Исихаст ч.3

Часть 3
Глава 1. Скучаю по тебе
Подобно Диме, я позволил работе пленить себя. Вникал то в одну тему, то в другую, не понимая чего ради, ведь без меня всюду успешно обходились. Неужели и меня охватила эта неисцелимая страсть? В голове звучали слова из Кочетковской Баллады:
— Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?

И обнадеживающий ответ:

— За расставаньем будет встреча…

Будет, обязательно будет встреча, только какая и с кем? Нет, образ многолетней школьной влюбленности не пылал огнем как та струя света, исходящая из сердца, разливаясь по моей вселенной, уплывая вверх, в небесные бесконечные просторы. Разве может сравниться с таинственной пульсацией самодействующей молитвы что-либо земное. Влюбленность к девушке и любовь Божественная — несравнимы. Как бы ни было это печально, как ни может крошечная влюбленность сравниться с чем-то вечным, бесконечным и всеохватным, — бесконечность всегда поглотит конечное, даже то, что когда-то казалось огромной болью…
Впрочем, сходство с душевным состоянием Димы выразилось в моем случае в бессоннице. Спать, в обычном смысле слова, я перестал. Сознание уплывало из бодрости в прозрачные волны бессознательного. Сны тоже случались, но стали осязательными и полными тайн, а может и пророчеств. По привычке с детства, продолжал плыть по течению, позволяя нести меня от истока к устью, мимо зеленых берегов, под синим небом — и был спокоен до бесчувствия. Иногда перед рассветом мне приходилось собирать себя, распыленного на атомы по бескрайним ментальным просторам, в нечто цельное, и было всё это непонятно и вместе с тем нормально. Спроси меня, что со мной происходит, даже и объяснить не смогу, да и не хочу. Вот разве у Анны Андреевны подсмотрел:

Он награжден каким-то вечным детством,
Той щедростью и зоркостью светил,
И вся земля была его наследством,
А он ее со всеми разделил.

Ох, не я один такой!.. «Нас было много на челне» — этим и успокоился.
Наконец, пресытившись рабочей суетой, устав до искомого изнеможения, ощутил себя среди ночи в полной темноте, в ожидании света. Молитва по-прежнему пульсировала внутри, но струящегося света не было, что озадачило.
В обычном покое тишины произошло движение, ощутимое как предчувствие, как вздох перед звучанием слова.
— Только не пугайся, это я, твоя мама, — пахнуло в темноте порывом светлого ветерка.
— Ты пришла взять меня к себе? — спросил я, готовый ко всему.
— Нет, что ты, сынок, тебе еще жить и жить, — пахнуло на меня ароматным дыханием.
— Я могу тебя увидеть, мама?
— Если ты готов, то да.
Рядом со мной появилась склоненная к моему детскому изголовью мама, как давно в младенчестве, когда она приходила в мою спальню пожелать спокойной ночи. На щеке затеплилось нежное касание материнского поцелуя. Мои глаза оставались закрытыми, но я видел маму в светлом свободном одеянии. Протянул руку, чтобы коснуться ее щеки, она мягко перехватила запястье, прижав на миг к улыбающимся губам.
— Я скучаю по тебе, — признался я.
— Знаю, сынок, только прошу не печалиться обо мне. Там, где я сейчас, так хорошо, что и слов нет, чтобы описать красоту.
— В этом я не сомневался. А скучаю по материнской любви, обычной доброй земной любви. Этого не хватает. Холодно мне на земле…
— Понимаю, но ты ведь у меня взрослый сын. Ты знаешь, как необходимо терпеть и надеяться.
— Терпеть и надеяться, — повторил я с необычайным удовольствием. — Как красиво!
— Да, красиво и спасительно.
Произошло движение светлого ветерка. Мама присела на стул у моего изголовья, провела теплыми пальцами по лбу.
— Сынок, у меня к тебе просьба.
— Всё что угодно!
— Надо встретиться с моим дедушкой, отцом Феодором.
— Мне для этого нужно вернуться в пещеры монастыря?
— Нет, он сам тебя навестит. У него сейчас имеется такая возможность. Я прошу внимательно выслушать его и сделать, что он скажет.
— Ты пришла ко мне предупредить о встрече?
— Верно. И еще навестить, и еще успокоить насчет меня, и еще укрепить в терпении и надежде.
— Терпении и надежде, — повторил я, снова ощутив необычайное удовольствие от, казалось бы, простых слов.
— Мне пора, сынок, — мягко произнесла мама, коснувшись пальцами моей щеки, по которой, оказывается скатывалась на подушку слеза. — Не печалься, радуйся, верь, и всё будет хорошо, так как надо.
Растаял свет в ночи, за окном над черной кромкой деревьев зажглась малиновая лента восхода. Сначала робко, потом смелей запела птица, к ее сольной партии подключился птичий хор — и вот уже прохладный утренний туман вибрирует от восторженного крещендо. Наступил новый день, благословенный, полный надежд и радости.

Выскочил из коттеджа наружу. По берегу залива бежали Света с Машей — они были красивы, свежи и улыбались друг другу вполне по-дружески. Отступив от лидеров забега на «дистанцию одного линейного» летели как на крыльях еще двое, трое бегунов с замыкающим Димой, старательно преодолевающим последствия гиподинамии. Из динамика на бетонном столбе рванулась по-деловому бодрая песня:
Рассчитайся по порядку,
Снова солнцу, снова солнцу улыбнись.
Рассчитайся по порядку,
На зарядку, на зарядку становись.
Пристроился последним номером и я, но, пробежав метров двести, задохнулся и с разбегу с брызгами и воплем бросился в воду. Меня обожгла холодная вода, чтобы согреться, прибавил амплитуду размаха, прибавил скорости, выскочил на берег и, не обращая внимания на издевательские крики за спиной, запрыгал на месте, скандируя стих Бродского:

Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье — слепота, а чаще — свинство.
Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.
Однако интерес у всех различен.
Бог органичен. Да. А человек?
А человек, должно быть, ограничен.

Уже возвращаясь домой, вспомнил слова Бродского, столь возмутившие «прогрессивную богемную общественность»:
«Когда я там вставал с рассветом и рано утром, часов в шесть, шел за нарядом в правление, то понимал, что в этот же самый час по всей, что называется, великой земле русской происходит то же самое: народ идет на работу. И я по праву ощущал свою принадлежность к этому народу.»
Подмигнул его обновленному простым трудом образу. А за «Величие замысла», Иосиф Александрович, наше особое пролетарское гран-мерси! Это сильно! Это стильно!
Не вытираясь, хлопнулся на колени перед иконами, исполнив сорок размашистых поклонов. Слава Богу за всё! Хорошо! Так как надо!

