Жанна! Неизвестная история (Главы I-III)

Роман рассказывает об одной из самых ярких и необычайных личностей европейского средневековья, раскрывая ее образ в неожиданном свете и сообщая малоизвестные детали ее героического пути. Жанна Дева, как ее называли в то время, или Жанна д'Арк, как называют сейчас, появилась на сцене истории в драматичную эпоху, в которой тесно переплелись красота и смерть, любовь и предательство, интриги и верность. Детективный сюжет романа и живой стиль повествования автора рисуют красочную картину Франции эпохи династии Валуа. Описание политических интриг власть имущих, методов психологического манипулирования общественным мнением, а также нравов королевского двора и мировоззрения общества не оставит равнодушным современного читателя.

Книгу можно приобрести в г. Баку в сети магазинов "Али и Нино", сети "ABC/Grand", магазинах "Академия" и "Академкнига". ISBN 978-9952-28-029-6. Авторские права принадлежат: Джавидан Гулиев.



--------------------------------------------------------------------------------

Оглавление



Предисловие.
Глава I. Путь к катастрофе
Глава II. Появление Девы
Глава III. Начало легенды
Глава IV. Пророчество сбывается
Глава V. Освобождение
Глава VI. Последний триумф
Глава VII. Поражение
Глава VIII. Плен
Глава IX. Судилище
Глава X. Спасение
Приложение. Иллюстрации


Предисловие


История - это роман, который был;
роман - это история, какой она могла бы быть...
Э. и Ж. Гонкуры. "Дневник"[1].



Этот роман посвящен личности знаменитой и одновременно загадочной. Не будет преувеличением сказать, что беспримерным героизмом и выдающимися подвигами она изменила ход истории Франции и тем самым повлияла на историю последующих веков. Впервые в мире женщина спасла свою страну от оккупации. Уникальный образ Девы-воина объединил разобщенные до той поры дворянство и народ, вдохновив их на победу. Она превратила затяжной конфликт королевских династий Валуа и Ланкастеров в борьбу за свободу Франции от захватчиков, известную как Столетняя война 1337-1453 годов.

Эта девушка известна под именем "Жанна д"Арк". Ее жизнь описана в десятках тысяч книг, ее свершения знакомы всем со школьной скамьи. Она превратилась в общенациональный символ, в котором каждый француз видел что-то свое. Однако, как происходит практически с любой знаковой фигурой, восприятие ее образа неоднократно менялось на протяжении истории в зависимости от идеологии правящего класса и умонастроений общества в конкретную эпоху. Современники относились к ней как к Посланнице бога, призванной положить конец страданиям в стране. При абсолютизме в XVI-XVIII веках ее часто считали аристократкой и даже принцессой, благодаря которой решился вопрос престолонаследования, и Франция обрела легитимного короля. В последовавшей затем эре республиканизма и либерализма, которая продолжается до сих пор, она была объявлена "дочерью народа".

Последняя версия утвердилась в современной академической науке. Однако до сих пор существуют альтернативные гипотезы о происхождении Жанны и ее роли в истории. Непризнанные официально, они, тем не менее, не опровергнуты, а значит, имеют право на жизнь. И действительно, в ее биографии имеется множество неясностей. Хотя ее походы, суд над ней, а затем посмертная реабилитация подробно описаны в хрониках того времени, на поверку оказывается, что в них гораздо больше легенд, нежели достоверных фактов. Эти летописи велись не только для потомков, но прежде всего для современников и в целях политической пропаганды, которая во все времена играла большую роль в ходе войны. Стоит упомянуть, что в ту пору ее даже называли иначе, чем сейчас - Жанной Девой, тем самым подчеркивая священный характер ее деятельности. Фактически неизвестна и дата ее рождения[2]. Последующие исследования ненамного прояснили ситуацию, иногда добавляя новые мифы в угоду тем или иным интересам.

Роман написан на основе альтернативной версии биографии Жанны Девы и малоизвестных фактов ее жизни. Сюжет разворачивается на фоне реальных исторических событий и достоверных фактов, в произведении также дается оригинальная трактовка некоторых из них. Большинство персонажей романа существовали в действительности. В книге предлагается новый взгляд на образ Девы и другие исторические личности, а также обрисовывается политическая и психологическая картина Франции первой трети XV века.



Джавидан Гулиев
20 октября 2009 г.


Глава I. Путь к катастрофе


Париж, дворец Барбетт, 10 ноября 1407 г.[3]

Поздним вечером по опустевшей уже Старой Храмовой улице Парижа раздавался стук копыт. В сумерках можно было различить силуэты двух всадников в плащах, в явной спешке пришпоривавших коней. Погода была довольно прохладная, встречный ветер бил в лицо, но всадники, казалось, этого не замечали. Мчавшийся впереди мужчина напряженно вглядывался в темноту. На перекрестке с улицей Вольных горожан всадники замедлили ход. Вблизи выделялось небольшое здание в готическом стиле. Это был дворец Барбетт, который несколько лет назад приобрела для себя королева Изабелла, супруга короля Карла VI. Всадники остановились у входа. Стражник узнал в свете факела первого всадника и открыл ворота. Мужчины въехали во двор. Быстро спешившись, один из них сразу направился во дворец. Теперь при свете факелов на нем можно было различить лиловый плащ с белым крестом - символ Орлеанского дома. На его лице читалась явная тревога вперемешку с радостным ожиданием. Второй всадник, одетый в цвета своего господина, передал коней подошедшему слуге и также направился к дворцу. Слуга в дверях поклонился мужчине в лиловом плаще и проводил его на второй этаж, едва поспевая за его быстрым шагом. Другого всадника отвели в комнату для гостей, располагавшуюся в левой части дворца на первом этаже.

Пройдя по ярко освещенному коридору с установленными на стенах факелами, мужчина чуть замедлил шаг у комнаты с кремовыми резными дверьми и, быстро передав плащ и шляпу слуге, вошел внутрь. Это был герцог Орлеанский, один из немногих людей в королевстве, кто мог входить к королеве без предварительного доклада. В покоях королевы тревога на его лице сменилась улыбкой.

- Ваше Величество, Изабелла! - воскликнул он, когда за ним тихо затворилась дверь, и быстро подошел к кровати с голубым балдахином, на которой полулежала темноволосая женщина в ночной рубашке. При свете светильника, свисавшего с потолка и стоявшего рядом с кроватью канделябра, она казалась еще бледнее, чем на самом деле, а бледна она была довольно сильно, на ее округлом лице выделялись мешки под глазами. Герцог преклонил колено у ее кровати и поцеловал ей руку.

- Рада вас видеть, Луи, - произнесла Изабелла с нежностью в голосе.

- Я примчался на ваш зов, моя королева, и рад видеть вас обоих в добром здравии и прекрасном расположении духа, - сказал он, глядя ей в глаза и проведя рукой по шелковому одеялу, под которым угадывался ее округлившийся живот. Она уже не раз проделывала с ним этот трюк: письмо, написанное фрейлиной по ее поручению с призывом к нему приехать, потому что... Причины были разные, но всегда срочные. На этот раз, как нетрудно догадаться, в письме сообщалось, что королева вот-вот разрешится от бремени.

- Вы разгорячены с дороги, сударь, а здесь к тому же натоплено, можете разоблачиться, - сказала она, проведя платком по испарине на его лбу. Он еще раз поцеловал ей руку и поднялся с колена. Затем снял короткий золоченый камзол и, повесив на спинку стула, расстегнул ворот белой кружевной рубашки. Она в который раз оглядела его с ног до головы. Он был прекрасен, как почти десять лет назад, когда их познакомил в замке Боте сюр-Марн ее фаворит де Буа Бурдон - высокий, статный, с правильными аристократичными чертами лица и безупречными манерами, горящим и в то же время надменным взглядом. Ему было тогда пятнадцать лет, но выглядел он на все восемнадцать, и юная Изабелла, будучи старше на год с небольшим, влюбилась в него. Конечно, в начале у нее был и политический расчет - завоевать принца крови с целью расширения своего влияния при дворе, но она почти сразу забыла об интригах и предалась безудержной страсти, пока ее муж осматривал флот во Фландрии. С годами Людовик Орлеанский стал еще лучше как выдержанное вино - возмужал и покрыл себя славой отважного рыцаря и покорителя женских сердец.

Сейчас королева без стыда и упрека разглядывала его широкий торс, который под просторной рубашкой казался еще шире и мускулистые ноги под облегающими бордовыми чулками до бедра.

- Я просто хотела вас увидеть, мой принц, - сказала она. Людовик улыбнулся - требовать к себе внимания и, желая в очередной раз проверить его чувства к ней, вытащить его из семейного очага в поздний час, заставить мчаться по пустынным улицам, где могли поджидать люди его заклятого врага и политического соперника герцога Бургундского Иоанна Бесстрашного - в этом была вся Изабелла! А потакать прихотям возлюбленной, делать все ради нее - в этом заключались правила того куртуазного века с его культом рыцарства и не всегда искренним поклонением даме. Людовик же был образцом рыцаря того времени. Он во всем стремился к победе - будь то дела любовные или политика. Наряду с герцогом Бургундским Людовик был одним из двух главных вельмож при дворе. А прекрасное образование[4] и умение при случае блеснуть изящным слогом придавали ему особый шарм в глазах женщин.

Он подошел к Изабелле и, вновь опустившись на одно колено, нежно обнял за плечо. Перед ней на деревянной подставке лежала массивная книга в кожаном переплете. Людовик увидел название: Epistre Othea Кристины Пизанской[5]. Ей покровительствовали Изабелла и жена Людовика Валентина Висконти. Он молча отодвинул книгу от Изабеллы.

- Долгое чтение при неверном свете утомляет, Ваше Величество, а вам сейчас утомляться нельзя, - сказал он.

- Увы, мой мастер посадки своего генеалогического древа, благодаря вам, заниматься более приятными вещами я пока не в состоянии, - кокетливо произнесла она. - Но причина моего теперешнего положения была божественно приятна, - добавила Изабелла.

- Вы правы, моя королева, как день имеет продолжением ночь, так и удовольствия сменяются бременем, которое в свою очередь тоже имеет весьма приятные последствия, в коих мы оба вскоре убедимся. Однако ваше положение не так уж и ограниченно и вы все еще многое можете, - он придвинулся к ней.

- Вы тоже как всегда правы, Луи, - сладострастно сказала она. Под раскрытым воротом рубашки Изабелла заметила висящий на его шее мешочек. Это была его маленькая тайна, впрочем, известная покоренным герцогом дамам, а их было немало. В мешочке он хранил кусочек корня мандрагоры, растения, которое согласно широко распространенному поверью даровало своему обладателю богатство и успех в делах любви[6]. Подобные снадобья хранили многие - и зажиточные горожане, и немалое число аристократов. Герцог интересовался оккультизмом, и это придавало ему такой притягательный в глазах дам ореол таинственности, что поверье порой приобретало реальную силу, порожденную желанием верить в него. На сладострастную с юных лет Изабеллу подобные вещи действовали безотказно.

Людовик обнял ее и, властно притянув к себе, поцеловал. На мгновенье она почувствовала возбуждение. Герцог, словно зная это, отстранился.

- Иногда удовольствие можно не прерывать, хотя бы частично, - сказал он.

- Вы мне это доказали, Луи.

- Просто я знаю, когда остановиться, а вы, моя дорогая, не всегда, - он присел рядом с ней на кровать и нежно обнял. - И самое главное, я успел узнать вас, любимая.

- Вы никогда так не называли меня. Ваша речь изящна, эпитеты пышны и красивы, но среди них не было еще этого простого и столь приятного слова, Луи. Я приятно удивлена, - ее глаза были так близко, он чувствовал ее дыхание на своем лице.

- Раньше нас связывала только страсть и романтика, а сейчас у вас для меня есть нечто неизмеримо большее, что переполняет мое сердце гордостью и нежностью к вам и вызывает чувство, которое для вас столь приятно и неожиданно - он нежно поцеловал ее. Она прильнула к нему в ответ и крепко обняла, как будто обрела только сейчас и боялась потерять.

- Луи, - позвала она его тихо. - Что вы имели в виду, когда сказали, что знаете меня?

- Что я знаю, какая вы, - ответил он, гладя ее по голове. - Подданные считают вас символом государства и заметным политиком, иные - королевой амура, - он выразился изящно, чтобы не сказать "королевой разврата", как на самом деле думали о ней, - мужчины видят объект желания, женщины - успешную конкурентку, не оставляющую им никаких шансов, - Людовик чуть отодвинулся от Изабеллы и обнял ее лицо руками, - а я помню юную прелестную девушку, которая выросла в Баварии и совсем не знала бурной светской жизни Парижа, но была брошена в этот мир страстей, интриг и лицемерия. Девушку, от природы любопытную и жизнелюбивую, для которой политика и искусство любви стали способом утвердиться в этом мире, заявить о себе и добиться свободы. Пусть все знают, что вы не тень короля, что вы сами есть вы, и никто не может этого отнять у вас.

- Ах, Луи, я не хотела нигде утверждаться, я просто хотела любить и быть любимой, - сказала Изабелла. Это была полуправда, и Людовик знал об этом, но он умел не обращать внимания на мелкие детали, особенно когда, как сейчас, королева смотрела на него влажными от навернувшихся слез глазами.

- Да, но безумие короля заставило вас стать госпожой самой себе. Вы нашли в себе силы уйти от короля, а ведь от королей так просто не уходят, и поселиться здесь. В конце концов, в этом есть и своя прелесть - иначе, вашим уделом так и было бы прозябать в тени монарха, хотя порой вам кажется, что так было бы лучше.

- А я не знала вас таким... добрым, - призналась Изабелла.

- Теперь знаете, - улыбнулся Луи.

- Ах, - вдруг вскрикнула Изабелла и сильно сжала руку Людовику. - Похоже, наш ребенок с вами согласен, - попыталась пошутить она, но пронзительная боль заставила ее вскрикнуть вновь громче прежнего. Людовик заметил, как простыня стала влажной.

- Похоже, он более чем согласен. И судя по всему, мне пора вплотную заняться своим генеалогическим древом, - с этими словами герцог выбежал в коридор, где дежурил один из слуг королевы. - Скорее зовите повитух, королева рожает! - крикнул ему Людовик. Слуга побежал исполнять приказание, а герцог вернулся в комнату. Быстро осмотрев камин и убедившись, что огонь достаточно ярок, а дров хватит на всю ночь, он присел на край кровати и взял Изабеллу за руку. Дыхание королевы участилось, она так крепко сжимала руку герцога, что казалось, сейчас сломает ее. Стоны Изабеллы переходили в крики. Герцог успокаивал ее и вытирал пот с лица и шеи. Вскоре в дверь комнаты постучали. По распоряжению герцога, которому королева сама дала право в этот период "заботиться о ее здоровье и благополучии", в соседней комнате уже несколько дней круглосуточно дежурили женщины со всем необходимым для принятия родов.

- Заходите, не время для деликатности! - воскликнул герцог.

- Луи, умоляю вас, позаботьтесь о нашем ребенке!

- Любимая, все уже подготовлено, - он второй раз так назвал ее, теперь уже при слугах.

* * *

Париж, дворец Сен-Поль, 21 июня 1407 г.

Вот уже второй месяц, оправившись после очередного приступа, король Карл VI жил более-менее нормальной жизнью - занимался государственными делами, охотился и развлекался в своем дворце. Хотя занимался государственными делами - громко сказано. Уже несколько лет, как государством фактически правил королевский совет, состоявший из принцев крови, которым, по сути, верховодили королева и ее фаворит герцог Орлеанский, брат короля. Сам же король в периоды просветления разума лишь утверждал уже принятые за него решения. Он сам позволил уговорить себя Изабелле, за которой, конечно же, стоял Людовик, так как понимал собственную несостоятельность и все больше желал лишь, чтобы его оставили в покое. С течением времени периоды ясности становились у короля все короче, а умопомрачения - все сильнее и продолжительнее.

Вот и в эту ночь он спал не так спокойно, как еще неделю назад. Но настало утро, король пребывал в хорошем настроении. Он верил, что сегодня 29 января 1393 года. Он едет в предместье Сен-Марсель в отель королевы Бланки[7], вдовы Филиппа VI[8]. Там королева Изабелла устраивает бал по случаю свадьбы одной из своих фрейлин. Будет весело! Он не обманулся. Вокруг действительно весело, как и заведено согласно обычаю, на свадьбе вдовы, повторно выходящей замуж, устроен шумный шуточный бал с маскарадом и переодеваниями.

Король входит в главный зал отеля. Еду еще не внесли, первым делом веселье, а потом - пища. Гости уже дурачатся вовсю: одни громко бьют мисками и кастрюлями о длинный, стоящий посредине во весь зал стол и кричат, другие пускаются в неистовый пляс. На них маскарадные костюмы. Вельможи вместе с королем изображают дикарей в льняных мешках, обмазанных воском с налепленной на них пенькой вместо шерсти. На лицах - забавные маски. Костюмы сделаны настолько хорошо, что гости их не узнают. Карл подходит к своей тете, молодой герцогине Беррийской и приглашает ее на танец, если можно назвать танцем сумасбродные телодвижения под аккомпанемент кастрюль. Та, заинтригованная, кто перед ней, соглашается. Соглашаются и дамы, которых пригласили на танец другие "дикари". Все отлично, король давно уже не чувствовал себя таким живым, спасибо Изабелле, она умеет устраивать празднества. Карлу хорошо, но в глубине души у него таится что-то темное, пугающее. Какой-то голос в голове нашептывает, повторяя вновь и вновь: "берегись, тебя хотят убить, берегись, тебя хотят убить...". Вдруг Карл слышит крики, нет, это не в голове, это где-то сзади, в зале. Он резко оборачивается. О, ужас, в толпе огонь, граф Жуаньи объят пламенем, его пропитанный смолой костюм полыхает как костер на Ивана Купалу! Карл переводит взгляд на бастарда де Фуа и виконта Валентинуа, а потом на Нантуайе и Гифе - тех, кто пришел с ним, одевшись "дикарями". Они, обезумев, мечутся по залу в огне, а окружающие в страхе и ужасе шарахаются в стороны, боясь воспламениться. Но что это? Карл чувствует жар на своем теле, он видит, как огонь быстро охватывает его костюм. "Тебя хотят убить, тебя хотят убить...", постоянно нашептывает ему голос среди криков и воплей женщин и мужчин, оказавшихся в огненной западне. Сквозь языки пламени он видит других вельмож в огне или это не вельможи? Он не узнает их: перекошенные лица, нечеловеческие крики, пламя и этот запах! Один из них бежит к нему! Нет, это не его вельможи, в них вселились демоны! Они подожгли его! Но что это? Карл видит герцога Орлеанского с факелом в руке, наблюдающего за происходящим. И у него нечеловеческое лицо! Король чувствует запах смолы и чего-то еще. О боже, это горит плоть! Он задыхается! Огонь, это адский огонь, пожирающий его, они пришли за ним, их привел его брат, а жена все это организовала! Кто-то истошно вопит: "спасите короля!", потом он слышит всплеск воды и шум падающего железного таза. Вдруг Карла валят с ног, он слышит шуршанье юбок, женский крик: "Ваше Величество! Ваше Величество!". Это инкуб, женский демон. Постепенно женский крик превращается в мужской, это ад, его схватили и тащат в преисподнюю. "Нет, я не хочу туда! Оставьте меня! Ради всего святого!" - кричит он из последних сил, вырываясь из чьих-то цепких объятий.

- Ваше Величество, очнитесь! - прокричал знакомый мужской голос. Карл открыл глаза. На нем практически лежали четверо мужчин, навалившись всем телом. Он растерянно огляделся по сторонам. Рядом были его постельничий, камердинер и два стражника, охранявшие королевские покои.

- Где я? Какое сегодня число? - пролепетал Карл.

- Вы во дворце Сен-Поль, сегодня 21 июня 1407 года, - громко и отчетливо сказал постельничий, как будто был глашатаем и читал ордонанс на площади.

- Не кричите, Пьер, - поморщился Карл, - Вы же знаете, я ненавижу громкие звуки. И потом, я, может быть и сумасшедший, но уж точно не глухой, а благодаря вам могу им стать. Слуги переглянулись и отступили, поняв, что король пришел в себя и удерживать его больше нет надобности.

- Благодарю вас, господа, - король сел в постели. Слуга подал ему таз с водой для умывания, а после помог королю одеться.

- Передайте моему духовнику, что мне нужно исповедаться, - сказал Карл, задумчиво глядя в окно. Слуги еще раз переглянулись. В последнее время Карл все чаще стал исповедаться и кто-то из них сказал однажды: "если такой славный воин все время разговаривает с богом о своих грехах, то, похоже, он готовится отдать Господу душу".

Священник явился через десять минут. Вся королевская челядь жила в режиме постоянной готовности и неустанно наблюдала за состоянием монарха по поручению королевы Изабеллы.

Карл взглянул на священника - вытянутое, воскового цвета лицо, худощавая фигура, заметная даже в сутане с накинутой на шею епитрахилью, серьезный строгий взгляд серых глаз и выделяющийся длинный прямой нос. "Почему священнослужители либо такой ширины, что с трудом влезают в двери, либо такой худобы, что для них впору открывать богадельни?", подумал Карл про себя.

- Я готов, святой отец, - сказал Карл, застегнув камзол и отряхнув волосы назад, словно решившись на что-то. Священник встал у стены, Карл опустился на колени перед ним. "Второй человек в королевстве, перед которым я стою на коленях", пронеслось в голове короля. Первой была Изабелла, его единственная жена, когда он делал ей предложение. Губ Карла коснулась ностальгическая улыбка, но он быстро подавил ее, ведь он вот-вот заговорит с Господом. Священник не стал спрашивать, давно ли Карл исповедался, потому что это было вчера, и потому что он был единственный священник, которому доверял король.

- Мне нужно исповедаться, святой отец, ибо я грешен, - начал Карл со стандартной фразы.

- В чем грехи твои, сын мой? - ровным голосом спросил священник.

- Их много, я часто грешил. Гордыня, сладострастие, гнев.

Священник не удивился. Он слышал это от короля уже в который раз. Карл все время рассказывал о жизни, которую он вел до приступов безумия, о своих походах по усмирению непокорных феодалов, о периоде регентства и совете пятидесяти, когда страной и Карлом руководили принцы крови Филипп Смелый, Людовик Анжуйский и герцог Беррийский, о последующих годах, когда он взял бразды правления в свои руки, отстранив принцев, о так называемых мармуазетах и придворных интригах, которые плелись против него, за него и при его участии, о сложных противоречивых взаимоотношениях с Иоанном Бесстрашным и своим братом, герцогом Орлеанским и, конечно, о королеве Изабелле и ее роли во всем этом, как он ее себе представлял. Духовник видел, что король словно идет по кругу, он чувствовал, что за всеми этими исповедями стоит не просто желание очищения, но отчаянная попытка Карла понять причины своих несчастий. И тем более горько было видеть страдания Карла, потому что ни врачи-астрологи, презираемые церковью, ни священники, ненавидимые астрологами, не могли понять источник того огня, который вот уже пятнадцать лет пожирал короля изнутри. Внимательно выслушав Карла, священник начал говорить, тщательно подбирая слова:

- Видишь ли, сын мой, все, что ты рассказал - это жизненный путь человека, облеченного большой властью, а значит, большим бременем с сопутствующими ему соблазнами и ошибками. Я не стараюсь тебя оправдать, как и не пытаюсь осудить. Осуждает и прощает только Господь. Я лишь слуга его, как и ты, но моя задача в том, чтобы помочь тебе обрести мир в душе, поняв Его волю. Я выслушал твою исповедь и должен спросить: раскаиваешься ли ты в грехах своих?

