Ахишена

Ахишена

И волк будет жить рядом с агнцем,
и тигр будет лежать с козленком,
и телец, и молодой лев, и вол будут вместе,
и маленький мальчик будет управлять ими.
Книга Пророка Исаии 11,6

Глава 1

В городе Сочи занимался рассвет. Лето врывалась в полуоткрытое окно квартиры на третьем этаже дома № 5 по улице Роз терпкими запахами буйной зелени экзотических растений, изобилием коих г. Сочи славен заслуженно. В одной из трех комнат у компьютера сидел мужчина, с виду лет сорока с небольшим. Однако возраст его был куда больше. По паспорту ему было пятьдесят, а по мироощущению, в данный момент, никак не менее семидесяти. Он размышлял о смерти. Не о своей, а о смерти вообще. Что это такое? Для чего нужна и, главное, что же дальше, после нее? Он вывел, что в жизни человека смерть есть самая постоянная величина. Человека можно лишить всего. Ну, буквально всего, включая жизнь. Но НИЧТО и НИКТО не способен лишить его смерти. А, следовательно, и в самой смерти есть какой-то смысл. Что-то столь важное, что природа выделила смерти исключительное место для всего живого, что создала. Она возвела смерть в ранг непреложной истины. Но для чего? Он, бывший военный врач, казалось бы, о смерти знал все. Видел ее во множестве за свою жизнь. В различных ситуациях, индивидуальную и массовую, случайную и планируемую. Но… Смысла ее не понимал. И пытался найти, тем более, что повод к поиску имелся и весьма веский. У него на глазах умирал его друг.

Именно Друг. Тот человек, который интересен и нужен тебе вне зависимости от его материального положения, статуса в обществе и прочей ерунды человеческого социума. Друг – это тот, кто тебе нужен просто потому, что он есть. Именно его убивала злокачественная опухоль желудка. Уже с метастазами в легких и лимфоузлах. Слишком долго молчал его друг о плохом самочувствии, как многие из нас, думал само пройдет. Как онколог он прекрасно видел всю картину. Все, что он мог, это тщательнейшим образом обследовать друга. Были проведены все необходимые виды объективных исследований. Несколько раз. Сам в патогистологической лаборатории за микроскопом сидел. Нет, не патолога проверял - убедиться хотел. Мало этого. Обзвонил и отослал все данные обследования светилам онкологии, которых знал лично, чтобы исключить даже ничтожный шанс на ошибку. Вердикт из четырех независимых источников один - аденокарцинома, четвертая стадия, неоперабельна. Прогноз: два – четыре месяца жизни и кердык.

Но не успокоился доктор на этом. Практическая медицина отстает от исследовательской. Полез в Интернет. Хорошим он был врачом, беспокойным. Считал, что не имеет права стоять на месте. Где что-то новое в прессе – все прочитано и обдумано. Потому и ехали к нему, рядовому врачу без степеней, на прием со всех городов края. Ехали с надеждой. И многие с ней уезжали, хотя онкология тяжелая часть медицины. Вот и сегодня он с вечера до рассвета, как уже неделю подряд, просидел за монитором, выискивая и прочитывая все, что удавалось найти по этой теме. Ничем, ничем, черт подери, не мог он помочь! И никто из живущих не был в состоянии это сделать. Ну, если не может медицина, то может быть целители нетрадиционные какие помогут?

Нет, к сожалению. «Именно к сожалению» - горько усмехнулся он про себя. Он знал множество случаев в своей практике, когда поступившие после лечения у различных знахарей больные были уже безнадежны. Время упущено, а ведь чувствовали улучшение. Это от нежелания поверить в то, что именно с ними случилась беда. На чудо надеялись. А чудес нет. Не встречал доктор-онколог на веку своем НИ ОДНОГО. Внутри клеточного ядра ежесекундно происходят изменения в хромосомном аппарате. До двух с половиной миллионов таких «поломок» ежесекундно, но это не приводит к раку. Имеется ремонтный механизм в ядре клетки.

И все же некоторые мутации вырываются, но сталкиваются со второй линией обороны – иммунной системой. Измененные клетки буквально убиваются особыми лимфоцитами Т-киллерами. Но Т-киллеры без других специальных лимфоцитов не видят мутированные клетки. И если происходит ошибка, то клетка начинает вести себя как захватчик в чужом доме. Причем захватчик тупой, ибо плодится без меры с единственной целью - сожрать других. Результат - весь организм погибает. А с ним и захватчик.

Грустно и гадко на душе от бессилия и нахлынувших мыслей. Глаза устали, но спать не может, думает о друге, жизни и смерти. Почему все ТАК? Скользит с сайта на сайт автоматически, бездумно.

Полезли воспоминания. Как впервые встретились на школьном дворе со своим другом. Второй класс. Он из параллельного. Что не поделили уже не вспомнить, но подрались всерьез. Домой пришли в соответствующем виде. В вывалянной в пыли школьной форме и с ссадинами. После взаимных разборок родителей довольно долго обходили друг друга стороной, а затем сдружились и более никогда не ссорились. Дальше учеба в разных ВУЗах, в разных городах. Но их связь не обрывалась. Встречались на всех каникулах. Друг его стал инженером и остался в Сочи. А вот ему, молодому военному врачу, пришлось поколесить по стране. Однако в периоды отпусков они всегда были вместе. Уволившись из армии, военврач вернулся в Сочи и стал онкологом. Женитьба и рождение детей тоже не прервали дружбы. Из воспоминаний доктора грубо вырвал звонок телефона, ужасно резкий в тишине утра. Ну что еще в шесть утра?! Даже в пот бросило, черт. С работы наверно…И уже привычно: « Але, Соловьев слушает».


- Иван Соловьев?
Голос незнакомый. Очень низкий, мужской, с редкой хрипотцой. Раз услышишь – никогда не забудешь.

- Ну да, я Иван Соловьев,– с недоумением и зарождающейся тревогой. - Шесть утра, в чем дело?

- Вы много думаете о смерти и человеке. Ракурс ваших взглядов интересен. Хотите узнать больше?

- …? Как…? Откуда вы можете это знать. Во рту все сразу пересохло. Мысль мечется безумной белкой. Невозможно, нереально...!

- Это неважно. Так хотите? - с нажимом.
Надтреснутость голоса, казалось, царапает душу.

- Ну что за глупые розыгрыши с утра?!
Пришел в себя и разозлился.

- Прекратите хулиганить!
Бросил трубку. Идиоты! Взгляд на телефоне. Если перезвонят – пусть на себя пеняют. Иван почти двадцать лет был в армии. Убедительные обороты ненормативной лексики еще помнит. Тишина. Расслабился. Дурацкая шутка. И тут снова звонок, как удар током.

- Але. Опять вы?

- Молчите и слушайте, - слова акцентируются не интонацией а царапающей надтреснутостью. Весь боевой настрой Ивана испарился без воспоминаний. – У вас есть три дня. Думайте. Если надумаете – я позвоню. Отбой. Пи-пи-пи…


Глава 2


Весь день президент США был в легком раздражении. Почему? Его ожидала неприятная встреча с группой ученых. Он бы ее вообще отменил, но начальник сверхсекретного отдела Паттерсон (имени его президент не знал, да и видел ранее только один раз. В день инагурации) лично заявился к нему в Овальный кабинет с утра и НАСТОЯТЕЛЬНО порекомендовал с ними встретиться. Президент сперва попытался увильнуть от встречи и перебросить ее на кого-либо из своей администрации, но Паттерсон (наглый старикан) противным монотонным голосом зачитал, на память, ему, самому президенту, фрагмент его же, президента, обязанностей, касающийся особых ситуаций. После этого тем же тоном сообщил, что более особой ситуации в истории человечества еще не было. Президент чувствовал себя нашкодившим учеником начальной классов. Попытался выкрутиться из неприятной ситуации шуткой о высадке зеленых человечков на Манхеттен, но этот козел только бровь приподнял и все. Президент сдался. Но встречу назначил на самый вечер, на 9 часов. «Подождете, господа ученые. По полной программе. Ваши ученые задницы от сидения будут красные как у макаки», - позлорадствовал он в свою моральную компенсацию.

Ученые вызывали у президента чувство собственной неполноценности. Он их не то, чтобы не любил, нет. Просто избегал встречи с ними. Сразу после ухода Паттерсона он вызвал секретаря и потребовал его личное дело. Открыл его и очень удивился. Тот был начальником отдела по закупкам нестандартного оборудования. Причем уже двадцать первый год подряд. Доктор наук, специалист в такой куче областей, что дочитать их весь список президенту не хватило терпения. Подчиняется только одному человеку – ему, президенту, номинально. Слово «номинально» полностью запутало его. Это как? Ему было семьдесят девять лет!? На вид больше шестидесяти ему не дашь. Да что он, вообще, за кадр такой? Президент ткнул клавишу директора ЦРУ на коммутаторе. Тот ответил практически сразу:

- Слушаю Вас, господин президент.
В голосе звучал энтузиазм отличного чиновника, умноженный на теплое солнечное утро.

- Билли, подскажите мне, а кто такой ммм… Паттерсон? - как можно более нейтральным тоном спросил президент. На том конце провода выросла жирная пауза. Ответ и вовсе озадачил.

- А что, он приходил к вам?
«Вот бардак! Паттерсон какой–то тыкает мне в нос моими обязанностями, этот тоже мыслителя из себя строит». И президент ответил уже с раздражением:

- Билли отвечать вопросом на вопрос - это моветон.

- Извините, господин президент, извините. Паттерсон – начальник отдела закупок нестандартного оборудования. Хозяйственник, словом.
Опять тягостная тишина. Президент не выдержал.

- И на кой оно нам нужно, это нестандартное оборудование? И что наш общий хозотдел не может справиться со всеми закупками?
Опять длинная, раздражающая пауза. Наконец:

- Это не совсем так, господин президент, мда, этот отдел подчиняется только лично вам.
«Ну скажи еще, номинально, черт возьми!» - подумал президент. Но директор ЦРУ этого не сказал.

- Отдел существует более тридцати лет и это все, что известно даже мне. Извините, господин президент.

- Хорошо, спасибо Билли, - уже мягче сказал президент. – Удачного дня.

- Спасибо, и Вам тоже хорошей работы.

Президент нажал клавишу отбоя и задумался. «А интересно, что этот отдел закупает, в самом деле? Может быть особые презервативы - нестандартные?» - попытался рассмешить самого себя президент. Но в это время в кабинет проник секретарь с ненавистной папкой дел на день и все закрутилось и заветрелось в ежедневной круговерти. Встречи, разговоры, бумаги, телекамеры, обед и т.д. и т.п. Тем временем часы упорно подбирались к цифре девять. Президент устал и сидел за рабочим столом с отпущенным узлом галстука, пиджак на спинке кресла. Он потянулся и представил, как пойдет сейчас в свои покои, и будет смотреть любимые старые фильмы, выбирая наугад. А заполирует все это бутылочкой «Гинесса». Он уже поднялся и собрался выйти, но в дверь вновь проник секретарь.

- Позволите войти господам ученым?
«Черт, черт, черт! Вот ведь пакость какая. Забыл совсем. Паттерсон с командой. Как не вовремя!» Тут же всплыли события начала рабочего дня со всеми неприятными ощущениями. Президент тяжко вздохнул и сказал отрешенно.

- Джонни, будьте другом, подержите этих ребят еще минут десять. Я пойду умоюсь. Устал сегодня что-то.

- Конечно, господин президент! Может быть вам чаю, как вы любите? - с искренним участием спросил тот. Сам секретарь тоже устал, как служебная собака.

- Нет, спасибо. Я просто взбодрюсь в ванной.

В Овальный кабинет вошли четверо мужчин, в сединах, под предводительством Паттерсона. Видок у всех был еще тот. Они все выглядели предельно уставшими. С кругами под глазами, помятыми лицами и почти на грани приличия помятой одеждой. Один из них был и вовсе не в костюме, а в толстой коричневой шерстяной жакетке с оттянутыми локтями и карманами. Более-менее сносно выглядел лишь Паттерсон. Судя по всему, остальные безропотно принимали его лидерство. Он и начал.

- Господин президент, позвольте представить вам моих спутников. Он встал в пол оборота к президенту и приведенной им «банде ученых» (как мысленно окрестил их президент), стоявших фронтом напротив президентского стола, и слева направо стал представлять.

- Мистер Олбридж, доктор философии, специалист в археологии, создатель метода ….
Он все говорил и говорил о том, чего достиг в науке мистер Олбридж, но президент уже не способен был воспринимать эту информацию. Он пытался запомнить лишь его фамилию и то, что тот в основном археолог. «Черт возьми, как этот старый гриб все помнит? Если я в его возрасте буду помнить свое имя, это будет здорово».

- Мистер…. Доктор… Бруштейн…
«Мама дорогая, зачем все эти реверансы? Я все равно через пять мину забуду, что они вообще здесь были. Но надо терпеть. Я знал, что пост президента не сахар. Но если бы знал насколько!» Президент уже вообще не слушал Паттерсона и ждал лишь, когда тот расправится с регалиями четвертого ученого. Ему очень хотелось сесть в свое кресло.

- ……выдающиеся и революционные исследования в квантовой физике, - наконец закончил Паттерсон. «Уф, неужели закончил? – подумал президент. – Это кошмар какой-то!».

- Прошу садиться, господа.

Он указал рукой на ряд стульев вдоль стены и сам рухнул в кресло. «Зря я погорячился и назначил им на девять. Эти гиганты мысли меня живым отсюда не выпустят», - каялся он искренне.

- Итак, какое неотложное дело привело столь уважаемых джентльменов ко мне в столь поздний час? - с радушной улыбкой съязвил президент. Паттерсон, севший, было, вместе со всеми, тут же встал.

- События чрезвычайной важности, господин президент. Иначе нас в этом составе вы не увидели бы, поверьте. Есть еще один эксперт, профессор онтологии. Я очень надеюсь, что он вскоре прилетит, и я его вам представлю.

«Чур меня, – подумал президент. – Давайте ребята пошустрее сваливайте к своим книжкам». Но вслух с улыбкой:

- Очень буду рад.

В этот же миг он увидел глаза Паттерсона и буквально кожей почувствовал, что тот видит его насквозь. Так на него смотрела мама, когда он был совсем маленьким и выдумывал оправдания своим проказам. Президент внутренне подтянулся.

- Итак, как и говорил сегодняшним утром, повторю. Произошло событие, важность которого чрезвычайна. В истории человечества подобного еще не происходило и с пришельцами из иных миров или пространств никакого сравнения по важности не имеет. Даже если бы они навалились на нас всем скопом одновременно, это было бы лишь цветочками.

Он говорил, глядя президенту прямо в глаза, с какой-то отстраненностью от своих слов. Словно он был над ними и над самой чрезвычайностью ситуации, о которой докладывал. Несмотря на подтянутость его фигуры и отсутствие следов запредельной усталости, как у его спутников, сейчас, когда он говорил, было видно, что ему бог знает сколько лет. Глаза же президента, по мере того, как он узнавал все больше подробностей заметно округлялись. Он не был способен представить себе ситуацию, в которой нарисованное Паттерсоном, было бы цветочками. А еще, он даже испытал укол совести за свое поведение. Он тоже не мальчишка и понимал, что такие люди собрались в Белом Доме не по причине острого коллективного приступа шизофрении. Он обвел взглядом всех сидящих и ясно увидел, до какой степени они устали. Да они же еле сидят! Меж тем, напольные часы блямкнули десять. Вот черт!

- Мистер Паттерсон, я настоятельно прошу вас сесть. Господа, не желаете ли взбодриться. Кофе, чай.
Президент увидел некоторое оживление.

- Спасибо, господин президент, мы бы не отказались от четырех чашек крепкого кофе и одной чашки чая, тоже крепкого, - вновь за всех ответил Паттерсон, усаживаясь на свой стул. «Он что все и про всех знает?» - отметил президент.

- Да, и от бутербродов, если возможно, любых, - тихо закончил он.
Президент отдал распоряжение по селектору. И взглядом вновь обратился к Паттерсону.

- Итак, к сути вопроса. Я попробую по порядку. Вы знаете обо мне только то, что я, старый гриб, возглавляю отдел закупок нестандартного оборудования. Уверен, что вы узнавали это сегодня утром, затребовав досье. Далее вы гадали, что за нестандартное оборудование нужно администрации президента. Полагаю, что далее противозачаточных средств фантазия не пошла.

Президент залился краской. Этого не могло быть! Президент отличался своей способностью выдерживать любые удары своих конкурентов по политике, и врать кому угодно так убедительно, что сам себе верил. Это и было ключом его успеха. Он был политиком в третьем поколении, наконец. А это уже генетически закрепленные способности. Так вот, он покраснел до самых корней волос как старшеклассница, застуканная директором школы за минетом в мужской раздевалке. Просто невероятно.

- Пусть вас это не беспокоит, господин президент. Все ваши предшественники думали одинаково, когда узнавали о должности начальника отдела закупок нестандартного оборудования. Паттерсон усмехнулся, вспоминая прошлые события.

- Один из них, ретивый парень,- он задумался на секунду, – не помню, как звали, даже хотел ее упразднить. Но не успел. Ему объявили импичмент. Что-то он еще сотворил. А… - махнул рукой, - не важно все это. Так вот, ни один из ваших предшественников так и не узнал о реальной причине существования отдела. А вы узнаете.

- Постойте, Паттерсон, вы хотите сказать, что…

- Именно, что на вашу долю выпало узнать то, что представляет важность, превышающую важность национальных интересов Соединенных Штатов Америки.
Президент вообще перестал что-либо понимать. «Что может быть выше интересов Соединенных Штатов Америки? Абсурд. Может быть, все же сбрендил старичок? То на пришельцев ему чихать, то на интересы Штатов. Фигня. Да кто же он такой?» - думал он. Паттерсон, однако, продолжал:

- Поэтому, прежде чем начать изложение всех обстоятельств чрезвычайной ситуации, я вынужден предупредить вас о секретности выше высшей категории. То, что вы услышите, не должны передавать и в малой толике даже вашему любимому коту, не говоря уже о других членах семьи. И ни одному должностному лицу, включая ваших самых близких и доверенных лиц …

- Даже директору ЦРУ?

- Ему, пожалуй, в первую очередь. Лично я ничего не имею против него самого, но что знает ЦРУ, знает свинья. По-моему это немецкая народная поговорка. Или что-то вроде этого. Извините, я не силен в лингвистике.
Паттерсон выдержал небольшую паузу и, хитро улыбнувшись, вновь заговорил:

- Да, и не думайте, что у меня поехала крыша. Это не так, хотя было бы вовсе не плохо, учитывая создавшуюся ситуацию.
Президент в очередной раз покраснел. Отметил про себя, что слэнг, употребляемый Паттерсоном в речи, говорит о его чрезвычайной разносторонности. Справившись со своим замешательством, президент тоже растянул формальную улыбку. Но ему было не до смеха. Он почувствовал, что на него наваливается ответственность такой величины и тяжести, которую он может попросту не вынести.

- Если вы готовы, господин президент…?


Глава 3


Авианосец CV 63 «Kitty Hawk», весом 83 тысячи тонн с 84-мя самолетами на борту покинул военную базу американских военно-морских сил в Йокосуке пятьдесят два часа назад. Боевым порядком кораблей сопровождения он двигался в Персидский залив на привычное уже за последние годы дежурство. Все слаженно, размеренно. Проводятся плановые тренировочные полеты экипажей палубной авиации, плановые же учебные тревоги для поддержания высокой боевой готовности. Неизбежные ремонты и хозработы для жизнеобеспечения самого корабля не дают экипажу шанса свихнуться от безделья. Все идет так же, как многие годы службы огромного корабля, а точнее с 29 сентября 1961-го. 4580 человеческих душ обитает в его чреве. Среди прочих, второй лейтенант Боб МакГрегор, пилот F/A-18E/F Super Hornet. Боб МакГрегор, безумно влюбленный в небо и романтику морских походов, третьего дня восходил по трапу авианосца как на Голгофу. Более гнусного состояния он и припомнить не мог. И в страшном сне не привиделось бы такое. Он все был готов отдать за то, чтобы "Shitty Kitty", как прозвали «Kitty Hawk» моряки и авиаторы меж собой, чухала бы себе в район дежурства без него, Боба. Почему такое стало возможно? Сложнейший вопрос, над которым мучился, издерганный чувствами до состояния драной тряпки, разум Боба.

Неделю назад, Боб прилетел в Йокосуку, досрочно выдернутый приказом командования из планового отпуска. Он, метр семидесяти семи ростом, подвижный, улыбчивый, с правильными, европеоидными, чертами лица, молодой человек. В первый вечер возвращения на базу ВМС США по традиции его друзья из экипажа "Shitty Kitty" собирались в баре «Ваби-Саби» на набережной города. Это был не очень шумный трактир, облюбованный американцами, чему хозяин «Ваби-Саби», пожилой японец, был чрезвычайно рад. Хамоваты и неотесанны эти америкосы, но платят исправно и не скупердяйничают. Иной раз неделя работы бара могла покрыть пару месяцев полного простоя, когда на базе мало кораблей, или опять случилось что в мире. А в последнее время мир как будто свихнулся. Военные тогда сидят на базе безвылазно и делают вид, что могут это что-то исправить. Идиоты клинические, да что с них взять – военные, они и есть военные. Разве что, деньги за виски и жратву. И вот за это отдельное им искреннее спасибо.
Встретились компанией пилотов эскадрильи. К ним примкнула группа из 7 человек штурманов морского экипажа Kitty. Все давно знакомы. Веселились, галдели, рассказывали друг другу о проведенном отпуске. В итоге напились в хлам. Впрочем, как всегда все в пределах. Всего-то опрокинули поднос с чистыми бокалами да обрыгали гальюн. Ущерб даже менее обычного. Из собственных потерь только Дэн Браун, ведущий Боба. Ему по морде въехала официантка. Дэн положил на нее глаз, когда был уже сильно под мухой и, улучив момент, ухватил ее за задницу. Вопреки его законным ожиданиям, девица не заверещала от страсти, а всей пятерней засветила ему пощечину, а затем добила тремя точными ударами тряпкой по мыслительному аппарату, отчего Дэн остыл и очень огорчился. Извечный вопрос взаимности в гендерных отношениях сильно завладел его нежной от виски душой и поверг в глубокое раздумье, прерываемое только кратким впадением в сон. Товарищи по очереди интересовались его душевным состоянием, что, впрочем, не выводило его из грустного настроя. Боб надрался не менее остальных и не сразу понял, что его мобильник давно уже пытается что-то сообщить бравому пилоту. Сюда могла звонить только одна особа – его молодая жена Мэри. Опаньки! Хмель стал быстро покидать Боба. Он нажал кнопку ответа уже на ходу к двери забегаловки. Внутри из-за гама голосов друзей ни черта не услышишь.

- Алло, солнышко! Что-то случилось? Я скучаю, киска, уже два дня, - игриво спросил Боб. Трубка молчала с минуту, а потом Мэри сказала напряженным тоном почти скороговоркой:

- Боб, слушай. Не перебивай. Я не смогла тебе сказать это, когда ты был дома. Но поняла, что от этого все равно не убежишь.
- Что случилось, Мэри, дорогая? - уже существенно трезвее спросил Боб. В ответ услышал нетерпеливое:

- Боб, прошу тебя, не перебивай. Это очень важно! Я ухожу от тебя. Я подала на развод.
Состояние Боба было такое…, как, если бы он с разбегу врезался лбом в рельс! Железнодорожный.

- Что ты сказала? Ты шутишь? Так нельзя шутить, дорогая. Этим не шутят, моя радость.
В тоне его слышалась надежда на ошибку. Ну конечно же ошибку! Надежда стремительно крепла, и в конце его фразы уже слышались нотки негодования.

- Я не шучу Боб. Я люблю другого человека, Боб. Уже давно. Ведь тебя нет дома по полгода. А мне всего двадцать восемь и я живая. Ты слышишь, я живая! Я все написала в письме на твой ящик в Интернете.
Тишина. Разрыв связи. Запоздалое алло, алло, Мэри…
Боб не осознал еще до конца смысла услышанного. Это было просто абсурдом, ирреальным чем-то. Он стоял перед питейным заведением и пытался понять то, что только что произошло. Как ни напрягался Боб, разум выдавал только один вердикт – это бред какой-то. Да, конечно, совершенный бред! Каждый день только что закончившегося отпуска, каждая минута его говорили о том, что подобное НЕВОЗМОЖНО! Он перебирал их в памяти. Они с Мэри были практически неразлучны все время. На период его отпуска она взяла свой, заранее согласованный в компании, где работала секретарем отдела. Они просыпались чуть не в полдень, услаждали друг друга как это положено молодым супругам двадцати девяти и двадцати восьми лет. Неспешно завтракали, бродили по паркам, киношкам, выставкам. Ходили на вечеринки к друзьям, его или ее. Устроили одну у себя. Посетили с визитом ее родителей. Боб рано осиротел, а так бы и его родителей порадовали. Были даже в театре разок. Вечер, за малым исключением, заканчивался в каком-либо уютном ресторанчике. И так каждый день. Боб не мог на нее насмотреться и насытиться ею. Но и она ведь тоже. Тоже, черт подери! Ведь не притворялась же она все это время. Так НЕЛЬЗЯ притворяться! Словом, бред какой-то. Надо что-то делать. Голова от мгновенного протрезвления болела невыносимо. В ушах звенело. Он замерз на морском ветерке и подался в компанию. Подошел к бармену и попросил сигарету. Боб не курил. Товарищи по вечеринке были уже не в состоянии заметить сигарету в его руке, а, следовательно, неприятных расспросов не последовало.

А ныне он сидел в своей каютке и думал, как ему жить дальше? Он прочитал письмо Мэри. В душе поселилась пустота. Он был влюблен в Мэри года два и в короткие периоды отпусков из части прилагал все усилия завоевать ее внимание. Год назад они поженились. Он был безмятежно счастлив. Слепо, как выяснилось. Ну почему, почему все так вышло?! Завтра его первые плановые полеты после отпуска. Нужно лечь спать и, наконец, чем-то отвлечься от случившегося кошмара. С фото, приклеенного скотчем к стенке каюты, на него смотрела Мэри. Такая красивая. Черт… Он разделся и лег, уткнувшись носом в стенку. Мысли о Мэри крутились по кругу. Ничто не может его разомкнуть, ну разве, что сон очень здорового человека. Боб уснул и во сне они с Мэри любили друг друга. Экипажу авианосца, а точнее 4579 человекам, осталось жить 11 часов.


Глава 4


Иван минут пять напряженно переваривал произошедшее, отдававшее явной абсурдностью. Особенно конец разговора: «Если надумаете – я позвоню». Это как понимать?! То есть неизвестный абонент мне позвонит тогда, когда я НАДУМАЮ узнать о смерти больше, чем знаю сейчас? А как ОН об этом узнает? Стоп! А как он узнал о моих мыслях сейчас? Волосы на голове зашевелились. Руки стали шарить по столу в поисках пачки сигарет, которой там быть не могло. Доктор бросил курить месяц назад. Ивану стало очень неуютно. Оказывается, когда кто-то проникает в твои мысли, ты чувствуешь себя как голый на площади полной одетых людей. Мы практически все время говорим вслух не то, что думаем, а то, что от нас хотят услышать. Или то, что мы хотим, чтобы услышали другие. Порой сказанное вслух искажается до противоположности тому, что мы думаем. Иван, будучи человеком прямым, никогда особенно не рассуждал на эту тему, но сейчас в своей прямоте серьезно усомнился. Воистину: «Слово, сказанное вслух, есть ложь!»
Подобные рассуждения, ночные компьютерные бдения и просто здравый смысл подталкивали к хорошему решению - лечь поспать. Благо сегодня выходной. Да еще была смутная надежда, проснувшись, Иван обнаружит - все то, что произошло, просто наваждение, иллюзия на грани ночи и дня, так сказать. Выключив компьютер, Иван пошел в спальню и лег под уютный и родной бочек жены. Пробуждение было трудным, нежеланным и долгим. Раза три он, почти проснувшись, снова впадал в сон, но позвякивание посуды и вкусные запахи из кухни помогли сознанию вырваться из цепких лап Морфея. Иван босиком прошлепал сначала в ванную, где наскоро умылся, а затем - на кухню и, чмокнув жену, уселся за стол. Годы службы в армии научили его плотно завтракать в любое время. Кто знает, придется ли пообедать? Поэтому выработавшийся условный рефлекс делал Ивана голодным сразу после подъема. Жена, надежная боевая подруга, уже ставила перед ним завтрак. Ярко светило солнце, день обещал быть ясным. Ночное происшествие даже не вспомнилось.

Жена стала планировать день, стараясь совместить свои замыслы с делами Ивана. Этот процесс требовал всей ее женской мудрости. И действительно, как сделать так, чтобы все важные дела, естественно, с ее точки зрения, стали планами мужа. При этом у него должна была остаться уверенность в том, что именно он сам все это и спланировал. Для этого и допускались некоторые его собственные идеи. Впрочем, с Иваном ей повезло - он не любил футбол, рыбалку и телевизор. Правда, он мог забыть о времени, находясь на работе. Но это было святое. Она прекрасно понимала, что он делает, и никогда не обижалась на него за это. Сегодня в добавление к планам пойти к дочке и помочь ей, молодой маме, с хозяйством и внуком, она учла и поход к другу. Это посещение стало ежедневным и обязательным для них обоих. Необходимость этого она тоже хорошо понимала. Мало того, переживала не менее самого Ивана. Она знала Алексея и его семью около двадцати лет, они стали ей ближе многих родственников. Беда, нависшая над Алексеем, касалась и ее семьи. Она очень надеялась на знания и опыт Ивана, но как женщина, пронзительно ясно чувствовала скорый и трагический финал.

- Ну что, Ваня, нашел что-нибудь в сети? - спросила жена, наливая крепкий ароматный кофе – фирменный, завершающий аккорд завтрака.

- Да нет, ничего нового не нашел, Галинка, вот только странный зв…
Иван внезапно умолк. Он вспомнил совершенно явственно все свои ощущения и мысли, связанные со странным звонком ранним утром. И еще он понял, что жене, несмотря на то, что от нее у него никогда секретов не было, ничего об этом не расскажет. По крайней мере, до полного прояснения ситуации.

- Что странный, Ваня?

- Да нет, ничего. Еще пока сам не знаю, - увел разговор в сторону Иван. Жена знала - то, что не додумано и не понято мужем, озвучено не будет, потому не стала настаивать на продолжении.

- Ваня, а что у тебя сегодня в планах? - начала Галина, как обычно в выходной день.


- Ты знаешь, Галь, я пожалуй, сегодня никуда не пойду. Мне нужно многое найти в литературе. Покопаться в Интернете. Это важно. А вечером вместе проведаем Алексея. Все это было сказано тоном, хорошо известным его жене. Он редко его применял, но если уж применял, спорить было бессмысленно. Галине оставалось только принять это. Впрочем, его отсутствие в доме дочери мало что меняло. Помощником в деле воспитания грудного внука Иван был малоценным.

- Хорошо, оставайся дома. Я вернусь часам к семи.

- Привет дочке и зятьку. Внука целуй в пузо. Я пошел в душ.
Жена уже открывала дверь квартиры, когда он, свежий и еще мокрый, выбрался из душа.

- Пока, родная, я буду тебя ждать.

- Хорошо. Еда в холодильнике. Справишься сам с обедом?

- Обижаешь, начальник, я самый продвинутый муж в мире и все умею.
Иван сгреб ее в объятья и поцеловал.
Пять минут спустя, Иван, вооружившись инструкцией, разбирался с телефонным аппаратом. Современные телефоны обладают огромным количеством функций, совершенно неиспользуемых в повседневной практике, что жутко усложняет управление ими. Те же из них, что иногда нужны, вызываются нажатием на кнопки по невероятным алгоритмам. Нормальный человек запомнить их не в состоянии, поэтому каждый раз вынужден чувствовать себя техническим идиотом и использовать инструкцию. Ивану требовалось определить номер, с которого ему поступил странный звонок. Минут через пять разбирательств с аппаратом, он прочитал на дисплее: «Номер не определен». Рядом стояло время и дата звонка. То есть звонок был и его никак не переведешь в разряд иллюзий и наваждений. «Облом…» - вслух произнес Иван с кислой интонацией.

Слабая надежда на то, что звонок ему пригрезился, рухнула. Иван стал рассуждать, а как возможно узнать скрытый номер? Все его предположения сводились к техническим возможностям спецслужб. Но как он может заставить их помочь? Расскажи кому-нибудь о ночном происшествии и от ярлыка человека с поехавшей крышей вовек не отделаться. Тогда он подумал, а что он скажет тому человеку, даже если его найдут? Какие претензии он ему в состоянии предъявить? Вы мол, не вправе вторгаться в чужие мысли, а потому вы, сударь, - козел! А вообще, как вы это делаете и, главное, для чего?

Последняя мысль направила ход рассуждений в другое русло. Действительно: в начале шестого утра некто звонит доктору и сообщает, что его мысли о смерти весьма занятны. Если оставить в покое то, как он узнает о ходе размышлений доктора, то выплывает некая цель звонящего. Мол, если хотите узнать больше об этом предмете, то подмогнем как-нибудь. Упс! А как? Волосы на голове опять стали шевелиться, как и ранним утром. Иван знал лишь один способ узнать о смерти больше, чем знают живые – умереть. Ну, в самом легком случае пережить состояние клинической смерти. Оба варианта доктора никак не устраивали. Особенно в плане собственного опыта. Из первого состояния никто за всю историю человечества не возвратился, а из второго - лишь немногие. Да и внятного ничего рассказать не могут. И что получается? То, что ему угрожают? Тогда за что ему угрожают? Нет у него врагов, и не было никогда. Мысли цепляются одна за другую, становясь все нелепей. Доктор встряхнулся. Черт, никакого конструктива! Все бред какой-то лезет. Декаданс и бред! Но все-таки на прямую угрозу ему, Ивану, это все непохоже. Так бы и сформулировали: мол, грохнем мы тебя гражданин хороший за то, что ты есть редиска редкая, да дело с концом. Нет, это не угроза. Но тогда что?!

«Пойду-ка я почитаю что-нибудь в сети». Иван пошел к компьютеру и, войдя в Интернет, набрал слово «танатология». Интернет вывалил кучу ссылок

• Танатология — учение о смерти, ее причинах, механизмах, признаках, проблемах облегчения ... Естеств. науки
• Танатология — (от греч. thanatos - смерть и... логия), раздел медико-биологической и ... БСЭ
• Танатология (танато- + греч. logos учение) - учение о закономерностях умирания и обусловленных ими изменениях в органах и тканях.
Все остальное в том же смысле. Бла-бла-бла. Это Иван и раньше знал. Еще с час шарил в Интернете. Нашел еще немного из мифологии народов мира о смерти. Но в целом: итог – нуль.


Глава 5


Паттерсон взглянул ему в глаза, но президенту казалось, что в самую душу. Ему вдруг стало холодно. Он поежился и как-то сгорбился в своем огромном кресле. Ему почудилось, что стены кабинета со всей обстановкой разъехались куда-то далеко во все стороны, и остались только ставшие непомерно большими глаза Паттерсона. С красными прожилками на белках, бывшие некогда голубыми, а теперь выцветшие до серых с бездонной дырой зрачка. Так вот, они смотрели не на него, президента Соединенных Штатов Америки, а в него. Он понимал, что это всего лишь иллюзия, созданная его измученным за этот тяжелый день рассудком, но отогнать наваждение не было сил. Он боялся, как боялся лишь в детстве темноты кладовой, и был подавлен совершенно иррациональным, все охватывающим страхом. Что такое он должен услышать?

Паттерсон, уловив состояние президента, неожиданно откинулся на спинку своего стула. Его резкое движение заставило президента сфокусироваться на всем Паттерсоне и наваждение исчезло. Перед ним снова был начальник отдела закупок нестандартного оборудования, а не только его глаза. Кабинет тоже приобрел обычный вид.
- Так вот, неделю назад на острове Суматра при проведении раскопок группа доктора Олбриджа наткнулась на заваленный очень давно проход к развалинам древнего храма. Очень необычного, так как к культуре древних жителей Суматры он никакого отношения не имеет. Мало того, сам храм, весьма небольшой по размерам, был спрятан от доступа к нему кого бы то ни было еще при строительстве. Зодчие расположили его в месте, практически недоступном людям. А именно, он был сооружен в огромной пещере очень глубоко под землей. Проход к нему, очень незаметный и узкий, находился на северо-востоке от городка Моганг, на острове посреди озера Тоба. Само озеро, образовавшееся в кратере гигантского доисторического потухшего вулкана, тоже являлось препятствием для людей. Это не характерно для расположения храма. Храм предполагает посетителей. Собственно для них и возводится. Но это не все его особенности. Данный храм не был посвящен никакому божеству или человеку. Вообще никому. Он хранил единственную вещь. Небольшой нефритовый ларец с картой на пергаменте. Анализ пергамента показал, что карта была составлена во время царствования Александра Македонского. На ней нанесена линия, соединяющая остров Суматра с архипелагом Мальдивских островов. А именно с атоллом Ари. Карта очень приблизительная, учитывая ее возраст, но экспедиции удалось по ряду признаков точно определить место атолла.

- И что, есть какие-либо пояснения к карте?

- Да. Они-то и вызвали интерес. На древнегреческом языке приложена записка. На таком же пергаменте, но меньшего размера. Она гласит, что на острове, среди многих других островов, спрятан Жезл Абсолютной власти. Она также содержит обращение к любому человеку, нашедшему эту карту, - найти сам жезл и перепрятать его более надежно. А еще, там была высказана надежда, что человек, нашедший его, поверит написанному и ради всех своих потомков не станет использовать жезл. Причем использовать не только в своих интересах, но и в интересах иных лиц или целых народов.

- Это что, серьезно? Господа ученые, вы что, всерьез хотите, чтобы я поверил красивой сказке из древнего мира? Я не понимаю вас, господин Паттерсон. Вы же все сами материалисты до мозга костей, а я вдобавок еще и должностное лицо самого могущественного государства!

- Ммм, господин президент, убедительно прошу вас, не делайте поспешных выводов, какими бы фантастичными ни выглядели мои слова. Дело в том, что записка была написана рукой самого Александра Македонского. Наши ученые уверены в этом практически на сто процентов. К слову сказать, он был царем самого могущественного государства того времени. Как вам это совпадение?
Паттерсон снова взглянул на президента пристально. Улыбку же, выраженную одними его глазами, заметили только его спутники.

- Однако, нет ничего вечного в мире под луной. Почему Александр так далеко спрятал этот артефакт, почему его не уничтожил и почему добровольно отказался от обладания им? Думаю, это именно те вопросы, которые появились у вас.

- Ну да, это именно так!

- Ответ – мы не знаем. Есть только предположения. Времена меняются. Мы, люди, за этот период довольно далеко продвинулись. Правда, только в техническом развитии. В духовном, пожалуй, ушли недалеко.
При слове «духовное» у президента вытянулось лицо.

- Хорошо, и что дальше? У меня еще вопрос в дополнение: почему Александр не спрятал в этой же пещере и жезл? Ведь там его не было?

Логичный вопрос. Мы думаем, что Александр Великий, именно под этим именем он вошел в историю, был уверен, что когда-то в будущем кто-нибудь доберется до пещеры и если жезл будет там же, то искушение использовать его немедленно превысит силу предупреждения. Отдаленное расстояние и трудности в поиске места нахождения жезла – дополнительная защита. Возможно, ход рассуждений его был таков: к трудностям поиска добавится время для понимания опасности применения жезла на практике, из-за возможных негативных последствий этого действия в будущем.

- Насколько я знаю из истории, Александр Великий завоевал огромную территорию.

- Вы правы, господин президент. Огромную. Если точнее он владел державой, включавшей в себя Грецию, Македонию, Фракию, Малую Азию, Сирию, Палестину, Египет, Ливию, Месопотамию, Армению, Иран, Среднюю Азию и Северо-Западную Индию.

- Впечатляет!
Президент непроизвольно оглядел стены кабинета в поисках карты. Она висела, но далеко и подробности невозможно было рассмотреть. Это заметил Паттерсон. И тоже посмотрел в сторону карты, но по причине дальнозоркости увидел пометки на месте Ирана, Ирака и Афганистана.

- Да, закрашенными на вашей карте территориями он тоже владел. Замечу, ему было тогда всего чуть больше 30 лет.
Он увидел удивленные глаза президента, в голове которого мысли устроили скачки на дерби, только в разные стороны.

- И вы хотите сказать, что Александр сумел все это…
Президент не договорил, захваченный галопированием мыслей. Паттерсон молча ждал окончания забега. Усталость президента на его глазах стремительно исчезала. Он дышал заметно чаще, чем того требовали физические потребности организма. Несмотря на тренированность и высочайший профессионализм президента, ему не удалось скрыть крайнее волнение. Спутники Паттерсона, дотоле не проронившие ни звука, зашевелились. Они обеспокоено переглядывались и даже шушукались друг с другом. На их лицах была написана тревога.
Обстановку разрядила девица, вкатившая в кабинет столик, сервированный кофе, чаем и большущим блюдом с бутербродами.

- Прошу вас, господа, подкрепитесь и мы продолжим, - радушно произнес президент. Было видно, что он совладал со своими чувствами и ученые, успокоившись, потянулись к кофе, чаю и бутербродам. Расправились они с ними в рекордный срок. Хватило двух-трех минут и Паттерсон вновь заговорил:

- Ваши предположения об использовании артефакта Александром Великим, господин президент, невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Одно мы знаем с большой степенью точности, что он написал письмо, сопровождающее карту не позднее 13 июня 323 года до н.э. На письме не стоит дата, но именно в этот день, в возрасте 33 лет, великий завоеватель скончался в Вавилоне. По некоторым признакам, требующим исследования и подтверждения, письмо написано примерно за год до его смерти. И, к слову сказать, оба его сына Геракл и Александр вскоре были убиты. Так что длительных судебных тяжб между наследниками не было.
Паттерсон широко улыбнулся, глядя на президента.

- Я хотел бы знать, господа, а сам жезл был найден? - странным глухим голосом спросил президент.
Паттерсон переглянулся со своими товарищами и те, каждый по очереди, едва заметно кивнули.

- Да, судя по всему, на атолле Ари жезл был найден.
Президент всем телом непроизвольно подался вперед. Паттерсон умолк на секунду, внимательно наблюдая за ним, а затем продолжил, растягивая слова:

- Но мы лишь примерно знаем КОГДА и совсем не знаем КЕМ.
Президент, вновь не сумев сдержать эмоций, спросил:

- Его там нет? Вы же сказали, что карта очень приблизительная. Да, а на Суматре, в храме, следов посещения кем-либо, кроме как археологами, нет? Или есть?
Было видно, что президент взволнован. Слова передавали прыжки его мыслей.

- Нет, господин президент. Судя по всему, храм никто не посещал со времени его строительства. Но я продолжу. Группа мистера Олбриджа, оснащенная превосходным поисковым оборудованием, перебравшись на атолл Ари, обнаружила под поверхностью острова значительные пустоты. Впрочем, я бы с удовольствием передал слово ему самому. Он существенно лучше расскажет об этом.
«Олбридж, Олбридж, - начал повторять президент про себя, – не забыть бы. Столько всего…» Археолог помолчал секунду, собираясь, протер очки платком, надел их и заговорил неожиданно высоким для его солидной комплекции голосом.

- Да, мы буквально на второй день обнаружили значительную пустоту под островом. Это, естественно, означало, что она находится под водой, так как высота атолла в этом месте почти на уровне воды. Еще день у нас ушел на получение подводного снаряжения и поиск возможных путей к предполагаемой пещере. Мы довольно скоро обнаружили проход к ней, так же как и на Суматре, очень неприметный. Вдобавок он находился на двадцатиметровой глубине с западной стороны острова. С большими трудностями, пройдя по нему к пещере, мы обнаружили подобие храма на Суматре, но меньше размером и хуже сохранившийся. Он располагался в воздушном пузыре в центре пещеры на некоем подобии островка. В развалинах храма был обнаружен очень похожий на найденный в пещере на Суматре и тоже нефритовый ларец с пергаментной картой и пояснительной запиской внутри.

И тоже написанной рукой Александра Великого? - не выдержал президент.

- Нет. Карта и записка датированы 1226 годом уже нашей эры. И мы также точно знаем, кто ее написал. Это Элюй Чуцай - философ, астролог, главный администратор и финансист империи Чингиз-хана. Но писал он ее от имени самого Делкян Суту Богда эзен Чингиз-хана, то есть Владыки мира, ниспосланного Богом Чингиз-хана. Сам Владыка мира был неграмотным.

- Вы хотите сказать, что возникновение двух огромных империй связано между собой наличием артефакта, называемого Жезлом абсолютной власти?
- Нет, я не хочу сказать так. Для такого вывода требуются многолетние исследования, а мы узнали о его существовании всего семь дней назад.

- А карта и записка? Они поясняют, где находится сам Жезл?

- Да.

- Где же?

- На дне океана, господин президент. Где-то посередине между Суматрой и Мальдивами, но северней линии, соединяющей острова. Мы не знаем точного места. В пояснительной записке такое же, как и в записке с Суматры, предупреждение ко всякому, кто найдет Жезл власти - ни в коем случае не использовать его. А на карте обозначено примерное место, где он был выброшен в океан. Учитывая то, что картография того времени была в самом зачаточном состоянии, оно весьма и весьма приблизительное.

- Складывается впечатление, что эти два древних властителя использовали жезл. Результаты их деятельности налицо. А потом, почему-то стали ограждать от его использования всех остальных.

- Да, такое впечатление имеет место. Но это не факт. А нужны факты. К фактам же мы можем отнести то, что решение спрятать Жезл власти и Александр и Чингизхан приняли примерно за год до смерти. Но есть много и других фактов, которые мы пока еще не смогли осмыслить.

- Что за факты?

- Ну, например, что Жезл власти был найден и вывезен из пещеры примерно на пятьсот лет раньше рождения Чингиз-хана. Где он был все это время, мы не знаем, как не знаем его путь в руки Чингиз-хана. Мы знаем только то, что тот знал место его нахождения на острове Ари.

- А как вы узнали, что Жезл был найден раньше?

- По найденным на месте храма предметам Время постройки храма на атолле Ари и храма на острове Суматра совпадают. А несколько золотых монет, найденных в храме, довольно точно указывает на дату посещения храма неизвестными нам людьми. Примерно за пятьсот лет до рождения Чингиз-хана. А на записке, написанной Элюй Чуцаем, вообще стоит точная дата.

- А почему карту и записку привезли на остров Ари, к месту находки Жезла?

- Существует предположение, что оно было известно Чингиз-хану и он решил его вернуть туда же, но…
Олбридж, сдвинув очки на лоб, двумя руками потер лицо и глаза, пытаясь прогнать усталость.

- Но?

- Но Элюй Чуцай вмешался. Уже от себя он сделал приписку, что Чингиз-хан, Владыка мира, ниспосланный Богом, но не Бог. И что недопустимо людям пользоваться вещами, принадлежащими Богу. Даже если он их где-то оставил. Поэтому вещь, принадлежащая Богу, должна быть спрятана надежней. Мы предполагаем, что именно по его приказу жезл был захоронен навечно в океанских глубинах - самом надежном хранилище по тем временам. И действительно, в месте, обозначенном на карте, глубины значительные. Вопрос, откуда Элюй Чуцай мог знать о рельефе дна океана? Некоторые его участки и в наше время остаются белыми пятнами на картах.

- Так мы теперь не имеем ничего, кроме очень неточного, а возможно и ложного местонахождения Жезла на дне океана?
На лице президента отразилась целая гамма чувств от досады до растерянности.

- Нет, господин президент. Этот вариант был бы лучшим. К сожалению, кажется, жезл вновь готов явиться людям.

- Погодите, погодите господин,… э Олбридж, как так? Как вас понимать? Почему же к сожалению?

- А чего уж тут понимать, я и мы все, здесь присутствующие, согласны с Элюй Чуцаем. То, что принадлежит Богу, если уж это так, не для человека. А вы думаете иначе?
Все пятеро ученых дружно уставились на президента, отчего тому стало очень неуютно. Он неосознанно вжался в спинку кресла, не зная, что ответить. Пауза затянулась.

- Да нет… Я думаю также. Я католик и посещаю воскресные мессы, когда возможно, конечно. Но я очень уважаю и все другие конфессии! - добавил он поспешно. Все ученые переглянулись и заулыбались. Похоже, президент их чем-то позабавил.

- Это радостно слышать и здорово поможет делу, господин президент, ибо все выше сказанное лишь прелюдия. Я, с вашего позволения, перейду к более важным вещам. И надеюсь, что вы уже подготовлены предыдущей информацией. Впрочем, мы можем дать вам время для ее осмысления и анализа...


