Преодоление. Часть 1. Прыгуны. Глава 35. Напёрсточники (продолжение)

Глава 35. Напёрсточники (продолжение)
Тула. Центральный рынок. Конец ноября 1999 года

«Старушенция смылась. Выходит, «паровозник» выбран, и вне сомнения — это я. А глумилище без неё разрешится!» Обладая привычкой бдеть вкруг себя зоркий контроль в непредсказуемых ситуациях, Володя боковым зрением просёк скоренькое и трусоватое бегство бабульки. Опрометью подскакивая и ныряя, уж дюже быстроходно удаляясь мельтешил среди прочих пестрившихся головных уборов её модный красный берет. Но Журавлёва заботило другое. «Кто же здесь охрана? Кто в сучьей кучке прохиндеев защитнички?!» Стараясь незаметно подвергнуть анализу подозрительных, он, оберегаясь прямолинейных переглядов, из-под насупленных нахмуренных бровей разглядывал скопление, зыркающих и поджидающих развлекаловки, ротозеев. Как-то чересчур получалось маетным выделить, посередь разношёрстности присутствующих, прожжённых «волкодавов». (Тем более, если они отъявленные и выделять приходится, когда пялится на тебя заедино полсотни глаз). Журавлёв мыслительно колебался. «Как они выглядят? Предстанет ли кодла шакалов или пара-тройка качков-громил? А может вообще, один или два — боксёр какой-либо али каратист. Нынче выбор обширный — знай, бабосы плати, да принимай приспешников!» Разглядывая увивающийся сброд, напрягал он думалку. «Как вычислить? Как разобраться в путаной колготне?! Тут надобно б хорошенечко присмотреться. Впрочем, мордовороты (или как их там?) телохранители — сами должны меня начать пасти, так что сами невзнарок высветятся избыточной заинтересованностью мной». И туго переведя дыхание он взбодрил себя тирадой, придающей мало-мальски оптимизма. «Ничего, распознаю … нехрена преждевременно шугаться. Разберёмся!»

Покудова тянулась заминка, а Пухлик пребывал в бессловесной пассивности, просматривая, сдувая и выдувая пыль, делово прощупывая «пухленькими стручками» напёрстки (яко токарных дел мастер доглядывает ходовую часть станка, подготавливаясь к зачину рабочей смены), Володя тем временем второпях перебирал мыслёнки, да мимовольно возникающие контроверзы. «Сколько их: пятеро, шестеро?» И вдруг. «Ух ты!» Заприметил он пропажу «младшего братика», что назойливо и безотлучно вертелся внедавне туточки. «И паренёк слинял (паскуда!), что ввязал меня в разводняк этот. Видать подельничек (ежу понятно!) тоже в шайке. А Пухляга-то верняк уверился, что на крючке я. Дескать, поймался! Стопроцентно счёл меня лопухом и недотёпой, попавшимся на его каркалыгу, но вряд ли догадывается о моих планах. Едва ль въезжает в мои намерения. Посмотрим-посмотрим — кто и на чей капкан напорется. Выясним: кто тут — коршун, а кто — цыплёнок. Смекнёт да поздненько станется».

