Остров. Где-то... Часть вторая. Глава седьмая.

… Харрасс наблюдал за лагерем, плотно прижав окуляры к глазам; ничто не должно отвлекать его внимание: еда, это, конечно, главное, но что неимоверно важнее охоты за пищей, он должен, в конце концов, узнать, где находится грёбанный вход в другой мир. В царство сытости и женщин. Возможно, как раз сегодня ему повезёт. Многого, собственно, не требуется - узнать направление и всё. Харрасс не сомневался в себе. Если портал нашли тупые военные, то ему сам Бог велел, как говорится. Три месяца изо дня в день следит он за капитаном Грейком, старшим помощником Толкиненом и ненавистным Незнаменцевым. Бывшего руководителя научной бригады Орландо Незнаменцева Спенсер ненавидел люто, и на то были причины; первая - за то, что тот вернулся из параллельного мира, наладил контакт с его Правителем – это во вторых, и подкармливает офицерскую верхушку, три. Про хавку Харрасс знает точно, он каждую ночь рискует жизнью, пробираясь на офицерский камбуз. В полной темноте хранилища привычно находит принесённый Незнаменцевым и Аном из параллельного мира мешок со смесью орехового и хлебного порошка. Офицерский кок мешает эту смесь с молотой сушёной рыбой и готовит страшно вкусные и сытные котлеты. Он пробовал, правда, всего один раз. Спенсер с трудом сдерживается от желания взять по больше всякий раз, когда отсыпает из мешка кулёчек, совсем маленький, такой, чтобы опытный глаз кока не заметил ночной утечки. В своём логове Харрасс на костре из сушёных водорослей жарил принесённую добычу. Он оказался прав на все сто один процент, предполагая, что еда у высших чинов останется, в отличие от плебса, которому суждено сдохнуть от голода. Правда, он думал, когда рвался в заоблачные вершины, что пищи наверху будет много, гораздо больше, чем имеют сейчас офицеры, тем не менее, это была пища, и полноценная, а не обрызглая до ненависти малокалорийная сырая рыба. Однако в число избранных попасть не удалось, его вычислили, и отправили пресмыкаться на дно преисподни. Но он не из слабаков, освободился и сражается за свою жизнь. Идея фикс, занозой застрявшая в мозгу – то, что заставляет держаться, его соломинка и путеводная нить одновременно, единение физических и духовных катарсисов - проникнуть за черту миров, туда, где победителя ждут еда, женщины и свобода. Для этого он живёт, поэтому он борется со временем, капитаном Грейком и проклятым Островом. В этом и только смысл существования Харрасса здесь и сейчас. Прошло три месяца, как он оказался на поганом Острове. Что это было за жизнь, не приведи, Господь, пережить такое ещё раз. Харрасс не помнил времени, когда был не голоден, а в теле что-то не болело, но, главное, он жив, в отличие от десятков других, отправившихся в мир иной от болезней и голода. Непроизвольно Харрасс повернул бинокль в сторону кладбища, вырытого рядом с военным городком. Так и есть, очередной бедолага, может и не один, по утру закопан в глину на склоне: он повертел колесико настройки, приближая выходящих из пещеры оборванных моряков с измождёнными лицами, перепачканными руками, в грязной и истрёпанной робе. Как капитан Грейк и его помощник капитан второго ранга Толкинен умудряются удерживать в повиновении три сотни голодных моряков, Харрасс не понимал? В капитане Спенсер разочаровался быстро. Было из-за чего. Никаких привилегий для старших офицеров капитан не ввёл. Может от того моряки до сих пор подчиняются ему и Толкинену, что видят, капитан делит наравне с ними невзгоды голодной жизни. Но они обманываются, как обманывался когда-то сам Харрасс, думая, что Святая троица – капитан, помощник и Незнаменцев – как и все медленно умирают с голоду. Отнюдь нет, оказалось, боготворимые плебсом твари обжираются по ночам. Харрасс ненавидел всех троих, обманщиков и ублюдков, пославших его на верную гибель, но Грейка особенно. Капитан пообещал наказать, и сдержал слово: жизнь учёного после инспирированной Спенсером драки с уборщиком изменилась кардинально, его приписали к рыбакам. Тяжелейший труд с утра до ночи. Сети, сети, сети, всегда они. Исколотые иглами рыбьих плавников воспалённые руки разъела соль, слезшая кожа на ступнях, вечный морской бриз почти выел глаза. Единственное поощрение - за каторгу - рыбакам даровали привилегию: сырую рыбу они могли употреблять в неограниченном количестве. Это в известной мере спасало от тотального голода, но привилегия лично для Спенсера обернулась изуверством: от мяса сырой рыбы его тошнило, а запах стал невыносимым: учёный голодал, будучи не в состоянии насытится в достаточной мере. В этом он резко отличался от остальных рыбаков: его презирали, он всех ненавидел. Однако разум никогда не покидал Харрасса. Когда человеческой еды стало совсем мало, многие моряки пренебрегли запретом и принялись массово употреблять в пищу белые комья, Спенсер удержался от опрометчивого шага, примкнув к тем не многим, что сумели устоять перед соблазном. Учёный понимал - бесплатного в этой пошлой жизни не бывает ничего: платить придётся по любому. Останавливало его и ещё одно обстоятельство – он воочию видел, что делает «белая» еда с рыбой. Зрелище неописуемое. Из фиолетового пятна Бездны – особенного места, представляющего собой подобие стакана, огромного и перевёрнутого, наполненного подкрашенной водой и опущенного в кастрюлю с водой обычной, так для себя описывал Харрасс уникальное природное е явление - на поверхность моря медленно, неспешно кружась, поднимались крупные белые хлопья. В самой Бездне ни разу не было замечена никакая жизненная активность. Зато вокруг неё… Всевозможных видов рыба стеной окружила Бездну. Десятки тонн её заторможено шевелили плавниками, открывали рты и… ничего не происходило. Время от времени пара сотен сонных рыбин вплывали в поднимающийся к верху столб «белой» прикормки, заглатывали несколько комков и задом уплывали в стену собратьев, уступая место другим. Такой апатичной рыбы Харрасс в жизни не видел – приходи и бери голыми руками, но запрет ясно гласил, ни в коем случае. Собственно, никто и не спорил, слишком явственны были доказательства ненормальности сложившейся ситуации. И потом, куда исчезали несъеденные комки, ведь поверхности они не достигали? Иногда от «стены» внезапно откалывался кусок – несколько косяков – и серебряной вспышкой исчезал в глубине моря, словно сбросив морок, рыба спасалась бегством. Впрочем, дыры ненадолго оставались таковыми: со стороны открытого моря прибывало подкрепление, и Бездна быстро затягивала рану. Видя подобное ежедневно, учёный решительно вычеркнул своё имя из списка потенциальных жертв «белой» еды. В список виновных в своем бедственном положении Харрасс внёс и полковника, красавца анжарца, укравшего женщин. Из-за него Спенсеру нет-нет да приходится прибегать к помощи рук, дабы погасить дьявольский огонь, периодически разгорающийся в паху, но обжигающий, удивлялся он феномену, мозг. Порно видения раздирали головы моряков: мужеловство и поголовная мастурбация захлестнули подавляющее большинство членов команды, становясь явлением обычного порядка. Ненавидел Харрасс и уборщика, пусть косвенно, но причастного к его страданиям. Тем более что, похоже, тот вытянул счастливый билет – отправился в женское царство. Учёный сомневался, когда среди моряков поползли шепотки, будто женщины создали где-то в глубинах скал свой мир, в котором есть место и мужчинам, но только для тех, кого они сами выберут. Тихонько говорилось, что у них полно пищи, и что, если очень захотеть, то их главная заберёт к себе. Надо очень-очень захотеть, Хозяйка услышит желание и придёт. Спенсер не верил в сплетни до тех пор, пока лично не убедился в их жизненности. После исчезновения женщин вернулись Орландо Незнаменцев и Томми Ан. Оба очень изменились. Они предпочитали держаться в стороне от других учёных, а Спенсера сторонились демонстративно. Было ли это случайностью, просто совпало, но вскоре после их возвращения начали исчезать моряки. По - началу Харрасс думал, что те попросту убегали в пещеры, отчаявшись жить впроголодь - уже тогда продовольственные пайки уменьшились до смехотворного размера. Альтернативой стали белые хлопья. Куда как проще проглотить пару – другую комков и лежать в приятной прохладе, насмехаясь над тщетными потугами остальных остаться в живых естественным образом, предполагал Спенсер. Голод сильнее доводов разума, дезертирство остановить не возможно. Убедил Харрасса в том, что женский мир существует случайно услышанный разговор между капитаном и его помощником. Это случилось после исчезновения Жакома Притчела, того самого уборщика, которого Харрасс пытался использовать в своих целях. Однажды Спенсер почувствовал недомогание, и дежурный по лазарету, вытащив градусник из его подмышки, выдал табличку с освобождением от работы, предупредив, чтобы назавтра он снова пришёл мерять температуру, и осчастливил двумя жаропонижающими таблетками. Повесив табличку на спинку кровати, Спенсер лёг. Его сильно знобило, чтобы согреться, он с головой укутался в одеяло…
-- Стало быть, отбор начался, полковник действительно начал действовать, сегодня на поверке не досчитались Притчела, он какой уже, третий за неделю? – сквозь дремотное состояние пробился голос, очень знакомый, неприятный. Спенсер вслушался. Разговаривающие не спешно приближались к его постели.
-- Так точно, уже. Но я думаю, что это не полковник, а Поли, господин капитан. Имаббит, мне кажется, сам состоит на службе при ней.
-- Не могу не согласиться, хотя в голове не укладывается, что полковник настолько подчинился женщине, он же растворился в ней, если исходить из оценки Орландо. Женское царство. В пещере. Ну как такое возможно?
-- Никаких загадок, стало возможным наше мужское царство, царство Святого Марьятта, отчего не быть женскому?