Глава 6


В вязкую тьму небытия время от времени приходила волна боли и страшной жажды. Они в своем сочетании были столь невыносимы, что зарождающееся было сознание, вновь пряталось. Сколько было таких волн, определить не представлялось возможным. Казалось, что им нет числа, как волнам в океане. Они представляли собой замкнутый цикл, и это был прямой намек на бесконечность. Однако силы мысли и времени на размышление хватало только на это предположение, после чего вновь наступала тьма бесчувствия.

В эту душную тьму очередной раз пришла боль и страшная жажда и… осталась, разрастаясь в объеме и силе. Сознание совершило очередную попытку нырнуть в небытие, но задержалось. Зрение показало картину - черного жука, очень близко от глаз, безразлично проползавшего мимо по красной, покрытой черными трещинками, земле, безо всякого намека на растительность. Жук скрылся из поля зрения. Стало возвращаться ощущение тела, лежащего на земле. Точнее, боли в его отдельных частях. Анализ чувственных сигналов рисовал картину реальности весьма невнятно. Тело лежит на голой, красной, раскаленной земле лицом вниз. Более подробные детали позы выяснить невозможно. Ощущение жара, круто замешанного на боли. Жар проникает и внутрь тела через дыхание. Горло и полость рта представляется раскаленной жестяной конструкцией, нестерпимо саднящей. Кто я? Где? Попытка пошевелить языком в поисках влаги привела к очередному спасительному дезертирству сознания…

Небо, дрожащее от жары, серо-голубое. Далеко в его глубине, без единого взмаха крыльями, кружит птица. Две птицы. Три. Скоро конец… Или начало? Для птиц. Тьма…

Что-то изменилось. Чуть уменьшилась жажда. Небо. Ничего кроме бескрайнего неба. Без птиц. И… добавилась тряска. Жутко трясет, отчего боль распространяется даже за пределы тела. Как такое возможно? Она разрастается и заполняет весь мир. Тьма…

Сознание возвращалось медленно и этапами. Как бы пробуя прочность чувственной основы, на которой оно смогло бы базироваться. Сначала появилось ощущение тела с очагами боли, разбросанными повсюду в изобилии, затем возникли звуки, не поддающиеся идентификации. И лишь потом появилось зрение, нарисовавшее совершенно несообразную картину окружающего. Какие-то сумерки с объектами неведомых очертаний, состоящих из тех же сумерек, только большей плотности. Затем появилась способность к движениям рук. Они стали исследовать тело. Все ли на месте? Тело обнажено и покрыто слоем чего-то скользкого. На голове повязка из материи, край которой закрывает глаза. Руки отогнули край, и зрение заработало, выдавая более точную, чем прежде, информацию.

Она складывалась мозгом из имеющихся в памяти знакомых фрагментов в законченную картину темного помещения с очень высоким куполообразным потолком, почти невидимым в полутьме. Два небольших оконца плотно закрыты темной тканью, пропускающей совсем немного света. Дощатая дверь в помещение плотно прикрыта. Небольшой стол с какими-то глиняными плошками, кружками и кувшином стоит в углу. В другом углу некое сооружение из дерева, напоминающее комод. Пол, там, где он был виден с его позиции, глиняный. Низкая, широкая кровать расположена напротив двери, у стены. На кровати он и лежит. Он с трудом приподнял голову и взглянул на свое тело - обнаженное и обильно смазанное какой-то мазью с запахом дегтя и каких-то ароматных трав. Кожа покрыта волдырями от ожогов. Губы в кровоточащих глубоких трещинах. Из одеяний - лишь кусок материи, накрывающий интимную область.

Где он? Кто он?.. Второй вопрос привел его в замешательство и стер актуальность первого. Он не помнил кто он! И определив, что прояснение этого вопроса является ключевым моментом для всего остального, он напряг память и старательно искал хоть какую-то зацепку. Ничего. Полная пустота в памяти. Он не знал кто он! Он совершенно конкретно ощущал себя как «Я» мужского пола, но не знал, кто это «Я». Он еще раз напрягся и, снова собрав все силы и приподняв голову, более внимательно осмотрел комнату, разыскивая предметы, которые, возможно, натолкнут его на подсказку. Может быть, одежда или какие-нибудь вещи? Но в комнате ничего не было, кроме того, что он уже видел. Отсутствие ответа на вопрос «Кто я?» привело его в состояние сковывающего мысли тихого страха. Страх расползался, заполняя все его существо, но он же, однако, совершенно нейтрализовал боль.

Неизвестно сколько времени он пролежал в попытках что-либо вспомнить. Сознание было еще очень слабо для того, чтобы отслеживать много параметров одновременно. Из этого состояния его вывела внезапно распахнувшаяся дверь. На пороге возникла девушка с большой глиняной чашей в руках. Ее наряд состоял из пестрого длинного до пят платья с рукавами до предплечья. Шея была украшена стеклянными бусами и монистами. Девушка была обладательницей роскошнейших черных волос в мелких кудряшках, перехваченных большим гребнем на затылке, и огромных миндалевидных карих глаз. Лицо смуглое с тонкими чертами. У него перехватило дыхание от неожиданности и, главное, от красоты девушки. Он во все глаза смотрел, как девушка стремительно и грациозно движется, несмотря на полную воды чашу в руках.

Она даже не взглянула на него и, поставив ношу на стол, стала что-то делать с плошками и чем-то, что в них находилось. Судя по точности и быстроте движений, было очевидно, что эти действия она выполняет не впервые. Недолго провозившись у стола, она так же деловито двинулась к нему, держа в руках небольшую плошку с мазью, как он уже понял, и тряпицу. И только подойдя вплотную и взглянув на него, обнаружила его немигающий взгляд. Реакция девушки очень озадачила его. Огромные ресницы и черные стрелы бровей метнулись вверх в удивлении и замешательстве, обнажив абсолютной белизны белки глаз, сверкнувшие в сумраке затемненной комнаты. Она остановилась, словно столкнувшись с невидимой стеной, и, вдруг стремительно развернувшись, ланью выскочила из комнаты. Завихренный ее движением спокойный дотоле воздух комнаты донес до лежащего аромат волос и кожи молодой женщины. О, как приятно на фоне безнадежной боли и неопределенности.

Он терялся в догадках. Попытался встать, но сил хватило только на то, чтобы сесть на секунду и повалиться вновь. Жар уступил место сильнейшему ознобу. Его буквально колотила крупная дрожь. Он догадался, что девушка ухаживала за ним, но почему она убежала? И куда? Что будет дальше? Сознание как-то закрепилось в реальности, и прятаться более не желало. Это крайне не вовремя. Сил еще нет, а мысли и вопросы уже начинают досаждать.

Прошло совсем немного времени, и в комнату вошел старик. Высокий, худощавый с превосходной осанкой и пронзительным взглядом, абсолютно седой головой и такой же снежного цвета длинной, почти до середины груди, бородой. Он был одет в длинное, просторное холщовое одеяние до пят, подпоясанное тонким кожаным ремешком. Двигаясь не по возрасту легко, старик подошел к кровати и внимательно посмотрел ему в глаза. Затем пощупал его лоб теплой, очень твердой и гладкой, словно глиняной, ладонью. Удовлетворенно хмыкнул. Присел на край кровати.


- Похоже, все самое плохое позади. А ты крепкий малый. Мы думали, что не выживешь. Давай знакомиться. Я Терах – мастер. Это мой дом. Тебя привез мой сын Аврам из пустыни. Ты был совсем плох. А кто ты?
При этом Терах пытливым взглядом, словно в самую душу, посмотрел в его глаза. Вопрос опять всколыхнул все чувства. Как бы он хотел знать на него ответ! Стало совсем плохо и сознание вновь попыталось убежать от реальности. Но без успеха.

- Я не знаю своего имени. Я не помню, кто я и что со мной случилось. Но я очень благодарен вам за заботу. И… я … очень хочу знать кто я?
Горло саднило, и язык еле слушался. Эта фраза окончательно истощила его силы. Терах, внимательно наблюдавший за ним, заметил это.

- Такое бывает. Не волнуйся. Ты окрепнешь и все вспомнишь. А пока выздоравливай, набирайся сил. Тебе, похоже, здорово досталось.

Терах встал. Аккуратно, чтобы не причинить боли обожженному телу, укрыл больного легким покрывалом, лежащим в ногах на кровати, и ушел, затворив дверь. Тишина, сумрак и усталость окутали его. Сознание стало туманиться и нырнуло в сон. В обычный целительный сон. Ему ничего не снилось. До следующего утра…

Но утром он не проснулся в этой комнате. Он пришел в себя от хлесткого удара струи холодной воды в лицо. Даже плотно сомкнутые веки не смогли удержать воду, проникшую к глазам, отчего они стали саднить. От неожиданности перехватило дыхание и он, придя в себя, попытался защититься руками от возможного повторения. Но руки были скручены за спиной грубой веревкой. Упс…


Глава 7


И что теперь? Мысли вовсе перепутались. Во блин, свалилось на голову! Да еще суббота. Выходной. На работе о глупостях думать некогда. А пойду пройдусь на пляж. Лето все-таки. За три месяца лета Иван был на пляже два раза. Извечный удел местных жителей курортных городов отличаться от отдыхающих бледным цветом кожи. Хороший повод сходить третий раз. Ровно по разу в месяц получится. В прошлом году и вовсе один раз был. Прогресс здорового образа жизни налицо. Прихватив небольшое полотенце, он, быстро одевшись, выскочил на улицу. Жара августа навалилась духотой и обилием автомобильных выхлопов. Шоссе вдоль реки Сочинки представляло из себя гигантскую автомобилную пробку, движущуюся со скоростью навозного жука. В авто сидели ошалевшие от жары люди и обреченно пялились на впередистоящие машины. Полная безнадега. Иван смотрел на автолюбителей не без злорадства. Нафига ехать на курорт на своем авто? Чтобы потратить половину времени отдыха на парковку жестяного гроба на колесах, попутно отравляя бензиновой вонью благодатный уголок земли, предназначенный для неги и отдохновения? Мучайтесь теперь! Боже, что мы творим, глупые творения твои!

Проскочив между капотами ползущих машин, Иван перебежал по мостику через почти пересохшую речку, выжимающую, казалось, последние сбереженные от жары капли своей воды в море, и вышел на пляж. Близкий полдень разогнал наименее стойких отдыхающих в город, поближе к тенистым точкам общепита. В последние годы огромное количество кафешек и ресторанчиков расплодилось в городе в надежде насытить разнообразные вкусы курортников. Ивану это нравилось. Конкуренция толкала рестораторов на различные выдумки и необходимость качественно готовить пищу. Это же обстоятельство давало место выбору последователям Эпикура. Эпикурейство и самому Ивану весьма импонировало. Он был не прочь побаловаться вкусным ужином с бокалом хорошего красненького сухого, но при этом ему всегда было жалко усилий жены, тратившей чудовищное количество времени и труда для приготовления для него каких-либо гастрономических изысков. Возможность получить гастрономическое удовольствие, не приковав жену к плите на несколько часов, стимулировало его время от времени приглашать ее в какой-нибудь уютный ресторанчик с хорошей кухней. Жене это тоже было по душе. Размышления на эту тему привели к решению провести сегодняшний вечер с женой в подобном заведении. Осталось только выбрать где. А, выберу позже. День большой.

С этим финальным мыслительным аккордом Иван с разбегу влетел в море и нырнул, стараясь проплыть под водой как можно большее расстояние. Так он делал всякий раз еще с детства. Это позволяло преодолеть полосу пляжного люда бултыхающегося у берега, а затем уже на просторе плавать всеми стилями, не заботясь о разлетающихся брызгах. Иван любил плавать. Он хорошо плавал, как любой мальчишка, выросший у моря. Когда-то в детстве он даже зарабатывал себе на различные удовольствия, собирая со дна красивые раковины рапана. В иной удачный день можно было собрать их до десяти штук. Их мальчишки сдавали оптом по 20 копеек бабулям. Те в свою очередь их вываривали, покрывали лаком и продавали курортникам в качестве сувениров по рублю. Несправедливо, конечно, но для мальчишки и два рубля были немыслимыми деньгами. На них можно было объесться мороженым, купить крутой водяной пистолет и сходить в кино. На большее счастье и рассчитывать было немыслимо.

Отфыркиваясь, Иван вынырнул, проплыв под водой метров двадцать, и чуть не столкнулся с пловцом, плывущим ему навстречу. Иван вовремя отвернул в сторону, слегка задев его плечом. Булькнул наполовину в воду - «простите» - и брассом поплыл было дальше, но его окликнул знакомый по незабываемой надтреснутости голос: «Иван Анатольевич, не забудьте. У вас три дня». От неожиданности Иван глотнул изрядную порцию морской воды и закашлялся, едва не подавившись. Продышавшись, он резко обернулся, но никого не увидел рядом, кроме удалявшегося от него хорошим брассом мужчины. Поскольку тот двигался в стоpoну берега, Иван мог видеть только плечи пловца, периодически вздымавшиеся над водой и яркое пятно лысины на макушке в обрамлении черных волос.

Первым порывом Ивана было догнать мужчину и спросить его, что ему от него, наконец, нужно. Но неуверенность в том, что именно тот произнес эти слова, его остановили. Иван вовсе не был уверен, что он их РЕАЛЬНО слышал. Как-то уж больно явственно они прозвучали. Слишком уж без посторонних шумовых помех, порождаемых водой и гамом купающихся. Час от часу не легче, черт! Все настроение поплавать всласть смыло напрочь. Он еще некоторое время побарахтался возле буйка, обдумывая ситуацию, и поплыл в сторону берега. Напрашивался неутешительный вывод. Если это не слова того мужика, то голос, звучащий в голове, плохой симптом. Он хоть и не психиатр, однако…

«Ментальных десизов мне только не хватает. Может переутомление?» - родилась слабая спасительная мыслишка. Надежда на это умерла еще в процессе ее родов. Иван совершенно точно не был переутомлен.

Выйдя на берег и подойдя к своим вещам он увидел мужчину лет сорока с черными как смоль волосами, обрамлявшими бледную лысину на макушке головы. Тот был еще мокрым и прямо на мокрое тело натягивал штаны и рубашку. Телом был поджар, а гавайские петухи дивных расцветок на рубашке выдавали в ее владельце местного франта. «Мачо в чешках», - мысленно окрестил его Иван. Такого рода южные мужчины - носители немаленьких носов с характерной горбинкой - считали себя неотразимыми и были способны назойливо приставать к любой обладательнице юбки, невзирая на возраст и внешность. Границы духовных интересов таковых не распространялись дальше крутого казино или ресторана, отягощенного обилием лепки на потолке и стенах. Ивану иногда было стыдно за таких перед женщинами. Впрочем, часто к своему удивлению, Иван обнаруживал взаимный интерес к ним со стороны отдельных особ слабого пола. «Непредсказуемы вы, о, женщины!» - думал он в таких случаях, продолжая не понимать, что может привлечь прекрасную половину в таком пустом шуте гороховом.

Судя по всему, этот мужик и был пловцом, с которым Иван чуть не столкнулся в воде. На всякий случай Иван внимательно оглядел окрестности пляжа, но иного обладателя такой лысины нигде не обнаружил. «Он говорил или мне все это послышалось?» - мучительно соображал Иван. Ему очень хотелось спросить об этом. Но пока он раздумывал, «мачо», натянув на голову кепку, сделанную под капитанскую, характерной походкой сердцееда (прямая спина и большая амплитуда движения плеч) стал уходить с пляжа. Иван же был еще совсем мокрый и не стал лихорадочно одеваться, чтобы догнать уходящего. Да и что он может спросить конкретно? «Мужик, ты кто, и не ты ли мне утром звонил?» И внешность гражданина в лысине не совсем вязалась с духом утреннего звонка.

«Да черт с ним, пусть идет», - подумал Иван. Все как-то странно сегодня. Слишком. А все, что слишком нужно переждать. Нырнуть и пропустить волну, если использовать терминологию купальщиков. Поскольку удовольствие от пребывания на пляже улетучилось бесследно, он, немного обсохнув, стал одеваться, тут же вновь почувствовав тяжесть жары августа. Последнее обстоятельство погнало его ускоренным маршем в тень аллеи за пределами пляжа. Проходя мимо места недавнего базирования «мачо», Иван увидел на две трети засыпанный песком бумажник. Он остановился, борясь с желанием поднять и посмотреть чей он, ибо считал, что это не совсем этично. А вдруг это просто розыгрыш? В детстве пацаны, и он сам, сидя в кустах, развлекались так: привязывали к пустому кошельку леску и, положив кошелек на дорожку, ждали прохожего. Когда тот наклонялся, чтобы поднять «находку», мальчишки дергали за леску и кошелек скачком убегал от простофили. После этого ватага, весело смеясь, ударялась в бега от возможного возмездия. Однако любопытство перевесило – бумажник мог принадлежать интересующему его гражданину. Иван, подняв бумажник, сдул с него песок и развернул.

С фотографии на паспорте из бумажника на него смотрел именно «мачо». Впрочем, у него обнаружилась фамилия и прочее. Наринян Артур Станиславович, 1965 года рождения. Женат, двое детей. Зарегистрирован по адресу… Около трехсот рублей денег. «Ага, попался, дружок! Сейчас ты будешь его искать, а я тебя подожду». - подумал Иван. Он выбрался с полосы пляжа на тенистую аллею и занял место за столиком мини кафе. Заказал себе холодного лимонада, мороженого и стал ждать. Обзор с его позиции был отличный. Обладатель бумажника не мог пройти незамеченным. Осталось только сообразить как себя вести, а главное, как узнать связан ли он с телефонным звонком. «А, ладно, буду действовать по обстановке», - решил Иван. Мороженное категорически отказало ему насладиться собой, удивив гадким вкусом химии, но лимонад, из настоящих и хороших лимонов, был вкусный. Хоть что-то хорошее. Все, что создала природа, не бывает плохим. Человек не способен создать ничего лучше того, что она уже создала.

«Странно, – потекли его мысли в этом направлении, - человек не вписывается в гармонию природы, но он тоже ее произведение. Неужели природа способна на ошибку? Но, похоже, что человек - ошибка единственная. Все остальное превосходно. Как-то само напрашивается, что и это не ошибка вовсе. Тогда что? Какой-то замысел, смысла которого человек не понимает? Человечество чуть ли не с пеленок ищет ответ на этот вопрос, но не находит! Развиваясь, человек, разрушает природу и себя, но не может остановиться, прекратить развиваться. А, следовательно, разрушать. Если это замысел, то абсурдный».

В голову пришел пример из, казалось бы, самой гуманной отрасли деятельности человека – медицины. С ее развитием мы научились сохранять жизнь новорожденным младенцам, которым природа не оставила шанса на жизнь. В их развитии есть какой-то брак. Именно по этой-то причине природа и не позволила бы им родиться, но человек восстал против природы и победил! Все умиляются. Аплодисменты и счастливые слезы родителей. Это расценивается как великое достижение гуманности. Но что дальше? Новорожденный приговорен влачить жалкое существование в будущем, полное страданий и ограничений. Он по-прежнему остается практически непригодным к полноценной жизни, как это и было изначально. Мама с папой пока еще не могут себе представить всего будущего кошмара. Врачи представить могут, но делать ничего не будут – зачем им брать на себя ответственность за решение кому жить, а кому нет? И по большому счету никто не думает о том, каково будет отвоеванному у небытия младенцу. Всем на это глубоко плевать! Где же здесь гуманизм? Все думают только о себе. Как раковые клетки. Вновь всплыла аналогия из утренних размышлений.

Его грустные мысли были прерваны появлением ожидаемого субъекта. Тот быстрым шагом шел по аллее, внимательно смотря под ноги. Иван дождался пока мужчина почти достиг его столика и, вытащив из кармана бумажник, окликнул его.

- Простите, это не ваш бумажник?
Мужик, увидев свою потерю, почти побежал к столику, где сидел Иван.

- Это мое портмоне. Дай суда!
То, что ожидал услышать Иван, он не услышал, а именно знакомой царапающей хрипотцы. Голос был сипловат. Присутствовал кавказский акцент и неприкрытая агрессия. «Мимо цели. Теперь еще и оправдывайся, где я его взял. Вот говно!» - подумал он.

- Я нашел его там, где вы раздевались на пляже. И вот жду вас, чтобы отдать, - как можно более дружелюбно ответил Иван. Такой ответ, похоже, поставил мужика в тупик. Он не находил в нем логики. Нашел документы, деньги и сидит, ждет, чтобы отдать? Вместо того, чтобы делать ноги и потом требовать выкуп? Где подвох? Иначе Артурчик думать просто не умел. Отсутствие ответа породили еще большую агрессивность, тем более, что он не видел в сидящем прямой угрозы. Не блатной. Точно. Тогда кто, лох?

- Ты мине лапшу на уши не вешай. Дай суда, гаварю тибе.
Мужик почти навис над Иваном, требовательно протягивая растопыренную пятерню. Тот протянул портмоне, и «мачо» практически вырвал его, тут же произведя ревизию. Обнаружив полную сохранность содержимого, что совсем уж не вязалось с его представлениями о возможном ходе событий, он был растерян. Не мог понять, где его обманывают и чего хотят? Реакцией на это обстоятельство явилась попытка нападения как защиты, да и просто, не прокатит ли халява?

- Ты чиво, фраерок, здесь пят штук дэнег было. Где дел?
Ивану план и раньше чем-то не нравился, а тут и вовсе полный фэншуй пошел. Однако собрался и, вспомнив былой опыт общения с подобной публикой, как можно спокойнее ответил:

- Бери, пока дают, и вали тихо, белочкой. Так прыг-прыг. Я не хирург, я онколог.
Последние слова окончательно разрушили и без того расползающееся здание привычной логики «мачо». После некоторого, впрочем, бесплодного, напряжения мысли, он смог только спросить с угрозой.

И чёё?

А могу и в бубен зарядить по полной. Мне руки беречь не обязательно. Но хирург тебя потом подлатает. Понял, петух ты гамбургский, Артур Станиславович, 1965 года рождения?

На Артура Станиславовича его имя и отчество в сочетании с годом рождения, произнесенное вслух, произвело волшебное действие. Он молча сунул бумажник в карман расписной рубахи и быстро ретировался. Спина удаляющегося пыталась выразить достоинство. Безрезультатно, впрочем. У Ивана заметно подрагивали руки. И курить хотелось очень. Давненько он не бывал в таких ситуациях. Да еще ощущение, что на тебя помойку выплеснули. Бля…

- Правда душка? Он такой милый. Бон апетит, мадам, - слащаво сказал Иван даме очень далеко за сорок в шикарной соломенной шляпе за соседним столиком. Та оторопело смотрела на него во все глаза. Свою фразу он завершил широкой максимально противной улыбкой во все зубы. Реакция последовала незамедлительно. Дама как пеликан, которому «свезло» поймать камбалу, стала торопливо заталкивать в себя свое мороженное. Бедняжка послужила банальным разрядником напряженности. Ивану полегчало. Без каких-либо угрызений совести по отношению к даме.

«Вот и сходил на море, чтоб оно высохло». - с тоской подумал Иван. День, так нелепо начавшийся, не собирался меняться к лучшему. Интуиция начала подавать недвусмысленные намеки на то, что все только начинается.


Глава 8


- Нет, нет, господа! Я ценю вашу деликатность по отношению ко мне. Однако прекрасно отдаю себе отчет, что столь выдающиеся ученые мужи не стали бы настаивать на встрече со мной, чтобы рассказать только о том, что я уже услышал. Полагаю, дело гораздо серьезней, мистер Паттерсон?
Весь облик президента излучал готовность просидеть в кабинете хоть всю ночь. Группа Паттерсона, несмотря на очевидную физическую усталость, также пребывала в решимости идти дальше.

- Вы не ошиблись, сэр. Действительно, много серьезней. Если же вы настроены на рабочий лад, то мы будем только рады продолжить.

- Вот и отлично, продолжим.
Паттерсон вновь заговорил.

- Дело в том, что в находке археологов на острове Суматра есть один непонятный никому из нас момент. Сами поиски были начаты там всего лишь около двух недель назад благодаря электронному письму, полученному доктором Олбриджем. Его неназвавшийся автор сообщал доктору Олбриджу о том, что существует неизвестная научным кругам запись времен Александра Великого о пещере на острове Суматра, хранящей очень важный документ, связанный с его именем. В нем же были указаны достаточно точные координаты пещеры. Этот факт и смущал доктора.

- Почему? Разве не мог какой-то доброжелатель из расположенности к человеку с такой научной репутацией передать ему эту информацию?

- Нет, сэр. В археологии так не бывает. Если человек знает о чем-то довольно точно, то, скорее всего, сам бросится на поиски, - ответил Олбридж и, подумав немного, добавил:

- Наличие такой информации не могло быть скрыто от научного сообщества более двух тысяч трехсот лет. Создается такое впечатление, что нам ее подбросили, точно зная нашу реакцию и дальнейшие действия. Но даже если она все же попала нашему доброжелателю случайно и он не археолог, то совсем недавно. Это как шило в мешке. Ее не утаишь более менее долго. Или его источник информации какой-то уж очень особенный.

- Что вы имеете в виду?

- Не научный какой-то. И еще, он, наш инкогнито, просчитал все, вплоть до моей персональной реакции, - Олбридж смущенно развел руками. - Мало кто, не проверив данные сотню раз, основываясь лишь на анонимном письме начнет поиски Бог знает чего, Бог знает где. Каюсь, я довольно безрассуден, когда речь идет о таких вещах.

- В данной ситуации это оказалось весьма полезным. Не так ли? - хорошо поставленным голосом подбодрил его президент.

- Это еще придется выяснять. Кто знает, чем все обернется? - безо всякого энтузиазма проговорил ученый.

- Есть еще ряд фактов, приводящих нас в замешательство.

- А именно?

- Как бы вам сказать, - Олбридж замолчал, подбирая слова, – слишком уж мы все быстро и легко нашли. Так не бывает в археологии. Поверьте, я в ней сорок с лишним лет. Этот объем находок, пусть и со сверхсовременным оборудованием, потребовал бы не неделю, а долгие месяцы, а возможно и годы. Даже просто обрабатывая справочный материал, наши сотрудники удивлялись тому, что он сам, как бы случайно, попадается на глаза, а не требует кропотливой работы, как обычно.

- И…
Президент, явно боялся высказать вслух свою догадку.

- Да, пожалуй, это весьма похоже на какое-то метафизическое вмешательство.
Олбридж умолк в раздумьях, которые, несомненно, и привели его в президентский кабинет, и продолжил:

- Впрочем, я археолог, а мы здесь вчетвером, не считая мистера Паттерсона – он суммирующая величина. Я думаю, мои слова дополнят представители других дисциплин.
Профессор Бруштейн выскажет свои соображения с точки зрения физика. Майкл, прошу вас.

Названный Олбриджем ученый всем корпусом повернулся к президенту и посмотрел на того тяжелым, как пудовая гиря, взглядом светлых глаз. Он был более похож на бывшего атлета. Чего стоила только его шея, развитая до того, что верхнюю пуговицу рубашки было невозможно застегнуть. Видимо по этой же причине галстук так и не украсил ее, несмотря на надетый костюм. Кому-то, очевидно, стоило немалых трудов затолкать в него профессора. Было совершенно очевидно, что шишка такой величины, как президент США не наводит на него должного трепета. Точнее сказать, не наводит никакого трепета, и президент это хорошо почувствовал. «Тоже мне умник,– подумал он, – посмотрим, что скажешь...» Ученый молчал с минуту, а затем неторопливо начал говорить.

- Мой аспект – физика. Наука точная и меня больше интересуют физические параметры артефакта, называемого Жезлом абсолютной власти. Мы до сих пор не имели возможности его не только исследовать, но и просто видеть.

- Вы считаете, что его вовсе не было? - вставил президент.
Бруштейн вновь взглянул президенту в глаза. Теперь взгляд его был не только тяжелым, но и насмешливым.

- Я не сказал этого. Для того, чтобы полностью разобраться нам всем надобно быть очень внимательными и терпеливыми.
Уел его ученый. Похоже, что это была максимальная учтивость, на которую он был способен. «Вот гад! Как со студентом разговаривает» - зашевелился внутри президента гонор. Внешне это проявилось лишь в изображении полной готовности слушать.

- Да, мы не видели самого артефакта, как не видим электрический ток. Однако мы знаем, что он есть и даже используем его. Мы же имеем описание артефакта. Очень неточное, по причине его облеченности в поэтические образы, но оно у нас есть. Его нам оставил Элюй Чуцай. Он сравнил жезл с прекрасным рогом единорога, сверкающим как горный хрусталь и излучающим свет божественного утра. Да что с него взять! Он был философ!

Бруштейн, повернувшись всем туловищем, посмотрел на своего товарища, сидящего справа, и вдруг удивительно задорно улыбнулся. Тот, несомненно имеющий отношение к философии, только махнул на него рукой... У президента заныло под ложечкой. Еще и философия в этот балаган! Голова и без того кругом идет. Философию он сдал в университете только благодаря папаше-сенатору.

- Так вот, это, конечно, не точное описание предмета, но все же кое-что. Длина примерно тридцать сантиметров, толщина изменяется от одного конца к другому от пяти сантиметров до одного, округлое прозрачное тело, излучающее слабое свечение. Первое предположение напрашивается само собой. Излучение может быть вызвано радиоактивностью предмета. Мы начали именно с этого. Но обнаружили странный факт. На плите известняковой породы, на которой лежал артефакт, радиоактивность была не только не выше естественного фона, но наоборот. Оно, это место, вообще ничего не излучало. Мы тщательно изучили его. Границы нулевой радиоактивности повторяют по форме описанный Элюй Чуцаем предмет, но несколько больше его по площади и глубине. Так, как если бы данный предмет впитывал ее. Причем за время, прошедшее с момента его исчезновения из подводной пещеры на атолле Ари, естественный радиоактивный фон так и не восстановился.

Бруштейн на секунду задумался и продолжил:

- Предвосхищая ваши вопросы, господин президент, скажу, что выводы делать рано. Моя лаборатория сейчас работает над образцами грунта с атолла. Когда мы наберем достаточно данных, сможем приступить к анализу. Одно могу сказать прямо сейчас - объект, изменивший структуру породы, в пещере был, но такого воздействия на породу мы еще никогда не наблюдали. Других выводов у меня пока нет.
Прозвучало это примерно как: «Я все сказал, хау!». Президенту задавать вопросы расхотелось. Как раз в этот момент часы пробили одиннадцать, но, похоже, никто этого не заметил. Ученые внимательно смотрели на президента, ожидая его реакции. Он же пытался переварить обрушившуюся на него информацию. Он еще не мог предположить, к чему приведут полученные им сведения, но остро чувствовал, что проблем будет много. И что нужно обязательно дослушать профессуру. А еще он, как отличная гончая, вставшая на след зайца, почувствовал интригу. Интригу, которая могла перевернуть весь расклад сил в мире. И он вновь почувствовал огромную усталость после столь трудного и затянувшегося рабочего дня. Ему вдруг остро захотелось стереть все услышанное, чтобы все шло прежним и понятным путем. Обвел взглядом каждого из сидящих напротив ученых мужей, пытаясь высмотреть хоть какой-то намек на возможность такого исхода. Они были усталыми и предельно серьезными.

- Как я понимаю, господа, все вышесказанное лишь прелюдия к чему-то очень, очень важному?
Прозвучало довольно обреченно. За всех вновь ответил Паттерсон:

- Вы правы, господин президент. Я еще раз подчеркну - это лишь преамбула.


Глава 9


Утро совершенно непотребно заставило Боба расстаться с Мэри. Он еще минут пять лежал, и все его существо цеплялось за сон, саботируя необходимость вставать. Он еще ласкал Мэри, но действительность уже ворочалась в сознании. Наконец пробилась мысль о сегодняшних полетах и завладела сознанием окончательно. Полеты – это то, что Боб игнорировать не мог. Святое. Он поднялся и сунулся в санузел. Габариты каюты напоминали школьный пенал для писчих принадлежностей. При желании можно было умыться, не вставая с постели. Он принял душ и стал одеваться в летное обмундирование.

Командир авианосной ударной группы, следующей в район боевого дежурства в Персидском заливе, адмирал Нельсон, однофамилец «того самого» Нельсона, и из-за этого факта немало страдавшего (все, кому не лень всегда это подчеркивали к месту и не к месту, говнюки), стоял на мостике «Kitty Hawk». и читал приказ об изменении курса следования группировки в район на юго-запад от острова Суматра. Координаты прикладывались. И все… Ни причины изменения курса не объяснялись, ни новая задача не ставилась. Просто - изменить курс. Такое за все время тридцатилетней службы адмирала было впервые. А связав это с тем, что из Йокосуки группировка в спешке вышла на двенадцать дней раньше плана, адмирал стал нервничать и злиться. В довершение всего, приказ пришел по супер-пупер секретному каналу связи самого господина Президента, что на его памяти тоже было впервые. Что-то будет, черт возьми!? Знать бы…

Адмирал не любил гражданских начальников и президента, в том числе, за заносчивость и абсолютное отсутствие хоть какого-то представления о военной службе, ее особенностях и возможностях. Порой, они отдавали такие дикие, по своей глупости, приказы, что хоть вешайся. И что? С них как с гуся вода! А военным каково? Сейчас же, он, опытный моряк и командир, остро почувствовал, что здесь случай особенный. В приказе никак не обозначен ни командующий ВМС, ни министр обороны. То есть, приказ пришел прямо от президента к нему, адмиралу Нельсону, сообразил он. Персонально! Срань господня, что же это такое! На его неумеренно волосатой спине и даже ниже ее зашевелились волосы. Недобрый знак, подумал он вскользь, преодолев желание почесаться.
Нельсон продиктовал координаты старшему навигатору, наблюдая за округляющимися у того глазами, и отдал приказ о смене курса. Реакция у всех офицеров на мостике была одинаковая. Недоумение, усугубленное молчанием дисциплинированных военных. Рявкнул на стоящего по стойке смирно в ожидании возможных указаний офицера связи. Того сдуло к рабочему месту, как реактивной струей самолета. Не полегчало. Адмирал еще потоптался на мостике минут пять, выплевывая необходимые распоряжения и убедившись в том, что все службы четко выполняют приказ, подался в свою каюту с острой потребностью собрать мысли в кучу и успокоиться.

Уже придя в каюту, Нельсон, дал волю волнению, сдерживаемому на мостике. Он вытер потную лысину. (Как у большинства мужчин, обладающих очень развитым волосяным покровом на теле, голова была почти полностью лишена растительности, отчего обильно потела.) Действительно, ситуация, столь неординарная, не могла ему привидеться даже после литра виски. Кстати, рюмашка вискарика сейчас не помешала бы. Да нет, нельзя, в походе сухой закон. И фамилия! «Чертов предок, - вдруг разозлился адмирал – он-то мог себе позволить раз в двести больше. И ведь как еще позволял. Тот еще раздолбай был! И по бабам и покутить на славу. Правда, и воевал на славу».

Нельсон полез в бар и извлек из недр парадную кубинскую сигару. Ужас, какую дорогущую, но момент того стоил. Не торопясь, отстриг кончик, подровнял его и, тщательно раскурив, уселся в глубокое кресло - думать. Эти пустяковые действия с сигарой, тем не менее, помогли справиться с волнением.

Бытует мнение, что военные не слишком склонны к размышлениям. Так вот - это сущая чепуха. Им приходится размышлять много и стараться это делать предельно тщательно и дальновидно. Повод к тому у них имеется и самый серьезный. Им нужно сохранить свою задницу. Да если ты еще и командир, то и задницы своих подчиненных. А желающих эти задницы подпалить великое множество. Это вообще любимое занятие политиков. Чтоб им пусто было! Еще ни одну войну в мире не развязали военные. А у профессиональных военных разных стран друг к другу претензий нет. Каждый просто делает свое дело.

Нельсон, сидя в облаке ароматного дыма, пытался предугадать к чему ведет приказ сменить курс, и что последует за ним? Ведь развернуть авианосец, пять кораблей сопровождения и подлодку прикрытия группировки - это не маневры на регате. Для этого нужен ОЧЕНЬ веский повод. Так какой же? Война с русскими? Китайцами? Маловероятно. Баланс сил в мире не позволит этого. А со всем остальным миром Штаты уже и так давно воюют, пытаясь бомбежками и дипломатией самца бабуина вбить в тупые головы аборигенов великие демократические ценности. Безуспешно, правда…

Но тогда что же? Черт побери, ничего путного на ум не идет. Вдобавок, сбивает с толку путь получения приказа – минуя «верхнестоящее» командование. Ведь не военный же переворот в Штатах? Это невозможно. Для этого нужна какая-то сильная личность, но демократия зашла столь далеко, что любая личность утратила даже малейшую возможность воздействовать на ситуацию. В демократии такой степени развития как в Штатах невозможна диктатура личности, потому что там правит диктатура государственного аппарата. И это незыблемо. Какие бы глупости и даже преступления этот госаппарат ни делал, он вечен! И это грустно, подумал он. В отличие от диктатуры личности, где срок диктатуры определяется сроком физической жизни диктатора, что дает надежду на изменения к лучшему.
Нельсон сидел, размышляя, и автоматически контролировал правильность выполнения экипажем команды на маневр. Он по малейшим изменениям шумов и вибраций корабля точно знал, что делает его экипаж. Все делалось правильно. У него был отличный экипаж, а он сам прекрасный командир. Он гордился своей группировкой, а та его побаивалась, но доверяла ему и уважала.

Итогом всех его размышлений и раскладов явилась полная неизвестность даже самого ближайшего будущего. Это Нельсона очень нервировало. А еще у него появилось неведомое ранее чувство неотвратимости чего-то, что должно произойти вскоре. Раньше он свято верил в то, что все неприятное можно как-то избежать. Главное правильный расчет или профессионализм. Но не в этот раз.
Из размышлений его вывел звонок с мостика - группировка на заданном курсе, время прибытия в точку, дальнейшие распоряжения.

Какие к черту распоряжения! В приказе только координаты точки. И все. Нельсон понимал, что за первым приказом последуют и другие с уточнением задачи, но пока их нет. А, следовательно.…

- Двигаться в указанный район, все мероприятия по плану, полеты палубной авиации согласно плановой таблицы. Командира связистов ко мне, - скомандовал он.


Глава 10


Он покинул свой столик и сопровождаемый осуждающим взглядом дамы в соломенной шляпе, пошел по направлению к дому. А куда еще пойдешь в такую жарищу. Да и дом есть дом. Пусть это и иллюзия в наше время, но мой дом – моя крепость. Он возвращался тем же путем, что и пришел. Когда Иван вновь переходил пешеходный мостик через Сочинку, к нему подошел юноша, очевидно подрабатывающий на каникулах студент. Он протягивал какую-то рекламную листовку, улыбаясь специально обученной улыбкой. «У вас всего только три дня, не пропустите свой шанс!» - казенным голосом он сопровождал попытку всучить проходящим свои бумажки. Ивана вновь как током шарахнуло. От неожиданности он остановился, и автоматически беря листок, чтобы донести его до ближайшей урны не читая, он непроизвольно взял парня за запястье, крепко его сжав.

- Что ты имеешь в виду? - не узнавая своего голоса, с угрозой спросил Иван.
В глазах парня засветилось недоумение, перерастающее в страх. Он что-то пытался сказать, но получалось невнятно, наконец ему удалось выдавить более менее членораздельно.

- Там все написано. У нас суперакция в магазине. Отпустите руку! Я не делаю ничего противозаконного.
Иван только после этого понял, что продолжает сжимать руку парня с зажатыми в ней листовками, а парень пытается ее освободить.

- Извини.
Иван отпустил его руку и быстро пошел дальше по мосту. Парень недоуменно и осуждающе смотрел ему в спину. Было не трудно догадаться что он при этом думал. Ивану стало стыдно за себя. Ну надо же как разнюнило от какого-то дурацкого звонка! Он разозлился. Кто-то просто издевается над ним. Кто-то хорошо владеющий знанием психологии человека. И все. Просто издевается! Для чего? Да просто из поганости характера. Да пошел он в жопу! Я не поддамся больше. Я нормальный взрослый человек, и у меня масса важных дел. Блин, как хочется курить. Перейдя через мост он остановился. Домой идти расхотелось. Иван сел на маршрутку и поехал к себе в отделение. Работы там всегда хватало. Особенно писанины в историях болезней. Он терпеть не мог эту бумажную работу и всегда откладывал на потом. Похоже, она сейчас будет очень кстати. Вся абсурдность утра, начавшегося со странного звонка, осталась позади. Полдня он ударно приводил в порядок запущенную канцелярщину, ближе к вечеру они с женой зашли проведать Алексея, а затем поужинали в уютном кафе. Следующий день у Ивана был полон обычной работы в больнице. Он совсем забыл о странном звонке, и все вошло в норму.

В конце рабочего дня Иван еще раз сделал обход своих больных и вернулся в ординаторскую. Посидел еще минут десять перед уходом домой. Мысли его еще были заняты больными. Он продумывал тактику лечения для каждого из них, пытаясь учесть все индивидуальные факторы. В кабинет постучали. Вошла медсестрица. Совсем молодая и до неприличия несоответствующая обстановке онкоотделения. Симпатичная девица-практикантка из медицинского техникума топталась на пороге в смущенном молчании пред светилом, имя которого в отделении произносили с трепетом. В руках она теребила какую-то бумажку. Иван с удовольствием оглядел девицу. Хороша. Чертовски хороша!

- Что привело вас, юная леди, в мой унылый кабинет?
Продолжая любоваться ее свежестью и красотой, игриво спросил Иван.

- Иван Анатольевич, вам тут записку передали, но вы были заняты на обходе, и я не решилась сразу вам ее отдать

- Это не страшно, давайте сейчас.
Девица протянула ему небольшой листок бумаги и вышмыгнула из ординаторской. «Эх, молодость! Как ты притягательна, но каждому овощу свое время. А жаль…» - подумал Иван, разворачивая записку.
«Иван Анатольевич, если Вы все еще заинтересованы моим предложением, учтите

– у Вас двенадцать часов». Иван, еще пребывающий в приподнятых чувствах от лицезрения юности и красоты медсестрички, не сразу понял, о чем записка. Он еще дважды прочитал ее, прежде чем осознал ее смысл. Приподнятое настроение стремительно переросло в ярость. «Да кто же смеет такое себе позволять, черт возьми! - вихрь гневных мыслей разметал остатки равновесного состояния. - Так, записка – это уже зацепка, почище телефонного звонка. Сейчас я узнаю, какой козел ее принес». Он столь стремительно выскочил в коридор, что дежурная сестра за своим столом подскочила.

- Что-то случилось, Иван Анатольевич?
Встревоженно спросила она.

- Где наша практикантка?

- В сестринской. Ой, что она натворила?
Панический тон и круглые глаза говорили о ее убежденности в том, что таким несерьезным особам нечего делать в приличных отделениях. Ее вопрос несколько охладил Ивана.

- Да нет, она ничего не натворила. Просто у меня к ней вопрос.
Взгляд дежурной стал подозрительным, но высказывать свои догадки вслух она не стала. Какие еще вопросы может задавать мужчина таким никчемным созданиям как практикантка? Да гнать таких метлой из отделения. Даже Иван Анатольевич, уважаемый доктор, и тот туда же! Иван буквально кожей понял суть невысказанного ею. Он залился краской совершенно некстати и от того разозлился еще больше.

- Позовите ее, пожалуйста, в ординаторскую, - попросил он как-то неуверенно. «Блин, ну зачем же в ординаторскую – запоздало раскаялся он – да черт с ней, пусть думает что угодно. Мне нужно узнать, кто принес записку!» Иван, демонстративно не закрыв дверь в ординаторскую, уселся за стол. Он уже взял свои эмоции под контроль и стал ждать. Через пару минут в проем двери робко просунулась голова прелестной практикантки с таким перепуганным лицом, что Ивану стало ее очень жалко.

- Проходите, пожалуйста.. Простите, как вас зовут?

- Инна.
Еле слышно проговорила она. Иван чуть не прыснул от смеха. Неужели он такой ужасный, что девица чуть жива?

- Инна, извините, что я вас отвлекаю от работы, но я хотел бы узнать, кто принес записку, которую вы мне отдали?

- Записку принес мальчик, лет двенадцати. Я его не знаю. Он сказал, что его попросили передать ее вам.

- А кто попросил, он не сказал?

- Сказал. Я его спросила. Мужчина в автомобиле на стоянке перед больницей. Он ему дал десять рублей и подробно объяснил, как найти отделение. Сказал. что сам очень торопится и передать ее не успевает. Вот я и взяла записку. А что, ее не надо было брать? Извините.
Голос девушки уже почти дрожал. Иван почувствовал ее волнение и как можно более дружелюбно ответил.

- Что вы, нужно, конечно. Просто тот, кто писал ее, забыл подписаться. Я просто хотел выяснить, не знаете ли вы кто он. Спасибо вам большое. Еще раз извините, что отвлек.
Девица поняв, что все нормально улыбнулась и стала еще красивее.

- Я могу идти?

- Не смею задерживать.
Сказал Иван и встал, чтобы подчеркнуть свою доброжелательность. «Пожалуй, перегнул с этикетом. Ну да ладно. А девица бойкая, все, что могла, выспросила у мальчишки. Вопреки мнению, что симпатичные девушки все недалекие. А с запиской-то тоже облом». Вновь вернулось раздражение, разбавленное приходом юной медички. Он вышел из ординаторской практически вместе с ней и, попрощавшись с дежурной сестрой, пошел на остановку маршрутки.

Иван, всегда имевший собственное авто, переехав в Сочи, осознанно отказался от обладания им. Ему было жаль воздуха, которого оставалось все меньше на этом курорте. Да и с появлением маршрутных такси, передвигаться по городу стало существенно быстрее и комфортней. Лишь немногим медленнее, чем на собственной машине, учитывая хронические пробки.

Он шел и размышлял: «И все же, кто этот придурок, который забавляется подобными розыгрышами? Если найду его, урою», - попытался он самоуспокоиться. Но к этому примешивалось предчувствие чего-то еще. На подсознательном уровне Иван был взведен как пружина. Это было неуютно, и Иван вновь вернулся к попытке проанализировать всю ситуацию трезво. Итак, некто звонит ранним утром и предлагает узнать о смерти больше, чем ему, Ивану, уже известно. Хреновая шутка? Может быть, но некто основывается на том, что предложение поступило вследствие его, Ивана, размышлений о смерти, как явлении. Такое может быть, хотя и кажется фантастичным. Как результат точного психологического анализа личности Ивана, врача и человека, или предположения наугад. Да, все вроде бы логично, если бы не одно «но». Какова мотивация подобной шутки? Она как-то не вяжется с наличием явного интеллекта у «шутника» Тогда остается предположение, что у него не все в порядке с психикой. В этом случае вопрос о мотивации отпадает. Не лучший из вариантов, так как ожидать от такого можно чего угодно. Мда... Остается одна слабенькая зацепка – текст записки, почерк, отпечатки пальцев. И впрямь слабенькая. Он внимательно рассмотрел записку. почерк обычный, взрослого человека, лист бумаги из какого-то блокнота, не определишь. По такому признаку найти конкретного человека в городе Сочи можно только чудом, а чудес, как известно, не бывает. Жалко… Раздумывая таким образом, Иван успокоился.. Даже в случае с предположением о сумасшедшем, преследующем Ивана, отпала версия о каких-то мистических вмешательствах. И то дело! А с сумасшедшими жить еще можно. Особенно, если они не агрессивны. Мало ли их в наше время?! Иван повеселел и влез в маршрутку. Домой.

Маршрутка довольно быстро продвигалась в тесноте улиц, ловко лавируя среди ползущего транспорта. Ее водитель успевал высаживать и подбирать пассажиров, практически не выбиваясь из потока. За пять минут движения проехали почти полдороги до Иванова дома. Зазвонил сотовый. Галина, попробовал догадаться Иван, но вместо голоса жены услышал знакомый скрипучий голос.
- Иван Анатольевич, ваши рассуждения по поводу преследования вас душевнобольным человеком необоснованы. Предложение остается в силе. У вас осталось одиннадцать часов.

По удивленному взгляду соседки по салону маршрутки Иван мог бы определить, насколько у него было дурацкое выражение лица. Но он ничего не замечал вокруг Что-либо ответить абоненту он тоже оказался не в состоянии. В голове крутилась единственная фраза: «Это просто полный пипец какой-то! Шизофрения?.. Что делать?»

