Лабиринт в пустыне

1 глава
Утро не задалось. Чайник никак не закипал, потому что я не до конца закрыл крышку, яичница подгорела, бутерброд упал колбасой вниз. Все мои жизненные бутерброды падают всегда колбасой вниз.(Почему не маслом? Потому что я люблю колбасу) Закон Мерфи, кажется, да? О нееет, это мой персональный жизненный закон. «Если что-то может пойти не так, оно обязательно пойдет не так»(с)– это тоже не помню, где и кто сказал, но суть в чем: нужно быть готовым ко всякой хренатени в жизни. Она, эта хренатень, существует, и именно она пытается отравить вам жизнь. Следовательно, нельзя каждый раз удивляться, изумляться и тратить энергию на горестную реакцию, когда она появляется в вашей жизни. Нужно просто знать, что она будет, и ждать её. То есть, вы знаете, что косяки будут обязательно ( и совсем необязательно- ваши), будут. Поэтому вы не тратите драгоценную энергию на горестное удивление и страдание, когда они приходят. Вы просто смотрите в этот момент на часы и говорите: «М, все по плану, идут тютелька в тютельку, без опозданий». Легкое вскидывание бровей и элегантный взмах руки с часами вместо слез, истерик, сжатых губ и желваков, ходящих ходуном под кожей. Чувствуете разницу? От, то-то же. Я научился. Я почти научился. Я только хмыкнул, когда увидел, как бутерброд шлепнулся вниз. Ничего такого, ничего особенного. Просто контроль над собой. Годами выверенный контроль. Я не всегда был таким. Было время, когда я искренне изумлялся неприятностям, горевал над каждой проблемой, моя кукушечка отлетала всякий раз, когда я встречал ситуации, которые не стоили и выеденного яйца. Когда же мне стало ясно, что по большей части автором всего трындеца в моей жизни является враг рода человеческого и мои собственные грехи, и глупо обвинять различных людей в моих бедах, если эти люди- всего лишь марионетки в руках темных. Зачем кричать на мешки из кожи, набитые жиром, мясом и костями, если их душа плотно порабощена тьмой? Что они могут сделать, если руки их в кандалах и они годами не знают, как освободиться? Или, что еще хуже, даже не подозревают о том, что они в плену. Можно ли орать на людей, если они выглядят как куклы, которым полностью вынули мозг, надели наручники и заставили выполнять команды? Это смешно на самом деле. Удивляло другое – последовательные попытки тьмы уничтожить меня на этой планете. Эти попытки предпринимались с детства. Я подавил легкий вздох и хладнокровно выбросил бутерброд в мусорку. Не надо кормить мелких тварей своей энергией. Они ждут ее, эту вашу негативную энергию, чтобы вы поорали, потопали ногами, распсиховались, зарыдали, покраснели от гнева, да так, чтобы дым пошел из ушей. Эти маленькие тангалашки толкают вас под руку, чтобы вы пролили горячий кофе, да на белую рубашку, они, это они делают так, чтобы ваш новый бежевый тренч обрызгало проезжающее мимо авто, чтобы вам наступили на ногу, чтоб у вас проткнули колесо, чтобы вы потеряли ключи от квартиры или машины, да ещё чтоб вы впридачу их искали перед выходом, когда опаздываете, полчаса, красный как рак. Это они, эти твари, теряют ваши важные документы, роняют ваш мобильник с большой высоты, да прямо на асфальт, толкают вас на глупости – высказать все о наболевшем вашей маме-сердечнице, бросить в разгар скандала супруге, что хотите развестись, детям – что не ожидал, что у вас такие глупые дети, больше тройки по математике не можете принести, начальнику- что тот дурак на букву «м» и что давно хотели уволиться. В общем, мерзопакостные твари, безусловно. Питаются исключительно вашими взрывами гнева после таких вот провокаций. Надо постоянно контролировать пространство вокруг себя, отслеживать все, что ты собираешься сказать или сделать. Постоянный контроль и постоянная молитва – вот что может оградить от таких тварей. Маленькие- не значит безвредные. Все, кто находятся на службе у тьмы, представляют собой опасность, вне зависимости от размера. Я знал, что тангалашки особенно сильно меня атакуют, когда я ослаблен – физически измучен или морально выжат. Истинный христианин старается не допускать состояния, когда ты просто настолько устал, что не можешь встать на молитву. Послаблений не существует, потому что этим пользуются враги. Даже если бы одновременно отказали руки и ноги, все равно, это не повод чтобы не молиться. Святые побеждали врагов и лежа, будучи больными, пребывая в постоянной молитве. Это единственное, что спасает и держит в тонусе. Последние времена свирепствуют за окном, нам всем нужно осознать, наконец, что единственная цель тьмы – истребить нас целиком и полностью. Глупо надеяться на милость врагов, цель которых одна – грохнуть наши тела, а души на вечные муки упечь в ад.
Я сделал себе новый бутерброд. Колбаса есть, хлеб есть – все в порядке. Сделай второй бутерброд, это проще простого. Не психуй. Это намного продуктивнее, чем страдать годами от предыдущей неудачи. Ты не должен расстраиваться от упавших бутербродов, ты должен сделать новый и идти вперед. Многочисленные жизненные ошибки не сделали меня слабее. Я не стал ныть 24/7, как мои друзья. Мог ли я переживать о том, что все удары врага пронеслись мимо и не сровняли с землей мою самооценку? Я еще что-то мог. Я был на что-то способен. И, самое главное, я был жив.
2 глава
«Курице не больно, курица довольна»(с),– бормотал я про себя детскую поговорку, когда надевал белую рубашку. День предстоит занятой, день предстоит занятный. Нужно сделать кучу дел, в том числе и тех, что висят над моей головой дамокловым мечом уже очень давно. Уже много времени, как я не входил в то состояние, в котором мог спокойно отдохнуть. На моем побережье было пустынно, там давно не было меня. Соленый ветер раскачивал пустой гамак, море расстроенно шептало «Жжжддуууу, ждуууу, приедешшшшшь, приедешшшшшь…», солнце тратило свои силы зря. Я сражался every day, пахал как лошадь, мотался по городу как гончий пес. А все зря. Мое море не мне нашептывало на ухо свои сказки. Меня не было там, на золотом песке с узкой полоской синего моря с белыми барашками. Я был в моей клетке с беговыми колесами, которые крутились 24/7, вот только бег в них ни на йоту не приближал меня к цели.
Я брызнул на себя мои любимые духи с запахом морского бриза и вышел из квартиры. Вот уже неделю я ходил на работу максимально красивый ( решил, что «погибать, так с музыкой»(с), и местные бабульки, видимо, приклеенные насмерть клеем «Момент» к скамейкам у нашего подъезда, очень хотели крикнуть мне в спину: «Шлюх!» Это читалось на их лицах, но каким-то неимоверным усилием они сдерживались, и я их уважал за это. Не каждый может справиться с бесом осуждения и гневом. Это достаточно серьезные товарищи. Некоторые монахи с ними борются по 10 лет. Хотя, возможно, бабулек прорывало, как только моя спина скрывалась за углом.
В то утро, как говорится, ничего не предвещало. Солнце светило, надрываясь, как будто хотело доказать москвичам, что они живут в Сочи, а в не загазованной и шумной столице. Москвичей было не провести – рубашки в области подмышек были мокры, лица красны и злы. Я тут как раз на днях прочитал статью, что жару человек воспринимает как эмоцию гнева. То есть, среднестатистическому москвичу жарко – и именно поэтому он, как умалишенный, давит на клаксон в пробке и орет что-то матом в соседнюю тачку через открытое стекло. Приходит в офис – орет на секретаршу, всех увольняет направо и налево, если начальник, а если подчиненный - бьет кулаком в стену в туалете, кричит в трубку на жену, как обычно, не вовремя позвонившую спросить, как его дела. Когда замаячит первый инфаркт, и человек отойдет в другой мир, то-то же ему будет тоскливо, когда ему там, на небе, объяснят, что по факту он психовал из-за жары. Из-за такой фигни грешил, подрезал на дороге, увольнял людей, рушил чужие судьбы, орал на жену и детей, губил свой многолетний брак и, в конечном итоге тупо умер. Хотя, смиренно перетерпи он эту дурацкую жару, мог бы жить и жить. И после смерти попасть именно туда, куда все мечтают. Именно поэтому в такую жару я постоянно твердил про себя Иисусову молитву. Самая короткая и самая быстродействующая и спасительная молитва в мире. Если ты идешь с этой молитвой, то находишься будто в белом облаке, никто и ничто не сможет тебя «достать». Да ты и сам накосячить не сможешь и на кого-то там наорать из-за жары: тебе просто не дадут. Я отлично знал применение всех молитв в разных ситуациях. Все они были мощнейшим оружием, 24/7 защищающим меня от темных. Меня не сбил рандомный парень на самокате, потому что какая-то сила оттолкнула меня вправо, когда он как раз собирался в меня врезаться. Я не стал разглядывать девицу в легкомысленном декольте и короткой юбке, потому что мой мозг следил за словами молитвы. Меня не обила мощной струей воды поливальная машина и из моего рта не вырвались проклятия, потому что я как раз неожиданно отступил в сторону, продолжая творить молитву. Я был защищен, Бог хранил меня. А ведь за обычный путь человека, едущего в офис на работу и изнывающего от жары, можно собрать столько грехов по пути! Но Иисусова молитва защищала меня.
3 глава
Кондиционеры в офисе пахали во всю, было прохладно. Пара коллег прошли мимо меня, надрывно чихая. «Не простыть бы теперь»,– пролетела мысль в моем мозгу, и я снова сосредоточился на молитве. Офис, разумеется, был прикрытием для меня и для таких, как я. Мы, светлые, должны были где то работать, чтобы не вызывать подозрений. А мы их постоянно вызывали. Одно неловкое движение – и вот о тебе знают все, и темные, и светлые, и обычные люди. И наши, взяв тебя за шкирку, как нашкодившего котенка, молниеносно депортируют тебя по порталу в какую-нибудь глухомань, чтобы не отсвечивал первое время. Знаем-знаем, проходили. В глухомань я не хотел, поэтому я был предельно осторожен. Максимально осторожен. Я зашел на офисную кухню, поставил себе вариться кофе. Стайки сплетничающих девчонок из бухгалтерии мигом разбежались, и я остался один. Уж не знаю, чем это я их распугиваю, возможно, моя аура так действует на окружающих. Самое смешное, когда бесы, плотно и давно сидящие в старушках- одуванчиках, чистящих эти позолоченные подсвечники в церквях, начинали на меня внезапно орать матом. Это был, конечно, фокус. Привлекали внимание, тут уж долго в храме не постоишь, когда тебя помоями поливают ни за что, ни про что. Хотя, конечно, наверное, есть за что – жжет им пятки светлая сила, ох жжет. Жалко тоже их, бабулек, сердешных: с такими тварями всю жизнь внутри прожить, от отчаянья прийти убирать храм, и даже это не помогло - в таком почтенном возрасте всё еще иметь их внутри. Поначалу вздрагивал от их воплей каждый раз, потом привык. Но я не хотел бы ничего поменять. Иметь слабую ауру, чтобы угодить темным? Чтобы меня быстрее и вкуснее было скушать? Ха! Разбежались! Никогда не бывать этому! Я притащил большую чашку кофе в мой кабинет и залился ею по уши. В моем желудке булькало море кофе, я был счастлив. Наши знали, что я был заядлый кофеман, но пока не заставляли меня бросить эту вредную привычку, терпели. А я радовался, как ребенок. У светлых не так уж много земных радостей, потому что большая часть из них ведет к разрушению души, и, как следствие, к аду. Кофе оставался на нейтральной полосе, хотя, по моему, от создания мира велись споры и дебаты о его возможном вреде. Кто-то был «за», кто-то был «против», а я просто радостно его хлебал каждые полчаса. В любом виде, от эспрессо до маккиато и флет уайт – я мог выпить все сразу и до дна. Повторюсь, любой кофе. Если не было натурального, я пил растворимый. Этот гребаный «3 в 1» я пил. Да, да, и мне не стыдно. Всевозможные суррогаты я всасывал внутрь с мощью советского пылесоса. Так я любил кофе, ребята. Не хочу слушать ваши крики о вреде кофе, у каждого из нас свои скелеты в шкафу, пусть в моем стоит всего лишь чашка кофе. Думаю, что годам к 80ти от этой вредной привычки вполне можно было избавиться, но я совсем не уверен, что планета Земля намеревалась столько времени терпеть меня – ведь чистые люди здесь живут совсем недолго. Не то, чтобы я считал себя совсем чистым, нет, что вы, моя гордыня под контролем, но, по крайней мере, свою душу я регулярно вытряхивал на исповеди не только насчет грехов, но и насчет помыслов. Еще п: за каждый такой помысел мне уже к вечеру мощно прилетало, и я сидел, внутренне весь в соплях и слезах и с горечью спрашивал себя, какого хрена я кого-то там осудил, или внутренне прогневался, или еще что в мыслях натворил, что, у меня меньше всех грехов?! Небо было неумолимо – согрешил утром – вечером расплата, согрешил вечером- утром расплата. «Утром деньги, вечером стулья»(с), механизм наказания был отлажен, как часы. Бывало и быстрее, минут через 5, это уж как будут свободны ангелы – каратели, в зависимости от того, сколько таких идиотов, как я, по тупости нагрешат этим вечером. У ангелов тоже бывают очень занятые вечера. И утра. И дни. И вообще, они пашут 24/7, защищая нас, а мы всегда так неблагодарны. Говорим «Повезло», когда успеваем перебежать дорогу, буквально за доли секунд выпрыгивая из-под мчащегося на нас автомобиля, и совсем не видим нашего ангела, в седьмом поту вытягивающего нас за шкирку из –под колес. Никакой благодарности никогда им, а они ведь пашут всю нашу жизнь, постоянно спасая нашу душу и тело. Я тоже был неблагодарной сволочью, но где то после 10го раза спасения моей души стал упоминать своего ангела- хранителя в молитвах, немедленно чувствуя разливающееся тепло внутри. Сколько он выстрадал из-за меня, бедолага. Как вспомню, как я в детстве жевал гудрон, тонул, падал с деревьев на камни, расшибая голову, взрывал все, что может оторвать руки и ноги, проваливался под лед, делал «солнышко» на качелях, плавал в бездонном озере, как на меня неслось стадо коров, а мне некуда было скрыться – все это мой ангел- хранитель молча выносил, брал меня за шкирятник и спасал. Я надеялся, что моя жизнь что-то значила для Бога, раз он дал ангелу такое задание. Я надеялся, что Он все еще любит меня, как любит остальные 8 миллиардов людей, живущих на этой планете. А раз так, я не мог не постараться ради Него.
4 глава
Я выхлебал кофе, перебрал какие-то бумажонки на столе, зашел в пару программ, потом в мессенджеры, проверил сообщения. Ничего особенного – обычная рутина. Ничего сверхсрочного или сверхважного. Проверил наш секретный светлый канал в ожидании сообщения– ни-че-го. Пусто. Молчание, молчание и еще раз молчание. Возможно, канал временно перебили темные. Такое ощущение, что они могли меня взять на понт. Типа, проверочка светлого агента: через сколько времени я начну паниковать? Но я был тертый калач. Да, возможно, не самый лучший среди наших. Но опытный. Хотя, конечно, и «на старуху бывала проруха»(с), но все таки, я не был прям отстоем. Я соображал. Или, по крайней мере, надеялся на это. Вышел в open space, посмотрел на прозрачный аквариум, где работал мой шеф. Шеф носился по кабинету с хаером дыбом: с утра было совещание отдела, в котором я не участвовал по своему собственному желанию. Это было обсуждение бюджета с мегерами из бухгалтерии, я не хотел участвовать в этом шабаше ведьм. Их голосами можно перепиливать гипс на ногах пациентов больниц. Записать их, что ли, на диктофон и заключить контракт с клиниками, чтобы прокручивали записи для снятия гипса, что зря добру пропадать? Я пересек весь наш этаж под недоуменные и частично завистливые взгляды и нажал на кнопку лифта. Все было хорошо – мы снимали офис на 35 этаже в пафосном Moscow City, с чудесным видом, вот только если ты хотел выйти и сходить пожрать в какое-нибудь кафе внизу, тебе приходилось ждать лифт полчаса, а потом столько же ехать, останавливаясь на каждом этаже, наблюдая унылые серые лица тех, кому «Повезло, ты не такой как все. Ты работаешь в о-фи-се»(с). Лифт, как ни странно, приехал сразу, и я ехал в нем один, что тоже было необычным событием в моей офисной жизни. Я ехал и напевал песенку из детского мультика, что то навроде: «Покатай меня, большая черепаха, эге-гей!» Я все еще напевал ее, когда распахнулись дверцы лифта и мое радостное лицо сдисгармонировало с хмурыми лицами бедолаг, едущих на работу. Я одернул пиджак и молча вышел, пусть думают, что хотят, еще остались счастливые люди в офисах страны, и вы с этим ничего не сделаете. Я зашел в мое любимое «Серфинг- кафе» на 1м этаже, разумеется, ничего общего с серфингом, кроме названия, оно не имело. Это было обычное модное кафе для офисного планктона с ценником заметно выше среднего. Переплачивали за настроение. Играла легкая пляжная музыка, везде стояли серфинги и каяки, на стенах виднелись изображения радостных загорелых серфингистов, и моря, моря, моря…Меню изобиловало новыми модными сортами кофе, я с трудом нашел то, что пил обычно. Мне повезло – этот мой напиток с кокосом не удалили из меню, а могли бы. Все хиты продаж традиционно изымаются из оборота. Не спрашивайте, почему – видимо, кто-то не хочет, чтобы нам всем хорошо жилось. Бариста узнал меня, этот молчаливый парень с дредами обладал вниманием к деталям и памятью следака. Я уже давно его заприметил и оставил уже пару месяцев назад сообщение нашим для вербовки. Если только в нем окажется света больше, чем тьмы, он мог бы работать с нами. Если только. Парень просканировал мой look, вспомнил меня, улыбнулся краешками губ: «Как обычно, флет-вайт на кокосовом?». Я кивнул и улыбнулся ему в ответ. Все-таки, любому человеку на земле приятно, когда помнят, какой вид кофе он пьет, и помнят его вообще. Даже если это бариста в фейковом кафе для серфингистов в Moscow City. Любому человеку, но не агенту. Я слегка нахмурился, делая первый глоток дурманящего кофейно-кокосового напитка. Мы должны не отсвечивать, мы должны быть максимально незаметными. И что же мы делаем вместо этого? Лезем в самое пекло, в самую заварушку событий. И вот уже бариста нас помнит в лицо. Эх, не самое лучшее событие в жизни агента. Привычка, привычка, что вторая натура, так беспощадно «палит» нас. Я продолжал пить свой гавайский кофейный напиток через трубочку, одновременно мониторя вход. Я не знаю, зачем я это делал, возможно, автоматически. Мы не можем успокоиться и сделать вид, что нет войны, потому что мы точно знаем, что она идет от создания мира. Война между добром и злом, между светом и тьмой. Те, кто думает, что войны на планете Земля идут с перерывами – ошибаются. Война идет без передышки от изгнания Адама и Евы из Рая. Невидимая война. Я уже заканчивал свой кофе, когда в кафе вошел он. В нем не было ничего примечательного для обычных людей, но не для нас, светлых. Я не успел сосчитать его уровни, я сжал бумажный стаканчик с кофе так, что остатки кофе брызнули во все стороны. Темный. Темный с достаточным уровнем силы. Мы встретились взглядами так, что я сразу понял- этот товарищ пришел за мной. Мои невидимые обычным глазом доспехи в долю секунды закрыли мое тело – я был готов к бою. Но не хотел жертв. Мы были на первом этаже: любые взрывы сил даже в параллельной реальности чреваты тем, что все 97-этажное здание, полное людей, обрушится, как только мы заденем несущие стены. Я понял, что именно этого темные и хотели, поэтому максимально быстро телепортировался через окно, к Москве реке, ожидая моего незваного гостя. Я был зол. Я был готов принять бой. «Сука, не дал мне допить мой экзотический кофе», – думал я, сжимая кулаки. Разумеется, кофе не было причиной моей злости, а вот война между нами, тянущаяся от создания мира – да. Я увидел клубы черного дыма, вылезшие из окна кафе, и в этот момент меня депортировали. Быстро, неожиданно, мощно, стремительно, точно. «Не твои проблемы, милок»,– услышал я голос. «А чьи же?!», – заорал я, кувыркаясь в слоях реальности. Никто мне больше не отвечал. Небо иногда поступает так: выдирает нас из текущего момента и телепортирует, во избежание опасности. Я мог сразиться, я был полон сил, я активировал свои доспехи! Незамедлительно после приземления я прокувыркался по берегу несколько метров, больно собрав спиной все ракушки и камешки, встреченные на моем пути. Телепортировали к морю. Правда, непонятно, какому. Но молодцы, во вкусе нашим не откажешь. К тому же, им было известно, что я люблю море. И готов, в принципе, простить за такой бонус почти любое вмешательство светлых в мою жизнь. «И что, он был намного сильнее меня? Сделал бы из меня шашлык?! Неужели я бы с ним не смог справиться?»– ворчал я, пытаясь подняться на ноги в рыхлом песке. Меня слегка штормило после портала – это было наше обычное состояние, только высшие проходили порталы, не поморщившись. Небо безмолвствовало. Ага, выдернули меня из реальности, в боевом состоянии, на высшем уровне адреналина, полностью закованного в доспехи и готового бою, швырнули на пляж, жопой на ракушки, и теперь молчат. Оригинааально. Я поскоблил пятую точку от ракушек, можно, в принципе, сказать этому костюму «до свидания». Мои трусы были полны песка и обломков ракушек. И, честно говоря, все, что было пониже спины, саднило от микро- порезов. Проехался я по песку знатно. Когда я уже научусь вовремя тормозить после порталов? Я снял пиджак, носки и ботинки, расстегнул и закатал рукава рубашки. Прохладнее не стало, солнце жарило как умалишенное. «Все тридцать пять в тени», – подумал я. В трусах что ли идти? Это еще повезло, что я сегодня в спортивных гламурных плавках, а ведь мог бы, по старой русской традиции, напялить с утра семейники. А идти то куда? Впереди было бескрайнее море, я стоял на широкой полосе пляжа, справа пальмы, слева пальмы, и ни-ко-го, ни одной души. Я бы даже сказал, вообще никого, ноль. Ни одной птицы, ни одного насекомого. Нас иногда зашвыривали в такие места «на подумать», но чтобы так, внезапно, прямо перед боем – такое у меня впервые. Это наказание? Или решили, что ли, пока «не светить» меня? Надо сказать, что я не был совсем новичком, принимал участие в комплексных сражениях «стенка на стенку», а вот tet-a-tet – такого еще не было, сегодня был бы первый раз с тем придурком в кафе. «Он, наверное, думает, что я струсил», – при этой мысли кулаки мои непроизвольно сжались. Ох, говорил мне мой сенсей: «Сразись со своим гневом, и тогда ты победишь сам себя». Я старался, правда, я старался. Но самый мой страшный враг – я сам. Постоянно приходится следить за собой, чтобы не нагрешить. Только отвернешься – и видишь, что душа твоя беспечно порхает рядом с пропастью.
5 глава
Зачем меня сюда катапультировали? Я всматривался в бесконечную синюю линию горизонта, и не понимал. Вырвали прямо перед боем. Что, наши сомневаются во мне? Думают, не потянул бы я его? «Абидна», не то слово. Солнце жарило все сильнее и сильнее. Я решил плюнуть на все и пойти купаться. А что еще оставалось делать? Я был один на этом пляже, я даже толком не понимал, в какой я стране. Сзади меня были джунгли, впереди – море, а я прямо посреди на полоске песка. Чем тут еще можно было заняться, кроме как уйти в заплыв? Может, умные мысли посетят меня там, на глубине? Я скинул рубашку и штаны, бросил весь свой офисный look на берегу и с разбегу забежал в волны. Море было как кипяток. Я не помню, когда в последний раз купался в такой теплой воде. Я плыл, отфыркиваясь, и волны нежно обнимали меня. Весь стресс последних месяцев ушел, я растворился в синей воде. Небо смотрело на меня с любовью, море обнимало меня, я был счастлив. Когда я в последний раз был так счастлив? В детстве, наверное. Только безгрешные дети бывают так счастливы, как души в раю. С годами мы утрачиваем это ощущение. А ведь так просто – не греши, и ты всегда будешь счастлив рядом с Богом. Так почему же мы «лезем в бутылку», ведёмся на бесконечные искушения тьмы, грешим так, как будто собираемся жить вечность? Как будто мы ещё успеем всё это исповедовать, отмолить. Как будто времени еще навалом. Секрет то прост – чистая душа всегда по умолчанию счастлива так, как никогда не сможет быть грешник, даже скупивший пол-мира за свои нечестные бабки. Нет такой опции у тьмы – давать счастье людям так, как дает его Бог. Только у Него – безграничные возможности и ресурсы сделать человека счастливым. Только Он может это сделать. Все остальное – жалкие попытки тьмы кинуть в грешника мирские подачки, чтобы поплотнее насадить его на крючок, за которым так удобно затянуть в ад.
Я расслабился совершенно точно. Теплые волны заставили меня отпустить все мое напряжение. Я был похож на огромную рыбу, на ленивого тюленя. Я перекатывался между горячих волн, я вдыхал радость, я выдыхал все плохое, что случилось со мной в этой жизни. Может быть, меня закинули сюда потому, что моя аура прохудилась от бесконечного стресса, который испытывает каждый среднестатистический человек, живущий в 21 веке? Может, я должен был обновить свою защиту? Я не знал ответы на эти вопросы, Богу было ясно, зачем меня сюда закинули, я же никак не мог взять в толк. Вышел из воды, отфыркиваясь, как довольный тюлень, и просто упал на горячий песок. Вот оно счастье то. И тут же вырубился. Я не понял, спал я или не спал, но вдруг мне открылась такая картина как бы со стороны: над моим телом, лениво и безвольно лежащим на песке, сгрудилось 7 ангелов в серебристых одеждах с огромными белыми крыльями за спиной и светящимися крыльями. «Что будем с ним делать?»,– спросил, как мне показалось, самый старший из них. «Не знаю,– ответил самый молодой,– меня он не слушает». «И меня», «И меня», «И меня», – поддакнули сразу несколько ангелов. «Я не знаю, что сделать при таком раскладе. Боевая единица»,– сказал, помолчав, один из них. «Можно доложить Ему», – робко сказал самый молодой. «И что тогда,– резко обрубил его старый,– ты понимаешь, чем это может закончиться?». «Справимся сами»,– резко бросил тот, что вертел меч в руках. «Будешь полоскать мозги? »,– спросил самый высокий. «Куда ж я денусь?», – пробубнил самый широкоплечий. «На том и порешили, – сказал самый старый. Если бы этот парень знал, какая великая миссия ему предстоит…». «Он бы сбежал, - перебил его со смешком самый маленький ангел,– только пятки бы сверкали». «И то верно»,– со вздохом согласился старый. Ангелы взлетели неожиданно и мгновенно, от взмахов их огромных белых крыл неожиданно поднялась буря на море. Дикий грохот волн, яростно обрушивающихся на берег, вывел меня из транса. Я сел на песке. В моем бедном мозгу происходила какая то битва извилин, и голова жутко трещала. Я вспомнил про «полоскать мозги» и успокоился, значит это входило в программу. Ну, поговорили, так поговорили, что тут сказать. Я себя самым лучшим, самым идеальным никогда не считал. Я не был праведником. Все «люли» по решению небес получал заслуженно, за косяки. И я уже ничему не удивлялся. Я подумал, что нужно одеться и пойти поискать воды и еды. И людей. Кого-нибудь. Однако же, как только я начал напяливать штаны, как вихрь портала резко засосал меня. «Да что ж ты будешь делать!», – орал я, размахивая брюками. Портал выплюнул меня в мужском туалете. Я закашлялся от разницы теплого морского воздуха с московским кондиционированным. Какой-то мужик вышел из кабинки, и, посмотрев на меня, попятился назад и, передумав мыть руки, хлопнул дверью. Я посмотрел на себя – морда обгоревшая, в волосах – песок, штанина напялена на одну ногу, вторая болтается, как ни при чем, рядом, в мелких дырочках от ракушек на попе, ботинки в песке, мокрая рубашка намотана на шею, пиджак безвольной тряпкой висит в руке. К груди не притронешься – обгорела. Мдааааа…как я сейчас явлюсь под ясные очи шефа? Влез во вторую штанину, напялил на себя рубашку и пиджак, кое –как пригладил волосы руками, а вот что делать с обгоревшей мордой лица? Высунул голову в проем дверей в «предбанник» туалета, увидел, что у зеркала красится какая-то девчонка. Эх, была не была. Что называется, «почувствуй себя метросексуалом». Попросил у нее тональник. Нищие просят милостыню, а я прошу у москвичек тональный. Дожили. Она глаза выпучила, но от шока дала мне его, добрая душа. Выдавила мне на ладонь эту бежевую жижу. Щедро выдавила, почти вся рука в этой скользкой штуке. Экая пакость. Почему женщины так себя не любят, зачем они это на себя намазывают? А я? До чего я докатился?! Как низко я пал. Я полетел к зеркалу мазаться, она постучалась и до кучи еще дала спонж. Не спрашивайте, такая губка в виде яйца. «Ab ovo»(с), и все такое. Намочила и научила, как им наносить. Я еще больше покраснел, но что делать: агент должен оставаться агентом до конца, красная рожа и песок в волосах дадут повод для вопросов в офисе, а я знал, что мне сегодня никак из него раньше времени не смыться. Девушка помогла мне скрыть следы преступлений. Спросила, где я так обгорел. Я молчал. Врать не хотелось. Она решила, что я только что из отпуска, прилетел с моря, и была недалека от истины. Зашпаклевала меня основательно, я был ей очень благодарен. Не нашел ничего лучше, чем предложил ей угоститься чашечкой кофе, она мило отказалась. Везет мне на людей. Небо посылает мне самых лучших. От всей души попросил небеса даровать ей всег благ, спасла меня девчонка. Я промониторил все кафе – темного больше не было. Какие то остаточные следы от его визита еще висели в воздухе, но они были крайне малозначительны, он не оставил даже следящих элементов. По ходу дела, ему был нужен я и только я. Ну что ж, господа. Ставки сделаны, ставок больше нет. Я взмыл вверх в лифте, все еще задумчиво приглаживая волосы. Посмотрел на часы: я отсутствовал 40 минут. А такое ощущение, будто вечность. Мог ли я себе позволить спокойно выпить кофе за 40 минут? В конце концов, может у меня голова заболела и я метнулся за лекарствами в аптеку? Аааа, не прокатит, у нашего секретаря есть аптечка. Что же делать? Может, никто и не заметил. Я вошел в офис, стараясь не отсвечивать. Наш улей мирно трудился, следов паники не было заметно. Значит, никто не заметил время, когда я ушел и когда вернулся. Отлучки сотрудников надолго в нашем офисе не приветствовались. Раб должен был быть всегда на виду у своего хозяина. Капитализм такая штука, когда ни на одном месте работы не хорошо. Те, кто скачут из офиса в офис наступают на те же грабли. что и остальные, что десятилетиями плотно прижаты попой к своему стулу – везде человека используют, как ресурс, стремятся выпить до донышка, везде человек – раб. По большому счету даже светлые агенты вынуждены были вариться в этой системе, чтобы не быть замеченными. Да, ресурсов у нас несравненно больше, но даже мы от общей картины происходящего рисковали впасть в уныние. Капитализм придумали темные. Эта система придумана для того, чтобы пить кровь на законных основаниях. Чтобы убивать людей по закону. Чтобы выжимать людей, как лимоны, до последней капельки. И чтобы им, темным капиталистам, за это ничего не было. При жизни, разумеется. После смерти их ждал ад. Фишка с замораживанием тел и последующим «оживлением» не прокатила. Теперь они рвались на другие планеты, организовали космический туризм. Смешно. Как будто они могли избежать гнева Бога. Я сел за свой комп, и только тогда успокоился. Привычная атмосфера сыграла мне на руку. Начал что-то проверять в своих программах. Шеф мирно печатал что-то в своем кабинете, все вокруг было спокойно. Итак, что мы имеем? Меня депортировали в тот самый момент, когда я решил сразиться с темным. Который явно пришел за мной и знал, что я в это время в этом «Серфинг-кафе» имею обыкновение выпить чашечку кофе. То есть его явно проинформировали. Кто бы это мог быть? Мой любимый бариста? А я то его хотел завербовать в армию светлых! Или зря на него гоню, кто-то другой? Ну, не важно. Итак, этот темный типок явно хотел грохнуть меня. Я был готов настучать ему по ушам, по уровню соответствовал, но наши предпочли меня упихнуть через портал к морю. Против моря ничего не возражаю, искупался от души. Я вздрогнул, вспомнив, что именно над мною спящим говорили ангелы. Походу дела, работенка предстоит достаточно пыльная. И я ничего не смогу сделать, кроме как выполнить её, потому что это задача от Бога. Вот так вот, шах и мат вам, Иннокентий Абсурдович, взялись за вас по серьезному, надо выполнять. Это вам не хухры-мухры. Дело важное, дело серьезное. Знать бы еще, что именно. День близился к концу, я торопливо закрыл ноутбук и поспешил с такими же, как и я, бесконечно усталыми клерками в деловых костюмах, на выход. Нас была целая армия измученных офисом людей, работёнкой выпитых до донышка, рьяно несущихся по своим делам, чтобы успеть немного «пожить» для себя, пока завтра утром неумолимое жерло капитализма не засосёт нас снова в офис к 9 утра, чтобы выжать, как лимон. Я просто торопился домой, чтобы немного прийти в себя после утренних странных происшествий. Не каждый день тебя за пару секунд до битвы телепортируют к морю, а потом ты весь день ходишь на лице с женским тональником, с песком в ботинках и ракушках на жопе. Не каждый день это случается, и тут понять бы мне, что к чему. Тут бы хорошенечко пораскинуть мозгами, ага. Я приехал домой, припарковал тачку, как смог, а не как предполагалось, что смогу. Вошел в квартиру, захлопнул за собой дверь, скинул ботинки и пиджак прямо на пол и упал лицом в диван. По чесноку – я не хотел ничего знать. Я не хотел напрягать свой мозг. Я не хотел узнавать, зачем меня преследовал тот темный амбал. Я не хотел знать, что конкретно имел ввиду тот ангел на берегу. И я боялся узнать настоящие замыслы Бога. Потому что я должен был их воплотить в жизнь в любом случае. Даже легкая тень от пробежавшей, как мышь, мысли, чтобы я мог отказаться, повергла меня в страшную дрожь. Богу никто и никогда не говорит «нет». Всевышнему не отказывают. Невозможно отказаться от Пути, уготованного Им. От креста не отказываются, с него снимают в конце жизни, чтобы похоронить. Именно поэтому я так боялся услышать Его волю. Потому что я должен был исполнить ее в любом случае, даже смерть моя не была бы оправданием.
