Преодоление. Часть 1. Прыгуны. Глава 34. Потуги изысканий и имитирование кражи

Глава 34. Потуги изысканий и имитирование кражи

«Взялся за гуж — не говори, что не дюж». Народная пословица

«Как же подсобить Марии» … в мыслительных катакомбах Вадима, как ученика, перешедшего в одиннадцатый класс, по привычке промелькнуло … «Андреевне».

Да! Женщина, в которую он влюблён, так и оставалась в официальном звании. И «повысить» в ранге её никак не удавалось. Дама сердца даже по роду занятий, всплывших непредвиденно на поверхность её дотоль кристально-чистой повседневности, в виде легкодоступной давалки, и то не утратила недосягаемости. (То он в надобный моментик замыкался в себе, а то одолевала его — проклятущая застенчивость). «А может я не мужик вовсе? Размазня!» Взрывался он, таращась внутрь собственных мироощущений, уязвляясь безволием и мягкотелостью. А от таких поношений в свою сторону он вообще перегревался. Интенсивно потели ладони, а впродоль хребтины, по всей спине мерзко щекоча, тёк ручьями пот. Никак у него не получалось переступить через себя, через свою, откуда-то появляющуюся, недотёпистость! Будто кто-то правит им, кто-то забавляется его предвкушениями и их разыгрывающимся порушением. И что занятно, вершится дуристика как правило в самый ответственный момент. Стабильно! он как болван и немеет, и теряется, и мысельки у него путаются, и переплетаются промеж собою. А Высочайший Предмет его вожделений и стремлений, его царица! доселе так и не стала ни «Марусенькой», ни «Машенькой» (лучше б конечно Машуткой!) Или как ещё по-простецки, прозывают дамочек с именем Мария, когда сближаются и «роднятся с ними через постель», когда те — становятся «близкими и своими». Он почему-то всегда помышлял, что именно сексуальная близость и сродняет людей! Но стыковки опять так и не случилось.

В доказательство или впрок неукротимым амбициям, опосля ночного задушевного «коллоквиума» он будет вынужден (потому как пообещался!) принести ей «на тарелочке с голубой каёмочкой» сто тысяч американских долларов для оперирования её сына, Виталика, где-то в Европе.

Ехать он не мог — его трясло. Потому сидя за баранкой не движущегося автомобиля и, до хруста в суставах фаланг сжимая руль, Вадим истязался извечно-человечьим вопросом (до сегодняшнего дня его ничуть не колыхавшим) — «где взять деньги?! Как их добыть?! Вот пустозвон. Вот трепло!» Сокрушался он. Парень осмысливал, интуитивно осознавал, что этот парадокс, эта нелепая задача, разрешится лишь с перехлёстом родительских возможностей. Также он уяснял, что наверняка те (за экую сверхстоимость!) — не захотят входить в его обстояние. До такой степени раздражительности, подобные каверзные мозголомки ещё никогда не возникали на его перепутье, ни разу он не задавался настолько озабочено, столь трудноразрешимым и покрытым мраком неизвестности, вопросом о деньгах. Эта «братия» завсегда возникала при необходимости перед ним как «по мановению волшебной палочки». До сих пор он не задумывался — как и где их отыскивают или каким образом их «сшибают» бизнес-люди. Он даже папундера с мамашкой ни за какие коврижки об этом не допытывал! (а сами они вечно безотлыжно заняты стяжательством в ущерб просвещению продолжателя и сынули.)

