КАЗУС ВУЛЬГАРИС Гл. 29-34

Глава 29.

В своих лекциях Хренов время от времени позволял себе блистать афоризмами. Большинство студентов откладывали авторучки, едва профессор принимался пускаться в рассуждения о предметах, не имевших, казалось, никакого касательства к теме читаемой лекции. Юлька старалась записывать всё - слово в слово.
"Медицина - это наука о том, как помочь страждущим, - значилось в её конспекте. - Сострадание и милосердие. Без них вашим знаниям и профессиональным навыкам грош цена. В древности заболевшего доктора убивали. Люди думали, что тот, кто не умеет исцелить себя, просто-напросто шарлатан. Между тем самые талантливые врачи долго не живут. Учтите это. Чужие страдания и недуги будут медленно убивать тех из вас, кто не возьмёт на душу грех равнодушного безразличия..."
А ещё Хренов много рассказывал о том, как выкорчёвывали генетику. Отечественных последователей гениального монаха Грегора Иоганна Менделя, самых умных, достойных и образованных людей пытались изобразить злобствующими носителями ложных буржуазных воззрений, и это было похоже на массовый психоз. Юльке и в самом деле трудно было представить, каким это образом совершенно очевидные вещи могли служить некогда темой разгромных поношений.
Зямка Эпштейн был, например, доктором в четвёртом поколении. Кстати, уже только за то, что он сумел проделать с Лёвушкой, ему спокойно можно было бы вручить диплом врача. Мальчик свободно говорил по-французски и по-английски да ещё переводил, изредка заглядывая в словарь, любой текст с немецкого. Это могло бы показаться удивительным только для тех, кто не знал его родословную. Зямина мама, Светлана Игоревна, была дочерью известного лингвиста Красавина, к сожалению, скончавшегося от рака несколько лет назад. Почтенный профессор являлся полиглотом и владел двумя десятками языков. Было не похоже, что на его потомках, как это часто бывает, природа решила дать себе отдых. Светлана Игоревна, например, блестяще знала несколько языков и успешно трудилась литературным переводчиком. Книжки, которые она перевела на русский, хранились на отдельной полке обширной семейной библиотеки. Их Старостина однажды пересчитала, и у неё получилось аж тридцать две штуки!
Феноменальная память Вурдалакова и его тяга к компьютеру могли бы удивлять, если бы не гены, доставшиеся ему от папаши, профессионального карточного шулера. О нём проговорилась однажды покойная Лёвина бабушка. Юлька где-то читала, что карточные игроки, как и шахматные гроссмейстеры, вынуждены держать в голове великое множество вариантов и просчитывать наперёд с десяток предстоящих ходов.
Вурдалаков в карты не играл. Между тем, глядя на экран компьютера, пестревший совершенно непонятными символами, с помощью которых Лёва писал программы, вовсе не трудно было предположить, что любая, самая сложная карточная игра показалась бы мальчику детской забавой. Компьютер, по словам Вурдалакова, напоминал дебила, понимавшего только два слова: да и нет. Чтобы написать для него программу, приходилось каждую очевидную мелочь раскладывать на одну из двух элементарных команд, и это требовало не только исключительной внимательности, но и заставляло держать в голове разветвлённую цепочку ходов, называемую алгоритмом. Из их совокупности и состояло то, что делало это нагромождение разноцветных проводов, металлических коробочек и чёрных квадратиков, таившихся под кожухом системного блока, чем-то, отдалённо похожим на разум.
Максим Владимирович Старостин способен был за считанные минуты нарисовать карандашом портрет любого человека. В том, что Юлька умела делать то же самое, вовсе не было чего-то удивительного. Воистину гены - это страшная сила. Вот только с кулинарией у неё ничего не получалось, но сие досталось ей явно от мамочки. Юлька пробовала по-всякому, однако так, как у папы, всё равно не выходило. Зато острый нож в Юлькиных руках способен был творить чудеса. Даже папа, всегда критиковавший её кулинарные способности, не мог не признать, что нарезать, например, красную рыбу или ветчину удивительно тонкими и аккуратными лепестками получалось у его дочери запросто.
Чтож, гены надо было использовать. Старостина с недавних пор всё чаще принималась задумываться над тем, какую выбрать специализацию. Откровенно говоря, её очень привлекала хирургия. Профессор Хренов, правда, называл этот раздел медицины мусорным ящиком.
- Там, где мы с вами, коллеги, ничего поделать не можем, приходится резать хирургу, - говорил он на одной из лекций. - Мы-то, скорее всего, не доживём до этого. Но ваши дети, наверняка, станут свидетелями благополучной кончины сей позорной отрасли нашего ремесла. Когда-нибудь в будущем, поверьте, отпадёт нужда резать живое тело скальпелем...
Между тем то, что довелось ей увидеть в ходе нескольких хирургических операций, за которыми студентам полагалось наблюдать сверху, со специальной застеклённой галереи, породило в девушке необычайную тягу к этому захватывающему делу.
Мамочка, прекрасно игравшая на пианино, рассказывала, как в детстве, пока её родители не накопили денег, чтобы купить инструмент, она, нарисовав клавиши на оборотной стороне куска обоев, оставшихся после ремонта, и положив перед глазами ноты, мысленно играла гаммы и этюды, колотя пальчиками по бумаге. Когда же ей удавалось оставаться в музыкальной школе, чтобы поиграть на настоящем рояле, это казалось просто праздником души.