- Да! - сказал Карл.

- Отпускаю грехи твои во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь! - сказал священник, перекрестив короля. Карл поднялся, но в его глазах священник не увидел удовлетворения.

- Почему тускл взор твой? - спросил священник.

- Простите, святой отец, каждый раз наши беседы, моя исповедь, которую принимает Господь и его прощение приносят мне облегчение, так, что я чувствую себя словно новорожденный младенец. Я не могу понять, но в этот раз все иначе.

- Ты не чувствуешь благодати божьей? - удивился священник. - Быть может, ты не ощущаешь и Господа в себе? - спросил он почти испуганно.

- Боюсь, что божья благодать не дает мне ответ на вопрос, который так мучает меня.

- Что за вопрос так терзает твою душу? - страх не исчезал ни из взгляда, ни из голоса духовника. "Уж не одержим ли наш несчастный король?", думал он.

- Почему, святой отец? За что все эти несчастья выпали именно на мою долю?

- Деяния и намерения Господа нам неведомы, - ответил священник, немного успокоившись. - Он посылает нам испытание и долг каждого из нас нести свой крест, как предначертано судьбой.

- Но я не самый отъявленный грешник и не самый сильный духом человек на этом свете, разве Он не знает об этом?

- Он знает все, Он знает о каждом из нас больше, чем известно нам самим, и не нам судить Его, не вводи себя во грех сразу после исповеди, сын мой!

- Святой отец, я видел сон, - сказал, наконец, Карл. Священник встрепенулся, словно проснувшись. Это было что-то новое.

- Сон? - переспросил он.

- А вам не рассказали? - вопросом на вопрос ответил Карл. Он прекрасно знал, что придворные, приставленные к нему Изабеллой, не держат язык за зубами. - Хотя учитывая, как быстро вы пришли, они вероятно, просто не успели это сделать, - добавил он. Карл пересказал духовнику кошмар, который приснился ему ночью. Священник задумчиво смотрел на него с полминуты. Король ждал, что тот скажет и, не вытерпев, спросил:

- Что означает сие сновидение?

Священник молчал. Казалось, он колебался. Наконец, он знаком велел Карлу подняться и, сняв с себя епитрахиль, сказал:

- Присядь, сын мой, а лучше приляг, твоей мечущейся душе нужен покой не только духовный, но и физический.

Король удивленно вскинул брови. Он никак не ожидал такого.

- Присядьте, Ваше Величество, - почти ласково повторил священник, перейдя "на вы" и как бы давая понять перемену ролей. Карл сел за деревянный стол, стоявший в углу комнаты у окна. Священник неслышно опустился рядом с королем.

- Позвольте мне поговорить с вами не как духовник с королем, а как ваш верноподданный и просто человек, сочувствующий вашему горю, - произнес духовник. Видя, что король не успокаивается и что исповедь не принесла ему пользы, он решился сделать то, что еще вчера показалось бы ему невозможным: поговорить с Карлом о нем со светских позиций. В этом своем шаге священник боялся признаться даже самому себе, вместо этого он внушил себе мысль, что так угодно богу: если традиционный прямой путь к душе привел в никуда, возможно, путешествие по извилистым тропинкам темных уголков души выведет ее к свету.

- Бал объятых пламенем, - произнес священник, - злополучная свадьба фрейлины Катерины де Фастоврин - вот что вам приснилось. Что вы помните об этом событии?

- То, что я вам рассказал. Мне также говорили, что герцог Орлеанский был заинтригован личностью одного из моих вельмож и подошел к нему вплотную с факелом в руке. От факела вспыхнул костюм вельможи, в начавшейся панике огонь быстро перекинулся на других, чьи костюмы были просмолены, включая меня. Благодаря Бастарду де Фуа и герцогине Беррийской я остался жив: он крикнул "спасите короля", а она потушила своими юбками мой костюм. К моему великому сожалению, Бастард умер от ран, как и другие ряженые в эти костюмы, кроме Нантуайе, который догадался броситься в таз с водой для умывания.

- Дайте слово отвечать с полной искренностью и откровенностью, на которую способны, - сказал священник неожиданно твердо и даже требовательно. Карл согласился.

- А теперь скажите, вы вините в случившемся вашего брата и вашу супругу? - спросил священник. Он намеренно назвал их не по титулам, а по родству Карлу, чтобы он почувствовал в них родственников. - Прошу вас, отвечайте мне.

- Я не могу избавиться от ощущения их причастности, - признался Карл.

- Ваш брат глубоко раскаялся в случившемся. Он даже выстроил на свои деньги Орлеанскую часовню, что возле Целестинской церкви и сам много раз там молился. Кроме того, подумайте, если они с вашей супругой хотели вас умертвить, то сколько у них было возможностей сделать это до и после того злосчастного события, вплоть до сегодняшнего дня?

- Вы полагаете, тут дело в другом?

- Полагаю, что вы и сами знаете это, только не хотите себе в этом признаться. И сейчас вы этого не скажете, несмотря на мою просьбу об откровенности - ваша гордость сильнее вас.

- Не продолжайте, - перебил его Карл. - Если моя гордость сильнее меня, то мое слово, данное вам, сильнее моей гордости. Я им не верю, потому что она предала меня как жена, а он как брат.

- Преклоняюсь перед вашим мужеством и прошу меня простить за назойливость. Однако я думаю, что есть еще кое-что, чего вы не можете понять, - священник сделал паузу в ожидании реакции Карла. И она последовала.

- Что же это? - спросил король удивленно.

- Вы обвиняете брата и жену не потому, что не доверяете им, а потому что ваша гордость уязвлена изменой двух самых близких вам людей, уж простите за откровенность. Ваша душа жаждет отмщения. Вот в чем дело.

Карл внимательно посмотрел на духовника. "А он проницателен, я даже не подозревал, что настолько", подумал король.

- Святой отец, эту исповедь я не забуду до конца своих дней, пусть даже это будет скоро, - сказал он вслух. - Вы открыли мне глаза не только на моих близких, вы открыли мне мою душу. Король Франции и просто раб божий, коим он является, вам за это бесконечно благодарны, - король выглядел потрясенным и даже растроганным.

- Я польщен, излишне говорить, что для меня ваша признательность - большая честь. Буду рад помочь вам в дальнейшем найти ответы и на другие мучающие вас вопросы. Однако позвольте попросить вас забыть этот разговор. Для меня, как и для вас, он в равной степени откровенен и интимен. Я бы не хотел, чтобы слухи о необычной форме этой исповеди дошли до иерархов Церкви, они не одобрят мой поступок.

- Слово короля, - пообещал Карл. Этого было более чем достаточно. Однако священник вернулся к себе в комнату, располагавшуюся в том же дворце, в тревоге. Разумеется, он не сомневался в обещании Карла, пусть даже оно было дано без свидетелей. Священник опасался другого: сегодня он узнал интимную тайну короля, да еще и сказал ему об этом, а люди, слишком много знающие о государе, при определенных обстоятельствах могут представлять для него угрозу. Особенно, когда речь идет о государе и сумасшедшем в одном лице. Оставалось только надеяться, что король никогда не сможет вернуться к активной политической деятельности. Как показала история, так оно и произошло. С этими мыслями священник запер за собой дверь и подойдя к окну, сел за стол, зажег свечу и открыл заветный том, на котором было написано: "Платон. Диалоги".

Оставшись в одиночестве, король погрузился в размышления. Вновь и вновь перебирал он в памяти события прошлого, вновь переживал радость и боль, сожаление и печаль. В последнее время он все чаще предавался воспоминаниям о величии, счастье, любви, которые у него были так недолго. Его размышления прервал секретарь.

- Ваше Величество, Ее Величество королева Изабелла просят принять ее, - доложил он. Король был озадачен. В последнее время королева стала очень тщательно придерживаться церемониала, даже когда в этом не было нужды. Она запросто могла бы сама прийти к нему как супруга, но пожелала объявить о своем приезде официально. Что за этим стояло: желание показать свою значимость или напротив, подчеркнуть свое уважение королю? И что она вообще здесь делает? Уж не хочет ли просто лицезреть своего супруга?

Между тем, секретарь замер в напряженном ожидании ответа. Он хорошо знал, что любое известие могло вызвать непредсказуемую реакцию короля.

- Передайте Ее Величеству, что я с радостью ожидаю ее, - спокойно произнес Карл. Секретарь вздохнул с облегчением. Король выглядел вполне вменяемым и если бы не преждевременная седина и морщины, испещрившие его благородное лицо, можно было бы подумать, что это все тот же Карл Возлюбленный, как его называли в лучшие годы.

Карл надел камзол и перешел в большие королевские покои, где он принимал придворных. Король сел на трон напротив входа. Что ж, церемониал так церемониал, посмотрим, что нужно королеве.

Через минуту в зал вошла Изабелла. Король окинул ее взглядом, едва сохранив равнодушно-величавый вид. Каждый раз при виде нее Карл испытывал странное чувство - смесь восторга, влечения и какой-то болезненной тоски по утраченному счастью. Она была в эннене высотой в пятьдесят сантиметров - головном уборе, который сама же и ввела в моду. Лоб казался выше благодаря выбритому участку толщиной в четыре пальца, лицо было бледным - согласно аристократической моде, болезненный цвет лица считался признаком высокого родства. Ее вуаль спадала с верхушки эннена на спину и тянулась за ней шлейфом. Платье было вышито золотом, рукава узкие на плечах расширялись к кистям рук с разрезом. Но глаз, особенно мужской, на платье привлекало большое квадратное декольте, еще одна модная новинка, придуманная этой королевой светской жизни. Ноги закрывала длинная пышная юбка, волочившаяся по полу, так что приходилось подбирать ее руками. Королева всегда любила подчеркнуть достоинства своей невысокой стройной фигуры, однако в этот раз поверх платья она накинула плащ, делавший ее несколько бесформенной. Приглядевшись, Карл понял причину такого выбора. Живот королевы несколько выдавался вперед, как будто она слегка располнела. "Беременна", понял король, и его охватило смутное беспокойство - смесь тревоги, растерянности и ревности. Что если это не его ребенок? С момента переезда из дворца королева периодически наведывалась к своему нездоровому супругу, но все же... Если это не его ребенок, то ему не жить. Король не потерпит, чтобы его жена родила ублюдка, особенно когда придворные думают, что он больше не способен иметь детей.

Королева видела перед собой по-прежнему статного и красивого мужчину с проседью в светлых волосах. Король не потерял свою надменную гордую осанку, вот только выражение глаз изменилось - в них и раньше была некая искра, непонятная окружающим. Так в нем подспудно зрело безумие, которое во время приступов делало взгляд диким и бессмысленным. Но сейчас в этих глазах за напускным спокойствием явственно читалась боль сломленного болезнью человека.

- Рад, что в своем напряженном дне вы нашли время для посещения супруга, - король сделал ударение на последнем слове. Его не покидала ревность, напротив, ощущение еще одной измены, на этот раз самой явственной, только усиливалось с каждой мыслью о ней.

- Благодарю, что согласились принять меня, Ваше Величество, - королева пропустила мимо ушей колкость Карла и присела в почтительном поклоне, глядя в пол. Оставаясь в поклоне, она подняла на него глаза и встала. Изабелла в прошлом часто пользовалась этим нехитрым приемом - изображала скромность и покорность, а потом внезапно смотрела королю прямо в глаза, и в ее взгляде было такое... Сочетание почти детской невинности и скромности с взором опытной и страстной женщины не оставляло его равнодушным. Когда-то это была первая стрела, пущенная нимфой и пробившая маленькую брешь в сердце короля, но не сейчас. Сейчас король лишь встал, как воспитанный супруг и почтительно поцеловал королеве руку.

- Как ваше здоровье, Карл? - спросила королева голосом, полным участия и даже беспокойства. - Мне сказали, утром вам приснился страшный сон.

- Пустяки, это был всего лишь сон, - небрежно ответил Карл. "Уже донесли". - Как протекают ваши дни в Барбетт? - спросил он, жестом приглашая ее присесть за низкий стол с фруктами и напитками. Изабелла сняла накидку и передала стоявшему рядом слуге.

- Во дворце Барбетт дни проходят однообразно.

- Однообразно? Простите, сударыня, но однообразие и вы - понятия несовместимые. Где вы - там праздник до утра, - король явно намекал на безудержные веселья, на "сады Адама и Евы", которые королева устраивала еще в Боте-сюр-Марн. Приглашенные являлись туда в откровенных нарядах. "Ах, как тут жарко натоплены камины!", восклицали они и разоблачались донага. Изабелла и этого, казалось, не заметила.

- Я пришла сообщить вам новость, Карл, которая вас обрадует, - сказала она, положив руку на живот. От короля не укрылся этот жест. Он внутренне напрягся, но с деланным веселым любопытством спросил:

- Вот как? И что такого радостного вы пришли сообщить, сударыня?

- Вы, должно быть, заметили изменения, произошедшие со мной, - она таинственно улыбнулась. Лицо Карла осталось непроницаемым. - Скоро у меня будет ребенок, у нас будет ребенок, Карл, - сказала она, взяв его за руку и глядя в глаза. Карл больше не мог сдерживаться. Он выдернул руку из ее ладони.

- Полагаю, первая часть фразы больше отражает истину, нежели ее окончание: у вас будет ребенок, сударыня, - он резко поднялся и отошел в сторону.

- Карл, что вы хотите сказать? Вы в чем-то обвиняете меня, но в чем?

Король резко обернулся.

- Мы не живем вместе, дорогая моя женушка и, зная вас, я могу предположить, что одному богу и вам, а возможно, только богу известно, чье дитя вы носите в своем чреве! Не пытайтесь повесить очередного своего ублюдка на меня!

- Очередного? Ублюдка? - ее глаза увлажнились, голос задрожал. - Карл, как вы можете?!

- Как можете вы?! - прокричал Карл. Он потерял самообладание. - Я прекрасно помню ваши похождения, чуть ли не у меня на глазах, помню, как мне донесли вашу фразу: "король сильно стесняет меня, когда он безумен, и еще больше, когда он таким не является"! А теперь вам хватает наглости заявить, что это дитя от меня! Я к вам давно уже не притрагивался! На святой дух я не похож, а вы и вовсе не Дева Мария!

- Карл, я могу отнести ваш гнев только на счет тяжелого недуга, поразившего ваш разум. Да, я говорила то, что вы изволили так хорошо запомнить и что так подло донесли вам слуги, но вы забыли, при каких обстоятельствах это было сказано. Вы не отличались особой верностью, муж мой, я тоже никогда не была ангелом, и вы это знали. Я была обижена, как женщина и как королева, когда говорила в пылу гнева столь недостойные слова, за которые мне потом было стыдно и стыдно до сих пор, и за которые я прошу у вас прощения, как ваша супруга и как женщина, которую вы любили. Ведь вы любили меня, Карл, а я вас, прежде чем злой рок отнял вас у меня и украл наше счастье. И тогда вы стали верить наветам на королеву, верить злым языкам, плетущим интриги во имя неблаговидных политических целей. Я готова поклясться всем святым, что есть на белом свете, что все мои дети одновременно и ваши. И если вы не верите мне, не верите моим словам, поверьте хотя бы своим глазам - ведь у каждого из наших детей есть что-то от вас! Как можно быть таким слепым и не понимать очевидного? Это недостойно вас, мой король! И вы забыли, что прикасались ко мне и еще как прикасались! Я помню каждое мгновенье, которое мы провели вместе, Карл, потому что это были лучшие минуты моей жизни! В том, что вы забыли это, я виню не вас, но болезнь. Взгляните на меня, Карл! Это дитя зачато четыре месяца назад, помните, четыре месяца назад я была здесь с вами в ваших покоях? Вы всегда были замечательным мужем и в ту ночь еще раз это доказали.

Карл молчал и смотрел куда-то в сторону. Он вспомнил тот ее визит во дворец, когда тяжелые приступы сменялись короткими перерывами просветления. В то время на него страшно было смотреть. Карл слонялся совершенно один по пустым коридорам своего огромного дворца в грязных лохмотьях. Он пять месяцев отказывался мыться - Карлу казалось, что его могут утопить, и стричься - он думал, что его могут зарезать. Придворным приходилось чуть ли не насильно мыть Карла. И в этот момент Изабелла приехала к нему и была с ним, превозмогая отвращение перед грязными простынями. И даже не попрекнула его. И ему стало лучше, болезнь опять отступила ненадолго.

Король почувствовал стыд. Он опустил голову, не в силах взглянуть на Изабеллу. Она ему помогла. Подойдя к королю, Изабелла провела рукой по его шевелюре.

- Мой бедный Карл, - прошептала она. В ее глазах стояли слезы. - Помните Амьен, как мы впервые встретились там двадцать два года назад? - ее рука скользнула по его щеке. Он взял ее руку в свою и поцеловал ладонь.

- Я приехала поклониться реликвиям Иоанна Крестителя, не зная, что поездка устроена для того, чтобы вы могли на меня посмотреть. Ваш дядюшка Филипп Бургундский договорился с моим отцом. Вам показали мой портрет, и вы захотели увидеться со мной. Вам было семнадцать, мне четырнадцать. Я помню нашу первую встречу, ваш взгляд, в нем было столько страсти. А через три дня мы обвенчались, вы не могли ждать дольше, и я тоже, и подарила вам все, на что была способна. Господи, как давно это было! - воскликнула Изабелла.

- Всего лишь двадцать два года назад, а будто вчера. Знаете, когда вы сегодня подошли ко мне и поклонились - это было как тогда. Тот же взгляд, та же грация, тот же милый голос, - он обнял ее за талию. Воспоминания всколыхнули давно подавленные чувства, таившиеся где-то глубоко в закоулках израненной души. Когда-то юная прелестница, ее ангельский вид, ее необузданный темперамент и горячность околдовали молодого короля. В двенадцать лет он остался без отца, его воспитывал дядя Филипп Смелый, вернее, делал это ровно настолько, чтобы король оставался у него в зависимости и не слишком много думал о государственных делах. Образование Карла было пущено на самотек и хотя в делах военного обучения он и достиг успехов, его энергия жаждала выхода, но не находила его. Как следствие, Карл вырос слабохарактерным и неуравновешенным молодым человеком. Но появление принцессы - наполовину немки, наполовину итальянки все изменило. Она подарила ему смысл жизни, придала силы, стала для него ангелом любви и страсти. Он остепенился и занялся управлением государством, совершил несколько походов, прежде чем... Прежде чем простуда, подхваченная во время одного из них, спровоцировала наследственную шизофрению с элементами маниакально-депрессивного психоза. Предки Карла слишком часто женились на родственниках, и это не могло не сказаться на потомках. Безумием будет страдать и внук Карла, английский король Генрих VI. Но это будет потом, а сейчас Карл испытывал такой клубок чувств, в котором не смог бы разобраться, даже если бы захотел. Это было раскаяние, стыд, боль, но также и прилив романтических воспоминаний, все те же восторг и обожание. Королю захотелось все вернуть. Забыть боль, измены, скандалы, к черту гордость, может, правда еще можно все вернуть? Ведь теперь есть еще одна причина - дитя любви. Сильное чувство может победить все, даже болезнь. Его сиделка, прекрасная Одетта, доказала это. С ней он обретал покой, прекрасный златокудрый ангел с голубыми как небо глазами, она одним своим присутствием и кротостью снимала приступы безумия, но ни с кем Карл не чувствовал себя таким сильным и могущественным, как с Изабеллой. Может, правда все еще можно вернуть. Не надо торопить события, но появилась надежда и эту надежду внушила ему его королева. "Но сначала я все же проверю тебя, дорогая - может, приставлю кого-нибудь последить за тобой", решил Карл.

- Должна признаться, сейчас я вижу мужчину и короля, которого полюбила двадцать два года назад - нежного и чувственного.

Карл улыбнулся. Его глаза заблестели. Изабелла обняла его, он склонил голову ей на плечо. "Мой бедный Карл. Со мной ты был королем, а без меня никем. Людовик же и без меня был принцем, а со мной станет королем", подумала она, гладя его по голове как ребенка. Теперь, когда Карл был приведен в нужное состояние, и пока его настроение не переменилось, пора было сделать то, ради чего она на самом деле приехала к нему.

- Карл, сейчас, до того как прийти к вам, я повидалась с Луи[9] и говорила с его гувернером, Гийомом д"Арком[10]. Он сообщил, что в Париже находится его родственница Жанна д"Арк[11], которая приехала с целью выразить вам свое почтение и преподнести дары в честь дня святого Иоанна Крестителя[12], - сказала она, взяв Карла под руку и прохаживаясь с ним к дверям зала.

- Что ж, позвольте мне распорядиться, чтобы она явилась сегодня вечером к нам на аудиенцию и прошу вас также присутствовать, - весело ответил Карл.

- Я хочу просить вас о милости. Жанна бедна, как и многие в эти годы, и было бы неплохо, если бы вы в ответ одарили ее некоторой суммой денег. Откровенно говоря, мне кажется, она на них рассчитывает.

- Вы великодушны, Изабелла. Конечно, я сделаю это, как велит обычай, но учитывая ее финансовое положение, выдам больше, чем принято в таких случаях. Кроме того, думаю, ей будет приятно, если мы окажем ей ряд почестей, это поддержит ее не меньше, чем звон монет, - рассмеялся король.

- Вы читаете мои мысли, Карл, - обрадовалась Изабелла и поцеловала его в щеку.

Вечером того же дня Карл принял Жанну в присутствии Изабеллы и Гийома д"Арка.

- Дама Жанна д"Арк, - объявил камердинер. В зал вошла женщина зрелых лет, невысокого роста, темноволосая с длинным орлиным носом и карими глазами. В руках у нее была корзина с цветами. Подойдя ближе, она почтительно поклонилась сидевшим на троне королю и королеве.

- Мы рады приветствовать вас по столь замечательному поводу, - сказал Карл, вежливо улыбнувшись.

- Благодарю вас, сир, за оказанную высокую честь и покорно прошу принять скромные дары по случаю дня Иоанна Крестителя, - ответила она. Камердинер взял у нее корзину и положил рядом с троном Карла.

- Со своей стороны мы хотим вознаградить вас за проделанный путь и труды по поднесению столь милого и замечательного подарка, - Карл взглянул на камердинера. Тот вручил Жанне мешочек с монетами. Она поклонилась в знак благодарности. Ее желание было исполнено.

- Благодарю вас, Ваше Величество.

- Напротив, это мы благодарим вас. Нам известно, что вы являетесь родственницей нашего доброго Гийома и вдовой двух благородных мужей. К сожалению, судьба не всегда оказывается благосклонна к достойным людям, особенно в годы войны и мы делаем то малое, что можем, чтобы хоть как-то исправить постигшую вас несправедливость. Уверен, что вскорости ваше положение исправится, и вы вновь войдете в надлежащий вам дворянский круг на полноправной основе.

- Больше вашей щедрости лишь ваше благородство, сир.

Происходившее до сих пор, вписывалось в планы королевы. Но следующие слова короля превзошли ее ожидания. Изабелла собиралась предложить Жанне пожить в королевском дворце, когда король опередил ее:

- Мы также хотим попросить вас, если у вас нет других планов, и есть возможность и желание, погостить у нас столько времени, сколько захотите. Ваше Величество, - Карл обратился к Изабелле, - не соблаговолите ли принять сию достойную и благородную даму в своих малых покоях?

Изабелле стоило усилий не выказать больше радости, чем следовало.

- Буду очень рада, - коротко сказала она.

