Исихаст ч. 2

Часть 2
Глава 1. Ножи в спине
Отец, мой мудрый наставник и первый добрый советчик, однажды посоветовал, не приближать к себе друзей, но и не удалять.
— Взгляни на эту картину, — махнул он рукой на одну из стен кабинета.
Картина изображала обнаженного по пояс мужчину, отвернувшегося от зрителя. У него из спины торчали семь ножей, вонзенных в тело по самую рукоятку. Ниже — подпись: «А у тебя сколько было друзей?»
— Конечно, мы обязаны помогать друзьям, — продолжил он. — Но не забывай, какой период истории пришлось переживать нашим людям в настоящее время. Сейчас происходит крушение прежних устоев. На смену застойному социализму, пришла пора капитализма, в самой дикой форме первичного накопления капитала. Народ сходит с ума! В воздухе носятся вихри идей, планов, мечтаний — и все про деньги, про миллионы.
— Но ведь ты со своими друзьями, как раз из «раньшего времени», как говаривал мсье Паниковский. И вам удалось создать своё дело с нуля и выстоять.
— Мы к этому периоду истории долго готовились. Мы создали систему безопасности, систему жизнеобеспечения, как на подводной лодке. Когда социализм пошел в разнос, у нас был свой ударный отряд боевиков, с помощью которых мы у беспомощных мечтателей отнимали падающие банки, бесхозные торговые площади и производственные мощности. Переманивали лучших работников, платили им приличные деньги. Пришлось вытаскивать кое-кого из тюрьмы, отбивать у бандитов, а кого-то в прямом смысли вытаскивать из петли. Да, удалось создать и выстоять! Но большинство людей по-прежнему живут мечтами о миллионах и готовы вонзить нож в спину старому другу. — Снова жест в сторону картины со спиной, утыканной ножами.
— Ты сейчас каких моих друзей подозреваешь?
— Если честно, всех, — отвел он взгляд. — Но, повторяю, помогай им. Это наша обязанность. Только вот что — не бери их под свое крыло. Друзья будут пользоваться твоим покровительством, и ты не сможешь спросить с них строго, по справедливости. У меня есть проверенные в боях люди. Пусть они руководят, а ты встречайся, выпивай с друзьями, советуй им что-то полезное. Но! Спрашивать с них будут другие. И наказывать, если нужно. И увольнять, если проворуются…
— Ты же знаешь моих друзей, они люди творческие…
— Знаю, причем знаю даже то, что они и сами о себе не знают, потому и завел этот разговор. Ты через моих людей направляй их аккуратно, а уж мои экономисты с плановиками все подсчитают и помогут найти лучшее им применение.
И ведь прав был мой старик! И возразить ему было нечем.

Глава 2. Ностальгия

Зашел ко мне один из «проверенных боевых друзей отца» по имени Василий Иванович, как Чапаев, и спросил:
— Что ты знаешь о психиатрических завихрениях своего тёплого приятеля Сергея?
— Только то, что он с детства бредил психологией и даже учился в мединституте, пока не понял, что там его ничему хорошему не научат.
— Понятно, — начал мягко стелить Иваныч. — А как лично ты видишь направление его бизнеса? В чем его суть?
— Давай, Василий Иваныч, я с ним сам поговорю и попытаюсь узнать. А потом тебе расскажу.
— Только Сергею о нашем разговоре ни слова. Вообще-то он парень толковый, и работает неплохо, только замучил идеями. У него их вагон и маленькая тележка. Узнаешь?
— Согласен, дипломат ты наш!
Вечером сидели мы с другом в кафе, ужинали и несколько употребляли, так для успешного допроса с моей стороны и раскрытия планов — с его.
— Зачали мы новую тему, — ёрзая от возбуждения, начал Сергей. — Ностальгическую. Тут всё работает на тему — кафе, столовая, ресторан, производство одежды и мебели, туристические поездки, книги и фильмы, и даже компьютерные игры. Представляешь, какой размах! Интерес у самой широкой аудитории — от семнадцати до семидесяти.
— Здорово! — кивнул я. — А как же твой психологический практикум? Неужто забросил?
— Ты что! — округлил он блестящие глаза, — наоборот! Помнишь мои изыскания насчет эмпатии?
— Как не помнить, ты этой мурой все уши мне прожужжал!
— Муро-о-ой, — скривился он. — Да этот приём мне и помогает лучше всего. Сам подумай, представляешь себя шестидесятилетним товарищем, одеваешься как он, вспоминаешь о молодости, танцах-песнях, играх в домино и в карты в дурачка, ешь то, что они в годы молодости. Читаешь книги его поколения, смотришь фильмы… и так далее. Иными словами, погружаешься в тему с головой. Вот это и есть эмпатия! Если, конечно, упрощенно. А вообще-то в этом деле немало чисто психологических приемов — и представь себе, я их на практике применяю! Это вам не мертвая наука ни о чем, это сама жизнь!
— Скажи, а эта ваша «Ностальгия» — только для погружений в середину двадцатого века?
— В том-то и дело, что с таким инструментарием можно путешествовать и в прошлые века и даже в будущее. Мы же в самом начале!
— Интересно. Что говорят по этому поводу наши экономисты? Ты их сумел убедить?
— Не то слово! — продолжал он ерзать. — Мы просчитали первые шаги, и уже там нашли немалые прибыли. Только мне это неинтересно! Да, прибыли есть и будут только расти. Но с научной точки зрения — это же прорыв! По этой теме не одну диссертацию защитить можно. Понимаешь — сочетание науки с прибыльным бизнесом, разумного с душевным.
— Скажи, Сергей, а если, к примеру, я захочу съездить в Париж семидесятых годов — это возможно?
— Нет проблем! Путешествия в Болгарию, Венгрию, Париж, Лондон, Нью-Йорк — только приветствуются! Как же без них погрузиться в атмосферу тех лет нашему контингенту. Мы предложим нашим старичкам и прочей ностальгирующей молодежи — всё, что пожелают. К тому же, не забывай, именно у этого поколения трудящихся сейчас водятся немалые деньги, с которыми расстаться они желают со всем их ностальгическим удовольствием. Так что, куда ни глянь — всюду прибыль.
— Хотелось бы попробовать то, что уже есть в натуре. Ну хотя бы что-то, для начала.
— Что же тебе предложить, если для начала? — почесал он раннюю лысину. — Видишь ли, у нас на сегодняшний день разработано восхождение по четырем ступеням — по деньгам, от двухсот рублей до двух миллионов. Во-первых, кафе-ресторан с биточками и супом-харчо под музыку Поля Мориа, Анны Герман и Челентано. На более высоком уровне — шлем виртуальной реальности с программой погружения в любую среду и в любое время. Помнишь мы читали рассказ 1970-го года «Онирофильм» Лино Альдани! Как мечтали о том времени, когда эта фантастика станет реальностью! И это не всё! В перспективе — построение целого города с изменяющимися декорациями, на любой вкус.
— Не плохо, не плохо, — прогудел я задумчиво. — Не сомневаюсь в успехе твоего дела. И все-таки, чтобы мне попробовать из того, что уже готово?
— Начни с кафе, потом протестируй виртуальную ностальжи, а через пару месяцев я тебе устрою путешествие в город детства с полетом на Конкорде в столь желанный для тебя Париж шестидесятых. Как?
— Не скрою, Сережа, удивил! Правда, здорово! Дай неделю, я тебе еще идею подкину. Например, вот что — это так сказать на ходу, мелом на манжете. Помнишь, мы с тобой пытались проанализировать культовые сериалы «Ганнибал» и «Декстер», (где-то рядом наши «Сталкер», «Зеркало, «Солярис» Тарковского), — чем они так привлекательны? Ведь кровища, расчлененка, ад земной — казалось бы, фу, какая мерзость. Но каков рейтинг!
— Да мы с тобой, помнится, сошлись на том, что там просто завораживающий ритм. Неспешный, мягкий, без рывков и прочих истерик. Разве не так?
— Так. Конечно так, — согласился я. — Понимаешь, к чему я?
— Ты предлагаешь положить в основу наших сюжетов — задумчивый, элегичный ритм?
— Именно, — кивнул я. — Да и старичкам нашим это понравится.
— Почему только «старичкам», — возразил Сергей, — у этих культовых сериалов высокий рейтинг во всех слоях населения.
— А кто у тебя работает в сценарной группе? Они потянут?
— Не сомневайся! — заверил меня Сергей. — Мы по совету старших товарищей нашли самых талантливых писателей, которые покрыты молчанием. Да у них полны столы невостребованных сценариев. Эти гении пера аж рвутся в бой, так им надоела нынешняя серая гнилая рутина. Смотреть же по телеку нечего! Одна пустота. Так что будь здоров! Мы и платим им неплохо…
— Ладно, Сергей, давай пока тормознем, — сказал я, вставая. — А ты жди от меня еще кое-чего, из свежего набора идей. Ты напомни, если в суете позабуду.

