Отшельничество. Глава из романа "В поисках свободы"

...Оставшись один, я решил, заняться своим физическим и интеллектуальным здоровьем.
На БАМе был сухой закон, но иногда кто-то привозил с «материка» и возможности все-таки были.
Но я решил совсем не брать в рот спиртного и чувствовал от этого себя только лучше.
Я начал экспериментировать с диетами. Записался в поселковую библиотеку и начал вести дневники и учить по самоучителю латынь. Каждый день я делал силовую зарядку и со временем стал хорошо тренированным и сильным, как никогда.
Эта сейсмостанция стояла неподалеку от горячих радоновых источников, на берегу той же речки Кавокта, которая брала свое начало в долине, рядом с местом моей первой командировки, но намного ниже по течению.
Первый раз окунувшись в радоновый источник, я несколько минут спустя, почувствовал, будто у меня крылья за спиной выросли. Таков был эффект от купания в «волшебной» радоновой воде…

… Километрах в двух от нашей сейсмостанции, ниже по реке, был вход в Северо-Муйский тоннель - «норка», как его называли все.
Однако к нам в избушку редко кто заходил, потому что люди напряженно работали. Я сам и особенно Пестря, почувствовали себя здесь совершенно комфортно.
Каждый день, несмотря на капризы погоды, я купался в радоновом источнике и меня сопровождал к нему Пестря. Пока я блаженствовал в горячей пузырящейся, «живой» воде, он лежал рядом с вырубленной в камне ванной, а потом вместе со мной переходил речку по узким жёрдочкам и деловито трусил впереди, как управдом перед комиссией, забегая то вправо то влево, обнюхивал кустики и пеньки, словно говоря: «У меня всюду порядок, всё тип-топ».
Одиночество, после напряжения вынужденного совместного проживания, на предыдущей сейсмостанции, действовало на меня благотворно. Я много занимался латынью и стал уже читать отрывки из «Записок о галльской войне», Юлия Цезаря. Одновременно, я читал в цитатах жизнеописания отцов церкви, третьего- четвёртого веков и находил, что многие их рассуждения вполне отвечают запросам дня сегодняшнего. У меня даже появилась мысль, затворившись где-нибудь года на три заняться богословием, или, как я тогда об этом говорил - толкованием библии.

… Дела семейные меня очень беспокоили. Перед отлётом на БАМ, я перевёз жену с детьми к матери, в просторную, благоустроенную квартиру, но она, видимо тоже в поисках свободы, предпочла вернуться в наш домик в Нахаловку, где надо было топить печь и носить воду из колонки за двести метров от дома.
Я скучал по детям, но ничего не мог поделать. Я выбрал этот путь и надо было терпеть, до определённого момента.
Ведь я уехал сюда, чтобы проверить насколько наши отношения с женой зашли в тупик бессмысленного противостояния интересов. Жена была несчастлива, я тяжело переживал каждую ссору, дети тоже начинали переживать эту драму непонимания между родителями и становились невольными жертвами нашей горячности...
Семья - это добровольное самоограничение личной свободы, в обмен на обретение смысла и цели существования - выращивание детей.
Когда отношения между родителями превращаются в непрекращающуюся войну, когда они перестают уважать друг друга, на детей это действует очень плохо. Я уверен, что лучше для детей жить с одним из родителей, но любящим их, чем жить в полной семье, в которой родители заняты выяснением своих отношений, иногда используя детей, как орудие нападения или защиты, друг против друга…
Зарабатывал я неплохо. Намного больше, чем живя в городе. И отправлял жене деньги и иногда продукты, так что в материальном отношении, семья стала жить лучше.
Конечно, жизнь для меня не была сахаром, как и для них, но я знал, что в поисках свободы иногда можно сворачивать не туда, а отвечать приходиться за все решения, правильные и неправильные…

… Наступило лето и на сейсмостанцию из института приехала целая экспедиция, на полевые работы.
Однако, я держался особняком, старался не в чём от них не зависеть. Даже в магазин, в Тоннельный я, по прежнему, ходил пешком, несмотря на то, что у домика стояла машина полевиков.
Я хотел и оставался независимым - они завтра уедут, а мне вновь придётся пешком ходить в посёлок и туда и обратно, а это будет уже трудней...
Бывая в посёлке, я познакомился со многими хорошими людьми, заходил в библиотеку, в Дом культуры.
В магазине, здесь, было продуктовое изобилие, тогда как в городе, где осталась моя семья, кроме рыбных консервов уже ничего не было.
Несмотря на оптимистические речи, звучащие на очередных съездах партии, номенклатурная, чиновная система, на всех парах двигалась к краху.
Обезбожение жизни, уже тогда, слишком далеко зашло и жизнь по двойным, тройным стандартам стала для чиновной элиты нормой.
И это лицемерие и ложь, «сверху», как жгучая кислота проливаясь в «низы», разъедала совесть и увечила человеческое, народное сознание.
Между тем, на БАМе, собрались может быть немногие последние идеалисты коммунистической идеи – они и строили, дорогу века!
Как оказалось дорогу в никуда!

И тем не менее, среди таких людей жить было интересно. Отношения были между незнакомыми людьми самыми тёплыми.
Как -то по делам, Я поехал в Северобайкальск, за четыреста километров и добравшись туда на «перекладных» попутках, не знал где ночевать.
Под вечер, сделав нужные дела, зайдя в комитет комсомола, я рассказал ситуацию и меня направили в общежитие, в комнату, где пустовала кровать.
Придя в общежитие, я застал в комнате ребят, собиравшихся на танцы. Они показали мне постель, предложили ужин и ушли, а я, после дня, проведённого в тряских кузовах, лёг в постель не мешкая и заснул мёртвым сном.
Утром, рано, я встал умылся и не попрощавшись - ребята ещё спали, ушёл на трассу, ловить попутку…
И это только один из примеров таких добрых отношений!

Работы на сейсмостанции было немного, но она требовала постоянного присутствия в домике. Сейсмограммы менялись круглосуточно, через шесть часов. Первая смена была утром в восемь часов, а самая трудная - в два часа ночи.
Надо было по будильнику встать, одеться, зайти в тёмную каморку, где стоял самописец и поменять ленту фотобумаги, на которой лучик света писал кривую земных колебаний.
Зимой, в морозы, почти круглосуточно топилась печь, но домик был такой щелястый, а на улице было месяца два подряд под минус тридцать, так что пробы воды из радоновых источников для институтских гидрогеологов в стеклянных бутылках стоящие за печкой в ящиках, лопались по утрам, размороженные минусовой температурой в избе.
Спал я в ватном спальнике, и просыпаясь утром, на усах чувствовал капельки измороси…
Условия жизни – самые спартанские, однако к этому скоро привыкаешь.

Изредка случались и землетрясения.
Однажды летом, я сидел за столом и обрабатывал, накопившиеся за пятидневку сейсмограммы, когда вдруг, за окном раздался громовой гул, что - то ярко сверкнуло и стены домика заходили ходуном. Я выскочил во двор, но все вновь было спокойно.
Позже, мне рассказывали ребята, бывшие в это время на Белых Озёрах, километрах в сорока ниже по течению Муякана, что рыба, перед землетрясением, выскакивала из воды и поверхность озера на секунду превратилась в живое серебро.
На сейсмограмме - это землетрясение записалось чередой очень высоких колебаний…

2017-2023 год. Лондон. Владимир Кабаков


Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal
­