Здравствуй, Даша! Глава двенадцатая

МАЙК АДАМ

ЗДРАВСТВУЙ, ДАША!

(роман)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ЭПИЗОД 56

Даша открыла глаза. Запаниковала, подумав, что ослепла: мрак окружал ее со всех сторон. Его можно было разорвать руками, как пелену, во всяком случае, попробовать стоило, но руки не слушались. Неподвижны были и ноги. И даже закричать, чтобы позвать на помощь, Даша не могла. Немного подергавшись, она поняла, что привязана скотчем к стулу за руки и за ноги. Рот и глаза тоже обезвредил скотч. Но почему? Что она такого сделала? Кому понадобилось ее похищать? Даша прекрасно помнила, как сидела в парке на лавочке, а потом -- едкий запах эфира и пустота. «Мамочки!» -- беззвучно воскликнула она. Страх черным мешком накрыл ее и скрыл в себе, пожирая изнутри. Никогда Даше не было так страшно, как теперь. Она не понимала, кто и чего от нее хочет. Хотя, если бы знала, вряд ли знание придало ей храбрости. Она же не дура. Смотрела фильмы о маньяках и документальные передачи о них по «ящику» мельком. Кроме маньяка похищать ее некому. Выкуп за нее не попросить. Да и какой смысл в выкупе? Тот, кто похитил Дашу, позабавится с ней, изнасилует, а потом убьет, расчленив труп либо станет убивать медленно, по кусочкам отрезая ее плоть, смотря по настроению. Финал по-любому один. Но Даша не хотела умирать! Она не готова к миру иному! Только-только стала понимать, что значит любить… Вот! Да, точно. Даша усомнилась в собственных чувствах к Николаю Михайловичу, поэтому и расплачивается за сомнения. «Кошкина-коза напела разных гадостей, а я и уши развесила, -- решила Даша, что виновата одноклассница. -- Развела, как лохушку. Ей же просто завидно. А я повелась, как дура!» Нельзя так просто отказываться от своей любви: последствия неизбежны, при чем, плачевные. Но Николай Михайлович спасет Дашу. Он всегда спасал ее, гды бы та ни находилась. Он обязательно найдет ее, он почувствует, что она в беде. Только бы не опоздал…
Дашей Белой стало так жаль себя, что она смирилась безоговорочно с ролью жертвы, заплакала. «А, может, -- встрепенулась от внезапной догадки, -- это Лемеш? Его же не нашли, хотя Николай Михайлович оставил его в полудохлом на вид состоянии. Притворился и сдратовал, затаился и выжидал, чтобы отомстить. Он же полный отмороз, и закон ему не писан». Лемеш не успел воспользоваться Дашей тогда, вот и наверстывает упущенное. Больше ведь некому. И никто ему не помешает довести задуманное до конца. Он добьется своего, но станет ли ее убивать? Разумеется, станет. Николай Михайлович узнает и башку ему отвернет. А Лемешу это надо? Как ни крути, по всякому, выходит смерть. Но Даше всего пятнадцать! И она хочет жить! «Николай Михайлович! -- мысленно позвала она любимого человека. -- Николай Михайлович! Найдите меня, умоляю!..»
Где-то над головой скрипнула отворившаяся дверь. Зашагали ботинки по спускающейся вниз лестнице, деревянной, на слух. Кто спускался? Вестник смерти или спасения?
Даша напряглась, превратившись в слух, а мешок страха еще сильнее вгрызся в ее тело.
Над ней кто-то склонился. Даша почувствовала дыхание рядом с собой. Несло табаком и луком. Потом с резким звуком с ее глаз сорвали скотч. Было больно до слез. Прямо в глаза светила свисающая с потолка лампочка, покачивающаяся чуть ли не над головой. Даша зажмурилась от режущего света. Проморгалась, привыкая к освещению и, если б смогла, заорала во все горло, увидев прямо перед собой, на расстоянии вытянутой руки полуразложившийся труп женщины, сидящий на стуле напротив. Взгляд Дашин застыл в ужасе, она вырывалась, захлебываясь в едва слышном крике.
-- Впечатляет? -- вырос стеной между Дашей и трупом мужчина, тот, что склонялся над ней, хозяин табачно-лукового дыхания, лысоватый и с усами, очень похожий на кого-то, кого Даша знала наверняка, но не могла вспомнить. -- Это женушка твоего хахаля, -- продолжал он. -- Правда, красивая? Хочешь стать такой же неотразимой?
«Больной урод какой-то!» -- пронеслось в Дашиной голове вихрем. Но его словам почему-то хотелось верить. Что-то в их интонации выдавало правду. От этого становилось еще страшнее, а безысходность, накинув петлю на шею, сильнее стягивала узел. Взгляд майора Томильчика не предвещал ничего хорошего. В его глазах не было души. В них застыла льдом лютая злоба.
-- Ты что-то сказала? -- прислонился он ухом к заклеенному скотчем рту Даши Белой. Но, кроме невразумительного мычания, ничего не услышал. -- Значит, тебе нечего мне сказать? -- пробуравил взглядом ее глаза и, вдруг, улыбнулся. -- Ах, да, ты же не можешь, -- сорвал скотч.