Параллельно подбадривающим репликам, перебирающимся на переднем плане его соображений, Владимир симультанно прокручивал и свои дальнейшие маневры. Принимая ситуацию таковой какая она есть, по сути, он фрагментарно просчитывал наперёд и свой боезаряд, и возможные последствия непредсказуемо разворачивающихся событий. Учитывая натренированность, а также особый накал тренировок последнего полугода и беря в расчёт накопленный уровень внутренних резервов, он рассматривал исход затеянной операции предпочтительно в свою пользу. По первости, умышленно, но вроде как по ротозейству (так, чтобы разглядели дурильщики) он, понадеявшись на алчность Пухляка, нарочито дважды промахнувшись в запах, буквально косолапо возвернул внушительную сумму ассигнаций, сложенную в кипу, в боковой карман кожанки. И главное, лицедейство сработало! Эта самая гипержадность немедля выказалась кратеньким высверком в буркалах хитреца. Порешив, что генеральная часть вступления перед основным замыслом удалась (рыбка клюнула!) — и заварушка вот-вот содеется, с минуты на минуту, как и рассчитывает — он психологически привёл себя в боевую готовность. Однако его дерзновенности не то что сам верховод, сам центровой жулябия не усёк, профукали и его пособники. Журавлёв, своё нервное беспокойство, свою ажитацию держал в закромах задушевности прочно, ничем не выказывая озабоченности, понарошку ведя себя придурковато и расхлябанно. И ни в коем разе, нет! Он ни то что бы напрягался — нет — с ним всегда такое происходило, когда потасовка завязывалась на осложнениях или, если обстановка и, всё тому подобное, обострялись именно предвкусием изворотистости и непредвиденности.

К этому времени, на довольно-таки широченной рыночной площади перед мясным павильоном, обыкновенно толкотня помаленьку-потихоньку рассасывается. В сутолоке людей постепенно начинает замечаться ощутимое разрежение, а потому пешеходцы намного теперь свободнее могли прогуливаться посреди себе подобных. Зато круг окружения напёрсточника, сейчас наоборот рывком сузился, сжался. Любопытствующие, от мала до велика, обложили игровой пятачок, заметно плотнее столпившись. Кто-то из задних даже приподнимались на цыпочки, вытягиваясь и нетерпеливо тыкаясь головушками, пробуя просунуть их промеж других голов, дабы получше разглядеть творящееся внутри. Там же, только-только что, как бы невзначай, нарёкши Журавлёва «Везунчиком» и ненастойчиво привлекая его участливость, аферюга заученным жестом обозначил кругляшку (скорее для зрителей, нежели для него!) и, не прекращая бубнить и квохтать, порывисто и тяжеловесно хватаясь куда как уёмистыми цапалками за махонькие колпачки, на сей раз ощутимо энергичней задёргал ручками, выполняя вымуштрованные перестановки. Завершив перемещения колпачков, предовольный собой Пухлик откинулся на спинку стульчика с раскинутыми врозь ручками, как бы вверяясь окружающим, всем своим видом говоря: «Вот он — я, берите меня с потрохами, я весь ваш!» — показывая мнимую чистоплотность своих помыслов. Он не полагал сфальшивить. Не ожидал, что заиграется. Но эмоции, охватившие его, так захлестнули душу, а кривляния и мимика настолько изобразились презабавненько, что кто-то из девчат заневолю хихикнул. Игрун же, по первости лучезарно сиявший, насторожился, различив совершённую им оплошность, но даже на полушку не покоробился, ибо краснеть он не умел. С некультяпистой попыткой исправить косяк, сглаживая окончательную разочарованность публики, он впопыхах кинулся делать это по-своему. Придав выражению личика солидность и лепленную добропорядочность, используя словоерс (выражающий вежливость и галантность), проблеял:

— Прошу-с пани, прошу-с … ждём-c вашей поступи, вашей востроглазой объявы! Выбирайте-с!

Наперекор ожиданиям прозвучало это — настолько язвительно и пошленько, что кто-то из обступающих опять хохотнул и — на этот раз не в одиночку. Но хитрющие гляделки афериста искрились живостью и ликованием. Он априорно «объявлял» себя победителем! На физиономии, точнее на его лбу, оглашалась бросающаяся в глаза (как могло бы причудится стоящим поблизости), но и абстрактная текстовка: «Обманули дурачка на четыре кулачка!»

Он сиял как светодиодная, самого высочайшего накала, лампочка.

— Стоп! Стоп! Стоп! — будто разрядив пистолет, прокричал Владимир. — Я не успел сосредоточиться. Будьте любезны, повторите заново … ставка-то немалая. — Примолвил он.

