Остров. Где-то... Двенадцатая глава.

Договор.

Лион устало откинулся назад и едва не упал, напрочь забыв о низкой спинке стула: мышцы рефлекторно напряглись, спину свело. Профессор вскочил, наклонился, вытягивая сведённые судорогой мускулы, осторожно принялся пружинить...
Шёл третий день отведённый жрицами на расшифровку и чтение. Старинный фолиант преподнёс сюрприз: текстов обнаружилось целых три. Вообще, рукописная книга оказалась очень примечательной. Лион обнаружил в ней два разно зашифрованных куска и один обычный, свободно читаемый, при этом помещён он оказался между первым и третьим. Написан он был на староангрийском языке, тогда как перед и за ним располагались тексты на древнегишпанском. Особый интерес представлял последний, третий шифрованный кусок. Его мало, что написали на древнем языке и в зеркальном виде, но ещё и поменяли наклон букв и направление строчек: писали левой рукой, сообразил Лион. Дополнительная защита. Для чего это было сделано учёный понял, прочтя все части. Он начал сильно подозревать, что жрицы познают только средний, не шифрованный, кусок. Лион намеревался спросить о догадке у сестры Поли. Открытая часть шла как обзорная и фиксировала события, произошедшие от начала высадки святого семейства до времени, когда историограф прекратил свои записи. Он повествовал о событиях строго хронологически, язык письма был сухим, дополнялся краткими необходимыми пояснениями. Ничего более. Другое дело два шифрованных текста. В них древний историк позволил себе право выбора и не однозначности оценок происходивших событий. Он принимал позиции каждой из сторон, не вставая целиком ни на одну из них. Может поэтому, объективность записей не вызывала у Лиона сомнений, а история произвела огромное впечатление. Обнаружил он удивительную особенность фолианта случайно. Металлическое зеркало упорно не желало стоять, падало, как бы он его не выставлял: Лион начинал уже раздражаться, как вдруг пришла мысль, а что если для начала пролистать всю книгу: может там есть рисунки. Довольно часто в изысканиях тайных письмён графические сопровождающие оказывали неоценимую помощь в расшифровке самого текста. И он нашёл, но совсем иное. Переворачивая листы, рассеянно скользя взглядом по ровным рядам написанных на неизвестном языке строчкам, ближе к середине тома, профессор неожиданно для себя совершенно ясно прочитал предложение. Остановился озадаченный, и... продолжил чтение. Вот так выяснилось, что описание тайной истории острова поделили на три части. Средняя предназначалась скорее всего для общего пользования. Две другие раскрывали внутреннюю суть происходивших тогда событий. Они и были главными в книге. То, что Лион узнал, прочитав примитивную шифровку, казалось просто невероятным. Сколько всего случилось на Острове за двести с небольшим местных лет? Какие страсти горели, сколько было жертв? В краткой истории острова перемешались героизм, мужество и подлость. Беспримерная жестокость, даже дикость. На этой земле творилась реальность за гранью фантастики. Почти каждое событие отображённое в официальной хронике подробно прописывалось и раскрывалось в её тайных частях, подчас меняя и зачёркивая официальные трактовки. Он обнаружил Большую Тайну в скрытой истории. По обстоятельному размышлению Лион принял точку зрения своего предшественника: «настоящая» тайная история острова не должна была стать всеобщим достоянием. Он оценил всю степень щепетильности с какой писчик обращался с истиной: умение не скрыть, и ни в коем случае не исказить горькую, подчас страшную подлинность событий, но преподнести её как можно спокойнее, не вымачивая в воде обвинений, и не накладывая клеймо осуждения на действия и поступки персоналий, живших в далёкие времена. Вынос вердикта он переложил на плечи того, кто сумеет прочесть скрытое в тайном. То есть Лиону, и теперь уже ему предстоит очень хорошо подумать, как быть и что делать со знаниями, которые он стремился познать. Положение, однако: как там звучит? Говорю воистину, бойтесь исполнения своих мечтаний, ибо они могут однажды сбыться? Вот и случилось, вот и сбылось. И что делать?

На ночь Лион уходил в Храм. Для него отвели келью на верхней террасе большого зала, первой к выходу. В подобных жили все жрицы, с той разницей, что любопытного лингвиста заселили в каморку одного, а сёстры делили точно такую же на двоих. Профессор, понятно, ничего об этом не ведал, поэтому занял келью с чистой совестью. Ему и в голову не пришло бы обречь двух молоденьких послушниц на ночёвки под открытым небом. Для самих послушниц ночёвки на воздухе стали скорее благом, нежели неудобством, так как в келье к утру становилось холодно, да так, что у Лиона изо рта валил пар, а девушки в это время грелись у костра, разведённого специально для них. И кому спрашивается повезло больше? Молодой профессор не спал вторую часть ночи, мучительно дожидаясь рассвета. Для чего служило тоненькое одеяло под которым он страшно мёрз, Лион не понимал? Закалка, что ли? Туман только-только начинал сходить, а он во дворе уже мылся до пояса ледяной водой, прогоняя окоченелость мышц. Затем, не дожидаясь общего завтрака, шёл на кухню. Дежурные жрицы грели оставшуюся с ужина еду. Он съедал, благодарил и спешил уйти к ожидавшей его сопроводительнице, Поли, потому и не видел благодарных взглядов кухонных подёнщиц. Распоряжение Верховной Жрицы строго гласило: давать Дару Моря всё, что он попросит. На кухне много чего можно было найти, кроме времени; сто с лишним едоков - именно столько народу обитало в Храме, как выяснил из разговора с кухонными работницами Лион - ждать не могли, многие уже просыпались, поэтому отвлекаться на удовлетворение «животных» желаний Посланника поварам не хотелось. Неприхотливый в еде Лион, сам того не подозревая, облагодетельствовал их. Второй раз он появлялся на кухне поздно вечером, где его ждала настоящая полноценная еда. Полный день и начало вечера Лион проводил в Тайной комнате за чтением. Приходилось спешить, читать через маленький овал металла само по себе доставляло не большое удовольствие, но, что было гораздо хуже, очень замедляло сам процесс. В первые полдня профессор прочёл официальную, «открытую», предназначенную жрицам историю, и одного этого оказалось достаточным, чтобы он восхитился легендарным Отцом основателем. Сар дон ДеГиз Виньен Марьятта, тайный Советник при дворе гишпанского короля. Звучит, как в сагах. Тем не менее, человек реальный, личность в истории. Другим реальным, но современным персонажем ему стала сестра Поли. Лион боялся девушку, испытав на себе силу её чар, и с трепетом ожидал прихода красавицы. Сердце в груди бухало, когда она отводила его в Тайную комнату. По дороге они не разговаривали, только «здравствуй» при встрече, и «до свидания», расставаясь, и всякий раз Лион напрягался; железный шелест голоса жрицы сбивал дыхание: слышать, как железо скрипит по стеклу, может не всякий...

– Что надобно делать, сёстры? - Главная Жрица обвела заговорщиц знаменитым своим тяжёлым взглядом. Они собрались в отдалённом крыле пещер, образовавшихся во времёна, когда сотни кубов глины ежедневно извлекались из недр для строительства деревни, Храма и прочих зданий. В лабиринте ходов и выходов легко можно было запутаться и в пещеры давно никто не ходил: за такое обстоятельство старинные катакомбы и стали местом тайных встреч. Заговорщики собрались в полном составе. Кроме самой Генриэтты и Жаслин, второй по старшинству жрицы, присутствовала сестра Поли, не частая гостья на «посиделках»; пятеро жриц, постоянных членов группы, трое новеньких, насколько она могла судить, и двое мужчин: садовник Гурим, маленький тщедушный человечек и корзинщик, носящий пышное имя — Мариониома, впрочем его все звали по первой части. Марио. Как мужчины вошли в группу Генриэтта не помнила, а видела и вовсе редко. Всеобщие сборы объявлялись не часто, при чём каждый раз причиной служила какая-либо неприятность. Дважды это произошло по вине сестры Поли. Первый раз им пришлось обсуждать гибель Апоппулло, вернее, как смочь скрыть смерть мерзавца от Правителя. Убивать мужчину не собирался никто, но невероятной похотью, ненасытностью, главное, своей безжалостностью к послушницам — изверга забавляли слёзы сестёр - «избранный» довёл до бешенства даже Генриэтту. Что ж, поделом, айре и смерть уготованная. Следующий раз расширенного сбора случился, когда выяснилось, что сестру Поли оставил разум. Молодая послушница большую часть времени проводила не на служении, а в «пытошной» комнате, где сбросив с себя одежды, смеясь или плача истязала очередную жертву. В тот раз Поли раскаялась, пала на колени и молила их о прощении, клянясь, что навсегда забудет дорогу в страшную комнату, но внезапно открылось, буквально на днях, что безумная или возобновила, или вовсе не прекращала заниматься тяжким не человеческим делом: вопреки запрету и собственной клятве она запытала до смерти ещё одного несчастного. Но, всё же главным обстоятельством, что побудило Генриэтту инициировать общий сбор явилось другое: Правитель обещал явиться в Храм лично, с инспекцией. Зная недюженные умственные способности Владыки, Мать Жриц предполагала, что тайное могло выйти наружу. Найти решение, как предотвратить надвигающуюся угрозу она и хотела, созывая общую встречу...
Генриэтта слеповато всматривалась в лица стоящих напротив сестёр. Она боялась. Боялась панически. Причина её страха находилась рядом. Сестра Поли, собственная её смена на посту Верховной Жрицы. Монстр с лицом ангела, чудовище, взалкавшее горячей человеческой крови. Справиться с вырвавшейся из-под контроля разума ужасающей стихии, желания причинять боль девица сама не могла, это было очевидно. Генриэтта решилась ещё раз попробовать воздействовать на Полины инстинкты через массивное давление общества, хотя в глубине души она сама давно жалела о создании маленькой группы подпольщиков. Как только ей в голову пришла мысль об этом. Её ошибка. Хотя выглядела идея благородно: сопротивление диктату Владыки. Итогом оказался ноль, ничего, вообще ничего, кроме, неприятностей. Тайное сообщество ничего не родило, мало того, оно само переродилось в непотребство. Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. А начиналось благостно...
Судьба жриц на Острове, это тихий подвиг. Ежедневная, не прекращающаяся ни на миг, ночью тоже, кропотливая работа на благо процветания острова. Работа жертвенная и не оценённая, как казалось Генриэтте. Что такое Храм? По сути сердце Острова.
Жрицы составляли карты линий жизни жителей деревни. Рассчитывая звёздные пути, в своих тесных кельях они создавали семьи. Бывало, что кому-то из деревенских везло, мужчину и женщину настигала настоящая любовь. Редко, но такое случалось. В основном, конечно, пары «назначались». В их образовании, самой возможности существовать и заключался неоценённый труд сестёр. Свести вместе людей, которые смогут прожить всю жизнь вместе, воспитывая детей, рождённых в Храме жрицами, стоило огромных и познаний, и временных затрат и ответственности. Занимались вычислением таких пар специально обученные жрицы: подчинялись они не посредственно Генриэтте. И Жаслин, как первой её заместительнице. Основная часть младенцев рождалась в Храме, но и в «назначенных» семьях пусть редко, но появлялись здоровые младенцы. Бесхитростные создания внизу, «люди деревни», даже не предполагали, насколько вся их жизнь зависит от храмовниц. Храм давал деревне всё: от пелёнок младенцам и до мешков для последнего погружения. Храм лечил и учил, распределял еду и работу. Объявлял начало сбора урожаев льна и орехов. Проводил праздники, отмечал дни рождения, делал запасы пищи. Вся жизнь острова протекала под неустанным контролем Храма. Жизнь деревенских проходила в ежедневной тяжёлой работе, люди привычно роптали, получая рабочий план-задание на день, но никто из них и не догадывался, насколько их жизнь в лучшую сторону отличается от храмовой. В деревне каждая семья имела отдельный дом, а жрицы делили крохотные кельи. В семьях на воспитание никогда не появлялось больше одного ребёнка в течении трёх лет, при этом приёмная мать освобождалась от труда, Храм брал семью на попечительство и поставлял дополнительное питание для малыша. У людей деревни никогда не было ночных дежурств. К заболевшему жителю определялась постоянная жрица — лекарь. Легче было перечислить то, что деревенские решали самостоятельно, нежели то, что контролировал в той или иной мере Храм. Про условия жизни храмовниц не имело смысла говорить вовсе. Скученность, перенасыщенность пространства малолетними детьми, постоянный шум и непременная обязанность для всех жриц определённого возраста — рожать. Шестеро избранных мужчин, принимая необходимые настои неутомимо трудились во исполнение завета Отца всякую ночь. Вот в этом наиважнейшем для благополучия Острова вопросе в последнее время и возникла нежданная проблема. У молодых жриц, только закончивших послуг и приступивших к служению, сомкнулись лона. Никакие ухищрения не могли сломить силу, закрывшую мужчинам доступ к молодым служительницам. Самые активные, способные к деторождению храмовницы необъяснимо лишились природной способности. За прошедший год родилось всего три младенца, и то от уже заканчивающих служение жриц. Правитель не знает об этом: Генриэтта отдала приказ держать всё в тайне, пока не выясниться причина несчастья. Плоть молодых мужчин, избранных в Праздник Стояния и Перехода, дабы они не смогли заподозрить обман, приходилось ублажать руками - применяли специальные настои, созданные на основе «РОМА», воды «прошлого», дарящего радость и забвение. Генриэтта на себе пробовала действие волшебной воды. Тут тоже возникла закавыка: за год запас «рома» уменьшился на треть, и ничего нельзя было поделать. Травы и порошки, которые дурманили умы «избранных» смешивались только на ней. За повседневными заботами Генриэтта совсем позабыла о своей тайной организации, созданной давным давно с целью облегчить жизнь жрицам. В общем-то, никакой практической деятельностью они никогда не занимались. Основательниц было трое, все Верховные Жрицы. Они собрались вместе сразу после того, как Правитель расправился с детьми — имбицелами, появившихся в результате преступной ошибки самой Генриэтты. Дела давнишние, время показало, что случившееся оказалось сплошной нелепицей с самого начала, можно и забыть о проступке, но временное трио не понятным образом продолжило жить, самоорганизуясь. В чём причина столь долгого существования тайной ячейки Генриэтта не понимала. Возможно ли, что она освятила его своей неудачной любовью? Как знать? Теперь, когда тайное общество расширилось, оно превратилось в непреодолимую преграду между ней и Владыкой. Что она могла сказать в своё оправдание? Как объяснить мужчине, что она почти не виновата? Потеряв объект первой любви Генриэтта, в то время Сифлана, начала борьбу за любовь всеобщую. Ей казалось не справедливым, что люди не могут любить друг друга свободно, не подчиняясь диктату небесных карт. В то далёкое время она тайно любила садовника... как же звали его? Забыла. Он погиб, сорвался с Утёса. Для чего садовник ходил ночью на Утёс, оставалось только гадать. Возможно, Генриэтта тогда обезумела от горя; она вдруг усомнилась, может, не все положения святого Марьятта правильные? Всё же он был мужчина. Святой, но мужчина. А Генриэтта женщина. Горе туманило разум. Ей казалось, права она. И Генриэтта разработала план. И осуществила. А очень скоро стало понятно, что мудрость Отца много превосходила её разумение. Последствия тайной деятельности были ужасны. Пятеро родившихся умственно отсталых младенцев Владыка Острова, покрывая её преступление, утопил в Бездне. Генриэтта металась на грани самоубийства. Спасли её от рокового шага разговоры. Ближе всего к ней оказалась Жаслин, вторая по верховенству Жрица, её заместитель. Она заметила ужасное состояние Генриэтты и смогла пробиться через омертвелую корку, что накрыла сердце Матери Жриц. Женщины устраивали долгие разговоры, которые со временем переросли в ежедневные вечерние посиделки. Не редко присутствовал и третий участник - «РОМА». Потребность выговориться сблизила их. В разговорах женщины отводили душу. Мечтали. Незаметно и естественно к ним присоединилась Третья жрица, Элуиза. По возрастному цензу исполнение служения, то есть рожать, от них уже не требовалось, однако, тела, привыкшие получать физическое удовольствие требовала своего. Со стеснительным смехом, но получилось так, что они стали помогать друг другу в моменты, когда зажигался огонь желаний в чреслах. Собственно, это и было их тайной. Ещё, естественно, разговоры, скорее, мечты о том, чтобы хорошо было бы, если... Если бы они оказались на месте Правителя... если бы можно было не рожать так много... хорошо и жить раздельно, иметь, пусть не дом, как у деревенских, но келью побольше и на одного, или, например, оставлять себе понравившегося мужчину... Такие мечты. Мужчины появились, правда, через много-много лет, когда Генриэтте стало всё равно, есть, нет, к чему они? А группа удивительным образом разрослась: их стало одиннадцать. Жаслин докладывала, что сёстры периодически собираются и... делают не совсем то, что надобно, но Генриэтта отмахивалась, пусть; сама она давно стара, а упрекать молодость за возраст нет смысла. Зря. Грянуло. Кара, иногда думала Генриэтта. Истинно. За распутство, за грязь. Инакомыслие. Во всём оказался прав Правитель. Нельзя нарушать заветы святого Отца. Сколько лет они грешили. И как наказание - невозможность молодых жриц принять в себя мужское естество: за греховодниц отвечают все, а по божески, надобно наказать её одну. Но она, истинно, уже наказана. Поли, Поли. Собственная смена страшила Генриэтту. Снова кровь. Оторванные пальцы, отрезанные уши, раздавленные... не могу. Что натворила ты, сестра? Разве можно тебе такой передать власть? Ненависть к мужчинам, горящая в Поли, повергала в трепет. Пытки ужасали. Что делать? Открыться Правителю? Нет, нет. Она сама ненавидит его за равнодушие к Храму. Отношения между двумя властелинами портились незаметно, как-то непонятно. Ей казалось, Владыка только и виноват, что жрицам в Храме становится жить всё тяжелее, и тяжелее. Всё теснее во дворе, меньше места в кельях. Случается, что по три сестры жмутся в каморках. Или вот, Дар Моря пожаловал, и двум послушницам пришлось переселяться на улицу. Но Правителя разве это пример? Хотя, нет, что это я, даже ему стало понятно, следует расширяться. В последнюю их встречу Владыка согласился: может, ей стоило давно стать настойчивей и решительнее. Но она не могла: угнетало чувство вины за старое преступление, стыд за греховное общество и, наконец, самое страшное, Поли. «Пытошная» келья. Как могло случиться такое? Разве хотела... Генриэтта вздрогнула, чья то рука тронула её плечо. Она, что, стоя задремала? Возраст, ничего не поделаешь. Кстати, о возрасте, ей пора уходить, передавать полномочия, но кому? По картам, это Поли, но сейчас никак не возможно, совсем нельзя. В деревне растёт Верховная Жрица, Марьянна или Марианна, как девочка сама хочет зваться. Но она молода, впереди у неё долгий путь послушания. Кажется, ребёнку уже назначили «священную любовь». Не рановато? И выдержит ли сама Генриэтта столько — то времени? Что делать? Что делать? Ах, Правитель, хоть бы ты не был так страшен. Что ждать от разгневанного мужчины, какой толк... Она опять вздрогнула. Рука Поли жёстко сжала плечо. «Святой Марьятта, больно». Генриэтта повела головой. Плечо ныло, хватка у Поли железная.
