История моих ошибок. Часть 5. Глава 51.

Глава 51. Последняя встреча

Однако, я сделала вывод: мои надежды на то, что, помогая Алеше, я закладываю прочный фундамент, на котором можно будет выстроить наши будущие семейные отношения, основанные на искренности, взаимном доверии и поддержке, уважении и дружбе, не оправдались. Он продолжал бояться своих родственников, и они еще сохраняли свою власть над ним и могли им легко манипулировать. Вспомнились пророческие слова одного известного профессора, к которому мне удалось устроить Алексея на консультацию через своих институтских знакомых. Он был очень знаменитым психиатром, владеющим гипнотическими способностями. На сеансе Леша легко погрузился в транс и раскрыл все тайны своей болезни: оказалось, что отец заставлял его сожительствовать с младшей сестрой — вот, что означала оброненная подонком фраза на счет того, что их семье никто посторонний не нужен, поскольку у них есть и сын, и дочь. К тому же отец занимался с матерью сексуальными извращениями на глазах у сына, а когда Алеша поселился у меня, папаша превратил в любовницу собственную дочь.
Когда я слушала эти откровения, полученные профессором во время гипнотического сеанса, у меня прямо волосы шевелились на голове от ужаса, ведь тогда мы и не догадывались о том, что творится в нашем обществе в сексуальном плане — эта тема была под запретом и нигде не обсуждалась. Научное светило дало мне совет: «Бросайте этого мужчину — у Вас, все равно, с ним счастья не будет: он человек с изломанной психикой!» Но как я могла это сделать, зная, что, испив родниковой воды, он уже не сможет сделать ни глотка той вонючей болотной жижи, которую в его семье считали обычной влагой. Да уж: мои родственнички с их ежедневными скандалами, выглядели прямо-таки невинными овечками по сравнению с этими исчадиями ада! Теперь была понятна причина такой слепой ненависти Алешиной семейки ко мне: в его лице они потеряли не только батрака и его зарплату — мать все время об этом гундела, называя каждую мою одежку обновкой, и отказывалась верить тому, что все эти вещи были куплены или сшиты мной самой задолго до нашего знакомства. Сестра лишилась любовника, а мерзкий карлик удовольствия развращать собственных детей. Думаю, неплохой фильм ужасов мог бы снять режиссер типа Хичкока о скрытой от людских глаз жизни этого порочного семейства.
Ну, не могла я отдать Лешку им на растерзание: это было бы предательством с моей стороны. Зато понятно стало усердие моих знакомых, которые так настойчиво навязывали мне своего протеже — оказывается в институте давно раскусили, какие отношения существуют между братом и сестрой: она, не стесняясь, висела у него на шее, зажимала его в углах, ревностно следила, чтобы рядом с ним не появилась ни одна женщина. Вот «юмористы» и решили посмеяться сразу над несколькими людьми, избрав меня и инструментом, и жертвой одновременно. Только они просчитались, недооценив меня: я хоть и осталась такой же наивной и доверчивой, как при Сереже, но выпавшие на мою долю испытания не прошли даром, а успели закалить мой характер, так что я была готова противостоять злу и бороться за уже ставшего мне не чужим человека.
Итак, мы по-прежнему оставались вместе. Но тут возникла новая проблема: у меня что-то разладилось в организме. На приеме от своего врача я услышала безжалостные слова: «У тебя все признаки раннего климакса. Не изменишь образ жизни — превратишься в старуху, не способную рожать детей.» Этого только не хватало: сначала мать не разрешала мне целых полтора года спать с собственным мужем, угрожая вышвырнуть из дома, если посмею забеременеть, потом я два года вдовствовала, сохраняя верность покойному супругу, а прожив в браке с Ильей всего шестнадцать месяцев, опять осталась одна, и уже три года провела без всякого намека на интим. Конечно, развод с Ильей был для меня настоящим испытанием: в сексуальной сфере у нас все было настолько хорошо и гармонично, что я пережила настоящую ломку, лишившись привычных радостей.