Офицеры остановились в двух шагах от Харрасса; Грейк и помощник понял Спенсер.
-- Интересно, по каким критериям Поли и Хабил отбирают кандидатов, надо хоть отчасти знать про характер, здоровье, какие-то навыки в работе. Жакому всего двадцать три. Какие есть мысли, Даррелл?
-- Наверняка Поли копается в головах. Лион рассказывал Орландо, что сестра очень сильна в этом плане. А что она сделала с Тырновски? Поставить бодибилдера на колени, знаете ли…
-- Ну да, очень опасная девица… смотрите, ещё один заболевший – Спенсер «плавал» в мягких объятиях болезненного наслаждения теплом и покоем, но сквозь гул в голове услышал и догадался, говорили о нём, он напрягся, сразу стало холодно, по телу побежали «мурашки», и томительно свело икроножные мышцы – моряки сдают, лазарет переполнен рядовым составом, вот и среди офицеров начинается. Кто это, Вы не в курсе, Даррелл?
-- Никак нет. Разбудить?
-- Что Вы, пусть болеет, хоть какая-то да… радость моряку, конечно, я кощунствую, но в нашем положении, даже болеть, отдых. Пусть поправляется, набирается сил. Пойдёмте, Даррелл, не будем мешать человеку болеть.
Харрасс дождался, пока удаляющиеся шаги стихнут окончательно, и только тогда перевёл дыхание: лицо его горело, в мыслях царила каша. Вновь стало жарко, он потел, но остался лежать под одеялом. « Женское царство… полковник… какая-то Поли, о чём они ещё говорили? Не помню. Что за женское царство в пещере? Бред. Мне что, померещилось? Да нет, как же, они были, я не галлюцинирую, пока, по крайней мере. Вот руки, ладони, фу, мокрые… жопа… яйца, всё на месте, всё мокрое, гадость какая… надо раскрываться, не слышно никого». К утру недомогание прошло. Его освободили ещё на один день, Харрасс посвятил его раздумьям. Тогда –то в нём и стал потихоньку рождаться план…

Лион и Максимиллиан расставляли кули вдоль стены с «правильной», предназначенной для сестры Поли, едой. Пятнадцатая часть дневного сбора поместились в четыре небольших мешка. Была свежая рыба, завёрнутая в водоросли, длинные полосы вяленного черепашьего мяса и приличный кусок свежего, тоже завёрнутый в водоросли. Порошковая смесь из сушёных орехов и, опять же, из черепашьего мяса и витаминного набора размолотых трав. Пучки самих трав, высушенных и свеже сорванных. Большой кувшин морса. Ореховые лепёшки. Отдельно яичный порошок, сырые и варёные яйца. Максимиллиан боязливо оглядел пустой тронный зал, тихо пробурчал:
-- Себе ничего скоко еды, я и не знал, что мы в день столько работаем. Это если всё в пятнадцать раз увеличить, то получается гора. Правитель, ей это насколько, нечто каждый день будем отдавать столько-то?
-- Надеюсь, что нет, Макси.
-- А на сколь?
-- Думаю недели на три. Их двое: она, Хабил. Одного мешка явно на неделю хватит им, плюс ещё один в запасе.
--Всё равно много на двоих.
--Боюсь, что их уже больше… Чёрт, хуже всего, что придётся ждать, пока она соизволит появиться. Бабы есть бабы, нет, чтоб договориться твёрдо, тогда – то, во столько-то, там-то, а теперь высиживай. Ладно, придётся.
Лион сел на притулок, тянущийся по всем стенкам:
-- Садись на трон, брат – предложил он Стражнику.
-- Не-а – отказался Максимиллиан – неудобный он, сам садись, я тута.
-- Не удобный, это точно, не поспоришь. Зато вещь историческая, такие мебеля делали в старину у нас там. Для тех, кто побогаче; нравилось, почему-то, им, может задницы по - другому скроены были, а может, всё проще, мастер запорол стул, а всё же дорогое тогда было, не ширпотреб, не выбросишь за просто. Оставил себе, или отдал кому. Пристроил. Вот, пожалуйста, живёхонек, чертяка, мучает всех две сотни лет.
--Сидели на нём мало, почто он целый – высказался Максимиллиан, глядя на трон, стоящий на невысоком помосте у дальней от двери стены.
-- Ну да – легко согласился Лион – давай, пока она не появилась, посмотрим на закат, люблю смотреть.
-- Рано до него – Максимиллиан помялся – Правитель, можно я уйду.
-- К Марьяне?
-- Угу – мыкнул Стражник.
-- К Марьяне, это святое. Сколько до свадьбы осталось?
-- Ты что, Правитель, дожди через три дня, стало через пять. Запамятовал?
-- Запамятуешь тут, с такими делами. Иди, конечно, передавай привет. Буду один встречать Поли.
-- Не обижайся, Лион, Марьяна просила прийти, сам бы я никогда не ушёл.
-- Ступай. Я понимаю.
Лион встал, протянул руку. Стражник крепко сжал её, виновато улыбаясь, и блеснув сквозь бороду белыми зубами:
-- Не обижайся.
-- Иди, иди – Лион развернул послушного бородача лицом к двери – я провожу до улицы.
-- Чего?
-- Так, ничего. Давай трогай на выход.
Лион смотрел в спину быстро поднимающегося в гору Стражника, пока он не превратился в крохотную точку. Затем взглянул на белый гюйс, полотнище не колыхалось, значит, наступило время прекращать работы: скоро он увидит, как с плантаций и мастерских начнут разбредаться работники. Тут же пронзила мысль: «как объяснить людям, почему у них скоро еды станет меньше? Что сказать? Ладно, месяц они продержаться на запасах, а потом?» Два дня в келье верховной Жрицы заседал Высший Совет. К трём основным его участникам – Лиону, Верховной Жрице и Стражнику – присоединилась сестра Жасмин, вот и весь Совет. В основном они занимались подсчётами, что есть в хранилищах. Сестра Жасмин, кастелянша и завхоз в одном лице знала о хозяйстве всё. Пищевые запасы, мануфактура, скобяные изделия и прочая, всё было раз и навсегда занесено в толстую книгу из выделанной кожи айры. Записи постоянно обновлялись. Обосновываясь на их данных, выяснилось, что если платить дань в полной мере, то рацион жителей деревни и Храмовниц необходимо существенно уменьшить, а исходя из того, что следует исключить из списка детей и подростков, то уменьшение станет ещё больше. «Уменьшение увеличивается – каламбурил Лион, входя в дом – осторожно, яма расширяется… ох». Сердце оборвалось. Его ждали. Сестра Поли и силач на коленях смотрели прямо на него. Храмовница вместо приветствия сказала:
-- Я слышала ваш разговор со Стражем, ни чем помочь не могу. Эти мешки не мои и любимого, Правитель, они для всех.
-- А Вас много – изумился Лион – откуда?
Силач глубоко задышал, слышался скрип зубов.
-- Спокойно, раб – погладила его макушку Поли – Владыко ничего не знает ещё.
Лион почувствовал давление в затылке, и мгновенно с грохотом, слышимым ему одному, накрылся защитным колпаком; зажужжали генераторы усилителя воли. «Чуть не попался - он воочию видел, как уползает из-под краёв колпака, похожее на синего цвета полотнище энергия храмовницы – бдительность, Лион, ещё раз, бдительность, тебя только что чуть не слопали. Ещё не много, и встал бы рядом с этим».
Он мельком взглянул на силача, и тот, очевидно, почувствовал взгляд, взревел:
-- Я тебя убью.
-- А и убей, раб – внезапно улыбнулась Поли – он мне надоел. Подожди – поспешила она остановить вскочившего на ноги великана – сначала я поведаю ему, почему он достоин смерти. Слушай, Странник – Поли собиралась с мыслями, раб сверлил его полными ненависти глазами, но Лиона уже не интересовало, что станет говорить Поли. Он абстрагировался: от «храмовницы», силача, собственно от окружающего мира, выйдя на уровень воина, перед которым появилась цель, и которую он должен уничтожить. Не защититься, боевая задача - убить силача, тогда он справится и с Поли. В противном случае вдвоём они убьют его самого. Лион как должное констатировал появление в нём неведомой силы, так и должно быть по всем законам метафизики, чем больше ненависть к тебе у противника, тем больше его силы ты забираешь. Защита становилась сильнее, время замедляло бег; губы красавицы продолжали шевелиться, но Лион не слышал, дух воина вышел за пределы тела; Правитель наблюдал за противниками сверху. «Храмовница» внезапно умолкла, склонив голову, внимательно всмотрелась в него, и вдруг резко выбросила вперёд руку; звук вернулся:
-- Убей немедленно, раб его.