Глава 2. Феодор Первый

Всегда удивлялся, откуда и когда моя ограниченная память сумела втянуть в себя такое непомерное количество великих святоотеческих слов и невеликих светских стихов, цитат, «афонаризмов». Вот и сейчас из мутных глубин вторичной памяти вспыхнула и принялась сверлить мозг строфа из Рождественского:
Ожидаю ночи, как расстрела.
Я приговорен.
Глаза
пусты.
Надеваю
тихо и смиренно
душную повязку
темноты.
Подсознательно ожидал обещанного посещения, будучи уверенным, что время для этого таинственного происшествия будет связано с глубокой ночью. Но случилось всё неожиданно, как тот затяжной взрыв, что оглушил меня, потряс вырванные из мрака стены подземной галереи. Впереди и сзади подземного храма произошел обвал окаменевшего песчаника, закупорив меня в подземной камере смертника. На миг охватило ледяное отчаяние, но внезапно услышал мужские голоса, потом ослепил огонь спички, зажегший толстую архиерейскую свечу в потеках, уютно устроившуюся в каменной нише. Проморгался, покрутил головой, увидев наконец живых людей. Один в монашеском подряснике и бороде, как я понял отец Феодор, двое неизвестных — бритых, в одежде в стиле милитари, с поправкой на ретро-нотки в виде галифе, гимнастерки, хромовых сапог.
Почувствовав себя наблюдателем бессловесным, молча во все глаза смотрел, пытаясь запомнить все до мельчайших подробностей. Мои сокамерники поняли, что сильный взрыв обвалив стены туннеля, запер нас в небольшом помещении с ограниченным запасом воздуха.
— Ну что, братья возлюбленные, — бодро произнес монах. — Жить нам осталось минут десять. Предлагаю подготовиться к переходу в вечность.
— Какой я тебе брат, поп сумасшедший! — воскликнул тот, кто выглядел постарше. Другой, что моложе, сидел неподвижно в темном углу пещеры, зыркая недобро горящими по-кошачьи зелеными глазами.
— Слушай, брат, как тебя зовут?
— Петька…
— Послушай, пожалуйста, Петр, — произнес отец Феодор мягко. — Там, куда мы скоро отойдем, совсем не так, как тебе представляется.
— Ничего там нет! Тьма и разложение — всё!
— Представляю, какой сюрприз ожидает тебя, когда душенька покинет тело! Всё, что ты отрицал всю жизнь, предстанет тебе во всей страшной реальности — сверху судейский Престол Господа Иисуса, слева будет подпрыгивать черный страшный нечистый дух со списком твоих грехов длинной с километр, а справа будет плакать ангел Божий со списком твоих благих дел, числом трех-четырех.
— Откуда ты знаешь, поп! — зарыдал несчастный.
— Оттуда, куда много лет обращаю молитвы о таких, как ты. Да и был я там.
— Как это — был? Ты что умирал?
— Каждый день, когда каялся в грехах своих. Бог детям Своим умеет показывать наш посмертный суд. Да и то, что якобы «никто оттуда не возвращался» — вранье. Тысячи людей умирали, ходили по аду и раю, а потом возвращались оттуда и рассказывали. Христиане всю сознательную жизнь готовятся к этому самому страшному экзамену — суду Божиему. У нас остались считанные минуты, пока есть чем дышать. Предлагаю вам исповедать грехи. Сам Бог дал мне, священнику, право прощать и отпускать грехи. Давай, Петя, кайся!
На протяжении проповеди я наблюдал, как Петр из растерянного озлобленного человека превращался в испуганного мальчишку, который готов вцепиться в протянутую руку помощи, потому что больше некуда деваться, не на что надеяться.
— Убивал? — приступил к допросу отец Феодор. — Блудил? Воровал? Стариков и детей обижал?
— Нет, да, нет, да, — понуро отвечал Петр. Потом вдруг его прорвало, он зарыдал и стал признаваться в других грехах.
— Молодец, Петр, очень хорошо, — ободрял отчаянного священник. А тот вытирал рукавом слезы и понемногу разгибался, светлея лицом.
Молодой парень в углу так и сидел молча, с издевкой наблюдая за покаянием соседа. Он даже саркастически хмыкал, прожигал злыми глазками священника с Петром. Трижды он вперял ненавидящий взгляд в меня, хоть и был уверен в своей невидимости. Но этот злой человек меня видел.
Наконец, свеча последний раз вспыхнула на прощанье и наступила тьма. Я слышал тяжелое дыхание мучеников, потом хрип, потом звук падения одного тела, другого — и настала тишина. Ни меня, ни молодого злобного человека трагический исход не затронул. Что же я молчу, когда вопить нужно — и взмолился: «Господи милостивый, прими с миром дух новопреставленного иеромонаха Феодора и новопреставленного Петра!» Чем я увидел — чувственными очами или духовными — не знаю, только, взявшись за руки, по лучу света стали подниматься они вверх, к отверзшимся небесам. Слава Богу!

Кажется зажегся свет, весело заиграли электрические лампочки под сводами подземного храма. Мы стояли рядом, оглядываясь, готовые обняться — молодой отец Феодор и я прежний. На этот раз галерея выглядела совсем не так, как минуту — или сто лет — тому назад: арочные своды оштукатурены, покрашены в белый цвет, под нами матово поблескивали мраморные плиты, по стенам развешаны иконы, перед каждой — большой напольный подсвечник с горящими свечами.
— Ну вот теперь и поговорить можно, — сказал отец Феодор. — Я тебя не очень испугал нашим путешествием во времени?
— Вроде не очень, — спокойно ответил я. — Только!.. С Петром всё понятно — здорово вы его призвали к покаянию! Убедительно. А что за мутный дядька там еще был?
— По поводу этого «мутного» я к тебе и пришел. Давай присядем, и всё объясню. — Мы расположились на невесть откуда взявшихся стульях. — Понимаешь, этой истории много лет. Этот — не совсем человек. Таких называют по-разному: черный человек, темный двойник, преследователь, воплощенный в теле нечистый и так далее. Суть ты понял?
— Конечно, — кивнул я. — Читал о таких субъектах. А что, разве обязательно, чтобы такой был у христианина?
— До поры до времени он может себя не проявлять. Но стоит христианину выйти на какой-то серьезный уровень — как он тут как тут, «чего изволите». Ну ты-то Александр, положим, по молитвам пещерных монахов одарен самодействующим даром. Ты-то как раз защищен что тебе крепостной стеной. А вот родитель твой, да и те люди, которых дал тебе Господь в качестве подзащитных, — они как голые дети в пургу. По краю ходят.
— Ну с этим все понятно, — произнес я задумчиво. — Меня и мама предупреждала. А что еще? И при чем тут черный человек?
— Да вот при чем, — вздохнул он, погружаясь в молитву. Очнулся и продолжил: — Тебе родитель говорил поди, что во время крушения Союза он самых лучших специалистов вывел из-под удара и вернул в дело.
— Да, говорил, только в общих чертах. Отец пока не очень мне доверяет.
— Это пока! Но батюшка твой, дай ему Бог здравия, стареет, а передать дело всей жизни больше некому. А дело-то имеет огромное оборонное значение. Конечно, с твоим образованием, с твоим опытом — в два счета завалишь! Прости… Поэтому здесь твой дар и пригодится. Ну и мы с братцами-монасями в стороне не останемся. Так что, ничтоже сумняшеся, подключайся и начинай работать. Я понимаю, «генералы готовятся к прошлой войне», новая война будет на новейших технологиях, пробить броню чиновничьей тупости — это работа не на день-два, но как говорится «терпенье и труд все перетрут». А начни, сынок, с чистки своих рядов. Конечно, этот процесс очищения будет происходить по всей стране, сверху до низу. Но тебе предстоит удалить ту грязь, которую успел нагадить черный человек в коллективе твоего отца. Понимаешь, этот парень не так прост, как хотелось. У него за плечами столетия опыта. Он может оставаться в тени, вынуждая вредить других людей, на вид вполне благопристойных.
— А мне как его победить? — уныло спросил я.
— Самому никак! А с Божьей помощью, да с нашими молитвами — еще как! — Он улыбнулся ободряюще. — И еще, подсказка тебе от меня. У тебя работает мой потомок, я его, родимого, в трех поколениях воспитывал для особо важных дел. Так вот он тебе будет надежным помощником. Как понимаешь, такие мужи не лезут на трибуны, они сокрыты под покровом нищеты и скромности. Впрочем, ты его узнаешь сердцем. Надеюсь, имя его отгадаешь?
— Федор?
— Да! Ну всё, Александр, Бог тебе в помощь. И на прощанье — ничего не бойся, будь спокоен, держись Креста и веры — и что?..
— «Сим победиши»!
— Верно.