6 глава
Неизвестность всегда пугает. Мы, светлые, всегда боремся за добро на этой земле. Мы – за то, чтобы Свет в конечном итоге победил. Мы испокон веков ведем войну против тьмы. Мы сражаемся до последней капли крови. Ничто не может остановить нас. Но сейчас я хотел одного – тишины. Хотелось сжаться под одеялом в позе эбриона и не видеть и не слышать выстрелов той самой войны, что ведется от создания мира. Мне нужна была передышка. Мозг мой взрывался, я просто не мог больше соображать. Хотелось, как в детстве, что есть мочи, заорать: «Шишки-шишки, я на передышке!»,– и чтобы все твои друганы услышали. Я ждал знака, и мне был дан знак. Голубь прилетел и сел на мое окно. Ну что ж, кажется, только что официально объявили, что началось. Сколько бы ты ни прятал голову в песок, ты не сможешь отрицать, что битва началась. А она началась. Я смотрел на шерстинки от моего огромного покрывала с медведями (кажется, «Утро в лесу», Шишкина), и понимал, что мне придется собрать все мои силы, чтобы достойно встретиться с противниками, которых темные направят на меня, а небо попустит с ними сразиться. Нужно будет перейти на полную аскезу – меньше еды, меньше сна, больше молитв, чтобы полностью сосредоточиться на Битве. Не то, чтобы я сильно переживал по этому поводу, но я всё-таки еще оставался человеком. Я кое-как отскреб себя от кровати, просто проехавшись мордой по шерстяному покрывалу. На покрывале остался след от тональника. Блин! А я и забыл, что морда-то моя сгоревшая – намазана! Тяжела и неказиста жизнь русского метросексуала. Теперь вот и покрывало стирать! А где вот его, такого огромного, сушить, интересно? С тяжким вздохом я побрел на кухню, поставил кофе вариться. Пожалуй, кофе еще могло меня реанимировать и развеять мою грусть- печаль. Хотелось бахнуть кофе и завалиться спать. Да, я один из тех людей, что пьют кофе, и чтобы проснуться, и чтобы заснуть. Кофе плескается в наших венах вместо крови, да, мы такие. Да, можете прочитать нам лекцию о вреде кофе, потешить свое самолюбие и чувство превосходства, но это не изменит ровным счетом ничего. Не тратьте свои силы и нервы зря. Идите, пейте свой унылый зеленый чай, он так подходит по цвету под вашу 24/7 болотную тоску. «Единственное вкусное в зеленом чае - чувство превосходства над другими» (с) Я сел на кухне на табуретку с ароматной чашкой кофе в руке и молча смотрел, как Москва гасит свои огни один за одним. Люди ложились спать. Людям завтра на работу. Они хотят выспаться. А я что сижу, как приклеенный? Зависла в воздухе дамокловым мечом моя задача, которую я должен был выполнить для Бога. Неизвестность убивала. Невероятным усилием я заставил себя приползти в душ, но и там, под горячими струями воды, ничего в мою бедную голову прийти не смогло. Жопа моя саднила микроранками от ракушек и песка, тональный я отдраил мылом. Вышел красный, как рак. Почему мужики живут меньше? - Потому, что они моются в кипятке. Тщательно, не отвлекаясь, прочитал необходимые молитвы, втайне надеясь, что в процессе на меня упадет файл с заданием. Но небо безмолвствовало. Хорошо, может быть, это все не горит? Может, это все не срочно, и у меня есть время? Эх. Знать бы. Упал в кровать и почти мгновенно вырубился – что ни говори, а, все-таки, порталы выматывают. Всю ночь снилось, что я строю огромный храм в одиночку, и мне то не хватает камней, то известки, то цемента. Руки мои болели и саднили, я прихрамывал, потому что пару раз уронил на ноги кирпичи. Мимо шли люди и смеялись надо мной. Показывали пальцем. Говорили, что я никогда его не дострою. Говорили, что я строю не правильно. Кричали: «Кто так строит?!» Эти крики меня не задевали совсем. От другого я расстраивался и даже плакал. Почему-то во сне казалось, что я точно не успею к сроку, что дал мне Бог. Не хотел его разочаровывать, Он- то верил в меня. Я продолжал класть камень за камнем, и горючие слезы прозрачными виноградинами беззвучно катились по моим щекам. В тот момент, когда я уже построил кладку в два человеческих роста и уже равнял постройку, стоя на высокой лестнице, кто-то меня снизу окликнул, и я проснулся. Первой горькой мыслью было: «Эх, не достроил!».
7 глава
Утро закружило меня в бесконечных заботах, я не заметил, как оказался в Moscow City, засек себя проходящим сквозь вертушки. Я доехал на свой этаж, поздоровался с нашими сотрудниками, начинающими новый неравный бой, схватку с капитализмом, сделал чашку кофе и уселся читать рабочее «мыло». Нападало всякой фигни, как обычно, переливали из пустого в порожнее и искали виноватых. Как обычно, в офисах России поднималось всего 2 вопроса: «Кто виноват и что делать?». В самых медленных и отсталых компаниях все сокращалось до: «Кто виноват?». Как же я не любил это все, кто бы знал. Люди тщательно искали щепку в глазах друг друга, не замечая огромных бревен, торчащих из собственных. Мы так привыкли сваливать все грехи мира на кого угодно. Заглянуть в себя мы не можем или не хотим – гордыня не позволяет. И наши грехи копятся годами, десятилетиями. Но кто я такой, чтобы говорить об этом? Я сам с тревогой смотрю за своей душой – как бы мне так не согрешить, чтобы потом не отправиться туда, куда я совсем не хочу? Контроль над собой – у каждого в руках. Мы все в состоянии управлять своей жизнью, своей судьбой. Бог внимательно смотрит на нас. Он верит в каждого, и мы не должны его подвести. Я не понял, как отработал день. Время пронеслось мимо меня, как ветер. Многие не замечают времени, проведенного на работе. Так и жизнь пройдет мимо вас. И так она проходит. Я выскочил из офиса, как ошпаренный. Современных клерков не могут обогнать даже олимпийские спринтеры, потому что офисный планктон – чемпион по сбеганию из офиса в 18:00. Каждый сотрудник избегает переработок даже на одну минуту, ведь все мы работаем на нелюбимой работе. Я был такой же, как все, ничем не лучше. Выскочил, как ошпаренный, со всем этим безумным потоком в 18:00 из одной из башен Moscow City. Обнаружил себя на одной из лестниц, нервно размахивающим кейсом. Я не знал, куда мне идти и что делать. Я был абсолютно такой же, как все, но при этом максимально потерянный. Безумная суета огромного улья не занимала меня. Потоки людей обтекали меня, я не двигался с места. Что я должен был сделать? Я поднял глаза к небу. Повторил вопрос. И пришло понимание. Я вышел к реке. Какой-то мужик с рупором и картонной дощечкой на груди зазывал покататься на теплоходе. И, хотя на улице было достаточно прохладно, я уцепился за эту мысль. Быстро купил билет и шагнул на палубу. Я жил в этом моменте, я ловил все, что щедро бросала мне в руки судьба. На пароходе мое состояние странным образом изменилось. Я смотрел в темные воды Москва реки, мимо меня проплывали стеклянные холодные небоскребы Moscow City, потом красивые отреставрированные здания старой центральной части Москвы: я просто глазел на всё это, как глазеет обычный турист, и мои мысли устаканились, пришли в порядок. Сегодня никто не искал меня, никто не хотел, чтобы я сразился с ним. Забыли что ли, про меня темные? Или решили, что я не представляю никакой опасности? Было как-то обидненько. Все мы внутри – грозные воины, очень неприятно, когда враг списывает со счетов. Надо всегда быть в форме. Даже если тебя прессуют огромным катком, надо быть в форме. Иногда кажется, что ты не выстоишь. Кажется, что не победишь. Тебя атакуют такими огромными силами зла, что этого хватило бы для сражения с целой армией. Но на другом конце поля стоишь ты, вооруженный лишь молитвой, Псалтырем да причастием, и больше никого. Никого, кроме Бога. А потому, победа обеспечена. Прочь сомнения! Враг не пройдет. На себя надеяться глупо, а вот на Бога – промыслительно и обязательно. Там, где не выстоишь ты, будет стоять Бог. И победа будет за нами. Светлый не должен сомневаться и колебаться, ибо он один стоит легиона рогатых. И да, пусть за обычным человеком летает один бес, а за боевым светлым постоянно гоняется 40, что с того? Там, где есть отпор одному, найдется и всем остальным. Бог следит светлыми очами за каждым из нас, Ему одному даем отчет. Я закутался в мое летнее пальто сильнее, ветер с реки пробирал насквозь. Захотелось согреться. Спустился вниз, взял чашку кофе и самое, на вид, безобидное – картошку фри. Её еще надо постараться испортить, хотя некоторым поварам с руками из пониже талии, удается и это. Засунул нос в чашку – кофе был черен, как мои мысли. Уныние всегда на финалочке поджидает светлого, да там, где не справились другие грехи. Вроде бы устал махаться мечом, всех врагов победил, и на тебе, как вишенка на торте – уныние. Один из самых страшных грехов. Рядом с ним очень близко бродит «Хоть в гроб ложись». Поэтому, безусловно, максимально опасно. Оно доводит людей до самого страшного греха – самоубийства. Оно сидит под окнами у каждого праведника, ждет удачного момента, чтобы залететь. Я знал его в лицо, эта тварь была мне хорошо знакома. Некоторые монахи сражаются с унынием по 10-15 лет, что уж говорить про нас, мирских - грешных. Я научился кратковременно справляться с ним смирением гордыни и техникой «комариных шажков». Комариный шажок – прочитать на одну молитву «Отче наш» в день больше. Комариный шажок – простить коллегу. Комариный шажок –подать милостыню. Все равно, на улице или сбором средств в интернете. Эти маленькие комариные шажки вполне способны привести в рай, не обманывайтесь их размером. Лучше идти комариными шажками в Рай, чем мчаться на байке на всей скорости в ад.
8 глава
Хотелось бы понять, все-таки, чего от меня ждет небо? Зачем я ему нужен, что я должен сделать? Не хотел жить безвольной тряпкой, с маршрутом от работы и смартфона – к домашнему компу и телевизору, от телевизора опять в офис. Хотелось «отверзить себе уже наконец очи» и делать уже что-то для Бога. Я доел сухую картошку – чего можно ждать от московского речного трамвайчика? Да, сухая, втридорога и невкусная, но я же не буду истерично вопить на это: «Я вам сейчас такооой скандал учиню!»(с) , итак понятно, что такое качество подразумевалось, не в ресторане же сижу. После картошки желудок мой знатно повеселел. Какие мы все-таки биологические существа: душа страдает, а желудок тем временем радуется картошке! «А Васька слушает, да ест»(с) – все в таком стиле. Жизнь моя не казалась мне идеальной. Помыслы вились около меня 24/7, а я их неусыпно отгонял веником, поганой метлой, мокрой вонючей школьной тряпкой, что лежит у доски и пугает своим видом чистюль-отличниц. После успешной победы над ними прилетало, как правило, уныние, с ним борьба занимала намного, нааамногоо дольше, но, все равно, я опять выходил победителем. По крайней мере, пока. Все в рамках «Сколько бы раз не упал, на один раз больше поднялся». И все бы хорошо, но у меня было ощущение, что я не выкладываюсь на все 100. Не служу Богу, как я хотел бы, или как Он ожидает от меня. Поэтому грусть-тоска частенько наваливалась на меня по вечерам, когда все дневные дела были сделаны-переделаны. И в кого я такой уродился? Все люди как люди – занимались достигаторством и накопительством, а я…Вечная белая ворона, глюк в программе. Зачем я тебе нужен, Господи? Ответь мне, зачем? Праведники и святые на Руси увлекали за собой сотни тысяч людей, спасали их. Я же не мог спасти себя самого. Медленный, ленивый, задумчивый. Ругал себя самого, поносил на чем свет зря, но это было все равно, что хлестать упавшую от усталости кобылу – может, под ударами и встанет, но больше трех метров не проползет. Может, я и впрямь устал? М? Взять отпуск, махнуть куда-нибудь, где поменьше концентрация темных в одном отеле, чтобы весь отпуск шашкой не махать? М? На эту мысль внутри меня загорелись зеленые лампочки: ленивой и праздной части меня эта мысль понравилась. Еще п ей не понравилось, я не сомневался. Она такая, мирская тварь, жаждущая развлечений. Однако все же отпуск показался моему мозгу отличной идеей. Я задумчиво посмотрел в черные волны Москва- реки, воды Стикса посмотрели на меня в ответ. Мда, лень ли моя, праздность ли моя звала меня в отпуск, или на меня только что подул ветер перемен? В такие моменты что-то внутри меня начинает напевать: «Опять скрипит потертое седло, и ветер бередит былую рану..»(с) Все таки, в каждом из нас, где то совсем глубоко внутри, заложен генетический код из хороших советских фильмов. Можно смотреть всякую американскую, да и теперь уже русскую современную дребедень, ужастики, боевики, тупые комедии, бесконечные мыльные сериалы, но скажи кому-нибудь: «О, тепленькая пошла»(с), и тебя поймут. Закричи: «Ну, кто так строит?!»(с), и тебя услышат. Я очень любил эти моменты единения русских людей. Их так мало у нас осталось, ведь все вокруг старается нас обесценить, разделить, сепарировать, разрезать на мелкие кусочки. Чтобы мы ослабли, стухли, стали меньше, поникли головой, не сопротивлялись. Все равно, что пытаться сломать веник целиком, или переломать по прутику – что легче? Монолитная огромная скала дробится на валуны, те разделяются на камни поменьше, те- на куски, куски на кусочки, кусочки – в песок. Песок развевается ветром. План бы удался, нас бы растерло в пыль, если бы Бог оставил нас. Но это не так. Мы, россияне, остаемся сильны, пока Бог с нами. А Он с нами.
9 глава
Я вышел на Китай-городе, ветер продувал насквозь. Ветер всегда менял в моей жизни все. Я всегда ему подставлял лицо, я любил перемены. Ветер и я всегда были едины. Возможно, в прошлой жизни я был гнедым жеребцом, скакал себе вольной волюшкой по лесам и полям, и ветер развевал мою красивую гриву. А теперь вот, на тебе, влачи себе человеческое существование и влачи. Поплотнее запахнулся в пальто, засунул руки в карманы, а нос – в шарф. Во мне просыпался ворчливый старик. Пошел по старым улочкам, нехоженым туристами. Ничегошеньки я не понимал. Ни зачем я. Ни к чему я. Ни что мне делать. Москва такой бесприютный город для людей на грани. Для одиноких людей. Здесь очень легко почувствовать себя совсем несчастным. При этой крамольной мысли мой ангел тут же дал мне здоровую затрещину, и я взбодрился. В самом деле, не выть же на луну. Для истинно верующих в Бога одиночества нет.
Пошел вверх по улице, завернул в очередную хипстерскую кофейню. Странно, что она еще продолжала существовать и ее не отжали сетевики. По углам были развешены ловцы снов, пахло вишневым табаком и качественным кофе. Кафешка была похожа на питерскую, один-в-один. Все орут, что Питер «духовный- раздуховный», а Москва так себе, Вавилон, одним словом, однако ж и тут можно найти приятные места, где отдыхается сердцем. Я взял излюбленный двойной, сел за свободный столик. Ну – ка, грусть-печаль моя, разойдись от кофейных зерен, раззудись плечо, размахнись рука, по щучьему веленью, тоска моя, поди прочь. Сработало. Вы думаете, для изгнания депрессии нужны сложные заклинания? Нет, веры в Бога достаточно. Но не надо обольщаться, что уныние не прилетит завтра. Еще как прилетит. Великие подвижники, пустынники, постники, молчальники, живущие в пещерах, молящиеся днем и ночью, уныние изгоняли по 10 лет и больше. И оно нет-нет, да возвращалось к ним спустя дни, недели, месяцы, годы, делало попытки «присесть» на душу, хотя и, разумеется, было мгновенно изгнано поганой метлой. Что уж говорить о нас, городских маловерах? Поэтому не думайте, что депрессия уйдет сама собой и за раз. Даже если у вас лапки, депрессию можно и нужно побороть. Молиться нужно, бороться нужно, работать своими лапками. Никто не говорит, что будет просто. Бес уныния заслуживает большого внимания, потому что на хвосте его обычно летят помыслы о наложении рук на себя. А этого допустить никак нельзя, совсем невозможно. После этого – ни прощения, ни пощады, только с грохотом в пропасть, в вечный мрак и огонь. Мне было стыдно, что я унывал. Стыдно, стыдно, стыдно. Прошедший огонь и воду, победивший такое огромное количество бесов и всяких лярв. Упокоивший сотни сущностей. Я. Тосковал. У меня было все. Бог дал мне все, чтобы я с радостью встречал каждый день. Мне не на что было роптать. Каждый день у меня была крыша над головой и еда на моем столе, и каждую ночь я засыпал в своей постели, не на улице. И я был здоров. Руки-ноги-голова были целы. И даже кукушечка моя не поехала, как у многих и многих. Я был счастливее многих и многих миллионов больных, бездомных и безработных. И все же я унывал, и ничто не радовало меня. Стыдно, стыдно, стыдно, но это было так. Кофе добавляло мне активности минут на 15-20. Если везло совсем, то минут 30-40, а иногда и час я не чувствовал ледяных костлявых пальцев депрессии на своей шее. Я научился пользоваться этим. Я заказывал себе чашку кофе, читал над ним «Отче наш» три раза, потом кратко просил Бога пробудиться от тоски и депрессии. Если предстояло какое-то важное дело, а сил совсем не было, я выпивал чашечку кофе (дозировка зависела от длительности дела, которое предстояло выполнить), и шел и делал. Я приучился, я смог. Не то, чтобы тоска совсем отползала от меня, но в этот, ближайший час после кофе, она была не властна. Я мог выпить так в день чашек 6-7, и люди вокруг меня считали, что я очень позитивен, продуктивен и просто супер-активен. Я же знал, знал в лицо этого змея уныния, который летел за мной на расстоянии вытянутой руки весь день, и только молитва могла его отогнать от меня на приличное расстояние. Почему я не мог от него окончательно избавиться? У меня нет ответа на этот вопрос. У Павла тоже было «жало в плоти»(с) 2 п. к Кор. 12:7-10), какое то зло было попущено мучать его, а он был апостолом. Так что же мне роптать на беса уныния, так тщательно гоняющегося за мной, если я был простым грешным человеком? Не нужно брать на себя больше, чем ты можешь вынести. Я знал про него, днем и ночью искушающего меня, а бес уныния, напротив, знал меня в лицо, так что тут говорить? Тот, кто предупрежден – вооружен. Я был вооружен. Так и сейчас, я помолился и выпил чашку, чтобы успеть сделать пару дел, пока на уныние действует это противоядие. Жить такими отрезками весь день я привык. Кто-то начнет орать, что я «кофейный маньяк» и кидаться в меня камнями, да ну и пусть. Дело-то не в кофе, а в молитве.
10 глава
Я допил, блаженное тепло растеклось по моему телу, энергия наполнила до кончиков пальцев. Я был готов на подвиги. Негоже Илье Муромцу лежать на печи, когда уже за ним пришли трое старцев и просят испить воды, ох негоже. А я чувствовал, что за мной уже пришли. Это чувство невозможно было ни с чем спутать, каждый светлый безошибочно скажет, когда за ним «трубит труба». И я знал и прекрасно чувствовал, что сигнал был подан. Эх. Каждый раз перед битвой я чувствовал свою слабость и то, что я не достоин сражения и не достоин победы. Во мне не было липкого страха, нет. Во мне было уныние. Я уже заранее унывал, даже еще не зная, не в силах даже предположить исход битвы. Я был похож на воина, который от страха поражения заранее завязывает сам себе глаза перед битвой. Но, тем не менее, трудно было бы найти на поле сражения более яростного бойца. Даже с завязанными глазами я умудрялся рубиться так, что к концу битвы мой конь был по колено в крови и трупах моих врагов. Я горел огнем в бою, сама структура темных была мне омерзительна. Я чувствовал их по запаху, их, продавших свои души. Я мог стоять в вагоне метро и ощущать их запах. Слава Всевышнему, до сей поры я мог сдерживаться и не нападать на них в ту же самую секунду, как я понимал, что передо мной темные. Мы сохраняем нейтралитет при встрече. Не мне судить. Вот, представим, что я наброшусь на них, порублю в щепки, а потом этот темный за 20 секунд до своей смерти исповедуется и покается в своих грехах так, что будет прощен, а на мне останется висеть этот грех. То есть этот раскаявшийся чувак попадет в Рай, а я из-за него сгрохочу в ад? Оно мне надо? Бог оставляет возможность попасть в Рай для каждого, для самых погибших душ. Он всех ждет с распростертыми объятиями. Для него нет исключений: он любит и ждет всех. Так что остается терпеть темных так же, как Отец наш терпит наши косяки и грехи. До самого момента смерти есть шанс всем попасть в Царство небесное, для всех двери открыты, для всех, без исключения. Так что я терпел, терпел, даже если передо мной стояли темные в 2-х сантиметрах от меня, зажатые в час пик в вагоне метро, дышали мне в лицо. Я терпел и думал: «Зачем то ведь Бог создал вас? Какими прекрасными детьми вы были. Наверняка в вас есть что-то хорошее, что-то, что вложил в вас Бог, просто это в глубине души и этого не видно». Терпел и молился, чтобы Бог дал мне сил вынести их в двух сантиметрах от моего лица. Каждый из нас не в праве инициировать сражения без соответствующего сигнала сверху. Так что я научился терпеть темных перед самым моим носом. Мне бы еще самую малость: перестать себе самому ставить подножку, победить уныние, ведь идти в бой слепым – не самое лучшее решение. Кто-то борется всю жизнь с чревоугодием, кто-то разводится в пятый раз, и никак не возьмет в толк, что виной всему его блуд, кто-то думает, что победил гнев, но тот выскакивает каждый раз перед ним в любой автомобильной пробке. Мою тварь, отравляющую мне жизнь, звали уныние. Остальные грехи я научился кое-как побеждать, но эта сволочь, такое ощущение, имела несколько жизней, как кошка. Монашеский грех. Монахи победили гнев, чревоугодие, гордыню, блуд, сребролюбие, мшелоимство и прочие смертные грехи. Но эта тварь прилетает каждый вечер к ним и поет им всю ночь, что все их молитвы зря, Бог их не слышит, вся жизнь, проведенная в молитве –напрасна, и, вообще, надо было развлекаться, как все. Потому монахи и не спят по ночам, молятся, отгоняя эту тварь. Казалось бы, ну погрустил ты, ничего такого. Но стоит тебе отвернуться, пропустить этот грех, и в следующий момент твои глаза увидят, как твои руки ставят табуретку и привязывают веревку к потолку. Вот почему это все так страшно. Можно обожраться, раскаяться, исповедоваться, и вот ты чист. А кому ты исповедуешься, если ты уже летишь вниз с 10го этажа? Поэтому каждый монах знает, чем чревата эта пакость, и борется с ней так, как не боролся ни с одним из его искушений. Эта тварь масштабнее других грехов и требует серьезного подхода. Мне смешно, когда психологи с умным видом выписывают антидепрессанты – на время, может и будет улучшение, но беса уныния не смогут отогнать эти веселенькие таблетки. Колеса выписывают, чтобы оправдать безумную стоимость психолога в час, как то же он должен вам дать понять, что вы потратили эти бешеные бабки не зря. Вера изгоняет бесов из человека, психолог только лишь учит, как с ними уживаться. Оно вам надо? Эта жилплощадь внутри вас должна быть занята исключительно вашей душой, бесовские райдеры не должны там нагло и беспардонно проживать. Только Бог разрешает узы греха, только Он разрубает цепи, только Он освобождает людей из бесовского рабства. Молитесь, просите, и обрящете. Ищите, и найдете. Стучитесь в двери, и вам откроют.
11 глава
Я вышел из хипстерского кафе в полупрозрачную морось. Я был накачен энергией, еще час я могу быть активным и продуктивным. Целый час я буду походить на счастливого человека, да так, что никто и не догадается, что у меня внутри. «Соберись, тряпка»,– твердил я себе, глядя, как мои новые ботинки бредут по московским лужам и гадая, когда же вода просочится в них. «Ну же, ну же, ты справишься», – говорил я сам себе. Если бы я еще мог понять, что именно небо ждало от меня, чего хотело? Меня отправили искать клад, но даже не сказали хотя бы примерно, где он был закопан, а, самое ужасное, я не знал, существует ли он вообще где-то еще, кроме моего воображения? Я был собран, я был наполнен энергией еще целый час, времени было навалом. Спустя час на меня навалится черная тоска, но пока я мог что-то делать, я соображал, я был готов к бою. Вспомнил, как в серфинговом кафе при попытке начать сражение меня выкинуло в портал к морю. И покраснел до кончиков волос. Не очень-то наши были уверены в моих боевых способностях, раз кинули меня в портал. Светлые не бегают друг перед другом, демонстрируя силу, как силач Бамбуло – мускулы. Мы итак прекрасно видим и знаем, кто какому уровню принадлежит и сколько у кого силы. Я знал свой уровень. Знал и лишний раз не высовывался. Темные Москвы тоже знали, кто я и чего стою. Высшие светлые и темные были на учете, все знали кто они, где они, и даже чувствовали тот момент, когда кто-то прилетал или улетал из Москвы. Любые светлые чувствуют наличие высших в том или ином городе. Я точно знал, где наше руководство в данный момент. Например, сейчас все были на своих местах, в Москве. Поэтому я мог быть немного более дерзким. Это по неофициальной информации. На самом же деле, каждый из нас должен быть сосредоточен, «бдеть» врага и ни в коем случае не ввязываться в энергетические драки без согласования с Центром. Я бдел, но раз на раз не приходился, иногда прям так хотелось дать им всем по лобешнику, прям дрындулей со всей мочи, чтобы уже перестали мучить неповинных людей и убрались на веки вечные в свой тартар. Повылазили, блин, пусть сидят, где сидели! Ох, как же я устал. Для каждого светлого – отдельное испытание смотреть и видеть как на твоих глазах молодые, глупые и неопытные заглатывают наживу бесов и подсаживаются на алкоголь, наркотики, беспорядочный секс, дешевую популярность в сетях. Каждый из них, кто думает: «Погрешу вволю сейчас, покаюсь в грехах в старости», совсем не отдупляет, что до старости можно легко не дожить. Мало кто осознает, что библейские заповеди хранят не только душу от вечной погибели, но и тело от преждевременной смерти. А молодые гибнут в самый момент совершения греха. Так глупо, так непоправимо. Их тела покрыты татуировками, их речь полна мата, в их венах хлещет алкоголь или что похуже, на шее болтается все, что угодно, кроме креста. Они полностью обезоружили себя перед тьмой. Они беззащитны, как недельные слепые котята, выбравшие жить в темноте по своей воле. Мне бесконечно жаль их, я вижу, как они гибнут в реальном времени в режиме non- stop. Кулаки мои сжимаются, но что я могу поделать? Каждый самостоятельно делает свой самый главный Выбор на этой планете, не успев даже понять, что он уже его сделал. Я не имею права вмешиваться, Бог даровал людям свободу Выбора. Все, что я могу – это смотреть и чувствовать бесконечную горечь. Мне невозможно жаль их всех, моя бы воля – я бы силком затащил всех в Рай. Но это, увы, невозможно.
12 глава
Я заставляю себя продышаться, медленно выпуская из себя воздух, как учат психологи. Мало что пригодилось мне из психологических техник, ведь психология учит, как «мирно» уживаться с бесами внутри тебя, тогда как наша православная вера – как раз и навсегда вытурить их всех взашей! Я не собирался накрывать бесам стол и выходить к ним с рушниками, я победил их почти всех, один лишь бес уныния летел за мной на расстоянии пары метров, ожидая, когда я устану, расслаблюсь или собьюсь со своей вечной Иисусовой молитвы, но не тут-то было! Я знал, что бес уныния требует особого подхода. Его воздержанием и постом не возьмешь, как беса чревоугодия. Его не возьмешь бегством от греха, как беса блуда. Его не возьмешь самоукорением и молчанием, как беса гнева. Нет, «монашеский грех» был похитрее устроен. Как бомба с тикающим механизмом он лежал на дне души многих моих сограждан. Иногда всплывал на поверхность у злоупотребляющих алкоголем, еще чаще – у наркоманов, у них вообще век короткий. Много у кого из богатых людей, еще больше – у бездельников. У учеников и студентов, не сдавших экзамены. У только что разведенных. У ненавидящих свою работу. У тех, кто не смог полюбить родственников. У многих и многих. Тикал себе и тикал, пока внезапно не происходил взрыв. В каждом случае самоубийства я обвиняю этого беса, эту бомбу, которая могла тикать внутри человека годами, не привлекая особого внимания ни близких, ни родных. Вот чем был страшен этот грех. Как ручная змея, которая может ползти, как верный друг, за человеком 10 лет, и на 11й год убить, так и этот грех способен лежать тихо на дне души, а потом в один прекрасный вечер, после пары стопок водки, заставить прыгнуть с 10го этажа. Почему только после водки? Потому что любой человек внутри себя четко понимает, что за этот проступок не будет прощения, и совершить его можно только с присутствием алкоголя в крови. Один грех тянет за собой второй, именно поэтому для истинно верующего не бывает маленьких грехов. С утра в мелочи соврал – к вечеру этот маленький грех оброс снежным комом больших косяков, и вот уже к вечеру ты практически разрушен под тяжестью всего, что натворил за день, и так всегда и везде. Не идите у тангалашек на поводу, не соглашайтесь и на малый грех, даже если они воют вам на оба уха, как это будет здорово, и ласково уговаривают. И не думайте, что эту «мелочь» не заметят ни светлые, ни темные. Темный дежурный на вашем левом плече уже записал в свой список вашу утреннюю ложь, или внезапную вспышку гнева, или то, что вы забыли оплатить жвачку на кассе. И не вернулись, чтобы сделать это, когда вспомнили. Одному только Богу известно, что они захотят взамен. Так что если накосячили по мелочи – просите сразу прощения у Бога, не ждите эскалации событий, темные очень проворны. За небольшой косяк могут потребовать голову Иоанна Крестителя, как потребовала Иродиада у Ирода. Страшно, очень страшно. Счетчики добра и зла постоянно работают на ваших плечах, без перерыва. Вы слышите их кликанье, 200 щелчков в минуту? Не нужно наивно надеяться, что проскочите. Не проскочите. Мгновенно просите прощения у Всевышнего в тот же самый момент, когда осознали, что натворили какую-то фигню. Исповедованный грех теряет свою разрушительную силу, темным нечем крыть.
13 глава
Я шел в сторону центра, не очень понимая, куда и зачем я иду, я просто хотел успеть совершить все, что я должен, до того, как кончится заряд бодрости. На самом деле каждый из нас несет по жизни свой крест, и главное, что нужно сделать – успеть при этой жизни приспособиться к нему. Даже если тебя придавила бетонная плита, ты должен научиться танцевать с этим грузом на плечах. Никто не обещает, что это будет просто, но, с другой стороны, и мы не в Раю. Глупо ожидать, что в этой жизни все будет «зашибись», а если это не так, то это какая-то неправильная жизнь. Если бы каждый человек на земле осознавал, что жизнь тут – это всего лишь подготовка к вечности, выбор следующего места вечного пребывания в зависимости от развитых тут качеств души и натворенных тут же дел – оооо, как бы здесь все действовали по-другому. Как бы все сразу забегали, засуетились! Молились бы день и ночь, из храмов не вылезали, раздали бы все имущество для милостыни. Но Бог не хочет, чтобы к нему шли под страхом наказания. Он хочет, чтобы к Нему приходили из любви. Любовь и нежность – единственное, ради чего я здесь. А это ежедневное рубилово с силами зла – это так, издержки производства. Я ускорил шаг, в воздухе появилось ощущение чего-то близко неизбежного. Каждый светлый ощущает это кончиками пальцев. Это ощущение зависает в воздухе прямо перед битвой. Я не мог обмануться, все мое тело реагировало на то, что висело сейчас вокруг меня в атмосфере. Я шел вперед. Ох, как же мне хотелось покряхтеть, пожаловаться на жизнь самому себе! Да что там, любой самый опытный светлый не очень-то любит это ощущение перед битвой. Такое тягостное и тягучее, как серо-зеленый болотный кисель, в который засасываются все ваши силы. Это не страх, нет. Это ощущение неизбежности войны. Я бы хотел быть цветочком: одуванчиком или васильком и в своей жизни не обидеть ни одну муху. Да, так легко прожить свою жизнь. Пара-пара-пам. Каждый жук больше свят, чем я: ведь он в своей жизни никого не обидел. Мне же приходится мочить темных. Незавидная долюшка, нечего сказать. Но тут всего 2 стороны: или ты светлый, или принадлежишь тьме. Я же твердо знал, что бы ни случилось, пусть даже небо упадет на меня, моя душа принадлежит Богу и Ему одному. Это было то, что хранило меня днем и ночью, в самом жутком кровавом сражении, бойне между светом и тьмой, это знание хранило меня.
Я подошел к зданию на старой Варварке (всегда любил эту улицу, сплошняком состоящую из храмов и церквушек), стал ждать, пока народ вокруг немного рассосется. Я не знаю, зачем я это делал, но одно я понимал точно – я ждал. Когда люди вокруг меня были дальше, чем 50 метров, я поднял правую руку, и меня мгновенно всосало в портал. Не спрашивайте, зачем я поднял правую руку, я и сам не знаю, но что-то внутри меня вынуждало меня сделать это. Я несся по туннелю портала, кувыркаясь как бешеная белка, как обычно, выпучив глаза, несущаяся за своим орехом. Столько тысяч лет прошло, а они все еще не могут уменьшить турбулентность во время полета в портале. Ну, в самом деле, что за безалаберность и халатность?! Я буду жаловаться в Министерство Светлых Порталов! Да!