Калюжный попервоначалу намеревался возразить, даже широко-широко раскрыл рот, но что-то прикинув в собственных распонятках и представлениях, сомкнул уста и, состроив надуто-сосредоточенную гримасу, согласился переиграть уже произведённую комбинацию. Взявшись за колпачки, он было настроился всего-навсего втихомолочку вторично ими поманипулировать.

— Нет-нет! Вы заперво катыш покажите … — взялся настаивать Журавлёв, подошедши впритык и сев на корточки прямо перед тремя напёрстками и самим напёрсточником, чем весьма обеспокоил того. Обжимом сдвинувшись вплотную, обступающая публика тоже завозмущалась. Повсюдно прострекотали говоры и вышепты. Зрители поддержкой, в большинстве своём, согласились с обоснованием вполне уместных, и соответствующих моменту, притязаний. Даже раздались угрожающие выкрики! Владимир задумал на этот раз особенно заострить свою внимательность на одной детали, то есть у него уже были отдельные приметки и кое-какие предположения, но недоставало маломальских уточнений. И именно на этот штришок, на эту мелочь, эту тонкость он и рассчитывал сделать заострение. Ему нелишне уточнить — правильно ли он мыслит или всё-таки присутствуют обман зрения или вычуры вымысла. Если навострить око и вдуматься, а резвые передвижения перестановок напёрстков Пухликом замедлить, то — выявляются кое-какие нюансы. Правда для раскрытия этаких подробностей потребно обладать зорким глазом, великолепной реакцией и безупустительным умом. Но и неможно вдруг ляпнуть, будто бы Владимир обделён таковыми атрибутами. Хотя речь тотчас не о том. Впрочем, послушаем и разберём его рассуждения. «Во-первых». Анализировал он замеченные им моменты неясностей. «Как-то уж чрезмерно подозрительно прохвост берётся пальчиками за колпачок. (Хотя, бляха-муха, по-другому и не взяться!) Однако чувствуются и наработка, и натасканность! И всё-таки делается всё под определённым углом и с единообразно поставленным, при всех действиях, наклоном корпуса. Чувствуется зажатость!» Трактовал он тонкости деяний Пухляка по-своему. «Также от разоблачения не может ускользнуть хоть и мельчайшая, одначе драгоценная замета в зафиксированном мной факте, что мухлёж проделывается кистью, причём скорей всего левой (он усмотрел, что обманщик левша), а верхние части рук при всей своей скованности синхронно попарно выполняют функцию рычагов, перетаскивающих колпачки, меняя их местами, с опаской на нечаянное опрокидывание. И этот противоестественный финт, наработанный в рамках хитроумного прихватывания, наряду с отточенными проворством и координацией, меня как спортсмена интуитивно наталкивают на мысль о шельмовстве. Сложно не обратить внимание, что при некоторых передвижениях, чаще всего первых, остаётся едва заметным трудноуловимый зрением наклон колпачков вперёд и их краткое продвижение в том же направлении, где настороже большой палец и мизинец манипулятора, которыми, вероятно, он зажимает и подхватывает кругляш, остающийся на месте. Неспроста же шарик поролоновый и такой мягонькой! А отсюда … изобличается абсолютный контроль над ним. Стало быть, выигрыш — несбыточен».

— Хорошо-хорошо! Всё будет пучком … тип-топ! Чики-пуки! — наспех тем временем тарахтел прохиндей и, непонятно с чего нервничая стал порывно и бесцельно елозить колпачками по картону: то одним проведёт полукруг, то другим, то третьим … как бы чего-то взвешивая, или как бы сам запамятовал под каким колпачком обретается этот махонький предметик всеобщего интереса. И стой!.. (Журавлёв снова запечатлел факт!) снова наметился этот малоприметный крен напёрстка … и кратенькое проталкивание его вперёд, а на взмыленной физиономии престидижитатора отпечаталось облегчение. Ухмыляясь, он теперь приосанился, осмелел, и, прочищая гортань, готовясь к бессменным декламациям, приподнял только что передёрнутый им напёрсток. И конечно же, на его месте, на картоне, осталась покоиться долгоискомая «горошинка». Премиленько склабясь, пухленький человечек вперился глазёнками в Журавлёва и в своём репертуаре заквохтал обычное.

