Мать химика

XXV глава
В имении графини спешно шла подготовка к предстоящей свадьбе. Как и обещала Евдокия Петровна - свадебные платья шили Прасковья Аркадьевна - женщина тучная, но невероятно быстрая и лёгкая в движении, а также портной, присланный от Поляковых, - то был мужчина средних лет, несколько худощавый, с аккуратной бородкой, но в отличии от Прасковьи Аркадьевны, действовал несколько медлительно, зато безупречно разбирался в последнем витке моды, предложив заказчикам на выбор несколько вариантов.
Мария не разделяла предпраздничной суеты, коя с головой накрыла Евдокию Петровну, что буквально помолодела лет на двадцать, отдавая то одно, то другое распоряжении. Закупались ткани, атласные ленты, тонкий белоснежный шёлк, тесьма, французские кружева. Ранним утром к ней приезжали портные, снимали мерки с шеи, запястий, талии. Голова шла кругом от бесконечных вопросов, споров; ей безмерно хотелось спать, хотелось обычного домашнего покоя, к которому она так привыкла, но вместо того слышались фразы: " Не вертитесь. барышня", "Этот цвет прекрасно подойдёт к вашему лицу".
За две седмицы до венчания в имение приехал Василий. За то время расставания молодой человек резко изменился: стал выше ростом, над верхней губой тёмной линией легли первые усики, выражение возмужавшего лица приобрело несколько серьёзно-отстранённый оттенок. Но вместе с тем это был всё тот же Корнильев Василий - подвижный, лёгкий на подъём, ленивый к учёбе, балагур. Мария радостно встретила брата: для неё он оставался прежним мальчиком, единственным другом, с которым росла под одной крышей, с которым некогда играла в детские забавы. Василий вернулся на время, не с пустыми руками. В качестве подарка сестре он привёз для неё изящные туфельки на низком плотном каблучке, обшитые атласом серебристого цвета и изукрашенные маленькими бусинами.
- Это тебе от меня свадебный подарок, дорогая сестрица, - сказал Василий, протягивая в её руки большой короб.
- Спасибо, Вася. Твой приезд для меня уже подарок. Я так сильно скучала по тебе, - ответила девушка, крепко обнимая брата, прижимаясь лицом к его светлой шеи.
Василий обнял сестру за плечи, ясно осознавая, что не смотря на разность характеров и взглядов, они любят друг друга, являясь после смерти родителей самыми близкими людьми, и это-то родная связь ныне вспыхнула новой, яркой линией, явив перед их взорами что-то тёплое, до боли знакомое, притягательное - то, которое не ощущалось ранее в годы беззаботного, кратковременного детства.
Юноша, всё также придерживая Марию за худенькие плечи, несколько отстранил её от себя ради того, чтобы взглянуть в её глаза, проговорил со всей сердечной искренностью, на которую был способен:
- Я, правда, желаю тебе счастья в новой семье. Люби своего супруга и тогда он с Божьей помощью ответит тебе взаимностью, - осторожно, несколько неверной рукой он перекрестил сестру, благословив на дальний неизвестный путь.
Брат и сестра долго ещ стояли друг напротив друга, у обоих на глазах блестели слёзы и в такие мгновения перед порогом пленительного счастья Мария выглядела особенно прекрасно в оттенявшей её смуглой коже на кротком лице с большими карими глазами.
В ночь перед венчанием никто в имении не спал. Евдокия Петровна ходила по комнате туда-сюда, прокручивала в голове предстоящее событие, боясь одного: не забыла ли она что-нибудь во время тяжёлой, бесконечной суеты? И, убедившись, что всё в порядке, с облегчением усаживалась в глубокое кресло. Мария лежала в своей постели, крутилась с боку на бок, желая уснуть, но сон всё никак не шёл к ней, а подвенечное платье, готовое к торжеству, невольно притягивало взор. Это платье сшил портной, тот самый, которого нахваливала Наталья Дмитриевна и, сказать честно, не зря. Настоящий мастер своего дела, он с головой погрузился в создание нечто прекрасного-воздушного, желая подчеркнуть красоту не самого наряда, а юную свежесть невесты в нём. Во время частых примерок он критически оглядывал платье, булавками прикалывал-подкалывал те места, необходимые для исправления. а после с довольной, доброжелательной улыбкой приговаривал:
- Ваша матушка, Мария Дмитриевна, поистине щедрая, безгранично любящая вас женщина. Вам крайне повезло с ней.
