История моих ошибок. Часть 5. Глава 50

Глава 50. Нина Ивановна

После Олимпиады все вернулось на круги своя, и жизнь потекла так же медленно и спокойно, как прежде. Работа не радовала, потому что я не имела возможности реализовать свой потенциал, да к тому же наглая, злобная и тупая заведующая донимала нас с Валей бесконечными придирками, хотя мы не только добросовестно выполняли свои обязанности, но еще и трудились «за того парня», а, вернее, за ленивую Клару, окончательно потерявшую всякий стыд и забросившую работу. Зато начальница к ней благоволила, потому что эта похотливая шавка доносила обо всем, что видела и слышала в библиотеке, приправляя наушничество ядовитым соусом из зависти, подлости и злорадства, которые присущи всем убогим и мелким душонкам. Было даже удивительно, как при ее скудоумии, она нашла единственно возможный способ удержаться на месте, игнорируя свои обязанности по обслуживанию читателей — вступить в сговор с заведующей, травившей собственный коллектив, к которому не было никаких претензий ни со стороны администрации, ни со стороны сотрудников института. К сожалению, мы числились не в штате нашего подразделения Академии наук, а формально принадлежали той самой центральной библиотеке, где командовала приятельница нашей ведьмы, поэтому руки у нее были развязаны, а у нас, казалось, не было шансов выжить.
Но на нашу защиту встал практически весь институт: местком, администрация, партком и даже приглашенный сотрудник из райкома КПСС (так полагалось в то время) создали конфликтную комиссию, работавшую больше недели. Все желающие могли придти туда и высказать свое мнение о нас персонально, о нашей работе и о том, кто не дает нормально функционировать библиотеке. Народ валом повалил, расхваливая нас и вспоминая все случаи хамства и необязательности заведующей, с которыми столкнулись при личном общении с ней, скоро материала набралась толстенная папка, о результатах расследования было доложено на заседании райкома, и принятое постановление гласило: ходатайствовать перед директором центральной библиотеки о немедленном увольнении нашей заведующей в связи с многочисленными нарушениями трудовой дисциплины (она, действительно, появлялась на работе, когда хотела, не чаще трех раз в неделю) и созданием невозможной обстановки для нормальной работы нашего подразделения. Это была победа, абсолютная и заслуженная! Мы были счастливы, однако наша радость оказалась преждевременной: из центральной библиотеки в райком пришел ответ, подписанный подругой нашей ведьмы, в котором говорилось, что, по закону, ее нельзя уволить, так как она является матерью-одиночкой.
Поэтому Валя отправилась преподавать физиологию в пединституте, а меня забрал к себе в отдел заместитель нового директора. Правда, кроме перевода и печатания статей мне предстояло выполнять еще кучу других обязанностей: быть материально ответственной за оборудование и материалы, а также помогать одной прекрасной женщине, старшему научному сотруднику, обсчитывать результаты экспериментов, поставленных на лабораторных крысах. Я заинтересовалась этими опытами, понаблюдала за тем, как их проводит Нина Ивановна, и вскоре уже сама управлялась с установкой и животными, которые начали показывать прямо-таки чудеса сообразительности — наверное, в благодарность за то, что я их постоянно ласкала и подкармливала принесенными из дома вкусностями.
Единственное, чего я не могла делать — это усыплять их, чтобы затем прооперировать и сделать вывод об эффективности проведенного эксперимента. Но я видела собственными глазами, как всполошились животные, принесенные из вивария в лабораторию, но уже не для очередной серии опытов, а чтобы получить смертельную инъекцию, они все поняли и сопротивлялись изо всех сил. Я не смогла присутствовать и убежала в слезах, ведь за несколько проведенных с ними месяцев мое сердце успело прикипеть и к этим белым пушистым комочкам, радостно бросавшимся ко мне в предвкушении очередного лакомства. Я чувствовала себя предателем, обманувшим их доверие, поэтому, когда зам.директора неожиданно предложил мне стать его аспиранткой и заняться наукой, я была просто ошарашена. Он сразу же отмел все мои доводы о том, что я не имею биологического образования и что не смогу убивать и препарировать животных — а без этого какие могут быть исследования. Ответ был прост: «Ты уже столько статей перевела, что знаешь тематику отдела лучше, чем любой новый сотрудник с дипломом биофака, к тому же никого не волнует твоя специальность — в МГУ есть профессор, доктор биологических наук, закончивший филфак и защитивший кандидатскую по какому-то языку. А оперировать попросим кого-нибудь из физиологов или медиков, а ты для него тоже что-нибудь сделаешь — такая будет кооперация». Он даже тему будущей работы огласил, так что сменила бы я свою профессию, если бы не рождение сына.