Народ гудел, не то обсуждая вершащееся, а не то истязаясь нетерпением. После недолговременных слоганов и кричалок, а также банальных фокусов передёргивания, Калюжный по-обыкновенному опять раскинув ручки порознь, умилительно заулыбался.

— Ваше слово, товарищ маузер! — источая начитанность и цитируя Маяковского, прогорланил он, дубовато выдрючиваясь и паясничая. В глазах Виталика Журавлёв, присевший перед ним с сильно согнутыми в коленях ногами и смотрящий сейчас на него снизу-вверх пронзительным, можно отметить, изучающим, и в то же время преисполненным брезгливостью, взглядом, представлялся человеком безусловно денежным. Виталик всех оценивал по одёжке! «Быдлан, представший предо мною» … взвешивал он. «Минимально — кооператор. Максимально — учредитель торгашеской конторы. Манатки, коли взять на глазок, расцениваются на семь сотен баксов. Кабы не больше! Деньжонки при себе хорошенькие имеются. Сам видал!». Рассуждал он, припоминая как тот дважды тыкал ими за пазуху. «Правда, мутноватый какой-то. Подозревает что ль? Но, да шут с ним, ребятки мигом осадят. Собьют эготизм да барственность».

Владимир же, воочию убедившись в результатах последних манипуляций Пухляка, теперь нисколько не сомневался, что шарика ни под одним из колпачков, расставленных перед ним, и в помине нет. Он даже непогрешимо разумел, где именно наличествует оная безделушка на данный момент. Притом вовсе не полагал, а знал! А посему поднявшись в полный рост и проникшись куда хлеще пренебрежением к ведущему игру, он с усмешкой, глазами и кивком головы указав на левую руку мошенника, как обухом по темени, изобличительно полюбопытствовал:

— А что вы в пальчиках зажали, голубчик?

— Где? В каких пальчиках? — растерялся Виталий, ошеломлённый прозорливостью клиента потому как тот попал в самую точку, единовременно, хоть и окольно разобидевшись на дерзкого быдлана за прозвание его «голубчиком». Но что бы там ни было, такое — с ним случилось впервые!

— В левой ручонке … — прыснул ухохотайкой Журавлёв.

Кидальщик, весь как-то передёрнулся, будто его охватила внезапно обострённая лихоманка. А между тем артист по натуре, он тем временем выщелкнул пальцами дробинку — хаотично или всё же целенаправленно, избавляясь от улики. Кругляшка улетела, и он от волнения даже не сообразил куда. Сам же он, как ни в чём не бывало тут же выставил руки, с показушно растопыренными пальцами, вперёд.

— Поклёп! Вот смотрите, нету ничего. — Мимикой формулируя непринуждённость и саму невинность, наряду с этим противоестественно раскаянно смущаясь пролебезил хлюст. Журавлёв усмехнулся, едва ли не обмирая от восторга переплетением артистичности жулика с его наивностью.

— Дак вот она, дробинка эта, которой ты в меня стрельнул! — Вдруг раздался из толпы звонкий мужской голос слева, чуток позади Пухляка. Расступившиеся люди в замешательстве впустили в центр круга паренька с вытянутой рукой. Неприглядный, ничем особо не выделяющийся парнишка, лет пятнадцати-семнадцати отроду, вошёл в круг и сунул под самый нос Пухляку раскрытую ладонь, по всей вероятности, с шариком. — Ты пульнул его корявками своими и в меня попал! Благо в веко угодил, а то бы глазик выбил. Вышиб бы нафиг. — Теперь он расхаживал вкруговую и демонстрировал кругляшек, покоящийся в углублении его ладони, всем собравшимся при игре.

