Перемена

XIII ГЛАВА
Вишевская Елизавета Андреевна уже не радовалась пребыванию в Вене, и даже первый интерес, вызванный этой поездкой, растворился в скучных однообразных днях, проводимых в номере отеля в полном одиночестве. Просыпаясь ближе к обеду и приведя себя в порядок, она спускалась в зал, где также в гордом одиночестве завтракала и обедала. Иногда Елизавета Андреевна ездила на прогулку вместе с Варварой Павловной. В душе Вишевская не любила подобного рода людей и старалась всячески избегать общения - но то в России, а здесь. на чужбине, окружённая со всех сторон чуждыми по духу людьми, радовалась и такому общению.За время их вынужденной временной дружбы Елизавета Андреевна узнала, что Залесская Варвара Павловна родилась и выросла в Тульской губернии в семье графа Таслова Павла Александровича, весьма богатого, предприимчивого аристократа, который желал лучшего для своих детей, потому-то по достижению того возраста дочерей, когда мудрые родители начинают задумываться о поиске женихов, граф переехал из Тулы в Санкт-Петербург, как сам говорил: вон из этого захолустья, поближе к столичному блеску! Уже в Санкт-Петербурге, обосновавшись в новом доме и заняв определённую должность в казначействе, Павел Александрович - тогда уже вдовец, подыскал дочерям выгодные партии супругов, девицы благополучно вышли замуж за состоятельных господ, получив от отца изрядное приданное, а тот, отправив двоих сыновей учиться и служить, женился во второй раз на старшей дочери одного из офицеров, польстившись её юностью, красотой и живым умом. Никто не мог точно сказать: были ли новоиспечённые молодожёны счастливы или нет, но зато все приметили заметные перемены, произошедшие с графом через год после свадьбы: некогда статный, весьма привлекательный Павел Александрович начал превращаться в усталого старика, и прежде завсегдатай светских приёмов и весёлых балов, он стал вести затворнический образ жизни, редко выходил из дома и никого, за исключением родных, к себе не приглашал. Потом молодая супруга подарила ему наследника и с тех пор граф решил вернуться в Тульскую губернию в своё старое родовое поместье. На своей малой родине Таслов долго не прожил: он умер от чахотки, о чём узнали его старшие дети только на похоронах от местного доктора. Молодая вдова, получив всё немалое наследство от покойного мужа, зажила, как говорится, на широкую ногу: в доме у неё находились каждый день гости, она устраивала с размахом балы и светские приёмы, а деньги стремительно таяли на глазах. Старшие сыновья графа через суды пытались было всячески помешать мачехи тратить столь большие средства на праздничества, но та, заручившись поддержкой своих воздыхателей, отклоняла все предложения, а пасынков и на порог не пустила, когда те приехали в Тулу, дабы обсудить незавершённые вопросы.
- Да кто они такие? - твердила молодая вдова, рассказывая о произошедшем друзьям и подругам. - Мой сын будет наследником всего состояния, ибо он как-никак тоже граф Таслов!
Её мечтам не суждено было сбыться: вскоре она осознала, что все деньги истратила, а друзья - те, что совсем недавно были ей близки, покинули её. С горя графиня заболела, у неё сдали нервы, приведшие к проблемам с сердцем. И не успело её сыну исполниться пять лет, как она умерла, позабытая, покинутая всеми. Родственники долго думали, с кем оставить мальчика-сироту, так рано лишившегося отца и матери? Долгое время мальчик жил у родных по материнской линии, но вскоре им пришлось отказаться от опекунства, ибо они не располагали столь денежными средствами, дабы дать сироте хорошее образование и верную дорогую в жизни. Тогда многочисленная родня с той и другой стороны собрались за общим столом, долго спорили-гадали, кому из них забрать сироту. Наконец, было принято единогласное решение отдать мальчика Залесской Варваре Павловне - как самой старшей и наиболее богатой из трёх сестёр.
- Так я стала для младшего брата опекуншей, заменив ему отца и мать, - закончила сими словами Варвара Павловна свой рассказ.
