Мать химика

XL глава
На следующий день, вволю выспавшись, отдохнув, Корнильев Василий Дмитриевич поехал к дому Погодина. Отобедав, в назначенный час друзья направились к старинному дому на Якиманке, чудом сохранившемуся в пожаре войны. Сий дом - четыре этажа, толстые кирпичные стены, с аккуратным фасадом пришёлся по вкусу Корнильеву, решившего покамест снять здесь временно квартиру - до того момента, покуда не решится его дальнейшая окончательная судьба.
- Ещё летом, будучи на службе в столице, я писал своему другу Батенькову о намерении кардинально изменить свою жизнь - теперь уж навсегда, и надеюсь, что это место станет первым этапом-ключом к мечте, - говорил Василий Дмитриевич Михаилу Петровичу, когда они поднимались на третий этаж по широкой винтовой лестнице.
- Дай Бог, чтобы всё сложилось, как того требуется.
Друзья, наконец, нашли нужную квартиру. Хозяин жилища - подслеповатый, благородный на вид старик показал всё, что нужно, провёл по комнатам, окна которых выходили на главную улицу. В доме имелось три комнаты и уборная, сама обстановка несколько скромная, но мебель добротная, хорошего качества, свидетельствовавшая о том, что прежние хозяева были людьми весьма состоятельными.
- Тебе нравится квартира? - с надеждой в голосе тихо прошептал Погодин.
- Весьма приятное место, - озираясь по сторонам, ответил Корнильев, по его лицу стало ясно, что говорил он правду.
Между тем, хозяин квартиры ввёл в комнату девицу лет двадцати в тёмном платке и деревенском платье, сказав, что ныне она будет служанкой у Корнильева, что звать её Глашей и что её рекомендовала его двоюродная сестра.
- Пускай остаётся, - махнул рукой Василий Дмитриевич, он протянул хозяину плату за первый месяц и, решив дело оконченным, передал Глаше дорожные сумки, наказал ей разложить вещи по местам и прибрать в доме.
- А на ужин что изволите, барин? - спросила она.
- Чего сама пожелаешь, - бросил в ответ Корнильев и вслед за Погодиным вышел из квартиры.
Усевшись в экипаж, друзья долго раздумывали, куда держать путь: Боборыкина нет дома, иные отсутствуют либо по долгу службы, либо ждут окончания зимы в своих поместьях, наслаждаясь свежестью зимних лесов заместо шумного города. В конце концов они сошлись на том, что просто-таки необходимо сделать визит в дом Екатерины Борисовны, которая так старательно организовала вчерашний бал. Вдова Биллингс радушно встретила нежданных гостей. Усадив их за стол пить чай с пирогами, она раз за разом задавала вопросы, испрашивала Корнильева, где он ныне живёт в Москве, что планирует делать и не собирается ли обратно в Тобольск? Василий Дмитриевич, как и подобает гостю, с полным достоинством отвечал на каждый из вопросов, а Екатерина Борисовна находила это прекрасным.
К столу спустились Надежда и Софья, одетые в обычные домашние платья, их волосы были заплетены в косы и ничем не украшены. Они присели в реверансе перед Корнильевым и Погодиным, а те, очарованные их прибытием, поздоровались с юными барышнями. Девицы сели напротив гостей - по левую руку от Екатерины Борисовны; неспроста Надежда оказалась напротив Корнильева - её глаза остро глядели в его лицо, улавливали малейшее движение руки или пальца, но сам он, того не желая, украдкой посматривал в сторону Софьи, так мирно и скромно сидящей подле кузины. Сирота, проживающая в доме Биллингсов на правах бедной родственницы, не имеющая ни богатого приданного, ни громкого имени, что могло бы привлечь женихов из жалости, девушка всем своим видом, этим бедным нарядом невольно давала понять, что здесь ей не очень рады и что сама Екатерина Борисовна оказывает ей неоценимую благодеятельность - за тарелку еды и небольшого угла, за что сирота ни в жизни не сможет отплатить ответным добром. Все эти мысли единым мигом пронеслись в голове Василия Дмитриевича, отчего он ещё более проникся нежным, довольным чувством к Софье, чью милую светлую красоту приметил в первый день их встречи. Русоволосая, белокожая, с маленьким детским носиком, с округлым подбородком, девушка явно выделялась среди сестёр, среди иных дам и девиц - гордых, тщеславных, властных с их жёсткими линиями ртов под тонкими благородными носами. Корнильев не жаждал богатой невесты - денег, получаемых с имения, хватало с лихвой; он жаждал простого семейного счастья, простую красивую жену с тихим характером - таковой была добрая матушка, такова ныне сестра Мария. Уже уходя, покидая дом гостеприимной хозяйки, он ещё раз простился с девицами, на миг задержал взор на Софье и та, душой понимая его мысли, как-то несколько напряглась, залилась краской румянца. По дороге обратно домой Корнильев не проронил ни слова, все его мысли, думы занял один-единственный образ Софьи.