- Таким образом, если вы согласны, - продолжил Карл, обращаясь к Жанне, - мы приглашаем вас стать гостьей нашей королевы в ее дворце Барбетт и просили бы вас проследить за ее благополучием в ее текущем положении, - король взглянул на королеву. - Этим вы окажете неоценимую услугу нам и королевству.

- Благодарю вас, Ваши Величества, столько почета и чести мне одной! У меня нет слов, - Жанна была растрогана. - Конечно, я пробуду с королевой столько, сколько потребуется!

- Превосходно! Ваше Величество, в вашем экипаже найдется место для уважаемой дамы д"Арк или мне велеть снарядить для нее отдельную карету?

- Не стоит трудов, сир, у меня достаточно большой экипаж, чтобы вместить и благородную Жанну, и ее поклажу, - ответила Изабелла, светясь от счастья. Жанна, естественно, тоже была несказанно рада.

Итак, все прошло как нельзя лучше для Изабеллы. Семейство д"Арков происходило из Арк-ан-Барруа, которое принадлежало Людовику Орлеанскому. Одна его ветвь продолжала жить там и в то время. Изабелла солгала Карлу, что это его ребенок, солгала она и по поводу срока беременности: на самом деле она была на пятом, а не четвертом месяце. Пять месяцев назад король бился в горячке и никак не мог бы зачать ребенка. Таким образом, Карл в порыве великодушия, желая понравиться своей жене и втайне надеясь на воссоединение с ней в будущем, поручил ее заботам подданной герцога Орлеанского, ребенка которого носила в своем чреве Изабелла. Теперь ей оставалось лишь ждать счастливого финала - рождения дитя. Но не все сложилось так, как хотела королева.

* * *

Париж, Дворец Барбетт, 23 ноября 1407 года

- За нашего ребенка, пусть все будет так, как мы хотим! - Изабелла подняла бокал красного вина.

На столе оставалось то, что еще час назад было скромным ужином - остатки куропатки, фазана в зажаренном с хрустящей корочкой поросенке, птицы и вина. Людовик был одет в свою шелковую рубашку, на Изабелле было легкое платье. Все было по-домашнему интимно.

- Да будет так! Я даю слово, наш ребенок ни в чем не будет нуждаться, получит самое лучшее воспитание, Изабелла! - с этими словами Людовик осушил свой бокал.

- Луи, ты чудо. Знаешь, там, откуда я родом есть обычай - пить напитки по-особенному, - улыбнулась Изабелла.

- Как по-особенному? - весело спросил Людовик.

- Я сейчас покажу. Налей себе вина, - сказала Изабелла. Людовик опустошил бутылку. - Теперь возьми бокал, и скрести свою руку с моей, вот так, - она придвинулась к нему, - а теперь согни в локте, как я и пей.

Они выпили, глядя друг другу в глаза.

- Этот обычай называется брудершафт, - сказала Изабелла.

- Брудер что? - не понял Людовик.

- Это означает "братство".

- Не нравится мне этот обычай, я не хочу быть твоим братом, - разочарованно произнес Людовик. Изабелла громко рассмеялась.

- А после надо поцеловаться, - сказала она, хитро улыбаясь. - Теперь тебе нравится?

- Теперь - да! - ответил он. - Мне интересно, - сказал Людовик после поцелуя. - Что у тебя под платьем?

- Ничего, - рассмеялась Изабелла.

- Это не так, я проверю, - сказал он, немного заплетающимся языком. Изабелла захихикала. Людовик поднялся и взял ее на руки, она даже вскрикнуть не успела, и понес ее из комнаты в коридор. Дойдя до спальни, он пнул ногой дверь и вошел внутрь, не пошатываясь, хотя они распили шесть бутылок вина, а пил все больше он.

Через два часа Людовик встал с постели и оделся.

- Уходишь? - раздался за его спиной голос Изабеллы. Он обернулся.

- Я думал, ты спишь, - сказал он тихо. - Мне пора домой, все-таки семейный статус обязывает. Спасибо тебе, все было великолепно, - он нежно поцеловал ее в губы.

- Вопрос в том, кого больше благодарить, - рассмеялась она.

- Тебя, всегда и только тебя! Я думал, что знаю тебя, но сегодня ты меня удивила. Нет предела совершенству! - сказал он, обняв ее и глядя в глаза.

- Ах, как вы галантны, Ваше Высочество! - кокетливо воскликнула Изабелла.

- Как вы прекрасны, Ваше Величество! - ответил Людовик. - Сладких снов, любимая!

- Когда ты придешь? - спросила она с деланной тоской, полушутя.

- Скоро, завтра. Вернее, уже сегодня утром, - ответил он, посмотрев в окно на начинающийся рассвет.

Она рассмеялась. Еще раз поцеловав Изабеллу, Людовик вышел в коридор. Проходя мимо комнаты, в которой спал их ребенок, он на секунду остановился. Потом осторожно открыл дверь и неслышно вошел внутрь. На кровати спала кормилица, розовощекая полная женщина. Пройдя мимо нее на цыпочках, Людовик подошел к маленькой кроватке ребенка. Дитя мирно спало. Людовик с улыбкой разглядывал длинные тонкие ресницы, аккуратный носик, пухлые щечки и розовые губки.

- Сладких снов, ангелочек и да благословит тебя Господь! - тихо произнес Людовик, приложив палец к своим губам, а потом к губам младенца. Затем перекрестил его и также неслышно вышел из комнаты.

Людовик вышел из дворца и сев на своего черного боевого скакуна, направился к себе по Старой храмовой улице. Почти сразу он услышал цокот копыт у себя за спиной. Герцог оглянулся через плечо и различил в темноте силуэт всадника. У него возникло нехорошее предчувствие. Вдруг впереди из-за поворота показался еще один всадник.

- Я герцог Орлеанский! - вскричал Людовик, думая, что это грабители. Но они не остановились. Западня, понял он и, пришпорив коня, помчался навстречу второму всаднику. Людовик успел вытащить шпагу из ножен, когда заметил, что всадник вооружен секирой. К тому же, его грудь защищала броня. Шпагой нанести точный удар по незащищенной части движущейся мишени было гораздо сложнее, чем рубить секирой человека без брони. Еще через мгновение он услышал резкий свист справа и ощутил сильную боль в плече, как будто огонь прошелся по его правой стороне. Всадник отрубил ему часть плеча и руку. Людовик рухнул на землю вместе с конем. Конь быстро вскочил и бросился галопом прочь. Герцог беспомощно лежал на мощеной улице, быстро теряя кровь. В темноте раздавались его крики. Всадник, нанесший роковой удар, вернулся и, спешившись, подошел к умирающему герцогу. Второй остановился чуть поодаль, не слезая с коня.

- Людовик Орлеанский, я узнал твой плащ, - произнес убийца с явным удовольствием.

- Кто ты? - спросил Людовик, превозмогая адскую боль, изо всех сил стараясь не потерять сознание. Рыцарь наклонился к нему.

- Я узнал тебя, Рауль д"Аржетонвилль, служака Иоанна Бургундского, - прохрипел Людовик. - Ты плохо поработал, я еще жив, так докончи же дело!

- Последняя воля умирающего, - равнодушно сказал тот и достав свой меч, всадил его Людовику в грудь. Герцог судорожно дернулся всем телом и затих. Его убийца закрыл ему глаза, а второй сообщник облил смолой и поджег, пытаясь скрыть следы преступления. Затем оба всадника спешно ретировались. Через некоторое время вновь послышался цокот копыт. Это вернулся конь герцога. Он так и стоял до утра над обгоревшим телом хозяина, когда его обнаружили горожане. Маховик кровавой распри, которая станет причиной смерти многих и вскоре расколет страну на два враждующих лагеря, был запущен.

* * *

Париж, дворец Барбетт, 6 января 1408 года[13]

Герцог Карл долго смотрел в окно. Погода в этот вечер была такая же плохая, как и вчера - дул все тот же пронзительный ветер, круживший на улице поземку из пыли и мелкого мусора. Герцог был подавлен. После убийства его отца Людовика Орлеанского по приказу Иоанна Бесстрашного прошло чуть больше двух недель. Соперничество двух принцев крови зашел слишком далеко. Отряды арманьяков стягивались к Парижу, чтобы навсегда закрыть вопрос о хозяине престола, и герцог Бургундский решил физически устранить их вожака, герцога Орлеанского. Но коварное убийство вопреки всем законам государства и дворянской чести не сошло ему с рук. Вдова герцога Валентина Висконти публично обвинила Иоанна в смерти мужа. Он пытался оправдаться через своих подданных, которые утверждали, что один из них сам вызвался наказать Людовика за оскорбление своего сюзерена - связь Людовика с женой герцога Бургундского, которой он публично хвастался. Иоанн Бургундский даже проливал, как говорили, "горючие слезы" на похоронах Людовика. Но ничего не вышло, и бургундскому герцогу пришлось в спешке покинуть столицу.

Таковы были события, предшествовавшие этой январской ночи, когда во дворец Барбетт прибыл Карл Орлеанский, сын Людовика. Всегда эмоциональный и экспрессивный, в эти дни герцог проявил удивительное спокойствие. Он не проронил ни единой слезы, лишь был "мрачнее ночи и молчалив как скала", перешептывались между собой слуги. Сложная политическая ситуация, а тут еще долг чести - новорожденный ребенок королевы, требовали полного сосредоточения. Напротив, Изабелла рыдала все дни после трагического известия и еще не раз ее плач был слышен в стенах дворца. Сейчас она спала, вернее забылась в тяжелом сне от усталости и горя. Карл перешел в комнату по соседству с королевской, чтобы умыться и переодеться и поразмышлять о том, что делать дальше.

Его размышления прервал стук в дверь. В комнату вошла Жанна. Она была в черном платье с черной вуалью, спадавшей ей на лицо с эннена того же цвета.

- Не закрывайте дверь, - тихо сказал Карл. Затем продолжил громко, чтобы слышали слуги, среди которых могли быть соглядатаи короля или бургундского герцога. - Это были печальные недели, я хочу поблагодарить вас за то, что вы были с королевой в столь тяжелое для нее время.

- Прошедшие дни - печальное время и для меня, вы потеряли отца, моя королева в горе, и я не могу сомкнуть глаз в эту черную ночь, - проговорила Жанна горестно. - Ваше Высочество, не сочтите за неуважение, но мне тяжело здесь оставаться, - продолжила она громче. - Я бы хотела вернуться к себе в имение, если позволите, и если позволит королева. Перед отъездом я бы хотела еще раз выразить ей, как я сопереживаю ее горю, и проститься.

- Благодарю за сочувствие, мадам и прошу великодушно принять от меня и королевы эту награду, - Карл достал из тумбы, стоящей у стены, кошелек, туго набитый монетами, и подошел к Жанне. Она взяла кошелек со словами благодарности. - Однако королева отдыхает после тяжелейших дней в ее жизни, не будем же ее беспокоить. Я извинюсь и попрощаюсь с ней за вас, - он говорил нарочито громко. - Я не хочу, чтобы вы путешествовали ночью одна, поэтому отдам распоряжение своим людям, чтобы они сопровождали вашу карету до места назначения.

Карл понизил голос, глядя ей в глаза. - Не надо сейчас будить королеву. Ступайте и сделайте то, что должны.

Жанна откланялась и молча вышла из комнаты. Почти сразу из соседней комнаты донеслись стоны. Карл быстро прошел к королеве. Нельзя было, чтобы именно сегодня она оставалась одна даже на секунду.

- Как вы себя чувствуете, Ваше Величество? - Карл подошел к Изабелле. Она открыла красные от слез глаза с припухшими веками. Он стоял, склонившись над ней - все тот же взгляд, те же волосы и черты лица, только значительно моложе.

- Как вы похожи, - проронила Изабелла тихо.

- Ваше Величество, простите за мои слова, у нас мало времени. Нам надо действовать в сложившихся обстоятельствах. Я здесь по долгу сына и брата.

Изабелла поняла его. Речь шла о ее младенце, которому Карл приходился сводным братом.

- Вы хотите покровительствовать нашему с Луи ребенку, это очень благородно с вашей стороны, Карл, - она взяла его за руку. Он опустил голову.

- Я сделаю то, что должен - но я не смогу сделать то, что обещал вам мой отец, - сказал он с сожалением.

- О чем вы говорите, Карл?

- Прошу вас, Ваше Величество, выслушайте меня. Положение весьма шаткое. Герцог Бургундский укрылся в своей вотчине, но он непременно попытается вернуть утраченные позиции. Вас слишком многое связывало с моим отцом, Иоанн использует это, чтобы скомпрометировать вас в обществе и тень подозрения обязательно падет на это невинное дитя. Король слишком подвержен мнению своего окружения и склонен верить слухам, а уж правде он поверит тем более. Если даже герцог Бургундский не преуспеет, при дворе всегда найдутся те, кому вы будете мешать, и кто сможет нашептать королю нужные слова в минуты, когда он бывает особенно уязвим. Вы не можете оставить младенца у себя.

Лицо Изабеллы исказилось в страдании.

- Нет, только не это, вы не можете отнять у меня моего ребенка! - воскликнула она с надрывом в голосе. Карл быстро произнес, пока у нее вновь не началась истерика. - Прошу вас еще раз, выслушайте меня. Оставлять ребенка с вами очень опасно для вас и для самого дитя. Последствия этого непредсказуемы, вы и сами это понимаете. Я не смогу защитить младенца, пока он находится вне моих владений.

- Тогда быть может, его заберете вы, и мы с вашей матушкой будем гостить друг у друга периодически, пока не станет возможным вернуть мое дитя. Мы с ней подруги, это же можно устроить, - в голосе Изабеллы чувствовалась мольба. Карл покачал головой.

- Увы, Ваше Величество, я понимаю, о чем вы говорите, но я не мой отец, матушка не примет, тем более по моей просьбе, в семью еще одного чужого ребенка. Она уже приняла когда-то маленького Жана по желанию моего отца, и ей это решение далось очень нелегко. Но... есть одна возможность, - Карл сделал паузу.

- Говорите, прошу вас! - нетерпеливо произнесла королева.

- Ребенка надо увезти туда, где о нем никто не будет знать, куда не доберутся ни соглядатаи короля, ни кто-либо другой из ваших и наших врагов. Официально будет заявлено о смерти младенца[14]. На самом деле мы используем Жанну д"Арк, ее родственники живут в нашем владении в Барском герцогстве. Я слышал, что родственники дамы Жанны - Жак д"Арк и его жена, Изабелла де Вутон, весьма достойные и уважаемые люди, им можно доверять.

- Да, да, я знаю о них, - задумчиво сказала она. Слова Карла подействовали на нее, она взяла себя в руки и немного успокоилась. - Мне нужно подумать.

- Чем скорее вы решитесь, тем лучше, время работает против нас, Ваше Величество. Я уже все подготовил для отъезда Жанны с младенцем. Прошу вас, соглашайтесь, больше такого шанса может не представиться.

Королева молча смотрела куда-то вперед. Глаза у нее были затуманены слезами, но она держалась. Изабелла всегда была сильной и быстро принимала решения. Но такое решение ей принимать еще не приходилось. Выбор был трудный, вернее, его не было вовсе: оставить ребенка фактически означало убить его. До него все равно бы добрались, это было лишь делом времени. Но отдать дитя означало потерять возможность увидеть его навсегда. Ведь даже потом никто не поверил бы, что ребенок родился от безумного короля, а для замужней женщины, тем более королевы, родить ребенка вне брака было позором. И участь такого ребенка была бы незавидна.

Изабелла перевела взгляд на Карла. Тот был весь в напряжении, ожидая ответа, стоя у изголовья кровати.

- Я согласна, - сказала она спокойным, но каким-то чужим голосом. Карл видел, как ей трудно. - Прошу лишь об одном. Передайте Жанне этот платок, пусть он всегда будет с ребенком. Так я буду чувствовать связь с моим дитя, - с этими словами Изабелла дала Карлу белый шелковый платок с вышитой на нем монограммой в виде буквы "И" с венчающей ее королевской короной.

- Ваше желание будет сейчас же исполнено, Ваше Величество, - Карл был растроган. Взяв платок, он направился к двери.

- Карл, - позвала его королева. Он обернулся.

- Ваш отец гордился бы вами. А я никогда не забуду то, что вы делаете для меня, - сказала королева с благодарностью в голосе. "И ведь ему всего шестнадцать", подумала она.

- Это дело чести, Ваше Величество, - произнес Карл.

Этот ребенок был плодом любви королевы и герцога. Для Карла, как и для любого дворянина, было совсем неважно, появилось ли дитя на свет в законном браке или вне его. Дело чести...

Карл выполнил обещание, данное королеве. Отдав необходимые распоряжения, он вернулся в комнату по соседству с королевской и подошел к окну. Через десять минут Карл увидел, как от дворца отъехала карета в сопровождении офицеров и сержантов, одетых в цвета Орлеанского дома.

* * *

События эти происходили в эпоху, которая вошла в историю как Столетняя война между Англией и Францией, хотя длилась она с перерывами больше ста лет - с 1337 по 1453 годы. В этот период королевские династии обеих стран оспаривали друг у друга права на корону Франции. Ирония и парадокс кровопролитной войны состояли в том, что многие представители высшей знати Англии были по происхождению французами[15] из династии Ланкастеров, которая своими корнями восходила к Плантагенетам, династии "французских королей", как их называют в британской истории. Второй парадокс заключался в том, что боролись они против своей дальней родни из французской династии Капетингов-Валуа, поскольку их общим родственником был Жоффруа V, граф Анжуйский[16].

Однако, разумеется, претензии Плантагенетов, а потом Ланкастеров на власть над Францией обуславливались не этим, а более близким родством с Капетингами и стечением обстоятельств, оставивших Францию без прямых наследников престола. Вскоре после смерти в 1314 году короля Филиппа IV Красивого, из-за генетического вырождения умерли все три его сына, не оставив наследников мужского пола. По закону в таких случаях монарха выбирал королевский совет из числа высшей аристократии. Король Англии Эдуард III приходился Филиппу Красивому внуком по материнской линии. Его соперником был французский граф Филипп де Валуа, племянник умершего короля. Совет избрал Филиппа де Валуа, так как по традиции королем становился наследник по мужской линии. Эдуард признал его в качестве короля, но спустя девять лет объявил войну, и тогда стало очевидно, что все это время он готовился силой завоевать корону, которая не досталась ему законным путем.

Война приняла затяжной характер и велась с переменным успехом. Это было столкновение двух сильных на тот момент королевств, но каждое из них было сильно по-своему. Франция была более развита в аграрном отношении, Англия - в сфере зарождавшейся в то время мелкой промышленности. Однако в административном и военно-политическом аспекте Англия оказалась впереди. В королевстве установилась стабильная политическая власть, а также была введена единая налоговая система. Все это позволило создать постоянную армию под командованием короля. Во Франции же феодальная раздробленность оказалась гораздо сильнее. Король был всего лишь одним из феодалов, пусть и "первым среди равных". Полновластным хозяином он чувствовал себя только в своем домене и хотя существовали королевские налоги в счет казны, их фактическая выплата, особенно после того, как потерял дееспособность Карл VI, часто оставалась доброй волей феодалов и городов. Король мог принудить подданных выполнять свои обязательства силой, но постоянной армии в королевстве не было, отряды нанимались на личные средства монарха, а если их не хватало, он мог лишь попросить других феодалов о помощи, которую они чем дальше, тем больше предпочитали не оказывать. Таким образом, французская армия представляла собой разношерстные отряды, набиравшиеся феодалами для конкретной военной кампании. Король не всегда мог выплачивать жалование наемникам, и отряды зачастую жили за счет имущества и денег, захваченных у неприятеля. Кроме того, в отличие от английской армии с ее жесткой дисциплиной и согласованными действиями пехоты и конницы, французские рыцари думали, прежде всего, не о победе войска, а о показной личной доблести, что нередко становилось причиной поражения даже в случае численного преимущества над англичанами.

Неудивительно, что в таких условиях английские войска одержали победы в битвах при Креси в 1346 и Пуатье в 1356 годах и оккупировали северную и юго-западную части Франции. Поражение при Пуатье было для французов тем ужаснее, что в плен попал король Иоанн Добрый. Помимо политических последствий, этот факт привел к жесточайшим экономическим потерям. Для выкупа короля пришлось резко увеличить налоговое бремя, что тут же отозвалось Парижским восстанием и крестьянской войной Жакерией в 1357-1358 годах. А Иоанна так и не удалось выкупить[17]. В 1364 году королем стал Карл V. Видя бедственное положение королевства, он реорганизовал армию на основе принципа взаимодействия конницы и пехоты, который применялся англичанами. Применяя новую тактику малых, но внезапных атак, французам к 90-м годам XIV века удалось отвоевать почти все области, за исключением порта Кале на севере и городов Бордо и Байонна на юге.

Однако военное положение усугублялось политической борьбой феодальных группировок в самой Франции, среди которых особенно влиятельны были партии бургундцев и арманьяков. Герцогство Бургундское, в которое также входили Фландрия, Бретань и Франш-Конте, вело торговлю с Англией и потому делало ставку на компромиссы и мирное разрешение конфликта. Напротив, партия арманьяков, прозванная так по имени тестя герцога Людовика Орлеанского графа Бернара д"Арманьяка, который командовал известными своей суровостью и даже жестокостью наемными отрядами гасконцев и испанцев, ратовала за полное изгнание англичан из королевства. Однако когда было нужно, и те, и другие не брезговали обращаться к английской стороне за помощью во внутренней междоусобице. Это была еще одна черта феодального королевства. Если Карл V сдерживал политические аппетиты тех и других, то после его смерти острота борьбы принцев крови - герцогов Бургундского и Орлеанского за власть значительно возросла, а при обезумевшем Карле VI стала неконтролируемой. Сначала фактическая власть перешла к арманьякам. Приказав в 1407 году устранить Людовика Орлеанского, герцог Бургундский Иоанн Бесстрашный развязал гражданскую войну. Очень скоро королева Изабелла поняла, что теперь она вряд ли понадобится арманьякам, и начала собственную игру, интригуя вместе со своим братом, императором Священной Римской империи Людовиком Баварским, и периодически стравливая арманьяков и бургундцев, попутно расставляя на ключевые посты при дворе своих людей.

И здесь ее интересы столкнулись с интересами собственного сына, дофина Карла, которого после убийства Людовика Орлеанского и пленения Карла Орлеанского в борьбе за трон стала поддерживать партия арманьяков и который не собирался сидеть сложа руки, пока королевство уплывало у него сквозь пальцы. В 1417 году ему удалось обвинить Изабеллу в прелюбодеянии с де Буа-Бурдоном и сделать это в тот момент, когда болезнь ревнивого короля в очередной раз ненадолго отступила. Фаворита королевы подвергли пытке, убили и зашив в мешок, бросили в Сену. Королеву же собственный сын заключил под арест в замок в Блуа, а затем велел перевезти под более надежную охрану в Тур. Но уже оттуда Изабелла обратилась за помощью к герцогу Бургундскому, и он, разумеется, освободил ее - ему была нужна поддержка королевы Франции. А она сделала то, что у нее лучше всего получалось для подчинения мужчин - стала любовницей Иоанна Бесстрашного, человека, убившего ее предыдущего любовника Людовика Орлеанского. В борьбе за власть использовалось все.