– Сёстры — начала она говорить, но забулькало, захрипело. Генриэтта надсадно и надолго зашлась в кашле. Жрицы почтительно ждали. Мать Жриц в конце концов справилась в внезапным приступом:
– Сёстры — повторила она — сегодня мы собрались не на всенощную службу. Не будет защитной беседы и тем более утех плотских. Грозные тучи собираются над нашими головами. Трудно представить ярость Владыки, когда вызнает он о нашем всеобщем несчастье. Он приказал найти ему живого Андреша Репека, или предоставить тело, в случае, если действительно тот умер? И что мы предъявим? Какое тело?
Генриэтта боялась смотреть в сторону Поли:
– Что-то не правильное происходит вокруг нас. Я это чувствую. Второй год, как сбор орехов не достигает необходимого. Рыбаки передают, что рыба становится другой. Она ест неизвестные комья, что поднимаются из Бездны. Что это? Но, главное, это всё же болезнь, поразившая молодых жриц. Я не знаю, что делать, сёстры? Ответьте.
Молчание не затянулось. Отозвалась Лукреция, одна из новеньких:
– А почему, уважаемая Мать, мы не можем обратиться к Правителю Острова. Он правит, он и пусть разбирается.
– В самом деле — прилетел мужской голос. Марио — Владыка должен знать...
– И про Андреша? — печально вскинулась Жаслин.
– Да что такого? - удивился мужчина — люди умирают. Не так давно помер Густо, каменщик, помните? Заболел рыбак... как его... а, Триман, ему с Береттой ещё недавно дали сына. Ну, Триман, не знаете, что ли, дом у него косенький, на самом берегу...
– А что с ним, Жаслин, ты в курсе? - Генриэтта повернулась к стоящей рядом помощнице. Та пожала плечами:
– Нет — и обратилась к Марио — откуда сведения, почему в Храме не знают. Что с ним?
– Не знаю, заболел и всё. Вчера ещё. Его Беретта моей Жану говорила...
– Жаслин, немедленно лекарку...
– Обязательно, Мать — Жаслин склонила голову — я знаю дом, о котором говорит Марио...
– Послушайте, сёстры — внезапно раздался голос, от звука которого у Генриэтты всегда стыла кровь. Поли.
– О чём мы говорим? Заболел, не заболел. Прячемся, как же Владыка осерчает, прогневается, если узнает. Что такое? Разве он, не мы рожаем, кормим, учим. Лечим деревенских. Может это они пекут хлеб? Они сами создают семьи, да? Сёстры — голос Поли вдруг зазвенел, это был не шелест, звон разбитой каменной пластины гремел в омертвелой тишине пещеры — все мы знаем правду. Правитель и Страж Порядка ничего не сумеют сделать. Всё зависит только от нас. Остров принадлежит Храму, а не наоборот. Верховная Жрица считает — она повернулась к Генриэтте — что Правитель выше нас. Да отчего? Разве в писании святого Отца сказано, что Правителю подчиняются жрицы? Наоборот, он отделил нас и выстроил Храм. Не подобает нам бояться Владыки, пусть он боится жриц. Не потому ли сжались лона наших сестёр, что в Храме не осталось боле места. У Правителя дворец, у Стражника дом. Вон — рука Поли указала на съёжившегося Марио, былого приподнятого настроения у мужчины не осталось следа — каждый имеет свой дом. Каждый. А у нас? Само море прогневалось на бездействие Владыки и наслало наказание. Я только не понимаю, почему опять страдают жрицы? Разве мы не не имеем права на человеческую жизнь.
Генриэтта слушала ужасные слова, ухватив Жаслин за рукав, иначе она могла упала.
– Остановись, сестра. Остановись- вырвалось у Генриэтты — не кощунствуй. Мы едины. Мы все плоть и кровь святого Марьятта. Никто не смеет...
– Почему не смеет — звон пропал, снова зашипело, зашелестело — рта боимся открыть. А ведь он только человек, как и все мы. Ты сама когда-то мечтала спустить его со своего дурацкого трона. Забыла, Мать Жриц? Мы зачем, вообще, собирались в это посмешище, тайное общество. Неушто не помнишь? Не мы Правителю, но он на службе Храма. Не так? И чем всё закончилось?
Поли впадала в прострацию:
– Пойдёмте, сёстры, вниз. Сейчас возьмём младенцев и выложим перед Владыкой. Пусть узнает, как они кричат, всегда кричат, днём и ночью, днём и ночью. Пусть помучается, он только человек, его тоже можно мучить...
– Прекрати не медленно.
Кричала Жаслин. Она закрыла уши руками. Заговорщики, толкаясь, побежали из пещеры. Осталась Генриэтта, едва стоящая на ногах, Жаслин, сжимающая голову руками и Поли, к которой медленно возвращалось сознание. В голове Генриэтты бились последние слова Поли: «он человек, его можно мучить». Так вот, какие мысли лелеет Поли. Господи, опять пытки. Бедное создание, в каком кромешном аду ты существуешь? Страх отошёл, уступив место жалости. Показалось, что красавица плачет. Сердце её дрогнуло:
– Поли, доченька. Мы все любим тебя. Тяжело от несправедливости и нам, ты не думай...
Генриэтта осеклась. В неё упёрлись глаза безумного человека. Белое лицо стало ещё белее, синие глаза метали молнии, в лицо старухи тянулся указательный палец:
– Ты виновата во всём — услышала Генриэтта железное шипение — тебе нравиться мучить сестёр. Правителя давно можно было опоить, так сделать, чтобы он по одному движению пальца твоего бежал выполнять, что ты ему укажешь. Но нет, тебе нравиться видеть, как плачут сёстры под «избранными» болванами. Это ты запрещаешь уменьшать боль роженицам. Молчишь, старая карга. Или не ты сама отбираешь самых красивых девушек в деревне и тащишь их в этот проклятый Храм. Не ты?
– Замолчи, прошу — Генриэтта опять схватила Жаслин за руку - прошу. Я... я .. люблю всех
– Любишь — Поли резко согнула руку — кого ты любишь, Верховная Жрица, Мать всех жриц. Храм ты любишь постылый свой. Его ты любишь, стены проклятые, затворнические. Власть свою, но не сестёр. Сёстры для тебя ничто, Святой Отец ни что. Один Правитель. Вот кого ты любишь. Более никого. Скажи, в каком писании сказано, что жрицы должны рожать всегда?
– Не богохульствуй, прошу, Поли, сестра. Сказано, множьтесь. С этой целью построен Храм...
– И всё — завизжала Поли — множьтесь и всё. Но не рожайте всегда.
– Но карты, Поли, звёздные линии. Если мы будем рожать по желанию, что получиться. Ты не знаешь...
– Чего я не знаю? Опять скрываешь, карга. Чего я не знаю, говори. Молчишь. Но я даже не про это. А что можно уберечься, ты не думала? Не думала?
– Но заветы — еле выговорила Генриэтта.
– Надо менять заветы.
– Всё, Поли, отпусти, я больше не могу — пролепетала Жаслин, мягко оседая и увлекая за собой Генриэтту. Последнее, что видела Верховная Жрица — огромные, красивые, страшные глаза, нависающие сверху, они забирали её жизненную силу:
– Нет, Полли... не надо... прошу... те.. бя...
Чернота поглотила Генриэтту, старуха навалилась на Жаслин...

...Боль отпустила, Лион подошёл к столу. Уперев руки в край, он навис над книгой: « Я, слава Йсуйе Мухаидинну, богу единому для всех, заявляю, что всё то, о чём собираюсь поведать в сём трактате есть правда от самой первой буквы до последней. Сразу желаю сообщить, что зашифровать сию рукопись меня принудили следующие мои размышления. Ежели найдётся человек, могущий прочесть мой труд, то этот человек по своим неоспоримым достоинствам имеет право знать правдивую историю острова, и не токмо знать, но и нести ответственность человека цивилизованного по отношению к не развитым народам, к коим я отношу аборигенов. Вместе с тем, местные жители люди удивительно мягкого склада характера, не их вина в том, что они оказались выброшены за борт корабля времён. Я славлю островное племя, думаю и ты, мой собрат по несчастью, пленник петли времени и пространства, найдёшь много такого, за что можно полюбить жителей Острова. Ещё раз повторю, я шифрую записи с одной целью: не разрушить случайно состояние невинности этих людей. Всё, что я узнал, я выведал из первоисточников: из уст Вайдемера, Второго Стражника Порядка, именуемого здесь Ареком, который будучи на смертном одре успел пересказать мне подробности истории, койю он выслушал из уст самого святого Отца, сара дона ДеГизо Виньена Марьятта, основателя островной цивилизации.
Итак, я, Эрин Дайкия Велакоз, свободный человек, рождённый в независимой провинции Дарния, входящего в состав Западного Халифата, географ и антрополог по образованию, носящий имя Ассам — третий Дар Моря по порядку попадания на Остров, начинаю свой рассказ, да защитит тебя, мой будущий читатель, бог наш единый Йсуйя Мухаиддин...
Лион задумался. Если принять текст истинным, то всё, что он узнал необходимо довести до сведения Правителя, и это, минимум, тем более, Владыка сам его спросит. Лион знал, что врёт он плохо, так что скрыть не получиться. И надо ли скрывать? Но шифровка способна разрушить устоявшееся систему отношений взаимодействия властных структур Острова, в первую очередь между Владыкой и Храмом. Собственно, текст может перевернуть общественное устройство, то есть он, Лион выступит в качестве революционера. Ситуация. Вот ведь задачу задал Эрин Дайкия Велакоз, предшественник. Лион вновь бросил взгляд на открытую страницу:
«... имею честь передать моему будущему приемнику, в появлении которого я не испытываю отныне ни тени сомнений своё восхищение перед величием сара дона Марьятта, до прибытия на Остров, занимавшего пост Тайного Советника при дворе блистательного короля Гишпении, его Величества Эдуардо Седьмого, пленённого великим Салманшахом во времена священных войн, сотрясших все тогдашние царства, за его выдающиеся заслуги на службе Его Высочеству и родной Отчизне, но более, за мужество, остро проявившееся в наиболее трагедийный период жизни его самого и семьи на этом острове»...
Значит, что мы имеем? Рассказчик повторяет не первоисточник, а пересказ, это, как говорится, уже вторые руки, хотя и не десятые. Если есть искажения, то минимальные. Тем более, автор утверждает, что его визави слушал самого Великого Дона. Где этот кусок? Ага, он...
«...я счастлив, что судьба распорядилась так, что последние годы жизни святого Отца прошли рядом со мной. Мы вместе разрабатывали и основывали необходимость религии, которая торжествует теперь на Острове. Без веры нет человека — говорил Великий Дон. Не мало ночей и дней мы положили, нащупывая истину, испрашивая разрешения самого Йсуи Мухаидинна Единого. Не кощунствовали ли мы, выдумывая новую веру, этого никто знать не может? В оправдание замечу, что существует целый народ, потомки великого старца, взращённый, спасённый от гибели и лелеемый им всю свою долгую, наполненную слезами и болью жизнь. Это ли не доказательство мудрости, поистине божественной, не оправдание ли на Страшном суде нас, возомнивших себя высшим разумом?»
