Валианна

Игорь МАТВЕЕВ

В А Л И А Н Н А (повесть)

ПРОЛОГ

Проходя через парк, Сергей увидел у фонтана нескольких цыганок, цеплявших редких прохожих. Одна из них, невысокая коренастая женщина средних лет в темной необъятных размеров юбке и порядком потертой кожаной куртке, заметив Сергея, поспешила ему наперерез.
- Конечно, всю правду скажешь? – встретил он её ехидным вопросом.
- У меня по-другому не бывает, дорогой, - серьезно ответила цыганка, обжигая его пронзительным взглядом черных глаз.
- Так скажи её кому-нибудь другому, - проговорил Сергей, не сбавляя шага. – Я свою правду знаю. К сожалению.
- Не всю. У меня будешь знать всю.
- Дальняя дорога, казенный дом?
- Почему сразу дальняя дорога? Как карты скажут. Или твоя ладонь, дорогой.
Сергей только отмахнулся. Цыганка, не отставая, полезла в карман кожанки, достала разлохмаченную колоду карт. Потянула его за рукав куртки. Он остановился.
- Подержи колоду.
- Да ну тебя!
- Подержи. Не бойся, это бесплатно.
Сергей нехотя взял колоду. Женщина долго и внимательно смотрела ему в глаза – словно пытаясь проникнуть в самую глубь его души. Забрала колоду.
- И что?
- Теперь сдвинь. Нижняя карта покажет того, по кому у тебя сильно болит сердце.
- Ну-ну, - хмыкнул он.
Сдвинул колоду.
Цыганка подложила сдвинутую часть под низ, перевернула карты картинкой вверх.
Нижней оказалась дама червей. Дама сердца. Анна? Из всех тридцати шести карт – именно женщина с красным сердечком, символом любви. Фокус? Но он же сдвигал сам… Случайность?
Цыганка насмешливо смотрела на него и как будто читала его мысли.
- Ну, что, дорогой?
Сергей пожал плечами. Случайность.
Женщина перетасовала карты.
– Сдвигай. Есть еще одна.
- Одна? Не один? А если выпадет… ну, например, валет? Или король?
- Не выпадет, - уверенно возразила женщина.
Он сдвинул.
Крестовая дама. Крест. Смерть. Валя....
1.
Сергей несколько раз набирал номер дочери, но её мобильный не отвечал. Домашний телефон тоже посылал длинные равнодушные гудки. Беспокойство нарастало: слишком хорошо он знал её характер, слишком много пришлось им с женой пережить – начиная с того самого дня, когда Валя, получив неуд но физике в восьмом классе, наглоталась снотворного. К счастью, успели откачать. Тогда психолог объяснил это переходным возрастом, неустойчивостью и уязвимостью подростковой психики. «Не беспокойтесь, правды одноклассники не узнают. Для всех, кроме нескольких посвященных, это был несчастный случай: ваша дочь просто перепутала таблетки», - заверил их доктор, потом прочитал небольшую лекцию о том, что в таком возрасте подобные попытки часто бывают скорее просто демонстрацией, желанием привлечь к своей персоне внимание, чем реальным намерением уйти из жизни. Тогда Сергей и его жена Анна постарались поверить ему.
Но несколько лет спустя, уже после школы, первое любовное увлечение без взаимности привело девушку к новой попытке свести счеты с жизнью: она пыталась порезать себе вены. Но увидев появившуюся на запястье кровь, Валя лишилась чувств, и это спасло её: по счастливому стечению обстоятельств, в тот день мать вернулась с работы раньше времени…
Вот тогда и вспомнили, что дед Вали по материнской линии, работавший бухгалтером в облоно, повесился, когда Анне было всего семь лет. Причина рокового шага так и осталась загадкой: на работе все было в порядке, семейная жизнь складывалась вполне благополучно. Но однажды мужчину нашли в петле. Предсмертной записки он не оставил. Уже позднее бабушка Анны, жена покойного, сказала, что это была его вторая попытка.
- А если такое передается с генами? – со страхом спросила как-то жена Сергея. – Не в каждом поколении, я же ничего - а, например, через поколение? Ну, суицидальная предрасположенность, или как это там называется?
- Перерастет, - не очень уверенно проговорил тот. – Вот выйдет замуж, пойдут дети, некогда будет глупостями заниматься.
В девятнадцать Валя познакомилась с парнем. Встречались около полугода, решили пожениться. Наконец, можно было вздохнуть с облегчением. Сыграли свадьбу – может, не самую шикарную, но и не хуже, чем у других. Увы…
Молодые прожили два года, но, несмотря на все старания, Валя так и не смогла забеременеть. Обследовав женщину, врачи поставили некий мудреный диагноз, в котором присутствовали термины типа «нарушение гормонального статуса» и «изменение уровня эстрогенов» - а проще говоря, вынесли приговор: детей у нее не будет. Никогда.
Муж объявил, что уходит. Любовь любовью, но приемного ребенка он не хотел и, наверное, был по-своему прав: свой – он ведь и есть свой. Валя забрала вещи и вернулась со съемной квартиры к родителям – бледная, равнодушная, молчаливая.
Теперь, после развода дочери, они боялись, что она опять может выкинуть что-нибудь такое.
- Развод – еще не конец жизни, Валя, - говорила Анна, с тревогой вглядываясь в осунувшееся лицо дочери. – Бесплодие, конечно, большая беда, но подумай: тысячи женщин, как и ты, не могут иметь детей, и тем не менее не отчаиваются.
- Да, мама, - бесцветным голосом соглашалась Валя.
- Ты молодая, ты еще встретишь хорошего мужчину, который будет готов усыновить ребенка. Ну, или даже есть эти… суррогатные матери. Все будет хорошо.
- Да, мама.
- Главное: не отчаиваться, не опускать руки, - продолжала изрекать банальности жена Сергея.
- Да, мама.
В таком духе и проходили все разговоры.
Насколько могли, они старались не спускать с Вали глаз, но ведь это не могло продолжаться вечно!? Девушка стала молчаливой, безучастной ко всему, что происходило вокруг, погруженной в себя. Возвращаясь с работы в городском архиве, ужинала, вяло тыкая вилкой в котлету, потом уходила к себе в комнату и, закрыв дверь, читала или смотрела телевизор.
Впрочем, читала ли? Смотрела ли? Может, просто лежала, уставившись в стену или в потолок? И кто знает, какие мысли бродили в голове дочери, их единственного ребенка, когда она оставалась один на один с собой? Стараясь не вызвать раздражение Вали, оба избегали лишний раз заглядывать к ней, но Анна часто приближалась на цыпочках к двери и прислушивалась.
- Вот что, Сергей, - начала она однажды, прикрыв дверь на кухню. – Надо что-то решать: мы живем как на вулкане. На пороховой бочке. Того и гляди, рванет! В любую минуту! Я уже вся на нервах.
- Ты имеешь в виду, что она снова может?..
- Ты же сам видишь! Всё молчит и копит, молчит и копит. Докопится когда-нибудь…
- Накаркаешь! – с досадой произнес Сергей, но в душе был согласен с супругой: поведение дочери и у него вызывало тревогу.
- Может, стоит опять поговорить с врачом? Можно же, наверное, пройти какой-то курс лечения от депрессии? – неуверенно проговорила Анна.
- В психушке?
- Ты еще при ней такое ляпни! – раздраженно бросила жена, оглянувшись на дверь. – В какой психушке? У психотерапевта. Или в диспансере.
- В диспансере! Ты думаешь, мне легко было устроить её в архив? При том, что она уже со школы стоит на учёте? А после этого твоего курса лечения её возьмут разве что уборщицей - если повезёт. Городок у нас маленький, ни от кого ничего не скроешь.
Анна беспомощно развела руками.
- Тогда пусть хоть каких таблеток выпишут…
- Ладно, таблетки никуда от нас не денутся. Это все-таки «химия», причем сильнодействующая.
- А так, по-твоему, лучше?
- Давай понаблюдаем еще какое-то время, - подытожил неприятный разговор Сергей. – Может, обойдется.
Женщина только вздохнула в ответ.
Со времени того разговора прошло около двух недель. В пятницу вечером – Валя должна была вернуться с работы пораньше - её телефон странным образом замолчал. Сергей уже хотел позвонить Анне – может, дозвониться удалось ей? - когда жена позвонила сама.
- Сережа? Ты сейчас где? – послышался её взволнованный голос.
- Еду домой.
- Давай быстрее, я задерживаюсь. Что-то Валин телефон… не отвечает. Вроде как отключила. И домашний тоже. Попробуй ты.
Уже попробовал – и не один раз. Но если мобильник отключен, то даже Папа Римский дозвониться не сможет. Однако вслух Сергей сказал:
- Хорошо. Ты только не волнуйся раньше времени, Аня. Может, аккумулятор сел или еще что, может, ее вообще нет дома.
Он свернул в переулок – и резко вдавил педаль тормоза, едва не врезавшись в бок неумело разворачивающегося серого «ниссана».
- Купила права, что ли!? – раздраженно процедил сквозь зубы Сергей, разглядев за рулем женщину.
Какое-то неприятное, нехорошее предчувствие овладело им и едва не заставило, не дожидаясь окончания неуклюжих маневров «ниссана», выскочить из машины и бегом броситься к дому, до которого оставалось всего метров сто пятьдесят, а если напрямую, через детскую площадку, то и того меньше.
Наконец, путь стал свободен.
Три минуты спустя Сергей поспешно приложил чип к замку подъезда. Едва массивная металлическая дверь открылась, как он, прыгая через две ступеньки, бросился по лестнице на третий этаж, где находилась их квартира.
Может, Вали действительно нет дома? Решила, например, прогуляться? (Ха-ха, прогуляться. Скажи еще, с приятелем…)
На полпути он услышал доносящиеся сверху голоса и в три прыжка преодолел оставшееся расстояние.
У дверей его квартиры взволнованно переговаривались двое соседей: пожилая пенсионерка Ирина Павловна и её муж Анатолий. Еще один мужчина, спустившийся с четвертого этажа, стоял на середине лестничного пролета.
- Сергей Васильевич, вроде, газом пахнет. Кажется, из вашей квартиры, - проговорил Анатолий. – Мы тут с Ирой собрались в магазин, выходим…
Теперь он и сам почувствовал запах. Отодвинув плечом женщину, Сергей торопливо сунул ключ в замочную скважину. И тут же понял, что отомкнуть дверь не удастся: Валя опустила рычажок блокировки, сделав бесполезными любые попытки открыть замок снаружи.
Ирина Павловна потянулась к кнопке звонка.
- Давайте позво…
- Вы что!? – заорал Сергей страшным голосом, грубо отбрасывая её руку. – Это же электричество! Одной искры хватит, чтобы всё взлетело к чертям собачьим!
Женщина испуганно отпрянула.
- Отойдите, буду ломать!
Вот когда сослужило службу его нежелание года полтора назад уступить супруге и поставить новомодную укрепленную дверь: ему вряд ли удалось бы сделать то, чего он добился сейчас с двух ударов ноги.
После первого удара в район замка дверь дрогнула, но устояла. После второго - более мощного, усиленного его страхом и отчаянием, распахнулась внутрь. На пол посыпались вырванные «с мясом» то ли винты, то ли шурупы, куски штукатурки.
Задержав дыхание, Сергей бросился в кухню. Плотный удушающий запах окутал его, как облако.
Валя сидела на табуретке, навалившись на плиту и раскинув руки, словно хотела обнять ее. Все четыре конфорки были открыты, и через дырочки с тихим зловещим шипением выходил газ. Левой рукой Сергей схватил дочь за волосы, дернул на себя, правой перекрыл конфорки. Подхватил девушку под мышки, протащил через коридор и выволок на лестничную площадку. Голова ее безвольно моталась из стороны в сторону.
- Господи, Валечка! Да как же это… - испуганно запричитала соседка.
- «Скорую»! – рявкнул на неё Сергей. – Чего стоите, так вашу растак!? Звоните в «Скорую»! Анатолий, открывай все окна! Сначала на кухне!
Сосед испуганно уставился на него, хотел, видимо, возразить, но осекся под яростным взглядом Сергея и, прикрыв лицо ладонью, шагнул в квартиру.
Сергей осторожно опустил Валю прямо на грязный пол лестничной клетки. Быстро сбросил куртку, скомкав, подложил ей под голову.
И… растерялся.
Что делают при отравлениях газом в первую очередь? Массаж сердца? Искусственное дыхание?
Он обернулся к соседу, спустившемуся сверху и стоявшему за его спиной. Если он правильно помнил, того звали Виктор.
- Слушай, Виктор, что делают в таких случаях?
- Если не дышит, искусственное дыхание.
Сергей склонился над девушкой, губами коснулся ее лба.
Теплый.
Взял ее за запястье, нашел пульс. Слабый, едва прощупывающийся – но он все же был. И дыхание тоже.
- Дышит.
- Расстегни ей ворот рубашки. И джинсы.
Он сделал, что сказал Виктор.
Что теперь? Ждать...
Где эта чертова «скорая помощь»!?
2.
Они только что вернулись из больницы, куда неотложка с включенной сиреной доставила их дочь. Дежурный врач заверил с трудом державшую себя в руках женщину, что помощь подоспела вовремя: Валя не успела вдохнуть фатальную дозу. Анна хотела даже остаться на ночь, но врач твердо заявил, что в этом не будет никакого смысла и в палату ее все равно не пустят.
- Все, что положено в таких случаях, мы делаем. Приезжайте завтра после десяти утра.
Сергей оставил номер своего мобильника и домашнего телефона и с тем они уехали.
- Сережа, а если бы ты задержался? Еще каких-то пять минут или даже меньше… - голос Анны дрогнул, - и мы лишились бы дочери.
Сергей не ответил, только накрыл руку жены своей. Как была права Анна, когда начала тот, двухнедельной давности, разговор, и как был неправ он, опять понадеявшись на старый русский «авось»: авось пронесет, авось перерастет, авось успокоится… Хорошо хоть, сейчас она не осыпала его градом упреков.
Каким бы неуместным ни было здесь это слово, но им повезло еще раз - Валя не догадалась закрыть дверь на кухню, газ просочился через щели входной двери, и собравшиеся в магазин соседи, выйдя на площадку, почувствовали запах.
Случившееся больше не оставило им выбора: дочь надо было лечить – долго и серьезно. Если такое вообще можно вылечить. Но вслух этого Сергей не сказал.