Руки и ноги мои провалились во что-то мягкое и сыпучее. Я откашлялся и отчихался, и, наконец, открыл глаза. Меня выбросило на совершенно пустую поверхность. Должно быть, это была пустыня или около того. Я видел золотые песчаные барханы, песок, песок, песок на многие тысячи километров вокруг, и ни единой души, и даже ни малейшей точки или предмета, за который бы можно было зацепиться взглядом. Разумеется, никакого транспорта, рядом не было ни одного джипа, внедорожника или тачки. Пара часов пешком на такой жаре – и можно склеить ласты. Я не питал иллюзий. Кому нужна была моя жизнь? Кем я был, Господи? Просто точка в бесконечных песках. И только вера в Бога защищала меня. Я еще раз оглянулся в тщетной надежде, и опять не увидел ничего: ни здания, ни человека, ни хотя бы точки, на которой можно задержать внимание. Пустыня и я один на многие тысячи тысяч километров. Интересно, через сколько я захочу пить и умру от жажды? Сколько мне еще так брести… До чего? До какого места? Что я тут хочу найти? Остатки себя? Я шел, песок забился в мои ботинки, но снять их я не рискнул – даже через подошву меня прожигало. Не задымились бы, родимые. Песок был горячущий. Я снял пиджак и намотал его вокруг головы наподобие тюрбана. Голову однозначно нужно было защитить, ибо так от солнечного удара и скопытиться недолго. Солнце палило неимоверно, я, честно говоря, забыл, что такое бывает. Любой человек, попавший на палящее солнце после капризной на погоду Москвы наверняка будет счастлив. Счастлив хотя бы первые несколько минут. Да, счастлив, пока он не осознает, что он жарко одет, у него нет с собой ни капли воды, а бескрайняя жгучая пустыня лежит под его ногами. Глупо тащить меня через портал, чтобы я умер от жажды в центре пустыни где-то в Намибии. Я почему-то представил, что это была именно Намибия. Если бы Бог хотел моей смерти, я умер бы в хмурой и серой Москве. Дешево и сердито. У Бога нет случайностей, все выверено до миллиметра. Зачем тратиться на портал, если можно спокойно отозвать человека в точке дислокации? Я брел и брел дальше, и чувствовал, как мои ноги тяжелеют и отекают от жары. Соленые крупные капли пота катились у меня по лицу, ресницы слипались от соли, соль была на языке, соль была внутри. «Как глупо всё,– подумал я. Тащиться, как последнему идиоту, через пустыню, не имея ни капли воды с собой. Может быть, Бог меня не слышит? Может быть, я иду, чтобы найти смерть свою здесь? Вот в Москве, можно подумать, сложно было её найти. Надо было через пол-мира тащиться». Я бранил себя, ворчал и ненавидел, за всё то зло, что абсолютно зазря я совершил в жизни. Но, с другой стороны, раз Бог это попустил, то так тому и нужно было быть. Не запачкаешься в грязи – не узнаешь, что такое совершенная чистота. Так успокаивал я себя, а что мне оставалось делать? Ветер обдувал мое лицо, я уже почти чувствовал, как оно покрывается коркой. Ни мысли ропота у меня не было ни на судьбу, ни на Бога. Ворчал только на себя, в обвинении себя во всех грехах мира я был успешен. Я понял, что пройду еще сто метров и точно упаду. Прошел 10, 20…50…еще несколько шагов…Я не заметил, как я упал. Горячий песок ко мне приблизился стремительно, и я успел подумать: «Ну, вот и все». Какая нелепая мысль за секунду до смерти. Как будто наши не знают, что «уже все». Караулят там, небось, с первого вздоха. Я стал усиленно читать про себя «Отче наш» и другие молитвы, ибо «В чем застану..» (с) Мф 26:41) Я не хотел под занавес своей жизни сгрохотать в ад. Причаститься тут невозможно, но помолиться-то я могу. Молитва принесла долгожданную прохладу. Я перестал чувствовать эту адскую жару. Было ощущение, что я мгновенно оказался как будто в прохладном прозрачном вакуумном пузыре, где за его пределами солнце испепеляло все и вся, а внутри веял прохладный морской бриз. Я возблагодарил Бога и еще жарче и усерднее стал проговаривать слова молитвы. Ну что ж, живы будем – не помрем. Пустыня так пустыня. Я еще и не в такие передряги попадал. Что уж тут роптать, ныть и воздевать руки к небу? Животворящая молитва сделала невозможное – я ожил. Я реально чувствовал себя отлично. И даже местами бодро. Я встал и спокойной ровной походкой пошел вперед. Этот вакуумный пузырь передвигался вместе со мной. Я мог пройти так сотни и тысячи километров. Морской прохладный бриз обдувал меня, я не чувствовал никакой жажды или усталости. Когда на горизонте показалась гора, я не поверил своим глазам, подумал, что обычный пустынный мираж. «Вот,– думаю,– и дошел до ручки. Надо же, как быстро в пустыне тебя догоняют глюки». Но это оказался совсем не мираж, и не глюк. Чем ближе я подходил, тем яснее мне становилось, что я здесь, чтобы получить какую-то крайне важную информацию. И исходить она будет не от кого либо, как напрямую от Бога, Его волю я услышу.
14 глава
Я весь превратился во внимание. Казалось, гора абсолютно необитаема, лишь черные птицы вились над ее вершиной, да чахлые кустики виднелись тут и там в расщелинах. Какие растения могли тут выжить при такой жаре? Какие цветы? Что-то серо-буро-малиновое виднелось, и я подумал, что это, наверное, разновидность, гибрид какой-нибудь там травы. Травы пустыни. Я подошел совсем близко к подножию горы и совершенно отчетливо понял для себя, что придется лезть на самую вершину. Я не был прирожденным скалолазом, за подъем на канате по физкультуре у меня стояла твердая тройка. Руки у меня были слабыми, да, конечно, в последние годы я исправил положение качалкой, но вот смогу ли я долго выдерживать вес своего тела – этот был тот еще вопрос. Я отряхнул подошвы от песка о серо бур малиновую субстанцию, успешно притворяющуюся травой, и сделал первый шаг на гору. Мне смутно показалось, что гора была живой и она чуть-чуть пошевелилась. «Нагрелась на солнце, наверное. Или у меня солнечный удар и глюки. Одно из двух»,– подумал я. Я пополз вверх. Ох, мой школьный физрук сейчас гордился бы мной. Как он меня только не обзывал за школьные годы, я всегда был в его представлении лохом, который не может подтянуться нужное количество раз. И так, скорее всего и было, но только все мучители детства не могут усечь одну вещь: все, что неподвластно человеку, подвластно Богу. И что за любое оскорбление или обрезание детских крыльев они понесут наказание. Поэтому сейчас я был сильнее, чем Бамбула и мог ползти дольше и дальше, чем олимпийский чемпион. Я карабкался, вцепляясь пальцами в поверхность горы, и тут я бы мог лопнуть от гордости, потому что я уже прополз достаточно далеко, но при этом я внезапно осознал, что ползу я как бы не сам, а какая-то неведомая сила подталкивает меня вверх. Ползти было легко, потому что мне, очевидно, помогали. Я дополз почти до верха, когда я увидел пещеру посреди горы. Вход в нее был немного замаскирован чахлой растительностью. Я немедленно понял, что должен зайти в пещеру. Еще раз посмотрел на самую верхушку горы, потом в пещеру. Холодок пробежал по моей коже. Вообще, всякие отверстия, расщелины и пещеры в горах никогда еще ни в одной истории не сулили человеку чем-то хорошим. Может, я опять на что-то нарываюсь? Что, если бесы? Я проверил свой мозг на наличие вторжений. Пусто. Начал молиться изо всех сил. Молился и полз. Знакомое покалывающее тепло разлилось по кончикам пальцев на руках и ступней – да нет, все нормально. По крайней мере, я на связи с небесами, и её не терял. Подполз к краю пещеры, все еще сомневаясь в самом себе и в том, что я верно принял сигнал. На несколько секунд остановился. И именно в этот момент пещера мощно всосала меня внутрь, да так, что я не успел даже пикнуть! Кто знаком с советскими пылесосами, то поймет, о чем речь. Советские пылесосы не спрашивали, нужны ли еще папе эти золотые часы, а маме – драгоценные сережки, так некстати упавшие на палас: они зверски всасывали в себя все, что встречалось им на пути. Я не успел пикнуть, я не успел испугаться – вот насколько быстро это все произошло. Вообще, я давно понял, что мои мысли и желания мало что значат в моей судьбе. «Да будет воля Твоя, а не моя»(с). А мы вечно, как слепые кроты тыкаемся, чего-то желаем совсем не того. А потом получаем совершенно несчастную жизнь как результат наших решений. Так что Богу намного, намного лучше известно, как я должен прожить эту жизнь, чтобы в конце попасть к Нему, а не сгрохотать в ад. Поэтому, лучшее, что я могу сделать – беспрекословно слушаться Его, не выпендриваться, не капризничать, не искать своего, а просто выполнять волю Бога, и все. Конечно же, предварительно проверяя, не бесы ли путают мои мысли. Но те, кто давно на связи с Всевышним, точно знают, что от Него, а что от бесов в их головах и умело и быстро отсекают все темные вторжения и помыслы. Эх, мне бы научиться так, мне бы подняться на ступень повыше. Болтаюсь, вечно подверженный сомнениям перед битвой, аж стыдно. Веками стыдно. Вы думаете, на нижнем уровне можно находиться лишь жизнь? Одну короткую жизнь? Ха! Вот уже несколько столетий эта планета терпит мою душу из жизни в жизнь, а я всё ещё вечный второгодник, двоечник, ни на йоту не способный приблизиться к отличникам, так праведно прожившим свою одну жизнь на Земле, что навеки оказались в Раю и блаженствуют недалеко от трона Вседержителя. Это ли не счастье? Это ли не недостижимая вершина для меня? Я не завидовал, завидовать нам было совсем нельзя. Но что-то меня угнетало, когда я понимал, что мог бы остаться в Раю, без перерождений, живи я прошлую свою жизнь чуточку лучше, меньше греша. Но как прожил, так прожил, в этой жизни мне деваться было все равно уже некуда. Эх. Я был ровно тем, кем я был, ни больше, ни меньше. Сейчас не время было гнобить самого себя, укоряя за прошлые неудачи. Мне требовались все силы, которые посылал мне Бог, а самоукорение и посыпание головы пеплом, несомненно, полезно в целом для души, но силы здорово отнимает.
15 глава
Пещера всосала меня, и мое сознание не сразу вернулось ко мне. Я лежал на ледяном каменном полу. По стенам пещеры были развешены иконы, в лампадке перед ликом Иисуса Христа теплился огонек. Несомненно, это была келья какого-то монаха- пустынника. До того, как осознание этого пришло ко мне, я понял, что лежу в центре какого-то энергетического фонтана. Если представить себе фонтан, бьющий со всей силой из-под земли и распадающийся на несколько струй на вершине, то я лежал именно в центре всех этих струй. Я не встречал еще на земле такого мощного источника энергии. Возможно, подобный ему есть в Иерусалиме, на старом месте 3го храма. Но я ни разу не был там, поэтому не мог сказать наверняка. Было не очень-то понятно, зачем мои ангелы притащили меня сюда. Пока я пытался отскрести себя от пола, все мои тонкие тела впитали эту светлую, чистую энергию. Я не собирался подзаряжаться тут, это произошло автоматически. Пустой кувшин не может не наполниться, стоя под водопадом. Он сделает это, даже если ты его будешь очень просить остаться пустым. В голове звучал легкий «дзынь», я был наполнен светлой энергией под завязку. Хоть в бой иди прямо отсюда. Покрошу темных на форшмак одной левой. Осталось найти этого святого монаха, раз уж меня направили к нему, и попытаться узнать, зачем это всё. Я кое-как поднялся на колени, постоял немного. Меня «штормило», качало из стороны в сторону, как будто я был в бушующем море на палубе корабля в шторм 9 баллов, а не в пустыне в пещере стабильно стоящей горы. Энергии тут разгулялись не хилые. И я был в самом эпицентре. Кое-как поднялся в полный рост. До потолка оставалось буквально сантиметров пять, я не отличался ростом Гулливера, но и владелец этой кельи, судя по всему, был не высок. В пещере не было ни одного источника света, кроме света от входа и тусклого огонька лампады. Мои глаза быстро привыкли к темноте и я смог разглядеть аскетичную обстановку кельи. Несколько икон по стенам, икона у лампадки и в выступе в стене. Выдолблено что-то навроде ложа в одном из углублений, на нем же несколько старых козьих шкур. Не было никакой кухонной утвари, как будто тут никогда не ели. В углу, правда, стояла пара глиняных кувшинов и чаша, украшенная драгоценными камнями и золотом. Почему я это понял? Чаша была очень старой отливки, понятно было сразу, что она не фейк. Как хорошо, что воры сюда никогда не доберутся, остались бы от этой чаши сразу же рожки да ножки. Я постоял еще немного – никто не приходил, и я начал уже сомневаться в том, что мне вообще надо было сюда заходить. Несколько раз обозвал себя идиотом, и двинулся уже на выход, когда услышал низкий уставший мужской голос: «Не торопитесь, молодой человек». От неожиданности я вздрогнул, подпрыгнул, и, конечно же, ударился башкой об потолок. Потирая шишку на голове, возопил: «Кто ты?! Покажись!». Голос говорил медленно, словно цедил слова, в час по чайной ложке. Неторопливо рассказал, что он старец отшельник, что живет тут уже тысячи лет, домолился до такого состояния, что застрял между мирами и стал невидимым. «А что ж тебя Бог на небо не призывает?», – опасливо спросил я. Я относился с подозрением ко всем, кого не принимала земля. «А я разворотный пункт,– ответил голос,– разворачиваю и поворачиваю таких, как ты, ставлю цель. «Вижу цель, не вижу препятствия»(с), все, как вы любите». «Не то, чтобы мы это сильно любили»,– пробормотал я. А мысленно продолжил: «Но хотелось бы, да, понимать, за каким меня послали так далеко». «Так все как обычно, твой комплект – победить зло внутри себя, а затем и в мире», – после паузы продолжил голос, отвечая на мои мысли. «Издеваетесь надо мной, да?– закричал я в пустые стены кельи. «Победи себя»,– через паузу медленно, еле слышно сказал монах. Где-то из правого угла появилась плывущая по воздуху интерактивная карта, которая впилась в мой мозг с первого удара, и я понял все. Куда я должен ехать по пустыне, где остановиться и к чему прийти. Все было предельно ясно. «Только не заблудись в своем собственном лабиринте. Если заблудишься, смерть найдет тебя», – мне даже показалось, что я увидел, как монах поднял указательный палец вверх. Я вздрогнул. « С Богом,– продолжил старец. Держись там, парень. Изо всех сил держись». После чего неведомая сила спустила меня с огромной горы, как с ладони великана, и поставила твердо, на обе моих двоих, на землю. Сказать, что я был в каком – то ужасе – ничего не сказать. Мне предстояло такое, что было невозможно даже объять мозгом. Хотелось поныть и возмущенно прокричать в небо: «Почему опять я?!» Но я знал, что не стоило этого делать. Мы не имеем права роптать на судьбу. Любые события в нашей жизни мы должны встречать без ропота. Легко сказать, но трудно сделать, учитывая, что поныть всегда хочется, ведь нас хлебом не корми, дай пожаловаться на жизнь.
16 глава
Передо мной не появился ни верблюд, ни лимузин, ни трактор, ни танк: я все так же брел по пустыне на своих двоих в заданном направлении. Хотелось ущипнуть себя за руку, не привиделось ли это все. До горы я постоянно мониторил пространство в поисках открытых порталов, чтобы успешно отсюда слинять в Moscow City: я вовсе не хотел участвовать в показательной смерти от жажды в центре пустыни в Намибии. Но после скалы я твердо понял, что это было желание Бога, чтобы я брел здесь, среди песков, и в конечном итоге пришел в ту точку, которую Он назначил для меня. Я понял Его волю и смирился. Кто я такой, в конце концов, чтобы перечить Господу нашему? Каждый раз, когда я узнаю Волю Божью, мне нужно победить самого себя. Ведь мое ветхое тело сопротивляется изо всех сил. Ветхое тело боится, оно думает, что не справится. Оно лениво, оно расслабленно, все время жаждет вкусной еды, сладкого сна и удовольствий. Душа моя трепещет каждый раз, когда я узнаю Волю его. Я боюсь накосячить, боюсь сделать что-то не так, ведь Он - Царь всех царей. Каждый клерк в Moscow City трепещет перед своим шефом, а я трепещу перед Богом, ибо Он – начальник всех возможных начальников, Вседержитель и Создатель всего сущего. Что же мне бояться своего шефа, если я уже боюсь Бога? «И кто против нас, если Бог- за нас?» (с) к римл 8:31)
Солнце, судя по всему, решило прожечь во мне дыры, но я не роптал. Я понимал, что это необходимо для дела. Возможно, небо решило чуток испытать меня. И я не мог ему отказать в этом. Когда я почувствовал, что мои ноги отрываются от барханов все тяжелее и тяжелее, я увидел какое-то полузанесенное песком колесо и холм над ним. Когда я подошел ближе, я понял, что это квадроцикл. Возблагодарил небо, как смог, раскопал его и сел за руль. Отметка бензина показывала, что топливо вот – вот закончится. Я немного приуныл, но подумал, что раз Бог послал мне его, это все не имеет значения. Горячо помолился, чтобы, не смотря на низкий уровень бензина, я бы добрался до места моего назначения, указанного отшельником, в кратчайшие сроки. Мимо меня на полном ходу пронеслось перекати-поле, так быстро, как будто торопилось по своим делам, и я понял, что молитвы мои услышаны. Я втопил максимальную скорость, на какую только был способен квадроцикл, и устремился по направлению туда, куда, я чувствовал, я должен прибыть буквально через несколько часов. Песок забился в мои волосы, поры моей кожи, в нос и уши: я заматывался моим пиджаком, как мог, но все же песчинки попадали на мое лицо, руки и шею. Они жалили меня как стадо разъяренных ос. А ведь это даже не песчаная буря, это просто ветер в лицо. Воистину, люди пустыни – мужественные и сильные. Я знал, что надо немного потерпеть, я уговаривал себя, как мог. Я был занят этой кратковременной, но неприятной болью, когда мой мозг просигнализировал мне, что линия горизонта изменилась. Я остановился, вытер песок с век рукавом пиджака и разлепил глаза. Да, действительно, где-то далеко на линии горизонта я увидел точку. Я поплотнее закутал голову и лицо и втопил педаль газа, молясь, чтобы в один прекрасный момент бензин внезапно не закончился. Точка увеличивалась, и в паре километрах от неё я уже понял, что это городская крепость с башенками, защищающая город от таких, как я. Я подъезжал ближе и ближе, пока слева и справа от меня я не услышал странный свист. Я оглянулся – вокруг меня взрывались на песке маленькие взрывы, оставляя в своей сердцевине палки. Стрелы! Ну е-маё, они стреляли в меня! Откуда, блин?! Куда я попал?? Что за Средневековье?! Что я мог сделать? Начать размахивать пиджаком, чтобы они поняли, что я не представляю опасности? Но мой пиджак даже не был белым, чтобы сойти за флаг капитуляции. Развернуться и дать деру? Подставить им свою беззащитную спину, типа пусть стреляют, авось не попадут? Сомнительное решение. Я стал молиться. Это меня никогда не подводило. Я молился так яростно, что увидел огненную стену вокруг моего квадроцикла, от которой на полной скорости пружинили и отлетали стрелы. Вокруг меня же был полный вакуум: я уже приблизился к крепости так, что слышны были крики ружейников на башне, но до меня они долетали, словно сквозь толщу воды. Да и честно, было понятно, что этого языка я абсолютно не знал, так что слух был для меня бесполезен. Я мчался на полной скорости под дождем из стрел, и в какой-то момент стало понятно, что они не планируют мне открывать ворота. Было бы странно, если открыли, ха-ха, ведь я представлялся им наверняка захватчиком и бусурманом, мчащимся на полной скорости на фиг на чем, наверняка таким образом планирующим захватить город, убить и поработить его граждан. Я уже видел эти огромные кованые ворота буквально в двухстах метрах от меня, и взмолился Богу: «Господи, пропусти», и в тот же момент что-то невидимое накрыло меня, я стал как жидкость, как ошибка в матрице, глюк подсознания, и я не проехал – я проскользнул сквозь эти ворота, как жидкий Терминатор, чтоб его за левую. Промчался метров 100 на автомате и встал, чтобы отдышаться. Я слышал крики лучников, они внезапно потеряли меня. Наверное, в конечном итоге, решили что я мираж, ведь нормального объяснения моему появлению не было. Мне даже чуточку жалко стало их, вот у них щас мозги-то вскипят! Летел мужик на четырех колесах, стрелы его не брали, за сто метров пропал из зоны видимости, просто пропал, и все. Мда, придут домой, расскажут своим бабам, бабы их пошлют на хрен с такой историей. Дети решат, что папа сошел с ума на работе лучником. Не завидую я вам, ребята. Я стоял в нескольких метрах со стороны ворот, внутри города. Я поплотнее натянул ауру невидимости и впервые огляделся. Стрелы, парень, стрелы. Почему меня сразу же, в первый момент, ни капли не удивило то, что они пытаются поразить меня стрелами? Почему я даже не задумался, принял это как должное? Где пушки, где ружья, да хоть пороховые? Стрелы. Стрелы. «14 век, не больше»,– сказал я сам себе и похолодел. Куда я попал?! «Куда вас, сударь, занесло, неужто вам покой не по карману?»(с) Я смотрел по сторонам, и волосы мои приподнимались от корней – город жил обычной жизнью древнего города: по своим делам шли женщины в чепчиках и длинных платьях, катили тележки подмастерья, стройно шагали лучники, возможно, те самые, что несколько минут назад чуть не убили меня. Кривые улочки, вымощенные булыжником, были грязны и уж точно никогда в своей жизни не видели автомобиля. В городе стоял обычный гул нескольких десятков или даже сотен голосов, плюс где то работал какой то механизм, как будто дробили что-то, поэтому какой-никакой шум был, но я все равно несколько минут посомневался, не сведу ли я тут всех с ума шумом квадроцикла? В итоге решил, что даже если и спалюсь, то успею удрать, и аура невидимости поможет мне. Я двинулся по одной из улочек, на низкой скорости, чтобы не распугать тут всех на фиг. Кривые улочки кольцами поднимались вверх, я уже, честно говоря, забыл, чтобы так можно было строить города. Да и где они откопали такую пологую гору в пустыне, чтобы построить здесь город?! Это еще надо было сильно постараться, чтобы такое найти. Я вообще пустынь с такими горами что-то не припомню. Я ехал на низкой скорости, обгоняя путников – они обливались потом, как градом, чтобы взобраться туда, куда мой квадроцикл взлетал за несколько секунд. Я даже почувствовал себя неудобно, как будто я кого-то обманывал. Потом я вспомнил, что у меня заканчивался бензин и подумал, что этот аттракцион здесь ненадолго, поэтому сразу же успокоился. Кто знает, сколько мой квадрик протянет, надо пользоваться всем, что у меня есть, до последнего момента. Где я тут найду бензин?! Кто мне его даст?! Я что-то не видел тут никаких заправочных станций! Они даже не знают, что это такое! Эх. Кто бы еще сказал мне, зачем я так упорно поднимаюсь вверх по этим улочкам? Хотя разве тут был для меня выбор?
17 глава
Город был построен по восходящей, тут было без вариантов. Я разглядывал бедные невзрачные домишки, примостившиеся по обеим сторонам улочки. Такого же неприметного серого цвета простыни сушились у домов. Маленькие дети играли в палачей, собаки лаяли на прохожих (к счастью, пока не замечая меня). И что же ждало меня на вершине? Я ехал так медленно, как только мог, чтобы никого не сбить, кроме того, моя чудо-машина дочихивала последние капли бензина. А в этом веке, судя по всему, бензин не изобрели. Эх. И что я тут буду делать без бензина?! И куда ведет эта странная кольцевая дорога, выложенная острым булыжником? Я, наконец, взобрался на самый верх. Наверху была какая-то площадка, что-то навроде центра, внутри которого был круг, по радиусу которого располагались здания с какими-то очень красивыми башнями. На самом дальнем краю стояло огромное затейливо украшенное здание, с флагами, узкими башнями и золотой лепниной, я для себя определил его как какой-то дворец неведомой мне правящей династии неведомой страны неведомого века. Мне ничего не оставалось делать, как припарковать свой квадрик под навесом, поставить на него охранное заклинание и просто молиться, чтобы никто на него не наткнулся. Стражи дворца могли услышать звук моего квадрика, поэтому его в любом случае пришлось бы оставить тут. Я забросал его какими-то пальмовыми листьями в переулке и пошел вперед. Перед вратами стоял целый отряд воинов, охранявших дворец. Я понял, что мне нужно практически не дышать, когда я буду пересекать врата, по выражению лица «держиморд» было понятно, что они с незваными гостями церемониться не собираются. Я задержал дыхание и приблизился к вратам. От опасности быть обнаруженным я дико вспотел. В каком- то из мгновений мне показалось, что охранник почувствовал запах пота, исходящий от меня. Я просто окаменел от ужаса, но на автомате, мои ноги продолжили делать свои плавные кошачьи шаги по направлению к замку, я был как кошка, большая гибкая мягкая кошка. Самый главный, судя по медалям на груди, охранник повертел головой, несколько раз шумно вдохнул воздух, понюхал свои подмышки, потом кольчугу своего напарника, задумчиво поковырялся в носу, и я понял, что все обошлось. Я отошел на безопасное расстояние и выдохнул. «Нелегкая это работа- из болота тащить бегемота»(с). Передо мной стояла огромная золотая лестница. Мне предстояло ее преодолеть. В самом ее конце находились врата во дворец. Разумеется, меня ждало новое испытание по преодолению охраны дворца по достижению и этих врат. Я собрался и внутренне сосредоточился. «Эх, где наша не пропадала!»(с). И двинулся вперед. Ничто не могло остановить меня. Я был само устремление, сама осторожность, сама страсть. Я вспомнил все фильмы про ниндзя, которые пересмотрел в детстве. Я двигался как они – плавно и гибко. Еще бы владеть теми ударами, какими они побеждали врагов одним взмахом руки. Но все мое знание боевых искусств заканчивалось уроками физкультуры в 6м классе, когда новый физрук втихаря от директора учил нас, малолеток, основам боя разных культур. Вот за это большой респект ему и уважуха, в детстве благодаря этим урокам я выходил победителем изо всех спровоцированных не мною драк и не лез в новые, потому что он внушил нам мысль, что обладающий боевыми искусствами человек никогда ни с того ни с сего не нападает первым, а только лишь для своей защиты и защиты тех, кого он решил защищать, применяет свое оружие и отвечает на удар. Профессиональный боец всегда только обороняется и защищает своих близких. Поэтому наш «6А» никогда не лез стенка на стенку биться с другими классами. Но зато, когда малочисленную группку наших подкараулил «8Б» за школой, ребята дали им такой достойный отпор, что до окончания учебы никто наш класс не задирал. Нам завидовали, на нас равнялись, но никогда не подкарауливали за углом школы. Поэтому я не боялся нападения. Да, возможно, у меня не получится сделать 400 ударов в минуту, но достойный отпор врагу я дать смогу. По крайней мере, на моей стороне была решимость, а она дорогого стоит. Я просочился сквозь вторые золотые врата, уже в «предбанник» замка вместе с каким-то служащим, зажавшим подмышкой сверток с красивыми кистями. На третьих вратах его тщательно обыскивали гвардейцы (я назвал их про себя так), а я просто стоял рядом и старался не дышать. На четвертой охране его чем-то опрыскали, и вот тут была засада, ребята, потому что я дико захотел чихнуть. Да, моя накидка делала меня невидимым, но слышно было отлично. Я зажал себе нос, рот, слезы градом катились по моим щекам, я вспотел и покраснел, как рак. В какой- то момент охранники отвлеклись от служащего и подозрительно посмотрели в мою сторону. Я стал очень быстро мысленно читать Иисусову молитву, желание чихнуть так же внезапно пропало, как и появилось, да и гвардейцы тут же отвернулись и потеряли всякий интерес. Я беспрепятственно прошел сквозь четвертые врата, и вышел в огромный холл, со статуями, пальмами, внутренним двориком под открытым небом. Служащий куда-то очень спешил и все время бормотал на непонятном мне языке: «Умка дуи, умка дуи»… и время от времени вытирал платком лоб. В какой-то момент, перебегая через холл, он воздел руки к небу, и явно громко помолился своим богам. В холле не было видно ни единого человека, но я могу поклясться, что кто-то наблюдал за нами. В конце холла направо и налево вели два коридора. Служка побежал маленькими семенящими ногами налево, а мне что-то подсказало, что нужно идти направо. И я пошел. По обеим сторонам коридора горели факелы, и запах был наполнен благовониями и острыми специями. Я смотрел на фрески на стенах, некие рыцари постоянно побеждали на них каких-то чудовищ. В конце концов я прибежал в какой-то мини – холл с круглым фонтаном, пальмами и попугаями. Один из рукавов коридора ответвлялся направо, и я, после секундного размышления, снова шагнул туда. И тут я понял, что попал. Крупно попал.
18 глава
Этот коридор был выкрашен сверху донизу в нежно-лиловый цвет. Почти сразу же с первых шагов меня сбил с ног нежный запах, ни разу мной не слышанный. Я панически рылся в своей памяти, чтобы вспомнить, что это за запах – безуспешно. Этот запах как будто проводил розовыми перышками по самому сердцу, так нежно и так любовно, что ты не мог сопротивляться ему и готов был идти за этим запахом хоть на край света, как барашек на заклание. Этот аромат хотелось вдыхать еще и еще, его всегда было мало, и, казалось, ты перестанешь дышать от горя, если он вдруг закончился. Я вдохнул аромат «про запас» как можно глубже в легкие, до головокружения и, шатаясь, продолжил путь. Я прошел несколько шагов, пока не понял, что справа кто-то внимательно смотрит на меня. Я резко повернулся, и увидел портрет девушки, прекрасней которой не существовало на планете Земля. Ее голубые глаза смотрели прямо мне в душу. Длинные белые волосы развевались на ветру. Коралловые губы были приоткрыты в легкой улыбке. В руках она держала кинжал, украшенный огромными драгоценными камнями. Я почувствовал как острая стрела вошла мне в сердце от этого взгляда. Я не знаю, сколько я смотрел на неё: несколько секунд? минут? Час? Много часов? День? Когда мои ноги сами собой стали подкашиваться от долгого стояния, я с превеликим трудом смог оторвать себя от ее взгляда. Я побрел дальше по коридору, ошарашенный, поверженный. По обеим сторонам коридора виднелись портреты других принцесс, на них были красивые платья, блестящие украшения, в руках они держали диковинные цветы. Но мой взгляд равнодушно скользил поверх их, ни на одном из них не задержался дольше нескольких секунд. Голубоглазая забрала все мое внимание, сожрала в мгновение ока мое сердце, угнездовалась в моей душе. Ну, не сволочь ли? Почему любовь всегда нападает на тебя так внезапно, без объявления войны, исподтишка, из-за угла, в тот самый момент, когда твоя жизнь полностью устаканена, и ты не ждешь от нее подножки? 5 секунд назад я был нормальным человеком. Я был ниндзя, внимательным воином, который попал в стан врага. Я был внимателен, я бдел, я бдел, как мог. И тут такой факап, такой провал, буквально на первых минутах тайма, как сказал бы спортивный комментатор. Я двигался дальше по коридору, мысленно не то, чтобы сильно досадуя, а попросту охренев от событий в моей жизни. Голубоглазая подбивала себе помягче подушки в моем сердце, по ходу дела, она там собиралась жить. Замечтавшись, я еле вписался в поворот лилового коридора, а завернув за угол, дико пожалел. На меня смотрели четыре пары желтых глаз. Злобных желтых глаз огромных бенгальских тигров. Каждый из них был весом по полтонны, они охраняли очередные врата, расположившись по двое справа и слева. Могу поклясться, они каким-то образом видели меня. Моя невидимая мантия почему-то от этих товарищей не защищала. Я начал внутри себя буквально кричать Иисусову молитву, моя душа просто орала ее от ужаса и страха, сам же я боялся даже дышать. Я не знаю, сколько времени длилось это противостояние, несколько секунд или минут, или же прошел час, но тигры не прыгнули на меня. В какой-то из моментов тепло разлилось по кончикам моих пальцев, и эти ужасные твари отвели взгляд. Небо услышало меня. Я возблагодарил Бога, и все так же, не дыша, внутренне каждую секунду падая в обморок от смертельной опасности, миновал тигров и подошел к вратам. Тигры не повели на меня даже ухом, сделали вид, что заинтересованно разглядывают стены и свои собственные лапы. Маникюр у них там, что ли, новый? Я же, по-моему, полностью поседел за эти минуты. К вратам то я подошел, но как туда войти, блин, не привлекая внимание ни тигров, ни кого-либо еще? Мимо тигров пробежал служащий в шароварах и чалме, кинул каждому из тигров по кусочку мяса, и побежал со своей золотой тележкой во врата. Я просочился за ним, едва не замешкавшись на входе. Он удивленно посмотрел назад, мол, что так долго нет хлопка закрывшихся ворот за ним, но, увидев, что никого нет, успокоился. Мне же чуть не прищемило мантию, повезло еще, что получилось ее быстро вытащить.