«Стоп! А номер звонящего в сотовом?» Он открыл в меню входящие звонки. Номер скрыт. Следовало ожидать. Иван на автопилоте выбрался из маршрутки именно на своей остановке, снова начал вразумительно мыслить – даже последний звонок неизвестного гражданина с неприятным голосом не опровергает предположения о его действиях, основанных на хорошем знании психологии человека. Здесь по-прежнему нет места никакой мистике. Что неприятно настораживает, так это таинственный отсчет времени с периодическим напоминанием о нем. Но это скорее всего фактор, призванный нагнетать напряженность. Тогда вновь возникает вопрос о мотивации. Гражданин мыслит очень даже логически, что позволяет ему выводить меня из равновесия. Следовательно, он не душевнобольной. Впрочем, с какой стати я отказываю в логичности мышления душевнобольному. Вовсе не факт, что он не способен так мыслить, возможно даже, что наоборот. А отсутствие мотива – это и есть пунктик его заболевания. Не исключено, что единственный. Итак, не звучи в странных звонках и записке тема смерти, то и внимания бы не обратил. А поскольку предложено узнать побольше именно о ней… «Но все равно, хрен вы нас запугаете, гражданин хороший!» - последовал вывод Ивана.

Настроение, тем не менее, было испорчено. Похоже, безвозвратно. Он пошел домой, пребывая в грустных размышлениях о событиях последних двух дней, обо все ухудшающемся состоянии Алексея и многом другом, что человек и не отмечает в памяти, но думает об этом. Иван чувствовал себя как выжатый лимон. Вечер прошел незаметно, и Иван счел за благо лечь пораньше.
Звонок телефона. Как не хочется просыпаться! Звонок телефона. Из раза в раз, настойчиво. Жена заворочалась. Надо взять трубку. А который час? Открыл глаза. Ночь. С работы? Нашарил рукой телефон.

- Слушаю.

- Ваня, извини, рано еще, извини.
Голос Ларисы, жены Алексея, дрожит. Сон слетел мигом.

- Алексей? Что?

- Он просит тебя приехать.

- Ну конечно приеду! За час до работы заеду к вам.

- Сейчас просит. Приезжай, пожалуйста.
Не выдержала, тихо плачет. Мысль Ивана мечется. Нет, самое плохое рано. Как минимум месяц у него еще есть. «Так, что взять с собой?»

- Сейчас приеду, Лариса. Ты успокойся, ладно?

Иван встал, стараясь не разбудить давно не спящую жену. Она слышала весь разговор и все понимала. Вчера, когда они проведывали Алексея, у нее вдруг родилось явственное ощущение, что живым она его больше не увидит. Она себя обозвала за это дурой и пыталась спрятать это ощущение поглубже. Но оно оставалось, как ни ругай себя. Сейчас сердце ее сжалось от того, что предчувствие сбывается. Это Иван, по-мужски нечувствительный, будет что-то придумывать, делать, а ей все ясно и от этого хуже. Слезы полились из глаз на подушку. Она зажала себе рот - очень боялась выдать себя. Ей до боли было жалко Алексея и его семью, ставшую родной и для них с Иваном. Страшно, когда ты бессилен что-либо сделать. Все, что она могла сейчас – это притвориться спящей, чтобы не мешать Ивану. Он умный и сильный. Может быть, что-то и сделает для Алексея? Господи! Помоги ему



Глава 11

Паттерсон развел руками и умолк в задумчивости.

- Я даже не знаю, как продолжать, господин президент. Далее мы переходим к более загадочным и сложным для понимания вещам. Я вкратце расскажу, почему существует так называемый «отдел по закупкам нестандартного оборудования».

Как вы уже поняли, никакими закупками этот отдел не занимается. Просто двадцать пять лет назад какой-то умник так его назвал в целях конспирации. В сфере служебных интересов отдела и его основной темой является проявление божественности в любых ее видах в жизни человечества. Имеется в виду не фантазии религиозных фанатиков, а строго научный подход к реальности. И если такие проявления фиксируются, то мы обязаны проанализировать их и адекватно отреагировать. Вы утром шутили насчет пришельцев. Да, в ЦРУ есть отдел по слежению за деятельностью пришельцев. Не буду комментировать их работу. При нужде можете затребовать от них полный отчет. Что-то подобное, кажущееся фантастическим, исследует и наш отдел. Но только… только гораздо более важное.

- Почему же это более важное? - не выдержал и встрял президент, вспомнив утренние неприятные эмоции. Паттерсон вновь взглянул ему прямо в глаза, и вновь президенту стало ужасно не по себе, как в прошлый раз. «Черт, черт, кто меня за язык дергает?!» - с запоздалым раскаянием подумал он.

- А потому, сэр, что приоритет выше!
Паттерсон долгим изучающим взглядом продолжал смотреть на президента. Тот чувствовал себя кроликом, ползущим в пасть удава против своей воли.

- Поясню. Если Бог существует, то он, по определению, создал все, включая пришельцев, параллельных и прочих. А потому все, что связано с Ним, главнее. Это понятно?

- Да, да, конечно… - проблеял президент.

«Кошмарный день! Меня сегодня трахают как школьника все эти дядьки. Что странно, я не могу их просто выгнать к свиньям отсюда. Мало того я все сношу и еще улыбаюсь им. Ну почемууу!? Хватит. Я хочу пива и мягкую постель. Пошли все в жопу». Но вслух, собравшись и приосанившись, произнес:

-Продолжайте, пожалуйста, господин Паттерсон. Вы сказали, что Жезл абсолютной власти вновь готов появиться. Как это понимать?

- Да, это так. Для полноты картины добавлю следующее: в районе, обозначенном на карте, составленной Элюй Чуцаем, зарегистрирована очень высокая поисковая активность.

- Но ведь вы говорили, что там большие глубины? Там же невозможно что-либо достать со дна! - вновь не выдержал президент.

- И так и не так, - продолжил Паттерсон бесстрастно. - Именно в этом месте рельеф дна неоднороден. Там есть подводные возвышенности, плато и даже горы. Это область наиболее активного так называемого Тихоокеанского сейсмического пояса.
В нём происходят сильнейшие землетрясения нашей планеты. Здесь зона сочленения Индийской, Австралийской, Бирманской и Зондской плит, именно здесь возникло землетрясение 26 декабря 2004 года, унесшее жизни более ста девяноста тысяч человек.

- И вы считаете, что это как-то связано с Жезлом власти?

- Нет, конечно же. Зона сейсмической активности ни при чем , а вот зона поисковой активности… Да, мы практически уверены в этом, - твердо заявил Паттерсон и впервые за всю беседу полез в карман за записями.

- Почему же? Сейчас все помешаны на кладах и сокровищах погибших кораблей. Благо подводная техника позволяет вести поиски, и кто попало этим занимается.

- Не спорю, это так, но не в нашем случае. Вы совершенно правильно заметили, что подводными поисками сейчас занимается кто попало. Однако в этом районе ведутся поиски силами наиболее профессиональных и удачливых кладоискателей. Впрочем, и это вовсе не дает повода связать их присутствие с Жезлом власти. А вот тот факт, что они работают по найму, очень настораживает.

- Почему же?
Президент от нетерпения получить ответ подался вперед. Паттерсон надел очки и, полистав видавший виды блокнот, вновь заговорил:

- Потому, что заказчики более чем необычные. Это Ватикан, Саудовская Аравия и Иран, а точнее высшее духовенство этих государств. Религиозные лидеры Израиля также являются в роли заказчиков. Притом, что все названные участники поисков предприняли максимум усилий для того, чтобы их присутствие никто не заметил. Они-то, эти усилия и стали основным фактором настороженности. А наши дальнейшие расследования полностью подтвердили догадки вплоть до имен и сумм, выделенных на поиски некоего артефакта. Как вы полагаете какого, господин президент?
Паттерсон взглянул на президента поверх очков. Намеренно не в глаза, чтобы не лишать его присутствия духа. Паттерсон давно знал об особенностях своего влияния на собеседников.

- Жезла абсолютной власти? Я прав?

- Да. Вы правы. Подобное общество вряд ли заинтересуют даже все ценности, покоящиеся во всех морях и океанах. Поверьте, эти люди живут совершенно иными ценностями, нежели презренный металл. Существенно более возвышенными. Подвигнуть их на поиски чего бы то ни было на дне океана могло лишь что-то связанное с духовностью, с Богом. Но…

- Но этот предмет связан не только с Богом, но и с властью? Так?

- Да, господин президент. Так. Именно поэтому мы у вас в кабинете. Я очень надеюсь, что нам удастся выработать правильное решение. Именно ПРАВИЛЬНОЕ, - акцентировал внимание на последнем слове Паттерсон, и оглядел всех своих спутников. Те согласно закивали головами.

В кабинете воцарилось молчание. Все, включая президента государства, считающего себя лидером человечества, думали. Каждый по своему, но все об одном. Чем чревато нахождение подобного артефакта представителями одной из религиозных конфессий? И мысли всех сходились к тому, что ничего хорошего это миру не сулит. Даже если сам артефакт не имеет отношения к Богу. Уверенность одной из сторон в его сверхъестественной природе может разрушить сложившееся хрупкое равновесие и привести к непредсказуемым последствиям.
Тихо и коротко звякнул мобильный телефон Паттерсона, выведя всех из состояния глубокой задумчивости. Он извинился и, прочитав длинное сообщение, нахмурился, сразу постарев до своего паспортного возраста. Все присутствующие, почувствовав его напряженность и глубокую озабоченность, повернулись к нему. Он еще раз извинился и сообщил:

- Я очень сожалею, но тот, кого я так ждал, не прилетит. Он изучил последние события в мире и не видит необходимости своего присутствия в Вашингтоне. Он говорит, что бессилен чем-либо помочь и просит его извинить. Он не верит в исключительные возможности Жезла власти и не видит способа помешать грядущим событиям. Это меня очень и очень озаботило.

- Так вы что передали ему сведения о Жезле? - почти с негодованием спросил президент.

- Нет, конечно же. Я никогда и никому не передам этих сведений ни по одному каналу связи. Только лично и только тому, кто способен удержать их при себе. Просто он меня очередной раз глубоко поразил.

- Да кто он такой, черт подери! И почему он может отказаться прибыть в Белый дом? Вы ведь не на пикник с барбекю его пригласили? И я хочу знать, кто может себе позволить отказываться от подобного приглашения?!
Президентский гонор вновь проснулся и дал о себе знать.

- Я не понимаю, как можно отказаться от участия в деле, касающегося интересов США?

- Господин президент, – голос Паттерсона напрягся. Почти звенел, – я позволю себе повторить – все, что связано с Высшей силой, не имеет ничего общего не только с географией, политикой, и экономикой, но даже с разницей в религиях. И все вышеназванные аспекты лишь следствие действия этой Высшей силы. Вдобавок этот ученый гражданин другой страны.

- И все-таки кто же он, такой незаменимый? - с раздражением спросил президент.

- Он простой профессор онтологии и самый обычный член Всемирного совета мудрецов. Один из шестнадцати. Есть такой Совет в мире. И он может отказаться, если не видит прока, - с нескрываемым сарказмом ответил Паттерсон.

- Уверяю вас, это нехорошо для всех нас, что он отказался от встречи, - тихо и, как всем показалось, упавшим голосом добавил он.
В Овальном кабинете воцарилась долгая и гнетущая тишина…
Прошло, по крайней мере, пять минут всеобщего молчания, прежде чем Паттерсон вновь заговорил:

- Господин президент! Я вижу, что мы все очень устали и дальнейшее пребывание у вас в кабинете уже не будет продуктивным. Предлагаю прерваться на отдых, несмотря на серьезность стоящей перед нами проблемы.

- Согласен, господа. Я вижу, что вам крепко досталось за последние дни. Давайте расстанемся до завтрашнего утра, нам всем нужен отдых. Прошу простить - уже до сегодняшнего. Половина первого. В какое время вы смогли бы прибыть утром?

- Часам к семи было бы неплохо, но это будет бросаться в глаза вашему окружению. Я повторюсь для всех присутствующих здесь – все, связанное прямо или косвенно с нашей проблемой, секретно выше высшей степени.
Президент задумался на минуту и сказал:

- Господа, я мог бы устроить нашу встречу в девять часов, и это не будет выглядеть подозрительным.

- Тогда до завтра, сэр, - ответил за всех Паттерсон.
Остальные лишь покивали головами и потянулись к дверям. Там немедленно образовалась пробка. Все разом пытались пропустить друг друга вперед, пока Паттерсон не вышел первым. За ним более менее организованно вывалились остальные. «Балаган. Полный и окончательный балаган, – думал президент, – за что мне все это на мою голову?» Мысли разбегались в разные стороны. Он безуспешно пытался их поймать и выстроить хоть в какую-то систему. Он прекрасно понимал, что решение придется принимать ему. Именно ему, учитывая неординарность и секретность ситуации. «Ну за что, за что мне все этооо!?» Так он просидел довольно долго, пока в дверь не просунулась голова секретаря с вопрошающим взглядом.

- О, Джонни! Вы еще здесь? - президент всегда играл отъявленного демократа. Даже когда это вовсе не требовалось. – Как это кстати. Эта группа ученых, которая только что ушла, рассказала мне о выдающихся достижениях в сфере развития космической техники. Это очень важно для обороноспособности страны. Будьте добры, сделайте так, чтобы я смог их принять завтра, ох… уже сегодня, в девять утра. Да так, чтобы встреча не была ограничена по времени.
Глядя на вытянувшееся лицо секретаря, президент продолжил:

- Понимаю, Джонни, понимаю, но вопросы безопасности страны вне всякой конкуренции. Именно за ваше умение выходить из затруднительных ситуаций, я так высоко вас ценю. Я пошел спать. Спокойной ночи.
«Ну, ни фига себе! Ночь будет спокойная. А особенно спокойным будет утро, когда все узнают, что все наши графики летят к чертям, - обреченно подумал секретарь. - И лесть ваша, сэр, шита белыми нитками, но все равно приятно. Хозяин погладил котенка, после того как наступил на лапку. Муррр». Идя по коридору, он скорчил страшную рожу своему отражению в одном из зеркал. День закончен. И, слава Богу.
Когда ученые вышли из белого дома в сопровождении охраны на автостоянку, они окружили Паттерсона с немым вопросом. Его озвучил профессор Бруштейн:

- Ну не томите же нас, Питер. Скажите, наконец, что это было за сообщение? На вас до сих пор лица нет. Что в нем?

- Это странное во всех отношениях сообщение от … Немного потемню, господа, не обессудьте. Я действительно не сообщал моему корреспонденту, назовем его так, никакой информации. Я лишь пригласил его на эту встречу. И все. Он же иносказательно, конечно, дал мне понять, что в курсе того, зачем его приглашают.

- То есть тайна перестала быть таковой? - спросил кто-то из ученых.

- Нет. Сотрудники моего отдела, спецы высокого класса, очень внимательно следят за всей информацией, связанной с этим делом. На сегодняшний день в курсе событий только лишь очень узкий круг высшего духовенства упомянутых ранее конфессий. Даже исполнители их заказа не подозревают о том, что, в самом деле, они должны найти. Никаких намеков и тем более подробностей пока нигде не всплывало. Меня известили бы немедленно.

- Возможно у него есть свои источники информации, о которых вы не знаете?

- Вполне возможно. И даже наверняка есть. Но у меня нет даже догадок на эту тему. Однако в сообщении есть совсем уж странные вещи…
Паттерсон замолк, размышляя. Все терпеливо ждали.

- … к примеру, то, что он говорит о президенте. А именно то, что мы не сможем его удержать от тех шагов, которые он сделает, и за это ему не стоит пенять! Как бы я хотел, чтобы он был здесь! Ну да ладно. Утро вечера мудреней. По машинам, старая гвардия!


Глава 12


Он лежит с открытыми глазами на низкой, широкой кровати, расположенной напротив двери у стены. Лежит на спине, обнаженный. Лишь кусок материи, накрывает интимную область. Его тело обильно смазано мазью с запахом дегтя и каких-то ароматных трав. Кожа покрыта подсыхающими волдырями от ожогов, причиняющими боль. Он пробует пошевелиться. Все болит, но особенно болит грудина. Он пробует к ней прикоснуться. Но отдергивает руку. Грудинная кость представляет из себя сгусток острой боли. Ткани над ней опухли и слегка кровят. Что он здесь делает? Почему он здесь? Он осмотрелся в надежде что-либо прояснить.

Он находился в темном помещении с очень высоким куполообразным потолком почти невидимым в полутьме. Два небольших оконца в нем закрыты плотной темной тканью, пропускающей совсем немного света. Дощатая дверь в помещение также плотно прикрыта. В углу стоит небольшой стол с какими-то глиняными плошками, кружками и кувшином. А в другом углу примостилось некое сооружение из дерева, напоминающее комод. Пол, там, где его видно с его позиции, глиняный.

Осмотр не дал ответа ни на один из вопросов. Все было незнакомо. Хотя… Было смутное ощущение, что когда-то он это видел. Но никакой конкретики. Третий вопрос, появившийся у него, поверг в шок. Кто он? Он не знал. Не помнил! Он делал отчаянные попытки вспомнить. Он совершенно конкретно ощущал себя как «Я» мужского пола, но не знал, кто это «Я». Он еще раз более внимательно осмотрел комнату, разыскивая предметы, которые возможно натолкнут его на подсказку. Может быть, одежда или какие-нибудь вещи? Но в комнате ничего не было, кроме того, что он уже видел. Отсутствие ответа на вопрос: «Кто я?» привело его в состояние сковывающего мысли тихого страха. Страх расползался, заполняя все его существо и делая попытки вспомнить еще более безрезультатными.
Неизвестно сколько времени он пролежал в попытках что-либо вспомнить.

Сознание было еще очень слабо для того, чтобы отслеживать много параметров одновременно. Из этого состояния его вывела внезапно распахнувшаяся дверь. На пороге возник мужчина. Лица его не было видно, так как из раскрытой им двери в комнату ворвался ослепительный свет. На его фоне был виден только темный силуэт и только тогда, когда мужчина закрыл за собой дверь, глаза стали различать его черты. Это был мощного телосложения, высокий, не менее метра восьмидесяти ростом мужчина. О таких как он обычно говорят кряжистый. Лицо его было обрамлено густой волнистой черной бородой с обильными вкраплениями седины растущей почти от самых глаз. Длинные волосы, тоже волнистые и с проседью, под стать бороде, доходили почти до плеч. На гордо посаженной голове через лоб к затылку проходил кожаный ремешок, чтобы волосы не падали на глаза. Глаза. Глаза были особенные. Очень необычного светло-коричневого цвета, широко расставленные они при нормальных размерах, казалось, занимали пол лица. Это потому, что в них хотелось смотреть. Обычно люди избегают смотреть прямо в глаза друг другу. Рождается некоторое чувство неловкости. В этом же случае никакой неловкости не возникало.

- Ну, здравствуй, странник, - произнес мужчина густым, приятного тембра молодым голосом. Это тоже было необычно, потому что на вид ему было никак не менее сорока.

- Мой отец сказал мне, что ты пришел в себя еще вчера. Я очень рад этому, но я вернулся с пастбища поздно, а ты спал. Ну не будить же тебя.
Он улыбнулся, обнажив ряд превосходных зубов. Улыбка была, совершенно очевидно, искренней.

- Как ты сегодня?

- Спасибо, хорошо, - ответил больной. Он удивился звуку своего голоса так, как будто слышал его впервые, и вдруг вспомнил, что в эту комнату приходил старик, практически так же одетый как вошедший мужчина. И еще была девушка необыкновенной красоты и запаха. Особенно помнился ее запах. Такой свежий и привлекательный. Но вот когда это было, он не смог бы сам вспомнить. Оказывается вчера. Сразу же вернулся вопрос «Кто я?», отошедший было на второй план с приходом мужчины.

- Ну, до «хорошо» тебе еще пару дней, как минимум, но то, что лучше, чем три дня назад – это точно. Я этому рад, - сказал мужчина с той же хорошей улыбкой на лице.
Он аккуратно, чтобы не сотрясать кровать, присел на ее край, откинув полу своего одеяния.

- Я Аврам, это я нашел тебя рядом с песчаным барханом. В тот день мы пасли скот далеко. Почти на границе песков. Тебе повезло. Там никто не пасет скот, и нет ни одной дороги. Да… Тебе крепко досталось от кого-то и от солнца. Честно говоря, мы не думали, что выживешь. Но ты оказался крепким. Это хорошо.

- Спасибо тебе. Я не знаю чем я смогу тебя отблагодарить…
Он вновь удивился звуку собственного голоса. А еще он удивился своим словам. Он не знает собственного имени и кто он, но знает, что говорят в тех или иных случаях. Это непонятно.
Аврам также в удивлении поднял брови и развел руки.

- Ты говоришь странные слова. За это не нужно благодарить! Разве ты поступил бы иначе, будь я на твоем месте? Вот кому ты можешь сказать спасибо, так это Иске. Она так за тобой ухаживала, что ты просто не мог не выжить. Она не отходила от тебя все время, пока ты не пришел в себя.

- Это наверно та девушка, которую я видел. Но она убежала. Я не обижал ее, просто смотрел, кто пришел.
Аврам задорно рассмеялся.

- А ты сейчас можешь кого-нибудь обидеть? Вот через пару-тройку дней, разве что, на это есть надежда. Возможно у нее тоже.
Аврам задорно подмигнул, произнося эти слова, и засмеялся. Его смех привел в смущение, но звучал вовсе не обидно.

К обожженной коже лица лежащего прилила кровь. Он покраснел, но под струпьями отшелушивающейся кожи этого не было заметно. Зато он сам это очень хорошо почувствовал. Но его сейчас мучил вопрос, о том, кто он сам, и это делало незначительным все остальное. Вопрос постоянно крутился в голове. Как узнать? Наконец, он решился спросить напрямую у Авраама.

- Я не знаю как сказать… Понимаешь, я не знаю кто я. А ты не знаешь?
Он с такой надеждой смотрел на Аврама, что тот смутился, понимая важность этого для спасенного им незнакомца.

- Нет, друг, я не знаю твоего имени. И никто из нашей семьи не знает. Да и во всем городе вряд ли кто-то смог бы даже предположить, откуда ты. Могу с уверенностью сказать только то, что ты издалека.
Лежащий на кровати мужчина слушал его слова с таким вниманием, что мышцы всего его тела напряглись от ожидания услышать что-то проясняющее. Однако, дослушав Аврама, он обмяк. Голова откинулась бессильно на жесткой соломенной подушке. Аврам молчал, довольно долго наблюдая за больным, не зная, что сказать. Было видно, что он искренне сопереживал больному, а затем положил свою ладонь на руку больного, и, осторожно сжав ее, сказал::

- Ты не беспокойся, брат. Тебе нужно время для того, чтобы окрепнуть. А там, может быть, и вспомнишь все.
Лежащий почувствовал неподдельное участие Аврама. Ему это было приятно. Это немного смягчило очень неуютное ощущение от отсутствия знания о себе.

- Скажи, Аврам, а почему ты думаешь, что я издалека?
Аврам вновь улыбнулся и, помолчав немного, сказал.

- Я попрошу Иску принести тебе зеркало. Возможно, ты сам поймешь… - он вновь замолк, а затем продолжил с надеждой, - а возможно это поможет тебе вспомнить кто ты.

- А что это за город? Ведь ты сказал город?

- Да мы в городе, который называется Харран. Мы здесь живем некоторое время. А вообще мы из города Ур, что в Хасдимском царстве. Там наша родина. Мы ушли оттуда довольно давно, но мы и здесь не навсегда. Нам предстоит путь в страну Кнаан, что на юге отсюда. Мы бы уже ушли туда, но мой отец Тэрах стал болеть. Путь труден и пока он не оправится, мы не пойдем туда.

Лежащий с глубочайшим вниманием слушал Аврама. Из любого произнесенного им слова он надеялся получить хоть какую-то информацию о главном, что его беспокоило – кто он?
Тщетно, никакой зацепки… Но вот в названиях и именах слышалось что-то смутно узнаваемое. Знать бы, откуда это ощущение? Кажется, еще чуть-чуть и он что-то вспомнит. И он продолжил расспросы:

- А почему вы идете в страну Кнаан, Аврам? - спросил он.

- Так мне сказал Творец. Да и здесь в Харране местные жрецы бога Сина на нас уже давно косо смотрят, - просто ответил Аврам, а произнося слова о жрецах, хитро подмигнул.

- Он с тобой разговаривал и сказал? Такое возможно? - удивленно спросил больной.

- Конечно же, возможно! Ведь вся наша жизнь только и состоит из непрекращающейся беседы с Ним. Только у кого-то это монолог, потому, что он слышит только себя, а у кого-то диалог, потому, что он способен слышать и Творца. А ты сам как думаешь?

- Мне стыдно признаться, но я сейчас думаю только о том, чтобы вспомнить кто я и откуда. Что в моей жизни было раньше?
Аврам вновь улыбнулся.

- Ну это понять можно. Но это временное состояние, я верю в это.
Лежащий пошевелился в попытке приподняться, что сразу же отдалось болью во всем теле. А в области грудины боль вспыхнула особенно остро. Он непроизвольно прижал руку к груди и тут же обмяк в прежней позе.
От Аврама не ускользнуло движение руки и он наклонился над ним. Чтобы рассмотреть рану.

- Да ты действительно крепыш. За то время, пока ты здесь, твоя рана почти затянулась. Ай да Иска, молодец! Она просто волшебница. У нее большой талант к лечению. Еще с детства она собирает различные лечебные травы. Этому она научилась от своей матери, а та от своей. Теперь Иска лечит всех нас и наш скот. Цены ей нет!

- Ты можешь передать ей мою благодарность, когда увидишь?
Аврам принял прежнюю позу и сказал со слегка преувеличенной серьезностью.

- Ни за что этого не сделаю.

- Почему? - искренне удивился его собеседник.
В его голосе слышалось недоумение и волнение.

- Потому, что гораздо лучше, если ты скажешь ей это сам.
Аврам широко улыбнулся.

- А она еще придет? Ведь она испугалась чего-то. Мне жаль, что так вышло.

- Конечно придет! А почему ты решил, что она испугалась? Она просто очень обрадовалась, что ты очнулся, и побежала всем об этом рассказать. Ведь все переживали за тебя.
Эти слова Аврама озадачили лежащего. Почему всем так важно знать, что он очнулся? Ведь никто не знает кто он такой, тогда почему они все так переживают за него? Эти вопросы были готовы вырваться наружу, но что-то удержало его произнести их вслух. Все эти вопросы во главе с основным о том, кто он, утомили больного. Он был еще очень слаб. Его стало знобить, что не укрылось от внимания Аврама. Он укрыл больного легким покрывалом, лежащим рядом на кровати.

- Так лучше? - спросил Аврам.

- Да, гораздо.

- Ты пока отдохни, а лучше поспи. Я пойду. Много дел еще.
Аврам поднялся и, уже приоткрыв дверь, сказал:

- Выздоравливай, брат. И ничего не бойся. С тобой все будет хорошо.

- Спасибо, - тихо ответил лежащий на кровати мужчина, погружаясь в полудремоту, полубеспамятство.
Он пробыл в этом состоянии совсем недолго и очнулся от мужских голосов. Грубый, прокуренный голос где-то совсем рядом сказал:

- Все, хватит с ним возиться. Мы не получим за этого америкоса ничего, кроме кучки бумажных долларов. Они сейчас даже в сортире не нужны. Бумага жесткая и скользкая. Проклятые янки обокрали весь мир со своим экономическим кризисом. Сначала подсадили всех на эти сраные баксы, а потом признались в банкротстве. Скоты. Ненавижу их! Слушай, ты, придурок, я пошел, а ты пристрели его и догоняй.

- На хрена на него пулю тратить. Сам сдохнет.
Послышался другой голос повыше тембром, но тоже грубый.

- Придурок, ты меня что, плохо понял?


Глава 13


Иван вызвал такси и стал одеваться. С собой ему нечего было брать. У Алексея было все, что нужно в его ситуации. Звонок телефона. Такси у подъезда. Он выскользнул из квартиры, стараясь не шуметь. Уже выйдя за порог, посмотрел на часы. Четыре часа утра, ровно.
«У меня есть два часа, – появилась невесть откуда шальная мысль, и сразу за ней следующая, – какие два часа? Что за бред?! Откуда? Мужик с противным голосом звонил когда? Около семи - я только приехал с работы. Так, семь вечера плюс одиннадцать – шесть утра. Сейчас четыре. Ну, блин, приехали!»
Cердце Ивана тоскливо сжалось. Он сел в машину и назвал адрес. Сонный водитель молча тряхнул головой. Пока ехали по городу, Иван неотступно думал об Алексее. Последние две недели друг находился под действием опиатов.

Приходилось добавлять их дозу, чтобы блокировать нарастающую боль. Поэтому Алексей все больше спал, а точнее пребывал в дремотном состоянии. Они почти не разговаривали - разговор для него стоил больших усилий, а порой был просто неадекватен и Иван щадил его, да и себя тоже. Ему было очень тяжело отмечать, как угасает жизнь Алексея.
Иван рассчитался с таксистом и, уже открыв дверцу такси, неожиданно для себя попросил:

- У вас не найдется сигареты?
- Не вопрос.
Таксист протянул ему пачку сигарет. Иван вытащил одну.

- И прикурить, если можно.

- Что, готовишься к встрече с женой? - лукаво спросил он, протягивая зажигалку.

- Нет. С другом попрощаться приехал. Умирает он, - сказал Иван тихо, глубоко затянувшись дымом сигареты. Сейчас он совершенно четко понимал, что Алексей умрет и именно через два часа. Через два! А точнее, уже меньше чем через два.

- Прости, мужик. Ты держись.

- Да. Спасибо, буду держаться.
- А хочешь, я тут буду стоять. Мне все равно где. Может, что понадобится привезти, там, отвезти…, другим ничем помочь не могу.

- Да нет, брат, спасибо за понимание. Я пошел.
Иван вышел из такси и пошел к знакомому подъезду высотки. Ноги весили килограмм по сорок каждая.
Створки лифта разъехались. Лариса с опухшим от слез лицом ждала у открытой двери.

- Заходи, Ваня.

- Как он? Не спит?

- Около часа назад ему было совсем плохо. Я думала, что он… он умер. Он тебя ждет. Иди к нему.

- Ты делала ему укол морфия?

- Я попыталась, но он отказался. Сказал, что больше не нужно.
Слезы, тихие и обильные, полились по ее лицу. Иван отвернулся. Сколько он видел таких слез! Он так и не научился не реагировать на них.

- Ты иди, Ваня, мы уже простились с ним.
От этого тихого ее голоса, от того как она произнесла эти слова, сердце Ивана сжалось до физически ощутимой боли. Внутри него все кричало: «Ну почему жизнь устроена так нелепо?! Люди любят друг друга. Не могут жить друг без друга, а смерть так ни с того, ни с сего заявляется к ним в дом, равнодушная ко всему, и разлучает их. Это подло. Просто подло!» Иван пошел по коридору в комнату Алексея. Он огромным усилием воли погасил гнев, чтобы не принести его к больному другу.

- Привет, Вано, братишка. Я жду тебя тут, а тебя все нет.
Слабая улыбка Алексея чуть осветила его лицо в полутьме комнаты. Он полулежал на кровати, обложенный подушками. В комнате остро пахло смертью. Смерть имеет запах. Его ни с чем нельзя сравнить, а, следовательно, спутать. Лицо осунулось почти до неузнаваемости и только глаза были прежними. Именно прежними. Последние два месяца они были слегка подернуты отстраненностью от окружающего мира под влиянием наркотиков. Но сейчас они были совершенно ясными.

- Привет, брат. Да я вижу тебе получше уже?

- Да, Ваня, ты не поверишь, но мне действительно лучше. И было бы еще существенно лучше, но ты все не появлялся,
Он снова улыбнулся и показал рукой на край постели:

- Садись поближе. Не удивляйся, брат. Я все расскажу.
Алексей даже попытался подмигнуть.

- Я здесь только потому, что это нужно тебе. Ты должен узнать больше о том, с чем борешься. Разве нет?
Иван вспомнил события последних трех дней. Они никак не могли уложиться в какую-то вменяемую схему. Ну, причем здесь он и Алексей? Это вообще особенно гадко. Он начал понимать, что происходящее здесь именно продолжение предыдущего. И ничего изменить нельзя. Кто-то, какая-то сила ими играет. Но у него, Ивана, нет никаких способов сопротивляться ей, как-то бороться.

- Ты о чем, Леха?
Его психика по инерции еще сопротивлялась тому, что Алексей как-то связан с предыдущими дурацкими событиями. Его-то за что? Он и так умирает. Все его существо было готово к борьбе, к защите больного друга. Но где объект? С кем биться. Ну, бля, покажись что ли? Слабо?
Он инстинктивно стал озираться, вглядываться в полумрак. Сердце колотилось. руки сжались в кулаки. это заметил Алексей.

- Ты успокойся, Ваня. Не с кем драться. Я ведь тебя знаю. Спасибо тебе, брат, за все, что было и что еще будет. Ты все сделаешь правильно. Я даже и просить не буду. Это и не нужно. Я о другом. Это важнее.
Алексей выдохся. Эта фраза и душевное усилие было предельным для него. Он прикрыл глаза.

- Ваня, я уже был там. И вернулся. На время, конечно. Это совсем не страшно уйти. Вернуться много хуже…
Он усмехнулся одними глазами и умолк, пытаясь собрать быстро убывающие силы.

- Ты ведь хотел узнать о смерти больше? Не хочешь уже?
Иван во все глаза смотрел на друга, совершенно ничего не понимая. О чем тот говорит? Весь его предыдущий опыт врача кричал о том, что происходит что-то невозможное.

- Ты, Леша, хочешь сказать, что…

- Да, я уже умер. С час назад, но затем вернулся ради тебя. Тебе нужно было узнать о смерти то, что знали единицы за всю историю человечества. Я пришел помочь. Подумай. Только спокойно, ты хочешь этого?
Ивана словно обухом по голове треснули. Мысли разбежались трусливо, а животная его часть беззвучно орала от дикого, не ограниченного ничем страха. Если бы он не сидел на краю кровати, то скорей всего сполз бы на пол по стенке или просто сел на задницу посреди комнаты.. Ног не чувствовал, руки тряслись.

- Ты ничего не бойся, Ваня. Это страшно нам, когда мы живем, стоит предохранитель, чтобы бояться. Но ты не бойся. Я буду с тобой, а потом уйду. А ты останешься. Ну что?

Иван слышал Алексея так, как будто тот был очень далеко. В ушах стоял шум – предвестник обморока. Он, как врач, об этом знал. Это его и разозлило. «Черт побери, я что дама с нервами? Так, спокойно. Спокойно, сказал! - наорал он на себя внутренне. – Надо собраться. Алексей мой друг, у него гипоксия мозга. Ему мерещатся какие-то образы, но я-то, профессионал, что вытворяю?»

- Алеша, дай-ка мне пульс твой померить?
Он взял его за запястье. И тут волосы у него встали дыбом. Рука была холодной, безжизненной и пульса не было. Он протянул руку к сонной артерии Алексея. То же самое. Пульса действительно не было!

- Вань, я правду говорю. Нет у меня никаких видений, в твоем понимании, не сомневайся. Просто мы, имеем совершенно неверное представление не только о смерти, но и о жизни.
И все-таки врач поборол в Иване нормального человека. Проснулся интерес. Как такое может быть, каковы причины, и еще для чего все это? Он взял себя в руки и почти успокоился. Исследовательский дух подталкивал его на, казалось бы, полный бред – согласиться с Алексеем и с тем человеком, который звонил ему эти дни.

- Да, Алешка, я готов. Что я должен делать? - выдавил он из себя. Голоса своего не узнал.

- Находить ответы, - еле слышно ответил Алексей.

Спустя секунду или две комната изменила освещенность. Стало чуть ярче, но в то же время стало как-то зеленее. Эта зеленая завеса отделила кровать, на которой лежал Алексей и сидел Иван, как бы отрезала от остальной части комнаты и стала сгущаться до почти непрозрачной темно-зеленой субстанции. У Ивана заложило уши как в барокамере. «Интересно, что дальше? – практически полностью отстраненно подумал он - Щас в ад провалимся или в рай махнем?»

Затем последовал негромкий хлопок и вспышка очень яркого света, который практически ослепил Ивана. Стало очень легко. Он пытался нашарить руками край кровати, но обнаружил, что стоит на ногах, а вокруг ничего не нащупывается. «И совсем не страшно – отметил он, пытаясь восстановить зрение и что-либо разглядеть. Что дальше?»


Глава 14


Президент пришел к себе в покои выжатый как лимон. Там его поджидал только любимый кот черепахового окраса. Жена уже спала, и он был только рад этому - он не хотел сейчас никаких расспросов. Кот сам не хотел его ни о чем расспрашивать, поэтому его общество было и приятно и желательно. Ему хотелось его погладить и немного успокоиться. Кот тоже был не прочь принять ласку. Так они вдвоем и загрузились на диван. Президенту даже не хватило сил переодеться в домашнюю одежду. Он лишь снял галстук, швырнув его куда-то в пространство гостиной, и расстегнул ворот рубашки, оторвав две пуговицы. Кот смотрел на его действия осуждающе.

- Ладно, Кот, не сердись. День был полное дерьмо. Иди ко мне, не бойся. Папочка тебя не обидит. Он тебя никогдааа не обидит. Иди малыш.

Кот посмотрел на президента с сомнением, но поверил и улегся ему на колени. Президент размышлял, почесывая кота за ушком. Он прокручивал в уме события дня, а кот «мыслил» о несовершенстве мироощущения человека. Кот уснул, а вот президент понял, что уснуть сегодня он вряд ли сможет. Он встал, аккуратно переложив кота на диван, и, взяв в баре бутылку «Гинесса» и бокал, вновь вернулся на диван.
На столике перед диваном всегда лежал большой блокнот и пара шариковых ручек. У президента была привычка мыслить с помощью схем. Он рисовал схемы, состоящие из людей или групп людей, обозначал их одному ему понятными знаками и стрелками, распределял силы и интересы. Это помогало ему делать правильные выводы и принимать решения. Прихлебывая пиво, он этим и занялся. Схема, появляющаяся на бумаге в ходе его размышлений, на этот раз была чрезвычайно сложной и покрывала практически все пространство бумаги. В ней изобиловали стрелки сил и интересов различных групп людей. Они где-то соединялись, а где-то расходились, были различны по длине и толщине.

В шесть тридцать прозвенел будильник. Он прозвучал столь неожиданно, что президент вздрогнул. Он не заметил, как наступило утро. Плотные шторы не пропускали свет. Перед ним лежали три густо исчерченных листа. Они, в кодировке одному ему понятной, отражали все его мысли, сомнения и уверенность. Там были обозначены все силы и факторы в мире, расположенные вокруг константы – Жезла абсолютной власти. Но там не была обозначена одна сила – Высшая. Президент не смог хоть как-нибудь подступиться к ней с анализом, как ни старался. В результате, он ее просто отбросил. Да и что он мог еще сделать?

Высший или низший определяется самим человеком. То, что ему важнее всего в данный момент и есть высшее. Но президент жил в материальном мире. И высшим для него была только власть. Он был хорошим президентом. И у него все еще были сомнения. Все уж слишком необычно. Он намеревался либо прояснить ситуацию до конца, сегодня через два часа, либо выбросить ее как хлам, изгнав к чертям этих книжных червяков, что пудрили ему мозги вчера и лишили сна. Он встал, размял затекшие конечности и пошел в душ. Голова была пуста, как бутылка из под пива на столе. Кот проводил его немигающим взглядом полным покоя. Похоже, Кот знал все, что нужно, но не считал необходимым об этом распространяться.

В восемь двадцать президент вошел в Овальный кабинет. Морской пехотинец из охраны молча поприветствовал его и вышел за дверь в приемную. Оттуда тут же появился секретарь. Судя по его взъерошенным рыжим волосам и съехавшему на бок галстуку утро у него было горячее, однако за окном ярко светило солнце и молодость брала свое. Выглядел он довольно уверенно.

- Доброе утро, Джонни, как отдохнули? Я лично плохо. Что там у нас сегодня? - спросил президент, стараясь изобразить предельную незаинтересованность. «Во, дает босс! Сам меня, да и весь Белый Дом, на уши поставил переменой графика дня. Издевается он что ли?»

- Доброе утро сэр! Спасибо, отдохнул нормально. У нас сегодня встреча с учеными на девять, а дальше полный экспромт. Все службы в истерике, если честно.

- Ничего, Джонни, вы справитесь. Космос это очень важно. Мы обязаны это делать, сами понимаете.
«Бла, бла, бла! Я очень хорошо понимаю, что об меня вытрут ноги несколько сенаторов по отдельности, или разом, и что моя персональная шкурка подвергнется трепке. Меня это не радует, но деваться некуда», - думал параллельно секретарь.

- Да, сэр, мы справимся. Так приглашать ученых?
ответил Джонни, так же тщательно стараясь изобразить отсутствующий энтузиазм.

- Конечно. И дайте команду держать кофе наготове.
Президент сел в свое кресло и разложил свои чертежи, которые принес с собой. Пять минут у него ушли на то, чтобы собраться с мыслями и внутренне подготовиться к тому, что он услышит сегодня. То, что он услышит много необычного, может быть даже больше чем вчера, он не сомневался. Дверь открылась и в сопровождении секретаря вошла группа знакомых уже людей в прежнем составе. Внешне они ничуть не изменились. Одеты как и прежде, разве что чуть меньше усталости. Все, за исключением Паттерсона. Тот хоть и был так же безукоризнен внешне, в отличие от остальных, но усталости у него не убавилось, а прибавилось. Президент был почти на все сто уверен, что тот тоже не спал ночью.

- Доброе утро, господа! Я надеюсь, что оно доброе для нас. Не так ли, господин Паттерсон? Присаживайтесь, пожалуйста, там, где вам будет удобно
В тоне президента, привыкшего управлять интонациями не хуже лучших актеров, все же сквозила искренняя надежда на то, что эти умные дядьки развеют сейчас все то, что они же навалили на него вчера.

- Доброе утро, господин президент! Мы все на это очень надеемся, истинная правда! Поэтому мы здесь и готовы работать, - вновь за всех ответил Паттерсон. Остальные только покивали, соглашаясь. Вся группа расселась точно там же, где и вчера. Дождавшись, пока они усядутся и, выждав минутку для приличия, президент взял бразды правления в свои руки.

- Итак, я надеюсь, что вы хоть немного отдохнули. Я только сегодня в полной мере осознал то, что досталось на вашу долю. Вы должны меня простить за возможное вчерашнее недопонимание, - начал он практически искренне. – Я готов компенсировать это предельным вниманием к вашей информации сегодня. Паттерсон, начинайте, пожалуйста. Полагаю, вам есть что добавить.

- Вы правы, сэр. Появилась новая информация по интересующей нас проблеме. А именно - новые игроки на арене. Но этого следовало ожидать по логике текущих событий. Это представители даосизма и Русская Православная Церковь. Их эмиссары также подключились к поискам в океане. Открытым остается вопрос о том, каким образом информация, которую, как я абсолютно уверен, каждая конфессия бережет как зеницу ока, попадает к ним ко всем. Считаю делом первоочередной важности прояснить именно ее источник. Тогда нам станут ясны многие другие вопросы, в которых мы сейчас запутались как муха в паутине.

- А еще, мы поймем, каким образом мы сможем влиять на саму ситуацию, и какими допустимыми средствами, - добавил Бруштейн со своего места.

- Именно! - продолжил Паттерсон вновь, как и вчера извлекая свой потрепанный блокнот. - Я думаю, что не составит большого труда спрогнозировать интерес государственных структур к этой проблеме. Мы также уверены в том, что он, этот интерес, будет тщательно маскироваться, но он будет. А кто будет интересоваться? Это и вовсе не вопрос. Европа, русские и Китай. У других пока на это не хватит сил и средств.

- Почему вы в этом так уверены? - спросил, не выдержав, президент. Внутренне он был совершенно не готов к таким выводам. Как ни крути, а пропаганда американского образа жизни и самой Америки, как сверхдержавы, формируемая его собственной администрацией, в том числе, воздействовала и на него самого. Разумом он понимал, что это вполне возможно, но эмоционально не допускал подобного. Ведь в Америке все самое лучшее, включая армию и спецслужбы, следовательно, только у правительства США есть право решать и подобную проблему. Он был в состоянии близком к шоку. Все три схемы, нарисованные им ночью, не учитывали фактор силового вмешательства со стороны иных государств. Он, не скрывая раздражения, скомкал лежащие перед ним листы и бросил в корзину для мусора, чем они собственно и являлись.

Паттерсон умолк, недоуменно глядя на президента. Ему было совершенно непонятно, как тот не мог понять столь очевидную вещь? Он даже не сразу нашелся, что ему ответить, но, помолчав с минуту, продолжил:
- Ну, логика тут проста. Если уж мы в курсе событий, то почему бы другим не знать того же? Даже если учесть то, что господин президент считает… - он не стал уточнять, что считает президент, – то это лишь вопрос времени. Замечу, очень короткого. Сейчас, соблюдая предельную секретность, мы можем лишь оттянуть это время. И это притом, что наше предположение, что другие не знали об этом раньше нас, правильное. Повторяю, мы лишь предполагаем это! Мы строим всю нашу работу по сохранению секретности, основываясь на данном предположении, и мы не можем поступать иначе. Это наша работа.

- Да, да, конечно, я допускаю такой вариант, но представляете ли вы себе, господа, ЧТО это означает в реальности?! Если вмешаются армии и спецслужбы в борьбу за обладание Жезлом абсолютной власти – это будет вовсе катастрофично.
- Прошу простить, господин президент, - снова встрял профессор Бруштейн, - но КТО сказал, а точнее доказал, что объект захороненный в океане по приказу Элюй Чуцая на самом деле Жезл абсолютной власти? Вы же сами еще вчера не допускали подобной мысли. Резонно предположить, что подобные сомнения возникнут у любого руководителя высшего ранга любой страны.

- Я добавлю, что у всех у них будут и мысли по поводу последствий вмешательства, такие же, как и у вас. Это подобно ядерному оружию. У всех названных держав оно есть. Но почему они его не применяют против других? Да потому, что боятся ответного удара. Не взорви СССР водородную бомбу на своем полигоне, у Штатов было бы непреодолимое желание разобраться с Союзом немногим позднее Хиросимы и Нагасаки. Разве не так?

Он умолк, воззрившись на президента. А тот сидел и молчал. Все его ночные умопостроения накрылись медным тазом. Он разозлился на себя и ругал себя за то, что прохлопал такой важный фактор. Разозлившись, он не услышал эту ремарку Бруштейна. Он был политик. Политик с младых лет, от кончиков ногтей до корней волос, если так можно выразиться. Его мозг спешно перерабатывал всю информацию в новом ракурсе. Ему с большим трудом удалось заставить себя вернуться к беседе, но только уже с одной целью, - как можно больше узнать от этих ученых ослов, которые оторваны от реальной жизни и срочно что-то придумывать и, главное, делать. «А они пусть себе дальше теоретизируют. Да, еще нужно будет избавиться от Паттерсона, да и всю его банду куда-нибудь задвинуть подальше, чтоб не путались под ногами», - внезапно появилась мысль в виде готового решения.

Он даже не стал ее анализировать, сконцентрировавшись на усилии скрыть от ученых смещение своих интересов. Президент поступал в точности как его кот, который, охотясь за радиоуправляемой мышкой, старается не показать своей заинтересованности в предмете, чтобы, подпустив поближе, сцапать игрушку. И коты и президенты не вольны в выборе, они действуют по правилам, придуманным не ими, но этого не понимают. Разница лишь в цене за последствия.
- Хорошо, господа, продолжим. Прежде всего, давайте обозначим максимальное количество еще не озвученных фактов, а затем уже перейдем к их анализу.
Как ни старался президент, слова его все же имели иной оттенок, чем прежде. Паттерсон продолжал молчать, остальные стали активно переглядываться между собой, кидая взгляды и на своего предводителя. Казалось, что они общаются с помощью телепатии. Но нет. Они просто хорошо знали жизнь и людей. Пауза явно затягивалась, что злило президента все больше.

- Ну что вы на меня молча смотрите! - неожиданно для себя он вдруг сорвался почти на крик. – Да, я президент своей страны и я отвечаю за нее, слышите, отвечаю. Я один. Не вы, черт побери! И мне страшно. И непонятно что нужно делать?!
Как ни странно, но этот его срыв сдвинул ситуацию в его пользу.

- Господин президент, поверьте, мы прекрасно осознаем уровень вашей ответственности. Я пришел сюда по долгу службы, а все остальные джентльмены по зову сердца. И пришли мы именно к вам, учитывая именно ваш уровень ответственности.
Паттерсон вновь сделал значительную паузу.

- Но я, да и все здесь присутствующие также, хотели бы оградить вас от большой ошибки. Даже президент США не может взять всю ответственность на себя. Это не по силам ни одному человеку. Но по силам команде. Я прошу вас, настоятельно прошу, не берите все на себя. Вы ведь и стали президентом только благодаря своей команде. Вы это отлично знаете. А теперь все мы в одной команде. Пусть и вынужденно.

- Извините и спасибо за понимание и поддержку. Спасибо.
Президент уже вновь полностью владел собой и ситуацией. Продолжайте, пожалуйста. Я все учту.