Мне понятно, что испытывают люди, одержимые страстью — почему оставляют супругов и детей, приносят в жертву порой с таким трудом построенную карьеру и разрушают свою жизнь. Человек не принадлежит себе, он полностью подчинен воле другого, хорошо еще, если искренне и так же безоглядно любящего, существа. А когда он имеет дело с расчетливым мерзавцем, упивающимся своей властью над несчастной жертвой, которая трепыхается, как помятая птичка, зажатая в злобном кулаке, не в силах вырваться на свободу, - вот тогда, действительно страшно, потому что человек обречен. Мне помогли освободиться мои подруги, работавшие в нашем отделе. Если бы не они — я бы, наверняка, погибла. После расставания с Ильей я так долго восстанавливала свое душевное равновесие, что бросаться в омут страстей желания больше не возникало.
Однако, надо было что-то срочно предпринимать, иначе на себе, как на женщине, можно было бы ставить крест — тогда для чего я столько возилась с Алешей: чтобы он, вылечившись, осчастливил кого-нибудь другого? И я решила поступиться своими высокими моральными принципами. Мы поговорили и вместе пришли к решению: нам надо немного пожить врозь, иначе наши отношения перетекут в дружбу, минуя сексуальную фазу — как это зачастую бывает у расставшихся любовников. Он продолжит лечение, и как только анализы покажут, что он выздоровел, мы съезжаемся опять, женимся и сразу же заводим детей. Так мы и сделали.
А передо мной еще стояла нелегкая задача — найти себе «доктора». Женатые отпадали сразу: я не собиралась решать свои проблемы за счет чужих страданий, а холостяков было негусто, выбрала одного знакомого и дала себя соблазнить. За три месяца здоровье пришло в норму, а кавалер вознамерился на мне жениться, так что расстались мы не по-дружески, хотя я даже сшила ему на прощанье модные вельветовые джинсы, чтобы он своей аппетитной попкой смог произвести впечатление на какую-нибудь девицу. К счастью, он, и впрямь, недолго горевал и женился сразу после того,. как у нас с Алешей родился сын. Спасибо ему за то, что подлечил меня, дав возможность сохранить здоровье для будущей семейной жизни.
Мы с Алешей не обсуждали тогда мои отношения с этим поклонником. Но, заставая его в моем доме довольно часто, Леша, наверняка догадывался о том, что между нами происходит, и откровенно ревновал. Как ни странно, он оказался способен даже на такое сильное чувство, как ревность, и она, по-видимому, подхлестывала его, заставляя лечиться изо всех сил. Когда любовник был отправлен в отставку, Алеша начал понемногу успокаиваться, но не тут-то было: я его держала в тонусе!
Предыдущим летом Кирилл не приезжал ко мне на день рождения: у нас гостила мать с племянником, а у него самого была совсем крохотная дочь. Мы, конечно, разговаривали по телефону, он знал, что я уже не работаю в библиотеке, а перешла к зам.директора, и опять спросил номер моего служебного телефона. На сей раз я уступила, и Кирилл стал звонить сам. Мой день рождения пришелся на будни, поэтому я сразу предложила Кириллу после праздничного ужина не возвращаться в Москву, а переночевать у меня, ведь Марина с дочкой, по всей видимости, проводили лето на даче. Он с радостью согласился, мы встретились у метро, пошли на остановку автобуса. Все было настолько обычно, как будто не прошло целых два года с нашей последней встречи, когда он предложил мне начать все заново. Столько изменилось в его и моей жизни, но у меня было такое ощущение, что мы все это время провели вместе, не расставаясь ни на минуту.
Мы сидели в полупустом салоне, ждали, когда соберется народ, автобус тронется и помчит нас из душной и шумной столицы не просто в прохладный зеленый пригород, а в неизведанную, но обязательно светлую даль, где и находится наше счастье. Кирилл был рядом со мной, и это давало ощущение блаженства и покоя - мы, как всегда, подшучивали друг над другом, хохотали. И у меня невольно вырвалось: «Господи, как же с тобой хорошо: так весело!» Он не удержался от упрека: «Что же ты все время себе новых друзей заводишь, если тебе со мной так хорошо? Врешь, поди?» Мне так захотелось расспросить его, видел ли он шесть лет тому назад ту пушистую сияющую ниточку, протянувшуюся между нами, когда он смотрел на меня через автобусное окно, а я провожала его на остановке, но вспомнила о том, что он давно уже чужой муж и даже успел стать отцом, поэтому удержалась и только ответила: «Нет, я не вру. У меня много знакомых, но ты в моей жизни занимаешь особое место.» Повисла пауза, и, чтобы разрядить обстановку, я спросила, нет ли у него с собой фотографии дочери. Оказалось, что есть, и я стала, не без ревности, на которую, как мне раньше казалось, была абсолютно не способна, рассматривать очаровательную малышку, стараясь отыскать в ее милом личике знакомые черты.