           Наперво, его посетила уж совсем межеумочная мысль — ограбить банк. Сам же он, выражаясь его словами: «не в курсах конструирования подобных мероприятий». Да и в одиночку с таким замыслом не справиться. А дружков подключать к архиопасной авантюре он отродясь не решится. «Да и они не дурачки — нипочём не согласятся!» Закатился он истеричным хохотом, запечатлевая в воображении их испуганно-недоумённые физиономии, и нервозно повернул ключ, включив зажигание. Машина мерно заработала. Вспыльчиво скрипнув зубами, он выжал сцепление, передёрнул рычаг скоростей и судорожно вдавил педаль газа в пол. Автомашина яро взревела и, пришибленно вильнув задком, понеслась по асфальтированной стезе. Мыслеблудие Вадима преходяще раскручивалось в поисках всякоразных разрешений. «И даже одолжить — не одолжат. При таком-то количестве нулей в циферке … и с них будет спрос немалый. Родичи, хоть и состоятельные у дружбанов, а зажмотятся! Расспросы устроят. Да и выведают, что недопустимо знать … так что и корешкам непозволительно поверяться».

«Девятка», вылетев на проспект, внезапно сбавила скорость, как бы спотыкнулась, взвизгнули тормоза и — вклинившись в общий ход транспорта, принялась двигаться по правилам уличного движения. В голове парня продолжался всё тот же кавардак или беспорядочный умственный брейк-данс. «Может тачку продать?» Ломал и терзал он извилины. «Тоже не вариант. Копейки выйдут. Да и родаки от недоумёнки взбеленятся. Сожрут! Что же делать??? Просить у мамки с папкой — заумь, это отпадает. Вопросами задолбают! Мозг выклюют». Он знал своих родителей. «Батя, если что-то и захочет услышать, то — мамка, когда тематика заскакивает о крупных наличных» … он по опыту в курсе, по родительским словесным перепалкам осведомлён. «Та — и калякать не станет. Тупик! А начнут выяснять? Допытывания начнутся?! Дело дойдёт до мелочей и тонкостей. Узнают про училку. Зачем? Почему? Какого рожна? Всё! Кранты. Да и сумма забубенистая! Пребольшущая! Понакидают вопросиков. По самую маковку зароют расспросами. Не растасуешь. К учительнице направятся, вдвоём пошлёпают! Уму-разуму вздумают поучить, да пристыдить возжаждут. Хоть не блюли, ни надзирали надо мной никогда. Но сумма!!! За себя обяжет. Соплями изойдут. Это тебе не трюфельные конфетки и тем паче не нулевой «Форд-фокус» … в удовольствии владеть которым, они мне отказали. Хихикали! Поучись, мол, сперва на «консервах» разъезжать. Быстро отшили» …

Таковским образом он размышлял, когда ранним утром покинув «рай любви» и пережив в нём «кромешный ад», мчался на легковушке домой. Прошли неугомонно-беспокойные три дня и три ночи. Как известно — кто ищет тот всегда найдёт! Сегодня — у него уже назрел чёткий план.

Сделаю незначительное отступление. Где-то доводилось слышать (точно не помню где) о человеке судят по его мечтам и устремлениям. До этого, Вадим пёкся лишь о себе, о своих желаниях, пристрастиях, комфорте и т.д. и т.п. А теперь. Теперь его охватило неугасаемое желание помочь Марии Андреевне, которая пока не ведала, что она, у молодого человека, на особом счету. Будучи не компетентным в истолковании свойского душевного переполоха и не врубаясь, что с ним вот уже ближайшие трое суток вовсе творится, он попросту точился пребыванием в неусыпном и неугомонном обдумывании как поддержать зазнобу в её самозабвенной готовности спасти сынишку, вылечить его — не считаясь ни с чем. А наиважнейшим (конкретно для него) считалось — изыскание кратчайшего пути освобождения этой замечательной женщины от возложенного ею на себя наказания. Вывод же напрашивался сам, что сия особа откажется от Высокой затеи только лишь при появлении потребной суммы денег. И он кинулся на розыск альтернатив. Попервоначалу он бесплодно перебирал вариации из некогда прочитанного им в художественной литературе или из просмотренного в кинофильмах. Потом он до умопомрачения рыскал в личных закоулках раздумий, дерзая что-то собственнолично сварганить — изобрести. И, ничего не находя в малоопытных потёмках, отчаявшись тыкался в один и тот же тупиковый вопрос — что же делать? Идейка же, может быть и жила в нём тишком с самого начала, однако разродилась и полностью развернулась — неожидаемо, причём буквально прихлопнув простоватой гениальностью так, как наскочил бы, давя любое попавшееся препятствие своей многотонностью, выскочивший на полном ходу из-за угла БелАЗ. Некоторое время он ходил ею пришибленный. Настоящим же днём, воспрянув духом всецело определился, вычислил все потребные ходы, рассовав их по полочкам в предназначенном порядке. Придумал: когда, что и как — будет исполнять.