Все, что накопилось во рту, всю ту слюну, которая уже не глоталась, Даша выплюнула майору Томильчику в лицо. И эта слизистая пузырящаяся масса, запрыгнув, но не найдя опоры, начала стекать вниз, на воротник и на грудь новой рубашки. Майор даже растерялся от неожиданности. А Даша, не давая ему опомниться, застрочила, словно пулеметной очередью, словесными оскорблениями.
-- Чтоб ты сдох, урод вонючий! -- кричала она, как в истерике, а, вполне возможно, что и в реальной истерике. -- Ублюдок извращенческий! Ссыкло гидроленное! Козел безрогий! Импотент недоразвитый! Хрен моржовый! Упырь конченный!..
-- Заткнись, дура… -- вырубил майор Томильчик Дашу одним ударом и добавил: -- красивая!..
Вытер рукавом лицо и поднялся по ступенькам вверх из подвала.
Когда Даша Белая открыла глаза снова, ей тут же захотелось зажмуриться и, как можно дольше вообще их не открывать. Но саму себя не пересилить.
Перед ней на стуле напротив сидела Анна, живая и здоровая.
-- Здравствуй, Даша! -- сказала она. -- Не бойся меня, -- дотронулась погибшая жена Николая Михайловича до Дашиного плеча. -- Я не причиню тебе зла.
-- Ты жива? -- протолкнула Даша слова на волю.
-- Нет, -- отрицательно покачала головой Анна. -- Но жива ты, -- поспешила заметить. -- И я не позволю тебя убить.
-- Но как? -- не понимала Даша.
-- Ты очень хорошая девочка, Даша, -- улыбалась Анна. -- Николаю повезло с тобой. Вы обязательно будете счастливы. Я за вас рада.
-- Правда? -- сомневалась Даша.
-- Правда, -- решительно подтвердила Анна.
-- Значит, ты меня слышала, там, на кладбище?
-- Конечно, -- не отрицала Анна. -- Иначе меня бы здесь не было.
-- Но что мы здесь делаем?
-- Ты ни при чем, -- отвечала Анна. -- Однако у меня осталось одно незаконченное дело, конец которому нужно положить здесь и сейчас.
-- Конец чему? -- не понимала Даша.
-- Конец тому злу, которое причинили мне. И если это не прекратить, зло будет преследовать вас всю жизнь, пока не поглотит вас.
Анна исчезла так же внезапно, как и появилась. Вместо нее опять возник труп, отталкивающий всем своим видом.
Даша очнулась лежащей на полу. Скотч, сковывающий ее по рукам и ногам, пропал бесследно.
Даша огляделась вокруг, в поисках выхода. Выход был один, с одной дверью наверху, там, где заканчивалась или начиналась лестница.

ЭПИЗОД 57

Таня Павловская привела на репетицию Костальцева. Николай Михайлович очень обрадовался новому артисту, шутил, рассказывал смешные и забавные истории из закулисной жизни столичного театра-студии киноактера, в котором до армии он подрабатывал монтировщиком, пока ждали Дашу Белую. Но она все не шла. Странно, конечно, однако и ее отсутствие и ее не отвечающий на звонки Николая Михайловича телефон, не заронили и грамма подозрения, что с ней могло что-нибудь случиться, ни в ком из пристутствующих в стенах Дома культуры. Да и что ей могло угрожать в родном городе, в котором никогда ничего не происходило из ряда вон, к тому же, с таким защитником, как Николай Михайлович? Только безумный мог решиться на противоборство с ним, но таких, на сколько известно, не было. А репетиционный период спектакля продолжался и нужно было репетировать. Таня Павловская предложила заменить Дашу Белую, пока та не появится, чтобы посмотреть, на что способен Костальцев. Николай Михайлович согласился. На сегодня работы хватит и без Даши. У него есть Костальцев, который, как нельзя кстати, подходил на роль Никиты.
Николай Михайлович подробно объяснил, чего он хочет от артиста, на пальцах показал, как нужно выходить и что при выходе делать на сцене, а потом на личном примере продемонстрировал все то, что Костальцеву предстояло повторить, а именно тот кусок мизансцены, когда Никита на сцене был один. В общем-то, ничего сложного. Изобразить опоздавшего на свидание парня, судя по времени, на которое договаривались, и не обнаружить любимой на месте, нервно закурить, теряясь в догадках, приходила Шурка уже и ушла, не дождавшись его, или еще не приходила, и он пришел первым, -- особого труда не составляло. Костальцев математически точно повторил Никиту в исполнении Николая Михайловича. Тот его похвалил за меткость глаза и цепкую память, но от Костальцева требовалось другое.
-- Понимаешь, -- сказал ему Николай Михайлович, -- ты должен показать мне Никиту таким, каким был бы ты сам, оказавшись на его месте. Представь себе себя. Включи воображение.