Глава 3. Рождение палача

Ну, во-первых, как и обещал, позвонил нашему «Чапаю» и успокоил:
— Поговорил с Сергеем.
— Ох, спасибо тебе! А то я в этих ваших компах ни бум-бум.
— У тебя, Василий Иванович, для этого есть я. Короче, всё у него хорошо, идеи отличные, экономически обоснованные. Уверен, он со своей командой еще и тебя удивит!
— Как от сердца отлегло, — выдохнул старик.
— А у меня к тебе вопрос по твоей теме, — продолжил я. — У вас работает мой друг по имени Юра. Как он себя чувствует? Сам понимаешь, я не могу его напрямую допрашивать. А ты мне скажешь правду, как учили.
— И скажу! — начал энергично Иваныч. — Уж больно резвый он у тебя!
— В каком смысле?
— Агрессивный он парень. Такой по костям пройдет и не оглянется.
— А чем он у вас занимается?
— Да в охране периметра работает, — вздохнул старик. — Но я бы ему ничего серьезного не доверил. Прости, конечно, но Юра злой какой-то. Безбашенный. Вот так.
— В чем это проявляется?
— В чем, говоришь? — запнулся он, вспоминая. — Ну вот недавно мальчишке одному, хулигану мелкому, руку чуть не сломал. Парнишка пытался через наш забор перелезть, Юрка его скрутил, да так, что пришлось скорую вызывать. Собачка приблудная заскочила на территорию, так он ее поймал и чуть не задушил. Еле вырвали из его рук загребущих, псину бедную. Из полиции дважды звонили, просили забрать — драку устроил, понимаешь, в пивной. Хорошо, мы дружим с полицией, а то бы… И самое неприятное — всюду он прав, всё у него по справедливости — на него нападали, а он защищался. Мы его спрашиваем, отчего же только на тебя нападают, а на нас ни разу. А он — потому что вы трусы и слабаки.
— Так может его уволить?
— Давно собираемся, — снова вздохнул Иваныч. — Только знаешь, ведь и месяца не пройдет, как за решеткой окажется. С его-то дурным характером. У нас все-таки он на виду, под присмотром, а как пригляд закончится, так и всё, в тюрьму загремит. Раз он твой друг, поговорил бы с ним, а то жалко пацана, сгорит ведь.
— Спасибо, Василий Иванович, — произнес я печально. — За правду спасибо и за терпение.