Орава взвыла. Весь скоп загудел как рой скучившихся больших-пребольших двуногих пчёл! Обстановка накалялась. Внезапно обессилев, попавший в переплёт жулик опёрся о стену, будучи сбитым столку он вообще затужил. Обмякший, сопряжённо с какой-то оголившейся ненавистью он таращился на окружающий мир и притом ясно же — совершенно не видя ничего перед собой. В то же время, его взор блистал молением о пощаде, вроде как выклянчивая её, у невидимого, однако представшего перед ним с топором в руках убивца. Но потерянность его была не долгой — секунд пять. Он, покусывая губы и морщась, сгорбленный и поверженный раздумывал о путях своего спасения. Придя же к определённому умозаключению и кинув хлопочущий зрак в направленности Мотора и Винчестера (будто бы тотчас припомнив о них!), прощелыга в отчаянии махнул им рукой, предоставляя прямую возможность отработать зарплату. Калюжный вознамерился полностью положиться на них. Передав в их руки всю власть сложившихся обстоятельств, он в изнеможении, но и поспешливо припал на стул, а в лике его, было настрочено открытым текстом «как я устал!» Тут как тут нарисовался Мотор.

— Пойдём, побормочем, пошепчемся. — Прихватывая под локоток Журавлёва и уводя его от денег, оставленных на столике, молодчик повёл его куда-то прочь, на обочину площади, к близ стоявшим палаткам. Там же, за стареньким одноэтажным зданием, в котором располагалось несколько магазинчиков, имелся закуток, Владимир бывало захаживал туда по малой нужде. Да и не только он. Второй же «бодигард», (с которым они сразу сошлись взглядами), чуть поодаль, одновременно потянулся за ними, глядя вназырь и властно сложив руки на груди. «Самоуверенно вышагивают!» Обеспокоился Журавлёв. Он нехотя шествовал, будучи на голову выше, заговорившего с ним и увлекающего сейчас его за собой, крепенько сбитого паренька. Готовый к переговорам, Журавлёв непринуждённо поглядывал по бокам, не обостряя ни на ком внимательности. Напряжение происходящего, скрыть от посторонних и окружающих было неисполнимо. Одинокие прохожие с обеспокоенностью и осмотрительной настороженностью поглядывали на них. (Значит агрессия всеобще зрима!) Некоторые даже одёрнуть норовили, что-то невнятное боязливо лопоча (в особенности сердобольные женщины).

— Слушай, ты, стропила … — на ходу напрямую начал объясняться Мотор, — валил бы ты отседова подобру-поздорову. Не нарывайся, горюн. А? — до чудаковатости благожелательно ввёртывал он доступные растолкования. Ему совершенно не хотелось обижать парня. Он осознавал, что и сосчитать затруднительно скольких на своём веку с одного удара, похожих этому гиганту-трактористу, он нокаутировал. Неисчислимое множество. Тем более и надёжный напарник тут.

Напарничек тем временем чинно и размеренно перемещался, следуя по пятам. Он вышагивал, печатая отменно каждый шаг, а когда взоры оборачивающегося Журавлёва и Винчестера испоредка перехлёстывались, он с надменным и недобрым заглядыванием жертве прямёхонько в глазки, нароком натянуто скалился, как бы своей демонстративной ухмылочкой говоря: «Ну вот и копец тебе, паря!» Чувак уже сейчас бесстыже надсмехаясь и многообещающе потирая костяшки кулака, подмигивает ему и выделывает неприличные знаки в его сторону. Владимир предположил. «Худо-бедно, но эти двое «Хмырей» (как окрестил он их про себя) видимо, и есть охранники главного плутишки». И что-то ему подсказывало, наверно интуиция: «Братки очень опасны». Но отдавать мазурикам свои кровные деньги — вовсе не встраивалось в его планы. Какой же он тогда Охотник? И что это за Охотник, способный на смелые поступки только при встрече со слабыми, да ещё окружая их кодлой? А потому он намылился забрать у этих протобестий — всё, до копейки.