Лион покачал головой: «Н-да, так писать мог человек не времени старца. Стилистика письма почти современная. Никак не объяснимо: ведь освободилась от гнёта Халифата его и моя родная Дарния ровно кк двести лет назад. Загадка. Означает ли этот странный факт, что антрополог попал на Остров не так давно, хотя сам он утверждает, что слышал рассказ почти современника святого Марьятта. Грубая прикидка показывает, что речь может идти о четырёхсотлетии. Другое течение времени? В тексте было об этом. Это возможно, но не объясняет современной стилистики письма. Вот ведь чёрт возьми. Сплошь загадки». Лион решительно захлопнул книгу. Поднял голову к потолку:
– На сегодня всё, уважаемые — и тихо добавил — и вообще всё.
Он сел и приготовился ждать прихода сестры Поли. Всякий раз Лион слабел телом, видя красавицу. Его мучительно тянуло к девушке. Что это было за чувство, Лион не понимал. Что боялся молодой жрицы, точно, но желал, страстно, до сбоя в сердечном ритме, тоже бесспорно. Что же это было? Железный голос девушки раздражал и доводил до точки закипания едва сдерживаемого гнева, но всего один взгляд на мраморное лицо, и всё улетучивалось. Ещё мучили бесконечные эротические видения, переполненные картинками садомазохического содержания, и это было удивительным, что-что, а в желании поучаствовать в подобного рода наслаждениях Лион никогда себя не подозревал. Подозрительные видения все были окрашены в фиолетовый цвет, самый ненавистный для него. Он предпочитал серый, беж и лёгко голубой. Наваждение прямо...Что-то не торопятся за ним.
– Я закончил — громко в потолок выкрикнул Лион ещё раз и прислушался: не раздадутся ли лёгкие шаги. Тянулись поначалу, потом замелькали секунды: никто не шёл. Он встал и подошёл к двери, приложился к дереву ухом. Тишина. Дурная мысль посетила голову. «Вот, так просто, закрыли и помирай. И поделом, не суй свой нос куда не следует. Был Дар Моря и сплыл, вернее, высох. Кто станет искать труп в Тайной комнате? Да ну, тебя. Нет, в самом деле, что случилось? Заболела? Другая бы пришла. Забыла? Ещё нелепей. Верховная Жрица так забудет, что мама не горюй. Может, дела какие? А это может. Ладно, делать не чего, надо ждать. Пойду читать, что ещё остаётся?»
Лион вернулся к столу, раскрыл книгу, выпал средний кусок:
«... таким образом, спасая дочерей, святой Марьятта отдал их в руки, но и под защиту аранов, присутствие которых на Острове стало благом, подарком небес...

Лоуренса всматривалась в силуэты, возникшие в проёме. Витор и незнакомый юноша. Страх, обуявший её несколько часов назад, сразу после того, как Виньен и мальчик ушли к пришельцам, не покидал ни на мгновение. Лоуренса недвижно стояла у входа и не спускала взгляда с Большого холма. Впервые ситуация не зависела ни от её участия, ни вообще от кого бы то ни было из членов семьи. Единственно кто мог повлиять каким-то образом на ход событий был муж. Его она и ждала, мучаясь в томительном беспокойстве. Беспрестанно молилась. Не в силах заниматься по хозяйству, она стояла на выходе из пещеры и просматривала ровную линию Большого холма, пробегая взглядом от подножия до вершины и далее вниз до пересечения с кромкой малого Холма. Лоуренса легко покачивалась, отталкивалась спиной от стены, зябко ёжилась, не смотря на сильно прогретый воздух, не находила место рукам, которые вдруг зажили самостоятельной жизнью: нервно танцевали пальцы, ноготь впивался в ноготь. Краем сознания Лоуренса отмечала, что Генриэтта и Жаслин кормят сестёр, шикают на них и не подпускают к ней. Только Поли беспрепятственно подошла и прижалась, обхватив ручонками её ноги: ткнулась лицом в юбку. Лоуренса машинально погладила малышку по голове и... забыла о ребёнке. Она едва выдерживала колоссальное напряжение: сердце сжимала невидимая рука, ледяным обручем обхватило голову.
Чужие люди на Острове. Солдаты. Думать об этом было выше её сил, она гнала прочь дурные мысли. Поддерживала вера в мужа. В ум его и сердце. Виньен необычайный человек, а семья для него мерило жизни, в любви к ним она не сомневалась никогда и ей не нужны никакие слова доказательства очевидного: любовь светилась в глазах Марьятта. Любовь и преданность. Богатый, красивый мужчина, обладающий огромной властью абсолютно не нуждался в дополнительных утехах на стороне, Лоуренса знала это женским чутьём. Брак их был счастливым. Даже на Острове её не покидало чувство уверенности и веры в способность супруга справиться с не простым положение в котором они оказались. Муж был рядом, а стало быть всё нормализуется, надо только подождать. И вот всё в корне изменилось. Увидев на излёте томительного многочасового ожидания, как с холма вместо Виньена спускается Витор с незнакомым человеком она запаниковала. Бросилась к детям, схватила в охапку Поли и попыталась спрятать её за сундуками. Малышка заплакала, зашмыгали носами старшие сёстры. Всеобщая паника нарастала, но её оборвал твёрдый окрик Элуизы. Девочка выглянула наружу:
– Мама, прекрати немедленно. Генриэтта, Жаслин, что с Вами? Это Витор ведёт кого — то. Право слово, как дети малые. Ну?
Спокойствие девочки остановило панические метания в пещере. Они сели и приготовились к встрече...
Во время рассказа Витора о происходивших событиях на пляже незнакомец не проронил ни звука. На женщин он не смотрел. Его неподвижный взгляд был устремлён в светящийся прямоугольник выхода. Понемногу все успокоились, а когда выяснилось, что юноша принадлежит таинственному племени аранов, то в девушках вспыхнул интерес к невозмутимому молчаливому незнакомцу. Их глазки то и дело выстреливали в его сторону, но юный аран превратился в соляной столб. Ни одной эмоции на лице, никаких движений. Как пришёл, сел, так и не пошевелился ни разу. На предложение поесть, молча покачал головой, выпил не много воды, и только. В разгар жары аран отсел от выхода и опять замер. Вскоре он как бы перестал существовать, бесплотным духом растворился в пространстве. И только очень пытливый и способный наблюдатель смог бы заметить незаметный прищур век и цепкий, оценивающий взгляд чёрных глаз. Сидя на пороге пещеры, сквозь солнечное неистовство, Ануг изучал особенности складок местности. Мысли его медленно бродили рядом и вокруг дочерей дона. Прелесть девушек юноша оценил сразу, в первые мгновения встречи: особенно отметив не броскую красоту Элуизы, может оттого что средняя дочь была единственной, в чьих глазах он не увидел и тени страха.
Анугу исполнилось шестнадцать лет, но не смотря на малые годы известной личностью у себя на родине юноша успел стать. Он отец. Жена родила дочку через два года после женитьбы, случай не бывалый в Аракии. Потому он сидел сейчас среди перепуганных дочерей «голого» человека, а не вёл, подобно прочим молодожёнам своих соплеменников изнуряющую войну в спальнях домов. По закону арак, добившийся победы на поле любви, и тем самым исполнив волю матери-богини Вуаларакааильи получал право участия в Договоре, индивидуальном или совместном, как, например, в этот раз. Он оказался в контрактном отряде родного дяди, Ангуса. Мужчины клана получали имена на одну букву. Ануга обручили на Дассан в двенадцать лет, а девочке исполнилось десять. Через год у неё пошла первая кровь, затем ещё один год прошёл в подготовке к свадьбе. Лучшие наставники обоих кланов обучали молодых искусству любовных схваток. Они знакомили паренька и его суженную позициям атак, больше времени посвящая изучению способов разрушения оборонительных заслонов девичьей крепости, нежели юношеской демонстрации силы. Два года после свадьбы прошли в оглушительных боях на супружеском ложе, а когда оказалось, что Дассан зачала, радости старших не было предела. Поздравления шли со всех соседних гор. Два месяца не прекращался ручеёк гостей. Ануг обрёл известность. По законам родины мужчина, получивший благоволение матери-богини, родивший сына или дочь, обязан был покинуть родной очаг. Семье и клану требовались деньги. Ануг попал в команду дяди. Они отправлялись служить в далёкую громадную Ангрию, в её самое сердце — Анжарию, маленькую провинцию, но родину великого воителя Салманшаха, однако застряли на полдороге из-за военных действий, которые вела империя по эту сторону Срединного моря. Наконец, араки сели на корабль поганого пса Хабила, где их заковали в кандалы. В мерах их же безопасности, объявил капитан. При чём была безопасность Ануг понял позже, когда увидел, как надругаются над пленёнными женщинами ангрийские собаки. Дядя молча приказал — днём не вмешиваться. Сто пятьдесят солдат с копьями и мушкетами против шестерых араков, счёт не в пользу воинов гор. За слёзы женщин они мстили ночами, скармливая айрам особо отличившегося в этот день изувера. Хабил бесился, но ничего не мог сделать: солдаты исчезали один за одним, пока в их тупые мозги не проникло понимание, что если женщины будут плакать, незримая смерть продолжит витать на корабле. Закованные в кандалы араки остановили насилие. Не наказанным остался главный изверг. Хабил. Умный и проницательный он вовремя сообразил, что гибнут только вооружённые солдаты, поэтому снял даже саблю, оставив висеть на руке одну плеть, тем самым поганец выторговал себе жизнь. Дочерям дона сильно повезло, что они, араки, оказались на Острове. Совершенное воинское искусство держало Ануга сидящим недвижно часами, при этом юноша внимательно изучал окружающую обстановку, отслеживая всякое движение за спиной. Он прекрасно знал, чем занимаются девушки и жена голого человека. Девушки его очаровали. Красавицы. Ануг понимал толк в женской красоте, как и любой арак. Тонкая, не броская, тайная, освежающая красота средней дочери завораживала особенно. Вскоре сёстры, кроме старшей, за мужней начнут служить аракам и вынужденно остальным: ангрийские солдаты ведь тоже мужчины. Хорошо, что он не дядя и не ему решать проблему распределения женщин. Ему бы хватило одной Элуизы. Ануга захватила печальная красота девушки, она напоминала образ богини-матери, такая же торжественно-скорбящая. Светлая. Юноша расслабился окончательно: на острове нет более людей, кроме женщин семьи Великого Дона. Голый человек не врал...
Громадный лик всё сжигающего светила поменял ослепительный блеск расплавленного золота на долгожданную оранжевую милость. Посвежело. Морской ветер принёс прохладу, ещё первую, тёплую, но это был уже не пал. Витор встал со своего лежака и подошёл к сидевшему на выходе сторожу. Ануг не повернул головы:
– Туалет — тихо сказал Витор — нам всем надо.
Арак кивнул головой, но остался сидеть. Девушки и Лоуренса с Поли на руках проскользнули мимо. Витор тоже было хотел пройти, но Ануг жестом показал, позже, когда вернуться женщины. Витор не находил себе места, не потому что хотел выйти, это потерпит, а из-за беспокойства за Генриэтту и дона. Длившееся весь день молчание тоже сказывалось, хотелось выговориться. Он не выдержал:
– Послушай, аран — но рука Ануга медленно согнулась в локте, раскрылась ладонь, тыльной стороной к Витору:
– Идут — юноша склонил голову, вслушиваясь в тихий посвист ветра — уже близко.
Арак оказался на ногах, Витор не понял каким образом.
– Собирай своих женщин, гишпанец...

Ангус, Марьятта и Лоуренса уединились в «любовной» комнате. Лоуренса с трудом отходила от пережитого. Страх парализовал её при виде солдат Ангрии, первыми спустившихся с Холма. Числом двенадцать. И офицер. Хищный красавец, не удосужившийся взглянуть в её сторону, когда цепочка ангрийцев с зачехлёнными копьями на плечах проходила мимо. Он не отозвался на приветствие, сел в стороне и отвернулся к морю. И хотя она видела спину офицера, её сковал животный страх. Напротив, солдаты вежливо отвечали, или сами первыми здоровались, кое-кто улыбались, и усаживались на песок далеко в стороне от начальника. Никто из них словно бы не видел, что группа из молодых девушек и их матери, по меркам цивилизованного миры никак не одеты. Длинные грубые юбки с разрезом по бедру и квадратный кусок ткани с горловиной на плечах, разрезанный с двух сторон до подмышек и скреплённые между собой тонкими ремешками. Волосы у всех распущены. Минуя семью, солдаты старательно отводили глаза, в отличие от женщин, следовавших за ними. Те с нескрываемым любопытством осматривали семью. Улыбались, отвечая на приветствие, почти все они не сразу отводили взгляда с малышки Поли, сидевшей на руках матери. Но заметила Лоуренса и то, как сбегали улыбки с их лиц, при виде одиноко сидящей фигуры офицера: как искажала их гримаса страха и отвращения. Женщины устало опускались на песок, садились в круг и принимались оглядываться. В глазах плясало любопытство, а останавливая взгляд на «ангелочке» они опять улыбались. Замыкали колону пятеро бородатых крепкого сложения мужчин, нёсших пистоли и холодное оружие, и Виньен с подзорной трубой в руке. Лоуренса едва сдержалась, чтобы не броситься к мужу. Незнакомцы поздоровались с ней и дочерьми и редким полукругом выстроились вокруг солдат. Ануг подошёл к главному - он выделялся как-то сразу - и тихо что-то стал говорить. Бородач, выслушал, кивнул головой, повернул голову к мужу. Марьятта выслушал, затем направился к семье. Сердце Лоуренсы радостно забилось, Марса побежала навстречу отцу...
Сидя рядом с беседовавшими мужчинами, Лоуренса блаженствовала. Она понимала одно, её многомудрый муж вновь спас их. Бородач, Ангус, кажется, и Марьятта обсуждали условия какого-то договора, а она обдумывала своё. Пришельцы опустошили запасы пищи; вяленой рыбы осталось только на утро и чем кормить прибывшую ораву она не могла приложить ума. Дон распорядился вывести все три плота с сетями в море, отрядив командовать ангрийскими солдатами Витора, женщин он отправил на сбор моллюсков. Без дела остался только офицер. Анжарец ел отдельно от всех, тотчас после трапезы снова занял место на берегу и, не обращая внимания на суету вокруг, безотрывно смотрел в морскую даль. Его не беспокоили, солдаты вовсе не смотрели в его сторону, бродившие вдоль кромки женщины, высматривающие наполовину зарытые в песок раковины, обходили большим полукругом одинокую неподвижную фигуру. Наступил вечер и все собрались вокруг костра, а он так и остался сидеть в одиночестве. На ночь женщинам досталась большая пещера. Остальные распределили по головам. Семья дона заняла ещё одну просторную пещеру, примыкавшую к первой. Араки заняли две средних, а в двух самых маленьких дальних поселили солдат. Офицера никто не приглашал никуда. Затем предводитель араков, Марьятта и Лоуренса вместо Витора, тот возился с беременной Генриэттой, девушке стало дурно, отправились в «любовную» комнату для выработки соглашения...