В следующий вечер после работы встретил своего друга Юру на проходной.
— Давай поужинаем, — предложил я. — Только не в пивной, а в приличном ресторане.
— Если денег не жалко, то давай, — криво усмехнулся он.
— Да вроде бы мы с тобой жадными никогда не были.
— Это ты у нас не был, — прошипел он. — А я всегда каждую копейку считал.
— С чего бы это? — удивился я. — Насколько я помню, у нас примерно одни доходы всегда были. Наши родители из одного поколения вышли, всегда по двести рублей получали, плюс-минус червонец, так сказать. И сегодняшние заработки у нас с тобой примерно одинаковые. Так в чем проблема?
— Да ты посмотри, на чем нормальные люди ездят! — воскликнул он, показывая на автомобильное стадо, проплывающее мимо нас в этот час-пик.
— Может быть, и ты бы на таких ездил, — проворчал я, — если бы не тратил столько денег на казино, пиво, проституток и штрафы полиции.
— А тебе откуда знать, сколько я трачу?
— У меня знакомые в полиции работают. У них на тебя дело заведено вот-такой толщины. — Показал я руками. — Так что, дорогой школьный друг, на волоске висишь, а волосок этот в руках моего старинного друга Василия Ивановича. Это он тебя жалеет и не дает делу ход.
— Что-то я не пойму, вы что меня с Чапаем лечить вздумали? Да знаешь, где я вас видел!
— Знаю, откуда будешь видеть в скором времени, если не опомнишься — из-за решетки.
— Стой! — резко окликнул он меня, когда я, задумавшись, на два шага опередил его.
Остановился и повернулся к нему фасадом. Юра дернулся и послал кулак в мою физиономию. Чисто автоматически уклонился вправо, по давнишней привычке воткнув левый кулак в солнечное сплетение друга… или уже врага?.. Он согнулся пополам, другому бы добавил ногой снизу в лицо, также по привычке. Но это же друг, хоть и бывший — его ногами добивать не стал. Подождал, пока он разогнется. Сам внимательно наблюдал за его правой рукой. И дождался — с разгиба Юра замахнулся, излишне уведя локоть в сторону, я шагнул вправо, что позволило ему шмякнуться на асфальт всем корпусом, плашмя. Он с удивлением взглянул на меня снизу. Я заботливо поинтересовался, не ушибся ли он.
Вместо вежливого ответа на поставленный вопрос, Юра вскочил как ужаленный и со всех ног бросился от меня наутёк. Через две с половиной секунды раздался скрип тормозов, мягкий удар тела о капот — и вот мой соперник лежит в луже под колесами старенького автомобиля, а я поднимаю его грязную физиономию, чтобы он не захлебнулся черной водой в масляных разводах. Водитель вызвал скорую, но пока машина с мигалкой и сиреной пробивалась сквозь плотное стадо автомобилей, Юра успел очнуться и снова побежал наутек, да так быстро, что догнать его не представлялось ни возможным, ни желательным. Водитель, видимо, посчитав инцидент исчерпанным, не испытывая ни малейшего желания быть обвиненным в наезде на мирного пешехода, бросил мне: «Надеюсь, без претензий?» — и, не дожидаясь ответа, рванул с места, скрывшись в потоке автомобилей. Не стал дожидаться скорой и я.
Зашагал в ресторан один, уж больно кушать хотелось.
В кармане звякнул телефон. Со вздохом достал дребезжащий гаджет, на экране высветилась улыбающаяся физиономия Светы. Это когда же она успела залить свой портрет на мой экран! Да нет, я не против — портрет удачный, лицо красивое, разве излишне нахальное.
— Сколько можно тебя ожидать? — запричитала трубка. — Я уже половину заказа слопала! Давай, пошевеливайся!
— Можно вопрос? Где ты меня ожидаешь?
— Как где? В твоем ресторане!
— У меня есть свой ресторан? — удивился я. — Мы разве договаривались?..
— Некогда мне договариваться, — прошипела она, перейдя на «защищенный режим». — Меня отзывают на работу. Срочно…
Последнее слово едва расслышал, войдя в заведение, садясь рядом с дамой. Как я и думал, она говорила, чуть не лежа лицом в блюде с пастой.
— Это всё твоё, — бросила она, указав ножом на тарелки с едой, выстроенные перед моим лицом. — Поклюй маленько, и давай пошуршим. Партнер, есть тема!
— Не хватало и мне приготовиться к вылету черед трубу на Октябрьском поле, — проворчал я, уплетая салат Цезарь с острым соусом.
— И как только меня угораздило полюбить эдакого зануду, — проворчала она, вылизывая блюдо кусочком хлеба, принимаясь за шоколадный торт. — Да я бы тебя не загружала, но мой папуля с твоим пошушукались и вот резюме: на твоей фирмушечке разрабатывается одно перспективное направление — процессоры отечественного производства по уникальной технологии. Дело в следующем, один такой экземпляр уже произведен в единственном числе. Вывезен заграницу и готовится к продаже супостатам. У меня задание простое как репа — или вернуть процессор домой, то есть на вашу фирму, или продавца уничтожить, как крысу.
— Кто продавец? — спросил, чувствуя, как в спину вонзается второй за день нож.
— Один из старичков, которого наши папули выдернули из грязи. И вот она — благодарность.
У меня отлегло от сердца — не из моей команды… Малодушие, конечно, но все-равно легче.
— А какова моя задача? — спросил я, не понимая.
— Чапай сказал, что ты сегодня воспитывал одного юношу, — прошептала она, чуть не касаясь щекой основательного куска торта. — Решили твоего неисправимого хулигана Юрку подключить к делу.
— Бесполезно, — отрезал я. — Воспитание не удалось. Мы подрались, и он сбежал.
— Вот и ладно, — пропела она, перейдя на контральто. — Значит, придется юноше искупать вину… судьбой. Ты не понял? Парнишка назначен палачом. Так что он — бух!, его — бух!, — и все шито-крыто.
— А если удастся вернуть… изделие?
— Шансов почти нет, — шепнула она. — Во-первых, ваши умельцы сумели защитить свое изобретение, они вмонтировали в защитный кожух крошечное устройство уничтожения. Стоит нам приблизиться ближе, чем на километр, как мы кнопку жим-жим, его — бабах! А во-вторых, старый недоумок не сумел завладеть бумагами по технологии, верней украл, но не те. Поэтому, у тебя на фирме в настоящее время выращивают еще несколько кристаллов новейшего материала. И уж эти малышики будут так защищать, так секретить, что никто в мире ничего не сможет узнать.
— Для этого построили лабораторию на глубине тридцати метров? Меня туда не допускают.
— А оно тебе это надо? — сузила она глаза. — Придет время, допустят, расскажут, да еще может какую-нибудь нобелевку вручат… может даже, если повезет, посмертно, — шмыгнула она точеным носиком
— Ну и юморок! Выпороть бы тебя за такие шутки, да некогда. Когда, говоришь, у вас с Юркой-хулиганом самолет?
— Через полтора часа, — сказал она, глянув на часы. — А Юру большие серьезные дяди словили, уже обрабатывают, где-то рядом с аэропортом. У них не забалуешь!..
— Послушай, Света, — сказал я проникновенно. — Пообещай, после этой операции, завязать и устроиться…
— …Уборщицей?
— Ты и на этой должности умудришься убирать не мусор, а людей. Так что нет. Наш с тобой школьный друг Серега такой проект затеял — это будет похлеще, чем серия «Этногенез». Вот туда мы тебя и определим. Я устрою.
— Ладно, мечтатель, — протянула она, ехидно улыбаясь. — Вернусь, обсудим. — Как всегда, бросила наличные на стол и быстрым шагом удалилась, не попрощавшись.
Ну вот как такую любить!..