-- Я попробую, -- кивнул Костальцев и вернулся на исходную. Ему удивительно нравилось находиться на сцене. Он и не подозревал никогда, что ему может понравиться лицедейство. Отец Костальцева всячески ограждал сына от подобных занятий и категорически запрещал участвовать в любых школьных мероприятиях и сценках, заявив, что не дело настоящего мужчины кривляться, как обезьяна. Это удел немощных и ущербных. Настоящий мужчина -- это бизнесмен, добытчик денег, волевой делец. А кто же тогда Николай Михайлович, если не настоящий мужчина? И он никакой не бизнесмен, а все его уважали и полюбили за сравнительно небольшой промежуток времени. Когда он появился в городе? Месяца четыре назад, не раньше. А все девчонки и женщины влюблены в него по уши. Особенно Белая. Чувствуется в нем сила, вот и тянутся к нему. Только совсем не такая, какой придерживается Костальцев-старший. И Мишке Костальцеву было, как никогда, хорошо находиться не рядом с отцом, а с Николаем Михайловичем, Таней Павловской, тетей Аленой Мороз, ощущать себя нужным за собственные качества, а не за отцовские деньги и положение в обществе.
Таня Павловская гордилась Костальцевым. Уже со второго раза у него все получилось. Костальцев будто родился актером. И не скажешь, что до сего момента, он никогда не выходил на сцену.
-- Ты замечательный! -- повисла она на его шее, чмокнула в уголок его губ.
Николай Михайлович тоже поздравил Костальцева с успехом.
-- У вас, молодой человек, -- сказал он, -- несомненный талант. Вы -- очень ценное приобретение для нашего спектакля.
-- Да что вы говорите такое, -- растерялся Костальцев от похвалы. -- Я и не думал никогда, что способен…
В эту секунду зазвонил телефон Николая Михайловича. Лицо его просветлело, заиграло румянцем. Все поняли, что, наконец-то, соизволила объявиться пропажа -- Даша Белая. Николай Михайлович извинился перед Костальцевым за прерванный разговор, на что тот махнул рукой, мол, он и без того в шоке от такого внимания.
-- Даша, ну где ты ходишь? -- с улыбкой на лице ответил на телефонный звонок Николай Михайлович.
-- А это не Даша, -- прозвучал в трубке чужой мужской голос.
-- Где она? -- обеспокоенно спросил Николай Михайлович, неловким движением включив громкую связь, сам того не ведая. -- С ней что-то случилось?
-- Пока нет, -- ответил майор Эдуард Томильчик на другом конце провода.
-- Кто это? -- стальные нотки оккупантами ворвались в голос Николая Михайловича.
-- Приедешь, куда я скажу, узнаешь, -- прозвучал ответ. -- И не вздумай связываться с ментами. Девчонку на куски порежу.
-- Да я… -- прорычал Николай Михайлович, как разъяренный лев, даже майор Томильчик на секунду испугался, не говоря о Тане Павловской, Алене Мороз и Костальцеве. Никогда они не видели Николая Михайловича таким страшным, с лицом, перекошенным крест-накрест яростью и ненавистью.
-- Верю, что ты, -- поспешил майор Томильчик с дальнейшими распоряжениями. -- Приходи один на перекресток у выезда из города. Мой человек заберет тебя. Выполнишь все без глупостей, увидишься с девчонкой. У тебя есть тридцать минут. Время пошло.
Короткие гудки разрезали воцарившуюся тишину напополам.
Николай Михайлович с размаху швырнул телефон об пол, будто телефон был виновен в беде. Присутствие Тани Павловской, Костальцева и Алены Мороз заставило его потушить разбушевавшиеся было эмоции и включить мозги. Не хватало только паники здесь! Встревоженные лица участников репетиции без слов говорили о том, что они слышали весь разговор Николая Михайловича с похитителем Даши Белой. Что ж, тем лучше. Его неосторожное обращение с телефоном избавило от глупых вопросов. Николай Михайлович спрыгнул со сцены, ни на кого не посмотрев и не попрощавшись ни с кем, пулей вылетел из Дома культуры. Алена Мороз бросилась было за ним, но зачем-то остановилась на полпути. Вероятно, подумала, что не имело смысла догонять Николая Михайловича. Что она скажет, догнав его, и догонит ли? Случившееся не поддавалось нормальному осмыслению. Это было дико. Никто и не подозревал, что подобное может произойти в Копыле, как в России или в Америке, где похожие случаи, к сожалению, не редкость. Мир сходит с ума. Что же будет дальше с ним?
Алена Мороз вернулась к детям у сцены, которые, не сидели пришибленные, переваривая новость, как она думала, а развили бурную деятельность. Костальцев наяривал кому-то по телефону.
-- Ты кому звонишь? -- набросилась на него Алена Мороз, с благими намерениями не навредить Даше Белой.
-- Не беспокойтесь, тетя Алена, -- остановила ее Таня Павловская, -- не в милицию.
Костальцев звонил Хвалею.
-- На проводе, -- отозвался тот.
-- Здорово, -- сказал Костальцеы в трубку, -- чё делаешь?
-- Жру, -- ответил Хвалей.
