Преодоление. Часть 1. Прыгуны. Глава 8. Мышка

Глава 8. Мышка
(Тула. Зареченский район.)

Сергей Кушнир или, как его прозвали остальные прыгуны, «Мышка» — был самым молодым из прыгунов. Ему недавно всего-то исполнилось восемь лет. Но, не смотря на такой несерьёзный возраст, на его такую относительную хилость и низкорослость, да уж тем более для такого сурового и рискованного занятия он целиком и полностью являлся, можно смело заявить, вполне уважаемым ветераном на этом поприще. Мальчишка влился, если можно так высказаться, в это опасное дело, когда ему стукнуло по большому счёту всего-навсего шесть лет. А тогда он был и ростом помельче, да и сам куда как хрупче. В общем, мелюзга мелюзгой!

Два года назад, после жёсткой перебранки с матерью, когда он узнал горькую правду о том, что его матушка рыскает по помойкам ради поисков пропитания, он задался сверхцелью, во что бы то ни стало найти реальный путь для зарабатывания деньжонок. И он сделал свой выбор. Но поначалу, с первого дня того самого лета, Сергей некоторое время просто бегал рядом с движущимися составами и даже не пытался цепляться руками ни за скобы, ни за поручни вагонов, а уж и подавно не мыслил запрыгивать на двигавшуюся подножку. Он просто бежал рядышком с вагонами как жеребёнок за маткой; но даже при этом мальчишка иногда неуклюже падал, спотыкаясь на крупной, для его меленьких ног, щебёнке. В этой среде, всё обнаруживалось для него слишком крупногабаритным, сверх меры грубым. Зачастую сильно ушибаясь, он, включая силу воли, стиснув зубы, терпел и двигался к цели, стоически перенося всякую боль с верным сознанием того, что он теперь обязан учиться преодолевать, представшие перед ним, тяготы и лишения выбранного ремесла.

По существу, его тогда никто и всерьёз-то не воспринимал. Некоторые прыгуны между делом посмеивались над неумёхой. Так себе, мол, бегает какой-то мальчонок, ну и пусть бегает. Жалко, что ли! Главное, чтобы под колесо не попал, да ненароком кто чушкой не загубил как клопика. Но собственно: «Чем бы дитя ни тешилось» — кому до него есть дело, если родителям без разницы? Все были заняты важной работой.

Никто не мог заглянуть в потаённые закоулки сердечка малыша, а наипаче в его рано повзрослевшие разум и стремления. Никто не ведал цены: ни его страху, ни чаяньям. И никто даже подозревать не мог о его безудержном желании поскорее помочь выжить в этом мире своей матушке и старшему брату. Он храбрился, торопил конкретику и вследствие того через полторы недели наконец впервые вскочил на ступеньку. Малявка, вжавшись, сидел на подножке, подобрав под себя ноги, в безумном угаре вцепившись до боли в суставах махонькими дитячьими пальчиками в шероховатые и холодные скобы. Всем своим существом как бы слившись, материализовавшись с ней, он, зажмурившись, наряду с замиранием сердца не только неистово дрожал, но и, от гордости за себя, ликовал. Это была (однозначно) для него — первая наиважнейшая победа!

Неделю он просто катался. Проедет метров двести и спрыгнет. Но вот в один из дней, мальчонка, наконец, решившись, забрался на самый верх вагона и впервые заглянул внутрь. Увиденное, его ошеломило. Сергей даже не подозревал, что оказывается, вагоны на поверку пусты. Всего-то считай, как ему тогда показалось, на самом донышке и лежат эти злополучные чугунные слитки. Опять препятствие и по-прежнему виноваты — его ущербный возраст да пигмейский рост. Ох, как он терзался! Паренёк ещё около месяца никак не решался запрыгнуть внутрь вагона, чтобы начать ставить слитки на борт и затем сбрасывать их; он каждый день видел, как это выделывают настоящие прыгуны. Малолетка, с досады проклиная свои слабосилие и мизерность, при любом удобном случае занимал себя физическими упражнениями: отжимался, приседал, а главное, через силу заставлял себя обильно кушать то, что приносила домой его несчастная матушка. Кроме того, он пробовал подтягиваться на перекладине и, уяснив лишний раз свою беспомощность, а при том ясно разумея, что без этого ему наверняка никак не обойтись, призадумавшись, взялся за силовуху по серьёзному. В конце концов, с течением времени включив целеустремлённость и всю свою напористость он, под наставлением Фёдора, выучился выполнять знатный перечень всяких хитроумных выжимов на турнике, а не только это единственное упражнение. И потом уж не слазил с турника, упражняясь на нём целыми днями. В итоге, дошёл до ошеломительных результатов: и в качании брюшного пресса, и мышц спины, и т.д. и т.п. Мало кто сможет подтянуться более сорока раз. Конечно, сам Сергей был относительно лёгким, но и это было, безусловно, не малозначительным достижением.