Юльке не надо было ничего даже рисовать. Закрыв глаза, она зримо представляла, как делает полостную операцию на язве двенадцатиперстной кишки или удаляет раковую опухоль из лёгких пациента.
- Тампон, - бросала она ассистенту, сделав первый надрез. - Зажим... Ещё тампон... Как пульс? Следите за давлением... Анестезия, что там у вас?.. Почему никто не смотрит за капельницей?.. Распустились, бездельники! Погодите, я ещё приведу всех в чувство самосохранения... Зажим... Ещё зажим... Дренаж... Тампон, бестолочь!..
Думать о таких вещах было очень приятно, однако теперь её всё чаще и чаще одолевали совсем иные мысли и заботы.

Глава 30.

Эпштейн попросту подыхал. Юлькина мама, Надежда Глебовна, сказала, что Лапушка отправилась в какое-то Метёлкино. В голову лезла непотребная муть. Мерещились смятые простыни, на которых распластанная Юлька извивалась под каким-то вонючим мужиком с волосатой потной спиной и грязной шеей. Зяма несколько раз звонил Лёве, но телефон его не отвечал...
К телефонному аппарату в Лёвиной квартире никто подойти не мог по той простой причине, что Старостина потащила Вурдалакова в институт. Народу там почти не было. Только остатки двух студенческих групп слонялись возле аудиторий, где проходили экзамены. Юлька заглянула в кабинет Шахновича и, обнаружив, что никого там нет, повела Лёву к лестнице, ведущей в подвал.
Дверь в прозекторскую оказалась приоткрытой, а в углу за столиком виднелся Николай Христианович, который задумчиво вертел в руках хирургический зажим.
- У тебя деньги есть? - поинтересовалась Юлька. - Сгоняй за водкой и захвати пивка. Я тебя здесь подожду. На вот, возьми пакет...
Лёвушка вскоре возвратился.
- Сегодня у тебя день рождения, - объявила Старостина. - Шахновича приведёшь в кондицию, а я зайду минут через двадцать. Действуй...
Николай Христианович находился в глубокой прострации. До зарплаты оставалась ещё целая неделя, а деньги уже закончились. Заначка, припрятанная в прозекторской, оказалась совершенно мизерной. Так, грамм сто пятьдесят, не больше. Между тем очень хотелось выпить.
Накануне Шахнович посетил партсобрание. Удивительно! Когда-то подобное занятие казалось пустой и бессмысленной тратой времени. Ныне всё это было в радость. Особенно ласкали душу выступления Воскобойникова из райкома. Этот умница очень здорово и понятно говорил о пролетарской солидарности, традиции которой средства массовой информации, купленные олигархами, регулярно втаптывали в грязь. С приватизацией общенародной собственности разные жулики вообще сотворили фокус-покус. Какой-то там уголовник, полжизни просидевший на нарах, владел теперь фабрикой и ездил на "Мерседесе". А честные труженики сосали лапу и пытались сообразить, как прожить до получки. Эх, дождутся, гады, новой Великой Октябрьской!..
Потом все хором пели: "Вставай, проклятьем заклеймённый...", и на глаза наворачивались слезы.
Знакомый юноша появился, словно архангел Гавриил. В сумке у него обнаружилась водочка и три бутылки пивка.
- Родной ты мой, - заблажил Шахнович. - Мне тебя Бог послал. Раз уж ты к нам с душой, и я тебе уважение окажу. Ты не подумай, что в нашем ремесле всё уж так просто. Я тебя научу, родимый. Ты только слушай внимательно.
Паренёк признался, что у него день рождения. Вот за это и выпили, после чего Николай Христианович принялся рассказывать мальчишке про свою жизнь. Эх-ма! Да что этот пацанёнок мог знать про колбасные обрезки? Им, соплякам, всё казалось, что жизнь - это хухры-мухры. Ан нет, родимый! Жизнь, она, штука сложная. Поди знай, где кирпич на темечко ухнется.
- Водка без пива - деньги на ветер, - объяснил Николай Христианович юноше. - Давай-ка залакируем...
К тому времени, когда появилась Юлька, Шахнович был уже хорош. Он, наверняка, ещё долго молол бы разную чушь, но Старостина, присев за стол и отказавшись от выпивки, сразу же направила беседу в нужное русло. Николай Христианович, чуть не прослезившийся от тонкой лести, которой не пожалела красотка, дабы охмурить старика, вскоре принялся откровенничать.
- Сама посуди, - бормотал он. - Я это Семёну Евграфовичу давно говорил. Зачем усопшим просто так в морге отлёживаться? Пусть лучше студенты учатся, как живых-то лечить. Опять-таки денежку за покойницу обещали. Ну и что? Ей-то, болезной, без разницы. А нам, сама понимаешь, жить не на что...
- Николай Христианович, - вкрадчиво поинтересовалась Старостина. - И всё-таки, кто бы мог учинить такую пакость? Как вы сами-то думаете?
- А хрен его знает! - развёл руками Шахнович. - Теряюсь, так сказать, в догадках. Георгий Георгиевич говорит, что тут опытная рука поработала, а вовсе не дилетант какой-нибудь. Мне это тоже, между прочим, сразу пришло на ум. Не стали бы бандиты делать такое. Убить, это они могут. А чтобы с покойничком возиться, тут у них, я думаю, духу не хватит...
- Ну, хорошо, - сказала Юлька. - А кто ещё, кроме вас, знал о трупе?