Жизнь в нашем отделе протекала довольно спокойно, может, кто-то кого-то и недолюбливал, но вида не показывал — все-таки интеллигентные люди, не то, что наша библиотечная мегера. Я прямо расцвела в такой оранжерейной атмосфере, дружила практически со всем институтом, была бесконечно благодарна всем тем, кто защитил меня от лживых обвинений злобной ведьмы. А она, кстати, позеленела и похудела, превратившись в подобие вешалки — оказывается, несмотря на заступничество подруги, ей очень влетело от директора, крутого и властного мужика, который орал на нее, опозорившую всю библиотеку, и непременно бы выгнал ее, если бы не закон, защищавший ее ребенка. Оказалось, что и на предыдущем месте у нее был точно такой конфликт, ее собрались увольнять, но тут-то она и забеременела, чтобы стать неуязвимой.
В отделе мне ближе всех была Нина Ивановна. Я просто влюбилась в эту женщину, которая по годам вполне могла бы быть моей мамой, но по состоянию души годилась мне в старшие сестры. Мало того, что она была необыкновенно хороша собой: стройная, прямо-таки девичья фигура (а у нее было двое взрослых детей), точеные ножки, пышные вьющиеся светлые волосы и ярко-синие глаза, Нина Ивановна была умницей с потрясающим чувством юмора, искусным полемистом и очень современным человеком, открытым к восприятию всего нового и передового. А какая она была мастерица! Еще когда я работала в библиотеке, она частенько захаживала туда, всякий раз поражая меня изяществом и красотой своих нарядов. Заметив мои восхищенные взгляды, она объяснила, что шьет и вяжет одежду сама, а поскольку вкус у нее был отменный, то и выглядела она всегда просто сногсшибательно — как будто только что фотографировалась для обложки модного журнала. Я тоже одевалась в сшитые своими руками вещи, поэтому Нина Ивановна, будучи человеком широкой души, стала приносить мне иностранные женские журналы с хорошими выкройками, по которым можно было легко смастерить одежду даже весьма непростого фасона, конечно, имея определенный навык и опыт в этом деле. А уж когда мы оказались в одном отделе — чему только она меня не научила!
Ведь существуют же люди, настроенные на положительную волну и несущие этот позитив, свет и душевное тепло окружающим! Они щедрые, добрые, внимательные, талантливые, тонкие, готовые придти на помощь каждому, кто в них нуждается, причем совершенно бескорыстно. Мне посчастливилось встретить в своей жизни именно такого человека, оказавшего на меня огромное влияние и своими наставлениями, и личным примером — это моя Нина Ивановна. Благодаря ей я начала вязать крупные вещи — платья, костюмы, свитера и даже пальто, хотя до нее отваживалась только на шапочки, шарфики, да носочки. Когда у меня родилась дочь, я поступила учиться на Курсы конструирования и моделирования одежды и через три года умела шить все — от белья до пальто — уже не как дилетант-самоучка, а вполне профессионально. На это меня вдохновила женщина, на которую я стараюсь равняться всю свою жизнь: иногда, попадая в непростую ситуацию, я думаю о том, как бы поступила на моем месте Нина Ивановна — и стараюсь сделать так же. Мне очень хорошо было находиться рядом с этой обаятельной и доброй женщиной, вернее, я ощущала себя в полной безопасности под ее крылом. Когда у меня родился сын, и я наслаждалась общением с долгожданным чадом, Нина Ивановна приехала навестить меня, привезла подарки, купленные в Финляндии, где она побывала в командировке. Она и там не забыла обо мне и не пожалела валюты, которую выдавали выезжающим в таких мизерных суммах, что люди везли с собой кучу консервов, чтобы не тратиться на еду, а приобрести на сэкономленные деньги лишнюю вещицу для родных. Когда у меня родилась дочь, Нина Ивановна пригласила меня на институтский новогодний вечер, тогда мы встретились в последний раз, но вспоминаю я ее с огромной благодарностью и любовью довольно часто, ведь она была одной из тех судьбоносных фигур, которые повлияли на мою жизнь.
