Два брата

***
Нарастающая луна тускло освещала землю, и лишь мирриады звезд ярко переливались на черном небосклоне, что раскинулся над долиной, окруженной со всех сторон непроходимыми лесами. Иной раз с ветки дерева слетала какая-то ночная птица - то ли филин, то ли сова, а так было тихо, если не считать звук потрескивающего костра, отражающего красноватые блики, да двух человек, мирно сидящих вокруг него.
Еще у таверны иудей, когда решено было Андреем пойти вместе с ним, протянул тому руку и проговорил:
- Зови меня раби Эзра, иди за мной и я покажу тебе весь мир.
- А меня Андреем звать, по отцу Никитич, - также вторил ему юноша.
Теперь с того знакомства прошло несколько дней. Где переправами, где на крестьянских телегах, подошли они к границе Украйны и Польши, в одном из глухих мест решили переночевать, где вряд ли можно было в такую темень встретить человека, а оно даже и к лучшему - меньше разговоров, меньше толков.
- Вот так я и ушел из дому, - закончил свой рассказ Андрей про свою судьбу-кручинушку.
Раби Эзра почесал бороду, какое-то время просто глядел на костер, ничего не произносил, словно раздумывая над ответом.
- Да-да, - наконец, протяжно молвил он, - не хорошо как-то вышло, ты не находишь?
- О чем ты, учитель?
- Пошто дом свой оставил, матушку родную, так горячо любящую тебя, бросил одну. Совесть не мучает?
Молодой человек густо покраснел, хорошо, что ночь скрыла его румянец.
- Признаюсь лишь тебе, раби, да, мне стыдно и грустно, что все так вышло, но плясать всю жизнь под отцову дудку я не намерен. Почему младшему брату все сходит с рук, а я даже не мог сам выбрать суженную себе. Я безумно рад, что отказался от дочери того боярина, не приглядна она мне.
- А сам-то ты любил кого-нибудь или же решил ждать, пока вдруг однажды не повстречаешь на пути девицу красную, которую полюбишь пуще жизни?
- Я всегда думал, что семью нужно строить по любви, - не очень уверенно ответил Андрей.
- Любовь, - Эзра усмехнулся, в душе потешаясь над неразумным юнцом, - никогда не знаешь, когда полюбишь и разлюбишь. Ты ведь ревнуешь младшего брата к отцу, не так ли? Но отец сыскал тебе невесту более достойную, нежели ту, которую полюбил братец твой. А то, что вы, молодежь, величаете возвышенным словом, не является им таковым на самом деле; все это просто страсть, сиюминутное помешательство, рачение. А любовь словно дом - строится долгие годы по кирпичику, и лишь прожив с человеком полжизни, можно с уверенностью сказать: есть любовь аль нет. Отец твой, Андрей, был прав, уж поверь мне.
Юноша ничего не сказал в ответ, даже обиду не затаил. Он-то думал, что найдет в лице учителя поддержку, а оказалось, наоборот упрек. Он порывался было забыть обо всем, да совесть не давала покоя, а ночью во сне видел мать - всю больную, в крови, она звала сына, протягивала к нему руки, а он лишь глядел на нее издалека и ничего не делал, даже слов не промолвил. Проснулся Андрей на заре, голова гудела, во рту пересохло. Раби Эзра сидел возле потухшего костра и резал на маленькой скатерке ломтики хлеба, три передал юноше, остальные съел сам. Путь продолили по узкой тропе, что петляла между холмами, густо поросшими ковылем и мелкими полевыми цветами. Говорил в основном иудей, Андрей чаще молчал.
- Помнишь, - начал разговор раби Эзра, - я обещал показать тебе, мой верный друг, иные страны, о которых ты, возможно, лишь читал в книгах.
- Да.
- Так вот, я собираюсь плыть в землю франков, но для начала нам нужно добраться до Польши, а там уж мы сядем на судно, что уплывает в далекие западные земли.
- Ты был когда-либо во Франции? - недоверчиво поинтересовался Андрей, подумав, что учитель лишь просто хочет уплыть хоть куда-нибудь, подальше от славянских земель.