- Да, Анна. Видимо, никуда нам не деться от этого… диспансера. К тому же теперь ее и так не отпустят.
Женщина только безнадежно махнула рукой, поднялась из-за стола, сделала шаг, но вдруг пошатнулась и едва не упала. Сергей едва успел поддержать ее за локоть.
- Аня!? Что?
- Ничего… сейчас пройдет. Голова что-то… закружилась, - она потерла пальцем висок.
Опять. Последние два или три месяца время с Анной происходило что-то непонятное – и нехорошее. Женщина потеряла аппетит, стала испытывать неожиданные и необъяснимые приступы слабости, головокружения, тошноты – и уже несколько раз отпрашивалась с работы. Ладно бы, если в космосе – или где они там бывают? – бушевала очередная магнитная буря, во время которых и сам Сергей зачастую чувствовал себя не в своей тарелке, но подобное случалось с ней и безо всяких атмосферных катаклизмов. Он уже несколько раз уговаривал Анну сходить к врачу, но та отмахивалась и говорила, что это, скорее всего, «возрастное».
- Всё! – твердо сказал Сергей, помогая ей лечь на диван. – Завтра же пойдешь к врачу! Сама не пойдешь – поведу силой.
- Завтра суббота. К тому же мы идем к Вале, - слабым голосом проговорила Анна. Сергей заметил выступившие на лице жены крохотные капельки пота, достал из кармана платок и промокнул её бледный лоб.
- Ты лежи, я сейчас заварю чай.
- Хорошо.
- Сделать тебе бутерброд?
- Не надо.
- Попьем – и спать. Поздно уже.
После чая, который Сергей принес в зал в стаканах и поставил на придвинутый к дивану журнальный столик, Анне стало лучше, ее щеки порозовели.
Они легли в начале одиннадцатого. Женщина прижалась к нему, словно искала у него защиты от страшной реальности прошедшего дня, а он взял её руку и нежно гладил под одеялом. Наконец, Анна заснула, Сергей же не спал еще долго.
Перед его мысленным взором проходили счастливые моменты их жизни, некоторые – уже не очень четкие, размытые временем, как кадры старой кинопленки. Знакомство с Анной на третьем курсе института, любовь, женитьба, рождение дочери. Её ждали несколько лет, все как-то «не получалось», и поэтому появление Вали на свет стало особенно желанным - пусть даже Сергей и хотел мальчика. «Ничего, со второй попытки будет и мальчик», - шутил он. Через два года у Анны случился выкидыш, а потом, по каким-то медицинским противопоказаниям, рожать ей больше уже не разрешили. Ну и ладно, решили они. Сколько семей живет с одним ребенком – и ничего, счастливы.
Валя не отличалась от десятков своих сверстниц ни поведением, ни учебой – ни в худшую, ни в лучшую сторону. Внешностью бог, вроде, тоже не обидел: пусть не суперкрасавица, но не дурнушка же. Лет с тринадцати – четырнадцати мальчишки начали оказывать ей знаки внимания. Вроде, все шло, как у всех… Что же вдруг случилось с ней тогда, в восьмом классе? Неужели действительно дали знать о себе гены её дедушки, Аниного отца, которые, как мина с часовым механизмом ждали своего часа?
Мысли его вновь переключились на Анну. Что происходит с ее здоровьем в последнее время? Напряженная ли атмосфера, воцарившаяся в их семье после развода Вали тому причиной, постоянный страх за нее – или что-то другое? Может действительно эта, как её… менопауза? Надо как-нибудь поискать в Интернете, что это такое. Точнее, почитать признаки. Но что бы он там ни вычитал, он все равно обязательно заставит Анну пойти к врачу на следующей неделе.
3.
Проснувшись утром, Сергей не обнаружил жены рядом. Зато с кухни доносились звуки, говорившие о том, что Анна готовит завтрак. И то ладно, решил он. Значит, вчерашний приступ миновал.
Он сел на кровати, сунул ноги в тапочки. Тихо прошел на кухню, приблизился к Анне сзади и поцеловал её в шею.
Женщина вздрогнула.
- Ой!.. напугал...
- Прости, не хотел, - он щекой потерся о ее волосы.
- Я специально встала пораньше. Сейчас поедем.
- Ага, так нас и пустили – в восемь утра! Сказали же: после десяти. Так что могла еще полежать, - укоризненно заметил Сергей. – Как себя чувствуешь?
- Нормально.
- Правда, нормально? - переспросил он, пытливо вглядываясь в осунувшееся лицо Анны. Как же она похудела за несколько последних месяцев! Сергей уже несколько раз поднимал эту тему, но она вяло отшучивалась: мол, другие женщины убивают столько времени и усилий на всякие диеты, а у нее получается само собой.
- Правда, - её губы сложились в неуверенную гримаску, которая, вероятно, должна была означать улыбку. – Иди, мойся.
И от этой вымученной «улыбки» у него опять тревожно кольнуло в сердце – в который раз за последние месяцы.
Когда он вернулся в кухню, Анна положила на тарелку два разогретых в микроволновке голубца, поставила перед ним. Отрезала хлеба.
- А ты?
- Что-то не хочется. Выпью кофе.
Сергей взглянул на нее, но ничего не сказал.
… В машине они договорились, что ни словом не упомянут о дочери о ее жутком поступке и будут вести себя так, будто навещают обычную больную - никаких охов и ахов, никаких «зачем ты это сделала?» и «как ты могла!?».
По дороге заехали на мини-рынок, купили фруктов, пару йогуртов и сок.
Вчерашний доктор уже, видимо, сменился. По крайней мере, возле палаты они встретили полную женщину лет сорока в белом халате.
- Кудрявцевы?
- Кудрявцевы, - торопливо подтвердила Анна. – Как она?
- Никак – в полном смысле слова, - поймав испуганный взгляд Анны, женщина успокоила: - Нет, её физическому состоянию ничто больше не угрожает, помощь была оказана своевременно. А вот психическому… очевидно, ваша дочь в глубокой депрессии. Отказалась от завтрака, не хочет разговаривать. Скажите, с ней что-то случилось? Какая-то трагедия, неприятность незадолго до этого мм... происшествия? Виталий Николаевич сказал мне, что это – не несчастный случай.
Сергей и Анна переглянулись. Рассказывать все или ограничиться минимумом? Оба одновременно решили, что больничный коридор – не место для подробных объяснений.
- Наша дочь развелась с мужем, - коротко проговорил Сергей.
Докторша вздохнула.
- Ну, если бы все брошенные жены пытались наложить на себя руки, то каждый год численность женского населения уменьшалась бы в мире на миллионы. Ладно. Я не психиатр, но вероятно вашей дочери потребуется длительное лечение – не физическое, здесь молодой организм справится быстро, - а именно психическое, специализированное. Мы-то можем выписать ее уже через пару дней, а вот дальше… В общем, я вам советую проконсультироваться у специалиста. Идите, только не очень долго.
В палате лежало трое: женщина лет сорока, старушка и Валя, койка которой стояла вдоль окна. Соседки смотрели по маленькому телевизору, установленному на тумбочке в углу палаты, выступление Михаила Задорнова, Валя безучастно созерцала пейзаж за окном – если пейзажем можно назвать кусочек серого осеннего неба и голые, слегка покачивающиеся от ветра ветки дерева. К правой руке дочери тянулась тонкой змейкой трубочка капельницы.
- Валя…
Девушка чуть повернула голову. Бескровное лицо дочери было почти таким же белым, как и наволочка больничной подушки. Анна порывисто шагнула к койке, и Сергей с досадой подумал: «Сейчас все испортит». Но мать вовремя остановила себя.
- Привет, дочка, - почти обычным тоном произнесла она, наклонившись и поцеловав дочь в щеку. - Мы тут с папой принесли тебе покушать… знаем мы эту больничную еду!
Сергей подвинул стул, Анна села и принялась доставать из пакета баночки с йогуртом, бананы, апельсины. Валя равнодушно следила за ней.
- Знаем, как здесь кормят, - повторила Анна и, оглянувшись на Валиных соседок по палате, понизила голос. – Наверное, давали какую-нибудь серую кашу без масла, да?
Дочь не ответила. Анна беспомощно взглянула на мужа. Тот пожал плечами.
- Может, съешь что-нибудь, Валя?
- Потом.
Это было первое слово, произнесенное девушкой в их присутствии. Анна облегченно вздохнула.
- Вот и хорошо, дочка. Потом так потом. Куда тебе это сложить?
Вопрос вновь остался без ответа.
- Давай на тумбочку, - подсказал Сергей.
Он помог Анне переложить фрукты и йогурты, после чего воцарилось неловкое молчание. В этот момент, после особенно удачной хохмы Задорнова, соседки по палате громко засмеялись: та, что помоложе, низко, почти басом, старушка – тонко, с повизгиванием.
«В семидесятилетней старухе – и то больше жизни…», - с горечью подумал Сергей.
- Да, чуть не забыла, - спохватилась Анна. - Я твой мобильник зарядила. Если что-то понадобится, звони.
Она достала из сумочки телефон и подала дочери. Валя левой рукой приняла «нокию» и без слов положила на одеяло.
- В общем, мы пойдем, - Анна встала. Вновь поцеловала дочь. – Поправляйся. Мы и завтра придем.
Девушка молча проводила их взглядом.
В машине не разговаривали: все и так было ясно.
4.
Утром следующего дня они приехали снова.
Женщина-соседка помоложе куда-то отлучилась, оставив на примятой подушке раскрытую книгу в яркой обложке, а бабушка смотрела повтор вчерашнего сериала. Капельницы возле Валиной постели уже не было. Йогурты и фрукты исчезли (Сергей, улучив момент, заглянул и внутрь тумбочки) но… кто знает, сама ли Валя съела их, или отдала своим неунывающим соседкам по палате? Спросить её об этом они как-то не решились.
Девушка, сложив поверх одеяла худые руки, рассматривала потолок, по которому в угол палаты бежало несколько трещин, напоминавших изображение рек на географической карте.
- Здравствуй, Валя, - Анна склонилась над девушкой, поцеловала ее. Взглянула на мужа.
- Ну что, дочь? – проговорил Сергей. - Во вторник тебя выписывают.
Девушка равнодушно кивнула.
- Звонили с твоей работы, - продолжал он. Никто, конечно, не звонил, но такой вариант беседы они с Анной продумали заранее. – Спрашивали, как ты.
Если девушка и почувствовала ложь, то никак не показала этого.
- Мы сказали, что… - Сергей запнулся на какой-то крохотный миг, – что к ним ты пока не вернешься. Надо подлечить нервы…
Накануне, Анна звонила Кириллу Сергеевичу Трофимову – тому самому доктору, с которым они познакомились еще тогда, когда Валя наглоталась таблеток снотворного. О нем вспомнили на вечернем «семейном совете» и разыскали по справочнику его телефон – других знакомых, которые что-либо смыслили бы в этой области, у них не было. Выслушав женщину, Кирилл Сергеевич подтвердил, что помнит их дочь, но мягко заметил, что лечение надо было начинать раньше – может, даже после самой первой попытки. «Сам же успокаивал тогда, что это «переходный возраст», «желание привлечь к себе внимание»! – с досадой подумала Анна. И все же он был прав: вторая попытка Вали была уже не звоночком об опасности, а целым колоколом, а они все тянули, ждали какого-то чуда. Как бы там ни было, Трофимов подтвердил, что Юлю действительно следует направить в психоневрологический диспансер. «Разумеется, есть частные клиники, за границей, да и у нас тоже, - добавил он, - но чтобы позволить себе подобное лечение, вам, пожалуй, пришлось бы продать квартиру».
И вот теперь они должны были максимально тактично довести информацию до своей дочери.
- Это будет почти как академотпуск, Валя, - заметила Анна. – Только не во время учебы, а во время работы. Подлечишься и вернешься в свой архив ну, или еще куда…
- Мы вчера говорили с одним доктором, и он сказал, что депрессия – достаточно распространенное в современном мире явление, - проговорил Сергей. - Так что не надо думать…
- Да не напрягайтесь вы, - ровным голосом перебила Валя, обратив к ним свое бледное лицо. – В психушку так в психушку.
Бабушка оторвалась от телевизора, повернула голову в их сторону, но наткнувшись на жесткий взгляд Сергея, поспешно вернулась к своему сериалу.
- Никакую не психушку, просто…э, специализированное заведение, - сказала Анна. – А «психо», между прочим, означает по-гречески «душа».
И все же оба испытали после слов дочери даже некоторое облегчение: Валя не собиралась противиться.
5.
Едва они вернулись из больницы, как Анна поспешно сбросила плащ, туфли и легла на диван.
- Что-то мне нехорошо…
Черт, одно к одному – прямо как у главного героя из сериала «Капкан», который они с Анной смотрели на DVD: на того тоже враз обрушились проблемы с женой и взрослой дочерью – правда, иного плана. «Господи, только бы у нас все, как в этой мелодраме, завершилось счастливым концом!» - подумал Сергей, с тревогой глядя на жену.
- Сейчас пройдет. Наверное, просто перенервничала, - виновато проговорила Анна. - Знаешь, я очень боялась, что Валя, ну… воспримет наше сообщение…
Если честно, Сергей и сам волновался в палате: мало ли какой могла оказаться реакция дочери на их упоминание о «специализированном заведении»? Но, кажется, та поняла, что в ее случае иного выхода быть не могло.
- Перенервничала не перенервничала, а завтра звони с утра на работу, скажи, что идешь к врачу. Или я отведу тебя за руку.
- Но мы должны… сначала решить с Валей… с диспансером… - слабо запротестовала Анна.
- Сам все сделаю. Ты что, хочешь дотянуть до того, что как-нибудь грохнешься в обморок прямо на улице?! У всех на виду?
- Хорошо, завтра пойду к врачу, - согласилась женщина. - Сережа, а может... - неуверенно добавила она, - пусть Валя немного побудет дома? Хотя бы пару дней?
- Нет! – отрезал Сергей. – Хватит тянуть, как бы потом локти кусать не пришлось! Чудес не бывает. Прав был Трофимов: раньше надо было начинать. Все, вопрос закрыт!
Он разогрел обед, хотел принести в комнату, но Анна, к немалой его досаде, все же встала, заявив, что ей уже лучше. Она поела - немного супа, одну котлету. Сергей видел: не потому, что действительно хотела, а только для того, чтобы он не «доставал» её с едой. Впрочем, он уже и забыл, когда Анна ела действительно с аппетитом.
