухой, которая конечно быстро от них убежала…
Погода, постепенно из солнечной превратилась в мрачную и когда я пришёл в зимовье, то Зинур, водитель газика и охотник, решил, что можно попробовать выехать завтра, пораньше утром. Мы вновь просидели весь вечер слушая охотничьи истории…
Утром проснувшись раньше всех, я вышел на улицу и поразился - в тайге выпал первый снег и продолжал идти в дремотной тишине притихшего, бело - ватного леса…
Собирались долго… Пока пили чай, завтракали, разговаривали, снег продолжал идти…
Наконец выехали и когда катились под гору, всё было нормально. Но на открытом месте снегу нападало много больше и лишь только дорога пошла в гору, газик забуксовал. Зинур, ещё не понимая до конца беды, улыбался, газовал, отъезжал своим следом назад и разогнавшись натужно ревя мотором проезжал ещё метров пятьдесят вперёд и наконец застревал, толкая перед собой бампером, как трактор, кучу снега…
А снег шёл и шёл…
Проехав за несколько часов, несколько километров, толкая машину руками перед собой, мы в изнеможении прекратили сопротивление, на половине подъёма. Стали совещаться. Решили что Валера и мой друг, егерь, будут выходить в деревню, стоящую на тракте. Валере надо было срочно в город, а егерь, хотел попробовать найти трактор, чтобы вытаскивать машину из тайги…
Зинур почернел лицом. Он возил какого-то геологического начальника и не отпросившись, уехал в лес. Самое трагичное в этом - ему обещали дать квартиру в новом доме. А за невыход на работу, эту квартиру могли не дать.
Продукты у нас кончились и я тоже, уже вечером, обессиленный и голодный, решил сходить в деревню, найти продуктов ( в деревне магазина не было, но жило несколько семей). До деревни было километров пять, по глухой тайге…
Дойдя до Добролёта, так называлась деревня, я стал ходить по дворам и насобирал несколько картофелин и краюшек хлеба.
Назад, возвращался по темну и вдруг услышал в березняке, трубный рёв изюбря. Я ответил и изюбрь отозвался вновь. Но столько страсти и ярости было в этом ответе, что я забоялся этого свирепого соперника и затаив дыхание, стоял, долго вглядывался в темноту ночи, надеясь увидеть зверя.
Я опасался, что олень, ослеплённый похотью, может напасть на меня по ошибке, приняв за соперника, а ружья со мной не было. Картинка конечно была тревожная...
Белый, мягкий глубокий снег, но и ночь тёмная, так что видны перед тобой, только белые отблески. А зверь где-то рядом…
Однако всё обошлось, и я благополучно вернулся к машине, в которой, обезумевший Зинур, в одиночку сражался с заваленной снегом, дорогой. Мы попили чаю, испекли в костре картошку и поели, а потом почти до утра, разгребали лопатой снег перед машиной и по пятьдесят метров пробивались каждый раз вперёд. Работа была вполне бессмысленная - подъём продолжался ещё несколько километров.
Но казалось, что всегда спокойный и весёлый Зинур сошёл с ума. Он как маньяк вновь и вновь выскакивал из кабины после очередной остановки и разговаривая сам с собой начинал грести бесконечный снег лопатой. Я молчал и помогал ему, почти до утра. Наконец выбившись из сил, я одел на свою куртку ватную, замасленную телогрейку Зинура, в которой он занимался обычно ремонтом и прилёг к костру, на снег, провалившись в сон, как в омут. Проснулся, оттого, что телогрейка загоревшись, дымила, кругом было светло и Зинур, по прежнему разгребал снег, уже автоматически, хотя бы для того, чтобы не думать о предстоящем разговоре с шефом…
…Всё в конце концов обошлось. Егерь наврав, что он из геологической экспедиции, что было не такой уж неправдой, приехал на тракторе - трелёвщике, найденном им в дальней деревне. Мы зацепили машину на буксир и тронулись, останавливаясь через сто метров, чтобы подбить, вываливающийся из гусеницы, стальной «палец»...
Мы уже ехали по тракту, когда в лучах фар, впереди, что-то завиднелось, сверкнуло на дороге. Оказалось - это был перевернувшийся мотоцикл с коляской, под которым лежал человек. Он был смертельно пьян, но невредим, и просто не мог выбраться из под мотоцикла самостоятельно. Мы подняли мотоцикл на колёса, поставили мужика на ноги и посоветовав ему, во избежании опасности на сей раз разбиться по настоящему, идти в деревню пешком, уехали…
...Тот случай, был первой неудачной лесной экспедицией Валеры.
Второй дальний поход, закончился трагично.
В тот раз, мы, вместе с нашими банными знакомыми собрались на Байкал, на Соболиные озёра, которые расположены на прибайкальском хребте Хамар-Дабане.
О банном клубе, я как нибудь расскажу в другой раз. Однако именно в бане планировались некоторые походы, и этот, в том числе… Но я по какой –то причине не смог пойти, а Валера, взяв своего десятилетнего сына, пошёл…
Прошло две недели и вернувшись однажды домой, я застал в двери записку от жены Валеры…
«Володя! Приходи к нам. Валера умер». Я не верил своим глазам.
...Оказалось, что Валера с сыном и друзьями, замечательно сходили на эти озёра, но там его укусил энцефалитный клещ. Сыну, которого тоже укусил клещ, он, по приходу домой, сделал на всякий случай инъекцию гаммо-глобулина, в противо-энцифалитной лаборатории, а сам вынул из головы клеща, только на вторые сутки после укуса и никуда не пошёл. Насекомое просто затерялось в густой шевелюре, Валеры и он клеща «нашёл», когда тот напился крови и увеличился в размерах…
Прошло две недели и Валеру, вдруг стало «карёжить» нервными судорогами – мышцы непроизвольно начали сокращаться… Период вызревания клещевого энцефалита, до проявления болезни составляет около двух недель…
Его на скорой помощи увезли в больницу, где он и умер через три дня, в страшных мучениях. Так погиб талантливый писатель и интересный человек – внезапно и трагически…
Надо сказать, что клещевой энцефалит - это страшный бич тайги сегодня, который уносит ежегодно, многие сотни жизней. Его распространение в лесах, по всей России, обусловлено на мой взгляд, причинами техногенными и является страшной угрозой для человека в лесу, с мая по июль и не только в Сибири.
Меня самого клещи кусали за годы моих походов несчётное количество раз! Но то ли иммунитет постепенно выработался, то ли именно заражённых энцефалитом клещей не попадало, а может не судьба, но я избежал печальной участи.
Однако сам по себе укус клеща очень болезнен и потому, после весенних походов, тело моё было покрыто небольшими язвочками — болячками, следами укусов, которые не заживают почти месяц.
В день, иногда приходилось с себя снимать штук по двадцать клещей. Из них уже впившихся почти десяток. Зацепишь ногтем, где нибудь на спине или на боку и р-р-раз - вот он. Только без головки, которая остаётся в теле и потом, это место чешется неприятно и болезненно.
Собак клещи тоже кусают. Я помню, как молодая собачка, едва ходила за мной, обессиленная, отравленная укусами, во время моего весеннего лесного жития в течении двух недель. Когда я, отвернув ей уши посмотрел туда, то видел сотни клещей впившихся в кожу за ушами. Величиной клещи с спичечную головку и меньше, спинку имеют красную.
Через неделю проведённую в тот раз в лесу, у собачки за ушами была красная полоска. При этом я ничем не мог помочь бедному животному, так как каждый день клещи вновь и вновь «спрыгивали» на животное с кустов и травы…
Я же возвращаясь из леса домой, каждый раз, с тревогой ждал окончания инкубационного периода в две недели и только потом вздыхал с облегчением. И на этот раз пронесло!
Всем, кто заходит в тайгу хотя бы на несколько дней, делают заранее прививки. Но я однажды, со своим сыном сходил в противочумный институт, чтобы сделать инъекцию гаммоглобулина, и мне там объяснили , что иногда, заболевают люди даже с прививкой, как например один из докторов института…
Так что после армии, где нам тоже сделали прививку от энцефалита, я себя этим больше не «утруждал». Если судьба заболеть, то можно и в пригородной роще энцефалитного клеща «зацепить»… Так и случилось совсем недавно, когда в Иркутске умерла от энцефалита, молодая женщина, укушенная клещём, в центральном парке города…














СЛУЧАЙ.