- О, мой друг, я бывал во Франции единожды, но сколько воспоминаний оставила мне тогдашняя поездка! Я был молод и моей работой было лекарство. Однажды я набрел на замок графа Госса Ариаса. Мое прибытие расценивалось всеми обитателями этого замка, в том числе и самого графа, добрым предназнамением, ведь супруга графа не могла никак разрешиться от бремени. Ах, если бы ты видел графиню, то ты понял бы, почему я до сих пор с любовью вспоминаю о Франции! Это была дочь барона Жамье, Лианна Ариас. Ей было даже меньше лет, чем тебе, по-моему, не более пятнадцати. А, какая была эта красавица! Дивный цветок, райская бабочка, посаженная в благородную почву посреди мраморных колонн! И даже тяжкое бремя, оставившее здоровье, не могло забрать ту юную свежую красу, чем была сполна одарена мадам Ариас. Я помог графине и на свет родилась девочка - крепенькая и здоровая. Ее молодая мать не могла нарадоваться на сей поистинне божественный дар, что получила их семья. Счастье графов стоила тысячи, миллионов сокровищ, ведь сам господин Ариас был уже немолод, в прошлом вдовец. Он рассказал мне, что первая жена его умерла во время родов, а с ней и их единственное дитя, которое они так ждали многие годы. После трагедии граф закрылся ото всего мира и несколько лет не выходил в свет, предпочитая балам и салонам тихую размеренную жизнь в глуши, среди высоких гор и непроходимых лесов. Так прошло без малого пять лет. Однажды ранним утром граф проснулся и взглянул на себя в зеркало: вместо молодого лица на него смотрел постаревший угрюмый мужчина, почти старик, редкие волосы покрылись и там и там белизной седины, некогда аккуратная бородка выросла словно у безродного крестьянина. Ужаснулся граф сему виду, приказал цирюльнику и слугам привести его в порядок. И словно по волшебству лицо его преобразилось - борода сбрита, волосы гладко расчесаны. Господин Ариас потребовал приготовить его к поездке в столицу, и это приказание было тот час исполнено. Вскоре в карете сидел видный, гордый муж, при виде которого работающие на полях крестьяне бросали свои плуги и низко кланялись в знак почтения. В Париже состоялся бал у одной маркизы, дальней родственницы короля Генриха II. На этом балу средь толпы статных кавалеров и прекрасных дам он увидел ту, которую полюбил более жизни. Лианна приехала на бал вместе с отцом, ее юность, красота, нежность и застенчивость не могли остаться незамеченными сластолюбивым графом. Как уверял меня сам господин Ариас: баронесса превосходила красой всех остальных, никто не мог тягаться с ней и немало мужских глаз посматривали на сию молодую особу - богатую и прекрасную. На следующий день граф написал письмо барону Жамье и тот согласился принять его у себя. Стоял теплый погожий день, вокруг замка барона разросся во всей красе пышный плющ, в беседке в тени сада играли два мальчика со своими служанками - то были младшие сыновья барона. Два господина встретились, их беседу наполнили тепло и радушие. Вскоре согласие на свадьбу было получено графом Ариасом и молодая баронесса, почти девочка, стала его супругой. Теперь уж минуло по меньшей мере семнадцать лет, и я не знаю, жив ли еще граф Ариас, но точно знаю, что с его супругой и двумя дочерьми все в порядке. Направимся к ним погостить, познакомишься с девушками, авось, приглянется тебе одна из них.
Андрей густо покраснел от смущения: подумать только, он будет общаться с глазу на глаз с юными девушками и даже жить под одной с ними крышей - такого на Руси никогда не позволили бы! Раби Эзра заметил смущения юноши, похлопал дружески его по плечу и ответил:
- Не волнуйся, Франция не Московия, нравы их позволяют общаться с женщинами до брака.
Так они шли несколько дней узкими тропами, что петляли меж невысоких гор да холмов. Вот приблизились они в полдня пути от границы между Украйной и Польшей да полил сильный дождь. Пришлось путникам укрыться от мокрых капель в лесу. Дабы не промокнуть до нитки, Эзра и Андрей зашли в чащу и там спрятались под могучими ветвями высоких сосен. Ждать пришлось долго. Дождь прекратился ближе к вечеру, когда на землю спустились сумерки и в такой непроглядной темноте было просто невозможно найти правильную дорогу. Прозябшие, с мокрыми волосами, странники кое-как развели костер, хоть на это и ушло немало времени. Влажные ветки плохо горели, приходилось то и дело брать в руки огниво.