- Да в том-то и дело! Вон, видишь дверь? Труповозка заезжает со двора, а тело заносим прямо по лестнице. Дверь, кстати, металлическая. На входе, если из института пройти, тоже надёжный замок, а ключ только у меня...
"Ага, надёжный!" - с сарказмом подумала девушка, вспомнив, как Шахнович ещё месяц назад у неё на глазах отпирал замок ногтём. - Ладно, значит, кроме вас и санитаров, доставивших труп, никто покойницу больше не видел?
- Ну! - буркнул Шахнович. - Василёк так и положил усопшую в холодильник. Я её утром осмотрел, как положено.
- А кто это, Василёк? - поинтересовалась Старостина.
- Водитель, - объяснил Шахнович. - Он у Семёна Евграфовича на труповозке ездит.
- Так-так, - оживилась Юлька. - Выходит, трупы теперь водители перевозят, вместо санитаров?
- Эх, милая, чему удивляешься? Туго нынче с санитарами. Знаешь хоть, какая у них зарплата?
- Стало быть, труп доставил Василий?
- Ну да.
- А из какого морга девушку привезли?
- Из Дубнинского.
- Ладно, спасибо вам, Николай Христианович, - сказала девушка, приподнимаясь. - Лёвчик, нам пора.
Николай Христианович так ничего и не понял. Студенты, только что сидевшие напротив, куда-то ушли, великодушно оставив на столе всю водку и пиво.
- Странная пошла молодежь, - пробормотал Шахнович и, прослезившись, налил себе полный стаканчик. - Эх-ма! Где она, молодость?..

Глава 31.

После посещения прозекторской, заехав с Вурдалаковым в Трехпрудный и забрав свою сумку с вещами, Старостина отправилась домой.
- Тебе несколько раз Зяма звонил, - сообщила мамуля.
Это было как нельзя кстати.
- Зямка, ты знаешь, где Дубнинский морг? - спросила она, позвонив Эпштейну. - Можешь сейчас ко мне заехать? Я тебе потом всё объясню...
Примерно через час они уже были возле морга.
- Жди в машине, - велела девушка, снимая пальто. Вместо него, она натянула на себя белый медицинский халат.
Охранник, сидевший на входе, даже головы не повернул в её сторону, а Юлька, войдя внутрь, обнаружила ветхую бабульку, елозившую шваброй по линолеуму в коридоре.
- Я извиняюсь, - обратилась к ней Старостина. - Вы не подскажете, где мне найти Василия?
- Нету здесь никакого Василия. А ежели ищешь кого, так обратись к Варлааму Ноевичу, - неприветливо буркнула бабка. - Вон его кабинет... Ходють тут профурсетки всякие!
Варлаам Ноевич оказался щупленьким тощим старичком, немного похожим на Антона Павловича Чехова с одной из фотографий, сделанных в последние годы жизни великого писателя. Даже тоненькие круглые очки дедули чем-то напоминали знаменитое чеховское пенсне. Не хватало только чёрного шнурка.
- Чем могу служить, милая барышня? - поинтересовался дедуля, интеллигентно приподняв зад со стульчика, на котором он восседал за столом.
Старостина представилась корреспонденткой газеты "Московский комсомолец", получившей редакционное задание написать о проблемах столичных моргов.
- Я недавно с Шахновичем беседовала, с Николаем Христиановичем из мединститута, - пояснила она. - Очень милый человек. Вы ведь, кажется, с ним знакомы?
Варлаам Ноевич радостно закивал головой в подтверждение факта упомянутого знакомства.
- Он рассказывал, что у вас трудности с перевозкой трупов, - продолжила Старостина, заглянув в блокнот, где, якобы, имелись какие-то пометки.
- Да-да, а что поделаешь, - с прежней улыбкой и киванием головы подтвердил дедушка.
- Невероятно! - воскликнула девушка. - До чего же дошло наше здравоохранение! Только не скажите, что трупы приходится развозить врачам высочайшей квалификации, например, лично вам! Я бы, извиняюсь, не удивилась такому. Неужели для этого нет, ну, я не знаю, каких-нибудь санитаров, что ли?
- Я не врач. Я прозектор, - вздохнув, поправил её Варлаам Ноевич. - К счастью, прозекторов к перевозке тел мы пока не привлекаем. Но вы, конечно же, абсолютно правы. Младшего медперсонала катастрофически не хватает. Зарплаты, видите ли, совершенно мизерные. Напишите обязательно в вашей газете об этом прискорбном факте. К тому же, сами понимаете, в нашей работе имеет место некоторая специфика. Не каждый, знаете ли, способен переносить общество усопших. Хотя, должен заметить, они значительно безобиднее, чем многие из благополучно здравствующих.
- А скажите, пожалуйста, покойников ведь, кажется, как и больных, переносят на носилках? Как же это вы справляетесь при острой нехватке кадров? Тут ведь, наверное, нужно не менее двух санитаров, чтобы доставить тело куда-нибудь?
- Да-да, безусловно. Но у нас, должен заметить, прекрасный водитель Василёк. Он, хоть и не обязан делать этого, никогда и никому в помощи не отказывает. Замечательный молодой человек.
- И как это ему не страшно? Покойники всё-таки. Брр...
- Так ведь он же медик, - пояснил Варлаам Ноевич.
- Как это? - с удивлением поинтересовалась она.
Дедуля заулыбался и стал объяснять, что Василий закончил медучилище и раньше работал фельдшером.