В тайге, бывают случаи, самые причудливые…
Один мой знакомый охотник рассказывал, что на охоте, его собака вдруг заболела бешенством или водобоязнью, по народному.
Этот знакомый, удивляясь, рассказывал:
- Он, кобель, на меня прёт галопом, а пасть раскрыта и язык вывалил. И видно - что – то не так!. Я на дерево залез, чтобы не покусал. Потом пришлось пристрелить…
Вспоминаются всякие чрезвычайные происшествия в тайге. Я например, однажды, упавшим сверху стволом берёзы, пробил сам себе голову. Шёл по чаще, споткнулся о ветку, которая удерживала, как насторожка самолова, этот стволик над моей головой. Ветка отцепилась, механизм насторожки сработал, и я получил увесистый удар по темячку…
Достаточно опасное происшествие я пережил, устанавливая медвежью петлю, на одном из приангарских хребтов, на берегу водохранилища. Дело было летом и я решил попробовать добыть медведя петлей, чтобы потом дострелить его.
Привёз с собой из города заплетённую петлю из тонкого троса, приманку специально «наквасил» из рыбы и уложил её в мешочек из крепкого брезента. Медведя того я побаивался, потому что он вёл себя вызывающе и по ночам шатался вблизи от палатки рыбаков, на берегу, в которой хозяйская собачка, заслышав ворчанье зверя в ночной чаще, от страха, заскакивала рыбакам почти на голову. Вот этого медведя я и решил «обезвредить», потому что сам жил в палатке неподалёку…
Выбрав крепкую сосну на не большой полянке, я нарубил и натаскал упавших стволов берёз и сосен, установил насторожку из толстого гвоздя и стал навалиать эти стволики на трос, провисший между двумя деревьями. Вес набрался значительный - около тонны. Только я вытирая пот с лица закончил работу и стоял вглядываясь вниз, в сторону синеющего залива, как за спиной в метре от меня что-то грохнуло и казалось земля содрогнулась под ногами. Я отскочил одним прыжком метра на два и обернувшись увидел, что гвоздь-насторожка, под большим весом, сам собой согнулся, ловушка неожиданно «выстрелила-сработала» и груз обрушился, почти на меня.
Я запереживал, представляя, как эта тонна стволов обвалилась бы на мои плечи и может быть сразу и не убила, но покалечила бы точно. И как бы я тогда полз к своей палатке, на берегу залива, вниз по крутому непроходимому склону, умирая и обливаясь кровью. Но ведь и место, где стояла моя палатка, людьми тоже не посещалось…
Я содрогался, воображая картинки… Тем не менее, я восстановил насторожку, вбил новый гвоздь, загрузил, уже осторожнее, груз… И ушёл вниз довольный, ощущая на расстоянии запах гнилой рыбы, который и должен был привлечь опасного медведя…
Через день, я наведался проверить петлю.
Я почти был уверен, что медведь сидит в петле. Ещё на БАМе, ребята рассказывали мне , что поймали в петлю медведя, который приходил в баню, стоящую метрах в пятидесяти от дома, и воровал оттуда рыбу, прямо с тазиком. Тазик потом нашли с вмятинами от когтей мишки.
С вечера они поставили петлю, а утром, на рассвете, кто-то из них, выйдя на улицу по нужде, увидел у сосны , на которой была закреплена петля, шевеление. Вглядевшись, этот кто-то влетел в дом и всех разбудил…
«Карательная экспедиция» подошла к сосне, почти вплотную, где стоял на задних лапах, пойманный за одну переднюю, воришка – медведь, тщетно пытаясь освободиться от петли. Наказание последовало незамедлительно…
А вкусное мясо этого зверя поел и я. Мне, с очередной оказией, на гусеничном вездеходе доставили коробку медвежатины, которую я ел две недели и не мог нахвалиться. Мясо было жирное, вкусное и очень полезное, потому что таёжные медведи питаются целебными корешками и травами, и конечно, кедровым орехом…
...Подбираясь к петле, в этот раз, я был осторожен, зашёл из под ветра и крался, пока не увидел, что груз упал и лежит на траве, под деревом. Я ещё больше насторожился..
Но оказалось, что какие-то люди проходя мимо увидели петлю и уронив груз, петлю просто отрубили и трос унесли с собой. Я обнаружил это по следам топора на стволе сосны. Медведя в петле конечно не было…
Ещё в самом начале своего увлечения лесом, я надеялся освоить все или почти все виды охот. Обусловлено это, я думаю тем, что ещё до начала своих лесных походов, я прочитал почти всю библиотечку «Для начинающих охотников» и как мне казалось, в описаниях, знал их неплохо.
Но, по возможности, я хотел попробовать все виды охот и в том числе ловлю зайцев петлями. Это старинный промысел, которым раньше владели все деревенские мальчишки.
Как – то, под Новый год я пошёл в лес за ёлкой, и прихватил с собой проволочную петлю. В распадке, где росли редкие ели, среди осинника были протоптаны заячьи тропы, на одной из которых и была установлена петля. Срубив ёлочку, я отправился домой, когда в стороне поставленной мною петли, услышал необычный, громкий, тревожный звук. Оказалось заяц увидел или услышал меня, побежал по тропе, попал в петлю и закричал. Когда я подошёл, он был там, но уже неживой…
К Новому Году, вечером, мы нарядили елку и приготовили вкусное жаркое из зайчатины…
В тайге, иногда встречаются удивительные природные конструкции, словно сделанные рукою Мастера. Например водопады, или ровные зелёные луговины, среди дремучих лесов или даже «амфитеатры», как будто специально сотворённые природой для обозрения окрестностей…
Однажды, тоже под Новый год мы с моим приятелем – егерем и его знакомым, были в тайге, на южных склонах Прибайкальского хребта, ночуя в тёплом, хорошо оборудованном зимовье. Утром, надев белый маскхалат, егерь пошёл в лес, на лыжах - голицах впереди, а мы, пешком по его лыжнице, сзади. Шли по гребню холма, над крутым склоном в долину. Вдруг егерь остановился и помахал нам рукой. Когда мы подошли, он показал нам влево от лыжни, на жёлтое пятнышко, на другом краю вырубки.
Оказалось, что это была изюбриха. Егерь скинул лыжи и пригибаясь, а потом и ползком, крадучись, стал подбираться к зверю. Мы в бинокль наблюдали за его маневрами. Однако в какой то момент изюбриха, учуяла охотника и вскочив, вихрем умчалась в лес. Егерь возвратился на лыжню, разочарованно вздыхая…
Пройдя чуть дальше по гребню, мы вышли в замечательное место. Под нами амфитеатром разворачивалась заснеженная вырубка, метрах в восьмидесяти ниже гребня, на котором мы остановились. И внизу, на белом полотне снега, видны были мелкие кустарники и полянки, а на расстоянии метров в сто пятьдесят от нас, посреди одной из них лежал на снегу шоколадно - коричневый молодой бык - изюбрь, с рожками «спичками» на голове.
Иногда он прерывая дрёму, поднимал голову, осматривался и вновь ненадолго засыпал. Мы зачарованно смотрели на это волшебное «представление» дикой природы и радовались, сопричастности, так зримо происходящей внутренней её жизни. Егерь шёпотом рассказывал нам, что иногда в этом «амфитеатре», можно видеть до десятка изюбрей, вместе и порознь…
Зрелище действительно было замечательное и мы в течении получаса любовались им, а потом так же осторожно ушли, не потревожив зверя…
Немного о смешном в природе…
Охотник должен быть музыкальным человеком и это поможет ему в наблюдениях за животными.
Поэтому, хочу, рассказать немного о голосах птиц...
Рябчики замечательные певцы и по его песне можно определить не только местонахождение, но и пол, и возраст «певца»…
Но иногда, вместо затейливого и тонкого : «тиу- тю-ю-ю, тю-тю-тють- тю тиу…» -вдруг слышишь односложное: «тю, тю-ю-ю-ю, т…», да ещё с хрипотцой. И думаешь, «То ли рябчика родители правильно петь не научили, то ли он простудил горло…»
С молодыми глухарями бывает иначе. Они не умеют ещё петь свою глухариную песню и уже по окончанию весенних токов, прилетают на токовища учиться токовать…
Однажды, в конце мая, на большом глухарином току, я услышал их кряканье и попытки точения. Но они делали это так неумело, что я невольно рассмеялся. При этом они всё прекрасно слышали вокруг и не подпустили меня к себе, перелетая с дерева на дерево...