Силач с рёвом прыгнул к Лиону, туда, где он стоял только что: в пустоту. Лион толкнул гиганта в спину, придав ускорения. Силач врезался в стену, кровь залила лицо, но берксеркс развернулся и бросился в новую атаку. На этот раз его встретило колено Лиона. Правитель поднырнул под взбешённого силача и вонзил согнутую в колене ногу в солнечное сплетение гиганта. Энергия, переполнявшая раба, осталась внутри: в последний миг, когда уже произошёл контакт, сострадание остановило Лиона, и он успел рассеять ударную волну, сила, должная разобрать позвоночник гиганта на отдельные хрящи, разошлась по всему телу, разрывая мышцы и растягивая связки. Коротко крякнув, силач обвис, Лион резко высвободился, поверженный повалился к его ногам. Он повернулся к безмолвно внимавшей схватке Поли, выпрямился, совершенно синие глаза Лиона встретились с глазами бывшей жрицы:
-- Начнём переговоры, мадам – холодно сказал Владыко…

Максимиллиан уходил из Храма счастливым человеком. Марьяна позвала его, чтобы осудить наряд невесты. Он мало чего понимает в женских платьях, но те, что ему показали, понравились. Страж впервые увидел девушку не в храмовом балахоне, и вообще не в платье, поскольку надетое на Марьяну одеяние не имело описания. Нечто длинное и пышное, «кружева» - объяснила Марьяна. Она объяснила, что это из наследства дочерей Святого Отца, поскольку замуж выходит не простая девушка из деревни или воспитанница Храма, а будущая Верховная Жрица. В связи с этим возникает ещё вопрос, где они намереваются жить? В Храме места для молодожёнов нет, на Утёс к Максимиллиану она пойдёт жить с радостью, но только до беременности. Как-то само у Стражника в голове всплыл Дом Владыки: Лион ему друг, не откажет, места в Доме хоть отбавляй. Он поговорит с Правителем. Марьяна быстро согласилась с аргументом. Затем произошло то, о чём Максимиллиан и мечтать не думал. Девушка не стеснялась наготы, меняя платья у него на глазах, от чего всякий раз, когда она оставалась голой, перехватывало дыхание. Сняв в последний раз платье, примеренное, наверное, раз пять, Максимиллиан сбился со счёта, Марьяна подошла, прижалась, положив поочерёдно сначала ладошки, потом свою прелестную головку ему на грудь, прошептала:
-- Я хочу тебя… познать, любимый – и упредила вопрос - никто не войдёт.
Жаркая ладошка поползла вниз…
Стражник шагнул на тропинку, ведущую на Утёс, но вспомнив, что обещал Марьяне поговорить с Правителем, посмотрел вниз и очень удивился: в одном окне горел свет. «Лион не спит, так поздно, не случилось чего?» Стражник почти бегом, благо луна заливала своим светом остров, поспешил к Дому Правителя. Там он замедлил шаг, подобрался к освещённому окну – спальне Правителя - и, оставаясь невидимым, заглянул. За столом спиной к окну сидел Лион, напротив Поли, а рядом настоящий красавец, молодой мужчина, поодаль обнаружил ещё одного человека. Тот стоял немного в глубине комнаты, слева от красавца, фигура терялась в полутьме, Максимиллиану он показался смутно знакомым. Стражник изучал обстановку: в основном разговаривали Лион и красавец. Разговор, видимо, имел форму дружеской беседы, поскольку мужчина улыбался, но о чём шёл разговор, слышно не было. Он осторожно вошёл в дом. Неслышимым удалось пройти зал и большую часть трапезной, когда он услышал, как Лион крикнул :
-- Макси, это ты там?
-- Я, Правитель.
-- Во время, захвати стул.
Максимиллиан остановился на пороге, держа в руках тяжёлый, из прокалённой глины стул:
-- Куда его? – спросил у повернувшегося к нему лицом Лиона.
-- Рядом со мной, чудак-человек – улыбнулся Владыко – присаживайся, будем знакомиться.
Страж с громким стуком поставил стул и сел. С противоположной стороны на него смотрели три пары глаз: почти ласково красавец, изучающе сестра Поли. Лица стоящего человека он не видел, но теперь Максимиллиан не сомневался, они встречались. Лион дотронулся до его плеча, и сказал, обращаясь к присутствующим:
-- Ну вот, теперь мы более-менее в равных пропорциях, продолжим те. Господин полковник, это наш Страж Закона, Максимиллиан, прошу любить и жаловать.
Красавец-мужчина приподнялся со стула, и легко поклонился:
-- Полковник Герсуриналия там – он неопределённо махнул ладонью – для Вас просто Хабил, супруг сестры Поли – учтиво показал на сидящую беглянку – за моей спиной лейтенант взвода подводных разведчиков Гори.
Максимиллиан вспомнил, это был первый чужак, встреченный им. Чутьё уже тогда подсказало, что человек этот может быть очень опасным, значит и сейчас нужно быть на стороже. Максимиллиан перевёл взгляд на полковника. Улыбался полковник или Хабил искренне, или искусно играл, но белоснежная красивая улыбка располагала сама по себе. Максимиллиан не много расслабился.
-- Макси – Лион повернул голову – вкратце, что происходит здесь. После некоторого… э-э-э… инцидента, произошедшего вскоре после твоего ухода, у нас, как бы сказать, возобновился переговорный процесс. Ты к слову, как через зал прошёл, беспрепятственно?
-- А что? – удивился Максимиллиан. Стражник напрягся и вгляделся в Лиона – а с тобой, что, Правитель? Ты на себя не похож, не могу токо понять в чём дело?
-- А, пустое – махнул рукой Лион – я это, Макси, я. Слегка помудревший… токо.
-- Давайте, господа, договариваться – перебил их красавец – почти все вопросы утрясены. Итак, что мы получили в конечном итоге: первое – Хабил вытянул перед собой руку, сжав кулак, оттянул большой палец:
-- Пятнадцатину мы превратили в двадцатину, это главное условие с вашей стороны, мы договорились.
-- Да – согласился Лион.
-- Второе, роженицы и лечение больных, тоже. Два.
-- Да – кивнул головой Лион.
-- Камнем преткновения являются, таким образом, работные бригады. Мы по - прежнему настаиваем на принятии пункта три, о возвращении беглецов, если таковые будут. Одно дело, когда люди добровольно выскажут свои объяснения, почему хотят покинуть нас, и совсем другое, если начнут бегать, а Вы их станете прикрывать. Согласитесь, это не порядочно.
-- Почему?
-- Ну как же, существуют обязательства перед обществом. Мы их спасаем от голодной смерти, тратим ресурсы, а люди не просто отрабатывать не пожелают, но ещё и побегут. Тем более, если есть куда. Собственно, это и Вам головная боль, разве нет?
-- Да, да, но господин полковник, сколько можно, не могу я отдавать обратно сбежавших, они надеются обрести себя так, как им хочется, а не то, что за них всё решили. Свобода личности.
-- А обязательства? Ведь когда мы их выдёргиваем оттуда, а это очень энергозатратный процесс, знаете ли, у каждого спрашиваем добровольного согласия. Силком никто не тащит. И что? Все согласны. А теперь вдруг выясняется, что кто-то ошибся.
-- Много таких? – спросил Лион.
-- Не много, но есть.
-- Что, Макси, делать, соглашаться? – повернулся к Стражнику Владыко Острова.
-- Не смекаю пока, Правитель, речь про что, однако, лишние рты не нужны…
-- Вот видите, уважаемый Владыко – вмешался в разговор Иммабит – Ваш помощник согласен.
-- Ничего не согласен, а вправду – Максимиллиан проигнорировал обращение полковника - пятнадцатины теперь двадцатины?
-- Правда – ответил Лион.
-- Тогда это хорошо.
--А ещё в дальнейшем на нашу сторону будут приходить бригады для работы, а значит, увеличатся посевы, больше будет рыбы и так далее.
-- Ну, это совсем хорошо.
-- Так-то оно так, только господин полковник, или Хабил, очень ловкий переговорщик, для чего-то пытается втиснуть в договор этот самый третий пункт, о возвращении беглецов. Зачем, он Вам сдался, господин Хабил. Человек рождён свободным.
-- Вы только что ответили сами на этот вопрос. Чтобы в дальнейшем не появились подводные камни в отношениях двух, применим термин, государств. Поверьте, это необходимо сделать. Сколько войн начиналось подспудно. Не забывайте о третьей стороне. Капитан Грейк тоже хочет выжить. Что будет, если он найдёт проход, что будет, если он потеряет контроль над своими людьми. Задумайтесь. Я Вам объясню, если это случится, в Ваш дом придут не званные гости с оружием, а защищаться Вам не чем.
-- А при чём, беглецы?
-- В данном случае ни при чём.
-- Ну и?
-- Подорванные изначально отношения. Вы не идёте навстречу нам, почему мы должны не платить Вам тем же.
-- Это Вы о чём сейчас?
-- У нас есть восемь вооружённых великолепно подготовленных бойцов. Изрядный боезапас, который постоянно пополняется. Мы сможем защитить ваш удивительный народ от вторжения, по крайней мере, активно попытаемся помочь. А если мы не договоримся по третьему пункту, тогда в чём смысл нашей помощи…
-- Довольно, я устала – Поли положила руку на плечо полковника – любимый, пошли домой. Новый Правитель кажется упоён своей маленькой победой, перенесём переговоры на другой раз.
-- Хорошо, моя любовь. Будем считать первую встречу удачной, не смотря на то, что один вопрос…
-- Вряд ли один – перебил Лион.
-- Послушай, новый Правитель – Поли выпрямилась, – благодари Святого Отца за то, что за тебя стоит любимый. Ничего, придёт время, Хабил поймёт, что был не прав, и тогда берегись. В третий раз тебе не уйти от меня. Я даю тебе время, ещё два дня. Подумай. Одно соглашение, и возможно, я попытаюсь забыть о тебе. Раба отнесите в лечебню, и моли море, чтобы он остался в живых.
Лион и Максимиллиан смотрели, как молча красавец и лейтенант Гори подняли мешки, и встали рядом с сестрой Поли. Хоть они и были готовы, но всё равно содрогнулись, когда троица на их глазах исчезла.
-- Вот же – Лион чертыхнулся – как теперь жить, когда такое творится, шляются всякие по мирам, как дома у себя. Ты как здесь очутился, Макси, но спасибо тебе, устал я смертельно с ними.
-- Так вышел я от Марьяны, уже пошёл к себе…
-- Ты всё это время был в Храме – перебил его Лион – у Марьяны?
-- Да - от Лиона не укрылось, как покраснели оставшиеся вне волос щёки Стража Порядка – она показывала свадебные платья, ох, красивые, Правитель, дочерей Святого Отца. Знаешь, я чего-то уже боюсь жениться.
-- Жениться, не убиться, хотя, может второе и лучше… бывает – Лион улыбнулся – шучу. Поздравляю. В любом случае спасибо, что пришёл.
-- Расскажешь, что было?