- Положу еще котлету?
Она покачала головой, отодвинула тарелку.
- Спасибо, Сережа. Не хочу.
- Тогда иди поспи, Аня. Вчера поднялась ни свет, ни заря, сегодня…
Она молча кивнула, встала и вышла из кухни.
Глядя вслед жене, Сергей испытывал смешанное чувство любви, жалости – и тревоги.
6.
Как ни гнал Сергей от себя эту мысль, она упорно возвращалась, навязчиво пульсируя в мозгу: он теряет двух самых любимых своих женщин. Впрочем, «самых» подразумевает, что были еще и другие - не «самые». А в жизни Сергея, кроме дочери и жены, женщин не было - только мать, вырастившая его без отца, но она скончалась два года назад. В юности, конечно, как и у всех, были какие-то недолгие увлечения, но это, разумеется, не в счет.
«Зачем я паникую раньше времени! – ругал он себя. – Никого я не теряю. Валя на лечении, Анна на обследовании. Валю вылечат, Анна пройдет обследование и вернется. Все будет хорошо».
Но когда после работы его встречала пустая и, как ему стало казаться, угрюмо-безмолвная квартира, он ничего не мог с собой поделать и вновь начинал думать.
О плохом.
«Не надейтесь на быстрый результат, Сергей, - предупредил его главврач психоневрологического диспансера. – У нас здесь, бывает, лежат годами. Бывает, что и вообще всю жизнь».
С Анной было не лучше.
… В тот роковой понедельник около полудня она позвонила из поликлиники и сказала, что ее направляют на обследование.
- Какое?
- Ну, обычное… - бесцветным голосом ответила жена, но что-то в ее голосе насторожило Сергея.
«Вот как раз обычно никаких обследований и не требуется», - с тревогой подумал он. - Померяют давление, послушают сердце…»
- А что говорят?
- Ага, поставили диагноз за пять минут! – раздраженно произнесла Анна. – Говорю же, обследоваться надо, сдавать анализы.
Это еще больше встревожило Сергея, но расспрашивать жену дальше он не решился. А когда вернулся с работы, Анна ошарашила его сообщением: ее кладут в онкологию. Взглянув на изменившееся лицо мужа, она не очень убедительно продолжала, что окончательно еще ничего не известно, что подозрение на тот или иной диагноз – еще не есть сам диагноз, но он видел: Анна и сама вряд ли верит в то, что говорит. Ему вдруг захотелось упасть перед ней на колени, зарыться лицом в складки её платья и заплакать – жалобно, громко, беспомощно. Но он понимал: надо держаться - заплачет он, расплачется и Анна. Нет, сейчас им обоим нужны силы…
Он подошел к жене и лишь нежно поцеловал её. Она ответила ему благодарным взглядом.
На работе Сергея не трогали – по сочувственным взглядам коллег он понимал: все знают об обрушившихся на него проблемах. Уставившись в монитор компьютера, он прокручивал бесконечные прайс-листы других компаний, сравнивал, выписывал нужные данные, отвечал на телефонные звонки партнеров или клиентов, звонил сам - все машинально, как на «автопилоте»: его мысли были далеко.
И когда неделю спустя он написал заявление об отпуске за свой счет, шеф даже не стал «возникать». Поблагодарив, Сергей собирался уже уходить, когда неожиданная мысль заставила его остановиться на пороге кабинета.
- Аркадий Семёнович,..
Шеф поднял голову, вопросительно посмотрел на подчиненного.
- Ваш тесть ведь ещё не на пенсии?
Отец супруги шефа, еврей по фамилии Горелик, был когда-то главврачом центральной больницы. Потом вышла какая-то громкая история с неправильно поставленным одним из докторов диагнозом и смертью пациента. Горелика лишили высокого поста, но в больнице оставили. Если Сергей не ошибался, в онкологическом отделении.
- Нет. Работает.
- В онкологии?
- Да.
- Вы знаете, моя жена… - Сергей замялся, - она...
- Я знаю, - кивнул Аркадий Семенович.
- Тогда… вы не могли бы узнать через вашего тестя, что с ней?
Начальник молча смотрел на него.
- Я и сам пытался… - начал объяснять Сергей, - но мне ничего не говорят.
- Может, не говорят потому, что пока рано делать прогнозы? – мягко заметил Аркадий Семенович. – Зачем спешить?
Сергей не ответил. Ему и не хотелось знать никаких медицинских тайн, связанных с его Анной – лучше, чтобы их не оказалось вообще! Но теперь – куда было от этого деться?..
Шеф пожал плечами.
- Хорошо, Сергей Васильевич, я поговорю с ним, - он сделал пометку на листке перекидного календаря. - Потом перезвоню вам.
- Спасибо.
7.
В тот первый визит в диспансер он сказал Вале, что мать «слегка приболела». Если бы дочь углубилась в расспросы, Сергей бы отделался туманным «что-то там по женской части». Но Валя не расспрашивала. Разговор увял с самого начала, ему лишь только удалось узнать, буквально вытягивая из неё слово за словом, что её палата расположена на втором этаже, что там еще четыре женщины, и что ей дают какие-то таблетки. Его поразило выражение совершеннейшего равнодушия и пустоты в глазах дочери.
Сначала он планировал навещать её почаще, вроде как чтобы компенсировать отсутствие матери, но врач сразу намекнул, что вряд ли это стоит делать – пока, во всяком случае.
- Могу вам точно сказать, что Валя не стоит у окна и не провожает взглядом каждого приходящего в ожидании вас. Или вашей супруги.
Вероятно, что-то изменилось в лице Сергея при последних словах, потому что доктор извиняющимся тоном добавил:
- Простите. Я, видно, сказал что-то не то. - Помолчав, предложил: - Давайте подождем хотя бы окончания первого этапа лечения.
- А как она сейчас?
- Вы же видели…
Сергей помедлил у выхода.
- Ей ничего не нужно? Ну, там, фрукты, соки, шоколад?..
- Она вас об этом просила?
- Нет.
- Тогда не стоит.
Направляясь по дорожке к воротам, он остановился, повернулся и взглянул на ряд забранных решеткой окон второго этажа. Только в крайнем маячила некая женщина в синем халате, остальные были пусты.
Через два дня позвонил Аркадий Семенович.
- Сергей Васильевич, это Гергель. Я выполнил вашу просьбу – поговорил со своим тестем. Вашей супруге назначен курс химиотерапии.
Сердце Сергея упало – хотя, конечно, неожиданностью для него это не было.
- Что, всё настолько плохо?
- Диагноз мм… к сожалению, подтвердился.
- Какой?
Шеф вздохнул, зашелестел бумагой.
- Тут я вот записал… адено… э…карцинома. Аденокарцинома.
Сергей никогда не слышал этого слова, но оно звучало так жутко, что у него похолодела спина. Как будто эта карцинома тянула к нему свои липкие мерзкие щупальца.
- И что это значит?
- Опухоль. Увы, злокачественная.
- Спасибо… Аркадий Семенович, - выдавил из себя Сергей.
- Вот за это благодарить меня, пожалуй, не стоит, - вздохнул шеф.
Сергей положил трубку, включил ноутбук. Вошел в Интернет и набрал в поиске «Гугла» страшное слово.
8.
- Вы что, в каменном веке живете? Не знаете, что людям в возрасте положено регулярно проходить медосмотры, женщинам – особенно? Вам же не по двадцать, когда все заживает, простите меня, как на собаке! Наша экология, наши продукты, нынешний образ нашей жизни, весьма далекий от здорового… да что я вам элементарные истины втолковываю?!
Сергей молча смотрел на врача. Возразить было нечего, все правильно, все правда. Гром не грянет, мужик не перекрестится. Но теперь - что было делать теперь!?
Перед его мысленным взором всплыло серое изможденное лицо Анны, когда он примчался в больницу сразу после телефонного разговора с Гергелем. Жена стояла, держась за край подоконника, пытаясь улыбнуться, но растянутые в жалкой гримаске сухие бескровные губы производили обратный эффект. Ему захотелось взять её на руки – и прижимая к себе крепко и нежно, бежать, бежать из стен этого страшного заведения пока хватит сил.
И опять она спросила о дочери – а он не мог сообщить ей ничего утешительного. «Сережа, что мы делали в жизни не так? За что нам всё это?» - спросила она тогда. Правда, за что? - он и сам хотел знать.
- Вы меня слушаете, Сергей э..?
Голос врача вернул его в реальность.
- Васильевич.
- Так вот, я говорю, Сергей Васильевич, надежного, стопроцентного средства от рака до сих пор нет. Ракеты в космос запускаем, а на Земле не можем решить самые насущные проблемы! Рак излечим лишь на ранних стадиях. У вашей супруги, к сожалению, весьма запущенный случай. И болезнь быстро прогрессирует. От пациентов, конечно, такую информацию скрывают, от родных и близких – нет. Пока была вероятность того, что еще можно что-то сделать, мы молчали. Но сейчас…
- А химиотерапия? – спросил он, хотя информация, вычитанная им в Интернете, не оставляла ни малейшей надежды.
- Продлит её жизнь на какое-то время…
- Но все равно?..
- Да, Сергей Васильевич. Все равно.
Как-то сразу пересохло в горле, будто он глотнул горячего воздуха.
- Дайте воды.
Его собеседник налил полстакана воды из графина, подал Сергею.
- Простите, что вынужден говорить вам такое. Но рано или поздно вы все равно узнали бы.
Сергей кивнул. Осведомлен, значит, вооружен - так, кажется, говорится? А вот он теперь осведомлен – и совершенно безоружен.
Он встал.
- Всё в порядке, Сергей Васильевич?
- Да.
- Уверены?
Сергей молча кивнул и вышел в коридор.
9.
В тот день он случайно встретил на улице бывшего одноклассника, Вадима Сухарева.
Как и положено талантливому, но не понятому ученому-одиночке, тот носил длинные неопрятные волосы, ел со сковородки и пылесосил ковер не чаще раза в квартал. Если вообще не в полгода. По крайней мере, такое создалось у Сергея впечатление, когда Сухарев затащил его как-то в свою холостяцкую берлогу. И, разумеется, Вадим уже давно был брошен женой, которая устала терпеть хроническое безденежье и дожидаться светлого будущего.
Когда-то все было не так. Отец Вадима, доктор психологии, трудился в каком-то секретном ведомстве, где, по слухам, разрабатывались различные методы воздействия на мозг человека. Работы финансировались военными. Сын пошел по стопам отца, окончил с отличием психологический факультет МГУ, и устроился туда же, но успел поработать вместе с ним буквально пару лет: произошел распад Союза. Финансирование исследований стало сокращаться. Потом вообще грянул дефолт 98-го года. Отец не выдержал перемен, вернулся в родной город. Стал пить и скоро умер.
Вадим еще какое-то время метался по Москве в поисках работы, соответствующей его знаниям и способностям – без результата. Жена ушла, забрав пятилетнего сына. Все рушилось. Однажды судьба свела Вадима с неким бизнесменом, который как будто заинтересовался направлением прежней работы Сухарева: слушал внимательно, задавал много вопросов. «Воздействовать на мозг? Перенастраивать психику человека так, чтобы она работала не на него, а на вас? Что вы говорите! Очень перспективно в военное время! Раз – и солдаты противника стреляют в своих же начальников и друг в друга! Но думаю, этому можно найти и другое применение». Вадим решил, что фортуна всё же улыбнулась ему: неожиданный спонсор, похоже, был готов финансировать его дальнейшие научные исследования. Так оно и было – с небольшой, но существенной оговоркой: через несколько дней бизнесмен, имевший в столице несколько казино, без обиняков предложил молодому учёному поработать над тем, чтобы клиенты игорных заведений незаметно для себя и независимо от своей воли спускали куда больше денег, чем выигрывали. «Вы же говорили что, у вас были конкретные результаты?»
Если это был не криминал чистой воды – тогда что? Вадим вовремя осознал, во что он чуть не вляпался и понял, что пора рвать когти. Он вернулся в родной город, где отец оставил ему в наследство однокомнатную квартиру, кипы никому не нужных теперь бумаг и дискет со своими разработками. Матери Вадим почти не помнил: она умерла, когда мальчику было всего пять, а больше отец не женился.
Все это Сухарев рассказал Сергею во время одной из их случайных встреч на улице около года назад. Уже тогда, сидя с ним в кафе, Сергей отметил не самые лучшие перемены, произошедшие с Сухарём – такое прозвище тот носил в школе: немалые мешки под глазами, багровый цвет лица, фиолетовые прожилки, ярко выделявшиеся на щеках и крыльях распухшего носа. И еще перехватил разочарованный взгляд, которым Сухарев встретил появившуюся на столике бутылку вина – хорошего, но не очень крепкого.
Сейчас Вадим выглядел не лучше. Но и не хуже, если уж быть справедливым. Бывший одноклассник окликнул Сергея с тротуара, когда тот собирался сесть в машину.
- Эй, Серый! Куда намыливаешься?
Сергей обернулся. Сухарев, стоя у бордюра и чуть покачиваясь, радостно созерцал его с пьяненькой улыбкой. В другой раз Сергей буркнул бы «некогда, Вадим» и поспешил бы уехать… но не сегодня – не сейчас, когда ему действительно некуда было спешить и когда так не хотелось возвращаться в свое одинокое жилище.
- Да в общем… особо никуда.
- Ну, так поехали ко мне, - мужчина забросил за ухо длинную немытую прядь. - Посидим, как люди. Живем, вроде, в одном городе…
А почему бы и нет? Всё лучше, чем тупо пялиться в телевизор или бесцельно лазить по Интернету, когда мысли совсем о другом! Но если они «посидят», домой придется добираться на такси. А, ладно! Как говорится, в кои-то веки…
Сергей полез в бумажник. Вытащил оттуда несколько крупных купюр.
- Уговорил, Вадик. Вот, купи, что надо. Я подожду в машине, потом поедем к тебе. Можно водку.