И вот пришёл тот день, когда мальчуган подгоняемый мыслью о личной несостоятельности и бесполезности, всё-таки решился спуститься внутрь вагона. И он это произвёл. И оказавшись там, добытчик каждый раз с силой подпрыгивая, кое-как всё же (пусть не сразу! потому как они то и дело сваливались) установил свои первые три слитка на борт вагона. А следом, не ведая куда, также подпрыгнув, одним махом столкнул их обеими руками вниз. Это был первый сброс! Главное — он свершил, оставалось теперь как можно скорее покинуть вагон и — времени было вобрез.

Поезд набирал ход. Сергей немедля метнулся в угол вагона, чтобы вылезти наружу и, спустившись вниз по тем же скобам, по которым забирался сюда, быстренько оставить уже изрядно мчащийся поезд. Но это оказалась совершенно невыполнимая задача. Он подпрыгивал, хватался за борт. Но пальцы Сергея были чересчур коротки, предательски соскальзывали, и он не успевал подтянуться. Его охватила паника! Детскому сердцу, всей его сущности, каждой клеточке его тела стало невыносимо страшно. Мальчик громко заплакал, и ошалело, в жутком переполохе, как мышонок в клетке начал метаться внутри вагона, заливаясь горючими слезами. Слёзы застили глаза, а это только усложняло задачу и множило остроту напряжёнки.

Двое из прыгунов, на пять лет старше, по случайности оказались свидетелями его позора. Это были братья близнецы Беркуты. Заприметив его неспособность и растерянность, они, усевшись на борту соседнего вагона, нашедши ситуацию цугцванг мальчонки забавной (иначе и не назвать), замыслили умышленно не помогать ему, а наоборот, подшучивая и хихикая стали язвить и смеяться, желчно крича:

— Ага, попалась мышь в клетку! Хе-хе, теперь в Плеханово поедешь, а то и дальше уедешь. Как раз в руки хозяевам чушек. Вот так, мышка, всё — тебе крышка! Ха-ха.

И многое-многое другое. У Сергея была истерика, он практически был на грани сумасшествия, когда вдруг разглядел лицо Егора. Этого дяденьки, которого лицезрел всего-то пару-тройку раз, который наряду с ними, правда не так часто, но тоже прыгал на товарные поезда, и думается с тем же промыслом. Человек, о котором он знал всего-то только то, что у того семья, жена, сын ещё совсем малютка: то ли двух, то ли трёх лет. Имел также сведения, что аногдысь тот неведомо откуда-то здесь появился. То ли поселился, не то вообще даже жил когда-то здесь в близлежащих домах, а теперь назад вернулся … вся информация, конечно только со слухов да мимолётной трескотни с пацанами. И вот теперь горемыка оторопело рассматривал его добрую улыбку и его предоставленную протянутую руку. Сергей стремглав подбежал к нему с протянутыми руками, и сильная рука вытащила его — словно пёрышко. Вот с тех пор и прилипла к нему кличка «Мышка».

А он оттоле уже систематически сигает на поезда; в результате, стал настоящим прыгуном-подёнщиком. Правда было время, заскакивал с фанерным ранцем-ящиком за спиной и привязанной к нему верёвочкой. Чуть ли не целый год; запрыгнет с ним, поставит его у борта, понаставит чушек, чётко на своём месте сделает сброс, схватит ящик, установит его в углу, взберётся наверх, по верёвочке подтянет к себе ящик, сподобит за спину как рюкзак, да и айда с «вагонетки» брысь.

Но нынче он уже прыгает безо всяких вспомогающих приспособлений.

Сергей своей сноровкой и ловкостью давно обставил не только тех, кто однажды над ним смеялся и прозвал его мышкой, но и многих других, куда как взрослее и опытней, прыгунов. За два года его семья погасила две трети непомерного долга за квартиру, и матушка раздала свои долги соседям да знакомым, которые по чести уж и потеряли всякую надежду на возврат. Вообще, можно смело сказать, его семья впервые как похоронили отца, встала с колен крепко на ноги — даже новый телевизор купили.