- Итак, еще факты. Они есть. Ночью стало известно, что высшее руководство всех основных конфессий приняло решение о личной встрече. Факт, из ряда вон выходящий. За всю историю человечества такого не было. Очень важно знать, о чем они будут говорить. Мы приложим все силы к этому. Но, позволю себе еще раз подчеркнуть, мы не должны привлекать к этому делу ни одну из спецслужб. У нас пока достаточно собственных средств для решения таких задач.
«Интересно знать, а что это за средства? И сколько денег на это уходит? И вообще надо об этом отделе по торговле или чему-то там еще узнать все» - делал себе заметки в памяти президент, внимательно слушая Паттерсона.

- Следующий факт. Круг поисков в районе предполагаемого нахождения артефакта сузился. Похоже они имеют какую-то действенную схему поисков или, что еще эффективней, наводку где следует искать.

- Как понимать наводку? Откуда? Кто это может знать? - спросил президент.

- Мы не знаем. Как не знаем и личности того, кто подбросил координаты пещеры на Суматре доктору Олбриджу. До сих пор все наши усилия по поиску источника полученной нами информации не привели к цели даже отдаленно.
«Вот, вот, а в спецслужбы вы, господа, совсем не верите. Кажется, вы зазнаетесь не на шутку» - не без злорадства подумал президент и мысленно поставил еще одну галочку против команды Паттерсона.

- Я бы поднял еще один вопрос, как мне кажется, более важный. Для чего этот кто-то это делает? Если мы найдем на него ответ, мы без труда ответим и на остальные, - вновь вставил свои два цента Бруштейн.

- Существенный вопрос, согласен полностью, - сказал Паттерсон.

- Да, вот еще что. Я считаю это тоже очень важным. Ночью мне сделал короткий звонок тот ученый из Всемирного совета мудрецов и сказал, что разрешение проблемы лежит в другой стороне. И что нам всем необходимо искать ответ не во вне, а внутри себя. Именно там он и лежит. Мы сейчас над этим тоже работаем.

- Это что еще означает? Все прилагают огромные усилия в поисках какого-то решения, но лишь этот умник знает, где его следует искать? Пусть расскажет, черт возьми, да и дело с концом! - вновь, как и вчера, вспылил президент. Паттерсон не удержался на этот раз и посмотрел президенту прямо в глаза. Того всего затрясло от необъяснимого животного страха. Но на сей раз президент выдержал этот взгляд и страх опустил его. «Тааак! На хер этого старого козла! Со всей его бандой», - окончательно решил глава государства.

- Сэр, я просил его объяснить, но он сказал, что больше всего на свете он хотел бы это объяснить, и все объяснения уже давно есть, надо только их слышать. Но к этому нужно быть готовым, а мы не готовы.

- И что, вы верите этой чепухе?

- Да, я склонен этому поверить, и не считаю это чепухой. Я двадцать лет жизни отдал изучению того, о чем говорит этот ученый. Сейчас я остро понимаю, что мне не хватало методики, а она существует и уже не одно тысячелетие. И еще. Мы все здесь находимся в этом составе, чтобы хоть что-нибудь понять в происходящем и правильно отреагировать.
Паттерсон умолк, намереваясь сказать еще что-то, но очевидно передумал и завершил:

- Ну, вот пока что это все, но каждый час поступают новые сведения и поток их увеличивается.
Президент встал и вышел из-за своего стола. Встали и ученые, понимая, что сейчас последует реакция. Реакция президента великого государства, к которому они пришли с надеждой на понимание и совместную работу. Что он скажет?


Глава 15


Второй лейтенант Боб МакГрегор, пилот F/A-18E/F Super Hornet ВМС Соединенных Штатов Америки был готов к полетам. Он еще в ангаре осмотрел самолет и принял доклад техника о готовности машины, заправке топливом и прочих технических нюансах. Тягач вытащил самолет на лифт для подъема на летную палубу. Боб поднялся вместе со своим самолетом. Ему предстоял полет в «зону на сложный пилотаж». Это был самый любимый Бобом вид полетов. Он и его самолет становятся единым целым в свободном полете, как птица. И при этом не надо никуда стрелять и никого убивать. Здорово! Бобу не нравилось убивать.

Он давно расстался с иллюзией, что бомбами и ракетами можно сделать хоть что-то хорошее. Особенно на чужой земле в десятке тысяч миль от дома. И особенно, если те, кого убивают, совершенно не понимают, почему их убивают. Бобу казалось нечестным вести огонь по противнику, не обладающему равными с ним возможностями. У его противника есть только автоматы. Автоматы против сверхсовременного самолета, летящего на недосягаемой высоте. Впрочем, это в традициях американцев. Пушки против индейских луков в самом начале американской истории. Все многократно повторяется, становится привычным.
Бобу оставалась только радость от самих полетов. Сегодня он ожидал их с особенной надеждой. Надеждой на то, что они хоть чуть-чуть снимут остроту боли по утраченной любви. Он очень устал от постоянно преследующих его мыслей об этом и всякий раз жалящих. Почему так произошло? За что Мэри с ним так? Его не покидала обида. Ведь он так ее любил! По сути, он мог бы расстаться с жизнью ради нее, даже не задумавшись, если бы это понадобилось. А она … Он устал. Он уже целую неделю был во всем этом. Боб ждал полетов как лекарство от душевной боли. Пусть хоть на короткое время освободиться от нее.

Вид полетной палубы привычно отодвинул все на второй план. Здесь есть место только предельно концентрированным на своем деле людям. А иначе ты будешь всем мешать, да еще угодишь в беду. Полетная палуба авианосца не имеет ни одного квадратного дюйма неиспользуемой площади. Здесь можно только делать свое дело и точка. Ни на что другое времени и пространства не имеется. Если кто-то не из авианосной команды наблюдает за жизнью полетной палубы – его охватывает оторопь. Как в такой неразберихе и кутерьме можно ориентироваться. Тем не менее, это не кутерьма, а строжайше выверенные действия большой команды, работающей с точностью часового механизма.

Боб полной грудью вдохнул терпкую смесь запахов керосина, жженой резины и свежего морского воздуха. Сейчас это воспринималось им как волшебный аромат. Он еще раз осмотрел самолет и полез в кабину по приставленной техником стремянке. У него оставалось пять минут до запуска двигателей. Нужно было пристегнуться и проверить работу авионики. Боб проделывал все действия с точностью автомата. Он действительно забыл о душевной боли. Любая появляющаяся мысль была только о необходимом следующем действии. Запрос на запуск двигателей. Запуск. Подруливание на старт. Запрос взлета, форсажи, рывок, паровая катапульта. Поехали! Ручка на себя. Самолет потеряв колесами закончившуюся взлетную палубу слегка проседает вниз, но форсажи двух двигателей постоянно его разгоняют и крылья начинают опираться на воздух. Шасси на уборку, механизацию крыла на уборку. Контроль уборки, набор высоты, выход на заданный курс, выключение форсажей. Все эти события умещаются в десяток секунд, время в полете течет медленней. «Все относительно» - сказал бы философ, если бы умел летать…

Отлетев от авианосца на десять миль по указанному диспетчером азимуту, Боб полностью отдался пилотажу. О, это сказочное ощущение свободного полета! Он бросал машину ввысь и падал почти до самой воды. Заставлял крутиться вокруг своей оси, выполнял предельные по перегрузке маневры. Насытившись и немного устав от сумасшедшего вращения воды и неба, Боб доложил об окончании задания и направился к Кити для посадки. Видимость была превосходная. На небе ни облачка. На удалении десятка миль он видел группу из десятка небольших судов, скучковавшихся в одном месте. «Рыбаки» - отметил он про себя.

Авианосец был виден как на ладони. Красавец корабль мощно шел в океане, по направлению к этой группе судов, оставляя за собой белый пенный след. Чуть в стороне и сзади параллельными курсами шли четыре корабля сопровождения, тоже оставляя белые следы. Где-то в стороне, на глубине метров пятьдесят шла атомная торпедная подлодка сопровождения «Сарго». Ее не видно, но Боб знал – она защищает группировку от нападения из-под воды. На фоне «Кити Хаук» корабли эскорта выглядели совсем маленькими. Боб любовался этой картиной. Он чувствовал, что это единственное, что у него осталось. Родных нет уже давно, Мери… нет ее уже. Но то, что осталось, было далеко не самым плохим. Там были его друзья, способные поддержать и понять. Это так важно иметь тех, кому ты нужен.

Боб запросил заход на посадку. Он был последним пилотом, остававшимся в воздухе. С его посадкой вся авиационная часть экипажа авианосца может вздохнуть спокойно. Он вышел на посадочную глиссаду. Нужно совместить направление, угол снижения, точку снижения и скорость. Это можно сделать и в автоматическом режиме, но приличный пилот не поленится зайти на посадку вручную. Боб никогда этим не пренебрегал. Заход на посадку в условиях отличной видимости, ровного плотного встречного ветра и собственной скорости авианосца не представляет сложности. Он уверенно выдерживал параметры снижения. Выпуск механизации крыла, шасси. Все готово. Оператор системы посадки только констатировал нахождение самолета строго на глиссаде снижения. Высота двести, сто пятьдесят, сто. Прибрать обороты двигателя. Уменьшить скорость. Убрать обороты двигателей и быть готовым снова вывести их на максимальный режим в момент касания. Посадочная палуба очень короткая. Поэтому самолет после касания колесами палубы должен зацепить выпущенным крюком за тросы, натянутые поперек посадочной полосы. Именно они и остановят самолет. Но если по какой-то причине крюк не зацепится, то пилот должен будет немедленно взлететь, чтобы не упасть в океан. Высота семьдесят…

В момент фиксации сознанием этой цифры стрелки всех приборов дернулись и их показания расползлись в область нереального, а навигационный дисплей и вовсе погас. Одновременно боковым взглядом Боб уловил изменение освещенности. Все стало каким-то белесым и размытым. Он уже готов был выравнивать самолет для посадки, но вместо ожидаемого положения посадочная палуба оказалась метров на двадцать ниже. Сработал отточенный навык. Что-то непонятное – «по газам» и вверх. Он прекратил снижение, и перевел самолет в горизонтальный полет. Вода океана вокруг авианосца вместо темно-синей стала бело-серой, а ее поверхность какой-то бугристой. Казалось, что она в одно мгновение закипела как в котле. Палуба Кити уходила все ниже, хотя Боб не менял высоту. Он уже проскочил авианосец и резко, почти на пределе возможностей самолета выполнил левый разворот, одновременно убирая шасси.
В тот момент, когда он вновь увидел борт «Китти» на поверхности воды была только палуба и рубка корабля. Все окна подъемников вдоль бортов ниже палубы были уже под водой. Оттуда с силой вырывался воздух, образуя облачка взвешенной воды, похожей на пар. Он во все глаза смотрел на эту совершенно нереальную картину. Мозг отказывался ее воспринимать и тем более анализировать. Этого не могло случится никогда!

Боб встал в левый разворот на высоте двести метров и вглядывался в абсурд, творящийся на поверхности океана. Четыре корабля сопровождения также как и авианосец погружались в воду без видимых на то причин! В течение трех минут все суда исчезли под водой без следа. Вода по-прежнему была белой. Местами были видны огромные пузыри газа, поднимающиеся из глубин и лопающиеся на поверхности. Над самой водой стал образовываться туман, однако видимость оставалась по-прежнему хорошей. В эфире стоял жуткий треск помех и ни одного нормального привычного сигнала. Все приборы, кроме анероидных, вышли из строя. Все системы, кроме двигателей и гидравлики управления самолетом, также не работали. Самолет нещадно швыряло в возмущенном воздухе.

Бобу приходилось прилагать немалые усилия, чтобы выдерживать высоту. Он до рези в глазах вглядывался в то место, где только что был его авианосец, но тщетно. Авианосная группировка США перестала существовать. Он все кружил над местом погружения судов, набрав полторы тысячи метров, чтобы обзор был лучше, но куда хватало глаз картина была одинаковая. Белесая неровная поверхность океана без каких-либо объектов на ее поверхности. Состояние Боба можно было точно назвать словом шок.

Спустя минут пять бурлящая океанская вода осветилась из глубины ярким светом, а по ушам Боба ударил мощный хлопок воздушной волны. После этого вода вспучилась огромным пузырем и ринулась к кружащему над ней самолету. Она как будто спохватилась, что по недосмотру не все поглотила. Один человек избежал этой участи и надо бы поправить оплошность. Однако и самолет был подброшен воздушным потоком как минимум на сто метров. Поэтому вода не достигла его. Самолет тряхнуло так, что Боб ощутил во рту вкус крови. Вслед за ослепительной белой вспышкой в глубинах разлился ровный зеленоватый, но такой же мощный по интенсивности свечения свет. Это продолжалось не более трех-пяти секунд. Сразу по окончаниии этого необычайного сияния, буквально на глазах, океан стал приобретать свой прежний вид. Вода осела и стала обычного цвета. Лишь от места былого вздыбливания радиально начала быстро расходиться огромная волна, пока не скрылась за горизонтом. И все… Лишь воздух был по-прежнему неспокоен, и самолет все так же бросало из стороны в сторону.

Тем не менее, несмотря на шок, стали появляться вопросы: что теперь делать, куда лететь, сколько топлива на борту, какое расстояние до ближайшей береговой черты?

Нахождение в кабине истребителя не позволяет человеку долго пребывать в одном состоянии. Даже если это состояние сильнейший шок. Боб стал поочередно пытаться найти ответы на все эти вопросы.. Он взглянул на приборную панель: расходомер показывал остаток топлива семьсот килограммов. До ближайшего берега около трехсот миль. Это Шри Ланка. Строго на север. Он сориентировался по солнцу, направил самолет на север и набрал высоту пять тысяч метров. Боб внимательно всматривался в океан, пытаясь с этой высоты увидеть хоть какое-то судно. «Может те рыбаки, которых я видел?» - с надеждой подумал он. Увы, океан был пуст. Боб рассчитал скорость максимальной дальности для своей высоты, установил ее и стал ждать, когда закончится топливо. Сейчас он думал только о том, как выжить.

Оба двигателя выключились практически одновременно. Их ровное гудение сменилось на свист воздуха. Боб перевел самолет на снижение, обеспечивающее полет, не меняя курса. Он старался удержать самолет в режиме, при котором он с пяти тысяч метров хоть чуть-чуть пролетит в сторону берега. Боб принял решение катапультироваться на высоте тысяча метров. Он потуже затянул привязные ремни, застопорил их и, прижавшись изо всех сил к спинке катапультного кресла, дернул ручки катапульты. Фонарь кабины отстрелился, и сразу сработала катапульта. Он почти не почувствовал удара. Самолет ринулся от него вниз. На самом же деле это он был подброшен вверх выстрелом, а затем вступившими в работу пороховыми ускорителями катапульты. Затем его выдернуло из кресла вытяжным парашютом, и почти сразу же открылся купол спасательного парашюта. Боб осмотрел его и убедился в том, что все идет в штатном режиме. За комбинезон что-то дернуло. Он посмотрел вниз и увидел висящую на фале лодку, которая сразу стала надуваться. Боб снижался, пытаясь на глаз определить высоту. Относительно редких белых барашков волн, он определил, что у воды дует довольно сильный ветер, а, следовательно, ему желательно при приводнении как можно быстрее освободиться от парашюта. Иначе, его может долго нести по воде ветром и возможно вниз головой. Он поглубже уселся в привязной системе парашюта и, крепко ухватившись правой рукой за стропы, левой расстегнул пряжку привязной системы. Он вывел ремни ножных обхватов из скоб, за которые они были заведены и был готов в момент касания воды выскользнуть из парашюта.

Шлепок об воду. Боб выгнулся вперед, освобождаясь от ремней привязной системы, и погрузился в воду. Сразу же сработали спасательные поплавки. Они надулись и вытолкнули Боба на поверхность воды. Он краем глаза заметил уносящийся прочь освобожденный от груза купол парашюта и стал осматриваться вокруг в поисках лодки. Боб увидел ее в паре метров от себя и сделал несколько гребков в ее сторону. Лодка, почти невесомая и влекомая ветром, тут же отодвинулась от него ровно на расстояние, которое он проплыл. Боб вспомнил, что догнать лодку невозможно, да и ненужно. Он нащупал фал, которым она пристегнута к комбинезону и подтащил ее к себе. Осталось только влезть в нее, постаравшись не повредить тонкий материал металлическими деталями комбинезона.

Через пять минут возни ему это удалось. Боб перевернулся на спину, вытащил из воды плавающий рядом и так же как лодка пристегнутый фалом контейнер аварийного запаса и проверил, включилась ли аварийная рация. Увы, индикатор не горел. Очевидно вся электронная начинка рации так же выведена из строя, как и оборудование самолета. Надежды на скорое обнаружение у Боба не осталось. Он проверил комплектность аварийного запаса и прикинул, насколько ему хватит опреснительных таблеток. Его расчеты были неутешительны, учитывая, что он находился плчти на экваторе. Только три дня. Пока он выполнял эти действия, солнце стоящее вертикально, подтвердило прогноз. Мокрый комбинезон, стал раскаленным мешком. Боб почувствовал себя цыпленком, запекаемым в духовке в собственном соку. Он аккуратно стянул с себя комбинезон и, намочив его за бортом лодки, укрылся им как покрывалом. Испаряющаяся вода давала некоторое охлаждение, но смачивать борта лодки и комбинезон приходилось часто.

Сейчас, выполнив все необходимые действия по выживанию, которые были отработаны до автоматизма на тренировках, Боб впервые обрел время на размышление. Он раз за разом прокручивал в памяти увиденное им сегодня, пытаясь догадаться, что произошло. Как могли несколько совершенных по своей конструкции судов в считанные минуты утонуть? Почему их экипажи ничего не предприняли? То, что произошло уже под водой, было похоже на очень мощный взрыв. Скорее всего, это был ядерный взрыв. Как минимум два атомных реактора двигательных установок на авианосце и подводной лодке плюс тактические ядерные боеприпасы для авиации, плюс несколько торпед с ядерными головками на подлодке в сумме давали гигантскую разрушительную силу и смертельное заражение воды. Он вытащил из комбинезона персональный дозиметр. Тот ничего не показал. То есть радиационного заражения не было. А что за мощное свечение зеленоватого цвета? Что это было? И почему вода сразу успокоилась? Вопросов было много. Ответов не было вовсе.

Боб лежал в крохотной спасательной надувной лодчонке посреди бескрайнего пространства воды. Он не знал в какую сторону его несет. Вероятность спасения его каким-либо судном практически равна нулю. Он испытывал почти нестерпимую жару, но берег силы и опреснитель. Однако уже не очень понимал для чего? В его жизни, болтающейся между ставшей враждебной непригодной для питья водой и уже таким недосягаемым небом, не осталось никого, кому он был бы нужен. Эта мысль, пришедшая однажды, уже не покидала его больше. Она отнимала желание бороться за жизнь, но он все же боролся. Когда закончился третий день и началась ночь, закончился опреснитель. К этому времени он съел галеты и почти весь шоколад. Рыболовные снасти из аварийного контейнера без толку болтались за бортом. Была надежда, что рыба, по глупости попавшаяся на крючок, может дать немного своего сока в качестве питья. Но рыбы не было. Как ни старался Боб охлаждать тело водой, налицо был сильнейший перегрев организма. Пару раз он терял сознание. Ночью было легче, но впереди всегда было утро и убийственное солнце. Он знал, что если его не найдут в ближайшие сутки, то он неизбежно потеряет сознание и уже не придет в себя.


Глава 16


- Я рад, что вы решились, Иван Анатольевич, - вдруг прозвучал голос со знакомой надтреснутостью.

- О, знакомые звуки. Я, наконец, вас увижу, или как прежде будем общаться? – дурашливым тоном спросил Иван, и сам этому очень удивился. Он ощущал некое подобие опьянения. «Возможно, это просто реакция психики на только что пережитый стресс», - тут же нашел он объяснение.

- Как пожелаете. Вы, в некотором смысле, здесь гость. Так что не стесняйтесь в пожеланиях.
Голос по-прежнему приходил из ниоткуда, но заметно поубавилось хрипотцы. Она уже не царапала слух.

- Определение гость имеет в виду временность пребывания в гостях. Я верно догадался? – с надеждой спросил Иван.

- Не извольте даже сомневаться. Именно так.
Голос стал приближаться и его тембр становился все более нормальным и даже приятным. Однако яркий свет еще пока не позволял Ивану что-либо видеть, и он вращал головой, пытаясь на слух определить направление на источник звука.

- Секунду, сейчас мы устраним неудобства и сможем познакомиться поближе, - произнес голос совсем уже рядом и практически без хрипотцы и надтреснутости.
Свет стал менять интенсивность, как будто расходился в стороны, обнажая сочную зеленую траву под ногами, а затем могучее дерево, простершее свою крону у Ивана над головой, огромную поляну перед ним и небо потрясающей голубизны и глубины. Картина обладала такой необычайной сочностью красок, что Иван наклонился и пощупал траву. Сорвал одну травинку и поднес к носу. Она восхитительно пахла именно свежесорванной травой.

- Все натуральное. Экологически чистое, замечу. Сейчас это так ценится.
Иван повернул голову на звук голоса и увидел мужчину, примерно его роста и возраста, приближающегося к нему и приветливо улыбающегося. Довольно длинные волосы и модная трехдневная щетина, что у англичан почему-то зовется “Five o’clock shadow”, глаза голубые. И одет он был примерно так же как и Иван. Довольно потертые джинсы, спортивного стиля туфли и футболка с яркой надписью «Йа креведко!». Последнее поставило Ивана в тупик.

- Что-то не так? - спросил незнакомец, увидев в глазах Ивана замешательство.

- А мы где? - вместо ответа спросил Иван.
У него возникли серьезные подозрения в связи с нелепостью этой надписи. Иван не смог бы даже мало-мальски связно объяснить свои эмоции. Тем не менее эта несуразица вызвала острое недоверие к доброжелательному тону незнакомца.

- Гм… Да, собственно, нигде и везде, если вам угодно. Как всегда, впрочем.

- Это как понимать? Я-то хоть жив?

- Живее всех живых. Можно и так сказать. Хотя и жизнь и смерть – это всего лишь категории одного и того же. Просто выражают разные состояния. И еще - смотря откуда наблюдать.
Иван занервничал. Последний ответ сбил его с толку и насторожил. А еще взвинтил до предела.

- Ты, мужик, не темни! – сорвался Иван с политеса. - Ты все же допускаешь то, что я мертв, судя по твоим словам? - спросил он его с напряженным ожиданием.

- Да нет, не беспокойся ты так. С твоей позиции наблюдателя - ты еще как жив! – тут же в тон ему продолжил незнакомец. - Тебя-то именно это интересует?
Незнакомец широко и красиво улыбнулся. В этой улыбке была искренность и доброжелательность. Ивана чуть отпустило.

- В таком случае мне хотелось бы узнать, а что, собственно, происходит. Почему я здесь, кто ты, что от меня хочешь, как тебя... вас зовут, наконец? Как-то неудобно мне не знать вашего имени.
Незнакомец сделал приглашающий жест к причудливо изогнутому корню гигантского дерева, под которым они стояли, и первым присел на него. Иван последовал его примеру и тоже уселся с удобством. Корень был теплым от солнца, очень вкусно пах землей и смолой, а его изгибы давали возможность сидеть как в кресле.

- Слушай, давай на ты, ладно? Я путаюсь в этих экивоках. Ты - означает ты один, а вы –много. Но ты все же один. Однако, попробую по порядку. Ты здесь затем, чтобы разобраться в некоторых понятиях, над которыми много размышлял. Чего хотят от тебя? Чтобы ты в этом разобрался. Зовут меня… ну не знаю, покороче как-то… Гид, если хочешь.

- Вы… ты что не можешь мне назвать своего имени? Это что, секретно?

- Нет, конечно же, я могу назвать свое имя, но ты пока еще ничего не поймешь. Ведь назвать можно только то, что ты познал. А до этого еще далеко.
«Интересно, кто бредит, я или он? – подумал Иван. – Впрочем, я, конечно. Все-таки потерял сознание у Алексея в комнате. Вот стыд-то. А еще доктор! Ну, а почему я мыслю, как мне кажется, довольно логично? Ну ни фига себе логично! Я вообще не знаю где я! Ну как же не знаю – я в обмороке. И мне все это только видится как бред. Чего стоит только эта надпись «Йа креведко!»

- Ну, хорошо, а где Алексей? Куда ты его дел? Кто ты вообще?
Мысль об Алексее снова резанула по сердцу, слова прозвучали агрессивно.

- Да попустись ты, мужик. За него ты можешь совершенно не волноваться. Умер он, но ты еще его увидишь. Слово даю. Так ведь принято говорить у людей?

- Стоп, а ты что не человек?... Кто такой, говори. Инопланетянин?
Интонация и выражение лица Ивана было истеричным и очевидно очень забавным. Гид опять обезоруживающе улыбнулся и сказал:

- Да, признаюсь, я не человек, но от этого не делаюсь опасным. Скорее уж наоборот. Не существует никого более опасного для человека, нежели он сам. Нет, я не инопланетянин.

- Но тогда кто же? Черт тебя побери!

- В твоем понимании я его полная противоположность.
Он улыбался во все зубы. Впрочем, это не выглядело обидным. «Странно». - вскользь отметил Иван про себя.

- Противоположность инопланетянину – человек или еще более иной инопланетянин. Черт, я совсем запутался!

- Да нет, я противоположность черту. Подчеркиваю, в твоем извращенном понимании.
Ивана это зацепило.

- Может быть, ты ангел? Мой ангел? – сказал он вызывающе. – Что-то не похоже.

- Это почему же, позволь узнать? - спросил тот с издевкой в голосе.
Ивана колотило всего. «Бля! Допрыгался я все же? И за мной пришли, чтобы забрать? Как Алексея?» Вопросы теснились в его голове один глупее другого, но наладить правильное мышление у него не получалось.

- Фейсом не вышел, вот почему.
Услышав это, Гид смеялся уже от души.

- Ну что тебе сказать, наиболее близким понятием к твоим представлениям о мироздании будет определение ангел. Но я не твой ангел, - заливался тот, с трудом произнося слова.

- Впрочем, я ничей ангел и в то же время всехний. То есть для всех. Но ангелов и их разновидностей великое множество. А если учесть, что ангелы не являются предметом твоих интересов и, тем более, причиной твоего здесь появления, то на этом, пожалуй, и остановимся. А что крылышек не хватает, так это ты сам виноват. Представления твои о мире - прямое отражение твоей ограниченности.
Гид достал платок, вытер им выступившие от смеха слезы, и высморкался в него.
Ивана последние слова опять зацепили, но эти его манипуляции с платком возымели, как ни странно, крайне благоприятное действие - он успокоился.

- А почему у тебя футболка с такой надписью?
Иван даже показал на нее пальцем и вовсе этого не устыдился.

- А это я в подпространстве нашел. У вас его интернетом зовут. Ну и материализовал. Для тебя, между прочим, старался. Но дело в том, что это вообще-то твой образ был, лежал в твоей памяти. А что? Что-то не так?

- Да нет, все в порядке. Просто в интернете далеко не все можно заказывать без оглядки, не говоря уж о материализации. Да не обращай внимания. Это не существенно, просто, просто… это смешно.
И неожиданно для себя Иван стал смеяться, так же заливисто и от души, как только, что смеялся Гид. Тот немного смущенно на него смотрел некоторое время и тоже заржал. Так они смеялись минут пять. Ивану стало намного комфортней - ушла сковывающая тревожность. Он стал более внимательно осматривать местность, где они находились. Большая долина была ограничена невысокими в сплошной зелени горами, уходящими за горизонт. Где-то вдали виднелась водная гладь. Все это при идеально прозрачном воздухе, которым хотелось дышать.

- Как здесь красиво, однако… - с глубоким вздохом удовлетворения констатировал Иван.

- Неплохо живете.
В тоне его слышались нотки зависти.

- Здесь, как, впрочем, и везде, намного красивей. Просто ты этого не ощущаешь. Пока.

- О чем ты?

- Я пытаюсь объяснить, что окружающий тебя мир существенно отличается от той картины, которую ты видишь.
Иван задумался над словами Гида. Он вполне допускал, что люди по-разному воспринимают реальность в силу особенностей характера или иных качеств, но вот насколько разнится эта картина реальности?

- А скажи, насколько то, что я вижу, отличается от реальности?
Гид задумался. Взъерошил свои волосы и внимательно посмотрел на Ивана.

- Вопрос очень непрост. Круто поставил. Видишь ли, на него совершенно невозможно ответить, используя числа. Извини заранее, но… Наиболее подходящим будет такой ответ - твое мироощущение бесконечно отличается от реальности в сторону его, мироощущения, скудности.
Иван был поражен и обижен ответом! Что такое? Неужели он столь несовершенен? В такое и не верилось и не хотелось верить. Да что он себе позволяет?

- А сам-то ты все видишь правильно? - спросил он, не скрывая обиды в голосе.

- Да. Но я не хотел тебя обидеть. Просто это правда. Но вопрос твой, и ты хочешь точных ответов. Я же обязан их давать, по мере возможности. Что касается меня, то мир я вижу во всей полноте. Но не потому, что я лучше тебя. Просто я создан для другого.

- Я не понял, кем ты создан и для чего другого?

- Ну ты, мужик, даешь! Как это кем? Творцом, конечно же! А создан я для тебя и тебе подобных. Ради вас, короче.

- Ты хочешь сказать, что создан Богом для меня, для людей, таких несовершенных? И что, это тебя не шокирует? – с нескрываемой иронией спросил Иван.
Гид, также не скрывая своего удивления, воззрился на Ивана, в задумчивости пощипывая поросль на подбородке.

- Да нет, не шокирует. Это ващще очень здорово быть созданным для кого-то. Иначе была бы пустота, а в Природе нет пустоты. Она просто невозможна. Мироздание так устроено. А мое положение в нем мне лично очень нравится.
Гид вновь задумался. Иван же внимательно смотрел на него, пытаясь угадать ход его мыслей.

- Ну ты и темный, брат, но я понял тебя, Иван Анатольевич! – продолжил Гид. - Тебя смущает кажущаяся несправедливость того, что кто-то создан специально для кого-то. Но дело в том, что единственный смысл чего-либо созданного в том, что оно создано ради кого-то. Иначе и быть не может. А ты сам-то как думаешь? Впрочем, ангеловедение не твоя тема. Ты здесь по другому поводу.

Тут пришла очередь задуматься Ивану. А действительно, все, что создается – создается для чего-то. Формально Гид совершенно прав, но вот его радости от осознания того, что создан для кого-то, пусть и весьма достойного, Иван не понял и словам его не поверил. Однако почувствовав скользкость темы, решил не продолжать, и вместо этого взять «быка за рога».


Глава 17


- Итак, господа, как я понимаю, нам остается собирать информацию, но делать это как можно боле эффективно. Время не ждет. Второе по важности – это подготовка предложений по конкретным действиям со стороны Соединенных Штатов. Я очень благодарен вам за уже проделанную работу, но все еще впереди. Нам всем придется потрудиться. Жду ваших сообщений. Все, что считаете необходимым, сразу пересылайте мне по моему каналу связи. Как с ним работать вам расскажут прямо сейчас. Не волнуйтесь – это самый надежный канал из всех существующих. Я помню ваши предупреждения о соблюдении полной секретности.
Все ученые как по команде встали, понимая, что встреча закончена. Как и раньше вновь за всех ответил Паттерсон.

- Спасибо, господин президент, мы все сейчас же возвращаемся к своим рабочим местам и продолжим каждый свою часть работы. И спасибо за доверие.
Президент что-то негромко сказал по селектору и вышел из-за стола. Он поочередно и очень прочувствованно пожал каждому руку, глядя в глаза. Это было исполнено на уровне лучших актеров всех времен. Даже этим людям, умудренным жизнью, на миг показалось, что он искренен. Последним из них был Паттерсон. Президент, подавая ему руку, так же взглянул ему прямо в глаза. Результатом было лишь практически незаметное подергивание его правой щеки.

«Что, съел!? - торжествующе сказал он про себя - не страшен ты мне вовсе, мерзкий старикашка». Он тут же почувствовал острый стыд за это и взял себя в руки. Он глава государства, а не маленький мальчуган, и ему решать эту сложнейшую проблему.
В это же время в кабинет вошел служащий администрации и пригласил всех в отдел связи.

Оставшись один, президент снова взял лист бумаги и стал чертить свои схемы. Они радикально отличались от лежащих в мусорной корзине. На этот раз президенту хватило двадцати минут на свои расчеты. В схему были добавлены все неучтенные прежде звенья за исключением, разумеется, Высших Сил. Он еще минут десять сидел в глубоком раздумье, раскачиваясь в кресле, а затем решительно ткнул кнопку коммутатора.

- Слушаю вас, господин президент, - почти мгновенно ответил голос с того конца провода.

- Билли, мы одни?

- Да сэр, конечно.
«Конечно» было произнесено так, что воспринималось только в интерпретации «да, именно одни, и не может быть иначе НИКОГДА».

- Ну, не дуйтесь, Билли. Лучше скажите мне, можете ли вы прибыть в Кемп-Дэвид через три часа, но так, чтобы об этом не знали даже ваши самые доверенные люди.
На том конце возникла пауза, говорившая о том, что Билли отнесся к словам Президента очень серьезно.

- Весьма сложно, но можно. Только через четыре часа. Технические трудности. Вертолетом нельзя, а по земле раньше не получится. Плюс замести следы.

- Хорошо, я вас там буду ждать.
Президент щелкнул по клавише «отбой» и вызвал секретаря. Его рыжая голова незамедлительно появилась в проеме двери кабинета.

- Слушаю, господин президент.

- Скажите, Джонни, мы с вами своей работой на благо нации могли заслужить краткий миг отдыха? Тем более, что волей судьбы у нас сегодня день без определенных планов.
Лицо секретаря веснушчатое со светло коричневыми живыми глазами выразило крайнюю степень удивления с примесью откровенного опасения подвоха. Такое от Босса он слышал впервые. А вот как ответить правильно он не представлял.

- Ладно, не пугайтесь. Я не сошел с ума. Я просто предлагаю вам и себе слетать в Кемп-Дэвид и отдохнуть там, на природе, до вечера.
«Ладно, жирафу виднее, хочет темнить – пусть темнит. А я человек маленький». Джонни стал быстро приходить в себя, отработанно выстраивая порядок подачи распоряжений в соответствующие службы обеспечения.

- Кто полетит с вами, господин президент?

- Джонни, ну что вы такой непонятливый.
Президент по-отечески смотрел на молодого человека и улыбался.

- Я предлагаю отдохнуть нам обоим. Это значит вам и мне. Мы даже девочек с собой не возьмем. От них один шум. Просто отдохнем от всего. Ну, как вам предложение?
Джонни от услышанного потерял дар речи и мог только сглатывать невесть откуда взявшуюся слюну. Он совершенно не понимал что происходит.

- Джонни, не молчите, а то я заподозрю вас в трудоголизме и не дам хороших рекомендаций следующему главе Белого Дома.
Президент уже откровенно улыбался, наблюдая титанические усилия секретаря осмыслить невероятную, с его точки зрения, ситуацию.
- А что мы скажем о причине вылета в Кемп-Дэвид?
Бедняга, верный Джонни, отличный секретарь, светлая голова и действительно трудоголик, ничего не понимал.

- А, что если мы скажем, что я устал. Разве это неправда?
- Это, конечно, правда, но сказать об этом мы не можем. Рухнет рейтинг, а он итак не на высоте.

- Ну, а что мы МОЖЕМ сказать? - с нотками раздражения спросил президент. Секретарь с минуту подумал и изрек:
- Мы можем сказать, что вы решили продолжить сегодняшнее обсуждение вопросов обороноспособности государства именно там. Но я не ручаюсь, что этого будет достаточно. Просто это будет наиболее логичным объяснением.

- Прекрасно, Джонни! Я не сомневался в вас. Я пойду к себе оденусь подобающим образом. Вылетаем через час.
Президент вышел, оставив Джонни, чей мозг с облегчением занялся привычной работой – все учитывать.

- Привет, Кот. Ты мой лучший друг. Ты ждал меня, я знаю, - сказал президент коту, выписывающему классические кошачьи восьмерки между его ног. Он взял кота на руки и почесал за ушком. Тот благодарно замурлыкал.

- Дорогая, ты дома?

- А где мне еще быть, милый? - ответила первая леди из своей комнаты. В ее тоне была покорность судьбе, говорящая о давней вялотекущей, а потому незаметной для окружающих депрессии. Последние пять лет она была стойкой поклонницей «Прозака». Ну и других антидепрессантов, но именно он привычно давал ей вожделенный покой.

- Дорогая, я в Кемп-Дэвид до вечера.

- Мне что, собираться?
Он зашел в ее комнату и увидел жену, раскладывающую пасьянс.

- Нет, милая, ты можешь отдыхать. Я там встречаюсь с группой ученых. Это будет очень скучно.
Она оторвала взгляд от карт и посмотрела на него как на обыденный предмет интерьера.

- Скучней, чем здесь нигде не будет, милый. Но тебе не о чем беспокоиться.

- Слушай, не заводись, я правду говорю.

- Милый, ты давно потерял даже отдаленный смысл слова правда. Но я не завожусь. Катись куда хочешь. Видишь, я тоже стала лгать. Куда хочешь – эта роскошь не для тебя, дружок.

- Ну ладно дорогая, ты не в духе. Я постараюсь вернуться пораньше.

- А зачем, позволь спросить?
При этих словах, ее лицо исказила гримаса боли. Он, подойдя к ней, наклонился, чтобы поцеловать. Она отвернулась. Президент резко выпрямился.

- Я президент и у меня есть обязанности. Я просто их выполняю.

- А вот с этим трудно поспорить. Исполняй.
Президент сделал обиженное лицо и вышел из ее комнаты нарочито тяжелым шагом. Получилось как у Каменного Гостя из комедии Жана-Батиста Мольера. Первая леди проводила его безучастным взглядом и вернулась к пасьянсу сразу после его ухода. Она автоматически складывала карты в нужном порядке и размышляла о своей жизни. В этом году ей будет пятьдесят, а что потом? Шестьдесят, семьдесят и смерть, наконец. Боже, как еще долго! Двадцать лет одиночества. Это ужасно! Они прожили с мужем уже без малого тридцать лет. И это было время его восхождения по политической лестнице. Но именно благодаря этому, они стали так далеки друг другу.

Нет, конечно, начиналось все как у всех. Она, в восемнадцать лет, влюбилась по уши в длинноногого лопоухого помощника секретаря своего папаши – конгрессмена. Он, ее будущий муж, был старше ее на четыре года. Его отец определил сына в команду своего соратника по конгрессу во имя скрепления их политического союза. По сути, отдал в заложники, но со стороны это смотрелось как широкий жест демократа. Молодой человек тоже посматривал на нее с интересом. Не более, но папаши это заметили и решили их поженить. Остальное было лишь делом техники. Его чувства так и не переросли в любовь, но он, видя перспективу роста в политике, согласился на женитьбу. Козлы эгоистичные! Она ненавидела своего отца, и его отца за это.

Мысли ее текли вяло под воздействием привычной дозы лекарства с ее фирменной добавкой пятидесяти грамм текилы. Этого не знал никто, даже он. Она встряхнулась. А что было потом? Было рождение двоих сыновей погодков. Она была так счастлива! Она отдавала им всю любовь свою - материнскую и тот довесок любви к мужу, который, год от года, становился все менее востребован им. А сам он становился все более похожим на своего и ее отца. Холодным и расчетливым во всем. А ее мальчики выросли и оба отказались от политической карьеры. Старший уже стал практикующим врачом, а младший готовится получить диплом. О, как это хорошо! Они имеют шанс быть другими. Это так ее поддерживает в жизни. Но муж воспринял это как предательство. Между отцом и детьми пролегла трещина и холодность. А плевать. Чем дальше, тем лучше мальчикам. Ее дорогим мальчикам. Они чудом избежали страшной участи «властьпредержащих». «Боже, я не знаю, как тебя благодарить за это!»

Власть, дающая свободу действия. Какое страшное заблуждение! Нет более несвободных людей на свете, чем короли, президенты и им подобные. Даже в малости они не принадлежат себе… Кто-то правильно сказал: «Короля играет свита». Она может добавить, что свита еще и играет им. Пока он ее устраивает. Да и черт бы с ними. Сами этого хотят, но причем тут их близкие? Однако так уж устроена жизнь. Первая леди платит за свой титул тем, что вокруг нее полная пустота. Безвоздушное пространство по причине высоты положения. Ни одной подруги.

По-настоящему подруги, а не товарки по необходимости. И ей приходиться изображать искренность, так же как ее мужу. Как противно. По сути, она не лучше своего мужа - политика. Где-то она прочитала, что встретить честного человека в политике так же невероятно, как девственницу в портовом борделе. Чистая правда. Уж она-то эксперт в этом деле. Кукла-эксперт для проведения официальных мероприятий согласно протокола. Живая кукла. Да нет, почти уже мертвая кукла-эксперт. Шум вертолета. Улетает, как сотни раз до этого. Сегодня что-то произойдет. Что? Не ХОЧУ этого знать. Черт! Как еще долго до покоя…


Глава 18


Гид несколько картинно развел руки и щелкнул пальцами.

- В таком случае позволь, Иван Анатольевич, напомнить тебе наш с тобой первый разговор. Послышался какой-то шелест и вдруг зазвучал знакомый диалог по телефону:

- Иван Соловьев?

- Ну да, я Иван Соловьев.

- Вы много думаете о смерти и человеке. Ракурс ваших взглядов интересен. Хотите узнать больше?

- …?

- Это неважно. Так хотите?...
Звук оборвался. Воцарилась полная тишина. Казалось, что она звенит. «Как тишина может звенеть?» - мелькнула отстраненная мысль.

- Ддаа, помню, и что? - проблеял Иван, наконец.

- Смерть человека была на первом месте, но ты забыл о второй составляющей вопроса.

- Ты имеешь в виду самого человека? А причем здесь человек?

- Ну, брат, это достойно внимания, как минимум. Вдобавок именно твои размышления о человеке наиболее интересны.
Ивана вновь неприятно поразили слова Гида. Как он вообще может говорить о том, что сам Иван не произносил вслух! Что еще за копание в чужих мыслях, черт подери! Гид становился ему все более неприятен. Вместе с этим чувством росло ощущение неуютности во всем, что его окружало. Даже теплый корень дерева тоже стал неприятен. Все вокруг слишком уж хорошее, чистое. Он порывисто вскочил и встал напротив Гида, продолжающего сидеть в позе сибарита. А карманы-то у него на джинсах зашиты. И надпись на футболке не «Йа креведко», а «I love Beer». Что за чертовщина? Иван, преодолевая страх, подошел к нему вплотную и потрогал за плечо. Оно было обычным плечом из теплой на ощупь плоти, обтянутой тканью. «Не голограмма… - все, что смог выдать мозг - тогда что?» Гид при этом не пошевелился и лишь с улыбкой наблюдал за действиями Ивана.

И тут Ивана как током шарахнуло. Он увидел хвост! Длиной метра полтора, толщиной с хвост дога, поросший такой же короткой блестящей шерстью иссиня черного цвета. Необычным был его кончик. Он представлял из себя расширяющееся и одновременно уплощающееся образование, формой очень напоминающее наконечник копья. Хвост плавно стекал по округлому боку корня дерева, на котором сидел Гид, повторяя его форму, а его кончик лежал на траве и еле заметно шевелился из стороны в сторону.

«Вот влип, бля!» - было единственной мыслью Ивана. Его затрясло так сильно, что застучали зубы. Он покрылся холодным потом, струйки которого потекли по спине. Ни на что другое он смотреть не мог. Гид заметил взгляд его до предела округлившихся глаз и проследил его направление, вывернув шею. Но ничего там не увидел.

- Ты куда так смотришь Ваня? - спросил он, ничего не понимая.
Иван открыл рот и произнес что-то совершенно нечленораздельное. Он ткнул пальцем в сторону хвоста, да так и замер с протянутой рукой.

- Да что случилось-то? Что ты там увидел? - спросил Гид еще раз и, встав со своего места, попытался что-то увидеть в направлении Иванова перста. Однако он там опять ничего необычного не обнаружил. Палец же Ивана переместился сообразно с естественным изменением положения хвоста. Гид, уловив его направление, вновь попытался что-то увидеть. Но поскольку хвост перемещался соответственно с вращением задницы Гида, то и эта попытка была бесплодна. Так он вертелся некоторое время, пока, наконец, ему это не надоело. Он остановился, подперев бока руками, и спросил твердо, чеканя каждый звук.

- Иван, скажи внятно, что случилось?
Иван вновь что-то каркнул, попытавшись хоть что-нибудь сказать, чем вызвал обеспокоенный взгляд Гида.

- Ваня, тебе что, плохо? Может, водички попьешь? - спросил он с неподдельным участием, держа в руке прозрачный тонкий стакан с водой, невесть откуда появившийся. Гид протянул стакан Ивану, реакция которого его предельно озадачила. Тот оттолкнул протянутую руку и резво отпрыгнул назад, выставив вперед кулаки. При этом правым кулаком он еще попытался осенить себя крестным знамением. Получилось очень забавно.

- Да что случилось, Иван Анатольевич!? - спросил Гид уже рассерженно.

- У… у… у тебя хвост. Вот!
Ивану, наконец, удалось выдавить из себя что-то внятное. При этом он снова показал на него пальцем правой руки. Левая же продолжала крепко сжимать кулак. Гид пошарил рукой по своей заднице, наткнулся на хвост и, ухватив его, попытался вытащить вперед. Хвост упирался. Гид приложил большие усилия, и ему удалось его согнуть, что позволило ему его увидеть. Некоторое время он с удивлением его рассматривал, а затем внимательно взглянул на Ивана.

- Уууу, как у тебя все запущено, Ваня… Но, нужно отметить – это прикольно.
Он выпустил хвост из рук и начал осваивать управление новой частью тела, помахивая им в разные стороны. Судя по выражению лица, Гиду это нравилось. Движения хвоста становились все более сложными и даже изящными. Венцом его упражнений был шикарный взмах хвостом, завершившийся эффектным щелчком. Гид радовался как ребенок и смеялся от удовольствия.

- Вань, а ты бы хотел себе такой же? Это так классно! Слушай, сделай себе такой же, тебе понравится.
Иван в шоковом состоянии, сжав выставленные перед собой кулаки, молча, наблюдал за веселящимся Гидом. Он был в полной растерянности, а реакция того, кто назвался Гидом, его полностью сбивала с толку. Рассудок попросту бастовал, не желая дать происходящему мало-мальски внятное объяснение. Над всем происходящим с ним последние тридцать-сорок минут витал дух полнейшего абсурда, а его единственным, но всецело завладевшим всем его существом желанием, было желание оказаться дома. Или все-таки упасть в обморок. Причем немедленно. Однако, ни того ни другого не произошло.

- Иван Анатольевич, и все же я не понимаю, зачем ты это сделал? - произнес Гид, чем добавил хаоса в мыслительные потуги Ивана.
Тот лишь механически ответил вопросом на вопрос.

- Что сделал?

- Хвост мне приделал. Вот что. Спасибо, про копыта забыл! Это был бы перебор, согласись, - ответил Гид.
Он стоял перед Иваном, а хвост был перекинут через его согнутую в локте левую руку. Правую он браво уткнул себе в бок.

- Не понял. Как это я приделал тебе хвост? Просто ты, очевидно не ангел, а черт, который выдает себя за ангела.

- Ну, ты меня просто удивляешь, Ваня! Ты не забыл, брат, в каком веке жить изволишь, и какое у тебя образование?

- А это здесь причем? - уже чуть более осмысленно спросил Иван.

- Да в чертей сейчас уже даже деревенские бабушки не верят! А ты городской парень, да еще и доктор. Как не стыдно!
Ивану и вправду было стыдно и обидно. Эти слова и тон, которым они были сказаны, вернули ему способность критически мыслить.

- Ты утверждаешь, что появление у тебя хвоста – это плод моего подсознания?

- Вот глас не мальчика, но мужа! Причем ученого. В правильном направлении идешь, Иван.

- Так что же тогда сейчас вокруг меня? Иллюзия или реальность?

- И то и другое одновременно. Правда я полагаю, что этот ответ тебя не устраивает. Ты ведь готов воспринимать только однозначность понятий. Так?

- Так, но не вижу здесь собственной ущербности.
Общение с Гидом становилось для Ивана все более неприятным и голос его звучал, мягко говоря, недружелюбно.

- И, тем не менее, это так, - продолжал Гид. - Однако мы говорили о человеке и его развитии, и что ему нужны доказательства. Попробуй эксперимент. Все в твоих руках! Исследуй мир вокруг себя.