Чуть раньше, в 1415 году английский король Генрих V нарушил очередное перемирие и нанес французам сокрушительное поражение в битве при Азенкуре. Поражение это было даже еще тяжелее, чем при Пуатье. При Азенкуре погиб почти весь цвет французского рыцарства. Военная и политическая элита королевства оказалась подорванной. Воспользовавшись ситуацией, в 1418 году герцог Бургундский выбил арманьяков из Парижа. Так они потеряли столицу Франции. Дофин Карл бежал в Шинон, но арманьяки все еще надеялись вернуть корону. В 1419 году они организовали убийство Иоанна Бесстрашного. Однако это лишь подтолкнуло его сына и преемника Филиппа Доброго к открытому союзу с английским королем. В 1420 году в городе Труа был подписан договор, по которому после смерти Карла V создавалась наследственная "двойная монархия" под властью Генриха V, то есть Франция и Англия формально оставались отдельными государствами, которыми правил один король. Это была странная церемония. Ничего не понимающий, полубезумный дряхлый Карл VI подписал документы, которые были подготовлены людьми Генриха, бургундского герцога и королевы Изабеллы. По условиям договора, Генрих V обязался жениться на дочери Изабеллы Екатерине де Валуа. Дофин не признал договора, под его властью еще оставались значительные территории - Лангедок, Лионе, Иль-де Франс, так что судьба королевства в дальнейшем должна была решиться на полях сражений. Но мало кто сомневался в грядущей победе прославленного полководца Генриха над неопытным юнцом, который даже не был рыцарем. Для усиления эффекта Изабелла заявила, что дофин незаконнорожденный и не может претендовать на трон, хотя письменно это нигде не подтвердила, не желая все же фиксировать на бумаге свое распутство. Это был договор победителей, а подпись Карла была простой формальностью. Скоро в Париж вошел английский гарнизон, и французский парламент ратифицировал договор. Казалось, цель достигнута, Генриху оставалось лишь ждать смерти легитимного французского короля, чтобы надеть его корону.

Но в очередной раз случай изменил ход истории. В 1422 году умерли оба короля, причем первым в мир иной отошел Генрих, так и не насладившись властью над покоренной им Францией. Его наследником был объявлен малолетний Генрих VI, регентом в Англии стал кардинал Винчестерский, а регентом во Франции - герцог Джон Бедфорд. Но все это оставалось делами мирскими, пока не была произведена сакральная церемония миропомазания на престол, то есть коронация. Одобрение церкви придавало королю божественный авторитет в глазах подданных, что было так же важно, как договор светских властей. Коронация французских королей традиционно проходила в кафедральном соборе в городе Реймс, а он пока что находился под контролем бургундских войск. И этим аргументом воспользовался дофин Карл. Но одна лишь коронация не сделала бы его настоящим королем, ему нужны были военные победы, которых пока не было.

Такая двусмысленная и запутанная ситуация сложилась во французском королевстве в начале 20-х годов пятнадцатого века. Но вскоре распутать ее надлежало личности, сколь экстраординарной, столь и загадочной для современников. И ей же предстояло превратить затяжную феодальную междоусобицу в войну за освобождение Франции. Однако о личности этой пока не догадывались ни арманьяки, ни бургундцы, ни Ланкастеры.

* * *


Глава II. Появление Девы


Было ли сие делом рук божеских или человеческих?
Иные мыслят, будто некто, более мудрый
нежели прочие, замыслил внушить им,
что Господь ниспослал некую девственницу
и заставил их вручить ей бразды правления,
коих она домогалась.

Папа римский Пий II (1405-1464 гг.),

"Мемуары", 1458 г.

Домреми, июнь 1420 года

Деревня Домреми, вошедшая в историю благодаря Жанне Деве, располагалась на востоке Франции, в герцогстве Барском. Административно-территориальное деление в те времена было довольно сложным и запутанным, что проявлялось и на примере этой деревни. Домреми находилась на стыке двух границ: река Маас, протекавшая восточнее, отделяла французское королевство от Лотарингского герцогства, которое входило в состав Священной Римской империи Германской нации. Вторая граница проходила по самой деревне вдоль ручья, который протекал с запада на восток и впадал в Маас. Южная часть Домреми была феодом империи, а северная принадлежала королевству и была отдана в лен сеньорам де Бурлемон.

Край этот был весьма благодатный. Пейзаж здесь был схож с общим видом восточных провинций королевства - вытянутые в длину поля, над которыми возвышались деревья. Вокруг полей простирались бескрайние леса предгорий Вогез. Раскинувшиеся по склонам холмов дубравы, луга в пойме Мааса радовали глаз в течение всего года, но особенно в теплые сезоны, когда буйство растительности покрывало всю территорию сплошным зеленым ковром, на котором выделялись участки полей, да дома местных жителей. Крестьянские дома резко контрастировали с красотами природы: чаще всего это были примитивные лачуги с глиняными стенами, укрепленными дранкой и крышей из соломы или деревянных полос. Стекло для окон было в то время слишком дорогостоящим и встречалось лишь в городах, да и то только в домах знатных вельмож или очень зажиточных горожан. В деревнях же вместо стекол в окна вставляли промасленную бумагу или пергамент, которые понятное дело, плохо пропускали свет и в домах даже днем либо держали окна открытыми, либо, особенно по вечерам и в холодное время года, пользовались свечами.

Домреми, как и любая другая деревня тех времен, сформировалась вокруг церкви. Управлял деревней Жак д"Арк, который, как и многие дворяне во время Столетней войны, обеднел и временно утратил дворянское звание[18], а вместе с ним и ряд отличительных признаков аристократа. В частности, он лишился права на ношения тэмбра[19] герба, который был своеобразным личным и родовым идентификатором и аристократическим символом в Средневековье. Женат он был на Изабелле де Вутон по прозвищу Роме, то есть Римлянка, связанному с паломничеством ее матери в местечко Пюи, которое приравнивалось по своей значимости к паломничеству в Рим. Как и ее супруг, Изабелла тоже обеднела и временно утратила дворянское звание.

Дом Жака находился в центре деревни рядом с церковью, что отражало его статус дуайена, то есть старосты. Кроме того, он владел небольшой усадьбой в деревне Грё неподалеку от Домреми и командовал гарнизоном крепости на острове, располагавшемся посреди реки Маас. Крепость выполняла функцию рубежа обороны королевства на границе с Лотарингией.

Среди детей д"Арков выделялась Жаннетта. Она и пяти минут не могла усидеть на месте. Родители, видя ее непоседливый нрав, воспитывали ее научением через развлечение. Так они добились от нее послушания, не наказывая и даже особенно не браня девочку. Мать читала ей вслух Библию, "Житие святых", другие подобные книги, в общем, стандартный набор того, что следовало знать в ту пору благовоспитанной девушке, пусть и в провинции. Жак... это была другая история. Он учил ее всему, что знал. Как-то он обратился к ней, когда ей было еще двенадцать лет, с вопросом:

- Как по-твоему, Жанна, что означает слово "рыцарь"?

- Не знаю, - подняла на него голову девочка.

- Рыцарь - это с немецкого "риттер", всадник.

- Они скачут на лошадях? - прищурила глазки Жаннетта от слепящего солнца. Жак рассмеялся.

- Рыцари - это особенные люди. Это воины, но воины, которые не нападают, а защищают.

- А кого они защищают?

- Тех, кто не может защитить себя, тех, кто слабее и кого обижают сильные и неправедные.

- Разве в этом есть что-то особенное? Иисус учил, что надо любить людей, и что все люди равны перед богом, - серьезно сказала Жаннетта.

- Это так, только люди часто поступают неправильно по отношению к другим людям.

- И тогда бог их наказывает. А, я поняла! Рыцари исполняют божью волю, да? - обрадовалась девочка.

Жак улыбнулся.

- Рыцари воюют, а бог посылает праведным победу. Люди равны перед богом. А среди людей есть те, кого называют благородными. Это не значит, что они выше остальных, только в них есть кое-что особенное.

- Что же это?

- Доблесть, способность и умение побеждать во имя правого дела. Один рыцарь стоит десятерых солдат.

- Почему?

- У него это в крови. Он с детства приучается к этому - науке побеждать, быть великодушным, уважать супостата и проявлять милость к побежденным, а главное - поступать правильно. Это передается из поколения в поколение. Это называется благородством.

- А мы благородные?

- Почему ты спрашиваешь?

- Я слышала, как один крестьянин сегодня сказал об этом другому.

- Семейство д"Арков состоит в родстве с королевской династией[20]. При дворе короля служит несколько наших родственников[21]. Видишь ли, есть благородные семьи, а есть простые. В благородных семьях дети воспитываются иначе, обучаются грамоте, наукам, познают слово божье и готовят себя к подвигам. Простолюдины же живут, чтобы собирать урожай и давать еду благородным. Но это не значит, что крестьяне плохие. Просто каждому предначертано свое. Благородство - это не бахвальство своим происхождением или богатством. Это ответственность, служение Богу, королю и стране, защита от тех, кто посягает на твою родину. Жаль, что у нас это часто забывают.

- Защита от англичан?

- Да, от англичан.

- А у англичан нет благородных рыцарей?

- Есть.

- Почему же они хотят захватить нашу страну? Они же совершают неправедное дело.

- Рыцари тоже люди, а люди часто ошибаются. Рассудить может лишь бог.

- Отец, я хочу быть рыцарем, - воскликнула Жаннетта. Жак от удивления даже остановился.

- Зачем тебе это?

- Чтобы воевать против англичан. Ведь это правильно, а значит, угодно богу.

Жак не нашелся, что ответить. Его поразила логика ребенка и решимость, с которой были произнесены эти слова.

- Видишь ли, рыцарями становятся мальчики, - попытался возразить он.

- Почему?

- Потому что ратное дело требует физической силы. А девочки слабы от природы.

- Я сильная, посмотри, какая я сильная, - Жаннетта наклонилась, чтобы поднять с земли толстый сук, оставшийся от срубленного дерева. Жак наблюдал за ней со смесью удивления и интереса. Ей удалось оторвать сук от земли, и она с торжеством взглянула на Жака.

- Браво! Однако, в любом случае, ты еще слишком мала, чтобы думать о таких вещах. Договоримся так: подожди несколько лет, если не передумаешь, мы вернемся к этому разговору.

- Сколько мне ждать?

- Годов до двадцати одного, - ответил Жак. Жаннетта недовольно сложила губки.

- Раньше рыцарями не становятся, - сказал Жак увещевательным тоном. Он, естественно, надеялся, что Жаннетта вскоре забудет этот разговор. Она действительно его забыла, но не весь.

Как то, играя в саду Жака, Жаннетта почувствовала дуновение ветра, хотя секунду назад погода была абсолютно спокойной. Девочка огляделась по сторонам. Когда она посмотрела перед собой, то услышала справа со стороны церкви голос: "Жанна!".

- Ты ангел небесный! - сразу воскликнула девочка.

- Жанна, мне грустно, - сказал голос.

- Почему ты грустишь? - недоумевала Жанна.

- Мне грустно, потому что земля содрогается от огня и башмаков тех, кто топчет ее, - ответил голос. - Мне грустно, оттого, что творятся великая несправедливость и беззаконие, что добрые люди гибнут только за то, что живут на этой земле.

- О, ангел! Ты прочел мои мысли! Сколько душ не обретут покой, пока наша земля во власти чужеземцев! - с недетской серьезностью произнесла Жанна.

- Это можно изменить, - сказал голос.

- Но как? Кто это изменит?

- Ты, Жанна.

Жанна встрепенулась.

- Я? Но я всего лишь маленькая девочка! - испуганно сказала она.

- Ты особенная, Жанна. Это твоя судьба! - промолвил голос. Жанна была ошарашена. Она много раз слышала от взрослых, что Франция в опасности, что захватчики топчут ее земли, убивают невинных людей, что бог против этого, и он обязательно спасет страну, явив чудо. Но Жанна не ожидала, что чудо это явится ей, или, что чудо явит миру она. Она, Жаннетта? Нет, это невозможно. Испугавшись, девочка побежала в дом и просидела там весь оставшийся день.

Шло время. Жак воспитывал Жаннетту, насколько у него хватало средств, и насколько это было возможно в провинции во времена всеобщей разрухи, порожденной войной. Жаннетта научилась игре в мяч, кентену и другим аристократическим забавам. Жак показывал ей, как охотиться на кабана. Изабелла заботилась о ее духовном воспитании и манерах. В общем, Жаннетта была обучена тому, что должна знать в ее возрасте благородная девица. Но было кое-что еще. Жак обучал Жанну владению мечом и верховой езде, рассказывал о правилах турнирных поединков. Как-то Изабелла спросила его, зачем все это нужно, на что Жак ответил:

- Ты знаешь, чьих она кровей. Ей может грозить великая опасность и может улыбнуться великая удача. Я хочу, чтобы она была готова к тому и другому.

* * *

Домреми - Вокулёр, январь 1429 года



Жанне шел двадцать второй год. Она выросла и превратилась в миловидную темноволосую девушку невысокого роста с веселым выражением лица и умными, проницательными карими глазами. Изящная Жаннетта одевалась, как подобает благородным девицам, но не носила корсета, он ей не был нужен. Занятия с Жаком придали ее фигуре крепость, рукам ловкость, а глазам - точность.

В начале января Жак с Жаннеттой отправились верхом охотиться на кабана в ближайший лес. Погода была чудесная - холод бодрил, воздух был необычайно чист и как-то особенно прозрачен. Жак и Жаннетта подошли к опушке и спешились. Привязав коней к дереву и поглаживая их, чтобы те не шумели, они стали ждать, присев за деревом.

Вдруг на опушку вышла косуля. Жак тихо скомандовал:

- Целься, - Жаннетта достала из колчана стрелу и натянула тетиву лука.

- Тихо, девочка, тихо, - сказал Жак. - В добром бою важна скорость и отвага. Но для хорошего выстрела все решает умение. Чтобы попасть в цель, почувствуй ее. Дыши ей в такт, стань этой косулей. Потом прицелься, вдохни и задержи дыхание на несколько секунд и стреляй. Только не мешкай, а то она просто уйдет в лес.

Жаннетта прицелилась. Жак заметил, как изменилась частота ее дыхания, как она смотрела на косулю, словно понимала, что та собирается сделать. Затем вдруг Жаннетта опустила лук и убрала стрелу в колчан.

- Что случилось? - спросил Жак. Жаннетта взглянула на него.

- Это косуля, не клыкастый кабан. Мы не убиваем беззащитных.

Жак одобрительно улыбнулся. Испытание прошло успешно.

- Что ж, обучение окончено, мой добрый воин. Пойдем, пока твоя мать не подняла на наши поиски всю деревню, - с этими словами Жак стал отвязывать коней. Жаннетта поднялась и остановилась, любуясь косулей. Та увидела человека, но не убежала. Некоторое время они смотрели друг на друга, пока Жак не привел под уздцы коней. Увидев его, косуля скрылась в лесу.

- Как странно, мне показалось, я чувствую ее, - сказала Жаннетта.

- Не только ты чувствовала ее, но и она тебя. Запомни это, мой добрый воин, - сказал Жак, передавая ей поводья. - В бою не только ты можешь разгадать намерения противника, но и он может проникнуть в твои планы.

Жак с Жанной вернулись домой. У дверей они увидели привязанных коней. Жак мельком бросил на них взгляд и вошел в дом.

- У нас в гостях кто-то из Вокулёра и королевский гонец месье Жан Коле де Вьенн, это его скакун, - сказал он Жаннетте. - Пойдем, я представлю тебя Жану.

- Что ему нужно в такой час? - недоумевала Жанна.

- Сейчас узнаем, - ответил Жак. Он не подавал вида, но на душе у него появилось странное чувство тревоги.

В гостиной собралась вся семья д"Арков - Изабелла, сыновья Жакмен, Жан и Пьер, дочь Катрин. Внимание Жанны привлек высокий молодой человек в темном сюртуке и темных чулках с остроносыми башмаками. Это и был Коле де Вьенн. С ним также прибыл Жан де Новелонпон, молодой офицер гарнизона крепости Вокулёр и лучник Ричард, рыжеволосый шотландец в килте. Поздоровавшись и представив гостя Жанне, Жак занял свое место во главе стола, усадив гостей на табуреты по обе стороны от себя. Изабелла села напротив супруга, остальные разместились на скамьях вокруг стола.

После ужина Жак прошел с гостями в свою комнату. Остальные молчаливо переглядывались между собой. Жаннетта почувствовала какую-то нервозность, повисшую в воздухе. Ощущение усилилось, когда Изабелла отправила всех из гостиной, кроме Жанны. Через полчаса Жак и офицеры вернулись, но лишь затем, чтобы гости попрощались с хозяевами. Жак распорядился временно разместить их в крепости на островке. У самих д"Арков в доме не было места для приема гостей.

Затем Жак поставил на стол перед собой небольшой деревянный ларец. Жанна перехватила встревоженный взгляд Изабеллы, смотревшей на ларец. Она никогда не видела родителей такими серьезными.

- Жанна, - начал Жак после паузы. - Настал день, которого я ждал со страхом и надеждой. Я должен сказать тебе то, что вынужден был скрывать все это время. Двадцать один год назад моя свояченица Жанна привезла к нам младенца. Это была ты, - Жак посмотрел Жанне в глаза.

- Как? Что ты говоришь, отец? Мама, как это возможно? - воскликнула она, обращаясь к Изабелле. Та перевела взгляд на Жака, а Жанетта продолжила:

- Я дочь Жанны?

- Нет, твое происхождение гораздо выше, чем наше, настолько высокое, что ради твоего же блага пришлось скрывать его ото всех, даже от тебя самой. Твой отец - герцог Людовик Орлеанский, злодейски убитый своим же кузеном Иоанном, герцогом Бургундским спустя тринадцать дней после твоего рождения.

- Что? - Жанна не могла поверить услышанному. - Кто же тогда моя мать? И почему я в Домреми? - у нее часто забилось сердце, срывался голос.

- Потому что ты была рождена вне брака, а твоя мать вдова когда-то самого могущественного, а потом самого беспомощного и достойного жалости человека в королевстве.

- Боже! Ты говоришь о Карле Безумном, а моя мать... - Жанна в ужасе не могла продолжать.

- Изабелла Баварская, королева Франции, - сказал за нее Жак.

- Этого не может быть! - вскричала Жанна.

- Перед тем как отправить тебя из Парижа, королева передала твоей крестной это, - Жак достал из ларца белый шелковый платок и, встав, подошел к Жанне. Она была настолько ошарашена, что даже не встала в ответ.

- Возьми, он по праву принадлежит тебе, - Жан положил платок перед ней. Жанна раскрыла его. В углу была вышита буква "И" с короной французских королей.

- С нас взяли слово не рассказывать никому о твоем происхождении, дабы уберечь от мести короля или злой воли герцога Бургундского, - Жак замолчал. - Мы вырастили тебя как собственную дочь... Прости нас за то, что скрыли от тебя правду.

Жанна, казалось, не слышала его. Она молча смотрела на платок. Жак решил выждать, пока она обдумывает услышанное. Он вернулся на свое место.

- Почему же вы говорите мне это сейчас? - спросила она глухим голосом, медленно переведя взгляд на Жака. Его сердце сжалось - в ее глазах он прочел безмерную боль.

- Ты достойна своего происхождения - твой здравый смысл не подводит тебя даже сейчас. - Жан Колле привез послание от коменданта Вокулёра Робера де Бодрикура. Ему поручено обеспечить твое прибытие в Шинон ко двору дофина Карла. Ты говорила не раз, что хочешь освободить Францию, опрокинув англичан на их собственный остров. Жанна, настал час, когда тебе суждено выполнить свою миссию, предначертанную богом - от этого зависит судьба королевства.

- Я... - полувопросительно-полуутвердительно произнесла Жанна, глядя как бы сквозь стол. Внезапно она встала и, не сказав ни слова, быстро прошла к двери и почти выбежала из комнаты.

- Жак, не слишком ли много свалилось на хрупкие плечи нашей девочки? - спросила Изабелла вся в слезах.

- Она больше не наша девочка, Изабелла, теперь она принадлежит Франции. В эту ночь она выплачет не одну подушку, но я верю в нее, потому что это ее судьба, - твердо сказал Жак, однако глаза его увлажнились.

Жанна вбежала в свою комнату и бросилась на кровать, не в силах сдерживать слез. Как же так? Она дочь Людовика, славного рыцаря, принца крови, который боролся против англичан и бургундцев, и коварной Изабеллы, которая изменила не только своему мужу, помазаннику божьему, но и самому богу и королевству, всего лишь через несколько лет разделив ложе с Иоанном Бургундским, приспешником англичан и человеком, организовавшем убийство Людовика! Отца, которого она никогда не знала! И между ними она, Жанна, которая должна спасти королевство! Немыслимо!

- О, ангел! Во имя Святой Троицы заклинаю, помоги мне, ибо я не вынесу такой ноши! - взмолилась она, задыхаясь от слез. - Я думала, мне суждено спасти королевство от захватчиков, ты сам говорил мне это! Я боялась, потому что не была готова к столь великой миссии. Но сейчас я потеряла веру в себя! Как я могу быть орудием Провидения, когда моя душа отягощена столькими грехами! Ведь сказано: за грехи родителей ответственны дети! Молю, скажи, как мне быть?!

Вдруг сквозь свой плач она услышала голос:

- Дочь бога! Велика печаль твоя и тяжела ноша! Но возьми эту тяжесть и помножь во сто тысяч раз, и узнаешь боль людей, гибнущих в сражениях, горе и страдания многих других, умирающих от голода и болезней в королевстве, истерзанном войной! И тогда узреешь ты умысел Господень: в тебе сокрыта великая тайна и тяжелое бремя, и потому предначертано тебе сделать то, что должно! Ведь сказано: женщина погубит Францию, а дочь спасет. Ступай же во Францию, да исполнится воля Господня, и обретет Франция короля в лице Карла!

Голос умолк, но Жанна не могла успокоиться. Религиозная до глубины души она спрашивала себя вновь и вновь: как ей относиться к той ужасной грешнице, что произвела ее на свет? Бог велит любить ближнего, но как простить такое? Как она могла погубить Францию, как могла совершить столь ужасное преступление? И она же спасла свою дочь... Жанна расплакалась, не зная, что ей думать. Изабелла... Франция... Ее взгляд остановился на распятии, висевшем на стене. Сын божий своей смертью искупил людские грехи. "Женщина погубит, а дочь спасет", повторила она только что услышанные слова. Спасение, которое принесет королевству Жанна, станет искуплением для грешницы, вдруг отчетливо пронеслось в ее голове. Но не ради грешницы выполнит Дева свою миссию, а ради самой Франции и во имя бога. А потом Дочь божья взойдет на Голгофу... Жанна вздрогнула: неужели в этом смысл пророчества - не только в спасении страны, но и жертвенном искуплении для грешницы? Сколько ей отведено? Год или чуть больше? По ее лицу текли слезы. Она вновь взглянула на распятие[22].

- Спасибо, Господи! - перекрестилась Жанна. Теперь она знает. Она успокоилась. Смерти нет, ибо есть вечная жизнь, вспомнила Жанна строки писания. Она взглянула в окно - была глубокая ночь. А завтра ее ждал новый день и новая жизнь. Прежде чем лечь спать, она как обычно прочла молитву. Она чувствовала сильную усталость - потрясения вечера выбили ее из сил. Жанна забылась недолгим сном.

Она проснулась рано. За окном кукарекал петух. Жанна оделась и спустилась в гостиную. Там ее уже ждал Жак. Казалось, он даже не ложился, да и она выглядела не намного лучше - бледная и усталая, с красными от слез глазами, но полная решимости и какой-то строгой едва уловимой печали. Жак провел бессонную ночь не потому, что сомневался в ее выборе - он слишком хорошо знал ее сильный и даже упрямый нрав, который удивительным образом сочетался в ней с набожной кротостью. Он не знал только, как после всего сказанного прошлым вечером, она будет относиться к нему и его семье. Не отвернется ли от них, посчитав, что он и Изабелла обманывали ее двадцать один год? И не породит ли королевская кровь высокомерие к тем, кого она считала своей семьей? Но первое же слово, с которым она обратилась к Жаку, развеяло его опасения:

- Отец, - сказала она, - я рада видеть вас!