-- Конечно, Макси – Правитель задумался – так вот он какой, таинственный Хабил. Полковник Герсуриналия, надо же? Классическое раздвоение личности. Чудеса. Вообще, мне он понравился. Слушай, что происходило тут без тебя.
Лион коротко рассказал о схватке. Взяв одну плошку – светильник, они направились в Зал Совещаний, подошли к распластанному на полу гиганту.
-- Дышит – Лион наклонился, пощупал пульс – нормальный. Мог и убить. Бог миловал, нет греха на мне. Но всё равно, надо нести в лечебню, тут Поли права. На первый взгляд внутреннего кровотечения вроде нет, дышит ровно, пульс в порядке, но кто знает, что там у него внутри лопнуло. Вообще-то я рвал ему только мышцы, понял, это ребёнок, большое околдованное дитя… да… Бог миловал, вовремя остановил – повторился он.
-- Правитель – позвал Максимиллиан.
-- Оу – откликнулся Лион, продолжая внимательно осматривать недвижного гиганта.
-- Знаешь, что изменился ты – сказал Страж.
-- То есть – посмотрел на него Лион.
-- Другой ты ныне.
-- Не пойму, о чём ты?
-- Я тоже, но ты другой.
-- Ладно – отмахнулся Лион – не до того, устал я, ещё борова этого тащить.
-- Подожди, Владыко, объясни про беглецов. Кто это?
Лион задумался, вздохнул, встал с колен.
-- Хорошо, пошли обратно, поговорим при свете.
Они вернулись спальню, в которой недавно шли переговоры. Сели друг против друга.
-- С чего бы начать, брат? – Лион вытянул руки прямо, прикрыл веки, откинулся назад, молчал, обдумывая начало разговора: память раз за разом прокручивала скоротечную схватку, Лион ощущал в себе изменения, и пытался уловить, понять, что они значат, но Максимиллиан ждал объяснений:
-- Глаза устали – одной рукой Лион тёр веки, а другой водил пальцем по столу - сестра Поли и полковник приступили к строительству нового мира, царства любви и справедливости. Это они так думают. И уже перетащили в пещеру всех женщин, каким образом, не сказали, думаю, не обошлось без обмана. Возможно, это не плохо на самом деле… для женщин, я имею в виду. Вот. А теперь начинают набирать мужской контингент, чтобы у каждой была своя половинка. Но теория и жизнь зачастую представляют собой полные противоположности, Макси, поверь мне. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Есть такое понятие – утопия.
-- Чего? – спросил внимательно слушавший Стражник.
-- Пословица просто – улыбнулся Лион, отпуская, наконец, натёртые глаза, посмотрел на Стража, и увидел, как тот содрогнулся.
-- Что такое, Макси? – спросил недоумённо – что это с тобой?
Оглянулся:
-- Ты кого-то увидел?
-- У тебя глаз нет – хрипло сказал Страж, не отрывая своих широко раскрытых от лица Лиона.
-- Чего? – рука Лиона опять устремилась к глазницам.
-- Не глаз, а этих, как их… зрачков.
-- Брось чепуху молоть, Макси. Я всё прекрасно вижу, твою рожу в частности – пытался шутить Лион, но вид помощника говорил сам за себя: с ним действительно что-то случилось, настолько испуганным он Стражника прежде не видел. Никогда.
-- И синие они, и горят… светятся.
-- Чёрт, зеркала нет посмотреться. Говоришь, синие и светятся?
-- И рыжий ещё ты.
-- Ещё не легче, Господи… а-а-а – ему вспомнилось описание Святого Отца – сара дона Марьятта: «глаза его без зрачков светились синим, волосы и борода горели красным золотом, телом был он неустрашимым молодым воином; и стал он весь, как Бог: и поклонились ему».
-- Так, значит – раздумчиво протянул он – ай-яй-яй, очень неожиданно, но ты, Макси, брось пугаться, в порядке всё со мной. Химические процессы в организме, не более. Человек и весь-то химия сплошная, если по уму разобраться. Видимо, внутри в связи с напрягом запустился какой-то процесс. Давай-ка разбираться с Поли и Хабилом, пока есть время.
-- Хорошо, Владыко.
-- Владыко? – переспросил Лион – а впрочем, чего теперь дёргаться. На чём мы остановились? Ага, Утопия, значит... Так вот, Макси, построить и на Большой земле царство справедливости и любви пытались тоже, и не один раз. Книг написано на эту тему, не сосчитать, но в итоге, кроме произвола власть предержащих и насилия, толково не получалось ни у кого. Потому что нельзя искусственно осчастливить никого, особенно всех и разом, не бывает так. Накопившиеся проблемы решаются единственно эволюционным путём, то ест борьбой всех и каждого на любом уровне. Побеждают пассионарии, это самые активные – пояснил он для Стражника – но и погибают они тоже первыми. Возьмём, к примеру, наш Остров. Святому Марьятта в ум не приходило строить царство справедливости. Он боролся: сначала с голодом, затем природой, потом уж с Хабилом и имбицелами, следствием половых родственных связей. Кто такой Хабил того времени? Да пассионарий. Так что до самого конца своей жизни Отец естественным образом боролся с жизнью, а не искусственно строи, но в конечном итоге, и тут парадокс, в результате борьбы выстроил цивилизацию. Чем не Бог. Но дело в том, что островная цивилизация выстроилась самостоятельно, эволюционным путём. Да, в ходе борьбы за выживание, но при этом, цели что-то там выстроить, не стояло. Усваиваешь, Макси?
-- Вроде бы – уклонился от ответа Стражник – хочу сказать, так было всегда.
-- Это понятно, для тебя это так и есть, вырос ты в уже устоявшемся обществе, ну а Тайную историю читал, как сказку, так?
-- Наверное – неуверенно согласился Максимиллиан.
-- Так, так – Лион сложил руки на груди – и получается, по логике: настоящее благополучие Острова есть не что иное, как итог кошмарной жизни самого Святого Отца, величайшего строителя, я считаю. Ну а Поли и Хабил пытаются игнорировать законы общественного развития: взять одно, другое и замесить своё. Не получится, однако дров наломают ого-го сколько. Мало того, сломают готовую поленницу. Предвижу, что их царство любви превратится в концлагерь…
-- Во что? – перебил внимательно слушающий Страж Закона.
-- Потом расскажу, очень плохие места, Макси, очень, но дай закончить мысль. Люди всегда, подавляющая часть, по крайней мере, выбирают свободу, тюрьма, какой бы комфортной она не была, остаётся тюрьмой. Люди созданы свободными, поэтому любое порабощение вызовет сопротивление. Да, некоторое время путём принуждения удастся удерживать их в повиновении. Затем, бунт, восстание, революция, война. Таковы законы эволюционного развития общественной жизни. Исключений не бывает, какой бы устроенной ни казалась жизнь на определённом временном отрезке для любой страны. И сколько бы долго не длился этот отрезок во времени. Всегда найдутся соседи, которым Ваше благополучие встанет костью в горле. Борьба интересов порождает прогресс, зачастую, оплаченный большой кровью. Понятно?
-- Нет – вздохнул Максимиллиан – Владыко, ты говоришь, я не понимаю про что.
-- Ладно, друг. От теории перейдём к делу. Когда Поли и Хабил как бы создадут своё царство, недовольные побегут. Куда? Правильно, к нам. Больше не куда. И для нас это головная боль. А почему, знаешь?
-- Ну-у – Стражник яростно почесал бороду, Лион незаметно усмехнулся: забавно смотреть, как Макси, простая душа, напрягает мозг, пытаясь доковыряться до понимания – кормить, да?
-- Конечно – быстро сказал Лион - но не только. Для Поли и Хабила мы видимся подстрекателями, не зря полковник пытается втиснуть пункт три в Договор. А мы не можем, Макси, если считаем себя людьми, лишать несчастных надежды, понимаешь? Ну, не можем отдавать беглецов обратно мы в лагерь. От хорошей жизни не бегут. Если уже сейчас в самом начале строительства светлой жизни в пещере появились недовольные, значит, их количество во времени будет только увеличиваться, что приведёт к репрессиям со стороны правящего конгломерата…
-- Кого?
-- Прости, друг, зарапортовался. Поли и Хабила.
-- Их только двое.
-- Ошибаешься. Там есть ребята, кто может нагнать страху. Помнишь лейтенанта Гори, третьего, который был сегодня?
-- Да.
-- Как он тебе показался?
-- Я его встречал раньше.
-- И какие ощущения?
-- Ну – покачал головой Стражник – опасный дядя. Чувствуется.
-- Вот-вот, а с ним ещё пятеро точно таких. Они вооружены с ног до головы. Поверь, Макси, их шестеро, но этого достаточно, чтобы узурпировать власть на Острове. Мы дети перед ними. А крейсеру достаточно жахнуть из главного калибра раз-другой, и от Острова круги на воде останутся. К тому же всегда найдутся добровольцы-подпевалы. Так что влипли мы с тобой, дорогой Законник, по полному.
-- И что делать?
-- Думать. Как минимум искать союзников.
-- Что это такое?
-- Союзники?
-- Да.
-- Те, кто встанут на нашу сторону.
-- Ну?
-- Что?
-- Кто встанет?
-- Откуда я знаю, но искать надо. Думается, следует поговорить с Незнамцевым.
-- А-а, с учёным?
-- Именно. Незнаменцев мне видится человеком порядочным. И с головой. Давненько мы на связь не выходили. Вот и повод, правда, договорились, что лишний раз не будем друг друга беспокоить, но, действительно, повод куда как серьёзный. С утра напишу условный вызов.
-- Владыко?
-- А-а.
-- А сестра Поли не может нас слышать?
-- Умничка. Конечно, а то и сейчас слушает.
-- Да ты что?