Глухарь, во все времена года крякает, когда сердится или раздражается. И даже ночью. Однажды, Саян лаял в темноте на большую сосну, в вершине которой сидел сонный глухарь изредка сердито крякая. Тьма была совершенная и я взяв собаку на поводок ушёл из под дерева...
Иногда в лесу не стреляешь, потому что не хочется нарушать тишину природы. Иногда чтобы не обнаруживать себя. Живя в одиночку на природе невольно вырабатывается психология разведчика…
Если ты себя не обнаруживаешь, это даёт тебе возможность самому больше увидеть… Поэтому я постепенно пришёл к выводу, что хорошо бы иметь оружие бесшумное, которым владели наши самые далёкие предки…
Я стал задумываться о возрождении древних охот, стал искать возможность обходиться в тайге без ружья…
Уже будучи в Ленинграде, я изготовил себе копьё - дротик из толстого железа, военной лопаты и ходил с ним без ружья по лесу, надеясь рано или поздно использовать его не только в качестве посоха. У меня были планы, сковать рогатину и как-нибудь пойти на
медведя с этим древним оружием русских лесовиков, времени уже не оставалось.



































О ТАЁЖНЫХ ВСТРЕЧАХ И ЛЕСНЫХ ЗНАКОМСТВАХ.

Коротко расскажу о таёжных знакомствах и встречах, которых было много за эти годы и не все я запомнил. А какие-то уже описал в своих книгах: «Говорят медведи не кусаются», «Походы», «Собаки и волки»…
Как символ , вспоминается одна случайная встреча, с незнакомыми мужиками, приплывшими в лодке к берегу на котором я до этого прожил две недели в одиночку. Мужички были навеселе, и может быть поэтому особенно добродушны. Они угостили меня водочкой, поудивлялись, что я живу в лесу один и уплыли, когда за мной «прилетел» на лёгкой дюралевой лодке под сильным мотором, мой родственник.
Но я запомнил надолго свою радость при виде людей, удовольствие от простого обмена банальными фразами. Мне понравились их простые лица, их желание помочь или услужить мне. Может быть это было оттого, что мы встретились далеко от города, «на природе», где всякий человек воспринимается как личность, а не как серый равнодушный фон, каким множество людей- прохожих или проезжих, представляется нам в городах...
В тот миг я поверил в высокую нравственную аксиому - «Все люди - братья!»…
Интересная встреча произошла в тайге, под Байкалом, в вершине долины речки Подарвиха, где я жил в дощатом сарайчике – зимовье по весне, наслаждаясь тишиной и свободой…
Я вернулся из тайги под вечер, развёл костёр, вскипятил чай и пил горячий ароматный напиток, когда услышал в заросшем овраге, метрах в ста выше по течению ручья, сдержанное рычание медведя, похожее на перебирание гитарных басовых струн. И тут же, с другой стороны услышал стук топора. Кто-то готовил дрова для ночлега…
Я понял, что медведь, скорее всего недоволен присутствием этого незнакомца. Ко мне он наверное уже привык. Но два двуногих, да ещё так недалеко друг от друга, раздражали зверя…
Я не горел желанием идти и приглашать незнакомого человека в зимовье, где мне одному было так покойно и уютно и я решил всё оставить как есть. Если он надолго, то зимовье найдёт и я не буду возражать, если он будет ночевать в нём со мной. А если он проходом, то переночует ночь на природе и уйдёт не потревожив ни меня, ни себя…
Утром, когда я варил чай на костре, проходя мимо, этот человек увидел зимовье и завернул ко мне…
Познакомились. Оказалось что Алексей был лесоустроителем и рубил просеку в окрестностях вершины пади… Вечером, он, спросив разрешения, перетащил свои пожитки в сарайчик.
После ужина и чая Алексей рассказал мне, о себе, а я ему, о себе. Про вчерашнего медведя я умолчал, но он сам перешёл к медвежьей теме, и поведал как он, несколько лет назад, топором зарубил медведицу, напавшую на него на деревенских покосах в долине реки Большая Речка…
- Я иду, поднимаю голову, а они сидят, трое в ряд и на меня смотрят. Я ошалел, а медведица, та зверюга, что покрупнее, мягко встала на четыре лапы и пошла ко мне. Может быть она хотела просто меня обнюхать. Не знаю...
Алексей затянулся сигареткой, посмотрел куда-то вдаль, помолчал.
– Я не стал ждать пока медведица на меня набросится и ударил топором изо всех сил по голове, сверху. Она, в тот же миг, отшвырнула меня как пёрышко, так, что я на мгновение сознание потерял, но очнувшись, тут же, увидел что она надо мной на дыбах стоит. Однако добивать меня она не стала, повернулась и встав на передние лапы, ушла в лес кровеня траву. За ней убежали медвежата…
Алексей от первой сигареты, прикурил вторую, а окурок бросил в костёр…
- Потом её нашли недалеко, мёртвой, в кустах - завершил он свой рассказ…
Дождавшись темноты, когда костёр прогорел, мы пошли спать в зимовье и засыпая, я думал об Алексее...
«Да- а – а, силён человек! Не боится ни тайги , ни зверей. А ведь жизнь у лесоустроителей адова. Холодно, голодно, комары и мошка, тащи всё снаряжение на себе за многие километры, а потом ещё ночуй в глухомани, на мёрзлой или мокрой земле, часто под снегом или дождём, там, где и человека то годами не бывает…» Все мои путешествия показались детским садом, по сравнению с такой работой…
«Так что же ими движет?- спрашивал я сам себя и через время ответил. «Наверное та же свобода, которая и меня заставляет переживать приключения и невзгоды путешествий. Ведь не один ты такой умник» - констатировал я и незаметно уснул…
Через два дня, Алексей простился и ушёл на базу, а я остался вновь один. Но уже былого удовольствия от пребывания в одиночестве не испытывал…
Следующий раз, я встретил Алексея через год, в брошенном таёжном посёлке Ола, где лесоустроители устроили свою базу. Мы с другом возвращались из того же зимовья и зашли к лесоустроителям в гости. Но по пути, в километре от Олы, на нас с другом напал медведь и мы видели его метрах в десяти, сердито рявкающего, старающегося нас напугать…
Своего он добился, но мы имея одно ружьё на двоих не побежали и заставили его ретироваться. Мой друг видел медведя первый раз и был поражён его величиной и агрессивностью. Причиной нападения, скорее всего был испуг, внезапно разбуженного хищника, которого мы застали врасплох, спускаясь по лесной дороге вниз, по крутому склону. Медведи очень не любят показывать незащищённый зад, и потому сами, часто, испугавшись внезапности встречи, нападают.
Мой совет лесовикам – старайтесь показывать медведю где вы, задолго до близкого столкновения, но если это уже произошло, не бегите, что смертельно опасно. Лучше стойте и кричите или рычите. Как я и сделал, совершенно неожиданно для самого себя, в тот раз…
Вспоминается замечательный случай, рассказанный мне владельцем «Жигулей» подвозившим меня как то из леса, возвращаясь с рыбалки. Я рассказал ему, о том, что только что, в лесу видел стаю волков, а он в ответ - о том, как они со взрослой дочерью собирая грибы прошлой осенью, недалеко от Бурдугуза, натолкнулись на медведицу с медвежатами…
- Было солнечное, тёплое утро, с разноцветьем осенней листвы и зелёной ещё травы на полянках. Мы, оставив машину на дороге, в поисках грибов, вошли в редкий соснячок, и вдруг увидели, крупную медведицу с медвежатами, уходящую от нас в дальние заросли. И надо же было нам дуракам заулюлюкать - мы думали , что медведица станет убегать от нас…
Но получилось наоборот - вздохнул водитель и от нахлынувших воспоминаний посерьёзнел… - Медведица, в ответ на наши крики, развернулась и на махах помчалась к нам. Мы остановились, как вкопанные и дочь, дрожащим от страха голосом спросила меня полушёпотом: «Папа, а что сейчас делать? Я вспомнил советы таёжников и быстро говорю ей: «Стой на месте и кричи!» – а медведица уже рядом, несётся на всём скаку. Мы оба замерли и стали кричать жалостно и испуганно. Медведица резко затормозила, развернулась и недовольно похрапывая медленно ушла вслед медвежатам…
Водитель «Жигулей», помолчал, вглядываясь в заснеженную дорогу впереди и закончил – - Дочь моя получила сильный нервный шок и не могла нормально спать почти год. Ей всё кошмары снились…Сейчас всё-таки отошла, но как вспомнит эту медведицу, так её трясти начинает…
…Довольно часто мне приходилось ночевать в зимовьях со случайными знакомыми, и слышать там много интересных историй. Однажды, возвратившись уже по темну в зимовье, где мы остановились с другом, я познакомился там с мужиком-охотником , который страстно любил охотничьих собак. Ещё на подходе к дверям зимовья, я чуть не натолкнулся на привязанную к углу избушки, крупную лайку. Позже мужик предупредил меня, что его кобель может постороннего покусать и я задним числом испугался. Я ведь на него сослепу, чуть не наступил. Но тут, в собаке сработал инстинкт. Если ты не боишься, то тебя бояться…
После, ужина, перед сном мужик рассказал, что он держал собак, долгое время и привыкал к ним как к родным.