19 глава
Я попал в богато украшенный золотой коридор. По обеим сторонам висели картины в золотых рамах, стояли вазы и выбеленные статуи в нишах. Внезапно у впереди меня бегущего служки в шароварах («Маленького Мука», как мысленно окрестил я его), на ближайшем повороте выпала гроздь винограда из тележки. Разглядывая картины, я, совершенно машинально поднял её и положил обратно на его золотую тележку. Как в фильме ужасов, в замедленной съемке я увидел, как расширяются его глаза, и тут же понял свою роковую ошибку. Маленький Мук увидел, что виноград сам оторвался от земли и левитировал на тележку. Понятное дело, я тут же похолодел, потому что в эту же секунду раздался его вопль, похожий на сирену. Я вообще не думал, что так могут орать 12-ти летние мальчики. Ему надо участвовать в вокальных конкурсах с таким голосом, ну правда. Он заорал так внезапно и истошно, что парализовал меня, и я пришел в себя только спустя несколько секунд, которые могли бы стоить мне жизни. Я подскочил, начал читать про себя молитвы, запахнулся поплотнее в мантию-невидимку, и помчался вперед по коридору, мимо орущего благим матом Маленького Мука. Мальчик оказался не без таланта, мог бы в работать в пожарной вместо сирены, эх. Я бежал вперед по длинному золотому коридору, и почти сразу в конце его увидел черных стражников, спешащих на всех парах на зов Маленького Мука. Они бежали толпой, обойти их не представлялось никакой возможности, и я не был собакой или кошкой, чтобы прошмыгнуть у них под ногами. Эх, мог бы я пробежать по потолку – и проблема была бы решена! Но я не был человеком-пауком, не в этой жизни, нет-нет-нет. Я понял, что смогу с ними разминуться, только если успею вписаться в один из поворотов справа этого коридора. Так быстро я еще ни разу не бежал. Я мог бы взять себе золотую медаль на олимпиаде на спринтерских дистанциях, я серьезно. Когда твоя жизнь на кону, поневоле поторопишься. Я уже видел красные разъяренные глаза стражников под черными бряцающими шлемами, когда заскочил в проем. Я успел! У меня получилось! Почти сразу я упал на пол от неимоверных усилий. Приходилось ли вам когда-нибудь сдерживать дыхание от ужаса быть услышанным в тот момент, когда ваша грудная клетка готова разорваться от бешеного бега? Не самые приятные ощущения, поверьте мне. Просто поверьте. Я валялся на полу, сдерживая дыхание и затыкая себе рот, чтобы не стонать. Нет-нет-нет, я слишком стар для таких ускорений. Организм не выдерживает приключений на мою пятую точку, о ноу ноу ноу. Пока я валялся, Маленький Мук затих. Теперь стражники строго допрашивали его, не привиделось ли ему чего, не ложный ли это был вызов, ведь врага ( то бишь меня) – и след простыл. Я слышал, как маленький служка жалобно верещал, доказывая свою правду. Ээхх, парень, если бы ты поверил в левитирующий виноград, и не задавал себе лишние вопросы, мы бы оба избежали проблем. Я потихоньку выбрался из своего угла и побежал дальше по коридору, максимально смягчая свои шаги. Золотой коридор все не кончался, и я потихоньку начал чувствовать отчаянье: что, если эти товарищи так же резво побегут обратно? Что если я не смогу вовремя найти ответвление коридора вправо или влево? Что если я не успею спрятаться? Что, если я не успею убежать? Я постарался купировать свой страх. Я начал молиться Архангелу Михаилу – этот Великий воин никогда в опасной ситуации меня не подводил. Постепенно мысли мои успокоились и замедлились, хотя физически мое тело все так же продолжало бежать по золотому коридору. Каждый солдат должен обязательно знать, как привести себя в порядок. Пугающие мысли есть у каждого в голове, главное, не давать этим черным воронам сплести гнездо прямо на вашей макушке. Панические атаки можно и нужно отогнать – не фиг важные птицы, вороньи ничтожества. Я бежал резво и тихо, как молодая газель с глушителями на копытах, на повороте вправо все же оглянулся: воины обыскивали все ответвления по коридору, а Маленький Мук размазывал слезы по щекам, ээххх, довели ребенка, нелюди. Я пошел вправо в ответвление и уже скоро достиг круга с пальмами – очередного оазиса на перекрестке, от которого коридоры ответвлялись на все стороны света. И тут я попал. Я тупо не знал, куда идти. Я присел на мгновение у фонтана и машинально оторвал банан с ветки пальмы – я был очень голоден. Все так же, пялясь на фонтан, задумчиво очистил и стал жевать. Пока, скорее почувствовал, чем увидел, взгляд справа. На меня смотрела, не отрываясь, одна из здешних служанок. Зрачки ее были расширены, рот полуоткрыт, она явно сейчас выбирала, то ли ей грохнуться в обморок, то ли заверещать изо всех её молодых и здоровых легких. Да что ж такое! Что ж ты будешь делать! Почему я постоянно забываю, что невидим! Я бросил банан, в ту же секунду подобрал его, потому что решил что он- улика, потом втопил пятую скорость в левый коридор. Девица начала издавать предобморочные звуки, мне было дико жаль её, но я знал, что если вернусь ей помочь – моим косточкам уже точно несдобровать. Банан несся за мной по воздуху, пока в какой-то момент я не догадался его спрятать под мантию. Да что ж мне по жизни так «везет», попадаю в вечные «Том и Джерри»?! Все люди, как люди, а я…Я бежал лучше, чем я бегал на физкультуре 5го класса, быстрее ветра, быстрее, чем мой намечающийся «ревматизьм», да что там, я приказал своему телу стать телом олимпийского чемпиона на 5 минут, в режиме: «Очень нада».
20 глава
Одна из дверей коридора оказалась полуоткрыта, и я влетел в нее. И сразу же пожалел. В сердце мне вонзился огромный кинжал, украшенный драгоценными камнями, какой обычно вонзается в сердца глупых невзаимных влюбленных. За туалетным столиком сидела моя голубоглазая и расчесывала свои длинные золотистые волосы. Она внимательно слушала птиц, щебечущих на карнизе, так, как будто понимала их беседу, но вдруг, как будто что-то почувствовав, пронзительно посмотрела в мою сторону. Я буквально умер под взглядом ее голубых глаз. За такие глаза не жалко было отдать свою жизнь. Я хотел было сдернуть свою мантию невидимости в то же мгновение, но остался стоять парализованным, потому что она внезапно встала и направилась к двери, чтобы закрыть ее. Она пробормотала что-то на своем языке, и я, непонятно как, понял, что она сетует на сквозняк. Запах. Запах. Её дивный чудный аромат, что я почувствовал еще в лиловом коридоре, убивал меня в самое сердце. Так, должно быть, пахнет Рай. Я стоял, не дыша, пока она, буквально в полуметре от меня закрывала дверь, и, медленно, стараясь не издать ни звука, опустился на пол, потому что ноги мои подкашивались, как у столетнего старца. Она еще раз рассеянно посмотрела в мою сторону (я облился холодным потом), и продолжила расчесывать свои густые золотые волосы. Она вполне бы могла сыграть Рапунцель в одноименной сказке. Только вот я оказался совсем не в сказке. Отчетливо я слышал в коридоре вопль служанки, той, что застала меня за поеданием банана. Её крик нёсся по коридору, как орудие казни, как нечто неизбежное, что невозможно остановить. Её вопль завис надо мной дамокловым мечом. Я знал, что сейчас случится нечто непоправимое, и я больше никогда не увижу мою златовласку. Это мгновение растянулось как кисель, в нем сразу было все: моя боль от того, что я её больше не увижу, моя досада от моей глупой ошибки, негодование на истеричку- служанку, раскаянье, в том, что я вообще неизвестно зачем полез в этот замок, острый запах опасности и осознание того, что промедление – смертельно. Я бросил на нее взгляд, полный тоски, распахнул дверь и побежал вперед, навстречу опасности. За своей спиной я услышал звонкий «Ой», стук упавшей расчески, и я почувствовал, как она смотрит мне в спину, прямо между лопаток, и точно в этом месте начинает разгораться огонь. Это было невозможно, чтобы она увидела меня – я тщательно следил, чтобы мантия-невидимка плотно закрывала мое тело со всех сторон. Нееееет, тут было другое. Она увидела меня каким-то внутренним зрением. Тем внутренним зрением, каким обладает только сердце, от которого на этой планете невозможно ничего скрыть. Я бежал, стараясь максимально смягчать свои шаги, пока вопли служанки и грубые крики охраны остались где-то далеко позади. Завернул в очередной поворот и увидел еще один такой же круг – перекресток с оазисом. Что-то у меня уже дежавю какое-то, товарищи. Постоянно одно и то же – абсолютно одинаковые коридоры, ведущие к таким вот перекресткам с пальмами. Присел у фонтана, чтобы напиться воды и уже зачерпнул полные ладони, как услышал почти над самым моим ухом: «Ты так долго не протянешь». От ужаса я тотчас отскочил в тропиковые заросли. На меня внимательно смотрел седой китайский старик. Испещренное морщинами, как печеное яблоко, желтое лицо, обрамляли длинные белые прямые волосы, собранные в косички, а внизу болталась жиденькая седая борода. Лицо хранило на себе отпечатки многих трудных лет, но при этом от него исходило сияние. Одет был в красный шелковый костюм с драконами. «Они найдут тебя рано или поздно»,– продолжил старец. Я подергал мантию – она была на месте. Значит, он тоже меня видел непонятно каким образом. «Беги на восток. В восточной части дворца есть пруд, у пруда длинные лианы. Попроси там защиты». Я дернулся, чтобы бежать, но потом еще раз посмотрел на старца, усомнившись в том, что он желает мне добра. Старец кивнул: «Там тебе помогут». Он молитвенно сложил руки, и я успокоился. И я побежал на восток.
21 глава
Я не был уверен в том, что это верное решение, но так же я не очень-то и соображал, что мне делать дальше? На каждом шагу меня преследовали. И вот уже мантия – невидимка не помогала, и вот уже двое видели меня своим внутренним зрением. Блин, блин, блин, что ж за жизнь у меня такая: бегу, вечно, как заяц, поджав хвост?! Почему я не лев?! Почему я не могу рыкнуть на своих врагов, да, так чтобы они с глазами срущей кошки попрятались по кустам?! Почему я убегаю? Почему не они? Это все было риторическими вопросами, вопросами в воздух, пока я метался в абсолютно неизвестном мне замке-лабиринте, неизвестно какой страны, неизвестно в каком веке. Я несся по коридорам на восток, лихорадочно думая, что я буду делать, если на самом деле старец солгал, и там меня ждет ловушка? Что я буду делать, если пойму, что зря доверился? Какова будет цена ошибки? Я опирался на мое седьмое чувство, но вдруг оно сегодня меня решит подвести? Я вписался в крутой поворот и почти сразу вылетел на полном ходу из коридора в оазис. Здесь не было холла или чего-то похожего, здесь коридор упирался напрямую в джунгли. Как если бы замок внезапно захватили тропики, и он бы сдался этому натиску. Слева я увидел проблеск воды – голубое круглое озеро, вокруг него заросли с лианами. Огляделся – кажется, засады не было. Старец не обманул. Я сел на золотой песок. Внезапно меня начало клонить в сон. Вот уж не было печали…Сначала я облокотился на один локоть. Потом на оба. Потом на предплечья. А потом моя голова коснулась песка, и я опасно провалился в глубокий сон. Солнце сияло высоко в небе, птицы щебетали как в раю, виднелась голубая спокойная гладь озера. Ничего этого я не видел. Я крепко спал. Что может быть хуже, чем невинно и расслабленно заснуть в лоне врага, прямо во время боя? Кому из военных придет такое в голову? Солдат должен быть бодр и напряжен. Каждую секунду нужно вычислять замыслы противника, всматриваться в линию горизонта и ждать подвоха. Я же бывал максимально беспечен. Умом я понимал, что сейчас не время расслабляться, но что-то тяжелое придавило мою голову к песку. «Наконец-то», – услышал я почти над самым ухом и приоткрыл щелочку глаз. «Я думала, он никогда не уйдет»,– не сказала, а будто пропела одна из полупрозрачных нимф в длинном серебристом одеянии с капюшоном. «Да-да-да»,– ей вторила вторая, – носится как заведённый. Заколебал». Они видели меня! О, ужас! Они видели меня! Я точно знал, что мантия невидимости оставалась на мне, но им она ни капельки не мешала. Каждая из них, беспечно болтая, делала легкие движения плечами, и я понял, что у них есть крылья. Длинные, острые, серебристые, они возвышались над головами эти дев, изредка складываясь и прячась за спину. Они отлетели на несколько метров и выпали из зоны моего обзора. Что-то мне подсказывало, что шевелиться мне нельзя ни в коем случае. Они поднесли нечто, судя по виду очень тяжелое, похожее на огромный золотой сундук. Легким пассом открыли его и вытащили что- то громоздкое, металлическое, громыхающее. Одна из них приложила часть из этого к моему плечу, и меня пронзило догадкой: «Доспехи!». Одна из них пыталась прикрутить часть к моей руке, а вторая, серебристая, внимательно смотрела. Я думал, они аккуратненько их наденут на меня, пока я лежу (раз уж собрались!), да и все равно, никакая сила на планете не могла бы меня сейчас заставить пробудиться окончательно. Одна из них, та, что с серебристыми волосами вдруг произнесла: «Нет, так дело не пойдет. Долго провозимся». И пассом подняла меня в воздух. Такой подставы я не ожидал. Они вращали меня как окорок на вертеле, в разные стороны, и прикрепляли на мне доспехи, которые тут же, лишь коснулись моей кожи, вспыхивали золотым. «Мне кажется, – все», – удовлетворенно сказала та, что была в золотистом одеянии. «Быстро управились, я думала, дольше промучаемся», – ответила ей та, что была с серебряными волосами. Она сделала пасс, и я шмякнулся об землю. Не больно, но чувствительно. «Ой»– сказала серебрянка. «Вечно ты так»,– укоризненно покачала головой позолоченная. «Все время забываю, что у них нет крыльев»,– сокрушенно прошептала серебрянка. Она сгенерировала какой-то лиловый туман, дунула им на меня, и мне стало совсем не больно. Они отлетели от меня на приличное расстояние, и, я почувствовал, на прощанье оглянулись. Доспехи жгли меня огнем. Я чувствовал неприкрытую мощь и силу. Такую силищу, какую бы чувствовал муравей в ауре слона. Где они вообще откопали такой артефакт?! Почему напялили это все на меня?! Перепутали меня, что ли, с кем? На кой ляд я им сдался? На фиг это все мне было нужно? И вдруг какой- то беспристрастный, холодный голос внутри меня сказал: «Они тебя подготовили к битве». И тут меня внутри подморозило. Не то, чтобы я был трус, вовсе нет. Я просто подумал, каких масштабов и древней силы темные тут могли быть. Но тот, кто с Богом, не боится ничего. Сильнее Всевышнего нет никого. Если Бог с нами, то кто против нас? (с) к римл 8:31).
22 глава
Я встал, пошатываясь, во всех этих доспехах. Вспомнил про Дон Кихота и все дурацкие мультики про рыцарей в доспехах. Подвигал руками и ногами – безусловно, сила была немереная, но все это было дико тяжело и неудобно. «Ладно,- вздохнул я, -значит придется помучиться». Посмотрел на солнце, высоко и бесстрастно сияющее в голубом небе и произнес: «Да будет воля Твоя, а не моя». В ту же секунду все доспехи стали легкими и невидимыми. Чудеса, да и только! Только что было жарко и тяжело, на мне висело 40 кг неизвестного науке металла, и вуаля! Я чувствую, что доспехи все еще на мне. Но внезапно они весят легче пушинки, и я их не вижу! Аллилуйя! Я возблагодарил Бога за милость, проявленную ко мне, и огляделся по сторонам в поисках выбора дальнейшего пути. Что там сказал этот старец? «Длинные лианы, попроси у них защиты»? Я огляделся по сторонам. Да, с древних статуй свисали какие-то ползучие растения, наверное, их и имел ввиду старец. Я посмотрел на лианы, лианы посмотрели на меня. Мы еще раз обменялись взглядами. Ну что ж. Если меня пока не убили, значит, старец был прав. А если он прав, значит, в лианах мне помогут. Я еще ближе подошел к ним. Одна из лиан кокетливо отодвинула ветку. И я увидел спрятанную в зарослях дверь. Все бы хорошо, но дверь явно предназначалась для карликов. Она была вполовину человеческого роста, а то и меньше, и пролезть туда можно было бы только на четвереньках. Я почесал репу. Не, ну теоретически я мог бы туда залезть, но что делать дальше? Ведь там наверняка длинный и узкий коридор, предназначенный для гномов. Сколько я смогу там проползти в таком скрюченном состоянии? Не-не, я же не складной зонтик, я не смогу так компактно уменьшиться в два раза, да еще и ползти так неизвестно сколько. Я пожал плечами и начал уже разворачиваться, чтобы уходить, как вдруг послышался шум и крики воинов из того же коридора, откуда появился я. Пока меня тут упаковывали в доспехи, охрана очнулась и сообразила, в каком именно коридоре я скрылся. Я развернулся было бежать вперед, но одна из лиан схватила меня за ногу, вторая открыла дверь, а сзади меня кто-то толкнул вовнутрь. Дверь захлопнулась. И я не успел даже крикнуть…
Нет, все мои домыслы о карликовом коридоре за этой дверью оказались неверны. Я падал вниз. За дверью оказалась неизведанное черное пространство, не имеющее ни стен, ни пола, ни потолка, ни начала, ни конца. Последний луч света, прорезывающий тьму, ушел, едва лишь захлопнулась дверь. Я падал максимально медленно, во всех сторонах света вокруг меня была темнота. Лишь маленькие зеленые сверчки летели вместе со мной и чуть-чуть подсвечивали мне пространство. Я начал читать молитвы и готовиться к смерти. Было понятно, что, упав с такой высоты, я вряд ли останусь живым. Хотя, можно сказать, что законы гравитации тут не сильно работали, потому что я опускался так же медленно, как перо от белой птицы падает летом на раскаленный асфальт. Я падал и молился. Стало грустно: я так мало сделал действительно хорошего в этой жизни, и так много глупостей уже совершил. Что там будут считать на страшном суде, что я им предъявлю? Я даже не спас никого в этой жизни. Я не построил храм, не посадил дерево. А, нет, вру, в пятом классе нас всех выгнали в будний день сажать деревья в парке. Посадил. Но из-под палки, наверное, не считается? Надо же самому… «Эх, жизнь моя жестянка»(с). Что ж ты будешь делать – я не святой. Столько планов было на эту жизнь, и так нелепо умереть. Это ж надо додуматься. Спасибо, старец, увидимся с тобой на том свете, я тебе все выскажу. «Лианы помогут», ага, хрен тебе. Прямо на этой мысли мое тело опустилось в огромную мягкую кучу из листьев, и я автоматически начал в ней барахтаться, и внезапно всё вокруг осветилось, как если бы включили мощные осветительные приборы в несколько тысяч ватт. Чтобы описать место, куда я попал, потребуется вся мощь великих писателей и поэтов, ибо я, ничтожный обычный человек 21го века, не в состоянии это описать. «Подлунный мир», именно так для себя я окрестил его. Если бы я мог представить себе нечто более удивительное, чем это, я бы не терялся в определениях, чтобы описать его. Но нет. Такое я видел впервые. Попробую описать своими куцыми словами, недалекими и тупыми обрубышами то, что смогло захватить мое зрение, и не смог обработать мой мозг, но то, чем восхитилась моя душа. «Ошеломляюще» – вот то слово, которым хотелось бы оперировать, когда глаз мой видел все это. Воздух был лиловым. Да-да, он был прозрачен, но при этом имел определенный лиловатый оттенок, который, чем сильнее ты вглядывался вдаль, тем больше превращался в лиловый густой кисель. Кроме того, он был напоен запахом цветов. Таких цветов ты не видел никогда в жизни, такие точно растут в Раю. Трава была синяя. Не просто синяя, а насыщенного аквамаринового оттенка. Я посмотрел на мои руки- они были голубоватого спектра, но я не замерз, мне было, скорее, жарко. Я лежал на куче абсолютно белых, с серебристыми узорами листьев. И все деревья рядом, с малиновыми стволами, имели такие же серебристо- белые листья. Вдали виднелись водопады, которые переливались всеми цветами единорога: лиловым, малиновым, фиолетовым, серебристым, розовым. Рядом свои красные воды неспешно разворачивала речка. Фиолетовые чайки кричали навзрыд. И чайки ли это были?
23 глава
Я аккуратно спустился с кучи листьев и встал на ноги. Wow-wow, закружилась голова, что-то вроде легкого отсутствия гравитации, я подпрыгнул дважды, прежде чем устаканил свои ноги на земле. Да и земля ли это была? Гравий ядовито-салатового оттенка. Я привел свое тело в более- менее устойчивое положение и огляделся. Посреди всего этого великолепия, я не видел людей. Я поднял голову вверх в тщетной попытке понять, можно ли по стенкам пропасти вернуться опять к двери во дворец. Но наверху зияла лишь чернота, подсвечиваемая легкими всполохами маленьких салатовых светлячков. Я постарался прийти в себя и воспрянуть духом. Начав творить про себя молитву, двинулся вперед. Если я попал в такую глупую заваруху, разноцветную сказку, где в последнее время за мной гонялся разве что не ленивый, значит, небу было это угодно. Значит, по-другому и быть не могло. Роптать на судьбинушку было грешно, глупо и бесполезно. По обеим сторонам от ядовито-салатовой дороги посверкивала аквамариновая трава. Красная речка слева неспешно катила свои волны. Справа вдалеке виднелись изумрудные горы. Лиловый воздух ничем не отличался от обычного, а к аромату я привык. К хорошему вообще быстро привыкаешь. Небольшое отсутствие притяжения Земли так же не доставляло неудобств, через раз я смешно подпрыгивал, но в небо меня нет, не уносило. Всё же что-то удерживало меня на этой салатовой дороге. Я шел вперед, пока не подошел к повороту, где стояло табло из какого-то суперсовременного жидкокристаллического экрана, на котором то и дело менялись буквы, с языка на язык. Удивительно, но я понимал их все, хотя ни английским, ни русским тут даже и не пахло. Табличка гласила: «Фабрика Света». Я обрадовался, что не тьмы, и радостно зашел за поворот. То, что я увидел, отняло у меня дар речи. Я стоял на уступе скалы, а внизу, метров на 50 вниз, творилось нечто. Я увидел огромную, на несколько сотен метров раскинувшуюся фабрику с цехами, каждый из которых был без крыши, открыт сверху, благодаря чему было отлично видно все происходящее внутри. В этих цехах маленькие человечки в серебристых костюмах как у космонавтов управляли крайне любопытными процессами. Я видел, как в одном цехе делали серебристые хлеба весом меньше чем пушинка. В другом цеху их формировали в булочки и буханки, по форме круга и квадрата, в третьем их подписывали. В четвертом прикрепляли серебристую веревку, в пятом отпускали вверх, как воздушные шары, накачанные гелием. В шестом им вослед кричали наилучшие пожелания. В каждом из этих шести цехов царил смех, дружба, веселье, согласие. Операторы- космонавты делали все быстро, оперативно и дружно. А в седьмом творилось что-то невообразимое, что-то очень грустное и печальное. Космонавты – операторы рыдали навзрыд. Обратно из двухсот серебристых булочек сто девяносто девять падали вниз, как подбитые, черного цвета, измазанные дегтем. Я видел, как операторы плакали и отправляли их на переплавку. Было ясно, что эти серебристые хлеба мертвы. В этом цеху чаще всего менялись человечки- операторы, потому что большая часть их быстро изнашивалась , рыдала тут же, убитая горем. Двухсотое серебристое облачко прилетало с царапинами и ранениями, (но было ясно, что оно выжило), его встречали почестями и фейерверком, заворачивали в серебристый плед и отправляли с почетом по воздуху в специальной корзинке по подвешенным в воздухе блестящим тросам к изумрудным горам. Когда одно такое облачко возвращалось, вся фабрика останавливала свою работу, все молча отдавали ему честь. А потом все неслось по новой. Мне стало грустно за цех под цифрой семь, мне захотелось ему помочь. Я подошел к этому цеху поближе. Горем веяло от него. В соседних цехах работа спорилась, операторы весело покрикивали друг на друга, перекидывая по цепочке серебристые облачка. Здесь же мрак висел на этим цехом, как черное проклятье. Мало кто из операторов выдерживал больше нескольких часов. Потому что обратно облачка прилетали мертвыми. Операторы выбегали из цеха, убитые горем, хватались за сердце, сидели, прислонившись к стене цеха, с трясущимися руками, в судорогах. Я подошел совсем близко к цеху №7. Я прижимал к себе мантию- невидимку, и, очевидно, для этих товарищей оставался невидим. «Тебе здесь не место,– внезапно я услышал голос над правым ухом. – Уходи». Я судорожно оглянулся, пытаясь нащупать источник голоса, но рядом со мной никого не было. Я решил проигнорировать, оставшись стоять у бортика цеха, пытаясь понять, как можно было бы помочь этим бедолагам. «Уходи»,– уже намного более угрожающе сказал голос. Я понял, что мне не примерещилось, и начал, пятясь, отходить от цеха, и в этот момент сверху упало особенно черное облако, забрызгав черной нефтяной жижей все вокруг в радиусе 10 метров, в том числе и место, где я только что стоял. Я мысленно возблагодарил голос, который предупредил меня и пошел медленно вперед.
24 глава
Ничего не предвещало. Я не хотел анализировать то, что я только что увидел. Я приказал своему мозгу замолчать. Потому что я точно знал, что в том, что я увидел, не было ничего хорошего. Это был диагноз всему человечеству, всем, кто упорно не хотел этого замечать. Сколько душ, направляющихся с небес на землю, возвращаются обратно к Богу? Сколько из них гибнет в черной жиже ада, даже не попав на праведный Божий суд? Почему они надеются оправдаться на этом суде, если по своим грехам им даже не светит на него попасть, если по грехам своим темные их сразу упекут в ад? Как же мне было обидно за нас за всех. Глупые мы, глупые, каждую минуту, каждую секунду все надеемся, что успеем исповедоваться и причаститься «ближе к старости», и Бог простит нам наши грехи: «Кароч, отобьемся, ребята», -думаем мы, но времени, о ужас!, не остается совсем, и вот, душа наша падает вниз черной нефтяной кляксой, а ведь летела на эту планету с неба серебристым облачком, полным оптимизма и надежд! Не важен уровень дохода, крутизна карьеры, беден ты или богат, женат, разведен, замужем или вдова, не важно, есть ли у тебя дети – в конечном итоге важно лишь, взлетело ли твое серебристое облачко обратно к Отцу, или же упало безвольной черной жижей прямо в пекло – это единственное, что имеет значение. Я не хотел задаваться вопросом о Втором пришествии, хотя мне было невдомек, почему, имея больше 8 миллиардов людей на планете Земля, мы все еще собираем 144 000 праведников на небесах? Неужели все настолько плохо? Ведь если бы все, ныне живущие, следовали заповедям и спаслись, мы бы закрыли эту цифру за один раз. Горько мне было от мысли, что спастись не так-то просто, не так-то легко прийти к Богу и оставаться светлым и чистым человеком, не так-то легко покаяться в своих грехах. Если мы все еще собираем необходимое число праведников, то мне стало страшно от цифры душ, ежедневно падающих в ад. Это не три- четыре человека в секунду, минуту, час, день, не семь – восемь, и даже не двести. Это миллионы людей, которым не удалось спасти свою душу. Они жили, веселились, развлекались, грешили, и у них не нашлось времени или желания, или того и другого, чтобы успеть покаяться в грехах и спасти свою душу до момента смерти. Это страшно, это очень страшно. От этого осознания у любого думающего человека –мороз по коже. Моя бы воля, я бы круглогодично бегал с колоколом на шее, босой и в веригах, звонил бы в колокол и кричал, чтобы люди покаялись. В средневековье меня бы за это сожгли, на Руси бы запихали в острог или бы присвоили статус юродивого, тут уж как повезет, а в наши дни, скорее всего бы, в полицию, а потом психушку. Все, что мы можем сделать – это спасти свою душу,«стяжи дух мирен, и тогда тысяча душ спасется около тебя» (с) Серафим Саровский), рядом с одной спасенной душой спасутся тысячи. Я шел вперед, абсолютно не понимая, зачем я здесь, в стране с перепутанными цветами, похожей на сон наркомана? Зачем я тут, что я тут вообще потерял, и как вернуться обратно? Странно, при слове «обратно» я подумал о дворце и о Златовласке, а никак не о Москве, моем офисе и доме. «Москва» вообще звучала в моем мозгу так же дико, как выглядела бы для любого впервые увидевшего её эта аквамариновая трава. Где, на каком диком расстоянии отсюда, в какой реальности находится моя Москва? Где она вообще может быть? В какую сторону от этого дворца, этих дюн и этого подземелья с синей травой находится столица нашей Родины? Где моя Moscow City? Где мое серфинг кафе со знакомым барменом(эх, кофейку на миндальном молочке бы щас)? . Ответа на эти вопросы не было. Но я, как ни странно, не паниковал. Я не паниковал, и я спросил себя: «Почему?». Мысль, обследовав изнутри мой мозг, возвратилась обратно максимально медленно, тягуче, как будто верблюд жевал жвачку и от щедрот своего сердца дал мне ее пожевать. И я понял, что это происходит с моим мозгом из-за запаха. Даже если представить себе, что он создан самими гениальными парфюмерами планеты Земля, из самых дорогих материалов, из цветов, растущих чуть ли не в штучном экземпляре, этот запах все равно оставался «не от мира сего». Невиданный, неслыханный доныне, чудесный запах расслабляет мозг. И –вуаля. Я ничего не боюсь, я ни о чем не горюю. Я не паникую. Не строю долгосрочных планов. Мои нейронные связи доложили мне, что это ловушка. До этого я допёр бы и сам, мои дорогие, но спасибо, конечно. Яма, присыпанная сладким запахом, как еловыми ветками. Капкан, который невозможно заметить, потому что чудесный запах, как будто созданный ведущими парфюмерами планеты Земля, уже взял тебя в заложники, с первой секундой пребывания тебя в этом мире. Хренов старец! «Лианы тебе подскажут», ага, фиг тебе! Чтоб тебе было пусто! Как я поверил ему?! Как я повелся на слова какого-то старца, идиот?! И кто меня подтолкнул к дверям, чтобы я упал вниз, когда я всего лишь приоткрыл дверь?! Меня уронили в пропасть преднамеренно. Меня толкнули в эту дверь специально. Это была ловушка уже изначально. Я оглянулся на фабрику серебряных облачков. Все шесть цехов работали слаженно и дружно, как будто при СССР, в самом лучшем смысле этого слова, «даешь пятилетку» и все такое, и только седьмой функционировал так, как будто по нему проехалась Перестройка в 90е, и он уже никогда не сможет процветать по-прежнему. «Эх», – вздохнул я и тут же какая-то неведомая мне сила развернула мою голову и заставила смотреть вперед. Как будто они хотели показать мне эту фабрику, но не хотели, чтобы я вмешивался. Похоже было на то.
25 глава
Я шел по аквамариновой траве, которая щекотала мне щиколотки и старался ни о чем не думать. «По крайней мере, я жив», – нашел позитивный момент во всем этом я. Мало ли куда можно упасть на планете Земля и внезапно помереть? А я тут я жив – вот истинный подарок небес. Пусть в каком то странном мире, но жив же. Всякое могло случиться, а с моим образом жизни так вообще. Мой ангел-хранитель был напрочь седой. Ни разу не помню себя в сознательном возрасте, чтобы меня не преследовали темные. Их хлебом не корми – дай за мной погоняться. Не то, чтобы я был лакомым кусочком, нет (по крайней мере, я надеюсь. Не лишайте меня этой надежды), я просто был верующим. За каждым по настоящему верующим они открывали охоту, и наши знали об этом. Да, выдерживать ежедневный натиск было не просто, но гораздо хуже было бы сдаться. Это означало бы полный проигрыш, без вариантов. Одно дело, когда ты живешь и надеешься на суд Божий, на милость Его, и совсем другое – знать, что кроме ада тебя ничего не ждет. Именно поэтому все темные так отчаянно грешат напоследок перед смертью– а что терять? Они знают что погибнут, и единственное, что им доставляет радость – соблазнить, искусить и захватить с собой в ад как можно больше невинных душ. Последние минуты перед казнью тянутся особенно мучительно, именно поэтому продавшие свою душу пытаются их забить до отказа невероятным количеством развлечений и тяжестью грехов. Они продали за это свою душу, они до последнего пытаются доказать себе и всему миру, что не прогадали. Только миру все равно. Его земли полны могилами грешников, а ад переполнен их душами. Единственное, где по ним проливается слеза сочувствия – так это в Раю, но об этом они, как правило, уже никогда не узнают. Я не хотел в ад. Я не выдержал бы там и 30 секунд. Но и пытаться спасти свою душу, просто потому что ты не хочешь вечных пыток – так себе мотивация. Я стремился к Богу просто потому, что хотел быть с Ним. Я не был святым, я вечно косячил. Но, по крайней мере, я изо всех сил греб к светлому берегу, при этом каждый день, каждый час, каждую минуту и даже секунду улепетывая от темных акул. Остановись я на секунду – меня бы сожрали. Не расслабляться. Не расслабляться. Не расслабляться. Идти вперед, не смотря ни на что. Идти вперед, вопреки. Идти вперед, просто потому что ты не можешь по-другому. Идти вперед, не смотря на потери. Идти вперед, потому что тебе так приказывает честь и совесть. Идти вперед просто потому, что ты любишь Бога. Задумавшись, я, по московской привычке, ускорил свой шаг. Жителей мегаполисов видно в любой точке земного шара – они незримо принимают участие в Олимпийских играх, вид спорта: ходьба. И я ускорялся автоматически, как только хотя бы ненадолго задумывался. Это не исправить, это вшито в подкорку, мы так делаем даже на курортах. Да, наверное, выглядит смешно со стороны, но те, кто живут в больших городах – не смеются. Ранним утром звучит невидимый сигнал к гонке по выживанию, и хочешь – не хочешь, а ты в игре. Тебе присваивается незримый номер участника Мегаполисных игр по выживанию, и ты бежишь каждое утро – от дома до автобуса или троллейбуса, от автобуса до метро, от метро пешком до офиса, или в авто, матерясь, по пробкам, потом в офисе по этажам с бумажками, потом бегом на обед, по пути забрать одежду из химчистки, с обеда снова гонки с препятствиями по офисным делам, потом бег из офиса, туда зайти, это забрать, тут встретиться, то передать, в детский сад – пулей, в школу – за детьми, потом метро, потом автобус или троллейбус, или те же пробки, только в профиль, и поздно вечером, без сил ты появляешься на пороге своего дома, чтобы тут же замертво упасть фейсом в кровать (для тех, кто может себе это позволить), а утром опять начать ту же гонку. Жизнь не баловала, но мы, жители больших громких душных городов, научились терпеть и почти не роптать на нее. Это потребовало долгих лет выдержки и самоконтроля. Но это все же было лучше, чем ничего не делать, жалеть себя и пить где-то на обочине нашей необъятной Родины. Лучше переживать шторм, чем выдерживать полный штиль. Безумный ритм работы и общую усталость я предпочитаю унынию. От усталости можно отлежаться, а руки уныния серы и длинны, мысли тоскливы, от него не так-то просто убежать.