У порога его встретила Глаша. ОН передал ей шубу, осмотрелся: комнаты были прибраны, вещи разложены по местам, а на столе в вазе красовались недавно испечённые пироги. Отужинав, Василий Дмитриевич уселся у окна и посмотрел на ночную Москву: улицы уже погрузились в темноту, будто и они вместе с людьми уснули до утра. Глазами он искал сквозь крыши и толстые стены соседних зданий дом Биллингсов, под кровом коего ныне почивает Софья, но ничего не мог разглядеть, хотя мыслями всё ещё оставался там, с ними. Некоторое время раздумывая над возможным дерзким шагом, что мог стоить ему карьеры и уважения, Корнильев решил: была ни была и, накинув на плечи шубу, вышел вон, крикнув на прощание Глаше, чтобы та не ждала его. Когда он ступил на улицу, начал падать обильными хлопьями снег: хороший знак, подумал он; остановив извозчика, велел ехать к уже знакомому дому на соседней улице, сокрытому за высоким частоколом.
Обходя вокруг, Корнильев искал лазейку - даже самую малую, дабы очутиться на подворье чужого дома. Обильными хлопьями падал снег и он возблагодарил в душе Бога, что его заметные следы тут же засыпало холодной вьюгой. Наконец, удача улыбнулась ему: перед глазами стоял невысокий частокол. Василий Дмитриевич попервой попытался было отодвинуть одну из досок, но все они оказались крепко прибиты к основанию, так что выход оставался один - перелезть через забор. Не боясь порезов и ссадин, преисполненный истинной рыцарской решимостью, о которой когда-то читал в книгах, Корнильев с усилием преодолел первое препятствие, разорвав немного подол шубы, о чём не сразу догадался. Сердце бешено колотилось в груди, к горлу подкатил тугой комок - было и страшно и смешно одновременно от столь дерзкого поступка; вот, он стоит по колено в снегу посреди безжизненного белого сада: дом, окружённый деревьями, погружён в безмятежную сонную тишину. "Где же её гнёздышко? Где же притаилась зазнобушка моя?" - про себя вопрошал Корнильев, не понимая даже, для чего он здесь и что ищет. Вдруг в одном оконце, расположенного под крышей дальнего крыла дома, зажёгся тусклый свет, чей-то силуэт отодвинул рукой гардины и выглянул вниз - это была она, Софья. Красавица, видно, не спала, иначе как объяснить сей факт, что она услышала какой-то слабый шорох из глубин сада?
Прячась за низкими пристройками близ голых кустов жасмина, Василий Дмитриевич весь замер, от неслыханного напряжения, от упавшего на миг счастья на глазах выступили слёзы, но он силился не выдавать своего присутствия, ибо не желал терять навеки то, что с таким трудом досталось ему. Он заметил, как Софья прикрыла окно, через какое-то время на широком крыльце заплясал тусклый свет и оттуда донёсся её слегка робкий голос, заглушённый порывом ветра:
- Кто здесь? Здесь есть кто-нибудь?
Ответом стала ночная тишина. Девушка, закутанная в широкую шаль с бахромой, некоторое время продолжала стоять на пороге, прикрывая одной рукой пламя, её маленькая, тонкая фигурка отчётливо оттенялась на фоне заснеженного сада. Наконец, пожав плечами, Софья вернулась в дом, свет в её почивальне потух и вновь всё стало черно и мрачно. А Корнильев тем временем прежним путём вернулся к экипажу, повелев извозчику возвращаться назад.
