Преодоление. Часть 1. Прыгуны. Глава 6. Помойница

Глава 6. «Помойница»
Тула. Зареченский район. Конец весны 1996 год

В два часа пополудни ребятня играла в прятки на заднем дворе девятиэтажного панельного дома, как раз у одного из восьми проходных подъездов этого длинного здания. Надо полагать, вблизи собственного обитания; парадный же вход, был под нумерацией — «восемь». Это были трое мальчиков: Кириленко Антошка пяти с половиной лет, семилетний Ашот Карапетян и Сергей Кушнир. Кроме всего прочего, с ними часто проводили досуг две девочки, к слову будет сказано, как и ныне: Ядыкины, Маришка семи лет и её пятилетняя сестричка Кира. Сергею как раз сегодня исполнилось шесть лет, а потому настроение у него было особенное, можно усматривать как праздничное.

Место для развлечений вырисовывалось, коли правильней подметить, как вопиюще неподходящее. Всюду наблюдалась запущенность. Неухоженность. В том числе и присутствие недалече, много лет назад заброшенной, стройки непонятного объекта. Как и всё здесь присутствующее — эти вытянутые, омрачённые, огромные без измышлений коробки, схожие как братья близнецы, тянулись один за другим в некотором отдалении вдоль железнодорожного полотна. Взрослое население близлежащих домов от этой близости всегда пребывало в весьма удрученном состоянии. Впрочем, жильцы не настолько ощущали себя подавленными, и не до такой степени измученными от этого периодического шума, производимого проходящими мимо составами (чаще всего товарными), сколько обеспокоены постоянной тревогой за свою малышню, ибо многие из них неизменно так и льнули к проклятущей чугунке. А к ней-то и вела тропиночка, переложенная на всём своём протяжении, для возможности прохождения пешеходов по ней посуху, сподручными деревяшками, поддонами, шинами, обрешетинами и даже до основания раздербаненным плоским (невиданно от какого прибамбаса) металлокаркасом. Эта вымощенная или выстеленная дорожка, (всего-то длиною метров сто-сто пятьдесят) пролегала через межину — одичалую, позараставшую репейником и дудником, а чуть в сторонке вдобавок камышом над полузасохшим и поросшим зеленью прудиком.

Что приметно! детвора, когда проходил очередной товарняк, невольно отрываясь от игр, с необычайным любопытством сбегалась на несменяемый пригорок, с которого был превосходный обзор, и наблюдала издалека, как лазали по вагонам «большие ребята». Им явно приходилось по душе созерцать как попервоначалу лиходеи суетливо, с беспорядочным стуком, расторопно и сосредоточенно ставили на борта вагонов какие-то железяки, а затем, широко расставив руки их всем скопом сталкивали. (Вероятно, чтобы падали они, насколько возможно, кучнее.) Поезд уходил, а «большие ребята» уже неторопливо собирали те самые предметы, унося их подальше от железной дороги, грузили в машины и куда-то увозили. Многие из ребятни задавались вопросом — зачем? А ребята постарше делово отвечали: «Денюшки зарабатывают, причём куда как немалые». Но в силу того, что большинству из них родители строго-настрого запрещали и близко подходить к путям, а не то чтобы играть там — талдытня на этом заканчивалась. В такой же последовательности произошло и теперь (за исключением, пожалуй, вопроса). Мелюзга возвратилась на прежнее место. И только распределилась по кругу, чтобы продолжить забаву и, Карапетян став в центр как самый старший из них и тыкая в каждого пальцем, начал зачитывать стишок-считалку, как тут же запнулся и, обратившись к Сергею проговорил:

— Сергей, гляди-ка, мамашка твоя идёт, — тут Ашот вдруг ухмыльнулся как-то по-старчески злорадно и, всматриваясь куда-то вдаль, съехидствовал, — ха-ха и подарок тащит, небось, с помойки. Хе-хе-хе. Помойница.

Все разом устремили взоры в том направлении, куда глядел он. И действительно-таки, там спускаясь с косогора, загруженная двумя полными сумками, шла по тротуару, несколько ссутулившись под их тяжестью, Наталья Владимировна. Бормотуха деловито ступала рядом, тоже изрядно нагруженная.

— Нет! и никакая она не помойница! — истерически, почти мгновенно отреагировал Сергей, — она с работы возвращается. А ты, Ашот, врун.

— А вот совсем и не врун. Я, лично, сам видел неделю назад, как они с Бормотухой ковырялись в мусоре. Я даже проследил за ними. Они понабрали всякой мутотени и дурнятины, и домой потопали. Правда Бормотуха после отдала свои пакеты какой-то бомжихе, а твоя-то, мамашка, так до хаты и попёрлась с ними. Помойница! Хе-хе-хе.

Узревши, что у Серёжи по щекам набежали крупные слёзы, он приобщил. — Иди, встречай, помоги мамке-то, а то, поди, надорвется муть помоечную тащить.

— Врёшь! Это неправда! — закричал мальчишка, скривив лицо, в бессильной обиде заливаясь слезами и вовсю уже плача. Он неистово сжимал кулачки и всхлипывал так, что казалось вот-вот малой кинется в драку. Девочки оторопев, глядели на него во все глаза в доброжелательном испуге, предчувствуя нехорошее. Сергей же, вдруг начав икать, растёр ладошками мокроту и, как бы устыдившись своей этой слабости, без оглядки бросился прочь.