Глава 3. Чутьё от схимницы
Значит, найти черного человека, говоришь! Сам не знаешь как, говоришь… Ладно, пойдем логическим путем или, по-святоотечески — путем рассудительности, не зря же она почитается за высшую благодетель. Итак, что мы имеем? В сей миг сызнову прогудел басом Пастернак:
Имелась ночь. Имелось губ
Дрожание. На веках висли
Брильянты, хмурясь. Дождь в мозгу
Шумел, не отдаваясь мыслью.
Надо будет узнать, эти залёты в голову извне только у меня или есть еще жертвы. А пока буду считать предстартовым искушением. В внезапно вспомнил, где видел это «губ дрожанье» — у отца родного перед расставанием. Поехал к нему. Марина встретила меня вежливой улыбкой, провела к отцу. Он в последнее время все больше заседает в каминном зале. Вот и на этот раз полулежит в кресле, глядя на всполохи пламени на поленьях.
— Как помру, не вздумайте меня в крематории сжигать, — проворчал мой старик. — В землю! Только в землю! Я, кстати, купил землю на Востряковском. Проследи, сынок, а то знаешь, мозги у всех будут в растопырку!..
— Не волнуйся, пап, я прослежу, — шепнул ему на ухо, приобняв за исхудавшие плечи. — Прости, но я к тебе по делу.
— …И на Маринку не косись аки инквизитор! Она мне не жена, а помощница, понял! Это мама твоя Марину воспитала и сюда приготовила. — Он круто развернулся, скривился, схватившись за сердце. — И чтобы тебя совсем с ней примирить, вот тебе «самая крутая инфа» — она приводила священника. Он меня исповедал и причастил. Вот так!
— Да я Марине за это памятник из бронзы отолью! Ничего себе, удивили — и ты и она. Но это очень хорошая новость. Знаешь, мама просила с тобой на религиозные темы не говорить.
— И правильно просила! — Взмахнул он кулаком. — А то я бы вас обоих вот этим… приложил. Но, вишь ли, как обернулось! И я, и все мои друзья-товарищи, поняли наконец, что нас обманули! Понимаешь, в душу нам плюнули, эти, прости, Господи, постовые Октября! Ну хорошо, сумели предвидеть и вовремя создали собственную систему защиты. А то бы и мы по миру пошли… А так хоть чем-то стране помогаем, в меру сил.
— Я к тебе, собственно, по этому поводу, — сказал я, встал и зашагал по залу. — Мама как раз всё так устроила, чтобы предупредить через своего деда нас с тобой. Если коротко, у нас работает предатель! И мне необходимо его выявить.
— Бесполезно! — Махнул он рукой. — В настоящее время нам известно, кто предает, кому и за сколько. Они у нас на контроле. За каждым организована круглосуточная слежка и прослушка.
— Однако же попытку продажи микрочипа вам не удалось пресечь.
— Как не удалось! Мне доложили, что наш работник перехватил инициативу и вернул чип в лабораторию. Кстати, твоя Света этим занималась.
— Да и мне удалось поучаствовать. Только я не про этот единичный случай. Это система, понимаешь, и ее надо разрушить.
— Видишь ли, сынок, — устало произнес отец, растирая грудь у сердца. — Эта система, как ты говоришь, — лишь часть общей системы предательства. Когда всё на продажу, когда не совесть, а доллар — всему голова, тут уж ничего не поделаешь. Еще раз говорю — нас всех обманули! И до сих пор обманывают! Осталось лишь, самим уберечься и как-то дожить до лучших времен. А что, у тебя есть какие-то мысли на этот счет?
— Есть, отец! Во-первых, твою деятельность по защите государственной тайны необходимо продолжить и усилить. А во-вторых, позволь мне с духовной точки зрения кое-что сделать.
— Ну как можно помешать такому важному делу. Бери людей, сколько нужно, подключай технические возможности — и вперед! Только, насколько возможно, держи меня в курсе. Я тебе в этом деле первый помощник.
Обняв отца, попрощался и вышел наружу. Марина подняла на меня чуть испуганный взгляд — она по-прежнему меня сторонилась. Чтобы успокоить отцовскую помощницу, подошел, взглянул ей в лицо и произнес предельно мягко и как мог искренно:
— Марина, большое тебе спасибо за отца! Ты просто молодец!
— Не за что, — произнесла она растерянно, потупив глаза. — Я думала, опять на меня косо будете смотреть. Будто я…
— Нет-нет, папа все объяснил и про ваши отношения, и про маму, так что всё нормально. Еще раз тебе большое спасибо!

Так, следующим на очереди Федя. Это имя в последнее меня преследует меня как добрый ангел. Священномученик сказал: «Сердцем его узнаешь». Только нет времени носиться с сердцем, примериваясь к личному составу. Решил навестить Чапая, кажется, у нас с ним наметились доверительные отношения.
Василий Иванович сидел в кабинете, взявшись за голову.
— О чем переживаешь, служивый? — сказал я, пожимая мозолистую руку.
— Да вот, рапорт пишу по поводу нашего происшествия, — кивнул он на кипу смятой бумаги. — Не могу взять в толк, каким образом изложить так, чтобы культурно.
— Не нужен рапорт! Я только что от отца. Он обо всем знает. — Чапай облегченно выдохнул, сбросив смятую бумагу в корзину. — А с этого дня мы с тобой приступаем к новой фазе операции под условным названием: «Постовой».
— Та-а-ак, что от меня требуется? — сказал он решительно, закатав рукава белой рубашки.
— Для начала, приготовь перечень сотрудников с именем Федор.
Он активизировал компьютер, открыл папку «Отдел кадров» и в поисковой строке набрал имя Федор. Я-то думал, будет не менее сотни имен, а получил лишь три. Не очень-то популярное имечко, оно и хорошо. Двое оказались старше пятидесяти, а вот третий — мой ровесник. С него и начну. Поблагодарил Чапая, заверил в продолжении сотрудничества и вышел в коридор, в поиске комнаты вахтеров. Пока шагал по коридору, подумал, что именно там и должен трудиться человек, имеющий возможность наблюдать за сотрудниками. По случаю, вахтер сидел у мониторов один.
— Ты Федор? — спросил я.
— Да, Александр Константинович, меня зовут Федор Иванович.
— Слушай, в последнее время в моей жизни появилось много людей с твоим именем. Чтобы как-то тебя выделить, давай назовем тебя по отчеству — Иваныч.
— Я не против. А вас как называть?
— Как все — или никак, или полным именем, или гражданин начальник. И давай на «ты».
Улыбнулся. Пока с ним знакомился, он умудрялся не отрываться от четырех мониторов, бросая в мою сторону секундные взоры. Серьезный парень! Прислушался к сердцу, как велел отец Феодор, услышал оттуда нечто вроде одобрения, крестик качнулся, мягко кольнув кожу. Будем считать, идентификация состоялась.
— А где остальные? — Показал я на пустующие два стула.
— У одного теща из деревни приехала, другой поехал ее на машине встречать. Сам понимаешь, это святое.
— Уволю, — пошутил я.
— Ну что ты, Александр, — он бросил на меня мимолетный взгляд. — Ребята знают, когда я на месте, у нас тут мышь не проскочит, муха не пролетит.
— Ладно, сдашь смену, заходи ко мне. Разговор есть.

У себя на столе обнаружил папки с дисками — на титуле фломастером надпись «Ностальгия». Полистал, посмотрел ролики — всё еще очень сыро, но основное направление выбрано верно и негатива, столь распространенного сейчас, почти не нашел. Пока знакомился с синопсисом, вспомнил, что хотел предложить Сергею. Записал в планинге слово «итог» и отвлёкся — ко мне зашел Федор.
— Что так быстро? Тебе же еще полтора часа в мониторы пялиться.
— А ребята тещу встретили, довезли, накормили и спать уложили. Вернулись в работу. Так что можем говорить.
— Хорошо, Иваныч, — начал я размышления вслух. — Мне твой предок сумел «дозвониться». Он предупредил меня о необходимости усиления охраны гостайны…
— Отец Феодор успел меня предупредить, — спокойно произнес он, как о чем-то рядовом, а ведь мистическое общение с «тем светом» — чудо. — И велел тебе помогать.
— Это безусловно упрощает мою задачу, — улыбнулся я. — Так что давай сходу: у тебя есть идеи?
— Есть, — кивнул Федор, доставая из кармана книгу. Открыл на закладке и смущенно произнес: — Прочти сам, а то у меня того… слезы начнутся. Не могу просто так читать.
Повернул к себе обложку: «монах Меркурий. В горах Кавказа (Записки современного пустынника)». Когда я читал эту книгу, автор назван не был, он только предполагался в предисловии. Открыл на закладке, прочел:

«Монахини задавали ей вопрос за вопросом. Спрашивали, почему она так легко одета и где ее теплая одежда? Пустынница ответила, что оставила все в Сухуми, на квартире хозяйки, к которой имелось у нее рекомендательное письмо. Но потом, в силу обстоятельств, так и не смогла забрать и принести в пустынь.
— А как же ты обошлась без теплой одежды зимой?
— В дровянике той кельи, где я живу, остался большой запас сухих дров. Я топила печь и никуда не выходила из кельи. Вот так и перезимовала…
— А что же ты ела?
— Когда пошла к вам сюда, взяла с собой семь килограммов нечищеного ячменя, который купила в городском ларьке коопторга. Этим ячменем и питалась. Поджарю его на печке, разотру ладонями, отставшую от зерен мякину сдуну, а зерна съем.
— Лицо у тебя не истощенное, — заметила одна из присутствующих, — только очень бледное.
— Это оттого, что оно опухло. — Отшельница надавила пальцем на щеку, образовалась глубокая ямочка и долго не выравнивалась. Сестры, увидев это, исполнились глубокого сострадания и невольно замолчали.
После минутной паузы брат решил задать молодой монахине несколько вопросов. Направление беседы изменилось. В руках у гостьи не было четок, и он спросил ее об этом. Она ответила, что в четках не нуждается.
— А как же ты, матушка, без четок исполняешь свое молитвенное правило?
— Я руководствуюсь требованием: «непрестанно молитесь».
— И тебе это удается? — с нескрываемым удивлением спросил инок. Помолчав, гостья ответила:
— Удается, с помощью Божией.
После этого откровенного ответа его охватило желание осведомиться о степени ее иноческого преуспеяния.
— А ночью, во время сна, чувствуешь ли бодрствование своего сердца?
— Да, чувствую.
— А сколько ты спишь?
— Не больше трех часов.
— И в течение этого времени ощущаешь сокровенное действие сердечной молитвы?
— Да я вроде бы и сплю, а вроде бы и не сплю, только все время слышу в себе, что молитва не прекращается.
— А вот теперь, во время нашего разговора, слышишь ли ее в себе?
— Да, да, слышу, — сказала подвижница, а потом с некоторым недоумением добавила: — Ну, как у вас, так и у меня. Я ведь догадываюсь, что вы задаете мне эти вопросы, исходя из собственного опыта…
Он ничего не ответил ей на это замечание. Нечего было и сказать из-за своего духовного убожества.
Брата весьма удивило еще одно важное обстоятельство: когда монахиня зашла в келью, он не заметил у нее ни малейших признаков озноба. Однако беседа продолжалась:
— Чувствуешь ли ты теплоту в сердце?
— Да, есть.
— Хотелось бы еще знать, матушка, прорываются ли в твое сознание хульные помыслы?
— Каким-то неизъяснимым внутренним чутьем я осознаю их приближение, когда они останавливаются как бы над моим ухом. Но мерзкого сквернословия не слышу, только ощущаю их присутствие. Через некоторое время они отходят. Я их не только не принимаю, но даже не слышу.»

У меня самого, признаться, глаза наполнились влагой. Эта схимница — какой-то ангел во плоти. И говорит о своем подвиге так просто, будто о чем-то обыденном. Еще раз пробежал глазами последний абзац — и тут до меня дошло! Вот, что касается нас обоих: «внутренним чутьем я осознаю их приближение, когда они останавливаются как бы над моим ухом». Прочел вслух, поднял глаза на Федора.
— Ты предлагаешь, «внутренним чутьем» вести расследование?
— Именно! Заметил нечто общее у нас троих — у схимницы, у тебя, и у меня — имеется дар самодействующей молитвы. Это же подобно камертону в музыке, или эталону в системе мер и весов! Или если хочешь, внутренний детектор лжи.
— Только одно «но» — у той девочки дар выстраданный, а у нас?
— И у схимницы, и у нас — дар! Ведь ее вера — тоже дар Божий. А мы получили дар от священномученика Феодора и от мучеников, убитых в пещерах монастыря. Мы как бы стоим на плечах святых и смотрим на наше время с высоты их подвига. А сами-то мы, конечно, как там написано «духовное убожество».
— Ну что же, давай начнем, — предложил я. — У тебя, может, и наработки уже есть?
— Есть. — Федор достал из кармана флешку, вставил ее в гнездо моего компа. — Это выборка из записей последнего месяца.
— Да тут у тебя сотни людей, как же определить кто есть кто? Это же толпа!
— Предлагаю попробовать такой вариант, — сказал Федя. — У Сергея имеется целое исследование насчет практического применения эмпатии. Мы с тобой определяем образ предателя, на чем его подловили, чем купили, запугали. Опускаем этот порочный образ в Иисусову молитву, будто в реку и начнем ловлю. Где-то так…
— Хорошо, — кивнул я, — давай ты у себя, я у себя, потом объединим усилия, вроде молитвы по сговору и поглядим, что получится на выходе. Всё, Иваныч, давай! Благодарю за службу!

Глава 4. Вектор духовности

Настроившись на одну волну с Иванычем, я осознал, что у него наметился простой — понял по отсутствию «производственного шума» в голове партнера. Впрочем, в моей голове также зияла пустота. И если бы не спасительная молитвенная пульсация в сердце, настроение у меня совсем бы опустилось ниже ватерлинии. Тупо смотрел на дверь и ждал.
Свершилось — ко мне заглянул Дима. В районе правого полушария сверкнула мысль, которая как известно бессмертна… Та-а-а-ак.
— Дим, как говорят нынешние воротилы ментала, — улыбнулся, на всякий случай, — есть тема.
— Поясни, — с готовностью произнес наш классный гений.
— Вот, глянь на этот хаос, — протянул я флешку. — Уверен, кроме броуновского движения человеческих частиц, ты обнаружишь систему. Что мне нужно? — Покрутил пальцем у виска. — Требуется вычислить, к кому эти люди обращались реже всего.
— Не путаешь? Реже, не чаще? — удивился Дима.
— Нет, не путаю. Работаем!
Получив задание, он выскочил из комнаты, хлопнув дверью.
В наступившей тишине прозвучало слово «Исход». Набросал на листе бумаги три строчки, которые вместили суть жизни человека. К Сергею решил сходить сам. Его команда заседала в огромной студии. Здесь было всё, что нужно и не очень в работе: столы, чертежные доски, мольберты, компьютеры, реквизит, камеры, костюмы и еще много чего, не вполне понятного в практическом смысле. Стоило мне войти, головы присутствующих повернулись в мою сторону. А вот это не обязательно.
— Работаем, господа! На нас с Сергеем внимания не обращайте.
Протянул свой листок генератору творческих идей. Он пробежал глазами по строчкам, вздохнул и тихо произнес:
— Я так понимаю, это предполагаемый финал нашего шоу? Мы же вот этим, — он потряс листочком, — половину зрителей доведем до инфаркта, а половина, не досмотрев до середины, сбежит. Кстати, вместе со своими деньгами. Спонсоры наши сбегут, — пояснил он, как ребенку.
— Значит, твоей задачей будет такой вариант, чтобы не сбежал никто. Наоборот — пришли свежие, да еще с собой толпы трудящих привели. С тугими кошельками в протянутых трудовых руках.
— Так для этих целей, босс, нужен гений! — воскликнул Сергей, взлохматив шевелюру.
— Потому и пришел сюда, а не на Мосфильм, — успокоил его, легонько хлопнув по плечу.
— Вы нас, по-моему, переоцениваете, — рассеянно произнес он. Глаза его забегали, в голове началась схватка идей.
Не удержавшись на своих местах, к нам подоспели четверо таких же взлохмаченных парней и одна девушка, с классическим каре на аккуратной головке. Они, расталкивая друг друга, потянулись к моей бумажке. Раздались долгожданные восклицания:
— Ты что, Серый, да мы тут такого наворотим, — размечтался вслух шустрый паренек. — Кинг с Хичкоком и Спилбергом в сторонке будут нервно курить в нашей курилке.
— Да это же классика триллера, только наоборот! — воскликнул тот самый сценарист, что подходил ко мне на берегу залива. — Это надо брать!
— Придется просить дополнительное финансирование, — вздохнул мужчина в очках.
— Да брось ты, налей кофейку покрепче, я вам на своем компе такой драйв через два-три дня выдам — закачаетесь! Хочешь, в двухмерном, хочешь в трехмерном варианте! — размахивал руками самый юный парнишка, который откликался на «ник» Яхакер.
— Правда-правда, коллеги, тут есть, где развернуться, — прошелестела дева в каре.
— От меня еще одна подсказка, — вставил я не без труда словечко. — В халливудах своих зрителей всё больше в ад отправляют. Видимо, это им привычней. Помните, классическое прощание, вроде «встретимся в аду, там будет весело!» Ага, так весело, как барану на вертеле! Мы же должны, слегка пройтись по аду — это у вас получится легко! — а основной упор сделать на красотах рая. — Достал из кармана пиджака диск, протянул Сергею. — Вот вам, как говорится чисто случайно «рояль в кустах». Здесь записаны свидетельства восьмерых счастливчиков, которые путешествовали по аду и раю. И, заметьте, они вернулись в свое обычное состояние и подробно всё описали. И еще прошу отметить — их «показания» во многом совпадают. Остается этот материал подать так, как вы умеете — сочно, стереоскопично, объемно и под хорошее музыкальное оформление.
Народ потер ладошки, возбудился в должной мере, зашушукал, толкая друг друга в бок. Сергей взмахнул рукой — за работу! — и турбо-творцы рассредоточились по столам. Работа закипела. Какие люди, Паша, начальник отдела кадров вытер слезу, сплошное золото высшей пробы! Кстати, Сергей, это еще не все мои идеи, так что не расслабляйся, — подумал, а может и вслух сказал я, или кто-то изнутри.