- Был у меня кобель, который мне спас жизнь. Тут недалеко - он повёл рукой в сторону вершины речки Каи, - был раньше замечательный глухариный ток. Я пошёл туда однажды, по весне, послушать и посмотреть глухарей, с моей собачкой… Иду я по тропинке и вдруг из кустов вываливает медведище и ко мне. А потом на дыбы встал и идёт на меня громадина, метра два высотой и лапами передними, с чёрными длинными когтями, потряхивает. Я так испугался, что и про ружьё забыл, ножик из ножен выдернул и застыл - двинуться не могу. Кондрашка меня хватила.
Тут на медведя мой кобель налетел сзади и давай его кусать. Зверюга засуетился, зарявкал, от собаки начал отбиваться и про меня забыл. А я отошёл к сосне и почему-то в ствол глубоко и сильно ножик всадил...
Мужик помолчал вспоминая в который уже раз подробности этого нападения, глядя на огоньки мелькающие в темноте, пробивающиеся сквозь щелястую дверцу старенькой проржавевшей печки…
- Я потом с этим кобелём и на лося ходил, и на кабанов. Он всегда был со мной и дома и в лесу. И вот как –то я был в командировке, приезжаю , а жена говорит, что она выпустила собаку из дома, чтобы погулял, а его машина на улице сбила. Я тогда озверел. Хотел жену застрелить, хорошо соседи остановили…
Я молчал, засыпая и представлял тайгу, медведя на дыбах, мужика с ножом в руках и заряженным ружьём за плечами, лайку, рвущую медведя за «гачи»…
Собаки, действительно являются почти членами семьи, для многих охотников, в благодарность за многие годы проведённые вместе в тайге. Но ведь собаки для охотников профессионалов, ещё и главный «инструмент» их труда. Поэтому, умная рабочая собака стоит очень больших денег. Но какой же хозяин продаст своего лучшего друга…
Может быть поэтому собак часто крадут…
Но мне хотелось бы высказать мнение, какой должна быть охотничья собака. Прежде всего она должна быть «рабочей», то есть помогать хозяину охотиться. В деревнях таёжной полосы Сибири, в каждом дворе жили несколько собак из одного гнезда. И так продолжалось долгие годы. Естественный отбор, при этом, выбраковывал всех «тунеядцев» и потому оставались, только те собаки, которые приносили человеку пользу. Рабочие собаки всегда и умны и послушны и привязчивы к хозяину, разделяя его труды и радость, в момент добычи зверя.
В городах, многие охотники покупают собак за красоту. И даже сложилось направление в собаководческих питомниках, когда собак отбирают не за рабочие качества: выносливость азарт, упорство в преследовании и так далее, а за красоту и соответствие принятым , часто произвольно, стандартам породы. В итоге , городские охотники владеют в большинстве красивыми, но бестолковыми собаками, что безусловно приносит вред охотничьему собаководству…
На личном примере я убедился, что хорошо работающая собака всегда умная, спокойная и послушная. Драчливые и тупые собаки могут испортить любую охоту и превратить её из удовольствия в тяжёлое нервное испытание, бесполезную, безрезультатную трату сил.
Забавный пример...
В Жигаловском районе, в одной из таёжных деревень, я видел собаку медвежатницу, к которой все щенки из округи относились, как к доброму, ласковому дядюшке. Они окружали его толпой и он падая в притворной слабости на траву позволял себя трепать этой «молодёжи».
Нравы в собачьей таёжной жизни очень суровы и если кобель ввязывается в драку тут и там, то рано или поздно его загрызут до смерти. Или застрелят в лесу обиженные соседи охотники…
Разные собаки на разных охотах ведут себя по разному...
Например, у меня была лайка, по кличке Жучок. Небольшого ростика и с испорченными воспитанием в сарае слабыми лапами. Но с ним, мы нашли медвежью берлогу и охотились на кабанов совершенно замечательно. Он так аккуратно лаял, что и крупные секачи и небольшие кабанчики его совсем не боялись. Я подходил к ним по открытому месту и наблюдал как рассерженные привязчивой собачкой секачи, бросались на него срываясь с места, как тяжёлые танки. А он отскочив на необходимое расстояние, вновь начинал свою однообразную «песню» -«тяв-тяв-тяв»…
Злые же и бестолковые собаки бросались на кабанов и угоняли их далеко, задолго до момента, когда хозяин подходил на расстояние верного выстрела. Поэтому, я советую охотиться на кабанов с одной спокойной, незлой собачкой. Вы и кабанов сможете рассмотреть и добыть, если надо…
Но есть охотники, которые предпочитают тропить зверя без собак, и добиваются в этом больших успехов.
Таким был Александр Владимирович, охотовед и учёный, наш старший товарищ и наставник, который помог нам с братцами добыть первого медведя в берлоге, а потом научил, как надо охотиться за копытными, «ходом».
Он окончил факультет охотоведения ещё в Кирове, сразу после войны, был мастером спорта по стрельбе на стенде и защитил диссертацию, работая в охотничьем институте…
Это был замечательный охотник, но и добрый спокойный человек, который вызывал уважение у всех, кто его знал.
Его охотничьей страстью была охота на крупных зверей: на медведей и на копытных. Медведей он добыл около двадцати, а копытных просто много. У него была коллекция, медвежьих черепов и на стенах дома висели оленьи и лосиные рога.
Как – то, он рассказывал мне, что добыл медведя в берлоге, застрелив его из пистолета. Выходя уже с зимней охоты домой, собаки нашли и облаяли берлогу, и он в одиночку, заломив чело слегой и привязав её к кустам над берлогой «вытянул» на себя прячущегося в темной норе «хозяина тайги» и застрелил его, в голову…
Медведь довольно страшный хищник и удар его лапы может убить человека наповал. Я знал одного лесника, у которого таким ударом, медведь вырвал нижнюю челюсть, без которой тот и жил все оставшиеся годы.
Александр Владимирович был и остался охотником до конца. Он умер в лесу, неподалёку от далёкого зимовья, где они договорились встретиться с моим братом, вместе охотясь на изюбрином реву.
Когда Толя подошёл к месту, где назначил встречу Александр Владимирович, то увидел его мёртвое тело лежащее на тропинке. Сердце старого охотника остановилось, и он умер как и хотел наверное закончить свой жизненный путь – в тайге, на охоте…
У Александра Владимировича не было врагов, и потому, его уважали именно за это добродушие и мягкость, которая всегда противостояла сладкой водичке «охранительства», Он считал человека частью вечной природы и всегда утверждал, что законы природы распространяются и на человеческое общество. Смысл его философии был так похож на философию Древней Индии. «Никто никогда не убивает и не бывает убит, без соизволения Великого Бога».
- Если ты охотник, - говорил он, - ты должен охотиться не думая об «охране» природы. Хотя именно профессионалы в первую голову заботятся о зверях: солят солонцы, заготавливают сено и ветки осины для подкормки копытных. Следят, чтобы в окрестных лесах не было браконьеров, то есть людей, убивающих всё живое без нужды и необходимости… Наконец, они берегут лес от пожаров… Быть охотником – это предназначение, твоя судьба, дарованная тебе Богом…
Бог знает все концы и начала, в отличии от человека, который в непомерной гордыне вообразил себя вершителем судеб вселенной. Это тщеславная и опасная ложь, которая может привести человечество к самоуничтожению…
С Александром Владимировичем, мы провели вместе, много приятных и поучительных часов, на нескольких медвежьих охотах; ночевали в его деревенском гостеприимном доме, слушали его интересные рассказы. Он, один из многих людей того поколение, которое уходит и уже ушло, поколения, которое пережило войну и натерпевшись лишений и несвободы военного времени, особенно ценило свободу и величие природы, любуясь и радуясь жизни в дикой, безлюдной тайге…
Другим человеком этого поколения был рыбак и охотник Василий Иванович, тоже страстный любитель и ценитель охоты на копытных и особенно изюбриного осеннего рёва, на гону.