Хотелось напиться – и забыться. Сегодня он снова побывал у обеих своих женщин. Сначала – у Вали, чтобы было, что рассказать жене. А рассказывать было нечего. «Вы хотите услышать от меня правду – или утешительные слова?» - прямо спросил его Назаров, врач-психотерапевт, после того, как Сергей вяло поговорил с дочерью минут десять. Уже сам вопрос подразумевал, что хорошего ждать не приходится. «Правду». – «Улучшений не заметно». – «А ухудшений?» - спросил Сергей. Врач вздохнул: «Судите сами. На днях санитарка заметила, что от простыни вашей дочери по всей длине оторван лоскут шириной сантиметров десять. Валентина спрятала его под обшивку матраса. Понимаете, что это может значить?» - «Что?» - «Из этого лоскута можно было бы свернуть жгут и…» - «Вы имеете в виду – сбежать? Спуститься со второго этажа?» - «Боюсь, что другое». – «Что же?» - «Повеситься!»
В кабинете повисла тишина.
«Понимаете, - продолжил Назаров через минуту, - есть очень сильные препараты – вплоть до таких, которые могут превратить вашу дочь в «овощ». Есть ЭСТ. Слышали? Нет? Электро-судорожная терапия, когда через мозг пациента пропускают высокий разряд тока. Помните «Полет над гнездом кукушки»? Сейчас она, конечно, применяется не так широко, как когда-то, но тем не менее этот метод еще никто не отменял. И если не останется ничего другого… А прогресса я пока не вижу».
По пути к Анне Сергей по-быстрому сочинял легенду: результаты есть, но пока очень незначительные, сама Валя выглядела чуть более оживлённой, чем в прошлый раз, поговорили они почти полчаса, и она интересовалась, как там мама. Сергей только надеялся, что при этом сможет не выдать себя выражением лица.
Анна лежала, закрыв глаза – бледное, с обострившимися чертами лицо, утонувшее в подушке, закрытые косынкой волосы, стремительно редеющие от химиотерапии. Кажется, она даже не услышала его шагов. Может, спит и не стоит будить её?
Сергей в нерешительности застыл у двери палаты. Посмотрел на медсестру.
- Нет, нет, она не спит. Подойдите. Анна Владимировна, к вам!
Анна открыла глаза. Выдавила – каким-то хриплым, чужим голосом:
- Сережа…
Боже, как больно ему было смотреть на это родное, измученное болезнью лицо и сознавать бессилие – свое собственное и всей медицинской науки в мире! Почему это случилось с ней, не с ним? Мужской организм сильнее, может и выкарабкался бы. А если нет – всё равно, но пусть бы она жила дальше!
… Подошел Сухарев с двумя большими, доверху набитыми продуктами пакетами.
10.
В углу комнаты грудились какие-то разнокалиберные картонные коробки, прямо на пол были свалены книги, видеокассеты, стоял пыльный видик «Сони», когда-то несомненная гордость владельца, но во времена «дивидишек» - уже антиквариат. На пыльной тумбочке возвышался телевизор. Еще Сергей заметил ноутбук, вполне современный, насколько он мог судить.
Вадим подвинул к дивану журнальный столик, стал выкладывать покупки – хлеб, колбасу, коробочки с салатами. Одну за другой выставил две бутылки водки. Перехватив взгляд Сергея, пояснил:
- Чтоб потом не бегать, верно?
Сходил на кухню, поплескал водой, споласкивая стаканы. Нарезал хлеб, колбасу, разложил по тарелкам. Сергей свинтил водочную пробку, налил по полстакана.
- Ну, за встречу! – Сухарев поднял стакан.
Чокнулись, выпили. После второй захорошело, и разговор, который у видящихся редко людей, как правило, особо не клеится, пошел сам собой.
- Как ты, Вадим?
- В смысле?
- Ну, я имею в виду, после Москвы, здесь, у нас…
Сухарев немедленно оседлал, похоже, своего любимого конька. Сергей старался вопросами увести своего собеседника хоть чуть в сторону: многое на тему «Гений и толпа» он уже слышал во время их предыдущего разговора.
- Работаешь?
- Обучаю пенсионеров на компьютерных курсах. Знаешь, при доме культуры? Еще репетиторствую. Биология, химия…
- Ты говорил, у тебя сын? Видишься?
- Последний раз – года три назад. Нет, даже больше. Крест они на мне поставили, Серый. Вернее, не он, не Сашка – бывшая моя. Вот когда бабки приличные были, да работа престижная, да машина – вот тогда она меня любила… - с горечью произнес он. – А теперь и сына настроила! Мы даже и не поговорили-то с ним, как следует. Эх, Серый! Сколько уж раз говорилось: нельзя бабам верить!
Сергей знал, что его Анна не такая. Ведь не всегда их совместная жизнь была мёдом, были и у них, особенно в первые годы, периоды и безденежья, и безквартирья, да и в личных отношениях, бывало, не все ладилось. Но выстояли же!
Но спорить он не стал - каждый оказался бы по-своему прав – и лишь неопределенно кивнул.
После выпитого его собственная боль, его обида на несправедливость судьбы стала не такой острой, словно окуталась плотным коконом, откуда вроде и просматривалась, и чувствовалась – но уже не так ощутимо. Нет, не таким уж глупым было человечество, изобретшее алкоголь. Нужный эффект, пусть и временный, был достигнут.
Делиться с Вадимом своими бедами не хотелось. Но тому этого было и не нужно – хотелось выговориться самому.
И он продолжал говорить - о таланте учёного, интуиции в науке, о том, как унизительно обивать пороги, что-то объяснять, доказывать, уверять, что ты изобрел не очередной вечный двигатель, а нечто весьма реальное. Разошедшись не на шутку, он начал демонстрировать Сергею ксерокопии каких-то научных статей, распечатки таблиц, совал под нос некую металлическую штуковину с усиками, напоминавшую женскую плойку… Тот давно потерял нить и только машинально кивал. Ловил обрывки фраз: …научный прорыв… уникальное открытие …фрагментация мозга… недооценили исследований отца и его, Вадима…
Первая бутылка кончилась неожиданно быстро. Вопрос, начинать ли вторую, не стоял.
Потом Сухарев зачем-то включил свой древний видеомагнитофон, подсоединил к телеку и вставил кассету. Лаборатория… люди в белых халатах… вот мужчина, поразительно похожий на Вадима… конечно, отец – еще такой молодой… а вон и сам Вадим мелькнул на заднем плане… животные - обезьяны, крысы, собаки, даже кошки… «Гм, никогда не слышал, чтобы опыты проводились на кошках» - подумал Сергей. Дрессировщик Куклачев в эту лабораторию бросил бы гранату!
Запись прервалась, и секунд десять пыльный экран телевизора некоторое время был темно-серым. Затем на нем возникли странные картинки – не очень четкие, местами не в резкости, или чересчур темные – но тем не менее понятные. Крысы нахально разгуливали под самым носом кошки, а та испуганно жалась к стенке пластмассового бокса. Напоили крыс, что ли? Но кошка-то почему не бросается на них? А вот уже и кошка яростно атакует здоровенную собаку, которая трусливо поджав хвост, поспешно покидает поле боя.
- Вадик… чё за ве…веселые картинки? – заплетающимся языком проговорил Сергей. – У вас там что, все жи...животные перепились? Вместе с экспе… экспе.. ри-мен-та-то-ра-ми?
В ответ Сухарев, который держался несколько лучше, чем его гость, сказал совершенно несуразную вещь:
- Ты что, не понял? Те, что крысы – они больше не крысы, Серый. Кошки. А вот эта кошка, - он ткнул в экран, - уже не кошка. Собака.
Сергей тупо смотрел на него, пытаясь сфокусировать взгляд на расплывающемся лице Вадима. И заодно поймать смысл нелепой фразы.
- А… а если кошка – собака, то…то кто же тогда собака?
- Кошка.
- К-как это?
- Э, Серый, да тебя уже совсем развезло. Ну-ка встань.
Сергей с трудом поднялся. Сухарев смахнул на пол тетрадки, бумаги, кассеты, принялся раскладывать диван. Дряхлая, разболтанная конструкция, отчаянно скрипела, не желая сдаваться, Вадим матерился.
Наконец, диван уступил.
- Ложись.
Сергей не лег – упал на продавленную поверхность и тут же провалился в глубокую темную дыру.
11.
Проснулся он от того, что кто-то трогал его за плечо. Разлепил глаза: над ним склонился ухмыляющийся Сухарев.
- Вставай, вставай, колеса с машины сняли!
Сергей с трудом оторвал голову от подушки, каким-то образом оказавшейся на диване.
- Сколько времени?
- Много. Десятый час. Я уже и за пивом сгонял!
Вадим продемонстрировал большую, на два литра, пластиковую бутылку «клинского». Насмешливо поинтересовался:
- Головка «бо-бо»? Ничё, щас поправимся!
- Подожди, я в туалет.
Голова немного кружилась, и была такой тяжелой, словно пока он спал, в неё залили свинец. Давно он столько не пил! В прихожей заметил прислоненную к стене раскладушку. Значит, Сухарь спал на ней. В ванной Сергей включил холодную воду, подставил лицо. Прополоскал рот и вернулся в комнату.
Вадим уже дорезал остатки колбасы и хлеба, разложил поровну в тарелки оставшуюся коробочку салата. Поболтал бутылкой водки, в которой оставалось еще граммов сто. Сергей покачал головой.
- Давай ты один. А мне пива.
- Тогда и я не буду, - Вадим отставил бутылку.
Он налил обоим пива. Сергей с наслаждением глотнул обжигающе холодную жидкость. Вилкой подцепил салата и, отправив в рот, вопросительно взглянул на бывшего одноклассника.
- Послушай, Вадим… или это мне приснилось, или вчера я видел каких-то кошек, гоняющихся за собаками? И еще ты, вроде, нёс какую-то чушь о том, что там, в лаборатории, собаки это кошки, а кошки – это собаки?
Сухарев кивнул.
- Не приснилось, - вздохнув, спросил: – Значит, ты ничего не понял?
- Если честно – нет.
- Повторять всё не буду. Но, если хочешь, уложу в несколько предложений.
Сергей кивнул: не хотелось обижать Сухарева.
- Мозг любого живого существа, человека ли, обезьяны, кошки, собаки – та же дискета, ну, если по-современному, флешка. Её можно очистить от одной информации и наполнить другой. Потом еще раз очистить и наполнить третьей – или опять самой первой. Если очистить мозг кошки и наполнить его содержимым мозга собаки, кошка, если можно так выразиться, осознает себя собакой – со всеми собачьими инстинктами. И наоборот. Теоретически, конечно, это было известно достаточно давно, но только моему отцу, а потом и мне удалось добиться конкретных результатов. Направление нашей лаборатории было несколько иным, и мы занимались своим проектом, так сказать, в свободное время. Мы создали специальную компьютерную программу, которая с помощью сканера может считывать информацию нервных клеток головного мозга и преобразовывать её в единицы компьютерной информации – килобайты, мегабайты и так далее. Я тебе вчера показывал.
Сергей вспомнил «плойку» с усиками.
- Её, эту информацию, действительно можно хранить на флэш-памяти подходящего объема и, когда необходимо, вновь преобразовать. С животными всё проходило на ура, ты сам видел на кассете - после основных съёмок в лаборатории. Это мы с отцом снимали. Ну, а на обычных людях, конечно, никто экспериментировать не будет – надо искать добровольцев или доноров, например, жертв каких-то аварий, головной мозг которых остался не поврежденным. Дело хлопотное. А потом, в 91-м, всё пошло наперекосяк. Да я тебе рассказывал…
- А если содержимое мозга человека перекачать в собаку, она что, станет человеком?
- Разве что в фантастических романах. Знаешь, я даже читал один, «Финансист на четвереньках» назывался, не помню, кто автор. Там как раз такое и случилось.
Сергей отхлебнул пива. С иронией заметил:
- А что, собакой тоже неплохо бы. И кошкой. Знаешь, как в детском стишке: «Хорошо быть кискою, хорошо собакою: где хочу, пописаю, где хочу, покакаю…» И на работу ходить не надо, и ответственности никакой.
- Да при чем тут собаки! Животных же использовали только в опытах! Речь о пользе для людей. Представь хотя бы ситуацию…мм…ну, например, когда разоблаченный за границей агент вновь едет на задание в ту же страну, но уже, так сказать, с другим лицом. И с другим телом. А в медицине? Да мало ли… Но всем все было до лампочки. Обидно, что даже военным: заказывая одни исследования, не смогли увидеть перспективы побочных разработок.
Сухарев хотел еще что-то добавить, но, взглянув на часы, вдруг подскочил с возгласом:
- Серый! Ёлки-палки!
- Что такое?
- Ко мне же сейчас заниматься придут! Извини, старик. Неуча одного в универ натаскиваю. Мамаша хорошо башляет, так что…
- Да понял я, понял! – перебил Сергей. - Чего извиняешься? Работа – это святое.
Он встал, начал собираться. Попрощались, договорившись теперь встречаться почаще. Обменялись номерами мобильников. Выйдя на улицу, Сергей взглянул на свой семилетний «форд-эскорт», мокнувший под накрапывающим дождём, и решил не рисковать: все-таки со вчерашнего дня алкоголь еще не вышел.
Он поднял воротник куртки и отправился на автобусную остановку.
12.
Мрачные мысли вернулись. «Кошки, собаки, разведчики в чужом теле… Мне б твои заботы, Вадим!» Хотя, конечно, жаль его: талантливый мужик, а перебивается каким-то репетиторством. В Америке давно был бы миллионером или Нобелевским лауреатом.
Вчера Анна попросила забрать её домой.
- Отвези меня домой, Сережа, - она коснулась его руки сухими горячими пальцами. Когда-то, в молодости, он так любил целовать их. А теперь кожа обтягивала костяшки, как у высохшей мумии. – Хочу... если Валя пошла на поправку… может, успею увидеть её…
- Аня, тебе сейчас нельзя домой. Курс лечения еще не окончен, - проговорил он, чувствуя, как фальшиво звучат его слова.
- Окончен. Все волосы повылазили, - потрескавшиеся бледные губы скривились в жалкую ухмылку. – А другого результата от этой «химии» не бывает.
Сергей и сам знал это. И впервые подумал: а может и правда домой? Хуже, чем есть, ей уже не станет. Приговор вынесен. Чего ждать еще? А так Анна будет надеяться на встречу с дочерью – и протянет еще какое-то время.
- А знаешь, как жить хочется, Сережа… - вдруг проговорила женщина и тихо заплакала. – Как молодой…
Сергей прикусил губу. Не расплакаться бы самому…
- Хорошо, Аня, - решился он. - В пятницу, наверное, здесь уже все равно никого не отловишь, а я не знаю, что надо…ну, какие там формальности при такой выписке. Твоя расписка, что ли, или моя? Давай на той неделе. Потерпишь?
