Мать химика

VI глава
Корнильев Василий Дмитриевич, оставив супругу и детей на попечение тётушек да нянюшек, отправился по делам государственным в Санкт-Петербург, где тесно общался с людьми высокого круга, там же он познакомился с графом Кольцовским, который, будучи весьма деятельным человеком, тратил свои сбережения в игорных домах и театрах, затем брал большие суммы в долг и начинал всё заново. Поставив на коню почти всё имущество, граф, тем не менее, производил впечатление хотя бы внешне весьма добродетельного, важного господина и всякий, видя его, одетого в самые лучшие одежды по последней моде, не догадывался, какие проблемы скрывает это благородное лицо.
Корнильев не был никогда охоч до карточных игр и, более того. жил по средствам, не беря в долг, однако, когда граф Кольцовский пригласил его в театр, не мог отказаться. В театре они сидели в отдельном ложе с дамами полусвета - хохотушками, красноречивыми, не очень-то умными, но при том весьма очаровательными и кокетливыми. В такие мгновения Василий Дмитриевич забывался, как бы вырываясь на волю из чопорных оков, что долгие годы стягивали его руки и ноги, но после всех представлений, отдохнувший и бодрый, он ловко и быстро возвращался к делам насущным, забывая прошедшие вечера.
Возвращаясь из столицы в Москву, Корнильев решил не ехать сразу домой, а свернул в противоположную сторону, взяв направление к имению Павликовских, куда его в своём письме звала Маргарита Александровна. Василия Дмитриевича в первый раз поразила роскошь, царившая в поместье, какой не видел даже у князя Трубецкого: высокие белоснежные колонны подпирали длинную анфиладу террасы, ведущую к основному входу, массивная дверь которого украшалась позолоченной резьбой, а внизу - с двух сторон от парадной лестницы стояли две древнегреческие статуи, выполненные искусной рукой мастера. Дверь ему открыл юный лакей-француз, чуть склонив голову в почтительном поклоне, пригласил гостя входить, а сам поспешил известить княгиню о прибытии Корнильева. Вскоре к нему спустилась сама Маргарита Александровна, на ней было простое домашнее платье, но в этом скромном на вид одеянии заключалась истинная прелесть, завораживающая красота благородного стана, белоснежной кожи, что само по себе являлось украшением без всех этих рюш, кружев и бриллиантов. Корнильев, в душе оценивший её красоту, взял маленькую ручку княгини, галантным жестом поднёс к губам и никто при виде сей картины не догадался бы, какие тайны скрывались между этими мужчиной и женщиной.
Княгиня Павликовская пригласила Василия Дмитриевича в гостинную, стены комнаты были оклеяны гобеленом, а на холодном полу красовался большой персидский ковёр необычайно искусной работы. Из широких арочных окон бил яркий свет, придававший ещё большее очарование столь внезапной встречи. Маргарита Александровна села в кресло напротив Корнильева, лёгким движением поправила собранные наверх длинные волосы, зная, какое впечатление производит на друга, спросила:
- Вы так неожиданно прибыли в мой дом, что я, узнав о вашем приезде, подумала поначалу, что что-то случилось.
- Разве я мог приехать к вам с недобрыми вестями. Маргарита Александровна? Вся радость моя для вас лишь одной.
- Вы так и не разучились льстить, сударь?
- Помилуйте, княгиня! Как смею я врать вам, если испытываю к вашей персоне самые приятные чувства.
Княгиня слегла улыбнулась, посмеиваясь про себя над его наигранным простодушием: им обоим пришлось играть отведённые роли и как играть - прятать от посторонних истинную волну чувств.
В зал с подносом вошёл слуга, поставил перед ними чашки с чаем, подал к чаю ещё горячие пироги и бесшумно удалился.
- Как вы находите мо поместье, Василий Дмитриевич? Оно весьма уютное? - спросила княгиня, делая глоток чая.