В войну, на фронт он не попал, и отработал, как рыбак все военные годы, когда и застудил ноги, по суткам находясь по колено в ледяной ангарской и байкальской воде, ловя рыбу для фронта.
Василий Иванович был небольшого роста , кряжистый и вместе кругленький, с мягкими неторопливыми движениями и голубыми смеющимися глазами. Первый раз я попал к нему в дом с молодым егерем, который и познакомил нас. Как –то уже ближе к весне мы попали к Василию Ивановичу, в свободную от работы минуту. И он достав трубу-манок, выдолбленную из ели, сделанную им самим, стал показывать нам, как трубит во время гона изюбрь, в осенней тайге. Звуки были необычайно сильные и чистые, и мне даже показалось , что на время я попал в разноцветье осенней тайги и услышал рёв изюбря, начинающего высоко и потом растягивая переходил в низы, заканчивая страстным выдохом. Пространство деревенского дома, силою искусства Василия Ивановича, вдруг расширилось до просторов тайги...
На следующую осень, мы с егерем, захватив Василия Ивановича, в лодке переплыли водохранилище, оставили лодку в одном из заливов и поднялись не торопясь, на водорораздел, тропинкой, знакомой Василию Ивановичу с давних времён, вьющейся по склонам глубокой пади.
Мягко ступая свими старенькими ичигами по заросшей тропе, Василий Иванович, рассказывал, что в прежние времена, здесь по Ангаре проходила железная дорога и осенью, когда паровозы гудели на перегонах, то горная тайга отзывались эхом голосов многих изюбрей, принимавших гудок паровоза за вызов соперника…
Поднявшись на водораздел, мы отдышались и тогда Василий Иванович, мягко опустившись на колени и приложив трубу к губам, втягивая воздух в себя уголками губ, затрубил, поводя ею по кругу. Звонко – звонко запела труба, и через минуту издалека откликнулся молодой, голосистый бык-изюбрь. Охота началась…
Прошло минут десять. Яркое, золотистое солнце село за горизонт и тут в осиннике недалеко от нас на гребне раздалось сопение и стук рогов о ветки. Мы, спрятавшись за деревья, насторожились, взволнованно задышали…
Вскоре появился, замелькал в кустах большой гривастый, коричневого цвета изюбрь. Он шёл оглядываясь и втягивая чёрными ноздрями прохладный вечерний воздух… Грянул выстрел и словно не веря в происходящее бык замер на мгновение… и потом упал и стал почти невидим в высокой траве...
Позже, сидя у егеря в избушке, мы жарили и ели вкусное мясо. И Василий Иванович рассказывал нам: - Недавно, наблюдал огромного быка, пасущего свой гарем из нескольких самок, на противоположном склоне, над заливом, на видном месте …
- Бык ярился, бил непокорных маток рогами и копытами, загоняя их в густой осинник, собирая вместе. А потом, ответив на рёв соперника, побежал бороться с ним...
Голубые глаза Василия Ивановича по молодому задорно блестели, и я завидовал его увлечённости и и такой красивой и поэтичной страсти. Старый рыбак был к тому же мягким отзывчивым человеком и я увидел , что можно быть уважаемым и даже обожаемым, за любовь и отзывчивость, которой природа, так щедро одарила Василия Ивановича…
Но прошло время и заболев ногами, Василий Иванович умер вскоре, тихо скончался в деревенском доме среди родных и друзей. Я незадолго до этого, написал сценарий документального фильма о изюбрином рёве, в котором героем-рассказчиком должен был быть, Василий Иванович. Но увы, время было упущено…
На телестудии, где я работал тогда внештатником, снимали фильм о каком- то секретаре райкома и для моего фильма не нашлось ни времени, ни денег…
Другой замечательный представитель военного поколения, Михаил Павлов, охотовед и охотник, с которым я познакомился очно, в Кирове, но до этого увидел его в документальной киноленте, рассказывающей об охоте и об охотничьих собаках…
Это был интересный учёный, и вместе, самобытный мыслитель, который помниться, говорил мне о том заметном месте, которое занимает охота и общение с природой в воспитании и формировании человека.
Я первый раз встретился с ним в охотоведческом институте , а потом провёл несколько дней у него в лесной избушке в пойме реки Чепцы, в Кировской области…
Избушка стояла на берегу старицы, одного из рукавов реки, в месте, которое совсем не напоминало окрестности обычных зимовий. На сосне, рядом с зимовьем, на берегу, все сухие ветки были сохранены и потому, казалось, что вокруг, совсем нет обычных следов пребывания человека. Павлов объяснил мне, что он собирал сушняк для печки в окрестном лесу и специально оставлял вокруг, вблизи зимовья, всё так , как это было до постройки домика, в том числе и сухие ветки на деревьях...
С нами жили две его собаки, курцхаар и легавая, - он был любителем старинных подружейных охот…
… Судьба наделила Павлова упорством и смелостью. Окончив университет по охотоведческому отделению ещё до войны, он ушёл на фронт и окончив краткосрочные офицерские куры, был отправлен на передовую, младшим лейтенантом.
- Мы были на войне «однодневками» - рассказывает он. - Поднимать бойцов в атаку, - была наша обязанность. Кто идёт первым, у того больше шансов погибнуть. Вскоре, после начала боёв, я был тяжело ранен, но выжил, потому что верил - мы победим и наши жертвы не напрасны.
- Меня ранило в грудь и в ногу…
После длительного излечения, я попал в команду биологической защиты - опасались, что Гитлер применит биологическое оружие, например будет распространять по тылам чуму, или что нибудь подобное… Приказ был – выбрасывать вымпелы вокруг заражённого места и потом не выпуская из этой зоны никого, ни скот ни людей – всё сжигать огнемётами. Это был страшный приказ, но это была война…
Рассказывая это, Михаил Павлович резал острым ножом белые грибы и клал их сушить на летнюю печь неподалёку от зимовья. Стояло тёплое солнечное лето. Над старицей летали стрекозы и в камыше неподалёку, что-то загадочно булькало…
На ужин мы сделали жаренную рыбу с яичницей, совсем как в раннем детстве, на далёкой сибирской реке Ангаре, где я жил в деревне у бабушки…
После еды мы долго сидели на улице и Павлов говорил о волках. Он написал большую монографию о серых разбойниках, в которой рассказывал, что во время войны, в Кировской области, волк, воспользовавшись отсутствием охотников, стали нападать на скот и даже на людей.
Павлову предложили напечатать работу в Швеции, но шведские «зелёные» воспротивились, утверждая , что волки на людей не нападают.
- Волки- страшные враги человека - продолжил Павлов покуривая сигаретку. - Я помню старушек, которые несли нам охотникам – волчатникам последние свои картошины, в благодарность за уничтоженных хищников. Хищники не нападают на человека сегодня, только потому что бояться не самого человека, а вооруженного человека…
Охотник - продолжал философствовать Павлов- это аристократ в человеческом сообществе. Именно он спасает людей от хищников и он, когда надо защищает свою страну и свой народ от врагов. Я думаю, что и современное общество состоит, из тех же социальных типов, что и тысячи лет назад: охотника, пахаря и пастуха.
Охотник в России всегда был аристократом в среде земледельцев, потому что охота -это занятия знати. Охотник в военное время становился воином и наоборот… Пахарь пашет землю и вырастив урожай, собирает его. Он тихий и мирный человек. Пастух – это кочевник, путешественник. Но он так же далёк от охоты и от оружия…
На этих трёх типах держался и держится весь мир…
Спустились сумерки и мы, вдыхая прохладу подступающей ночи, задумавшись следили за бликами убывающего света, на водной поверхности…
Утром, рано, Павлов взял собак и ушёл в поля, стрелять перепелов, а я прошёл вдоль берега и буквально в ста шагах, увидел большую, сваленную в воду осину и долго наблюдал, как бобр объедал ветки её вершины, из воды, всплескивая изредка хвостом.
… Приехав в город, мы долго разговаривали с Михаилом Павловичем, в его кабинете. Он показал мне коллекцию волчьих черепов, в одном из которых в лобной кости застряла картечина от старого ранения. - Он так, с этой картечиной во лбу и прожил несколько лет-комментировал Павлов...
