Мать химика

XXI глава
Вечером того же дня между Маргаритой Александровной и Иваном состоялся серьёзный, весьма неприятный разговор. погасив больше свечей и спроводив прислугу, княгиня призвала к себе сына. Иван с почтением принял приглашение матери, глянул на часы - стрелки показывали полночь, он хотел спать, но пересилил себя, дабы не прогневить и без того недовольную мать.
- Сын мой, вы, наверное, понимаете, зачем вы здесь и что именно я желаю вам сказать, - тон княгини был резкий и ей приходилось сдерживать себя, дабы не перейти на крик.
- Скорее всего, вам не по нраву моё поведение у Менделеевых? Вы злы на это, маман?
- О вашем поведении, о правилах приличия поговорим позже. Сейчас я желаю знать: каково ваше решение на счёт Елизаветы Ивановны?
- Помилуйте, маман! Она совершенно некрасива и чересчур замкнута. Как же мне ввести её в высшие круги общества?
- А по мне так хоть пусть она будет уродиной, но за неё Мария Дмитриевна даёт стекольный завод со всей прилегающей к нему территорией и работниками. В умелых руках завод лишь расширится и принесёт больше дохода, нежели земля.
- Но мы не купцы, маман! Что скажут в свете, когда узнают, что я - князья Павликовский, взял в жёны дочь купчихи?
- Высший свет, сын мой, повяз в долгах и разврате; сегодня ты общаешься с одним человеком, а завтра он предстанет в новом виде и тот, кому ты всецело доверял, называя своим другом, предаст тебя в любой момент. Вот то место, куда вы так стремитесь, Иван Васильевич? Или, может быть, вам не известно о бунтах, вспыхнувших то там, то здесь среди крестьян? Простой люд набирает, копит силы, дабы возвратить свои права, и мужик рано или поздно добьётся своего, вы и сами об этом знаете. Или, как то месяц назад, один помещик, имеющий пятьсот крестьянских душ, стал жертвой людского гнева: его погубили свои же крепостные, а имение и всё бывшее в нём разграбили. И это не единичный случай. Если будет принят закон об отмене крепостного права, многие благородные дамы и господа останутся ни с чем - вот, что страшно.
- Нам ли , маман, печалиться о том? Мы не какие-то мелкопоместные дворяне; мы княжеского рода и всегда останемся в выигрише.
- Сын мой, я не всю жизнь буду ходить за тобой, но вы сами должны заботиться о собственной судьбе. А, имея завод, вам ничего не станется.
- Простите меня, но я не могу жениться на Елизавете Ивановне, это выше моих сил.
- Значит, это отказ?
- Да, маман. Простите, что не оправдал ваших надежд.
Маргарита Александровна тяжело вздохнула, она хотела ещё что-то сказать, но промолчала. В конце она отпустила Ивана и тот, поцеловав ей руку в сыновьей почтенности, удалился. Время было далеко за полночь.

- Пожар! Наша фабрика горит!
Голос, ревущий точно из преисподне, резал душу Марии Дмитриевны на мелкие кусочки, и кровь, полученная от ран, густыми каплями ударялась о край сердца. Всё это случилось ночью. Мирно спало семейство под тихой кровлей родного очага, ничего не предвещало беды, даже знака не было подано. И вдруг оглушительный стук в ворота, дети поднялись, выбежали в сени. Обезумевшая от страха Лизонька отворила двери неизвестным, а перед ней стоял посыльный из села Аремзяны рядом со взмыленной лошадью.
- Срочно Марию Дмитриевну. Весь завод объят пламенем, я скорее сюда, а лошадь моя уже издыхает...
Девушка, почти ничего не понимая из сказанного, метнулась к матери, растормошила-разбудила её и крикнула ей в сонное лицо:
- Матушка, на заводе пожар! Всё пропало!
Молниеносно вскочила Мария Дмитриевна с постели, всё вокруг завертелось-закружилось в такт каждого её движения. Торопясь словно в каком-то кошмарном сне, на бегу закалывая волосы и накидывая на голову чёрный плат, она молнией пустилась вниз, ничего не видя и не запоминая перед собой, лишь смутные обрывки фраз да крики детей. Как так получилось, что вскорости нашли тарантас, какая длинная, петляющая дорога виднелась вдалеке. Колёса подпрыгивали на неровностях, а в груди то и дело замирало сердце в предчувствии дальнейшей боли. Казалось порой, что этот путь никогда не кончится, а ночной кошмар будет длиться вечно. И вот вдалеке замаячили знакомые холмы - те места, с которыми было связано столько тёплых и горестных воспоминаний; Мария Дмитриевна плотнее стянула платок у подбородка, с замиранием вглядывалась туда, откуда на фоне тёмного неба вверх поднимался чёрный дым и такой же чернеющий туман окутал её душу неизъяснимым горем.
К её приезду огонь удалось потушить, благо, никто не пострадал, если не считать пару человек, что громко и долго кашляли от резкого удушливого запаха. Мария Дмитриевна слезла с тарантаса, осторожно, будто в трансе, с вытянутыми руками побрела в сторону обугленного здания, от которого остались лишь чёрные стены да наполовину рухнувшая кровля. Не обращая внимания на присутствующих, она шла к тому, что ранее являлось заводом, что столько лет кормило всю её семью, что помогало в трудные минуты жизни. Теперь же из прошлого не осталось ничего - только пепел, белеющий под ногами.
За Марией Дмитриевной в грустной задумчивости брёл управляющий, слёзы блестели в его глазах и он силился не заплакать от увиденного, не показать своей горестной слабости.
- Пожар уничтожил почти всё: склады с материалами, готовые уже изделия. Огонь разгорелся в дальнем углу, а ветер быстро распространил пламя по всему зданию. Рабочий люд, рискуя жизнями, потушил пожар и это всё, что остаётся теперь.
Но Мария Дмитриевна, также непонятно продвигаясь меж разбросанных предметов, обугленных досок, рассыпанного стекла, казалось, не слышала сказанных слов, вместо ответа ли, вопроса ли она остановилась у того, что раньше называлось печью, притронулась дрожащей рукой к обугленным остаткам, тихо прошептала самой себе в отдаляющуюся глухую пустоту:
- О, фабрика! Сколько пожертвований принесла я, управляя тобой. Я не желала оставлять тебя, коль стала ты моим детищем, моей кормилицей, моей благодетельницей. Сколько лет пребывала я в твоих стенах, чтобы только возродить тебя из пепла, но, видно, Бог покарал меня за мою излишнюю самонадеянность и ныне перед глазами я вновь вижу всё тот же пепел.
Она не в силах была больше стоять на ногах, пошатываясь, склонилась над серым холодным полом, провела рукой по чёрной копоти и только теперь дала волю чувствам: рыдания её сотрясли тело, а крупные капли слёз падали на серый пепел.