Следующей пациенткой оказалась Света. Она сидела в моем блиндаже — отставить! — кабинете, пролистывая книги у себя на коленях. Она какая-то вся заграничная, сказал отец Феодор. Да нет, отче, вся с ног до головы наша, местная. Вон как сидит, скромно поджав под себя ноги, а не нога-на-ногу, и юбочку длинную выбрала, и поглядывает на меня, вошедшего, кроткой овечкой. Что-то видимо, нашу девушку-красавицу зацепило в книгах, значит живая она и душой и духом, чувствами и разумом. Как сказал в «Большой перемене» 1973-го невесте Крамаров: «Первым у нас будет мальчик!» Так, о чем она там?
— И как ты отличаешь книги вредные от полезных? Я пробовала применить метод оптимизации твоего Критика, и знаешь, мало в чем преуспела.
— Если совсем четко, то вот тебе выдержка из жития священномученика Киприана, который, между прочим, напрямую общался с князем тьмы. — Я открыл закладку и прочел вслух:
«…Сам князь тьмы продемонстрировал огромное количество нечисти, предоставив великому колдуну свое войско ему в услужение. Власть и сила волхвования вскружила Киприану голову. Ему казалось, что он сможет все на этой грешной земле. Но Господь посрамил его при встрече с хрупкой девушкой Иустиной, над которой никакая власть тьмы, никакие чары не имели силы. Потеряв терпение, он призвал самого князя тьмы, и тот оказался бессилен.
– Почему? Почему ты не можешь ничего сделать с ней?
– Она произносит имя Распятого.
– И что? Одно только имя – и ты бессилен?! И все твое войско?!
– Да, – признался князь, имевший, казалось бы, власть над всем человечеством».
Девушка тихо молилась, предав себя Всевышнему, шепча кротко молитву Господу. «Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную». А посрамленный Киприан сжег все свои оккультные книги и бежал в монастырь.»
— Это что, Имя Иисуса Христа вот так радикально действует на силы зла? — округлила глаза Света.
— Именно так, радикально! — кивнул я. — Отсюда вывод: если даже очень хороший человек… или в очень интересной умной талантливой книге, фильме, сериале — нет призывания Имени Спасителя, будь осторожна, как минимум, а лучше выставь молитвенный щит между собой и субъектом.
— Кстати, «Субъект» Андрея Но — очень талантливая и сильная вещь! — постучала она по книгам на коленях. Подняла вытаращенные глаза и прошептала: — Что, и она!? Тоже оттуда? — ткнула пальцем в пол.
— Безусловно! Разве не заметила Лекторшу, которая издевалась над верующей девушкой? Автор, как у них водится, вполне сочувствовал старой ведьме, а не юной христианке. Но книга на самом деле талантлива, что только усугубляет вину автора. И такого добра сейчас — навалом!
— Что же читать? — потерянно спросила девушка.
— Евангелие, Апостол, Ветхий завет, жития святых — каждый день. Молитвослов — по нему молиться, тоже каждый день. Тогда, укрепившись духовно, сможешь читать и смотреть светскую таланливую муть почти безопасно.
— Все-таки почти?..
— Не забывай про исповедь, — напомнил я. — Как бы мы не соблюдали чистоту тела, нам необходимо периодически мыться водой с мылом. Так и исповедь — не зря ее называют «баней пакибытия», то есть средством очищения души для вечности. Как почувствуешь уколы совести, как ощутишь грязь в душе — беги в храм, исповедуйся — выйдешь оттуда чистенькой аки младенец. Кстати, часто вспоминаю тебя маленькой девочкой, я в тебя влюбился еще в детском саду, ты была таким ангелочком глазастеньким! Так что вот тебе главная цель — вернуться в прежнее ангельское состояние. У тебя всё есть для этого.
— Скажи, какие мы счастливые, что в Церковь пришли… приползли! — вспыхнула она очами.
— Кстати, Светлана, — сказал я серьезно, — имей в виду, у тебя сейчас самое счастливое время — неофитство. Это года три, четыре от начала воцерковления. Используй его как можно эффективней — и чудеса посыплются на тебя, как из рога изобилия. Вот увидишь.
— Ты сегодня ел что-нибудь?
— Не помню.
— Нельзя так! — возмутилась заботливая девушка. — Испортишь желудок, мне потом всю жизнь с тобой на диете сидеть. Вставай, пойдем в твой ресторан. У меня, кстати, еще вопрос к тебе имеется, очень личный.
На улице светило солнышко. Как всегда в таких случаях, мы оглянулись на задраенные окна нашей конторы, глубоко вдохнули запах листвы, цветов на клумбе и мысленно укорили себя за отрыв от природы в сторону мало-экологичной цивилизации. Впрочем, если честно, на улице, где по дорогам плыли стада автомобилей, воздух был тоже далеко не лесной.
— Кстати, вспомнил тех чудесных старичков, с которыми общался на книжных развалах. Они сплошь старожилы, им лет по восемьдесят и поболе, и всю жизнь проводят в центре города, а дач не имеют, ввиду классической нищеты. И вот, что подумал: интенсивная умственная деятельность при полной безалаберности в питании — залог долголетия.
— Да и наши с тобой отцы — еще те живчики! На ладан дышат, а все молодых жен меняют как перчатки.

Чтобы перебраться на другую сторону улицы, мы спустились в подземный переход. Несколько человек полукругом обступили белокурую девочку, играющую на гитаре. Я прислушался к словам, узнал довольно известную песню Саймона и Гарфункеля «Звуки тишины». Помнится, пытался перевести слова, но вконец запутался и решил просто погрузиться в плавное течение потока света, получив кроме удовольствия немало ассоциаций. Вот когда пожалел, что в свое время забросил юношеское увлечение поэзией. Интересно, подумал я, слушая девочку, как сейчас прозвучат таинственные слова, учитывая, что источник юношеского стихотворного вдохновения в настоящее время стоит рядом, толкая локтем в бок. Света между тем шепотом переводила слова с английского на человеческий:

…видение в моей голове
…остается звуками тишины.

Во сне я гулял один,
по узким улицам,
при свете уличного фонаря
…мои глаза освещены вспышкой света,
ночь раскололась,
и свет коснулся звуков тишины.

При свете я увидел
тысячи людей.
Они говорили без слов,
Они слышали без слуха,
Они сочиняли песни, которые никто не услышит,
И никто не мог помешать тишине.

Люди поклонялись
выдуманным неоновым богам,
как вдруг вспыхнули слова пророков
на стенах метро и в домах
и шепотом прозвучали в тишине.