В те поры, по его примеру, появилось много малолетних прыгунов. Покатилась прям-таки можно сказать мода такая безумная. И пускай они просто катались, на большее, как говорится, их и не хватало, но это приносило много излишней суеты, каковая, безусловно, вредила истинным работягам. Однако крайне скоро случилась беда, которая моментально расставила все точки над «i». Нет, конечно, несчастия на железнодорожных путях довольно-таки нередкий случай, но на тот момент случился эпизод особый. Это было в середине лета 2000 года. Тогда упал под колёса, слетев со сцепки между вагонами, неизвестно каким образом, весьма опытный взрослый прыгун, Сафрон. Его перерезало пополам, колёса как раз прошлись по низу живота, раздавив ему тазобедренные кости. Причём ноги остались лежать на месте, а туловище некоторое расстояние протащило вперёд метров на десять. Весь кишечник несчастного размотался и остался на шпалах, продольно растянувшись от ног до самого туловища с головой. Всюду был неприятный утробный запах вперемежку с креозотом. Перед глазами вынужденных свидетелей, а именно всё тех же прыгунов, предстала, если просто сказать — ужасная картина, значит, вообще ничего не сказать.

Представьте, поезд ушёл, а ошеломлённые прыгуны, подтягиваясь с двух направлений, обступили беднягу. Вынужденные очевидцы сбились в кучу и в корне забыли о работе, ибо известие мигом распространилось средь сотоварищей по всей железке. Сафрон ещё был жив, приподнявшись на локтях, а затем и на руках, вероятно, не совсем понимая, что произошло, пробовал встать на ноги. Разобрав ситуацию, он всё одно беспорядочно и обезумлено пялился с жутким вопрошанием на людей, обступивших его в остолбенелом потрясении. Все хотели как-то помочь ему, но абсолютно не знали, как! И только молча стояли огорошено возле него и тупо зырили, как он умирал, изливаясь кровью.

Рядом находились двухэтажные дома, где в некоторых квартирах имелись стационарные телефоны. Возможно, кто-то с балкона завидел произошедшую трагедию, а вполне допустимо, что кто-то из прыгунов уже сбегал туда и попросил, чтобы вызвали скорую помощь. Или кто-то воспользовался сотовым. Но подобно порыву ветерка пропорхала всеместно весточка, что неотложка уже в пути. А пострадалец был ещё живой, хотя и в шоке от стрясшегося несчастья. Он тяжко с присвистом дышал и до непостижимости внятно и даже осмысленно разговаривал. И многие его слова, и фразы, поверьте, впитались в память каждого из присутствующих на всю оставшуюся жизнь. Потому что взрослый мужчина, семейный человек, у которого за спиной четыре с лишком десятка лет непростой жизни, у которого дома остались дети и жена, он сейчас плакал горькими слезами и умоляюще кричал им всем: «Мужики — ребятушки! — заклинаю вас, больше не прыгайте никогда!»

Конечно же, он умер задолго до приезда скорой помощи.

Справедливости ради стоит подметить, что это было далеко не всё, что воспоследовало тогда. Прыгуны, которых по каким-то обстоятельствам не было на «работе» в тот день, когда погиб Сафрон, а едва лишь они услыхали об этом страшном событии, может быть из третьих уст, и то краем уха, а то и вообще не успели услышать, разумеется, вышли за своей порцией заработка. Вопреки разуму, по несообразной глупости, но уж точно не в угоду корысти, а скорей из-за нужды Мышка и Дрозд тоже опять-таки были там, посчитав смерть Сафрона случайностью или просто-напросто вовсе не осмыслив случившегося. Однако наутро сызнова стряслась беда. И на этот раз, оступившись при прыжке с вагона на вагон, проявляя избыточную сноровку да браваду, угодил под «чугунные жернова» уже Дятел. К удаче ли, несчастью ли, но тягостно выразить — к чему — в такой закрутке подобный результат, если констатировать с учётом того, что он, по крайней мере, остался живым, и ему всего лишь отрезало ступню.

Нет! я не посмею давать здесь свою оценку этому злополучию, но совершилось всё именно так.