-- Есть срочная тема, завязывай с кишкоблудством, -- произнес Костальцев.
-- Чё за тема? -- неохотно прислушался Хвалей.
-- С Белой беда. Выручать надо.
-- Да хрен с ней, с Белой, -- высказался Хвалей, -- с ней по жизни беда. Сама выкрутится, как обычно.
-- Не в этот раз, Хвалей! -- настаивал Костальцев. -- Ее реально могут завалить?
-- Чё ты несешь, Костальцев? -- не верил Хвалей. -- Кому она нужна?
-- Выходит, нужна, раз похитили. Нашему режиссеру уже предъявили за нее.
-- Ды ты гонишь, -- сомневался Хвалей.
-- Скажи сразу, что ссышь, и кончаем разговор, -- начинал нервничать Костальцев.
-- Ничё я не ссу, -- обиделся Хвалей. -- Если надо, любому глотку перегрызу за Белую.
-- Надо, Хвалей. Реально надо.
-- С этого бы и начинал.
-- Короче, прыгай в такси, -- распорядился Костальцев, -- и греби к Дому культуры, только пулей. За «бабки» не переживай, я расплачусь.
-- Уже лечу, -- с полным ртом, пережевывая мясо на ходу, Хвалей выбежал из дома.
Костальцев попросил Таню Павловскую набрать «Пиноккио».
-- Зачем? -- растерялась та.
-- За шкафом, Таня, не тупи. У меня его номера нет, а у тебя есть все. Он тоже может помочь, -- объяснил Костальцев и посмотрел на часы. Время еще оставалось, но поспешить не мешало бы.
«Пиноккио» схватил все на лету. К счастью, он не гостил у Юльки Пересильд. Юлька загостилась у него.
Хвалей, «Пиноккио» и Юлька Пересильд появились у Дома культуры одновременно. Костальцев вкратце объяснил сложившуюся ситуацию. До того, как заберут Николая Михайловича с перекрестка, оставалось пятнадцать минут.
-- О своем брате и не мечтай, -- заметил Костальцев, как Юлька Пересильд потянулась за телефоном. Он догадался, кому она собиралась звонить.
-- Почему? -- не хотела соглашаться с Костальцевым Юлька.
-- Потому что твой брат -- мент, -- ответил за того Хвалей. -- Поднимет кипеж: Белую на ленточки порежут.
-- А что тогда делать?
-- Нужно попасть на тот перекресток, -- предложил Костальцев.
-- Нужна машина, -- заметил Хвалей.
-- Наша машина стоит во дворе, -- сказала Юлька Пересильд. -- Но у меня нет ключей да и водить я не умею.
-- Зато я умею и водить и «тачки» вскрывать, -- расплылся в улыбке Хвалей.
-- Ты?! -- удивленно все на него посмотрели.
-- А чё такого-то? -- пожал плечами Хвалей. -- Трудное детство, -- пояснил.
Таксист, привезший Хвалея, ждал, когда с ним рассчитаются, и никуда не спешил. Костальцев сел рядом с ним на сиденье и заплатил вперед, остальные, кроме Тани Павловской и Алены Мороз (самое слабое звено), рапсположились сзади.
Они доехали до Юлькиного двора и отпустили такси. Оставалось десять минут.
Хвалей за считанные секунды открыл автомобиль Руслана Пересильда так, что и сигнализация не сработала, пригласил всех в салон, сам сел за руль и без ключа завел машину.
-- Да ты прямо талант! -- восхищенно призналась Юлька Пересильд.
-- Ладно, нет времени, -- подгонял Костальцев одноклассников. -- Поехали уже!
Хвалей нажал педаль газа, лихо развернулся и выехал со двора на проезжую часть. Гнал, как Шумахер, аж дыхание занимало и щекотало в груди. Он остановился в нескольких десятках метров от стоящего на перекрестке, как памятник самому себе, Николая Михайловича. Тот терпеливо ждал, расставив ноги на ширине плеч, и скрестив на груди руки.
Ровно в назначенное время со стороны Тимкович по гравиевой дороге, поднимая столбы пыли, как танк, выкатил черный джипп, припарковался прямо рядом с Николаем Михайловичем. Водитель кивком головы указал, мол, забирайся внутрь. Николай Михайлович же выпрямил руки и заработал ими, как крюками, вытащив из кабины водителя. Из салона тут же выскочили трое бритоголовых, напали, как собаки, на одного Николая Михайловича.
Хвалей мгновенно среагировал. Нажал на газ и подкатил к джиппу. Первым выскочил из машины, спеша на помощь режиссеру. За ним не отставали и остальные. Бритоголовых уложили, как «сынков», скрутили и штабелями погрузили в джипп. Только водителя вернули за руль.
-- Оказывается, Белая реально в опасности?! -- больше всех удивлялся Хвалей. -- Я думал Костальцев прикалывается. Типа в «зарницу» решил поиграть.