Отношения с Алексеем были ровные и дружеские, лечение продолжалось и было бы более успешным, если бы родственники не трепали ему нервы. Они, как и мои родители, ненавидели собственного сына, он им был нужен только как финансовый источник, потому что до переезда в наш городок работал в какой-то серьезной военной организации и постоянно мотался по командировкам, почти не появляясь дома, зато и деньги получал немалые — как какой-нибудь профессор. Еще он, как трактор пахал, сажал, полол, окучивал и выкапывал картошку на десятке разбросанных то здесь, то там клочках земли, мать продавала ее соседям по дому, у которых не было своих огородов. Я никогда не препятствовала этим занятиям Алеши, потому что и сама считала, что родителям надо помогать. Как-то раз и я отправилась с ними на посадку картошки, но увидела, что папаша устроился с удочкой на берегу речушки, в которой не водилось ничего, кроме микробов, а сестрица-кобыла разлеглась на грязном одеяле, осквернившем едва взошедшую изумрудно-зеленую травку, мамаша отсутствующим взглядом вперилась в небесную высь, так что всеми сельхозработами пришлось заниматься нам, да еще под аккомпанемент мамашиных нравоучений, сестринского гундосого баса и папашиных издевательских замечаний. Больше я таких рискованных экспериментов не повторяла, да и вообще перестала наносить им визиты вежливости — зачем, если люди тебя не любят и всячески это демонстрируют.
Через полгода после нашего знакомства, летом, я пригласила Алешиных родственников к нам в гости, чтобы родители имели возможность убедиться, что у меня в доме все есть, и вожусь я с их сыном не из-за смехотворной зарплаты, которая к тому же уходит на его же лечение. В те годы горячую воду из-за профилактического ремонта у нас отключали по очереди в разных микрорайонах, вот я и предложила им приехать и помыться у нас, а не ходить три недели грязными, как они это обычно делали. Напекла пирогов, приготовила утку с аппетитной поджаристой корочкой, настругала салатов — в общем, хотела продемонстрировать гостям свое уважение и попытаться все-таки завоевать их симпатию, но с такими моральными уродами это оказалось абсолютно невозможно. Мамаша, заметив, что на гарнир к утке я приготовила рис, недовольно заявила: «Можешь это говно выбросить: Коля это есть не будет! Он ест только картошку!» Так хотелось ей ответить, что это не он ест, а ты его кормишь одной картошкой, но я промолчала и принялась ее чистить. Тут из ванной появился папаша, сумевший за пять проведенных в ней минут разве только размазать накопившуюся за две недели грязь, и ехидно поинтересовался, собираются ли его кормить. Я объяснила, что специально для него буду готовить другой гарнир и попросила Алешу помочь мне, чтобы управиться побыстрее, но папаша остановил сына, злобно скомандовав: «Сидеть! Мужчине не место на кухне!» Естественно, все приготовленное мной было названо дерьмом, и чудовища отбыли домой, не произнеся ни одного слова благодарности хозяйке, как это делают все нормальные люди, даже необразованные и не очень хорошо воспитанные. Больше я их в гости не приглашала.
Как только Алеша перебрался жить ко мне, семейка решила вступить в гаражный кооператив. начавший строительство рядом с их домом. По правилам того времени полагалась, кроме внесения определенной суммы, отработать на стройке по пятьдесят часов, обычно на самых тяжелых и грязных работах. В свое время Сережа отрабатывал такие обязательные часы за мужа Людмилы, который был стар и страдал какой-то болезнью сердца, а, может, просто не хотел пачкаться, ведь занимал высокий пост. Конечно, я не возражала против того, чтобы Алеша за несколько выходных дней выполнил эту повинность. Пока он вкалывал на стройке, я сидела дома одна, а ведь было лето, и мне хотелось пойти на речку или в лес — за неделю мне так надоедала московская жара, однако я терпела, зная, что за месяц он управится, и мы сможем отдохнуть. Но не тут-то было: алчный карлик решил сэкономить деньжат. Возможно, это я была виновата, натолкнув его на такую мысль. Дело в том, что один пожилой член кооператива сам не мог выполнять тяжелую работу и попросил Алексея отработать за него необходимые часы, обещая хорошо заплатить. Леша рассказал об этом, когда мы были у родителей, и я его поддержала: «Конечно, помоги старому человеку, тем более, что еще и заработаешь — купим тебе какую-нибудь обновку!» Я и не предполагала, что мои слова вызовут такой приступ злобы со стороны его папаши — он начал орать, брызгая слюной, что не позволит сыну работать за какого-то дядю, когда у него есть собственный отец! С того дня я целых два лета просидела в выходные дома в компании со своим котиком, а Леша вкалывал на стройке с ранней весны до поздней осени, начиная с вечера пятницы и заканчивая почти ночью в воскресенье. Зато гараж обошёлся сволочной семейке абсолютно бесплатно, и даже после смерти родителей его сестра-старая дева не пожелала вернуть брату то, на что он потратил почти два года своей жизни.