Она прикрыла глаза в знак согласия.
Этот разговор состоялся как раз за полчаса до того, как они встретились с Сухаревым и надрались до потери пульса. Хмель прошел – и вместе с этим угасла пьяная надежда, что все будет хорошо. Сергею вдруг пришло в голову, что полторы бутылки водки, которые они «уговорили» с Вадимом – были чем-то сродни сеанса химиотерапии: оттягивали, притупляли, позволяли забыться – но не больше. Хорошо хоть, что без потери волос.
«Как жить хочется, Сережа…как молодой». Почему же их Валя, которой должно было хотеться жить, постоянно пытается свести счеты с жизнью!? В его сорокатрехлетней жене желания жить больше, чем в дочери, которой немногим более двадцати! Этот лоскут, оторванный от простыни, добил его окончательно: лечение в диспансере не помогало. И он впервые со страхом подумал: а ведь рано или поздно её очередная попытка увенчается успехом… Но какова альтернатива? Как там сказал врач? «… есть препараты, которые могут превратить вашу дочь в «овощ»… Хороша перспектива.
Сергей поднялся с дивана, пошел на кухню, сделал крепкий кофе. Принялся шарить по полкам и шкафчикам в поисках сигарет. Курить он бросил полтора года назад и держал пачку только для редких гостей. Многие завидовали: во сила воли!
Сейчас у него не было ни силы, ни воли.
Наконец, он нашел полпачки «Винстона», достал сигарету и жадно, глубоко затянулся.
13.
После обеда он отправился за машиной. Решил пройтись пешком: дождь давно прекратился, и в разрыв между серыми облаками проглянуло робкое солнце – последний привет уходящей осени.
Проходя через парк, Сергей увидел у фонтана нескольких цыганок, цеплявших редких прохожих. Одна из них, невысокая коренастая женщина средних лет в темной необъятных размеров юбке и порядком потертой кожаной куртке, заметив Сергея, поспешила ему наперерез.
- Конечно, всю правду скажешь? – встретил он её ехидным вопросом.
- У меня по-другому не бывает, дорогой, - серьезно ответила цыганка, обжигая его пронзительным взглядом черных глаз.
- Так скажи её кому-нибудь другому, - проговорил Сергей, не сбавляя шага. – Я свою правду знаю. К сожалению.
- Не всю. У меня будешь знать всю.
- Дальняя дорога, казенный дом?
- Почему сразу дальняя дорога? Как карты скажут. Или твоя ладонь, дорогой.
Сергей только отмахнулся. Цыганка, не отставая, полезла в карман кожанки, достала разлохмаченную колоду карт. Потянула его за рукав куртки. Он остановился.
- Подержи колоду.
- Да ну тебя!
- Подержи. Не бойся, это бесплатно.
Сергей нехотя взял колоду. Женщина долго и внимательно смотрела ему в глаза – словно пытаясь проникнуть в самую глубь его души. Забрала колоду.
- И что?
- Теперь сдвинь. Нижняя карта покажет того, по кому у тебя сильно болит сердце.
- Ну-ну, - хмыкнул он.
Сдвинул колоду.
Цыганка подложила сдвинутую часть под низ, перевернула карты картинкой вверх.
Нижней оказалась дама червей. Дама сердца. Анна? Из всех тридцати шести карт – именно женщина с красным сердечком, символом любви. Фокус? Но он же сдвигал сам… Случайность?
Цыганка насмешливо смотрела на него и как будто читала его мысли.
- Ну, что, дорогой?
Сергей пожал плечами. Случайность.
Женщина перетасовала карты.
– Сдвигай. Есть еще одна.
- Одна? Не один? А если выпадет… ну, например, валет? Или король?
- Не выпадет, - уверенно возразила женщина.
Он сдвинул.
Крестовая дама. Крест. Смерть. Валя. Смерть, к которой она так стремится. Все точно. Или опять совпадение?
Одна из цыганок, девушка лет двадцати с небольшим, приблизилась к ним, и спросила о чем-то на своем языке собеседницу Сергея. Та ответила одной фразой, и девушка отошла. «Не мешай надувать очередного лопуха», - мысленно перевел он.
- Две женщины в твоей жизни дороже тебе всего на свете, - проговорила женщина. - Жена. И другая, моложе. Любовница?
- Нет у меня любовницы, - глухо возразил Сергей.
– Тогда дочь. Что скажешь?
- Ничего.
- И то хорошо, - заметила цыганка. – А то «казенный дом, дальняя дорога»! Сдвинь в последний раз.
Он повиновался. Туз пик.
- Кто это? – уже не мог не спросить он, в душе ругая себя за то, что попался на удочку ловкой мошенницы.
Женщина взяла туза, погладила затертую поверхность карты.
- Тот человек, который тебе поможет.
Врач онкодиспансера? Или кто-то из психоневрологического? Шеф? Николай, двоюродный брат Анны? Кто?
- Кто этот человек?
Цыганка усмехнулась.
- Ты хочешь, чтобы карты выдали тебе полную биографию? С фамилией, именем отчеством, годом и местом рождения? Так не бывает, дорогой. Но скоро он станет главным в твоей жизни. Ну, что, будем гадать?
- Будем, - решился Сергей.
- Тогда пойдем, сядем на скамейку, - предложила цыганка.
- Так сырая же…
- Не сахарный, не растаешь, - насмешливо заметила она. – Да и дождь давно кончился, высохла.
Они сели на ближайшую скамейку, и Сергей подумал, что не хотел бы, чтобы сейчас его увидел кто-то из знакомых.
- На кого будем гадать?
- На тех двух женщин. Мне нужно знать, будут ли они… жить.
«Боже мой! - Ужаснулся он про себя, сознавая нелепость ситуации. – Двадцать первый век идет полным ходом, а я здесь..!»
Цыганка ловко перетасовала карты, стала раскладывать их в три стопки. Её губы чуть шевелились. Сергей не спускал с нее глаз. Потом женщина стала переворачивать карты из первой стопки картинкой вверх. Обе дамы, червовая и крестовая, оказались в ней, разделенные двумя картами черной масти – шестеркой пик и крестовой десяткой.
- Да… мать и дочь, - пробормотала она. – Болезнь… вот и твой казенный дом, дорогой. Даже два.
Больницы. Черт побери, как это у нее все так получается!?
- Но они встретятся? Они будут жить?
- Не торопи. Надо еще два раза. Сначала на мать, потом на дочь.
Женщина собрала карты, перетасовала. Стала выкладывать одну за другой. Покачав головой, что-то пробормотала.
- Ну!?
Нервы Сергея были на пределе. Он был готов схватить её за лацканы этой затертой куртки и силой вытрясти ответ.
- Погоди.
Она вновь перетасовала. Пристально вглядываясь в лицо женщины, он заметил, что по мере того, как она выкладывает карты в последний раз, его выражение начинает меняться. Насмешливая уверенность, что была в ней с самого начала, уступает место… чему? Кажется, смущению, недоумению – даже какой-то растерянности. Смущенная цыганка? Для этого должны быть очень веские причины…
Наконец, она подняла глаза, виновато проговорила:
- Поверь, дорогой. У меня никогда не было такого. Впервые в жизни я не понимаю, что говорят мои карты…
- И что же они говорят?
- То, чего быть не может.
- Чего? Говори же!
- Обе умрут, обе будут жить…
14.
«Ну что, съел? Идиот! – ругал он себя последними словами, возвращаясь домой на машине. – С кем связался - с цыганкой! «У меня будешь знать всю правду»! Ну и что она мне такого особенного нагадала? Навешала лапши на уши!»
Червовая дама? Ловкость рук! Она, скорее всего, незаметно подсунула нужную карту под низ – профессионалка же! А у какого мужчины нет женщины – жены, подруги, любимой сестры, наконец? Так же и с крестовой. Сказала наобум – и угадала. Только сначала решила, что это любовница, а он невольно навел ее на мысль, что дочь. Человек, который поможет? Да мало ли у любого знакомых, готовых прийти в трудную минуту на помощь! Тот же Гергель, например, который согласился продлить ему отпуск. Или сосед Анатолий - тот, что тогда с супругой почувствовал на площадке запах газа и поднял тревогу. Отправил жену в санаторий и теперь постоянно спрашивает, не может ли он чем по-соседски помочь.
А то, что эта цыганка сказала в самом конце, вообще выходит за пределы разумного. Да и ретировалась она после этого чересчур поспешно, даже о деньгах не обмолвилась. Видно, совестно стало за всю ту чушь, что она ему наплела…
С другой стороны - она запросто могла прибегнуть к привычной успокоительной формуле, которой от нее, в общем-то, и ждут «клиенты» - про счастье, богатство, страстную любовь? Так почему не сделала этого? Значит, все-таки что-то увидела в картах?
Тут Сергей поймал себя на мысли, что противоречит сам себе, и разозлился. Как будто у него и без этого проблем мало! Черт его дернул остановиться в парке и сдвинуть эту колоду!
Он твердо решил забыть всю эту нелепицу и переключил мысли на другое. Более важное. Если Анна вернется домой через пару дней, надо немедленно заняться подготовкой к этому. Весь привычный уклад их семейной жизни теперь основательно изменится. Надо перестирать белье, которое уже не помещается в корзину. Закупить продуктов, побольше и получше; последние недели он питался, как придется. Надо купить медицинское судно: Анна уже не встает. И самое главное, надо решить вопрос, увольняться ли ему с работы или нанимать сиделку. Пожалуй, стоит поговорить с Ириной Павловной, соседкой, когда та вернётся из санатория. Может, согласиться? Было бы очень удобно.
15.
- Я, наверное, должен вас отговаривать – как врач. Но как человек скажу: вы поступаете правильно. Верно, что дома и стены помогают. Потому что они родные. А здесь, в онкологии, эффект стен скорее обратный, они давят на психику, угнетают. Мы сделали все возможное, но, - Горелик развел руками, – вы обратились слишком поздно, время было упущено. И это не наша вина. Ладно, чего уж теперь…Я верю, что Анна Владимировна еще поживет. Я желаю ей этого.
Сергей молча кивнул, пожал протянутую руку.
В понедельник после обеда, серым пасмурным днем, он привез Анну домой на такси. Сначала Горелик предлагал ему скорую помощь и санитаров с носилками, но Анна наотрез отказалась и сказала, что дойдет сама. Сергей понимал: ей не хочется, чтобы соседи видели из окон дома ее беспомощное состояние. И действительно, очень медленно и неуверенно, опираясь на его плечо, она сумела пройти больничным коридором до машины, а потом и до своего подъезда. Каких усилий стоило ей пройти эти последние шаги, знала лишь она сама.
Но едва они вошли в подъезд, как Сергей подхватил жену на руки и понес ее на третий этаж, поражаясь тому, каким легким и хрупким стало за время болезни тело Анны. Перед дверью он аккуратно поставил жену на ноги, достал ключи.
- Вот ты и дома, Анечка. Заходи.
Она шагнул в прихожую, в комнату, увидела огромный яркий букет цветов, стоявший на тумбочке возле кровати, и счастливо улыбнулась.
- Спасибо, Сережа.
А потом заплакала. Он привлек жену к себе и, целуя слезы на ее щеках, прошептал:
- Ложись, ложись скорее…
Он помог Анне раздеться, уложил в кровать. Накрыл одеялом, подоткнул со всех сторон: топить еще не начали, и в комнате было прохладно. И опять она спросила о дочери, а он вынужден был выкручиваться, осторожно лавируя между правдой и ложью.
- По правде говоря, с Валей все идет не так быстро, как хотелось бы. Случай на редкость тяжелый. Лечение надо было начинать раньше. Помнишь, доктор Трофимов говорил нам то же самое.
- Я так хочу увидеть её, - прошептала Анна.
- И она тебя…
- Да? Она так и сказала?
- Так и сказала, - солгал Сергей, глядя ей прямо в глаза.
- Знаешь, Сережа, когда с Валей это… все началось… я так винила себя…
- За что?
- За то, что не смогла родить тебе сына… Ведь если что с Валей - ну, ты понимаешь… мы бы не остались одиноки, у нас был еще один ребенок.
Слезы подступили к его глазам, и он понял, что если немедленно не встанет, не отвернется, под любым предлогом - она все увидит.
И Сергей нашел этот предлог. Поднялся, стараясь говорить сухим, лишенным эмоций тоном, произнес:
- Пять часов. Пора принимать лекарства, Аня. Что, думаешь, если дома, то уже и лечиться не надо?
16.
Часов в одиннадцать дня раздался звонок.
Анна накануне вечером долго не могла заснуть, и потому проснулась поздно. Сергей только что накормил ее завтраком – яйцом всмятку с ломтиком белого хлеба и чашкой некрепкого кофе с печеньем – и собирался в магазин за продуктами. Сейчас она смотрела по ноутбуку какую-то мелодраму.
Он взял трубку радиотелефона, прошел на кухню. На всякий случай прикрыл дверь.
- Сергей Васильевич?
Кажется, он узнал голос, и сердце его екнуло. Назаров, врач психдиспансера.
- Да.
- Это Назаров. Понимаете… тут с вашей дочерью … мм, неприятность.
- Какая?
- Не волнуйтесь, все обошлось. Она попала под машину.
- Ч-что! Какую машину!? – заорал Сергей. Спохватившись, что Аня может его услышать даже через закрытую дверь, понизил голос. – Откуда там машина? Что вы несете?
- Ну, вы же, наверное, заметили, у нас там левое крыло ремонтируется. Пациентов вывели на прогулку. В это время к зданию задним ходом сдавал грузовик со стройматериалами. Кирпичи, цемент, все такое. Ваша Валентина была ближе всех. Никто даже толком не заметил… санитар отвлекся. Конечно, наша вина. Услышали крик, смотрят: ваша дочь лежит под задним колесом. Шофер, он на подножке стоял, успел затормозить. У нее ушиб грудной клетки, несколько ссадин. Но ничего серьезного, - Назаров помолчал. – Знаете, Сергей Васильевич, вам все равно стоит подъехать. Надо поговорить.
- Хорошо. Скоро буду.
Он нажал кнопку отбоя.
- Сережа, - послышался голос Анны. – Кто там звонил?
- С работы, Аня.
- А что такое?
Сергей, надевая теплую куртку, вошел в спальню. Анна, с иссохшим безволосым личиком, похожим на птичий клюв заострившимся носом, утопала в двух больших подушках.