В пользу благородной цели, Вадя был готов взойти на этот «эшафот» — а замутка заключалась в его пожертвовании интересами родителей. Хотя он соизмерял и свою зависимость от них со своими потребностями, соразмерял и свою решимость с их непоколебимостью (предвидя наперёд) родительское отношение к данной проблеме, но он несгибаемо вознамерился пожертвовать собственно их благосостоянием. «Они справятся! Они выносливые, мои предки!» Утвердительность его была непоколебима. Знал, что поступок будет мощным ударом по старикам, но не ведал (или таился от реальности?), что он собственноручно запускает, этакой вызывающей выходкой, бумеранг. Сейчас же он, как страдающий инфантилизмом, чисто по-детски, просто сильно-сильно зажмурившись, прятался от летящего в лоб жёсткого вопроса — а имеет ли он на это право? Ест, пьёт, одет, обут … подарочками ублажают. Он сам пока что иждивенец и состоит на полном их обеспечении. Он — ноль без палочки! — чтобы дерзостно требовать или предъявлять им какие-либо претензии. А посему хоть и догадывался, что скорей всего — нет у него никаких на это прав. Однако ради пылких чувств, в угоду поднятия собственноличного статуса перед очами «Дульцинеи» и, наконец, необременительно потешая самоуважение, во имя всего этого! яко он находил — ему ничего иного не остается, как тупо попользоваться любовью родителей. (Они осилят, выкарабкаются, как-нибудь переживут!) И другого подходящего варианта ему не представлялось.

Сейчас, позавчерашним днём, ему с отвращением припоминаются посекундные кадры, как он посчитал теперь, «комедийной киноленты» их уединения с Марией Андреевной. Где можно было бы получить всё, что возжелалось бы в интиме! И первый опыт, и кучу чувственных удовольствий в ожидаемом совокуплении. Ему бы только повести себя подобающе. А он вёл себя, как будто душа в пятки уходила, хоронился — скрюченным, тихим и безмолвным. Припоминались ему и перехлёсты их взглядов, и замирания дыханий, и всякая другая чувственная присущность … перекликивающаяся с какой-то задушевной болью, когда моральные принципы и нормы поведения, некогда вложенные в него участливостью общества и родителей, вдруг натыкаются на до сих пор чуждые, но и таки приятные для него похоть и сластолюбие. Эти осложнения, эти вымученные потуги противоборства нравственности и нечестивости вновь и вновь прокручиваются перед сознанием и вынуждают его теперь сгорать со стыда. Все эти мелкие эпизодики, реанимируясь в его памяти и уже представая перед ним позорным фактом, приводящим его рассудок в ужас, призывали его к двойственному раскаянию. И он задним числом с яростью прикусывал губы, напруживался, едва лишь воссоздавались в фантазиях и те — неумышленные миги робости, и закрепощенность, и скромность, с одновременно угнетающим его, всепоглощающим жаром переполнявших его, эмоций и желаний. Но почему он такой обалдуй?! И опять он, запоздало по-новому переживает былую неловкость и сызнова перед его больным воображением предстаёт неизменное отягощающее видение. Ему вспоминать-то совестно: как он по уходу не солоно хлебавши, внешне — чванливо, бравурно и молодцевато! а внутренне униженно и пристыженно отсчитывал Марии Андреевне должную сумму «деревянных» за проведённую с ней ночь. Ноченьку — полную: осуждений и выгораживаний, нездоровых подвижек отчуждений и вовлечений, а также безмолвия и недомолвок и — наоборот безумолчных! совершенно необдуманных, порой вздорных или проговоренных невпопад, или же невнятно выговариваемых, слов и фраз.