Девчушка была чудесной, наивные детские глазки доверчиво смотрели прямо в объектив, крошечные ножки были обуты в пушистые пинетки. В ручках она держала пирамидку и, видимо, была очень увлечена игрой, когда ее неожиданно окликнули. чтобы сфотографировать. Пухлые губки приоткрылись, но не улыбнулись — так серьезно она относилась к своему занятию. Очень мне понравилась дочурка Кирилла, я ему так и сказала, добавив со вздохом: « Я тоже хочу такую», на что Кирилл мгновенно отреагировал: «Нет проблем: только скажи — сделаем!» И тут мне пришла в голову неожиданная мысль: Алеша, конечно, вылечится и станет нормальным мужчиной, но вот сможет ли он иметь детей — ответа на этот вопрос врачи пока дать не могли. А что, если вдруг не сможет — тогда придется прибегать к искусственному оплодотворению, ведь я не мыслила себе жизни без детей, я мечтала о том, как буду их носить, потом рожать, пусть даже в ужасных муках, кормить грудью, пеленать, купать, гулять с ними и делать много других хоть и тяжелых, но таких приятных вещей — нет, я не могла остаться пустоцветом. Зачем же рожать от неизвестного донора, а не от хорошо знакомого, близкого и дорогого человека, умного, красивого - одним словом самого что ни на есть достойного! Естественно, я не имела в виду измену, а только пробирку, вот и сказала: «А ты, и правда, сможешь выручить меня, если Алешины анализы покажут, что он не сможет иметь детей? Мне так хочется ребенка — я прямо с ума схожу! Вон твоя дочка какая лапочка! А помнишь, как ты был расстроен, что родился не мальчик, буркнул в трубку: «Девка родилась!». Я ведь еще тогда тебе объяснила, что все отцы ждут рождения сына, но почему-то больше любят дочерей».Уж не знаю, воспринял ли он мои слова всерьез, или посчитал очередным приколом, но с большим энтузиазмом принялся меня заверять в своей готовности помочь в таком серьезном деле.
Наконец мы приехали домой. Еще утром я достала размораживаться огромную курицу, которую собиралась приготовить на ужин, она оттаяла и стала мягкой, но справиться с ее толстенными костями при помощи ножа мне никак не удавалось. Кирилл даже прикрикнул на меня: «Чего ты так долго копаешься: ты будешь меня кормить или нет — я жрать хочу!». Я предложила ему самому попробовать одолеть неподдающуюся птицу, однако, эта гордая импортная цаца, не пожелала покориться и ему - тогда он спросил, нет ли у меня в хозяйстве топорика. Выданный инструмент вызвал массу вопросов: топор был настолько туп, что его пришлось срочно точить, и только после этого курица была благополучно расчленена и приготовлена. В качестве комментария к тупости моего «тупора» Кирилл достал из портфеля и продемонстрировал мне английский толковый словарь, где было написано, что топор — это острый инструмент для рубки. Таким образом я узнала о том, что Кирилл начал серьезно заниматься английским языком, хотя он практически свободно владел немецким — видимо, добросовестно учил его в школе, институте и аспирантуре. Его позабавило то обстоятельство, что сами немцы почему-то предпочитали общаться с приезжими иностранцами у себя дома не на родном языке, а на английском.
Мы говорили взахлеб — так много всего произошло за эти два года, но тут появился Алеша, и разговор стал более нейтральным. Посидели мы неплохо: посмеялись, пошутили, порассказывали и послушали новые анекдоты, покушали, немного выпили — и Алеша отправился домой, а мы с Кириллом уселись смотреть полуфинальный матч Чемпионата мира по футболу. Сломанный отцом телевизор все время барахлил, хотя Алеша без конца его ремонтировал, и к тому времени уже, наверное, заменил большую часть комплектующих деталей, однако следить за игрой было можно, хоть и с некоторым напряжением зрения. Мы сидели рядышком на софе, точно так же, как почти десять лет тому назад с Сережей, и Кирилл, как и мой покойный ныне муж, осторожно обнял меня за плечо, при этом не отводя глаз от экрана. Меня охватила настоящая паника: я же себя знала, что никогда не позволю себе спать с чужим мужем — не посягну на крошки с чужого стола. Я испугалась, что он попытается сделать следующий шаг, и мы поссоримся, а мне так этого не хотелось, поэтому я резко наклонилась вперед со словами: «Смотри-смотри: сейчас забьют гол!», хотя на экране не было ни малейших признаков атаки. Его рука упала с плеча и осталась лежать на софе за моей спиной, потом, не говоря ни слова, Кирилл ее убрал совсем. Он ведь умный и тонкий человек, поэтому, наверное, все понял, и я была ему очень благодарна за его тактичность и сдержанность.