Лоуренса чувствовала себя в безопасности. Ей было тепло, не смотря на прохладу позднего вечера, покойно и не много радостно, ведь это была пещера, где они с Виньеном в последний год очень часто любили друг друга, как раз на этом самом лежаке, на котором она сидит сейчас. Её взгляд блуждал от одного мужчины к другому. Она совсем не воспринимала разговор, длившийся уже изрядно. Что-то там об оплате, о графиках, месте. Она сравнивала Виньена с коренастым незнакомцем. Лоуренса изумилась, как молодо выглядит её муж. Длинные волосы обрели золотистый оттенок, особенно заметный в угасающих лучах солнца. Вокруг головы мужа высвечивался золотой нимб. Рыжая бородка ровно обрамляла скулы. Кожа отливала медью. Совершенная мускулатура. Особенно поражала кожа: гладкая и упругая она могла украшать тело восемнадцати летнего Витора, но не принадлежать мужчине сорока пяти лет. Тем не менее. Вот он, любимый муж напротив. Она знает бархатистость его кожи, право, что у нашей Поли: и как быстро становилась она скользкой и горячей. Муж умеет хорошо любить. Ах, сладко. Бородач выглядел иначе. Он казался ей куском скалы. Смуглый, даже тёмный, гранитный. Спокойные, уверенные руки чудовищной силы, судя по заросшими волосами буграм мышц. Кожа усыпана бесчисленными чёрными точками. Лохматая голова, густые брови, но лицо освещала светлая улыбка, хотя зубы желтели. Чёрные глаза, мягкий махровый взгляд. Мощь, сила, абсолютная каменность определяла облик человека, сидящего рядом с её мужем. Он притягивал Лоуренсу дикой силой, скрытой таинственностью. Сквозь полудрёму дона видела мужчину, накрепко связанного с землёй. Ощущение ужасающей смертоносности исходили от бородача, но одновременно Лоуренса инстинктивно чувствовала, что этот мужчина в состоянии одарить женщину диким наслаждением. Взгляд на супруга и в сердце входила радость — вот её надёжный тыл. Она восхищалась физическим совершенством мужа: становилось тепло, словно кто-то окутывал её в тёплое одеяло. «Я - жена полубога» лениво ворочались приятные мысли: Лоуренса, проваливаясь в полубессознательное состояние ловила перехлёстывающиеся взгляды мужчин, но не могла справиться с собой. Она уплывала, погружаясь в реку сна. Ещё долетало глухо, издалека реплики: «... птиц трогать не годится... ловить будут рыбу день и ночь … чем?... не беспокойся об этом... расширить посадки ореха... льна... конечно...». Бубуканье низких мужских голосов, напряжение дня, пришедшее на смену ему чувство безопасности: вообще, слишком много эмоций за день... Лоуренса заснула сидя. Она не чувствовала, как Марьятта заботливо уложил её, как бородач снял с себя безрукавку и отдал Виньену. Тот молча поблагодарил и накрыл жену. Затем они продолжили разговор...
Лоуренса вздрогнула. Сердце бешено колотилось, но она удержалась и не открыла глаза. Ей приснилась жуть. Наваждение. Сладостное и... дикое. Совсем голая она лежит, медленно, широко раскрывая ноги, а на неё наплывает Ангус, бородатый вожак. Тоже голый. Могуче торчит копьё снизу волосатого живота, покачиваясь из стороны в сторону: она тянется схватить желанное древко... « Святой Йсуйя Мухаиддин, какой грех». Лоуренса незаметно приоткрыла веки. «Только бы не заметили, а вдруг она... ой, нет, только не это» Донна не удивилась тому, что лежит, молила бога об одном, чтобы её руки оказались на месте, не там, только не там. Руки лежали по бокам, но тревожное чувство не отпускало. Лоуренса решилась: рывком села и увидела напротив две пары глаз, внимательно глядевших на неё. Муж томился, глаза арака странно давили. Лоуренса страшно напряглась — на губах бился крик - инстинкт подсказывал, сейчас она услышит плохие слова.
-- Я не могу Ангус, скажи ты.
Лоуренса всё-таки закричала, безмолвно, проваливаясь в боль любимых глаз. Она представить не могла, какая мука гложет её супруга. Лоуренса двумя ладошками сдерживала рвущийся наружу крик, пока арак говорил. Время растянулось в вечность. Такого не могло быть, то что она слышала, просто не могло...
– Хорошо, Великий Дон — предводитель араков демонстративно подчёркивал, для неё, главенства супруга — твой муж, женщина — Ангус повернулся к Лоуренсе , коротко склонил голову, коснулся раскрытой ладонью груди и вскинул голову: смотрел прямо в глаза Лоуренсы - истинно мудрец и великий воин, надёжный отец и любящий муж. Прими мои поздравления, госпожа. Я почитаю за честь быть знакомым с моим господином и счастлив, что он заключил с моим кланом устный Договор. Служить Великому Дону, честь для нас. Знай, госпожа, арак приходит в этот мир с единственной целью - служение своим женщинам. Для мужчин нашего народа нет на свете более ценного, как разжечь огонь богини в чреслах супруги. Мы единственный народ, что поклоняется не единому богу Йсуйе Мухаидину, но богине — матери Вуаларакааильэ. Как и всякая женщина, она требует доказательств любви и преданности от мужчин. Богиня забрала у наших женщин способность рожать много. По законам моей родины ты, госпожа, почиталась бы святой, если бы была аракиянкой. Пятеро детей. Наши женщины только мечтают о такой плодовитости. Они могут родить один раз за всю жизнь и только, если муж сможет разжечь в её священном теле огонь такой силы, что крик любви привлечёт внимание богини. Тогда она возьмёт семя мужчины и оросит иссушенную плоть его женщины. Это может случиться в любую ночь. Поэтому, госпожа, каждую ночь арак входит в опочивальню жены, и они бьются на поле любви, страстно желая прихода богини-матери. Но богиня приходит один раз, потому сделала мужчин араков неутомимыми бойцами в любовной битве. Арак может обходиться без женщины две недели, пока меняется кровь его жены. Люди думают, что арак насильник и мучитель женщин. Это не правда. На самом деле женщина для нас — плоть матери-богини. Никто не может безнаказанно насиловать женщину, если рядом находится арак, но ни одна женщина на свете не может устоять перед искусством любви арака. Арак — защитник женщин, но не насильник, подобный этому поганому псу Халибу. Мой господин был не прав сегодня утром, что не сделала так, как я ему советовал.
– Что не сделал мой муж? - мертвенно прошептала бледная Лоуренса, не отводя глаз с лица Марьятта, он в свою очередь неотрывно глядел на рассказчика, словно оценивал каждое услышанное слово. Ангус удовлетворённо кивнул головой:
– Сегодня утром, госпожа, твой муж пожалел ангрийскую свинью. Я просил Великого Дона не оставлять жизнь ангрийцу, но твой муж не послушал. Он поступил благороднее, чем даже мог сделать настоящий арак. Арак не убивает безоружных. Великий Дон выбил копьё из рук врага. Он победил Хаблила легко, как побеждает арак, но, госпожа — Ангус замолчал, развёл руками
– Что, но? - эхом заполнила паузу Лоуренса.
– Он совершил ошибку, надо было убить офицера, это моё мнение. Сар дон великий воин и мудрый правитель — мы заключили Договор.
– А плата? - едва смогла произнести слово донна. Она поняла давно всё. «Как ты мог так поступить с нами» - застыл немой крик в её глазах. Арак с пониманием глядел на донну.
– Ты беспокоишься не о том, госпожа. Арак не причинит твоим дочерям вреда и не позволит обидеть другим мужчинам. Верь мне, мать. И разве у Великого Дона был выбор? Неужели, мудрейшая из мудрых, ты могла представить, что отец отдаст дочерей на поругание
ангрийским шакалам? Я видел, что они творят с женщинами. Поверь мне, лучше умереть. Но теперь, когда найм совершён, все женщины на острове находятся под защитой араков. И ангрийцы об этом знают. Я выйду, госпожа. Вам надо побыть вдвоём.
Бородач встал. Марьятта не спускал глаз с супруги. «Верь мне, пожалуйста. Выхода нет» - полнился мольбой его взгляд. Лоуренса отвернулась и бросила в спину Ангуса:
– С кого предполагаешь начать, главный арак?
Ангус остановился, повернулся и внимательно всмотрелся в Лоуренсу. В голосе, когда он отвечал, помимо мягкости и проявления участия непостижимым образом звенел металл недовольства:
– Не стоит говорить с араком так, Мать. Как ты защищаешь своих детей, так и мне приходится думать о здоровье своих мужчин. Арак не виноват, что нужен Священной Матери таким, каков есть. Я принимаю твою боль матери, но и ты постарайся понять боль отца. Арак не живёт без женщины.
Он замолчал. Тишина заполнила «комнату любви». Ангус выждал. Лоуренса неподвижно смотрела в одну точку, Марьятта, сложив руки на груди, себе под ноги. Силач смотрел на супругов в ожидании, но они молчали. Он вернулся и сел:
– Народы, по крайней мере те, что кичатся своей цивилизованностью, обвиняют араков во всех грехах, словно мы не до человеки. Дикие горцы, наёмные убийцы, растлители малолетних. К сожалению, именно так и выглядит всё со стороны. Мы, действительно нанимаемся за плату и убиваем за деньги. Но случается это крайне редко — наша слава спешит впереди нас. Ни один арак никогда не убил женщину или ребёнка, или невооружённого мужчину. Но кто об этом знает? А посмотрите, что творят ваши армии? На руинах Марида ночами воют объевшиеся трупами волки, там не осталось людей. Их всех убили.
Лоуренса вздрогнула:
– Что сказал ты сейчас, аран? Гишпения разрушена? Кто?
Ангус хмыкнул:
– Ангрия: жадная и могучая. Её щупальца заползли за море.
Марьятта встал, заложив руки за спину принялся ходить по пещере. Сумерки совсем загустел, дона было едва видно:
– Значит, они построили свой флот. Мы видели его, Ангус, Бездна показала его. Это было вчера... только вчера...
– Ваша столица упорно сражалась...
– Что с ней стало?
– Её нет.
– Откуда вести?
– Хвастался этот бешеный пёс, Хабил.
– А каким образом вы сами попали на его корабль?
Ангус пожал плечами:
– Мы заключили Договор с одним знатным анжарцем и ехали к нему. Но... война, господин. Мы застряли. Потом нас посадили на корабль, вёзший военную добычу в Халифат. А теперь мы здесь и имеем честь служить тебе. И я тебя очень прошу, Великий Дон, выслушивай чаще нас. Ты уже совершил ошибку, оставив жизнь этому отродью Хабилу. Теперь он станет нам нужен. .
– Отчего?
– Хабил очень умён. Он коварен и жесток, но умён и храбр. И ещё он мореплаватель и ставит паруса. Теперь он нужен.
– Отчего Вы оказались пленёнными?
– Превратности войны, господин. Солдат было больше сотни. Нас шестеро. Арак не может умереть просто. Но, айрам, следовавшим за судном хватало мяса ангрийских солдат, поверь. Однако, пора, уже темнеет, нам надо закончить дело. Ещё будет много времени для разговоров...На острове восемнадцать мужчин и двенадцать женщин. Как видите для ровного счёта не хватает. Это проблема, но только часть.
– Что ещё? - расширились глаза Лоуренсы.
– Госпожа — Ангус обратился к ней так, словно женщина была несмышлёнышем — мужчинам нужны женщины, как и наоборот. Но вот в чём дело. По законам араков священными и неприкасаемыми являются замужние женщины и малолетние девочки, а значит Вы сами, госпожа — Ангус поклонился Лоуренсе - жена юноши и две малышки покидают список. Остаётся всего восемь...
– Послушайте, Ангус, кажется? — Лоуренса перебила, её лихорадило — а почему вы не освободились на корабле? Вы так легко это сделали на острове.
Предводитель араков почтительно склонил голову:
– Госпожа, мы дети гор. Потомки орлов, а не рыб. Никто из нас не умеет плавать, не то, чтобы знать паруса. Мы ждали. Я уже говорил, жизнь любого арака бесценна, её трудно зачать. Мы ждали. Но вернёмся к разговору. Госпожа, щадя твои чувства, я гарантирую, что к твоим дочерям не прикоснётся ни один ангриец. Всходить на поле любви с ними будут только араки.
– Нет — закрыла лицо Лоуренса — нет...
– Пойми, госпожа, всё уже случилось. Я протягиваю руку помощи, хотя это против законов... Твой муж настоял, ведь среди анжарцев будет и Хабил...
– Он тоже получит пленницу? - раскрыла залитое слезами лицо Лоуренса.
– Госпожа, Хабил мужчина...
– Он изверг...
– Изверг — мужчина. Но пленницам нечего опасаться, они под охраной. И Хабил знает об этом. Потом, женщина, если захочет, может довести мужчину до белого каления, Хабилу не позавидуешь. Однако, думаю, что найдётся и среди них такая, которая пожалеет вонючее отродье. Вы падки на красивое. Но хватит... нестоящее. Араков шесть, дочерей трое...
– Элуизе тринадцать, она совсем девочка...
–Ты не внимательна, госпожа. Я говорил, после появления первой крови. Потом ещё год вызревания. Но это значит, что у тебя остаются только две дочери....
– Нет, трое, нас трое — тихо, твёрдо, страшно перебила Ангуса донна. Казалось, застыл сам воздух. Едва доносились голоса снаружи, в пещере сумрак сгустился до степени лёгкой темноты:
– Госпожа — хрипло произнёс Ангус — ты защищена законом.
– Вашим, но не моим, храбрый арак. Ты вправду думаешь, что я смогу жить, зная, что моих дочерей по ВАШЕМУ! закону насилуют с разрешения их отца.
– Не обижай, арака, Мать. Будь осторожна в словах, прошу. Арак не насилует никого, он воюет сердце женщины. Когда горечь, ослепившая твой разум сойдёт, ты спросишь у дочерей, каково им с араком. И ты поймёшь, насколько ты была сейчас не права, обижая меня и раня сердце мужа.
– Сладки сердцу женщины твои речи. Если это правда, что ты говоришь, то и я хочу познать силу арака...
– Госпожа, у тебя есть муж, он главенствует в семье, пока не покидает её, уходя в найм. Устои семьи священы.
– Ты прав, Ангус, устои священы. Главенство супруга исчезает, как только он покидает семью.
Она подошла к Марьятта. Виньен сидел не двигаясь, не поднимая головы. Лоуренса презрительно фыркнула:
– Продолжай, Ангус.