- Вот вам один из парадоксов нынешней российской действительности, - с некоторым оттенком укоризны добавил Варлаам Ноевич. - У водителей жалованье выше, чем у медперсонала.
- А можно с ним побеседовать?
- Увы, сегодня он отпросился пораньше. Ежели пожелаете, можете переговорить с ним завтра утром. К девяти он обязательно будет на работе.
Поблагодарив милейшего старикашку-очаровашку, Старостина собралась было попрощаться, как вдруг в голове её принялась формироваться ещё несколько расплывчатая, но, кажется, очень продуктивная идея.
- Можно мне от вас позвонить? - поинтересовалась Старостина.
- Да, разумеется, сделайте одолжение.
Номер телефона Сергея Юрьевича она забыть ещё не успела.
- Сергей Юрьевич?.. Это Старостина Юля. Здравствуй, Серёжа.
- Юленька, неужели это ты? Здравствуй, девочка.
- Серёженька, мне нужно тебя увидеть. Прямо сейчас.
- Ты где? Давай, я к тебе подъеду.
- Не беспокойся, я на колёсах. Скажи лучше, как мне тебя найти?
- Я в Думе. Может, встретимся возле "Националя"? Заодно перекусим.
- Отлично, - сказала она. - Я буду минут через сорок...
Распростившись с дедулей, девушка быстрым шагом направилась к Зяминой машине.
- На Моховую, Зямчик, - проговорила она, снимая халат.
- Юль, но там же напряг с парковкой, - заныл Эпштейн.
- Не волнуйся, ждать тебе не придётся.
- А я думал, мы сходим куда-нибудь...
- Успеется, - отрезала Юлька. - Завтра утром подъедешь сюда же к половине десятого. Ты всё понял?..
Сергей Юрьевич появился в сопровождении двух охранников минут через пять после того, как Зяма, высадив Старостину возле "Националя", тут же отъехал, свернув на Тверскую. И, слава Богу! Эпштейну вовсе ни к чему было видеть, с кем у неё назначена встреча.
- Серёжа, - сказала она, лобзнув Сергея Юрьевича в щёчку. - Мне нужна твоя помощь. Пойдём, я тебе всё объясню...
Глава 32.

Подъехавший в половине девятого черный "Мерседес" Старостина увидела из окна своей комнаты и, не мешкая, спустилась вниз, прихватив пластиковый пакет с аккуратно свернутым пальто. К счастью, родители, как и предполагалось, всё ещё спали. То, что сотворила с собою их дочь, наверняка, привело бы папу с мамой в неописуемый ужас.
Мальчики, охранявшие Сергея Юрьевича, всегда одевались в тёмные костюмы и белые рубашки с галстуками строгих оттенков, а зимой - ещё и в длинные черные пальто. Головных уборов они почему-то не носили. На сей раз, как и было заказано, двое здоровенных ребят выглядели настоящими бандитами - чёрные кожаные куртки, тёмные очки, массивные золотые цепи на шеях, спортивные штаны с лампасами и белые кроссовки.
Юлька смотрелась ничуть не хуже. Кожаную куртку в обтяжку с множеством блестящих металлических заклёпок пришлось одолжить у соседки Зинаиды. Подруга приобрела сей экзотический наряд специально для посещения концертов какой-то рок-группы, фанатом которой эта ненормальная решила стать ещё в прошлом году. Кроме куртки, на Старостиной имелись символической длины красная мини-юбка, чёрные колготки и такого же цвета сапоги на высоком каблуке. Юлькину голову украшала придуманная ею же прическа под названием "праздничный салют" - перехваченные на макушке волосы, спутанные и беспорядочно торчащие во все стороны. На лице, покрытом толстым слоем румян, ярко пламенели измазюканные помадой губы и зловеще мерцали глаза, густо обведённые ядовито-лилового цвета тенями.
- Двинулись, мальчики, - велела она, усаживаясь в "Мерседес". - Инструктаж проведу по дороге...
Ровно в девять они подъехали к моргу. Там чуть в стороне от входа торчал фургончик с красными крестами на бортах. Под открытой крышкой капота копался в двигателе плечистый рослый мужчина лет, примерно, около сорока.
- Встаньте, пожалуйста, вон там, - скомандовала шофёру Старостина. - Мальчики, за мной.
Выйдя из "Мерседеса", она приблизилась к труповозке.
- Эй, котик, - произнесла красотка, хлопнув водителя по филейным частям. - На что отзываешься?
- Чего тебе? - буркнул тот.
Обернувшись, мужчина заметно побледнел, обнаружив стоящую у него за спиной вульгарную девицу и двух "крутых", лениво жующих жвачку.
- Погоняло у тебя какое, терпила?
- Ну, Василием меня зовут. А что?
- Перетереть кое-чего надобно. Насчёт подружки.
- Какой такой подружки? Вы чего?!
- В машину его, пацаны, - скомандовала Старостина. - Там и побеседуем.
Подхваченный за локти, Василий даже пикнуть не успел, как оказался в "Мерседесе", а Юлька уселась рядом с шофёром и велела: "Ехай".
- Ну чего, козёл? - процедила она, обернувшись к мужчине, зажатому охранниками с двух сторон на заднем сиденье. - Огорчаешь, чмо погребальное. Тебя ведь по-хорошему спрашивают, а ты тут горбатого лепишь.
- Может, по соплям ему двинуть? - предложил один из охранников. - Чтоб не придуривался.
- Мужики, так вы насчет тела? Чего же раньше-то не сказали? - заныл дядька.