Потом он показал череп с наполовину выломанными зубами и волчий капкан со сломанной пружиной. - Это волк сделал, когда попал в капкан. Какова сила челюстей!- восхищался он и потом добавил - он этими челюстями у лося большие куски мяса вырывает, а потом гонит его, ждёт когда зверь кровью истечёт…
Вспомнили вновь о войне и Павлов с грустью заговорил: - Если бы люди знали, как страшна война!. Я помню, стоит подбитый немецкий танк, а на гусенице догнивают намотанные на железо гусениц: руки, ноги, глаза, волосы… Но самое жуткое – это запах гниющего человеческого мяса. На Донце погибали в один день тысячи наших солдат и лежали на нейтральной полосе, гнили, а смрад был просто чудовищный. Мы отдыхали немного только тогда, когда ветер поворачивал в сторону немцев…
Павлов вздохнул и закончил: - Если бы люди знали об этих ужасах воочию, то ни за что не стали бы воевать!..
На прощанье, Павлов подарил мне магнитофонную плёнку с волчьим воем и я вскоре, в ленинградской тайге выл вполне страшно и мои спутники в походах, невольно поёживались. Ночью волчий вой производит впечатление на самых выдержанных охотников…
На БАМе, мой знакомый, опытный охотник, рассказывал мне, что однажды на рыбалке, на Белых Озёрах , ночью услышал близкий волчий вой. - Я, - криво улыбнулся он , -подумал, что серые совсем рядом и так испугался , что лёг у костра и замотался в фуфайку, чтобы не слышать этой зловещей песни…
Он же рассказывал, о том, как его скрадывал медведь. Было это по снегу уже. Петя - так звали знакомого, ставил капканы на соболя, на чужом охотничьем участке. Заходил с утра и проверял капканы. А если надо , поправлял и сметал снег с тарелочки - насторожки. Проверял каждые три дня. И вот как то, возвращаясь не с того конца маршрута, рядом со своим следом увидел глубокую, протаявшую до земли медвежью лёжку. Медведь лежал мордой навстречу его предполагаемому возвращению. А в тот день, Петя просто вернулся на тракт, короткой дорогой…
Я уже говорил, что Петя, ставил капканы на чужом участке, а за это в глухой тайге могут и убить. Всё зависело от хозяина участка…
Как-то Петя, ставил новый капкан, увлёкся, не смотрел по сторонам и вдруг заметил приближающегося человека. «Сердце у меня оборвалось – вспоминал Петя – я спрятался за дерево, а когда понял, что он меня увидел тоже, пошёл навстречу, взведя курки у своего ружья. Однако всё обошлось и мы поздоровавшись, поговорили и я извинился, что капканю на его участке. Он принял мои изменения. Больше я капканы там не ставил...
Этот случай иллюстрирует положение вещей в тайге. Бывают конечно озоруны, кто охотиться в чужих угодьях, но это иногда плохо заканчивается. Конечно на тебя никто в суд подавать не станет. Могут просто убить или сжечь все твои зимовья. Действует старое правило таёжной справедливости: «Закон – тайга, прокурор- медведь». В тайге иногда люди пропадают бесследно, и найти их не удаётся. Иногда это случайная смерть, иногда, неслучайная…
Но что интересно! Для опытного следопыта, особенно зимой, не составляет труда восстановить картину, происшедшего. И даже летом можно по обрывкам фактов узнать, что же произошло. Например, иногда, бывает, что медведи убивают охотника, а потом грабят зимовье и даже устраиваются в зимовье на зиму.
Несколько похожих случаев я знал по БАМу. Хотя, конечно всё обходилось без убийства охотников. Приходят люди к зимовью, а там собаки медведя лают, который на них из избушки набежал…
Иногда у охотников сезон охоты срывается, если медведь обнаружит продукты заготовленные в зимовье на зиму и часть съест, а часть рассыплет, помнёт консервные банки, муку в грязь вывалит…
Но вороватых людей тайга не терпит и потому они там не приживаются. Хотя в ближних от города зимовьях бывают всякие люди. Часто подростки озоруют. А в глухой тайге люди считанные, и потому все, всё обо всех знают…
Интересная встреча произошла у меня на берегу водохранилища, с бывшим конвоиром японских пленных, валивших лес в пади Подарвиха. Там же, после Второй мировой войны, был их лагерь.
Бывший конвоир, рассказывал мне, что пленные жили по армейским законам и в этом лагере содержалась целая дивизия, около восьми тысяч человек. Командовал дивизией японский генерал. Были полки, батальоны, роты и отделения, которыми тоже командовали офицеры. Существовала круговая порука, и за побег отвечали, как на фронте - офицеры и младшие командиры. Но побегов почти не было. Во первых некуда было бежать - кругом русские лица, сразу увидят что чужой, а в тайге страшно и холодно.
В Подарвихе сохранились остатки от барачных фундаментов и землянок, кое - где не вывезенный, уже погнивший лес и даже японское кладбище…
Бывая в тех местах, я испытывал тревожное чувство, натыкаясь на остатки былой деятельности пленных. Ведь здесь, в неволе восемь тысяч человек, жили три года. Скучали... Плакали… Умирали от болезней и от тоски… Гамма трагических чувств, навеянных несвободой и удалением от родины…
Однажды на теплоходе, я встретил пожилого уже человека, который переходя с борта на борт вглядывался в окрестности. Выяснилось, что он служил здесь во время войны, в бригаде, которая охраняла железную дорогу и байкальские тоннели от японских диверсантов. По хребту была проделана тропа, по которой несколько раз в день проходили вооружённые караулы, в составе до десяти человек. Каждый тоннель тоже охранялся караулом. Боялись, что Япония нарушит мир и вступит в войну на стороне Гитлера. Этот пожилой человек рассказывал, что в бригаде, была охотничья команда, которая добывала мясо, грибы и ягоды, для питания войск…
Уже после войны, когда войска были отведены с фронтов, здесь, под Байкалом стояли воинские части, которые жили в палатках, в самых красивых местах тайги. Ими были сделаны прекрасные дороги…
И до последних дней, сохранился наблюдательный пункт, устроенный на громадной, трёхсотлетней лиственнице. Я ещё помню скамеечки на перекрёстках лесных дорог. По сию пору, встречаются в глухом лесу полянки, вдоль которых видны остатки фундаментов и земляные валы, на границах с лесом. Но за двадцать - тридцать лет прекрасные дороги засыпало землёй и пылью, они постепенно заросли осинником и тальником. Тайга укрыла следы деятельности человека: мосты через речки и болота, разрушились, дороги становятся непроезжими…
Люди, рождённые и живущие всю свою жизнь в городах, воображают себя властителями природы, но сталкиваясь с величественным её беспристрастием и равнодушием, очень быстро могут вернуться в естественное, полу животное состояние…
Мой брат рассказывал мне, что несколько дней жил в зимовье с бомжем, который сбежал из города и выживал в лесу, собирая и продавая в ближайшей деревне «плоды леса». Этого ему хватало на какое - то время. А потом он вновь выходил к людям и продавал или обменивал на продукты, собранные в лесу ягоды, грибы, кедровые орехи и камедь…
В доме его, вместо сторожевой собаки жил полудикий кот, который бросался на неизвестных, если они случайно заходили в дом….
Этот бомж - Василий, похоронил умершую прошлой зимой, здесь в тайге жену, засыпав её снегом до весны, пока земля не оттает…
Дикость всего происшедшего бросается в глаза нам – горожанам, но самому Василию, это не казалось чем - то необычным. Живя отшельником, он и к смерти стал относится, как к чему то естественному и вовсе не страшному.
В нашей городской суматошливой жизни, мы боимся смерти и не любим мёртвых, забывая, что рано или поздно сами станем её добычей…
...Несколько раз я натыкался в тайге на старые, заброшенные кладбища и чувство мистической тревоги охватывало меня. Среди глухого леса, особенно в сумерках, вид заброшенных могил воспринимался, как некий апокалиптический символ…
Однажды, в тайге, недалеко от Байкала, я вышел в конце дня на зарастающую вырубку и вдруг увидел высокий, сделанный из толстого бруса, деревянный крест над безымянной могилой. А тут ещё Саян, нюхая воздух, басом залаял, словно на медведя или незнакомого человека, куда-то в заросшую вершину распадка. Я нервно озираясь, постарался успокоить собаку и быстро ушёл с этого загадочного места... Позже, я узнал что это было литовское кладбище ссыльных переселенцев из Литвы…
В тех же местах, я встретил остатки деревни, в которой жили литовцы из Прибалтики. Ладно, тщательно и аккуратно рубленные дома, стоящие уже без сгнивших крыш, в глухом, зарастающем ельником распадке. Дороги, заросшие травой и кустарником, с тех времён, покрывали густой сетью, ныне заброшенную человеком, тайгу.