- Как же воспринял ваш супруг столь поспешное решение? Ибо взять себе ребёнка - это большая ответственность, - спросила несколько растроганная Елизавета Андреевна, чувствуя, как растёт в её душе симпатия к этой чопорной, немного манерной старушке, которую она ранее презирала и за что теперь чувствовала тайные угрызения совести.
- Естественно, мой супруг не обрадовался новому члену семьи. В то время он сильно занемог, а ребёнок - мой брат ему как снег на голову. Поначалу супруг даже видеть не желал брата, а я в тот период плакала и молилась Богородице о мире в семье; и, поверите мне или нет, но Она помогла мне, услышав с небес мои искренние мольбы, а после и муж пошёл на поправку и сердце его, ослабленное затяжной болезнью, растаяло при виде сироты - этой маленькой тонкой фигурке с ласковым, кротким взглядом голубых глаз - словно ангел, спустившийся с небес на нашу грешную землю. Тогда мне удалось отвести бурю невзгод, что готовы были вот-вот обрушиться на нашу семью грозным потоком, но, к счастью, всё обошлось, а барт лишь скрепил наш тихий, закрытый союз. Дом, в котором мы жили, наполнился новым для нас чудом, по анфиладам раздавался звонкий детский смех да живая музыка, когда брат садился за уроки фортепиано.
- И где сейчас ваш брат? Он также как и вы живёт в столице или в каком другом городе?
Залесская глянула тревожным-злым взором на Вишевскую - то было не привычное лицо, а чужая страшная маска, покрытая бледностью, и Елизавете Андреевне стало не по себе, а сердце учащённо забилось в груди. Какое-то время женщины мерили-сверлили друг друга непонятным взглядом - прошло так несколько секунд, а казалось, будто протекла целая вечность.
Наконец, Варвара Павловна приобрела привычное выражение лица, но голос её, заметно подрагивающий, проговорил:
- Погиб он в горах Турции, останков его так и не нашли, а ведь не прошло и года. Я часто ставлю свечи за упокой души его, однако, вижу его каждую ночь - приходит он ко мне во сне в окровавленном мундире, ходит вокруг дома и робко так стучит в окна. Я просыпаюсь в ужасе и чувствую, как по щекам моим текут слёзы.
- Господи, спаси и сохрани, - перекрестилась Елизавета Андреевна, словно страх ночных видений Залесской передался и ей.
- Но и это ещё не всё, - сказала Залесская, облокотясь одной рукой на подлокотник стула, - подчас ночами, когда всё затихает и погружается в глубокий сон, краем уха я слышу чьи-то медленные, тихие шаги возле моей кровати, словно некто хочет меня разбудить, но не осмеливается. Открываю глаза - никого нет, сплошная пустота; укладываюсь почивать - опять этот робкий шаг. Я не раз бывала в церкви, просила служить поминовение по усопшему, проходило время спокойных ночей, а за ним снова и снова шли дурные сны и шаги по почивальне.
- А разве никто из святых отцов не говорил вам, что делать?
- Однажды мы с мужем - перед поездкой в Вену отправились по святым местам в дальние обители. Простаивали службы, одаривали приходы и просящих милостыней, держали посты, жили в лишениях. И вот, прибыли мы в один бедный, отдалённый монастырь, что под Киевом, там старцы свои души спасают от земных грехов и земных сует. Я испросила позволения говорить с одним из них, меня провели с тесную, холодную келью с низким сводчатым потолком, а там старец как увидел меня, оглядел меня грозным взглядом, будто грехи мои читая, и проговорил: "Отчего не похороните его по-христиански? Отчего душе его не дадите покой?" Я как окаменелая стояла посреди кельи, язык мой прирос к нёбу, а сердце в пятки ушло; больше святой отец ничего не сказал, а я поняла, что покуда не найдётся тело брата моего, не видать мне покоя.
Рассказ Варвары Павловны оставил отпечаток следа в душе Елизаветы Андреевны. Холодными ночами, укладываясь спать, она нет и нет, да вспомнит краткими обрывками услышанное, а иной раз, погружаясь в дремоту, гадала: почивает ли сейчас Залесская мирным сном или же и здесь её донимают кошмары о неупокоенной душе её младшего брата?