- Колись, - предложила Юлька, не оборачиваясь. – А мы тебя послушаем.
До полусмерти перепуганный Василёк тут же сбивчиво и заикаясь принялся рассказывать, о том, как подвалил к нему в сумерках какой-то мужик. Ткнул ствол под ребра и велел сесть к нему в иномарку. Зачем понадобилась ему покойница с татуировкой на сиське, мужик объяснять не стал, но заставил Василия показать место, куда тот отвозил тело. Там, в мединституте, мужик запросто вскрыл дверные замки и вместе с Василием перегрузил труп из холодильника в багажник иномарки.
- Хоть слово кому-нибудь пикнешь, - объяснил ему таинственный незнакомец, - считай, что ты уже покойник.
- Мужики, - взмолился Василий. – Я-то не при делах. Не того ищите. Это какое-нибудь ФСБ или там ЦРУ. Отпустите, Бога ради.
- Ладно, живи пока, - процедила Юлька. – Не знаю, как там в ЦРУ, а у нас разговор короткий. Станешь языком молоть, не обессудь. Подыхать будешь долго и очень мучительно.
У Василия задрожали губы и он, кажется, попытался что-то сказать, но вместо слов сумел извлечь из пересохшей от страха глотки лишь какой-то нечленораздельный жалобный писк.
- Вали отсюда, - велела Юлька и, повернувшись к водителю, скомандовала: "Всё, возвращаемся".
Возле морга, простившись с "бригадой" Сергея Юрьевича, она пересела из "Мерседеса" на заднее сидение Зяминой "восьмёрки", где тут же принялась снимать салфеткой грим с лица.
Эпштейн от изумления даже спрашивать ничего не стал.
- Поехали ко мне, - сказала девушка, переодевшись и расчесав волосы.
До Садово-Кудринской добирались в полном молчании.
- Мне нужно принять душ, - объяснила Старостина, когда они оказались у неё дома. -Сходи к папе. У него в работе потрясный Маковский.
Эпштейн покорно направился любоваться холстом, а она заперлась в ванной и с наслаждением встала под колючие тёплые струйки.

Глава 33.

Все озабоченные мужики были одинаково бестолковы. Что касается Кузнецова, то тут Зяма Эпштейн явно переборщил с гипнозом - теперь Алексея по несколько раз в день неудержимо тянуло в койку. Оттого и получалось, что затеять с ним серьёзный разговор Веронике Евгеньевне удавалось лишь, уступив его домогательствам.
- Хочу в Америку, - получив желаемое и чуток отдышавшись говорил он. - Эти ребята знают толк в жизни - секс и баксы. Верунечка, любимая, зелень у меня имеется. Давай, хотя бы на месячишко, рванём в Штаты. Ну их всех к бениной маме! Надоело. Будем заниматься любовью с утра до вечера, а потом ещё и всю ночь.
- Погоди, - осаживала его Вероника. - Скажи, пожалуйста, а ты бы смог, например, снять все деньги из своего банка и перевести их ну, скажем, на какой-нибудь тайный счёт.
- Вечёра, любовь моя, - отвечал Лёша. - Сама посуди, на кой хрен мне разорять собственный банк? Он же, как станок. С одного конца запускаешь чужие бабки, а с другого получаешь собственный навар. Чем плохо? Раньше, правда, было ещё лучше. Во были времена! Лохам ведь нужна халява. Ради сладкой мечты о дивидендах они отдадут последнее. На этой мечте я сделал полтора миллиона из ничего. Ха-ха! К разбору на счетах осталось ноль целых хрен десятых. Вот это был класс! Я даже компьютеры успел вывезти...
- Лёшенька, - внушала ему Вероника, - всё это дела минувших дней. Вся эта халява давно прошла. Настоящие бабки на лохах уже не сделаешь. Они сидят теперь без копейки и мечтают дожить до зарплаты или до пенсии. Трясти надо тех, у кого что-то есть. Ты понял меня? Представь, например, что тебе вдруг понадобилось ободрать собственный банк. Объясни, как ты поступишь в таком случае?..
Лёвкина программа оказалась просто чудом. Когда Алексей разобрался, что к чему, у него глаза полезли на лоб. В компьютерах он и сам неплохо "шурупил", но представить такое никогда бы не смог.
- Этот программист просто гений, - произнёс он, вникнув в содержание инструкции. - Если всё это правда, я хоть сию минуту влезу в сеть любого банка. Хочешь поглядеть?
Этого она ему, разумеется, не позволила. Пришлось объяснять, что "Тузик" рассчитан на то, чтобы сработать лишь один раз. Впрочем, там, где речь шла о деньгах, "собразиловка" у Лёши действовала безотказно.
- Я всё понял, - сказал он, ещё раз внимательно прочитав инструкцию, содержавшуюся на Лёвином диске. - И всё-таки мужик твой ну просто гигант мысли! Кто он, если не секрет?
- Это не важно. Давай, поговорим лучше вот о чём. Допустим, "Тузик" раскрыл пароль, и ты влез в какую-нибудь банковскую сеть. Что дальше? Как сделать, чтобы никто не узнал, куда ты перевёл денежку?
Алексей задумался.
- Вообще-то самым надёжным было бы просто взорвать банк, который грабишь. Знаешь, как говорят юристы: нет трупа - нет и убийства. Правда, я думаю, что подложить бомбу в какой-нибудь банк не намного легче, чем вскрыть автогеном его хранилище. В обоих случаях нужно сперва незаметно проникнуть внутрь, а это, уж поверь мне, легко получается только в кино.