При виде всего этого невольно охватывает грусть. Сколько было слёз, страданий, тоски и радости, любви и ненависти, несбывшихся и реализованных ожиданий…
В этих лесах, остались на лесных кладбищах могилы стариков и тех, кто не смог приспособиться и умер вдали от родины. Их потомки и родственники уехали, назад, в Прибалтику, а здесь, стоят ещё, пугая охотников, вырубленные из крепкой, не гниющей лиственницы, большие кресты, напоминая о временах войны и социальных потрясений…
Ушёл человек из тайги и природа за несколько десятилетий залечила следы его пребывания здесь, укрыла пологом леса остатки его жизнедеятельности и всё стало, как было сотни и сотни лет назад…
Человека нет, а красота и величавый покой природы остался. И из этого, я делаю вывод: «Человек – это часть природы и как бы не старался он изображать себя её владыкой, его самомнение и самоуверенность, разбиваются о величавое спокойствие похожее на равнодушие, о вечные законы, управляющие всем живым и неживым в мире…
Осознание себя как частицы природы, бессмысленность и опасность выделения себя, как чего – то самостоятельного и независимого,- всё это поможет человечеству выжить и превратиться в богоподобное существо-истинную Церковь.
И вместе с тем нельзя забывать, что было пришествие Иисуса Христа на землю, и Он указал Путь, Дорогу в будущее для человечества, через любовь, сострадание и самопожертвование. Суть христианства - в свободе и ответственности человека за слова и поступки, за их последствия. Становясь свободным, человек выбирает между злом и добром, и проводником по этому лабиринту личного выбора, является Заповеди Христа…»
… Я недаром заговорил о религии. На лоне природы, ты ощущаешь себя, частицей мира, полноправным членом природного сообщества, соразмерного и мудро обустроенного, и невольно проникаешься чувством сопричастности всему , что происходит вокруг нас в природе. И задумываясь над причинами всего, что существует, приходишь к пониманию сотворённости мира, силой превосходящей всё, что создано и наличествует вокруг нас в соразмерности и движении, включая человека и человечество. Божественное присутствие, особенно ярко ощущается в одиночестве, наедине с величием и разнообразием природы. Поэтому, я думаю, что узнавание мира, жизнь на природе, рано или поздно приводит к осознанию присутствия вокруг нас сил, которые в разное время и разными людьми связывались с понятиями божества.
Человек, очевидно, венец и создание божие, но и нераздельная часть природы, её «молекула». И я благодарен судьбе, которая познакомила меня с миром растений и животных и дала понимание общности с миром природы и неразрывности моей индивидуальной судьбы с судьбами мира…
Общение с природой, дарит мне моменты свободы, в которые я приобщаюсь к божественной сущности разлитой внутри и вовне нас…
Вспоминается, простенький афоризм Сартра: «Хочешь быть свободным - будь им!», который в определённое время, стал моим путеводителем в жизни. Свобода - внутри нас, и от нас зависит, сможем ли мы стать свободными…
Согласное сосуществование с природой - это и есть путь к свободе…


Получилось так, что в голову пришли добавления и поправки к первой части этой книги. И потому возможны повторы тем, но не подробностей содержания…
Я вдруг подумал, что зимовье, как всякое архитектурное сооружение имеет свою историю и развитие. И решил об этом немного рассказать…
Бывают зимовья с плоской крышей- например как зимовье на Скипидарке. Это может быть делает потолок более тёплым, а для зимовья это важно. Потолок там был покрыт несколькими рядами рубероида, потом слоем насыпана зола, а потом и земля. Внешне зимовье не было красиво, зато тёплое и не промокало в летние ливни…
Другой тип крыши - односкатная. Это когда над потолком засыпанном землей, делают пологий навес и покрывают его или большими кусками снятой с лиственницы коры, накладывая один лист коры на другой, как черепицу, или тем же рубероидом в один или два слоя. Такая крыша оставляет сухим потолок. Но часто рвётся от ветра или от ударов упавших сверху веток...
Такой была крыша в зимовье на развилке речки Олы и большой долины, приходящей слева…
Третий тип зимовья — полу землянка, полу дом. Такими были зимовья, которые делал наш с братом знакомый - Валера… Все они были вкопаны в склон тыльной своей частью, а передняя была срублена из брёвен.. Они замечательно вписывались в окружающий рельеф, и были словно спрятаны. Это немного напоминало природную архитектуру американского архитектора Райта, с его знаменитым виллами – дворцами, вписанными в природный ландшафт…
Главной частью такого зимовья является печка, в подавляющем большинстве зимовий, железная, сварная, из листового железа, часто очень маленькая, но обязательно с достаточной по диаметру трубой, выходящей через потолок и крышу. Очень редко, через боковую стену…
Окно в зимовьях одно, маленькое, застеклённое; иногда, затянутое полиэтиленом, пропускающее совсем немного света внутрь …
Касаясь исторических типов зимовий, когда железных печек ещё не делали, надо рассказать о том, что строили из дерева домики, как юрту. Делали обычно сруб и крышу пирамидой, оставляя верхнюю часть такой пирамиды срезанной, то есть открытой, под небом. Разводили внутри домика костёр, и лежали вокруг огня. Иногда из камня делали очаг посередине, чтобы угли и зола не рассыпались по полу. Костёр прогорит, охотники сварят на костре еду, нагреют зимовье, а потом закрывают отверстие в крыше, чтобы тепло не уходило слишком быстро на улицу…
Двери были сделаны тоже в форме щита. Когда надо - щит приставлен к стене, когда все ложатся спать, то щит прикрывает небольшое четырёхугольное отверстие в передней стене. Такую «юрту», мы видели в тайге, под Качугом. Ночевать в ней наверное прохладно, но всё равно не на улице… Подобных зимовий я больше нигде не встречал…
Другой тип зимовейки - «летник», как мы его называли между собой - это сооружение, состоящее из каркаса и покрытия. Каркас делается из стволов молодых берёзок - они долго не гниют и очень крепкие. Покрытие может быть из лиственничной коры, когда топором вырезают большие прямоугольники на толстых лиственницах и потом стараясь не повредить снимают, отделяют от ствола целиком, кладут, как черепицу один лист на другой. Такой летник защищает от дождя и от ветра и его делали раньше на деревенских покосах. Привозили туда на телеге, лошадьми металлическую печку и устанавливали, внутри…
Однажды, мы с моим другом Витей, пришли в такой летник на покосах, зимой, ночью, в сорокаградусный мороз, с двумя моими лайками, Саяном и Кучумом. Витя, только что пришёл из армии, где был пограничником на боевой заставе. К сожалению он одел вместо резиновых сапог, новые не разношенные валенки. И на пятнадцатом километре пути, по ночной тайге, «спёкся» и признался мне, что дальше идти уже не в силах…
Так мы попали в летник. К нашему счастью в летнике была большая, сварная, из металлических листов печка и большая поленница дров. Завозили печку на лошади и потому не боялись тяжелого веса (обычно печки «сваривают» из тонкой жести, чтобы можно было на себе занести)…
Мы просидели всю ночь вплотную к печке, топили ее не переставая и выжили.
Когда я попытался завести своих собак внутрь – они категорически отказались и я махнув рукой оставил их на морозе. Утром, выйдя наружу, мы увидели, что мех на собаках заиндевел, но они были в полном здравии. И чуть позже принялись гонять по горам, с лаем, стадо изюбрей…
Забавный случай со строительством зимовья, я наблюдал неподалёку от Иркутска, на склоне водораздельного хребта, между Каей и Олхой…
Как – то, ночуя на берегу Каи, в чистом тёплом сосняке, в дальнем углу широкого болота, на другой стороне речки, я слышал вечером и утром стук топоров, и понял, что кто-то ладит зимовье…
Действительно, ватага подростков, неделю с лишним строили из тонких сосенок зимовье на сваях и с большой, высокой верандой во всю ширину передней стенки. Сооружение получилось просторным, колоритно - нелепым и практически непригодным для жилья не только зимой, но и летом.