На следующий день по пробуждению, чувствуя приятную усталость во всём теле и лёгкость на сердце, Василий Дмитриевич поехал в гости к Батенькову и, пробыв у того несколько часов, направился в дом Боборыкина. Александр Дмитриевич в то время принимал у себя завсегдатаев московского дворянства и высшего купечества; были накрыты столы, отовсюду слышался громкий смех и застольный юмор. Корнильев оставался в стороне от столь высокого общества, хотя и среди собравшихся то и дело встречал случайных знакомых, те подходили, после пары-тройки фраз о делах и здоровье откланивались и уходили, а он по-прежнему оставался вдалеке от сего буйства цвета, запахов и фактур. Лишь Боборыкин иной раз украдкой поглядывал в его сторону каким-то новым, непонятным взором, полного забот. Василий Дмитриевич понимал, что сие значит и когда гости поздно вечером разъехались по домам да усадьбам, немедленно приблизился к хозяину, желая, дабы тот как можно скорее открыл секрет своего решительного беспокойства. Александр Дмитриевич не стал томить Корнильева долгими, затяжными беседами, а сам, будучи уставшим от людской суеты, сказал, что для Василия Дмитриевича есть хорошая перспектива здесь - в Москве, а именно - благодаря ходатайству Боборыкина и Погодина его ожидает к себе в услужение князь Трубецкой.
- Ныне дом княжеский недоволен управляющим, что ведает все их дела, - добавил Александр Дмитриевич, пуская медленным паром табачный дым, - мы с Михаилом Петровичем рекомендовали вас, Василий Дмитриевич, когда князь гостил в моём доме. Вскоре прежний управляющий будет рассчитан - но то случится не раньше марта. Ежели вы согласны принять сие предложение, то напишите князю о своём решении, но коли нет, то...
Корнильев поблагодарил Боборыкина за предоставленную помощь; конечно, он согласен служить князю - по крайней мере в том он видел лично для себя больше перспектив и на утро, слегка позавтракав, отписал князю Трубецкому о своих намерениях.
Времени оставалось чуть меньше двух месяцев, за этот тянувшийся период Василий Дмитриевич старался занять самого себя бесконечными делами, дабы не умирать со скуки в небольшой душной квартире. До обеда он отвечал на корреспонденцию, мельком пробегал глазами доклад о счетах в своём имении, подписывал необходимые бумаги о продаже урожая и, взяв положенные ему деньги, направлялся в гости по друзьям и знакомым.
В дом Биллингсов Василий Дмитриевич заезжал чаще обычного - будто бы случайно, на чай. Ему льстили приветливость Екатерины Борисовны и милое кокетство её дочери, однако, взглядом ли, сердцем ли он всегда в надежде искал ту, ради которой и задумывал эти бесцельные визиты. Сама же Софья спускалась редко, но даже тогда, когда она выходила навстречу гостю, то чаще держалась в тени двоюродной сестры, бывало, садилась в стороне или у окна пяльцами, проворно работали её тонкие белые пальчики, вырисовывая нитями причудливые узоры. Иной раз поднимет голову, робко взглянет на других и снова отворачивается, делая вид, будто с головой погружена в работу.
Иное дело Надежда Осиповна - как две капли воды похожая на свою матушку, живая, подвижная, склонная к общению, начитанная, умеющая поддержать любой светский разговор. Она любила свет, не представляла свою жизнь без балов и продолжительных вечеров; она была кокеткой как большинство барышень её круга, оттого Корнильев и не питал к ней интереса, каждый последующий шаг девицы угадывая наперёд. А вот Софья - тихая, молчаливая являлась загадкой, тайной, сокрытой за семью замками и потому, статься, она притягивала его своей недоступностью.