26 глава
Фабрика осталась позади, справа от меня виднелись изумрудные горы. Надо мной алело небо, под ногами росла синяя трава. Все было относительно хорошо. Я до сих пор не знал, как выбраться отсюда, и это единственное, что еще смущало мой разум, потому что все мои мысли, казалось, были поглощены чудесным запахом. Все было отлично, но смутное беспокойство терзало мою душу. Как когда вы понимаете, что вроде бы все отлично, но при этом что-то идет не так. Начал про себя Иисусову молитву и вдруг подумал, если я так долго падал, то я нахожусь в толще земли? Где-то совсем на глубине? Если я так глубоко и далеко упал, может быть, это и есть ад? Или преддверие ада? Место, где от чудесного запаха сходишь с ума, и тебе хочется остаться тут навсегда? Грандиозная ловушка темных? И вдруг мне стало плохо на душе: вдруг Бог не слышит моих молитв? Я тут стараюсь, читаю молитвы, а Он попросту не слышит. Что тогда? От этой мысли мне стало так плохо, что я внезапно остановился. Я уже почти пришел к сиреневым водопадам, и сейчас они журчали вовсю, соревнуясь с пением оранжевых сладкоголосых птиц. Слева от меня изливались великолепные водопады, справа стояли изумрудные горы, под ногами колосилась синяя трава, а мне было по фиг. От чудесного запаха начало тошнить. От одной мысли, что за мои грехи Он решил оставить меня здесь, мне стало плохо. Не спасало ничего. А вдруг этот мир – всего лишь игры моего подсознания, просто разноцветные глюки, а я сам лежу в Боткинской больнице, под аппаратами ИВЛ, и собираюсь помереть? Я находился так глубоко в земле, надо мной, скорее всего, была пустыня, я даже толком не понимал, зачем я здесь и на кой мне все это сдалось. Мне стало вдруг так пронзительно одиноко. Человек может выдержать все, буквально все, все испытания в жизни, но не чувство, что Бог оставил его. Хуже этого чувства нет ничего на белом свете. Я понял, что ни шагу не смогу сделать больше, и просто сел в траву. Вся моя жизненная энергия куда-то улетучилась, я больше ничего не хотел. Я итак-то никуда, в общем-то, не стремился, я плыл по жизни, как щепка по волнам. Если Ему было угодно куда-то меня закинуть по порталам, я никогда не сопротивлялся. Глупо своим маленьким умом измерить неизмеримое и понять то, что понять невозможно. Одно я знал точно – что Он справедлив, милосерден, милостив, человеколюбив, всегда прощает тех, кто раскаялся и никогда не взимает с нас по полной стоимости грехов. Если Он и попускает горькие события в нашей жизни, то, во первых, эти горькие события уже давно по допущению наших грехов ушло организованы бесами, и Он только разрешает им происходить, а во-вторых, все это делается с одной целью – чтобы мы не загремели в ад. Он просто не хочет гибели наших душ, вот и все. Потому что истинно любит и заботится, как настоящий Отец. И вот, посреди этой синей травы моя вера поколебалась. Мне показалось, что Он оставил меня. И вся моя энергия тут же улетучилась. Значит, я давно жил за счет милости небес. Мои баки были полны бензином только потому, что мой взор был обращен на небо. Я жил и делал свое светлое дело, и мне хватало сил на это просто потому, что я был уверен, что Он любит меня, хотя я и не заслуживаю этого. А тут вдруг я будто споткнулся. Я споткнулся и понял, что мне больше не встать. Мои баки были пусты, бензин на нуле. Кто я без Бога? Нолик без палочки. Пустота, ничто. Козявка, бредущая по стеблю травы без цели, без смысла, без будущего. Ад с жадным причмокиванием сжирает любое тело с погибшей душой. Без души никто на Земле долго не живет. Даже те, кто сидят на ворованных миллионах, в глубине себя отлично понимают, что никто их больше не спасет, и путь их лежит в пропасть. Охранники не спасут от шальной пули, стволовые клетки от старости, своих детей не спасти от наркоты, а жену от измен. Грешащая 24/7 душа на самом деле глубоко несчастна. Она все понимает, все-все, даже если грешник изо всех сил делает вид, что ему нравится такая жизнь и очень хочется после смерти отправиться в ад. Это страшно. Мы все находимся под Его очами, и еще живы, просто потому что Он терпелив и ждет покаяния. Я лег в траву, свернулся в позе эмбриона и начал бормотать про себя: «Боже, Боже, почему ты оставил меня…? Господи, почему ты оставил меня…?» Я не помню, сколько я так пролежал. Отчаянье охватило мою душу. Я не видел выхода, я не видел света в конце тоннеля. Я не понимал ровным счетом ничего. Я лежал на синей траве, под алым небом, слева от меня были лиловые водопады, справа изумрудные горы. Я вдыхал чудесный запах. Все было хорошо. Несчастнее меня не было человека на Земле.
27 глава
Я не помню, сколько я так пролежал, свернувшись клубком. Я не мог молиться, и это было самое страшное. Как только я читал начало молитвы, становилось сразу понятно- она не доходит до небес. Когда стало совсем невыносимо, внутри меня почему-то внезапно заиграла песня времен второй отечественной, как будто кто-то включил радио: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой»(с), и я не смог не встать. Просто не смог. Такой духоподъемной силой обладала эта песня, что она и мертвых могла поднять из своих гробов. Я встал, пошатываясь, и побрел вперед – искать выход из этого странного места. «Вставаааай на смертный бой», – кто-то тоненьким голоском выводил внутри меня. Как будто где-то в глубине души из огромного войска в живых остался последний оловянный солдатик, и он подобрал флаг и сейчас размахивал им и пел изо всех своих сил, чтобы я просто встал, пошел и нашел, наконец, выход из этого странного подземного мира. Наверное, тьма хотела, чтобы я тут погиб, ушатанный запахом. Но я остался жив и я всё ещё хотел спастись. Очень хотел. Именно поэтому я упрямо шел вперед. Я делал бы это, даже если бы земля затряслась и небо упало на меня – все, чего я хотел в конечном итоге – это спасти свою душу. Именно это заставляло мой внутренний мотор работать, именно поэтому я прикладывал такие неимоверные усилия ко всему. Я шел и упрямо творил Иисусову молитву, проговаривал ее на каждый шаг. Даже если я оказался в странном дальтоническом аду, и за всю свою жизнь я нагрешил так, что Бог уже не слышал моих молитв, я хотел, чтобы моя душа слышала их. Я хотел, чтобы в моей душе был Бог, даже если Он вдруг по моим грехам решил отвернуться от меня. Я бы хотел, чтобы моя душа знала, что она молится для Него, что еще не все потеряно. Я шел и шел, и в какой-то момент, оглянувшись назад, заметил, что синяя трава не подгибается под моими ногами. Поскольку я был один единственный человек на протяжении километров, кто шел тут, не считая человечков на фабрике, никакой тропинки не было. И под моими ногами трава теоретически должна была прогибаться. Но нет, никаких шагов за собой я не оставлял. Я наклонился как можно ниже и сделал пару шагов в сгорбленном, согбенным пополам стариковском состоянии. То, что я увидел, вызвало такой шок у меня, что я простоял несколько минут, онемев. Мои ноги не утопали в траве. Я ступал по кончикам синей травы. Вообще, по факту, когда я упал сюда, получается, что я ни разу не коснулся земли. Это осознание повергло меня в ступор. И я еще молча постоял какое то время. Потом я подпрыгнул. Потом еще. Оглянулся. Никаких следов. Но когда я подпрыгивал, я несколько секунд завис в воздухе. Я подпрыгнул еще раз. Еще раз завис. В мою голову пришла шальная мысль. Я начал читать про себя все самые мощные молитвы, потом еще раз подпрыгнул максимально высоко, завис и взмахнул руками. Это последнее, как я думал, могло случиться со мной в этой жизни. Я левитировал. Бестолково, глупо размахивая руками, хаотично меняя направления, поджимая ноги, как курица, но я летел. Вот уж воистину, это последнее, что я мог вообще ожидать от жизни. Я поднимался все выше и выше, до тех пор, пока синяя трава, изумрудные горы и алая река не стали совсем крошечными. Удивительно, мне не было холодно в вышине, я не чувствовал ни ветерка. Ни озноб, ни лютый холод не коснулись моего тела. «Легко отделался», – послышался злобный чужой голос в моей голове, и я понял, что мое путешествие в страну изумрудных гор должно было окончиться трагически. Бог меня спас в очередной раз, меня, никак не достойного этого, меня, бестолкового. А я то решил, что Он меня совсем не слышит! Что моя молитва не доходит к нему! А Он все это время был рядом! Он спас меня! Спас, в очередной раз! Я был в бесконечном долгу перед Ним. Единственное, что я себе зарубил на носу, то, что меня повергло в шок и ужас – это то, что может казаться, что молитва не доходит до небес. И что отчаяние и уныние непременно воспользуются этим шансом, чтобы сжать свои ледяные пальцы на твоем горле. Это ж как надо думать, что ты так нагрешил, чтобы тебя никто-никто не услышал? Это ж как нужно отчаяться, чтобы думать, что ты свалился туда, куда не прилетит никто, даже твой измученный и рано поседевший ангел-хранитель? Опять тоскливо мне стало от этой мысли, но надо было выбираться. Я опять нелепо взмахнул руками.( блин, все как в дурацких американских комиксах, когда человек становится супер-героем и впервые пытается взлететь. Попробовали бы вы сами – это ни фига не смешно!) А как? Как еще можно взлететь еще выше, кроме как не по-дурацки? Ноги, мои длинные ноги было абсолютно некуда девать. Руки были лысыми – ни единого перышка. Как же можно взлететь нормально, обладая такими обстоятельствами?
28 глава
Я сделал еще несколько нелепых движений, взлетел повыше и увидел врата. Врата были отделаны затейливой резьбой, я понял, что ей не меньше 5ти веков, и это не реконструкция, такого сейчас не делали точно. Потрогал металл – такого на нашей планете точно не существует. Понятно, что металл, а при этом приятный на ощупь, как бархат, и теплый. Пока разглядывал резьбу, подлетел поближе, на мое движение врата распахнулись. Мне ничего не оставалось, как влететь туда. «Кто?»,– послышался бас, и тут же его подхватили сотни тоненьких голосов: «Кто? Кто? Кто? Кто?»,- повторяли они на разные лады. Они пищали так возмущенно и летали так хаотично, как будто я их разбудил. Как только я влетел, я осознал, что нахожусь в другом измерении. Это осознание сразу пришло ко мне, без усилий. Того, кто задал первый вопрос, не было видно, но он незримо ощущался везде. Те, кто пищали, повторяя вопрос за ним, были маленькими светящимися точками, заполнившими все пространство вокруг. Они хаотично перемещались вокруг меня, светились и попискивали. Кем я был? Что я должен был им ответить? Кто я? Зачем я? Какого фига я провалился в эту «кроличью нору»? Должен ли я был здесь погибнуть, навсегда сгинуть? Или должен был чудесным образом спастись? Ответа не было, но и в одну секунду мне стало понятно, что всем известно кто я, и зачем я тут очутился. Всем, кто находился за этими вратами, было абсолютно ясно, кто я, известна моя биография от самого первого вдоха на планете Земля, а так же список всех моих грехов. Мне стало стыдно, невыносимо стыдно. Я не помню, когда я в последний раз чувствовал этот невыносимый стыд. Что –то, какая-то неизвестная мне сила подтянула меня к трону против моей воли. Да что там воли – я и тела то своего не ощущал. Я весь был как безвольный мешок. Меня ослепила вспышка света такой силы, что я перестал чувствовать что-либо вообще. Энергия, собранная из всех существующих миров ударила меня, и я понял, что, наверное, так и выглядит смерть. Мой разум перестал существовать, а тела я давно уже не чувствовал.
Все рецепторы мои были выключены, я ничего не видел и не слышал, не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Я почувствовал, как по моей щеке льется холодная вода, затекает за шиворот, и вздрогнул от сырости. Сознание возвращалось ко мне медленно, как из глубокого колодца. Кто я был? что происходило со мной? На эти вопросы не было ответа. На уровне моих глаз я увидел золотые туфли с загнутыми носками, расшитые удивительной вышивкой с драгоценными камнями, они топтались на уровне моих глаз. Спустя несколько секунд я понял, что человек в туфлях делает распоряжение по мою душеньку, потому что почти сразу же меня переложили на какую-то плотную ткань, взяли за ее углы и куда-то потащили. Я болтался в этом гамаке, как в люльке, судорожно понимая, что мне не сбежать, потому что я не смог напрячь ни одну мышцу: все члены моего тела были безвольны и расслаблены. Оставалось только надеяться, что я попал не в племя людоедов и что меня сейчас не волокут к гигантскому горшку на костре. Эх, жизнь моя жестянка(с), вечно я так влипаю, что трем пьяным сценаристам с бутылкой и структурой Проппа не разобраться. Меня притащили и бросили на что-то мягкое. На уровне моих глаз я видел какие-то розовые кружавчики, должно быть от моей подушки. Я до сих пор толком не мог ничем пошевелить. Я вдруг почувствовал, что кто-то меня гладит по волосам. Гладили ли вы когда-либо еду, прежде чем ее съесть? Я стал судорожно перебирать в памяти все ритуалы людоедских племен, о которых я когда –либо читал. Вспоминать было нечего- я ни хрена не помнил. Может быть, это специальный массаж, чтобы кровь прилила к мозгу? Может быть, жареный мозг глупых наивных странников – главное блюдо в здешнем меню? Вдруг я услышал нежный голос, самый нежный, который когда-либо существовал на планете Земля и в ее параллельных мирах. Его невозможно было спутать ни с чьим голосом, этим голосом обладала только одна девушка в мире. Златовласка. Кое-как у меня получилось поднять голову и посмотреть наверх, и я увидел ее лицо, тонущее в водопаде золотых волос, ее глаза, в которые самой судьбой я был обречен упасть, я вдохнул запах и тихо погиб внутри самого себя: так мужчина становится рабом, рабом до самого последнего вздоха, этих голубых глаз, этого голоса, похожего на колокольчик, этого райского аромата. Я понял, что сопротивляться бесполезно, да, в общем-то, я и не мог.
29 глава
Я услышал какое-то бурное обсуждение насчет меня, златовласка о чем то яростно спорила, в итоге меня опять перенесли в той же болтающейся люльке и положили, как я понял, во внутреннем дворике под пальму. Небо сияло голубым, воздух был прозрачен и свеж. Тело мое с каждой новой минутой приходило в себя, я начинал чувствовать кончики своих пальцев на руках и ногах, смог поворачивать шеей. Через некоторое время я смог привстать на локоть и попытаться найти опору в этом гамаке, в котором я болтался как безвольная сопля уже длительное время. Мое прекрасное золото куда-то отлучилось, и вокруг себя я видел только множество бесконечных слуг в вышитой восточной одежде, чалме и шароварах. Их маленькие ножки в золотых вышитых туфельках с загнутыми концами совершали бесконечное множество хаотических движений – служки суетились совершенно очевидно зазря. Но их это не смущало, судя по всему, они собирали пир на весь мир. Они поставили столики с пуфиками рядом с моим гамаком и выставили все самые вкусные яства, какие у них были. Аромат распространялся стремительно и бесповоротно, и я почувствовал, как мой желудок заурчал. Да, я был человек, несомненно, и я был голоден. Когда в последний раз я ел? Мне уже даже и не вспомнить. События вокруг меня менялись с такой скоростью, каждый раз угрожая мне смертью, что я забыл и думать про чувство голода. Ты можешь думать о голоде только тогда, когда тебя не пытаются грохнуть. Попытавшись встать, я так извернулся, что мой гамак мгновенно перевернулся, и я в мгновение ока очутился на земле. Грохнулся не больно, потому что весь я утонул в белом 10ти сантиметровом персидском ковре, так кстати расстеленным под моим гамаком. Ко мне подошли тоненькие ножки в розовых туфельках с золотой вышивкой, и я услышал всего лишь одно слово, как в ту же секунду ко мне подскочили служки, подняли меня, перевернули и посадили за стол. Они отошли на расстояние в несколько метров, выстроились шеренгой, как будто им забивали штрафной и низко поклонились. Она села напротив меня и неотрывно смотрела в мои глаза. В какой-то момент я так испугался, что громко сглотнул слюну, что она восприняла как голод. О да, я был голоден, но вовсе не еда интересовала меня так сильно. Тот голод, что я чувствовал сильнее сего, могла утолить только она. Дама моего сердца кивнула мне и широким жестом пригласила угощаться. Служки тут же наложили мне на тарелку всяких вкусностей с горой и снова отошли. Я посмотрел на них, она перехватила мой взгляд, и махнула им рукой. Они отошли еще дальше и сели на стволы поваленных пальм поодаль. Она взяла розовое пироженое и начала нервно откусывать белые шарики с него. Я взял такое же пироженое и так же стал их отгрызать. О! если бы когда-нибудь до этого я слышал ее смех, звенящий как колокольчик, я бы влюбился тут же, на месте, в ту же секунду, бесповоротно и на всю жизнь. Что-то такое было в ее смехе, что так парализовало мою волю, что все, что я хотел- просто опустить лицо в ее шелковые золотые волосы, вдохнуть аромат, и навсегда замереть, тая от счастья, как мороженое на горячем асфальте. Как же мне мало надо. Как мало надо любому страннику, что обошел пол-мира, служил Богу, ни себя, ни своих не предавал, избегал искушений, сдерживал гнев, победил блуд, поставил на колени чревоугодие, запихал свою гордыню куда подальше, никого ни разу не осудил? Вот, его корабль пришел к тихой пристани, и вот, теперь не нужно воевать, можно положить кинжал на землю и расслабиться, и вот, теперь только райский запах волос его избранницы, единственное, что имеет значение. Да, мы, мужики, такие. Главное – не ошибиться. Излюбленный прием темных – подсунуть в этот самый момент ведьму вместо невесты мечты, да так, чтобы навсегда испортить жизнь добру молодцу, лишить его сил, целей, энергии, устремлений. Так бывает всегда, и я уже привык к драматическим историям воинов, которые прошли огонь, воду и медные трубы и споткнулись на любви. Все-таки, как мы открыты, как уязвимы в этот момент. Любовь открывает все чакры, чуток ошибся ты, и вот, вместо будущей свадебной процессии – похоронная. Вместо света – тьма, вместо рая – ад. Внимание. Внимание к деталям – вот, что позволит не ошибиться в такой момент. Сердце глупое, оно может ошибаться. Но ваша душа, ваша душа – никогда. Если после общения остается вязкое послевкусие, если чувствуется, что воля покидает вас, если сил после встречи нет – бегите, роняя тапки! И если вас трясет и колотит, и, наоборот, вас вертит и крутит бешеная энергия, от которой стучат зубы и шумит в голове – бегите, роняя тапки №2! Лучше уже не будет, девица вставила трубочку в вашу энергию, как в пачку томатного сока, в следующий раз она выпьет вас до дна. И сил сбежать после этого уже не останется. Берегите себя, берегите вашу душу, спасайтесь! Бегите так быстро, как только вы можете бежать. Не жалейте, не оглядывайтесь. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих»(с).
30 глава
Я же смотрел в голубые глаза моей ненаглядной и таял. Не было спасения. Не было других таких же голубых, как волшебные кристаллы, глаз во всей Вселенной. Она была прекрасна, как только что распустившийся бутон розы. Зло не коснулось ее, тьма не пролетела над ее головой. Во всем мире не было девушки прекраснее, чем она. Как мне, такому как я, повезло на встречу с ней? Как судьба сделала финт ушами и соединила нас? Даже если бы этот ужин – был финальным перед тем, как меня бросят в ров с крокодилами на съеденье, я все равно был бы безумно счастлив, и предстал бы перед Богом счастливым. Нужно благодарить Его за все, и я был очень благодарен за то, что могу видеть ее, осязать запах ее волос, чувствовать ее. Я был недостоин и тени её взгляда в мою сторону. И вот. Я сижу с ней за одним столом. Это ли не чудо? Это ли не милость небес ко мне, грешному? Иногда нужно хотя бы на мгновение успокоиться и принять дар небес. Молча принять милость от неба, без выпендрежа и лишних слёз по своему недостоинству. Просто забираешь и все. Молча. Не посыпаешь голову пеплом, не казнишь себя за предыдущие грехи. Просто берешь этот нежданный – негаданный приз. И благодаришь Господа. И все. И все. И не надо больше ничего. Не надо.
Я услышал какой-то отдаленный нарастающий гул, его услышала и она, девушка моей мечты, и мгновенно побледнела. Она хлопнула в ладоши, но могла бы этого не делать – вокруг нашего стола уже суетились служки, хаотично собирая все угощения со стола и утаскивая все в галерею. Слезы стояли в глазах у моей ненаглядной, она взяла мою руку и что-то проговорила на своем языке, как я понял, трогательно прощаясь. Но я этого не хотел! «Нет! – ответил я ей на чистейшем русском,– буду защищать тебя до последней капли крови!». Каким-то образом она поняла меня и прикоснулась лбом к моим рукам. И в ту же самую секунду, как она отняла голову от моих рук, она четко и громко скомандовала: «Ки!». Не знаю, что означало это слово, но в ту же секунду из пола появились рельсы, примчался золотой паровозик высотой по пояс. Я решил уже ничему не удивляться, что бы ни происходило. Даже если за мной придет розовый слон с золотыми кисточками на ушах, это не должно удивлять меня. В ту же секунду служки кинули меня прямо в открытый грузовой вагон этого поезда. Я закричал, что я сделаю все, чтобы найти ее, и тут же машинист- карлик втопил самую последнюю скорость, моя голова откинулась назад, вопль застрял в горле, и мы умчались вперед. Поезд шел гладко, я не подпрыгивал на ухабах. Отчасти это происходило от того, что, не смотря на всю маленькость размеров, поезд был качественно сделан, а отчасти потому, что мы все еще колесили по замку. Мы неслись по длиннющим песчаным коридорам, заворачивая в бесконечные рукава и тупики, и эти коридоры не кончались. Я стал уже сомневаться в своем глазомере, потому что мы ехали с большой скоростью и преодолевали уже десятки километров, в то время, как снаружи замок, разумеется, не выглядел таким огромным. «Запасное виртуальное пространство, вот в чем дело», - наконец, догадался я. Параллельная реальность. Наверное, такое же пространство, как та кроличья нора, в которую я упал. Понастроили тут себе виртуальных хором, не знамо зачем. «Кто так строит? Ну кто так строит?»(с) Я не знал ответа на этот вопрос, как и не знал его на вопросы, куда и зачем меня везли. Подумать о том, чтобы выпрыгнуть на ходу было невозможно: мы неслись так, что свист стоял в ушах. Я пытался докричаться до машиниста – безрезультатно, такое ощущение, что у него были беруши в ушах, и он будет выполнять приказ до последней капли крови. Не люблю таких исполнительных служак, которые готовы исполнить рабочий приказ даже ценой жизни окружающих. Все-таки каждый человек должен знать, что есть и другая жизнь после работы, что на работе жизнь не заканчивается. Иначе это становится чревато катастрофами, как для самого человека, так и для людей вокруг него. Жизнь делает человека милосердным, слепое выполнение приказов делает его циничным и бесчувственным. На каком-то из поворотов я почувствовал, что меня тошнит и, набрав в легкие воздуха, изо всех сил прокричал карлику, чтобы он остановил, иначе я заблюю его чудесный золотой паровозик, и весь гребаный замок целиком заблюю! Я не сомневался в своих силах и своем желудке, я угрожал почти профессионально! И, о чудо, карлик сбросил скорость, мы проехали еще один поворот и он остановил. Здесь паслись прекрасные розовые фламинго, серебристые пальмы поблескивали всеми кристаллами – место было чудесное, но мне было совсем не до того. Я вывалился из паровозика на землю-матушку и лег навзничь: голова кружилась, меня тошнило, но я был рад, что хотя бы ненадолго прекратились эти адские гонки. Карлик встал над моей головой, руки в боки, ворчливо высказывая все, что он думает обо мне на своем непонятном языке. Хвала небес, из всей его ругани я понял лишь одно: что мы опаздываем. «Куда мы так мчимся и зачем?»,– попробовал я задать ему вопрос, но он ничего не понимал, лишь помотал головой и торопил меня. Моя тошнота, как ни странно, прошла, и я кое-как заставил себя заползти обратно в паровоз. В конце концов, это моя прекрасная девушка сюда меня посадила, не на корм же людоедам меня везут. А хоть бы и на корм, принять смерть из ее рук – честь для меня. По-моему, карлик услышал эти мои мысли, бросил на меня косой взгляд, издал осуждающее кряхтение и втопил педаль газа в пол. И мы помчались еще быстрее. Я остро пожалел, что не взял и не спросил ни у кого бумажных пакетиков, и в ту же секунду карлик протянул мне пачку. Пакетики были с королевским тиснением, на гербе была изображена корона, обвитая плющом и змеями. Очень эффектно. Честно говоря, использовать их по назначению, было очень жалко. Я кое-как сдержался, когда на последнем повороте нашу колымагу развернуло так, что хвост почти соприкоснулся с кабиной машиниста, где восседал невозмутимый карлик. Передо мной сработала вышитая золотом подушка безопасности, и я воткнулся носом во все эти золотые тиснения, да так сильно, что когда отлепил голову, на ней остались вмятины. Корона отпечаталась во всю мою правую щеку. Карлик широким жестом показал, что мы приехали и мне пора выползать. Я вышел и потянулся. Моему взору открылся вход в огромную пещеру, завешенную длинными лианами. Из крайнего любопытства я подошел поближе и встал в нерешительности перед входом, и тут вдруг карлик изо всей силы дал мне такой пендель под мое настрадавшееся в ходе гонки мягкое место, что я рухнул во вход пещеры и пролетел еще несколько метров. И встал как вкопанный. Потому что ничего подобного ни до, ни после я не видел. Разве что читал в сказках.
31 глава
Предо мной сидели три древних старухи. Казалось, дунь на них, и они рассыплются в прах, настолько старыми они были. Таких уже, наверное, нет смысла класть в гроб: они просто на глазах всё больше растворялись в воздухе и обращались в прах. Старухи сидели на черных стульях с высокими спинками, напоминающими трон. И пряли. И все бы ничего, но пряжи нигде не было видно. Они просто делали своими длинными костлявыми пальцами щипок в пространстве, и светлая прочная нитка появлялась в их руке. Они пряли из воздуха. И тут я похолодел и начал пятиться назад. Одна из старух внимательно посмотрела на меня. Зрачки у нее были белые, как у незрячей, но я могу поклясться, что она прекрасно меня видела. Она подняла свой костлявый палец и начала говорить на каком-то очень-очень древнем языке, про который я мог читать только в книгах, ни одно слово из него мне было неизвестно. И всё-таки я ее отлично понимал. Она рассказала в подробностях всю мою жизнь, от начала зачатия до сегодняшнего дня и уложилась в мгновение. Я вздрогнул. Это была правда. Она сказала, что я могу попытаться, но от судьбы мне не убежать. Она сказала, что вся моя судьба уже сплетена и находится в ее руках. Она сказала, что любые попытки изменить жизнь чреваты тем, что нитка порвется, и всё внезапно закончится моей смертью. Она приказала мне не дергаться. Она сказала мне жить ту жизнь, которую для меня уже сплели. Она сказала, что выхода нет и все бессмысленно. Она сказала, что я сам во всем виноват. И тут меня прожгло. В ту же секунду я сказал самому себе, что всё, в чем я виноват, я уже исповедовал Богу. И да, конечно же, я не могу про всё знать, и, разумеется, какие-то грехи остались. Но я все-таки очень хочу вспомнить, познать и исповедовать и их. А если кто-то хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым, тот просто желает управлять мной. Всё-таки, мой один единственный визит к школьному психологу не пропал даром: тогда эта прекрасная тётечка спасла меня от математички – энергетической вампирши, а сейчас все её фразы просто мгновенно всплыли в моем воспаленном мозгу. Чувство вины – рычаг для манипулятора. Тут же я очнулся от оцепенения, в которое старуха меня ввела и сделал обманное движение, как будто я хочу подойти к ней. На самом же деле развернулся и дал деру. И в тот момент, на повороте, на мгновение я увидел, что все три старухи открыли третий глаз во лбу, который горел красным пламенем, и этим огнем они резко попытались прожечь мне спину, но что-то холодное и маленькое между моих лопаток отразило удар. От ужаса я едва не запутался в лианах на выходе. О, как я бежал. Как я бежал. Карлик что-то кричал мне в след, наверное, хотел посадить в свой золотой паровозик, аттракцион для блевания, но мне было все равно. Я бежал так, как не бегал на физкультуре в 5м классе. Лианы расступались передо мной. Повороты коридоров слились в один, непрекращающийся «ралли Дакар-Париж». Золотая плитка крошилась и выстреливала во все стороны из-под моих ног. Птицы громко заливались, указывая мне дорогу. Я бежал, как в последний раз. Судьбу они мне там сплели, ага. Не пытайся, говорят, изменить – убьеть. Ага, ага, старые дуры. Так я и повелся. Трехглазые сморщенные столетние протухшие курицы. Сидят там веками, всякую хрень таким дуракам, как я, мелют, а те им верят. Ни одного нормального бунта за всю историю веков. Ни одной качественной революции за последние сто лет. Человек хавает слово «судьба». Верит, что ничего нельзя изменить. Внушили нам эту хрень три сморщенных бесплодных смоковницы, сделали 8 миллиардам людей на планете Земля лоботомию, а те ноют: «Ой, ничего нельзя сделать, не судьба, так не судьба». Ох, как я ненавижу это в себе, ведусь на любую старину, все мое критическое мышление просто отключено: я же тоже открыл рот, повелся на этот аттракцион, отработанный веками – доставание нити из воздуха. Но любопытство – порок, и стоит самого дорогого – нормальной здоровой жизни, способности самостоятельно принимать решения и менять свою жизнь. Мы рождены со свободной волей, Бог не рождал нас связанными по рукам и ногам. Это такие мифические старые бабки хотят плести нашу судьбу, хотят, чтобы мы были связаны. Они хотят заковать нас в цепи бездействия и покорности ими же сплетенной «судьбе». Но мы рождены свободными и по своей же воле должны прийти к Богу. Иначе в этом во всем не было бы смысла. Иначе наша бы жизнь не имела значения. Наш путь к Богу, наш свободный выбор, наш волевой отказ от зла – вот что главное, вот за что нужно бороться, вот где наша революция, вот для чего мы рождены.
32 глава
Я оглянулся – погони не наблюдалось, и тотчас сел отдышаться в каком-то закутке под пальмами – сил уже не было. Я дышал со свистом, вырывающимся из моих бедных легких – последний раз я так бегал на физкультуре в универе, защищая честь факультета на каких-то дурацких соревнованиях. Никогда их не понимал. Нет никакой радости в победе над другими, есть радость в победе над самим собой. Единственный достойный противник – ты сам. Он так же умен, хитер, мудр и изворотлив как ты. Попробуй побороть свой гнев, свою усталость, свою нерешительность, свой гнев, свой блуд, свою гордыню, свой страх, свои сомнения в себе. Да у тебя вся жизнь на это уйдет – только побеждаешь один грех, как из могилы, куда ты его в прошлый раз запихал, восстает второй. Вроде положил на обе лопатки блуд, но вдруг сексапильная коллега в лифте на твоих глазах расстегивает блузку, и ты стараешься не смотреть в ее сторону, но левый глаз все равно косит. Победил гнев, но орешь каждый раз в бешенстве, когда тебя обливает из лужи проезжающая машина или кто-то наступит тебе на ногу. Казалось бы, вышел героем из схватки с чревоугодием, но стоит пройти мимо витрины кофейни с горячими круассанами и ароматом кофе, и вот ты уже сам не свой. Вроде решил не пить никогда, но друзья пригласили на шашлыки, не будешь же ты там, как дурак, один не пить? На эти-то мысли и ловит лукавый, за компанию и становятся алкоголиками, а кто-то и наркоманами, а это такая ржавая вагонетка, которая с каждым поворотом все быстрее несется в ад. А выглядит сначала так невинно: тонкий бокал шампанского на выпускном, бокал вина на первом свидании, стакан пива на студенческой вечеринке. Так весело, так легко. Но вагонетки запойных любителей компьютерных игр, или тех, кто любит унизить подчиненных или наорать на детей или родителей, или адептов веб-кам несутся ничуть не медленнее, просто эти грехи сложнее отследить в мыслях, чем помыслы о выпивке. Глупо думать, что запойные алкоголики уж точно попадут в ад, а запойные любители видео игр – нет. Мы так высокомерны по отношению к чужим грехам, так торопимся указать на соринку, вот только торчащие бревна из наших глаз несколько затмевают обзор.
Я засунул руку за шиворот и нащупал на спине то, что отразило прожигающие третьи глаза трех старух. Это оказался мой православный крестик, он висел на длинном шнурке и почему-то перекрутился назад, аккурат между лопаток. Хотя, разумеется, я знал, почему. Я возблагодарил Бога за спасение. Не смотря на все мои косяки, Он незаслуженно милостив ко мне и постоянно меня спасает. Я сидел на поваленном дереве и ковырял кору. Что делать, я представлял себе с трудом. Было понятно, что та территория дворца, где я нахожусь, давно существует вне физических пределов. То есть, он не может быть таким огромным, он стопудово существует наполовину в астрале. В 3 D композиции. За что такая честь ему? Почему я здесь оказался? Зачем я тут? Меня здесь точно никто не ждал. Могу ли я здесь убить часть темных сил, чтобы это оказало влияние на весь мир? Чем я могу быть тут полезен Богу? Знаю ли, какой это вообще век? Что за страна? Что за народность? Что делали эти маленькие люди на фабрике, когда я провалился вниз? Чего испугалась моя принцесса? Зачем меня посадили в этот гребаный золотой паровозик, зачем была эта блевательная скоростная трасса Париж-Москва-Дакар, со всеми безумными резкими поворотами коридоров этого дворца, которые были выстраданы моими кишками? Кто меня постоянно предает на моем пути и сдает темным силам, от которых я еле убегаю? Действительно ли это темные силы, если они больше похожи на коллекцию моих внутренних страхов, а не на какое то внешнее зло? У меня не было ответов на эти вопросы. Я был вечным маленьким Муком, потерянным в бескрайних песках. В Москве уже, меня наверное успели объявить пропавшим без вести и, наверное, даже уволить. Кто я такой, чтобы роптать на небо за такую судьбу? Может, у меня просто тупо кармическая отработка, и все. Отработка всех моих грехов, вот поэтому я тут и колупаюсь. Ношусь тут по этим безумным коридорам, сделанным в 3D, как не знаю, кто. Зачем? Почему? От кого я постоянно убегаю? Этот кто-то сделает мне что? Я вообще, ребята, из другой реальности. Приперся сюда, не знамо зачем. Уж терпите, да? В моих молитвах мне никто не отвечал, я просто тупо бежал и бежал по этим длинным коридорам, и все. Зачем я это делал? Бесчисленное множество раз вызвал я к Богу, молчание был мне ответ. Мне вдруг так захотелось пригорюниться, обвить руками ствол этого дерева и молча ждать тут своей смерти. Нате! Хотите – убивайте себе на здоровье, умру мученической смертью, отойду к Отцу. Если, конечно, он меня примет. Еще посчитают там, на Суде, мои действия как намеренное самоубийство, и хана мне. Отправят в ад, как пить дать. Эээээхххх, и за что мне все это?! Если не умер, надо шевелить лапками. Если не умер, значит game is not over. Если живой, значит, остаются шансы поработать во Славу Божию и не загреметь в ад. Если не умер, значит надо жить. Что тут рассусоливать и жалеть себя? Что тут ныть, если не умер? Если жив, значит, все шансы на месте. Если жив, значит конь под седлом ездока. Значит, стартовый пистолет вот-вот выстрелит. Значит, дым из ноздрей. Значит, ноги в стремена. Кинжал в ножны и за пояс. Шапку набекрень. Шпоры в бока коня: «Ннннооо, хороший мой!». Еще поборемся. Покажу вам Кузькину мать – залюбуетесь. Посмотрите заодно, где раки зимуют. Вам точно понравится. А мое дело маленькое – идти туда, куда ноги Его шли. На Голгофу.