- Взаимно, Жанна, - он больше не называл ее дочерью, хотя ему очень хотелось это сделать. - Как вы себя чувствуете?

- Не так плохо, как выгляжу, - рассмеялась она непринужденно, затем серьезно произнесла. - Я много думала над вашими словами прошлой ночью, испрашивая совета небес, и голос возвестил мне, что я должна исполнить волю Господа нашего и следовать его промыслу.

Жак одобрительно кивнул. Он был человек военный и не очень доверял всем этим видениям и разного рода голосам, которые якобы являлись многим в те времена. Не будучи в состоянии рационально объяснить их природу, он интуитивно чувствовал, что такую форму принимали мысли самих людей на фоне их религиозной экзальтации, в минуты трудного выбора, опасности или просто в ожидании каких-либо важных событий. Он не пытался поставить под сомнение истинность голосов Жанны, потому что она рассказала ему о них лишь когда повзрослела, и хотя обычно она слушалась того, кого считала своим отцом, но в сугубо личных вопросах горделивая принцесса, даже не зная о том, чья кровь течет у нее в жилах, не признавала ничье мнение, кроме своего собственного. Так что оспаривать его было бесполезно.

- Отлично. Я знал, что вы так и сделаете, Ваше Высочество. Приглашаю вас позавтракать, - сказал Жак. Жанна взглянула на него: он впервые обратился к ней по титулу, который еще был ей непривычен.

- Какова бы ни была история моего рождения, мои родители не только те, благодаря которым я появилась на свет, но и те, кто сделал меня той, кем я являюсь. Вы с мадам де Вутон, - она не хотела произносить имя "Изабелла", чтобы избежать невольного совпадения, - научили меня всему, что я знаю. Потому уж кому как не вам следует называть меня просто Жанна, как вы делали это последние двадцать один год.

Услышав это, Жак не смог сдержать слез. Жанна, видя, как он растроган, продолжила:

- К тому же, если мой отец обращается ко мне Ваше Высочество, то мне по логике вещей следует называть его Ваше Величество. Прошу вас, не ставьте меня перед такой дилеммой, - весело сказала она. Затем нежно обняла его. - Я ваша дочь и этим все сказано.

Сказав это, Жанна направилась к Изабелле. Они вышли к завтраку вместе, Изабелла плакала, но это были слезы радости. После легкой трапезы Жак отвел Жанну в сторону.

- Я послал за Жаном де Новелонпоном. Он хотел вам кое-что сказать. Приготовьтесь его встретить, - Жак смотрел очень серьезно.

Той, кого он называл своей дочерью, предстоял долгий и опасный путь, и одному богу было известно, куда он мог привести эту юную девушку. Еще тайна, подумала Жанна. Но оказалось, что нет никакой тайны, зато есть радостный сюрприз. Пришедший вскоре де Новелонпон объявил Жанне, что ей надлежит пройти обряд посвящения в рыцари[23]. Жанна взглянула на Жака.

- Видите, Жанна, провидению было угодно, чтобы вы получили то, о чем мы говорили много лет назад, - улыбнулся старый офицер.

И действительно. Она вспомнила тот разговор девятилетней давности, когда Жак отшутился, что она сможет стать рыцарем в двадцать один год. Но судьба распорядилась иначе. Для выполнения своего предназначения ей требовалось пройти обряд посвящения. Значило ли это, что придется освобождать королевство с оружием в руках? Она до сих пор видела себя только в качестве божьей посланницы-вдохновительницы великого дела. Но подобный поворот ее не испугал. Раз такова ее миссия, так тому и быть. Она даже обрадовалась исполнению детской мечты о звании рыцаря.

Де Новелонпон подробно описал Жанне обряд посвящения. Обычно перед посвящением кандидат в рыцари проводил ночь в церкви, молясь у алтаря. Утром после мессы и исповеди священник благословлял на алтаре меч и вручал будущему рыцарю. Но сейчас на это не было времени, поэтому решили провести укороченный обряд, который применялся в старину и имел больше светский, нежели военно-религиозный характер. Изабелла и Катрин приготовили ванну. После ванны следовало собственно посвящение. Жанну облачили в мужскую одежду: белую рубашку, алое сюрко и черные шоссы. Белый цвет символизировал чистоту души, алый - кровь рыцаря, которую ему предстояло пролить на поле брани, черный - смерть в сражении. Затем Жанну подвели к распятию. Она преклонила колени. Жан де Новелонпон встал перед ней и троекратно ударил мечом плашмя по плечу:

- Делаю тебя рыцарем во имя Господа, святого Михаила и святого Георгия. Будь мужественна, храбра и честна, - торжественно произнес рыцарь.

- Клянусь быть верной своему предназначению и исполнять веления Господа, - в голосе Жанны чувствовалось волнение.

Жак д"Арк подпоясал Жанну мечом. Основная часть обряда закончилась. Вдруг де Новелонпон ударил Жанну по затылку. Она встрепенулась - об этом он ее не предупреждал.

- Это в знак твоего смирения, рыцарь, - пояснил Жан, улыбнувшись, но улыбка тут же исчезла с его лица. - Но это также единственный удар, на который ты не вольна отвечать.

Жанна поднялась. Она чувствовала гордость, что теперь носит звание воина божьего и благородного защитника добра. Впервые в рыцари посвятили девушку. Жанна с благодарностью взглянула на Жака.

- Это еще не все, - предупредил он. Жан де Новелонпон вопросительно посмотрел на него.

- Она готова, - успокоил его д"Арк.

Они втроем вышли во двор, где солдаты д"Арка установили чучело. К Жанне подвели коня.

- А теперь сядь на скакуна, не касаясь стремени, и порази цель, - Жак указал на чучело.

Это была проверка сноровки, поняла Жанна. Она ничуть не боялась и не старалась скрыть робость за показной решимостью. Д"Арк и де Новелонпон прочли в ее глазах восторг перед испытанием. Взявшись за седло, Жанна буквально взлетела на коня. Д"Арк вручил ей копье, и она тут же пришпорила гнедого скакуна.

- Есть! - воскликнул Жак, когда острие копья коснулось небольшого кружка, нарисованного на чучеле.

- Она у вас, правда, молодец! - Жан восхищался Жанной.

- Я спокоен за нее, эта девочка нигде не пропадет, - тихо проговорил д"Арк.

Жанна подъехала к ним и спешилась. Она была так красива в этом одеянии и вся светилась от счастья.

- Я никогда не смогу тебя отблагодарить! - Жанна бросилась д"Арку на шею.

- Ты только что это сделала! - он обнял ее, прижав к груди. - Помни все, что я тебе говорил и будь храброй!

Жанна поцеловала его в щеку как целовала в детстве. У обоих по лицу текли слезы радости и печали. Радости - от сознания величия предстоящего дела и печали, потому что сейчас они должны были расстаться.

Жанна вернулась в дом. Она попрощалась с каждым из д"Арков, понимая, что обратно в Домреми уже не вернется, и вероятно, никого из своей прежней семьи никогда не увидит.

Сразу после этого Жанна в сопровождении Жана Колле, Жана де Новелонпона и шотландца Ричарда собралась ехать в крепость Вокулёр. Хотя крепость эта располагалась всего в пятнадцати километрах к северу от Домреми, а королевский гонец хорошо знал дорогу, путь туда был небезопасен. В то время этот регион подвергался нападениям англичан и бургундцев, а также банд из владений империи. В результате одного из таких нападений англо-бургундцев осенью 1428 года жители Домреми вынуждены были бежать в близлежащий укрепленный городок Нёфшато, а когда вернулись, то обнаружили свою деревню разграбленной и разрушенной. Так что отпустить Жанну в сопровождении всего трех всадников Жак д"Арк никак не мог, и прикомандировал к ним несколько лучников из гарнизона островной крепости. С Жанной поехал и Пьер д"Арк. Жак хотел быть причастным к экспедиции, поняла Жанна. Что ж, его семья имела на это право.

Крепость Вокулёр оставалась единственным укрепленным пунктом, который несколько раз осаждали, но так и не смогли взять ни английские, ни бургундские войска. В то время, когда жители Домреми бежали в Нёфшато, Вокулёр тоже подвергся нападению английский войск. Но осада плодов не принесла. И не мудрено. Крепость эта находилась на скале и была окружена рвом, что делало ее практически неприступной. Кроме того, с нее хорошо контролировались окрестности, чем объяснялось особое желание противника захватить ее.

Жанна с провожатыми добрались до Вокулёра. Перейдя по деревянному мосту, они прошли по каменным предмостным укреплениям наверх к центральным воротам, которые отделялись от укреплений подъемным мостом и вертикальной железной решеткой. Здесь их встретил комендант крепости и капитан гарнизона Робер де Бодрикур с двумя всадниками. Жанна была знакома с ним и приветствовала словами "здравствуй, добрый Робер". Как и в любой другой средневековой крепости, ворота в Вокулёре располагались на высоте нескольких метров и войдя в них, путники должны были спуститься по каменным или деревянным ступенькам во внутренний дворик.

Бодрикур проводил Жанну со спутниками в донжон[24], где, поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, они прошли по небольшому коридору в комнату коменданта. Оставшись с Жанной наедине (остальные были отправлены обедать), Бодрикур воскликнул:

- Рад вас приветствовать, Дама Жанна в моем скромном жилище! - он пригласил ее присесть.

Жанна огляделась. Суровый армейский быт бросался в глаза - простой деревянный стол с двумя табуретами у окна, кровать в дальнем углу и пара тумб - вот и вся меблировка.

- Благодарю за послание, мой добрый Робер. Рада, что Франции служат столь доблестные командиры, успешно защищая ее пределы от посягательств недругов.

- Защита Франции - мой долг, Дама Жанна, - ответил Робер. - И с вашего позволения я бы хотел сразу перейти к делу.

- Это соответствует и моему желанию, поскольку времени у нас остается все меньше.

- Двадцать четвертого числа сего месяца я написал моему доброму другу герцогу Рене, сообщив о вас, - сказал Бодрикур. Оставалось непонятным, почему он медлил два дня, прежде чем отправить гонца с вестью в Домреми.

- А вчера мне доставили другое письмо от его тестя Карла, герцога Лотарингского. Письмо адресовано вам, - с этими словами Бодрикур передал Жанне свиток, запечатанный гербовой печатью герцогов Лотарингского дома. - Я как лицо ответственное за вашу жизнь на вверенной мне территории, Дама Жанна, сейчас же распоряжусь составить вам эскорт для поездки в Нанси.

- Вот как? Я думала, что еду в Шинон, - удивилась Жанна, - но буду счастлива остановиться в Нанси у герцога, если это способствует нашему общему предприятию, - добавила она дипломатично, желая узнать побольше о цели визита к герцогу. Бодрикур лишь пожал плечами.

Теперь Жанна поняла причину медлительности Бодрикура. Он не решался препроводить ее в Шинон, опасаясь за ее безопасность. Наверняка капитан Вокулёра давно знал о ее происхождении и ждал своеобразного "запроса" о Жанне, а получив письмо от Карла Лотарингского, адресованное Жанне, начал действовать. Сколько еще людей были в курсе о том, что она узнала только вчера? Чего именно от нее хотят? И кто все-таки придумал это предприятие? Ведь явно не сам Бодрикур, он всего лишь передаточное звено, местный командир и как бы ее телохранитель. Кто же? Герцог Рене или герцог Карл? Последний вряд ли, он лавировал между бургундцами и арманьяками и даже склонялся к первым, Жанне это было известно. А вот Рене был сыном тещи дофина Карла, нынешнего предводителя арманьяков, но и ему, крупному феодалу и родственнику пробургундского герцога Лотарингии не было прямого резона придумывать хитроумный план по привлечению незаконнорожденной принцессы крови в дело освобождения Франции. Скорее, он мог содействовать его осуществлению для того или тех, кто был кровно заинтересован в восстановлении власти французской короны на всей территории страны. Мог ли это придумать дофин или кто-то из его окружения в Шиноне? Возможно. А знает ли этого инициатора или инициаторов Бодрикур? Не похоже, иначе он бы обмолвился об этом, да и не тот у него уровень, чтобы знать информацию такого порядка.

Жанна почувствовала легкое раздражение, но умело скрыла его. Пока что ею двигали как пешкой, а она даже не знала, кто играет партию. Ничего, скоро ей все расскажут. Ведь она избранна для спасения королевства и только на нее возлагают надежды те, кто открыл ей тайну о ней самой.

Жанна развернула свиток. Герцог Лотарингский в весьма учтивых выражениях приглашал Жанну погостить у него и оказать ему честь участием на рыцарском турнире[25]. Интересно, что на самом деле скрывалось за этим приглашением? Оставалось это выяснить, поехав в Нанси.

Как и обещал, Бодрикур составил эскорт Жанны. В него вошли два офицера Бодрикура: тот самый рыцарь Жан де Новелонпон по прозвищу Жан из Меца и Бертран де Пуленжи, а также королевский гонец Колле де Вьенн с лучником Ричардом и Пьер д"Арк. На следующее утро этот небольшой отряд тронулся в путь.

* * *

Нанси, Герцогство Лотарингское, конец января 1429 г.

Нанси был небольшим городом, как и большинство городов Франции того времени, насчитывал несколько тысяч жителей. Центром города был замок сюзерена, расположенный на возвышенности. Вокруг него строились жилища горожан. Дома представляли собой островерхие строения, редко больше двух этажей, из дерева, камня, глины, штукатурки и раскрашенных балок, обрисовывающих остов зданий и обрамляющих окна и двери на фасадах. Город был обнесен крепостной стеной и состоял из нескольких частей. Кроме укрепленной части, в которой жил сюзерен и располагался гарнизон, внутри стен находились церкви, торговый и ремесленный кварталы, а между ними располагались пустые пространства, которые использовались для выпаса скота, так что в Нанси, как и во множестве других французских городов, имелись как урбанизированные, так и сельские территории. Дома строились в основном без единого плана, улицы были узкие и кривые с нависающими над ними вторыми этажами домов и вывесками, особенно в торговом квартале. Из-за этого даже днем в городе было темновато. Еще одной характерной чертой являлось отсутствие эффективной канализации - помои часто выливались прямо на улицу, несмотря на запреты городских властей. И над всем этим разнообразием улиц, буйства цвета и шумов периодически раздавался колокольный звон. Сам город со своей беспорядочной системой улиц, пестротой кварталов, резкими контрастами и соединяющимися в центре улочками у подножия герцогского замка напоминал как бы слепок королевства с его запутанной феодальной лестницей и центральной властью, региональными различиями и автономным существованием отдельных областей.

Такие впечатления владели Жанной и ее спутниками, когда они въехали на центральную площадь города, представлявшую собой перекресток со стоявшим посередине него колодцем.

Герцог принял Жанну в своем замке с подобающими ей почестями. В воротах ее и сопровождающих встретил Рене Анжуйский, тот самый друг Бодрикура и проводил в центральную башню замка, где проживал его тесть герцог Лотарингский. Герцог был немощен и страдал подагрой. Когда Жанна вошла в главный зал замка, он пошел ей навстречу, опираясь на палку и хромая, казалось на обе ноги. Герцог спешил сесть за стол, накрытый специально для Жанны. Ей представили супругу Рене.

- Благодарю Вас, высокородная дама Жанна за то, что откликнулись на приглашение принять участие на нашем состязании, - сказал Карл, имея в виду турнир, на который съезжались рыцари. - Я наслышан не только о вашей учености, но и об умении владеть оружием и навыках верховой езды.

- Я приятно удивлена, что вести обо мне достигли доброго города Нанси и польщена услышать похвалу из уст столь благородного и уважаемого рыцаря, - ответила Жанна учтиво. - Признаюсь, я лишь недавно вступила в ряды сего славного сословия, однако смею скромно заметить, что в моем лице рыцарство обретет ревностного сторонника и защитника своих благородных и древних идеалов.

- Прекрасная речь настоящего рыцаря, - Карл был восхищен. Затем он добавил, погрустнев. - Кроме удовольствия видеть вас на турнире, я также хотел спросить совета по поводу болезни, мучающей мою плоть вот уже долгое время.

Жанна вопросительно взглянула на Рене. Тот вынужден был вступить в разговор.

- Мы знаем о вашей жизни в доброй деревне Домреми и, будучи наслышаны о силе природы, нам кажется, что вы можете знать некоторые ее секреты касательно дела врачевания.

- Простите меня, господа, - сказала Жанна с едва скрываемым раздражением в голосе, - но о врачевании я не имею никакого понятия.

"Они что, считают меня какой-то там деревенской знахаркой?", подумала она. "Сейчас я им напомню, кто есть кто".

- Что касается вашего недуга, - обратилась Жанна к Карлу, - то здесь могут быть причины не только телесные, но и духовные. Полагаю, что сие есть божья кара за вашу любвеобильность и думаю, что если вы вновь откроете свое сердце для семьи, то Господь окажет свою милость и излечит ваше тело.

Присутствующие напряглись. Они никак не ожидали подобной дерзости от юной принцессы, не ожидали, что она напомнит Карлу о его сожительстве с побочной дочерью священника Анизон дю Мэй, ради которой герцог оставил жену.

- С вашего позволения, Жанна, я бы хотел ознакомить вас с регламентом предстоящего турнира и хотел бы сделать это в более удобной и подходящей обстановке, - нарушил неловкое молчание Рене. Карл молча кивнул. Гости встали из-за стола. Некоторые из них разошлись по отведенным им комнатам, другие разбились на группы, беседуя в зале. Рене и Жанна подошли к одному из оконных проемов. Жанна взглянула на город внизу. Все то же скопище домов и домишек, полей и улочек с площадями-перекрестками неправильной формы, только здесь светло и воздух свежий. "Благовония" улиц на этой высоте не ощущались.

- Вы хорошо ответили этому старому Фавну, - сказал Рене не без удовольствия. - Моя супруга это оценила.

- Благочестие долг каждого независимо от статуса, - сказала Жанна. - Но перейдем к нашему делу, - Жанна сделала ударение на предпоследнем слове. - Полагаю, приглашение от имени Карла написали вы?

- Я был инициатором, - Рене не переставал удивляться ее прямоте и сообразительности. - Уверен, вы прекрасно осведомлены о том бедственном положении, в котором пребывает королевство. В этих условиях те, кому небезразлична судьба страны решили взять ситуацию в свои руки, дабы переломить ход войны и изгнать захватчиков.

"То есть те, кто теряет земли и доходы в этой войне, а таковы арманьяки", поняла Жанна. Поэтому выбрали ее, она тоже арманьяк по происхождению и даже больше - королевских кровей. Но зачем? Им понадобилась еще одна принцесса крови или что-то еще?

- Перед нами стоит несколько больших препятствий. Первая и самая очевидная - осада Орлеана, взятие которого откроет неприятелю путь в самое сердце Франции. Неподалеку от него расположен Шинон, где находится королевский двор. Вторая проблема носит юридический характер, и о ней вы тоже наверняка наслышаны.

- Престолонаследование, - поняла Жанна. Несмотря на удаленность ее деревни, об этом слышали все до последнего крестьянина. Рене кивнул. - Но чем я могу помочь? Я не полководец или вы хотите, чтобы я претендовала на что-то большее? - усмехнулась она.

- Прошу вас, не торопитесь, Жанна, - ответил Рене. - Орлеан нужен не только его защитникам. За долгие месяцы осады он стал символом сопротивления. Его освобождение даст всем надежду на победу, поможет поверить в то, что бог на нашей стороне. Что же до престолонаследования, то здесь проблема не только в казуистике. Видите ли, дофин сам не уверен в том, что имеет все права на трон.

- Я слышала об этом, он не уверен, что безумный король был его отцом, - ответила Жанна.

- Не только в этом, он даже не уверен, что его отцом был принц крови, - чуть тише сказал Рене.

Жанна поняла, что он имеет в виду. Королева Изабелла Баварская была весьма любвеобильна, особенно после того, как ее супруг заболел. Помимо Людовика Орлеанского в списке ее фаворитов значился Луи де Буа Бурдон, не говоря уже о "салонах любви" в Боте-сюр-Марн. Если впрямь допустить, что королева родила дофина Карла не от Карла Безумного, о чем она сама заявила при подписании договора в Труа, но от лица более низкого происхождения, чем принц крови, то дофин никак не мог стать помазанником божьим, так как считалось, что только лицо чистых королевских кровей благословляется Господом на трон. Кровь имела большое значение для общественного мнения тех веков.

- Но что я могу здесь поделать? - недоумевала Жанна.

- Мы просим вас отвратить угрозу от Орлеана, а для этого вам надо сначала защитить Карла от него же самого. Поезжайте в Шинон, убедите его, что он наследник престола по праву и тогда он даст вам войско, чтобы отстоять Орлеан и освободить королевство, - Рене говорил тихо, но твердо.

Жанна задумалась. Сказанное Рене соответствовало миссии, которую она сама для себя определила или думала, что для нее определил Господь. Несовпадение было только в военном характере ее участия в снятии осады с Орлеана - она не была обучена командовать войсками, но и это было решаемо. Оставалось придумать, как убедить Карла, человека, как она слышала слишком мягкого и неуверенного в себе, в том, чтобы он доверился ей, неизвестно откуда взявшейся принцессе, и согласился-таки со своей судьбой короля.

- После турнира я дам вам письмо для моей матушки королевы Иоланты, она поможет вам получить аудиенцию у короля, - сказал Рене.

- У дофина, Рене. Не опережайте события, Карл еще не король, - резко парировала Жанна. - А теперь ответьте мне, кому я обязана своим участием в деле, о котором я грезила с детства? Это же не герцог Лотарингский? - она презрительно усмехнулась.

- Идея принадлежит Жану Бастарду Орлеанскому, хотя, по-моему, он это придумал вместе со своим братом, герцогом Карлом Орлеанским, который находится в плену у англичан, - ответил Рене.

- Благодарю за ответ, - откланялась Жанна.

На следующий день начался турнир, якобы ради которого пригласили Жанну. Но, несмотря на мнимую причину своего приглашения в Нанси, участвовать в турнире ей предстояло по-настоящему.

На ристалище уже с утра собрался народ. Были поставлены палатки рыцарей, украшенные их знаменами и гербами. Каждый рыцарь имел при себе свиту, число которой зависело от его родовитости и толщины кошелька. На одной стороне ристалища вдоль стены замка располагались деревянные трибуны. В центре возвышалась трибуна судей, драпированная белым сукном с эмблемой дома герцогов Лотарингских как хозяев турнира. По обе стороны от нее находились трибуны для дам, называвшиеся эшафотами и задрапированные темно-зеленым сукном. Собственно, благородные дамы были если не одной из главных причин, то одной из основных вдохновляющих идей проведения состязания. Рыцарский дух времен Жанны был пронизан культом поклонения даме. Хотя начиналось все несколько иначе.

Основные принципы, само существо рыцарства изложил еще в XII веке богослов Иоанн Солсберийский[26]: защита Церкви, борьба против лжи, помощь бедным и сохранение мира. Рыцарь в своих действиях руководствовался не законами королевства, а понятием чести, которая понималась как превознесение его доблести, основанной на личной храбрости и великодушии не только к тем, кого рыцарь защищал, но и к побежденному противнику. Естественно, лучшей ареной применения этих качеств была война, причем нередко способ ее ведения напоминал турнир в виде поединка между двумя группами противников. Подобная "рыцарская битва" произошла в Бретани в 1351 году. В сражении участвовали по тридцать французских и английских рыцарей. Победили французы и битва вошла в историю рыцарства как Битва Тридцати.