- Ага! - вырвалось у Вероники. - Бомбу, говоришь? А что, это мысль!..
В банке "Рождественский" появляться Алексею было пока ни к чему. Вероника поселила его на несколько дней у себя в Крылатском, чтобы всё время был на глазах. Каждое утро теперь водитель Ваня привозил их в её офис. Там, по соседству с директорским кабинетом, Алексею была оборудована отдельная комната с диваном, компьютером и баром с напитками. У себя в банке Кузнецов числился в коротком отпуске, а вот Вероника Евгеньевна, решая попутно множество текущих вопросов, вынуждена была заниматься ещё и тем, что тщательно прорабатывала мельчайшие детали предстоящей операции.

Глава 34.

Телефонный звонок Зяма услышал ещё в прихожей, даже не успев скинуть ботинки. Лапушку он завёз домой, где она, проторчав почти час в ванной, вручила ему свёрток с аудиокассетами.
- Здесь записи разговоров Плотника и его банды, - объяснила она. - Очень тебя прошу, послушай всё это внимательно. Кроме шелухи, тут, как мне кажется, должен быть ключ к тайне гибели Ляльки. У неё украинский акцент, и её голос ты обнаружишь без проблем.
Старостина поцеловала его в щёчку и сказала, что очень плохо себя чувствует. Пришлось ехать домой...
- Слушаю, - произнёс он, схватив трубку и втайне рассчитывая, что звонит Юленька.
- Здравствуй, Зямуля, - раздался голос Вероники. - Надеюсь, ты не очень занят? Может, я тебя от каких-нибудь дел отрываю?
- Нет, конечно. Уж, какие там дела...
- Слушай, Зямка, ты не смог бы заглянуть ко мне в офис?
- Да, разумеется, - ответил он. - Буду минут через десять-пятнадцать. Что-нибудь случилось?
- Нет-нет, всё в порядке. Жду тебя...
Выйдя из дома и направившись в сторону Тверской, он вдруг с досадой вспомнил, что так и не позвонил маме насчет визовой поддержки. Телефонные разговоры с Брюсселем стоили очень дорого, и он предпочитал общаться с родителями так, чтобы звонки исходили от них. На сей раз ждать воскресного вечера, когда мама обычно звонила, он уже не мог - собеседование в посольстве Бельгии должно было состояться через три дня.
В офисе фирмы "Ника" дверь в директорский кабинет оказалась распахнутой настежь.
- Заходите, молодой человек, Вероника Евгеньевна ждет вас, - приветливо улыбнулась секретарша.
Выйдя из-за рабочего стола, Вероника направилась к Зяме и, обняв его, коснулась губами его лба.
- Откровенно говоря, я уж было подумала, что ты улетел в Брюссель, - сказала она.
Пришлось поведать о неожиданных трудностях, возникших с оформлением визы.
- Господи! - всплеснула руками Вероника. - Что же это ты мне ничего не сказал? Давно уже всё было бы сделано. Ну, хочешь, я прямо сейчас позвоню, куда надо, и визу тебе спроворят завтра же? Кстати, а есть ли загранпаспорт у твоей Юльки? А то пригласил бы девочку. Она, небось, никогда в Брюсселе-то не была?
Подобная мысль Эпштейну в голову до сих пор не приходила. Авиабилет даже со студенческой скидкой стоил совсем не дёшево. Из-за этого просить родителей субсидировать поездку ещё кому-то, даже Юленьке, у Зямы, разумеется, язык бы не повернулся.
- Кстати, я чего тебе звонила-то, - спохватилась Вероника. - Помнишь, мы с тобой говорили, что любой труд должен быть оплачен? На вот. Тут полторы тысячи. Учти, это только небольшой аванс. Остальное, как обещала, переведу на твой счёт, если всё получится.
Зяма почувствовал, что у него заполыхали щёки.
- Верочка, - смущённо забормотал он. - Да неужели ты подумала, будто я всё это за деньги? Мы же с тобой друзья...
- Бери-бери, - решительно проговорила она, запихивая ему в руку конверт с долларами. - Девчонки, они все нынче денежку любят. Что это ты за мужик без денег-то? Ну, так что? Звонить мне насчет ваших виз? Хотя, погоди. Узнай все-таки у Юльки, есть ли у неё паспорт? Только на меня не ссылайся. Пусть думает, что это ты сам. Крепче любить будет.
Идея, высказанная Вероникой, казалась не просто заманчивой, а скорее, совершенно восхитительной. Тем более, что, словно в сказке, вдруг отпали все проблемы с деньгами, и он стал теперь богат почти, как "новый русский". Внезапно Зяма подумал о Вурдалакове.
- Надо бы и Лёвку пригласить, - неуверенно произнёс он. - А то как-то не очень удобно получается.
- Ну, ты даешь! - рассмеялась Вероника. - Нет, я не могу! Девка давно уже по нему сохнет, а он ещё Лёву какого-то хочет тащить с собой!
- Так уж и сохнет! - с горечью усомнился Эпштейн. - У неё даже не ветер, а какой-то сквозняк в голове.
- Нет, ну до чего же всё-таки мужики тупые! Да Юлька твоя, чтоб ты знал, аж дрожать начинает, когда говорит о тебе. Давай-давай, звони, - сказала Вероника, переставляя поближе к Зяме телефонный аппарат.
