Преодоление. Часть 1. Прыгуны. Глава 17. Лихой наезд

Глава 17. «Лихой» наезд

Тула. Зареченский район. Чугунка. Сентябрь 1999г.

Произведён дежурный сброс. Андрей и Сергей, отточенными действиями, вымуштровано собирали куш. Они оттаскивали свежедобытое вниз, за ручей в низину, делая это свычно и размеренно. Зараз подхватывая по три-четыре слитка в охапку, трудяги несли ношу через мосток к обочине проезжей части дороги. Там и оставляли в раздельных кучках — складывая одну на другую. Погода стояла тихая, и солнце к полудню заметно припекало, оттого над железнодорожным полотном струился жар.

— Что там Мышка мастырит, Толстяк? — справился четырнадцатилетний Жека у толстенного, нечёсаного и неумытого дружка-приятеля, наблюдающего (по его приказу) как раз за этой отдельной парочкой прыгунов. Сам же он, не отрываясь взором от карт и тщательно тасуя их, отрабатывал от нечего делать стандартный карточный приём. Внешне, этот Жека, вполне приметный себе такой парнишечка, ростом для своего возраста где-то выше среднего, статно сложенный и довольно-таки крепенький. Окромя прочих абрисов он был прирождённым лидером, вот только очень страдал отсутствием дипломатичности и наличием излишней амбициозности. По особенностям своего психологического склада он держался в кругу любой компахи несколько надменно, отчего по вполне понятным причинам не пользовался ни уважением, ни авторитетом. Друзьями особо он не обзавёлся, будучи весьма неуживчивым. Единственный, кто мог терпеть его склочность и спесивость, не предъявляя ему никаких претензий, это был Толстяк.

В тени кустов, где они нередко и раньше в купе прятались от палящих солнечных лучей, играя в карты или в ножички, в сегодняшнее безоблачное воскресенье парочка занарок затаилась, преследуя предопределённую цель.

— Да ничего грандиозного! Собирает железяки, да куда-то уносит их вниз, в овраг, к роднику наверно. — Спокойно ответствовал Толстяк, который явно соответствовал комплекцией своему погонялу. Будучи при всех своих минусах и плюсах одногодкой и одноклассником Жеки, он ценил эту дружбу и очень дорожил ею. Они держались в коротких отношениях с незапамятных времён, иначе изъясняясь, с глубокого детства. Перво-наперво, обретаясь ещё мальцами, они посещали один и тот же детсад, где собственно и сдружились. Позже, с первого класса из года в год, вот уже восемь лет, товарищи корпели над учёбой за одной партой. Между прочим, Толстяк обладал куда как более заметной фигурой. Да что там! Габариты его, пожалуй, смотрелись неизмеримо внушительней внешних очертаний приятеля. Это был необычайно высоченный парнишка, где-то под два метра (чуть ли не на голову рослей дружка!). Кроме всего прочего Толстяк (он же Павел) имел розовощёкую круглую мордуленцию, о которой кто-то из его знакомых, однажды прилюдно высказывался как о луноподобной. И вот на этой самой «луне», ко всему прочему, присутствовал мощный курносый носяра, напоминающий, в буквальном смысле этого слова, картошку. Кроме того, на физиомордии наличествовали толстенькие пельменеобразные, вечно влажные губы и маленькие серенькие свинячьи глазки. При столь вроде как антипатичном описании действующего лица, в целом, он производил среди мальчишечьей гвардии, наперекор только что сказанному, я полагаю, именно из-за его внушительных размеров батника и джинсов (не говоря уже о штиблетах!) достаточно терпимое впечатление; понятная вещь, что подытоживание делается без учёта девчоночьей части окружающих. В общем, сам по себе мальчик был чересчур упитанным и жутко некультяпистым детиной. Ноне, состоя в морально-личностной нерешимости, но, не отрывая глаз от подопечного, а таковым по распоряжению «вожака» являлся не кто иной, как Мышка, Толстяк задал приятелю вот уже со вчерашнего вечера, как может статься, капитально беспокоящий его вопрос:

— Слушай, а как ты вообще рассчитываешь на него наезжать? — заранее морща физиономию, неуверенно допытывался он. — С какого такого поддувала? Там вон я смотрю, и этот лазает … как его? Дрозд. А он ведь парнища сильный. Между прочим, вряд ли они не дружны, коль разом кучкуются.