-- Не дрейфь, Законник. В этом её сила, но и слабость одновременно. Там, в Большом мире говорилих: много будешь знать, скоро состаришься. У нас здесь сейчас как в науке, множество производных порождает хаос, чтобы решить задачу, необходимо вычленить основные доказательные направления, а это, ой, не просто. Так что не дрейфь. Я уверен, у Поли и Хабила столько дел, что не до нас им. В принципе основные вопросы разрешены: с пищей, лечением, второй портал они сказали, где, и главное, как искать, и с бригадами рабочих в будущем тоже порешили полюбовно. Остаётся открытым вопрос по беглецам.
-- Ещё тебе она угрожала, Владыко..
-- Пустое, забудь.
-- Нет, ну, а вдруг она нападёт?
-- Вариант возможный, но… Чем и как? Напасть Поли может только своей силой: внушение, подчинение, гипноз. Физически уничтожить человека она не сможет.
-- Почему это? Скольких замучила?
-- Именно. Ты сам ответил на вопрос. Не убила, замучила. Жестокий ребёнок мучит кошек, сжигает, отрубает им хвосты, выкалывает глаза, радуясь крикам боли, но он не понимает, что убивает, ведь дети не ведают смерти. Так и Поли, в каком-то смысле она и есть большой ребёнок, к сожалению выдумавшая собственный мир, Утопию. Объективно она уже проиграла, но разве больному человеку объяснишь? Потом, на Острове вообще нет человека, способного убить другого. Генетика, если понимаешь о чём я. Ты, например, можешь убить?
-- Разве можно, Владыко?
-- Я и говорю, так что Поли не убийца, а чтоб нейтрализовать её способности необходимо выставить защиту, и судя по изменениям, произошедшим со мной, я ей теперь не по зубам.
-- А я?
-- Не знаю. Зуб она точит на меня, так что у тебя есть все шансы остаться не тронутым.
-- Портал, это проход в другой мир?
-- Так точно.
-- Ты знаешь теперь, где он?
-- Совершенно верно.
-- А мне скажешь?
-- Макси – Лион укоризненно посмотрел на Стража – ты меня за кого держишь? Я как без тебя обойдусь? Просто не до портала покуда. Хотя бы свадьбу Вашу справим по людски. А сколько работы предстоит после ливней, а? Забыл? Видишь ли, брат, Хабил дал ценную информацию по порталу, что если он открывается, то есть им начинают пользоваться, его следует, как можно скорее блокировать. В целях безопасности и просто в рабочем режиме. Иначе он быстро закроется. Про безопасность понятно и так, по ту сторону сейчас находятся триста с лишком голодных людей, нам их не прокормить, если явятся, а нас объедят запросто. Что касается рабочего режима, тут интересно. Оказывается, портал само настраивается на тех, кто первыми его прошли. Такая у него программа. Зарегистрировались, всё, портал будет работать с этими людьми. Поэтому, нам предстоит решить, кто будут первыми блокаторами, затем найти проход, задачка не из лёгких. Там вопрос в угле зрения. Хабилу повезло, их вход оказался в стене, а нам не факт, что также будет. Поли знает, где место, но самого не видела, ни к чему, для неё не существует преград. Она и есть портал, рисует дверь, где ей надо. Вспоминай, как они исчезли прямо на наших глазах. Это Поли создала выход, и увела остальных. Потрясающе, верно?
-- Ну да.
-- Есть и третий вход, помнишь, она говорила? Но его лучше не активизировать, всяко в жизни бывает. Согласен?
-- Ага.
-- Это хорошо. Ну, что ещё осталось сказать? Вроде всё. Если нет вопросов, то пойдём спать, устал, как собака. Хоть пару часиков. Пойдём? Поместимся мы на одной кровати, не в первой, что ты, как барышня застеснялся, я вижу. Пошли, тебе Владыко велит…

-- Вставай, подруга, общий сбор.
-- Что, куда? – заспанная и взлохмаченная Эмилия уставилась на Сесси.
-- Выбирать, Хозяйка мужика притащила. Общий сбор.
Женщины просыпались: трясли головами, оправляя растрёпанные во сне волосы, потягивались, зевали, громко испускали скопившиеся за ночь газы. Спали все на общей постели, сооружённой для них мужчинами. Эйлеминхотэ и Амадеусан вылепили и обожгли кирпичи, выложили ровную площадку, разложили высушенные водоросли, накрыли парусиной, притащенную со складов лагеря капитана Грейка. Поли в свои вылазки часто брала их с собой. Общая постель – явление временное, пояснила Поли пленницам, как только мужчины освободят замурованные когда-то давно кельи – пещерки, вычистят и приведут их в должный порядок, каждая вольна занять одну из этих комнаток, ну или с подругой. Это кто как захочет. Решать надо сразу, поскольку у всех вскоре появится свой мужчина, а то и не один… С появлением воительниц в пещере воцарился настоящий бедлам. Шокированным женщинам объявили, что в целях безопасности их спрятали в пещере навсегда, и Поли понадобилась демонстрация нескольких сеансов жёстоких наказаний, чтобы добиться дисциплины. Позже она введёт и порку, но случится это когда женская среда потеряет единство; выделятся и всплывут наверх лидеры, подхалимы и стукачки, потащат тяжкое бремя стоики, появятся изгои, но в первые дни плена Поли добивалась подчинения при помощи своего дара. К самых рьяным строптивицам она применяла древнее искусство причинение страданий, так называемый «путь чистой боли». Демонстрация наказания впечатлила. Вид катающихся у ног неподвижно застывшей мраморной Поли визжащих от боли «грешниц», при том, что к ним никто не прикасался пальцем, превратила женщин в покорных и исполнительных существ. На красавца-анжарца они молились: Герсуриналия-Хабил не единожды выступил в защиту провинившихся. Полковник вёл обстоятельные и доверительные разговоры с пленницами. Своеобразные курсы психотерапии красавца и публичные наказания хозяйки принесли эффект. Пленницы притихли и потянули лямку новой жизни: подъём, завтрак – пища готовилась ночью дежурными поварихами. Затем личное время по уходу за собой. Работа распределялась по графику, но её было мало. Постирушки, приготовление пищи, сбор и сортировка водорослей для очагов, ремонт одежды, уборка, водные процедуры. Женщины мучились безделием, их успокаивали, в ближайшее время работы будет много: они пойдут работать на плантации в деревню. Ведутся последние переговоры с Владыкой Острова, нужда потерпеть. Тогда будет у них и солнце над головой, и свежий воздух. Единственным отвлечением от тяжких дум, таким образом, стали разговоры по душам с полковником и зрелище растянутых на часы публичных соитий полковника и Поли. Когда оргазмы «храмовницы» и офицера – стоны, крики – из неприемлемой жути превратились в привычное зрелище, женщинам вменилось в обязанность посещение охранников – «угрей» лейтенанта Гори. Соития планировалось проводить по графику и строго по алфавиту, исключая неправильные дни, остальных мужчин женщины могли выбирать сами. Амадеусан и Эйлеминхотэ не имели права отказать никому. Поразительно, но в целом к заявлению Поли все отнеслись как к чему-то нестоящему: надо, значит тому быть. Вопрос был задан один – когда? Орландо Незнаменцеву и Томми Ану, выбравшим исход из царства, Поли запретила не только соитие, но возможность работать, чем усугубила их положение: оба с нетерпением ждали освобождения. Однако оно всё затягивалось, Хабил объяснил, по третьему пункту соглашения нет консенсуса, и предложил Незнаменцеву и Ану выступить в роли переговорщиков. Время тянулось мучительно долго, но если бы женщины, лишённые привычных знаковых опознавателей: смены дня и ночи, узнали, что с момента похищения и водворения в пещеру прошло только три дня, вряд ли они бы в это поверили…

Правитель и Страж успели подняться, когда в комнате появились Незнаменцев, Томми Ан, за ними полковник и Поли.
-- Вот опять – тихо прошептал, напрягаясь, Лион.
Правитель и Стражник стояли в ожидании. С ослепительной улыбкой вперёд вышел полковник, он приложил руку к груди, склонился в лёгком полупоклоне, затем заговорил:
-- Господа, не обессудьте, что тревожим Вас во второй раз в эту утомительную ночь, но время не может ждать. На Вас и нас лежит огромнейшая ответственность, поэтому господин Незнаменцев – полковник представил учёного - я думаю, господин Правитель, заочно Вы с ним знакомы, а также господин Ан – поворот в сторону второго учёного - были так любезны, что согласились помочь разрешить последнюю, весьма прискорбную точку разночтения. Хочу отметить, что господин Ан только-только встал на ноги, он сильно и серьёзно болел, но согласился помочь. Так что, прошу, господа, решить вопрос как можно быстрее, а дабы не смущать, мы с сестрой Поли Вас покинем на время переговоров, но обязан заявить, покинем визуально, Вы должны понимать, почему. Пожалуйста, начинайте…
Поли и полковник исчезли. Напряжение спало, Лион вздохнул:
-- Я начинаю привыкать к внезапным появлениям гостей. Доброй ночи, господин Незнаменцев – он шагнул навстречу Орландо, протянул руку – очень рад познакомиться с Вами ещё раз, воочию.
Орландо удивлённо всматривался в стоящего напротив Правителя, которого привык видеть в окуляры бинокля. Человек был похож и одновременно не похож. Правитель был статен, пожалуй, что и горделив: за это говорил и разворот плеч, и посадка головы, но главное отличие от «человека в бинокле» - глаза: сияющие, ярко синие, с едва угадываемыми зрачками. Незнаменцев мог дать голову на отсечение, что у человека, которого он рассматривал в бинокль, глаза были тривиального серого цвета, и тем более волосы никак не полыхали рыжим. Но с другой стороны, человек мог быть только Лионом, значит, с ним что-то произошло.
-- Доброй – пожал он руку, и не удержался – а это действительно Вы?
-- Не похож? – заулыбались Лион и Стражник.
-- Вы как-то иначе выглядели – не нашёлся, что ответить Незнаменцев.