Когда взошла луна, черные тучи укрыли ее от видимых глаз, и свет ее - белый, красивый, исчез. А Андрей и учитель все сидели возле костра, вытянув к пламени околевшие от холода руки. Вдруг юноша навострил уши и встал на ноги, прислушился к чему-то; где-то неподалеку протяжно завыли волки и вой их становился всю ближе и ближе.
- Волки, что делать? - заикаясь, спросил Андрей, его лицо было красноватым от пламени костра.
- Ты русский, тебе лучше знать, - спокойно ответил раби Эзра и отвернулся, словно его не касались ни холод, ни голодная стая волков.
- Нужно развести еще костер, тогда ни один зверь не посмеет подойти к нам, - рассуждал в слух молодой человек, хотя и не был уверен в правильности слов своих.
Развели еще три костра по разным сторонам, так, по-крайней мере, и теплее, и безопаснее. Спали на сырой земле в полуха, боясь быть настигнутыми врасплох кровожадным зверьем. По утру волки ушли, костры догорели и на их месте образовались кучи пепла. Сполоснув рот и лицо родниковой водой, путники вышли на тропу и пошли дальше, все более и более огибая пустынные холмы. Не прошло и часа, как на горизонте прямо вырастая из горы, показалась кровля какой-то башни, далее странникам открылась долина, окруженная со всех сторон меловыми горами. На самой высокой из них красовалась чья-то усадьба, а, может быть, и замок, а внизу у подножья лепились друг к другу покосившиеся лачуги крестьян, из которых доносилось жалобное блеяние овец.
- Видишь, - раби Эзра указалас сначала на замок, потом на избы бедняков, - какой контраст между богатыми и бедными: одни живут в роскошных палатах, другие ютятся в полуразрушенных халупах - но и те и другие люди, почему же не могут жить одинаково?
- Не знаю, - пожал плечами Андрей, хотя в души он понял, что учитель невольно говорит и о нем, - такова судьба, ничего не поделаешь.
- Нет, можно сделать да изменить все, да только кто же из панов и князей поделится богатством своим с простым людом? Не умом и отвагой добыто богатства сие, но на крови невинных добывается золото, и замки и дворцы стоят на костях тех, кто многие годы возводил их, а знать устраивает пирушки да балы, а внизу под полом их истлевают останки труженников. Вот о чем я веду разговор.
Андрей смутился до глубины души и впервые в жизни хоть мысленно, но встал на сторону отца своего, гневно глянул на раби Эзру и проговорил:
- Не все такие, как ты говоришь, учитель.
- Нет, родимый мой, все.
- Позволь не согласится. Предки мои в боях добыли себе славу и богатство, силой ума взяли власть, оттого и живет моя семья в большом доме да владеет землями обширными.
- А кто построил ваш дом? Кто работает на ваших землях? Уж конечно не твои родители и не ты с братом. Бедные холопы, как вы величаете на Руси простолюдинов, добывают для вас хлеб насущный и благодаря их стараниям вы живете в роскоши.
- Родные мои никогда не унижали крестьян и никогда не кичились своим положением.
- Однако отец твой и брат стали опричниками, не это ли доказательство правдивости слов моих?
Юноша проглотил и эту обидную, на правду. Сейчас как никогда жалел он о днях, проведенных в родительском доме и стыдился своего происхождения, хотя и сам сейчас выглядел не лучше самого бедного крепостного.
Вдалеке показались ворота пограничного городка, небольшого, сокрытого со всех сторон полуразрушенной кирпичной стеной. Рядом с городом раскинулась тополиная роща, среди которой стояла корчма. В ней-то и нашли прибежище от усталости Андрей и Эзра. Уселись за стол, наелись досыта, корчмарь предложил путникам было попариться в баньке да они отказались. К ним подошла румяная высокая деваха: коса уложена вокруг головы диадемой, ворот сорочки расстегнут на четверть так, что немного виднелась пышная грудь. Красавица глянула на иудея, потом остановила свой зовущий взгляд на красивом его спутнике - молодом и русоволосом, проговорила что-то на смеси польского и украинского, улыбнулась, обнажив ровные белые зубы. Раби Эзра замотал головой и отстранился от нее рукой:
- Нет-нет, нам это не нужно.