Однако сама идея личной доблести, изначально противоречившая тактике ведения войны, в дальнейшем была абсолютизирована и во многом выхолощена. Если во времена Иоанна Солсберийского подавляющее большинство дворян посвящались в рыцари, то уже при Жанне гораздо меньше аристократов желали вступать в ряды рыцарей из-за дороговизны снаряжения - доспехов, оружия и боевого коня. Само рыцарство "профессионализировалось" - появились рыцари, которые жили тем, что странствовали по свету и участвовали на турнирах, получая за это подарки и вознаграждения. Кроме того, с некоторых пор в рыцарском идеале на первый план вышел культ женщины. Теперь честь рыцаря, его доблесть соотносились со служением прекрасной и благородной даме. Именно в такой интерпретации образ рыцаря и запомнился в истории и литературе.

И теперь Даме предстояло быть не вдохновительницей, а участницей рыцарского турнира - случай уникальный, как и все, что она делала в жизни. Жанне недостаточно было титула принцессы крови. Она выбрала особый образ - образ девы-воина. Для создания этого образа ей предстояло сначала заслужить уважение и почет этой особой касты воинов, которые, несмотря на свою немногочисленность, а отчасти и благодаря ей, считались особо уважаемой и элитарной частью дворянства. Впервые не мужчины завоевывали сердце дамы, а Дама хотела завоевать сердца и умы воинов.

У трибун дам были установлены знамена судей, а по четырем углам ристалища стояли знамена соревнующихся рыцарей. Турнир открылся состязанием на копьях, заключавшемся в том, чтобы, мчась на коне, попасть в чучело, установленное в центре ристалища. Герольдмейстер объявил первых участников. Два рыцаря встали на позиции в концах деревянного барьера. Их доспехи из белого листового железа сверкали на солнце. В одном даже без объявлений угадывался немецкий рыцарь - у него был массивный трапециевидный шлем с прорезями для глаз, туловище закрывала сплошная броня, даже руки и ноги были в железе, поверх доспехов он надел плащ с черным крестом - отличительный знак тевтонского ордена. В руке он держал наперевес небольшое копье. Другой рыцарь был француз - на голове у него блестел от солнечных лучей шлем армэ, доспехи на заклепках также закрывали все тело. На нем был лиловый плащ с белым крестом Орлеанского дома.

Герольды, стоявшие в стороне в один ряд, протрубили начало состязания. По команде герольдмейстера, рыцари начали движение вдоль барьера, все ближе подходя к чучелу. Еще несколько секунд - и раздались звуки ударов, рыцари по инерции проскакали несколько метров, а на чучеле остались вмятины от копий.

На втором состязании выступало последовательно по одному рыцарю. Задачу усложнили: теперь вместо чучела установили перекладину, на которую повесили круглый кусок железа. Рыцарю предстояло на скаку попасть в это железо, которое было гораздо меньше чем чучело. Тут более тяжелые доспехи и глазомер подвели немца - его копье прошло в нескольких сантиметрах от листа железа. Французский же рыцарь блестяще справился с заданием, звон металла был тому доказательством.

Состязания продолжались два дня. Наутро третьего дня, когда уже все было позади, объявили победителей. Герцог Лотарингский Карл подарил Жанне черного боевого скакуна. Всем запомнился ее плащ цветов Орлеанского дома.

Как и обещал, Рене передал ей письмо для своей матери. Жанна попрощалась с гостеприимным Нанси и вместе со своими спутниками направилась обратно в Вокулёр. В число сопровождающих Рене прикомандировал своего оруженосца Жана де Дьёлуара.

Бодрикур обрадовался возвращению Жанны. Переночевав в Вокулёре, отряд готовился в более дальний путь - в Шинон ко двору дофина Карла. Бодрикур проводил Жанну до ворот.

- Идите, Жанна, и будь что будет, - сказал он на прощание.

* * *

Орлеан, середина февраля 1429 года

Жан, по прозвищу Орлеанский Бастард, сидел в своей комнате в донжоне замка в Орлеане и угрюмо смотрел в окно. По контрасту с текущим плачевным положением города ему вспомнилась совершенно иная ситуация, в которой находился город два года назад. Той осенью англичане под командованием капитана Солсбери попытались взять город в осаду. Бастард вместе с командиром отряда наемников рыцарем Ла Гиром выбили нападающих из укрепления Монтаржи. Тогда англичане поспешно ретировались, но через год вернулись и начали планомерно окружать город. Ситуация стала меняться не в пользу французов летом, когда началось наступление англичан на башни Турель, охранявшие доступ на большой каменный мост через Луару, который соединял город на юге с левым берегом реки. Чуть позже Солсбери со своим соратником Поулом захватили небольшие городки Пате, Артенэ, Жанвиль и Оливэ, укрепляясь на подступах к Орлеану. В ответ орлеанцы разрушили строения на левом берегу Луары, предместье Портеро, а также церковь и монастырь августинцев, чтобы не дать врагу закрепиться в них. Продолжая тактику осады, англичане возвели на подступах к Орлеану бастиды напротив почти всех ворот[27]. Только восточные ворота, по иронии называвшиеся Бургундскими, остались незаблокированными.

Англичане разрушили мельницы, снабжавшие город мукой. Так они рассчитывали взять Орлеан измором. Орлеанцы не растерялись и возвели внутри городских стен мельницы, приводившиеся в движение лошадьми - благо в Орлеане, как и в других городах тогдашней Франции, были неурбанизированные пространства, которые пригодились сейчас для посева зерновых.

Осаждающие не торопились штурмовать город, предприняв лишь несколько атак. Они понимали, что гораздо эффективнее просто дождаться, когда осажденные сами откроют ворота города, доведенные до отчаяния голодом.

Именно угроза голода заставила орлеанцев предпринять вылазку 12 февраля. Разведка донесла, что в этот день Великого поста к англичанам идет подкрепление - обоз, груженный бочками с сельдью. Вылазка обернулась для французов катастрофой. Подвела рыцарская удаль, когда шотландский союзник французов, Джон Стюарт, бросился в атаку, наплевав на заранее обговоренный план операции. Атака оказалась настолько неудачной, что численно превосходившие англичан французы были обращены в бегство, а на поле боя погибло немало храбрых рыцарей, включая того самого Стюарта, который был ни много, ни мало, коннетаблем[28] Шотландии. Англичане же в насмешку над французами назвали этот инцидент "днем селедок".

Видя, что французы потерпели поражение и понесли потери, один из полководцев, защищавших город, граф де Клермон, вместе с другими командирами, покинули Орлеан и увели своих солдат. Это нанесло сильнейший удар по обороноспособности Орлеана. А тут еще жители города, видя происходящее и теряя веру в своих защитников, решились на шаг, который оскорбил и обескуражил Орлеанского Бастарда. Они отправили посольство к герцогу Бургундскому Филиппу Доброму с просьбой принять город под свою защиту, ссылаясь на старинное рыцарское правило не захватывать населенный пункт, покровитель которого находится в плену (имелся в виду герцог Карл Орлеанский, который томился в лондонском Тауэре).

Филипп был склонен принять просьбу орлеанцев, но этому активно воспротивился английский главнокомандующий, регент Бедфорд. "Я был бы сильно разгневан, если бы мне пришлось отдать кому-либо птенцов, после того как сам обшарил все кусты!", гневно заявил он. В ответ Филипп отозвал своих людей, осаждавших вместе с англичанами Орлеан.

Однако для орлеанцев это была всего лишь капля в море. Орлеан лишился своих защитников, был почти полностью отрезан от внешнего мира. В стратегическом отношении захват города открывал путь на остававшуюся верной дофину Иль-де-Франс, срединную Францию, которую англичане смогли бы относительно легко завоевать благодаря равнинному рельефу и отсутствию серьезных укреплений. Кроме того, теряя Орлеан, Орлеанский дом терял свою вотчину, свою политическую и социальную опору в стране, а это серьезно покачнуло бы трон и под самим дофином. Наконец, падение последнего оплота партии дофина подорвало бы и без того слабый моральный и боевой дух его сторонников и усилило бы аппетиты герцога Бургундского. Теперь ничто не мешало англичанам захватить город. Счет пошел на недели, а может быть, на дни. Повсюду раздавались голоса, что спасти Орлеан может только чудо.

Жан тоже так считал. Но ждать чуда не приходилось, а значит, надо было его сотворить. Жан был не из тех, кто привык надеяться на судьбу. Профессиональный военный и стратег, он всегда стремился держать ситуацию под контролем. Еще прошлым летом Жан обдумал военно-политическое и морально-психологическое состояние королевства. Англичане планомерно захватывают область за областью, при этом арманьяки и бургундцы ведут войну за трон, остальные феодальные группировки и города безучастно за этим наблюдают, ища выгоду от этого противостояния и помогая то одним, то другим. Аквитания на юге гораздо комфортнее чувствует себя, торгуя вином и шерстью с Англией, и не желает объединиться под королевской властью, которой придется платить налоги. Париж в руках англичан, но и до этого он далеко не полностью контролировался арманьяками. Парижане гораздо больше симпатизировали Иоанну Бесстрашному за те милости, которыми он осыпал город, да и при английской оккупации благоволили больше к бургундцам, особенно на контрасте с англичанами. Внешние союзники дофина - король Кастильский и Шотландия не могут сделать за него его работу, а на востоке Священная Римская империя сохраняет враждебный нейтралитет. И эта незавидная ситуация продолжается уже много лет, выматывая и истощая партию дофина политически и экономически.

Жан понимал: нужны перемены, которые усилят власть дофина и пополнят ряды его сторонников. Нынешние политики и полководцы изменить ничего не могли - они попросту исчерпали себя и не могли предложить дофину ничего нового. Нужен новый человек, не запятнавший себя участием в феодальной междоусобице и бесконечными переходами от одной стороны к другой, и не просто человек, а символ. Только символы способны вдохновлять на победу. Жан это знал как никто другой. Он видел много раз, как и с каким настроем солдаты и офицеры идут в атаку в зависимости от полководца или государя. Нужен был символ, который признали бы своим войска, знать, городская буржуазия и даже обычно индифферентные к политике крестьяне. И такой символ был найден. Брат Жана герцог Карл Орлеанский написал ему из английского плена о таком человеке. К сожалению, он не мог прямо назвать имя, потому что опасался перлюстрации корреспонденции. Герцог лишь упомянул фамилии Бодрикура и д"Арков и название местности - деревня Домреми в герцогстве Барском. Через герцога Барского Рене Жан навел справки, и вскоре тайна открылась. Жанна была как раз той, кто нужен - принцесса, дочь злодейски убитого предводителя арманьяков, да к тому же выросшая на границе с Лотарингией. Жан тут же вспомнил легенду, пророчество, приписываемое Бэде Достопочтенному и Мерлину - в трудную годину придет Дева из земли Лотарингской и спасет Францию, погубленную женщиной. Начало образа было положено еще до того, как Жанне открыли тайну о ее происхождении. Теперь слово было за ней.

В дверь постучали. В комнату вошел гонец, привезший письмо от Рене. Жан нетерпеливо взял свиток. Он ждал это послание. Герцог Барский сообщал, что Жанна отправилась обратно в Вокулёр с намерением ехать в Шинон к дофину. Жан тоже владел кое-какой информацией. Он включился в игру, написав дофину: "говорят, что некая Дева, направляющаяся к благородному дофину, чтобы снять осаду с Орлеана и сопроводить дофина в Реймс, дабы он был миропомазан, проехала через город Жьен". Началась новая легенда, призванная спасти королевство.

* * *


Глава III. Начало легенды


В наших желаниях уже заключены предчувствия
наших способностей осуществить их.
Иоганн Вольфганг Гёте (1749-1832 гг.)

Шинонский замок, 5 марта 1429 года

Над городом поднималось кроваво-красное зарево от зажигательных снарядов бургундцев. То тут, то там слышались взрывы и крики людей, мечущихся по улицам в поисках спасения. Ворота города были открыты, и захватчики ворвались, круша все на своем пути. Еще чуть-чуть и они войдут во дворец. Немногочисленная охрана не могла им долго противостоять, хотя и была предана своему дофину.

- Ваше Высочество, надо бежать! - вскричал Танги дю Шатель.

Это был храбрый рыцарь и наставник дофина Карла, который почтительно называл его своим отцом. Если даже такой человек заговорил о бегстве, то значит, дело и впрямь было безнадежное. Однако Карл был в растерянности. Бежать и оставить собственный дворец перед лицом врага - разве так поступает благородный дофин?

- Ваше Высочество, прошу вас! - взмолился рыцарь. - Какой толк оставаться во дворце, когда все кончено?

Карл не двигался. Он лишь со страхом наблюдал за боями на улицах, больше походившими на мелкие стычки. Судьба города была решена. Танги видя, что дофин парализован страхом, обратился к Карлу голосом, не терпящим возражений:

- Ваше Высочество, мой долг охранять вас, даже против вашей воли. Я велю вам от имени короля спасаться ради спасения своего королевства!

Дофин словно очнулся от оцепенения.

- Но что делать? Куда бежать? Как спастись? - в его голосе сквозило отчаяние.

- В Венсеннский замок! Доверьтесь мне, - воскликнул дю Шатель. Они вместе выбежали из дворца и сели в подготовленную у ворот карету. Почти сразу, как они отъехали с диким кличем кучера, во дворец ворвались бургундцы...

Карл проснулся весь в поту и прислушался. Тишина, только ветер свистит в окне, да в камине потрескивают дрова. И постельничий его похрапывает во сне, с неудовольствием отметил про себя Карл. Он встал и подошел к камину, грея руки. Та парижская зима 1418 года выдалась тяжелой - дофину пришлось спасаться от отрядов бургундцев. А ведь вскоре после этого, в сентябре 1419 года, герцог Иоанн Бесстрашный пригласил его на переговоры в Монтеро, уверяя в своей преданности. Однако дофин разгадал его замысел: герцог просто хотел выиграть время и покончить с арманьяками. Но дофин опередил его. Иоанн был убит прямо там, в павильоне на мосту Монтеро, в почтительном коленопреклонении перед дофином. Лицемер! Так Карл рассчитался за все - потерянную корону, собственное унижение и смерть дяди, Людовика Орлеанского. Орудием мести стал все тот же верный Танги дю Шатель. Естественно, разразился очередной громкий скандал, Карла называли злодеем, но это все же было лучше, чем альтернатива - забвение, а возможно, и смерть. Карл хорошо усвоил уроки, преподанные двором - либо ты, либо тебя. Как на войне. И никакого рыцарского великодушия и благородства, когда ставкой в борьбе является королевская корона. Теперь они будут принимать меня всерьез, думал он тогда. Теперь у них некоторое время не будет вожака, и можно использовать эту фору. Но уже вскоре бургундцев возглавил сын убитого Иоанна Филипп, который еще больше сблизился с Бедфордом. А потом было предательство матери, очередное. И вот уже седьмой год, с тех пор как в 1422 году умер король Карл Безумный, дофин ждал миропомазания на престол. Однако надежда на это таяла с каждым годом. Тем временем в союзе с бургундцами англичане одержали несколько побед. Удача улыбнулась Карлу лишь в битве при Монтаржи. Но она же оказалась пока что последним его военным успехом. С тех пор он пребывал в беспокойном, меланхоличном настроении. Со стороны могло даже показаться, что он постепенно соглашался с участью проигравшего. Но послание, полученное вчера от Жана, Орлеанского Бастарда, вселило хоть небольшую, но надежду.

Карл провел остаток ночи у камина. Спать уже не хотелось, да и ночь вскоре отступила. Начинался новый день.

Жанна и ее спутники приехали в Шинон после полудня. Войдя через ворота донжона крепости, они поднялись в город и вскоре, оказавшись на перекрестке, спешились у колодца. Жанна взглянула на возвышавшиеся в конце главной улицы величественные стены главного замка. Оставалось пройти совсем немного. В то же время так далека была цель ее путешествия - добиться признания при дворе, чтобы начать действовать.

Прохожие с любопытством разглядывали странный маленький отряд: юношу и десяток вооруженных мужчин, прибывших с ним. Приглядевшись повнимательней, они понимали, что это девушка с короткой стрижкой "кружок" в мужской одежде, и она предводительствовала отрядом из благородных всадников, да и сама держалась в седле и вела себя соответственно.

Жанна и ее спутники добрались до стен замка. Она пока не хотела афишировать себя, никто бы так сразу не поверил, что перед ним принцесса крови. Потому люди герцога Барского заявили, что приехали с посланием от своего господина к Иоланте Анжуйской. Это подействовало, их проводили во дворец, прилегавший к крепостной стене внутри замка.

Иоланта Анжуйская приняла ее. Жанна поклонилась, как подобает благородной даме и передала Иоланте пергамент от ее сына Рене. Та внимательно прочла письмо, не изменившись в лице. Иоланта активно участвовала в политической жизни двора. Ее называли "прекраснейшей и мудрейшей из всех принцесс христианского мира"[29] и женщиной, создавшей Францию. Иоланта обладала большим личным влиянием на дофина. В 1413 году она инициировала его женитьбу на своей дочери. В каком-то смысле она заменила Карлу мать, которая фактически отреклась от него. Так что выбор Жана и герцога Орлеанского обратиться к Иоланте через ее сына был как нельзя точен. Именно она могла склонить чашу весов в пользу Жанны. Жанна это понимала и вела себя с ней особенно учтиво.

Еще одной женщиной при дворе, для которой был открыт не только разум, но и главное - сердце дофина, была его супруга Мария Анжуйская, дочь Иоланты. Это была милая и умная девушка, благоразумно державшаяся в тени мужа и матери, но в нужный момент говорившая свое слово, к которому Карл, как правило, прислушивался. Жанне необходимо было познакомиться и с ней. Этикет двора способствовал этому, и вслед за знакомством с тещей дофина она была представлена королеве Марии.

В это же время в королевских покоях со спутниками Жанны беседовал Карл. Он принял их лично без свидетелей, если не считать нескольких слуг, выполнявших церемониальные функции. Карл выслушал гостей, поблагодарил за труды и заботы об обеспечении приезда той, кого они называют дамой Жанной. Спутники Жанны поняли, что Карл лишь принял к сведению их слова. Он был подозрителен и недоверчив и потому желал проконсультироваться со своим советом, прежде чем принимать решение об аудиенции Жанне. Не сказав ни да, ни нет, дофин отпустил гостей.

Сразу после этого Карл созвал королевский совет. Он рассказал о письме Орлеанского Бастарда, встрече со спутниками Жанны и письме герцога Рене.

- Мы собрали вас тут, дабы испросить совета, как нам поступить с сей дамой? - дофин оглядел присутствующих. Царедворцы переглянулись.

- Сие известие весьма радостное и приятно-удивительное! Хвала Господу, что у нас появилась, наконец, надежда, после стольких неудач и горьких потерь! Полагаю, нам следует выслушать сию даму, - воскликнул ла Тремуй, один из приближенных Карла.

Ла Тремуй добился своего высокого положения при дворе деньгами и интригами. В свое время он был приближен к дофину коннетаблем Артуром де Ришмоном, самым могущественным человеком королевства. Но часто могущество оборачивается опалой, и в 1428 году, спустя всего три года после назначения на должность, де Ришмон был отстранен дофином по совету все того же ла Тремуя, успевшего стать любезным другом Карла, даже обращавшимся к своему господину "на ты", когда они оставались наедине. Секрет царедворца был прост: он ссужал дофина деньгами, которые получал из своих феодальных владений, и дофин благоволил ему.

- Что скажет наша матушка Иоланта? - спросил дофин.

- Я предпочту сначала выслушать мнение других членов совета, Ваше Величество, - ответила Иоланта.

- Я тоже обрадован. В действительности, это первая за долгие месяцы, если не сказать годы, новость, которая вселяет толику надежды в улучшение дел нашего королевства, - сказал Реньо де Шартр.

Он был канцлером королевства. Его власть также покоилась на деньгах - ведь он ведал королевской казной. А еще Реньо носил титул архиепископа Реймса, того самого города, в соборе которого издавна короновались французские короли. Так светская власть соединялась с властью церковной. Забавно, но архиепископ Реймсский ни разу еще не был в Реймсе, что было не столь редким явлением в те годы. Церковные должности приносили хороший личный доход их обладателям. Тем самым подтверждалась поговорка "свято место пусто не бывает". Один и тот же прелат мог иметь сразу несколько должностей в разных епархиях по всему королевству и естественно, в большинстве из них реальную работу вели его заместители.

- Толику надежды? - вступила в разговор Иоланта. Дофин взглянул на нее, слегка прищурившись. Она дождалась, пока канцлер и ла Тремуй раскроют карты и теперь была готова к бою. - В ваших словах сквозит недоверие. Хотелось бы узнать, в чем его причина?

- Я лишь хочу сказать, что не стоит предвосхищать события. Дама Жанна заявляет, что она явилась во дворец по божьему велению. В наше время полно тех, кто заявляет, что они избранные. Церковь относится к ним с недоверием.

- Простите, но я не считаю возможным сомневаться в герцоге Анжуйском и в Бастарде Орлеанском, когда они пишут о принцессе крови, и уж тем более не могу подвергать сомнению ее собственные слова, - поддержал Иоланту Рауль де Гокур. Он был советником дофина, первым камергером Короны, губернатором Шинона и командующим его крепостью. Гокур пользовался доверием Карла, если вообще можно было говорить о доверии этого мнительного человека. - На мой взгляд, ее следует выслушать и внять ее словам.

- Что такого особенного может сообщить эта новоявленная принцесса крови? - с сомнением покачал головой Карл.

- Она может дать ответы на мучающие вас вопросы, Карл, - сказала Иоланта.

Карл быстро взглянул на нее.

- Она ваша сводная сестра, и ее устами говорит сам Господь, хоть архиепископ и сомневается в этом, - продолжила Иоланта, бросив быстрый взгляд на Реньо.

- Меня не так поняли, - промямлил Реньо. После всего сказанного другими, он остался в одиночестве и теперь пытался исправить положение. - Я не сомневаюсь в происхождении Жанны и верю доброму Рене. Однако только Господь знает, является ли она его посланником. Его светлость Рене и мессир Жан пишут о ее избранности со слов либо ее самой, либо народной молвы.

- Что вы предлагаете, монсеньор? - спросил дофин.

- Пусть докажет, что она посланница небес. Пусть Господь даст знамение свое, - серьезно проговорил Реньо. Карл взглянул на ла Тремуя.

- Что ж, если монсеньор считает это важным, то я готов присоединиться к его мнению, - пожал плечами тот. - Вреда это не принесет, зато лишний раз подтвердит публике, что Жанна говорит правду. А мнение публики в таких случаях имеет значение.

Ла Тремуй был доволен собой. Его финансовые интересы лежали по обе стороны линии фронта, поэтому радикальное изменение статус-кво, будь то в пользу бургундцев или арманьяков, могло привести к потере доходов. Но публично он выступил в поддержку Жанны, прекрасно понимая, что не стоит с самого начала спорить с августейшими особами. Тем более, что Ла Тремуй пока не знал, что это за новая фигура вот-вот появится на шахматной доске и соответственно, не представлял, как ее можно использовать. А потому лучше было притвориться другом и верноподданным дофина, ведь выступи он в открытую против миссии Жанны, он высказался бы тем самым против миропомазания Карла, которого хотела Жанна и, конечно, хотел сам дофин. Роль же "мальчика для битья" досталась архиепископу, который тоже не был заинтересован в изменении положения, но был при этом гораздо менее хитрым царедворцем.