-- Да уж, «зарница», -- переводила дух Юлька Пересильд, осматривая руку. Ей досталось. Один упырь едва не отправил ее в лучший мир. Если бы не успела поставаить блок, уклоняясь от ножа, валялась бы сейчас с распоротым животом. С руки текло, как из ручья. Кисть была располосована до кости. «Пиноккио» снял с себя майку и как мог перевязывал рану.
-- Ей в больницу надо, -- сказал Николай Михайлович. -- Поезжайте, -- обращался он ко всем.
-- А вы? -- не хотел никуда уезжать Хвалей.
-- Здесь были лишь ножи, к счастью, -- продолжал Николай Михайлович. -- Дальше будет только хуже. Я вам благодарен за помощь, но дальше я сам. Если кто-нибудь из вас погибнет, как я буду жить после этого?
-- Да ладно, забейте, -- не унимался Хвалей. -- Никто нас не убьет. Мы сами, кого хочешь, завалим.
-- Это не игра, Хвалей, -- вмешался «Пиноккио».
-- А я, по-твоему, слепой? -- возразил Хвалей. -- Не понимаю?
-- В общем так, Хвалей, -- прикрикнул на него Костальцев. -- Садись в машину и вези Юльку в больницу. Мы с «Пиноккио» никуда не поедем, -- решительно заявил Николаю Михайловичу.
-- А чё я должен? -- не соглашался Хвалей.
-- Потому что только ты водишь машину, -- ответил «Пиноккио».
Юльке Пересильд становилось хуже. Боевая эйфория прошла. Боль атаковала тело. Ее уложили на заднее сиденье. Хвалей, подчиняясь большинству, сел в машину.
-- Гони, -- сказал ему Костальцев.
-- Да пошел ты, -- сплюнул Хвалей, завел мотор. -- Терпи, женщина! -- обернулся к Юльке, широко улыбаясь. Она ответила ему слабой болезненной улыбкой.

ЭПИЗОД 58

Даша Белая поднялась вверх по лестнице к двери, ведущей из подвала наружу, дернула за ручку на себя. Дверь не поддалась. Толкнула ее плечом -- та же история. Даша застучала в дверь кулаком и стучала до тех пор, пока ей не открыли. Не самый приятный звук для слуха -- монотонный глухой и непрекращающийся стук. У кого-то, кто был за дверью, не выдержали нервы. Даше повезло, что никто, кроме майора Томильчика, не знал о ее обездвиженном положении. Майор Томильчик лично приматывал ее скотчем к стулу. Началась бы суматоха, мысли нехорошие бы зароились в головах, ожесточенность возникла бы к непонятному. Непонятное всегда пугает. Поэтому лучше либо не связываться с тем, что выше твоего понимания, либо уничтожить все, что парит мозг, и поскорее, не задумываясь о последствиях, а то голова лопнет. Майор Томильчик старался не утруждать умственные извилины скинхедов, работавших на него, они и без того напрягались сильней своих возможностей. Только Череп посвящался в истинные цели дел, но его не было на территории коттеджа. Он поехал забрать Николая Михайловича с перекрестка, взяв для подстраховки троих помощников.
Даше Белой открыл дверь рядовой «фашистик» с обостренным слухом, на свою же беду. Сначала она обезвредила его ударом ногой в пах, а потом его головой протаранила стену. Своим таинственным образом приобретенным навыкам и не девичьей силе Даша не удивлялась. Она и на себя-то едва походила, скорее на терминаторшу, телохранительницу Джона Коннора из сериала «Терминатор. Хроники Сары Коннор», в исполнении Саммер Глау.
Выйдя на свет, Даша зажмурилась на несколько секунд от яркого заходящего солнца. Красный закат отразился в ее зрачках, когда она открыла глаза. Она стояла посредине двора шикарного коттеджа с ухоженным газоном и брусчатыми дорожками и со всех сторон на нее пялились лысые недоумевающие в первые мгновения рожи, оторванные ее нежданным появлением от собственных дел.
-- Борман! -- позвал один из лысых, находящийся ближе всех к подвалу, того, кто выпустил Дашу Белую из плена и который валялся возде двери в подвал, вырубленный ею. -- Какого хера девка тут торчит?
Однако Борман не отозвался. Это лысого насторожило. Он направился в подвал. Даша Белая его перехватила. Припечатала к стенке коттеджа и несколько раз наподдала под дых выбрасываемой вперед ногой. Потом встала в стойку, обернувшись к остальным, зная, не оглядываясь назад, что противник повержен и медленно оседает на землю по стенке.
-- Ты чё, коза, бешеная? -- высказался кто-то, из окружавших ее, берущих в кольцо, скинхедов.
-- Харэ с ней церемониться, -- еще кто-то подал голос. -- Валим ее и употребляем. Все равно же сдохнет.
-- Она мне еще на кладбище понравилась, -- облизал губы худой лапоухий бритоголовый, без опаски, но не спеша, приближающийся к Даше лоб в лоб, играя в руке ножиком. -- Сладенькая, поди? -- подмигнул ей.