В какой романтической книжке черпнули такой проект эти ребята, я не знаю. Такой дом был бы приемлем где - нибудь в Коста-Рике, на коралловом рифе, но никак ни в сибирской тайге…
Тем не менее, стремление к современному комфорту, иногда делает лесную жизнь более привлекательной…
В другом месте, в вершине Каи, рядом с зимовьем, какие-то безвестные романтики срубили небольшую баню, занесли хорошую печку и я даже парился в ней зимой. И ошалевший от перегрева, выскочив наружу, «купался» в сугробах чистейшего снега, при полной, серебристой луне. Я «нырнул» с тропки, в глубокий сугроб и когда открыл глаза, то увидел, как кристаллики снега, перед моими глазами, плавали в воздухе. Я выскочив из этой ледяной ванны с уханьем, заскочил назад в тесную баньку, где на корточках сидел мой товарищ, закрывая руками, свои уши.
Закончив париться, мы пошли в зимовье и с наслаждением долго пили ароматный чай лёжа на нарах…

Ещё, мне показалось интересным рассказать на страницах этой книжки о самых больших живых существах на Земле. Ну хотя бы в качестве справки. Ведь основной герой моего повествования не я сам, а природа…
…Самые большие животные на земле это киты. Точнее – голубой кит. Длина самых крупных особей, около тридцати метров. Вес – более ста пятидесяти тонн, то есть, киты весят в три раза больше, чем американский суперлайнер «Боинг – 737». Обитают такие гиганты, а точнее увидеть их можно на американском побережье Тихого Океана, в Калифорнии.
Сердце такого гиганта размером с легковую автомашину... Язык – величиной с африканского слона, стоящего в полный рост…
Самое большое дерево растёт тоже в Калифорнии, в Национальном Парке Секвой.
Дерево имеет имя – Генерал Шерман (это был один из американских военначальников. Есть ещё знаменитый танк – Шерман). Секвойя эта высотой в триста футов. Это больше девяноста метров, и высотой с двадцати пяти этажный дом. Объём или величина дерева – около 53 тысяч кубических футов ( в десять раз больше голубого кита). Возраст Генерала Шермана – более двух тысяч двухсот лет. Но секвойи растут до четырёх тысяч лет…
Однако самым высоким деревом на земле считается Гигант Стратосферы, высотой в триста семьдесят футов, то есть высотой с тридцати трёхэтажный дом. Растёт оно тоже на побережье Калифорнии. Можно сделать вывод, что Калифорния – благодатная страна, с идеальными условиями для роста живых организмов…
Но самым высоким деревом, было дерево в Австралии, которое упало в бурю совсем недавно. Высота его была четыреста девяносто два фута, или в переводе на метры, чуть менее ста пятидесяти метров…
Самое большое наземное млекопитающее – это взрослый слон Намибийской пустыни. Высотой в плечах он более двенадцати футов или около четырёх метров. Он на четверть выше и тяжелее чем Восточно Африканский слон или Азиатский, и весит около пяти тонн… Вторым по тяжести наземным животным является носорог – около трёх с половиной тонн…
Самое высокое животное – это жираф – около шести метров высотой. Природа придумала хитроумные приспособления для закачки крови из их сердца к голове. Но об этом – как нибудь в другой раз…
Самая большая рептилия - австралийский крокодил живущий в солёной воде. Длинной он около тридцати футов или около десяти метров. Это почти длина теннисного корта. Он, крокодил, мало изменился за двести миллионов лет, когда появились его далёкие предки, плотоядные. По размерам он, меньше только крупных динозавров, вымерших около ста тридцати миллионов лет назад…
Самый большой ящер – это Дракон острова Коммодо. Он длинной более трёх метров и тоже плотоядный. Иногда нападает на человека…
Две змеи на земле равны по длине австралийскому крокодилу. Это Юго – Восточный Азиатский питон, и Южно – Американская анаконда… Их длина достигает тоже десяти метров. Есть они могут – один, два раза в месяц… Остальное время переваривают проглоченное животное или спят. Путешественники рассказывают, что при этом анаконда ещё и громко храпит…
Самая большая птица – это страус. Высотой около восьми футов. Это высота футбольных ворот. На бегу развивает скорость свыше семидесяти километров в час. Самое быстрое животное Земли из двуногих. Яйца страуса больше куриных в двадцать четыре раза…
Самая большая рыба это китовая акула – её длина, более пятнадцати метров и вес около восемнадцати тонн. Питается планктоном. Неопасна для человека. если вы случайно не попадёте к ней в рот. Вспоминается библейский Иона, в чреве кита…
Акула, обитающая около берегов Англии, близь Корнуэлла, достигает длины более десяти метров…
Недавно обнаружены кости ископаемой рыбы, которая жила сто пятьдесят миллионов лет назад, в Английских морях, и которая была величиной с голубого кита…
Самый большой наземный хищник – это белый медведь. Он весит около тонны, то есть как средний автомобиль. На четырёх лапах, он в плечах, высотой достигает полутора метров, а когда встаёт на дыбы, то около четырёх метров. Очень большие бывают бурые медведи - гризли на острове Кадьяк в Северной Америке. Но они всеядны, то есть едят и траву, и ягоды, и рыбу…
В России бурый медведь бывает до пятисот килограммов весом. Но это самые крупные. Обычно двести – триста килограммов. Силы эти хищники огромной. На Алтае, раньше охотники говорили сравнивая, что медведь сильнее семи крепких мужиков. Кости у медведя круглые и толстые; мышцы крупные и сильные. Переворачивает громадные колоды и ворочает камни в полтонны весом….
Самым большим морским хищником является касатка, которая длинной более пятнадцати метров и соответственного веса. Касатки охотятся и убивают китов. Видеть можно у берегов Аляски…
Сибирский тигр, из семейства кошачьих весит около трёхсот килограммов. Но бывает что в драке, медведь убивает тигра, а иногда даже крупный кабан - секач. Тут всё зависит от того какой тигр и какой медведь или кабан. Я знаю, что медведя иногда убивает сильный лось… Но повторяю – тут всё зависит от силы и веса животных…
Вспоминается жгучий детский вопрос – кто сильнее – тигр или лев… Тигр, конечно покрупнее, но как и всегда в физиологии определяющим фактором является психология. Если лев у себя дома, в Африке, а тигра привезли туда, то наверное победит лев… И наоборот…

Я уже где-то описывал, как моя крупная лайка, Пестря, приехав на БАМ, в грузовике, после пяти суточной долгой дороги, выпрыгнул из кузова и тут на него напала местная небольшая собака. Но она была дома, а Пестря, деморализован долгой дорогой и на новом месте почувствовал себя незащищённым. Он поджал хвост, может быть впервые в жизни и подбежал ко мне, ища защиты…
Вспоминаю случай, тоже из моей Бамовской жизни. Кошка Нюра, родила котят и бросалась на моих крупных лаек, загоняя их под крыльцо, защищая своё потомство. В этот момент она превращалась в маленькую яростную фурию…
Думаю, что и предки человека были очень сильны. Иначе бы они не выжили. Хотя тут наверное сработал фактор коллективизма…
Однако если сравнивать прачеловека и гориллу, то можно получить приблизительное представление о силе древнего человека. Горилла, например, может поднимать большие тяжести и известен случай, когда самец гориллы поднял двухсот килограммовую бочку на дерево. Можно представить, как зажав одной «рукой» бочку под мышкой, он с помощью другой руки и ног влезал наверх…
Современный человек, с помощью тренировок добивается поразительных результатов…
Американский атлет, пауэрлифтер Коэн, при собственном весе в сто килограммов, приседает со штангой, весом более четырёхсот килограммов и выжимает лёжа на скамье, около трёхсот килограммов. Американский штангист Томми Коно, выжимавший штангу в два своих веса очень легко, «солдатским» жимом, говорил, что это должно быть нормой для каждого физически развитого мужчины…
...Возвращаясь к отношениям человека и природы, хочу сказать, что «человек вооружённый», во много раз сильнее любого хищника. Мне знаком пожилой учитель из прибайкальского села, который за свою жизнь добыл более сорока медведей, совсем не будучи атлетом или силачом. В одном из своих рассказов я описывал случай, когда человек отбился от напавшего на него медведя топором. И этот человек был маленького роста и весил килограммов пятьдесят пять…
Человек велик прежде всего силою духа и коллективизмом. Думаю, что я не делаю здесь каких - то открытий…


Зима. 2005 год. Лондон.