— Не очкуй, Толстый! На всякую силу другая сила отыщется. Мы к нему как раз никаких предъяв не имеем (во всяком случае, пока!), а если он и в самом деле такой закомуристый, пущай свои дела мастерит и в ус не дует. Мы тоже с тобой корешки и не лаптем щи хлебаем. Ха-ха-ха.

— Да-а! А ежель он всё-таки влезет за Мышку? — не успокаивался амбалистый, — он в нашей школе учится, я его много раз видел. Авторитетный пацан, среди нашей братвы куролесит. Хоть он и младше где-то на пару лет да не позволит ни себя, ни дружков своих обижать.

— Тьфу ты, дуралей! Сколько тебе раз надо втолковывать, мы к нему и не подойдём, — уже почитай открыто психовал Жека. — Потёпали! А то ты тут совсем раскиснешь. Запомни, они ссыкуны, в этом я тебя открытым текстом заверяю; продёрнули, чудик! — и он, мимоходом втиснул колоду карт в нагрудный карман, не застёгнутой рубахи так, что мелькнули его маненько подкаченные мышцы груди, которыми он любил пофорсить. — Гляди и учись, шнурок, как великие исторические события вершатся. Мы ещё с тобой весь район данью обложим, всех кооператоров на уши поставим …

Толстяк развернулся и, тронулся было в авангарде, но оказавшийся сзади Жека, дурашливой выходкой (то ли шалости в угоду, а то ли самоутверждаясь) желая продемонстрировать собственное физическое превалирование, ухватившись за воротник его рубашки и подставив ножку (благо батничек крепкий!), крутанул резко ткань. Здоровяк захрипел от удушаемой хватки. Теряя устойчивость, он растаращил глазёнки, зрачки его забегали и, недоумевающе хватаясь растопырками за воздух, он навзничь повалился на травянистый грунт. Жека, удовлетворённый содеянным, тут же снисходительно подал ему руку. Наружно как бы заявляя — «ну, что видал, какой я? а ты менжуешься!» Но Толстяк не был ни понтярщиком, ни уж тем более воображалой. Глядя на этих субчиков, вообще было сложно понять — что их могло связывать? В контраст друганчику, Толстяк был поразительно добросердечным из двуногих и по этой причине измала вкушал немало разнообразных злополучий и не без способствования того же корешка. Пыхтя и покряхтывая, не без подмоги ухмыляющегося во всю личину Жеки, медвежеватый увалень приподнялся, еле-еле освоив ноги, а затем понуро и покорно двинулся по пятам предводителя.

Они подходили не торопясь. Шли, словно прогуливаясь. Жека вёл себя нарочито развязно: то ли чтобы взбодрить квёло плетущегося гиганта, а не то — для повышения личностного боевого тонуса. Так или иначе, он пёрся с показушной раскованностью, пританцовывая, как бы невпопад преувеличенно размахивая ручками. Андрей и Сергей заметили пешеходов, шествующих в их направлении ещё издалече, но не придали особого значения. Да мало ли кто куда идёт!

Подвалив вплотную к Мышке, будучи выше того чуть ли не на две головы, Жека неожиданно напрыгнул на мальчонка и схватившись руками за грудки истошно, выпучив вытарачки, заорал:

— Ну что попался, сынок! Теперича нам платить будешь за каждый прыжок! Ты это понял? Молокосос …

Брови Сергея, не упоминая о бровях стоявшего поодаль Андрея, полезли круто вверх. Даже дуги Толстяка схоже подались кверху. И это невзирая на то, что он был сравнительно готов к любому неадекватному маневру своего товарища. Дыхание его оледенело, сам он оцепенел под влиянием внезапного потрясения. Паренёк нутром почуял припёк небывалой взбучки. Некоторое время преобладало замешательство. Мышка, машинально уцепившись аналогичным образом за одежду нежданно возникшего нападчика, неприязненно оклычился и недоумённо хмыкнул. Легчайшая лукавость блеснула в очах добряка, а следом, уже в полном объёме совладавши с собой, он шутейно полюбопытствовал:

— А ты, парниша, декларацию заполнил?

— Какую ещё декларацию?! — не ожидая подобного вопросика, вдруг неловко стушевался Жека. Несовершеннолетний прохиндей предполагал отнюдь не такую реакцию и кардинально не таких ответных действий от Мышки. Въявь лицезря, что мальчишка не только ни струсил, но и беззастенчиво и даже борзо теперь пялится ему прямо глаза в глаза, жутко перетрухнул сам. Ощутив хватку мальца, каковой вовсе не ожидал, лихоимец мертвенно побледнел и прерывисто заморгал. Вдогон, у него почему-то предательски, считай самопроизвольно, нервным тиком задёргалась левая щека. Голос его дрогнул, а вместо привычного баритона заверещал клятвопреступный фальцет. Рэкетир, принявшись не к месту заикаться, невразумительно залепетал:

— А как же, эта наша линия … мы отныне здесь дань будем собирать.