Участники совета посмотрели на Карла.

- Сначала разберемся с делами мирскими, а волю божью узнаем позже, - сказал он. - Созовите двор сегодня вечером, пора нам выслушать даму Жанну, - обратился он к Гокуру.

Вскоре в дом вдовы дворянина Гюстава де Куньи, где остановилась Жанна, явилась большая группа знатных господ во главе с главным церемониймейстером двора, принцем крови и кузеном Карла Луи Бурбонским, графом Вандомским, чтобы сопроводить ее на бал. Жанна их немало удивила, когда отправилась в замок в мужском одеянии, и в этом она была верна себе. В свои двадцать один год она не признавала условностей мира - будь то жизнь в деревне или бал высшей знати. Это подчеркивало ее независимость и выделяло среди окружающих. Единственным авторитетом для нее был бог, в которого она верила не книжно, а скорее интуитивно и логически, что помогало ей находить ответы на многие дилеммы бытия. Эта способность ей вскоре пригодится. А пока был прохладный мартовский вечер, когда Жанна подошла к воротам замка и, поднявшись по лестничному маршу с внутренней стороны крепости, вошла во дворец.

Уже в широко раскрытых дверях парадного зала Луи Бурбонский отступил в сторону.

- Входите, Жанна, - сказал он, пропуская ее вперед. Она обернулась к нему, произнеся:

- Не обманывайте меня, мессир, - она имела в виду описание дофина и его одежды, которое дал ей Луи по дороге в замок, чтобы Жанна не оплошала и не приняла за Карла кого-то другого.

Войдя в зал, Жанна сняла капюшон и окинула взглядом зал. На выросшую в деревне девушку одни только размеры зала королевского замка с его разноцветными стеклянными витражами, гобеленами на стенах, многочисленными факелами и светильниками, произвели бы неизгладимое впечатление, не говоря уже о пестрой толпе нарядных вельмож и прекрасных дам. Хотя Жанна уже побывала в замке в Нанси, в Шиноне все же был совсем другой масштаб и уровень представительства. Здесь собрался весь цвет королевства, вернее, той его части, которая не признавала господства англичан на французской территории. Однако даже королевский замок не поразил воображение юной принцессы. Она была на удивление серьезна и уверенна в себе, не обращая внимание ни на великолепие вокруг, ни на взгляды присутствующих. А те смотрели на нее со смешанным чувством удивления и полного непонимания: кто эта девушка, которая больше похожа на юношу своей поджарой фигурой, скрытой под накидкой, мужским костюмом и необычной стрижкой? В те времена благородные дамы полностью скрывали волосы под головным убором или убирали их в своеобразные сетки, которые закрывали уши. А тут не только непокрытая голова, но еще и мужская прическа!

Жанна увидела стоявшего у окна Карла, который беседовал с Раулем де Гокуром ла Тремуем, и направилась к нему. Сделав реверанс, Жанна взглянула на Карла.

- Кто вы? - спросил тот, видя перед собой столь необычное зрелище. Сочетание хороших манер благородной дамы и мужского стиля одежды его удивило.

- Благородный дофин, зовут меня Жанна Дева, пришла я по велению Господа нашего, дабы исполнить волю его: спасти королевство от захватчиков и сделать так, чтобы вы были миропомазаны на престол, - сказала Жанна торжественно с таким убеждением в голосе, что ла Тремуй и Гокур невольно переглянулись.

Карл широко улыбнулся, всплеснув руками, и обнял Жанну, как обнимали рыцарей.

- Для нас большая радость видеть вас с нами, Жанна! - ответил он, но глаза его смотрели настороженно.

- Благородный дофин, мне надобно поговорить с вами, - Жанна понизила голос. Ла Тремуй и Гокур откланялись, а они с Карлом подошли к окну, отделившись от толпы придворных.

- Я внимаю, Жанна, - произнес Карл.

- Ваше Высочество, до недавних пор я жила в Домреми обычной жизнью провинциальной дворянки, но уже с двенадцати лет, даже не зная еще кем являюсь на самом деле, я ощущала свое предназначение. В начале оно было туманно, но с годами голоса, являвшиеся мне, поведали в деталях, что должно сделать. А недавно открылась истина о моем происхождении, что только утвердило меня в моей миссии, - здесь она внимательно посмотрела на дофина и продолжила, глядя ему в глаза, - я должна освободить верный вам добрый город Орлеан и повести вас в Реймс для того, чтобы вы были там коронованы и миропомазаны, если того захотите.

Карл грустно улыбнулся.

- Видите ли, Жанна, - сказал он, подбирая слова, - все это очень благородно и великодушно с вашей стороны, намерения ваши возвышенны, они богоугодны и близки нам. Но... благородные намерения часто сталкиваются с суровой реальностью, которая может сделать невозможным их воплощение в жизнь. Дело освобождения Орлеана требует талантов полководцев, а как вы знаете, к ратному делу у меня никогда не было особого расположения. Я изучал историю, латынь, но кому нынче во Франции нужен историк? - усмехнулся Карл. - Кроме того, и это еще важнее, военные походы, да и коронация требуют огромных средств, а вы, должно быть, слышали, что меня прозвали самым бедным человеком в королевстве! Для дел больших и малых я должен просить денег у своих вассалов, а многие города и области не настолько склонны одалживать королю, да и вассалы моих вассалов - не мои вассалы, - Карл отвел глаза, потом быстро посмотрел на Жанну.

Она почувствовала, что дофин недоговаривает об истинных причинах своих сомнений. И еще Жанна была разочарована. Она ожидала увидеть перед собой рыцаря или ученого, пусть находящегося в печали и сомнениях, но обязательно волевого и деятельного государя. А сейчас она глядела на его бледное одутловатое лицо, усталые глаза и худощавую фигуру с короткими ногами, из-за чего дофин носил длинные одеяния, чтобы казаться выше и пропорционально сложенным и понимала, что он человек слабый и не любящий принимать решения. "Но и это можно обратить во благо", подумала Жанна. Карл боится ответственности, но она не боится, Карл сомневается, но она уверенна в себе и может убедить его сделать то, что нужно королевству. Прежде чем выявить главную причину сомнений дофина, о которой ей прямо сказал в Нанси герцог Рене, она решила опровергнуть выдвинутые им аргументы, чтобы заставить высказаться его самого.

- Ваше Высочество, - обратилась она к нему, - в ваших словах есть доля истины. Однако я хотела бы вам напомнить о том, что еще ваш дед, Карл Мудрый передал командование войсками коннетаблю и его назначенец Бертран дю Геклен покрыл свое имя неувядающей славой легендарного полководца! Что же до причин финансовых, то при всей их важности, на войне правят не они. Вам как человеку, хорошо знающему историю, должно быть известно, что боевой дух выигрывает сражения, что воодушевление превращает обывателей в несгибаемых воинов, а вельмож - в спонсоров и сподвижников великого дела освобождения отчизны! Если ваши полководцы и вассалы поверят в меня, как я верю в свое предназначение, если они пойдут за мной и поведут своих солдат и офицеров в атаку под моим стягом, то уверяю вас, все остальные проблемы решатся сами собой, и вы сможете короноваться, как того заслуживаете! - горячо сказала Жанна, сделав ударение на последнюю часть фразы.

Карл молча смотрел на нее. Жанна говорила с таким жаром, такой твердой решимостью в голосе, ее глаза так блестели при свете факела, что она казалась ему особенно красивой. Он ею восхищался. Ее горячность передалась и ему.

- Но заслуживаю ли я?! - вырвалось у него. Жанна ждала этого восклицания. Теперь пора было сказать главное.

- Говорю вам от имени Всевышнего, что вы истинный наследник Франции! - произнесла она твердо и торжественно.

- Но король в то время был нездоров и... - не унимался Карл.

- Карл, вы принц чистых кровей, - доверительно сказала Жанна и сразу увидела, как дофин из угрюмого и печального человека преобразился в радостного и веселого.

Слова Жанны не означали, что отцом дофина непременно был Карл VI. Имелось в виду, что его отцом никак не мог быть человек некоролевского происхождения. Это и хотел знать Карл даже не столько для общественного мнения, сколько для себя. Значит, он чистокровный принц! Значит, искусство властвовать у него в крови! Значит, Всевышний примет его миропомазание! "Поверил!", обрадовалась Жанна. Как и ее мать, она была очень убедительна, когда что-то утверждала, только в отличие от Изабеллы, Жанна всегда верила в свои слова.

Между тем Карл вложил ее руки в свои и наклонился, глядя ей в глаза:

- То есть вы хотите сказать, что моим отцом был король Карл Возлюбленный, - произнес дофин многозначительно. Жанна поняла его и ответила твердо.

- Вы сами об этом объявите, Ваше Высочество! - теперь можно было заткнуть рот и недоброжелателям. Но она не хотела сама публично делать это объявление и оставила его дофину.

- Жанна, расскажите мне о своих голосах! - воскликнул Карл, пребывая в радостном возбуждении.

- Они прекрасны! - воскликнула Жанна почти мечтательно. Теперь уже радость Карла передалась ей, но это было не возбуждение, а тихое благоговение. Вмиг Жанна превратилась из страстной пророчицы в кроткую смиренную прихожанку. - Я слышу их с детства. Они то тихие, как дуновение ветра, то громкие как колокольный звон. Они утешают меня, когда мне грустно, наставляют, когда меня одолевают сомнения и дают надежду, когда охватывает отчаяние.

"Мне бы так", подумал Карл. Он слушал ее и понимал: Жанна та, кого он ждал все это долгое время. Иоланта и другие, поддерживающие ее, были правы. Жанну следует послушать. В ней есть божественная искра, она может внушать людям нужные мысли и чувства, он ощутил это на себе. Жанна сможет повести за собой армию и поднять на борьбу даже тех, кому сейчас эта борьба не нужна. А он будет рядом, пожиная плоды побед. Только нужно быть осмотрительным и не позволять ей затмевать собой короля.

Они проговорили еще несколько минут. Затем дофин подозвал Рауля де Гокура.

- Мессир Рауль займется вашим обустройством в замке, - сказал Карл. Рауль почтительно поклонился.

- Благодарю вас, Ваше Высочество, но я бы хотела как можно скорее выступить в поход на помощь Орлеану, - попыталась возразить Жанна, но дофин решительно сказал.

- Орлеан уже давно находится в осаде, и еще несколько дней ничего не изменят, вы же наша гостья и мы должны предоставить вам жилье, подобающее вашему положению, - Карл посмотрел на Рауля.

- Предлагаю поселить высокородную даму Жанну в замке Кудрэ, - сказал тот.

- Прекрасно! Передайте даме Белье, пусть обеспечит Жанну всем необходимым, - согласился дофин.

- Что ж, раз вы все решили, не буду противиться воле хозяев, - улыбнулась Жанна.

Карл подозвал Луи Бурбонского и сказал ему что-то. Тот громко произнес, обращаясь к собравшимся.

- Его Величество дофин Карл желает говорить!

Все затихли, обернувшись в сторону дофина. Тот произнес громко и отчетливо, в то время как Жанна стояла справа от него.

- Мы хотим сообщить вам радостную весть о том, что нас посетила Дева Жанна, которая, услышав голоса с небес, велевшие ей идти к нам и поведать, что мы - истинный наследник престола и что будем миропомазаны в Реймсе, как то принято по традиции. Жанна также заявила, что Всевышний на стороне Франции и короля и велел ей освободить королевство от англичан и их приспешников бургундцев, начав с нашего доброго города Орлеана!

По залу пронесся одобрительный гул. На лицах придворных появились радостные улыбки. Теперь они с удивлением и восхищением смотрели на маленькую стройную фигуру в мужском костюме, так уверенно и спокойно державшуюся рядом с дофином. Жанна прекрасно понимала причину этой радости: победа над англичанами вернула бы им возможность собирать доходы со своих земель, которые сейчас были разорены войной. Конечно, некоторые придворные все еще были весьма богаты, такие как ла Тремуй, но многих других не миновали экономические последствия войны.

- Теперь я бы хотел представить наших доблестных полководцев, отважных рыцарей, с которыми вам, возможно, предстоит вместе добыть победу! - воскликнул Карл, обращаясь к Жанне. - Начнем с отважного капитана Этьена де Виньоля, по прозвищу Ла Гир, одним своим видом наводящего ужас на неприятеля, - Жанне поклонился рыцарь средних лет. Было заметно, что ему несколько тяжело дался этот поклон - он был инвалидом с тех пор, как на него упала балка, раздробив ногу. - И Жан Потон де Ксентрай, рыцарь и отважный капитан, как и уважаемый Этьен!

Эти двое были во многом похожи, неслучайно их считали друзьями и подельниками. И ла Гир, и Ксентрай были так называемыми "главарями банд", грозными капитанами отрядов наемников. Враги их боялись, особенно ла Гира, само это прозвище означало "ярость", ту неудержимую ярость, с которой Этьен де Виньоль сокрушал противника.

- Мессир Жак де Шабанн, - Жанне учтиво поклонился высокий темноволосый молодой человек. Жанна не знала, что этот красивый юноша славился своими амурными похождениями и даже имел прозвище "ходок". Он же пока не знал, что произойдет неожиданное: в нем пробудится чувство к Жанне, которое он будет молча хранить в сердце и никогда не откроет ей.

- Жиль де Лаваль, барон де Рэ, сеньор де Блезон, Шемийе и Ла Мот-Ашар, первый барон и предводитель дворянства герцогства Бретань, - Карл указал на высокого молодого человека с красивыми тонкими чертами лица, жесткой курчавой черной шевелюрой и иссиня-черной бородкой. Что-то было в его глазах не от мира сего - то темные, пронзительные и глубокие, то с искрой или затуманенные, они привлекали и отпугивали одновременно.

- Жанна, кого бы вы выбрали себе советником? - спросил Карл. Она провела взглядом по представленным ей полководцам.

- Мессир де Лаваль, прошу вас стать моим помощником и советником, - почти сразу ответила она, сама не до конца понимая свой выбор. Она почувствовала в нем силу и ум, но было что-то еще, чего она пока не осознала, но что интуитивно подтолкнуло сделать выбор, а интуиции она доверяла всегда, и та ее не подводила.

- Почту за честь, - сказал тот, поклонившись. Он уже давно пристально наблюдал за Жанной так, чтобы она этого не заметила. Впрочем, она все равно ничего бы не увидела, слишком была сосредоточена на выполнении своей миссии. А де Рэ смотрел на нее как завороженный. Он впервые встречал в женщине почти мужскую уверенность, какую-то особую экзальтированность. Эта сила шла у Жанны изнутри, доходя до надрыва, до последней черты, которую не посмел бы переступить никто из смертных, а только ангел или бес и Жанна, чувствовал Жиль.

После дофин предложил ей остаться на бал, однако тут Жанна вежливо, но твердо отказалась. После празднеств в Домреми, таких веселых и искренних, ей претила светская жизнь с ее скучными балами, пустой болтовней и лицемерной вежливостью. В таком обществе она просто задыхалась.

* * *

Шинон, 6 марта 1429 года

Жанна въехала в башню Кудрэ, возведенную более двух веков назад к западу от основной башни Шинона, которая называлась Срединный замок. По совпадению, в Кудрэ в 1308 году по приказу Филиппа Красивого томились, ожидая казни, высшие лица ордена тамплиеров.

Жанну поселили на втором этаже. Помимо фрейлины, принадлежавшей к высшей знати и пажа Луи де Кута, к ней приставили оруженосца по имени Жан д"Олон. Это был член королевского совета дофина и бывший капитан гвардейцев короля Карла Шестого. Жанне также назначили капеллана - монаха-францисканца Паскереля. Дома, в которых она с этих пор останавливалась, охраняла группа шотландских кадетов во главе с ее дворецким.

Помолившись в церкви святого Мартина, Жанна направилась обедать к дофину. Она пришла рано, и дофин завел с ней беседу о чем-то обычном, когда в дверях появился статный молодой человек лет двадцати двух. Когда он подошел, Жанна спросила у дофина, кто это.

- Позвольте представить вам Жана, герцога Алансона, - ответил Карл.

- Вам добро пожаловать, чем больше будет нас, в ком течет кровь Франции, тем лучше! - улыбнулась Жанна.

- Благодарю за столь прекрасные слова! О вас рассказывают удивительные истории, - Алансон учтиво поклонился. Затем обратился к Карлу. - Сир, я был в Сен-Флоран, когда получил ваше письмо и, узнав о том, что в Шиноне находится Дама Жанна, поспешил сюда, - Жан выглядел заинтригованным.

- Надеюсь, я не оторвал вас от важных дел или приятного времяпрепровождения? - спросил Карл, шагнув к окну. Жанна и Жан последовали за ним. Легкий прохладный ветерок из приоткрытого окна коснулся лица Жанны. Она слегка прищурилась, взглянув на безоблачное небо, в котором ярко светило холодное мартовское солнце.

- Ничуть, я охотился на перепелов, - непринужденно произнес Жан. Он глядел на Жанну - ее гордая осанка, независимый и в то же время добрый взгляд и приятный голос сразу привлекли его внимание.

- Возможно, скоро нам предстоит охотиться на дичь покрупнее. Как вам перспектива поймать в силки Талбота и Гласдейла? - хитро спросил Карл.

- Блестящая перспектива! - воскликнул Жан. Жанна заметила, как у него загорелись глаза. - Так мне готовиться к походу?

- Не торопитесь, Жан. Наш герцог горяч, - дофин с улыбкой взглянул на Жанну. - Предлагаю пока отобедать, силы нам точно пригодятся, - он рассмеялся, пригласив гостей за стол.

После обеда они отправились верхом на прогулку в луга. Впереди ехал дофин, чуть поодаль от него Жанна с Жаном, а за ними - гвардейцы дофина.

- Вы столь сильно хотите воевать с англичанами. Подобное рвение присуще храбрым людям, - обратилась Жанна к Алансону.

- В желании войны с врагом нет ничего особенного, Жанна. Вы тоже жаждете сразиться с ними.

- По велению Всевышнего. А вы только что из плена, обычно в таких ситуациях люди предпочитают отдохнуть.

- Вот вы о чем. Я был ранен пять лет назад при Вернёе и валялся без сознания на поле боя среди трупов, когда меня обнаружили англичане. Как обычно, они предпочли получить за меня выкуп, но назначили такую сумму, которую даже я, Алансон, вместе с супругой не мог уплатить сразу. Меня отпустили под честное слово и обязали не поднимать против англичан оружия, пока выкуп не будет выплачен целиком. Нам стоило больших усилий собрать деньги, мы оказались на грани разорения. Но что самое отвратительное, я был вынужден все это время бездействовать, видя, как враг захватывает все новые земли в моей стране.

- Представляю, как вам не терпится вновь оказаться в бою.

- Умножьте это чувство на тысячу, и тогда, быть может, поймете мои чувства, - серьезно сказал Жан.

- Господа, не отставайте! - крикнул дофин, пришпорив коня. Его спутники сделали то же самое. Жан был хорошим наездником, но Жанна обогнала его, да еще с копьем наперевес и поравнялась с дофином. Алансон взглянул на нее с восхищением.

Когда они вернулись в замок, во дворе для них подготовили площадку для игр. У стены поставили столик с напитками и креслами. В противоположной от него стороне установили деревянный столб для метания дротиков.

- Жанна, не угодно ли вам поучаствовать в боевых развлечениях? - предложил Карл.

- Превосходная идея, - радостно воскликнула Жанна.

Это была хорошая возможность продемонстрировать навыки, ценившиеся в рыцарской среде[30]. Жанна встала на расстоянии от столба, которое отмерил слуга. Ей подали дротик. Она заложила левую руку за спину и навела правую руку с дротиком на столб, прицеливаясь. Через секунду он вонзился в цель.

- Браво! - воскликнул Жан, аплодируя. - Теперь моя очередь.

Он отошел на пять шагов дальше и метнул дротик чуть выше дротика Жанны.

- Прекрасный бросок! - теперь аплодировала Жанна. Карл в это время удобно устроился в кресле, потягивая вино из чаши и с интересом наблюдая за их соревнованием.

- Наш Жан действительно самый меткий лучник в королевстве, - Карл поднял чашу в приветствии, затем спросил слугу. - Пьер, какое расстояние между дротиками?

Тот подбежал к столбу.

- Шесть пальцев, Ваше Величество, - сообщил он.

- Я слышал, хороший лучник может послать две стрелы в одну точку, - Карл хитро посмотрел на Жанну с Алансоном. - А сможет ли кто-нибудь из вас метнуть дротик между этими двумя?

- Я попробую, - отозвалась Жанна.

Алансон удивленно вскинул бровь. Задача была сложной, и даже он подумал бы, прежде чем соглашаться. Тем временем во дворе собрались несколько вельмож с дамами. Они с любопытством ждали, что сейчас произойдет. А Жанна уже целилась, чуть повернувшись боком и поудобнее расставив ноги. Несколько секунд ожидания и она метнула дротик. Слуга еще раз подбежал к столбу.

- Дротик попал между двумя первыми!

Теперь аплодировали все вокруг. Придворные были в восторге. Алансон поцеловал Жанне руку.

- Вы прекрасная наездница, у вас острый глаз и твердая рука. Жанна, позвольте подарить вам коня! - в восхищении предложил он.

- Благодарю, мой прекрасный герцог! - она широко улыбнулась своей солнечной улыбкой.

Поупражнявшись еще некоторое время в метании дротиков, публика стала развлекаться другой игрой - ловить на шпагу кольца. Затем все вернулись в замок. Дофин не участвовал в играх, он с любопытством наблюдал за Жанной. Он видел, как она с помощью невинных забав все больше завоевывает симпатии двора. Юный герцог уже подпал под обаяние Жанны. Скольких она покорит в дальнейшем, не без удовольствия спрашивал себя дофин, видя, как Алансон галантно предлагает Жанне вино.

Поднявшись к себе в комнату, Жанна обдумывала свое положение. Она была представлена при дворе и встречена весьма хорошо, дофин ей поверил, у нее начал формироваться свой военный совет из высокородных рыцарей. Это были плюсы. Теперь ей предстояло церковное разбирательство. Ведь слова о голосах и миссии пока ничем не подтверждались.

Карл, возвратившись к себе, думал о том же. После первого разговора с Жанной в оконном проеме парадного зала сам он в ней не сомневался. Позаботившись о мирских делах, пора было подумать о делах божественных. Светская власть опиралась на авторитет церкви. После взятия Парижа и раскола страны фактически была разделена и духовная власть. На стороне англичан и бургундцев был Парижский университет с его высочайшим богословским авторитетом. Церковным центром во владениях дофина являлся город Пуатье, где собрались верные ему священнослужители. Туда-то он и решил отправить Жанну для допроса. Но сначала Карл приказал верным ему людям "опросить" Жанну еще в Шиноне. Пройдя этот этап проверки, Жанна получила бы первое одобрение прелатов, что в свою очередь должно было повлиять на позицию совета в Пуатье. Кроме того, Карл решил доказать правдивость слов Жанны в самой очевидной и легко поддающейся проверке части - он велел провести гинекологический осмотр, чтобы подтвердить ее девственность.

Афишировать родственную связь с Жанной Карл не мог. Это вызвало бы еще больше сомнений относительно его законнорожденности и прав на престол. Для публики она была Жанной Девой, утверждавшей, что ее послал бог для выполнения великой миссии. Правду знали только самые близкие люди дофина. Остальные придворные вынуждены были довольствоваться противоречивыми слухами, которые неизбежно возникали вокруг каждого значительного события[31].