Он завидел, как с разноречивым тяготением она долго тогда отнекивалась и не осмеливалась брать из его рук деньги, но он настаивал (и снова-здорово неотёсанно и вульгарно!) в конце концов, настоял. И это ещё не всё! Он понурый уходил, чего-то вроде не договоривши, а она намеревалась уже закрыть дверь, как вдруг Вадик возвернулся (бес его дёрнул!) и, немигающе зорко глядя ей в очи, патетически заявил: «Верьте! Мир не без добрых людей. Клятвенно обещаю вам, что через три-четыре дня, край через неделю, принесу вам надлежащее количество денег и сынишка ваш, будет прооперирован. Попрошу только одного — оставьте ваше ремесло. Обещаете?!» И заслышав утвердительный «да!», ушёл.

Как мы надысь выяснили: все детали предстоящих действий были досконально продуманы, не одну сотню раз им в голове прокручены, скользкости откорректированы, и многочисленные недостающие звенья в цепочке разработанных усмотрений, ещё и ещё, были подчинены логике и дополнены. Мегапроект его, с одной стороны, что касается в плане исполнения — выглядел до идиотизма простеньким, с другой, необычайно сложным и душещипательным, то есть изводящим психику беспрестанными душевными терзаниями. Он был доверху напичкан вполне понятными угрызениями совести. А что ж вы хотели? Если этот недозрелый мальчишка (простите, сопляк!) вскармливая затаённую идею, надумывал обворовать собственных родителей. Притом замысел усматривал окончательным и бесповоротным.

Алексей Витальевич и Маргарита Васильевна, его папа и мама, в единственном сыне души не чаяли, но и, невзирая на пылкую родительскую пристрастность, держали наследника и преемника в «ежовых рукавицах». И до нынешнего времени, ни в коем разе и ни при каких обстоятельствах не потакали завихрениям и возрастным заскокам юноши. Отец его, до перестройки, не один десяток лет проработал мастером на заводе «Красный Октябрь», матушка тоже не один год проработала за кассовым аппаратом в Центральном универмаге. Они бы, может быть, так и прожили всю свою жизнь до пенсии, и счастливые умерли бы, вероятно, в один день. Но между тем поперёк высветившаяся, новая многообещающая политика правительства, провозглашая «кооперацию, ускорение, демократию и гласность», обнаружив задатки, пробудила в них предпринимательскую жилку и они, отдаваясь дани свежего веянья, принялись за организацию личного бизнеса. А так как начальный капитал исчислялся нулём, они, что вполне естественно, влезли в долги и отважились изыскать свой стимул в ныне разрешённых законом спекуляциях. Занимаясь коммерческим туризмом, совместно ездя и в Китай, и в Турцию, и в Румынию … словом «челночествуя», они спервоначалу перетерпели невообразимо много злоключений и многосложностей. Но и царица Фортуна не обделила их своей благосклонностью!

Первым их достижением обозначилось открытие маленькой зачуханной торговой палатки по продаже аудио- и видеоаппаратуры. Наёмная рабочая сила была не по карману, а потому тем, что привозили узлами да баулами торговали попеременно сами. Постепенно нарастала компетенция в проведении торговых сделок, обострялись нюх и чуйка, а самое существенное, заводились надёжные единомышленники. Денно и нощно вкалывая и по крупице скапливая богатство, работящая парочка вскоре по блату удачно и на весьма выгодных условиях арендовала шикарное помещение в центре города для первого своего магазина. Наконец не только стало возможным, но и приходилось теперь уже нанимать рабочих и продавцов, потому как масштабно увеличились обороты, ибо товар привозился фурами. Заграницу же, с того времени они стали ездить исключительно для отдыха. Миновало два года, а ими уже открылась целая сеть специализированных магазинов под собственноличным брендом «Аудиовидеоаппаратура».