- Это как? Что ты имеешь в виду?
Гид почесал затылок и изрек:

- Посмотри вокруг себя и исследуй свойства того, что видишь. Это просто.
Иван стал озираться. Вокруг ничего не изменилось. Все на своих местах, как тогда, когда он рассматривал все в первый раз. Все так же слишком чисто и свежо, и чего-то в общей картине не хватает. Чего? Нет посторонних звуков. Слышны только их с Гидом голоса. Странно, трава и листва дерева не шелестят. Почему? А, воздух неподвижен! Почему? Нет ветра. И в это же мгновение он почувствовал дуновение теплого ветра, а вслед за тем услышал шелест травы и листвы. Так, что еще? Птиц нет. А вот и ласточки появились, а с ними их щебет. Он присмотрелся еще. Нет насекомых. И сразу же увидел муравья, бегущего по корню дерева, а в траве застрекотал кузнечик. Иван входил во вкус. Он уже уловил, что сам является творцом того, что видит вокруг. Его фантазия разыгралась. Он решил поэкспериментировать. Результатом явилось небольшое стадо коров вдали.

- Неплохо, неплохо. Давай, Ваня, твори, - поощрил его Гид.
Иван, вошедший во вкус, мыслил все смелее и уверенней. В детстве он любил читать фантастическую литературу, а затем погрезить подвигами. Естественно, главным героем в своих мечтах был он сам. И, как следствие мелькнувших в его голове воспоминаний детства, в небе закружил дракон. Размером с фронтовой бомбардировщик, он легко кружил над огромной поляной. Его чешуйчатая шкура переливалась всеми цветами радуги при могучих взмахах крыльев. Иван во все глаза смотрел на это чудо и любовался. Несмотря на уродливую зубастую пасть и страшные когти на лапах, дракон был отчаянно красив. В нем угадывалась ничем не ограниченная мощь.

- Иван, - позвал его Гид почему-то шепотом, – Ваня, ты это зачем сотворил?

- А, это дракон, всегда мечтал такое увидеть. Это так красиво, смотри сам!

- Ваня, – снова шепотом продолжил Гид, – а чем драконы питаются?

- Обычно неудачливыми рыцарями, - пошутил Иван и, увидев на лице Гида испуг, торжествующе захихикал.
Так он удовлетворял чувство мести за свой страх и неприятный разговор с Гидом.

- Иван Анатольевич, потише, пожалуйста. Ты привлечешь его внимание.

- Что такое, уважаемый Гид. Ты боишься? Иногда это полезно, чтобы лучше чувствовать состояние других. Ах, какая силища и красота! – громко и с нотками откровенного превосходства ответил Иван, любуясь парящим драконом.

- Иван, тише, прошу тебя, - снова прошипел его оппонент, - он уже на тебя поглядывает. И, кстати, кто у нас в роли неудачливого рыцаря?

- Может, тебя назначим? Ты как, не против? - нарочито громко ответил Иван.

- Вынужден тебя разочаровать, Ваня, я не подхожу.

- Отчего же не подходишь? Ты весьма недурен собой, а хвост, если ты это имеешь в виду, лишь подчеркивает твой изысканный вкус, - продолжал ерничать Иван.

- Да не ори же ты так, Ваня, он меня просто не видит, понимаешь? Он видит только тебя, и у него прекрасный слух, - продолжал шипеть Гид.
При этом он делал страшные глаза и выразительно размахивал хвостом. Ивану это казалось очень забавным.

- Ваня, ты тихонько отступай к дереву и спрячься за ствол. Только медленно, прошу тебя.
В этот момент дракон издал высокий, ни на что не похожий крик и, перевернувшись через левое крыло, спикировал на стадо коров. Тень от его крыльев накрыла все стадо, члены которого, громко мыча от ужаса, разбегались в разные стороны. Дракон вышел из пикирования и устремился ввысь. В когтях у него была одна из коров. Относительно размеров дракона, корова выглядела как крупная собака относительно слона.

- Мама дорогая… - только и смог произнести Иван, пятясь к спасительному стволу огромного дерева. Спрятавшись за ствол, Иван боязливо высунулся и увидел картину, которая ему очень не понравилась. Дракон в красивом парении разорвал корову на две части и поочередно отправил обе части в пасть, после чего сытно отрыгнул мощной струей пламени. Судя по всему, одной коровой он не насытился, так как вновь что-то высматривал на земле.

- Ну и что, творец, теперь будешь делать? Травоядные для драконов – это так, желудок набить. А они существа тонкой натуры. Гурманы, можно сказать. Без десерта им трапеза не в радость. Они ради десерта могут все перевернуть, пока не найдут. А кто тут у нас десерт, Ваня? - прошептал Гид в самое ухо Ивана, который от неожиданности подпрыгнул.

Что ты меня все время пугаешь? Я не знаю что делать! - с отчаянием
прошипел Иван в ответ.


Глава 19


Профессора Бруштейна разбудил телефонный звонок. Он долго шарил рукой по поверхности прикроватной тумбочки, прежде чем ему удалось ухватить неимоверно громко трезвонящее мобильное средство связи.

- Слушаю, Бруштейн, - изрек он хриплым со сна голосом.

- Алло, Майкл, неужели я вас разбудил? Прошу простить. Я не мог предположить, что вы можете спать в одиннадцать утра, - раздался голос Паттерсона.

- Сейчас уже одиннадцать? Вот это я поспал! Это невероятно. Спасибо, что разбудили.
- Просто вы здоровый человек, Майкл. Стрессы и перегрузки вы умеете компенсировать сном. Я вот уже не могу так, к сожалению. Надеюсь, вы отдохнули?

- Да, у себя в Нью-Йорке я встаю в семь. Нам и вправду досталось в последнее время. Есть новые известия?

- Да, друг мой. Есть и немало. Они разные. Не хотите ли встретиться?

- Конечно! Вы еще спрашиваете. Я сейчас же соберусь и приеду к вам в офис.
Паттерсон немного помолчал и предложил:

- Я тут подумал, что вы голодны, и было бы недурно вас накормить. Поэтому я предлагаю встретиться в ресторане вашей гостиницы. Там мы и поговорим и позавтракаем. Я составлю вам компанию. Идет?

- Идет, конечно. Мне хватит полчаса на сборы.

- А мне полчаса хватит, чтобы добраться к вам. Заметано. До встречи.
Бруштейн встал и направился в ванную комнату гостиничного номера.
Он принял душ и оделся в нормальную, с его точки зрения, одежду – джинсы, футболку и легкий свитер. Он почему-то был уверен, что встречи с президентом ни сегодня, ни в последующем больше не будет. Бруштейн закрыл номер и пошел в ресторан, Как обычно в это время посетителей в ресторане почти не было. Он выбрал столик, откудв было видно почти все пространство зала, и стал дожидаться Паттерсона и официанта. Паттерсон появился первым. Он шел прямой твердой походкой человека, казалось, победившего само время. Учитывая его возраст, совершенно не верилось, что человек может так держаться.

- Привет, Майкл! - произнес Паттерсон, подходя к столу.
Бруштейн поднялся со своего места и пожал протянутую руку.

- Рад вас видеть, Питер! Вы-то хоть отдохнули? Очень на это надеюсь.

- Да, спасибо. Не так роскошно как вы, но все же отдохнул. А вам просто завидую. Молодость, друг мой, хорошая штука.

- Пятьдесят – это молодость? Вы шутите?

- Конечно, Майкл. Все ведь относительно. А я помню вас еще студентом. Вы выиграли грант на работу в лаборатории моего университета. Помните? И по университетской олимпиаде тоже вас помню. Вы занимались гиревым спортом и отжимали эти железки какое-то совершенно неимоверное количество раз.

- Да уж было время. Я и сейчас иногда балуюсь по старой привычке. Но все уже не то.
Майклу было приятно, что такой выдающийся в научных кругах человек помнил его еще мальчишкой. Паттерсон был легендой. Он всегда был на передовой науки, и не в одном направлении. Его достижения всегда поражали. Как можно быть таким разносторонним? И главное, Паттерсон во всем добивался очень высоких результатов. Но вот о том, что он еще и суперсекретный отдел в президентской администрации возглавлял не знал никто. Неделю назад, когда Паттерсон вызвал его в Вашингтон и рассказал подробности дела, Бруштейн был очень удивлен.

- Как наши дела? Вы сказали, что есть много новой информации, - спросил Бруштейн, когда официант, приняв заказ, удалился на кухню.

- Да уж, чего-чего, а этого добра хоть отбавляй. Даже не знаю с чего и начать. Начну, пожалуй, с главного, как мне кажется. А именно, наш дорогой президент вчера, сразу после нашей встречи, отбыл в Кэмп-Дэвид. И как вы думаете, с кем он там встречался?
Бруштейн ответил, почти не задумываясь:

- Думаю с директором ЦРУ. Я не ошибся?

- Именно с ним, Майкл. Хотя от этого шага я его отговаривал как мог. А как вы догадались?

- Мне показалось, что он поверил в легенду о Жезле абсолютной власти. Это обстоятельство заставит его начать попытки прибрать его к своим рукам. Тогда с кем же ему это сделать как не с ЦРУ? Ведь наша команда не подходит для этой цели.

- Ваши рассуждения совершенно правильные. У меня была надежда на то, что президент внемлет нашим советам, но уверенности не было. Скажите, Майкл, а вы сами допускаете вероятность того, что некий объект, которым обладали Александр Великий и Чингиз-Хан был именно Жезлом абсолютной власти?

- Конечно же, не верю. То, что объект был – это факт. Но то, что помимо аномальных физических параметров он обладает способностью давать власть – это абсурд. Оба эти человека достигли власти самостоятельно, без какой-то мистической помощи. Я надеюсь, Питер, что вы разделяете мою точку зрения.

- Естественно разделяю. Жаль только, что ее не разделяют президенты и духовенство. Сегодня утром авианосец «Китти Хаук» и корабли сопровождения личным приказом президента направлены в точку поиска Жезла. Экипажи судов и летный состав отозваны из отпуска досрочно. Так что ждите неожиданностей, теперь их будет много.
Оба собеседника умолкли, погрузившись в невеселые раздумья, не нарушенные даже официантом, принесшим заказ. Когда он вновь удалился, Бруштейн прервал молчание:

- Есть что-нибудь о встрече высших лиц мировых религий?

- Да, Майкл. Она состоялась вчера же вечером. Мы имеем очень скудную информацию о ней. Службы безопасности, обеспечивавшие эту встречу, были на высоте. Нашим ЦРУшникам есть чему у них поучиться. Мы знаем лишь то, что она произошла на острове Крит и длилась около четырех часов. Никаких данных о ходе самих переговоров нет. Нам не помогли ни спутники слежения, ни агентура. Остается только ждать, и лишь по дальнейшему развитию событий мы, косвенно, сможем судить о выводах, сделанных на этой встрече.

- Но группы поиска Жезла не были отозваны?

- Зрите в корень, Майкл. Увы, нет. Впрочем, я и не рассчитывал на какие-то результаты. Даже если бы им удалось во всем договориться, этого бы не случилось. Дело в том, что власть духовных лидеров не абсолютна. В религиях, так же как и в светском обществе, имеются течения и группировки, преследующие какие-то собственные, порой откровенно корыстные, цели. А иметь в руках Жезл абсолютной власти слишком заманчиво. И замечу, они-то в него верят! Тем более, что в последнее время интерес к религиям со стороны населения падает. Сотрудникам моего отдела пришла в голову идея запустить в интернете программу, отслеживающую интерес пользователей к религии. Они ее написали и стали вылавливать все, что как-то связано с Богом и близкими к этому понятиями. Затем компьютер обработал все данные и выдал следующее.
Паттерсон вынул из кармана сложенный вчетверо лист формата А-4 с текстом и передал его Бруштейну.

- Посмотрите, Майкл. Мне кажется это занимательно.
Бруштейн взял листок и стал читать.

«…Опять новый день. Он принесет мне очередное разочарование и новые страхи. Я боюсь уже стольких вещей, что перестал вести их учет. Боюсь, что моя компания разорится и моей семье нечего будет есть, что долбанный фанатик уже нацепил пояс шахида и выкурил свой последний косяк, а сейчас идет мне навстречу с одной лишь мыслью разнести меня в куски. Или уже запущена вражеская ракета, а наши солдаты не успеют ее перехватить и она превратит в пыль мой дом вместе со всеми его обитателями. Боюсь, что прилетят больные гриппом птицы и обкашляют все вокруг. И что нам потом делать? Боюсь, что мои дети попадут под влияние наркотиков, что мои близкие заболеют какой-то новой болезнью, которые вылезают в последние годы невесть откуда, и что планета перегреется и что будет новый всемирный потоп.
И все время что-то особо ядовитое откуда-нибудь утекает, грозя всему живому. Я боюсь, а телевизор, радио и газеты с наслаждением подтверждают мои страхи. Главное слово в словаре – кризис. Власти, экономики, культуры, личности, цивилизации. Похоже, что настойчиво прорисовывается довольно скорый и очень реальный кердык всему. Я в центре всего этого бардака! В довершение всего у соседа появилась новое авто. Как раз такое, какое мне так нравится. Вот гадство! Иногда я представляю себя среди праха тысяч моих предков, которые прожили свои недолгие жизни нелепо, до такой степени, что смогли мне оставить только то, что я имею сейчас. И я сам такой же. Я во все лопатки бегу к старости, болезням и смерти. По сути, мое тело не более чем стремительно разлагающаяся могила того, что я ощущаю как «Я»…

…Но иногда мне снятся сны. Там все иначе. Все и вся вокруг так красиво, что хочется плакать от счастья! После этого я смутно чувствую, что с миром все в порядке. Ну не могли его задумать таким, какой он сейчас. Это просто бред! Я начинаю подозревать, что причина где-то во мне. Что на самом деле всякое событие в моей жизни - это часть чьего-то причудливого замысла. Непонятного мне, но, несомненно, очень хорошего. Просто я этого не могу увидеть. Я смутно чувствую что-то. Что есть кто-то очень большой и добрый, кто меня зовет и даже подталкивает к чему-то. В церкви, синагоге и мечети мне говорят – это наш Творец, а мы его рабы. Верь и будешь счастлив! А я не верю. Смешные люди! Ну, кому нужны такие рабы как мы. Горя с такими не оберешься. Да, я чувствую, что ты есть, Творец. И что Ты мой друг. Я подозреваю, что лучший из всех. Я начинаю потихоньку понимать, что не нужно ничего менять вокруг. Мы уже все так изменили - дальше уж некуда. Что все, что нужно поменять – это меня, мою сущность. Но я не умею как. Дорогой Творец! Если ты все-таки есть, не давай мне новое авто и умных детей, денег, власти и славы. И не делай меня бессмертным. Сейчас я и за короткую жизнь боюсь сойти с ума. Правда! Измени меня, чтобы я смог увидеть реальную красоту мира. Сам я точно не смогу этого сделать. Измени меня!!! Ну, пожалуйста…»

- Что вы думаете по этому поводу, Майкл? - спросил Паттерсон, внимательно глядя на Бруштейна. Тот молчал, отложив листок. Затем снова перечитал текст.

- Я думаю, что человечество готово к самым большим переменам. И они не за горами… Есть желание послушать?


Глава 20


- Ладно, тогда давай так, уважаемый Гид! Я готов допустить реальность твоего существования и версию моего пребывания в этом месте в столь высоком обществе. Хотя, честно говоря, мне лично кажется, что я просто грезю, находясь в обмороке. Все уж слишком необычно для того, чтобы происходить наяву. Но ты прав, тема, подлежащая раскрытию, – смерть. Я действительно много размышлял над этим. У меня сложилось свое мнение. Ответь, если сможешь, почему мы, люди, все умираем? Смерть разрушает саму логику существования человека. Он рождается, растет, учится, взрослеет, достигает какого-то уровня. И вдруг все обрывается! В большинстве случаев внезапно. Сколько раз я наблюдал это явление. И оно всегда было не вовремя! Для чего тогда нам жизнь вообще? Я уже не говорю, что зачастую сама смерть неимоверно мучительна. По сути все живущие приговорены к ней с самого рождения. Но за что и кем? Кто вправе так распоряжаться человеком?

- Так устроено Творцом. Но, строго говоря, смерти, как таковой, не существует. В природе вообще, что-то единожды появившись, никогда уже не исчезает. Происходит лишь трансформация одной формы в другую и не более. Смерть же, как понятие, существует только для человека. Для животных этого понятия попросту нет. Поэтому у них и страха смерти нет. В материальном мире только человек обречен на страдания от осознания конечности своего существования. Но, поверь, это ему очень нужно.

Гид произнес это монотонной скороговоркой так, как говорит усталый от тупости ученика школьный учитель, в сотый раз повторяя одно и то же. Ивана этот тон просто взорвал. Он перешел почти на крик.

- Ну вы... блин, ты, ангел гидович! Ты себя-то хоть слышишь? Что ты вообще несешь? Ты хочешь меня убедить, что подохнуть когда-нибудь, да еще невпопад – это хорошо для меня? И ты что искренне полагаешь, что человек сможет когда-либо согласиться с этим?

- Да. А куда тебе деваться? - очень спокойно сказал Гид, вовсе не обращая внимания на запальчивость Ивана.
При этом он состроил такие наивные добрые глаза, что Иван был готов кинуться на него с кулаками. Удержался только из страха за возможные последствия. Хрен его знает, чем обернется...

- Да ты, видать, совсем наивный, если не сказать хуже. Ничего подобного! Все время, пока человечество существует, оно борется со смертью именно потому, что она нелогична. Все достижения индивидуума превращаются в прах с его смертью. Нас слабо утешает лишь то, что плодами нашей жизни будут пользоваться потомки. Однако утешение это натянутое, искусственное и никого не устраивает.

- Ладно, хорошо! Твои эмоции вполне понятны, но это лишь вопрос мироощущения. Человек не видит, не способен увидеть в силу ограниченности своих возможностей, истинной реальности. «Судья судит так, как видят его глаза» - старая как мир истина. Но если допустить, что жизнь в теле лишь прелюдия, этап к чему-то большему, то все будет выглядеть совсем иначе.

- Ааа! Ты про религию? Да не работает уже эта схема - верь и будешь счастлив. Фигня все это полная! Современному человеку помимо голой веры уже требуются доказательства. А их нет!

- Ну, брат, схема-то положим неплохая. Как ни крути, а любое познание, даже самое незначительное, начинается с веры. Вот в детстве тебе говорят: «Два плюс два равно четырем, поверь, Ваня». Но ты прав. Затем, маленький Ваня, съев четыре вкусных конфетки вместо двух, убеждается в том, что это так на самом деле. Прав ты и в том, что современный человек уже не удовлетворен чистой верой. Это потому, что он развивается согласно своей программы развития. Но, что тебе мешает найти доказательства?

- Смерть мешает. Смерть! - Иван уже почти кричал в пылу спора. - Она не дает человеку шанса на проверку. А развивается человек не по чьей-то там программе, а сообразуясь со своими желаниями.
Реакция Гида на эту фразу была неожиданной - здоровый смех. Это весьма озадачило Ивана. И опять обидело. Он насупился и с осуждением смотрел на заливающегося Гида. Наконец, не выдержав, он изрек:

- А я, лично, не вижу ничего смешного в том, что смерть, обрывая существование человека, ставит точку во всем, что он делает. Это, сударь, трагедия, а не комедия! Сам-то ты смертен?»

- Я-то? Нет, конечно. Ой, ты меня прости, пожалуйста! Мой смех неуместен, конечно же, но он относится не к теме смерти, а к тому, что ты сказал о свободе выбора человека в собственном развитии. Вот уж где полная чушь, - произнес Гид с видом великого знатока.
Ивана это не только не удовлетворило, а наоборот привело в недоумение.

- Не понимаю, а в этом-то, что смешного?

- Ну, тебе же может быть смешно, когда кто-то на полном серьезе утверждает, что земля плоская и стоит на трех китах, которые, в свою очередь, стоят на черепахе?

- Допускаю, что смешно, потому, что это абсурд, - все еще сердясь, произнес Иван.

- Однако, люди так считали не одно тысячелетие. И эта схема мироздания их вполне удовлетворяла. Добавлю, тогда смеялись над теми, кто утверждал, что земля круглая. А чаще их просто били или умерщвляли. Так вот, это твое утверждение о наличии выбора в развитии человека замечательная иллюстрация вышеописанного примера.

- То есть ты утверждаешь, что все, что происходит с человеком предопределено?

- Именно! Ты этого просто не замечаешь. Так легче жить. И развиваться, кстати.
Иван задумался: «Нет, то, что говорит этот так называемый Гид совершенно невозможно. Мы сколько раз сталкиваемся с утверждением – человек кузнец своей судьбы. Да мы просто вправе выбирать то, что хотим!». Однако самоуверенность Гида его зацепила.

- Хорошо, теоретически допускаю твою сентенцию. Аргументируй.
Он развалился в уютном изгибе огромного корня дерева с видом видавшего виды скептика.

- Что ж, извольте, - Гид театрально развел руки. - Итак, попробуем по порядку. Вот рождается человек. Все вокруг радуются (не всегда, правда) – родился новый человек! А что он, новорожденный? Он-то радуется? Да, когда кушает мамино молоко. А в остальном - он просто растет. Природа заложила в него четкую программу развития, и он ее просто выполняет, по мере сил. Но у меня к тебе вопрос: «А участвовал ли он в выборе места и времени своего рождения? Или, быть может, он выбирал себе родителей?»

- Ну… тут я согласен, что нет. Этот выбор сделали его папа и мама. Ведь он пока еще слишком мал.

- А как стоит вопрос с выбором у самих родителей? Ты вот сам родитель. Ты выбирал? А если выбирал, то что?
Иван, почувствовав подвох в вопросе, отделался лишь междометием «Ну», а Гид с торжествующей улыбкой продолжил:

- Верно. Не делал ты никакого выбора! Зачастую люди даже не помышляют о том, чтобы завести детей, а дети все рождаются и рождаются… Но уж наверняка, даже планируя сроки рождения, пол и выдающиеся способности своего будущего дитя, родители, и ты в том числе, получили нечто иное. Причем по всем пунктам. То есть и они не вольны выбирать? Такие взрослые, сильные и умные.
Иван вспомнил, что когда жена была беременна, он так хотел сына, а родилась дочка.

- Ну ладно, сделаю предположение, что рождение человека и все с ним связанное – случай особенный. Ну, вроде как не в счет. И...?

- И продолжим дальше. Наш ребенок растет. Родители, по возможности, стараются дать ему воспитание, образование. Выбирают все за него. Соглашусь, ведь он еще маленький. Мало, что знает о жизни. Итак, он растет. Но вот родители с удивлением замечают, что ожидаемое от отпрыска не совпадает с действительностью. Он другой! Иногда до полной противоположности. Теперь они сами уже подстраиваются под его особенности. Что, у тебя было иначе? А куда деваться?
Иван вновь не рискнул активно возражать. Можно, конечно развести философию, но он издал очередное, ставшее уже неоригинальным:

- Ну и...

- Предполагаем: может быть это начинает проявляться свобода выбора самого ребенка? Дудки! Ученые утверждают, что любой ребенок - продукт смешивания генов мамы, папы, бабушек, дедушек и всей кучи предков вообще. Веришь ученым? Ты, как врач, можешь что–либо возразить?
Иван молча отрицательно помотал головой.

- Так проявляется его персональный генотип – программа. Наш ребенок может быть столь далек по свойствам от родителей! Не мне тебе рассказывать. Сам в курсе. У меня же вопрос: «Кто из означенных выше участников рождения и взросления нового человека имеет выбор?»

- Но это, пожалуй, тоже слишком крайний пример. Ты взял самое начало становления человека. Это вопрос особенный и затрагивает и ребенка и родителей. Здесь я не буду возражать. Но дальше-то будет иначе!

- Окей! Идем дальше, отнеся развитие нового человека к категории – особого случая. А что остается делать? Но вот ребенок вырос. Он уже личность. Как правило, отягощенная амбициями и видами на свою дальнейшую жизнь. Любимым занятием молодого человека в большинстве случаев является построение планов. Поверь на слово, даже если он панк, это дело ему не чуждо. Вот он выбирает место приложения своих амбиций. Хочу туда. Хочу сюда. А в итоге?

- А в итоге он все же идет туда, куда хочет, - изрек Иван победно.
Однако, уверенность его тут же покинула. «Да нет, конечно. Это в идеале. В жизни все иначе, как правило», - подумал он. Но из упрямства он не высказал этого вслух.

- Но скажи тогда, откуда взялось устойчивое выражение: «Обстоятельства сильнее нас?» Как правило, молодой человек сталкивается с какими-то препятствиями на пути осуществления его желаний и размышляет примерно так: «Я, пожалуй, пока поработаю там, где возможно. Поднакоплю опыта, денег и вновь вернусь к своему выбору». Лично тебе, Иван Анатольевич, разве не знакома такая ситуация? Ты вообще хотел летчиком стать, а тебя не взяли по здоровью. Забыл? Большая часть людей так и не возвращается к своим первичным планам. Разве что наиболее упрямые. Может быть, у этой категории «упрямых» есть свобода выбора?
Иван вновь почувствовал подвох и скис. «Откуда он все про меня знает?»

- Хорошо! Человек добился реализации своей мечты. Но я задаю вопрос чуть иначе: «А его ли это мечта?» Он ее сгенерировал самостоятельно или...? Или, может быть, кто-то другой или что-то другое? А именно: система ценностей, сформированная воспитанием, образованием, этническим фактором, религией, рекламой и прочая и прочая… Конкретную мечту определяет огромное количество факторов, вложенных в человека извне.

- Как извне? Что ты имеешь в виду?

- Поясню. Мечты людей племени мумба-юмба радикально отличаются от чаяний жителя города Торонто. Более того, жители любой страны, города или деревни, планеты мечтают не одинаково, а сообразно с особенностями своего места обитания и окружения. Это происходит под влиянием все тех же вышеназванных факторов. Приплюсуй туда же и персональный генотип. Ну и где же твоя свобода выбора?

Ивновы чувства можно было наиболее точно охарактеризовать как смятение, замешанное на озлоблении. Однако расстаться с фундаментальными иллюзиями всей жизни он был не готов. Его разум лихорадочно пытался привести этот спор хотя бы к патовой ситуации. Как в шахматах.

- Да, с тем, что ты говоришь трудно не согласиться, но продолжай. Давай, не стесняйся.

- А и продолжу, будь спок. Нарисую тебе картинку из жизни. А точнее из телевизионной передачи «криминальные новости». За вчерашний день по вашему времени. Камера показывает жуууткую картину – сбитая автомобилем старушка. Волосы дыбом! Кто тот негодяй, который смог это совершить? А? Как такого земля носит? Полиция разбирается. Оказывается водитель, сбивший бедную старушку – профессор математики. Вот и он сам. Плачет, сидя на тротуаре у машины. Гуманист и демократ. Уважаемый человек! А он и ехал-то на зеленый, и на скорости даже менее разрешенной правилами. Профессор никак не возьмет в толк, КАК старушка оказалась перед капотом. Он ничего не смог поделать. Правда, ему от этого не легче. Как ему теперь с этим жить? А что старушка? А она побежала за любимой кошечкой, ее последней радостью. И не думала она ни о чем, кроме ее спасения. Может быть, хоть у кошки был выбор? Тоже нет. Она увидела птичку и поскакала за ней. Инстинкт, знаешь ли. Программа поведения. Результат - трагедия! И виноватых нет и выбора не было.

- Ну ты уж совсем… - только и смог проговорить Иван.
Гид же тем временем все наступал:

- Да спаси Господи тебя от такого! Чего вздрогнул? Боишься? Мы тут говорили, в основном, только о серьезных вещах, а ведь есть серая повседневность, когда необходимо производить мелкий ежедневный, ежечасный и ежесекундный выбор. Делать или не делать что-либо. Как делать? Вплоть до того - почесать нос или нет. Может быть, хоть это ты можешь сам? Увы, нет. Здесь все тот же механизм. В ходе выбора срабатывает ранее заложенная в человека извне информация по алгоритму: хорошо – плохо, приятно - неприятно. Мозг лишь сортирует ответы сообразно с ощущениями, а выбор все равно предопределен!
Иван глубоко задумался, проигрывая в мыслях варианты возражений. Ничего разумного или хоть как-то серьезно аргументированного ему на ум не приходило. Это привело его в состояние хуже уж некуда. Он почти с ненавистью смотрел на лжеангела.

- А скажи мне, Иван Анатольевич, только честно. Ты хоть раз бывал в ситуациях, когда даже знаешь - закончится все плохо, но все равно делаешь это? А потом сам себе говоришь: «Ведь знал же! Какая сила меня толкала?» Так вот именно в этом примере ты находишься сейчас. Как с выбором-то, брат? - не унимался Гид.
«Вот ведь гад, а корчил из себя такого дружелюбного мальчика. Именно не Гид, а гад!» - думал Иван, уставясь на собеседника, и совсем не скрывая неприязни во взгляде.

- Да, когда согласился с Алексеем узнать побольше о смерти, черт тебя побери! Я и теперь думаю, что ничем хорошим это не закончится. Одна надежда на то, что я в обмороке и мне все это снится.

- Ах, не сердитесь на меня, пожалуйста, Иван Анатольевич. Я всего-то даю ответы на ваши вопросы. Те ответы, которые так неприятно искать самому. А еще я смею утверждать, что вы, о высокочтимый доктор, не в обмороке. И не надейтесь, - с подчеркнутой издевкой ответствовал Гид, и громко противно засмеялся. Иван с красным от злости лицом лишь сопел.

- Ну, будет тебе, не сердись. Я виноват, что тебя разозлил. Прости, - произнес он, отсмеявшись и приняв серьезный вид. - Есть еще один аспект, ради которого ты здесь. Правда, на него-то ты и не обратил внимания. А он-то основной, я бы сказал.

- Какой такой аспект? Да еще более важный, чем вопрос жизни и смерти? - в тон ему спросил Иван. Но внутри он весь сжался от страха. Вся нелепость и нереальность случившегося очень слабо компенсировалась его предположением об обмороке. Тем более, что с каждой секундой острота ощущений собственного тела и окружающего пространства органами чувств делали эту компенсацию ничтожно малой. А страх напротив, разрастался столь же быстро, сковывая мышление.

- Понимаю твое состояние, Иван Анатольевич, и вновь прошу не волноваться. С тобой не происходит ничего опасного. Ну поверь! С тобой вообще не может произойти ничего плохого, по определению.
«Хрен я теперь тебе когда-нибудь поверю!» – подумал он, а вслух произнес с вызовом:

- Я все равно ничего не понимаю.
Ему было стыдно за то, что он боялся, но ничего не мог с этим поделать. Только изо всех сил старался этого не показывать. Было совершенно очевидно, что получалось плохо.


Глава 21


Бруштейн довольно долго обдумывал ответ. Паттерсон терпеливо ждал. Впрочем, он и сам думал о том же. Наконец, Майкл ответил.

- Очень непростой вопрос, Питер. Даже не знаю с чего начать. Пожалуй, начну с того, что человечество подходит к некоей черте своего развития. Нет, не к окончанию развития, а к качественно иному состоянию. Вот эта компиляция интернета, представленная вам вашими сотрудниками, прямое тому свидетельство. Человек, в массовом порядке, стал ощущать что-то неправильное в себе, в своем мироощущении. Это новое в человеке. Всю историю своего предыдущего развития он искал и видел дефекты вовне. Отсюда и стремление изменить, якобы, к лучшему окружающий мир.

- А вы полагаете, что с окружающим миром все в порядке? - спросил Паттерсон с заинтересованностью.

- Да, я так считаю, а вот плоды изменений человеком мира вокруг себя мы сейчас и пожинаем. Ведь и действительно, одним из главных слов в лексиконе современного человека стало слово кризис. Науки, религии, морали, экологии, экономики. Перечисление можно продолжить. Все это на фоне стремительного развития самого человека. К примеру: переход от первобытно-общинного строя к рабовладельческому длился несколько сотен миллионов лет. От рабовладельческого к феодальному уже несколько тысяч. А от феодального к капитализму только несколько сот. Я затронул лишь общественные взаимоотношения. Но они сопровождаются параллельным процессом развития науки и техники с теми же параметрами ускорения развития от каменных орудий до нанотехнологий.

- И как вы это связываете с мироощущением?
Бруштейн хитро улыбнулся и ответил вопросом на вопрос:

- Питер, вы все это знаете лучше меня. Вы хотите узнать, что я об этом думаю?
Паттерсон выглядел слегка смущенным. Он сделал протестующий жест руками.

- О, Майкл, не взыщите. Я совершенно далек от мысли вас экзаменовать. Я отлично знаю все ваши работы в ядерной физике и квантовой механике. Сказать откровенно, я подслеживаю за вами еще со времен вашего студенчества. Вы мне еще тогда показались неординарной личностью, что и подтвердилось впоследствии. И все же, я вас знаю как физика. Не скрою, я хотел бы узнать побольше о вас, как о человеке.

- Что ж, не возражаю. Я попытаюсь в сжатом виде рассказать о своих соображениях по поводу затронутой вами темы. Итак, мы видим некую закономерность в развитии человечества. А точнее неизменное ускорение развития. Именно ускорение, а не постоянную скорость. Это заставляет делать прогнозы. И они есть. Статисты просчитали, что график развития технологий, стремящийся к экспоненте, к 2021 году будет иметь вид вертикальной прямой. Что это такое и чем обернется для человечества ни один ученый не имеет представления. Это может означать только качественный скачок человечества, но какой? Куда скачок? Вот вопрос вопросов!

- Да, и я много читал об этом и также не представляю, что это будет такое и как изменится мироощущение человека.

- Тут есть много предположений, но большинство из них можно смело отнести к области чистых фантазий. Тем не менее, очень точные описания грядущих изменений в человеке и его дальнейшего развития есть. Мало того были всегда.

- Вы имеете в виду Библию, Коран, Новый Завет?
Бруштейн оценивающе взглянул в глаза Паттерсону. Он очень высоко ценил интеллект этого человека и конечно предполагал, что Паттерсон прекрасно осведомлен во всех аспектах обсуждаемой темы. Он чувствовал, что тому нужно еще что-то, что-то очень важное для него. Но вот что, пока не улавливал.

- Именно их, Питер, и другие документы основных мировых религий. Вы же помните эйфорию многих исследователей во времена становления компьютерных технологий, когда вычислительные возможности машин казались такими многообещающими. Именно тогда были предприняты множественные попытки найти некий код этих документов. Он, по мнению исследователей, мог раскрыть будущее человечества. Однако все попытки его извлечь провалились.

- Да, Майкл, прекрасно помню. Скажу, уже без особого стыда за давностью лет, что я и сам этим баловался. Мне, как и многим, очень хотелось вычислить формулу Бога.
Паттерсон саркастически ухмыльнулся.

- А скажите, Майкл, вас удивило то, что я возглавляю отдел администрации президента по исследованию проявлений божественного вмешательства?

- Не скрою, очень. Однако я вас понимаю. Самые главные вопросы человека были и остаются КТО он, человек, и ДЛЯ ЧЕГО существует. Вы не избежали этой участи – мучительных поисков ответов на эти вопросы. Поэтому и мое удивление прошло довольно быстро. Что же касается самого отдела, я имею особое мнение на этот счет. Вы ведь это хотели услышать, Питер?
Паттерсон был откровенно удивлен и не сразу нашелся, что ответить.

- Да, Майкл. Но с вами сегодня неинтересно!
Он улыбнулся и продолжил.
- Вы физик или психолог, Майкл? Говорите без стеснения. Впрочем, я вас отвлекаю от завтрака. Давайте-ка поедим немного.
Некоторое время оба собеседника механически поглощали пищу, погруженные в свои размышления Когда перешли к кофе, первым заговорил Бруштейн:

- Так что я думаю о вашем отделе? Думаю, что он, как впрочем, все в этом мире, был нужен. Он является частью его, а в мире нет ненужных частей. Совершенно очевидно, что работа в его структуре много вам дала. Она подготовила вас к следующему шагу. О чем вы и собирались поговорить со мной. Разве нет?
Паттерсон не удержался и, встав со своего места, стал расхаживать перед столом. Он так всегда поступал, когда волновался или раздумывал над сложной проблемой. Бруштейн с интересом и некоторым беспокойством за ним наблюдал.

- Да, Майкл, да, черт возьми! Мне просто необходимо с кем-то этим поделиться. Оно лезет из меня, но я пока не нашел кому это будет интересно. Кроме вас, конечно. Кстати, а вам-то это интересно?

- Очень, Питер! Я полагаю, что вы даже не представляете насколько, - ответил Бруштейн тоном, развеявшим сомнения Паттерсона.

- Так вот, - начал свой рассказ Паттерсон, - я стал глубоко задумываться над вопросом о смысле жизни давно. Для меня толчком послужила трагическая смерть моего маленького сына. Мы с женой пять лет очень хотели ребенка. И вот радость - жена, наконец, забеременела и родила. Мы были так счастливы! А он двух лет от роду погиб от нелепейшей случайности. Вы не представляете, Майкл, как меня это вздернуло. После похорон я пошел в церковь и разбил там какую-то мебель, раскидал свечи и вообще вел себя совершенно дико. Я кричал, что Бог самый большой мерзавец из всех мерзавцев и что я проклинаю его самыми страшными проклятиями. А потом я потерял сознание и был госпитализирован. Делу не дали хода. Все смогли понять мое состояние.
Паттерсон замолчал от нахлынувших воспоминаний, но быстро справился и продолжил:

- Я оставил кафедру в Калифорнийском Технологическом Институте, и мы с женой переехали в Вашингтон. С этого времени я постоянно пытался найти ответ на вопрос, для чего человек появляется на этом свете. Я вгрызался в любые отрасли науки, которые мне казались перспективными в этом направлении. А в отдел меня пригласили много позже. Там я занимался тем же самым. Друзья мне много раз советовали вновь обратиться к религии, но я так и не смог этого сделать. А детей у нас больше не было.
Паттерсон умолк. Было видно, что его рассказ вернул боль давнишней утраты, с которой он так и не смирился.

- Сочувствую, Питер. Я не знал этого.

- Ничего, уже все не так больно. Время лечит. Так мы, люди, устроены. Но вопрос,

- «Для чего я живу?», - не давал мне покоя. Не оставил он меня и сейчас. Я изучал множество «фактов божественного вмешательства» в жизнь людей, благо должность давала дополнительные возможности. И нигде не обнаружил ничего сверхъестественного. Все, так называемые «чудеса», при серьезной научной проверке оказывались либо откровенным мошенничеством, либо малоизученными, но вполне объяснимыми, с научной точки зрения, явлениями. Я честно, для себя, искал их, а не найдя, разочаровывался. Я изучил все известные религии и духовные практики. И там также не нашел для себя удовлетворительных доказательств существования Бога. Но я не убедил себя и в Его отсутствии!

- Это и невозможно, Питер. Убедить человека в том, что Бога не существует действительно невозможно. Причина проста. В человеке, любом, вне зависимости от его религиозных убеждений, имеется частица Бога. Именно она не позволит это сделать. Даже самого отъявленного атеиста не обойдет чаша сия. Просто поставьте его в невыносимые, с его точки зрения, условия, и он будет громко взывать к Богу. И вовсе не важно, с мольбой ли о помощи, покаяниями или с проклятиями он будет к Нему обращаться. Он его НЕ БУДЕТ отрицать в этот момент. Возможно, сам того не замечая. Как в вашем случае. Извините за бестактность.

- Да ладно вам, Майкл. Это чистая правда. Не на что обижаться. Я об этом же тысячи раз думал. А скажите мне, Майкл, вы религиозны? Вы говорите как глубоко религиозный человек. К какой конфессии вы относитесь? - неожиданно спросил Паттерсон. Этот вопрос вызвал улыбку Бруштейна. Похоже, ему не раз доводилось его слышать от различных людей.

- Мои родители традиционно относились к иудаизму, но и они уже не были религиозны. Меня же можно с уверенностью отнести к разряду религиозного космополита. А если еще точнее - я однозначно не религиозен. Но…
Бруштейн сделал паузу, на секунду, подбирая слова. При слове «Но» брови Паттерсона в удивлении поднялись.

- Но я убежден в Его, Бога, существовании. Попробую пояснить, если вам интересно, - продолжил Бруштейн. Паттерсон утвердительно ответил выразительным взглядом и кивком головы.

- Я, будучи еще студентом, как-то раз наткнулся на высказывание Эйнштейна. Я запомнил его дословно: «Каждый, кто серьезно занимается наукой, убеждается в том, что в законах природы присутствует некий дух, и этот дух выше человека». Я хорошо помню то, что меня оно просто ошарашило. Альберт Эйнштейн, мой научный кумир, ученый с большой буквы, говорит о каком-то духе, о чем-то, связанном с религией. Как это может быть? Это заставило меня глубоко задуматься. Однако молодость и горячность, связанная с этой порой жизни, взяли свое. Я с головой ушел в решение тех научных проблем, которые передо мной стояли, и некогда было думать о духовности. И лишь позже, когда мои знания стали глубже и я стал видеть мир шире, я вновь вернулся к размышлениям над его высказыванием. И… согласился с ним.
Паттерсон улыбнулся этим словам. Было видно, что он тоже проходил эти этапы в своем духовном поиске. Он не удержался и произнес:

- Смею сделать предположение, что вы пришли к заключению, что от развития науки человек не становится ни на йоту счастливее. Скорее наоборот. Так?

- Да, так, - ответил Бруштейн. А Паттерсон добавил:

- И вдобавок вы обнаружили, что, раскрывая тайны материи все глубже, у вас остается стойкое ощущение того, что в исследованиях не учитывается еще один фактор – источник возникновения этой самой материи. Так?
Паттерсон умолк, с пониманием глядя на Бруштейна.

- Да, и это тоже так, - согласился Майкл. - Но лишь тогда я понял, о чем говорил Эйнштейн.


Глава 22


Мужчина проснулся на рассвете. Его разбудил первый лучик солнца, который чудом пробрался через маленькое оконце, занавешенное тряпицей. Лучик попал точно в глаза мужчины и пробудил его сознание. Сейчас он лежит с открытыми глазами на низкой, широкой кровати, расположенной напротив двери у стены. Он полностью обнажен под легким покрывалом. От его кожи пахнет мазью с запахом дегтя и каких-то ароматных трав. На самой коже кое-где имеются следы от ожогов, но она не болит. Он пробует пошевелиться. Его мышцы затекли от долгого лежания, и он с удовольствием потянулся. Лишь в области грудины он почувствовал боль, но она была вполне терпимой. Он потрогал это место и обнаружил, что все цело. Ему захотелось встать, но он не знал, где его одежда.

Он находился в темном помещении с очень высоким куполообразным потолком, почти невидимым в полутьме. Два небольших оконца в нем пропускают совсем немного света. Дощатая дверь в помещение плотно прикрыта. В углу стоит небольшой стол с какими-то глиняными плошками, кружками и кувшином. А в другом углу примостилось некое сооружение из дерева, напоминающее комод. Пол, там, где его видно с его позиции, - глиняный. Но он нигде не увидел никакой одежды. Поиск ее вызвал пробуждение все еще дремлющего сознания, а с ним шквал вопросов: Где он? Что он здесь делает? Почему он здесь? Что с ним случилось? Эти вопросы оказались неприятными. Он не знал на них ответов. А следующий вопрос, появившийся у него, вовсе поверг его в шок. Кто он? Он не знал. Не помнил! Он совершенно конкретно ощущал себя как «Я» мужского пола, но не знал, кто это «Я» и все отчаянные попытки вспомнить были безрезультатны. Это привело его, в состояние сковывающего мысли тихого страха. Некоторое время он лежал совсем неподвижно, придавленный этими вопросами. Усилием воли взяв себя в руки и преодолевая страх, он все начал сначала, пытаясь еще раз хоть что-нибудь вспомнить. Мало-помалу в его памяти стали появляться воспоминания.

Он вспомнил, что сама комната, где он находился, была ему знакома. Он помнил боль, которую он ощущал здесь. Он вспомнил старика и мужчину, похожего на этого старика, которые приходили в эту комнату. Они говорили с ним, но они тоже не знали кто он. А еще он вспомнил девушку выдающейся красоты с волшебным запахом. Последнее воспоминание было хорошим. Он сосредоточился на нем. Кто она? Он вспомнил, что она убежала от него. Почему? Он почувствовал себя бесконечно одиноким. У него почему-то была уверенность, что одиночество сопровождает его с очень давних времен. И хотя это было ему неприятно, он удержал внимание на чувстве одиночества, надеясь, что вернувшись в это состояние, он вспомнит свое имя. Однако это ему ничего не дало, и он решил действовать решительно. Он встал со своей широкой кровати, прихватив покрывало, которым был укрыт и обмотался им на манер тоги. Во время своего одевания он почувствовал насколько он слаб. Это было первое ясное осознание своего положения. Это рождало надежду на прояснение хотя бы некоторых вопросов, которые его волновали. Тем более, что он уже что-то вспомнил!

Немного постояв и адаптировавшись к стоянию на нетвердых ногах, он осторожно двинулся по направлению к сооружению, напоминающему комод. Он собирался поискать в нем какую-либо одежду. И в этот миг он остолбенел! Он увидел ее - девушку, которую он встретил здесь и которая так поспешно от него убежала. Она лежала на полу на постели, сооруженной из соломы накрытой покрывалом. Она не была видна с места, где он лежал на своей широкой кровати, поэтому он и не обнаружил ее сразу. Вдобавок в комнате был полумрак. Девушка спала, свернувшись калачиком. Ее роскошные волосы разметались по покрывалу, а обе ее ладошки она подложила вместо несуществующей подушки. Он неподвижно стоял в паре метров от нее и даже боялся вдохнуть из боязни ее разбудить. Боже, как она была красива! Он разглядывал ее со стеснением, понимая, что это нехорошо. Это было похоже на подглядывание, а потому постыдно. Но он ничего не мог с собой поделать. Забыв о своей слабости, он готов был стоять целую вечность и смотреть на нее.

Он вспомнил, что ее имя Иска. Это ему сказал Аврам, сын Тераха. Он вспомнил, что Аврам сказал, что именно Иска его вылечила. Он не знал, как долго она его лечила. Но, судя по всему, это заняло немало времени. Почему она это делала? Кто он такой, что она так много с ним возилась? Он не знал. Вдобавок он совершенно не знал, что ему теперь делать? Он совершенно растерялся, стоял как истукан и пялился на нее до смерти боясь, что она проснется! Девушка проснется и застанет его подглядывающим за ней. Кошмар! Лучшее, что он придумал, это как можно тише ретироваться на исходную позицию. То есть на кровать. А поскольку он двигался спиной, не отрывая взгляда от Иски, то на кровать он не лег тихонечко, как рассчитывал, а, упершись ногами в край кровати, рухнул, произведя изрядно шума. И затих в страхе, что Иска сейчас проснется.

Что немедленно и произошло. Иска мгновенно вскинулась со своей постели и взглянула на него встревоженными глазами. В ее движении была немедленная готовность придти на помощь больному. Но через мгновение взгляд ее из тревожного стал удивленным, а затем – радостным. Она успокоено вернулась на свое ложе, села и улыбнулась. Он лежал на кровати с широкими от страха глазами и производил конвульсивные попытки придать телу благообразное положение. Это было затруднительно, так как он запутался в импровизированной тоге. В таком виде Иска его увидела. И когда она улыбнулась, ему показалось, что в полутемной комнате стало светло как днем. Осознав как смешно вылядят его телодвижения, он тоже улыбнулся.

- Здравствуй. Я очень рада, что тебе сегодня лучше. Я Иска, - просто сказала Иска.

- Здравствуй Иска, а я знаю, что ты Иска. Мне Аврам это сказал. Извини, но я не могу сказать моего имени. Я его не знаю. Но я очень стараюсь вспомнить и как только вспомню, то сразу тебе скажу. Нет, правда, я очень стараюсь и сам тоже очень хочу узнать, но почему-то не могу… - ответил он, страшно волнуясь, что она может его как-то не так понять. Иска вновь улыбнулась на этот раз участливо, от чего ему сразу стало спокойно и хорошо.

- Ты не волнуйся, пожалуйста. Тебе нельзя волноваться! Тебе нужно выздоравливать.

- Хорошо. Я не буду волноваться, ведь это ты меня вылечила.
Услышав это, лицо Иски все зарделось, и она потупила взгляд.

- Ну что ты! Ты сам вылечился. Пока не до конца. Знаешь, ты очень сильный. Я только немножко помогла и все…

- Спасибо тебе огромное! Я очень это ценю. Правда, я не знаю, как я смогу тебя вознаградить, ведь судя по всем у меня ничего нет.
Он уже справился со своим замешательством, и последние слова прозвучали печально.