- Гергель просил подъехать на полчаса. Какие-то там файлы в моем компьютере найти не могут. Меня же пока Федорчук заменяет. На редкость тупой мужик.
Сергей подошел к кровати, поцеловал жену. Взглянул на монитор ноутбука, где застыли на паузе герой с героиней.
- Что смотришь?
- «Очарование страсти».
- Интересно?
- Если честно, не очень.
- Ну и бросай тогда эту фигню. Хочешь, дам тебе сборник старых комедий? «Джентльмены удачи», «Операция Ы», там много… Дать?
- А помнишь, Сережа, ты до больницы скачал для меня сериал «Цыганки»? Я начала, но… не успела. Найди, а?
- «Тьфу, блин, и здесь цыганки! – хмыкнул про себя Сергей – и чуть вздрогнул, вдруг вспомнив странное: «Обе умрут, обе будут жить…» Дал же себе слово не думать больше об этом!»
Уловив что-то в выражении лица мужа, Анна спросила:
- Ты что, Сережа?
- А? Нет, ничего. Сейчас принесу, я сбросил твоих «Цыганок» на болванку.
Он сходил в гостиную, нашел нужный диск, вставил его в ноутбук.
- Будешь смотреть с начала?
- Да. Я уж все забыла.
Сергей включил просмотр.
- Все, пошел. Не скучай. На обратном пути забегу в магазин.
- Хорошо, Сережа. Только ты недолго. И еще… поставь мне, пожалуйста, судно поближе. А то я под кровать сама… не дотянусь, - смущенно произнесла она.
Сергей обругал себя, что не догадался сделать этого сам.
- Вот сюда, Аня. На скамеечку. Дотянешься?
Он принес из кухни телефон, положил возле подушки, надеясь, что больше из психдиспансера не позвонят.
- Если что, звони мне на мобильник.
Сергей вышел на улицу. Сел в машину, вырулил со стоянки. Как это могло случиться с Валей? Это что, очередная попытка суицида? Страшно, если так – потому, что теперь-то он начнет верить: дочь не успокоится, пока не доведет задуманное до успешного конца. Успокоится только тогда – в самом жутком смысле этого слова.
Назаров провел его в свой кабинет.
- Скажите сразу: это несчастный случай или… новая попытка? – сразу начал Сергей.
- Как раз об этом я и хотел с вами поговорить, - врач полез в ящик стола, достал мятый листок бумаги. - Нашли на днях у нее в тумбочке. После такого, вряд ли спишешь все на несчастный случай.
Сергей взял листок и сразу узнал нервный, бегущий почерк дочери.
«Деревянный мой пиджак,
гвозди – пуговицы,
То, что не сбылось вчера –
завтра сбудется…
Я уйду от всех забот,
тех, что не было,
Через месяц ли, через год
стану небылью…»
- Это что, она сама?
– Думаю, что вряд ли Пушкин, - усмехнулся врач. - Оптимистичный стих, верно? Кстати, шофер так и сказал: «Эта дура сам бросилась под колеса!».
- Тогда чего стоит всё это ваше лечение, черт вас побери!? – не сдержался Сергей. – Какого черта вы держите мою дочь столько времени – без результата?
- Я понимаю ваше состояние, Сергей Васильевич, - мягко произнес Назаров. – Увы, медицина, к сожалению, не всегда может определить, почему психика живого существа дает сбой и направляет его действия на саморазрушение вместо самосохранения. Наука, например, до конца так и не разобралась, отчего на берег выбрасываются киты, дельфины... – он повертел в руках карандаш и продолжал: - Одно дело – поступок под влиянием импульса, какого-то конкретного события, происшествия. Как было, когда ваша дочь пережила безответную любовь или когда врачи вынесли ей приговор о бесплодии. Но совсем другое – многократные целенаправленные попытки уничтожить себя уже безо всякого повода. Время, простите за банальность, все лечит, и нельзя убиваться по поводу чего-то несостоявшегося всю оставшуюся жизнь. Остается предположить, что желание покончить с собой существует у вашей дочери на генном уровне.
Сергей вспомнил слова Анны: «А если такое передается с генами?»
- Вот скажите, было что-то подобное у каких-то ее родственников – дядей, тетей, бабушек?
- Ее дед по материнской линии покончил с собой лет в тридцать.
Назаров кивнул.
- Ну вот.
- И… что теперь?
- Будем лечить дальше – используя все более сильные препараты и средства. Я вам уже говорил…
- И потом вручите мне… то есть нам с женой, как вы выразились, «овощ» ?
Назаров развел руками.
- Вы предлагаете что-то другое? Разумеется, есть частные платные клиники, вы всегда можете забрать вашу дочь. Но в данном случае это, на мой взгляд, будет просто выкачиванием денег.
- Хорошо. Я могу её увидеть?
- Валентина спит. Её сделали перевязку, обработали ссадины. Переломов нет, и то ладно. Недавно ей дали снотворное.
17.
Сергей ехал в магазин, размышляя о том, что проигрывает свой поединок с судьбой по всем статьям. Та била и левой, и правой, и своим сегодняшним ударом едва не отправила его в нокдаун. Но надо было держаться – ради Ани.
И вновь он подумал: злая, прямо-таки иезуитская ирония происходящего заключается в том, что его дочь, молодая женщина, полная сил (физических сил, поправил он себя), хочет лишить себя жизни, а её мать, прожившая на свете не так уж мало, ведет свою безнадежную схватку со смертью, стараясь еще хоть немного оттянуть наступление страшного холодного небытия!
… Анна полулежала, откинувшись на подушки, её глаза были закрыты.
- Аня! Что, плохо? – бросился к кровати Сергей. На лбу женщины блестели бисеринки пота. «Цыганки» стояли на паузе. Счетчик проигрывателя застыл на 65-й минуте: Анна едва начала вторую серию, когда ей стало нехорошо – и потом больше часа мучилась, ждала его возвращения.
- Укол… Сережа, - прошептала она, открывая глаза. - Сделай мне укол… болит очень.
- Аня, нельзя часто. Доктор предупреждал, что может возникнуть привыкание … зависимость…
- У меня… уже не осталось времени… привыкать… - с трудом проговорила она.
- Ну зачем ты так! Ладно, сейчас.
В кармане запиликал его мобильник. Сергей достал телефон и нажал кнопку приема.
- Привет, Серый! Это Сухарев. Как дела?
Вот некстати-то! «И неплохой ты, вроде, мужик, Сухарев, - подумал он, - но знал бы, как ты сейчас не вовремя!»
- Вадим, я занят. Перезвоню, - поспешно проговорил он и отключил мобильник.
После укола Анне стало немного легче. Он платком вытер ей лоб, поправил подушки. Кивнул на ноутбук.
- Будешь досматривать?
- Нет, Сережа. Подремлю немного.
- Поешь потом?
- Да.
Он выключил компьютер и убрал его с кровати. Бросив взгляд на жену, вышел из спальни. На кухне набрал Сухарева.
- Вадим, что хотел?
- Так, ничего особенного. Думал, встретимся, может, посидим. Ты извини, я кажется, помешал?
- Жена у меня болеет, укол делал.
- Что-то серьезное?
- Серьезней не бывает.
- Что?
- Онкология, Вадим.
- Сочувствую. Что врачи говорят?
- Что надежды нет, - с трудом выдавил из себя Сергей.
Воцарилось долгое молчание. Потом Сухарев виновато сказал:
- Я в прошлый раз все о себе, да о себе. Так и не спросил, у тебя-то как? У тебя, кажется, еще дочь?
- Дочь.
- Здесь, с вами?
«Почти», - подумал Сергей, а вслух ответил:
- С нами, Вадим.
- Взрослая уже?
- Двадцать три года.
- Чем занимается?
- Э… - вопрос застал его врасплох. Похоже, Сухарев – единственный, кто был не в курсе, иначе бы не стал давить на больную мозоль. – Она сейчас… тоже болеет. Лечится.
Опять в его мозгу всплыло абсурдное, непонятное даже самой цыганке предсказание: «Обе умрут, обе будут жить…»
И почему-то еще одно – про того, третьего человека.
- Эх, Серега, - вздохнул Сухарев, - если бы раньше. У нас с отцом были в Москве связи: профессора, врачи известные, онкологи в том числе. Определили бы твою супругу в лучший стационар. Дочь, если что серьезное, тоже могли показать кому надо. А сейчас… чем помочь? Только посочувствовать. А я-то доставал тебя со своими кошко-собаками и шпионами в чужой шкуре…
Сергей вздрогнул. Опустил руку с мобильником, в котором продолжал еще что-то говорить Вадим.
Он вдруг увидел, ясно и отчетливо, как все части абсурдного, казалось бы, паззла, который выдали замасленные карты цыганки, начинают становиться строго на отведенные им места. Похоже, она все-таки сказала невероятную правду – не сознавая этого. Она не смогла понять её, этой правды, потому что не знала всех обстоятельств его жизни…
А он знал и смог – вот сейчас, в этот самый момент.
18.
- Ты что, Серый?! Ты хоть сам понимаешь, что несешь? – раздраженно произнес Сухарев, остановившись посреди комнаты. - Это все были теоретические разработки, мы так и не приступили к опытам.
- Не такие уж теоретические, если ваши кошки стали собаками. И наоборот.
- Так то кошки! А не люди! Мы даже с обезьянами не успели поставить никаких опытов.
- Что-то ты сегодня совсем по-другому поешь, Сухарь, черт тебя подери! Без огонька! – взорвался Сергей. – Бутылки не хватает? Так я сбегаю, гений, твою мать!
Он яростно смотрел на своего оппонента, кажется, едва сдерживаясь, чтобы не броситься на него и начать вколачивать свою точку зрения кулаками.
- Ладно, допускаю, - сдался тот, проигнорировав обидный выпад. – Допускаю, что что-то может и получится – даже в таких кустарных условиях.. Но… ты – ты что, не понимаешь, что убьёшь собственную дочь!? С моей помощью?
- Я спасу жену. И убью не дочь – только её больной мозг. А вот тело – тело свое она рано или поздно убьет сама. Вадим, я тебе все рассказал – с того самого первого случая в восьмом классе. Уже в психдиспансере у нее было две попытки. Ты же ученый, в психике разбираешься куда лучше простых смертных. Назаров, её врач, не дает положительных прогнозов.
- Назарова знаю, - кивнул Вадим. – Пересекались как-то.
- И неужели – неужели тебе самому не хочется проверить на практике то, чему ты отдал столько лет своей жизни? – продолжал давить Сергей.
- Только не за счет преступления. А то, на что ты меня толкаешь – преступление. Я, кажется, рассказывал тебе про Митрохина?
- Какого Митрохина?
- Ну, владельца игорных заведений в Москве, который сказал мне почти то же самое.
- Рассказывал.
- В общем, Серый, сделаем так. Я заеду в диспансер, поговорю с Назаровым о твоей дочери. Врач он толковый. Если он действительно считает, что у твоей дочери нет ни одного шанса…
- То что?
- Ничего… а ты можешь просчитать все последствия, если твоя авантюра… наша, - поправился он, - увенчается успехом!?
- Какие последствия? Для всех Анна умрет, а моя дочь выздоровеет и станет жить со мной, как и прежде.
Сухарев долго смотрел на него и молчал. Наконец, произнес:
- Ну-ну… Ладно, посмотрим.
Он встал.
- Вадим, - тихо начал Сергей, - времени смотреть почти не осталось. Вчера Анне было совсем плохо. Вызывали «скорую», но… ей осталось не больше недели, от силы, полторы. Так сказали.
- Разберемся, - буркнул Сухарев. – Позвоню.
… Накануне этого разговора Сергей почти не спал ночью. Слушая тяжелое, сбивчивое дыхание Анны, он принимал самое трудное в своей жизни решение. Еще оставались какие-то сомнения – нет, не в правильности своего выбора, а в том, что рассказ Вадима Сухарева о разработанной им с отцом программе по очистке человеческого мозга и заполнении его новым содержимым не являлся пьяным хвастовством. Но кроме самого рассказа были и те видеозаписи, и сканнер – странный прибор с усиками, несколько раз мелькнувший в кадре. Риск? Он, конечно, есть – как и везде: мало ли как могло все пойти, тем более, что Сухарев давно отошел от своих исследований. Но это лучше, чем не делать ничего вовсе.
Если и были какие-то угрызения совести, то они мучили Сергея только поначалу. До тех пор, пока он не сказал себе: он не хочет потерять обеих – он их и не потеряет: умрет лишь больной мозг его дочери, она же сама всегда будет с ним – ее фигура, лицо, волосы. И Анна тоже – с её мыслями, воспоминаниями, чувствами. А истерзанное раком тело навсегда исчезнет в могиле. И иного выбора нет.
Судьба, вдоволь поглумившись над ним, давала ему шанс. Пусть кривой, абсурдный, издевательский – но все-таки…
Они обе будут жить.
«Обе умрут, обе будут жить…»
19.
- Я облегчил тебе задачу, Серый. Сказал, что на днях ты забираешь свою дочь и попытаешься лечить её в частной клинике.
- Значит… значит, ты согласен? – дрогнувшим голосом проговорил Сергей. – Ты убедился?
- Убедился. Назаров был откровенен со мной, по-видимому, даже больше, чем с тобой, отцом.
Но Сергей не стал выяснять подробности – его это больше не интересовало. Приняв решение, убедив себя в том, что он спасает обеих женщин, он уже не колебался. Вот только время – время работало против него. Состояние Анны ухудшалось с каждым днем, она перестала самостоятельно есть, и ему приходилось кормить её с ложечки, постоянно вытирая платком измазанный жидкой кашей подбородок. Её рассудок угасал вместе с телом. Она уже не спрашивала о дочери, и временами ему казалось, что жена не узнает даже его самого. Ирина Павловна, соседка, уже вернувшаяся из санатория, ходила по его просьбе в магазин, потому что Сергей боялся теперь отлучаться даже на короткое время, или сидела с ней. Её Анна тоже не узнавала.
– Ну, за что вам такие мучения, Сережа? - как-то сказала Ирина Павловна. – И ей? Уж поскорее бы отмучилась. Прости меня, Господи, за такие слова.
… К вечеру во вторник пошел первый снег – крупные сырые хлопья, почти сразу тающие на грязной земле. Тоскливый период, когда осень уже почти не осень, а зима еще далеко не зима.
- Едем домой, Валя.