Несколько дней с Жанной беседовали находившиеся при дворе епископы, задавая на разные лады вопросы о ее голосах и целях поездки к дофину. И раз за разом ей приходилось рассказывать свою историю. Карлу доложили о результатах, и он велел двору переехать вместе с Жанной в Пуатье.

* * *

Пуатье, 11 марта 1429 года

Пуатье в качестве места церковного дознания Жанны был выбран неслучайно. В этом городе находилась резиденция епископа и парламент, выполнявший функции верховного суда. Здесь же было много аббатств. Сюда бежали, спасаясь от преследований бургундцев, профессора Парижского университета из числа сторонников дофина. Собравшимся здесь церковникам, богословам и знатокам канонического права предстояло определить, с посланницей бога или дьявола имеют они дело в лице Жанны.

Определить это было очень важно. В те времена в сознании людей главное место занимала идея бога и церкви. Теология, наука и искусство выступали в триединстве, которое было создано, вдохновлено и обрамлено религией. Все, начиная с сотворения вселенной, законов природы, устройства мира и человеческого общества и заканчивая распорядком дня и мыслями людей, познавалось и определялось богословами и их коллегами в других смежных областях. Даже юриспруденция, вроде бы чисто человеческая и повседневная область знаний несла отпечаток теологии в виде канонического права. Наука была объявлена авторитетнейшим отцом церкви Фомой Аквинским "служанкой богословия". Более того, наука в истинном смысле этого слова, как познание объективной реальности, основанное на теоретическом анализе эмпирического опыта с помощью логики, находилась в зачаточном состоянии. И не дай бог, если какой-нибудь исследователь входил в противоречие с догматами церкви - его ждало всеобщее осуждение, изгнание, а то и участь ведьм и колдунов. Даже само понятие "ученый" употреблялось преимущественно применительно к богословам.

Человек просыпался с молитвой на устах и ложился спать, читая молитву. Бог сопровождал человека всю жизнь от рождения и до смерти, решая как ему жить, чем питаться, как разговаривать и о чем думать. Религия и те, кто ее пропагандировал в проповедях и развивал в теоретических догматах, создавали обычаи и традиции, нормы жизни и культуры и освящали их, придавая им статус незыблемости. Правда, иногда обычаи, созданные в более ранней религиозной культуре, не соответствовали теологической доктрине, пришедшей на смену древним языческим культам. И тогда у церкви был выбор: либо искоренить их, либо включить в свою теорию. Был и промежуточный вариант своеобразной толерантности: не признавая древние традиции, все же не стараться выкорчевывать их огнем и мечом. Понятно, что последние два варианта были уместны в случае, когда древние традиции были слишком сильны в общественном сознании, чтобы их можно было уничтожить без вреда для самой теологической доктрины.

Люди в средние века жили не только в реальном мире, их воображаемый мир был полон ангелов и демонов, святых и одержимых. Земля была ареной противостояния бога и дьявола, которые вели неустанную борьбу за человеческую душу, которая по результатам своей земной жизни отправлялась либо на небеса - райские сады Бога, либо в огнедышащие подземелья преисподней - владения Сатаны. Естественно, на сей результат на протяжении жизни человека влияли не только бестелесные светлые и темные силы, но и их сторонники в мире людей - церковники и святые люди с одной стороны и колдуны и еретики - с другой. Человека могли записать в ряды тех или других из-за явного отклонения от общепринятого и прописанного в церковных книгах поведения. Скажем, психическое отклонение или физическая болезнь могли сделать человека блаженным или одержимым дьяволом на основании критериев, также прописанных богословами.

В те времена люди искали в сверхъестественном мире оценку своих поступков, помыслов, желаний, надежд или страхов. В жизни человека большое место занимала мистика, подкрепленная концепциями божественного откровения и знамений - якобы возможности получать ответы или наставления, а то и предостережения непосредственно от бога или ангелов. Люди верили в это, и их вера становилась для них реальностью. Нередки были случаи галлюцинаций - немалому числу людей являлись голоса или видения. Сообразно умонастроениям той эпохи галлюцинации эти принимали религиозную форму, люди контактировали с ангелами или бесами.

В этот момент свое слово говорила церковь, решая, от кого исходят эти голоса и видения - от бога или лукавого. На таком психоэмоциональном фоне эпохи и предстояло допросить Жанну.

Настроение общества в то время можно было описать одним словом: усталость. Усталость от разрушительных набегов неприятеля, от бесчинств собственных войск, от поборов и постоянно растущих налогов, которые приносили не меньший вред, чем бои и битвы. Фактически две войны - английская интервенция и внутренняя распря между арманьяками и бургундцами, разрушения и голод привели людей в состояние отчаяния. Неудивительно, что в эти смутные времена тут и там появлялись разного рода пророчицы и прорицатели, вещавшие от имени бога и его архангелов. Их слова будоражили жителей, то давая им надежду, то пугая страшными бедами, но в итоге всегда оказывались ложью.

Однако известие о предстоящем процессе вызвало в Пуатье особо бурную реакцию. Это известие передавалось из уст в уста, обрастая новыми подробностями, приукрашивающими и возвеличивающими личность Девы. Ведь сейчас в городе ожидался приезд не просто той, которая называла себя способной спасти королевство. Жанна получила поддержку самого дофина, а это уже было официальное признание. Но все оставалось чисто условным, пока свое слово не сказала коллегия церковников, созданная письменным распоряжением архиепископа Реньо де Шартра. В эту коллегию входили авторитетные богословы и правоведы. Главную роль в допросах Жанны играли Сеген Сеген из ордена святого Доминика и профессор, бакалавр богословия Гийом Эмери, бежавший из Парижского университета от власти англичан.

Самым известным среди прихожан был брат Сеген. В средневековье католические священнослужители не просто выполняли функцию метафизической связи человека с богом, но и во многом играли роль, которую много позже стали играть психологи. Они не только объясняли на проповедях нормы жизни, прописанные в писании, давали оценку происходившим событиям, но и выслушивали откровенные признания прихожан на исповеди и советовали, что делать и как поступить для решения той или иной моральной или житейской дилеммы. А отпущение грехов облегчало человеку душу, и он с чистой совестью вступал в новый день. Однако главная задача церкви заключалась в сохранении покорности и смирения прихожан перед властью бога, которая подменялась властью церковной и светской. Чтобы постоянно внушать это толпе, необходимо было владеть искусством проповеди, которое иногда не уступало красноречию римских ораторов или навыкам греческих риторов.

Брат Сеген был в этом смысле настоящим виртуозом. Он имел безупречный образ слуги Господа. Это был аскет, часто гулявший по Пуатье со строгим выражением лица, сложив руки на груди. Возраст давал себя знать, глаза брата Сегена постоянно слезились, его мучила подагра. Но он относился к этому, как к испытанию божьему, и это давало ему силы превозмогать боль и продолжать нести свой крест. А нес он его более чем достойно. Его любили и ненавидели, но всегда уважали за проницательность и умение убеждать. На самом деле он был ловким манипулятором. У юноши он мог спросить, существа какого пола более привлекательны, и пока тот лихорадочно соображал, что ответить, чтобы не попасть впросак, Сеген доказывал ему, что тот грешен и что только покаяние и молитва могут спасти его душу. В действительности оба ответа указывали на греховность помыслов, и у прихожанина не оставалось иного выбора, кроме как согласиться. Помимо этого, Сеген "утешал" бедных прихожан иллюзией счастья, говоря, что чем больше испытаний выпадает на их долю в этой жизни, тем легче будет их жизнь загробная. Так что умиротворенные такой проповедью, они отправлялись по домам, больше не сетуя на нищету или болезни.

Следующим по значимости в коллегии был профессор-богослов Гийом Эмери. Именно на труды богословов частично опирались проповедники, вроде Сегена. Высокий, худощавый старик с серьезным лицом, Эмери не выступал публично и не исповедал прихожан. Будучи теоретиком от теологии, он упражнялся в схоластических изысканиях и заочной идеологической полемике с сарацинскими теологами. Это был знаток всех четырех Евангелий и других священных книг. Такие как он могли с легкостью запутать вопросами с множественными ответами или построить хитроумные логические конструкции, в которых легко было заблудиться как в лабиринте.

Процесс проходил в доме адвоката Жана де Рабатэ. На первом этаже в зале поставили длинный стол, покрытый сукном, со скамьей для членов коллегии. Жанна сидела на скамье поодаль. Вдоль стен поместили скамейки для дворян и жителей города. На коллегии председательствовал сам архиепископ Реймсский, прибывший в Пуатье вместе с двором дофина. Несмотря на присутствие в городе дофина и на настроения жителей, страстно желавших восстановления мира, то есть того, о чем говорила Жанна, церковники действовали по своему усмотрению и если бы кто-то из них заподозрил в Жанне что-то неладное, лукавое, греховное, им ничего не стоило отказать в благословении даже после положительных для Жанны результатов допросов в Шиноне. Так что в этом диалоге с церковниками Жанне приходилось рассчитывать на свой здравый смысл и интуицию больше чем на благоприятную для нее внешнюю обстановку, тем более, что в теологии она была не сильна.

Однако эту обстановку она могла использовать себе на пользу. Молчаливая поддержка дофина, Шинонские допросы и настроения пуатевинцев позволяли ей держаться уверенно и даже немного дерзко, не переступая впрочем, черту, отделявшую дерзость по отношению к священникам, которые были всего лишь обычными людьми от мыслей, которые могли быть истолкованы ими как проявление гордыни, несовместимой с образом доброй христианки.

- Веруете ли вы в бога, Жанна? - брат Сеген начал допрос с самого общего и казалось бы простого вопроса, на самом деле намереваясь затем детализировать его и углубиться в теологические дебри.

- Верую и вероятно, даже больше чем вы сами, - не задумываясь, ответила Жанна.

Она подчеркнула свою роль посланницы Бога, что должно было произвести впечатление на публику, да и на самих церковников. Это действительно всколыхнуло публику. По рядам прокатился негромкий гул. Сегену такой ответ, конечно, не понравился, но поделать он ничего не мог - против веры не возразишь. Он продолжил допрос:

- Вы утверждаете, что слышите голоса святых.

- Да, я подтверждаю это.

- На каком языке они к вам обращаются? - прищурился Сеген не из чувства коварства, а просто из-за плохого слуха.

- На языке лучшем чем ваш, - отрезала Жанна.

Ее забавлял лимузенский диалект Сегена. Очевидно, что он недостаточно хорошо знал стандартный французский язык. Подобные шутки были этаким легким уколом авторитету членов коллегии, да к тому же просто могли привести церковников в некоторое замешательство, что всегда полезно при полемике. У Сегена ее ответ отбил охоту задавать вопросы.

- Жанна, ваши заявления о божественной миссии никоим образом не противоречат Священному писанию, - начал Эмери. - Однако вместе с тем они не указаны ни в одной известной мне священной книге.

Жанна ожидала подобный вопрос. Крючкотвор Эмери не мог спросить ни о чем другом, кроме цитат из священных книг.

- Неудивительно, ибо в книгах Господних написано больше, чем в церковных, - парировала она.

- О каких книгах вы говорите? - попытался уточнить Эмери.

- У небесной канцелярии есть свои сакральные книги, недоступные для понимания человеческого разума, - Жанна подняла палец кверху. Своим ответом она напомнила публике широко распространенное народное поверье и тем самым вызвала еще большую ее симпатию. Зал загудел, на этот раз гораздо громче.

- К порядку! - стукнул молотком по столу архиепископ Реймсский.

Но Эмери не сдавался.

- Вы говорите, что Господь избрал вас для выполнения божественной воли, - похоже, он решил идти до конца.

- Да.

- Апостол Павел неоспоримо утверждал, что посланец бога являет знамения в доказательство истинности своей миссии. Какое знамение можете предъявить вы?

- Я здесь не для этого, а чтобы исполнить волю бога, - твердо ответила Жанна.

- Жанна, без доказательств мы не сможем рекомендовать дофину дать вам армию, - пригрозил Эмери, уцепившись за этот пункт. Но Жанну тоже невозможно было сбить с толку. К тому же, она не терпела ультиматумов.

- Во имя Господа, разве я приехала в Пуатье для того, чтобы творить чудеса? Привезите меня в Орлеан, и я докажу, что у меня есть миссия. Дайте мне солдат, много или мало, и я изгоню англичан! - воскликнула она, повысив тон.

По залу вновь прокатился одобрительный гул, людям уже начинала надоедать дотошность священников, особенно, когда речь шла о деле военном. Но Эмери не унимался:

- Вы утверждаете, что голос сказал вам, что бог хочет избаґвить французский народ от бедствий. Но если это хочет сделать сам бог, то для чего тогда нужны солдаты? - пошел он в атаку.

Это был хитрый ход опытного теолога. В чем свобода воли, а в чем рука Господа? Над этим вопросом было сломано немало копий в теологических баталиях. Его подробно разбирали в своих трудах Блаженный Августин и Фома Аквинский. Жанна ответила быстро и просто, словно срубив мечом всю паутину, сотканную Эмери:

- Войска будут сражаться, а бог пошлет победу.

Теперь уже публика не сдерживала эмоций. Шум и топот говорили сами за себя - люди выражали свой восторг перед Жанной и неодобрение действий церковной коллегии. Архиепископ Реймсский стучал молотком, тщетно пытаясь восстановить порядок. Жанна оглянулась по сторонам - восхищенные взгляды, даже слезы на глазах дам! Даже мэтру Эмери понравился ее ответ. Это была победа, первая победа, одержанная еще до боя!

* * *

Тур - Блуа, апрель 1429 года



Прошло еще несколько дней, прежде чем завершили документирование процесса. Больше не осталось никаких причин для промедления. Двор вместе с армией выступил в сторону Орлеана. Но прежде нужно было снарядить в поход ту, которая вот-вот станет знаменем и символом освободителей. Расположились в городе Тур, который славился своими традициями оружейного дела. Здесь для Жанны выковали доспехи из листовой брони, способные выдержать выстрелы кулеврин - прообразов мушкетов, и даже тогдашних пушек. Девушка надела на себя двадцать килограммов железа, плюс у нее был меч, подаренный Бодрикуром, и копье. И со всем этим снаряжением она ездила верхом. Хотя вес доспехов равномерно распределялся по телу, а шарниры облегчали движения, носить всю эту амуницию было делом нелегким даже для мужчин.

Меч Бодрикура был хорош, но Жанна хотела иметь нечто большее, чем просто оружие, она хотела иметь символ победы. Она послала оружейника в городок Фьербуа, в котором останавливалась еще по пути в Шинон. Там в церкви святой Екатерины покоилось тело рыцаря Клинье де Бребана и его меч, который изначально принадлежал легендарному коннетаблю Франции Бертрану дю Геклену. Жанна приказала привезти этот меч.

Помимо боевой символики, Жанна приказала сделать для себя штандарт. Белая трапециевидная хоругвь, на которой были нарисованы ангел и цветы лилии, сопровождала ее в походах, возвышаясь над войском. Господь словно указывал армии путь к победе, а знаменосцем Господа была Дева-воин, которая эту победу была призвана завоевать.

Когда Карлу представили письменные результаты процесса в Пуатье, он созвал королевский совет, чтобы решить, что предпринять. Совет официально постановил собрать армию и направить ее во главе с Девой в Орлеан. Так началось выполнение великой миссии.

* * *



--------------------------------------------------------------------------------

[1] Цит.: Робер Амбелен. "Драмы и секреты истории", Москва, "Прогресс", 1992.

[2] Общепринятая дата (6 января 1412 года) прямо не указана ни в одном историческом документе. Она вычисляется на основе летописей и посланий вельмож о Жанне. В то же время при канонизации Девы Ватикан принял другую дату рождения (6 января 1409 года), а сторонники версии ее аристократического происхождения называют 10 ноября 1407 года. Конечно, это мелочь, но она не прибавляет уверенности в достоверности официальной биографии Жанны.

[3] Здесь и далее, если не указано иное, даты даны по юлианскому календарю, которым пользовались в описываемую эпоху и разница которого с григорианским (современным) календарем составляет 11 дней.

[4] Людовик Орлеанский покровительствовал ученым и сам отличался знанием истории и языков. На тот момент он был единственным членом королевской семьи, который понимал дипломатическую латынь.

[5] Кристина Пизанская (1364-1430 гг.), или как ее называли во Франции, Кристин де Пизань - первая поэтесса средневековья. Писала в жанре баллад, рондо, сказаний и т.д. Публично высказывала мысль, что женщина может быть не менее способной к делам, чем мужчина. Из-за этого Кристина Пизанская считается предтечей феминизма. Наряду с придворным писателем Аленом Шартье создала в художественной литературе образ Жанны Девы, написав о ней поэму.

[6] Воспитателем Людовика Орлеанского был Филипп де Мезьер, человек высокообразованный и склонный к мистике, имевший репутацию колдуна и чернокнижника.

[7] Бланка д"Эврё, принцесса Наваррская (1333-1398), вторая супруга короля Франции Филиппа VI.

[8] Филипп VI де Валуа (1293-1350), король Франции с 1328 по 1350 годы, родоначальник династии Валуа.

[9] Речь идет о дофине Луи, герцоге Гиени (1397-1415), которому на тот момент было десять лет.

[10] Некоторые историки со ссылкой на средневековые летописи утверждают, что он был советником Карла VI и гувернером дофина Луи.

[11] Имеется в виду не Жанна Дева, а свояченица Жака д"Арка, который был дуайеном Домреми и которого сторонники версии о королевском происхождении Жанны Девы считают дворянином.

[12] Сохранился текст счета, согласно которому в воскресенье 21 июня 1407 года король заплатил Жанне д"Арк 18 солей за дары в виде цветочных венков. День Иоанна Крестителя отмечался вместо языческого праздника летнего солнцестояния - дня Ивана Купалы, но при этом сохранились некоторые старинные обряды, например, плетение венков и гирлянд.

[13] Новый год в описываемую эпоху начинался на Пасху, т.е. в двадцатых числах марта. Таким образом, например, декабрь предшествовал январю того же года и по тогдашнему календарю описываемые события происходили 6 января 1407 года.

[14] Согласно "Всеобщей истории французского королевского дома", написанной секретарем и специалистом по родословным при пэрах короны аббатом Клодом де Вилларе, 10 ноября 1407 года у королевы Изабеллы родился ребенок, который скончался в тот же день. В первом издании летописи в 1764 году ребенок назван Филиппом, но в изданиях 1770 и 1783 годов значится девочка по имени Жаннетта. После смерти аббата его сотрудники возвратились к первоначальной версии о мальчике Филиппе. Это имя и вошло в официальную историю королевского дома. Однако возможно, таким образом пытались скрыть рождение принцессы-бастарда, чтобы не бросать тень на королевскую династию.

[15] Речь идет о герцоге Джоне Бедфорде (урожденном Жане Плантагенете), регенте во Франции при сыне Генриха V, несовершеннолетнем короле Генрихе VI. Супруга Бедфорда - Анна Бургундская также была француженкой. Далее, Генрих, кардинал Винчестерский и Английский (по рождению Анри Бофор) - внук короля Англии Эдуарда III и правнук Изабеллы, дочери Филиппа IV. Наконец, граф Ричард Уорвик, урожденный Ришар де Бошан - потомок Анри де Бомона, соратника Вильгельма Завоевателя.

[16] Сын графа Жоффруа (Готфрида) Анжуйского (1113-1151) и принцессы Матильды, дочери короля Англии Генриха I взошел на английский престол под именем Генриха II (1154-1189), это был первый король из династии Плантагенетов. Название династии происходит от латинского названия цветка дрока (planta genista), который Жоффруа V носил на шлеме в качестве своей эмблемы.

[17] По договору в Бретиньи от 8 мая 1360 года Иоанн Добрый освобождался за выкуп, но до выплаты денег его младшие сыновья оставались в заложниках в Англии, часть территории королевства передавалась английскому королю Эдуарду III, взамен тот отказывался от короны Франции. Но сыновья Иоанна сбежали, а он не смог собрать выкуп и по неписаным законам чести добровольно вернулся в плен и умер в Лондоне в 1364 году.

[18] По утверждению некоторых историков, ссылающихся на летопись "Христианская Галлия", Жак д"Арк родился в 1375 году в Шампани, а в 1400 году переехал в Домреми, женившись на Изабелле де Вутон. Семьи обоих супругов были разорены в результате Столетней войны и временно утратили дворянское звание.

[19] Тэмбром назывались украшения щитовой части герба: короны, шлемы, мечи и т.д. При этом самого герба такие дворяне не лишались.

[20] По утверждению сторонников гипотезы об аристократическом происхождении Жанны, семейство д"Арк породнилось с Капетингами в 1357 году через брак Мари д"Арк с герцогом Жаном Бургундским.

[21] Помимо вышеупомянутого Гийома д"Арка, утверждается, что 1) Ивон д"Арк был советником дофина Луи; 2) Рауль д"Арк служил камергером Карла VI; 3) брат предположительно мнимого отца Девы Жака д"Арка Жан д"Арк был королевским землемером лесов Французского края (так назывались леса, принадлежавшие Валуа и располагавшиеся вокруг Санлиса).

[22] Историки так и не смогли объяснить слова Жанны, сказанные при дворе дофина в Шиноне: "я проживу год или чуть более". Конечно, она не считала себя фигурой, равной Иисусу, хотя в своих галлюцинациях слышала обращение "дочь божья". Однако Сын божий и Спаситель человеческого рода мог быть примером для Спасительницы Франции. И если Изабелла была матерью Жанны, то глубокая религиозность и экзальтированность вполне могли внушить ей мысль о жертвенном искуплении, тем более, что в те времена дети считались в религиозно-мистическом смысле ответственными за грехи родителей.

[23] Подобная версия высказывается в связи со специфическими рыцарскими атрибутами, которые даровал Жанне дофин Карл после ее прибытия в Шинон: в их числе были доспехи, золотые шпоры, по шесть боевых и парадных коней. Однако при дворе Карла обряда посвящения Жанны не проводилось, так что единственным местом, где это могло произойти, была деревня Домреми. Как известно, рыцарями становились только дворяне, что еще раз косвенно подтверждает аристократическое происхождение Жанны.

[24] Донжон - главная башня замка или крепости.

[25] О приглашении Жанны на турнир пишет французский историк Робер Амбелен со ссылкой на "Бюллетень Общества археологии и Лотарингского исторического музея" от 1929 г.

[26] Иоанн Солсберийский (1115-1180 гг.) англичанин по происхождению, окончил Парижский университет, служил при папском дворе, а также в церковной иерархии Англии и Франции. Помимо трудов по схоластике, известен своими сочинениями по политике. В вопросах управления государством придерживался идей Платона о правлении мудрых (просвещенной монархии). Также стоял у истоков педагогики как самостоятельной науки, разрабатывая вопросы теории и практики преподавания, психологии ученика и методов подачи материала.

[27] Англичане построили бастиду Сен-Лоран по дороге на Блуа, по дороге на Шатоден и Париж - бастиды, которые они прозвали Лондоном и Парижем. Наконец, бастида Сен-Лу блокировала дорогу на Жьен на перекрестке с дорогой на Питивье.

[28] Коннетабль - главнокомандующий армией. Если в старину армию возглавляли короли, то в описываемую эпоху они самоустранились от непосредственного командования войсками.

[29] Так о ней написал бургундский хронист Бодиньи, что говорит о ее авторитете не только среди арманьяков.

[30] Об участии Жанны в аристократических военных играх пишут историки-сторонники ее королевского происхождения.

[31] Так считают сторонники гипотезы об аристократическом происхождении Жанны. Эта версия наилучшим образом объясняет действительно королевские почести, оказанные Жанне в Шиноне, и легенды, возникшие вокруг ее имени.