Она ударила первой. Подпрыгнула и саданула худого носком в кадык, на лету перехватив его ножик и метнув в первого, кого увидела перед глазами. Попала в глаз. Двое обезврежены. Оставшиеся скопом налетели, но больше попадали по друг другу, чем по Даше. Ее ноги работали, как мельница. Она разбрасывала «фашистов», как кегли. Но и они то и дело попадали в цель. Правая бровь была рассечена не хило, сочащаяся кровь заливала глаз, губа разбита, ребра болели. Однако, не смотря на боль, превозмогая ее, Даша Белая справилась. Скоро все, кто на нее нападали, лежали.
Даша же, переводя дух, прислонилась к одной из стен коттеджа. Невероятная усталость овладевала ею чарами сна. Прогремел выстрел. Пуля просвистела возле уха, чирканула по стене, отколов кусочек кирпича, который, отколовшись, проехался по Дашиной щеке, оставив кровавую борозду, и вместе с пулей отрекашетил к газону.
Даша бросила взгляд в ту сторону, откуда по ее мнению стреляли. С балкона, прямо напротив, в нее целился майор Томильчик. Все это время он наблюдал за боем, наслаждаясь зрелищем. Но покоя ему не давала мысль, как запуганная школьница могла превратиться в искусного бойца, буквально переродившись на глазах? Что-то с ней было не так. Да и она ли это вообще? Телом-то -- да. А внутри кто?
-- Ты кто такая? -- крикнул он Даше с балкона.
-- А ты попробуй угадай, -- отозвалась Даша Белая.
-- Кем бы ты ни была, -- продолжал майор Томильчик, -- девку эту, если я ее не убью, посадят. Да и в любом случае посадят. Столько трупов…
-- Положим, трупы не все, -- возразила Даша Белая и добавила, -- к сожалению. Да и не посадит ее никто. Потому что никто не узнает о случившемся.
-- С чего это ты взяла? -- насторожился майор Томильчик.
Даша одним порывистым прыжком преодолела расстояние, отделяющее ее от балкона, и столкнулась нос к носу с майором Томильчиком, выхватив у него пистолет. От неожиданности майор Томильчик застыл с открытым ртом. Даша Белая закрыла его рот собственноручно.
-- Потому что ты умрешь! -- произнесла и выстрелила в упор три раза подряд.
Падая, майор Томильчик видел перед собой не Дашу Белую, а Анну. Она еще склонилась над ним и сказала:
-- Я помню тебя.
Широко раскрытыми от ужаса глазами майор Томильчик смотрел на Анну. Ее образ и застыл в его зрачках, когда Даша Белая выстрелила ему в лоб.
Не выпуская пистолета из руки, она спустилась во вдор.
Солнце почти село.
Даша покачнулась, будто споткнулась, упала, уткнувшись в землю, с тихим стоном, застыла, как мертвая.

ЭПИЗОД 59

Костальцев и Коля «Пиноккио» ни о чем не спрашивали Николая Михайловича. Не ко времени. Гораздо больше их занимали мысли о том, что они вместе, впервые за много лет, делали одно дело, сплоченные одной бедой, задевшей не только их обоих, но и других. И не так уж и трудно было понимать друг друга с полуслова. Костальцев, будто впервые, смотрел на «Пиноккио». Оказывается, нормальный парень этот очкарик. Ничуть не хуже Костальцева или Хвалея, если не лучше. И правильно он поступил с Касымом. Все считали его слабаком, а «Пиноккио» раз и показал, что он самый сильный. Верно говорят, дети -- самый жестокий народ. Как проявишь себя в пятилетнем возрасте в кругу сверстников, так к тебе и будут относиться, пока не вырастешь. «Пиноккио» не справился тогда, зато, спустя годы, наверстал в один миг и уважение к себе и доверие. А показная развязность и грубость Костальцева, коротко, его понты -- лепет ребенка в сравнении с поступками «Пиноккио». Костальцев даже завидовал «Пиноккио», потому что сам хотел выглядеть благородно, но как-то не получалось. Еще вчера в этом он винил «Пиноккио», мол, перешел дорогу, занял его место. А ведь сам Костальцев, если поразмыслить, палец о палец не ударил, чтобы изменить ситуацию и подвинуть «Пиноккио» с пьедестала. В лучшую сторону, считал Костальцев, он стал меняться, благодаря Тане Павловской, в которой однажды, удивив самого себя, разглядел офигенно красивую девчонку и тут же втюрился в нее. Она его облагораживала. Он с удовольствием становился другим, чтобы быть достойным ее. Таня Павловская, естественно, разительно отличалась от Даши Белой. Та боевая, отчаянная, бесстрашная. Таня же какая-то воздушная что-ли, легкая, женственная, настоящее олицетворение Любви. Как не влюбиться в такую? Она только ресничками взмахнет или улыбнется ямочками на обеих щечках -- и ты уже не принадлежишь себе. Поначалу это напрягало Костальцева, потому что он терялся, тушевался и слова не мог выговорить путного, мямлил что-то нечленораздельное, как идиотик. Однако, став чаще видеться с Таней, пересиливал робость, и чем чаще они встречались, тем быстрее проходил ступор. Ей уже было приятно с ним, весело и непринужденно, она сама искала с ним встреч. В театр завлекла, опять же, чтобы подольше находиться вместе и рядом…
-- Приехали, -- сказал Череп, остановив джипп у ворот высокого коттеджа в окрестностях Тимкович.