Ранним утром, с ног до головы вымазанный Антон сиживал посередь щебня и песка у обочины железнодорожной колеи и, истекая кровью неугомонно голосил. Перепуганный малец, по-видимому, неслабо расшибся. В клочья разорванная рубаха едва прикрывала разодранное до кости плечо. К тому же была зверски рассечена (или правдивее говоря) выворочена большущая часть его левой брови — и изуродованная, она теперь неимоверно распухла. В окровавленной глазнице, невообразимо выпучившейся, сдавалось отсутствие глаза — будто бы он был вырван или, если повезёт, просто так представлялось. Повсюду присутствовали ошмётки и сгустки кровищи: на одежде, рельсах, шпалах, земле — месиво бурой или даже чёрной, уже подсохшей на утреннем солнце или ещё непогрешимо свежей. Разлившись причудливыми кляксами и лужицами, разбрызганная и кое-где размазанная, она выказывала неопровержимость содеявшегося горя. Но пострадавший обращал внимание только на одно, что в настоящий час его терзало больше всего и — это была его правая нога. Не знаю, испытывал ли он нестерпимую пытку болью, либо угнетал его обжигающий щемёж, либо в большей мере в нём преобладал страх или им овладела заторможенная ошарашенность, но (без комментариев) он был в глубочайшем тупиже.

Меж тем вокруг него всё так же, как и вчера перед Сафроном, опять беспомощно и бестолково, наглухо пришибленными, да и неподвижно (как истуканы с острова Пасхи) высились соратники. Ребята (кто-то уже во второй раз) понуро наблюдали жуткую сцену. Тягостно и определённо виновато, как губка вбирает в себя воду, так и они молчали, впитывая его страдания. В тот момент оказалось гораздо больше пользы от случайных прохожих, шедших поутру на предприятия к началу рабочей смены. Невзирая на недопустимость опоздания, кто-то, сострадая несчастному, уже побежал экстренно вызывать неотложку. А потерпевший, с каким-то недотрожным, запытанным, свойственным лишь впавшему в помешательство человеку, одноглазо глядючи, ласкал окровавленную и дико изодранную штанину. Бедняжка хныкал над истёрханной порточиной, из-под которой торчала обнажённая культя. Он, как бы боясь притронуться, вовсе не касаясь её, озабоченно и трепетно гладил потерянную конечность на расстоянии трясущимися руками. Завидя подбежавших к нему и проявивших соболезнование очевидцев, мальчишка с жалобным содроганием и заискиванием, плаксиво поскуливая, потерянно спросил тогда у мужчин: «Дяденьки, а где же моя ножка?» И один из мужчин, порыскав в ближайшей округе, наконец, принёс ему, держа пальцами за оттянутый носок, её, то есть его кроссовку, заполненную остывающей плотью и кровью.

Произошедшее, повергло местных жителей в жуткий ступор. И не только крайне остепенило, или остудило пыл многочисленных несовершеннолетних прыгунов-озорников, которые разъезжали безо всяких умыслов о наживе, но и даже многие среди взрослых, подрабатывающие на этом роде занятий, решили раз-навсегда на этой «профессии» поставить жирную точку, опасаясь оставить своих детушек в безотцовщине. О да, конечно же, они по традиции думали в тот момент: «Да никакие деньги не стоят этого!»

Сергей и Андрей, с тех самых дней вспоминая погибшего «смотрящего» с его предсмертной мольбой к сподвижникам, очутившись у страшной дилеммы накрепко призадумались. Никак не могло выветриться из их памяти то, как умирающий напослед общаясь со всеми теми, кто частенько стоял с ним почесть «на одном приступке» авторитетно урезонивал отказаться от этого безумия, с завершающим бессрамным перед ними, прыгунами, плачем. А ведь это был невероятно сильный человек! И ревел он не о себе, ни о личном конченом положеньице.

Теперь припоминается, как он искренне и всполошённо заклинал их, как своих собственных детей уговаривал, упрашивал, чтобы они больше никогда не прыгали на поезда — никогда! С тех пор, они, ясно помня глаза горемычного Сафрона и тот же тоскливый, и какой-то бессодержательный, скорее пронзительно утраченный взгляд Антона, перебирали достойную альтернативу этому способу добычи денег. Но ничего подобающего не находилось.