В начале февраля Екатерина Борисовна вместе с Надеждой уехали в гости к родственникам в отдалённое поместье и, как то узнал Корнильев, пробудут там не меньше двух седмиц - не столь длительный срок, возможно, она вернутся до начала марта. Вместе с хозяйкой в путь отправились две служанки и старая нянька Надежды. Ныне в Москве оставалась одна лишь Софья - под присмотром горничной и кухарки, да ещё сторожа.
Первую неделю после отъезда Биллингсов Василий Дмитриевич ходил весь не свой, в голове кружились словно рои пчёл мысли - одна дерзее предыдущей. Порой в одиночной тишине ему становилось страшно из-за самого себя, но спустя какое-то время, обдумав положенный план, успокаивался и в душе насмехался над недавними собственными страхами.
И вот поздним вечером, зная, что предстоящая ночь будет безлунной, Василий Дмитриевич нанял экипаж и направился к заветному дому - за тем самым забором, который он некогда смог преодолеть. Как и в первый раз, Корнильев преодолел препятствие и очутился в ночном, окутанном чёрными тенями, саду. Таял снег под весом сапог, и тут и там блестели лужи. Он был крайне осторожным, но вдруг осёкся, остановившись на полпути: как пробраться внутрь дома, оставаясь незамеченным и как встретит его Софья, приметив его одинокую фигуру в пустующем доме? Корнильев в злости пнул снег, ругаясь про себя на столь необдуманный шаг, и в тот же миг замок двери с чёрного входа на улицу щёлкнул и на улицу вышла закутанная в тёмную шаль кухарка; поёживаясь от холода, она направилась в сарай за новыми дровами. Это был единственный шанс: не долго думая, Василий Дмитриевич метнулся к двери и в единый миг очутился в тёплом, мрачном коридоре. В конце маячила лестница на второй этаж, что для обезумевшего влюблённого явилось главным мостом к заветной мечте. Стараясь ступать как можно тише, осторожнее, Корнильев приблизился к заветной двери в левом крыле дома, за этой самой дверью находилась та, ради которой он рисковал не только положением, но и жизнью, ведь приметив его кто иной, возможно. принял бы за вора и тогда он упал бы за земь, сражённый пулей, но никого вокруг не было, лишь его фигура, заметная на фоне тёмно-серых стен.
За дверью опочивальни Софьи горел слабый свет, сама же дверь была чуть приоткрыта: возможно, девушка ожидала прихода служанки, иначе зачем так беспечно сидеть в полном одиночестве? Она ходила взад-вперёд возле окна, тихо напевала какую-то незамысловатую песню; облачённая в широкую муслиновую рубаху до пят, Софья не сразу заметила за спиной Василия Дмитриевича в накинутой на плечи шубе. Взгляд её устремился на зеркало и только там она увидела его чуть побледневшее лицо. Поначалу губы её задрожали в немом страхе и она уже готова была закричать, призвать на помощь, как вдруг сильная рука сжала ей рот, тихий знакомый голос произнёс:
- Не нужно бояться, это всего лишь я - Корнильев, что являюсь частым гостем в вашем доме.
- Что вы тут делаете? Уходите, прошу вас, иначе я закричу, - взмолилась Софья, прижав к груди руки, ей было неловко, стыдно за свой неподобающий вид, но более всего - что она находится наедине с мужчиной, коего почти не знала и с кем ещё ни разу не общалась вот так просто. Краска залила её лицо, на глазах набухли слёзы, она уже готова была опрометью выбежать вон из почивальни, как вдруг увидела, как Корнильев осторожно опустился перед ней на колени, его руки ухватили её тонкую талию и, не ведая ни о чём более. он заговорил быстро, весь горя в страсти:
- Софья, не пугайся меня, не гони, ибо ты единственная живёшь в моём сердце, что день и ночь томится без тебя. К твоей тётушке я наведываюсь в гости лишь ради тебя одной; я полюбил тебя с первого взгляда, ты завладела мною, а я, твой покорный раб, преодолел тысячу препятствий, лишь бы вновь встретиться со столь дивной красотой.
- Прошу, не надо, Василий Дмитриевич... - тихо проговорила Софья, стараясь поднять его с колен.
- Я люблю тебя больше всех на свете. Мы останемся вместе, я заберу тебя, сделаю самой счастливой, только не отталкивай меня обратно в пучину, из которой я выкарабкался благодаря тебе.