Солнце село, но мгла еще медлила заполнять собою пространство.
Николай Михайлович вывел Черепа из машины, подвел к воротам. Костальцев с Колей «Пиноккио» держались позади.
Ни на звонки, ни на неоднократный стук ворота не отворялись. Со двора через ворота змеями выползала тишина.
-- Может, случилось чего? -- предположил Костальцев.
-- Что там могло случиться? -- недоумевал Николай Михайлович. -- Не перебили же они сами себя. Разве что перепились? Как думаешь? -- тормошнул Черепа.
-- Не знаю, -- мотнул тот головой.
-- Я метнусь, открою снаружи, -- сказал Костальцев и, не ожидая ни чьего одобрения, вскарабкался на ворота, перелез и спрыгнул вниз по другую сторону. Открыл ворота через несколько десятков секунд.
Когда вошли во двор, изумились. Повсюду валялись полудохлые скины, а кое-кто уже успел и умереть.
-- Чё за дела?! -- воскликнул пораженный Череп.
-- Прямо Мамаево побоище, -- сравнил Коля «Пиноккио» двор с полем боя.
Дашу Белую первым увидел Николай Михайлович, уткнувшуюся носом в землю и неловко подвернувшую за спину руку. Он бросился к ней, упав на колени, перевернул на спину, убрал с лица волосы. Рядом выросли Коля «Пиноккио» и Костальцев. Ее измученный вид, ссадины и кровоподтеки на лице без слов говорили сами за себя.
-- Не знал, что Белая такой Ван Дамм! -- восхищенно заметил Костальцев.
-- У нее навреняка сейчас все тело ломит, -- сказал Коля «Пиноккио».
-- Если она жива, -- еле слышно произнес Костальцев, но Николай Михайлович услышал его слова, поспешил убедить в обратном.
-- Она жива, -- сказал он.
Будто в подтверждение, задрожали Дашины веки. Она застонала, как маленький ребенок, и открыла глаза.
-- Николай Михайлович, -- вымученно улыбнулась, узнав того, кто держал ее голову на своих коленях. Потом закашлялась, лицо ее скривилось, из уголков губ побежали струйки крови. -- Как же больно! -- пролепетала.
-- Ребра сломаны, -- понял Николай Михайлович. -- Звоните в «скорую», -- приказал Костальцеву и Коле «Пиноккио». Последний быстро набрал нужный номер, вышел за ворота, чтобы прочитать улицу и номер дома на дощечке.
-- Подвал… -- глядя в глаза Николаю Михайловичу, пыталась Даша Белая сказать ему что-то важное, но говорить было трудно.
-- Что, подвал? -- едва сдерживая слезы, кусал губы Николай Михайлович, вслушиваясь в каждый звук, издаваемый Дашиным горлом.
-- Нужно… в подвал… там… Анна… -- все-таки удалось ей сказать главное. Даша закрыла глаза, затихла.
-- Она чё, умерла? -- встревоженно спросил Костальцев.
-- Типун тебе на язык! -- не сильно стукнул его по лбу Николай Михайлович. -- Сознание потеряла просто. Побудь с ней, -- попросил.
-- Не вопрос, -- поменялись местами Николай Михайлович с Костальцевым.
Череп собирал своих, подтаскивал на середину двора, укладывал рядком. Никто из них был уже не опасен.
Николай Михайлович спустился в подвал. Дверь за ним захлопнулась с шумом и не поддавалась, будто специально не выпускала.
Загорелась тусклая лампочка. Прямо под ней Николай Михайлович разглядел женский силуэт.
-- Здравствуй, Николай! -- поприветствовала его Анна, не вставая со стула.
-- Ты? -- узнал Николай Михайлович голос покойной жены.
-- Прости меня за Дашу, -- сказала она. -- Иначе я не могла. Я спасала тебя и ее. С ней все будет в порядке.
-- Уверена? -- медленно приближался к ней, с опаской, Николай Михайлович.
-- Можешь не сомневаться. Она очень сильная, -- подтвердила Анна. -- Я рада, что именно она тебя любит. Рада за вас обоих. Ты достоин ее. Смотри, тебе за нее отвечать. Не допусти, чтобы с ней случилось нечто подобное, что произошло со мной. Обещай мне.
-- Обещаю, -- произнес Николай Михайлович, подойдя ближе.
-- Еще раз прости. И прощай.
На стуле Николай Михайлович обнаружил только полуразложившийся труп. Дверь распахнулась. Лампочка погасла.
Николай Михайлович поискал чего-нибудь, во что можно было бы завернуть останки Анны, нашел кусок какого-то брезента, уложил кости, завернул, вынес из подвала во двор.