Мои родственнички тоже не давали скучать. Сестра ежегодно отправлялась в туристические поездки за границу: сначала по европейским странам, потом добралась до Острова Свободы. Мы без конца выполняли их поручения: купить сначала одно, потом другое, а затем третье — и так до бесконечности, то встречали ее, то провожали. Однажды врач порекомендовал Алеше одно лекарство, которое должно было уже окончательно его исцелить, гарантируя возможность иметь детей — а ведь для меня это было самым важным в жизни. В СССР это лекарство достать было практически невозможно, даже за бешеные деньги, а вот в Чехословакии оно было обычным препаратом, продававшимся в каждой аптеке. И, о счастье! - сестра как раз вознамерилась посетить именно в эту страну! Ее группа прилетела в Москву и отправилась в гостиницу, чтобы выехать в Прагу на следующий день, а сестра, как обычно, должна была переночевать у нас, забрать то, что мы купили по ее просьбе, и присоединиться к остальной группе на вокзале. По пути домой я ей доложила о том, что все ее поручения мы выполнили, но и у меня к ней тоже будет одна просьба — и рассказала о лекарстве ценой в три рубля. С ее слов я знала, что дома им выдали кроны на сто рублей и разрешали поменять в Чехословакии еще двести — всего выходило триста, поэтому я не сомневалась, что один-то процент она сможет потратить на меня, тем более, что я ей сразу пообещала заплатить такую сумму, какую она сочтет справедливой. Лично я бы, естественно, привезла лекарство, причем, конечно же, не взяла бы с сестры никаких денег, ведь речь шла о здоровье, и даже, более того, о возможности иметь детей. Однако, в ответ я получила настоящую отповедь: «И не подумаю — сказала она — мне надо купить кучу шмоток для себя, да еще на продажу, чтобы оправдать поездку, с какой стати я буду тратить деньги на тебя и твоего урода?» Я сначала лишилась дара речи, а потом, немного придя в себя, стала ее корить: как так можно — сравнивать какое-то барахло и здоровье человека! Сестра обозвала меня нецензурным словом, повернулась ко мне спиной и отправилась в гостиницу.
А лекарство мать-таки достала через своих знакомых врачей, но за это мне пришлось пожертвовать отпуском, потому что она привезла к нам пятилетнего племянника для поправки здоровья после операции по удалению гланд. Я простояла весь месяц у плиты, стараясь повкуснее накормить привередливое дитятко и вечно недовольную мамашу. Чадо у нас, действительно, окрепло и закалилось, Алеша научил его плавать, мы возили его в зоопарк и вообще развлекали, как могли. Мать отлежалась, отоспалась, потом начала посещать своих столичных знакомых, затем, за неделю до отъезда открылся магазинный марафон, ведь надо же было привезти подарки любимой доченьке. которая наотрез отказалась ехать со своим сыном в крымский пансионат, заявив: «Еще я в этой поганой стране не отдыхала! (это она так о нашей Родине) Естественно, я поеду только за границу!» Вот мне и пришлось поработать мамой для ее ребенка, он так и начал меня называть: «мама Наташа», что чрезвычайно разозлило сестру.