— Ваша??? Ты ничего не попутал, буратино недоструганный?! — переспросил порицательно и беспощадно Мышка. Между тем, превосходно владея собой, мальчуган тем временем поудобнее ухватывался обеими рученьками за шкибот изрядно потерявшегося наглеца, словно сам теперь боялся — что тот вдруг сбежит. Несмотря на значительно меньший рост, малец своим лбом чисто по-бычьи, вытянувшись в струнку и привставши на носочки, намеренно уперся (к неудобству Жеки) куда-то тому прямо в шею (не то в кадык, не то в подбородок) создав своей позицией ощутимый дискомфорт противнику. Таким образом, упираясь, но и усиленно прижимая к себе парнягу, который намного крупнее его, он членораздельно отчеканил:

— Ну-ка, поведай мне, голубочек, кого это ты там оброком обкладываешь: может Сафрона или Шкета? Авось-либо Дятла?!

Они, сцепившись, вращались вдвоём, топочась и двигаясь по кругу, переступая с ноги на ногу, то перешагивая через рельсы, то спотыкаясь об них, утеривая порой равновесие, но вопреки всему именно взаимностью удерживались на ногах. Нелепо и анекдотически смотрелась — эта невероятно комическая сценка. Ибо по-иному и не могло быть, поскольку в крепчайших объятиях вальсирующие гигант и лилипут в неуклюжих своих вздрагиваниях и подёргиваниях, напоминали стародавнюю короткометражку с участием Чарли Чаплина, когда его мелкий герой чудесным образом, но неизменно наказывал неразумных силачей и дылд.

Выбрав момент, когда здоровила стоял спиной к крутому спуску, Мышка едва ли на долю секунды повис на Жеке по-прежнему держась за ворот его сорочки, эким действием вынудив того с ещё большей силой упереться и вдруг резко встал на ноги, разжал кисти и самую малость подтолкнул долговязого. Мало того, что Жека испытал в новых ощущениях крепость рук мальчишки, он, потеряв баланс и замахав отчаянно руками, круто полетел вниз. Проделав пару-тройку умопомрачительных кульбитов и кувырков, чудом (к счастью) не сломав себе ни шеи, ни рук, ни ног парень скатился на самое дно оврага и там распластался, широко раскорячившись, в самой что ни на есть заводи родника.

Долгую четверть минуты этот незадачливый хвастун и забияка покоился в студёной лужице, карикатурно возлежа и даже не барахтаясь в ней. Он бессмысленно водил перед собой ручонками да отупело разглядывал их, вероятно, находясь в ярчайшем потрясении. Всё-таки, кое-как поднялся. Бессознательно, будто механически стал обшлёпывать себя по ягодицам и коленям, как бы отряхиваясь от воды. Бросил пристыженный взор наверх, откуда теперь раздавался громкий и непрерывный гогот и, наконец осознав вздорность обстановки, вроде опамятовавшись, вихрем ломанулся через мостик мимо близстоящих частных домов прочь, забыв и о приятеле, и обо всём остальном.

Досыта насмеявшись, Андрей устремил вопросительный взгляд на оставшегося великана.

— Тебя, по-моему, Павлом зовут? — уместно стребовал он у Толстяка. — А фамилия Подписной, если я не ошибаюсь. Так ведь?! Мы с тобой из одной школы … — и хлопец закрепил шаг навстречу, — ну и чего, ты, нам скажешь? Какие у тебя будут предложения?

Полнотелый великан, едва уняв хохот, добродушно вздымался, ломая ногти. Ему гораздо было смешнее, ибо он ко всему произошедшему как раз припоминал преждевременные, бойкие и победные уверения хвастунишки. Обретаясь мирным и дружелюбным челом, он от души радовался доброму концу неприятного инцидента. Да и распрекрасно разумея ситуацию, а уж тем более рациональность прозвучавшего к собственной персоне вопроса, толстун мигом схитрил давно заготовленной мотивацией.

— Да я, ребята, чего … я просто спросить припожаловал: работёнки по нечаянности не найдётся?

Продолжение следует ...