– Повинуюсь. Осталось не много, госпожа. Снимать защитную пленку девственности буду лично я. Боюсь, остальные араки не совсем опытные, могут нанести вред. Они пока не знали женщин других народов. И ещё одно. Я клянусь, госпожа, перед лицом твоего горя, святости твоего мужа , что исполнив свой долг, я не ни разу более не возьму ни одну из твоих дочерей. Я стар и мне не надо так много женского тела, как моим соплеменникам, достанет женщин снизу. Могу я считать, что договор с твоим мужем состоялся и по твоему согласию?
– Да. Найм заключён.
– Господин — Ангус обратился к молча сидевшему с низко опущенной головой дону.
– Найм заключён — незнакомым голосом произнёс Марьятта. И встал. Лоуренса, стоявшая рядом, ненавидя, взглянула на бывшего мужа и в испуге отшатнулась. Во тьме горели два ярких синих огня. Одинокий, последний солнечный луч пробил глубину пещера, высветив стоявшего в полный рост Марьятта. Лоуренса ахнула. Ангус рефлекторно принял боевую позу. Перед ними стоял незнакомец. Выросший на целую голову атлет. Горели синим, лишённые зрачков, глаза. Бывшие русыми волосы сверкали золотом, а лицо обрамляла совершенно рыжая борода, скорее красная. Кожа Повелителя Острова светилась. Лоуренса медленно подошла к незнакомцу, положила руки ему на грудь:
– Остров забрал тебя, любимый. Прощай навсегда. Прощай, моя любовь. Прошу, не надо меня ненавидеть.
Лоуренса вдохнула незнакомый запах, исходивший от бывшего мужа, глаза заблестели, она потянулась поцеловать Виньена в губы, но неподвижность мужа, новый рост не позволили это сделать. Она едва смогла заставить себя оторваться от тела великана, внутри у неё всё корчилось, кто-то громко кричал: не надо этого делать, ничего не потеряно, ещё не поздно, но её властно тянуло от защитной силы мужа, неумолимо, забирая остатки сил, лишая воли сопротивляться. Уже у выхода из «комнаты любви» спросила :
– Когда ждать твоего прихода, Ангус, к моим дочерям — и словно споткнулась, но добавила — и ко мне?
Силач бросил взгляд на изменившегося дона:
– Две недели, госпожа. У вас есть ещё время.
Лоуренсу поглотила темнота .Луч солнца погас. В полной темноте раздался голос Марьятта:
– Сядь, Ангус. Поговорим о неотложном.. Хабил, он кто?

...Лион отложил книгу, огляделся. Сумрачно. Столбы света потухли, комната потеряла контуры, темнота быстро съедала пространство. «Что здесь правда, а что литературный вымысел, поэтическая окраска? Если предположить, что Остров действительно обладает каким-то излучением, то преображение Великого Дона объяснимо. Стресс, обрушившееся несчастье. Его супруга, как следует из дальнейшего повествования, тоже подверглась мутациям, женщина потеряла разум. Безумие. Мужская психика выдержала, женская надломилась. Похоже на правду. Но почему не приходит никто»? Лион посмотрел на дверь, и в это время раздался скрежет открываемого замка. Он растерянно смотрел, как в комнату заходят Владыка, Верховная Жрица и Стражник, Максимиллиан...

– Никаких следов, Стражник - Правитель устало тёр виски?
– Нет.
Владыка сильно надавил большими пальцами на глазницы, затем оглядел присутствующих в зале. Взгляд его был тяжёл. Комнату Советов ярко освещали три нарочно принесённых светильника. Они горели всю ночь: трепетали маленькие язычки пламени, почти не видимые в свете наступившего рассвета. Тонкий и прохладный свет протиснулся сквозь окна — бойницы и резал полутьму комнаты пятью длинно вытянутыми полосами. На узкой тянущейся вдоль стен скамье-приступке примостились четыре человеческие фигуры: Страж, Лион и Верховная Жрица с Жаслин. Правитель восседал на троне. Люди обессиленно молчали: никто из них за ночь не сомкнул глаз...
Первой забила тревогу кастелянша: она пришла на ежевечерний доклад в келью Матери Жриц, спустя час обеспокоенная сестра отправилась разыскивать Мать Жриц. Расспросы указали ей направление поиска. Она позвала главного садовника, Гринульдана, сильного физически, не смотря на почтенный возраст, мужчину, и он повёл её вглубь катакомб. При виде лежащих в беспамятстве — Мать Жриц сверху на Жаслин, Второй Жрице — чуть было сама не потеряла сознание. Придя в себя, кастелянша убедилась, что Верховные Жрицы живы, но крепко спят. Она отрядила Гринульдана бежать к «корзинщикам за помощью, наказав, чтобы он сделал всё тихо. Пока была одна, кастелянша изучала многочисленные следы, натоптанные в пещере. В основном женских, оставленные подошвами храмовых сандалий, но рассмотрела она на глиняном полу и следы мужских босых ног. Все они вели наружу, и только одиночный след женских сандалий уходил в глубину пещеры. Пойти за ним кастелянша не осмелилась, да и оставить спящих не могла. Помощи ждать долго не пришлось, но и за короткое время ожидания женщина успела пережить неприятные, пожалуй, страшные минуты. Ей всё время казалось, что из глубины хода за ней наблюдают; кто-то неведомый и не видимый оценивает, и не просто оценивает, но рассуждает, как с ней поступить. Ощущения были острыми, пронизывали: мурашки покрыли кожу, но она мужественно сопротивлялась, скрывая страх и желание закричать, убежать, может заплакать, или всё сделать одновременно. Когда прибежали запыхавшиеся «корзинщики» - братья Чопы, единственные двойняшки на Острове — она почувствовала, что наблюдатель отпустил её. Кастелянша осенила себя знамением и набрала полную грудь прекрасной, слегка затхлой влажности воздуха подземелья. Мужчины взвалили на плечи Жриц и под её неусыпным взором доставили старушек в келью Матери Храма. Она распорядилась привести лекарок, те появились мгновенно, словно ожидали. Много позже, отвечая на расспросы Правителя, они объяснили, что знали, скоро их позовут, поэтому и оказались готовы. На вопрос, откуда появилась убеждённость, ответить не смогли. Лекарки легко привели в чувство обеих женщин. Тут и выяснилось, что Дар Моря заперт в Тайной комнате. В страхе бросились к нему. Слава морю и святому Отцу Посланник в добром здравии читал книгу. Не смотря на поздний час, Лион побежал к Максимиллиану, и уже все вместе — Генриэтта, Жаслин, Максимиллиан и Лион — они отправились к Владыке. Тот скоро организовал поиски, выслав целый отряд корзинщиков по предполагаемым направлениям. Итог ночной суеты - Поли нигде нет, сестра попросту исчезла. Ранним утром «командование» ночной операцией по поиску пропавшей собралось в Доме Правителя. Услышав ответ, он хмыкнул в бороду:
– Максимиллиан, должно мне понимать так, будто Младшая Жрица не только не обнаружена в облике материальном — видели, слышали голос, мелькала там и там, а и вообще никаких совсем следов, даже отпечатков ног?
– Так есть, Владыка. Ни одного следа в Храме, кроме тех, первых, в глиноломнях.
– Что вообще жрицы делали в заброшенных выработках?
– Не знаю...
– Может, смотрели, где и как удобней добывать глину — предположил Лион — они... хозяйки всему, по большому счёту если. Или сестра Поли сошла в деревню. Мы ведь в деревню не ходили.
– Верно, может, но одно, Странник — обратил внимание на Лиона Правитель — жрицам запрещено спускаться. Только в Праздник Стояния и Перехода так что...
– Они всю жизнь проводят наверху, в Храме? Оё-ёй, бедные женщины...
– Остерегись, Дар Моря — голос Владыки загустел: если бы в доме стояли окна, наверняка, стекло загудело бы от вибраций. Лион выпрямил спину - проклятая несдержанность.
Задребезжало, закашляло. Все невольно повернули головы к Главной Жрице. Старуха слепо щурилась:
– Великая честь быть Жрицей Храма. Посвятить жизнь делу процветания Острова - это святость...
У Лиона не произвольно вырвалось:
– А Тайная история? - он в суете ночи забыл, что островитяне знают только её центральную, нейтральную часть.
– Что с ней не то, Странник, что по другому? - громыхнул Правитель — язык могут читать только жрицы, вот она и тайная... для остальных. Или ты что-то узнал, тогда изволь, говори, мы станем слушать. Ну?
– Извини... те — Лион понял, что почти проговорился — дурацкая привычка, не могу удержаться, чтобы не задавать вопросов. Извините.
– Ничего, Странник, возможно это благо для нас. Вокруг сплошь загадки. Кстати, как дела с поиском Андроша Репека, его нашли? - Правитель обратился к Верховной Жрице.
– Нет, Владыко — у Генриэтты заныла грудь.
– Так — раскатисто протянул Правитель — теперь у нас двое пропавших. Понятно. Что ещё припасла ты за пазухой для меня, Мать Жриц, поведай.
Старуха громко хрипела, опустив голову, она опиралась на посох, выставив его перед собой, как последнюю преграду:
– Понятно — Правитель не отводил глаз со жрицы, Лион и Страж с него — сказать не чего. Пропала одна из Верховных Жриц, два изуродованных трупа и один не найденный, возможно уже тоже трупп « избранного». Не много ли, сестра Генриэтта, мертвецов в в твоём заведении в последнее время?
Старуха, видно было, как она превозмогала боль, в попытке встать, но её опередила Вторая Жрица. Жаслин порывисто вскочила и склонила голову:
– Прости, Повелитель, Мать Генриэтта никак не виновата. Это всё сестра Поли. Она имела власть над нами. Она чаровница. Никто не мог противостоять. Это она заставила нас пытать мужчин...
– Стоп, сестра. Да в здравом ли уме ты? Какие чары? Пытки? При чём Андрош Репек? Генриэтта, о чём говорит Вторая Жрица?
Генриэтта осела. Покачивая седой головой, тихо заговорила:
– Вторая Верховная Жрица говорит правду., Повелитель. Сестра Поли владеет чародейством — она пожевала бесцветными губами — мы виноваты в том, что сокрыли злодеяния, совершённые безумием Сестры. Она исчадье ада, это так, но и мы ей помощники. Мы, как и она виноваты, мы все виноваты, и ты, Владыка — старуха ткнула пальцем в Правителя — и ты — палец переместился на Максимиллиана — Стражник, виновник — и ты, Посланник...
Скрученные старостью суставы не успели добраться до Лиона, раздался окрик. Правитель вскочил:
– Призываю, Жрица, остановись. Властью, данной мне Законом, замолчи. Успокойся, потом говори всё. Правду. Слышишь! Ничего не таи.
Он сел. Сильные руки вцепились в узкие подлокотники, хмурились брови, взгляд угрюм. Правитель смотрел в пол. Все молчали. Наконец, Владыка вскинул голову, посмотрел на Генриэтту:
– Говори, сестра. Сидя, позволяю.
Генриэтта медленно оторвала глаза от созерцания пола, пожевала высохшими губами:
– Андрош Репек ещё не умер, Повелитель...
– Где же он?
– Заперт.
– За чем?
– Сестра Поли... его...
– Ну...
– Истязала .
– За чем?
– Она больна, Владыка, давно.
– Аппопулло и ещё один... забыл, как его...
– Франшмерк...
– Да, да, рыбак, тоже... её рук дело?
– Да, Повелитель.
– Я чувствовал, что у Вас что-то не так, знал. Эх, старый дурень, дождался — он вцепился в бороду:
– Рассказывай далее. Андрош сможет жить после, ну... ваших... воздействий?
Генриэтта посмотрела на Жаслин. Та пожала плечами:
– У нас есть необходимые зелья, но — жрица замялась.
– Что?
– Андрош Репек не имеет... некоторых...
– Сестра, ты зачем тянешь. Не имеет чего?
– Частей тела.
Жаслин заплакала. Правитель сорвался с трона, вскочил на ноги и Стражник. Лион сидел истуканом. Генриэтта опять уронила голову. Правитель широкими шагами мерил комнату. Доходил до стены, упирался ладонями, резко отталкивался, разворачивался и шагал обратно. У другой перегородки он проделывал такую же манипуляцию. После нескольких челночных пробежек остановился ровно посередине зала, лицом к заплаканной жрице.
– Он мучается?
– Нет — всхлипнула Жаслин — мы даём ему настой из «рома» и трав забвения. Он ни чего не чувствует... сейчас, и... не видит... Не чем.
Громкий мучительный стон наполнил тишину комнаты. Правитель сильно несколько раз дёрнул себя за бороду. Подошёл ко Второй Жрице, женщина упала на колени, склонила голову:
– За чем?
– Сестра Поли наложила чары...
– Слышал. Ты сказала мы. Кто и сколько раз?
– Сестра Генриэтта один, я... я...
– Сколько?
– Много.
– Скольких частей тела ты лишила мужчин?
– Нет, нет, я нет, только Поли, когда одна. Я... я ничего не помню...
– Верю. Кто ещё?
– Не знаю. Сестра Поли была очень осторожна.
– Стало быть только Вы. Что же, разумно. К чему лишние свидетели. Что она задумала?
– Вряд ли сестра Поли способна думать — скрип голоса Верховной Жрицы заставил вздрогнуть мужчин — она обитала в мире своих фантазий. А заговор был, действительно.
– Ещё и заговор. За-го-вор. Против чего и кого? - Правитель развёл руками - смотри, Страж, что происходит под нашим носом, а мы ни слухом, ни духом...
– Подожди, Правитель, не гневись — Генриэтта с трудом поднялась — я всё расскажу. С Аппопулой произошло случайно. Я тебя просила вмешаться, не отрекайся, просила. Сёстры так мучились с ним , а ты проигнорировал наши просьбы...
– Какие мы Правителели с тобой, Страж? - Владыка подбежал к застывшему на месте Максимиллиану, схватил его за плечи, и начал трясти — какие, скажи, какие? Что происходит на Острове...
– Правитель — голос Генриэтты окреп, наливался гневом — мы не знали, что делать? В последние годы ты не обращал внимание на Храм. А знаешь ты, что лона молодых жриц закрылись для мужчин? Откуда тебе? Два последних года урожай орехов упал не допустимо. Я говорила. Из бездны поднимается «белая» еда, как во времена святого Отца, рыба начала её есть. Ты знаешь? Конечно, знаешь. Вижу, ты всё знаешь. Тогда почему ничего не делаешь? Впереди плохие времена, Владыко...
– Ты права, Генриэтта. Вот и Посланник появился. Дар Моря всегда приходит во времена перемен...
– Я знаю — Лион встал. Скрывать то, что он узнал из тайнописи, сейчас, когда сложилась исключительная ситуация, было бы верхом глупости.
– О, Бездна, что знаешь и ты, Странник?- Повелитель взглянул на Лиона. Профессор не отвёл глаз, хотя это было не легко: взгляд Владыки Острова, как удар молотом: увесист, твёрд.
– Вашу настоящую историю и... - он слегка замялся - пожалуй, где искать сестру Поли.
На Лиона смотрели четыре пары глаз. Мелькнула мысль: аудитория, студенты, он на кафедре. Профессор лингвистики быстро думал. Сейчас произойдёт разрушение устоев, вся история этноса разлетится вдрызг. И это сделает он. Понятно, что историю невозможно убить, только изменить или исказить, но в народной памяти он навсегда останется виновником потрясений. Лион — разрушитель. Перспектива не очень. Но скрыть информацию, много хуже. Что ж, назвался груздем...