33 глава
Мой желудок жалобно завыл от голода. Где бы я ни существовал, а тело требовало своего. Значит, по крайней мере, я не умер, что, несомненно, радовало. Если я всё еще хочу спать и есть, значит, все не так плохо. Я помолился, чтобы найти хоть какую –то еду и медленно побрёл вперёд. Я и понятия не имел, что меня ждет за поворотом. Идти, прямо скажем, не хотелось. На повороте меня могла поджидать очередная фигня, несущая разрушение, смерть и бесконечные безответные вопросы. Зачем я здесь? За что мне это все? Какова моя цель? Есть ли шанс отсюда выбраться без кровавых потерь? Могу ли я хотя бы чем-то помочь нашим, находясь в этой точке межвременного пространства? Я много путешествовал, я попадал в порталы, но ни разу меня еще не заносило в такую страну и эпоху, которую бы я не смог опознать. В голове моей был чистый лист, пус-то-та, я, честно говоря, уже намозолил себе мозоль в мозгу бесконечными размышлениями о том, где я и зачем я, и там уже было бесполезно взывать к серым клетками – они давно уже ничего умного на этот счет не выдавали. Я шел и шел по бесконечным коридорам, перемежающимся оазисами и с фонтанами и пальмами, и было и ежу понятно, что никакой в мире дворец, даже самого богатого правителя, даже самой богатейшей страны, не может быть таких бесконечных размеров. По моим подсчетам, я шел уже часа полтора, а это 9-10 километров неспешным шагом, и не встретил ни одной души. Даже гребаный золотой паровозик меня не обогнал ни разу. То ли я совсем зашел в какую-то глубь владений, где никто не жил и не обитал. То ли я окончательно заблудился, впрочем, второе первое не исключает. Желудок начал петь совсем уж заунывные песни, я присел на ствол поваленной пальмы у фонтана на очередном перекрестке коридоров с оазисом и крепко призадумался. И тут же получил чем-то тяжелым по кумполу, громко возопил, схватившись за голову: «Ай! Да чтоб вас…!» Проклятие было готово сорваться с моих губ, но я удержал его: нам, светлым, совсем негоже, чтобы такая дрянь вылетала изо рта. Из-под моих ног выкатился кокос. Все понятно, наши решили меня подкормить. Еда стукнула меня по башке. Только я взял его в руки, как из его разлома стало вытекать кокосовое молочко, я радостно выхлебал все, что там было, и мои силы мгновенно пополнились. В тот самый момент, когда я разламывал кокос, чтобы полакомиться еще и мякотью, мне на плечо упало что-то тяжелое. Но в этот раз я еле слышно вскрикнул: я уже начал привыкать к чудесам этих мест. На моих коленях лежала массивная гроздь спелых бананов. Я потер плечо и поднял голову наверх: надо мной склонились своими кронами кокосовая и банановая пальмы. Что ж я, идиот такой, собирающийся тут помереть от голода, ни разу не посмотрел, чем тут плодоносят пальмы? Прям нежненький московский хипстер в пустыни, ни хрена не соображаю. Небу, наверное, просто надоело смотреть на мои мучения, вот и все. Я возблагодарил Бога за ниспосланную мне еду, выкушал всю мякоть кокоса и съел почти всю связку бананов. Живот мой выдвинулся аж сантиметров на 10 вперед, стало стыдно. Тем не менее, весьма довольный от внезапной трапезы, я присел на край фонтана. Напился вдоволь водой из него – отравлена, так отравлена, «Помирать, так с музыкой, запевайте, братцы»(с). Идти никуда не хотелось вдвойне – во первых, устал, во вторых я был обожравшийся бурундук. Живот был плотный, как у беременного. Эх, каждый раз в таких случаях себя корю за чревоугодие, обжираюсь, правда, не часто, но и «на старуху бывает проруха»(с). Больше всего меня раздражает не само чревоугодие, хотя и оно само по себе отвратительно, согласитесь. Больше всего меня удручает лень, которая почти в ту самую секунду, как ты обожрался, обнимает тебя за плечи, мягко расползается на коленях, блокирует мозг, отрезает все желания и мысли. Буквально минут 10 назад ты был активным, бодрым, умным, оперативным, способным покорить весь мир, и вот спустя три бургера и колу ты лежишь на диване безвольной биологической массой. Вот что убивает. Ведь я знаю, каков я в расцвете сил и желаний! Ну, уж точно не вот это вот амёбное существо, которое я не знаю, как назвать. Чем больше себя я корил, тем грустнее мне становилось. День уже начинало клонить к вечеру: я где-то должен был найти ночлег. Или выход. Выход! Почему я не сообразил раньше? Из этого адского замка где-то должен быть выход! Я выберусь и вернусь домой в Москву и всё будет хорошо! Почему же я сразу не допер? Если тебе плохо в данном месте, так не ной, поменяй место! Не лежи, как собака на гвоздях, у которой болит настолько, чтобы скулить, а чтобы сойти с гвоздей – нет. Мои нейроны по серым клеткам побежали в два раза быстрее. У меня появилась надежда. Хотя я был полностью расслаблен от еды, мозг мой судорожно искал варианты выхода из сложившейся ситуации. От предвкушения окончания моих мучений я аж радостно вспотел. И в этот самый миг ее голубые глаза пронеслись в моем воспаленном сознании. И я сразу же понял, почему не сбежал. Почему я даже не пытался найти выход из этого странного места. Ее голубые глаза держали меня здесь, я был прикован огромной стальной цепью к этому месту, и я не мог даже дернуться. Кто бы ни сказал – сам бы не поверил. Все-таки, не мальчик, а прожжённый в боях морской волк. Как я мог втюриться в эту куклу Барби? Сахарную девочку с надутыми губками, блондинку, невесть как попавшую во дворец в огромной пустыни, застрявшую в межвременном пространстве, как? Как вообще наши пути пересеклись?!Поверить было невозможно, что это вообще может произойти. Никогда не был замечен в том, чтобы мне нравились ванильные девушки с белыми длинными волосами, голубыми глазками, розовыми платьишками с бантом. Не не не, это какое то наваждение. «Вот увидишь, пройдет пара дней, и ты забудешь думать о ней. Даже не вспомнишь, кто такая. Вот увидишь, – утешал я себя. И ты выберешься отсюда. Ты найдешь выход. Ты справишься. Все будет хорошо. И побежишь из этого дурацкого замка, сверкая пятками».
34 глава
Я кое-как заставил себя все-таки оторваться от моего уютного оазиса и пойти вперед. Я медленно брел по песочным коридорам, постоянно обдумывая ту мысль, что замок никак не кончается, и по моим представлениям, больше чем наполовину находится в межвременном пространстве. Снаружи он выглядел совсем маленьким, а внутри, каким же невероятно огромным он был внутри, если какой день я, уже окончательно вымотанный, бесконечно брожу здесь? Ни одна цивилизация не смогла бы построить такое огромное сооружение, да и зачем? Кому могло понадобиться строить такую махину в реальности? И тут я понял, что ни разу не удосужился узнать имя короля- создателя замка. Ни имя короля, ни его историю, ни зачем он это все отгрохал. Я бегал по коридорам замка загнанным зайчишкой, даже не понимая, кто за мной гонится. Снаружи, должно быть, утро сменилось на вечер, когда я, вдоволь набродившись по коридорам, окончательно вымотавшись, присел у пальмы, прислонив изможденную спину к ее стволу. Никого и ничего. За весь день – пара бананов, три кокоса, попил несколько раз воды из фонтана, не встретил ни души. И в этот момент я очень хотел пить, и фонтан виднелся в пятидесяти метрах от меня, но я не мог заставить себя встать. Я окаменел от усталости, никакая сила в мире не смогла бы оторвать мою пятую точку и перенести меня к фонтану. Пот катился градом по мне. Я был так измучен и обезвожен, что не мог пошевелиться. Отчаянье взяло меня за горло. Эдак, я так и помру тут. И похоронят ли меня? Найдет ли мое тело хоть кто-нибудь живой в этих ужасных лабиринтах? Лабиринт Фавна, или как его там, как я вообще попал сюда? Господи, за что мне это наказание? Насколько я был измучен, настолько мозг жег сейчас душу мою отчаяньем. Я был измочален не только снаружи, но и внутри. Подсознательно я понимал, что… Стоп! Меня внезапно осенило. Играло ли со мной мое подсознание? Мое гребаное подсознание?! Не придумало ли оно этот хренов замок и не заперло ли меня самого внутри, да так, чтобы я никогда не выбрался из него?! Лабиринтовый метод, бесы таким образом устраняют душу человека, запирая его самого внутри себя, заставляя бегать по бесконечным лабиринтам мыслей, выстроенных им самим. Жестокий способ устранения души. Если человек неверующий, пиши пропало, ему никогда не выбраться. Такими заблудившимися набиты психоневрологические клиники всех стран мира. Тело, вот оно, в наличии, а душа никак не может выбраться из лабиринта, придуманного бесами. Господи Боже мой, какой же я дурак! Я брожу по замку, созданному моим мозгом, по коридорам, которые мои же мысли скреативили в 3 D, влюбляюсь в девушку с голубыми глазами, которая давно находится в моем подсознании. Как просто, блин, всё, и как сложно. «Вот тебе и «Матрица», бабушка, вот тебе и «Юрьев день»! Как глупо находиться в тюрьме, закованным в цепи в своем собственном мозгу! Врагу не пожелаешь такую смерть. Я вытер пот рукавом. Глаза мои сверкали. Не без стона я поднял свое тело, цепляясь руками по стволу пальмы, заставил себя подойти к фонтану. Потом долго пил и силы мои с каждым глотком все больше и больше возвращались обратно. Итак, что мы имеем, этот замок сгенерирован моим мозгом. Все его обитатели, весь лабиринт коридоров сделан мною самим. Я знал где вход… Я знал где вход… Что-то заставляло меня зацепиться за эту мысль, хотя я внезапно почувствовал такую дикую усталость, из-за которой мой мозг тонул как будто в тумане…Что-то постоянно происходило, что заставляло меня терять нить…Спасительную нить ясного осознания…последнюю соломинку для спасения….Я знал где вход…Я еще раз посмотрел в зеркальную поверхность озерца у фонтана…зеркальную...зеркально… Наоборот, то есть… Если лабиринт придумал мой мозг, то… я знаю где выход! Вот оно! Аллилуйя! Я понял, что именно у меня находится в руках: мое спасение! Как бы бесы не разжижали мой мозг, одно я знал теперь точно, месторасположение выхода мне известно! Если ты сам построил себе ловушку, значит, ты стопроцентно знаешь, где выход. А значит, я спасусь! Я больше не буду, как дурак, ходить по одним и тем же коридорам! Я пойду уверенно прямо и найду выход! Я был полон решимости. Я встал с бортика фонтана и решительно направился вперед. И через два метра упал. И больше не встал. Я заснул тяжелым, полным отвратительных кошмаров, беспробудным сном. За секунду, как упасть, я окончательно понял, что меня водят за нос. Что все коридоры, по которым я мучительно бродил уже которые сутки, сделаны моим же мозгом в 3D. Что выбраться не составит никакого труда. Что я молодец, я силен, воля моя при мне, и я справлюсь. Я очнулся от того тумана, которым был наполнен мой мозг. И меня тут же вырубили. Те, которые делали все, чтобы я остался в этом лабиринте навсегда, не хотели, чтобы я внутренне просыпался. Им нужна была моя мертвая душа. Борьба между нами шла не на жизнь, а на смерть, причем с самого моего рождения. Почему же меня так хотели грохнуть? Я просто любил Бога, любил жизнь, любил людей и не желал никому зла. А потому обладал Силой. Светлой Силой, которую темные, как акулы – кровь, чуяли за несколько десятков километров и которую не переваривали на дух. Злоба их была вечна, от создания мира. Ну что ж, и я жил не первую жизнь. Не хухры-мухры, как говорится. Но в такую ловушку, к сожалению, попал впервые. Мое тело лежало, погруженное в глубокий черный беспросветный сон, в коридоре лабиринта, созданного моим же собственным подсознанием. Я попал в ловушку, специально сгенерированную, чтобы погубить меня. Я даже не понял момент, в который меня поместили в это во все, я пропустил его, как лох, как первокурсник. Хреновый из меня светлый агент. Никуда я не гожусь. Мимо пропеллером пронеслась мысль: «За одного битого двух небитых дают»(с), и я взбодрился в своем подсознании.
35 глава
Пока я был в отрубе, я заставил свое подсознание быть в активной фазе. Подбросил его, как мячик, и оно взлетело над моим телом и всем лабиринтом, как виртуальный квадрокоптер. Я хотел посмотреть сверху, где выход, где враги, и куда мне бежать, чтобы спастись. Было и еще кое- что, что я хотел бы, чтобы мое подсознание разведало. Догадаться было не трудно, какой вопрос волновал меня больше всего. Что тревожило мою душу, что разрывало мое сердце от сладкой тоски и горького отчаянья. Я хотел на самом деле знать только одно: где находилась та самая незнакомка с голубыми глазами. Как бы я не отнекивался, но томный сладкий яд уже проник в мое сердце, и я мало мог им управлять. В моем воспаленном сознании, было, промелькнула мысль, что и она могла быть проектом темных: мои вкусы были им досконально известны. Но я стремительно отогнал эту промелькнувшую мысль. Итак, мое подсознание взлетело над лабиринтом, как управляемый квадрокоптер, невидимый пульт от которого оставался в моем мозгу. И тут я похолодел. Моя железная птичка взлетела уже достаточно высоко. Достаточно, как я думал, чтобы увидеть выход. Врагов. И голубоглазую прелестницу. Но, к моему отчаянью, мое подсознание не увидело пределов этого лабиринта. То, есть, я осознал, и от этого застыла моя кровь в жилах, этому лабиринту не было конца и края. Запутанные песчаные петляющие коридоры простирались до конца горизонта во все четыре стороны света на многие сотни километров. Выхода не было нигде. Тихий ужас охватил меня. Я спустил квадрокоптер подсознания вниз, и, используя все мои душевные силы, заставил тело очнуться. Я подполз пару метров к пальме и сел, облокотившись спиной на ствол. Ноги мои меня не держали. Вовсе не из-за усталости, нет. От ужаса. Я не понимал, как мне теперь выбраться отсюда. И вернусь ли я вообще отсюда живым. Тревожных вопросов было море, ответа – ни одного. У любого уважающего себя хипстера сейчас бы началась паническая атака. Но я не мог позволить себе такую роскошь. В жестких условиях режима опасности и полнейшей неопределенности каждая капля энергии – на счету. Рефлексировать будем потом, а сейчас бы нам выбраться. Просто выбраться, и все. Просто сделать ноги отсюда, желательно, в собранном варианте: чтобы и тело, и мозг и душа и подсознание были в комплекте. И сердце. Сердце мне тоже нужно. Отдавай его, голубоглазая! Ишь, захапала! Тебе оно ни к чему. Старое, потрепанное, все в ранах, царапинах и заплатках. Но мое. И я его заберу обратно. Точно, заберу, и ты мне не помешаешь, голубоглазая. Я стукнул по пальме, наученный горьким опытом, быстро закрыл голову руками, кокос удачно упал рядом и раскололся надвое. Я быстро и жадно выпил все его кокосовое молочко. Физические силы тоже нужно было как-то привести в порядок. Если котелок не варит, так пусть хоть в теле будет энергия. Хоть где-то не будет цифры «ноль». Кое- как, держась за ствол пальмы, я встал и пошел. Я шел вперед, абсолютно ни на что не надеясь. Нет, я слишком хорошо соображал, и в состоянии был понять, что ждать световой таблички с надписью «выход» – глупо. И в то же время я слишком верил в Бога, чтобы опустить лапки, закончить сопротивляться и утонуть. Я, как та лягушка в бидоне с молоком, продолжал бы работать лапками и после команды «снято», потому что вся моя жизнь – была молоком, а я в ней тонущей лягушкой, упорно, на грани обморока, из последних сил, взбивающей молоко в масло и мечтающей в один прекрасный день выпрыгнуть из кувшина. Каждый день для меня начинался тем, что я обнаруживал себя по горло в молоке, тонущим, как и все вокруг, и всё, что я мог – хаотично болтать лапками, до одури, до седьмого пота, до черных мушек в глазах, работать. Я больше и не умел то ничего – только тяжело работать каждый день с утра до вечера. В басне для лягушки все закончилось хорошо, она спаслась. Её подружка отчаялась, опустила свои лапки и утонула. Но наша героиня так тяжело работала, так взбивала молоко своими лапками, что взбила его в твердое масло и смогла выпрыгнуть, наконец, из этого гребаного кувшина. И это вселяло в меня надежду. Так вот, я бы шел вперед, даже если бы ноги мои подкашивались, даже если бы бесы постарались лишить меня энергии и полностью запудрили бы мне мозг, я бы продолжал читать про себя «Иисусову молитву» и идти вперед. Потому что это было в моей крови – я не мог сдаться просто так. Мы ведем борьбу миллиарды миллионов лет, и вдруг, вдруг из-за какого-то гребаного лабиринта, да еще и, по ходу дела, созданного моим же подсознанием, я должен сдаться и сложить лапки и покориться Тьме?! Хрен там! Темные, жрите сами свое жизненное дерьмо. Я остаюсь на стороне Света с Иисусом Христом, и знать не хочу никого другого. Есть надежда, что даже во времена антихриста Россия останется единственным государством, которое не признает эту тварь своим правителем. Весь мир сложит свои лапки, и поклонится ему, и утонет, но только не Россия. Не, ребята, это не про нас. Отобьемся, мои хорошие, мои дорогие, вилами, лопатами отобьемся, крестами нашими серебряными, молитвой нашей горячей, куполами церквей золотыми, акафистами нашими чистыми, частым причащением нашим огненным, отобьемся, не пройдет вражина на землю русскую, попытается, да подавится. Станут комом в горле храмы наши белые с куполами золотыми, поперхнется вражина, да и помре. Да и пребудет уже на планете сей Второе Пришествие, да искоренит зло вовеки. Закончатся слезы и стенания, закончится несправедливость, болезни, голод, убийства, войны и горе. И да сбудутся проречения пророков. Чистой станет планета сия.
36 глава
Я шел и шел, каждый рукав коридора сменялся другим. Если бы кто мне хотя бы пару месяцев назад сказал, что мое подсознание сможет выстроить мне огромный замок, смертельную ловушку, с целью заманить и погубить меня, я бы рассмеялся ему в лицо. Я считал себя Воином Света, не то, чтобы совсем непобедимым, но и не хилягой каким-нибудь. В общем, при нападении темных им пришлось бы изрядно помучаться со мной, и неизвестно, на чьей стороне была бы победа. Но чтобы враг проник внутрь, в мое подсознание и создал там ловушку? Нет, такого в моей жизни еще не случалось, и я бы очень хотел, чтобы не случилось больше никогда. Это означало только одно – где-то мои границы дали трещину, где то была пробоина, куда смогли проникнуть темные, где то был неисповеданный грех. Я не был целиком защищен, где-то было мое слабое место, ахиллесова пята, которую они нашли. «Боже, дай мне выбраться отсюда, – взмолился я, – дай мне выбраться и я сделаю все, что ты захочешь». И тут я скорее почувствовал, чем увидел, огненную надпись, с легким колокольчиком проявившуюся в воздухе: «Принято!». Мой обет принят. И тут я похолодел. Я, конечно же, понимал, что Всевышний не может, просто не может желать мне зла. Но вдруг я не смогу выполнить то, что он от меня захочет? Как я, такая маленькая песчинка, могу выполнить задачу от Создателя? Волосы мои встали дыбом, но что-то внутри меня подсказывало, что обет дан и метаться как бы уже поздно. Невозможно зубную пасту запихать обратно в тюбик. Если ты вырос на ступень, как воин света, очень сложно вернуться обратно в кожу человека. Данный мной обет мгновенно придал мне энергии и избавил от ноющей боли в колене и острой –в грудной клетке. Я распрямился, я шел легко, как на прогулке. Как будто не я уже с утра прошел 30 км, а вчера 60 в этом гребаном замке, а как будто я иду на свидание с любимой девушкой, и предвкушаемое счастье отрывает меня с каждым шагом все выше и выше от земли. Была у меня надежда, была надежда, что я выберусь отсюда. Я выберусь, и все будет хорошо в моей жизни, все будет хорошо. Я шел и шел и шел, шел и шел и шел, и шел. И шел. Пока, наконец, силы полностью не оставили меня. И я взмолился Богу. Я не понимал, к чему и зачем это испытание, или наказание, что я такого натворил, чтобы так наказывать меня, в чем я должен покаяться, что для себя вынести, что понять? Бог никогда просто так не испытывает человека, и никогда просто так не наказывает. Каждый раз из горнила трудностей и проблем душа должна выйти очищенной, светлой. Душа должна вынести для себя урок. Я хотел вынести для себя урок. Я, правда, хотел. Но я не понимал, какой. И я не понимал, как это сделать. Я подошел к стене коридора и уперся в нее лбом. Сил не было идти. Не было сил даже обдумывать, что делать дальше. Если можно так выразиться, я был полностью на дне. Но не на том дне, о котором говорят коучи и карьеристы, от которого так легко отталкиваться и всплывать на поверхность, нет. Я говорю про илистое темно зеленое дно. Ты стоишь на этом дне, над твоей головой толщи воды, и твои ступни утопают в иле. Ты делаешь неловкое движение, чтобы всплыть, и понимаешь, что от этого в ил засосало пальцы ног. Ты делаешь еще один гребок руками, но понимаешь, что ты в иле уже по щиколотку. И кислород в твоих легких вот-вот закончится. Вот в чем ужас. Я пытался всплыть, пока не осознал, что я по колено в этом дерьме. И с каждой новой попыткой я утопал все глубже и глубже. И это все было совсем не смешно. Абсолютно ничего смешного. Мы были по разные стороны боя – я и лабиринт в этом гребаном замке. Созданный ли моим воспаленным сознанием, или же темными силами, существующий только в моем сне или в любых вариантах реальности – он был одинаково опасен. Для живой души. А я хотел быть уверен, что я еще жив. Все это пронеслось перед моими глазами, когда я стоял лбом к стене. Я сделал полукруг руками по стене и неожиданно часть стены вдавилась вовнутрь, как будто это была большая кнопка, и я на нее нечаянно нажал. С ужасом я осознал, что часть стены, размером с гараж, выдвинулась вперед и то, что я увидел, поразило мое воображение. Вперед и вниз, насколько хватало глаз, я узрел огромные заводские маховики, которые опускались то вниз, то вверх, создавая невероятный строительный шум. Всё это гремело, дымило, стучало, колыхалось, жило, работало, сводило с ума. Это было что-то вроде фабрики, какого то технического зала, что-то, что скрывали стены этого лабиринта. «Это если здесь в этом коридоре такая огромная фигня, – подумал я, -то что же творится за стенами остальных?! Вот я лох беспросветный, вот я блин, не сообразил-то башкой опереться о стены, как только я сюда попал, вот жеж, а?» Я подошел ближе к этой «выдвинутой механической челюсти» и встал на ее «язык». Всюду, сколько мог охватить мой взгляд, работали маховики и колена какого то огромного цеха. Все, что могло крутиться и вращаться – крутилось и вращалось, все, чему надлежало подниматься – стремилось вверх, все, что могло с грохотом опускаться – низвергалось вниз, всё , что могло издавать звуки – грохотало, звенело, пищало, ревело. Если бы на земле можно было бы представить технологический ад, то это, несомненно, был бы он. Я стоял прямо над этим технологическим извержением из жерла вулкана. Абсолютно неясно, зачем этот грохочущий цех тут был и зачем он был спрятан в нише коридора. И даже то, что я здесь не увидел ни единого человека. Кто-то же должен управлять этим всем?! Хотя бы один человек, стоящий за пультом? Но завод был полностью пуст и безлюден. Но не это больше всего поразило меня. Что-то прямо зудело на кончике моего языка, вертелось в моих мыслях, а я никак не мог сообразить, что же это было. Какая-то несостыковка, что-то не совсем нормальное было во всем этом заводе. А! И тут меня осенило. Ни на одном из этих огромных автоматических станков было не видно продукции. Что именно производили эти огромные техногенные чудовища? Для чего работали все эти конструкции? Что выдавали эти грохочущие огромные цеха? Ответа не было. Такое ощущение, что они перемалывали воздух. «Человеческие души»,– высветилась синим светом надпись на противоположной стене, и я мгновенно дал деру. Я бежал так, как не бегал от математички во 2м классе, когда разбил мячом окно её кабинета, я бежал так, что ветер свистел у меня в ушах, а коридорные переходы мелькали как в ускоренной съемке. Я бежал, и время остановилось вокруг меня, и когда я оглянулся, задыхаясь, с дикой болью в груди, я увидел все те же песочные стены бесконечных коридоров с небольшими оазисами на перекрестках. И тут я заплакал. Так горько плачут только дети. Я рыдал навзрыд. Я понял, что мне никогда. никогда. никогда отсюда не выбраться. Ловушка сработала идеально, я попал в нее по уши, ничего не помогало, я молился, но небо не хотело слушать меня. Что же я натворил такого, чем заслужил? Где я нагрешил столько, что мне придумали такую мучительную смерть? Бесы придумали, а небо… Небо хранило молчание. И я не понимал, не видел, не чувствовал, не слышал ответ неба: что именно я должен был сделать, чтобы выбраться отсюда. Почувствовал себя дураком. Сколько я тут протяну на кокосовой воде? Хотя есть толком не хотелось, но мозг почему-то всегда прикидывает запасы воды и еды, где бы вы не оказались. Рассчитывает всегда, всегда точно знает, сколько тело сможет продержаться на всем на этом. Система безопасности тела вшита каждому из нас под кожу, жаль, что нет встроенной системы безопасности души. Потому и гибнем, гибнем, ребята, почем зря. Я вытер рукавом щеки, все еще изредка всхлипывая, как звучит, все больше удаляясь по звуку, глухо погрохатывающий уходящий гром после бури. Значит, я что-то натворил такое, что Бог оставил меня. Я – Богооставлен.
37 глава
Эта мысль внутри меня прозвучала как гром среди ясного неба. От этой мысли хотелось забиться в угол, укрыться и никуда не сходить с этого места, пока ангел смерти не заберет меня. Была только одна загвоздка – я не знал, куда меня распределят, а вот в ад ну очень не хотелось. Поэтому нужно было шевелить лапками. Я не хотел тонуть, как та лягушка. В какой бы ужасной ситуации ты не оказался, как бы ни хотелось забиться в угол – нужно шевелить лапками. Это единственное, что позволяет всплыть на поверхность, даже если твое тело уже по пояс засосало в тягучий цепкий зеленый ил. Есть предел, когда желание не работает. Есть предел, когда сердце говорит «Пас». Есть предел, когда душа прикидывается мертвой. Есть предел, когда твой светлый дух не может так горячо молиться, как раньше. И только воля в конечном итоге приводит к победе. Ну, у других людей воля, а у меня – привычки, отработанные до автоматизма. Там, где у других глыбы – у меня – мелкие речные камушки, но я не ропщу, и не жажду большего, нет. В умелых руках и речные камушки делают круги на воде до противоположного берега. А мне на тот берег и надо. Не ложусь спать без вечернего правила, не просыпаюсь без утреннего. Вечерняя молитва хранит меня ночью от «сонного паралича» и ангелы сна защищают от незваных гостей. Когда совсем плохо, читаю про себя псалмы 90, 26, 22, 108, 34, 139. Если чувствую, что твари сгруппировались, и идут на меня сплошной стеной, и я чувствую атаку зла, то нет ничего лучше Иисусовой молитвы, творимой бесконечно по кругу. В больших молитвах при энергетических атаках темных сил на мозг легко запутаться. Иисусова молитва держит на плаву, как спасательный круг, не дает погибнуть зазря. Вот и сейчас, неимоверным усилием воли я собрался и начал читать про себя Иисусову молитву. Легкое тепло разгорелось в моей грудной клетке. Я шел сначала очень медленно, а потом мои ноги позволили мне идти чуть быстрее. Молитва держала мою голову над поверхностью воды, не давала утонуть, не давала зеленому илу засосать меня полностью. Я не был героем, и никогда не хотел им быть, все, чего я действительно хотел в этой жизни – прожить ее так, чтобы после смерти не сгрохотать в ад. Все, чего мне действительно хотелось – остаться с Богом. Я готов был на все, на все, что угодно, лишь бы не попасть в пропасть, лишь бы не оступиться так, что у неба бы не осталось для меня прощения. Поэтому я собирал себя в кучку всегда, при самых ужасных обстоятельствах я знал, что мне надо просто собраться. Я готов был бежать, идти, ползти к своей цели, даже раненый и истекающий кровью я должен был двигаться к Богу, иначе все это не имело никакого значения. Вся моя жизнь без Него не имела никакого значения. Я постоянно напоминал, что все уловки темных, все мои ошибки и падения – просто учебные ситуации, тренажеры на пути к Нему. Чтобы культивировать в себе достаточно света, чтобы в итоге войти в Абсолютный Свет, не достаточно просто победить в себе тьму. Нужно каждую секунду вашей жизни стремиться к свету. Каждую миллисекунду. Чтобы в вашей ауре не оказалось таких прорех, которые были в моей. Чтобы темные не смогли сыграть с вами в «игры разума», как они играли со мной. Не грешите, это не стоит того. Совсем. Как жаль, что мы понимаем все это слишком поздно. До некоторых «доходит» за секунду до смерти, и иногда времени не хватает не то, что причаститься, а хотя бы покаяться в грехах Богу. Вот что страшно. Не страшно умереть, страшно не принести покаяние. Сколько душ нераскаянных грешников, в ужасе отлетая от тела после смерти, отдали бы все, чтобы задержаться в нем хотя бы на 5 минут дольше и успеть исповедовать свои грехи, изменить свою посмертную участь! Их не счесть. Оттого и обидно, шансы на Царствие небесное есть у всех, но не все даже пытаются их использовать. Это не рулетка, все действия для спасения четко прописаны в инструкции. В Библии есть все ответы на вопросы для самых нераскаянных грешников. Только вот никто не хочет знать их. Едят, пьют, грешат, веселятся, как будто последний день не настанет никогда, как будто душа в ужасе не застынет перед телом, через секунду после смерти прозревая о том, какое количество мытарств ей предстоит. И хорошо, если мытарств. Хорошо если не под белы рученьки и сразу вниз, в пламя вечное. Люди похожи на пьяных двоечников, зажимающих своих размалеванных девиц в коротких юбках, которые приходят к универу, радостно распевая песни, и узнают, что они опоздали на экзамен и завтра будут отчислены. Все круги ада прекрасно крутятся без вас, грешников, чтобы поорать и поскрежетать зубами там народу, поверьте, хватает, так куда же вы туда рветесь, как будто это вино-водочный магазин, который закрывается в 22:00 и вы страшно боитесь не успеть? Страшно не успеть спасти свою душу, все остальное – не страшно.