Матч закончился поздно, около двух часов ночи, я открыла антресоли над шифоньером, чтобы перенести свои постельные принадлежности на кухонный диван, а потом постелить гостю в комнате. Не успела донести подушку и одеяло до места своего ночлега, как услышала, что Кирилл вскрикнул от боли и начал чертыхаться. Примчавшись в комнату, я застала его, прижимающего руку ко лбу и ругающегося на чем свет стоит: «Какого черта ты расхлебянила антресоли? Я ударился об угол дверцы и поранил себе лоб, а у меня завтра доклад на Ученом совете! Хорош я буду — с дырой во лбу!» Он, действительно, рассек лоб довольно глубоко, кровь сочилась из ранки. Пришлось обработать поврежденное место перекисью водорода и залепить пластырем. Кирилл выглядел таким расстроенным из-за того, что его визит ко мне не прошел гладко, и теперь надо будет объяснять всем любопытным, где его угораздило получить такую травму. Его растерянный вид и кусок пластыря, топорщившийся из-за подложенной под него ватки, как будто у него прорезался в этом месте рог, рассмешили меня, а его возмущенные слова: «Чего ты ржёшь — ничего смешного тут нет!» почему-то только подлили масла в огонь, и я стояла и молча тряслась всем телом от распиравшего меня изнутри беспричинного смеха — наверное, это было что-то нервное.
Утром Кирилл еле проснулся, я заходила в комнату несколько раз, чтобы разбудить его, подействовали магические слова: «Вставай, а то опоздаешь на Ученый совет!» Мы позавтракали и отправились в Москву. Когда прощались у конечной станции метро, Кирилл попросил: «Не пропадай! Звони почаще! Может, встретимся и куда-нибудь сходим.» Я ответила: « А зачем? У тебя все есть: работа, жена, ребенок. Зачем я тебе? Не пришей козе баян!» Он грустно улыбнулся и пообещал: «Не сомневайся: пришьем!», неожиданно поцеловал меня в щеку, в первый и,должно быть, последний раз в жизни, и поспешил, увлекаемый людским водоворотом в перенаселенное московское подземелье, а я отправилась дворами на работу в свой институт. Больше мы никогда не встречались, хотя перезваниваемся и переписываемся через Интернет до сих пор.
Осенью Алеша окончательно выздоровел, анализы оказались вполне приличными, так что мы подали заявление в ЗАГС и вскоре состоялась наша свадьба, на которой присутствовали только семеро гостей: Людмила со своим поклонником, семейная пара с Алешиной работы и его родственнички в полном составе. Свадьбу готовили мы сами, ни мать, ни сестра даже не предложили помочь, зато не поскупились на щедрый подарок сыну: принесли на кухонном полотенце ковригу черного хлеба. Купленные нами дефицитные импортные разносолы свекровь раскритиковала: ее соленья были куда вкуснее, только почему-то она не поставила их на свадебный стол своего единственного сына, а оставила в погребе. Гадостей разных они наговорили много — Людмилин ухажер даже не выдержал и предложил: «Раз твой мужик боится их поставить на место, давай, я это сделаю: сколько можно хамить!»