Понятно, авторы по традиции напустили тумана, но хотя бы светлого, да и пророков, кажется, читали. В это время я смотрел на белокурую девочку лет двенадцати, на тонкие пальцы, перебирающие гитарные струны, слушал тихий мелодичный голосок, пытаясь вспомнить юношеские впечатления от песни. Как и раньше, звуки слов погружали в приятную волну света, которая вливалась в поток таинственной сияющей из сердца простенькой, но такой сильной Иисусовой молитвы.
— Это похоже на то, что ты получил в подземелье? — спросила Света на ухо.
— Весьма отдаленно, — нехотя ответил я. — Но да, сходство есть, примерно, как у ручейка с океаном.
— Ну это поняа-а-а-атно, — пропела она своим чарующим сопрано и потащила меня на выход из перехода. Даме очень хотелось есть. — А девочка чудесная! Такая вся нездешняя, такая инопланетянка…
— Этточно, учитывая, что чехол для гитары у ее ног закрыт, значит деньги не собирает. Кстати, гитара фирмы Мартин в ручках девочки стоит около полмиллиона баксов.
— Да и свитерок со штанишками на блондиночке из последней коллекции Брунелло Чочинелли. Тоже, знаешь ли, не с Черкизона.
— Значит, твой вариант, разве только с поправкой на вектор духовности.
Ответом был тычок острым локотком в бок. Что за дурная привычка…

В ресторане, который Света упорно называла моим, не успели устроиться на мягких сиденьях, перед нами сразу выстроилась кулинарная композиция из комплексных блюд. С хрустом смели зеленый салат, вычерпали томатный суп и откинулись на спинку стульев. Света привычно сунула руку в сумочку, включила глушитель и только после этого приступила к беседе.
— Так вот, Александр Константинович!..
— …Долго упражнялась?
— Да нет, всего-то лет десять. — Она снова вздернула свой удивительный палец, привлекая мое внимание. — Мой вопрос: вы там в конторе взялись шпионов ловить — и это понятно, — неясно только, почему твой Чапай приказал с моим отцом держать ухо востро и ничего такого ему не сообщать. Вы там часом не свихнулись на почве подозрительности?
— Недавно мы с моим отцом как раз говорили на эту тему. У него на стене висит картина с мужчиной, у которого семь ножей торчат из спины. Папа указал на этот шедевр и велел никому не доверять.
— Но ведь наши отцы всю жизнь вместе, они же знают друг друга как облупленных.
— Главным аргументом отец выставил то, что сейчас любого можно купить за доллары. Знаешь, как говорят супостаты: если нельзя купить за большие деньги, то всегда можно купить за очень большие деньги. Это такое всеобщее помешательство. Так что прав Чапай! Будь осторожна.
— Как-то печально всё это, не находишь? — угрюмо проворчала она.
— Напомню тебе из Апостола: «Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся. Таковых удаляйся. (2Тим.3)» — На этот раз пришла моя очередь поднять перст. — Так что, как видишь, всё научно обоснованно и даже логично. А что касается печали и радости — как сказал один друг на похоронах девяностолетней бабушки — это всё лирика.
— Тогда вопрос под десерт, — сказала Света, отрезая кусочек орехового рулета. — Не могу не признаться, мне очень понравились твои книги. «Александрийский квартет», «Блокада», «Субъект» — вот эти. А уж про «Зеленые берега» Геннадия Алексеева — просто молчу — один восторг! Скажи честно, ты предложил их прочесть в качестве теста на эмоциональную зрелость? …Или где?
— Скорей для практической пользы. Ты еще не забыла о нашем проекте «Ностальгия»? Так вот я хочу, чтобы ты привнесла в проект ту мощную харизму, что понравилась в тех книгах. …Только, учитывая…
— …Измененный вектор духовности. Да? Слушай, это здорово! А как мне подключиться к проекту? Там, наверняка, такие гении фурычат…
— Да уж, ребятки не из простых, — согласился я. — Но только не надо преувеличивать уровень их таланта. Эти ребята даже менее просвещены и воцерковлены, чем ты. Зато у неофитов — сила молитвы как у преподобных. За твоими плечами такая сила! — И после паузы: — Набросай текст, основанный на своих воспоминаниях, на нашей новейшей истории. Нашпигуй туда харизмы с менталом, как ты умеешь. Покажешь мне, я одобрю — и к Сергею, к его сценаристам. Удиви гениев!
Глава 5. По вдохновению
Интересными, порой простыми путями, мы приходим к главным идеям, направляющим нашу судьбу на прямой путь истины. Скажет ли кто-то умную красивую мысль, посоветует прочесть книгу или посмотреть фильм — и вот в нашем сознании выстраивается идея, а цепочка событий — выстилает дорогу к свету.
Приходит ко мне Света и с порога заявляет:
— Какая же я была тупая курица, что не слушала тебя раньше! Ты в моей непутевой судьбинушке сделал то, что Александр Македонский для своей цивилизации, что наши цари с тем же именем — для России.
— Что тебя так взволновало? — спрашиваю, наблюдая эмоциональный всплеск подруги.
— Помнишь из Высоцкого?
Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем, —
Значит, нужные книги ты в детстве читал!
— Как такое забудешь, конечно помню.
— Так вот присоветовал ты мне книжки почитать, да свозил куда надо, да пару-тройку слов сказал в нужное время и в нужном месте — и я другая! Понимаешь?
— Больше догадываюсь…
— Ну правда еще посадил писать текст для «Ностальгии» — тут как раз и выстроилось в елочку. Мысль, понимаешь! Пришла… Да не одна, а как потекла целая река, думала, утону. Вот уж не подозревала, что в таком ограниченном объеме, — она обхватила голову ладонями, — может вместиться такое «планов громадье». Не помнишь, откуда это?
— Из Маяковского, — напомнил я. — Поэма «Хорошо!», в школе проходили. Не отвлекайся ты, прямо заинтересовала. Какая идея? О чем?
— Да вот же — самое главное, самое интересное в нашей жизни происходит под воздействием вдохновения! А вдохновение — это же от Духа Святого! Верно?
— Верно, — подтвердил я. — А что тебя так возбудило? Ты аж горишь вся, как свеча…
— Так это и возбудило — вдохновение! Как бы тебе культурно объяснить… Как оно меня накрыло — вдохновение — мне жить стало интересно! Здорово, понимаешь, вкусно, вникаешь? Жизнь наполнилась смыслом! Такого раньше не было, а тут… Видишь ли, меня больше всего угнетала неуверенность в своей правоте. Сидишь, бывало, в растрепанных чувствах, в голове — хаос, в душе — слякоть. А теперь, благодаря тебе, жизнь, как говорится, приобретает очертания.
— И всё-таки, Света, что тебя так взбаламутило? Ты сама не своя — глаза горят, руки дрожат, на лбу пот выступил.
— Пустое! — отмахнулась она. — Просто, книги твои, слова твои — они подарили надежду. И еще вот что — идею, за которую и умереть не страшно. И настроение хорошее. Короче, спасибо тебе. Пойду я, наверное. Да? — Девушка взглянула на меня в надежде, что я остановлю.
— Да погоди ты! — Одернул ее, она села. — Я так ничего и не понял. Как в том анекдоте: а вот это и есть диалектика.
— Что тут понимать — хорошо мне и всё тут. Можно сказать, счастлива. — Ну разве еще это — я люблю тебя и до смерти буду служить тебе и защищать. В твоих книгах это красной строкой проходит.
— Дашь почитать, что написала?
Она протянула распечатку на двух листах и… сбежала. Детский сад, проворчал я и принялся читать. Честно сказать, так увлекся, что перечитал дважды, трижды… Да, Света, это сильно! Немедленно отдать сценаристам. Мне показалось, от обычных листов формата А4 исходит свет. Она смогла! Светке удалось поймать искру, зажечь пламя и расписать его огненными строчками по бумаге. Удивительно, мне и самому захотелось пожить в том мире, который создала ее память, фантазия и мечты. Да моя девушка-красавица талантлива, а еще она добрая, светлая, любящая девочка-девушка-женщина в одном лице. И вселенная её мне нравится, и пожить там хочется, вместе с ней, конечно. Чтобы «по горячим следам», так сказать, выразить своё «ах!», набрал номер ее телефона. Ответом мне была серия ноющих гудков. Ладно, скромница, успеется, пусть «ахи» будут чуть позже. …Раз уж нам жить долго и счастливо. В нашем прекрасном мире. Так что, Светик, «первым у нас будет мальчик!»
Раз пошла такая стремнина, значит, случится еще нечто! И оно случилось. Позвонила Марина, кротко попросила приехать к отцу на дачу. Поехал весь предчувствии чего-то грандиозного…