В конце девятнадцатого века Дмитрий Менделеев предсказал открытие элемента, который был назван германием. Изучив тему микропроцессоров, отец узнал, что будущее ни за силикатами, там графетами какими-то, а за германием. Узнал также и об отставании нашей страны в производстве микрочипов. Призвал наших непризнанных гениев и велел за приличную зарплату разработать и произвести наши собственные чипы на основе германия и его производных. Наилучшим изотопом для чипов после тысяч экспериментов был признан германан. Именно этот полуметалл позволял держать толщину кристалла всего в микрон, что делало его самым производительным. В таком перспективном деле, рассчитанном на десятилетия, отцу нужен был продолжатель, то есть наследник. Таким образом, Менделеев с моим отцом дождались-таки реализации мечты — один получил недостающий элемент таблицы, другой — искомый изотоп и наследника, то есть, меня.
Под непрестанным давлением мамы, так не похожим на нее, родители принесли меня в церковь для крещения. Священник спросил, какое имя выбрали младенцу. Отец произнес имя Германан — и тут раздался истошный вопль — это я возмущался столь неприличному именованию. Батюшка, привыкший за много лет к именам вроде, Электрификация, Вилен, Нейтрон, Дейтерий, молча кивнул, взял в руки календарь и сказал, что в сей день крещения младенца прославляется благоверный великий князь Александр Невский. Этим святым именем и предложил назвать дитя, добавив, что святых по имени Германан на Небесах нет, а там — он показал пальцем на пол — сколько угодно. Младенец, то есть я, приветствовал такое решение вопроса счастливым смехом, беззубой улыбкой и дрыганием конечностей.
Отец какое-то время пытался называть меня Германаном, но я презрительным молчанием покрывал эти языческие попытки, а откликался лишь на имя Александр. Чуть позже выяснилось, что окружающие представители прогрессивной общественности называют меня прозвищами типа Сашка, Шурик, Санька, а я вынужден откликаться, так как длинное полное имя Александр народу непривычно. Как-то явилась к нам в гости одна весьма представительная дама из министерства по имени Ваше сиятельство — так обращались к ней со всем уважением. Услышала она, как меня называют усеченными кличками вроде Саня или Шурик, а я отзываюсь — подозвала к себе и громко, так чтобы все слышали, сказала: «Никогда не позволяй называть себя, прости Господи, Саней. Не позволяй оскорблять своего небесного заступника! Ты носишь царское имя Александр, уважай его и требуй, чтобы именно так тебя все называли!»
Закончилась именная баталия тем, что по имени меня перестали называть вообще. Разве только в официальной обстановке, да и то в комплекте с отчеством, которое тоже не из простых — Константинович. Чаще слышал обращение типа Старик, Чувак, Дражайший, Уважаемый, или на работе — Босс, Шеф, Старшой, а то и вообще никак. Но с германием в качестве кристаллов для микросхем приходилось работать, хоть разбираться в технических терминах не очень-то и стремился. Все казалось, что эта вычурная словесная эквилибристика придумана исключительно, чтобы запутать или потщеславиться. Конечно, помогал в меру своих сил, но прежде всего с помощью внутренней молитвы, наружу никак не исходящей.

Медленно и смачно поедая трюфельный торт («ничем от иных не отличаться!»), вернулся внутрь и обнаружил негасимый огонь самодействующей молитвы. Я всё приму, смиренно и спокойно, только не дай нам убивать людей. Пусть меня растерзают дикие звери, пусть меня распнут вниз головой как Петра, только не дай, Господи, Светлане, мне и кому-то еще из моих людей убивать. В наступившей мягкой тишине прозвучали двенадцать ударов сердца, двенадцать Иисусовых молитв, и я добавил: впрочем, да будет Твоя воля, Господи, а не моя. Кто я такой, чтобы решать кому жить, а кому не очень. Вот именно, произнес я или кто-то другой.