Девица фыркнула и ушла в другой угол, злобно поглядев на непрошенных гостей. Андрей наклонился к уху учителя и тихо спросил:
- Чего она хотела от нас?
- Девица сия блудница, проклятая Богом девка непотребная. Хороший у вас, московитов, обычай - жить мужчинам и женщинам отдельно, вот потому и сильны вы, что не подхватываете нигде крамолы от срама.
- У нас тоже есть и девицы такие, что по улицам стелятся прямо под ноги, и бани общие, а уж когда крестьяне вместе на праздник собираются, ух... - юноша махнул рукой, - это только в наших княжеских семьях перед свадьбой не глядеть, даже на суженную свою, которую отец строгий и так держит за семью замками.
- У тебя никогда не было женщины, ведь правда?
- Нет, я даже не целовался ни разу, - ответил Андрей и покрылся словно девица румянцем.
- Вот оттого и молодецки ты выглядишь, и красоту не потерял во время пути. Но и наступит твоя пора, когда придется брать в жены девицу-красавицу, только подожди. А с девицами-блудницами не общайся и даже не гляди в их сторону, каковы бы красивыми они не были, мало ли когда, где и с кем они... Ну ты понял... А потом болезнь на всю жизнь. Много таких мужей да юнцов повидал я, да только лекарства от спасения нету. Хоть ты послушай совет старого иудея-лекаря.
- Ежели пустился я с тобою в дальний путь, то слушать тебя - моя обязанность.
Раби Эзра довольно улыбнулся: вот, значит, как, ему предстоит направлять молодца на путь истинный. Вместе вышли они на свежий воздух, вдохнули полной грудью аромат зеленой листвы и благоухающих цветов. Толпы крестьян как раз подъезжали к воротам города на телегах, запряженных либо быками, либо старыми лошадьми - спешил люд деревенский на ярмарку, где смогут продать нехитрое богатство свое - кур, гусей, поросят, ягнят, те у кого есть пасека - пчелиный мед. Пыль от множества ног, колес поднялась столбом так, что Андрею и Эзре пришлось уйти в сторону за стены покосившейся корчмы. Иудей осмотрел юношу с ног до головы и, покачав головой, промолвил:
- Нет, это никуда не годится. Тебе нужно сменить кафтан свой на польский кунтуш.
- Но зачем?
- Ты знаешь, между царем московитов и польским королем нет мира и дружбы, а когда ляхи увидят тебя в русском одеянии, чего доброго подумают, будто ты шпион царский, того гляди в темницу бросят аль на кол посадят, и меня за одно с тобой. Нет, мой верный друг, нужно пойти на базар и купить чего-нибудь. Помнишь, ты говорил, что у тебя остались золотые пуговицы? Они до сих пор с тобой?
- Да, - ответил Андрей и поблагодарил мысленно Бога, что до сей поры удалось схоронить средства.
- Хорошо. Для начала направимся в ювелирную лавку, разменяем пуговицы на монеты, а потом сразу же направимся в ряд, где торгуют одеянием. Не волнуйся, я не заставлю наряжаться тебя крестьянином. Допустим, купим тебе более-менее добротную одежду, дабы ты выглядел словно состоятельный горожанин. А уж потом направимся к цирюльнику, пусть сбреет тебе бороду да укоротит волосы.
- Спасибо тебе, - только и проговорил Андрей.
В город они пробрались вместе с толпой селян, затерявшись между ними. На узких улочках, по бокам которых лепились друг к другу каменные домишки, Андрей привлекал внимание прохожих. Все: и походка, и взгляд, не говоря уж об одежде - заставляли оборачиваться простолюдинов ему вслед. Хорошо, что он не повстречал стражу города, а то расспросов и проблем не оберешься.
В ювелирной лавке на краю товарных рядов хозяйничал тоже иудей. Раби Эзра что-то долго говорил ему на своем языке, не понятный Андрею, после чего попросил у юноши золотые пуговицы. Ювелир долго вертел пуговицы в руках, пробовал на зуб. В конце спрятал их в мешочек и высыпал пред носом Андрея горсть золотых монет.
- Бери, - ответил раби Эзра, - эти деньги твои.