- Выздоравливай поскорее, зачем мне большее вознаграждение! - воскликнула она с такой горячностью, что снова потупила глаза в смущении. Не сделать ее лицо пунцовым помогла лишь от рождения смуглая кожа.
Оба одновременно умолкли, не зная что говорить. Пауза затянулась. Оба чувствовали себя неловко. Все слова куда-то делись. Он мучительно пытался сказать что-нибудь вежливое, но вместо этого вдруг брякнул:

- А ты страшно красивая! Да! Я это видел, когда ты спала… ой.
Проболтавшись о подглядывании за ней, он был готов исчезнуть от стыда и бросился оправдываться, и понес полную околесицу. В результате окончательно запутался и умолк.

- Да ладно уж. Не журись. Я тоже тебя видела. И не раз. Ты тоже ничего так, - ответила Иска и рассмеялась звонко и задорно. И тут он вдруг сообразил, что обнаружил Иску в момент, когда искал себе одежду и понял на что она намекает. Смех ее был чистый и искренний, в нем не было даже намека на пошлость. В один миг он представил, в каком состоянии он был, когда его нашел Аврам. Внутреннее чувство говорило ему, что он пробыл в этой комнате долгое время. Явно не один день. Кто с ним управлялся и как? Аврам говорил, что Иска. Он взглянул на нее другими глазами. Он смотрел на необычайной красоты сильную женщину, способную выходить взрослого, такого довольно крупного, мужчину, как он. И в этот миг вдруг заполнилась страшная пустота одиночества, которое, как он теперь понимал, возникло еще тогда, когда у него было имя. Он вдруг совсем успокоился и сказал:

- Ты действительно удивительно красива. И я действительно очень тебе благодарен.
Сказал он это совершенно спокойно и уверенно. В ответ она распахнула глаза и доверчиво улыбнулась. А он неожиданно для себя вдруг добавил:

- Я теперь всегда буду тебя защищать.
Иска встала, подошла к его кровати, присела на край и, наклонившись над ним, поцеловала в щеку.

- Спасибо и тебе за это. А знаешь, я очень хотела услышать такие слова от тебя. Ну не сразу конечно. Только последние двадцать дней.

- Ого! А как долго я здесь нахожусь?

- Сегодня наступил тридцатый день. Тебя нашел Аврам на дальнем пастбище и привез к нам, в город. Ты был почти мертвым. Мало кто надеялся, что ты выживешь. Но Аврам сказал, что так и будет. И я тоже.
Мужчина трепетно прикоснулся к Иске рукой. А она доверчиво прижалась к нему. Он ее бережно обнял. При этом его грудь заболела, но он совсем не обращал на это внимания.

- Расскажи о себе, пожалуйста.
Она приподняла голову от его груди.

- А почти нечего рассказывать. Я родилась в Уре, что в Хасдимском царстве. Родители поздно выдали меня замуж. В шестнадцать лет. Мама меня очень любила и жалела. Она учила меня лечить людей и скот. У меня был хороший муж, но недолго. Через год после свадьбы его задрал барс, когда он пас овец. Сын родился через месяц после его гибели. Сейчас ему три года. К этому времени от свирепой болезни умерли мои родители, и я пошла в работницы в дом Тераха. У Тераха был большой дом. Он умел искусно делать статуэтки богов из глины. За его товаром приезжали издалека. У него можно было купить статуэтку любого бога. Но вскорости на его дом обрушилась ненависть всех жрецов Ура.

- Почему? - спросил он.
Мужчина слушал предельно внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова. Ему были важны мельчайшие детали.

- Тому виной Аврам. Он сказал, что не существует много богов. Что есть только одна единственная сила, которую люди называют Бог. Но это очень не понравилось всем жрецам. А он спорил со всеми и даже с Терахом! И однажды он разбил палкой все статуэтки богов, которые были в лавке на базаре. Ты не подумай. Он очень добрый, но и горячий тоже. Если он считает, что прав, ни перед чем не отступится. Он хотел доказать, что в статуэтках не может помещаться ничего кроме глины. Терах тогда ужасно разгневался! После этого жрецы стали науськивать людей против Аврама. Они же нажаловались и царю. Это могло закончиться плохо. Тогда Терах сказал Авраму: «Я не понимаю того, что ты утверждаешь, но чувствую твою правоту. За время своей работы я столько раз разбивал неудачные статуэтки разных богов, но они ни разу мне ничего не сделали за это. Нам надо уходить из города. Не дадут нам тут жить». Так оставили дом и всей семьей собрались в страну Кнаанеев. Аврам сказал, что нам идти именно туда.

- И что у вас была такая большая семья? Аврам сказал, что вас более трехсот человек.

- Ну, это все мы так считаем. Мы живем как один род, но в действительности по родству у Тераха есть только, его сын Аврам, жена Аврама Сарай, его невестка Милька и ее сын Лот, а другие уже умерли. Но когда они собрались уходить, с ними решили идти почти все их работники с семьями. Я тоже.

- А почему? Ведь у всех были свои родные.

- Да, так. Но… понимаешь, Аврам, он совсем не такой, как все. Мы все действительно чувствуем, что мы семья. Аврам говорит, что все люди едины как один организм. При этом каждый остается собой. Я не понимаю, как это происходит, но чувствую, что это правда. Сегодня нас уже триста шестьдесят пять человек. Пока мы шли к Харрану, к нам присоединилось еще немало людей. Каждый из нас заботится обо всех.

- И что у вас никогда не бывает ссор?

- Почти нет. А если и бывают, то очень несерьезные.

- А где твой сын? Он у моих соседей. Ты сейчас в моем доме. Было бы трудно ухаживать за тобой и ребенком одновременно.
Иска улыбнулась лукаво, а он встрепенулся.

- Как неловко мне. Тебе пришлось отправить своего мальчика соседям! Я уже совсем здоров. Нужно немедленно привести его домой. Как его имя?

- Даже и не думай об этом. Это будет скоро. Но пока ему там надежней. За ним самый лучший пригляд. У моих соседей шестеро своих детей. Что может быть лучше? А зовут его Ицхак. Я надеюсь, что он тебе понравится.

- Он мне уже нравится. Ведь это твой сын!
Иска улыбнулась, но ничего не ответила. Мужчина заволновался.

- Почему ты молчишь и улыбаешься? Ты думаешь, я просто так сказал? Или ты знаешь обо мне что-то позорное?
Иска вновь прижалась к его груди.

- Нет, конечно. Я ничего о тебе не знаю. Пока ты болел, ты почти все время был в забытье, но ты часто кричал от боли и от чего-то еще.

- А я не говорил чего-нибудь вслух?

- Говорил, но я ничего не могла понять. Это были слова неведомого мне языка. Очень странного. В наших краях никто такого не слышал.

- Но, может быть, ты запомнила хоть какие-то слова? - спросил он с надеждой.
Она напряла память и сказала:
- Было одно слово очень необычного звучания. Ты повторял слово «авианосец». Его совершенно невозможно выговорить. Поэтому я и запомнила.
Он почувствовал что-то смутно знакомое, но как ни старался, не смог понять его смысл.

- Да, я совсем забыла! Аврам сказал, что тебе может помочь зеркало.
Иска порывисто поднялась и, откинув матерчатый полог над подобием комода, вынула оттуда что-то заботливо завернутое в тряпицу. Она откинула занавески на окнах, от чего мужчина зажмурил глаза. Как давно он не видел прямого солнечного света! Иска развернула тряпицу и подала ему медную пластину, полированную до зеркального блеска.

Мужчина порывисто взял зеркало в руки. Но вдруг замер. Он был почти готов взглянуть на свое отражение, но остановился. Он понял, что почему-то он не так уж хочет узнать, кто он на самом деле. Его удивило это. Какие-то неясные обрывки былых ощущений проплыли в нем. И все они были с налетом горести. Горести и страшного одиночества. Это длилось менее секунды. Он глубоко вздохнул и взглянул на свое отражение. В красноватом отблеске бронзы на него смотрел молодой человек с правильными чертами лица, с короткими светлыми волосами и голубыми глазами. Лицо было заросшим щетиной такого же цвета, что и волосы на голове. И… он не помнил это лицо! Он надолго задумался, делая тщетные попытки его вспомнить. Он вглядывался в малейшие детали этого чужого лица. Он не мог сказать, что оно было неприятно ему. Он просто его не помнил и не знал.
Иска с надеждой и тревогой наблюдала за ним. Глядя на его непонимающее выражение лица, она поняла, что его надежда что-либо вспомнить рухнула. Она смотрела на него с сочувствием, превышающим его собственные эмоции. Он отвернулся от зеркала и поймал ее взгляд. В ее глазах он увидел боль. Боль за него. Лицо его осветилось улыбкой.

- Ты все же узнал что-то?
Ее глаза сразу засветились радостью. Радостью за него. Он видел это.

- Нет, я ничего не помню. И что-то подсказывает мне, что я уже не хочу ничего вспоминать. Ты лучшее, что я видел в своей жизни, а больше мне ничего и не надо.
И он обнял ее, а она с удовольствием устроилась в его распахнутых для объятия руках, таких крепких и надежных.

- Ты знаешь, ты мне сразу понравился.
Она прижалась к нему еще тесней и доверчивей. Он поцеловал ее роскошные волосы, и их аромат заполнил все его существо. Голова у него закружилась, он целовал ее и не мог насладится этим. Она отвечала тем же. Вдруг она высвободилась из объятий и сказала:

- Я вспомнила еще одно слово. Мери.
При этом Иска пристально смотрела в его глаза. Он старательно пытался вспомнить это слово, но тщетно.

- Нет, ничего не помню.
Она радостно улыбнулась и, скинув платье, юркнула к нему в кровать.


Глава 23


Гид с откровенной насмешкой смотрел на Ивана. Судя по всему, он знал, что можно сделать в неожиданной ситуации с материализацией дракона, но не торопился об этом сообщать. У Ивана было двойственное чувство. Он очень хотел совета, но гордость не позволяла попросить. А дракон тем временем расправился еще с одной несчастной коровой и начал кружить непосредственно над деревом, давшим убежище его творцу.

- Какое неблагодарное животное. Я его создал, а он хочет мной закусить! - наконец произнес Иван, с надеждой поглядывая на Гида.

- Ваня, я так понимаю, ты хочешь моего совета? Так и спроси прямо. Я скажу, что можно сделать.
Иван все еще боролся с самолюбием, но круги, описываемые драконом стали сужаться. Похоже, он чувствовал, что под его кроной прячется что-то вкусненькое. Это хорошо простимулировало Ивана.

- Ну, вот спрашиваю. Что можно сделать?

- Представь, что дракона нет.

- И все?

- А что еще? Ты его создал, тебе его и дематериализовывать.
Иван закрыл глаза и стал усердно себе представлять, что дракона нет. А тот в это время продолжал кружить над деревом. Мало того, чтобы получше видеть то, что творится под густой кроной, дракон, изрыгнув мощную струю огня, спалил половину всей листвы и обнаружил желанную пищу в виде человека.

- Ничего не получается! - с отчаянием заверещал Иван.

- Ты просто очень боишься, и это блокирует твои возможности. Абстрагируйся от страха и все получится.
К этому времени дракон приземлился и не сводил с Ивана плотоядного взгляда сравнительно небольших желтых глаз. При этом он шумно втягивал в себя воздух, принюхиваясь. Теперь было хорошо видно насколько он огромен. Иван, при росте сто семьдесят семь не склонив головы, смог бы поместиться в его раскрытой пасти. Он стоял и, в свою очередь, глядел во все глаза на гигантское животное, им самим сотворенное и готовое его же слопать. Он уже даже ощущал жар его дыхания и мысленно прощался с жизнью. «Так вот что я смог узнать о смерти. То, что она может придти в таком вот уродливом виде, - с горечью подумал он. - Стоило ли меня заманивать невесть куда только для того, чтобы скормить дракону?» Иван повернулся к Гиду и спросил одновременно с обреченностью, вызовом и укором:

- Это все, что ты хотел мне показать?

- Ваня, не время сейчас разбираться. Думай получше. Я не могу убрать дракона. Это можешь только ты! Думай же, блин, поскорее. Прошу тебя.
В голосе Гида слышалась почти мольба. Ивана это удивило. Гиду-то ничего не угрожало, с чего это он так? Когда ноздри зверюги были уже в метре от Ивана, дракон вдруг исчез. Осталась лишь примятая чешуйчатым брюхом трава и обгорелые листья вокруг дерева. Иван, привалившись спиной к стволу дерева, тихо сполз по нему и уселся в изнеможении на землю.

- Вот видишь, Ваня, у тебя получилось, - радостно произнес Гид.

- А ты что, действительно волновался за меня? - спросил Иван, переведя дух.

- Ужасно волновался. Как же иначе? Он же мог тебя запросто сожрать! - искренне удивился Гид.
Иван внимательно посмотрел на Гида и ничего не ответил. Он анализировал ситуацию, в которой оказался, и ему было стыдно за себя, взрослого мужика. Вел себя все время как недоросль незрелый. Думал только о себе и своей драгоценной шкурке, а ведь Алексей умер. И он сам, Иван, здесь для чего-то действительно серьезного, а занимался глупыми спорами и еще чем похлеще. Гид тоже присел прямо на землю рядом с Иваном и тоже молчал. Наконец, Иван нарушил молчание:

- Скажи честно, Гид, или кто-то, чего я никогда не пойму, что ты задумал? И скажи, наконец, где мы находимся? То, что я вижу вокруг себя, выглядит как настоящее. Но это не так - дракон тому свидетельство.

- Да ты успокойся, Иван. Твоя реакция вполне понятна. Ты реагируешь на то, что выходит за рамки обыденности. Для обычного человека, попавшего в подобную ситуацию, ты ведешь себя более чем адекватно.
Нервы Ивана были на пределе, и он ответил, не сумев скрыть раздражения, хотя и хотел:

- Ой, только не нужно лести. Я совершенно откровенно боюсь и продолжаю не верить тебе. Я не понимаю, что происходило с Алексеем, и каким образом тебе удалось втравить его в это дело?

- В этих случаях лучше всего начинать по порядку поступивших вопросов. Повторяю – тебе уже нечего опасаться. Ты жив, с твоей точки зрения. Ты не перешел границы смерти. Тебя туда никто не пропустит до времени. То, что ты видишь и ощущаешь – есть, так называемые, материальные объекты. Иных ты просто не способен ощущать. Ты в своем мире. Разве лишь с чуточку большими возможностями. А вот Алексей умер. Его тело умерло, точнее сказать.

- А я? Я тебе зачем?
Иван недоверчиво смотрел Гиду в глаза, готовый увидеть любую фальшь.

- Да ты-то, собственно не мне, а себе нужен. Узнать побольше о том, кто ты.

- Не говори чепухи. Я прекрасно знаю кто я.
Гид внимательно посмотрел на Ивана, прямо ему в глаза, и, помолчав с минуту, произнес тихо и как-то очень спокойно:

- Да нет, Иван Анатольевич, ты совершенно ничего о себе не знаешь. Пока что. Самая большая ошибка человека в том, что он предполагает знание о себе. Причем на сто процентов.
Тон произнесенных Гидом слов, а также его прямой взгляд несколько успокоили Ивана. Ему стало стыдно за резкость в словах. И, несмотря на полный абсурд происходящего, он был готов к любому повороту событий.

- Да, слушай, а тебе без хвоста будет неуютно? - вдруг спросил Иван и впервые нормально улыбнулся. Гид даже привстал, чтобы убедиться в отсутствии хвоста, и, не обнаружив последнего, тоже заулыбался.

- Что послужило причиной отставки меня с должности черта? - спросил он.

- Несоответствие занимаемой должности. Черти не должны переживать за жизнь и здоровье людей, а ты переживал. Кстати, а почему ты не мог удалить дракона? Ты же смог меня затащить сюда? Даже Алексея после его смерти смог заставить разговаривать.

- Э… как бы тебе потолковей объяснить? Это совсем другое. Никто не может творить кроме Творца и человека. Так все устроено. Я не человек, я тебе это говорил.

- А Творец сотворил все и человека?

- Именно так. Но человека он сотворил «По образу и подобию своему», а остальное не так.

- И что же он так хреново сотворил человека. Он что, Творец, сам страдает изъянами? Мне, например, и сейчас стыдно и за себя и за людей. За нашу природу.

- Ну что ты говоришь, Ваня? Творец это совершенство в абсолюте! Сказано о Нем: добрый, творящий добро. Это человек пока не в состоянии Его увидеть. Но так будет не всегда. Ты развиваешься, как и каждый человек.

- Опять религия? Бог создал человека по образу и подобию своему. Слышали, знаем. Но ты посмотри, что человек-то творит? Я вот только что дракона сотворил. А он меня чуть не сожрал. И так во всем, за что человек берется! Согласен, природа – это совершенство, гармония, но человек ее противоположность.

- Тут ты прав, Ваня, это так. Человек, осознав свою противоположность Природе, сиречь Творцу, почувствовал себя неуютно и сотворил чертей и Сатану и прочую зловредную нечисть. Драконов тоже. Ведь нужно же на кого-то свалить свое несовершенство. Ну, типа: сам-то я белый и пушистый, а вот эти все портят. Но ты сам убедился сегодня, что черта сотворил сам человек. «Весь мир до последней травинки создан для тебя одного» Тоже ведь не раз слышал? И что, услышал?

- Ты меня запутал. Творец сотворил человека таким, какой он есть. Дракон питается коровами и рыцарями. Но ведь он в этом не виновен? Его таким сделали. А чем человек хуже? Ты только, что доказал мне, ну почти доказал, что выбора у человека нет. Вот и выходит, что виноват Творец, а не его творение.

- Ваня, скажи, а сможешь ты охарактеризовать человека, ну примерно так, как ты рассуждал о его сущности в своих мыслях?
Иван опять с опаской и недоверием посмотрел на Гида. То, что его мысли не были тайной, для него было очень неприятно. Но он уже чуть иначе смотрел на ситуацию и задумался.

- Если вкратце, то человек от момента своего появления в мире наделал очень много всякого дерьма. Только человек может уничтожать себе подобных и делает это с удовольствием. Самые любимые его герои это те, за плечами которых горы трупов. И чем больше убитых, тем любимей герой. Мало того, он уничтожает все, чего касается, включая природу, которая дает ему жизнь. И, в то же время, человек умеет любить и может пожертвовать собой ради близких, или каких-то идеалов. Невозможно однозначно сказать монстр он или прекрасное творение. Все в нем намешано. В каждом в своей мере.

- Неплохо для начала, но вроде чего-то не хватает?

- Да, не хватает понимания зачем он живет и подыхает? Ты это хотел услышать?
Гид промолчал в ответ, задумчиво теребя подбородок, а Иван продолжил:

- Я ведь понимаю к чему ты клонишь. Разве может человек, такой какой он есть, жить бесконечно. Я с этим по большому счету согласен. Но вот чего не могу понять, почему не дано ему понимание что дальше, для чего вся эта его жизнь? И как ему, бедолаге, из этого состояния выбраться.

- Стоп, стоп, стоп, Ваня. Давно уж все инструкции даны! Тору, Коран, Новый Завет читай. На выбор. Там все написано.

- Ты опять с религией ко мне! - с досадой ответил Иван.

- Да причем же здесь религия, мой друг? Религия не мешает людям убивать друг друга. Мало того, часто поощряет их к этому. Но то, что написано в этих книгах не становится менее актуальным. Просто человек и религию приспосабливает для своих эгоистических целей. «Возлюби ближнего своего как себя!» - вот фраза, которая описывает все в этих книгах. Или иначе: «Не делай ближнему того, чего не хочешь для себя». По большому счету этого вполне достаточно! Разве это сложно? Видящий да увидит, слышащий да услышит! Увидь и услышь, Ванечка. Прошу тебя! Ведь ты очень близок к пониманию, почему мир человека так ужасен. Ты же сам говорил, что люди подобны раковой клетке. Пожирают всех вокруг себя, не понимая, что они сами часть целого, но это целое убивают. Но, поверь, человек создан для другого. Он должен вырасти до уровня самого Творца! В этом его предназначение.

- Эк ты хватил, брат! А как же мы, рабы божьи.

- Ты что всерьез можешь поверить, что Творцу нужен раб? На фига ему раб, Ваня? У него и так есть все. Да и что толку от раба? Глаз да глаз за ним нужен. Не раб, а сын Божий ему нужен, чтобы было кому давать добро. Ну, думай, Ваня, думай. Ты же так гордишься способностью мыслить.

- Где здесь подвох? Что плохого в разуме?

- А разве не разум создал все гадости этого мира? Ты вот пятнадцать минут назад еле справился с плодами своего разума. Скажи, и чем же здесь гордиться?

- А какая альтернатива разуму, умник?

- Чувство ему альтернатива. Ощущения ближнего своего, а не только себя, любимого. Тогда твой мир будет больше, если присоединишь еще кого-то к себе. А представь, что ты сможешь чувствовать всех людей, какие есть - твой мир станет богаче в шесть миллиардов раз! Но ты не можешь этого сделать сам. В этом проблема.

- Почему же?

- Потому, что материал, из которого ты состоишь – эгоизм. Только себе, о себе и для себя. Вот когда увидишь, по-настоящему увидишь, что это причина всех твоих несчастий и неудовлетворенности, тогда, осознав зло, что называется, ты потребуешь от Создателя, чтобы изменил тебя. И будь спокоен, Он тебя услышит и изменит. Изменяя мир вокруг себя ты можешь его только испортить, а изменившись сам, увидишь как изменился мир.

- А что, он меня сейчас не слышит?

- Нет, Иван Анатольевич, он тебя не слышит. Он ждет только твоего крика об изменении твоего материала, твоего эго. Тогда ты сможешь увидеть, почувствовать то, что существует вне твоих убогих пяти органов чувств и примитивного калькулятора, гордо именуемого тобой разумом.

- Подожди, а ведь человек умеет любить, но что это ему дает?

- Ты шутишь, Ваня. Бедняжка, ты путаешь Божий дар с яичницей. Тот намек на любовь, который дан человеку для пробы, лишь отдаленно напоминает настоящую любовь. А ведь даже этой малости хватает, чтобы запомнить пережитые чувства на всю жизнь и ценить их больше всего на свете. Все искусство человека построено вокруг этого великого чувства. Но ты вспомни себя. Все хорошо, когда объект твоей любви тебе отвечает взаимностью, но чуть что не так… Помнишь, Иван, как ты заподозрил свою молодую жену в чувствах к сослуживцу. Что, мой друг, тогда ты к ней испытывал? Ведь кто заподозрил бы в тебе Отелло? А мыслишки-то отелловские проскакивали, помнишь?

- Прекрати! Немедленно прекрати копаться в моей памяти. Ты не имеешь на это права, - рассвирепел Иван.

- И чего ты орешь всякий раз, когда я говорю правду? Я бы тебя понял, если бы возводил на тебя напраслину, но ведь было же? - весьма твердо и спокойно ответил Гид, что поубавило пыл Ивана.

- Это все твое, мне не нужное и, замечу, не свойственное, - продолжал Гид. - Я не сделал ничего из того, что могло бы хоть в малости тебе навредить, а ты успел меня чертом сделать. Я не в обиде. Я не человек. Это ты меня таким видишь. Но видишь ли ты себя? Это ты сейчас уважаемый человек. Делаешь людям доброе дело. Лечишь их от рака. Все вроде получается неплохо. И ты себе, в общем, нравишься. А всегда ли так было, и многим ли ты отличаешься от Артура Станиславовича, 1965 года рождения, встреченного тобой на пляже? Вы оба из одного теста, только чуточку разные, потому что в разных обстоятельствах. А наступи тебе на хвост покрепче, то неизвестно, что ты сам вытворять будешь? Не ты ли мне в морду хотел заехать совсем недавно, только боялся за последствия. Человеколюб ты наш. А за что? За правду. Просто она неприятная. Но долго ли можно от нее прятаться? А ты, радетель человечества, еще вечной жизни возжелал. Забыл легенду об Агасфере, мой друг. Нет большего наказания, чем вечная жизнь в столь убогом состоянии.

Иван выслушал этот монолог стоически. Он, конечно же, был с ним согласен. Такие внутренние монологи у него случались и раньше. Только слышать это от другого было неприятно. Но Гид был прав.

- Ладно, прав ты, Гид. Прав. Но как же душа человека? Ведь все говорят, что она вечная.

- А вот это правда. Душа вечная. Даже ученые, уж на что материалисты, и то ищут этому подтверждение. Мотивация, конечно же, понятна, но и предощущения тоже имеют место. Есть, правда и неточности в определении.

- Что такое? Опять не так что-то в человеке?

- У тебя нет еще души, Ваня. Точнее она у тебя есть, но лишь в зародыше. Не развитая. Она вообще-то уже есть и развитая, но в настоящем мире, а не в этом. Тут все дело в пространстве и времени… Короче, ты пока не поймешь. Но, если говорить о тебе в твоем нынешнем состоянии, ты еще не родился. Вот.
Иван оторопело смотрел на Гида, пытаясь осознать услышанное.

- Ты сам-то понял, что сказал, парень? - спросил Иван, так и не переварив этот набор слов.


Глава 24


«Да и ладно», - подумал Боб, увидев диск солнца за горизонтом. Оттуда пришел ветер, а с ветром облака, а затем начался шторм. Боб сквозь полузабытье почувствовал влагу. Пресную влагу. Это шел тропический дождь. Боб напился водой из лодки. Ему удалось собрать около двух литров воды в полиэтиленовый пакет из под карты. Он выжимал ее из комбинезона. Но дождь скоро закончился, а сильный ветер остался. Боб втянул водяной якорь в лодку и ее понесло. Он не знал, куда дует ветер, но само движение уже радовало. Его могло прибить к берегу, но, с тем же успехом, могло унести еще дальше в океан. Прошло еще два дня, а затем еще. Он уже не был способен считать. Воды не было уже пару дней, а может быть больше. Сил хватало только на то, чтобы ладонью черпать воду и поливать себя.
Боб очнулся от того, что его тело перекатывается на гальке от методических ударов легкой волны. Он пополз от воды к суше и потерял сознание. Пошел дождь, и он снова пришел в себя. Встать не было сил, но он перевернулся на спину и открытым ртом ловил дождинки. А затем он услышал голоса и попробовал позвать на помощь. Он себя почти не слышал. Ему хватило сил только на пару попыток.

А затем он пришел в себя от хлесткого удара струи холодной воды в лицо. Даже плотно сомкнутые веки не смогли удержать воду, проникшую к глазам, отчего они стали саднить. От неожиданности перехватило дыхание и он, придя в себя, попытался защититься руками от возможного повторения. Но руки были скручены за спиной грубой веревкой. Он сидел на земле прислоненный спиной к стволу дерева. «Почему у меня связаны руки?» - появилась первая. возможно за несколько дней, мысль.

- Ты кто такой? - услышал он грубый, прокуренный голос с сильным азиатским акцентом где-то совсем рядом. Боб с трудом разлепил губы, собрался с силами и мыслями и сказал, насколько мог громко, заученную фразу:

- Я лейтенант Боб МакГрегор, военно-морские силы США. Свяжитесь с моим командованием или посольством, и вы получите вознаграждение.

- А откуда ты взялся, лейтенант?
У Боба от обезвоживания и слабости в голове стоял вязкий туман, через который к нему с трудом пробивались сигналы извне. Но то, что должно было исходить из него, тоже продиралось с трудом наружу. Боб с немалыми усилиями вспомнил события, приведшие его сюда. Он ужаснулся. В океане он только боролся за жизнь, находясь на столь тонкой границе со смертью, что там не оставалось места для мыслей. А сейчас они обрушились на него. Боб вновь осознал то, что произошло. И его вновь потрясли масштабы произошедшей катастрофы.

- Чего молчишь, урод!? - вновь раздался голос почти над самым ухом, и в поле зрения Боба вплыло небритое темнокожее мужское лицо индусского типа. Оно не выражало дружелюбия. Боб вновь собрался с силами и ответил:

- Я из экипажа авианосца «Китти Хаук». Корабль и экипаж погибли. Произошла страшная катастрофа. Погибло больше пяти тысяч человек. Остался в живых только я. Если вы свяжетесь с американскими властями, вы получите вознаграждение.
В ответ он услышал издевательский хриплый смех. Это казалось странным для Боба.

- Да ты, парень, пропустил самое интересное.
Мужчина продолжал смеяться, и в его смехе явственно звучала истерика. Его лицо снова приблизилось к лицу Боба. На него пахнуло застарелым перегаром алкоголя и еще чего-то тоже отвратного. Боб непроизвольно отвернул лицо, за что немедленно получил увесистую пощечину. Смех прекратился.

- Ты что рыло воротишь, мерзавец!

- Вы должны знать, что меня будут искать и найдут, но тогда вы не получите вознаграждения. Вам лучше сообщить обо мне американским властям.
Ответом на эту фразу был тот же истерический смех, завершившийся еще одной оплеухой. Лицо Боба онемело. Он ничего не понимал.

- Знай, придурок американский, что никто никого искать не будет, слышишь! Не будет! Потому что погибло не меньше полумиллиона человек и никаких спасателей не хватит. Мы в городе, который назывался Матара, жемчужина Шри-Ланки. Так вот, в этом городе погибли все жители. И в городах по всему южному и восточному побережью то же самое. И в Индии и на Суматре и вообще по всему побережью Индийского океана. Одно и то же. Это то, что говорят по радио. Но мы-то знаем, что погибших больше. Понял ты, урод?

Боба поразили эти слова. Он не мог себе представить, что такое возможно. Он видел, что у мужчины не все ладно с психикой. Но если то, что он говорит, правда, то причина этого была вполне объяснима. Как себя вести в таком случае Боб не знал. Сопротивляться у него не было сил. К тому же его связали.

- Простите, я не знал. Я видимо долго был в море. Что произошло? - спросил он как можно более участливо.

- Снизошла кара небесная. Всевышний покарал людей за грехи и наслал страшное землетрясение и цунами. Но это только начало!
Мужчина снова зашелся истерическим смехом. Боб в это время стал понемногу приходить в себя. Продолжающийся теплый дождь смачивал его губы и вместе с каплями влаги в него входили силы. Он мог уже вращать головой и стал понемногу осматривать окружающее пространство. Вид его потряс. Они находились среди невообразимого нагромождения останков домов, деревьев вырванных с корнями, обломков мебели, авто техники и трупов людей. Тела, запутанные и закрученные в невообразимые позы, виднелись повсюду. Боб стал различать запахи, и основной из них был запах разлагающейся плоти. Повсюду были видны глубокие промоины в грунте, очевидно от возвратной волны, тянущиеся в сторону океана. Он посмотрел в сторону, куда они вели, и увидел относительно спокойную воду с плавающим на ее поверхности плотным слоем того же, что он видел на суше. Все это мерно колыхалось на небольшой волне и уходило дальше насколько хватало глаз.

Боба охватило ощущение огромной непоправимой беды. Беды такого масштаба, который невозможно осознать в полной мере. Мужчина продолжал смеяться. Ему уже не хватало воздуха. Глаза вылезли из орбит. Он что-то нащупывал у себя на пояснице и все никак не мог нащупать. Наконец, ему это удалось и он, отодрав от пояса флягу литра на два, жадно приник к ее горлышку. Часть жидкости лилась мимо рта, распространяя острый запах спирта. К нему подошел второй мужчина примерно так же одетый, но более хрупкий по телосложению. Он молча протянул руку к фляге, и тоже отпил из нее. Вытер губы рукой, а затем, подойдя к Бобу, так же молча, ударил его ногой в бок. Пронзившая все тело острая боль лишила Боба сознания.

Неизвестно сколько времени Боб пролежал без сознания. Когда он пришел в себя, рядом никого не было. Он попытался пошевелиться. Все тело болело. Руки, заведенные за спину и связанные веревкой, полностью утратили чувствительность. Он лежал на правом боку, на который завалился от удара ногой того тщедушного. Но судя по тому, что болели и ребра и другие части тела, первый удар не был последним. Собрав все силы, Боб сел, вновь опершись спиной о ствол дерева. Левый глаз заплыл и почти не видел. Он вспомнил все, что произошло до потери им сознания, и стал осматриваться в поисках своих мучителей. Но никого из живых вокруг не было. Не было вокруг вообще никакого движения. Начало смеркаться и природа, казалось, замерла. У Боба промелькнула странная мысль, что все вокруг, включая природу в целом, не замерло, а умерло, и он остался совсем один из живых существ. Эта мысль принесла страдание большее, чем накануне, когда его по непонятной причине били непонятно почему ненавидящие его люди.

Когда почти стемнело, Боб вновь услышал человеческие голоса и увидел силуэты трех человек. Они приближались, периодически расходясь в стороны и ковыряясь в хаосе обломков. Иногда они что-то поднимали и клали в мешки, висящие у каждого сбоку. «Мародеры», - догадался Боб. Они громко переговаривались и в одном голосе он узнал голос говорившего с ним. Это его не обрадовало. Им вовсе не был нужен свидетель, а получение вознаграждения за Боба от американских властей, было, судя по всему, делом технически неисполнимым. Средств связи или какой-либо структуры управления в этой местности скорей всего просто не сохранилось. Боб сделал еще одну попытку освободить руки, но сил хватило только на то, чтобы слегка пошевелить плечами. Их он тоже уже не чувствовал. Он понял, что подошел конец его жизни. «Очень странно, – подумал Боб вяло, – судьба иногда делает удивительно нелогичные повороты. Зачем нужно было лишать его всех близких и значимых для него людей, а затем оставить в живых при шансах один на миллион с тем, чтобы умертвить его в этом месте, среди хаоса и ужаса массовой гибели тысяч людей? Какая слепая и тупая эта штука, судьба!» Силы потихоньку таяли. Боб смирился с неизбежным. Боб был один. Боба никто и нигде не ждал. Он находился в оцепенении и безмыслии на грани беспамятства, стараясь использовать это как убежище от боли.

Он пробыл в этом состоянии совсем недолго и очнулся от мужских голосов. Грубый, прокуренный голос где-то совсем рядом сказал:

- Все, хватит с ним возиться. Мы не получим за этого америкоса ничего, кроме кучки бумажных долларов, которые стоят меньше, чем бумага на которой они напечатаны. Этот хлам сейчас даже в сортире не нужен. Бумага жесткая и скользкая. Проклятые янки обокрали весь мир со своим экономическим кризисом. Сначала подсадили всех на эти сраные баксы, а сейчас признались в банкротстве. Скоты. Ненавижу их! Слушай, ты, Гнусавый, я пошел, а ты пристрели ублюдка и догоняй.

- На хрена на него пулю тратить. Он и так сдохнет, - послышался другой голос, действительно гнусавый и повыше тембром. Это был тот, кто ударил Боба ногой.

- Придурок, ты меня что, плохо понял?
Боб с трудом разлепил глаза и увидел, несмотря на почти наступившую темноту и заплывший глаз, черный кружок ствола пистолета, направленного на него. Пистолет был в руке мужчины, одетого в какие-то разноцветные лохмотья. Они встретились взглядами, и мужчина отвернул свою голову в сторону, продолжая держать пистолет нацеленным на жертву. Была мысль: «Вот и все…» Из ствола вырвалось нереально яркое пламя.

И в это миг Боб закричал. Закричал не голосом. Он не имел сил даже шептать. Он душой закричал с силой такой мощности, что этот его крик заполнил все Мироздание. Он кричал, что так, как все происходит, ПРОСТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! И в этот же миг он понял с абсолютной уверенностью, неизвестно откуда взявшей, что все плохое, что он чувствует, только от того, что он не умеет чувствовать иначе. И тогда у него появилось требование знать, каков мир НА САМОМ ДЕЛЕ? Боб потребовал Истину из самого правильного источника. И он потребовал это ЗНАНИЕ не как-нибудь потом, а именно немедленно! А еще понял, что он узнает все.

Боб почувствовал хруст грудины и наступила тьма. Пуля ударила Боба в грудь точно в то место, где на ней лежали армейские металлические личные жетоны, удостоверяющие личность каждого солдата. Она пробила первый из них и отскочила от второго. Сила удара пули была огромной, но оказалась направленной по касательной к груди полулежащего человека и не пробила ее. Пуля на своем пути сгребла оба жетона и, порвав цепочку, на которой они висели, забросила и жетоны и цепочку далеко в хаос обломков бывшего города. Теперь никто на всей планете не сможет опознать в лежащем человеке второго лейтенанта Боба МакГрегора. Да и опознавать его было некому.


Глава 25


У Гида был очень огорченный вид. Он даже встал со своего места и начал нервно
вышагивать. Пару раз он порывисто останавливался и открывал, было, уже рот, чтобы что-то сказать, но передумывал.

- Ты что так разволновался, Гид? - cпросил Иван.

- Я не знаю, как тебе объяснить. Но очень хочу, чтобы ты понял, кто ты и для чего пришел в этот мир.
Ивану стало его жалко. Он видел искреннее желание Гида разъяснить ему что-то очень важное. Вообще, после дурацкого случая с драконом, Иван стал иначе к нему относиться. Он тоже встал и, хлопнув Гида по плечу, сказал:

- Да не переживай ты так. Ерунда, пойму как-нибудь потом».
Гид аж взвился от этих слов. Он с такой неподдельной тревогой посмотрел на Ивана, что тому захотелось себя ощупать: все ли части тела у него на месте.

- Ваня, ну как ты можешь так рассуждать? Ведь это самое главное - понять, зачем ты живешь в этом мире! Ведь иначе ты не сможешь пойти дальше в своем развитии. Ведь тебе будет плохоооо!

- А что, я вроде сносно пока живу. Прорвемся, не боись!

- Ты, Иван, думаешь, что жизнь неизменна и будет такой всегда. Ну, пока не помрешь, конечно. Но ведь ты не представляешь, что Природа будет подталкивать человека идти дальше. Она уже начала это делать. Как вы, люди, детей своих учите? Объясняете, что да как. Ну, а если не хочет понимать, то и по попке можно поддать. Особенно если что-то важное нужно втемяшить дитятке. Так ты, Ваня, дитя Природы. Причем любимое! Получишь по жопе, не сомневайся.

- Ты что такое имеешь в виду? - спросил Иван уже не так легкомысленно.

- Ну там, болезни разные, землетрясения, цунами, глобальное потепление и все такое. А со стороны человека, тоже мало чего хорошего следует ожидать. Парочку ядерных войн, к примеру, а уж локальных конфликтов и вовсе не меряно.

- Ты это что, всерьез?

- Некуда серьезней! Это помимо того, что нет хуже состояния, чем то, в котором ты пребываешь. Ад ведь тоже люди придумали. Для того, чтобы хоть чуточку комфортней чувствовать себя в этом мире.

- А вот тут я тебя поймал, брат. Ты утверждаешь, что все предопределено. И ужасы, тобой описанные, тоже. Тогда, что бы я ни делал – все один исход. А скажи честно, мог меня дракон сожрать или нет?
Гид имел довольно растерянный вид и сказал обреченно.

- Нет, дракон тебя сожрать не мог. Этого нет в твоей судьбе.

- Ага, ты знал, а притворялся переживающим за мою драгоценную шкурку! Как я тебе могу доверять?
- Знать, что с тобой все будет тип-топ, не мешает переживанию за тебя. Ты в кино сидишь и переживаешь. Вот и я тоже. В тот момент я отчаянно за тебя боялся. Я подключен к твоим чувствам и ощущениям, а потому переживаю. Но, что касается предопределенности, то тут все сложней.

- А скажи, ты знаешь мою судьбу?

- Знаю только конец. Без промежуточных деталей. Даже и не приставай, - произнес Гид, предвидя уже готовые вырваться вопросы Ивана. Тот обиделся.

- Ладно, хоть конец расскажи. Где схоронят-то меня? Буду ли болеть перед смертью? А скорбящие близкие будут скорбеть или так, с прохладцей все пройдет?
Гид с укором смотрел на Ивана и молчал.

- Ну что ты молчишь? Расстраивать не хочешь. Да я и сам все знаю. Насмотрелся в жизни на это дело. Тошнит уже от этого. А ты еще и пугаешь. Цунами там, эпидемии страшные. И души-то у меня нет, и не рождался я вовсе! А в целом я, вообще, полная какашка!

- Ваня, все не так! Что ты расстроился? Ты станешь равным Творцу по свойствам – вот твой настоящий конец. Да и не конец это, а лишь начало. Мало тебе? Правда путь к этому не прост, но ведь и цель того стоит! Чего ты торопишься? Мы говорили о том, что у человека нет выбора – это правда, но не договорили до какого момента. Тебя все время от чего-нибудь колбасит. То инопланетяне, то черти, то драконы. Потому и не можешь понять, о чем речь.

- Так все же есть выбор?

- Есть. Как не быть? Без свободного выбора ты Творцу не нужен. Тогда ты не сможешь стать равным ему по свойствам. Но нужны особые условия для его появления.

- Появления Творца?
Гид рассмеялся и ответил.

- Как же с тобой сложно, Ваня! Ты такой торопыга. Выбора в первую очередь. Ну и Творца тоже.

- А что за условия такие?
Гид ответил не сразу, в задумчивости он отошел от Ивана и стал прохаживаться взад и вперед. Иван, обвиненный в торопливости, гордо ждал ответа.

- Как бы тебе объяснить потолковей, Иван? Слушай, а ты пивка сотворить не хочешь пару бутылочек? Только живого, без консервантов. И креветок немножко. А? Ты только поаккуратней, Ваня.
Гид явно не был уверен в способности Ивана сотворить качественный продукт. А Иван от удивления уставился на Гида. Он никак не ожидал такое от него услышать.

- А тебе можно? Ну, этого, не духовного, что ли? – спросил он смутившегося Гида.

- Так я тут вроде как в командировке. Отчего же не приобщиться к прекрасному?

- Да с моим удовольствием! Тебе какого. Светлого, темного? Креветок покрупнее или как?
Гид еще больше засмущался и даже покраснел.

- А на твой вкус давай. Да еще столик сооруди, пожалуй. Не на земле же трапезничать.
Иван сосредоточился и, как результат, возник стол с парой удобных полукресел из ротанга. А на столе два блюда с крупными креветками украшенными укропом, пара высоких пивных бокалов и две запотевшие бутылки светлого пива марки Жигулевское.

- Прошу вас отведать яств и разделить, так сказать, хлеб-соль, - произнес Иван с пафосом, дополнив слова широким приглашающим жестом.

- Благодарю покорно. С радостью разделю, – в тон ему ответствовл Гид. Судя по всему Гида вполне устроили результаты сотворенного заказанным. Он выглядел весьма довольным.
Они уселись за стол и разлили пиво по бокалам. Причем каждый наливал другому, пытаясь услужить с усердием. Наконец, отхлебнув по изрядному глотку, они оба откинулись на спинки кресел.

- Ну как тебе пивко? – спросил Иван, блаженно улыбаясь.
Его опасения, что пиво отчего-то не получится, оказались напрасными, и он гордился собой. Чего опасался Гид, тоже расслабленно улыбающийся, осталось загадкой, которую Иван не хотел узнавать.

- Отличное пиво! Настоящее. Полный отпад!

- Слушай, друг, а откуда у тебя такой набор слэнговых словечек?

- Как откуда, от людей, конечно. Откуда еще?

- Слушай, а я теперь всегда смогу творить, что захочу или как?

- Извини, Ваня, или как. Это просто эксперимент такой. С заведомо известным результатом.

- Как так с заведомо известным?

- Ты только без обид, ладно? Не готов ты еще к этому делу. И причину ты знаешь.

- Драконы?

- Ну да, только еще много чего гораздо хуже. Учиться нужно усердно – тогда и допуск получишь.

- Ладно. Без обид, так без обид. Что-то подобное я и ожидал услышать. А скажи мне, друг, почему ты от ответа увильнул? Пива просить стал?
Вместо ответа Гид долил в бокал остатки пива и выпил его залпом, после чего принялся за креветок. Делал это сосредоточенно. Иван понимая, что тот рано или поздно будет вынужден начать говорить, потягивал свое пиво и тоже закусывал креветками.

- Еще по бутылочке соорудить? – спросил он Гида

- Нет, спасибо. Пожалуй, лишним будет.

- Ты только не скромничай. Мне вовсе не трудно, правда.

- А я и не скромничаю. Просто пол литра это столько, сколько необходимо мне. А больше – будет лишним. Люди только никак этого не поймут. Существует гигантская пропасть между тем, сколько им необходимо и тем, сколько они хотят. Это касается не только алкоголя, конечно. Это касается всего. По сути, все войны, преступления и все беды в жизни людей вообще, умещаются в пространство между тем, что необходимо и тем, что они хотят. Подумай об этом на досуге, Ваня.

- Да я это даже понимаю как-то. Только людям еще доказать надо, что лишнее брать не нужно. Коммунизм вон уже строили. А вышло, что? В курсе?

- В курсе, конечно. Так опять же взялись не за свое дело – исправлять окружающий мир. А исправлять нужно себя. Горшок – он из глины сделан. А он может поменять форму?

- Это как?

- Пофантазируй, Ваня. К примеру, подполз он к краю стола, да и кинулся вниз. Разбился на черепки. Форма изменилась, а материал? Как был из глины, так и остался! Понимаешь? Человек – эгоист по материалу. Даже если все о нем говорят, что он альтруист. Это только более тяжелый случай эгоизма. Человек не может сам изменить материал.

- И что ты мне только что доказал? Что у человека нет никаких шансов? Спасибо тебе, добрый ты. Но ведь это не так?

- Да, это не так. И от ответа, как ты только что изволил мне высказать претензию, я не увиливал. Я очень хочу тебе ответить на все твои вопросы. Да только вот нельзя на все отвечать. Проблема, понимаешь? Ты на них должен сам найти ответ. Иначе не катит. Только вред будет. Но на что возможно – отвечу. Ты вот у нас сегодня стажируешься в роли Творца. Давай вместе разбираться.

- Я с дорогой душой. Давай. Пардон, забыл, что у меня ее нет.

- Ты опять за свое, Иван?

- Пардон, еще раз, вырвалось.

- Иван Анатольевич, ты серьезный, думающий человек. Врач и все такое. Ну будь ты посерьезней. Это ведь вопрос всей твоей будущей Жизни! Подчеркну, Жизни, а не убогого нынешнего существования в страхах, болезнях и преступлениях.
У Ивана было готово сорваться с языка резкое несогласие с Гидом относительно того, что человек убого живет, но он сделал неимоверное усилие и смолчал, а, подумав немного, он с этой формулировкой и согласился. Вдобавок Иван, полностью придя в себя от пережитого страха, понимал уникальность своего нынешнего положения. Он также понимал, что с этим ему еще много придется разбираться. А для этого он должен, обязан услышать как можно больше. Гид, наблюдая за его усилиями, удовлетворенно хмыкнул и продолжил:

- Итак, условия задачи: ты - Творец. У тебя все есть, и ты хочешь это все дать кому-то.
Иван, как школьник, вежливо поднял согнутую в локте руку.

- Что, Ваня, уже вопрос? - с удивлением спросил Гид.

- Почему это я хочу кому-то все отдать? С какой стати?
Уфф – было произнесено Гидом с таким страдальческим видом, что Иван его пожалел.

- Потому, что твоя природа – желание отдавать, а не хапать себе. Ты же Творец, Ваня! Как пример из мира людей - детям своим ведь ты хочешь что-нибудь давать? Некоторое время, правда, пока работает животный инстинкт. Ну, сделай научное допущение, наконец.

- Хорошо, понял я. Не полный же кретин. Прости.

- Не за что тебя прощать. Это в тебе материал твой говорит. Короче, поехали дальше. Дать хочешь, но некому. Что ты сделаешь, учитывая, что можешь ВСЕ?

- Сотворю того, кому могу это дать.
- Ну и сотвори, к примеру, курицу и отдай ей все.
Иван задумался, прокручивая в воображении эту перспективу. И решительно сказал:

- Курица, это конечно хорошо, но она вряд ли меня устроит. Ей все не нужно. Поесть, попить, яйцо снести… и все. Ты на это намекаешь?
Гид радостно улыбался Ивану. Иван же с удивлением отметил то, что Гид при всей его язвительности и нелицеприятных высказываниях о человеке, за человека очень переживает. Это было непонятно, но приятно. Он продолжил:

- Я сотворю человека, но только не такого, как я, а существенно лучше. Без ненависти и не способного ко злу. Короче говоря, без недостатков, присущих людям, но оставлю их достоинства.
Гид, услышав его слова, состроил гримасу крайнего сомнения. Заметив это, Иван почувствовал неуверенность.

- Что такое, разве это невозможно?

- Вынужден тебя разочаровать, Иван Анатольевич. Увы, нет. У тебя получится бездушный робот с жесткой программой действий без всякой надежды на собственный выбор.