Глава 4. Сим победиши!
Слова таинственного монаха, сказанные в подземелье, трижды прозвучали во мне в течение всех этих передряг: «Крест не снимай никогда — святыня сия чудотворна и охранительна». В это время также трижды нательный крест напоминал о себе, обжигая на подобие раскаленного до красна металла. Мысленно произносил молитву «Да воскреснет Бог…» и продолжал воевать — именно таким образом представлялись самому себе мои действия.
Сейчас выдалась минута покоя, и на меня хлынули воспоминания о событиях внешне ничем особенно не поразивших, но на самом деле круто повернувших жизнь. Я тогда «заболел» Афоном, не нашим Новым черноморским, а старым, греческим, что на полуострове Эгейского моря. Помнится, читал книги про Афон, снилась мне по ночам Святая гора. Поэтому и нашел в Москве Афонское подворье Пантелеймонова монастыря. Как вошел в церковный двор, так сразу погрузился в греческий изыск — цветы, беседка, вход в храм — всё напоминало тропики Средиземноморья. В храме пахло сладким дымком афонского ладана. Диковато озираясь, робко прошел в правый придел, по привычке занял очередь к седому старцу, принимавшему исповедь. Слева от меня находилась икона великомученика Пантелеимона, справа, как потом выяснилось — образ преподобного Силуана.
Увидев меня, старец подозвал огромного монаха, велел увести себя в алтарь. У аналоя встал и продолжил исповедь иеромонах помоложе. Устал старичок, подумал я, совсем немощный. Из алтаря вышел давешний громила в стихаре, почему-то подумал, что он телохранитель старца, может ему приходится носить его на руках. Подошел он ко мне, склонился к моему уху и шепотом произнес: «Старец благословил проводить вас к нему в алтарь» — подхватил меня под локоть, под удивленные взгляды очередников провел сквозь узкую дверь внутрь. В таком мистическом месте, где чудеса ежедневная норма, я даже не удивился, как телок на привязи поплелся вслед гиганту в сумрак тесного алтаря, где в высоком кресле, наподобие вольтеровского, сидел сухонький старичок.
— Ты на исповедь пришел? Сделай три поклона престолу и приступай к исповеди.
Я трижды поклонился, достал из кармана свернутый вчетверо листок с перечнем моих преступлений, полушепотом зачитал. Старец одобрительно кивнул, подозвал к себе, накрыл лентой епитрахили пустую до гулкости мою голову, отпустил грехи и сказал:
— Твой родитель способствовал моему освобождению из лагеря. Спаси его, Господи. Знаю, что он так в церковь на покаяние и не пришел. Придется тебе его отмаливать. А чтобы помочь в этом великом деле, вот тебе, чадо, от меня дар.
Он подозвал «телохранителя», взял их его рук крестик на черном шнурке и протянул мне.
— Это не просто нательный крестик, а мощевик. Внутри впаяны в воск частицы мощей афонских святых и твоего родственника, священномученика Феодора. Готовил крест твоему родителю, да вот ты вместо него пришел. Так что носи, молись о спасении души отца своего и других близких, которых Господь тебе благословит.
Так я стал обладателем нательного креста с мощевиком, который часто напоминает о себе тем, что обжигает, колется, а иногда и светится в темноте. С тех пор, как вручил мне его старец, ни разу не снимал и относился к святыне с «велиим благоговением».

Как упомянул в разговоре со Светой, увлекся как-то чтением книг литературной серии «Этногенез». Не скрою, захватили меня книжечки в плен и удерживали внимание довольно продолжительное время. И только ознакомившись с основными книгами серии, пришла усталость, а с ней — отрезвление. Конечно, теория этногенеза, разработанная Львом Гумилевым — сыном Анны Ахматовой и Николая Гумилева — в серии присутствует больше номинально, как нечто мемориальное, призрачное. Зато магическую составляющую теории авторы развили до абсурда. Подумать только, какие-то смешные висюльки-свистульки из серебристого металла якобы влияют на ход истории, сообщая пассионариям супер-способности и магическую власть над целыми народами.
Подумать только — не Господь Бог в синергии с человеком, а магические артефакты творят историю человечества. Вот уж услужили ребята врагу человеческому, вот уж задурили головы любителям ментальной диванной суперсилы! …вроде меня…
Во время чтения «этногенезических» книг мой нательный крест с мощевиком и обжигал, и кололся, предупреждая об опасности, но я был настолько увлечен, что воспринимал знаки как нечто досадное, нервирующее, отвлекающее от захватывающего чтива…
…Пока в Праздник Крестовоздвижения не услышал в храме во время проповеди грозные слова, прогремевшие императору Константину с небес: «Сим победиши!» — и знамение Креста на небесах. С тех пор, Константин Великий побеждал всегда и везде, стоило появиться пред очи супостатов знамёнам с вышитыми крестами.
Какие там артефакты! Какие, прости, Господи, магические висюльки! Грош цена им в базарный день. Крест н громом с небес — «Сим победиши!» — вот где сила несокрушимая, мощь державная! Сим и побеждаем, если, конечно, верим.

Оглянулся, обнаружив себя дома перед иконами. Имена Светы и Юры вплетались в Иисусову молитву, долетая до Небес огненными стрелами, прямиком из центра сердца. Зачем ты молишься о них, прозудело цитатой из Отечника святителя Игнатия, они ведь о Господе и не вспомнили ни разу. Потому и молюсь, что не вспомнили, а я на что, — просочился мой ответ невидимому совопроснику из числа мелких искусителей. Стоял на коленях, преодолевая боль в суставах, и, умоляюще глядя в глаза Иисуса, тупо, упрямо, настойчиво повторял имена друзей, с которыми оказался в одной упряжке.
И тут как сказке — долго ли коротко ли — ожил телефон, я облегченно встал с ноющих болью колен, взял со стола дребезжащую коробочку и упал в кресло.
— Уж не знаю, что ты там намолил, только все получилось по-твоему.
Девичий голос в басовитом трескучем регистре, казалось, преодолевал ураганы, песчаные бури и соло бас-гитары, долетал до моего уха. Наверное, включила защищенный режим с помехами.
— Обошлось без жертв, зато везем домой микросхему в комплекте с пакетом документации. Так что недооценили вы Юрочку-хулигана. Представляешь, на подсознании, верхним нюхом, учуял старичка, сидящего с газетой в аэропорту. У них там встреча намечалась с передачей товара и оплатой. Юрка, недолго думая, стащил его портфель, заменив на такую же копию, заранее заготовленную, в туалете проверил содержимое — всё на месте. Так что мы вернулись в наш самолетик и уже летим домой. Как говорится, не успели даже испугаться, хи-хи. Эй, ты меня слышишь? А впрочем, ты же у нас исихаст, да и куда тебе деться с подводной лодки строго режима, обратно хи-хи, — веселилась вовсю девушка, празднуя победу.
— Слышу, — ответил я, вращая в диполе «голова-сердце» благодарственную молитву.
— Тогда может вернемся в твой ресторан? Кушать хочется, как из пушки. Будем с Юркой через час.
Удивительно, что делает простенькая, но упорная молитва, если, конечно, с верой — за столом передо мной сидели практически родные люди, смущенно улыбаясь, снова и снова благодарили меня, сами не зная за что. Как и предписано генеральной инструкцией, я молчал, впрочем, только внешне, внутренне голосил самодействующей молитвой, удивляясь тому, что слышат вопль только двое: мой Иисус — и немой я.
Света непрерывно говорила, пытаясь унять смущение со страхом, Юра поглядывал исподлобья, изумленно качая головой. Оба при этом не забывали «кушать как из пушки», сметая со стола блюда, одно за другим, запивая шампанским. Интересно, неужели Света так и не проговорилась? Не может быть… И вот и доказательство:
— Я тоже туда хочу! — выпалил Юра, сверля меня умоляющим взглядом.
— Куда, Юра? — просил я, с укором посмотрев на Свету, которая по привычке чуть не легла щекой на рисовый пудинг с клюквенным сиропом.
— Не виноватая я, — пропела она, — он сам ко мне пристал.
— Под землю хочу! — вернул Юра тему разговора в нужное ему русло.
— Поезжай, кто же против, — сказал я. — Света объяснит, как добраться и к кому обратиться. Да, Света?
— А я ничего не знаю, меня туда не взяли, — снова перешла подруга на басовитые нотки.
— Почему не взяли? — допытывался Юра.
— Потому что баба! — с обидой пояснила она.
— Да еще болтливая, — добавил я.
— Так мне туда можно? — Решил добить тему Юра.
— Нет, — сказал я.
Юра со скрежетом, чуть не уронив стул, поднялся. Угрожающе навис надо мной.
— Ну, вы еще подеритесь! — воскликнула Света, усаживая Юру на место.
— Кстати, удар справа у тебя, как у пьяного сельского тракториста, — заметил я. — Тебе бы потренироваться у наших спецов.
— Больно надо, — проворчал остывший противник.
— Вот поэтому и нельзя тебе «под землю», разве только совсем вглубь. Зело горяч, ибо, — замысловато пояснил я.