ЭПИЗОД 60

Вместе со «скорой» приехала и милиция в лице Руслана Пересильда. Алена Мороз все-таки позвонила ему и рассказала о беде с Дашей Белой, а также о том, что ее спасать отправились Николай Михайлович с ребятами из класса, в том числе и Юля Пересильд. Таня Павловская никак не могла помешать тете Алене. Все ее доводы и уговоры разбивались, как о стену горох. Алена Мороз вела себя, как безумная. Орала в телефон, чего-то требовала от Юлькиного брата, размазывая слезы по лицу. Не драться же было с ней. Да она Таню и не замечала совсем, будто та пустое место. А то, что Руслан Пересильд может навредить и Николаю Михайловичу и Даше Белой и своей сестре вмешательством, об этом тетя Алена подумать не удосужилась. Личный мотив почти всегда приводит к летальному исходу. Понятно, что она хотела, как лучше, как можно быстрее и эффективнее помочь. Однако ее деятельность могла обернуться медвежьей услугой. Ох, уж эти взрослые! Всегда считают и везде себя правыми, не прислушиваясь ни к советам, ни к просьбам тех, кто младше. А, может, и у нее личный мотив? Может, тетя Алена заинтересована в том, чтобы Даша Белая погибла? Николай Михайлович будет безутешен от потери, под руку подвернется тетя Алена и заграбастает его себе. Грех так думать, конечно, но, кто знает, что у нее на уме? Она же тащится от Николая Михайловича, как помешанная. Что ей жизнь какой-то малолетки в такой ситуации? Тем более, та погибнет, если погибнет, естественным путем; тетя Алена, вроде бы и не при делах в подобном раскладе.
Воображение несло Таню Павловскую огромной волной и могло принести, если не остановить его, в такие глубинные дали, что и представить страшно. Не монстр же тетя Алена, в самом деле. Не нужно приписывать ей того, чего в ней нет, опираясь лишь на собственные догадки.
А Руслан Пересильд безостановочно тарабанил на Юлькин телефон. Очень удивился, когда, не прошло и пятнадцати минут, ему ответил мужской голос. Не Коли «Пиноккио», который он знал и воспринял бы нормально, а чужой.
-- Ты кто? -- прорычал в трубку.
Хвалей, вынужденно взявший телефон Юли Пересильд на сохранение, который она выронила в машине, ерзая и ворочаясь на заднем сиденье от боли, пожалел сразу же, как нажал «ответить», сидя под дверью врачебного кабинета, в котором колдовали над Юлькиной рукой. Но неумолкаемый ни на секунду трезвон ее телефона сводил с ума не только его, но и тех, кто находился рядом.
-- Хвалей я, -- обреченно произнес он в трубку.
-- Юля где? -- рявкала в ухо угроза.
-- Да тут она, за дверью, -- ответил Хвалей.
-- За какой дверью? -- не унимался дотошный брат.
-- Да руку ей зашивают, -- выкрикнул Хвалей. -- В больнице мы.
-- Не ори на меня!
-- А ты на меня!
-- Ладно, давай спокойно поговорим, -- смягчился Руслан Пересильд, поняв, что та опасность, о которой он подозревал, сестренку миновала. -- Серьезная хоть рана? -- спросил.
-- Да не знаю, -- пожал плечами Хвалей. -- Крови, правда, много вытекло. Ее ножом полоснули по кисти.
-- Сиди на месте, жди, -- приказным тоном произнес Руслан Пересильд и прекратил разговор.
Через несколько минут на служебной машине он подъехал к больнице. Увидев свое авто, припаркованное у главного входа, несколько опешил, но разбираться и гадать, как оно сюда попала, не было времени. Потом.
Юлю и Хвалея он нашел у кабинета хирурга. Сестренке обработали и зашили рану, а также наложили гипс на руку, вкололи обезболивающее и успокаивающее средства. Ничего страшного, в общем. Хвалею Руслан показал кулак. По рации передали, что вызвали «скорую» на Тимковичи. Руслан понял , что вызов связан с делом Даши Белой. Не успев толком поговорить ни с сестрой, ни с Хвалеем, Руслан Пересильд поспешил вслед за «скорой».
Денек, вернее, конец дня, выдался еще тот. Руслан даже не удивился собственному удивлению, прибыв на место. И вечно в эпицентре этот новый режиссер с Дашей Белой. Теперь разгребать за ними и разгребать. Один гемор, мать их!..
-- С твоим появлением, -- сказал он Николаю Михайловичу, -- наш тихий городок превратился в действующий вулкан. Никогда не знаешь, когда и где извержение начнется. Уезжал бы ты отсюда, -- пожелал.
-- Ты бы уехал? -- сказал ему Николай Михайлович в ответ, глядя на Дашу Белую, которую вносили на носилках в салон «скорой помощи», держа ее за руку. И столько боли и любви увидел во взгляде режиссера Руслан Пересильд, что невольно покачал головой, соглашаясь с ним.

Анну похоронили на местном кладбище. Почтить ее память пришли не только Николай Михайлович с Дашей Белой. К ним присоединились и Таня Павловская с Костальцевым, Коля «Пиноккио» с Юлей Пересильд, Хвалей с Ириной Викторовной.
А завтра были каникулы.