В январе в Алешином институте организовали туристическую поездку в Эстонию, так что мы съездили в небольшое свадебное путешествие. Прибалтика нас встретила неласково: накануне выпало много снега, потом резко потеплело, и на дорогах образовалась непроходимая каша, от которой сапоги сразу же промокли, и ноги замерзли. На следующий день поднялся страшный ветер, и сильно похолодало, так что в хлипком деревянном домишке, в котором нас поселили «гостеприимные» хозяева, было холодно, как в Антарктиде, но выдать нам дополнительные одеяла горничная наотрез отказалась, несмотря на то, что была куча свободных номеров, стало быть и постельные принадлежности тоже имелись. В общем, впечатление хорошее в Эстонии производили только магазины, в которых было абсолютно все, такого обилия дефицитных товаров я не видела нигде, кроме, разве что Риги. Не знаю, чем так не нравилась жизнь бывшим советским прибалтийским республикам и почему они считали себя угнетаемыми и несчастными — по сравнению с другими народами СССР они просто как сыр в масле катались, а вот что-то, присоединившись к «свободной» Европе, не очень-то процветают.
В конце марта я едва не погибла, возвращаясь с работы. Жители нашего городка чаще всего ездили на «леваках» - не рейсовых автобусах, которые тащились медленно и делали кучу остановок — практически у каждого столба, а на транспортном средстве, принадлежащем какой-либо организации. Водители останавливались, не доезжая метров сто до остановки городского транспорта, подбирали стоявших там людей, которые платили за проезд непосредственно шоферу, а тот радостно мчал и своих, и чужих пассажиров в пригород. Всем было удобно: нам быстро добираться до дома, а владельцам автобусов подработать деньжат. Непонятно было только одно: государство упорно вылавливала «леваков», фактически блокируя возвращение тысяч работающих в столице жителей Подмосковья к себе домой, потому что ходящие через полчаса рейсовые автобусы просто не могли вместить всех желающих. Уже в новые времена заработали экспрессы и маршрутные такси, на которых до метро можно добраться всего за двадцать минут, если, конечно, не стоять в пробках.
Так вот, я направлялась к толпе ожидающих «левака», когда вдруг недалеко от меня притормозил «ПАЗик». Открылась передняя дверь, и в нее впорхнула стоявшая на газоне женщина, а я сразу же бросилась за ней. Только я успела поставить правую ногу на нижнюю ступеньку, как двери закрылись, зажав ступню намертво. И автобус резко рванул с места, естественно, опрокинув меня под самое колесо. У меня не было ни одного шанса выжить, но я даже не успела испугаться — так быстро это все произошло. Однако, видно, еще не пришло мое время умирать, потому что какая-то нечеловеческая сила вдруг рванула меня так, что нога освободилась из капкана, и я, пролетев по воздуху метров пять, приземлилась на грязный газон, но при этом ничего себе не повредила, а только испачкала пальто. Поднявшись из черного сугроба, я увидела, что ко мне на помощь бегут встревоженные люди, уверенные, что я получила тяжелые травмы Свидетели этого происшествия недоумевали: как я смогла выжить и даже не получить ни единой царапины.
Все называют это событие чудом, но я сама знаю, что Господь просто подарил мне еще одну жизнь: через неделю я почувствовала, что мир вокруг изменился, а на Благовещенье поняла, что беременна. Мой долгожданный сыночек родился в Рождественский сочельник — 6 января, ровно через девять месяцев.
Правда впереди еще была непростая беременность, пришлось и на сохранении полежать, и роды были тяжелыми и долгими — более тридцати часов, но, все равно, ничто и никто не смог омрачить мое выстраданное счастье, хотя Алешины родственнички и старались изо всех сил.
Удивил меня Кирилл, который, как обычно, собирался приехать на мой день рождения. Мне хотелось встретиться с ним и показаться во всей красе: я начала округляться, понемногу полнеть, вся излучала счастье — знакомые говорили: «Наташка, ты просто бессовестно похорошела!» Это, действительно, было так. Я не хотела говорить Кириллу о своей беременности по телефону, но он спросил, что привезти из спиртного на день рождения. Я и ответила, что пить не буду — мне нельзя. По его голосу я поняла, что он встревожился: «Что с тобой? Ты что — приболела? Может, я могу чем-то помочь?» Чтобы успокоить его, я ответила, что жду ребенка. Его голос сразу изменился — стал каким-то скучным, и он вдруг сказал: «Я не уверен, что у меня получится приехать, столько дел срочных накопилось, так что не сердись». Пять минут тому назад он был свободен и собирался ко мне в гости, и вдруг... Но я была слишком счастлива, чтобы обижаться, хотя хотелось разделить свою радость именно с ним, ведь он был самым дорогим мне человеком, и своего сына я назвала в его честь.