Опий. Главы 14 и 15

Глава 14. Сон о больницах, или больница во снах.

Сон 1.

Мне все время казалось, что я не в палате, а в морге. Рядом лежали девушки и девочки – на койках, напоминавших полки в шкафах. Полки эти были поставлены строго в два яруса – детское отделение, инфекция повальная, «мест совершенно, ну абсолютно нет», - горестно выговаривали медсестры; рядом бегали, лопотали, мешая свою речь с латинскими названиями диагнозов и препаратов, врачи. Врачей было несколько, даже мало, зато было один ярко-, даже огненно-рыжий, как клоун из цирка, к тому же с хвостиком из этих красных волос и почему-то в сандалиях на босу ногу, бородатый («с бородкой короткой и кудрявой»), молодой психотерапевт…
Когда я продвигалась по палате №12 (а номера тринадцать не было – врачи суеверны), меня постоянно задевали руки и ноги, безвольно свешивавшиеся с полок-коек, холодные, горячие, потно-липкие от слабости или, как я думала, от жара. Иногда я спотыкалась и чуть не падала, все время как бы затылком назад. «Как будто падаешь с табуретки лицом вверх», - так определила я это состояние дежурной медсестре.
Мне ставили капельницы… А как я попала в детское отделение? Мне же 16 лет? А в детском вроде до четырнадцати? Да просто мест нет, сказала какая-то проходная фигура-дежурный врач. Так вот, капельницы с витаминами и глюкозой, а время от времени – и с гормонами, «чтобы Вы вес набирали», объясняли мне. А по вечерам тех, у кого не было высокой температуры, «клизмили» - самостоятельного стула у лежачих, как вы знаете, нет.
Приходила мама. О домашних делах помалкивала, обтирала мое тело от пролежней и тайно протаскивала мне несколько сигарет:
- Сегодня смена вечером будет хорошая, покуришь с медсестрами. Правда, я пока не знаю, кто из врачей в ночь.

***

- А я приходила к тебе домой, когда тебя от психоза лечили и гипнотизировал врач, - сказала мне как-то вечером в паузу разговора старшая, оставшаяся подежурить медсестра Катерина. Нет, не случайно я назвала ее Катериной! – она оказалась таким же настоящим другом, как Макатя.
- Когда меня лечили от анорексии? У меня же нет шизофрении?
- Да ты не знаешь ничего! У тебя была операция на мозге, помнишь?
- Нет, - смущенно сказала я. – Мне все время почему-то кажется, что я в морге. И койки эти в палате – как полки, в два яруса установлены…
- В два яруса! Ну-ну. Обычные койки в палате, не двухэтажные. Галлюцинации до сих пор, значится-н-да… А что морг тебе кажется, так ты в нем была уже!..
- Как это была?!
- Да так, после операции на голове. На мозге то есть. До сих пор бритая и череп в зеленке. А мама-то тебе все рассказывала при мне (я как раз уходила с дежурства ночного), не помнишь?
- У меня что, операция была на голове?
- Ну росомаха! Чу-дик! А гормоны, думаешь, зачем? Чтоб ты толстая стала? Как некоторые?
И она пропела: «Господи, господи, отчего все люди толстые? Одна я сирота Не пролезу в ворота!»

Сон 2.
- Ладно, покуру тут, да и спать тебе пора, - сказала мне Катерина Ефимовна – Фимовной ее ласково называли, несмотря на небольшую разницу в возрасте, сестрички; иногда – тетей Катей (это кто помоложе), а врачи – Катенькой. Она откликалась на всё.
- Рыжий Петр приходил, допрос чинить. Анкету, то есть, принес на пятидесяти листах.
- Не допрос, а диссертацию он на тебе делает, не обращай внимания.
- Кать-Ефимовна, а правда меня гипнотизировали дома?
- Да, а когда не понимали причин твоего бреда, иногда и кололи. Я лично. Уколы тебе ставила, когда ты спала после сеанса. Препарат А... Все делали, только не пороли.
- Странно, а мне казалось, что меня бьют…
- У А. побочное действие такое, его все психотики называют «палкой».
- А этот В.А. мне внушал, что Бога нет?
- Ну посуди сама, с чего ради он должен был тебе это внушать? Что, голоса были? Голоса, скажи-ка, у тебя были какие-нибудь, кроме твоего внутреннего?
- Ну да, в общем, я с Богом и отцом Иоанном общалась по тому каналу как бы. Правда, не били?
- Ну нет, конечно! Просто мышцы твои судорожно сокращались, больно от этого. Вот тебе и «били дома», да и прозвище – «палки».
- А что, у меня шизофрения?
- Да ты что, опять все забыла, что ли? Я же тебе в прошлый раз рассказывала. Саркома у тебя была, рак мозга.
- Как рак мозга?
- Да так, вышел не дурак. А отчего он бывает, никто не знает. Может, через сто лет изучат. Но у тебя правда операция прошла удачно.
- А морг?
- А-а, вспомнила? Или до сих пор койки двухметровые? (Смеется.)
- Двухэтажными! (Тоже смеюсь).
- Ты была в реанимации и не подавала признаков жизни. Вот Владимир Ильич прибор-то поддержания жизнеобеспечения и отключил через двое суток, как положено, а тебя в морг направил. А ты там взяла да и очнулась. Ну, не знаю, чудо, наверное. И ты, прямо голая, дверь нашла и давай барабанить в нее. Санитар зашел, напугался, молоденький, и позвал деда Сашку, сторожа. А тот старик, войну прошел, всего насмотрелся. Накинул на тебя свою штормовку и вывел к врачам. Владимир Ильич долго паниковал, но все обошлось. Так тебя теперь и зовут – «Машка-врачебная ошибка» или «Машка-Христос-воскрес!»
Фимовна широко улыбается, полной рукой берет со стола чайник, наливает, тут же, не отходя от кассы, как говорится, себе заварку с кипятком, потом не торопясь встает и идет к титану – подгорячить.
Потом К.Е. поясняет: «Вот и бред про морг. Бред – да и не бред вовсе.»
Идет начало 1984 года, последнего года до так называемой горбачевской перестройки.