Когда Серёжа пришёл домой, у Натальи Владимировны было уже всё готово. Она сварила прекрасный борщ, и теперь изумительный запах, распространяющийся от него по всей квартире, говорил сам за себя. Нет, ею пока не был накрыт праздничный стол. Фёдор был на работе, и празднование предстояло по его возвращению. Но ей ужасно не терпелось преподнести младшенькому сыночку свои подношения. Прежде, чем войти в комнату Сергея, куда именинник, молча по приходе проскользнув, спрятался, она завернула в зал, чтобы прихватить приготовленные подарки. А именно, коробку с цветными карандашами, которую ей передала Земфира специально для рожденника. Со слов Филипповны: ещё со старых добрых времён, якобы невесть откуда завалявшуюся. А также альбом, практически совсем новый альбомчик для рисования, из которого предварительно аккуратно пришлось удалить, всего один испорченный, первый лист. Первоосновой, конечно же, значились прекрасные зимние совсем ещё не разношенные ботиночки, также предоставленные Филипповной. И вот со всем этим скарбом она поспешила к сыну. Постучалась, вошла. С самого порога она начала произносить торжественную поздравительную речь, по инерции продвигаясь вперёд. Мальчонка в полуобороте, восседающий на стуле перед письменным столом, уныло смотрел на неё.

— Не надо! — вдруг гаркнул он сквозь наплывающие слёзы, лишь закончились волеизъявления, — ничего мне не надо! — насилу выговорил дрогнувшим голосом, вскочивший на ноги Серёжа. Весь помидором раскрасневшись, он был готов опять кликушески разрыдаться.

— Не поняла, сынок? — оторопело улыбаясь, озадачилась матушка, совершенно ничего не уразумевая. — Чего не надо???

— Не надо мне подарков с помойки.

Наталья Владимировна, обалдевшая и не знавшая в возникшем микроклимате их семейки чего и ответить на неожиданно выданное заявление сына, несколько потерялась. С чего это мог он взять, что подарки с мусорных контейнеров? Понимая, что не стоит на этом заострять внимание ребёнка, мало ли какая несуразица может взбрести ему на ум, поэтому она водрузила живописные принадлежности на стол, а не примеренную сыном обувку приставила на пол у стеночки.

— Ладно, всё, пошли со мной … — взяв слегка упирающегося мальчонку за руку, она без поблажек, чисто демонстративно, отчасти силой привела его в кухню. — Садись! Сейчас будем кушать.

О праздновании дня рождения она уже и не мыслила, просто также подчёркнуто строго усадила его за стол. Пока он, насупившись, икал, она разлила по тарелкам горячий суп, поставила одну тарелку перед сыном другую для себя.

— Я не буду есть! — ультимативно заявил Серёжа.

— Но почему, сынок??? — в глазах матери вспыхнули и удивление, и откровенный испуг, и рефлекторное негодование.

— Потому что, мама — это всё с помойки.

— Сыночек, Серёженька, тебе обязательно надо хорошо питаться. Ты растёшь, и твоему организму требуется очень много витаминов и калорий. Здоровье твоё и так уже ослаблено и надломлено. Поверь, так у тебя очень скоро начнутся голодные обмороки. — Стояла она, заламывая себе кисти и вообще не соображая, куда их теперь сунуть. — Ты скоро будешь падать с ног, а главное, ты навсегда останешься таким, какой ты сейчас есть — маленький и хилый. Ну, прости ты свою нерадивую маму, что не умеет жить в этом жестоком и несправедливом мире. Если был бы жив твой отец, разве он позволил бы нам так опуститься, так низко пасть, чтобы мы питались с помойки …

Женщина, вероятно с мучительной болью в сердце, грузно оперлась одной рукой о стол, отчего тот жалобно пискнул, приложила тыльную сторону ладони другой руки ко лбу и, страдальчески вглядываясь в потолок, срываясь на плач, но едва-едва крепясь, запричитала:

— Может быть даже папа, там, на небесах, тоже меня упрекает за мою эту нерасторопность и неумение добывать пропитание. Может быть, я не знаю. Но что я могу поделать? Я тоже, может быть, мечтаю в день вашего с Фёдором рождения дарить вам, любимым моим детям, настоящие подарки, которые вам непременно пригодилось бы и приносили непритворную радость. Прости! Но я искала, выискивала работу … и не нашла! — Едва держась на ногах, она отрешённо глянула на рядом стоящий стул, шагнула и плюхнулась в него, вовсе не осознавая, выдержит тот или нет. Исступлённо глядя куда-то в пол и корчась как от зубной боли, она с обезумившими глазами перешла на шёпот. — Никому не нужна старая никчёмная кошёлка. Прости, что иного способа выжить, я не придумала. В, конце концов … — тут мамаша в отчаянии вскочила на ноги, схватила со стола ножик и отчуждённо произнесла. — Что ж! либо ты сейчас съешь всю эту тарелку борща … вот с этим хлебом … — тут, на её лице отразилась такая глубинная боль, от которой она уже не смогла больше себя сдержать, из глаз её покатились обильные слёзы и она дрожащим, придавлено-трепещущим голосом закончила свою молвь, — либо … возьми вот этот нож и убей свою безмозглую мать!

— Мамочка, миленькая! Прости меня! Я всё сделаю, как ты хочешь, как ты скажешь. Ты не знаешь, как я люблю и тебя и … папу … и Фёдора. Я всё буду есть, всё, что ты принесёшь, обещаю, пока сам не вырасту, не найду работу и не начну приносить домой деньги.

— Спасибо, сынок, — с невообразимой тоской в душе, и хоть и с пришибленным, но всё-таки облегчением, растроганно утирая слезинки, сказала родительница. — И давай договоримся, что ничего не скажем твоему брату. Зачем лишний раз его расстраивать, он ведь единственный, кто из нас работает, и силы ему особенно нужны.

Продолжение следует ...