Девушка слегка кивала в ответ, за лёгкой улыбкой стараясь скрыть слёзы, выступающие на глаза при воспоминании о давно почивших родителях, по которым она очень скучала. В такие мгновения ей хотелось крикнуть в ответ: "Евдокия Петровна не моя мать, она моя благодетельница!" - но вместо крика следовало затяжное, неловкое молчание, прерываемое комментариями портного по поводу пояса свадебного наряда.
Под утро Марии, утомлённой воспоминаниями, удалось задремать на короткое время, но когда сознание её начало проваливаться в пустоту, в почивальню вошла служанка и разбудила её. Девушка встала с тяжёлой головой, без лишних слов умывший, выдержала долгие испытания перед зеркалом, пока девица собирала её тугие косы в причёску. Внезапно дверь отворилась, в комнату прошла высокая, празднично одетая графиня, за которой шлейфом тянулся лимонный аромат духов. Заметив внучку в ночном пеньюаре, Евдокия Петровна вскинула руки и впервые недовольное выражение её лица устремилось в сторону девушки.
- Мария, - несколько сурово произнесла она, - ты должна уже быть готова, а на тебе ещё ночная рубаха! - глянула на оцепеневшую от страха служанку. - А ты чего так медленно копошишься? Батогов захотелось? Барышня обязана быть причёсана и одета с минуты на минуту, ты за это отвечаешь.
- Слушаюсь, сударыня, - пролепетала служанка. лицо которой приобрела смертельно-бледный оттенок.
За графиней затворилась дверь. Молодая служанка помогла надеть Марии нижнюю юбку, закрепить тугим узлом шнуровку на рубахе-безрукавке и только затем осторожно, не испортив причёску, надела на невесту платье. Мария стояла перед большим зеркалом, не узнавая саму себя в отражении. Само по себе платье было белого цвета, лиф его расшит тонким французским кружевом - на пару тонов темнее основания, широкий вырез на груди, оканчивающийся с боков короткими округлыми рукавами, обрамляли по краям рюши, отороченные атласными лентами, широкий шёлковый пояс цвета слоновой кости подчёркивал тонкую изящную талию юной шестнадцатилетней невесты, подол же платья остался нетронутым нитями излишних деталей кроме ниспадающих до пола равномерных складок как то на древнегреческих статуях. В довершении к образу служанка аккуратно приколола к густым прядям фату из белоснежной полупрозрачной ткани, окаймлённой по краям нежно-розовой тесьмой. Мария невольно вздрогнула, ибо фата представляла собой её невинность и чистоту, которые по закону она должна будет лишиться в предстоящую ночь с супругом. Вся отрешённая, несколько взволнованная, девушка спустилась на первый этаж, дабы предстать перед пристальным-критическим взором графини. Новые туфли, подаренные Василием, из-за новизны слегка давили или она сама не умела их носить? Служанка с должной заботой поддерживала невесту за руку и лишь благодаря её стараниям первая не споткнулась на лестнице. В просторной гостиной их нетерпеливо поджидала Евдокия Петровна; при виде вошедших девушек графиня встала, невольно залюбовавшись внучкой и по её доброму умиротворённому выражению лица стало ясно, что она всем довольна. Графиня, высокая, худощавая, величавая была одета в тёмно-фиолетовое платье, вырез платья она прикрыла шемизеткой из тонкой полупрозрачной газы, приколотой тёмной брошью. Шелестя длинным шёлковым подолом, Евдокия Петровна подошла к Марии, осмотрела её со всех сторон, в особенности причёску: большие чёрные волосы служанка уложила в тугой пучок, а оставшиеся пряди, заплетя в косы, обвила вокруг диадемой. Ничего не говоря, графиня подвела девушку к столу, на котором стояла открытая шкатулка, а в той шкатулке украшения - свадебный подарок для невесты. Осторожными движениями Евдокия Петровна достала платиновые серьги, фамильное бриллиантовое колье и брошь в виде распустившегося бутона с расходящимися тонкими листьями. Поочерёдно она надела серьги и колье на Марию, в конце накинула на её худые плечи белую, почти прозрачную шемизетку, закрепила её края роскошной брошью, проговорила:
- Скоро предстоит венчание, не следует в святом месте появляться с оголёнными плечами.