--В курсе, пустое – отпуская его руку, сказал Лион; Незнаменцев оценил рукопожатие Правителя, твёрдая ладонь сильного мужчины – Остров экспериментирует. Познакомьтесь – он повернулся к большому сплошь заросшему волосами человеку – это Страж Порядка, его зовут Максимиллиан, чрезвычайно нужный, чрезвычайно добрый и сильный человек, к тому же чрезвычайно волосатый, что скорее достоинство, нежели дефект.
Незнаменцев пожал руку засмущавшемуся здоровяку и сразу понял, если Правитель сильный и умный, то его помощник добряк и настоящий силач: он словно поздоровался с гранитом с детской трогательной улыбкой на его поверхности. Затем Орландо представил Томми Ана.
-- Что ж, за стол переговоров, друзья? – Лион сел первым, дождался, пока усядутся остальные. Шум выдвигаемых каменных табуреток стих, он потёр ладони:
--Я собирался утром написать вызов, как раз по поводу – Лион посмотрел на учёного – я полагал, что Вы по другую сторону от сестры Поли, на крейсере. Если не сочтёте за труд, расскажите, как Вы оказались в милейшей компании. Полковник, конечно, говорил о жителях царства, но про Вас не упомянул.
Незнаменцев улыбнулся:
-- А я и не житель, мы оба с Томми изгои. Я был в составе экспедиции, открывшей портал и только. Томми переместился в пещеру гораздо раньше, и действительно чуть было не умер, но об этом разговор отдельный. По теме же вот что. Мы желаем вернуться, но не можем…
-- Полагаю из-за пункта три – о беглецах?
-- Совершенно верно.
-- Хорошо, я верю. Памятуя о незримых слушателях, переходим сразу к сути, Ваши предложения по пункту три. Наши неизменны, напомню, мы не сможем выдавать беглецов, если побеги случатся, чисто по моральным принципам. Надеюсь, Вы понимаете нас?
-- Отлично понимаю, поэтому никаких уговоров не будет. Я на Вашей стороне, но проблема от этого сама собой не разрешиться. Нужно искать иной подход, оставив, но, не отринув, в стороне эмоции. В какой-то мере мы с Томми тоже беглецы: легальные. Я обдумывал проблему: существует два взгляда на одну проблему, абсолютно разночитаемые договаривающимися сторонами, по сути неразрешимые в рамках обычных решений. Поскольку отправные точки не имеют возможностей притяжений одна к другой, может, есть смысл поискать выход вне заданных рамок. Что я предполагаю в связи: полковнику логично предотвратить побег, ведь другая сторона не сможет выдавать беглецов. По типу эмиграции: заявление к власти о желании переместиться, рассмотрение и обсуждение специально уполномоченной комиссией, разрешение или отказ. Квоты.
-- Нет, нет, и нет – Лион, словно защищаясь, поднял обе руки – бюрократия нас погубит и здесь. В данном случае это сработает с точностью до наоборот: из пещеры станут выдворять неугодных и отмороженных, это как дважды два и мама не горюй. Такое решение для нас совсем не приемлемо, дорогой Орландо, не смотря на то, что здравое зерно присутствует. Нужно искать другое.
-- Вы же понимаете, что иное, это жёсткая охрана, с угрозой для жизни беглеца. Но даже это не остановит решившихся бежать...
-- Послушайте, Орландо – перебил учёного Лион - если нет никакого царства, а речь уже заходит о репрессиях, то, извините, в чём нам предлагают участвовать?
-- Мы снова поддаёмся эмоциям, а необходимо техническое решение проблемы.
-- Совершено согласен – кивнул Лион - но считаю, что это невозможно. Нельзя купаясь остаться сухим с одного бока.
-- Но компромисс должен быть найден, иначе грядёт худший из вариантов.
-- То есть война?
-- По крайней мере, напряжённость и локальные конфликты с непредсказуемыми результатами.
-- Круг замкнулся: миссия не выполнима, что делать?
Лион слегка откинулся, если можно откинуться на табуретке без спинки. За окном начинало сереть. Неловкое молчание первым нарушил Незнаменцев:
-- Хотел бы запоздало принести искреннюю признательность капитана Грейка и от себя лично за неоценимую помощь по благоустройству лагеря.
-- Спасибо, и как у Вас обстоят дела?
-- Не то, чтобы очень. Запасы пищи заканчиваются. Команда сделала всё, как Вы говорили: рыба сушится, мясо вялится, водоросли витаминизируются. Птиц мы вовсе в покое оставили, их едва ли не столько же, как и моряков, сами понимаете, нельзя сгубить популяцию. Что ещё, дома выстроены, но настроение унылое, если честно. Опять же, полковник увёл женский персонал. Здесь я с его действиями согласен – лучше неволя без насилия, чем ужас ежедневного насилия. Я имею в виду ежедневные изнасилования, которые, несомненно, начались бы. К тому же думаю, что и еду у женщин тоже бы отобрали со временем. В общем, невесело. А в пещере, какая-никакая, но жизнь.
-- А что капитан? Какие действия предпринимает?
-- Капитан Грейк молодец. Таких поискать. Не он, давно друг другу глотки перегрызли. Но и он не Господь Бог, ситуация может выйти из-под контроля в любой момент.
Неожиданно материализовалась Поли, за её спиной полковник. «Храмовница» выглядела взбешённой, Герсуриналия незаметно прикладывал указательный палец к губам, обегая взглядом лица присутствующих.
-- Видишь сам, любимый, ты, что насмехаются они. Мужские повадки, у-у-у, ненавижу. Сидят, делают вид, что что-то решают, эти молчат вовсе – Поли кивнула на Ана и Максимиллиана.
-- Дорогая, послушай – начал говорить полковник, но Поли остановила его властным движением руки.
-- Нет, сам слушай. Они ничего не решат. Будет так, как скажу я. За каждого беглеца, принятого им, пусть Правитель заплатит. Меру мы обговорим, милый. Мужчины, ничего не могут решить – шипела взъярёная Поли – итак, Правитель, согласен ты на плату?
Лион восхитился «храмовницей»: Остров в лице сестры Поли лишился настоящей охранительницы, под стать её умной предшественнице – матери Генриэтты. Казавшуюся неразрешимой проблему она решила в секунду: выкуп. И не поспоришь, ведь беглецов он сможет не отдавать. Его непримиримая в этом вопросе позиция не оставляет иного шанса, кроме согласия. Насколько своим решением он осложнит жизнь островитян, будет зависеть от количества беглецов, за которых придётся платить. Он встал: глядя на противоборцев, поднялись и другие участники переговоров.
-- Мы будем платить, сестра Поли. Ты нашла мудрый выход. Спасибо.
Лион склонил голову…

Толпа поплелась к тронному креслу, где высилась фигура Поли, Хозяйки, так звали её пленницы, рядом красовался Хабила с неизменной полуулыбкой на лице: у Эмилии полыхнуло лицо. «Дура» - прошептала Сессии, искоса взглянув на подругу. «Сама такая» - огрызнулась Войкова. Женщины обступили трон, стараясь не встречаться взглядами с Хозяйкой. Кто-то, подобно Эмилии, не отрывал глаз от анжарца, но в основном женщины разглядывали четвёртого мужчину, появившегося в пещере со дня ухода учёных. Новенький не производил впечатления: на вид ему можно было дать и двадцать лет, и сорок. Очень не красив: большие уши, выпирающие зубы, узкое треугольное лицо. Контрастировала фигура: подтянутая, собранная, спортивная, было в ней что-то стоящее, но человек стоял бездвижно и производил впечатление скорее негативное.
-- Чмо какое-то – выдала оценку Сесси.