А ведь друзья запомнили Антона Дятлова таким, каким он и был именно в тот миг, когда он поплатился за свою неосмотрительность и, всё ж таки оставшись в живых, стал инвалидом, отбросив собственным головотяпством все свои таланты, каждодневные увлечения, тяготения и достижения куда-то прочь. Они очень близко чувствовали теперь и Сафрона и Антона потому, что довольно почасту сами той же тропой хаживали и нередко тоже заглядывали смерти в глаза: и малой потерей равновесия, и нелепым зевком, и порывистым дуновением ветра, и неожиданным дёрганьем состава или каким-либо другим внезапным судьбоносным стечением обстоятельств. Ведь погибнуть так легко: где-то может споткнувшись, поскользнувшись или слепо потерявшись в пространстве. И пусть Антон жив — да, жив! — но что-то такое, что теперь глубоко запряталось в нём (и не только в нём, но и в них) навсегда запечатлелось в памяти. А что вы хотите? если он настолько был близок к ней, что теперь намертво и безвозвратно породнился со смертью наизнанку перелицованной душой. Стал пусть малёхонькой, но уродливой крупицей её воплощения — утвердившись (при встречах) в качестве живого экспоната напоминания.

Вот уже почти целый месяц Сергей и Андрей не решались запрыгивать на поезда. Они не могли переступить этот непомерно высокий порог далеко не животного, а исключительно человеческого страха и теперь как бы прозябали в своей безысходности, как марионетки в своём таком нелепом амплуа, теряясь в пустых грёзах о будущем, казнясь втуне спрятаться от всеобъемлющего быта и вовсе не изменившегося окружения. Да что и говорить! получалось, проблемы — как были, так и остались, продолжая угнетать молодые стремленья и ввергать их владетелей в уныние.

Однако со временем забывается всё, даже это, даже самое страховитое и ужасающее, а нужда и та же безвыходность, как всегда делают своё дело. Трудно жить втройне, когда человек от безнадёжности вдруг теряет в своих намерениях личный тайный смысл реальности и ту же суть бесценности и неповторимости самой жизни. И вот одним днём, когда-то созвонившись, когда-то сговорившись при случайной встрече на улице, наконец, снова собрался в кучку костяк прыгунов. В том числе, кстати, и Сергей с Андреем. В добавление, было много новеньких, вовсе ещё не вкусивших каких-либо схожих переживаний.

И вот они впервые, за последние два месяца, сошлись для продолжения всего того, что давно основано в виде способа заколачивания денег, пусть и небывало опасного, но, тем не менее, доподлинно помогающего выживать в этом вселенском бардаке. Только теперь прыгунам волей-неволей пришлось нехай малую толику, но самоорганизовываться. Во-первых, посовещавшись, они постановили, собираться в условленном месте всем скопом в одно и то же время; сговорились, что в случае появления каких-либо любителей экстрима — гнать их с железки как «бешеных псов». А для соблюдения элементарного порядка, чтобы не происходило в работе сумбура, чтобы не мешаться в действиях и не вносить сумятицу, насколько возможно (в отдельности, по группам) давали необходимые, подчас коренные и основополагающие наставления новичкам. Самые опытные из них под диктовку самой жизни, да и самого этого поприща объясняли, корректировали начинания и поступки новопримкнувшихся. Они помогали дебютантам, обсуждая тот или иной наворот заблаговременно, чтобы не случилось путаницы или несчастного случая. А этого искренно боялся каждый.

Поскольку число подрабатывающих возросло, место сбора перенесли ниже на четыреста метров от моста. Здесь, на этом участке путей, были свои минусы и плюсы. В принципе, плюс был только один, значимо увеличивался подготовительный момент. А вот минусов было полным-полно. Пешеходы здесь редкостное явление, а потому щебёнка была менее утоптана, чувствительно рыхлей и крупней, что затрудняло прыжки и увеличивало вероятность травматизма. Жилые строения отдалились от линии, а потому закончившись, ландшафт по бокам вообще становился неокультуренным и смешено-лиственным (мало освоенным), несмотря на то, что это территория города. Всего-то чуть менее километра от станции Тула-Вяземская (Ряжский вокзал). В придачу, по бокам путей выразительно углубились овраги, вернее сказать они явно появились, а, следовательно, подход к чугунке затруднялся подъёмом к ней по пологости этих самых оврагов. И только в одном месте, где они и порешили кучковаться, протягивалась некой ступенькой оврага, как будто специально для них сооружённая самой природой, площадка. Достопримечательное местечко обозначилось небольшим углублением впродоль чугунки — прекрасной цветочной полянкой, где-то шириной в пару косых саженей и протяжением с десяток таковых.

Продолжение следует ...