– В тайной книге имеется ещё два текста. Вы, насколько я догадываюсь, знаете только один, тот, что в середине книги? Так?
Правитель кивнул:
– Никто не может прочесть тайный язык всей книги.
– Ну, да, об этом я и говорю.
– Святой Марьятта наложил покров тайны на...
– Нет, Правитель, ты ошибаешься. Не Отец-основатель, нет-нет. Доктор Фрайнк из Гиборпеи, теолог и философ, астроном и... ещё, бог знает кто, в общем, один сильно учёный человек. Это он придумал Вашу религию, и передал знание о прошлом третьему Посланнику, Дайкие Велакозу. Я, как оказалось, уже четвёртый Дар моря. Сам Святой Марьятта был простым человеком. Он не был богом, как привыкли Вы относиться к нему. Он просто человек, поверьте, но, великий человек. Мудрейший государственный муж. Будучи уже на смертном одре, Марьятта взял слово с Фрайнка, второго Дара Моря, чтобы он создал вам веру. Позже я объясню, что это такое и зачем нужна. Но истинно остаётся одно, Ваш Отец по настоящему святой человек. Тайную книгу написал и зашифровал Велакоз Дайкия, а не Святой Марьятта. Дайкия же в Книге выделил то, что счёл нужным, оставив большую часть в шифрованном виде, до более поздних времён. Когда придёт время, как он считал. Видимо, оно пришло. Что - то я это прямо в лоб — пробормотал он, выбросив одним пакетом переполняющую его информацию.
Лион видел, что его не понимают. Какими словами можно отменить историю? Ответ очевиден, таких не существует. И это естественно. Смена религиозных воззрений вещь, не часто происходящая в мире: процесс замены весьма долог по времени. Что-то он не слышал, чтобы в Большом мире целый народ в едином порыве сменил богов. Мировоззрение, тем более вероисповедание меняется в процессе длительной эволюции, это раз: два, путём порабощения завоевателем, носителем иной религии, это, правда, не всегда обязательно, но самое страшное разрушение происходит при гражданских войнах. Упаси, Господи, чтобы он сам сотворил что-то подобное на Острове. Это хорошо, что его не поняли. Он зайдёт с другого бока. Поли. Вот ключ к уму Правителя. Если правда всё то, что он сейчас услышал о красавице, то, перед ними явный рецидив. История завершила виток. Опять пещеры...
– Хорошо — Лион кашлянул в кулак — оставим историю. Сейчас не до неё. Главное, сестра Поли. Я могу с большой вероятностью предположить, что младшая Жрица ушла в пещеры.
– На Острове их сотни. В какую из них? Потом, она не сможет прятаться вечно. Нужна пища, вода. Я разочарован, Посланник.
Лион позволил себе лёгкую улыбку.
– Правитель, я говорил, что прочитал тайные записи, а, значит, знаю истинную историю. На острове не сотни, тысячи пещер.
Он осмотрел присутствующих, увидел на лицах неподдельное изумление:
– Ваш Остров — продолжил он — это губка.
Лион показал ладонями, что сминает воображаемый шар:
– Пещеры, о которых Вы говорите, это разработки ваших предков. Правильно? Они выбирали глину для строительства. Это, действительно, сотни метров, может несколько километров. Но есть другие пещеры. Сотни километров всюду. Остров, повторюсь, это губка. Галереи, проходы, огромные пещеры, залы, ямы и всё внутри Острова. Там есть пресная вода и съедобные мхи. Есть насекомые, которых Вы не найдёте на поверхности. Есть рыба, которую вы не знаете. Война, которую святой Марьятта вёл с имбицелами, «водным народом», откуда, если задумаетесь, они появились? Где они скрывались? Это люди, а не рыбы.
Лион увидел, как переглядываются Правитель со Стражником. «Так, это они воспринимают, хорошо, работаем дальше. Только аккуратней». Более всего Лион не желал ничего разрушить. Не вина аборигенов, что они изолированы от мира. Способ их существования и выживания, пожалуй, единственно приемлемый вариант в данной ситуации. Вынужденно жестокий для одной части общества, это да, жрицы и роды, но жизненно оправданный, замкнутый цикл воспроизводства, а исчезновение Поли может его разорвать, если, у неё получиться то, что она задумала. А задумать она могла одно, о чём прочитала в тайных записях. Собственно, то, что она узнала, и сломало её. Как девушке удалось прочитать шифровки, он ума не приложит, но она прочла, профессор чувствовал. Значит, первоочередная задача на сейчас, найти младшую жрицу. Он продолжил говорить:
– Нам необходимо попасть во внутренние пещеры, туда, где скрывается Поли.
Его перебил Владыка:
– Как верить тебе, надобно ли7 Мы ничего не знаем про другие пещеры?
– Вы и не могли знать. Святой Марьятта намеренно не оставил и намёка на их существование. Он приказал замуровать все входы и выходы внутрь. Вы не зря называете большой камень в галереях - «валуном святого Марьятта» Задумывались, почему? Он заботился о Вас, потомках.
– Хорошо. Если то правда, то как смогла сестра Поли найти вход?
– Не знаю. Возможно, интуиция. Найдём её, узнаем.
– Но входы замурованы.
– Все?
Правитель наискосок раз за разом пересекал зал. Его путешествия сопровождались поворотом голов мужчин, Жрицы смотрели в пол. Наконец, Владыка остановился:
– Хорошо, Посланник. Я послушаю тебя. Начните со Стражником искать вход. Возьмите двух-трёх помощников. Если правда то, что ты говоришь, отыскать следы сестры Поли не составит большого труда. Далее...
Он подошёл к Верховной Жрице:
– Сифлана...
Лион толкнул плечом Максимиллиана, а Правитель повторил:
– Сифлана. Во второй раз ты приносишь беду Острову. Думаю, тебе пора на покой.
– Да, Правитель, давно. Но Поли больна, кто...
Владыка властно повёл рукой:
– Пустое, забудь о Младшей Жрице. В деревне растёт новая.
– Она молода — Генриэтта не защищалась. Она устала. Говорила Мать Жриц едва слышно, но в оглушительной тишине комнаты каждое слово звучало отчётливо — не прошла посвящение и у неё объявлена «священная любовь».
– А-а-а — Правитель досадливо махнул рукой — придумаете что-нибудь. Небось «объявленную любовь» сами и сварили в своих колбах. Знаю я ваши штучки. Убедился. Что нам делать, Сифлана? Другой Верховной у нас нет.
– Да, Повелитель.
– То-то. Значит, занимаетесь молодой Жрицей, пока же верховенство над Храмом я передаю Второй Жрице. Жаслин, слышишь?
Перепуганная жрица вскочила:
– Повелитель, я не смогу...
Правитель не дал ей продолжить:
– Сможешь. Это всё. Что касаемо нежданной болезни, с этим станем разбираться с завтра. Деревенские женщины заболели?
– Нет, — ответила Генриэтта.
– Я спрашиваю не тебя — Владыка посмотрел на старуху, взгляд его был печален — должна разговаривать с Правителем Острова Верховная Жрица. Так что, болеют деревенские женщины?
– Н-нет— выдавила из себя Жаслин — пока...
– Хоть это радует. Теперь об Андроше Репеке. Пусть несчастный умрёт легко. Тело предъявите жене, восстановленного, понятно.
– Трудно.
– Ничего не хочу знать. Пусть вдова оплачет.
– Она ещё невеста...
– Вот Бездна... Ладно. Если звёзды позволят, пускай рожает.
– А если нет, в «назначенные»?
– Куда же ещё? Это же вы украли у неё суженного. Теперь ищите замену...
Лион восхищался Правителем. Вот оно сорокалетнее бремя власти в полном своём величии. Воистину, Правителями становятся, но можно и родиться. Сколько в этом крепком, очень пожилом мужчине внутренней силы, а какой молодости его разум? Как быстро он принимает решения? Ничего личного и лишнего, не смотря на то, что его предали ближайшие сподвижники. Жрицы смотали клубок проблем: заговор, пытки, Поли, но никаких упрёков в их сторону. Одно дело. Только что у него на глазах было вынесено два приговора. Один относился к Верховной Жрице, кстати, почему Правитель назвал её Сифланой, и почему она дважды принесла беду? Лион видел, как мощно функционирует сложнейший механизм Храма. Верховная Жрица обладала непререкаемым авторитетом и он понимал, что своей работоспособностью во многом Храм обязан личным достоинствам Генриэтты. Но Правитель не побоялся сломать статус-кво. Значит, он уверен, Храм продолжит работу и без Генриэтты, по раз и навсегда установленному закону. То есть существует управленческий механизм, не зависящий от личности человека, который продолжит работу даже если один из элементов будет заменён или и вовсе утерян. Другой приговор, смертный, касался несчастного Андроша Репека. Ему была дарована смерть. Так распоряжаться судьбами людей может только человек, твёрдо верующий в свою миссию. Он должен быть мудрецом. При чём заслуженным, так сказать, народным. Поддержанным всем обществом. Вспомнились нескончаемые юридические склоки на его родине по всякому поводу, а то и без. Лицемерие правительств, двуликость религий. Не убий, и машины смерти летят бомбить слабых, не укради, поделись, а люди умирают с голоду. В Храме Лион видел троих увечных. Настоящих калек. За ними ухаживали жрицы. Поэтому смертельный приговор Репеку таил подтекст, видимо, Правитель опять покрывал промах бывшей Верховной Жрицы. Сифлана? Значит ли это, что меж ними существовала какая-то связь, возможно любовная? Сколько разом загадок? И понятно, что Правитель озабочен сохранением в тайне беспрецедентных происшествий. Вот он говорит...
– Сейчас на покой, ночь позади. Максимиллиан, сынок, ты устал не меньше всех, но проведи день на стороже. Велю, на Утёс не ходить. Не надеюсь, что найдётся Младшая Жрица, но надобно быть всем вблизи. Море видит, что радеем мы токмо во благо Острова, да пошлёт святой Марьятта встречу с безумной сестрой. Отпускаю всех. Наложите печать молчания на уста. Жрицы возвращаются потаённым ходом.
– Запамятовал, Правитель — вдруг подала голос Генриэтта — ты заложил вход...
– Правда твоя. Чувствовал измену. Ничего, откроем. Жаслин, что с тобой?
Жрица охнула и опустилась на приступку:
– Ноги не держат, совсем не чувствую.
Генриэтта опираясь на посох встала, подошла к напарнице, ткнула пальцем в колено:
– Чувствуешь?
– Нет — покачала головой Жаслин.
– Что с ней, Мать? — Правитель стоял поодаль.
– Я не знаю. Сестра, что болит?
По щекам Жаслин катились слёзы, она беззвучно плакала:
– Я не знаю, сестра. Нет ног, не чувствую совсем...
– Бездна наказывает всех нас — Правитель досадовал — что теперь делать?
Он подозвал Максимиллиана:
– Сынок, поднимайся в Храм, возьми любого, разбуди, уже давно утро, я не знаю, хоть и «избранного», кого найдёшь и спешите сюда...
– «Избранным» запрещается до конца служения покидать Храм — вскинулась Генриэтта, хрип наполнился желчью - ты и это запамятовал...
– Что надо, я помню, старуха. Не тебе меня тыкать, скажи, что делать?
– Мы с Максом отнесём сестру Жаслин — поднялся Лион — если, конечно, это не запрещено законом.
Правитель и бывшая Верховная Жрица переглянулись, затем Владыка удовлетворённо хмыкнул:
– Что же, Дар, пожалуй, это лучшее решение. Благодарю тебя. Страж, несите сестру прямо в лекарню. Пусть дежурная поднимет Главную травницу. К лечению приступить не медленно. К следующему утру, чтобы Жаслин стояла на ногах, конечно — выделил слово, глядя на Лиона - если получиться.
Стражник подошёл к простенку. Лион только сейчас обратил внимание на то, что кладка выложена небрежно и резко диссонировала с прямыми линиями других стен и оконных проёмов. Максимиллиан руками шарил по стене. Шуршал осыпающийся песок, шептал про себя Страж. Послышался скрежет, затем гулкий удар - Максимиллиан вытащил из верхнего ряда увесистый камень и уронил его на пол, виновато посмотрел на Владыку. Тот никак не отреагировал на неловкость. Максимиллиан приступил к разборке. Лион поспешил ему помочь. К ним присоединился и Правитель. Камни оказалась легко скреплёнными слабым раствором цемента. Потянуло сквозняком и пыль устремилась в туннель. Мужчины тяжело дышали — кирпичи оказались неожиданно тяжёлыми. Наконец, проём оказался разобранным и тут раздался клёкот: хрипела и смеялась Генриэтта. Она стояла рядом с Жаслин, опираясь на посох: смех перегнул её.
– Что смеёшься, старуха? — сердито выкрикнул Правитель, тыльной стороной ладони утирая пот со лба. Жаслин с недоумением глядела снизу вверх на бывшую властительницу.
– Объясни, Владыко — отсмеялась Генриэтта — как так случилось. Я не меньше твоего люблю Остров и положила жизнь на благо ему. Ты знаешь, скольких детей родила я? Откуда? Да и зачем тебе? Восьмерых я выносила. Лично каждому вычерчивала линии жизни и знаю, что сейчас они в деревне живут и счастливы, даже не подозревают, кто их мать. Они живут в парах, у некоторых есть родные дети, одна пара уже стала бабушкой и дедушкой...
– Что пытаешься сказать, безумная — перебил её Правитель — у нас мало времени, скоро деревня и Храм проснутся.
В голосе Владыки звучало раздражение, но отчего-то Лиону показалось, что он не много напуган. Правитель не приказал замолчать, он спрашивал, а старуха продолжала разговаривала сама с собой:
– Конечно, мы жрицы и должны бы радоваться, что причастны к новым жизням. Множьтесь, таков завет Отца. Но, скажи, Владыко, почему нам отказано в простых человеческих чувствах. Чтобы рядом было плечо друга, к которому можно прислониться, когда тебе тяжело и плохо. Почему жрицам не с кем делить радость? Отчего. Кто нам опора? Храм? А что это? Только что ты отобрал у меня даже его, вырвал из сердца, как в своё время вырвал и любимого. Сердце говорит, это твоих рук дело. Смерть моего…. На твоей совести. Знаю, для чего ты это сделал, знаю. Тебе нужна была Верховная жрица, под стать тебе, чтобы жить спокойно. Сорок лет назад можно было выбирать, тогда ещё рождалось много девочек. Ты остановил свой выбор на мне. Я догадываюсь почему? Но сейчас я не об этом пытаюсь думать. Мне кажется, я знаю, почему взбунтовалась Поли. Бедная девочка не захотела повторить мою участь, прожить такую же несчастливую жизнь.
– И потому она стала мучить мужчин? Такой выбор она сделала?
Лион и Страж с тревогой смотрели на окаменевшее лицо Правителя, а он, в свою очередь, гневно на старуху, но та ничего не замечала:
– Нет, Правитель. Ум бедняжки не смог справиться с несправедливостью. Но я боюсь, что ты не поймёшь, о чём я говорю. Спроси у Посланника, он единственный мужчина, который слышит.