- Тише, тише; нас могут услышать и тогда...
- Мы закроем дверь на ключ, потушим свечи кроме одной.
- Так неправильно, - неуверенно молвила она, но не стала останавливать Корнильева, что столь ловко щёлкнул замком, а после потушил три свечи.
Комната погрузилась в полумрак. Одетая во всё белое, Софья маленькой фигуркой ещё сильнее засияла в свете единственного ночника, а в это время Василий, скинув тяжёлые одежды, приблизился к ней и заключил в свои объятия. Шпильки упали на пол и освобождённые волосы рассыпались по плечам. Их губы коснулись друг друга, руки сплелись-переплелись и мир весь принял их на своих мягких, тёплых перинах...
На часах пробило полночь; в этот миг с густых чёрных небес начал белыми хлопьями падать снег, становясь всё гуще и гуще. Василий Дмитриевич спешно одевался; время от времени он из-за плеча поглядывал на возлежащую под тёплым одеялом Софью. Она стала ещё прекраснее, нежнее, чем прежде, волосы её рассыпались по подушке, оттеняясь на фоне белой перины. Корнильев глубоко вздохнул: впервые за всё то время он почувствовал невольное покалывание под сердцем из-за нахлынувшего разом переживания. Все двери в доме давно заперты на ключ, следовательно, выхода не было как только через окно, что явило ещё одно рискованное положение. Оставаться же до утра здесь - в покоях незамужней девушки - тем более нельзя, ибо это может повлечь огромный скандал в обществе, что покроет позором не только его, но и Софью. Весь в раздумьях, он подошёл к окну, глянул вниз, в голове рассчитывая ушибы, которые будут при внезапном падении, но иного выхода не было. Осторожно он распахнул ставни и ступил на подоконник. К нему в одном лишь халате подбежала Софья, в страхе вцепилась в его руку, и с нежным, заботливым взглядом посмотрев в тёмное лицо своего тайного полюбовника, проговорила:
- Прошу, не делай этого, иначе ты разобьешься.
- Кто угодно, но только не я, - ответил шёпотом Василий, чувствуя, как былая уверенность, молодецкая сила вернулась в его тело.
- Но как же... Тут опасно.
- С детства я отличался завидной ловкостью кошки. Мне ли бояться высоты?
Софья чувствовала в душе, что Корнильев храбрится перед нею, дабы не упасть лицом в грязь, но, будучи деликатной в столь щепетильных вопросах, она ничего не ответила, а лишь перекрестила его на прощание.
Нащупав ногами выступ в стене, Василий Дмитриевич поднапрягся, плотнее прижался к шершавой поверхности; на его счастье, фасад здания со всех сторон украшала лепнина и он, хоть с трудом, но спустился вниз, не считая порванного рукава шубы и ссадин на ладонях и пальцах. Когда ноги, наконец, ступили на земь, Корнильев ещё раз глянул вверх на заветное окошко: Софья, опасаясь чего-то, потушила свечу и потому в комнате стало темно. Облегчённо вздохнув, он уже было успокоился, считая, что самое сложное и опасное позади, как вдруг неподалёку до его слуха донёсся скрип отпираемого замка. Что есть мочи Корнильев ринулся к пристройкам амбара и залёг на снег, стараясь подавить громкий стук сердца в груди. Его обдало жаром, хотя на улице заметно похолодало, к горлу подступил тугой комок в тот миг, когда глаза, немного привыкнув к темноте, различили чёрную фигуру старой служанки. Женщина вышла на крыльцо, оглядела замеревший в ночной прохладе сад, но никого не обнаружила - ни единой живой души.
- Здесь есть кто? - строго донёсся её голос, но ответом послужила мёртвая тишина.
Какое-то время потолкавшись на месте, женщина повела плечами, проговорив самой себе: "Должно быть, показалось" и вернулась в дом.
Корнильев возблагодарил Бога за спасение. Трясущимися руками он кое-как ухватился за низкий забор и перелез через ограду, и что есть мочи побежал к экипажу, ощущая внутри противоречивые, приятные чувства.