Используя изощрённости финансовых махинаций, избегая излишних налогов, они, аккуратно выводимые из оборота денежные излишки, хранили по старинке дома. В прямом смысле этого слова! Но не под матрасом, а в трёхлитровой банке. Примитивное деньгохранилище было хозяйкиной рукой тщательно обвёрнуто фольгой для пустяшной и неизящной скрытности. Домашний, с плотно и надёжно закрываемой полиэтиленовой крышкой, сейф стоял в шкафу на верхней полке кухонного гарнитура. Каждый член семьи, состоящей из трёх домочадцев, бессомненно ведали об этом наличие. В неведении не пребывал и Вадим.

А вот как сцапать деньжищи, не нагнав на себя волну негодования и недовольства родичей?! Это вопрос. Будучи одним дома, он многократно заглядывал в «копилку» и пересчитывал хранящиеся в ней втиснутые в пачках ассигнации. Для примера вчера, во вторник, он насчитал сто семнадцать тысяч «зелёными». Ему и сотни тысяч хватает, но куда девать ненадобные семнадцать? Их же недозволительно оставлять! Отсюда напрашивается умозаключение, что для того, чтобы не спалиться, потребна максимально близкая к настоящей — имитация проникновения и хищения. Взлом исключается, поелику это излишне шумное мероприятие. И двери у них ого-го! Первая металлическая, вторая обыкновенно-стандартная … и на каждой их них по суперзамку. Особенно на первой — с секретом! Как он рекомендовал себе: в комнатах надлежит устроить образцово-показательный беспорядок, сымитировать бурные поиски … в целом, например, последствия обыска (что-то подобное ему перепадало почерпнуть из кинофильмов). Словом, ему предстояло: открыв замки ключами, забрать деньги и перед уходом металлическим крючком, который он заранее отыскал, жёстко поковыряться в замочных скважинах, дабы создать приметность использования взломщиками отмычек.

Заблаговременно предупредив родителей об отъезде с друзьями на пару дней загород на мальчишник (типа пикничка!), который и в самом деле должен состояться, он покинул дом и укатил на девятке в неизвестном направлении. До намеченного часа, вдоволь оттопырившись на природе, Вадик вызвался на личном транспорте в одиночку съездить в город, дабы пополнить исчерпавшийся к тому времени запас пива, а заодно либо залечить, либо удалить понарошку неожиданно разболевшийся зуб. Сказано-сделано, тут же собрался и скоренько отъехал. Уже в пригороде, в первом попавшемся универсаме он отоварился потребным пойлом. Действуя по плану, Вадим по дороге к дому не мешкая, в трёх кварталах от него, припарковал автомобиль на платной автостоянке. Сам же окольными путями прокрался до девятиэтажки, в которой проживал, и шмыгнул в соседний подъезд, а уж через чердак перебрался в свой. Очутившись в своём подъезде, на самом верхнем этаже, он прислушался и на короткий срок затаился. В грудной клетке полоумный звонарь часто-часто бил в колокол и звон этот — отдавался в ушах. Ступни и голени, казалось, наполнились ртутью, а мерзостное сомнение вдругорядь втесалось в розмысл. Ему вдруг проклюнулось, что у него ум за разум заходит. «А правильно ли я делаю? И точно ли мне это нужно?!» Но стоило ему только представить благодарное и сияющее личико Марии Андреевны, как тут же бурливо нахлынуло. «Нет, я должен. Неужели зассу?!»