Отец меня информировал, он меня предупреждал — и в этих словах я впоследствии обнаружил столько отцовской любви, о наличии которой даже не подозревал. В его любви переплелись как ленты бича патриотизм, благодарность маме, поддержка сына и вера в Бога — когда всё это вместе, в одном кулаке — это превращается в могучую силу, приносящую победу на всех флангах нашей жизни.
Отец заметно слабел, все чаще требовал отдыха, накапливая сил, но некая сакральная сила направляла его мысль, волю, и — да! — любовь.
То, что он рассказал, выпадало из контекста обычной логики.
— Знаешь, сынок, а ведь мы должны быть благодарными нашему военно-политическому руководству за его непопулярную реформу. Именно тогда, в нулевые, была разрушена армия устаревшего типа и на ее руинах восстановлена новая, соответствующая подготовке к современной войне, где новейшие технологии обеспечили нам рывок, позволивший опередить запад на много лет. По сути, мы этой реформе обязаны тем, что до сих пор живы сами и жива наша страна.
Пока все кому ни лень вопили о крушении армии, мы по чертежам семидесятых годов, можно сказать на коленке, в гаражах и сараях — под покровом строжайшей секретности — разрабатывали новейшие системы, которыми сейчас гордимся и сдерживаем лютую ненависть запада, желающего лишь одного — нашего физического уничтожения. Помнишь, заявление Тетчер, что в России надо оставить 15 миллионов человек для обслуживания сырьевого комплекса, а остальных под нож. Чубайс тогда аж икнул — может 150 миллионов? Может старушка того, оговорилась. Нет, пятнадцать! — был ответ «железной старушки».
Мы сумели восстановить научные центры, лаборатории, испытательные стенды и полигоны, но самое главное — веру в необходимость и возможность нашей победы.
Сейчас я имею право сказать — нас вёл к победе Дух! Да, Святой Дух! Именно на вдохновении, энтузиазме, на харизме и на адреналине — мы поднялись из хаоса и создали целый комплекс новейшего научного оборонного типа. Гиперзвуковые ракеты, наземные и летающие роботы, лучшее в мире стрелковое оружие, средства защиты и связи — это всё делали и мы, в нашей с тобой фирме.
Смотри дальше! Придя к вере в Бога, я понял, Кто направлял нашу мысль, наши усилия в единственно верном направлении. Только Господь Бог способен из хаоса создать силу защиты страны, которая для Бога не просто территория с населением, а пространство Святой Руси, последнего оплота сил света. А наше дело — всеми силами помогать Ему в этом противостоянии для спасения душ миллионов людей. Помнишь из Апостола, как Павел называл своих последователей-христиан — святыми. Конечно, не фактически, а потенциально, но святыми стать обязаны. Если не по делам и мыслям, то по вере. Отсюда, проистекает следующая логическая мысль — кто должен и будет управлять Святой Русью? Конечно, Божий помазанник — Царь. Как мне сообщили верные люди, Государь грядущий уже здесь, среди нас. Он видит и слышит всё, что у нас происходит. Молитвой, тем самым святым вдохновением от Духа, собирает он свою команду, и мне, сын, весьма приятно осознавать, что и мы с тобой живем и служим в этом сообществе самых честных, самых светлых, самых лучших людей России.
Ну и напоследок, сынок, не забывай о том, что мы обязаны охранять и беречь те завоевания, которые достались нам тяжелым трудом, напряжением сил и веры, и в этом деле — да поможет нам Бог!
Выходил от отца, полон мыслей, не чувствуя ног под собой. Марина остановила, протянув запечатанный конверт. Как всегда, потупив очи, произнесла:
— Ваш батюшка велел передать. Прошу вас, отнеситесь к этому серьезно.
На конверте рукой отца написано: «Сыну моему Александру. Вскрыть в 12-00 шестого сентября текущего года». На рабочем столе среди вороха бумаг разыскал настольный календарь, открыл на странице с датой «06 сентября», сунул туда конверт.