После новогодних празднеств, после весёлых дней, проведённых на балах и знатных вечерах в окружении сильных мира сего - тех, кто решает судьбы живущих за чашкой кофе, Елизавета Андреевна, наконец, смогла отдохнуть ото всех трудов, возложенных на неё как на супругу посла. Днём она получала корреспонденцию, отвечала на десятки писем, а какие оставляла без ответа. Два письма пришло из дома - одно написанное рукой Калугиной Марии Николаевны, другое - от доброжелательной кумушки Марфы Ивановны. Обе женщины описывали жизни Ванечки и Катеньки, рассказывали, что те едят на завтрак, обед и ужин, как проходит их день, какие книги они уже прочитали, а какие только читают. Елизавета Андреевна с умилением вчитывалась в каждую строку, каждое слово, перед её мысленным взором предстали образы сына и дочери, и она улыбнулась этому видению, как если бы дети предстали перед ней из плоти и крови. Тоска по дому вновь с новой силой стиснула её сердце в свои тиски, на глазах выступили слёзы, но она силой воли, коей обладала сполна, сдержала рыдания, ибо не приличествовало ей показываться на людях с покрасневшим, заплаканным лицом.
Когда нечего было делать в отеле, Вишевская гуляла по городу в сопровождении одной лишь Варвары Павловны в нанятом экипаже. Зимний город, не смотря на многообразие, удручал её состояние, она не привыкла жить вот так - томясь на одном месте. Чаще всего она с Залесской ходили по ювелирным лавкам или модным домам, покупали каждая себе украшения, наряды. Иногда часами просиживали в небольших уютных кофейнях, где так приятно пахло свежим кофе и испечёнными гренками, а за окном проносились экипажи, семенили туда-сюда случайные прохожие.
Вишевская с каждым днём становилась всё хмурнее и задумчивее, её не радовали ни светские приёмы, ни общение с достопочтенными господами, ни затяжные прогулки в компании Варвары Павловны, она скучала по родному дому и уже хотела было испросить разрешения у Михаила Григорьевича вернуться обратно в Россию, как однажды супруг сообщил весть, что вскоре они покинут Вену и отправятся по иным городам Европы.
- Как скоро мы покинем отель? - нарочито спокойно поинтересовалась Елизавета Андреевна, хотя в душе ликовала от предстоящих перемен.
- Ровно через два дня, моя дорогая. Нужно успеть упаковать все наши вещи.
- И куда мы отправимся на сей раз?
- В Дрезден. Из Дрездена поедем в Париж - пребывание там займёт не больше недели, а из Парижа путь наш будет лежать во Флоренцию. Во Флоренции мы проживём не менее полугода, а после, если то будет воля Посольского приказа, вернёмся обратно в Россию или же останемся ещё на один срок.
Перспектива объездить все страны Европы, увидеть нечто новое, неизвестное, говорить с людьми других культур и языков, заводить знакомства с теми, кто ранее был так далёк, оказалась весьма заманчивой и в тот же вечер Елизавета Андреевна стала собирать-укладывать вещи, а потом почти до утра засиделась в номере Залесской, играя с ней в карты.
В конце недели они стояли на перроне, прощаясь с неприветливой зимней Веной. Перед вагоном поезда Варвара Павловна трижды - по старой русской традиции, поцеловала Вишевскую в щёки, крепко обняла её как младшую подругу и с какой-то наигранной радостью, скрывая разочарование, проговорила, даже прокричала Елизавете Андреевне и Михаилу Григорьевичу:
- Когда воротитесь в Санкт-Петербург, непременно напишите нам! Я вышлю вам приглашение в наш дом, где всегда рады гостям. А вам, моя дорогая, - обратилась она к Вишевской и голос её потонул в гуле, - я покажу нашу конюшню - самую лучшую в столице! Вам, как любительнице лошадей, надеюсь, будет весьма интересно взглянуть на моих рысаков.
- Не волнуйтесь, Варвара Павловна, мы ещё не раз встретимся, - ответила Елизавета Андреевна, готовясь подняться в вагон.
Поезд издал тяжёлый гул, раздался оглушительный стук и вагоны медленно тронулись с места, постепенно набирая ход. А внизу на перроне стояла Варвара Павловна рядом с супругом, всё также прощально махая рукой.