– Дар? - Владыка повернулся к Лиону. Профессор от удивления раскрыл рот. Правитель внимательно вгляделся в лицо Лиона, затем отвернулся:
– О чём ты, старуха?
– Дар Моря назвал нас рабынями. Сам он уже забыл про это, а ты и вовсе не знаешь значение его...
– Объясни.
Старуха подняла блестящие глаза на Правителя:
– Бесправие, Владыко...
– Бесправие, это вы -то бесправны? Жрицы? Вы владеете Островом. Разве он сможет существовать без Храма? Ты обезумела вслед Поли. Говоришь, не к кому прижаться? Жрицам не хватает мужчин? Не смеши. Вы можете взять, и берёте, к слову, любого. А деревенским женщинам выдаёте по карточкам. Вот кто по настоящему бесправны.
– Не мужчин, глупец. Любви. Открой глаза, самовлюблённый ты дурачок. У самого последнего рыбака в деревне есть своя половина. Человек рядом. Пусть они не любят друг друга. Не каждому выпадают карты, но рядом есть человек. А у жриц «избранные». Каждые полгода новые. И никого рядом. Никогда. Но всегда найдётся Владыка, кто в своих целях разрушит счастье любой жрицы, ежели та обрящет любовь. Скажи, почему ты убил моего возлюбленного. Святой Марьятта не запрещал жрицам любить. Замужество священно, запамятовал?
Лион и Максимиллиан стояли рядом друг с другом и молчали. Оба понимали, что Правители выясняют отношения, предъявляя претензии друг к другу, а они невольные свидетели стычки. Владыка Острова и смещённая со своего поста Верховная Жрица пытались в обоюдных претензиях освободиться от груза обид и даже вражды, давивших долгие годы обоих:
– Я не обязан отвечать, ты тоже запамятовала? Или до сих пор считаешь только себя самой умной. Неужели бы я вручил посох Верховной Жрицы в руки той, что ходит у тебя в кастеляншах. Я помню всех претенденток, Сифлана. Всех троих. Иллоя, твоя кастелянша. Ты смеёшься, а время показало, что прав был я. Кто лучше её правит хозяйством Храма? Молчишь? Может быть Верховной должно было поставить Сузанеэтту? Она до сих пор спит и видит себя на твоём месте. И ей, такой охочей до власти я должен был вручить Храм? А, Изабель? О, Изабель, Изабель. Где она, кстати? Она воспользовалась твоими порченными картами и получила супруга. Живого, тёплого, как ты хотела. И что в итоге? Скажи им — Владыка рукой показал в сторону застывших в напряжении мужчин — скажи, где сейчас твоя Изабель, расскажи о полубезумице. Калека, что не смогла стать даже «нужницей». И всё после твоего «подвига». А младенцы, которых я утопил. Это тоже твоих рук дело... Будь проклята твоя «любовь», Сифлана.
Правитель замолчал. Он вспотел. Смахнул пот со лба. Дышал тяжело: грудь высоко поднималась и опускалась. Он не заметил, как Генриэтта, склонив голову на бок, внимательно вслушивалась в слова горячей речи, как в глазах её засветился огонёк понимания. Правитель смолк, а старуха, выждав не много, проскрипела:
– Так это был ты. О, Бездна. Не садовник. На картах стоял ты. Как я могла ошибиться? Нет, нет... я не ошиблась. Значит, это ты первый подменил их. Для чего? А, понимаю. Ты любил меня и хотел, чтобы я была рядом. Правитель и Верховная Жрица не могут иметь супруга. Понимаю. Ты подменил карты, заставил меня поверить, что я люблю садовника, затем убил его. Так? По его смерти, единственным мужчиной, с кем я могла общаться, становился ты. Ты хотел меня...
Старуха затряслась в хрипе, она смеялась:
– Тридцать лет любить друг друга и молчать... Ты настоящий Правитель, а я... я глупая слепая старуха. Поли, девочка, сразу разобралась, и не захотела повторения моей судьбы...
– Поли безумна — Правитель хмуро смотрел себе в ноги.
– Да, но мы хуже. Правитель, мы предали свою любовь. Наша жизнь должна была быть другой. Страж и Дар, поднимайте сестру Жаслин и несите в Храм. Прощай, Владыка.
– Генриэтта — голос Правителя был необычно мягок.
– Да — не обернулась на зов старуха, но и не двинулась.
– Ты по-прежнему Верховная Жрица.
– Я знаю — Сифлана медленно повернулась всем телом, болезненная гримаса пробежала по её лицу — Остров превыше всего. Прощай.
– Я дождусь возвращения парней.
– Хорошо...
Правитель кивнул головой Максимиллиану. Страж и Лион подняли Жаслин и поняли, что по узкому коридору пронести её таким образом не получиться.
– По очереди — предложил Максимиллиан — я первый. Помоги погрузить на спину.
Лион поднял Вторую Жрицу и помог пристроиться на спине Стража. Тот обхватил её ноги и маленькая процессия скрылась в тёмном зеве туннеля. Впереди Генриэтта, Лион замыкал шествие. Владыка дождался их ухода, подошёл к месту, где сидела Мать Жриц и сел. Широко расставил ноги, опёрся руками в колени, выставив локти и и устремил взгляд в чёрный провал...

Подниматься по тесному проходу становилось всё труднее. Сквозило, но воздуха не хватало. Люди тяжело дышали. Много времени занимала перегрузка Жаслин с одной мужской спины на другую. Ширина прохода не позволяла развернуться, потому обмениваясь ношей, приятели периодически ложились, нёсший сестру выползал из под неё, поднимал за подмышки и протаскивал на спину другу, сам становясь замыкающим. Так они менялись дважды. Шли молча, слабый масляный светильник в руках Генриэтты высвечивал крошечный участок пространства. Колышущиеся тени создавали впечатление движения вокруг, потому, наверное, в суете передачи Жаслин, никто: ни она сама, ни мужчины не поняли, что в какие-то моменты теней становилось больше на одну. Иногда обездвиженная тревожно вглядывалась в густую черноту, ворочала головой. Мороз, не смотря на тепло тесного помещения, пробегал по её спине. Она ежилась, но не смела нарушить тишину. К огромному облегчению всех нескончаемая дорога закончилась. Послышался скрип и тоннель заполнился светом: Генриэтта открыла дверь. Щурясь, они вышли в широкий коридор. Он был пуст и тих. Маленький отряд зашагал быстрее и скоро остановились у одной из дверей. Послышался скрип:
– Заносите — скомандовала Генриэтта, держа дверь открытой нараспашку. Из глубины кельи уже бежала дежурная жрица: она тревожно глядела на Верховную Мать. Та, не обращая на неё внимания, приказала мужчинам:
– Кладите сестру Жаслин на ту постель, а ты, девочка, беги за Главной лекаркой. Пусть поспешит.
– Слушаюсь, Мать — девушка поклонилась и, выстрелив глазами сразу по обоим мужчинам выскользнула в открытую дверь. Лион и Максимиллиан осторожно опустили свою ношу на заправленную постель, жрица с облегчением откинулась на подушки, уложенные под одеялом.
– Спасибо — поблагодарила она.
– Вам нечего рассиживать здесь — Генриэтта зашла в келью — возвращайтесь, Правитель ждёт. Плошку с огнём я оставлю, она нужнее здесь, пока не принесут большой свет.
– Мы пойдём обратно без огня? - удивился Максимиллиан?
– Страж, Страж — заклекотала старуха — такие смелые сильные молодые мужчины да боятся тьмы? Ступайте, скорее вон, вон.
Дар и Стражник выскочили из кельи. Генриэтта плотно захлопнула дверь. Посмеиваясь, она направилась к больной:
– Славные мальчики, хе, хе, хе...

...Стражник и Посланник, ведомые Генриэттой, унесли сестру Жаслин. Владыка задумчиво смотрел в чёрный проём: сидел он привычно широко - руки упёр в колени. Его полнили невесёлые мысли, но на душе было светло. От того ли, что, наконец, прорвались давно вызревшие гнойники обид наросших между ним и Верховной Жрицей; их стычка - невероятно, как сильно разрушилась Генриэтта в последние годы - невольно направила мысли в далёкое прошлое. Какая его слепила страсть к молоденькой красивой девочке— тогда он думал, что это любовь. Святой Отец, как сладко любить! Но сегодня Генриэтта вынесла приговор: Остров, благополучие обитателей, главное для него, он Правитель и ничего иного нет, всё второстепенно. Старуха права. Только Остров имеет значение. Ради малого клочка земли давным-давно, узнав от уборщицы, по его указанию следившей за жизнью в Храме, о том, что звёзды благоволили ему и «подарили» девушку, он растерялся. Дело в том, что ей предназначалось стать Верховной Жрицей. Молодой Правитель хорошо знал девушку, и она ему нравилась. Её звали Сифлана. Невысокого роста, резвая: он сравнивал её со свежим утренним ветерком. Порой Правитель думал, что любит, а любовь, редкий дар на Острове, бесценный. И Владыка был бы рад обстоятельствам, если бы не два непреодолимых препятствия, преграждавшие путь к семейному благополучию. Первое — он уже Правитель, второе, Сифлана в скором времени должна стать Верховной Жрицей, а Закон прямо запрещал обоим Правителям иметь семьи. Но решения существовали, и тоже ровно два. То были времена, когда можно было выбирать - как-то уже не вериться. Владыка мог отказаться от правления, и заменить Сифлану; претендентов и претенденток на обе высших должности хватало: детей рождалось много. Но Владыка выбрал служение, долг, хотя сердце кричало, а душа молила о милости. Он пробрался в хранилище карт и поменял свою карточку на карту садовника. Он выбрал Остров, или тот его. Почём знать? Подобным образом в сходной ситуации поступил сам Святой Отец. Нет препятствий в великом деле служения Острову. Если болит сердце и душа — умертви: задуши и изруби их, не позволяй себе остаться простым человеком. Провести юную жрицу оказалось просто: Сифлане в голову не могло прийти, что возможен подлог. Предметом обожания для неё стал садовник, а Правитель корчился в безжалостных тисках сердечных мук. Позже, когда отошло, отболело, наблюдая из безопасного далека, как расцвела обманутая им Верховная Жрица, он поверил, что поступил едино верным образом. У Правителя возлюбленная — Остров. Однако уверенного ответа на вопрос: правильно он поступил, изменив себе и Сифлане сегодня у него не нашлось. Столько лет прошло, а смотри- ка, что-то дрогнуло внутри, бросила неведомая сила на колени перед разваливающейся старухой. Неужели он ошибся, предав любовь? Святой Марьятта отказался от жены под давлением обстоятельств, тяжёлых настолько, что единственно такая, жуткая, жертва с его стороны помогла спасти всю семью. Но у него — то, семьи не было, хотя могла быть. Всё так, но правда состояла и в том, что он, отказываясь от Сифланы, не жалел себя, резал по живому. Итог исключительно болезненной операции — долгое и успешное управление Островом. Кто заявит, что он плохой Правитель? А Генриэтта, разве она оказалась никчёмной Верховной Жрицей? Нет, нет, он прав. Иначе не может быть, иначе напрасны их жертвы. Вот сыскать сестру Поли и уложить в лекарню. Словно откликаясь на мысль в разобранном дверном проёме показалась беглянка. Правитель хмыкнул: «сама явилась». Возможно, если бы он сразу встал, всё могло обернуться по другому. Но он сидел, посчитав, что негоже Властелину Острова вставать перед младшей послушницей, к тому же виновной во всех мыслимых и нет смертных грехах. Он ждал, как поступит отступница. Поли быстро пересекла зал, подошла вплотную, откинула капюшон. Во взгляде красивых глаз он прочёл угрозу, но времени на раздумье или действовать ему не отвели. Маленький шип в руке жрицы, лёгкий укол и он застыл недвижно. Поли приблизила своё лицо к его и прошептала:
– Прими приглашение в мой дом, Владыка Острова.
Послушница уложила его за огромным в рост взрослого мужчины камнем, лежавшим у самого входа в дом. Правитель подивился силе девушки. Он лежал совершено беспомощный, а по вискам катились едкие, горячие слёзы...

– Старая кочерыжка...
– Даже света не дала. Максимиллиан, ты бы не спешил слишком, трудно держаться.
Лион упустил плечо приятеля. Он шёл сзади, вытянув руку, держась за Максимиллиана: оба громко кляли на чём свет стоит Верховную Жрицу, стараясь громкими голосами прогнать липкий страх, охвативший их . Время, за которое друзья пробежали тоннель в обратном направлении, сократилось едва ли не втрое. И идти налегке было проще, и всё время вниз, но, гнало и чувство опасности. Когда впереди засерело, сердце Лиона радостно забилось, улыбка растянула его рот. Он хотел сказать Максимилиану, что видит свет, и тут ощутил лёгкое прикосновение чего-то или кого-то невидимого к затылку. Дыхание оставило его, плечо Стражника уплыло из-под руки. Лиону почудилось, что он слышит дыхание у себя за спиной.
– Чего отстаёшь, Странник — раздался голос друга — впереди свет, пришли считай. Догоняй.
Ощущение, что его оглаживают, исчезло - Лион бросился вдогонку за приятелем. Всё случилось кратко настолько, что он не успел никак среагировать. То ли было, а то почудилось. Прикосновение, если оно случилось, могло быть не им, а, например, результатом воздействия воздушного потока. В тоннеле сквозило довольно сильно. Темнота, теснота и страх дополнили ощущение. Инстинктивно он осенил себе местным знамением. Уже догоняя приятеля ему опять почудилось; темнота хихикнула: тихонько, прячась. На полном ходу он врезался в приятеля:
– Чего так несёшься — оглянулся Стражник — бледный какой-то ты, Лион. Почудилось что?
– Похоже, да — выдохнул профессор.
Ещё два десятка шагов и засветился квадрат разобранной стены. Щурясь, они вышли из тоннеля. Зал был пуст.
– Не дождался — пожал плечами Максимиллиан.
– Может, вышел — предположил Лион — послушай, Макси, что я скажу — Лион отошел подальше от чернеющего провала — не дело оставлять всё в таком виде. Порядок бы стоило навести. А ещё лучше вывесить дверь с замком, чтоб не рушить всякий раз. Открыл, закрыл. Верно?
– Что с тобой, Дар? Воля Правителя построить стену.
– Ладно, это я так, о своём, девичьем...
– О чём?
– Пустое, не обращай внимания. Пойдём по домам, высыпаться?
– Ты иди. Правитель меня просил не ложиться.
– Прости, пожалуйста. Что-то я не в своей тарелке. Мерещиться всякое. Пойдём на воздух, душно.
– Точно. Пошли.
Мужчины вышли. Туман над Островом разошёлся. Воздух всё ещё по ночному был прохладен, и едва ощутимо дуло с моря. Солнце огромным холодным блюдом висло на линии горизонта. Утреннюю тишину нарушали трели первых пробудившихся птиц. Из Храма спускались разносчики, неся за спиной корзины. В деревне во дворах рыбаков тоже наблюдалось оживление: люди скручивали вывешенные на просушку сети.