Между тем «базар» нагнетался.

— А ты вообще кто такой? Председатель ассамблеи что ль?! — остановившись как вкопанный, спросил Владимир у придерживавшегося рядом Мотора и не дожидаясь ответа, прикинувшись дурачком, заканючил, — как же это я свалю, не отпросившись, если там остались мои денюжки!

«Что ты понты колотишь, длинноногий?! Ща вставлю — отдыхать будешь. Карась!» Вполслуха, озираясь и уже подумывая атаковать обреченца, возмутился Мотор, подёргивая того за локоток, дабы возобновить путь в уединенное местишко. Он подгадывал обстряпать вздрючку тихонько. (Вряд ли Журавлёв мог разобрать его бурчание в полифоническом гуле площади.) В голос же, как можно громче, Мотор шутливо-кичливо молвил следующее:

— Я-то? Я — смерть твоя, убогий. — По-наставнически, с каким-то господским апломбом, намереваясь в случай чего тут же «прессануть борзоту», он похлопал пятернёй по плечу невозмутимо стоящего парня. Проведя рукой по торсу и нисколько не смутившись, что рукой ощутилось крепкое мускулистое тело Мотор шутейно, но и с издёвочкой, пощупав пальчиками бицепс Владимира, расхохотался, обращаясь к подошедшему товарищу. — Винчестер, посмотри какой крепыш, просто кровь с тестостероном!

— Да уж … — многоговоряще, с барской важностью, прорычал тот, тоже еле сдерживаясь от хохота, душившего его и, от переизбытка которого, не прочь был без утайки расхохотаться.

Парни-сбитни вели себя вчистую по-наглецки, вовсе не скрытничая. И только осёл не осмыслил бы — куда и зачем его ведут. Владимир был благодарен им за эту открытость и бравурную самонадеянность. «Значит уверены в себе!» Прикидывал он. «А самоуверенные бойцы перед стычкой — потенциал теряют вдвое. Такие экземпляры слишком себялюбивы, чтобы на кого-то рассчитывать. Следовательно, у меня всего два врага». Он, на всякий случай, вновь прошерстил толпу взором, процедил сквозь сито опыта и чутья всех толпящихся. Нет ли ещё кого настороженного и двигающегося той же ориентацией? Обозначился лишь тот, ввязавшийся в стрёмную игру, давеча предъявивший скинутый Пухликом шарик в доказательство обдуриловки. Но он скорее его сторонник, нежели враг. «Фрукт», заторможенно перебирая ногами, теперь в нерешительности плёлся, осматриваясь и как бы кумекая — стоит ли идти следом?

Журавлёв же, и каплей доверия не располагал к этим двум держимордам. Вряд ли они увлекают его в укромное местечко лишь для того, чтобы попросту переговорить с ним по душам. Особливо мерзостным, ему привиделся молоденький, тот, который нагло тотчас опять потянул его за рукав.

Что произошло дальше никто не уразумел из окружающих. Вероятно, также ничего не успели понять и Мотор с Винчестером. Они оба рухнули, как рушатся высотные здания, подорванные под снос. Оба, разом — повалившись друг на друга и притом соревнуясь в занятии свободного места на поверхности земли. Дело сотворилось так молниеносно, что никто даже из непричастных вовсе не проявил к этому чуткости. Мотор и Винчестер, отключенные короткими ударами, только ещё начинали падать, а Владимир уже находился от них на расстоянии пяти шагов, смешавшись с кучей народа.