-- Товар у Хозяйки становится хуже – поддакнула Эмилия, едва взглянув на представителя другого пола: она пребывала в прострации, не отойдя от сна, в котором царил её повелитель, спозаранку Хабил явился во плоти. Томило желание, она не замечала, что её нижняя половина тела живёт самостоятельной жизнью. Зато всё отлично видела с высоты Поли: она читала мысли подданных без усилий, и досконально изучив, знала чего ждать от любой. В неспешно собирающейся вокруг трона толпе заспанных женщин она отыскала Эмилию Войкову, естественно вместе с Сесси Тщедэуш. Полоснула ревность; истекающая похотью сучка не сводила глазёнок с Хабила. Злорадная усмешка тронула губы царицы подземелья: « будет тебе сегодня подарочек, такой, что забудешь о моём мальчике». Поли видела, как здоровенная Сесси Тщедэуш одёргивает подругу: «смотри-ка, у силового механизма - как-то раз так назвал Хабил подругу Войковой, а Поли запомнила выражение - мозгов побольше, чем у этой дурочки». Подруги привлекли её внимание сразу же. Сесси потому что любила её раба, то была любовь – дружба, как разобралась она позже, скорее, дружеская привязанность с элементами полового влечения. Но невзлюбила Поли не по этой причине, как женщина, она испытывала солидарность - ведь мужчина для женщины значит много больше, чем женщина для мужчины. Грязным, вонючим, потным айрам от женщины всегда нужно только одно, а мы нуждаемся в отношениях, привязки к чему-то сильному, живому и надёжному. Женщины зависимы по природе: подчинение заложено в них. Изначально. Самой Поли понадобилось и время и усилия, чтобы порвать путы, наложенные природой. Сессии Тщедэуш заслужила презрение тем, что попыталась напасть на неё, а то, что новый Правитель искалечил раба, странным образом усилило её неприязнь к здоровячке. Оказалось, что Поли сама успела привыкнуть к мужчине, жившему возле её ног. Войкову она ненавидела из-за Хабила, что было тоже странно, на её любимого смотрело столько глаз, их обладательницы, Поли не сомневалась, спят и видят, как они отдаются её любимому. Одна красотка Анжела чего стоит, или Инорета, старуха, тридцать восемь лет, а туда же, глаз не сводит, смущается, краснеет, но смотрит, смотрит и смотрит, раздевает глазами: да, многие вздыхают по её красавцу, но именно Войкова вызывает самые негативные эмоции. Решение пришло мгновенно: как сладка месть. Сегодня они посчитаются. В уставе женского царства прописан закон: мужей выбирают случайным образом, полагаясь на милость господню, Выбор даёт Бог. Женщины тащили метки из специально выдолбленного для этой цели отверстия в стене, где их заранее складывает сама Поли. Чтобы процедура поиска мужа не выглядела вульгарной, метки не просто мешали в кучу. Эйлеминхотэ сделал коробочку, поделённую на ряды и ячейки, в которую и выкладывались метки – глиняные кружочки, простые, гладкие, но на одном из них прочерчена изломанная линия, должная символизировать изменение статуса женщины. Кандидатка, вытянувшая эту метку, получала законного мужа. Подразумевалось, что её рукой движет благодать Святого Отца. Поли, желая полностью порвать со старым миром, не желала, но Хабил настоял на варианте искусственного соединения пары, по типу «священной любви». На всякий случай говорил он. Суть заключалась в том, что Поли, единственная раскладчица меток, зная, в какую ячейку положила меченую, могла легко направить ищущую руку в нужное место. До сих пор выборы мужей были честными. Один мужчина, спокойный, в годах достался Веронике Иствер, Поли импонировала рассудительность и мужество, с которым эта женщина приняла изменения своей жизни, и была рада узнать, что брак состоялся по - настоящему. Ещё двое сошлись тоже подходяще. Но сегодня другое дело. Она накажет Войкову. Поли сама определит судьбу похотливой сучки. Милая, симпатичная, с ладной фигуркой Войкова со временем вполне могла стать соперницей. У неё оказался красивый голос, а то, как она пела, нравилось самой Поли. На Острове не пел никто. Оказалось, что пение это очень красиво. Каким бы не был надёжным Хабил, в первую очередь он мужчина: случаются моменты, когда они не могут контролировать своё «хозяйство». Поли это знает по себе: в тебя входит что-то могучее, захлёстывает, и не в силах сопротивляться, ты растворяешься в стихии желанного. Позже приходит раскаяние, но это случается после, а во время буйства инстинктов не существует никаких препон. Что говорить о мужчине, когда у него перед глазами свежее да сладкое, тут шансов удержаться нет никаких. И так ей кажется, что милый слишком много уделяет внимания женщинам. Ну, ладно, в первые дни, это было необходимо, она согласна. Сколько пролито слёз, скольких она наказывала. Но сейчас, когда потихоньку положение нормализовалось - появилась нормальная пища, первые мужчины, впереди, после дождей, выход на работы, то есть через пять дней. Почему бы Хабилу окончательно не перестать возиться с женщинами?
-- Независимые гражданки – официальное обращение придумал Хабил - раздался железный голос Хозяйки. Многие женщины вздрогнули: слушать Поли было нестерпимо, пожалуй, что и страшно. Тембр буквально «резал» уши, а тональность относилась к роду голосов, что всегда звучат громко, как бы человек не пытался сдерживаться.
-- Сегодня у нас опять праздник, к нам согласился перейти вот этот мужчина. Его зовут Жаком Притчел. Он молод, ему двадцать три года, поэтому к выбору допускаются только, кому не больше двадцати пяти. Призываю к порядку, кому не интересно, кому достанется муж, могут уйти. Я сказала.
Толпа тихо зашумела, зашевелилась: потекли тоненькие ручейки женщин покидающих смотровую площадку, но подавляющая часть осталась. Жаком был спокоен до невозможности. Ничто не дрогнуло внутри, когда перед ним ниоткуда появилась красавица и взяла его руку. Он дежурил на кухне и был один, другие ребята ушли за продуктами на склады. Хозяйка посмотрела в глаза: Жаком понял, его забирают, сопротивление бесполезно. Да и к чему? По слухам, в женском царстве сытно, большая часть моряков мечтает попасть туда: тяжелее и хуже, чем здесь, наверное, не станет? Он спокойно смотрел, как выходят из очереди и направляются к стене претендентки. Это интриговало, ведь с его внешностью до сих пор он был невидимкой для слабого пола. А тут его выбирали. Он наслаждался одним видом женщин: будоражили воображение скрытые форменкой округлости, покачивание бёдер и вихлястые движения ягодиц. Иные бросали на него взоры, и Жакома насквозь пробивали блеск и влага чистых глаз: некоторые дамы улыбались, но настоящего интереса к себе он не видел. Одна красивая и грациозная девушка послала воздушный поцелуй, проходя мимо. Женщины подходили к стене, просовывали руку в отверстие и доставали жетон. Жаком догадался, в чём заключался обряд, и с интересом ждал, какой будет та, которой он достанется. Когда остались две претендентки он испытал что-то вроде волнения. Оставшиеся подруги, это было видно не вооружённым глазом, никак не могли решить, кому идти первой. Внезапно толпа заволновалась: женщины шушукались и стреляли глазами на подруг, Поли и его. Похоже, ситуация случилась неординарная.
-- В чём дело? – шепотки мгновенно стихли. «Дисциплинка тут, однако» - подумал Жаком. Он насторожился, вдруг ощутив, что происходит неправильное. Волнение женщин казалось искренним, растерянность подруг тоже, а собственного торжества Поли вовсе не скрывала. «Подстава, и здесь, одно и то же. Думал, всё по правде, а тут цирк». Притчел понял, что ему определили играть роль жениха именно для этой пары: поднялась волна протеста, но он подавил эмоции: «всё должно быть под контролем, посмотрим, что получится». Он окаменел в ожидании. После окрика Царицы девушки, наконец, договорились, и одна из них, миловидная и нежная, быстро направилась к стене. Жаком хорошо видел её бледность, то, как нехорошо ей, и ему опять стало обидно, но он привычно одёрнул себя - не в первый и не в последний раз. Девушка вытянула руку из отверстия, и… ахнула, прикрывая ладошкой рот. Встала и гордо выпрямила спину царица, с лица стоявшего рядом полковника сползла его вечная полуулыбка, он удивлённо посмотрел на повелительницу, хотел что-то сказать, но промолчал и смотрел, как к трону направляется несчастная, вытянувшая несчастливый жетон. Женщина подошла к подиуму и протянула метку, на Жакома она не смотрела. Поли склонилась, тихо шепнула: «поздравляю, дорогая» - Притчел расслышал явную издёвку в её голосе - забрала метку, затем, подняв её над головой, громко заскрежетала:
-- Выбор сделан, независимые гражданки. У нас состоялась ещё одна пара…
-- Нет – внезапно вскрикнула женщина.
-- Что – наклонилась к ней Хозяйка – что нет?
-- Пожалуйста, не надо – заплакала несчастная.
-- Почему это? – издевалась царица – надо всем, одной нет тебе. Зачем оставалась? Тебя что не устраивает в нём – она показала на Жакома – внешность?
-- Не надо – пыталась справиться со слезами молодая женщина.
-- Хорошо – внезапно согласилась Хозяйка, тишина в зале стояла полнейшая – ты знаешь правила. От выбора можно отказаться, для этого должна найти замену ты. У нас нет насилия, найди с кем поменяться и всё. Есть здесь готовые на обмен?
Жаком слышал стук своего сердца. Время превратилось в вечность.
-- Вот видишь, дорогая – мягко улыбнулась царица – никто не хочет.
И вдруг в тишине раздалось:
-- Я беру.
Поли, Жаком, Хабил и толпившиеся внизу женщины обернулись на Сесси. Силачка решительно направилась к царственному подиуму, протянула руку:
-- Отдай метку, царица. Я забираю этого мужчину себе. Он мне муж.
Медленно, очень – очень медленно Поли наклонилась и положила метку в руку Тщедэуш. Она с трудом сдерживала гнев, однако в глазах сквозило и уважение к поступку Сесси. Силачка показала метку, и быстро выговорила:
-- Я беру этого мужчину мужем и обязуюсь жить с ним до конца своих дней. Беречь, и если позволит море и Святой Марьятта, любить…

-- Зачем ты это сделала?
Разъярённая Поли металась меж «кресел любви», вокруг не было видно ни души: никто не жаждал попасть на глаза повелительнице, когда она находилась в таком состоянии.
-- Зачем, любовь моя? – настойчиво пробивался в сознание «храмовницы» голос Хабила, Поли ухватилась за него, как за соломинку…
-- Зачем ты это сделала? – набросилась на Сесси Эмилия. Они привели Жакома в одну из комнат для замужних – говори немедленно.
Притчела для них не существовало, а он сидел на краю топчанчика и смиренно ждал продолжения действия, начавшегося в момент передачи его в качестве супруга от одной женщины к другой.
-- С ума сошла, да? – допытывалась Эмилия у молчавшей подруги – тебя просили?
Войкова словно забыла о собственных слезах у подиума, несправедливость обвинения возмутило Сесси:
-- А чего ты тогда ревела, как корова?
-- Я то…
-- Ты, ты?
Войкова задумалась, пожала плечами в недоумении:
-- Сама не пойму, чего-то нахлынуло, жалко стало себя. Это она нарочно подстроила, я знаю…
-- А я говорила, забудь про полковника, допялилась?
-- Ладно тебе, ну и что, пялилась, и буду, нравиться он мне, зато ты теперь замужняя, как тебя зовут, парень? – Войкова повернулась к Притчелу. Сесси тоже. Молодой человек встал:
-- Жаком Притчел.
-- Откуда ты такой? – рассматривала его Эмилия.
-- Из Флуренции, это…
-- А-а, слышала. И чего, тебе вправду двадцать три года?
-- Ну да.
-- На вид не скажешь.
-- Я знаю.
-- Да, старушка – поглядела Эмилия на подругу – отхватила ты молодого. Парень, у тебя там девушка есть, осталась?