Глава 6. Серьезный человек

Отец настоятельно просил, даже требовал, чтобы я встретился с одним весьма серьезным человеком. Кинул СМС-ку с номером телефона, и я даже запланировал встречу на «как-нибудь на днях». Но вот наступил момент, когда я пресытился специальными терминами моих сценаристов, всеми этими «фэйд ап», «инт.», «экст.», «вайд шот», «пойнт оф вью» — они словно специально заваливали меня спец-информацией, я даже кое-что успевал записывать, но в конце концов устал и попросту сбежал. Очнулся на Лубянке с листочком в руке, вспомнил просьбу отца насчет «серьезного человека», вспомнил также, что самые серьезные люди работают здесь, ну и позвонил.
Трубку подняли сразу, приятный баритон, не спросив кто и кому звонит, ответил тоном человека, привыкшего отдавать команды:
— Александр Константинович, вынужден просить вас перенести нашу встречу на более позднее время. Мне нужно с полчаса, может чуть больше, чтобы закрыть дела. Погуляйте немного, я вас сам разыщу.
— Хорошо, понял, простите, — отчеканил я, приняв условия игры, и прервал вызов.
Огляделся, взгляд упал на вывеску «Библио Глобус», решил зайти. Из-за стойки, пыльных стеллажей и полусонной атмосферы выпорхнула милая девушка в роговых очках.
— Чем могу вам помочь? — пропела она дивным грудным контральто.
— Мне приходится работать со сценаристами, — задумчиво сказал я, вспоминая свою проблему, изгнавшую меня из конторы. — Нельзя ли подобрать литературу по написанию сценариев?
— Конечно, пройдемте вот сюда, — показала она ручкой на прилавок, заваленный книгами. — Тут вы найдете всё, что вас интересует. Спасибо! — И побежала к двери встречать следующего покупателя.
На прилавке разыскал сборники сценариев, классических и культовых. Прежде чем сунуть книжку подмышку, листал, удивляясь тому, как легко писатели киношедевров обходятся без тех замысловатых терминов, которыми меня настырно заваливали наши гении. Ну, думаю, я вам покажу, как издеваться над начальством! Набрал стопку бумажной продукции, прибавил стопку дисков с фильмами, разумеется, культовыми, другими не интересуемся. Подошел к кассе.
Другая девушка, но тоже в роговых очках, с жалостью посмотрела на пачку книг в руках и предложила фирменный пакет с эмблемой магазина. Разложив книги с дисками в пластмассовых недрах пакета, она скривила мордашку, мол, не пойдет. Отвернулась, пошуровала за спиной в свалке упаковок, выбрала сумку через плечо, спросив моего мнения задумчивым «м-м-м-м?» Я кивнул «угу!», она переложила багаж в сумку, приняла оплату, изобразив на прелестном личике фирменную улыбку в стиле «Я же вам говорила!» Мне оставалось только узнать, почему у них такие тяжелые роговые очки, а не легкие, с минимальным весом оправы. Она сказала, что сейчас это такой модный бренд, и они вовсе даже не тяжелые. Даже сняла очки с переносицы и помахала перед моим лицом — видите, какие легкие и при том солидные. Я поблагодарил девушку-кассира, потом еще ту, которая встречала гостей, и вышел на площадь.
По Большой Лубянке прогулялся в сторону бульваров. Хотел было спуститься в бар, выпить кофе. Там в полнейшей пустоте и сумраке присел к стойке, в ожидании бармена. Сзади ко мне подошел энергичный господин в черном костюме. В голове мелькнуло, тоже, наверное, очень серьезный человек из той же конторы. Господин резко приказал очистить табурет. Я окинул взглядом пустую стойку бара, пустой зал за спиной, хмыкнул, но слез со стула. И кошелек убрать, приказал серьезный человек. Сумку со стойла тоже пришлось убрать. В ту же секунду за стойкой появилась девушка в переднике и обратилась ко мне: вам кофе? Господин рявкнул, мне виски с пепси и быстро! В правой руке я почувствовал весьма опасный зуд, как перед нокаутирующим ударом. Чтобы не устроить потасовки, вышел из бара на улицу.
Большая Лубянка в это время наполнилась потоком машин. Мне пару раз пришлось уворачиваться от грязных бамперов, вплотную прижимавших меня к пыльным стенам домов. Упорно продвигался вперед. Отметил про себя, как меня тянет зайти в Сретенский монастырь, но почувствовав приступ голода, свернул на Сретенский бульвар. Помнится, здесь на углу была пиццерия. Там еще подавали необычную закрытую пиццу. Мы с сотрапезником смеялись, вспомнив юмореску Игоря Маменко «Пицца — это пирожок, только развернутый». Дело в том, что здесь подавали пиццу свернутую, наподобие пирожка.
Странно, заведение общепита сохранилось, хоть и в более пафосном виде, наверное, и цены тут не для простых людей. Но все-таки, голод загнал меня в пиццерию — уж больно приятно, по-домашнему здесь пахло. Сел за стол, взял меню и обнаружил ту самую закрытую пиццу, которая называлась, оказывается, «кальцоне», почти как нижнее мужское белье. Они не перестают смешить народ. Но голод не тетка, заказал кальцону и набросился на огромный чебурек с грибами и томатом, терзая вилкой и ножом, по-пролетарски безжалостно, обжигаясь, брызгая красным соусом. Ну вот, поели, теперь можно и поспать — зачеркнуть! — идти в монастырь.
Во Владимирском храме подошел к фотокопии Плащаницы, привезенной из Нью-Йорка. Отец Настоятель рассказывал, как видел множество трех-шестерок, на уличной рекламе, на бортах такси. Спросил, зачем вам это? — В бизнесе помогает, отвечали ему. А когда привез в Москву, начались другие искушения. Скрежетом из недр хаоса пронеслись в голове визгливые споры о подлинности сего образа.
На плащанице имеются следы крови, которые оставили многочисленные раны на теле, – следы кровоподтеков на голове от шипов тернового венца, следы от гвоздей в запястьях и в ступнях ног, следы от ударов бичей на груди, спине и ногах, большое кровавое пятно от раны в левом боку. Образ на ткани возник тогда, когда тело лежало в погребальной пещере на одной половине плащаницы, а другая половина, обернутая через голову, покрывала Его сверху.
Помнится, какой горячей жалостью к спорящим неверам наполнялось сердце, полное любви к моему Иисусу — моему! Это свидетельство тех мучений, которые перенес Сын Божий, искупивший подлые грехи всего человечества. Сердце вопило в Небеса: «Прости нас, Господи! В тех Твоих мучениях есть и толика боли от моих преступлений. Прости, помилуй, спаси иже веси судьбами!»
Приобрел пучок свечей, обошел подсвечники перед иконами. С каждым возжжением боль унималась, а из глубин души поднималась торжественная тихая радость.
Наконец, замер перед иконой «Снятие пятой печати», что находится в левой части иконостаса древнего Владимирского собора. Икона уникальна, на ней изображены события, о которых повествуется в книге Откровения Иоанна Богослова, также известной как Апокалипсис, – единственной пророческой книги Нового Завета. Апокалипсис содержит изображение будущей судьбы Церкви Христовой и всего мира, здесь упоминается о таинственной книге с семью печатями, которые поочередно снимает Агнец, то есть Иисус Христос. Во время снятия пятой печати происходит молитва святых мучеников у Престола Божия об ускорении кончины мира и наступлении Страшного суда. «И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие» (Откр. 6: 9)
Удивительно то, что этот в высшей степени таинственный образ появился тут задолго до канонизации Царя-мученика Николая Александровича, как залог прославления Царя с его святым семейством.
— Мне тоже нравится стоять у этой иконы, — прозвучал баритон, знакомый по телефонному разговору, состоявшемуся час назад. — Ведь это явное чудо, связанное с Царем. И святым, и грядущим, — добавил он.
— Как вы меня нашли, генерал? — спросил я ошарашенно.
— Царь тебя призвал. И тебя, отца твоего, и меня. Где же нам еще собраться вместе!
— Что дальше? — спросил я. — Как к вам обращаться?
— Как раньше — генерал. А вообще-то Иван Федорович. Фамилия Кузнецов. Но, как сам понимаешь, всё это может поменяться.
— Как мне с вами сотрудничать? Мне пока неясно.
— Александр Константинович, — прозвучал спокойный баритон, — давайте, съездим в одно место, где мы будем встречаться. Там никто не помешает.
Вышли мы из храма, поклонились Кресту, у которого были расстреляны монахи. Вышли на Лубянку. Прямо на тротуаре стояла «волга». Прохожие обходили машину с ворчанием, чуть не задевая бампер, вдоль заляпанной грязью стены. Из машины вышел тот самый «серьезный человек», который нахамил мне в баре, где хотел выпить кофе. Увидев меня, он отвернулся, согнулся, как бы предчувствуя нагоняй. Всё это не утаилось от генерала в штатском.
— Зачем заехал на тротуар? — резко спросил он. — По своей привычке успел нахамить моему другу?
— Да я не знал… — сдулся «серьезный человек».
— Ты уволен! — отрезал генерал. — Если покажешься на глаза мне или моему другу, последнее, что услышишь: «Огонь на поражение!»
— А кто вас возить будет? — спросил хам, на всякий случай.
— Я и сам умею баранку крутить. Всё, убирайся!
Пока давешний хам трусил в сторону площади, наверное, чтобы уволиться, генерал сел за руль и пояснил:
— Мой штатный шофер попал со мной в заварушку. Он ранен. Закрыл меня телом. Пока сам поезжу за рулем. Кстати, раз ты включаешься в дело, вполне возможны и у тебя… эксцессы. На войне как на войне!
— А что, без эксцессов никак нельзя?
— Кто знает, — похлопал он задумчиво рукой по рулю. — Может для тебя выйдет исключение. Когда вошел в собор, знаешь, что увидел?
— Что?
— Знак, наверное, — медленно произнес он. — В храме по центру стоит опорный столб. На него с двух сторон льется из окон свет. Он как бы сам столб света. Как увидел тебя, стоящего у иконы, свет от столба отразился на тебя. Тут и родился во мне образ твоей молитвы — от сердца вверх в небеса и вниз — в ад — струится свет. Ну-ка признавайся, непрестанная молитва в сердце есть?
— Да вы и сами все поняли. Это был дар от монахов Михайловского монастыря. Велено отмаливать тех людей, которых Господь сподобит.
— И сколько их у тебя?
— Триста. Пока что.
— Так что, может быть, Господь именно тебя и убережет от «эксцессов». Хоть я бы особенно не надеялся. Читал, поди, у святых отцов, о нападениях во время молитвы. Так что лучше быть готовым ко всему.
Мы заехали в обычный двор. Вышли из машины, в подъезде сели в какой-то необычный лифт, защищенный кодовым замком, и спустились на третий этаж вниз. То есть, дом, как и подземные чертоги были все же необычными. От лифта уходил вглубь коридор. По мере нашего передвижения, над головой вспыхивали лампы. Прямо как на подводной лодке. Вошли в кабинет, опять же, закрытый кодовым замком. Внутри ничего лишнего — столы с компьютерами, шкаф для одежды, дверь в туалет и, наверное, в баню. В углу большой сейф. Хозяин кабинета открыл дверь сейфа — ну точно — арсенал. Достал пистолет с необычным пластмассовым корпусом, две обоймы, кобуру, лицензию на мое имя — протянул мне.
— Пусть это будет у тебя. Будешь брать с собой на дело.
— Да мне не нужен, — сказал я, беря в руки оружие. — Это скорей всего помешает молитве.
— Не помешает. Бери. Это приказ. Кстати, у твоего отца было звание полковник, тебе мы его и оставим. Передадим по наследству, как ордена от павшего отца сыну. Будешь полковник в штатском. А теперь первостепенные задачи. Твой отец просил помочь в чистке рядов от предателей. Вот список неблагонадежных. — Он протянул флешку. — Далее. Мы создали хитрую фирму-прокладку, которая будет выполнять функции посредника между государством и частным бизнесом. Как устроено у вас с отцом, руководитель будет твоим подчиненным, разумеется под моим контролем. В настоящее время самое горячее направление — сверхзвук. Именно вокруг него столько шпионов разных стран. Ты наверняка слышал о научно-испытательном центре глубокого заложения, что у вас в подвале. Там почти ничего нет. Основное производство в одном поселке в сибирской глуши. Допуск туда имеют два человека. Кто — не скажу. А вот в городском научном подвале тебе придется бывать и заниматься прикрытием. Это два. Третье, что интересно лично мне — твой проект «Ностальгия». Ты, наверное, сам еще в полной мере не осознал, какая это нужная, познавательная и… прибыльная тема. Ну и напоследок, Александр! — Генерал встал, прошелся по диагонали комнаты. — Мы с тобой служим лицу такой силы, такого благородства, что одно воспоминание о нем ставит меня по стойке смирно. Этот человек вскоре перевернет весь мир. Ему служить великая честь. Только не спрашивай, кто он и где — не скажу под пытками. Если Господь монашеским даром молитвы наградил тебя, не забывай молиться о нем в первую очередь и каждый день.