Пошли на базар: чего там только не было! Выбрали добротный польский кунтуш, рубаху белую под него, портки и высокие сапоги. Цирюльник завершил сей образ - сбрил Андрею светлую бородку, коротко подстриг густые русые волосы. Юноша преобразился почти до неузнаваемости, что даже раби Эзра не сразу узнал его. Красавиц московит, прохаживаясь после перемены во внешности по улицам польско-украинского городка, не раз ловил на себе восторженные глазки местных очаровательных дам.
Отобедав в таверне, нашли крестьянина, который был готов за пару золотых монет отвезти путников к порту Балтийского моря.
- Не более трех дней уйдет на дорогу, только застав сейчас много, расспрашивать станут: кто да откуда? - ответил крестьянин.
- Договоримся, - сказал ему раби Эзра, - я не впервой путешествую по Европе.
Что и говорить - в телеге, пусть и крестьянской, запряженной двумя тяжеловесными лошадьми, было куда удобнее и быстрее, нежели разбивать ноги в кровь по хоженым и нехоженым тропам, спать на сырой земле, подложив под голову руку, служившей подушкой. Так минуло два дня. Сторожевые башни крепостей, покосившиеся от времени некогда рыцарские замки, ныне в которых проживали польские помещики, сама природа указывали Андрею, что теперь он далеко от русских православных земель, здесь Европа и все тут по-иному. Ручаясь сызмальства иноземцев, юноша вдыхал незнакомый воздух, мысленно примерял на себя роль ляха либо немца, заставлял себя не думать о вере и уроках прошлого, подаваемых родителями. "Латиняне есть вся суть еретичества и поелику гореть им в аду, лишь в православии найдешь ты спасение", - услышал он из глубины времени, словно вернувшись в прошлое, наставления Никиты Федоровича, нечто похожее говорила ему и мать, и теперь, очутившись на католической земле, Андрей силился перемениться хотя бы ненамного, забыть жестокие уроки родных, руководствующихся лишь обычаям и традициям русского народа. Здесь он, Андрей, образом не московит, должен сыграть роль ляха, призвать не имеющиеся в нем актерское мастерство ему на помощь. С ним был учитель, такой спокойный и неторопливый, и именно в нем юноша подчерпнул силу в себе.
Телега резко остановилась. Крестьянин наклонился к путникам и прошептал:
- Заставы, сейчас допрос учинят.
Раби Эзра растолкал спящего Андрея, быстро втолкал ему что следует делать, потом первый спрыгнул на землю, размяв затекшие ноги. Польские стрельцы подошли к телеге, осмотрели ее во всех сторон, глянули внутрь, пошарили, ничего не найдя, обратились с брезгливостью к иудею:
- Чего тебе надобно, старик? Куда и зачем путь держишь?
- Я странствующий лекарь, господин. Ты спросил, куда я держру путь? Охотно отвечу: иду туда, куда гонит меня судьба. Своим мастерством помогаю я людям излесить недуги разные, прося взамен лишь ломоть хлеба да ночлег.
- А это кто? - один из стрельцов указал на Андрея.
- Сей молодец ученик мой.
- Он что, немой? - поинтересовался стрелец.
- Увы, да, господин. Он круглая сирота: ни отца, ни матери нет. Взял его как помощника из жалости и милости. Теперь мы оба путешествуем по земле, и я рад, что есть кто-то, кто после меня заменит мои старания. Юноша умен, ему легко даются уроки знахарства.
- Хорошо, хорошо, старик. Вижу, язык у тебя подвязан как надо. Но то не наша забота, - повернувшись к начальнику, стрелец поинтересовался. - Связать и увести на допрос?
Андрей побледнел, руки и спина его покрылись холодной испариной: ежели прознают, что он московит, то... - даже не хотелось думать о худшем. Но то ли Богу были угодны деяния его, то ли ляхи оказались в хорошем настроении, да только начальник стрельцов ответил:
- Отпусти их, много ли бродяг ходят по нашим дорогам.
Андрей облегченно вздохнул, краем глаза уловил смышленно выражение лица учителя и про себя подумал: "само проведение послало мне за все тяготы этого человека".
А через день крестьянин остановил телегу в березовой роще, что на краю леса, сказал:
- Далее я вас не повезу, лошади мои притомились после долгого пути да и дорога пойдет неровная, а там и песок рядом, - указал рукой прямо и добавил, - вам осталось пройти всего немного, до моря рукой подать.
- Спасибо тебе, добрый человек, - проговорил раби Эзра.