- Я, признаться, попервой поразился столь дивной красотой. Это не просто поместье, это же настоящий дворец, такую роскошь мне видеть до сей поры не приходилось, - искренне, с восторгом ответил тот, что понравилось Маргарите Александровне.
После завтрака они вышли прогуляться по парку, разбитого вокруг дома. Обойдя длинный коридор с рядом колонн и спустившись по каменной лестнице к пруду, вокруг которого разрослись пышным цветом деревья, они укрылись в беседке, выполненной на английский манер, чьё основание густо поросло диким виноградом. Здесь, на берегу молчаливого водоёма, у поверхности коего опускала свои тонкие зелёные ветви плакучая ива, тут - на краю имения ощущалась какая-то упоительная нега, разлитая по голубому небосводу, по мягкому зелёному ковру под ногами; здесь, в самом живописном, уединённом уголке парка, куда давно никто не заглядывал, таилось нечто поэтическое-возвышенное, странное чувство пленительного счастья, когда вокруг раздавались лишь звуки, продиктованные самой природой - вдали от шумных городов, где ничто не тронуто рукой человека.
Корнильев, весь во власти дивных чувств, перевёл взгляд на сидящую в полном спокойствии княгиню Павликовскую, её каштановые волосы то вспыхивали в свете лучей, то чернели в тени, ровный белый профиль мраморным изваянием отпечатывался на фоне зелёных зарослей: такой он видел её чаще всего и именно такая она приходилась ему по сердцу.
День выдался на редкость жарким, вокруг не было ни ветерка, Василий Дмитриевич полез в карман за носовым платком, дабы вытереть вспотевший лоб и, дёрнув рукой, неожиданно обронил письмо, запечатанное в конверт. Сконфуженный, он быстрым движением подобрал конверт и тут же спрятал его в карман сюртука. Это не укрылось от пристального взора княгини, она спросила:
- От кого это письмо? - в её голосе читались нотки ревности.
- Это сестра мне написала из Тобольска, вот, получил на днях.
- Как звать вашу сестру, ведь о ней вы ничего мне не рассказывали.
Корнильев окинул взором недовольное лицо Маргариты Александровны и, чтобы развеять все подозрения, ответил:
- Да, у меня есть младшая сестра, Марией Дмитриевной зовут. Муж её некогда был директором гимназии да вдруг ослеп, потерял работу, дом, а пенсия его слишком незначительна, чтобы вдоволь хватало на всю их большую семью.
- Вы желаете привезти семью сестры в Москву?
- Никак нет, Маргарита Александровна... То есть, я бы рад, но у меня самого жена и дети, а дом мой не столь большой, чтобы вместить ещё восемь человек.
- Вы отказываете сестре в помощи? - княгиня, далёкая от понимания чужих проблем, спросила так только приличия ради, но Василий Дмитриевич расслышал в сказанном упрёк и тут же поспешил оправдаться:
- Нет, что вы, разве я смею преступить семейные узы? В моём расположении имеется нечто иное...
- И что же это?
- Помните, как-то давно, ещё в день нашей встречи, я поведал вам о своих предках, особенно деде, оказавшего неоценимые услуги Тобольску и близлежащим землям? Так вот, после него осталось многое, чего наш отец не смог вынести, одно из того - некий стекольный завод, расположенный в нескольких верстах от Тобольска, в селе Верхние Аремзяны, и коль он по смерти родителей перешёл в наследство ко мне, то я решил отдать его в распоряжение сестры и доходы от него пусть она тратит на собственные нужды.
- У вас есть завод? - удивлённо переспросила княгиня, вся поддавшись вперёд.
Василия Дмитриевича удивил её столь внезапный порыв, но он, сочтя сие за обычное любопытство, поведал о заводе, построенным ещё дедом, который отныне стоит в запустении, но в те давние времена приносил хорошие деньги, благодаря которым Корнильевы разжились и выстроили большой дом в том же селе. Ему льстила заинтересованность княгини, а сама Маргарита Александровна с жадностью впитывала его рассказ, пропуская через себя, подчас загадочно-хитро улыбаясь и запоминая услышанное.