– Рыбаки — сказал Максимилиан — готовятся к выходу в море. Жалуются, Лион, что рыба стала не такая, какая была. И сети часто пустые. Но куда же подевался Правитель? Сам сказал, дождусь и вот, нет.
– Придёт, раз сказал. Пойдём, посидим. Хоть вон у того камня. В ногах правды нет. Ох, и ночка была.
Приятели подошли к большому валуну, лежащему неподалёку от входа в Дом Правителя. Лион опустился на песок, Стражник остался стоять:
– Холодно — сказал Лион, подсовывая под себя руки.
– Ты бы не садился
– А-а — махнул профессор рукой — устал. Шутка, туда-сюда всю ночь таскаться. Ты понял, какие отношения меж Правителем и Главной Жрицей были раньше?
– Не очень. Они любили, что ли друг друга?
– Естественно. Да так, что и Законы святого Отца нарушили. Интересно, что-то случиться дальше? Всё раскрылось?
– Да, интересно.
– С Поли проблема. Лечить девушку надо.
– Сначала найти следует. Вот где она может быть? Ты говорил, что знаешь.
– Не знаю, а предполагаю. Найдём вход, сыщем сестру.
– А мне ты расскажешь, что вызнал в Тайной книге?
– Конечно, Макси, но не сейчас.
– Понятно. Мне Гертруда сказывала, что ты и ей говорил о своём мире. Нешто всё правда?
– Что?
– Ну, всё. Машины железные летают по небу, коробки картинки показывают...
– Какие коробки? А-а, телевизор?
– Вот, это слово.
– Правда всё, Макси. Да я ведь тебе рассказывал, забыл?
– Не поверил тогда, больно чудно. А сейчас, когда ты всего понаделал в деревне, механизмов своих, вериться стало. Да и Гертруда не сомневается...
– Слушай, Макси, давно собирался сказать. На счёт Гертруды. Я не знал, что у Вас настоящие отношения, ну... связь. Честно. Больше я к ней не буду ходить. В конце концов, на Острове есть ещё четыре «нужницы», правильно?
Стражник заложил руки за спину, посмотрел на него сверху:
– Посланник... Лион. Я ничего не знаю про мир, откуда ты явился. Думаю, он не плохой, раз там есть люди тебе подобные. Ты хороший человек, это всякий скажет. Но отчего обижаешь меня, и, главное, Гертруду? Она не отказывает тебе? Так почему ты не хочешь её посещать. Или всё-таки обидела она чем-то?
– Упаси, Господи — Лион вытянул руки, устроился удобней — о чём ты говоришь? Как же невозможно объяснить. Вот, в моём мире женщина может принадлежать только одному мужчине. Почти во всех странах. Потому что есть и у нас такие страны, где разрешено многожёнство, но в моей нет. Один муж, одна жена...
– Так и у нас так-то...
– Так да не совсем. У нас каждая пара может иметь детей, любая.
– И у нас, говорю ведь...
-- Ты не понял. Сами по себе, без разрешения. Понятно?
– Да-а - удивлённо протянул Максимиллиан — и больные?
– Ну, смотря чем? А в общем и больные, и инвалиды?
– И что? Слабых много рождается?
– Слабоумных, что ли?
– Да.
– Хватает, если честно.
– Что Вы с ними делаете?
– Лечим, ну, стараемся. В больницы кладём, в лекарни,.
– Понятно. А зачем рожать?
– Не знаю, не задумывался. Это дети, не убивать ведь, правда?
– Ну, если больные, то лучше убить.
– О, Господи. Хорошо, оставим разговор.
Духовные и нравственные ценности, чтимые и безусловные в мире Лиона, здесь выглядели нелепыми. Как, например, с Гертрудой. На Острове не «брали» проститутку, по сути кем являлась хозяйка белого домика, здесь она сама выбирала партнёра. И профессия её почиталась уважаемой. Вот и Макси говорит:
– Лион, друг, какой ты не понятливый. Это не ты, Гертруда указала на тебя. Что ты не доволен?
– Хорошо, хорошо, хорошо — замахал руками Лион — пусть она. Но можно мне не ходить к ней? Не потому что она мне не нравиться. Просто, не ходить и всё.
– Да отчего?
– У нас «нужницы» наиболее презираемая женская часть общества, понимаешь?
Теперь очередь удивляться пришла к Лиону. Он увидел, как вытягивается лицо Стражника:
– Ты хочешь сказать — медленно, раздумывая, подбирал слова Страж - что женщина, дарящая радость и наслаждение, презираема у вас, так?
Лион понял, это тупик. Он поднял руки, выставив их перед собой:
– Сдаюсь, друг. У нас всё не правильно.
– Как у вас тяжело жить — физиономия Максимиллиана светилась полнейшим удовлетворением.
-- Согласен. А где мы будем ждать Правителя? И что есть будем?
– Сходим к Гертруде, у неё еды полно. Может Правителя встретим? Если нет, вернёмся, где его искать? Только вот что, если он у Гертруды, то нам рано идти, правильно?
– Ну да. Тогда пойдём в Дом?
– Ага.
Они вернулись в зал. Сели напротив развороченного входа. Лион закинул нога за ногу, обхватил руками коленку и сцепил пальцы, Максимиллиан опёрся спиной на стену и вытянул ноги. Молчали, каждый думал о своём. В зале стояла прохлада, не зябкая, уличная, а тяжёлая, застоявшаяся прохлада замкнутого пространства. Из тоннеля ощутимо веяло сырым холодом. На Острове утренние часы всегда были наполнены промозглой свежестью, словно бы Остров аккумулировал в себе холод ночи для предстоящего длительного сопротивления дневной жаре. Тишина в рассветный час стояла невероятная. Лиону вспомнилось уютное кафе у себя в городе, куда он частенько заходил перед работой. Его в нём устраивало всё. Называлось оно по странному стечению обстоятельств так же, как и каравелла дона Марьятта - « Утренняя звезда», а поскольку рабочий день у учёного начинался далеко за полдень, гораздо позднее, чем время обеденных ланчей, то не редко Лион оказывался в зале в абсолютном одиночестве. На кухне отдыхали официанты, у открытой двери наслаждался никотиновым облаком Крис, старинный знакомый, менеджер заведения. Он долго и вкусно затягивался, медленно выпускал тоненькую струйку синего дыма; периодически прерывая процесс наслаждения, Крис складывал губы буквой «о» и выпускал в свободное парение несколько - три-четыре-пять — бледно - серых колечек, наблюдая, как дрожа они поднимаются кверху, затем коротким выдохом с остатками дыма их рассеивал. Звякала в глубине кафе посуда, над головой Лиона бормотал телевизор, нагнетал прохладный воздух не шумный кондиционер. Кафе полнилось покоем, как сейчас...
– Расскажи, друг, ещё о своём мире — вырвал Лиона из плена воспоминаний голос Стражника — неужели в нём есть всё о чём ты говорил? Я по началу не верил...
– А сейчас, стало быть, веришь?
– Да.
Профессор искоса поглядел на чеканный профиль лица приятеля, подумалось в очередной раз - какие они все красивые. В самом деле, как на подбор, островитяне были примерно одного роста, открыто уродливых , просто не красивых лиц или не обычной наружности он ни разу не встретил. Зато красавцев и красавиц через раз. «Селекция» - восхищался профессор. Максимиллиан продолжал говорить:
– Мне особенно нравиться представлять, какой он большой, твой мир. Никак не идёт из ума речь твоя, ну, о том, как много-много-много Островов можно разместить на земле твоего мира. Даже не представить, как это, много Островов?
Лион улыбнулся. Сколько раз он уже объяснял Макси про пространственные измерения, но тот так и не смог усвоить непосильного для его ума силлогизма. Если единственным мерилом больших размеров является сам Остров, не возможно понять, что же такое больше, чем он. Лион помедлил, ожидая продолжения, но Страж молчал и профессор осторожно начал подбирать слова:
– Макси, друг, я устал объяснять. Вот послушай, что я хочу сказать — Лион развернулся к Стражу всем телом — мне пришла в голову мысль, а знаешь какая?
Максимиллиан дёрнул плечами:
– Нет.
– Ха, то-то и оно, что есть. В моём мире и вашем существует одно общее, точно. Не хочешь подумать?
– Ну, не знаю... море?
– Это да: и море, и небо, и горы, скалы. Это всё есть. И птицы, ну, а ещё что? Даю подсказку, кто, а не что?
– Правитель?
– Близко. Имеются такие
– Рыбаки?
– О, господи, Макс.
– Ну, я не знаю, скажи сам.
– Женщины, брат. Мог и сам бы догадаться.
– При чём здесь женщины?
– Не сами они, конечно, но их интуиция. Вот что общего. Мне кажется, что во всём мире в этом плане они похожи. Я три ночи рассказывал Гертруде о моём мире, она ахала и охала, но ни разу не усомнилась в правдивости, а ты сомневаешься, всё тебе кажется, что тебя обманывают,?
– Нет, я знаю, такого не выдумаешь, но - он замолчал
– Что «но»? - спросил Лион.
-- Сомнительно всё же.
Мужчины смотрели друг на друга и губы их медленно растягивала улыбка. Фыркнул и первым захохотал Лион. Смеялись долго: сказалось нервное напряжение, и ночные блуждания по коридорам и кельям Храма в поисках пропавшей. Смех опустошил обоих: какое-то время молчали, потом Лион сказал
– Слушай, Макс, как начнём поиск сестры Поли? Откуда? Вдвоём или ещё кого дадут в помощь?
– Не одни. Может сам Правитель пойдёт. Точно будут братья Алино и Акаи, у них это в крови, искать. Хотя, думаю, можем и сами справимся. Найдём, куда ей деться? Дальше Острова не убежит, правда?
– Неужели сестра Поли тронулась умом. Замучить троих...
– Ещё чары. У вас есть чаровницы?
– Честно сказать, не знаю. Никто не знает. Официально не признано, хотя история кишит всякого рода колдуньями да ведьмами. Экстрасенсы там...
– А сам веришь?
– До Вас не верил, за что и поплатился, видимо.
– Это как?
– Я про Остров. Его нет ни на одной навигационке, на карте, понимаешь? Нет и всё. Я на своей яхте столько раз переплывал Срединное море, избороздил его вдоль и поперёк. Ну, нет Вас. Затем, Солнце, Луна размерами намного больше, чем положено. Со временем творится чёрт-те что. По моим подсчётам сутки на Острове равны тридцати шести «нашим» часам, но это же нонсенс. Биологическое время человека неизменно, но я не чувствую никаких дисгармоний в себе. Это, разве, правильно? Само существование Острова на свете уже является артефактом, фантастика, сказка... вот какие дела, Макси.
– Хм — с пониманием, немного сочувствуя растерянному недоумению приятеля хмыкнул Страж - а как ты очутился у нас, не помнишь?
– Почему, всё и ясно, словно вчера произошло. Разве я не рассказывал? Кстати, ещё одно чудо...
Лиону вспомнился роковой день: ясный, солнечный. Он ставил парус. Без видимой причины заглох недавно прошедший техосмотр двигатель. Это его спасло, если бы Лион стоял за штурвалом в рубке, как знать, чем могло всё закончиться. Профессор копался с блоками такелажа, когда внезапно стемнело и дыхнуло пронзительным холодом. Лион обернулся: над яхтой нависала зелёная волна, высотой до неба, как ему показалось. Удивительно, но волна не двигалась, она громоздилась, закрыв половину неба, вытеснив шум моря. Оглушительная тишина длилась, длилась, гора, видел Лион, медленно увеличивалась, от разлившегося вокруг холода у него коченели пальцы рук, при дыхании изо рта вылетали клубки пара... Лион в изумлении — он не успел испугаться, настолько его поразила эта из ниоткуда возникшая зелёная светящаяся стена - смотрел на вставшее дыбом море: словно глубокий вдох. Затем волна двинулась на яхту... Вернулся к жизни Лион уже на койке местной «клиники».
– Это была огромная волна, Макси. Ты опять забыл. До сих пор теряюсь в догадках: почему ни один прибор не зарегистрировал её. Такую махину пропустить? Ладно, пустое. Воспоминаниями дело не исправишь, верно? Скажи лучше, мы когда пойдём к Гертруде? Есть хочется, солнце вовсю встало, скоро станет жарко.
– Подождём. Если Правитель у неё, то он скоро появится. Давай посидим до смены флага, одно успеем, отсюда не далеко.
– Хорошо.
Лион не испытывал к беглянке неприязни или ужаса, ненависти и страха. Невероятная, даже по меркам Острова, красота молодой послушницы служила ей лучшей защитой. Боже, вспомнилось, как сладко замерло сердце, когда он впервые увидел красавицу. Раз за разом в памяти Лиона всплывает плавный поворот головы девушки, не много замедленный, гордая посадка. Он обращается с вопросом, храмовница поворачивается и... мир меняется. Красота Поли бьёт наповал, воздух наполняется чем-то томительным, острым... они идут к Храму, он слегка позади, взгляд прикован к спине жрицы. Поли открывает двери, движения девушки полны грации... вот она ведёт его по Храму, колышется тяжёлый подол... распущенные шикарные локоны прячут лицо когда Поли склоняется перед низким косяком очередной двери, жрица перешагивает через порог, приподнимая и придерживая край балахона, поразительно волнующим движением кисти освобождает лицо от волнистых прядей тяжелых распущенных волос, навеки он запоминает искромётный взгляд в его сторону... Тонко скрипит дверь в Тайную комнату, на пороге Поли... они одни... сестра так близко, он чувствует её аромат... Лион уснул. Спал и Максмиллиан: перед ним стояла Марьянна, освещённая лунным светом, обнажённая. Сон дарил Стражнику волшебные слова: «дяденька Максимиллиан, иди, пожалуйста, ко мне. Я так хочу...».
Страж запрокинулся назад, рот полуоткрыт, он слегка похрапывал: голова Лиона покоилась у него на плече...

В чёрном проёме возникла и замерла на границе света серая тень. Текли секунды, тень не двигалась. В тишине зала раздавалось лёгкое похрапывание мужчин. Наконец, фигура двинулась: она неспешно вошла в поток солнечных лучей, льющихся внутрь через узкие бойницы- окна. Сестра Поли подошла к спящим мужчинам, слегка наклонилась сначала над Лионом, постояла, победно улыбнулась, затем перешла к Максимиллиану. Над Стражем она склонилась и вовсе низко, почти коснулась его лба губами, словно целовала. Замерла, и стояла так много дольше, чем возле Странника, а, когда выпрямилась, губы её кривились в недоумении, словно жрица чего-то не понимала: передёрнув плечами, тихо хмыкнула и направилась к выходу. Снаружи повернула вправо и скрылась за валуном. Появилась вновь она не одна, за плечами вис Правитель. Поли перебросила его руки себе на грудь, ноги мужчины волочились по земле. Низко склонясь под тяжестью живого груза жрица пошла обратно в дом.
Сердце Владыки Острова плавилось, в висках стучало: «почему я не встал, почему, отчего я такой дурак»?

Конец двенадцатой главы.