Внезапно его осенило. Лёвка-то ездил в Турцию ещё школьником да и, наверняка, по бабушкиному паспорту, куда была вклеена его фотография. Юлька была за границей с родителями, кажется, в прошлом году. Следовательно, с этим у неё должно быть всё в порядке.
- Юль, - произнёс он, дозвонившись, - ты не хотела бы слетать в Брюссель? Мама нас всех приглашает, но у Лёвки нет загранпаспорта.
- И ты ещё спрашиваешь! - воскликнула Старостина. - Конечно, да!
- Подскажи мне номер своего паспорта, - попросил он. - Ещё потребуются две маленькие фотографии...
Записав цифры, которые она продиктовала, Зяма собрался было положить трубку, но услышал вдруг Юлькин тревожный вопрос: "Зямуль, а сколько туда билет стоит? У меня всего пятьсот сорок долларов".
- Этого хватит, чтобы дважды слетать туда и обратно, - успокоил он её.
Можно было, конечно, воспользоваться помощью Вероники, любезно предложившей содействие в получении виз, однако почему-то казалось, что у мамы получится быстрее и надёжнее. К тому же надо было согласовать с родителями Юлькин приезд.
- Верочка, - попросил он, - можно я позвоню от тебя в Брюссель?.. Ты не обижайся, мне придётся говорить по-французски. Мы с мамой общаемся только на этом языке. Понимаешь, если я перейду на родную речь, она подумает, будто у меня неприятности...
Удобная всё-таки штука мобильный телефон. Зямин звонок застал маму в автомобильной пробке.
- Что-нибудь случилось? - встревоженно спросила она, удивленная тем, что он звонит сам.
Успокоив маман, Эпштейн принялся рассказывать о возникшей вдруг проблеме, однако договорить ему Светлана Игоревна не дала. Ухватив суть с полуслова, она заверила, что всё будет в порядке.
- Продиктуй мне данные Юлькиного паспорта, - велела она. - Как у тебя с экзаменами?.. Всё сдал? Ну, молодец. Мы с папой тебя целуем и ждём с нетерпением. Пока...
Прямо из гостиницы "Минск" он в приподнятом настроении отправился на Садово-Кудринскую к Лапушке.
- Зямчик! - радостно вскрикнула она, отворив ему дверь. - Ты просто не представляешь, какой ты молодчина! Неужели мы полетим в Брюссель?! Мне до сих пор не верится. Это, как дивный сон какой-то.
- Сейчас главное, чтобы у мамы всё получилось с визовой поддержкой, - принялся объяснять он. - Но мне кажется, проблему она так или иначе решит. Нет-нет, проходить не буду. Надо ещё заскочить в турагентство. В общем, если всё склеится, через четыре дня будем в Брюсселе. Где там твой паспорт? Ты нашла фотокарточки?
- Держи, - сказала Юлька, протягивая паспорт с вложенными в него долларовыми купюрами и фотографиями.
- Обижаешь, начальник, - ухмыльнулся Эпштейн, доставая из кармана конверт с деньгами, полученными от Вероники. - Тут у нас с тобой аж полторы тысячи.
Личико у Старостиной вытянулось и поскучнело.
- Так-так-так, - задумчиво произнесла она. - Мне кажется, я кое-что начинаю понимать. Это Вероника тебя надоумила захватить меня с собой? Только не ври. Ты же знаешь, я тебя вижу насквозь...
Отпираться мальчишка не стал, а его сбивчивое повествование лишь подтвердило пробудившиеся у Юльки чёрные подозрения. Ну, надо же! Такие гонорары не снились даже академику Кондрашечкину. Зато Эпштейна хитрая баба сумела убедить, что эту кучу долларов он честно заработал тем, что провёл у неё на даче сеанс гипноза.
- Зямуля, - решительно сказала она, - ты знаешь, давай-ка, не будем городить гонку с препятствиями. Никуда твой Брюссель не денется. Я тут кое-что прикинула. Словом, не стоит никого напрягать. А мероприятие отложим до следующего раза...
Выпроводив Зяму, девушка попыталась чем-нибудь себя занять, но довольно быстро сообразила, что мысли её продолжают вращаться вокруг новой коварной интриги, затеянной Вероникой. Очевидно, у жирной дамы имелись основания опасаться, что Юлька способна ей в чём-то помешать. Иначе, с какой это радости снабдила она Эпштейна деньгами, посоветовав взять Старостину с собой? Скорее всего, тётка решила, что без Вурдалакова ей не обойтись, а вот Юлька, сдуру, как глупый карась, чуть не клюнула на аппетитную наживку в виде поездки с Замой в заграничное путешествие.
"Лёвку я тебе не отдам, - подумала она. - Даже не мечтай!"
Впрочем, на первом плане в данный момент маячила иная забота, ни к Веронике, ни к Лёве никакого касательства не имевшая. Хочешь, не хочешь, а в том, что было связано с гибелью Ляльки, усматривались кое-какие странности.
"Фенька" про злодея-сутенёра звучала, конечно, не менее здорово, чем фантастическая история похищения бандитами покойного мужа Вероники Евгеньевны. Между тем девушке на вид было лет двадцать пять, не меньше. С такими-то внешними данными и в её-то возрасте довериться в чужом городе первому встречному, словно какая-нибудь четырнадцатилетняя дурочка? Что-то не похоже. Настораживало и другое.