38 глава
Я прочитал про себя пару молитв, потом, всё еще всхлипывая, поднялся с какого-то деревянного куба, похожего то ли на скамейку, то ли на украшение интерьера, и вновь побрел вперед. Мне оставалось только надеяться на то, что в один прекрасный момент я нажму на такую кнопку, которая, наконец, позволит мне выйти из этого всего, желательно живым и невредимым. Нельзя было рыдать. Я же не сопливая девчонка, в конце концов. Я – воин света. Да, потрепанный в боях и с нервами совсем никуда, но воин. Значит, буду сражаться до последней капли крови. И со своими внутренними грехами, и с внешними темными силами, и со своими страхами и с бесами и лярвами. «Нашу песню не задушишь, не убьешь»(с), я буду бороться. Да, эта тварь уныние любит подсекать меня в самый ответственный момент, но разве это все не повод победить его раз и навсегда? О каком унынии может идти речь, когда каждый день, час, минуту и секунду мне угрожает смерть в этом лабиринте? Не должно ли это склизкое толстожопое уныние, наконец, подвинуться, и уступить место другим проблемам в моей жизни?! Почему то злость на уныние странным образом приободрила меня. «Врешь, не возьмешь, – зло думал я, уверенно шагая по бесконечным песчаным коридорам. Пройду, сколько смогу, – думал я, – потом найду какую-нибудь пальму, пожру бананов или кокоса». Больше тут ничего не росло, но я решил не роптать, не желать чего-либо «экстра», тут не вам не ресторан. Решил смириться и не желать чего-либо вкусненького. Монахи-отшельники в горах в каменных кельях всю жизнь питаются травой и плесневелыми сухарями, и ничего, живы. «Не хлебом единым жив человек»(с) вспомнилось мне, и я совсем утвердился в своей мысли, что я не пропаду. Именно в этот момент в своей жизни я, наконец, перестал ныть и расстраиваться и целиком принял все обстоятельства, которые случились со мной. И я принял этот вызов. Значит, небо хотело, хотело, чтобы я столкнулся с этим со всем. Небо вовсе не желало мне зла. Небо просто хотело, чтобы я стал сильнее. Мы увиливаем от нашего распятия на кресте всеми силами. Мы бежим от своего креста, роняя тапки. Мы так боимся столкнуться с болью, увидеть боль, почувствовать боль, принять боль в себя. Но без боли не бывает распятия, а без распятия не бывает спасения. В следующий раз, когда вашей гордыни отвесят оплеуху, подумайте о том, что это всего лишь часть вашего распятия на кресте, и вам станет легче. Пожалейте ваших врагов – они делают вам гадость за гадостью, подножку за подножкой, не ведая, что их вагонетка по ржавым рельсам с дикой скоростью несется в ад. И вам остается только сделать один маленький шаг в сторону, чтобы вас не зацепило. Не нужно сражаться с горящими вагонетками, иначе вы будете снесены. Нужно сделать шаг в сторону и позволить этому безумному огню, стремящемуся в пропасть, пролететь мимо вас. Не осуждайте своих врагов. Эти люди в какой-то определенный момент не защитили свои границы, подписали контракт, впустили зло в душу, и вот, враг рода человеческого вошел в их тела и полностью захватил пульт управления в голове. Бесполезно им что-то говорить и объяснять, давить на совесть (их совесть так же мертва, как и их душа). Просто сделайте шаг в сторону, отступите. Пусть ваша гордыня спит спокойно – на мертвецов не обижаются. Ох, как же я не хотел стать одним из них! Мои глаза еще горели, еще можно было разглядеть блеск в них. Я знал, что главное – сохранять спокойствие. Не дать этим тварям вывести вас из себя, откачнуть вашу энергию. Любое нестабильное состояние проделывает брешь в защите, через которую так удобно выкачать всю вашу энергию. Посему будьте спокойны и рассудительны. «Я спокоен и рассудителен,– думал я, вытирая пот со лба и уже еле переставляя ноги, – я спокоен, я знаю, что я выберусь отсюда. И никто и ничто не сможет мне помешать. Да. Никто и ничто. В том числе я сам. Да. Это точно. Сто процентов», – так говорил я себе, проходя через очередное сплетение абсолютно одинаковых коридоров этого адского лабиринта. Да. Настал момент назвать его настоящим именем. Я, наконец, понял, что структура этого лабиринта создана не без участия темных сил. Я не понял, в какой момент своей жизни я ошибся, где поскользнулся, где моя коса нашла на камень, а тень – на плетень, но я четко осознавал, что бесконечное сплетение этих коридоров – от лукавого. Возможно, мое сознание бродит здесь, а мое тело в это время находится в офисе Moscow City, или на зеленых лугах недалеко от моей дачи. Все, чего хотели темные – запугать меня. Заставить меня паниковать. Проделать дыру, брешь в моей ауре. Сколько лет, сколько зим, а они все пытаются сделать одно и тоже – заставить меня максимально расстроиться и сокрушить. Чтобы я сам, своей волей отдал им энергию. Чтобы я сам провалил задание и заодно свою жизнь. «Врешь, не возьмешь»(с), и не через такое проходили. Справлюсь. В конце концов, я не вчера родился, и знаю все те способы, какими темные пытаются разрушить человека. Если соблазны не действуют, и «пряник» не сработал, действуют кнутом, нагоняя страх. Знайте, что бесы – лишь бестелесные бессильные шептуны. Да, они разрушают человеческие судьбы, нашептывая мысли об измене, или воровстве, или обмане, драке, ссоре или самоубийстве, но, в общем и целом, если человек не ведется на искушения, читает молитвы и причащается, они сделать ничего не могут. Я не велся на их искушения, убить они меня не могли, и тогда, видимо, они решили действовать страхом и создали этот лабиринт. Умно, нечего сказать. В стиле темных, впрочем, как всегда. Только я был кот ученый. Я соображал, что к чему. Меня было не обмануть. Лабиринт был фейковый, построенный где-то в моем сознании темными силами. Вот только выбраться я оттуда не мог по-настоящему. Вот где была моя проблема. Я все взбивал лапками мое молоко, но оно никак не желало становиться маслом, а я никак не мог выбраться из этого кувшина, и силы мои были уже на исходе. Вот так вот. Такие вот «пирожки с глазами, их ядять, они глядять»(с). Всегда ненавидел эту поговорку, но еще хуже, чем эта – про «пирожки с котятами, их едят, они пищат»(с) Что за садистские народные поговорки приходят на ум, когда разум-то как раз и в тупике?
39 глава
Внезапно силы мои покинули меня, я почувствовал себя истощенным. Присел на деревянную сферическую скульптуру. Что-что, а такие штуки вместе с пальмами попадались тут каждый километр, как минимум. Я уже давно не видел людей, (да что там людей, я не встретил ни одного животного или насекомого), и напрочь забыл, в каком я измерении нахожусь. В моем желудке с утра не было ничего лучше кокосовой воды. Не хотелось роптать, ведь вчера, как помню, я ел бананы. Или это было позавчера? Память сбоила, не подавала признаков жизни. Слишком долго я тут находился. Я не смел ныть, ведь в гораздо худших условиях монахи - отшельники существовали в пустынях десятилетиями. Чем я был лучше их? Почему я требовал к себе особое расположение небес? Есть вода – уже отлично, фонтаны тут встречаются с периодичностью, есть кокосы, можно пить кокосовое молочко, есть бананы. С голоду я не умру. Молитвы я помню наизусть, мне не нужен wi-fi, чтобы искать их тексты. Я не пропаду. Да, безусловно, хотелось бы выбраться. Да, это все давит на мозг. Да, бесы регулярно организуют панические атаки. Но я справлюсь. Мне бы понять, для чего это все. Наказание от неба? Проверка моих сил? Расплата за грехи моей прошлой жизни? За косяки в этой? Испытание во имя моего будущего? Поднятие моего уровня света? У меня не было ответов на мои вопросы. Одно я знал точно: если лабиринт устроен в моем разуме (хм, интересно, где тогда валяется мое тело? Оно еще функционально хотя бы?), а если он внутри меня, то и выбраться отсюда я смогу, найдя решение внутри. Осталось всего-то ничего – понять, где оно. В какой части мозга, блин. Хотелось домой, в Москву. Хотя, честно говоря, в моей системе координат слово «Москва» звучало максимально чуждо – я не знал, где это, зачем это, с чем это едят, и где, наконец, я сам? Если бы я был сейчас в Нью-Йорке, я бы понимал, где Москва. Один восьмичасовой перелет – и ты дома. Но здесь… Где я был? Где была Москва? Куда мне надо было лететь, чтобы ее найти? Куда идти: вправо, влево, вверх, вниз? Через сколько пространств и измерений пройти, чтобы выбраться хотя бы в Мытищи или Балашиху, или, на худой конец, на станцию «Лось»? Небо в ответ на мои молитвы молчало. Я запрещал себе роптать. Я погладил деревянную скульптуру, на которой сидел – какой то восточный хай-тек. Откуда они это все сюда напритаскивали? Что они этим хотели сказать? Типа, «умри красиво»? Кем они являлись, эти «они»? Никогда в жизни в мою бедную голову не могло прийти, что можно заблудиться в собственном мозгу и от этого умереть. Нет, жизнь меня к этому не готовила. Я привык сражаться с внешним врагом – с бесами, лярвами, одержимыми, с нечистым духом, со злыми людьми, с теми, кто продал душу и с теми, кто еще в процессе, но я никогда бы не мог подумать, что мой собственный мозг станет врагом мне, и схватка наша будет не на жизнь, а на смерть. Перед моим внутренним взором встал образ великого монаха – воина Александра-Пересвета, тот, о котором знают и помнят многие в монастырях на Тибете и напрочь позабыли русские (как, впрочем, почти о всех своих героях, которыми надлежит гордиться). Он вышел на бой без доспехов, в одном облачении русского монаха великой схимы и с копьём в руке против татаро-монгольского богатыря Челубея, не только освоившего древнейшую практику боевой магии бон-по, но и обретшего статуса "бессмертного". Все знали, что воин, овладевший «Бон-по» непобедим, потому что его сила беспредельно возрастает за счет черных магических заклинаний, которые притягивают силы могучих демонов. Воин, познавший «Бон-по» превращается в единое с демоном существо, за что оплачено своей бессмертной душой. Целью поединка было сломить дух русских, ведь победить Челубея, уже продавшего душу, а посему уже существующего в нескольких измерениях, было невозможно. Почему тибетцы до сих пор помнят Александра-Пересвета? Потому что он это сделал. Он грохнул их «непобедимого» Челубея. Копье могучего Челубея было на метр длиннее всех известных копий того времени, из-за этого его противники оказывались выбитыми из седла, даже не успев его достать своим копьем. Александр –Пересвет вышел, вооруженный лишь молитвою к Богу, и ею же охранялся. На нем не было доспехов, только монашеское облачение. Как и было задумано, копье Челубея пронзило Пересвета насквозь, но отсутствие доспехов дало шанс остаться в седле и нанести ответный удар. Пересвет не был выбит из седла, и немедленно проткнул Челубея своим встречным ударом. На землю оба воина упали вместе: Челубей замертво, а Пересвет непостижимым усилием воли со смертельной раной вернулся к своим, и отдал душу Богу у русских воинов на руках. Со стороны все это выглядело безоговорочной победой русских в поединке и нанесло сокрушительное поражение по духу противника еще даже до начала битвы. Надо ли говорить, что Пересвет был «вживую отпет» Сергием Радонежским, когда шел на этот бой? Надо ли говорить, что он знал, что принесет себя в жертву, когда снимал с себя доспехи и оставался в тоненькой схиме? Эта жертва и смерть Челубея потрясла противника и вдохновила русских на победу. «Непобедимый», продавший душу, объединившийся с демонами, валялся мертв на земле в лужах крови, как обычный смертный - потрясение врага было бесконечным. Куда делся этот развоплощенный темный, продавший душу противник, понятно и ежу. Это две большие разницы, как ты умрешь и куда ты попадешь после смерти. Важнее этого ничего не может быть.
40 глава
Я вдруг почувствовал себя таким одиноким. Захотелось сесть в любой угол песчаного коридора, обнять коленки и рыдать, как в детстве, пока не придет мама и не принесет отвратительного горячего молока с медом. Это пойло, когда я болел, в детстве казалось ужасным, но сейчас бы я его выхлебал с дикой благодарностью, потому что оно пахнет заботой и любовью. Но мамы рядом не было. Рядом со мной не было никого. Это был бы прекрасный повод сдаться, если бы не Он. Перед своим Создателем было стыдно, потому что большей любви к человеку, какие испытывает Бог к своим детям, не может чувствовать никто на Земле. Я бы, может, и рад был сложить лапки. Ветхая часть души моей, по моим подозрениям, частенько не борется должным образом с искушениями. Но та часть души, что порхает как птица в высоком небе, не может дать мне безвольно сдаться, не может дать мне спокойно сдохнуть в углу коридора бесконечного лабиринта моего мозга, у нее, этой части души, в планах встретиться после смерти с Богом, в ежедневнике у нее это записано, высечено в камне, вырезано в граните, записано на лбу, и она положит все силы, но сделает это. Поэтому мне ничего не оставалось, как встать из этого своего «угла отчаяния» и снова идти. Нет, я не рыдал. Бывшие спортсмены не рыдают. А спортсменов бывших не бывает. Когда отказывает мозг, все чувства, и даже сила воли, остается одна она. На одной ней наши русские спортсмены выигрывают все олимпиады. Русская дисциплина. Этот маленький камешек держит, как атлант, на себе все. Когда тебе кажется, что твое тело уже исчерпало свой жизненный лимит и не может больше передвигаться, на арену выходит она – маленькая каменная дисциплина. Ты не можешь нормально сдохнуть при ней. Потому что она владеет всем твоим телом и твоими устремлениями. Ты достигнешь цели, даже если в последний момент перехочешь. «Аще хощу, аще не хощу спаси мя»(с) только сейчас до меня дошел весь глубокий смысл этих слов в вечерней молитве. Иногда на песке остаются только следы ангела, несущего тебя на руках, потому что ты уже не в состоянии идти. Да, эти глупости пишут наивные девчонки в соцсетях в мотивашках, но как же это соответствует действительности! Иногда наши силы иссякают, и мы готовы сдаться. Мы готовы, а наш Ангел-хранитель нет. Как же глуп тот человек, кто ни разу за всю жизнь не поблагодарил своего Ангела – хранителя! Ни разу не вознес молитвы ему! Ни разу не возвел глаза к небу в молчаливой благодарности. Мой ангел-хранитель был с молодости седой, как лунь. Закончатся пальцы на руках и ногах, чтобы сосчитать все случаи, когда темные хотели, чтобы я помер, но этого не случилось. Мой ангел- хранитель всегда работал как часы, моя личная мощная боевая сила, мой щит, мое ограждение. Он был таким мощным, таким сильным, он превосходил всех лярв, бесов, тангалашек, ведьм, ведьмаков, магов и колдунов по силе. Правда, он всегда применял защиту в последнюю секунду, старался, чтобы и я тоже набирался опыта в бою. Все старания тьмы оказывались напрасны. А значит, я еще был нужен небу. Значит, моя миссия была еще не выполнена, и предстояло потрудиться. Это придало мне сил. Значит, все впереди. Значит, я выберусь. Если я еще не помер. Если я избежал стольких ловушек. Если демоны все еще хотели моей смерти, а мой ангел- хранитель каждый год, месяц, день, час, минуту и секунду защищал меня, тратил громадные силы, чтобы я был жив, значит а) я был опасен для темных, б) все было не зря с) меня ждали новые победы и достижения. Я шел по этим странным коридорам, уже почти не прихрамывая и не сутулясь. Где то, я знал, должен был быть выход, и я верил, что я смогу его найти. Когда-то в универе мы на психологии делали дурацкий тест. Потом он завирусился и вообще стал относиться чуть ли не к эзотерике и девичьим посиделкам со свечами на кухне, а тогда он был прям wow и в новинку. Суть была в том, что нужно было представить пустыню, что ты идешь по ней уже несколько дней без еды и питья и никак не можешь встретить оазис. Бредешь из последних сил, прожаренный солнцем Сахары, обезвоженный, обессиленный, потерявший всякую надежду. Нужно было сказать, какие фразы ты себе говоришь, как ты себя подбадриваешь, чтобы все-таки дойти. Разгадка оказалась максимально глупой – выяснилось, что ты говоришь себе эти же фразы, когда расстался с партнером и одиноко живешь в ожидании новой любви. Так пытались определить уровень нашей внутренней поддержки самого себя и стрессоустойчивость. Но сейчас я вспомнил эти фразы, которые мне тогда почудились и стал мысленно себе их проговаривать. Потому что я был сейчас в реальной пустыне, и мне нужно было как-то выжить! В том числе и внутренне. Даже тупой тест по психологии, пройденный в 19 лет, может спасти ситуацию. Там где нет ни одной другой соломинки, сработает любая. Не нужно выпендриваться, нужно хвататься за все, что может спасти, за все, что может привести к победе.
41 глава
Я никогда не был снобом, никогда не оттопыривал нижнюю губу, никогда не просил подать лимузин, если находился один на сотни тысяч километров в пустыне. Меня вдруг осенило – может просто вести себя как бедуины? Как они, познавшие страдания, пожившие, видевшие много на своем веку, пережившие все свои страсти, равнодушно следящие за караванами верблюдов. Кажется, их ничто не сможет поколебать, заставить волноваться. Может, быть как они? Вобрать в себя вековую мудрость пустыни, и все. Я не хотел, чтобы моим учителем по жизни была боль. Я избегал душевной боли годами, десятилетиями, и вот, здесь, в этом странном пустынном месте, в этом лабиринте из коридоров, она нагнала меня. Я не хотел быть примерным учеником с таким учителем. Я хотел сбежать. Мы все максимально бежим от боли, все ловушки темных построены на этом: от компьютерных игр, соцсетей и телевизора до алкогольной и наркотической зависимости. Но стоит нам хоть раз повернуться к ней лицом, и боль станет лекарем. Боль излечит нашу душу, очистит ее от грязи, боль откроет нам вход в Рай. Ближе всего Бог находится ко мне, когда я падаю. Не важно, какой высоты была сделана мне подножка, как сильно меня предали, или, может, тоска – злодейка подкатила к моему горлу – одно я знаю точно, в моем горе Бог близок ко мне, как никогда. Мне кажется, что Он бы не попускал такие большие проблемы в моей жизни, если бы во время них, я, как отчаянно рыдающий ребенок, не прибегал к нему весь в слезах и не становился Ему еще ближе. Если бы я молился как монахи, с утра и до вечера, был бы близок Богу, Ему не пришлось попускать бы такое. Понятно, что ловушки строят бесы. Но Бог некоторые из них попускает, просто потому, что иначе мы к Нему не приходим. А Он, наш Отче, как никто, не желает смерти нашей души и адских мучений. Толпы бесов и лярв вокруг меня алчут, скачут, хохочут, вожделеют, чтобы я допустил ошибку и сгрохотал в ад. А Он – нет. И я жив только благодаря Ему, ибо Он – Создатель и Властитель этого мира и прочих миров. Я шел, и с каждым шагом хорошее настроение возвращалось ко мне. Мне подумалось, что у меня все еще очень неплохо. Что я преодолеваю бесконечные песчаные коридоры, но при этом никакой страшный зверь не гонится за мной. Я не вижу за своей спиной крадущихся саблезубых тигров, и крокодил на повороте не норовит оттяпать мою ногу. Так что, может быть, я еще неплохо устроился? У меня есть вода, есть пара видов фруктов, и рано или поздно я найду отсюда выход. Нет повода унывать. Так утешал сам себя я, покуда уже чисто механически переставлял ноги. Я потерял счет времени, оно для меня перестало существовать. Я уже не помнил, сколько я тут так бродил по бесконечным коридорам. Что я искал? Как я попал в эту ловушку? Зачем я вообще сюда приехал? Я задавал себе эти вопросы для проформы, потому что мой мозг уже отказывался искать решение. Я слишком долго танцевал «на острие ножа», боюсь, что в одну прекрасную секунду моему организму внезапно стало по фиг, спасусь я или нет.
В какой-то момент, проходя мимо перекрестка, я услышал лязгающие звуки. Что-то очень быстро приближалось ко мне, и это что-то было достаточно большим. И я побежал. Честно говоря, думал, что при таком уровне усталости -бег это в принципе то, чем я даже с большим желанием или под страхом смерти не смогу заняться. Но при приближении этих звуков я подпрыгнул на одном месте, как заяц, и помчался, как миленький. Я не видел его, но чувствовал, как оно приближалось. На каком-то из поворотов я споткнулся, и пролетел вперед несколько метров, ободрав себе ладони. Я попытался встать и тут я понял, что оно за моей спиной. Резко обернувшись, я увидел странного робота, похожего на кучу металлизированного хлама. Робот выглядел так, как если бы вы строгали металл как плотники – дерево и складывали его в кучу, и вдруг эта куча ожила. Робот быстро приближался ко мне. Все, что я мог сделать – это вжаться в стену. Когда он подъехал на расстоянии пары тройки-метров, все, о чем я молился – успешно отойти к Богу после смерти. Я ужасно боялся, что я не справлюсь с бесами после моей смерти, а ангелы замедлят ко мне подлететь. После смерти наша душа безвольна. Ты ничего не можешь сделать, ты можешь только наблюдать, куда и кто тебя потащит. Этот момент отхода в иной мир меня всегда пугал, сколько бы религиозных книг я ни прочитал, сколько бы старцев не выслушал на ютубе. Я максимально прижался к стене, вжался, врос в нее, если бы я мог стать стеной, я бы стал ею. Когда он проезжал мимо меня с грохотом, я увидел надписи и таблички на всех частях его металлического тела. Там было написано tomorrow, завтра, потом. И я ужаснулся. Я понял, что это был намек неба на мой грех прокрастинации. Эта тварь поехала дальше, не обратив на меня ни малейшего внимания. Грохот от нее разносился по всем песчаным коридорам бесконечного замка, а я смотрел этому чудищу вслед. И вдруг я понял, что все встреченное здесь, в коридорах, относится напрямую ко мне. Все это либо мои грехи, либо пристрастия, мечты, надежды на будущее, косяки, разочарования, планы. Этот список можно было бы продолжать до бесконечности. Просто все, что бы ни происходило здесь –относится напрямую ко мне. Догадка осенила меня, ледяные мурашки размером с кролика пробежали по коже. Я еще раз поднял свой квадрокоптер на высоту птичьего полета и увидел общую картинку. Холод еще раз пробежал по моему телу. Все эти бесконечные извилистые коридоры были похожи по строению на извилины мозга. Любого человеческого мозга, например, моего. Я что, заблудился в собственном мозгу?! Это было уже совсем смешно, ребята. Такое могло быть только в «Приключениях Карика и Вали»(с), или в «Дорогая, я уменьшил детей»(с). Но это были сказки, кино. Со мной, в моей реальной жизни такого не могло произойти, и я точно знал это. Что вы хотите сказать? Что все это время, с ума сходя от того, что я никак не мог найти выход, я ползал по своему собственному мозгу?! Это совсем не смешно, товарищи. Но вопрос в том , что не «кто виноват», а «что делать»?! И что? И что, что это мой мозг? Что нужно сделать то, чтобы найти выход? И когда я смогу отсюда выбраться? Хотелось бы совместиться со своим телом и покинуть это стрёмное местечко, сидеть где-нибудь в крафтовом кафе в Москве, лениво потягивать каппучино на миндальном молоке с нарисованным листиком из корицы на пенке. Но нет же, нет: я, как всегда, в эпицентре заварухи. И нет никакого знака, что я еще не сошел с ума. И нет указателя, куда же, блин, двигаться. Только путь, открывающийся под моими ногами, да Бог надо мной. И больше ничего и никого.
42 глава
Но если рядом есть Бог, этого всегда достаточно. Этого всегда хватает с лихвой, чтобы спастись, даже если весь мир идет на тебя войной. Главное – это чтобы я тут случайно душу не потерял. Главное – чтобы я тут от испуга не начал роптать на небо. Самое главное – держать себя в руках, чтобы ни происходило. Да, такая ситуёвина – заблудился хрен знает где. Да, от бананов и кокосов уже изжога, похудел так, что штаны сваливаются. Но, во-первых, важно не потерять лицо. Держать себя, даже если вокруг одни враги дышат тебе смертью в лицо. А во-вторых, нужно найти выход. Что я, слабак какой – нибудь? Что, я не справлюсь? Я бывший спортсмен, а спортсмены бывшими не бывают. Спортсмен даже после смерти должен подняться и «сделать еще один подход». Даже после жестокого падения спортсмен собирает все кости в кучу и делает еще одно усилие. Подняться ты всегда должен на один раз больше, чем упал. Что, я совсем неопытный боец в битве добра и зла? Нет, неправда. Выходил живым и целым после всяких заварух, волею Бога на мне ни одной царапины. Так то, конечно, давно бы грохнули. Но Он не торопится призывать меня к себе. У Него на меня планы. Поэтому я не выпендриваюсь, не ворчу, не ропщу на судьбу. Роптать –себе дороже, так можно сгрохотать в ад. Нет, есть то, что мы сами строим в этой жизни, а есть вехи судьбы, моменты, которые Бог попускает, чтобы они происходили. Вот на них как раз не имеет смысла роптать. Ибо это и есть ваши развилки судьбы. А куда вы пойдете – налево или направо, зависит только от вас. Все ваши грехи, все ошибки и косяки – только на вашей совести. Нельзя никого обвинять в них. Все, что вы можете – покаяться Всевышнему, тем самым освободив свою душу от цепей. Мне странно видеть атеистов, выкрикивающих лозунги о свободе в кандалах и восьми поворотах цепей вокруг шеи. Бог ждет покаяния как любящий отец, сатана хватает за шею и садит на цепь человека, как бешеную собаку, за любой совершенный и не исповедованный грех. И этот человек, на коленях, в кандалах и цепью на шее что-то еще кричит про свободу и свое неверие в Бога. Смешно. Мы все неидеальны. Среди нас нет праведников и святых, но покаяние-то мы в состоянии принести. Люди после исповеди реально ощущают упавшие камни с их плеч. Булыжники. Обломки скал. Всю эту тяжесть некоторые таскают по последний день своей жизни, и умирают с ней, а после с этим камнем идут на дно огненного озера. Это только звучит красиво. Обжигались ли вы когда-нибудь? Непередаваемые ощущения, да? Теперь представьте, что эту боль чувствует все ваше тело. Ни секунду, ни минуту, а вечность. Удивляюсь, почему после осознания этого люди все еще не бегут в храм на исповедь и причастие вприпрыжку? Выгода ясна даже убежденным атеистам: вот твое будущее было в адском огне, вот твое будущее в раю. Большая разница, разве нет? Так почему же они не соображают?! Так думая, брел я по своему бесконечному песчаному коридору в лабиринте, затерянном в песках неизвестной мне пустыни. Все мои знания, весь мой ум, вся моя, смею надеяться, живая мудрость, не пригождались здесь. Я не мог быстро встать, вычислить юг и север и пилить туда, где, как мне кажется, есть выход. Приползти на последнем дыхании туда, и оказаться правым. Что-то висело в воздухе, какой то почти неосязаемый туман, и этот туман не позволял мне собрать мозги в кучу. Какая-то невидимая морось, муть была развешена в воздухе, что-то, не позволяющее мне свободно мыслить. Сколько бы я не понукал себя: «Ну же тряпка, соберись!», каких бы стимулирующе-гадких слов я себе не говорил, моя лошадь сдохла. «Лошадь сдохла, слезь»(с). Мои мозги тут ровно ничего не решали. Лабиринт жил своей собственной жизнью, ему было глубоко по фиг на меня. То, что я тут не встречал людей, оставляло во всем привкус безумного сна, какого то кошмара, из которого ты никак не можешь выбраться. Хотелось, чтобы пришла мама и разбудила ко второй. Ну, правда, я не ощущал в себе сил, чтобы выбраться отсюда. Я не очень-то понимал, как я попал сюда, и я не догонял, как я отсюда выберусь обратно.
43 глава
Я услышал шелест. И напрягся. В любой другой ситуации я бы подумал, что это ветви пальм качаются от ветра, или песок собирается в буруны, но тут для меня было четкое понимание, что этот звук – странен. Было похоже на топот микроскопических ножек. Сотен микроскопических ножек. Завернув за угол, я увидел их. Сотни и десятки сотен, а может тысяч тарантулов и скорпионов. Не смотря на смертельную опасность, я обрадовался. Это были первые живые насекомые, увиденные мною в этом лабиринте. Скорпионы и тарантулы упорядоченным строем маршировали с одной стороны коридора в другую и исчезали в очень маленьком туннеле, как будто специально сделанном для них. Все это было похоже на муравьиные тропы: так организованно и стройно шагают только они. Ребята в стиле «Вижу цель, не вижу препятствия»(с). Я широко улыбался, глядя на все это. Как же я тут дошел до ручки, что был рад скорпионам?! Она ремарка – живым. Живым скорпионам и тарантулам – таким, какими их матушка – природа родила. И только подойдя чуть ближе и приглядевшись, я заметил одну странность и понял, как же горько я ошибался. Все эти насекомые были механическими. На солнце блестели металлические бока, маленькие лапки перебирали песок, издавая особый механический шум. Он был, безусловно, похож на звук от живых насекомых, но при этом от него веяло неизъяснимым холодом. Я вжал свое лицо в руки, сильнее, еще сильнее, да так, чтобы остались красные следы: мне хотелось снять с себя наваждение, раз и навсегда. Вернуться в Москву, жить обычной жизнью, не знать о существовании сотен тысяч роботов – скорпионов. Кто. Кто и зачем. Зачем?! Нужно было создавать сотни тысяч роботизированных скорпионов и тарантулов?! Куда они все ползут?! У меня не было ответа на этот вопрос. Я подождал, пока в туннеле не исчезнет последний из них и осторожно и медленно вышел из-за угла. Нет, ничего не напоминало о присутствии толпы металлических скорпионов, ничего. Только моя поехавшая кукушечка. Но мы же не привыкли отступать перед трудностями. Наша свистящая фляга не сможет остановить нас. Мне кажется, все наши достижения взрослой жизни идут из детства. В детстве, даже после самой жестокой драки, или падения с огромного забора, или просто свалившись с косогора в овраг, исцарапанный, израненный, весь в кровищи, но гордый собой и с улыбкой до ушей я шел домой «радовать» родителей. Внешне я мог быть разбит, но внутренне я был непобедим. Этот сладкий миг желанной победы врагов надо мной оказывался для них горчайшим поражением. Мне под кожу был вшит советский оптимизм и мужество его героев. Меня можно было расстреливать – я бы улыбался в лицо моим убийцам. Кровь Мальчиша – Кибальчиша текла по моим венам. Я никогда. Никогда. Никогда. Не сдавался. Точка. Поэтому я гордо поднял голову и пошел уверенным шагом вперед. Чем бы ни пытались напугать меня, мне уже было все равно. Мне было по фиг на закидоны и коленца лабиринта, я понял, кто в нем главный. Я. Я был тут главный. Я решал, бояться мне или нет. Я решал, иду я вперед или назад. Я принимал решение, как мне ко всему относиться. Без меня этого лабиринта бы не существовало. А это означает что? А это означает только одно – я найду из него выход. Как только я проговорил это все про себя, воздух вокруг меня будто содрогнулся. Как в летний жаркий день можно увидеть, как он движется, разогретый, поднимаясь от горячего асфальта под невыносимо жарящими лучами солнца. Это движение воздуха невозможно предсказать, предугадать, горячий воздух материален, он живет своей жизнью. Так и сейчас при этих мыслях я явственно увидел движение, исходящее кругами от моей головы, моих плеч. Воздух содрогнулся, как будто я подумал нечто очень важное. Что-то, чего темные не ожидали, что я подумаю.
44 глава
Каким образом можно напугать или заставить нервничать человека, владеющего ситуацией? Правильный ответ – никаким. Можно ли заставить ехать по колдобинам человека, крепкого держащего руль своей машины? Даже больше скажу – вцепившегося в руль мертвой хваткой, с холодной головой? Нет, даже манипуляции с другими тачками не помогут: человек будет ехать по ровному асфальту ровно туда, куда ему нужно, не сворачивая в подозрительные трущобы, не сваливаясь в овраг, не врезаясь в дерево, не сталкиваясь с другим автомобилем, не попадая в любое мелкое ДТП. Можно ли заставить опытного капитана корабля сесть на мель, или наткнуться на айсберг, если он мониторит ситуацию каждую секунду и прекрасно все видит по приборам? Ответ – нет. Можно ли заставить опытного пилота пойти на посадку, в успешности которой он сомневается? Нет, он пойдет на второй круг, потому что он не будет рисковать жизнями пассажиров. «Кончилось ваше время, придурки, – подумал я, – ситуейшен под моим контролем». Не смотря на мою общую вымотанность, сил у меня прибавилось. Я был готов ко всему. Я принял решение бороться. Я тут главный. Я смогу. Я шел вперед и был готов ко всему. Даже если сейчас мне преградит дорогу металлический удав, я не испугаюсь. Я готов на все, я буду защищаться. Все, что я должен сделать – выбраться отсюда раз и навсегда, и никогда больше не попадать сюда. Я здесь правлю, я здесь главный, а вовсе не эти твари. Эти твари.Эти твари…Эти твари…Я зацепился за эти слова и вдруг страшное осознание пришло ко мне: лабиринт живой. Эта тварь живая вся! Изнутри вся живая! Эти коридоры – это артерии этого огромного существа! То, что я вижу механических животных – ничего не значит, это все равно, что щупальца у медузы, такие отростки, которые видны неизбежно. А я полностью, весь, целиком, нахожусь внутри медузы! Она проглотила меня. И тут я так похолодел, что мгновенно оказался без сил и сел на песок. Я не смог дойти даже до ближайшего оазиса, чтобы там сесть на деревянную конструкцию и попить кокосового молока, ибо я умирал от жажды. Нет. Я сел на песок здесь и сейчас, потому что все силы разом покинули меня. Страшная правда открылась мне. Я не могу найти выхода, просто потому, что меня сожрали. Эта тварь на самом деле огромная, просто нереальных размеров. И я внутри. Почему то сразу же в памяти всплыли слова моей покойной любимой бабули, которая не сдавалась ни-ког-да, от слова «совсем»: «Даже если вас съели, у вас есть два выхода»(с). Два выхода. Два выхода. Один хуже другого. Но все же, все же два выхода. Я рывком поднялся и пошел вперед. Врёшь, не возьмешь меня, тварь. Поборемся с тобой еще. Не на того напала. Я стреляный воробей. Я морской волк. Я в тельняшке. Я порву тебя на тряпочки, тварь. Потом мне почему-то в мозг пришла картинка, как я все это бормочу, сжимая кулаки, находясь внутри огромного желудка огромного динозавра. Просто картинка из мультика. Наверное, со стороны это было бы смешно. Но мне было не до смеха. Я действительно сжал кулаки, как будто что-то держал, притворяясь, что это не был просто воздух, и как будто это что-то могло помочь мне выдержать все это, потому что опереться в моей ситуации было не на что и не на кого. «Кроме Бога»,– сказал какой-то спокойный размеренный голос в отдалении от меня. И я понял, что давно не молился. Стало стыдно. Сходил тут с ума, нервничал, и даже самых простых и коротких молитв не прочитал. Сколько ни коронуй светлого агента, а он все равно косячит, как в первый раз. Почему дурость и горький масштаб косяков остаются с нами такими же, как были в юности, а вот вера в себя и в победу с годами меркнет, исчезает? Почему не наоборот? Я помолился и опустился на колени. И как-то махнул на все рукой, чуть придушил гордыню, свернувшуюся клубком, смирился со всем происходящим вокруг меня. Набрал воздуха в лёгкие. Выдохнул. Нарисовал кружочек пальцем на песке. Почему то вспомнил, как в детском садике стукнул Ленку мячиком по голове. Специально. Потому что она наябедничала про меня воспитательнице, что я разбил мячом стекло на первом этаже. И как Ленка плакала. И приходили наши родители. И моя мама грустно качала головой. И как из меня вытаскивали клещами слово «Извини». И как я злой шел домой, думая о глубочайшей несправедливости этого мира – ведь Ленка начала первая. И как я отчаянно плакал в подушку и долго не мог уснуть. И уснул, зарёванный, опухший от слез, только под утро. И мне сейчас так жалко стало себя, Ленку, мою маму и папу, что мы через все это прошли. И я, конечно же, накосячил. Внезапно, под каким-то порывом, я попросил у Бога прощения за тот случай. И что-то тяжелое упало с меня, что-то размером и весом с большой камень, и мне стало легче. Упал с души камень, который я таскал с собой всю жизнь, дурак, идиот, нет бы раньше... Я встал, вытер набежавшие слезы и почти сразу увидел его. То, чего я здесь не видел ни разу, то, чего не могло быть. То, о чем я не смел даже мечтать в последние дни. То, на что я окончательно потерял надежду и чего уже не ждал. Оно было, было, оно существовало в реальности! Окно в коридоре. Размером с небольшую картину, буквально сорок на двадцать сантиметров, не больше. Я протер глаза. Это было точно окно. Радостный трепет охватил мое сердце, я не верил своим глазам. Я подбежал к нему, от нетерпения расплющил нос о стекло. В окне плескалось самое настоящее лазоревое море! Я видел золотой песок, я видел солнце! Я видел белые барашки на волнах! Я попытался сначала пальцами, а потом и ногтями отодрать стекло, но оно было каким то пуленепробиваемым, толстым, плотно впаенным в стену коридора. Я даже не могу назвать инструмент, каким это сделали, такое ощущение, что стены коридора были разогреты, и стекло просто вставили в отверстие, и стены запеклись вокруг него. Навеки. Ничего прочнее этой сцепки я жизни не видел. Я не потерял своего энтузиазма, когда я понял это. Я побегал вокруг, нашел камень, бросил в окно, оно не разбилось и даже не потрескалось. Море! Вокруг меня было море! Господи! Радость-то какая! Какое счастье! Осталось только найти вход туда, и все! Проще пареной репы! Пара пустяков, буквально!