В благодарность Алеше за то, что он уделял так много времени моему племяннику, я отпустила его провести оставшиеся две недели отпуска с его родными на озере. Он специально взял отпуск попозже, по моему совету, чтобы иметь возможность отдохнуть после отъезда бабушки и внука. А мне было пора выходить на работу. Как-то вернувшись домой, я обнаружила Лешу, складывающего свои новые вещи в большую сумку. Меня удивило и его неожиданное возвращение, и странные сборы. Ответ был шокирующим: «Я от тебя ухожу! Ты ненавидишь моих родственников и не даешь мне с ними общаться, а я без них не могу! К тому же мне до смерти надоело лечиться: я и без женщины вполне могу нормально жить! А дети мне вообще не нужны — отец говорит, что от них, все равно, никакой радости не получишь!»
И тут до меня дошло: он повторяет слова папаши, которые ему вдалбливали в башку с утра до ночи все эти десять дней - они превратили его в зомби, он не соображает, что делает. Мне бы воспользоваться удобным моментом и отделаться раз и навсегда от этой гнуснейшей семейки, но почему-то стало так жалко, что я потратила два года своей жизни, чтобы помочь ему, вылечить, сделать полноценным человеком и мужчиной. Сколько мне пришлось вытерпеть за это время, через какие испытания и унижения пройти — и все коту под хвост! Да меня же еще обвиняли во всех грехах! Я решила, что последнее слово останется за мной и предложила: «Ты сегодня уйдешь, и мы с тобой больше никогда не увидимся, но я хочу ответить на твои обвинения, потому что считаю их несправедливыми, так что садись и слушай!» И прямо по пунктам разбила все наветы его родственников в пух и прах, каждый раз в конце объяснения задавая один и тот же вопрос: «Так кто говорит правду: они или я?» Естественно, правда неизменно оказывалась на моей стороне. Так мы просидели до двух часов ночи, и я ушла спать в комнату, а он устроился на кухонном диване.
Утром я с ним распрощалась, попросила оставить ключ на столе и просто захлопнуть дверь — и уехала на работу. Конечно, настроение было отвратительное, ведь такого предательства я никак не ожидала. Если бы не приезд моей матери, мы бы провели весь отпуск вместе, и Алеша не поехал на озеро со своими родственничками-уродами. У нас, действительно, были хорошие отношения, он прислушивался к моим советам, начал читать журналы и книги, научился не шокировать людей в компании — прогресс был налицо. Девчонки не могли поверить своим ушам, когда я начала им рассказывать подробности, но все передавали эту новость друг другу, и в библиотеку потянулись гуськом желающие утешить и поддержать меня — тогда я еще работала в очаге культуры. Смысл всех разговоров сводился к одному: посмотри на себя — ты умница, красавица, прекрасная хозяйка, у тебя все есть: и образование, и здоровье, и своя квартира, а он-то кто: ничтожество неотесанное и даже не мужик, так — тряпка, о которую вытирает ноги его идиот-отец, другие родители были бы благодарны за то, что какая-то женщина возится с их сыном, лечит его, не бросает, они просто хамы! В общем, к вечеру от всех этих комплиментов мое самомнение поднялось, как тесто на свежих дрожжах, и домой я вернулась в приподнятом настроении, полная решимости наслаждаться свободой и больше не наступать на одни и те же грабли — никогда никого не жалеть.
Войдя в квартиру, я увидела, что главный персонаж пьесы не покинул сцену: Леша сидел на кухне, как говорится, с опрокинутым лицом. Меня так накрутили на работе, что я была настроена весьма воинственно, и сразу же набросилась на него: «Какого черта ты делаешь в моем доме? А ну: пошел вон отсюда!» Он бросился просить прощения, объясняя, что передумал — это меня еще больше разозлило: он, видите ли, решил осчастливить меня своим присутствием! Я даже не подозревала, что способна говорить такие гадости, так унижать человека, но я высказала ему все накопившееся за эти два года, и вынесла свой вердикт: больше не хочу такой жизни, потому что заслуживаю лучшего, хотя бы простого женского счастья. Не знаю, почему он вдруг пришел в себя, стряхнув омерзительную паутину, которой его старательно обвивали целых десять дней, пытаясь превратить в кокон. Все-таки не пропали даром мои труды — видимо, процесс превращения в человека уже стал необратимым, и Леша нашел в себе силы не подчиниться тирану-отцу. Разве это не было победой над старым маразматиком и не заслуживало поощрения с моей стороны? Я, конечно, еще поломалась какое-то время, но потом дала себя уговорить и позволила ему остаться. Эксперимент продолжался.