Мария ничего не ответила, да и не могла, даже если бы хотела сказать что-либо, ибо почувствовала, как в невольном страхе, охватившем волнении теряет весь остаток сил, что смогла сохранить до сего момента после бессонной ночи.
В зал неожиданно для всех скорым шагом вошёл, а точнее, ворвался ураганом Василий - нарядный, надушенный, будучи несколько несдержанным в чувствах своих, он как-то особенно обеспокоенно оглядел сестру, в душе гордясь её прелестной красотой, перевёл взгляд на графиню, произнёс несколько громче положенного:
- Бабушка. Машенька, чего же вы сидите здесь, коль экипажи давным-давно готовы? Того гляди и опоздаем.
- У нас достаточно времени, Вася, не стоит волноваться, - утвердительно возразила Евдокия Петровна, хотя и сама уже томилась в ожидании.
- Хотите прибыть к собору последними?
- Никак нет, мой дорогой. Машенька так уж давно готова.
- В таком случае, сударыня, прошу к выходу.
Юноша покинул дом следом за женщинами, у ворот помог им взобраться в нарядную двуколку, сам же сел в фаэтон вместе с Цариными, кои и решили организовать пышное торжество, не смотря на все замечания Евдокии Петровны. Андрей Викторович, как и прежде. выглядел просто, но элегантный французский костюм прекрасно шёл к его спокойному, благородному лицу с гладковыбритыми щеками, чего не скажешь об Ольге Васильевне: дама старше сорока лет, до последнего не желавшая признавать свой возраст и желая скрыть его обилием рюш и юношескими манерами, оттого и выглядевшая несколько смешно в глазах общества, считала саму себя превосходно-прекрасной в нежно-розовом бальном платье, инструктированным оборками и цветами из атласных и шёлковых лент, широкий разрез на груди почти оголял белоснежные плечи, которые она не хотела скрывать ни шемизеткой, ни лёгкой косынкой. Василий сидел напротив четы Цариных, с интересом слушал умные рассуждения Андрея Викторовича о смысле жизни и благоразумной необходимости венчания для всех верующих христиан, но его раздражала пустая болтовня Ольги Васильевны, в своём недалёком легкомыслии вставляющая фразы невпопад: то она переживала за причёску, которая могла развалиться на ветру, то её волновали слишком тёплые лучи солнца, отчего она, благородная дама, могла заполучить столь ненавистный загар. Во всём том она принялась обвинять своего супруга, позабыв на время о присутствии Василия Дмитриевича.
- И всё вы. мой милый Андрей! Какая в том надобность в открытом фаэтоне, если мы могли бы взять закрытый экипаж? А теперь что? Мои волосы растрепались, а из-за этого солнца у меня завтра выступит загар, а весь позор падёт на вашу голову, когда свет заговорит о моём неприличном виде.
- Помилуйте, радость моя! Что же вы такое говорите? Да весь свет только и восхищается вами, любуется вашей красотой, ибо ни у одной дамы в Тобольске нет стольких почитательниц и скрытых завистниц, сколь у вас.
- А причёска, а мои белые плечики?
- Будьте покойны на сей счёт: с вашей причёской всё в полном порядке, а вашу белую кожу не испортит загар.
Царин говорил с супругой словно с ребёнком, утешал её глупыми обещаниями, потакал на словах её капризы, хотя сам в душе давно пресытился её кокетством и ненужным легкомыслием. В их обществе Василий скучал, с грустным видом всматриваясь в мелькавшие дома, и когда впереди показались белоснежные стены собора, возле которого стояли экипажи гостей, молодой человек вздохнул с облегчением.