45 глава
Пробившись час, а то и два, уставший и сгорбленный, я отошел от стены коридора. Ничего не получилось. Я не смог туда выбраться, как ни пытался. Или хотя бы разбить окно. Хотелось рыдать, но я совсем не был девчонкой. Я не был девчонкой, я не был хлюпиком, но и таких задачек жизнь мне еще не загадывала. Итак, за этой стеной коридора – море. Спасение совсем близко, стоит только немного поднапрячься. Ага. Стену мне не проломить, это к бабке не ходи, я не настолько крут. Я не Рембо, Жан-Клод-Ван Дамм и не Джеки Чан, вместе взятые. И все же, из чего было сделано то стекло? Клянусь, такого прочного материала еще никогда не было создано на Земле. Из чего такого его сваяли, что я не смог сделать даже трещину на нем, бросая в него камни? Я шел, внимательно разглядывая ту стену коридора, за которой скрывалось море. Я бросался к каждой трещине или царапине, пытаясь расколоть их камнем. Но ведь должно же быть какое-то решение этой головоломки?! Как только я увидел легкий призрачный путь ко спасению, мое терпение стало покидать меня. А это был плохой знак. Воин света всегда, в любой ситуации должен сохранять спокойствие, даже если на него стеной идет весь мир. Мы должны всегда помнить, что от нас, волею Божией, слишком многое зависит на этой планете, чтобы раскисать. «Нельзя опускать руки, ведь все – в ваших руках»(с) Да, это истина, уже набившая оскомину, но в то же время это и есть суровая правда. Если ты держишь мир на своих плечах, так уж, будь любезен, держись сам, иначе все упадет. Усталый, я нашел очередной островок с пальмой и деревянными скамейками и забылся тяжелым сном.
Утро не принесло радости. Утром я обычно бодр и готов на подвиги, но это утро было наполнено почти осязаемым ощущением, что я оказался в ловушке. Эта мышеловка захлопнулась над моей головой, я сам даже не понял, в какой момент. Я был опытным светлым воином, бесы часто нападали на меня, но тут была проведена практически ювелирная работа по подделке их нападок под мои мысли, под игры моего разума. Как же тут отличить плоды своих мыслей от внушений бесовских? Нужно постоянно быть в молитве, а я ленюсь. Я ленивый, я инертный, я не радею к молитве. Именно такие становятся легкой добычей для бесов. Я хотел быть защищен. Я хотел не допускать внедрений в меня чужих помыслов ни снаружи, ни внутри. Не смотря на мою леность и нерадение к молитве, Бог не отвернулся от меня. Иначе я давно был бы мертв, ведь именно этого ждут слуги тьмы. Странно, по моему мнению, я ничего из себя не представляю, но они почему-то сделали меня своей мишенью и с детства пытаются лишить меня жизни. Значит, у меня какая-то хорошая миссия, назначенная небом, и я совсем не имею права унывать. Нет у меня такого права. Да, я не могу своей башкой пробить эти гребаные песчаные стены, и выйти к морю, но и роптать я не имею права. Я не святой и не праведник, чтобы толковать с небесами об условиях получше. И что-то мне подсказывает, что святые и праведники как раз молчали об этом, даже не заикаясь перед небом, о том, как им плохо, и какие тяжелые обстоятельства жизни им приходится преодолевать каждый день на Земле. Да и я думаю, для неба это была бы не новость. Бог всегда знает, с кем и чем мы воюем. И Он никогда не дает креста не по силам. А значит, все, что я должен был сейчас сделать – это заткнуться и продолжить идти. Я не знаю, когда встретится следующее окно, и встретится ли оно вообще, но если я продолжу тут лежать, я его никогда не увижу. Про дверь мне самому было страшно заикаться. Я очень хотел выбраться отсюда, но уже не верил в это чудо, это было бы слишком просто, слишком хорошо, я не заслужил такого. Я заслуживал мучений, тяжелого труда, изнурительных поисков выхода, чуда же я не заслуживал. Чудо было целиком в компетенции Бога, и я не имел права просить о нем. Кто я был такой? Не праведник, не святой. Я просто очень хотел выбраться отсюда, я не хотел переполошить Всевышнего и всех святых моими воплями о помощи. Но, кроме Бога, мне и вправду больше помочь было некому.
46 глава
Я заставил себя подняться и выпить немного кокосового молока. Я посидел немного, раскачиваясь и настраивая себя на долгий путь. При мысли о кофе в углу глаза показалась непрошеная слеза. Сколько я уже по времени не пил кофе? Я уже почти забыл его вкус. «Не раскисать, не раскисать», – сказал я максимально бодро сам себе и попытался подняться. Мои штаны в прямом смысле упали почти до колен. «Этак, сколько же я тут скинул то, – промелькнула мысль, – никакого фитнеса не надо». Я затянул пояс потуже и пошел вперед. Именно так, и никак иначе. Движение – жизнь. Рано или поздно я выйду отсюда. Надо в это верить. Иначе просто нет смысла жить. Глаза Бога смотрят на меня каждый день сверху. Я не имею права не оправдать доверия. Я не имею права упасть лицом в грязь. Я не могу подвести. Многие так боятся гнева шефа, так лебезят и заискивают перед ним, дрожат и торопятся засмеяться первыми над его тупыми несмешными шутками, но почему то немногие боятся гнева Божьего. Его, Царя всех царей. Создателя всего сущего на Земле. Всевышнего. А я. О, как я боялся. Я трясся как осиновый лист. Я знал, что Он – мой Повелитель, самый главный руководитель и шеф. Вседержитель всего сущего на земле. А я всего лишь осиновый лист, который трясется и все пытается выехать на правильное шоссе в жизни, раз за разом совершая ошибку. Так, что стыдно становится мне. Стыдно. Я шел, внимательно разглядывая песчаные стены, но ни окошка, ни трещины, ни какой либо выемки ни разу не встретилось. Я начал думать, что моя идея была провальной. Что, возможно, нужно было на последнем перекрестке повернуть в другую сторону. Что я ошибся и ничего не получится. Обычная работа бесов, внушения такого рода встречаются сплошь и рядом, их очень легко отогнать Иисусовой молитвой, пока они просто проносятся над вашей головой в виде помыслов. Если они уже утвердились в вашем мозгу как прилоги – жди беды. Эти черные летучие мыши очень любят свивать гнезда в мозгу. Там и до дела – рукой подать. А дурное дело, как все знают – не хитрое. Надо было как-то собраться. «Не падай духом, держись», – что там обычно говорят люди друг другу, стоя на краю пропасти? Мало это помогает, надо сказать, ой как мало. Молитва Создателю помогает не упасть, но как же мы ленивы, как инертны, чтобы молиться! Мы все ждем критической точки, когда обстоятельства нас окончательно прижмут, но кто успевает помолиться под колесами самосвала? Кто успевает прочитать молитву, внезапно падая на рельсы за две секунды до скоростного поезда? Кто ее читает в падающем самолете, среди паники, слез и криков ужаса? Молитву нужно читать до того, как вы шагнули в пропасть. Нет, разумеется, и стремительно падая в пропасть ее нужно читать, но если вы прочитаете до, тогда и падать не придётся. Читайте молитву до того как вы решили куда-то поехать поездом. Или на авто. До того, как вы сели в самолет. До того, как решили переходить улицу перед несущимся самосвалом (тут, конечно же, нужно было изначально включить мозг – «Береженого Бог бережет»(с)). Молимся мы до того, как выбираем супруга или жену на всю жизнь, работу, проект, покупаем дом, машину и тд и тп. Да, все так просто. Да, как будто игрушки в детском садике по полочкам разложил. «Где просто – там ангелов до ста, а где сложно – там ни одного».(с) Бог может помочь во всем – от покупки новых пары джинс до самого главного решения в жизни – надо просто попросить. Гордыня, тварь такая, обычно лезет вперед и не дает смириться и преклонить пред Ним колени – душите гордыню. Душите. Эта мерзкая сволочь не даст вам войти в Царствие Небесное, не надейтесь. Спутница тьмы, тварь редкостная. Стояние на коленях во время молитвы очень от нее помогает. Ну и любая черная работа – не даром молодых монахов в Оптиной пустыни первым делом отправляют на самую грязную работу. Тангалашкам не пролезть в сердце человека, который смирен перед Богом и полностью вверил свою душу Ему. Им не смутить сердце победившего гордыню и тщеславие, сребролюбие и блуд, чревоугодие, гнев и мшелоимство. Некоторые ведут всю жизнь борьбу со своими страстями, и в этом нет ничего такого – главное – в итоге победить.
47 глава
Я шел и шел, до рези в глазах вглядываясь в песчаную стену, все надеясь найти еще одно окошко, или расщелину, или (об этом я не мог даже мечтать) обычную человеческую дверь, которая была бы открыта, откуда я мог бы, наконец, вырваться отсюда. «Заколдованное местечко»,– подумал я. «У тебя в голове»,– добавил чей-то голос, да так внезапно, что я вздрогнул. Я сгорбился и быстро пошел вперед, бормоча про себя: «Запомни, ангелы с тобой не разговаривают напрямую, запомни, ангелы с тобой не разговаривают напрямую, запомни, ангелы с тобой не разговаривают…» Это правда. Болтливы только бесы. Причем, громко болтливы. Голос ангела тих и скромен, и если вы порядочно нагрешили в этой жизни, его вы не расслышите среди громких криков и воплей бесов в вашей голове, командующих что вам делать и как вам жить. В короткие мгновения, когда они затыкаются, есть шанс расслышать тоненький нежный тихий голосок, который вами не командует, а тихо и горестно увещевает: «Сделаешь это – пожалеешь», «Попробуй, ты ничего не теряешь», «Если без молитвы уснешь, опять приснятся кошмары». Все его фразы оказываются до горечи верными, все, что ни скажет – сбывается, все грехи, которые он просит не делать, опускаются на вашу душу мертвым грузом. О, если бы я следовал этому голоску с детства! Я бы точно сейчас не бродил в этом гиблом месте! О, если бы я не был таким беспечным дураком, тратя свою юность на тусовки, бары и клубы! О, если бы, если бы…Как много сожалений у души, когда судьба ее припирает к стенке. Как мы сговорчивы в двух шагах от ада. И как в противоположность мы горделивы и заносчивы, думая, что на коне. Как глупо мы проводим наши жизни. Я отогнал бесовский голос молитвой «Отче наш», она же и прибавила мне сил.
Я любил своего ангела – хранителя. Любил и жалел. Натерпелся он из-за меня, бедный. Я очень хотел бы всю жизнь слышать только его голос, всегда помогающий и подсказывающий мне. Я вглядывался в стену с надеждой жаждущего измотанного путника, отчаянно ищущего оазис в пустыне. С каждым новым поворотом коридора эта последняя надежда покидала меня. Последние шаги я делал, заплетаясь от усталости, как пьянчужка у виноводочного магазина, тут же опорожнив в себя бутылку. Пройдя пару десятков метров, я упал. И не смог встать. Я рыдал, как пятилетний ребенок, слезы мои изливались соленым потоком в песочную вековую пыль этого лабиринта. Я понял, что я не выберусь отсюда никогда. Просто ни-ког-да. Мою душу придавила вековая печаль. Я был пленником этого бесконечного песчаного лабиринта в пустыне. И не было для меня спасения. Небо было глухо к моим мольбам. Должно быть, я заслужил все это. Моя расплата за грехи догнала меня. Вот и все. Вот и конец. Конец всему. Я лежал долго, обливаясь слезами, лихорадочно вздрагивая всем телом от рыданий. В какой-то момент у меня защекотало в ухе. Я потянулся смахнуть то, от чего мне было так щекотно – сейчас было не до нежностей. Моя рука нащупала перышко. От неожиданности я даже перестал рыдать. Сел на песок, разглядывая перо: оно переливалось странными золотыми блестками. Несомненно, перо живой птицы. Здесь есть живые птицы. Ура! Все не так потеряно. Душа моя возвеселилась, и в этот момент сверху на мое лицо упало еще одно перо. Я поднял глаза и увидел ее. Все, что пишут в сказках про Жар – птицу – фигня. В реальности она в миллион раз круче. В жизни не видел столько золота, блеска и сияния сразу. Она парила под потолком, раскинув свои золотые крылья, как минимум метра четыре в размахе. Я смотрел на нее, не отрываясь. Птица села на один из уступов коридора. Несколько раз ущипнул себя. Поздравил свою кукушечку с окончательным отъездом. Медленно встал, не открывая взгляд от потолка. Птица вздрогнула и трепыхнулась, оставшись сидеть на месте. Я сделал пару шагов. Она пролетела пару метров вперед и нетерпеливо оглянулась. Всё понятно, мне прислали поводыря. Непонятно только, чужие или свои. Птица летела, размахивая большими золотыми крыльями, и я, почувствовав невиданный прилив сил, взволнованно шел за ней. Надежда не оставляла меня, надежда горела в моем сердце, теперь я был уверен, что выберусь отсюда, любым способом, но выберусь. Если Бог избрал способ совсем волшебный – не мне роптать и привередничать, ведь я по уши в своих же грехах, и я не хочу на сторону тьмы. Поэтому я изо всех сил иду за светом. Даже если я сильно измучаюсь и устану, буду истекать кровью от бесконечных битв, я буду ползти за Светом, я буду лежать в сторону Света, но я никогда не поверну в сторону тьмы. Я не могу предать Бога. Потому что я люблю Его изо всех моих человеческих сил. А Он любит меня. Любит, поэтому и учит, и наказывает. Ему не все равно, где я окажусь после последней черты.
48 глава
Я не помню, сколько мы так шли. Все эти песчаные коридоры слились для меня в один бесконечный бежево – коричневый тоннель. Птица летела, я шел за ней: казалось бы, ничего сложного. Иди себе да иди. Но я почему-то начал вспоминать все свои не самые лучшие поступки в этой жизни. Как кого-то обидел, кому-то нагрубил, сболтнул глупость, был в гневе (на тот момент казалось, в праведном) – наорал. Как глупо и бездарно я собирал черные грехи на свою светлую душу! Даже оправдания всех грешников последнего времени: «Ну, я же не убил!» недостаточно, потому что любой упавший с моста идет под воду одинаково, вне зависимости, набит ли его мешок тяжелыми камнями или одним песком. Те, кто не согрешал тяжко, в их понимании, думают, что не попадут в ад только поэтому, но их мешки, как песком, набиты под завязку осуждением, завистью, тщеславием, гневом, сребролюбием, блудом, гордыней и мшелоимством. Они всегда оправдывают себя размером этих грехов, забывая подумать о количестве. Мешок с песком и мешок с камнями весит одинаково. Жаль, что многие это понимают только тогда, когда уже ничего не изменить. Меня было этим не провести, не обмануть: Бог дал мне знание о всех моих грехах, и не было ничего горше этой вести. Небо никогда не откроет всего списка грехов при жизни тем, кто готов сигануть с моста от отчаянья. Слабые духом потенциальные самоубийцы никогда не смогут вынести груз знания своих грехов при жизни. Небо милостиво к ним: молчит. Эти люди живут всю жизнь в неведении, пребывая в полной и счастливой уверенности, что почти святые. Мне их жаль. Но, с другой стороны, судить не имею права, так как не обладаю такими полномочиями. Да и сам, как и все остальные, в один прекрасный день окажусь на Суде. И что я Ему там скажу? Это была проблема из проблем, и я страшился этого. Если справедливо судить меня по моим мелким грехам, по моему мешку с песком, я заслуживал только ада. Поэтому все, на что я мог рассчитывать, была Милость Божья. Только она одна меня могла спасти. Все остальное было бесполезно, там не поюлишь, никакие адвокаты не спасут тебя просто потому что они уныло сидят тут же, на скамье подсудимых. Итак, я шел и вспоминал все свои грехи и мрачнел с каждым шагом. Они всплывали все неожиданно, да так, как будто мне всаживали нож в печень, я одновременно краснел и бледнел. Бесы знали все мои моменты, когда я оступился и пал. Они знали вопрос досконально, ведь это была их работа. Теперь, до скончания моей жизни, в самые счастливые и важные моменты моей жизни они напоминали про мои темные пятна на совести. Это была их ежедневная задача – портить мне жизнь. Моей же заботой было успеть покаяться Богу во всех моих согрешениях, ибо исповедь очищает все эти грязные пятна как самый мощный отбеливатель за пару секунд.
В таком встревоженном состоянии духа я шагал за птицей без цели, без надежды. Я был готов поверить кому угодно и чему угодно, лишь бы этот кошмар, наконец, закончился, и я нашел бы отсюда выход. Я так давно не видел здесь ни одного живого существа, что, при взгляде на летящую впереди птицу, я преисполнялся необыкновенной ликующей радости. Все –таки , «грешно человеку быть одному» (с), я не был создан для отшельничества. Я должен был помогать людям. И если Бог запер меня в этом лабиринте, значит, Он хотел, чтобы я в чем-то изменился после этого. Но пока лишь одно могу сказать с точностью – у меня развилась аллергия на бананы и кокосы, не могу, набили оскомину, ведь это единственное что я ел за последние 20…30 …40…дней. Я потерял счет дням, я потерял связь с реальностью. Тут это было ни к чему. Нет ничего лучше остаться одному для масштабной стирки души. Генеральная уборка требует сосредоточения. Пока вспомнишь все грехи, пока раскаешься, пока порыдаешь над ними, пока исповедуешь их Богу, может пройти много времени. В эти моменты нужно быть одному, чтобы быть сильным, чтобы всю силу своего раскаянья обратить к Богу. Никаких развлечений, гулянок, бессмысленной болтовни, баров, компьютерных игр, ютуба и соц.сетей. Только ты, твои грехи и Бог. Тогда в этом есть смысл. Тогда в этой генеральной стирке очистится душа. Я пробыл здесь достаточно долго, чтобы настрадаться вволю. Но я не был уверен, что я вспомнил все свои грехи. Возможно, мне их не показывали до конца, потому что я бесконечно жалел самого себя, и потому что меня жалели тоже. Небо не давало мне выпить мой горький кубок знаний до конца. Я скулил как голодный уличный пес, найденный в помойке. Я скулил, потому что надеялся, что Всевышний услышит, пожалеет и выпустит меня отсюда, горемычного. Но, видимо, Богу нужно было совсем другое. Ему не нужна наша жалость к самим себе. Иногда, чтобы пройти жизненный урок, нужно стиснуть зубы и делать на пределе наших возможностей все, чтобы исправить ситуацию. Как же мне не достает этой внутренней силы, этого стального стержня, чтобы сказать себе самому: «Баста, больше себя не жалеем. Идем на абордаж». Что же я вечно маюсь, вечно живу на полумерах, тут что-то сделал, а тут себя пожалел, не смог. На жалость к себе уходит львиная доля нашей энергии, той самой, которой как раз бы хватило для выхода из сложной ситуации. Я вздохнул, сожалея обо всем и сразу в этой жизни, и в этот момент птица издала странный звук, похожий на свист. Умеют ли жар-птицы свистеть? Моя – да. Мы остановились напротив очередного перекрестка с коридорами и деревянными креслами. Птица свистела и одновременно активно работала крыльями, чтобы остаться на одном и том же месте. «Духов что ли, она вызывает?»,– подумал я и явственно увидел, как от этой моей мысли птице стало смешно. Она присела на уступ коридора и захохотала так, что я подумал, что у выпи просто ангельский голосок по сравнению с этим. Моя жар-птица ржала как пьяный ефрейтор после двух бутылок водки и закуски солеными огурцами. Когда она, наконец, успокоилась и вытерла свои птичьи слезы, выступившие от душераздирающего смеха, она внимательно посмотрела на меня и указала на стену. Я так же внимательно посмотрел на стену и ничего там не увидел. Она посмотрела на меня и вновь указала крылом на стену. Я снова выразительно посмотрел на нее, а потом на стену и ничего там не увидел. Она хлопнула себя крылом по лбу (если бы у птиц был лоб) и молитвенно сложила крылья. Я еще раз непонимающе посмотрел на нее, она еще более тщательно показала, как складывает крылья. Делать было нечего, я встал на колени, полуприкрыл глаза и начал про себя читать «Отче наш». Я помню, что прочитал ровно три раза. А потом меня унесло. Я вспомнил все мои грехи, начиная от самого рождения. Все дурные мысли, все глупые, обидные и злые слова, вылетевшие из моего рта. Я переиграл все ситуации: я сдержался там, где нужно было сдержаться, промолчал там, где прежде орал благим матом, улыбнулся там, где прежде мой рот кривился от гнева, обнял там, где человеку нужна была моя поддержка, сказал твердое «нет», где меня соблазняли, послал далеко и надолго искушающих меня бесов, не повелся на блуд, не солгал, не предал, не ушел, не украл, не мстил, не сквернословил. Я старался изо всех сил, «аппетит приходит во время еды» – я перешивал, перекраивал свою грешную жизнь, как мог. Снаружи я оставался в своем физическом теле недвижим, но внутри я пахал как последний люмпен, раб, крестьянин, с меня сошло семь потов, я работал на пределе моих сил и возможностей, до потери пульса. Наконец я смог оглядеть всю мою жизнь и выдохнуть. Наконец мой земной путь состоял весь из заплат, но он был чистым, как слеза ребенка. Меня наполнила волшебно- легкая, сказочная радость. И как же я был доволен, и как же я был счастлив. Не без гордости подумал, что моя жизнь теперь лучше, чем у любого грешника, на радостях открыл глаза и в этот же самый момент увидел, как птица опять хлопнула себя пол лбу. От всего я избавился, но моя гордыня, преспокойно дремавшая в печени, теперь встрепенулась. Кое-как подавил и её, не пристало мне тут, избавившись от всех грехов, вдруг решить покататься на гордыни, а эта тварь, конечно же, умирает последней. Не надежда, нет. Гордыня, чтоб её за ногу, умирает последней. Живучая, тварь. Воззвал в молитве к небу и спросил, доволен ли мною теперь Господь. И скорее почувствовал всеми мурашками на моей коже, чем услышал ответ: «Я любил тебя и прежде». Огненной строчкой пронеслись передо мной слова Писания: «Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мк. 2: 15-17). И тут меня осенило: Бог любит и святого и грешного одинаково – мы все его дети до скончания дней. Мы все – одинаковые любимчики у Бога. Нет кого-то «любимее». Это вам не шестой «А», где есть учительские любимчики, это – справедливая и честная любовь Бога ко всем, одинаково сильная к каждому. Именно поэтому мы должны научиться не осуждать друг друга и любить друг друга, как самого себя, до скончания наших дней. Зачем же я тогда вырезал автогеном из моей жизни все грехи? Что же мне теперь делать? Как же меня теперь будут судить Страшным судом? Они же скажут: «Мы итак знаем все твои прегрешения, что же ты, как двоечник, исправил все свои двойки в дневники на пятерки, мы же знаем, что ты плохо учился?» От этой мысли все силы тут же мгновенно покинули меня. Я сел на колени, оперся головой о песчаную стену коридора и прикрыл глаза. Все, чтобы я ни делал, не приводило к хорошему результату. Все, чтобы я ни делал, глубоко осуждалось и порицалось людьми. Все, что бы я ни делал, чтобы исправить прошлые прегрешения, не нравилось небу. Я оказался каким-то изгоем по эту и по ту сторону. Я не был святым, но и тем грешником, которых так любит мир, я не хотел становиться. Плата за людское одобрение слишком высока – пришлось бы продавать кусочек своей души. Но если «увяз коготок, то и всей птичке пропасть»(с) – всю жизнь ненавидел эту пословицу, но как же она работала, как же она работала. Невозможно «продать кусочек души», на самом деле темные всегда хотят заставить ее купить сразу и целиком, иное – просто ловушка. Наша душа принадлежит Ему одному – Богу, и мы не имеем права продавать ее.
49 глава
Ну что ж, все косяки моей жизни выстроились в ряд и уныло на меня глядят. Господи, и за что мне такие мучения? Живут же люди, думают, что сделаны из мяса, уверены в теории Дарвина, жрут, пьют, спят, курят, веселятся, употребляют все возможные вещества, играют в казино и компьютерные игры, совокупляются, зарабатывают бабки, и все, как один, после смерти, уверены, что их не ждет ничего, кроме червяков. Почему же я так должен мучиться? «Потому что я хочу тебя спасти», – огненной строчкой пробежало под моими горячими закрытыми веками. «Хватит ныть. Я найду выход. Хватит ныть», – застучало в моем мозгу. Я кое-как поднялся. Жар-птица сидела на том же месте, видела, ждала, когда закончится мой приступ слабости. Люди слабы. Вечно сомневаемся, унываем, гнобим себя, отступаем назад. Господи Боже, когда же это все закончится?
Птица внимательно посмотрела на меня. Умная птичка, нечего сказать. Что мы будем делать, умная птичка? Ты считаешь меня настолько тупоголовым, что думаешь, я смогу пробить головой эту стену? Ошибаешься, милая, я не смогу. Ты думаешь, я настолько умен, что смогу найти тут потайную дверь? За столько дней мучительного пребывания в лабиринте я не нашел тут ничего, кроме моих страданий, птичка. Я посмотрел всем моим страхам в лицо, я пересчитал все мои грехи, но я не встретил ни одной двери, ворот, даже калитки, чтобы выбраться отсюда, птичка. Я какой-то бракованный человек, почему всегда мне выпадают самые горькие испытания, птичка? Чем я хуже других, птичка моя? Почему я всегда хлебаю горе полной ложкой из огромной бадьи, а счастья достается, как две крупинки сахара за всю жизнь? Почему, птичка? «Потому что Он хочет тебя спасти», – и вновь я увидел огненную надпись, вспыхнувшую на стене песчаного лабиринта и сразу же поспешно замолчал. Я закрыл свой рот, я мгновенно заткнулся так, как будто проглотил свой язык. Пути Господни неисповедимы, могу ли я роптать на обстоятельства? Если я здесь, значит так надо. Если страдаю, значит, во что-то не врубаюсь. Надо просто врубиться, и все. Делов то. «Эй, птица,– сказал я ей максимально уверенно, как смог,– веди меня к выходу». Она посмотрела на меня своими черными блестящими глазками и, клянусь, отрицательно помотала головой, оставшись сидеть, где сидела. Мда. «Факир был пьян и фокус не удался»(с). Ну что ж, если это не сработало, может быть, сработает другое? Силушки моей великой почти не осталось в моем теле, вот в чем проблема. Подвымотал меня этот лабиринт, ой подвымотал. Жрал мои нервы, жрал мои душевные и физические силы, как не в себя. Пил мою кровушку, чуть не захлебнулся. Получается, что это место- порождение тьмы? Хоть бы какой то ответ, хоть бы какую то подсказку. Брожу тут по кругу, как неприкаянный. Ни помощи, ни нити Ариадны. Небо забыло про меня. Может быть, этот лабиринт – филиал ада, и я уже осужден остаться тут на веки? Сразу же после этой последней мысли птица яростно заклекотала и осуждающе посмотрела на меня. Меня осуждают все, кому не лень, птичка, мне уже ни тепло, ни холодно от твоего осуждения. Зачем это все стряслось в моей жизни? Почему Бог не оставил меня там, где я был? Где я запутался, где накосячил? Где была та точка невозврата, после которой меня засосал этот лабиринт? В чем была моя вина, Господи? Где мой косяк? Что я сделал не так? Я опять сел, на этот раз прямо на горячий песок – мне было все равно. Жрите меня, стреляйте в меня, убивайте – меня уже ничем не проймешь. Вот уже столько веков вы, темные, пытаетесь грохнуть меня, но я все еще жив. Ваши жалкие попытки не вызывают во мне ничего, кроме усмешки. Да, смерть бывает мучительна, но Бог милостив, почти всегда, закрывая глаза в этой жизни, я тут же их открываю на белом берегу прекрасного океана. Если ты жил праведной жизнью, смерть не может тебя испугать. Праведники всегда с нетерпением ждут встречи с Богом, это наивные богатые грешники строят тут крио-камеры в жалкой надежде снова вернуться в свои же тела из ада, куда, несомненно, попадут. Вернуться на эту гиблую планетку из еще худшего места – ада – вот в чем состоит их «блестящая» идея. До Второго Пришествия эта планетка является чистилищем, тут можно только отмывать свои грехи, счищать их со своей души, постоянно получая камбэки от кармы. Я почти привык, я притерпелся, я не заслуживал лучшего. Но этот лабиринт – просто too much. Чистилище в чистилище, просто два в одном. Просто чистилище в квадрате. Двойная порция. Чем я так небо то прогневил, что меня сюда запихнули? А главное, как красиво все начиналось… И вот я снова в дерьме по уши, по все мои уши. Эх. Мне бы вернуть свое нормальное, адекватное состояние. Мне бы найти твердь души моей, чтобы встать на ноги. Мне бы знать, к чему это все и зачем. Мне бы подняться в полный рост и победить все зло в моей жизни одним махом. Эх. Эх. Эх. Все это время, пока я сокрушался, птица скептически косилась на меня своим смешливым блестящим глазом. Она явно тусовалась тут неспроста, прилетела по делу. Дверь или врата мне показать наотрез отказалась, ищи, мол сам. Могла бы хоть дать мне доступ к еде высшего класса, нажала п на кнопочку, как в «Пассажирах», но даже этого ты не можешь. Бесполезная ты птаха, хоть и красивущая, конечно, но до чего же бесполезная. На этой мысли моя жар-птица громко и возмущенно заклекотала, подлетела ко мне и махнула мне крылом по лбу, мол, идиот ты, идиот. Я успел закрыть лицо руками, но по лбу мне все равно прилетело ощутимо. После удара крылом в моей бедной голове как будто открылся какой-то участок, который был доселе закрыт. Как будто крышечка отлетела. И я четко услышал слово: «Правее. Ищи правее». Я встал. Птица встрепенулась. Я встал и пошел правее по коридору. Я тут, походу дела, умру не от голода или жажды, а от отчаяния. Чисто психологическая смерть. Как говорят врачи, психосоматика в чистом виде. Так и вижу заголовки газет: «Умер в лабиринте от отчаяния в полуметре от выхода». То-то смеху будет. Вспомнил расцарапанные изнутри каменные ворота и смерть индейца и из «Приключения Тома Сойера», которая до жути пугала меня в детстве, и вздрогнул. Мда. Вот мы и встретились с тобой, смертушка моя дорогая, вот ты и пришла за мной. За спиной послышался свист птицы, я немедленно оглянулся. Клянусь вам, она крутила кончиком крыла у виска. Дожили. Даже птицы считают, что я «ку-ку». Я не ухмыльнулся, не улыбнулся, не расстроился – я отреагировал на это никак. Мои эмоции в этом лабиринте умерли за такое количество попыток выбраться. Уныние жрет не только волю к победе, уныние жрет эмоции, уныние жрет все. Тварь ты этакая, не сдамся я тебе. Страху не сдался, а тебе тем более. Я шел и шел, загребая правее. Последняя попытка – не пытка. Даже если я не найду выход, я хотя бы попытаюсь. И, пока я двигаюсь, пока я иду, уныние не обгладывает мои кости, я еще жив, я еще что-то могу, я в поиске, я не умер, я функционирую, как живой человек, я скорее жив, чем мертв. Я двигался вправо, я сохранял ритм. Я не был умнее, талантливее, добрее и безгрешнее всех людей на планете Земля, я просто очень хотел спастись, я хотел к Нему. Я хотел быть на стороне Света, что бы со мной ни случилось. Что бы ни произошло, я хотел остаться с Богом. Это единственное, что было во мне стоящего, что отличало меня от многих. Я знал, что тьма существует на самом деле, она, к сожалению, слишком материальна в последние годы (последние времена на дворе, как –никак), но все, чего я хотел – остаться со Светом. Я двигался вправо по коридору, пока силы не начали оставлять меня. Силы уходили с каждым метром, с каждым пройденным шагом. Их становилось все меньше и меньше. Ноги мои стали от усталости заплетаться, я спотыкался о каждый мелкий камешек там, где раньше бы прошел, не заметив. Я понял, что пройду еще метров пять и упаду. Пять…четыре…три…два…один…Я споткнулся об очередной невидимый камень и упал. Почувствовал, что разодрал локти и колена в кровь. И, кажется, поцарапал щеку. Но я не мог встать. И я не мог подумать, чтобы встать. Что-то невидимое и страшное мощно пригибало меня к земле. Я дышал прерывисто, как будто пробежал сто пятнадцать стометровок подряд, сердце в груди колотилось как бешеное. Мозг совсем не соображал. Не варил мой мозг ничего, не соображал. Почему то в моем пустом мозгу возникла мама. «Прости меня, мама», – вырвалось у меня, а она покачала головой и показала указательным пальцем вверх. Я сразу понял. «Прости меня, Господи», – прохрипел я, и как будто огромный камень свалился с моей души, и стало легко, и тело мое перестало весить совсем, стало как пушинка, как перо ангела. И птица с яростным и ликующим криком взлетела вверх и превратилась в сплошной огонь. Этот огонь не опалял и не обжигал. Она ударилась об стену и стена зажглась. И горела высоким пламенем несколько мгновений, а когда все закончилось, не было ни дыма, ни гари, ни копоти, ни лабиринта, а только ясное голубое небо. На всю даль, сколько хватало глаз, был белый песочек, а чуть поодаль шумел синий океан, накатывая свои волны с белой пеной на пологий берег. Огненная птица легко подхватила меня своим клювом и отнесла к кромке берега. Я горел точно так же как и она, горел и не сгорал. Я был полон сил так, как будто бы Бог только что создал меня. Я постоял какое – то время, раскинув руки, а потом подошел к линии прибоя. Вдохнул воздух Рая. Там, где будущее соединялось с прошлым, прошедшее с грядущим. Там, где не было зла, войн, слез, бед и горя. Там, где был сам Бог.