- Погоди-ка, а кто мне битый час изо всех сил доказывал, что у человека нет НИКАКОГО выбора! О каком выборе ты сейчас мне толкуешь?
Гид замолчал довольно надолго, а затем очень серьезно ответил Ивану:

- Верно, Ваня, у человека нет абсолютно никакого выбора. Люди это знают с незапамятных времен, впрочем. Это называется судьба, фатум, генотип, наконец. Но только пока они развиваются до определенного момента. А вот затем, возможность выбора появляется и именно для того, чтобы человек не был этим самым роботом. Творцу НЕ нужен робот – это скучно.
Иван изо всех сил пытался понять логику его рассуждений. Что-то слабенько получалось. Но он чувствовал, что в его словах есть что-то важное. А Гид, видя малопродуктивные усилия Ивана, продолжал:

- Я приведу тебе маленький отрывок из сказки, написанной одним мудрецом. Он содержит подсказку. Подчеркну - очень важную подсказку. Ты поймешь.
И он продекларировал с чувством:

"Настоящим другом может быть только тот,
Кто очень будет нуждаться во мне,
Будет искать меня.
Кто все сможет делать как я,
Сможет любить как я,
Понимать как я.
Только тогда он поймет меня! -
Он должен быть таким как я!»

Иван с большим вниманием слушал Гида. Было видно, что слова эти произвели на него сильное впечатление.

- Признаться, если всерьез творить, то я сотворил бы именно друга, как здесь и сказано. Но ведь мы, люди, не такие! – произнес он с горечью. На что Гид с неожиданным пылом почти закричал:

- Такие, Иван Анатольевич, дорогой! Именно такие. Только люди еще не совсем люди, если так можно выразиться. Они еще на пути своего развития. Я поясню это словами еще одного великого мудреца.

«У всего, существующего в действительности, и хорошего, и плохого, и даже самого худшего и вредного в мире, есть право на существование. И нельзя истреблять и уничтожать его полностью - на нас возложена задача лишь исправить его и возвратить к Источнику.

Даже просто внимательный взгляд на процесс творения достаточен для того, чтобы прийти к осознанию величия и совершенства действия и Совершающего его. И поэтому мы должны понять и остерегаться пренебрежения любой частью творения, говорить, что она лишняя, и нет в ней необходимости. Ведь это является злословием на действие сотворения.

Однако, как всем известно, Творец не завершил творение в момент его создания, поэтому-то мы и видим в предстающей перед нами действительности, что она, как в общем, так и в частном, находится под властью законов ступенчатого развития, начиная со стадии, предшествующей зарождению, и до стадии завершения роста. И по этой причине, когда мы ощущаем горький вкус плода в начале его развития, мы не воспринимаем это как порок или изъян плода, потому что всем известна причина - плод еще не завершил процесс своего развития.

Так и по отношению к остальным элементам действительности: если что-то кажется нам плохим и приносящим вред, то это является ничем иным, как свидетельством того, что этот элемент все еще находится на переходной стадии процесса своего развития. И поэтому не вправе мы выносить решение, что он плох, и пренебрегать им, так как не от мудрости это».


Этот отрывок, очевидно из какого-то трактата, Гид декламировал медленно, с тем, чтобы Иван успевал следить за смыслом сказанного. Иван пытался осознать услышанное и не торопился высказываться, остерегаясь сделать поспешный вывод, Пару раз он порывался что-то сказать, но не произносил ничего, останавливаемый какой-то вновь появившейся мыслью.

- Как я понял из приведенных тобой примеров, ты хочешь сказать, что человек еще не развился до конечной стадии и что ему еще предстоит выбор? - задумчиво произнес Иван. Гид же с готовностью ответил:

- Совершенно верно! Именно! Это ключевой момент в развитии человека.


Глава 26


Паттерсон и Бруштейн, уже позавтракали, но продолжали сидеть и разговаривать. Официант несколько раз подходил поинтересоваться, не нужно ли господам еще чего-нибудь. Наконец ученые догадались, что пока они сидят за столом, у него не будет возможности отдохнуть.

- А не хотите ли пройтись, Майкл? На улице прекрасная погода. Солнце сегодня яркое, но жары нет, - предложил Паттерсон.

- С превеликим удовольствием! Я отлично выспался и полон сил, которые нужно куда-то срочно употребить. Только вы будете выбирать маршрут. Идет? - ответил Бруштейн, поднимаясь со своего места. Они в молчании, каждый о своем, неспешно направились к выходу из отеля. Паттерсон шагал немного грузно, а Бруштейн, казалось, был готов побежать. Так в молчании они прошли комплекс Ленфант Плаза отеля и вышли на 12-ю улицу, где повернув направо продолжили неспешную прогулку, изредка перебрасываясь общими замечаниями о погоде и прочим словесным мусором. Оба делали это совершенно автоматически, погруженные в размышления. Затем они свернули налево и по Мэдисон стрит, миновав Национальный Музей американской истории, вышли на 14-ю улицу, откуда открылся вид на 169-метровую стелу монумента Джорджу Вашингтону.

- Взгляните, Майкл на этот грандиозный памятник. Скажите, какие он у вас вызывает ассоциации? - спросил Паттерсон, остановившись и показывая на торчащий из земли огромный мраморный зуб.
Бруштейн помедлил немного с ответом и сказал:

- С Вавилонской башней. Как мне кажется, подобные циклопические сооружения есть подсознательное стремление человека преобладать над Природой. Подавить ее и подчинить своей воле.

- Да, я тоже много размышлял над этим. А вы знаете, Майкл, что Вавилонская башня изначально строилась как зиккурат, храмовая башня главного бога Вавилонского пантеона богов Мардука. А до наших дней дошло только ее библейское название и предназначение превалировать над Природой. Тогда на стыке третьего и второго тысячелетия до нашей эры с человечеством происходило что-то очень серьезное. Какой-то скачок в его развитии.

- Да, я тоже обратил внимание на тот период истории. Я согласен с вами, именно скачок, а не поворот. В тот период начал бурно развиваться человеческий эгоизм, как двигатель прогресса, и связанное с ним развитие науки, техники и общества. Но именно тогда, согласно Библии, Бог спустился и перемешал язык строителей башни и перестали они понимать друг друга. Здесь речь идет о том, что возросший эгоизм человека отделил его от понимания и ощущения ближнего.
Паттерсон внимательно посмотрел на Бруштейна и переспросил:

- Вы полагаете, что именно эгоизм человека является причиной его развития? Это несколько нестандартное определение причины развития человечества, согласитесь.
От взгляда Паттерсона Бруштейн, испытал на себе странное чувство наполненности его, Паттерсона, глазами всего окружающего пространства, также как и президент США накануне. Однако, это длилось лишь краткий миг и не было неприятным. Его сознание лишь вскользь отметило это как факт.

- Нет, Питер, все чуть сложнее, с моей точки зрения. Причиной развития человека является программа его развития, заложенная в него. А вот материал самого человека – да, это эгоизм.

- Ммм… А где же альтруизм? Ведь мы, люди, способны на очень большие проявления человечности. Вот, смотрите, этот памятник человеку, который отдал всего себя служению нации.
Бруштейн заулыбался.

- Боюсь вас разочаровать, Питер. Но я считаю человеческий альтруизм наиболее тяжелой формой эгоизма. Ведь в итоге даже самые высокие поступки человека он делает ради себя. Просто это порой очень сложно рассмотреть.
Он замолчал, наблюдая за реакцией Паттерсона. Тот действительно выглядел слегка обескураженным. Поджав губы, он исподлобья смотрел на гигантскую стелу и о чем-то усердно размышлял. Бруштейн молчал, ожидая плодов этих размышлений.

- Сентенция ваша несет жесткую оценку человека, но я не скажу, что она нова. Просто сейчас я хочу с этим разобраться. И я хотел бы послушать ваши рассуждения далее. Это интересно.

- Представьте, Питер, сколько сил человечество потратило на изучение материи. Еще со времен древней Греции появилось предположение о базовой частице материи - атоме. Мы с вами ярчайший пример приложения этих усилий.
Оба собеседника засмеялись.

- Очень трудно не согласиться с вами, Майкл, - вставил Паттерсон, а Бруштейн продолжил:

- А вы задавались когда-либо вопросом о базовой частице человека? Я не имею в виду его тело. Именно человека как такового, кто осознает себя как индивидуальность, как того, кто ощущает себя как «Я». Из чего, каких первокирпичиков, он состоит? Мы, на основании данных науки, говорим, что существуют законы природы. Мы подразумеваем под этим законы материального мира. Мы их изучаем, учитываем, приспосабливаемся к ним и приспосабливаем их для своих нужд. Но мы даже на подсознательном уровне отделяем человека от природы. Природа в нашем мироощущении противоположна нам. Я опять не имею в виду физическое тело человека. Человек еще как-то может ассоциироваться с обществом себе подобных, социумом, но и на уровне общества мы видим то же противостояние природе. Но, разве законы развития общества – это не законы природы? Это так? Или нет?

- Но позвольте, Майкл, ведь мы не имеем инструмента для исследования человеческого «Я», ибо оно не имеет материальных параметров, - возразил ему Паттерсон. Бруштейн усмехнулся в ответ.

- Питер, сколько раз я ловил себя на том, что являюсь обычным узколобым снобом с дипломом доктора наук и профессорским званием, когда слышал или читал о проблемах человека, его «Я». Я считал, что существующая отрасль медицины, психиатрия, способна ответить на причины возникновения этих проблем и решить их. Я был поражен тем, что психиатрия не излечила ни одного больного шизофренией за всю свою историю! Психиатры признают, что они не знают структуру человеческого сознания. Они могут лишь дифференцировать его отклонения от так называемой нормы.

- Да я тоже это знаю. И добавлю, что все самое абсурдное и преступное в своей истории человечество совершило именно в состоянии, определяемом психиатрией как норма. Это правда. Как правда и то, что мы действительно не знаем структуру человека в таком ракурсе.
Оба замолчали, глубоко задумавшись. Первым молчание прервал Бруштейн.

- Знаете, Питер, как-то лет пятнадцать тому назад, я смотрел очередной фантастический фильм. Не помню его названия, но, помню, был живой динамичный сюжет и отличные съемки со спецэффектами. Астронавты прилетели на какую-то планету и вступили в бой со всеми ее обитателями. Победили, конечно же. В фильме было и геройство и предательство и эротика и весь набор обычных человеческих страстей. И меня вдруг посетила мысль о том, что человек вне зависимости от антуража, всегда остается человеком. На планете Земля или в глубоком космосе он ведет себя одинаково! А именно, пытается подчинить себе все, и ближнего своего в первую очередь, со всеми вытекающими...

- То есть вы подумали: «Для чего все технические и научные достижения человека, если он от этого не становится ни на йоту лучше и счастливей?» Вы это хотели выразить?

- Да, Питер, именно так. Вот тогда я впервые задумался всерьез, что мы должны знать не только физические параметры и структуру человека, но и структуру его, так называемой человеческой составляющей, его «Я». Мне показалось очень важным раскрыть этот вопрос, и я стал искать, как это осуществить. Как ученый я опирался на научный подход в иследовании, основы которого составляют: факты – анализ – синтез.

- И, как мне кажется, вы уперлись в отсутствие инструментария. Но ведь не только, я прав?
Бруштейн, засмеялся и, повернув направо, двинулся по 14-й улице в сторону Министерства торговли, оставляя позади огромный монумент Вашингтону.

- Да, Питер, конечно же, вы все знаете. А я знаю, почему вы это знаете. Потому, что прошли тот же путь. Можете даже ничего не подтверждать. Да, был момент, когда передо мной встала дилемма, решить которую для меня было очень не просто. Бруштейн обернулся к чуть отставшему Паттерсону, продолжая хитро улыбаться. Для этого ему пришлось повернуть весь торс, так как мощная шея не позволяла это сделать поизящней. Получилось весьма комично.

- А знаете что, Питер, я уверен, что вы сможете совершенно точно назвать эту дилемму. Прошу вас.
Паттерсон тоже улыбнулся в ответ.

- С легкостью, Майкл. Вам требовалось решить вопрос мироощущения, а именно: «Мир вокруг меня или внутри?» И я, конечно же, знаю, что вы выбрали второй вариант.
Бруштейн только развел руками в подтверждение сказанного. Некоторое время они шли молча, а затем Бруштейн задал вопрос Паттерсону:

- А все же, скажите, Питер, как вы считаете, законы развития человеческого общества относятся к законам природы или нет?

- Да, я считаю, что законы развития человеческого общества относятся к законам природы. Впрочем, как все то, что я способен ощутить или осмыслить, относится к природе. Вот только есть один нюанс. Я не могу отличить, где заканчивается мое «Я» и начинается природа. Но очень хочу в этом разобраться.
Бруштейн повернулся к памятнику Вашингтону. Он указал на него рукой и сказал:

- Взгляните, Питер, на этот вот, как мы с вами выяснили, некий символ Вавилонской башни. Джордж Вашингтон был, несомненно, выдающейся личностью. Но данный памятник не только ему. Памятник той поре побед американского народа, которую он пережил в то время. Каким бы ни был замечательным сам Вашингтон, не было бы здесь этого фаллического символа, простите за сравнение, не будь то время связано с победами. Хоть ты тресни! Но давайте задумаемся, разве это не то же самое стремление преобладания одного человека над другим человеком только увеличенное до рамок народа, государства, религиозной конфессии? Да практически любого общества.

- Пожалуй, вы правы, Майкл, если намекаете на подчинение общества неким его законам развития. И то, что их, как и закон развития человека, можно отнести к законам природы. Разница только в масштабах, но это так. Одна группа людей всегда старается извлечь пользу от использования другой группы, точно как и в случае индивидуумов. Но все же, как исследовать человека? Ведь именно исследуя материал, мы можем понять его предназначение, а затем и способы воздействия на него для преобразования. Но мы также выяснили, что инструмента для изучения человека у нас нет.
Бруштейн покачал головой, но видя, что Паттерсон не понял, что означает это движение, пояснил:

- Видите ли, Питер, я со своим привычным подходом к исследованиям также впустую бился над этой проблемой. Я никак не мог оторвать свое сознание от материального мира, не представляя себе возможности существования чего-то иного. Одновременно я остро понимал, что наше все более глубокое изучение материи НЕ приводит к улучшению положения человека. Он, человек, не только остается таким же неудовлетворенным своим существованием, но и подвергается все большим опасностям. Мы, в настоящее время, способны уничтожить всю свою планету за сорок-пятьдесят минут! Вы это знаете не хуже меня. Тогда ЗАЧЕМ мы продолжаем так называемый прогресс?

- Мы не можем иначе, Майкл. Вы же сами говорили, что есть программа развития. Мы не способны ее изменить

- Да, Питер, мы не способны изменить программу развития человека, но мы способны изменить ее направление. Точнее ее направленность. А еще точнее намерение развиваться по заданной программе не ради познания и подчинения себе, любимым, природы, а ради познания и ее понимания. А я уже давно не разделяю понятие Творец, Бог и Природа. Это ОДНА и ЕДИНСТВЕННАЯ сила, которая на нас воздействует. Но мы не способны увидеть ее во всей полноте. Мы видим и ощущаем ее лишь фрагментарно. Ровно настолько, насколько ей соответствуем по свойствам, потому, что базовая частица человека – это желание получать для себя, эгоизм. А, поскольку мы состоим из эгоизма, материала, противоположного природе, то и ощущаем ее как враждебную человеку силу.
Паттерсон внимательно слушал. Было очевидно, что слова Бруштейна глубоко волнуют его и, что он сам много над этим размышлял. Прервав собеседника, он сказал с горечью:

- Но, Майкл, что же мы можем сделать? Мы таковы, какими нас создали, черт побери!
Бруштейн не сразу ответил, стараясь подобрать нужные слова и выглядел очень серьезным.

- Питер, человек может узнать о своем настоящем предназначении. У человека есть и всегда были инструменты изучения себя для того, чтобы понять, что все его беды от его материала - эгоизма. Человек неизбежно придет к истинной цели своего сотворения – стать равным Творцу по свойствам. Это неизбежно, потому что так задумано Им. Но вот как? Через боль и удары со стороны Природы или самому и достаточно комфортно. Времени почти не осталось. Это очевидно из темпов развития человечества, подтвержденных последними событиями.
Паттерсон остановился, в волнении ухватив Бруштейна за локоть.

- Майкл, вы должны мне все рассказать.
Голос его дрожал.

- Обязательно, Питер.


Глава 27


Иван ожидал откровений, а Гид терпеливо смотрел на него и молчал. Наконец, Иван не выдержал и спросил.

- Почему ты молчишь? Ведь ты начал объяснять и умолк.
Фраза, начатая Иваном с уверенностью в интонации в ее начале, утратила ее в конце.

- Ты хочешь, чтобы я сам до всего дошел?

- Ну, конечно же, хочу. Впрочем, я уверен, что так и будет. Тем не менее, я отвечу на вопросы. Правда, лишь на те, на которые могу ответить. Так что задавай.
Иван, встав из-за стола, стал расхаживать под деревом, обдумывая услышанное и формулируя возникающие в этой связи мысли. Остановившись, он засунул левую руку в карман джинсов, а правую вытянул в сторону продолжающего сидеть за столом Гида. Приняв столь картинную позу, Иван начал говорить с некоторой торжественностью и пафосом:

- Итак, ты сказал, что Творец создал человека «по образу и подобию своему». Я, конечно же, не представляю Его в своем обличье, понимая, что эти слова иносказательны. Я хочу знать, что это означает? Далее. Ты сказал, что у меня нет души, а только ее зародыш. Будь любезен поясни. Ну, если ты вправе это говорить, конечно.

- Хорошо, я постараюсь тебе ответить, – начал Гид, улыбнувшись одними глазами,

- хотя это и непросто. Итак, по порядку. Сказано в Библии:

«И СКАЗАЛ ВСЕСИЛЬНЫЙ: ""СДЕЛАЕМ ЧЕЛОВЕКА В ОБРАЗЕ НАШЕМ, ПО ПОДОБИЮ НАШЕМУ, И ПУСТЬ ВЛАСТВУЮТ люди НАД РЫБОЙ МОРСКОЮ, И НАД ПТИЦЕЙ НЕБЕСНОЮ, И НАД СКОТОМ, И НАД ВСЕЙ ЗЕМЛЕЮ, И НАД ВСЕМИ ПРЕСМЫКАЮЩИМИСЯ, ЧТО КИШАТ НА ЗЕМЛЕ"". И СОТВОРИЛ ВСЕСИЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕКА В ОБРАЗЕ ЕГО: ПО ОБРАЗУ ВСЕСИЛЬНОГО СОТВОРИЛ ОН ЕГО; МУЖЧИНОЙ И ЖЕНЩИНОЙ ОН СОТВОРИЛ людей».

Произнеся эти слова, Гид изучающе взглянул на Ивана и продолжил:

- Прав ты на сто процентов, что все сказанное следует воспринимать не дословно. Скажу более. Нет в этих словах НИ ОДНОГО слова о материальном мире. Удивлен?
Мозг Ивана работал на пределе возможного, что отражалось и на его лице. Гид не торопил его с ответом, давая время на осмысление.

- Продолжай, пожалуйста, - только и сказал Иван в ответ.

- Здесь говорится только о свойствах. По образу и подобию – имеется в виду по свойствам, присущим Творцу. Предвижу вопрос: что за свойства такие? Так?
Иван, продолжая быть предельно сконцентрированным в мысли, только кивнул. А Гид продолжил:

- Так вот, если ты захочешь глубоко исследовать Творца, то обнаружишь, что это невозможно. У тебя нет ни материала исследования, так как ты его не ощущаешь ни одним из пяти органов чувств, ни инструментария для постановки опытов. Но ты все же, если желание твое серьезно, можешь найти иной путь. Какой? Не торопись, подумай.
Иван действительно серьезно задумался. Он вновь стал выхаживать под деревом.

- Да, я не могу исследовать материал, а тем более сущность Творца. Но я могу исследовать то, как он на меня воздействует. Ведь это я могу ощутить. Верно?
Гид тоже встал из-за стола. Причем сделал это порывисто, чем обнаружил, насколько ему не безразличны эти слова.

- Ай да, Иван Анатольевич! Это единственный возможный путь. Продолжай.

- Итак, Он дает своим творениям все, что им надо, не требуя ничего в оплату. То есть его свойство – отдача своим творениям без выгоды для себя. Так?

- Истину глаголешь, Ваня. Он называется «Добрый, творящий добро». Но вот я уверен в том, что ты не уверен в тобою, же сказанном. Так? - в тон ему ответил Гид. Иван улыбнулся и сказал:

- Да. Не уверен. Я не вижу никаких требований и условий, которые бы Он выставлял за то, что дает. Но ведь я могу этого просто не видеть. Мы же пытаемся применить научный метод в своем исследовании. Он основан на предположениях и гипотезах, а не на голой вере.

- Согласен с тобой полностью. Ты вправе предполагать и сомневаться. Но… Что мешает тебе и это исследовать?
Иван, не ожидал такого услышать, и это привело его в некоторое замешательство.

- Ты это серьезно? Я действительно могу в этом убедиться? Как?

- Я говорю предельно серьезно. Убедиться как? На практике, так как это есть единственный способ. Если уж ты допускаешь, что Творец «Добрый, творящий добро», то закономерно предположить, что он предоставит своим творениям возможность в этом убедиться. То есть существуют пути к этому. И уже очень давно, а точнее с самого начала становления человека как человека.
Иван при этих словах чуть не подпрыгнул от желания узнать об этих возможностях. Он нетерпеливо спросил:

- Так скажи скорее, что это за пути?
Гид с грустью вздохнул и ответил:

- Действительно существуют такие возможности. Говоря твоим языком исследователя, научные методики, позволяющие на практике исследовать мироздание с получением практических результатов. Больше скажу. Все основные религии человечества возникли именно на основе этих методик, а еще точнее одной методики. Но, увы, Иван, что это и где найти, я не могу тебе сказать. Ты это должен будешь это найти самостоятельно.
Гид, видя протестующие жесты Ивана и его попытку продолжить его допрос, предвосхитил ее и добавил, тяжко вздохнув еще раз:

- И не проси, Ваня. Это не в моей власти. Могу лишь дать тебе отправную точку для твоих поисков. Скажу, что все началось с очень особенного человека – праотца Авраама и его книги «Сефер Ецира», что в переводе звучит как «Книга Создания». Но мы слегка отвлеклись от поднятой темы, друг мой. Так по какому такому образу и подобию сотворил Творец человека? Этот вопрос тебя еще интересует?
Иван вздохнул с сожалением, убедившись в тщетности попыток выудить у Гида информацию о методике постижения, и ответил:

- Да, конечно. Мне, по крайней мере, не приходит в голову ничего путного.
Гид продолжил уже спокойней, видя, что удалось отбить атаку Ивана на запретную тему:

- Итак, поскольку у нас в распоряжении пока есть только предположение о том, что основное свойство Творца отдавать все своим творениям, не требуя ничего взамен, то логично предположить, что подобие человека Творцу выражается именно в свойстве отдачи! И даже направление указано кому отдавать – ближнему своему. Во как!

- Так ведь нет этого в человеке и близко! Посмотри вокруг.
На это Гид улыбнулся с хитринкой.

- Ваня, а кто сказал, что ты «созревший плод»? Ты обязан к этому придти, и ты придешь. Так задумано Творцом.
Иван слегка смутился, вспомнив предыдущую цитату, приведенную Гидом.

- Ну хорошо, допускаю. А как со вторым вопросом о душе?
Лицо Гида вновь обрело серьезное выражение.

- Попробую объяснить. Этот вопрос тесно переплетен с предыдущим. Впрочем, как все созданное Творцом. Не существует ничего, что не было бы связанно со всем. Но ты это поймешь позже. А по существу, скажу, что у человека душа еще не развилась. Она представляет собой точку. Творец вложил в творение, состоящее из материала получения или эгоизма, эту точку. То есть свойство отдачи. Отсюда и слова «по образу и подобию». Иначе не было бы шанса у человека стать как Творец.

- Стоп, стоп, стоп, уважаемый, - не выдержал Иван. - Где эта точка в человеке? Он исследован медицинской наукой вдоль и поперек и никаких таких точек не обнаружено. Проясни, будь добр.
Гид вновь хитро улыбнулся.

- А это и не человеческий орган вовсе. И даже не физический объект вообще. Это понятие не относящееся к материальному миру.
Гид, видя полные непонимания глаза Ивана, предложил:

- Иван Анатольевич, а ты попробуй дать определение понятию «точка».
Иван почесал затылок в раздумье и попытке сформулировать то, о чем никогда и не размышлял. Но все же, немного подумав, изрек:

- Ммм… Точка это что-то, что не имеет размера.
Гид при этих его словах оживился.
Правильно, Ваня. А еще мы можем сказать, основываясь на твоих же словах, что это что-то, что существует как понятие, но не имеет отношения к материальному миру. То есть то, что вроде бы есть, но его нет. Это, как бы тебе попонятнее сказать, что-то, соединяющее Бесконечность, твое будущее место, и материальный мир, в котором ты нынче обретаешься. О, Ваня, точка это очень особенная штука! С линией, хотя она и состоит из точек, все уже понятно – она имеет параметр материального мира – длину. Вот, я тебя запутал!
Он улыбнулся и продолжил:

- Эта точка, часть Творца в тебе, которую Он в тебя вложил, и есть зародыш будущей твоей души. Она существовала всегда, существует и будет существовать всегда, но из точки разовьется в инструмент, который позволит тебе его, Творца, ЧУВСТВОВАТЬ. Именно потому, что ты будешь соответствовать Ему своими свойствами. И тогда ты сможешь исследовать мироздание во всей его полноте и получать практическое подтверждение принятым тобой предположениям. Ты это понимаешь, Иван?!
Иван, захваченный интенсивной мыслительной деятельностью, даже не ответил. Вместо этого он сел за стол и, подперев голову руками, надолго задумался. Гид, желая помочь ему, добавил:

- Как пример для понимания приведу радиоприемник. Все пространство наполнено радиоволнами, но радиоприемник начинает принимать передачу тогда, когда частота его принимающего колебательного контура будет равна частоте радиоволны. Душу можно сравнить с этим контуром в радиоприемнике. Упрощенно, конечно же. В действительности все намного сложнее.
Иван, внимательно выслушав и эту фразу, продолжал молчать. Гид не хотел ему мешать и неспешно удалился к кустарнику, росшему метрах в пятидесяти от дерева, под которым сидел Иван. Похоже, Иван этого даже не заметил, поскольку, когда у него возник вопрос, он начал интенсивно крутить головой, отыскивая Гида. Увидев его, он громко закричал:

- Слушай, Гид! Как я могу узнать, что эта точка во мне начала развиваться.
Гид развернулся и пошел обратно.

- Этот момент точно определяется. Когда ты в первый раз и всерьез задал себе вопрос - «Для чего я существую?» - можно с уверенностью сказать, что ее развитие началось.

- А что потом? Как все происходит дальше? - продолжал кричать Иван.


Глава 28


- Вы помните, Питер, мы говорили о попытках вычисления некоей формулы Бога лет двадцать назад? - немного подумав. начал Бруштейн. - Было предпринято множество попыток, но все наши усилия были впустую. Мало-помалу пыл в этом желании угас. Но не у меня. Я предположил, что причина неудач в подходе, и продолжал искать ответы. Я утвердился в мысли, что Библия, несомненно, зашифрованный документ о чем-то основополагающем в мироздании.

- У меня тоже до сих пор такое же мнение, – не выдержал и вставил Паттерсон.- Но, продолжайте, пожалуйста.

- Я подумал, что должен быть ключ, методика, с помощью которой можно раскрыть истинный смысл написанного в Библии. Причем уже готовая. Я предположил, что это логично. Ведь зашифрованный документ без ключа к нему никому не нужен! И так же логично, что ключ должен по времени быть где-то рядом с появлением самой Библии.

- Совершенно верно, Майкл! - вновь вставил Паттерсон, не скрывая волнения. - Это «Сефер Ецира», переводимая как «Книга создания» и приписываемая Аврааму. Но из нее практически ничего невозможно понять! Она тоже зашифрована. Даже более, чем сама Библия.

- Верно, Питер. Но я предположил, что таких ключей несколько. И нашел еще!

- Какие же?

- Это «Сефер Зоар» - «Книга Сияния». Она уже более понятна, но все еще очень сложна для восприятия.

- Вы сказали, что было несколько ключей.

- Да. Третьей была книга "Эц Хаим" – «Древо Жизни». Она говорит о том же – сокрытом смысле Библии, но она уже более понятна. А четвертый ключ – это "Талмуд Эсэр Сфирот" – «Учение Десяти Сфирот». Эта книга написана уже в наше время, в 1936 году. Она также очень сложна для понимания, но заинтересованный современный человек, изучая ее, вполне способен понять внутреннюю структуру мироздания, определяющую все его строение, включая наш, материальный, и духовный миры. Эта книга дает ответ на вопрос: для чего живет человек!
Бруштейн умолк, понимая, что Паттерсону необходимо время для осмысления сказанного. Тот тоже молчал. Его лицо выдавало напряженную работу мысли и волнение. Было очевидно насколько затронутая тема близка ученому. Паттерсон засунул руки в карманы брюк, остановился и принялся раскачиваться на ногах с носка на пятку. Бруштейн вспомнил, что в бытность его в университете, у Паттерсона была такая забавная привычка, и улыбнулся воспоминанию. Это не ускользнуло от Паттерсона. Он тоже улыбнулся, вопрошая:

- Майкл, Вы улыбаетесь? Чему?

- Моему студенческому прошлому. Вы всегда так раскачивались, когда размышляли.

- Да, мой друг. Привычка – вторая натура, как говорится. Но продолжайте, будьте так добры. Я знал об этих книгах очень давно, но мало что понял в них. Почему вы именно их считаете ключом? Ведь об этом говорили много противоречивого и горячо спорят об этом до сих пор.

- О, это так, Питер! Но это подтверждает только то, что мы все отлично знаем. А именно: в любом знании имеется такая фаза, как понимание. Вы начинаете понимать высшую математику не вдруг, а лишь по мере накопления некоего количества данных, позволяющему вам перевести это количество полученных знаний в качество – понимание. Во время своих поисков ключа к Библии, я предположил, что названные мной книги были написаны лишь для немногих людей, способных их понять. Вдобавок, каждая из книг для этих избранных, была адаптирована именно для своего поколения. Поэтому, чем более древний ключ, тем меньше понимаем мы.

- Очень логично. Но выходит, что я не способен осознать написанное в этих книгах именно потому, что не имею необходимого количества знаний?

- Питер, поверьте, мне очень неловко вам такое говорить, но это так. Вы как никто иной близки к понимаю самых сложных вопросов мироздания…
Говоря эти слова, Бруштейн густо покраснел. Особенно малиновой сделалась его шея. Он даже вытащил носовой платок и принялся им усердно тереть лицо, от чего оно стало вовсе пунцовым. Паттерсон в ответ махнул рукой и пресек дальнейшие политесы.

- Да бросьте, Майкл. «Победят меня мои сыновья» - помните из древних? Каждое поколение знает больше и приходит к знанию быстрее. Истина. Мне ли не знать это! Но я готов учиться у сыновей. Давайте дальше.
Бруштейн услышав его слова, а главное, почувствовав их искренность, успокоился и продолжил:

- Вначале я и сам много сомневался в том, что эти книги способны мне дать ответы на мои вопросы: Кто я? Для чего? Как мой мир выглядит реально? Я бился над ними, но все попусту. В то время я много работал над темой материя на субатомном уровне, над понятиями бесконечность, человеческая душа. Есть ли она вообще? Меня захватила квантовая механика. Вдобавок все у меня усугублялось острым ощущением бессмысленности усилий человечества жить не так ужасно, как оно живет. Говоря честно, у меня в голове был какой-то фантастический винегрет из всех этих понятий, сдобренный эмоциями. И в то же время я буквально физически чувствовал, что я где-то совсем рядом к пониманию. Мне казалось, что общая картина вот-вот проявится.

- Очень знакомая ситуация, Майкл, - засмеялся Паттерсон. – Скажу по секрету, эти терзания не отпускают меня и сейчас. Но в ваших словах я уловил наличие окончаний прошедшего времени. Неужели вам удалось решить это уравнение?
Бруштейн усмехнулся.

- Ну, конечно же, не полностью. Но многое из этого стало понятно. А главное, я нашел инструмент исследования нематериальных понятий. Именно инструмент. Ведь нас интересует лишь возможность исследований посредством постановки опытов с получением результатов. И непременно с многократно повторяемым результатом, чтобы исключить случайные ошибки. Лишь тогда мы можем принять знание.

- Для современного человека только так! И что же это за инструмент?! - в нетерпении воскликнул Паттерсон.
Однако вместо ответа Бруштейн пришел в замешательство. Он покраснел, вытащил носовой платок, тер им шею и лицо, сопел в волнении и молчал. Заметив это, Паттерсон озадачился.

- Что-то не так, Майкл? Вы боитесь, что я опять чего-то не смогу понять?
Бруштейн засопел еще явственней, но, решившись, наконец, выпалил:

- Нет, Питер, я боюсь, что название этого инструмента звучит не совсем научно. А точнее совсем не научно. Этот инструмент – человеческая душа.
В ответ Паттерсон весело засмеялся, и признес то, что сняло все сомнения Бруштейна. Отсмеявшись, Паттерсон, все еще улыбаясь, сказал:

- Дорогой Майкл, я рад, что вы меня недооценили. Нет, правда! Это говорит за то, что с возрастом еще не все потеряно и что со мной, старым грибом, еще можно иметь дело. Я откровенно не понимаю этого понятия – душа. Но, в том, что она есть, я уверен. Не даром же я не одно десятилетие протирал штаны в своем отделе. Вы знаете, мне все время мешало мое материалистическое мироощущение физика. Я никак не могу ухватить границу между материальным и духовным, если так можно выразиться. Последние данные квантовой механики, как мне кажется, дают надежду стереть это непонимание. Но, увы, мне это по-прежнему не удается.
Паттерсон рассеял сомнения коллеги, и тот с жаром продолжал:

- Я застрял именно на этом же! Когда мы поняли, что существование материальных объектов, двигающихся со скоростью света, невозможно, я никак не мог представить пространство, где нет ни расстояния, ни времени. Что такое вечность? У меня была полная сумятица с понятиями тело и душа. Я не мог понять и почувствовать границу, некий барьер между материальным миром и духовным миром, бесконечностью. И в этот период я наткнулся на фразу, прочитанную мной в Интернете. Эти слова впечатались в мой разум до последней буквы, за секунду объединив все мои противоречия в целую и понятную картину, над которой я ранее безуспешно бился.
Бруштейн умолк на секунду, как бы собираясь с духом.

- Вот эти слова: «БОГ это не ОБЪЕКТ. Это СВОЙСТВО». Я вдруг понял, ставшую простой после этих слов, истину. Материальный мир - это только частный случай бесконечности, существующий лишь в ощущениях человека. Мы также можем сказать иначе. Мир человека лишь неисчислимо малая частичка единой системы света Творца. А в истинной реальности никаких барьеров между материей и светом не существует. Есть только я и мои свойства. Они определяют, могу я ощущать только маленькую песчинку, называемую мой мир, или я ощущаю всю бесконечность, где нет ни преград и ничего невозможного. Так вот орган, инструмент, позволяющий мне получать необходимые для дальнейшего развития и познания свойства для видения реальности во всем ее диапазоне, и есть душа. С ее помощью мы можем исследовать все мироздание.
Бруштейн выпалил эти слова страстно и на одном дыхании. Паттерсон остановился и стоял не шелохнувшись, а потом, словно очнувшись, вновь пошел по дорожке. Он не произнес ни слова. Просто неспешно, в том же темпе его с Майклом прогулки, шел вперед. Бруштейн спохватившись, двинулся за ним. Так они шли довольно долго. Наконец, Паттерсон остановился и, взглянув Бруштейну в глаза, спросил:

- Скажите, Майкл, кто сказал эти слова? Они воистину переворачивают все мои предыдущие представления о мироздании! Поразительно!

- Я предполагаю, что вы знаете этого человека, Питер.

- ?...

- Я думаю, что это ваш не приехавший на встречу в Белый дом коллега. Тот профессор онтологии и член Всемирного Совета Мудрости. Он ведь носит фамилию, которая на английском языке звучит как «человек света». Верно?

- Даа… Так вы знаете его! Почему же вы не сказали об этом сразу?

- Вы не спрашивали, а знаю я его очень хорошо. Я уже много лет являюсь его учеником. Причем простым студентом.
Слова Бруштейна привели Паттерсона в изумление.

- Майкл, я слежу за его деятельностью уже довольно много лет и знаю, что он основал исследовательский центр «ARI — Ashlag Rеsеarch Institutе» и Международную академию. У него выпущено более тридцати книг. Я в высшей степени высокого мнения о нем. Вы же знаете, что я очень хотел привлечь его к проблеме со свалившимся на нашу голову Жезлом власти. Но ведь вы и сами ученый с мировым именем, и все тому подобное. Почему вы вообще пошли учиться к нему, он же не физик? И почему вы учитесь как простой студент?
В ответ на эти слова Бруштейн рассмеялся. Впрочем, совсем не обидно и, продолжая улыбаться, проговорил:

- Вот-вот, Питер! И вы туда же. Едва кто-то добивается хоть малой толики успеха в какой-либо области знаний, то, как правило, начинает задирать нос и, как следствие, останавливается в познаниях. Я долгое время был именно таким близоруким зазнайкой от науки. Но мне повезло. Я не остался таким навсегда. А простой студент я потому, что в его академии изучают строение всего мироздания, а не его ничтожную часть – физический мир.
Паттерсон вновь задумался довольно надолго. Бруштейн, понимая его состояние, терпеливо ждал, не желая ему мешать.

- А скажите, смогу я тоже стать его учеником? Ведь мне уже так немало лет, - наконец произнес Паттерсон. В ответ на это Бруштейн улыбнулся во все свои зубы.

- Я думаю, Питер, что если бы вы пошли учиться к нему прыжкам с шестом, особых высот в этом вы бы не достигли почти наверняка. Но пытаться понять для чего живет человек, можно в любом возрасте.

- Вот и я тоже так думаю, - произнес Паттерсон, как показалось Бруштейну, с облегчением и решительностью.
И в этот момент зазвонил телефон Паттерсона. Он извинился и взял трубку. То, что он услышал, заставило его остановиться. Он слушал очень напряженно, не перебивая своего абонента ни единым словом, а, закончив разговор, продолжал стоять с зажатой трубкой мобильного телефона. Вся его фигура выражала непонимание, растерянность и гнев поочередно.

- Майкл, я прошу вас простить, но боюсь, мы не сможем продолжить нашу прогулку. Мне необходимо быть в отделе. Извините.

- Случилось что-то связанное с Жезлом Власти?

- Еще нет, но, судя по всему, все к этому идет. Меня отстранили от руководства отделом. Бумага об отстранении пришла из канцелярии Белого Дома. Но дело в том, что президент не имеет полномочий это делать. Это возможно только после расследования особой сенатской комиссией, а никакого расследования не было.

- И что вы собираетесь делать в этой ситуации?

- Для начала пойду в отдел. Он в двух кварталах от нас, в здании Министерства торговли на 14-й улице. Не даром же мы называемся «отделом по закупкам нестандартного оборудования». Ну а там по обстановке.
Бруштейн, немного помедлив, обдумывая вновь открытые обстоятельства, предложил:

- Питер, а могу я вас проводить. Это позволит мне поговорить с вами чуть подольше. Далее вы пойдете в свою вотчину, а я еще немного пошатаюсь по городу. Вечером я намерен вылететь домой.
Лицо Паттерсона озарилось довольной улыбкой.

- А знаете, Майкл, по правде сказать, я вряд ли могу сейчас повлиять на ход событий. Ведь де-факто - я сейчас уже не начальник отдела, а мое восстановление в должности, де-юре – вопрос не одного дня. В отделе я лишь хочу успокоить своих сотрудников. Хотя и это вряд ли удасться. Все они высочайшие спецы и умницы. Они все понимают не хуже меня. Так что пойдем вместе, и не будем спешить.
Последние слова Паттерсона особенно порадовали Бруштейна, и он продолжил беседу.

- Питер, я не хочу показаться любопытным, но что все это может означать?

- Только одно. Президент закусил удила. Он не имел права отправлять авианосец на поиск Жезла власти, тем более тайно ото всех, но сделал это. И то, что не разразился вселенский скандал, обусловлено лишь инерцией властных механизмов. А он неминуемо будет. Значит, президент рассчитывает только на то, что он будет держать Жезл в своих руках еще до того, как ему начнут задавать неприятные вопросы. Он поставил на кон свою шкуру, свою семью и весь существующий миропорядок. Президент поверил в легенду о возможностях Жезла Власти, наивный! Боже, что он задумал? Мне жаль его и жаль Америку.
Оба профессора стояли молча, захваченные раздумьями о вариантах грядущих событий.

- А мне жаль все человечество, Питер, – сказал Бруштейн. - Но не об этом ли предупреждал ваш не приехавший на встречу в Белом доме коллега и мой учитель?

- Похоже на то. Но как он мог знать? Он походит на пророка.
Бруштейн засмеялся, услышав эти слова.

- Менее всего он считает себя пророком, насколько я его знаю. Просто он знает законы развития мироздания, а они позволяют ему делать точные прогнозы. Поверьте, он классический ученый, притом, что предмет, который он преподает, однозначно необычен. Впрочем, Питер, вы и сами способны давать довольно точные прогнозы на будующее. Вы же знаете факты и, конечно же, осмысливаете. Человечество не будет жить вольготно и спокойно уже скоро. И это притом, что вольготно оно никогда и не жило. История состоит из войн и катастроф.

- Это так, но все в сравнении. То, что маячит у нас впереди несравненно ужасней. И что еще хуже всего - это глобально. Никому не удасться отсидеться в тихом уголочке. Сама природа ополчилась на человека. То, что ему уготовано в недалеком будущем, мы не в состоянии даже представить. То, что человечество само способно натворить с ядерной энергией, мы все знаем, но хоть как-то способны это сдерживать. Я же говорю о процессах природных, на которые мы влиять не в состоянии. Вы хорошо знаете, что так называемый негативный фактор хозяйственной деятельности, якобы способный растопить ледники, чушь собачья и популизм. Однако разогрев атмосферы факт и это может привести к самым катастрофическим последствиям. Мы ведь читали компьютерную компиляцию, составленную моим отделом. Все это так. Но мой вопрос вот в чем, почему эти процессы, которые были всегда, но происходили согласно каких-то закономерностей, сейчас решили эти закономерности нарушить? И, Майкл, все негативные процессы непрерывно ускоряются!

- Вот видите, Питер, закономерности все-таки есть. Ускорение разрушительных процессов это тоже закономерность.

- Тогда почему происходит ускорение? Причина? Ведь не верите же вы в Армагеддон. У всего должна быть причина!
- Ну, нет же. В том представлении, которое бытует у человека, однозначно нет. Но… Вы наверняка слышали выражение: «в конце времен». Это, несомненно, будет. Это предсказывалось и уже наступает. И, конечно же, у этого явления имеется причина.

- Что вы имеете в виду?

- Развитие человеческого эгоизма - причина всего нашего прогресса. Оно подходит к своему количественному завершению.

- Вы хотите сказать, что это повлечет качественное изменение эгоизма?

- Именно так, Питер.

- Даже страшно спросить, Майкл, что мы можем иметь в виде эгоизма, измененного качественно?

-Будет осознание зла собственного эгоизма человеком и требование его исправления. Вот только процесс этот будет очень болезненным для человечества. Это так. Но это программа его, человечества, развития. Мы не можем ее изменить. Однако, предназначение человека - прекрасно, он, вместо эгоизма, приобретет свойства природы, самого Творца.

- Постойте, но почему природа делает больно, чтобы потом дать что-то хорошее? Это как-то, по крайней мере, странно.
Бруштейн ответил не сразу.

- А природа и не делает ничего плохого. Природа умеет только давать, причем, не требуя ничего взамен. Она не изменяется. Все, что изменяется - это лишь наше мироощущение. Мы с вами говорили, что основа человека, его материал – это эгоизм. Человек, в противоположность природе, способен только брать. По мере развития эгоизма мы становимся все более противоположными природе по нашим свойствам. Отсюда наши же ощущения усиления враждебности природы к человеку.

- Да, Майкл, понимаю. Я помню: «Весь мир до последней травинки создан только для тебя одного» и бесполезно пытаться изменить мир. Нужно изменить себя, тогда изменится мир. Это действительно так. Но я не об этом. Неужели в фазе, предшествующей качественному изменению человека, у него обязательно должны быть ощущения Армагеддона? Ведь это больно! Должна же быть какая-то альтернатива?

- Она есть. Существует два пути. Путь естественного хода развития человечества, через все фазы, включающие очень неприятные. И ускоренный путь осознанного управления своим развитием, позволяющий избежать фазу болезненных ощущений. Это называется древним словом «Ахишена». Слово это восходит к арамейскому языку и им пользовался еще праотец Авраам.

- Судя по вашим уверенным ответам, вы освоили методику развития по укоренной программе. И предполагаю, что обучились этому в академии, возглавляемой ученым, с фамилией, означающей «светлый человек» на английском. Кстати, учитывая предмет его исследований, это кажется мне очень символичным.
Бруштейн был явно смущен последними словами Паттерсона.

- Ну, что вы, Питер, я только учусь. Это очень непростое знание. Но вы правы - все, что я знаю сейчас по этой теме, я знаю из академии. А что касается символичности... Честно сказать, в этом я вовсе не силен. Хотя ничего случайного не случается, - ответил Бруштейн и состроил хитрую мину.
В это время собеседники подошли к одному из подъездов Министерства торговли, где незаметно размещался «отдел по закупкам нестандартного оборудования». Паттерсон остановился, обернулся к Бруштейну и застыл в молчании. Старый ученый полностью погрузился в свои размышления. А затем очнувшись, он, личность весьма сдержанная и даже скупая на эмоции, вдруг неуклюже сгреб Бруштейна в объятия, чем абсолютно обескуражил его, с силой пожал его руку и быстро пошел в свой отдел.

- Спасибо вам, Майкл! Я знаю чем буду заниматься в оставшееся у меня время, - крикнул он Бруштейну, не останавливаясь и не оборачиваясь.

- Это вам спасибо, Питер. Огромное, - еле смог выговорить такой же суровый по натуре Бруштейн.


Глава 29


Гид подходил к Ивану и молчал, а тот ожидал его ответа с нетерпением и надеждой. Гид уселся в кресло напротив Ивана, сделал неопределенный жест рукой и весомо сказал:

- А потом все достаточно просто. Ты ищешь ответ на этот вопрос и находишь его.

- И все?

- И все!

- Да уж. Помог.

- Не стоит благодарности, Иван Анатольевич. Ищи сам.

- А если не найду?

- Найдешь. Еще как найдешь! Вопрос когда? Это будет зависить от того, насколько сильно захочешь найти. И есть еще один фактор для твоей помощи – ускорение развития человечества. Оно идет, и замечу, в геометрической прогрессии. Это будет тебя эффективно стимулировать.

При последней фразе Гид многозначительно улыбнулся, а Иван, вспомнив о том, что Гид говорил о способах стимулирования, поежился от такой перспективы и надолго задумался. Перед его памятью прошли все события, начиная со странного звонка по телефону, который вверг его в эту фантастическую ситуацию, в которой он находился сейчас. Он по-прежнему не мог поверить до конца в реальность происходящего, но ему странно было другое. То, что он перестал эту фантастику активно отрицать. А еще Иван почувствовал, что количество информации, поступившей за это время, была близка к предельной для его восприятия. Он понял, что ему необходимо ее осмыслить и именно прочувствовать тщательно, как советовал Гид. Иначе он окончательно утонет в ней и в итоге растеряет, а это недопустимо. Он понимал также, что все происходящее с ним сейчас имеет глубокий смысл, хотя в данный момент он оценивал все как фантасмагорию.
Он сидел в ротанговом кресле, поглаживая гладкие подлокотники, которые кричали о материальности всего, что он видел, и размышлял о том, как порой иллюзия похожа на материальность. В памяти всплыло чье-то высказывание из древних, которое он счел надуманным, когда прочитал: «Не существует ничего более иллюзорного, чем материя и ничего более материального, чем мысль». Сейчас эти слова не казались абсурдными. Гид тем временем внимательно следил за выражением лица Ивана. Иногда, как бы в такт его мыслям, Гид улыбался. Иван, уловив очередную улыбку, вздрогнул.

- Опять ты за мыслями подглядываешь? - сказал он с укоризной, но не гневно, как прошлый раз, когда как аргумент в споре Гид приводил цитаты из Ивановых мыслей.

- Да ни Боже мой, Ваня! Не изволь сомневаться, и близко не было подобного, - горячо ответил Гид и замахал на него руками для убедительности.

- И как я тебе могу верить после того, что было неоднократно? Впрочем, я уже и не сержусь. Просто существуют основы демократии. Свобода личности.
На этих словах Иван запнулся, и закончил реплику уже вовсе без убежденности:

- Их надобно уважать. Хоть из приличия…
В ответ Гид весело засмеялся, что вызвало недоумение Ивана.