На этикетках аудиокассет, полученных от Вероники, кроме номеров, имелись даты записи разговоров. Судя по ним, между диалогом, в котором Лялька просила дать ей потрогать "поплавок", и переполохом, связанным с пропажей "цацки", а также побегом девушки из логова бандитов, прошло совсем не много времени. Следовательно, замысел свой она не имела возможности продумать очень тщательно.
Между тем то, что пропажа вещицы обнаружится столь быстро, стало для неё, безусловно, неожиданностью. И всё-таки выходило, что Лялька в своих планах учла и такой вариант, сумев где-то спрятать украденную у Плотника драгоценность.
Любая женщина, при желании, смогла бы поместить кое-куда, вместо "Тампекса", небольшой предмет, ну, скажем, какое-нибудь колечко. Вполне возможно, что Лялька так и сделала. В случае, если бандиты поймали бы её сразу же после побега, мерзавцы, вне всяких сомнений, не постеснялись бы проделать очень несложные манипуляции, чтобы извлечь свою "цацку". Квартиру эти уголовники, наверняка, обыскали самым тщательным образом. Если бы они обнаружили там пропажу, то, скорее всего, не стали бы в дальнейшем обременять себя поисками какой-то сбежавшей проститутки. Наверняка, они понадеялись бы на то, что рано или поздно она сама попадётся в их лапы.
Как бы там ни было, во всех этих рассуждениях бесспорным являлось лишь одно - драгоценность бандиты найти не сумели. Именно поэтому тело им нужно было прежде всего, чтобы проверить, а вдруг девушка и в самом деле затолкала "цацку" в себя. К тому же Плотник наверняка хотел собственными глазами взглянуть на труп, дабы убедиться, что искать Ляльку среди живых смысла больше нет.
Что касается пропавшей драгоценности, Лялька могла её где-нибудь уронить. В такое, правда, верилось с трудом. Скорее, девушка, например, проглотила бы её, раз уж вообще решилась на кражу. Не исключено также, что драгоценность она успела всё-таки надёжно спрятать. Но где? Да где угодно! Только, разумеется, не в квартире, куда вход ей после случившегося был, конечно, заказан...
От всех этих назойливых дум голова просто раскалывалась, и Старостина попыталась переключить свои мысли на что-нибудь иное.
Эпштейн однажды повеселил рассказом о забавном случае. Как-то раз во дворе его дома к опухшему от пьянства дядечке, присевшему на скамейку с бутылочкой пивка, приблизилась маленькая девочка.
- Дядя, скажи семь, - попросила она.
- Ну, семь, - буркнул дядя.
- Дурак совсем, - весело рассмеялась крошка и убежала.
Через несколько минут она появилась вновь.
- Дядя, скажи пять.
- Ну, пять.
- Дурак опять! - радостно вскрикнула девчушка и помчалась к песочнице.
Допив своё пиво, бомжеватый дядечка ещё какое-то время покоился на скамейке, явно о чём-то размышляя. Наконец он встал и направился к песочнице, где ребятишки лепили "куличики".
- Девочка, - окликнул он знакомую малышку. - Девочка, скажи десять.
На лице ребёнка изобразилось мучительное раздумье. Похоже, что крошка пыталась припомнить, какая именно дразнилка стыкуется с этим числительным.
- Ну, десять, - неуверенно пролепетала она.
- Дурра ты, ... твою мать! - злорадно выпалил дядька и, очень довольный собой, неторопливо отправился собирать в мусорных урнах пустые бутылки...
Рассудив, что ей нет в конце концов никакого дела до несчастной Ляльки и Плотника с его бандой, Старостина решила просто пройтись. Например, прогуляться по аллеям Тверского, Суворовского и Гоголевского бульваров до храма Христа Спасителя. А потом через Волхонку и Знаменку, миновав Арбатскую площадь, вернуться к Никитским воротам, допустим, по Мерзляковскому переулку до церкви Вознесения. Оттуда через Малую Бронную было до её дома совсем рукой подать.
Быстро одевшись, она потихоньку прикрыла за собой дверь в квартиру, чтобы не нарваться на папочкины вопросы, куда это она направляется. Максим Владимирович и так устроил недавно ей с мамой жуткий разнос за Юлькин трёхдневный вояж, якобы, в "Метёлкино".
Вскоре девушка оказалась на площади Маяковского, где свернула направо. Ещё не было и пяти, однако мимолётные зимние сумерки давно уже сгустились в ночную тьму, и главная улица столицы кичливо светилась огнями витрин упоительно дорогих магазинов и мелькающим разноцветьем неоновых вывесок, а по проезжей части медленно, словно наощупь, продвигались два нескончаемых встречных потока автомашин.
Удивительная идея осенила Старостину совершенно неожиданно, а ноги, не дожидаясь какого-нибудь твёрдо принятого решения, понесли её к уличному телефону-автомату. Полученный от Лёвки листок с номером телефона банка "Зодиак" она зачем-то таскала всё это время в кармане пальто. Да и телефонная карта услужливо обнаружилась в её сумочке.
- Слушай сюда, мразь, - процедила она, дозвонившись Плотнику. - Если хочешь получить обратно свой "поплавок", для начала явишься завтра ровно в полдень в церковь у Никитских ворот. Дашь батюшке тысячу долларов и закажешь панихиду по рабе божьей Ляльке, убиенной тобою. Усёк, тварь?!
- Никого я не убивал, - заорал бандит. - Слышь ты, паскуда!...
Дальше Старостина слушать не стала и просто повесила трубку. В душе её царило необычайно приятное и благостное ликование.

(Продолжение следует)