До площадки, где размещена входная дверь в его жильё, ему требуется миновать два пролёта. Но снова и снова, как всегда, нерешительность овладевала им. Он до предела втянул в себя воздух … казалось, вот-вот лопнет … напрягся, зажмурился! И тут же хлёстко, рывком вытолкнув его через нос, рассчитывал уже содеять шаг на нижнюю ступеньку, как вдруг сначала раздался оглушительный скрежет, а затем гильотинное лязганье отпираемого замка. Истошно проскрипела дверь, и кто-то вышел из квартиры на нижней площадке. У Вадима где-то в предсердии чего-то сжалось и мгновенно обледенело. Волосяной покров на макушке зашевелился и, даже прочувствовалось, что там — что-то вздыбилось. Его оглушили: тяжеловесные, немного пришаркивающие шажочки, пиликанье звонка «плим-плим», «плим-плим» … глухо щёлкнувший засов и, издавая противный зевающий звук, видимо, что-то отворяющееся. Разочаровавшись в неконструктивности обстановки, не только не подталкивающей к безбоязненным поступкам, а навыверт буквально остужающей его было воспламенившийся пыл, он обретался теперь готовым пойти на попятную. Его блуждающий взгляд, наконец, опустился вниз, к ногам, где ему представились его новые, давеча подаренные матушкой, фирменные кроссовки с огромными блестящими люверсами и экстравагантными шнурками. «Мамашка купила!» Блеснув как молния, промчалось в мозгу. «А я обокрасть её мыслю» … и стало ему троекратно стыднее и противней.

— Витальевна, сколько раз можно вам говорить, что надо закрывать крышку мусоропровода. У вас обоняние, что ли отсутствует? Или вам приятно нюхать такую погань? — Вадим изобразил себе Вия прорычавшего это. Он недостаточно знал соседей, но на эту тучную бабку он неоднократно натыкался и всегда её сторонился.

— Кто — я??? Да вы, преподобнейшая, ополоумели на старости лет …деменция, гляжу, вас одолевает?

Внизу всколыхнул скандал. Взрывались ли бомбы или залпом палили гаубицы, но разразилась такая канонада, невозможно было поверить, что это всего лишь безобразная бабская ругань. «Блин, сколько их вместе встречал, вечно они тявкаются». Пронеслось в головёнке парня. «Вся затея насмарку!» И на душе, до абсурда почему-то стало как-то радостнее, теплее — какая-то наступила облегчённость! «Всё, хорош! Остынь, Вадик. Поробингудничал и хватит». Но где-то в глубоченной пропасти души, на самом её днище, злодейка-мысль, будто огромная черепаха, высунув морду из-под панциря, укусила за живое и та жгучая боль, отразившись в подсознании, прогремела уничтожающим словом — трус! Он попытался оправдаться. «Нет, я бы рад — да старушки не позволяют, меча из ножен вынуть не дают!» Надсмехался он, говоря сам себе, словно пялился в зеркало. И тока он так было отбрехался, как нежданно, но и как по команде, там, дважды хлопнули дверями, и — воцарилась гробовая тишь. Старухи, предоставив разрядку психике, попрятались. Сочтя это знаком судьбины, свежеиспечённый домушник на цыпках, перескакивая моментами через пять-шесть ступенек, подался книзу.

В страхе оглядываясь и обливаясь потом, он, с замиранием сердца едва попадая ключом в замочную скважину металлической двери, словно дверь чужая, насилу справился с замком. С натугой и невероятным усилием потянул на себя «эту махину», будто бы она до неимоверности тяжеленная. По-заячьи прошмыгнул в маленько приоткрытую щель и в неудобном положении принялся отпирать второй замок. Вторая дверь, открывающаяся вовнутрь, поддалась куда проще и даже сама распахнулась, приглашая в закрома победителя. Он тягуче, по-черепашьи, подтягивая к себе, нежненько прикрыл первую, как будто боялся, что стальная «дверюга», если хоть самую малость ею хлопнуть или только тюкнуть, она как хрустальная вдребезги расколется, рассыпавшись на миллионы мелких осколков. Истекая испариной, он добился своего и, уже гораздо осмелев, задвинул защёлку и, из последних сил развернувшись, прижался спиной к запертой двери. Утирая рукавом пот с измученного лика, он обессиленный постарался отдышаться. «Что ж, главное — сработано, остальное — дело техники». Притупленно проволоклось через уяснение происходящего в непонятно какой части его тела. С натянутой (даже испуганной!), но и не без поползновения на блаженную, улыбкой Вадим устремил взгляд в зал.

Продолжение следует ...