Дочь не отреагировала – разве что вяло шевельнула плечом. И всю дорогу молчала, безучастно глядя на свои сложенные на коленях руки. И Сергей не выдержал:
- Ты даже не спросишь, как мама. А ведь она… умирает.
Девушка подняла на него тусклые глаза.
- Ты слышишь, Валя! Твоя мать умирает!
Губы дочери чуть шевельнулись. Он скорее угадал, чем услышал:
- Хорошо ей…
После этих слов он, наверное, влепил бы пощечину - ей, своей до сих пор любимой дочери, своему первому и единственному ребенку, но он понимал, что это не вина Вали, а беда: бессмысленно упрекать человека в том, что он болен. Разве что курильщика или алкоголика, потому что те «куют» свое здоровье собственными руками. И поэтому промолчал. Только еще раз осознал: в своем решении он прав.
Машина остановилась у дома. Он помог дочери выйти. Валя безвольно, как тряпичная кукла, последовала за ним, волоча ноги по жидкой грязи. Только бы не встретить никого из соседей! Но подъезд был пуст. Они поднялись на свой этаж. Сергей ключом отпер дверь. На кухне сидел и нервно курил Сухарев: Сергей деликатно объяснил соседке, что после обеда ее помощь не понадобится – к нему подъедет известный врач-онколог, который еще раз хочет осмотреть Анну, и он, Сергей, будет ждать его лично. – «Дай-то Бог, дай-то Бог, Сережа», - проговорила Ирина Павловна, но по ее лицу он видел: женщина не верит в то, что еще можно что-то сделать.
В последние часы вновь пришла непрошенная мысль: то, что очень скоро должно произойти в его квартире, действительно напоминает убийство! Но потом он вспомнил, что эвтаназия – тоже убийство и почти успокоился: ведь в некоторых странах она даже разрешена – когда у человека нет шансов на выздоровление. И еще он вспоминал умирающую Анну и думал, что это будет и рождение: его жена родится заново.
Он помог раздеться Валентине, усадил на диван. Тихо спросил Сухарева:
- Как Анна?
- Уже никак, - ответил тот. – Я не специалист в этой области, но думаю, ей осталось… от силы три-четыре дня.
Сергей уловил легкий запах спиртного. Но ругать Вадима не стал, он и сам сейчас выпил бы чего-нибудь.
- Валя?
Дочь подняла голову.
- Пойдем, - Сергей подал дочери руку, повел в спальню. Анна – безволосое жалкое существо - посмотрела на вошедших тусклым, не узнающим взглядом. Попыталась что-то сказать, но с губ слетели лишь звуки похожие на сухой кашель.
- Смотри. Твоя мать неизлечимо больна. Но она до последнего цепляется за каждый день, каждый час. Ты, молодая женщина, наоборот, ищешь смерти. Как это может быть, Валя?
Она повернулась к нему. Впервые в её глазах появилось осмысленное выражение. Тяжелое, ожесточенное.
- Говорят, бог все видит. Не такой уж он, наверное, бог, если не видит, кому нужнее жизнь, а кому – смерть…
- Видит… - пробормотал Сергей.
Только не всегда смотрит, куда надо.
Он повернул Валентину и вывел ее из спальни.
19.
Он не видел, как Сухарев дал ей снотворное. Как она послушно выпила его, и минут через двадцать безвольно сползла по спинке дивана. Он не видел, как Вадим ровно уложил тело, отбросил волосы с висков Валентины. Как включил ноутбук, через вход USB подсоединил к нему сканер.
По экрану компьютера побежали разноцветные ломаные линии – прибор улавливал сигналы мозга и настраивался на них. Сухарев зашел в программу фрагментации, разбивающей мозг на равные сектора, и поочередно обрабатывающей импульсы каждого для преобразования в единицы компьютерной информации. Он столько раз проделывал это с кошками, собаками! Но это было так давно… Его пальцы дрожали – и вместе с ними подрагивали усики сканера, парившего над головой девушки. Минуты, которые в обычной жизни несутся, обгоняя друг друга, вдруг словно погрузнели, и ощутимо замедлили свой ход.
Кривые линии постепенно выпрямлялись, теряли цвет, становясь однообразно серыми.
Через полчаса он вышел на кухню. Сергей сидел за столом, нервно барабаня пальцами по столешнице. Услышав шаги, он поднял голову. В лице бывшего одноклассника почему-то не было особой радости.
- Зайди.
Сергей нехотя поднялся, последовал за Сухаревым в комнату. Дочь лежала неподвижно, одна рука упала на пол. Морщины её лица разгладились, оно утратило всякое выражение и показалась ему маской, но маской холодного спокойствия и отчуждения. Это напоминало ему прощание с покойником. Но ее грудь ровно вздымалась.
По экрану ноутбука бежала, чуть подрагивая, прямая черная линия.
- Её мозг мертв… - тихо проговорил Сергей.
- Её мозг чист, – поправил Сухарев. – Все, что в нем было, находится сейчас на жестком диске ноутбука и занимает… - он склонился на экраном, - свыше сорока гигабайтов.
- Значит, ее можно снова…
- Можно, - перебил Вадим. – Только моя компьютерная программа не лечит, а лишь преобразует то, что считывает. И если – теоретически – ты найдешь донора, готового очистить свой мозг и предоставить его, у тебя опять будет дочь с суицидальными наклонностями. Которая снова пожалуется, что бог не видит, кому смерть нужнее…
- Она проснется?
- Да, когда кончится действие снотворного.
- И что?
- Она не сможет ни стоять, ни ходить, ни даже сидеть… может, начнет пускать пузыри или еще что - не знаю. Но это не должно нас волновать, поскольку продлится недолго. Теперь я должен привести в такое же состояние твою супругу. Потом начать обратный процесс - преобразование и перекачку содержимого из компьютера в мозг твоей дочери. Это займет куда больше времени – несколько часов.
- Но когда мозг Анны очистится, она?..
- Не она, а тело. Тело будет продолжать жить. Я сказал три-четыре дня, но может оказаться и дольше. Вот тебе, Серый, первая сложность, о которой ты не подозревал: Анна не должна увидеть… себя прежней. Точнее, своего прежнего немощного тела – если оно будет жить еще, к примеру, неделю или две. Ни сейчас, ни потом, когда наступит его физическая смерть. Представляешь, что будет, если она окажется… на собственных похоронах!?
Сергей вздрогнул.
- Я имею в виду, на похоронах собственного тела, - тут же поправился Сухарев. - У тебя есть кто-то, кто мог бы присмотреть за ней несколько дней? Не здесь, надо найти другое место. Но это должен быть человек, который не знает ни тебя, ни твоей дочери.
- Только дядя, брат матери… но ему уже семьдесят девять, и он хорошо знает обеих. Знакомые, но они тоже знают…
- Зачем тогда говорить! Я же сказал: ни ту, ни другую! – раздраженно перебил Вадим. – Соседка тоже исключается. Кстати, когда ты поднимался сюда с дочерью, тебя никто не видел?
- Кажется, нет.
Неожиданно до них донесся слабый звук. Стон? Всхлип?
Сергей бросился в спальню. Анна тянула из-под одеяла сухую, обтянутую желтой кожей руку и силилась что-то сказать.
- …ть…ть…ть…
Пить! Догадался он. Присел на край кровати, налил полстакана минералки из бутылки, стоящей на прикроватной тумбочке. Аккуратно придерживая голову жены, начал потихоньку вливать жидкость. Анна сделала несколько слабых глотков, закашлялась, обрызгав ему лицо, и бессильно упала на подушку.
Сергей вытерся ладонью, прижался к её щеке. Зашептал:
- Анечка, родная моя! Потерпи, скоро все кончится… прошу, потерпи еще немного…
И не стал больше сдерживать своих слез, высвобождая разом все то, что копилось внутри все эти долгие невыносимо трудные недели и месяцы. Уткнулся в одеяло, прикрывавшее грудь Анны, и заплакал.
Сухарев стоял на пороге спальни. Глаза бывшего одноклассника подозрительно блестели - нет, не от алкоголя.
20.
- Серый…
Он вздрогнул, когда Вадим положил ему на плечо руку. Поднял голову.
- Я тут подумал: надо мной живет одна тетечка. Бывшая медсестра, сейчас на пенсии. Дети за границей на ПМЖ, муж умер. Позвонить, что ли, насчет твоей Анны? Заплатить сможешь, ну, баксов по двадцать в день?
- Чего спрашиваешь?
- Тогда звоню. У тебя есть в компьютере городской справочник?
Сергей встал, бросив взгляд на задремавшую Анну, вышел из спальни. Через минуту Сухарев уже набирал номер телефона своей соседки сверху.
- Клавдия Николаевна? Сухарев. Добрый вечер. Тут такое дело: женщина после лечения, тяжелая. Муж в командировке, дети... – он чуть запнулся, бросив взгляд на Сергея, - еще маленькие. Смогли бы присмотреть за ней, дня три – четыре? Разумеется, не бесплатно. Да нет, не родственница, просто знакомые попросили. Я о вас и вспомнил. Лишняя копейка не помешает, верно, ведь? Ну, где-то двадцать в день. Долларов, конечно. Только вот какое-дело: она иногородняя, а лечили здесь. Везти туда, в свой город, пока нельзя. Если к вам определить на время – как вы смотрите? Вы же все равно одна…
Некоторое время он слушал, что говорит его собеседница, потом произнес:
- Хорошо, сейчас, - прикрыв ладонью трубку, шепнул: - А если по двадцать пять?
Сергей кивнул.
- Идет, Клавдия Николаевна. Двадцать пять долларов в день. Наверное, завтра вечером. Я перезвоню.
Он положил трубку.
- Договорился. Удобно, что всё рядом: мне ведь тоже подходить придется. Всё. Не будем забегать вперед. Теперь я в спальню, ты в гостиную. Верхний свет не включай, зажги настольную лампу, посмотри, как там… Валентина. Правда, по времени она еще должна спать.
Он хотел что-то добавить, но в этот момент в дверь позвонили. Мужчины переглянулись.
- Наверное, соседка, - шепнул Сергей. – Черт, что делать? Не открывать нельзя, она же знает, что кто-то всегда должен быть.
Звонок повторился.
- Открой. Скажи… ну, не знаю, придумай что-нибудь. Но в квартиру не пускай, она не должна видеть ни меня, ни Валентину.
Сергей открыл дверь. На пороге стояла Ирина Павловна.
- Добрый вечер, Сережа. Ну, как там Анечка? Что сказал врач?
Загораживая вход, он проговорил:
- Ничего нового, Ирина Павловна. Анне осталось жить несколько дней.
Женщина скорбно покачала головой.
- Да-да, чудес не бывает. Сколько же вам пришлось пережить за эти месяцы, Сережа! И еще Валя…
- А Валя, наверное, пошла на поправку, - осторожно произнес Сергей. - Пока еще рано говорить, но есть надежда. Так мне сказали. Спасибо вам, за ваше сочувствие, Ирина Павловна. Вы извините, Анна только уснула. Я тоже хочу лечь пораньше.
- Да-да, Сережа. Спокойной ночи.
Когда он вернулся, Сухарев был в спальне. Сергей включил настольную лампу. Валя лежала в той же позе на диване, только рот ее теперь был полуоткрыт, из уголка на щеку тянулась влажная полоска слюны. Сергей вдруг почувствовал неимоверную усталость, сказывалось напряжение последних дней. Усевшись в кресло, он закрыл глаза и незаметно для себя задремал.
Однако буквально через пять или семь минут глухой звук заставил его вздрогнуть и открыть глаза. Валя лежала на полу в неловкой позе, откинув левую руку. Ноги сучили по ковру, как по льду. Глаза ее были теперь открыты, но взгляд не сфокусирован и бессмыслен.
Сергей опустился на колени, взял в руки голову девушки, приподнял. Ее глаза были пусты и смотрели сквозь него.
- Что такое? – спросил появившийся в дверях гостиной Сухарев.
- Да вот… чего она хочет?
- Она ничего не может хотеть, Серый. Ничего. Это лишь остаточное проявление основных рефлексов, не больше. Пусть так и лежит, только подложи ей что-нибудь под голову. Я заканчиваю с Анной, а потом будет самое главное…
21.
В половине третьего ночи Сухарев устало откинув со лба свои сальные пряди объявил:
- Все, Серый… Анна будет спать очень долго. Я ввел ей сильнодействующий препарат – для ее же блага. У нас бывали случаи, когда мозг животного-реципиента, ну, то есть, получателя, в первые часы начинал демонстрировать, странно, необъяснимо, нечто напоминающее реакцию отторжения нового содержимого – подобно тому, как иногда организм не желает принимать чужой ткани или пересаженного органа. Возникали реактивные состояния, если этот термин применим к животным… Как правило, через несколько дней все приходило в норму.
- Как правило? – с тревогой спросил Сергей. – Значит, были и исключения?
- Я тебя предупреждал, - сухо заметил Вадим. – Опытов с людьми у нас не было. Да, были и исключения, к счастью, единичные. Думаю, что в нашем случае все пройдет нормально, тем более, что речь идет о двух родственных организмах, матери и дочери, - он помолчал и вдруг почти с отчаянием добавил: - Ты вообще-то понимаешь, во что мы влезли, Серый!? Пойдем хоть выпьем…
Сухарев ушел часов в семь утра, взяв пятьдесят долларов в качестве аванса соседке. Он пообещал позвонить в течение дня, а вечером подъехать, чтобы помочь с Анной. Главное, чтобы никто не заметил, как они выведут её из квартиры: ни свидетели, ни лишние вопросы были им не нужны. Происходящее стало напоминать Сергею детектив.
Он остался наедине с двумя женщинами. Бывшее тело Анны (теперь он не мог думать о нем иначе) продолжало лежать в спальне и теперь не подавало признаков жизни, хотя и жило. Пульс едва прощупывался, глаза были широко открыты и смотрели… нет, понял Сергей, они никуда не смотрят, они просто открыты и напоминают две мутные стекляшки.
Он не спросил Сухарева, как кормить ее и кормить ли вообще, и теперь стоял над кроватью, размышляя об этом. В том, кто лежал сейчас перед ним, не было ничего от его прежней Анны – ни тела, когда-то такого сочного и соблазнительного, а теперь изъеденного и внутри, и снаружи страшной болезнью, ни её мыслей и чувств - а значит, уже ничто не могло вызвать у него каких-то эмоций. Тот момент, когда он заплакал вчера на её груди, был последним их всплеском – он попрощался с ней.