- Удачного вам пути, паны, - молвил крестьянин и стал медленно разворачивать лошадей с уже легкой телегой.
Снова они пустились в путь пешком. Поднялся ветер, должно быть, с моря, ибо огромные чайки с кошачьими криками летали уж над их головами. Андрей поднял высокий воротник кунтуша, учитель до глаз накрылся капюшоном - так пронизывающий ветер не бил в лицо и не завывал в уши. Как только роща закончилась, глазам путникам открылась новая картина: белый каменистый песок тянулся вниз к самому синему морю, чьи волны с грохотом разбивались о берег. На пристанях стояли отгруженные суда, возле которых туда-сюда сновали люди. Андрей вобрал полной грудью морской чуть солоноватый воздух, громко выдохнул и восторженно воскликнул:
- Так это и есть море?
- Да, - ответил лекарь.
- Никогда не видел его ранее, сейчас же полюбил за красоту и величие его!
- Умерь свой пыл, голубчик. Ты еще не видел, К А К И М может быть море ночью, во время шторма. Не дай Бог очутиться на корабле в это время.
Но юноша все стоял и смотрел на бескрайнюю синеву, в котором золотистой дорожкой отражалось солнце. Должно быть, думал он, учитель боится плавать на корабле, оттого и запугивает его, выговаривая вслух свои потаенные страхи.
Раби Эзра потянул Андрея за рукав, сказал:
- Пойдем быстрее, времени осталось мало. Тут на одном судне есть у меня давнишний друг, он боцман, я познакомлю тебя с ним. Ну же, быстрее.
Боцманом оказался невысокий крепкий мужчина лет сорока, по его обветренной красноватой коже лица и отсутствия передних зубов можно судить, сколько морей бороздил его корабль за многие годы. Сам боцман был влахом по крови. При виде раби Эзры он чуть склонил голову в знак приветствия, на Андрея даже не обратив внимания, затем указал пальцем на галеру и воскликнул:
- Проклятые греки, не хотят работать! С такими моряками, как они, приходится держать батоги под рукой, иначе от этих дармоедов не будет проку.
Андрей глянул на судно: на нем сновали туда-сюда черноволосые, загорелые ребята, они таскали на своих спинах большие мешки да деревянные ящики. Боцман погрозил им кулаком, гневно прокричал:
- Эй, вы, порождение портовых блудниц, живее работать, иначе прикажу забить вас до смерти! Чтобы сейчас же судно было готово к отправке.
Раби Эзра переглянулся со своим спутником, как-то виновато улыбнулся, пожав плечами, словно говоря: "Ничего не поделать, уж с такими людьми придется плыть много миль".
Боцман повернулся к лекарю и поинтересовался:
- Куда теперь направляешься, учитель? К каким берегам?
- В земли франков. Должен же я хоть один раз взглянуть на молодых графинь, матери которых помог много лет назад разрешиться от бремени.
- Да, учитель, хочу предупредить - путь будет дальним и нелегким. Готовы ли твои старые кости к такомы путешествию?
- Эх, Карл, - вздохнул раби, - где я только не бывал, сколько земль не проходили мои бедные ноги, но я еще крепок и телом, и духом, к тому же со мной плывет мой новый ученик, - лекарь махнул подбородком в сторону Андрея.
- Литвин? - с подозрением спросил боцман.
- Нет, московит, просто пришлось за землях ляхов переодеться, дабы не было лишних расспросов.
- Да, московит, и то лучше, нежели проклятые греки или хитрые поляки.
- Не волнуйся, просто доверься ему. Обещаю, он человек благородных кровей, знаком с высокими манерами и потому не посрамит род свой безудержным пьянством и развратом на берегу.
- Я не об этом подумал, учитель...
- Об этом, об этом.
- Я московитов первый раз в жизни вижу, о них только слышал мельком. Хотя... от ляха даже физиономией не отличить.
- Они все славяне, потому такое сходство.
- Ладно, - торопливо проговорил боцман, признав поражение в разговоре, - надо уплывать, пока ветер дует на запад.
Ноги Андрея сами понесли его на галеру по сходням, и вот не прошло и минуты, как судно начало медленно, но верно отплывать от берега, покачиваясь словно в колыбели на мягких волнах. Вскоре земля превратилась в узкую полоску, которая разом исчезла. Берег остался далеко позади.

***