Виталик, увлечённый своей деятельностью, по уходу Владимира немедля припрятав «выручку», как и дотоле продолжал кудесничать с напёрстками, назначая новые ставки и зазывая желающих. Встретившись взглядом с неожиданно возникшим перед ним Владимиром, он остолбенел. Глазки его забегали! Оказавшись в непонятке, он буквально не верил своим очам. Вновь восприняв зрением того самого «Быдлана» (как нарёк он Вовчика) и даже не сразу скумекавши, что тот, нарисовавшись в полном здравии ему промолвил. Надувальщик спервоначалу сильно-пресильно зажмурился, а затем, для подтверждения ясности сознания, потряс головой. А тот, преспокойно подойдя и теперь гипнотизирующе вглядываясь в оторопевшего Виталика, вполголоса, в ультимативно-ласковой форме, произнёс:

— Ты, сейчас вывернешь собственные карманчики и достанешь оттуда все бабосики. — Заметив же охватившее замешательство и нерасторопность в человеке, стоявшем напротив, потому как тот остекленело застыл, разинув пасть, и в ужасе бессловесно пучился на него, басисто рявкнул. — Бабки достаём!

— Чи-чи-что? — всё ещё ничего не уразумевая, жалобным голоском выронил шаромыжник.

— Говорю, деньги доставай, вынимай и выкладывай сюды. — Постучал он печаткой по столику. — Или ты хочешь быть следующим? Устрою, ляжешь вон там рядышком. Местечко найдётся! — Толпа, заинтересовавшись разговором и главное жестами, куда указывал громила (а указывал он за их спины) расступилась, и обозрению Виталика представились и Мотор, и Винчестер, вповалку, чуть ли не в обнимочку, валяющиеся на грязном, промежду двух луж, асфальте. Проходящие воспринимали их пьяными, завалившимися от передозировки спиртным. Кто-то, осуждая пьянство, бросал на лежащих подобающие знаки укора, а кто-то с жалостью или сочувственно посмеиваясь, проходили мимо и порицательно покачивали головами. На лице жулика отобразилось неподдельное потрясение. Что-то никак не могло уложиться в его головушке!

— Ты, что убил их? Чем? И как?! — наконец трясущимися губами огорошено пролепетал он — послушно выгребая на столик содержимое карманов.

* * *

— … а ты молодец. Как звать-то? — сидя уже за столом в кафешке, Владимир обратился к парню, которого сам пригласил сюда, после того как рассовал по карманам выложенные Калюжным деньги на стол. — Одного не пойму: тебе, взаправду катышек угадал в глаз или как? Как ты ухитрился его поймать?!

Парнишка, хитренько посматривающий на Журавлёва, неторопливо заговорил:

— Я, Шкет. Зови Шкетом. Видишь ли, две недели назад я им проиграл девять тысяч рубликов. Кстати, меня так же вовлекли в лохоугадайку, как и тебя. Вот я и принял решение отомстить козликам. Всю подноготную их разведал, весь их наебизнес проштудировал. А кругляк? всё очень просто … я этот катышек, между прочим, сам смастачил. Усёк из какого поролона и какого он цвета, да и сам сладил. По идее я готовился уже проследить за падлой и где-нибудь элементарно грабануть. Подходящего случая не выпадало. Потому как меня одного, они бы быстро застрогали. Мне приходилось наблюдать как они белибердистику эту хренарили. Троих загасили! И меня бы как кутёнка растоптали. А с тобой, получается, повезло. Я и надеяться на такое не мог.

Журавлёв полез в боковой карман куртки и достал толстую охапку денег. Степенно отсчитал двадцать тысяч рублей и пододвинул их парню:

— Эт твоё. Честно заслужил. Заработал.

— Да ладно, плёвое дельце! — замысловато улыбнулся Шкет, охотно хватая деньги со стола и пряча их под полой аляски. И вдруг вспыхнув и глядя с надеждой, предложил. — Слышь, на Мясновском рынке я видел ещё одну такую же бригаду кидал, может давай и их накажем.

Продолжение следует ...