И все же Сергей заставил себя пойти на кухню. Сварил яйцо вкрутую, положил на блюдце, чуть посолил. Отрезал хлеба, поставил на плиту чайник. Вернулся в спальню, тихо позвал:
- Аня…
Ответа не было. Он сел, ложечкой отделил небольшой кусок белка, поднес его к лицу женщины. Ее вялый рот был приоткрыт. Он попробовал протолкнуть кусок между губ - она даже не сделала попытки удержать пищу, и белок упал на одеяло. Сергей отставил блюдце.
Может это даже к лучшему…
Он вышел из спальни. Вторая женщина – он не мог заставить себя называть её ни Анной, ни Валентиной – продолжала спать на диване. Ее лицо чуть порозовело, временами она немного шевелилась во сне. Юбка, в которой он забрал дочь из больницы, задралась. Сергей подошел и одернул ее на колени. Хотя это была… его жена?
Или все-таки дочь?
Он вдруг поймал себя на мысли, что мог стать жертвой грандиозной мистификации «лже-ученого» (недаром же тот упомянул как-то про вечный двигатель) Вадима Сухарева. Ладно, пусть не мистификации - ошибки. Что если ничего не вышло, и все осталось по-старому: в спальне лежит его умирающая жена, здесь, в гостиной – психически ненормальная дочь?
Так он стоял, погруженный в противоречивые, сумбурные мысли, когда на столе заверещал мобильник.
Он взял трубку.
- Сухарев. Ну как там?
- Никак, Вадим. Одна… - он по-прежнему не знал, как называть обеих женщин, - спит, другая, та, что в спальне… даже не знаю. Лежит и все. Попробовал покормить… бесполезно. Что делать?
- Здесь я тебе не советчик, Серый. Можно вводить ей физраствор, но… смысл? Это уже не человек, это – организм. Умирающий организм.
Сухарев перекладывал решение на Сергея. «Что ж, я сам затеял все это, - подумал тот. – Как говорится, за что боролись…»
- Значит, подъеду часам к восьми, - ушел от продолжения темы Сухарев. – Поговорил с соседкой, объяснил ситуацию. Отдал твой аванс. Жди, в общем.
И он отключился.
Часов в двенадцать дня в дверь опять позвонила Ирина Павловна. Перед тем как открыть, Сергей аккуратно прикрыл дверь в гостиную.
- Ну, как Аня, Сережа?
Он только махнул рукой. Отступил в сторону.
- Проходите. Посмотрите сами, - произнес Сергей - вроде как обеспечивал себе алиби? «Похоже, я уже и мыслить начинаю детективными категориями», - подумал он.
- Наверное, ей хуже, Сережа, - заметила женщина, выйдя из спальни через минуту. – Совсем не реагирует. Она хоть поела чего-нибудь?
- Немного, - солгал он.
- Если вам куда надо, я посижу…
- Спасибо, Ирина Павловна. Я сегодня весь день буду дома.
Женщина постояла, не зная, что сказать еще.
- Ну, ладно, тогда я пошла… может, в магазине что купить?
- Пока ничего, спасибо.
Сухарев приехал без четверти восемь. Бегло осмотрел молодую женщину, проверил пульс. Приподнял веко, удовлетворенно кивнул. Потом достал из сумки шприц. Набрал какого-то лекарства и умело, как настоящий врач, сделал укол в вену. Перехватив удивленный взгляд Сергея, усмехнулся:
- Ремесло не пропьешь, Серый. Сейчас она придет в себя. Ненадолго, но нам хватит, чтобы довезти ее до места.
- А потом?
- В течение нескольких дней Клавдия Николаевна будет колоть ей препараты, скажем так, ослабляющие интенсивность работы мозга - лучше перестраховаться.
- Ты имеешь в виду опасность этого… как его?... отторжения?
Сухарев кивнул.
- Но это же… я имею в виду, все эти лекарства стоят денег?
Вадим хмыкнул:
- Счет я тебе выставлю потом, - он помолчал и очень серьезно добавил: - Но когда я смогу убедиться, что все в порядке, что нежелательных признаков нет и что её можно приводить в нормальное состояние – ох, не завидую я тебе, Серый: вопросов у нее окажется больше, чем у тебя ответов…
Сергей и сам начинал понимать это.
Минут через двадцать женщина зашевелилась. Ее веки дрогнули, глаза открылись. Сергей шагнул к дивану. Она оторвала голову от подушки, взглянула на Сухарева, потом на Сергея. Проговорила удивленно, чуть недоверчиво:
- Сережа…
22.
К счастью, свидетелей того, как они выводили ее из квартиры и сажали в машину, не оказалось – разве что группа подростков в беседке, которые, впрочем, едва ли могли разглядеть их в темноте.
Несколько раз она порывалась заговорить, но Вадим пресекал попытки сухим замечанием:
- Вам пока нельзя говорить. Молчите.
Они усадили женщину на заднее левое сидение, где она могла видеть только затылок Сергея. Сам Сухарев тоже сел сзади и всю дорогу украдкой наблюдал за ней. Первые минуты возбуждения, вызванного уколом, скоро сменились вялостью, и к концу пути она уже клевала носом.
Клавдия Николаевна, невысокая сухонькая старушка с седыми волосами, провела их в стандартную двушку, почти такую же, как у Сергея. Стоя на пороге гостиной, тот держал за талию уронившую ему на плечо голову женщину.
Сухарев отвел хозяйку в сторону, вполголоса начал:
- Значит, так, Клавдия Николаевна. Это ваша пациентка… - он бросил взгляд на Сергея, - Анна. Это Сергей, ее дядя, мой хороший знакомый. Я вам говорил, ее муж в командировке, дети сейчас у бабушки. Ей нельзя разговаривать, но она и так будет, по большей мере, спать. Вставать, ходить ей тоже пока особо не стоит. Ну, в туалет только. Не давайте ей зеркало, вообще не подпускайте к зеркалам в вашей квартире.
Соседка с удивлением взглянула на него.
- До болезни Анна выглядела э…несколько иначе. Если она увидит себя так сразу, без подготовки, это может оказаться для нее сильным психологическим шоком.
- Пластическая операция?
- Можно сказать и так, - уклончиво ответил Сухарев. – Думаю, что через несколько дней, когда она станет более транспортабельной, Сергей заберет ее.
- Договорились, Вадим. Хотя, конечно, странно, что… вроде такая молодая, симпатичная – и шок. Отчего шоку-то быть, когда она такая красивая? Почему нельзя зеркало? Пусть бы любовалась, - старушка вопросительно посмотрела на Сухарева, но тот жестко произнес:
- Клавдия Николаевна, давайте не будем спорить. Вы ведь сами бывший медработник, должны понимать.
- Ладно, ладно. Я же просто хотела… - извиняющимся тоном проговорила женщина и изменила тему: - Смотрю, она совсем, бедняжка, с ног валится. Давайте ее в спальню. Я уже все приготовила.
- Я могу завтра навестить… племянницу? – спросил Сергей Сухарева.
- Завтра не стоит. Пусть организм набирается сил. Но дня через два – приходи. Да созвонимся, я скажу.
23.
«Прежняя» Анна умерла на третий день – как раз, когда Сухарев разрешил ему впервые навестить «новую» Анну.
Эти три дня ему пришлось жить в квартире с живым трупом. Он заставил себя не думать о том, что возможно ускоряет смерть иссохшего существа в спальне, не обращаясь к врачам с просьбой вводить физиологический раствор, чтобы продлить угасающее бессмысленное существование. Ирина Павловна пыталась влить в горло умирающей хотя бы несколько ложек куриного бульона, но жидкость всякий раз оказывалась на пододеяльнике. Сергей вообще старался не заходить в спальню, а наблюдал с порога. Но куда было от этого деться? Умирая, организм продолжал функционировать – простыни пришлось менять не раз, и не два. Поворачивая тело, вытаскивая из-под него мокрую простыню, он избегал смотреть в сморщенное, с кулак, лицо с пустыми тусклыми глазами.
Той ночью, около трех часов, Сергей вдруг открыл глаза, выпав из неглубоко тревожного сна, и вдруг почувствовал: всё, «прежней» Анны больше нет. Её не стало именно сейчас, в эту самую минуту. Он включил настольную лампу: 2.55. Сунул ноги в тапочки, но… так и остался сидеть на диване, не решаясь идти в спальню. Наконец, заставил себя встать.
Глаза покойницы были полуоткрыты. Пульса не было, кожа уже начала холодеть.
Сергей хотел сказать «Прощай, Анна», что-то такое говорят в подобных случаях, но тут же возразил себе: нет, его случай вовсе не «подобный», а совсем наоборот. Его Анна сейчас лежит в квартире знакомой Сухарева на Грибоедова, 24. Его Анна жива и поправляется: она уже назвала его по имени!
Так он ничего и не сказал, а пошел на кухню, налил себе полстакана водки, выпил, не закусывая, а потом закурил и уставился невидящими глазами в черное ночное окно.
Дождавшись семи утра, он позвонил в квартиру соседки. Даже если супруги-пенсионеры еще и спали, случай был исключительный.
- Ирина Павловна, Анна умерла сегодня в три ночи.
- Отмучилась, бедняжка, - проговорила женщина и перекрестилась. – Прими соболезнования, Сережа, хороший она была человек.
- Поможете с похоронами?
- Зачем спрашиваешь? – даже с некоторой обидой ответила соседка. – Не чужие ведь, сколько лет рядом прожили. Пойду будить своего… я через полчаса приду, Сережа.
«Прежнюю» Анну похоронили на следующий день на новом кладбище. Пришли соседи по подъезду, кто-то с ее работы, кто-то – из коллег Сергея. Из Киева прилетел двоюродный брат Анны, которого Сергей известил звонком. Но в целом народу было немного. Говорили тоже мало: холодный зимний день не располагал к длинным речам. Люди подходили, соболезновали, он машинально благодарил и, наверное, был не совсем похож на убитого горем вдовца. Самым трудным для Сергея было подойти к гробу и поцеловать чужую мертвую женщину, лежавшую там. Но никто ничего не заметил.
Потом, когда гроб опустили в могилу, каждый бросил на крышку ком мерзлой земли и Сергей тоже – словно ставил точку в прочитанной главе своей жизни.
Ирина Павловна спросила, почему нет Вали, он же сказал, что она идет на поправку. Именно поэтому, ответил Сергей. Решили не травмировать психику: подобная новость способна вновь отбросить дочь в состояние депрессии и то, что достигнуто такими невероятными усилиями, может оказаться перечеркнутым.
- Да, верно, - согласилась пенсионерка. – Лучше потом.
А затем все сели в автобус, может и не такой теплый, но обещающий скорое тепло, и поехали в кафе, снятое Сергеем для поминок.
24.
Анна сидела на кровати в спальне Клавдии Николаевны и смотрела телевизор, который соседка принесла из кухни. Шла вечерняя развлекательная программа; известный юморист, приглашенный в студию, рассказывал забавные эпизоды недавних гастролей.
Лицо ее было оживленным, пару раз она громко рассмеялась.
- Здравствуй, Анечка, - проговорил с порога спальни Сергей, пытаясь внушить себе, что перед ним – не дочь, а жена.
- Сережа, милый! – воскликнула Анна, едва не опрокинув телевизор, вскочила с кровати, и бросилась к нему на шею. Сергей перехватил удивленный хозяйки и вспомнил: Сухарев назвал его дядей. Черт, надо было спасать ситуацию.
- Клавдия Николаевна, я там на кухне поставил шампанское, торт купил, так вы… - дальше он не знал, что сказать.
Если женщина и заподозрила что-то, то никак не показала этого.
- Да-да, Сергей. Спасибо. Пойду, поставлю в холодильник.
- Сережа, как я соскучилась по тебе! Почему ты так долго не приходил? – она прижалась к нему всем телом – телом молодой и красивой женщины, но он, поставивший крест на интимной жизни с началом заболевания Анны, не почувствовал и дальних отголосков возбуждения, потому что к нему прижималась… его дочь. И их нынешняя двадцатилетняя разница в возрасте подтверждала это!
Или все-таки это была жена?
- Аня, тебе нельзя много разговаривать, - произнес Сергей, с опаской поглядывая на прихожую, из которой в любой момент могла появиться бывшая медсестра.
Она обиженно надула губы.
- Почему все нельзя? Говорить нельзя, в зеркало смотреть нельзя. Почему я здесь, у Клавдии Николаевны? Я не знала прежде этой женщины. Кто она? И тот мужчина, который приходил несколько раз? Он врач? Я ведь поправилась, да? Мне было так плохо, я умирала, но теперь ведь все в порядке. Как Валя? Знаешь, я так переживаю за нее.
- Дома, я все расскажу дома, Аня. Одевайся.
- Можно я хоть губы подкрашу?
- Дома, Аня. Потерпи.
Усаживая ее в машину, он с тревогой думал: только бы добраться до квартиры без происшествий, только бы не наткнуться на кого-то из соседей возле дома или в подъезде. Везение, оно тоже не бывает бесконечным.
Но все обошлось, хотя когда они заходили в квартиру, Сергей услышал близкие шаги: кто-то спускался с верхнего этажа.
… Анна долго изучала, нахмурившись, в зеркале спального гарнитура.
- Но почему я?.. – она не договорила, но Сергей и так знал, каким будет ее первый вопрос.
Стоя позади нее, он положил руки ей на плечи.
- Валя умерла, ее не смогли вылечить. В психоневрологическом диспансере у нее были две попытки самоубийства.
Она заплакала.
- Но ты же говорил?..
- Я обманывал тебя, Анна. Думаю, ты понимаешь, зачем: ты и сама тяжело, безнадежно болела раком. Тебе сделали… - он чуть запнулся, не зная, как назвать то, что сделал с ней Сухарев, - операцию, донором тела послужила наша дочь. Её тело – теперь твое. Каждый раз, когда ты будешь видеть свое отражение, ты будешь видеть ее. И вы обе будете жить.
- Но… кто же я теперь?
- Ты – Аня, моя единственная женщина, моя любимая жена.
Он сам хотел бы верить в это.
25.
В их первую за долгое время ночь вместе Сергей вдруг с ужасом осознал, что опять не может прикоснуться к ней, как мужчина. Помолодевшая на двадцать лет Анна льнет к нему своим новым нетерпеливым горячим телом, но он – он-то остался прежним.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Хотите знать, чем закончилось? Напишите мне.