Глава 5. Харизма для дела
Отпустив Юру словами «о свидании поговорим позже», Света оглушила себя третьим фужером шампанского, осияла мерцающими в сумраке очами и мягко, очень мягко прошептала:
— Я так понимаю, отныне тебе любое дело по плечу?
— Ну, я бы так уж прямо не стал бы… — пробубнил я.
— Ладно, скромник, как говорила одна одесская тетечка, слушай за мою беду. — На этот раз пришла очередь припасть девичьей щеке к пустой тарелке для хлеба. Что, право, за привычка! — Впрочем, тебе известно это состояние дитяти, когда папа приводит в дом молодую женщину, объявив оную следующей по счету женой.
— Известно, — кивнул я. — И тебе это известно, доложили.
— Да я вроде как не против, папулю своего люблю и желаю ему счастья полные штаны, но!.. — Она подняла палец. Я залюбовался этим органом, ввиду длины, оптимального маникюра и серебряного колечка от прабабушки. Чтобы развернуть мое внимание от пальца к своей беде, она взмахнула рукой и двумя пальцами указала на свои глаза, сюда, мол, смотри.
— Но соседствовать с мачехой на одной кухне нет сил, — предложил я свою версию. — Так? — Света кивнула. — Из чего следует, что требуется моя помощь в обеспечении тебя жильем. Так?
— Не представляешь, как приятно иметь дело с таким умным парнем как ты.
— Представляю, — охладил разгоряченную восторгами подругу. — Ты за рулем? Тогда поехали. — Мы встали и вышли в свет, солнечный, яркий. Сели в скромный Ровер, с форсированным двигателем сумасшедшей мощности, я зажмурился, положившись на покров от ангела хранителя. Через десять секунд, убедившись в непрерывности умной молитвы, приоткрыл один глаз, глянув на стрелку спидометра, замершую на ста пятидесяти и, закрыв глаз, произнес:
— Давай на полуостров.
— Да уж знаю, куда ты сбагриваешь бездомных теток.
Наконец, бешеная гонка с пьяной дамой за рулем превратилась в мягкое покачивание по травяным холмам деревни. Мы въехали под шлагбаум, остановились на уютной площади. Навстречу вышла странноватая дама в длинном платье в соломенной шляпке, набросилась на Свету с обнимашками. Принялась показывать веером достопримечательности:
— Монжуик, Рамбла, Грасия, Реваль, Эщампле!
— Откуда столько экзотики? — удивилась Света.
— Эта наша Марина, — кивнул я в сторону дамы, которая пустилась впляс. — Еще в пионерском детстве съездила по обмену в Барселону, да так и «заболела» Каталонией. А имя себе взяла в честь главного персонажа романа Сафона Руиса. Она тебе еще сто раз об этом расскажет.
В это время солнце закрыли серые дождевые облака, задул холодный ветер. Что-то включилось, со всех сторон загорелись невидимые светильники, пахнул теплый ветерок с ароматом тропических растений.
— И этот летний полдень среди пальм на морской набережной у них тут всегда, — шепнул я Свете на ушко. — Ну, почти… Марина с таким же свихнувшимся по Барселоне другом устроили. О стоимости «проекта» с Мариной ни слова! Ну нравится им это! Что поделаешь…
— И как ты к этой экзотике относишься? — Толкнула меня в бок Света.
— Сейчас кое-что объясню. — Повернулся к Марине, сказал: — Пока мы знакомимся с местным шармом, распорядись подготовить новосёлу свободный коттедж на женской части.
— У вас тут, как у Стены плача, женская и мужская половины?
— Да, — подтвердил я. —Тут всё так устроено, чтобы нашим людям ничего не мешало в реализации творческих идей. Видишь ли, главная идея Полуострова — творчество. Когда официальные союзы писателей, художников, композиторов, технарей стали разваливаться, мы решили создать свои неформальные. Тогда еще появились большие деньги и возможность по дешевке скупать недвижимость. Чем играть на бирже и в казино, мы вложили шальные деньги в то, что всегда будет в цене, то есть в землю и дома. Так и появился этот Полуостров.
— Мне здесь нравится все больше, — призналась Света. — И все-таки есть какая-то изюминка! Почти неуловимая, но вполне ощутимая. Не объяснишь? В чем тайна?
— Помнишь, ходили в школе на пьесу Арбузова «Опасные игры»? Там еще песенка звучала, вот эта:
Я мало ел и много думал.
Ты много ел и мало думал.
А в результате — как же так? —
ты — умница, а я — дурак!
— Да-да, чумная пьеса была! — согласилась девушка. — Мы потом еще долго ее обсуждали. А о чем ты думал? Когда мало ел?
— О любви, — выдохнул я.
— Ну да, о чем еще мог думать старшеклассник, да еще влюбленный, в такую...
— Дело в том, что моя любовь была безответна. Поэтому пошел в мыслях дальше и нащупал нечто фантастическое! Любовь вообще, любовь как средство выживания. Мне тогда довелось прочитать «Александрийский квартет» Лоренса Даррелла. Несколько раз прочел, но тайна книги не давалась. Пока в кафе на Арбате ко мне не подошел старик один. Сказал, что наблюдал, как я разыскивал на развалах книги Даррелла, ну и подсел за мой стол. Он-то и подтолкнул меня к главной идее. Знаешь, что сказал?
— Не томи, колись!
— Напомнил об одной особенности «Квартета» — там вполне себе мирно соседствуют, дружат и помогают друг другу совершенно разные люди. Мусульмане и копты, католики и иудеи, каббалисты и шпионы — все вместе. И еще — богатые и нищие, знаменитые и бесславные, злые и добрые — все хором. Кажется, должны бы, по идее, передушить друг друга, а нет — мирно живут и помогают друг другу выживать.
— Отсюда твоя терпимость?
— Не только. Тогда мысль только развивалась. Потом среди знакомых отца разыскал очень интересного старичка — критика. Раньше-то мне эта братия представлялась в качестве клопов, паразитирующих на здоровом теле творческого человека. Помнишь у Высоцкого:

Погодите — сам налью, —
Знаю, знаю — вкусная!..
Нате, пейте кровь мою,
Кровососы гнусные!!

— Фу, гадость! — передернуло подругу.
— Примерно так и я раньше думал. А старичок тот показал мне совсем другой подход к теме. Предложил почитать его книжку, а там одни эссе, статьи с разбором полетов — и все такие интересные, с юмором! Самое главное — добрые! Раскрыл он мне тайну свою — разыскивать у автора самое лучшее, истинное, светлое — и на этом основании выстраивать отношение к нему.
— Ну знаешь ли, для этого как минимум святым нужно быть! Мы-то не такие.
— Не скрою, мало что мне удалось на этом пути. Можно сказать почти ничего, но стремление есть, имеется опыт мудрости наших стариков. Да и не выжили бы они, если бы только осуждали и били. Кстати, тот критик был диссидентом, печатался в «тамиздате», а от тюрьмы уберегло его генетическое дворянское православие и то, что он взял невидную фамилию монашествующего родича, по молитвам которого он избежал опалы. Так он сам объяснил свой феномен.
— Так значит, советуешь почитать «Александрийский квартет» Даррелла?
— Да, вечером, — сказал я. — А утром, вместо зарядки, чтобы проснуться и резво взяться за дело — это, пожалуйста «Блокаду» Бенедиктова из серии «Этногенез» и еще весьма задорную книжицу Андрея Но — «Субъект». Кстати, в инете есть аудио-версии книг. Их можно слушать в дороге — это так бодрит! Представляю, садишься в свой лимузин, включаешь аудиокнигу — и всё, ты взлетаешь от земли прямиком в небо.
— А оттуда — бряк, об землю! — смешно пошутила Света. — Что же, из русской классики в твоей литературной харизме нет ничего? — с издевкой спросила она.
— Ну, ладно, «подруга дней моих суровых», — прошипел я таинственно. — Тогда вот тебе книга, которая легко перечеркнет все остальные, которые ты читала! «Зеленые берега» Геннадия Алексеева. Вот тебе в качестве аперитива… Только сначала, о чем книга — представь, любовь советского поэта, проживающего в Питере образца 1983 года — к знаменитой певице из 1908 года.
— Да как же это? — удивилась оппонентка. — Или они… как их там — попаданцы?
— Когда писались «Зеленые берега», таких неприличных слов еще и в помине не было. А как тебе такой диалог: «А ты, милый, атеист? — спросила Ксюша просто, спускаясь со мною с паперти. — Получается, что так, — ответил я. — И тебе не страшно умереть? — Страшно, радость моя. Всем страшно умирать и даже думать о смерти. — Но тем, кто без Бога, вдвойне страшно! Жаль мне тебя, милый. — Я смолчал.» Видишь ли, Света, как в классических романах о любви, там вся интрига закручена на предчувствии смерти.
— Ну, заинтриговал мой советчик! — заёрзала она. — И, знаешь, спасибо тебе!
— Только помни наш секрет — брать от книг самое лучшее, остальное — мимо.

Глава 6. Вода что превыше небес

Подошла Марина, предложила ознакомиться с новым жильем. Света вскочила, сбегала в коттедж, вернулась и бросила мне: «Всё идеально!» Села рядом, полюбовалась сверкающей под солнцем водой. Робко коснулась моего плеча и мягко прошуршала:
— Ты вернулся из подземных пещер какой-то другой. Может хотя бы намекнешь, что там произошло? Тезисно, так сказать. А?
— Посмотри на это, — показал я рукой на сияние воды. — Выше и еще выше!
— Как это? — напряглась моя Света.
— Не думай, сейчас разум только мешает. Вспомни слова из 148-го псалма Давида: «Хвалите Его, небеса небес и вода, яже превыше небес. Да восхвалят имя Господне; яко Той рече, и быша; Той повеле, и создашася.» Ну, не способен разум человеческий, привыкший к стереотипам, заложенным с детства, представить мегатонны воды, расположенные над небесами. А ведь именно оттуда низверглась вода, устроившая на земле всемирный потоп: «в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей» (Быт.7:11).
— Ты это наизусть выучил? Откуда познания?
— Не учил совсем, — развел я руками. — А познания у нас у всех оттуда, «с небес, что превыше небес». И не надо насиловать разум — дай ему замолчать. Пусть душа заговорит, в части бессмертного духа.
Наступила великая тишина. Может быть, только вокруг нас со Светой, но «повеле, и создашася». Объективно, субъективно — неважно. И в той тишине прозвучали слова.