Глава 15. Знакомство с Анной

А в Кисловодске тем временем жила и росла совсем другая девушка – Анна Жукова. У нее была худая, но статная по костяку, высоконькая фигурка, и был ей 21 год. Мне же в ту пору исполнилось пятнадцать с половиной. У Анны были сильно вьющиеся и – ее отличительная черта – светло-рыжие, с медным оттенком волосы и яркие голубые глаза в огненных, лисьих ресницах. Брови тоже рыженькие-светленькие.
Я увидела ее впервые на дискотеке в нашем с мамой санатории. На дискотеку меня, еще полуобросшую и страшненькую после операции, мама и отправила. Нос у меня торчал «как шпингалет», как неоднократно говорила она. Весила я всего сорок восемь кило. Но ко мне сразу подошел какой-то то ли военный, то ли еще кто-то – впрочем, сразу выяснилось, что Олег – доктор-интерн из моего же санатория. Доктор не отходил от меня весь вечер, и у меня возникло подозрение, что все это каким-то образом подстроила моя мама. Но я смирилась и даже приглашала его на все белые танцы.
Вальсировать я не умела, но Олег, казалось, не обращал на это внимания.
- А эта девушка замуж выходит за орла-чекиста, который вокруг нее вьется, и в Москву уезжает, а там и в Германию, - сказал Олег, проводив глазами мой взгляд.
- Вы ее знаете?
- Ну а как же? В одном квартале росли. Она местная, ее все зовут Анька Рыжая, и она, как вернулась из Минвод, ни одной танцульки не пропускает. Вот теперь и жениха подцепила из соседнего санатория КГБ. Она медсестричка там, в Минводах три года училась.
- И правда, красивая. Заметная. У нее лицо как алебастр.
- Чи-во? – противным голосом пропел Олег. – Как что?
- Ну, как гипс. И марля.
- Ну сравнения у тебя, - сказал, засмеявшись, он.
Последний белый танец кончился. Олег поцеловал мне руку, и я побежала делиться впечатлениями – и своими подозрениями – с мамой.
В палате я и мама жили вдвоем. После операции прошло лишь пять месяцев, и я все вспомнила. Особенно меня воспоминания, впрочем, не мучили; про все ситуации, связанные с «фрейдизмом», я и думать забыла.
Мама сказала мне, что Олег – действительно врач-интерн – положил на меня глаз еще во время нашего обхода вокруг санатория, спрашивал ее обо мне и узнал мою историю. Так что она тут ни при чем.
Больше в Кисловодске я Анну не видела, но мне было суждено встретиться с ней в будущем, когда волею провидения (!) я оказалась в Москве. Как сейчас помню, это было 13 февраля 1991 года.

***

В санатории текла культурная жизнь. И весьма интересная! Так, через день после дискотеки мы с другими пациентами и врачами посмотрели по видику ставший впоследствии культовым фильм «Унесенные ветром». Текст читала за кадром одна женщина – и мужские, и женские роли – с легким еврейским акцентом. Я пожалела, что фильм переведен – английский к тому времени я знала порядочно.
- Да что ты, - проронила мама. – А как же простые смертные?
Я согласилась.
Несмотря на мою страшную худобу, один пожилой мужчина, подойдя к нам после просмотра, сказал мне, что я похожа на Вивьен Ли.
- То есть на маленькую Скарлетт, - сказал Олег, с нами сидевший на показе.
Однако, замечу следующее: когда Бонни, дочь Скарлетт и Ретта, умерла (сцена с гробом, потом вырезанная), практически весь зал плакал и даже мужчины вытирали глаза.
В той же библиотеке нашего, находившегося ближе всех к городу санатория «Чайка», читали научно-популярные лекции и по утрам проводили политинформации – так работал осколок сталинского прошлого, «культпросвет» (для не живших в то время: это культурно-просветительская работа в массах строителей коммунизма).
Одну лекцию я запомнила на всю жизнь. Выступал маленький, кудрявенький человечек; он, бешено размахивая руками, с большим вдохновением рассказывал нам про структуру пушкинского «Бориса Годунова». Он говорил и про экологичность великого поэта («Это он загнул,» - сказала шепотом мама), но это как-то прошло мимо, не сохранилось. Соль тут была в следующем: и «Б.Г.», и дантовская «Божественная комедия» оказались написаны по кольцевой, концентрической, циклической схеме. Так Пушкин вводил и описывал своих героев – симметрично, кольцами вокруг центральной сцены, уже не помню какой. Докладчик приводил цитаты из Гомера, Софокла и Еврипида и говорил, что следование закону циклов есть признак композиционной гениальности произведения. Еще он втолковывал нечто неудобопонятное про Фрэнсиса Бэкона и «космическое яйцо», порождение Ночи и Хаоса и произведшее на свет День и Ночь, если я не ошибаюсь – сейчас трудно сказать.

***

А в следующую субботу на дискотеку ни Олег, ни Анна не пришли. Олег, как выяснилось, поддежуривал, я встретила его потом рядом со столовой, где был сестринский пост и кефир – о, этот ритуал советских здравниц! Я спросила у него, где Рыжая. Он ответил, что они поехали расписываться в Москву.