- Ты чего ржешь? Демократия – это самое большое достижение человечества за всю историю своего развития, потому что она является проявлением человечности.
Гид прекратил смеяться лицом, чтобы не обидеть Ивана, но не глазами.

- Иван Анатольевич, ты как ребенок, честное слово! Демократия в человеческом обществе лишь наиболее изящный и скрытый способ принудить большинство делать то, что хочет меньшинство. Человек развивается, Ваня. Прав ты, но поскольку материал его есть эгоизм, то и развивается именно он, то есть эгоизм. Поэтому, когда люди жили в пещерах, они хотели у ближнего своего отнять только косточку получше и говорили об этом без обиняков, а сейчас они хотят все, что есть у ближних, да и самих ближних с потрохами тоже. А делается это с помощью институтов демократии. Мы ведь говорили об этом.

- Да-да. Помню, - проговорил вяло Иван вместо горячего отпора Гиду.
Было совершенно ясно, что он уже не был готов спорить. Гид уловил его состояние и прохаживался перед столиком молча. Он, похоже, собирался сказать что-то важное, но еще не решил как. Иван тоже почувствовал изменение в нем и воззрился на него в ожидании. Наконец, не выдержал и спросил:

- Ты что-то решил?
Гид, помедлив, ответил:

- Не я. Ты решил. Я не могу решать, да и не хочу. Не моя это работа.

- Тут ты брат, лукавишь. Это ведь ты заставил меня попасть сюда, где я сейчас торчу. Без моего желания, заметь, а значит по твоему решению.
К Ивану вернулось состояние раздражения и тревожность.

- Нет, Ваня, не будь твоего желания, ничего бы и не было. Я лишь подтолкнул тебя, было дело. Но желал именно ты.

- Как же так? Не хотел я никуда попадать. А вот попал, так попал. Это ты целую операцию по шантажу провернул! И ведь как искусно все сделал.
Гид улыбнулся Ивану со странным оттенком грусти и понимания, отчего Иван внутренне напрягся.

- Нет, Ваня. Ты здесь только потому, что хотел узнать, почему люди так живут, почему люди похожи на раковую клетку. Это ты немного выяснил. Но еще ты хотел узнать, почему они рождаются и почему умирают. Помнишь, Ваня? Поэтому ты здесь. Впрочем, нет никакого «здесь» или «там». Иллюзия все. Есть только одна реальность, которую ты пока еще не умеешь ощущать. Пока. Поймешь позже. А мне пора. Дальше сам, брат.

- Стой, стой, а я? Ты что же хочешь меня здесь бросить?

- Нет, конечно. Как я могу тебя бросить. Я для человека сотворен, я же говорил тебе. Просто ты ведь хотел узнать о смерти побольше. Что это такое и для чего? Я не буду тебе мешать.
При этих словах на Ивана вновь напал животный страх, как в самом начале беседы с Гидом. Он даже не пытался его скрыть, вскочил с кресла и закричал:

- ТЫ ЭТО БРОСЬ! Как это не буду тебе мешать? Ты ведь говорил, что мне ничего не угрожает! Наврал, гад. Ты хочешь меня именно бросить, втравив во все это. Ты хоть понимаешь, что такое смерть?!

- Ваня, я действительно не понимаю что такое смерть. Смерть ведь существует только для людей, а я не человек, если помнишь. Но ты будешь не один. Ты забыл об Алексее. Он будет с тобой. Не бойся.
Ивану стало до боли стыдно и жалко себя одновременно. Все его животные инстинкты буквально визжали от страха и неопределенности. И в то же время он вспомнил, при каких обстоятельствах он попал в эту передрягу и что при этом чувствовал. Перспектива прямо сейчас узнать, что такое смерть вовсе не вдохновляла.

- Ваня, я понимаю, что для тебя это очень непросто, и ты боишься. Это не стыдно. Страх это нормальный механизм защиты от несанкционированной смерти. Но с другой стороны, тебе выпал уникальный шанс узнать, что такое смерть и остаться живым. Хотя я бы сказал, что все наоборот. Впрочем, если ты не хочешь…

- Что если я не хочу, то что? И что такое остаться живым? - даже не дослушав, вскричал Иван.

- Если не хочешь, то не ничего не узнаешь. Пойдешь домой к жене и все такое.
Иван при этих словах немного успокоился, и мысли его закрутились в немыслимом хаотическом вихре. «Черт, черт, черт, как хочется узнать! А, будь что будет» - осталось в итоге от этого вихря. Гид при этом смотрел на Ивана наивным взглядом незаинтересованного человека, а Иван прекрасно понимал, что это не так. Но ему было не ясно, что в действительности хочет Гид. Однако в Иване все явственней просыпался врач, оттесняя другие резоны.

- А ты обещаешь, что я останусь жив? И без этой твоей неопределенности по поводу, что я скорее мертв сейчас. Я этого не понимаю. Уточняю специально для тебя. И не юли! Останусь ли я биологически в том же состоянии, что и сейчас?

- Да, - сказал Гид, явно борясь с желанием пуститься в рассуждения о мимолетности любого состояния. Но он понимал, что Ивану нужны именно четкие обязательства. Иван еще раз пристально взглянул в глаза Гида и, набрав воздуха, произнес твердо:

- Ну, тогда поехали.
Гид улыбнулся удовлетворенно и развел руками, подчеркивая это.

- Не скрою, я знал о том, что ты решишь именно так, но все равно мне приятно, что ты можешь себя преодолевать. Удачи тебе, человек!

- Ты уходишь прямо сейчас? А я тебя еще увижу?

- Да, Иван Анатольевич, прямо сейчас. И тебе пора. А с тобой мы увидится и не раз. Мы будем вместе всегда.

- А когда?

- Когда ты научишься верить выше знания и когда ты по-настоящему родишься.
Гид стал таять. Его очертания заколебались на секунду и исчезли вовсе. Потом снова появился его правый глаз, который подмигнул лукаво Ивану, и вновь исчез. А Иван остался один на огромной поляне с единственной оставшейся от всего стада коровой вдалеке, с лесом, и морем на самом горизонте. Ему стало грустно, но животный страх ушел. Он смотрел на картину, которую, как выяснилось, сам создал, и пытался увидеть еще кого-либо из людей. Он даже попробовал кого-то создать. Но ничего не получилось. Возможно он не умел создавать людей. А возможно это вовсе не было его прерогативой. Он, в плане эксперимента, попытался создать еще бутылку пива, которая появилась немедленно. Из этого он утвердился в мысли, что с созданием людей не все просто, но выяснить что именно, было не у кого. Затем он пригубил пиво, но пить не стал. А вместо этого, неожиданно для себя, создал запотевшую от холода бутылку водки и соленый огурец. Налив себе в бокал грамм двести, он, глубоко выдохнув, выпил водку залпом и заел огурцом. Через пару минут ему стало заметно спокойней. Иван сел в кресло, взял невесть откуда появившуюся уже прикуренную сигарету и, глубоко затянувшись, погрузился в думы о пережитом сегодня. Что-то ему еще предстоит?...

Иван не контролировал времени, проведенного в обществе Гида и в одиночестве. Сперва было не до того, а теперь не предоставлялось возможным выяснить это по технической причине. Но ведь нужно же понять как долго он отсутствовал в обычном мире? Мобильник не работал, что бы Иван ни пытался с ним сделать, часы он не носил, а солнце, в созданном им ландшафте, не двигалось. Он попытался привести его в движение, чтобы не нарушался обычный ход физических законов. Но ничего не вышло. Сегодня физические законы нарушались на каждом шагу! Иван некоторое время поглазел по сторонам, но ничего нового не обнаружил. От отсутствия даже малейшего представления о следующем событии в его жизни Иван принялся рассуждать на тему времени в свете того, что говорил ему Гид. По его рассуждениям в некоем измерении, не имеющем объема, не может быть и времени. Реально представить такую картину он не был в состоянии. Однако ему стало казаться, что это вполне возможно.

Незаметно для себя Иван перешел к размышлениям о вечности. Вначале он старался оперировать логикой, но потерпел фиаско, а затем, по совету Гида, он пытался почувствовать. И также мало результативно. Для стимуляции этого процесса он налил в бокал еще водки, отпил немного и закусил креветкой. Водка помогала мало, так как он практически не пьянел на фоне перенесенного сильного стресса, и процесс чувствования протекал вяло. В итоге он поймал себя на мысле, что все его размышления не что иное, как способ оттяжки от обещанной Гидом встречи со смертью. Несмотря на блестящую перспективу приобретения этого уникального знания при гарантии его сохранности, Ивану было страшно.
Он сообразил, что ничего не происходит именно потому, что он, Иван, внутренне не решился. Он подумал об Алексее. Немедленно вернулась боль утраты друга, и Иван страшно разозлился на себя за нерешительность. И в эту же секунду он увидел Алексея, сидящего в кресле напротив. От неожиданности Иван вздрогнул, бокал с недопитой водкой выскользнул из руки и его содержимое разлилось по столу. Он судорожно схватил бокал и застыл, во все глаза, глядя на Алексея. Тот сидел спокойно и тоже смотрел на Ивана. На его лице была легкая теплая улыбка.

- Как ты, Алеша? Налить тебе чего-нибудь? - встрепенулся Иван.

- Спасибо, Ваня. Не хочу. Ты не волнуйся за меня. У меня все хорошо. Ты пока не понимаешь насколько.
Алексей улыбнулся уже во весь рот. А вот Ивану опять захотелось выпить водки, но он не стал этого делать. Ему показалось, что это совершенно не к месту.

- Я понял, что ты готов, Ваня.
Горло Ивана мгновенно пересохло, но он пересилил себя снова. Он прокашлялся и совсем чужим голосом, но твердо ответил.

- Да, готов.

- Ну, тогда поехали. И ты ничего не бойся, Ваня.


Глава 30


Смертельная слабость и боль заполнила все тело. Он физически ощущал вес каждой частички тела. Вес буквально обрушился на него, вдавив в постель. Это очень неприятное ощущение. Едва ли не худшее, чем боль. Он привык к боли, даже очень сильной. Уже давно. И к слабости тоже привык. Жизнь очень быстро адаптируется к любым условиям. Даже к полной утрате дееспособности. И при этом человек продолжает желать жить. И к этому он тоже привык. Но то, что происходит сейчас, ни на что не похоже. Это что-то новое, очень неприятное и пугающее. Что это? Все его существо направлено на попытку понять, Что Это? А меж тем процесс ухудшения не останавливается, он ширится, хотя уже сейчас кажется, что дальше уже некуда. Сознание также придавлено. Но это не действие наркотика, который ему вкалывают против боли. Сознание придавило это новое, что он ощущает.

Мир комнаты куда-то исчезает. Нет, предметы все на своем месте, просто ощущение физического дискомфорта делают их неважными. Поэтому и невидимыми. Что Это?

В боль и тяжесть медленно вползает страх. Пока еще небольшой. Он уже давно ничего не боялся. Практически с того момента, как узнал чем он болен. Сначала было ощущение, что ему надо еще так много сделать и надо торопиться. И он пытался что-то делать. Но чуть позже понял, что все эти дела такие неважные, а вдобавок на это не осталось сил. Он совсем не ожидал, что силы закончатся так скоро! Сейчас о былых планах не осталось и следа. За что ему это? За что?!
Страх ширится. Стало так холодно. Надо бы попросить закрыть окно. Очень холодно, хотя на улице жаркая и душная августовская ночь. Он не может попросить закрыть окно! Он не может ничего сказать! Страх переходит в ужас. Комната полностью исчезла в сером нечто. Ни свет, ни тьма. Эта серость не дает дышать. Она заполняет легкие. Ужасно!

Нет, это не серость льется в легкие. Это мышцы так ослабли, что их сил не хватает на вдох. Пространство свернулось до точки, в которой есть только боль и страх. Все, что осталось - это боль, страх и еще удушье. Что же Это? Боже, как же мне холодно!

Как молния – я умираю! Точно. Я умираю. Я НЕ ХОЧУ!!! Я сейчас встану и стряхну с тебя всю эту гадость! А вот и силы появились. Сейчас… Их нужно чуть больше. Сейчас… Их хватило только на то, чтобы сжать кулак. Хреново.
Я умираю. Я не хочу умирать! Меня все устраивает! Зачем мне умирать? Да, зачем? Меня же все вполне устраивает. Значит и не надо умирать. Это же совершенно понятно! Да мне еще так мало лет. Мне ведь практически ничего и не нужно. Только жить. Это же действительно так немного…

Я научусь дышать мало. Я уже учусь! Усилий на вдох требуется не так уж много, а на выдох и вовсе не нужно. Тело такое тяжелое, что воздух сам выходит из легких. Я смогу. Правда! И вовсе не так уж холодно. Возможно, будет еще теплее. Я смогу!
Что это еще такое? Дышать стало тяжелей. Для вдоха нужно собирать силу, чтобы потом выстрелить ее в мышцы. А иначе сил не хватит. Но я научусь и это. Я сильный. У меня получится!

Опять ужасно холодно и боль тоже усилилась. Плевать! Сейчас главное поискать силы. Возможно, если хорошо поискать, то можно найти? Должны же они где-то еще быть. Нужно только хорошо поискать. Я стараюсь найти везде. Что это? Ч-т-о э-т-о?

Я нашел, куда девается энергия! Она вытекает между клеток тела! И улетает куда-то. Клетки такие маленькие и стоят неплотно. Поэтому энергия утекает. Надо сжать клетки поплотней. Тогда энергия перестанет теряться, и я смогу нормально дышать. Я попробую. Должно получиться, ведь теперь я знаю причину – а это уже половина успеха. Конечно же, получится!

Я придумал, как это сделать! Надо сжать все мышцы. Я должен поскорее найти силы. У меня получается! Все мышцы напрягаются. Да как сильно! У меня даже выгибается спина. Ноги и руки от напряжения сводит и дергает. Я закрою эту брешь и все нормализуется. Точно!

Что происходит?!!! Энергия утекает прямо сквозь клетки. Как же так?!!! Это не честно! Ведь у меня почти получилось. А теперь не осталось сил. Совсем. И на вдох тоже. А вот на выдох сил не надо… Как темно и холодно. Серость мне нравится больше. Я не хочу умирать. Я так боюсь. Что же теперь…



Я вижу тело. Оно мое, но оно отдельно от меня и это совершенно неважно. Оно стремительно отдаляется. Впрочем, также стремительно отдаляется, превращаясь в крохотную точку, Земля и Солнце и вся Вселенная. Я лечу и у меня сколько угодно воздуха! Боже, как же это прекрасно. Но это не воздух – это что-то другое и много лучше воздуха. Здесь светло. Света очень много, но его становится все больше. Удивительно, но он вовсе не слепит меня. Напротив, это приятно. Это очень приятно! Пусть его будет еще больше! А куда я лечу? Это странно, ведь ничего кроме света нет. Нет ни верха, ни низа и права и лева. Нет. Оказывается, я никуда не лечу. Просто я сам становлюсь больше. Больше настолько, что Вселенная становится меньше песчинки! Но как же хорошо! А что это за свет? Он какой? Он не белый. Он светлый. А точнее в нем есть все цвета, но в таком невероятном сочетании, что совершенно невозможно описать. Но это очень, очень красиво. Нет, это прекрасно! Света все больше. Да, пусть его будет бесконечно много! Это того стоит.

А еще есть звук. Очень необычный и тоже красивый, но я его едва слышу. Это как неуловимый шепот. О, как хочется услышать. Здорово, звука тоже становится больше. Я уже различаю отдельные звуки. Мне кажется это музыка. Да, именно. Это музыка. Очень необычная. Она состоит из всех нот одновременно и в то же время - это мелодия, беспредельно сложная. Мне она очень нравится. Мне кажется, что я слышу слова. Очень необычные. Мне они незнакомы, но я их понимаю. и пока не могу выстроить во фразы. Наверное, их очень, очень много, и они звучат одновременно. А еще они слиты с музыкой. Да это одно целое и слова и музыка. Звука все больше. Слова и отдельные звуки переплетены в невообразимую по своей красоте музыкальную гармонику. Интенсивность все нарастает. Я хочу этого. Я и не мог вообразить, что может быть так нереально красиво!!!
Я вижу звук! Да, вижу его и чувствую не только как звук, а как что-то иное. Я слышу свет! Я все понял – это одно и то же. Одно дополняет другое и невозможно разделить это. Эта красота все прибывает. Она притягивает меня неодолимо. И вот она начинает меня наполнять. Она внутри меня! Я из этого состою. Меня охватывает восторг. Нет предела этому восторгу, и его все больше! Мне кажется, что он может меня разорвать как воздушный шарик и мне даже чуточку страшно. Но одновременно я знаю, что ничего плохого не случится. Никогда. Я уверен в этом. Я не понимаю, откуда она берется, но уверенность моя непоколебимая. Я знаю, что случиться чего-нибудь плохого не может никогда. И от этого мне становится очень спокойно. Это спокойствие абсолютно и тоже очень приятно. Удивительно приятно!

Я начинаю понимать, откуда все это берется. Я начинаю понимать все обо всем. Мне кажется, что мое знание абсолютно, но это не так, потому что знание все прибывает. И вот я начинаю видеть, что помимо меня и света есть еще что-то. А еще точнее кто-то помимо меня. Я начинаю узнавать, кто этот кто-то и выясняю, что их много. И вдобавок выясняю, что они такие как я. Мало того, я их всех чувствую. Они все разные, но они странным образом слиты в единое целое. Каждый отдельный состоит из всех остальных. И я тоже состою из всех остальных. И все же я остаюсь собой. Это очень необычное ощущение, но мне это очень нравится. Я понимаю, что именно поэтому я знаю все обо всем.

Но я вновь ошибаюсь. Мне не хватает знания всего. Я пытаюсь понять, почему это так и черпаю знание из этого общего источника. Я выясняю, что причина во мне. Не хватает чего-то именно во мне, и поэтому картина абсолютной целостности не складывается. Это неприятно и неожиданно. Мне плохо от этого.

Но вот я начинаю ощущать еще кого-то. Он не такой как я и мы все. Он значительно больше. И он целый. По крайней мере, я так ощущаю. Он очень добрый. Бесконечно добрый и он меня любит. Мои плохие ощущения исчезают. Он меня утешает и мне снова хорошо! Любовь проходит сквозь меня и постепенно заполняет меня самого. От этого и я сам начинаю любить. Мне казалось, что уже невозможно чувствовать чего-либо прекрасней того, что я уже испытал. Теперь я знаю, что ощущать любовь и отдавать ее обратно еще прекрасней. Это невозможно оценить насколько это прекрасней! Любви все больше и я хочу еще!

Что это? Я не могу вместить всю Его любовь. У Него любви больше, чем я могу вместить! Почему? Я хочу знать! Я ищу везде в своем бездонном знании. Я так и думал. Это потому, что я не могу отдать столько любви, сколько Он дает мне. Вот где причина! Мне становится бесконечно стыдно и больно. Мне очень, очень плохо! Ведь я уже знаю, что любить - это лучшее из всего, что есть в Мироздании! Мне нестерпимо больно! И я вдруг понимаю, что Ему тоже больно! Я чувствую, что Ему больнее, чем мне! Ведь Он хочет только того, чтобы отдать всю свою любовь. Я тоже больше всего, что существует во всем Мироздании, хочу, чтобы Ему было также хорошо. Без этого мне ничего не нужно! Но ведь именно Я не могу вместить всю Его любовь!!!

Я хочу узнать, что я могу сделать? Я должен исправить изъян во мне. Из своего бесконечного источника я знаю, что делать. Нужно торопиться, ведь Он ждет меня. Я уже спешу…

Я увидел лицо женщины. Она держала меня на руках и улыбалась. На ее морщинистом лице, таком черном, ну прямо как тьма, из которой я вынырнул только что, были очень белые зубы и белки глаз. Она сказала кому-то: «Поздравляю, у вас мальчик». Он сразу узнал этот язык. Это был суахили. Только я не мог понять, откуда я это знал. Только что я знал все обо всем. А сейчас это мое знание стремительно исчезает. Но это меня вовсе не волнует. Ведь у меня есть мама. Она тоже очень темная. И такая красивая.

Иван сидел на постели в ногах Алексея. Его лицо с заостренными после смерти чертами было абсолютно спокойным и тронутым неуловимой улыбкой. А по щекам Ивана струились слезы. Они не были вызваны утратой друга. Слезы эти были реакцией на потрясения, испытанные им в экстремальной ситуации, в которую он попал. Как он перенес невероятные эмоциональные нагрузки, пройдя через информационную бурю, остается загадкой. Наверняка лишь потому, что большую часть информации он попросту не был в состоянии воспринять и почувствовать. У него просто не было для этого свойств позволяющих это почувствовать. Но и то, что ему посчастливилось узнать, было невероятным подарком. Подарком, который он совершенно не заслужил. Но в этом Его свойство – давать без причины и ожидания оплаты. Иван это понял. Как понял все то, что говорил ему Гид. Как понял, что смерти действительно не существует. Это переход от одного уровня к другому, более высокому. Это наш путь по лестнице, ведущей к Нему. А мое физическое тело как скорлупа ореха. Оно сохраняет меня и бережет, как прочная скорлупа сохраняет ядрышко, в то время, когда оно изменяется и становится пригодным для прорастания. Но потом, в назначенный час, ядрышко освобождается от скорлупы для того, чтобы стать чем-то совершенно другим – прекрасным деревом.


Глава 31


Он проснулся уже к вечеру. Из щели в занавеске струился красный свет пламенеющего заката, предвещающего завтрашний ветреный день. Он не увидел рядом Иску и тут же встревожился. Где она? А она тут же вошла, неся в руках какой-то сверток.

- Ты проснулся, любимый? Ты знаешь, ты впервые не кричал во сне.
Эти слова, произнесенные ее голосом, прозвучали волшебной музыкой. Он тут же вскочил, но слегка поморщился от резкого движения. Грудь еще побаливала, но в целом он чувствовал себя здоровым. И он был счастлив!

- А я сбегала на минутку, принесла тебе одежду. Ты ведь ее искал утром. Мне ее дали соседи, но, боюсь, она не будет точно впору.
- Спасибо большое! А почему ты так думаешь, я не похож на других, так?
Догадался он с опаской.

- Ты совершенно не такой, как другие. Ты единственный. Ну, давай мерить.
Она дала ему длинную холщевую рубашку без ворота, практически такую которую он видел на Авраме, кожаный ремень и сандалии с довольно сложной системой веревочек. Он надел рубашку и подпоясался ремешком. Иска придирчиво посмотрела на него и прыснула смехом. Рубаха ладно сидела по размеру за исключением длины, которая доходила ему едва до колена. Он помнил, что на Авраме пола рубахи доходила до щиколотки, и попытался натянуть ее ниже. Однако ничего не получилось, а Иска вовсе залилась смехом.

- Да ты не обращай внимания, завтра я сошью тебе рубаху точно по тебе. Ты померь сандалии.
Он не стал спорить и, усевшись на кровать, примерил сандалии. Они были практически впору. Правда, он не умел их завязывать. Пришлось Иске показывать, как это делать. Справившись с одеждой, он прошелся по комнате.

- Ну, как я тебе? Ты чего смеялась, все так плохо?

- Глупенький, ты. Немножко коротковато, но очень неплохо. Ты мне нравишься.
- Это для меня главное! А уж как ты мне нравишься, я и сказать не могу, - проговорил он и полез целоваться. Иска ответила на поцелуй, но тут же высвободилась.

- Подожди-ка немного, ненасытный. Скоро к нам люди придут. Он напрягся. Ведь он еще никого кроме Тераха, Аврама и Иски не видел. Какие они, люди семьи Тераха?

- А кто придет, Терах, Аврам или все вместе?
На лице Иски появилось грустное выражение.

- Нет, Терах не придет. Он заболел.

- А ты можешь его вылечить? Ведь ты лучшая из всех.

- Нет, милый. От этой болезни нет лекарств.
Ему тоже стало грустно. Он только начал заполнять свой безлюдный мир людьми. Он не успел додумать эту мысль, в дверь постучали, и она распахнулась. В дом вошел Аврам.

- Здравствуй, я очень рад видеть тебя здоровым! - сказал Аврам.
Его необычные светло-коричневые глаза лучились радостью. Он взглянул на стоящего в обновке выздоравливающего и улыбнулся. Мужчина выглядел смущенным, взглянув на одеяние Аврама и на свое. Однако, ощущение неподдельной радости Аврама стерла смущение.

- Спасибо, это все Иска сделала. Она такая, такая…
Мужчина не нашел слов от желания вместить столько много эмоций.

- Иска, она такая. Она выдающаяся женщина! - поспешил на помощь Аврам, а Иска под таким натиском похвалы покраснела.

- Ой, я вас сейчас накормлю, - вскинулась Иска, и начала было возиться с посудой на столе, но Аврам остановил ее жестом.

- Спасибо, Иска, я только что вернулся с пастбища и хочу поскорей увидеть отца. Пойду домой, там и поем.

- Я пойду с тобой, Аврам, проведаю Тераха. Вы поговорите немного вдвоем, а я заскочу к сынишке, - сказала она Авраму.

- А вот ты посиди дома один и не скучай. Я очень быстро. Вдобавок, ты еще слаб, а завтра к утру у тебя будут и силы и подобающая одежда.
С хитрой улыбкой она пресекла мысль пойти к Тераху втроем. Иска взяла какой-то небольшой мешочек, судя по душистому запаху, с травами и направилась к двери. Но перед выходом повернулась к Авраму, что-то тихо ему сказала на ухо и стремительно исчезла.

- Ну, как ты сегодня? Я вижу тебя существенно более крепким, чем прошлый раз. Это прекрасно. Ты смог что-нибудь вспомнить?
Сказал Аврам, когда Иска ушла.

- Нет. Ничего не вспомнил, хотя очень старался. Мне кажется, что я вспоминаю смутные ощущения, но они какие-то... – он замолк, подыскивая точные слова, – тяжелые. У меня такое чувство, что моя память намеренно не хочет ничего выдавать именно поэтому. Сейчас у меня заботы во сто раз важней. Мне нужно решить, как я буду жить дальше? Ведь мне нужно уметь что-то делать, чтобы заботиться об Иске и мальчике…
Он сконфуженно замолчал, поняв, что сказал куда больше, чем хотел. А Аврам улыбнулся участливо.

- Это для тебя действительно самое важное. Но ты не сомневайся, мы все будем тебе помогать.

- Спасибо. Судя по тому, что мне рассказала Иска, все вы очень хорошие люди. Но одна проблема, которая меня ставит в тупик, все же есть. Я не знаю, как меня звать. У всех есть имя, а у меня нет.

- А это совсем не проблема, - весело сказал Аврам

- ?...

- Поясню. Ты не говори вслух, но вспомни, как тебя называла Иска сегодня. Я не знаю как именно, но почему-то уверен, что это имя тебе понравилось. А вообще невозможно дать имя тому, кого или чего ты не познаешь. Ты не знаешь себя, потому и не знаешь своего имени. Это касается всего в мире и человека тоже. Иска пробыла с тобой долго. Она как воин на поле боя сражалась за твою жизнь и за тебя. За это время она много узнала о тебе. Она женщина, она видит то, что не видит мужчина. Поверь, она познала тебя и давно дала тебе имя.

Мужчина был очень смущен словами Аврама. Он подумал, что Аврам прав, в особенности в том, что он говорил об Иске! Эта женщина не переставала поражать его! Помимо невероятной красоты и силы, что она еще может? Он почувствовал, что она может любить, но не просто, как принято у людей, – он откуда-то знал, что такое женская любовь и вообще человеческая любовь,– а по-настоящему любить. Любить не себя в мужчине, а именно его самого, без остатка и любых условий.

- А ты знаешь, как она меня назвала? - спросил он Аврама с каким-то противоречивым ощущением - желанием немедленно услышать свое имя и боязнью, что оно окажется чужим.

- Да, она назвала тебя Адам. Она только что сказала мне об этом на ушко.

- Адам, – повторил он и попробовал почувствовать свое новое имя на «вкус» – Адам. А оно мне нравится! Адам - ведь это означает ЧЕЛОВЕК. Это здорово!
Адам еще несколько раз с удовлетворением произнес свое имя, а Аврам довольно улыбался.

- Я доволен, что тебе понравилось. Это значит, что Иска не ошиблась в тебе. А я - в себе.

- Ты сказал, что ты не ошибся в себе, Аврам? Почему ты так сказал? В чем ты мог ошибиться?
Аврам помедлил с ответом, собираясь с мыслями. Было очевидно, что он говорил о чем-то очень важном для себя.

- На самом деле я сомневался в том, что я прав относительно Творца. В том, что Он есть и Он - единственный, кто есть в мироздании помимо человека. Твое появление рассеяло мои сомнения. Я человек, а человек всегда будет сомневаться. До конца времен.

- А какое отношение к этому мог иметь я?
Аврам вновь помедлил с ответом.

- Ты, Адам, человек из поколения конца времен. Я понял это сразу, когда нашел тебя. Появившись здесь, ты показал мне, что все будет именно так, как мне сказал Творец. Это будет прекрасно! Я счастлив этим. Вся задача человека состоит в том, чтобы он вырос и стал таким как Творец и так будет.

- Если это так, как ты сказал, почему у меня стойкое ощущение, что мне в конце времен было очень плохо?

- Потому, что иначе люди не узнают, что находятся в конце времен. А это в свою очередь нужно, чтобы они захотели измениться, причем непременно сами захотели!

- Извини, Аврам, а для того, чтобы вырасти до величины Творца обязательно должно быть больно?
Аврам рассмеялся.

- Ну что ты, Адам. Творец Добрый и творящий Добро. Это одно из его имен. И, конечно же, он даст людям путь, как избежать боли. Он и сейчас есть. У человечества всегда будет знание об этом пути, но хранить его будет лишь небольшая группа людей до тех пор, пока в конце времен, оно не станет необходимым и тогда оно откроется.

Адам изо всех сил старался понять слова Аврама, но у него плохо получалось. Однако он странным образом был уверен, что слова его являются истиной. А еще у него был один важный нерешенный вопрос, ворвавшийся в его жизнь. Как ему жить с Иской? Он понимал, что ему придется жить в социуме, который имеет свои законы. Адам не знал, как ему задать этот вопрос, но решил, что Аврам – лучший из всех, кто сможет этот вопрос прояснить. Он помешкал в нерешительности, а потом спросил с горячностью:

- Ты знаешь, я люблю Иску. Больше всего, что может быть в жизни. Я хочу быть с ней. Всегда! Она говорила, что у нее нет родителей и мне не у кого попросить разрешения стать ее мужем. Как же мне поступить?
Аврам заулыбался.

- Не нужно утверждать очевидного. Ты действительно любишь Иску, а она тебя. Она взрослая женщина и может сама решить этот вопрос безо всякого разрешения. Но если ты хочешь соблюсти формальности, то старший в нашей семье Терах. Завтра ты можешь спросить его позволения. Я знаю, он будет рад за вас обоих.
Услышав слова Аврама, Адам возликовал, но в ту же секунду пришла мысль, что Терах болен. Он уловил, что при имени Тераха, по лицу Аврама пробежала печаль.

- Извини меня, пожалуйста, я забыл о Терахе. Он был первым, кого я увидел, когда пришел в себя. Иска сказала, что его дела плохи. Неужели он умрет?

- Да, то, что ему предстоит, люди называют смерть. Но смерти не существует. Есть лишь переход на следующую ступень. И это лишь лестница на пути к Творцу.

- Но я увидел, что тебе больно, когда ты говорил о своем отце. Почему?

- Терах болен и ему плохо. Мне плохо потому, что плохо ему. Знание того, как все происходит, не отменяет сочувствия. Наоборот! Именно это позволяет человеку достичь величия Творца, встав на одну с Ним ступень. Все беды человека происходят только оттого, что он не умеет любить.

- Но это не так! Я очень люблю Иску. Я люблю даже ее сына Ицхака, хотя я даже не видел его.

- Адам, я уважаю твое чувство, но ты любишь для себя. Извини. Все в люди в мире любят именно для себя. Они не умеют иначе. А вот Творец любит для человека. В этом бесконечная разница. И все же человек достигнет свойств Творца – любить ради другого. Тогда он увидит истинную реальность мира.

- Я по прежнему не понимаю твоих слов! Но, скажи, как этого достичь?
Аврам улыбнулся, но от Адама не ускользнуло то, что его улыбка была грустной.

- Вход в истинный мир лежит только через ближнего. От сего дня и до конца времен, как пропуск в бесконечность, перед человеком будут гореть слова: «Возлюби ближнего как себя». Но путь к воплощению этого принципа длинный и такой трудный.


Глава последняя.
…
- Алло, Питер, рад вас слышать. Я и сам собирался позвонить, да вот вы опередили.
- С радостью в это верю, Майкл. Надеюсь, у вас есть время поговорить. У меня куча новостей.
- Для вас у меня время найдется всегда, Питер, вы же это знаете. Вдобавок, сейчас весь мир жаждет только новостей. Желательно хороших.
В последних словах профессора Бруштейна послышались горестные нотки.
- Я хочу вам сообщить, Майкл, что готовы к опубликованию предварительные выводы международной комиссии о причинах катастрофы в Индийском океане. И что очень важно, впервые за мою не короткую жизнь, никто из участников комиссии не делал попыток затушевать хоть какие-то факты.
- Приятно слышать и очень хочется узнать подробности. Кстати, Питер, откуда у вас информация? Ведь вы уже не начальник отдела закупок чего-то там странного… Извините, Питер, я не смогу внятно выговорить…
Бруштейн не удержался и захихикал в трубку телефона.
- А вот зря вы так, Майкл. После импичмента президента Сенат США официально вернул мне мой статус. Но я согласился лишь на должность главного консультанта. Доступ к информации тот же, но свободного времени существенно больше. А, что я вам говорю! Вы сами все понимаете. Очень глупо подсматривать за Богом. Вдобавок, нам сейчас не платят жалования – кризис, знаете ли.
- Не сердитесь, Питер, юмор это не мой конек. Однако, я слушаю с нетерпением.
- Итак, комиссия не нашла ни одной ниточки к источнику информации о Жезле Власти. Технически это невозможно, учитывая какие силы всех стран были брошены на поиск. Я имею в ввиду, что не обнаружить эти следы невозможно, но их НЕТ!
- Я полагаю, что искали везде и у всех?
- Да, Майкл. Включая святая святых – центры всех религиозных конфессий. Во всех случаях информация появилась и была во множестве зафиксирована, но … как бы из ниоткуда. Комиссии пришлось просто констатировать это как факт.
- Или как Божественный вброс дезинформации.
В трубке снова послышались хихиканья Бруштейна, которые подхватил и хохот Паттерсона.
- Если вам так угодно, Майкл, я не буду менять это определение. Я лишь добавлю свои соображения по поводу причины подобного вброса. Анализ случившегося показал, что властные структуры и религиозные лидеры мира находятся в сильнейшем искушении решать судьбы человечества единоличным порядком. То есть по своему собственному разумению, полагая, что они-то точно знают истину. К чему это приводило, история знает во множестве страшных трагедий целых народов. Но сейчас впервые это могло привести к трагедии всего человечества!
- Вы хотите сказать, что подсветка этого факта для человечества и есть цель?
- Да, Майкл, именно. Тщательность, с которой производилось расследование, показывает, что все от рядовых граждан до персон власть предержащих, осознали эту глобальную опасность.
- Да, но мальчиком для битья все равно назначили бедного президента…
- Формально так, но и не совсем так. Гораздо важнее общее понимание того, что что-то неисправно во всем человечестве. Оно может запустить процесс осознания и что важней процесс поиска исправления того, ЧТО не так.
- То есть сам человек?
- Именно, Майкл! Боже, кому я это говорю… Вы же специалист именно в этом вопросе.
- Не иронизируйте, Питер. Я простой физик, пытающийся понять, кто я в системе мироздания. Кстати, а как относительно остальных выводов комиссии?
- Тут все попроще. Приход авианосца «Кити Хаук» в заданную бывшим президентом точку совпал с мощным разломом коры в месте соединения тектонических плит с обнажением обширного поля открытой лавы. Это привело к тому, что вода была разбавлена гигантским объемом газа и критическим для судов падением плотности воды. Все суда в этом районе попросту упали на дно, состоящее в это время из открытой лавы.
- А далее взрыв…
- Да, взрыв естественного и техногенного характера. Два ядерных реактора и шестнадцать ядерных боеголовок. Это сочетание сделало немыслимой силу сейсмического толчка. Сейсмическая волна шесть раз обошла планету не оставив без катастрофических последствий ни один континент.
- По последним подсчетам, как я слышал, полтора миллиарда жертв, разрушенная инфраструктура многих государств и самый глубокий финансовый кризис за всю историю человечества.
- Да, Майкл, это более-менее точная цифра жертв и ущерба. Это больно, очень…
Оба абонента замолчали и молчали довольно долго.
- Я думаю, Питер, что так Природа предупреждает человека, о том, что он делает что-то неправильное.
- Я также полагаю, что Природа приглашает человека к диалогу, вместо привычного монолога. Мы не слышим Природу, а слышим только себя, Майкл.
- Питер, а что определенного в вопросе радиоактивного загрязнения океана в месте катастрофы? По моим данным, его просто нет.
- Вы правы, Майкл. Ближе всех к месту инцидента была российская субмарина «Дмитрий Донской». С миссией наблюдения за странным поведением «Китти Хаука», русские шли за авианосцем в ста милях сзади. Ударная волна от взрыва буквально выбросила лодку из-под воды. Она была сильно повреждена, но осталась на плаву. Главное же то, что ее приборы зафиксировали практически всю картину разыгравшейся трагедии. Множественные ядерные взрывы в том числе. По логике, этого было бы достаточно для колоссального радиационного загрязнения океана на столетия, но этого не случилось, Майкл!
- Позвольте мне вынести предположение того, что случилось. Взрыв был, но радиационный фон в месте взрыва был менее естественного?
- Ддаа, Питер. Вы имеете какую-то информацию, почему так произошло?
- Нет, только предположение. Мы множество раз просматривали данные со спутников. Из них четко видно, что через три миллисекунды после появления радиационного излучения от множественного ядерного взрыва, в океане появилось свечение непонятной природы и последующее падения радиации практически до нуля. Мы с этими явлениями уже сталкивались…
- Постойте, Майкл, вы намекаете на воздействие «Жезла Власти»?
- В целом у меня есть только это предположение. Мне, конечно же, ничего непонятно. Во первых, физический механизм поглощения радиации, а во вторых, мощность этого устройства при столь небольших размерах, если это можно так назвать. Ну а в третьих, это место последнего захоронения артефакта Элюй Чуцаем в океане и именно в месте будущей катастрофы. Добавлю, что последствия нынешней трагедии в купе с радиационным заражением такого масштаба вообще не поддается осмыслению!
- Да, Майкл, я тоже попытался это представить, но сознание не желает это выносить. Нам сейчас кажется, что и так хуже не бывает. Единственное в чем я уверен, это в том, что главный администратор и финансист империи Чингизхана, Элюй Чуцай не знал о будущей ядерной катастрофе. У него, скорее всего, были другие резоны.
- Что ж, Питер, вернемся к старой и проверенной уловке в неясных условиях и скажем: «Неисповедимы пути Господни»!
- Подначиваете старика, Майкл! Ай-яй-яй, как вам не стыдно? Хотите услышать возражения? Так я вам скажу – дудки! Я ХОЧУ знать пути Господни и подозреваю, что именно ОН меня к этому знанию подталкивает. Я, кстати, стал учиться в вашей Академии. Это меня просто окрыляет! Я обнаружил, что в ней учатся потрясающие люди буквально из всех слоев человечества и со всех континентов!
- Извиняюсь, Питер, есть такой грех, подначиваю. Мы стали сходно мыслить, но что существенно важней, чувствовать! Это мне очень нравится. Это вселяет уверенность, что у человечества есть шанс вырасти из коротких штанишек без болезненных шишек и ссадин. Кстати, у меня появился друг, Иван. Он онколог из России и тоже студент Академии. Он мне объяснил термин, над которым я безуспешно бился. Что такое ахишена и как это работает? Он говорит, что мы просто не можем представить, насколько человек прекрасен в его конечном состоянии. Я ему верю, но очень хочу почувствовать!
- А я знаю – ахишена означает добровольное ускорение в развитии человека, позволяющее опережать понукания со стороны природы, а следовательно не испытывать удары подобные случившейся трагедии.
- Так вот, Питер, вы меня уже обгоняете! Но если честно, я счастлив. Человечество, состоящее из индивидуумов, представляет из себя единую и неделимую систему равную по потенциалу и величине Природе, сиречь Творцу. Но беда в том, что индивидуум этого не ощущает. Главная работа человека в его жизни состоит только из того, чтобы восстановить разрушенную некогда связь между нами и ощутить себя этой единой системой.
- Это подобно чуду, Майкл. Впрочем, мы физики считаем, что чудес не бывает. Есть только то, что я пока не понимаю. Кстати, о чудесах. Спустя месяц после катастрофы на Шри-Ланки в окрестностях бывшего города Матара нашли американского пилота из экипажа «Кити Хаук». Это лейтенант Боб МакГрегор. Как он туда попал и главное как он выжил в отсутствии воды и еды такой срок – необъяснимо. Это притом, что он находится в состоянии похожее на кому. Но это не кома. Его электроэнцефалограмма фиксирует работу его мозга на уровне бодрствования. Однако тело обездвижено, а лицо ничего не выражает.
- Возможно, кто-то ухаживал за ним все это время?
- Нет, Майкл. Те, кто его нашел, исключают такую возможность.
- Ну, тогда возможно он был в состоянии двигаться, а потерял сознание перед его нахождением?
- И это не так. Он буквально был замурован в прибрежный мусор, выброшенный последним цунами. Всего их было три. Последняя была на третьи сутки после катастрофы.
- Ну, тогда лейтенант не должен быть живым. Без еды месяц еще можно выжить, но без воды уж точно нет.
- Ладно, скажу чуть больше, но только вам. Лейтенанта передали к нам в отдел, естественно с контролем медиков.
С какой стати, Питер? Вы точно чего-то не договариваете?
- Не успел еще. Дело в том, что ему не требуется ни еда, ни вода, а те раны, которые были у него во множестве, полностью затянулись. Объективно он совершенно здоров. Кстати, медики к этому не имели отношения.
- Я полагаю, Питер, что вы здорово поспособствовали тому, чтобы спрятать лейтенанта от общественности. Смею предположить, что от религиозной общественности в первую очередь.
- Вы правы, дружище. Хватить эксплуатировать понятие Бог! Пришло время начать попытки Его понимать. Кстати, лейтенант Боб МакГрегор, вчера очень четко произнес несколько слов. Вот, что он сказал: «От сего дня и до конца времен, как пропуск в бесконечность, перед человеком будут гореть слова: «Возлюби ближнего как себя». Как же правы эти твои слова, Авраам!» Добавлю лишь то, что лейтенант произнес это на древнем арамейском языке.
…



Эпилог

События, описанные в этой книжке, – выдумка. Однако я многое бы дал за то, что в мире людей никогда не произошло ничего даже отдаленно похожего. Это потому, что сценарий возможных событий ближайшего будущего существенно страшнее. Мне же очень хочется, чтобы человечество в своем непрерывном развитии становилось все более красивым, добрым и мудрым. Да и сама логика его развития говорит, нет, кричит, что именно так должно быть. Люди стали сильными. В их власти строить и перестраивать, летать в космос и жить в океане. В их руках энергия атома, способность создавать иные, виртуальные миры, выращивать и пересаживать органы тела. Логика говорит, что у современного человека все есть и он практически все умеет, а, следовательно, у него нет основания жить так плохо, как он живет. Но…

Но все так, как есть. Современный человек страдает от войн, эпидемий, плохой экологии, наркомании, террора, голода, тайфунов, землетрясений, разводов… Хватит! Я сам себе говорю - хватит. Я не могу все это перечислять, это никогда не закончится! Это неприятно. Мы все это знаем, но научились всего этого не замечать. Так, как будто всего этого и нет. Правда, лишь до того момента, пока что-то из перечисленного не коснется лично меня.

А ведь говори или не говори о проблемах человечества, будет ведь только хуже. И мы это знаем. Войны будут более страшные, болезни более коварные, природные катастрофы все более масштабные… Снова кричу сам себе - хватит! Я не провидец. «Встретишь провидца – убей его» - древняя заповедь. Но все, вне зависимости от образования, расы, религии, реала обитания, об этом знают. Все видят, анализируют и ощущают на своей шкурке тенденцию к ухудшению. И мне страшно…

Что толку перечислять все плохое, что происходит и что еще будет происходить? Я хочу знать: ПОЧЕМУ так происходит? Я хочу знать: можно ли что-то СДЕЛАТЬ?
И все же, ПОЧЕМУ так происходит? Я скажу о себе, чтобы не оскорбить никого другого. Это оттого, что я эгоист. Причем эгоист стопроцентный. Все, что я делаю, я делаю только для себя, для себя и ради себя. Даже если мне самому кажется, что я сделал что-то для другого, это не так. Если я покопаюсь, то обязательно отыщу свой корыстный мотив. Для того, чтобы это увидеть нужно всего лишь перестать лгать себе. Это не так сложно. Но важно, потому что без этого я не смогу пойти дальше в своем исследовании. Я хочу от других только брать. Причем по возможности бесплатно. Но ведь ближний мой хочет того же и таким же способом. Таким образом, у меня возникает конфликт интересов с моим ближним. А поскольку мне не всегда удается отхватить чего-нибудь «на халяву», то я его ненавижу за это. А далее я могу увидеть, что я в этом своем основном свойстве противоположен природе. Природа только дает, не требует ничего взамен. Свою противоположность я тоже ненавижу. Вот и получается, что «мой ближний» бьет меня по голове с одной стороны, а природа дубасит с другой. А мне самому от этого плохо.

Второй вопрос: можно ли что-то СДЕЛАТЬ? Не буду лукавить, я знаю что делать, и многие тоже знают, что можно сделать. Скажу больше! Практически все знают, что нужно сделать! Необходимо не изменять мир вокруг себя, а измениться самому. От этого мир изменится сам. И путь к этому прописан до ясности – «Возлюби ближнего своего как самого себя». И это все, что необходимо сделать. Все, черт бы меня подрал! Так просто. Но ведь этого и в помине нет. Все существующие религии, «духовные» методики базируются именно на этом постулате, но все они на практике ни к чему не приводят. Мы же видим, что именно они бьют ближнего своего с наибольшей жестокостью и наслаждением. А почему? Может быть, люди не верят в Бога, и просто притворяются, что они верят? Нет, это не так. Исследования показывают, что большинство людей ощущают, что Бог есть. Причем это не зависит от культуры, образованности, национальных различий. Просто современные люди Его по-другому представляют, нежели его традиционно подают религии. Вдобавок для большинства религиозной элиты религия является средством влияния на верующих с целью достижения своих интересов. Я убежден, что в религиозной среде есть немало деятелей с очень высокими духовными постижениями. Они знают об истинном предназначении человека быть не Его рабом, а достичь Его свойств, Его высоты. Но некоторые из них сами боятся это сказать, а иным не дают. А раз так, то у меня третий вопрос: ГДЕ искать истину?

Так ГДЕ же искать истину? А я вам не скажу, где ее искать. Я знаю, но не скажу! Вы скажете, правильно, ведь ты эгоист. Сам все доказал. Это так и не так. Ложечку меда в бочку дегтя необходимо добавить. В человеке все же есть что-то противоположное себе, своему материалу, эгоизму. Это частичка Бога в человеке. Искра Божья. Она очень маленькая, но именно она делает человека таким неоднозначным, мятущимся между злом и добром, способным на странные, с точки зрения эгоизма, поступки, и главное, ощущающим Бога. Ощущающим Его в бесконечно малой доле, но все же ощущающим. Ведь сотворил Бог человека по образу и подобию Своему. Только когда говорим о подобии, мы всегда путаемся с телами, объектами, пространством и временем. Все это совсем не так.
Один мудрец сказал: «Бог это не объект, это свойство». Свойство любить по-настоящему, отдавать без корысти для себя. Это способ увидеть реальную картину мироздания. Я знаю этого мудреца лично и очень горд этим! Честно сказать, я не мог не похвастаться этим. Просто не в силах - ведь я эгоист. Да, а почему я не скажу Где искать истину? По той же причине. Вы все эгоисты, а эгоисты любят только то, во что вложили собственные усилия. Если я вам дам готовый ответ, вы его даже не услышите и не увидите.

А при чем же здесь АХИШЕНА? А это путь, методика, позволяющая человеку придти к своему неизбежному предназначению без боли и бед. Которые, кстати, уже начались, и будут множиться. В точности, как и предсказывали Пророки.

"Кто такой Пророк?
Пророком является тот, кто понимает законы развития
мироздания и видит путь, по которому оно должно идти
под управлением этих законов”.

Михаэль Лайтман.

© Copyright: Сергей Крупенин, 2010
Свидетельство о публикации №21008110440