Звуки выткались из света, что плывет над водой. Вода проистекает с небес, омывая наши сердца. Из самого центра сердца, куда не входит ничего тёмного, где всегда существует «Свет от Света» — оттуда приходит к нам, сокрушая преграды суетного ума, Истина с большой буквы. Наступает миг абсолютного счастья — ты становишься частью великого океана любви, в котором грехи всего человечества растворяются без остатка. Но это счастье дается нам по вере. Отдаться ему всем существом не может помешать ни приземленный разум, ни мрачная магия врага человеческого — вера наша предрассудки сметает прочь. И когда наступает миг счастья, миг воссоединения с океаном Света — всё остальное прекращает иметь цену, силу, вес. А есть только Свет, и ты вошел в него и сам растворяешься в сияющем потоке — и ничего более не нужно, ты счастлив и это навечно.

Я уже не понимал, кто произносит слова — моя гортань или девушка, что сидит замерев рядом. Слова звучали как песня из далекого прошлого, как мамина колыбельная перед светлым младенческим сном, как ангельское пение.
За спиной раздалось вежливое покашливание. Я оглянулся, там стояли несколько человек из клана неформальных творческих союзов. Мой взгляд вернулся обратно, в полет над водой, в торжество тишины над ненужными звуками суеты. Но — увы — полет завершился жестким приземлением, но и за это почувствовал благодарность, за те секунды касания вечности. За терпение Светы, тех людей, что прозрачными силуэтами стояли за нами, над нами. Нам было хорошо вместе, право же — очень и очень приятно, когда вместе.

Марина увела Светлану устраиваться на ночлег. Надо мной навис незнакомец, представился сценаристом проекта «Ностальгия».
— Сергей велел обратиться к вам, — произнес он негромко, вполне соответственно настроению момента. — У вас есть какие-то замечания?
— Мне еще не удалось ознакомиться с текстами, — извинился я. — Только одно пожелание. Память о прошлом стремится стереть темные, злобные страницы, а светлое, радостное подчеркнуть, сделать максимально рельефным. Пусть наша ностальгия будет приятной.
— Понял, сделаем, — кивнул сценарист, исчезая.
Вакантное место на берегу залива рядом со мной заняла Маша.
— Я соскучилась, — призналась девушка. — Давно тебя не было видно в наших краях.
— Дела, — сухо бросил я. В который раз поймав себя на сохранении дистанции с милой девушкой.
— Ты и здесь не оставляешь нас, — прогудела баском вернувшаяся из сумрака Света.
— Не смущай Машу, — попросил я. — Она в отличие от некоторых с первого класса верна мне, нашей чистой детской дружбе.
— Что же, теперь придется с ней каждый день встречаться? — проворчала Света.
— Не хочешь, вычеркиваем, — пошутил я, процитировав расхожий анекдот нашей молодости.
— Давай не будем мешать мужчинам. Пойдем, Света, я тебя проведу по самым красивым уголкам Полуострова. — Маша взяла подругу за руку и повела по набережной.
Рядом присел Дима. От него пахнуло свежевыпитым спиртным.
— Да к тебе тут целая очередь из страждущих трудящих, — скрипучим голосом произнес друг. — Теперь-то могу общнуться?
— Скорей да, чем нет, — сказал я, предчувствуя неладное. — Этим томным вечером ты не производишь впечатление «страждущего».
— Да, выпил чуток! — Тряхнул головой Дима. — Но я к тебе не с предложением продолжить. Есть у меня двое товарищей для этих целей. Хочу со старым другом по душам поговорить.
— Послушай, Дим, нельзя же ссору с девчонкой выставлять трагедией вселенского масштаба.
— То была не ссора, а полный разрыв, а девчонка была невестой, — напомнил он. — Но дело не только в предательстве женщины, я обнаружил в душе черную бездну. И, кажется, я туда падаю. Без остановки. Я уж пытался работой себя загрузить по макушку. По утрам бегать принялся, как киношный герой-любовник. Выпивать стал почти каждый вечер, чтобы заснуть… Что делать, чувак?
— Ты же читал слова Спасителя о людях последних времен. Сам же мне цитировал. Как говорил один старый мудрый товарищ, могу одним успокоить — дальше будет только хуже.
— Ну, спасибо! Вот уж утешил, так утешил!
— Да я и не собирался… Помнишь, как мы наблюдали спасение утопающего? Первое, что делал спасатель, подплывая к жертве самомнения, — врезал пощечину. Чтобы остановить панику и не утонуть вместе. Только после отрезвляющего удара брал на буксир и тащил к берегу.
— Ты собираешься меня побить? — просипел друг, отодвигаясь на полкорпуса.
— Ну вот еще! Не волнуйся, скоро и без меня будет, кому бить, стрелять, взрывать. Напоминаю, разворачивается мировая война. Пока только разгораются местные конфликты, но в планах супостатов объединить их и разжечь мировой пожар, уничтожив половину, а лучше две трети человечества. Смотри сам — нам скучно, мы унылые и трусливые, ссора с глупенькой блудливой девочкой представляется нам трагедией; мы поголовно болеем хроническими болезнями! И вот приходит в наш дом война. Все эти мелочи жизни побоку. Болезни с эпидемиями отступают, парней призывного возраста у девчонок отнимают, их самих — санитарками в госпиталь или на фронт, полки магазинов пустеют, народ обезжиривается, приступает к вынужденному аскетизму. Главный лозунг — все для победы! Патриоты приходят на смену либералам и прочим извращенцам, которые мечутся, сбегают из страны, очищая атмосферу. И самое главное — народ наполняет храмы, учится молиться, кается, причащается — сплачивается духовно. Слышал поди пословицу: в окопах атеистов нет. Они первыми погибают, а верующих Бог оберегает для победы над всемирным злом. Что в итоге? Правильно — на карте мира остаются лишь две жизнеспособные империи — Святая Русь и апокалиптический Вавилон, «идеже и Господь наш распят». У нас — Царь, у них антихрист. Кстати, российская военная промышленность вовсю готовится к мировой войне, наша фирма — тоже, в части новейших технологий. И наша с тобой задача — активное участие в разработке, военном производстве и охране супертехнологии от супостатов.
— Самое интересное, — признался Дима, — слышал это много раз. Но!.. — поднял он перст указующий. — Сказанное в нужное время, под горячее настроение — это сильно! Сразу в душе просветлело. Спасибо, дружище!
— Обращайся, всегда помогу.