-- Нет.
-- Тебе легче.
-- Наверное.
-- Не наверное, а точно – закончила допрос Эмилия, и опять посмотрела на Сесси - а теперь, мать, колись по честному, зачем захапала парня?
-- А куда она девала Майкла, сучара?
-- Так ты назло ей – удивлению Эмилии не было предела - а я думала из-за меня?
-- Да пошла бы ты подальше – Сесси сердито отвернулась.
-- Ничего себе отношения у вас… добрые – Жаком стал прохаживаться по комнате, знакомясь с неказистым убранством. Топчан, на котором он только что сидел, прикроватная тумбочка - глиняный ящик без дверки, с одной полкой, занятой сменой белья. Источником света служил входной проём, правда, надо отдать должное, вид из темноты комнаты на разноцветные пятна, ползающие по стенам, был хорош по - настоящему.
-- Всё лучше, чем вповалку спать – откликнулась Сесси.
-- Это как это?
-- Хозяйка без замужних всех держит при себе, комнаты женатикам положены.
-- А много женатиков?
-- Ты четвёртый.
-- Понятно, а ещё мужчины есть?
-- Да. Эйлеминхотэ, он всё тут строит, Хабл маленький, пацанчик ещё.
-- Амадеусан – подхватила Эмилия – потом лейтенант Гори со своими подводниками. Был Незнаменцев, но он с Томми Аном вернулись к капитану. Пока это всё.
-- И чего Вы тут делаете, если не секрет?
Девушки переглянулись, засмеялись:
-- Сам скоро увидишь… Жаком Притчел. У нас не соскучишься, да, Сесси?
-- Эт, точно…

-- Я люблю тебя, милый – Поли вынырнула из накрывшей её мглы, в которой ярость была наиважнейшей частью. В таком состоянии она представляла угрозу для всех. Какой удар нанесла ей эта здоровячка? Поли с замороженным своим чувством сострадания не могла представить его в других людях. Когда Тщедэуш безумным поступком вдребезги разбила тщательно спланированный план мести в отношении Войковой, ей с трудом удалось удержаться на глазах многочисленных свидетелей, но она впала в полубезумие, когда осталась наедине с Хабилом. Если бы не её милый, неизвестно чтобы она натворила.
-- Любимый, займёмся любовью, здесь, прямо сейчас, ты не представляешь, как ты мне необходим, пожалуйста.
Поли прижалась к Иммабиту-Хабилу, нервные пальцы, расстёгивая, перебирали пуговицы кителя…

Капитан Уильям Грейк, Даррелл Толкинен сидели на лавочке, на которой две недели назад они наблюдали ночное псевдо сражение, устроенное для них полковником Герсуриналия, и вслушивались в далёкое громыхание приближающейся грозы. Третьим был Орландо Незнаменцев. В воздухе пахло сыростью, жара ушла. Они только что отзавтракали-отобедали. Кормление личного состава теперь происходило два раза в сутки, и к чувству постоянного недоедания привыкнуть было невозможно, оно довлело.
-- Да – прокомментировал Грейк очень громкий очередной раскат, катившийся со стороны темневшего зловещими свинцовыми тучами горизонта. Рокот прокатился по всему небу – уже скоро. Лодки вытащены?
-- Никак нет.
-- То есть?
- Чрезвычайный Комитет принял другое решение: лодки пришвартовать.
-- А если волна…
-- Решение принималось с учётом обстоятельств. Первое, за всё время не было ни одного шторма…
-- Мало ли что не было, Даррелл, что за глупости?
-- Не глупости – Незнаменцев кашлянул в кулак – Лион тоже говорит, что за все годы на Острове не было штормов. Ни одного.
-- И во время дождей?
-- И во время дождей.
-- Что ж, пусть будет так, но вся ответственность на Вас, Даррелл, Вам понятно это?
-- Так точно.
-- Но подождите, лодки же затопит?
-- Именно, в этом и смысл. Лодки затопит, и они погрузятся на определённую глубину, где и переждут ливни. Швартовы подобраны из этих расчётов, при этом мы использовали дополнительные, так что…
-- Ну, ладно, хотя мне и не очень нравится, что Вы не ставите капитана в известность.
-- Простите, закрутился.
-- Ничего страшного, сам виноват. Так говорите, что дождь может прийти уже в эту ночь?
-- Вообще-то я не говорил, но согласен с Вами, может и в эту ночь – Толкинен вытащил из внутреннего кармана кителя расчёску и принялся расчёсывать отросшие волосы – как то оно будет? Правитель предупреждал, что это что-то несусветное, правильно, Орландо?
-- Да, свето представление – сунул руки в карманы джинсов и вытянул длинные ноги учёный– очень страшно. Стена дождя и бешеные потоки.
-- Вот и посмотрим, как мы построились, выдержим или нет? Лион видел наши сооружения, как он… относится к ним? – спросил парня Даррелл.
-- Сказал, не плохо, дело в другом. В каких направлениях понесутся потоки у нас, он не знает.
-- Дело настолько опасное? – включился в разговор капитан.
-- Если верить – ответил Незнаменцев.
--Не верить оснований нет?
-- Абсолютно.
-- Ладно, остаётся значит ждать. Сегодня, Вы предполагаете, господин Толкинен?
-- Всё возможно, господин капитан. Люди предупреждены, сделано всё необходимое. Продукты упаковали в плёнку…
-- Знаете что – перебил его Грейк – они ведь на складах и вместе с оружием?
-- Никак нет, оружие отдельно, а что?
-- Отсюда видно, где расположен склад?
-- Ну да – Толкинен поднял руку - видите два пакгауза рядом, правильные квадраты возле казарм?
-- Ага.
-- Это склады, тот, что с лева оружейный, справа продукты.
-- Эгэ – капитан задумался. Даррелл и Орландо недоумённо переглянулись.
-- Скажите, пожалуйста, господа – Уильям встал, приложил руку козырьком ко лбу – вот там, я так понимаю, водоотводы?
-- Так точно - встал и Толкинен, за ним Орландо, он тянул шею, выглядывая строения.
-- Значит, по расчётам получается, что бегущий вниз поток перенаправляется ими, отводя воду от лагеря, правильно я мыслю?
-- Ну да, а что?
-- Скажите, Даррелл, учитывался ли в расчётах ветер?
-- Конечно, мы же всё-таки не просто…
-- Подождите – капитан прервал помощника – я не корректно выразился, имею в виду не силу ветра, а направление. Что произойдёт, господин учёный, если ветер, допустим, будет боковым?
-- Элементарно – развёл руки Орландо - при ураганном боковом ветре лагерь просто затопит.
-- Но Лион утверждал, что дожди льют прямые – забеспокоился Даррелл.
-- На его половинке, да – капитан тревожился всё больше – а что у нас будет, мы не знаем. Это наша промашка, Даррелл. Необходимо срочно мобилизовать людей и перенести продукты в безопасное место.
--Но куда?
-- В пещеры, дорогой, куда же ещё.
-- Зачем, не понимаю – упрямился Толкинен – люди сейчас на нервах, как бы не сорвались. Срочно никто не любит.
-- Именно, что срочно. Считайте это причудой, но мне, кажется, что поступить надо именно так. Предчувствие, что ли? И времени в обрез. А как Вам, господин Незнаменцев?
-- Разделяю Вашу тревогу, в пещере, всяко, безопасней.
-- Такая работа, я не знаю, всё упаковано тщательно - продолжал сомневаться Даррелл, досадливо морщась и покачивая головой.
-- Не нойте, дорогой помощник. Идёмте, погода пока благоволит нам, за мной.
Продукты и воду перенесли уже под вечер. Не забыли и брикеты для костров. Капитан отдал приказ: всему личному составу перебраться в пещеры… Моряки столпились у выхода, пропустив вперёд офицеров. Отбой ко сну отменили в силу чрезвычайных обстоятельств, посчитав, что не резонно укладывать людей, мало ли что может случиться. Кто хотел спать, уже кутались в спальниках. Настроение было тревожным: страшное пришло и стояло за порогом. Воздух переполнился озоном. Небо рокотало непрерывно. Если потереть суконку, то проскакивали искры. Полыхали зарницы: одна за другой. Ожидание становилось всё тягостней… Небо раскололось. Залп пушек главного калибра крейсера не был бы громче первого ужасного удара грома. Многие закричали, закрыв ладонями уши, присев от неожиданности и страха, иные упали. Полыхнула, ослепив, гигантская молния, первая из световой иллюминации, не выключавшаяся последующие два дня и ночи. Затем включился шум: дождь начался. Остров превратился в водяной ад. Сплошная стена дождя ревела, в проём тянуло холодом. Моряки оттянулись вглубь пещеры, поближе к кострам, и где шум слышался не таким ревущим, головы всех были повёрнуты к выходу: словно зрители в кинозале они смотрели на мелькание света от беспрерывных вспышек молний… Дождь стих утром третьего дня. Наполовину потерявшие слух, с воспалёнными, слезящимися от дыма костров глазами, измученные грохотом и бессонницей моряки осторожно выходили наружу… Парило. Просвеченные низкими лучами солнца игрались клубы тумана. Воздух был свеж и чист до хрустальной прозрачности; первые птахи с чириканьем вылетали на охоту. Всё свободное пространство покрылось ковром из цветов, они были всюду. Цвели кусты и камни, редкие деревья, скалы. Цветы, цветы, всюду цветы. И живыми цветами порхали тучи бабочек. Раздались восторженные оханья…
-- Теперь понятно, почему на Острове свадьбы играются после дождя. Красота какая.
-- Так точно, господин капитан - измученный вид Толкинена не скрывал беспокойства, написанного на его лице.
-- Расслабьтесь, капитан второго ранга, господин Даррелл. Употребляйте красоту в чистом виде, вот она перед нами – невинная, как младенец, порочная, как одалиска. Всё в ней. Само совершенство. Что значим мы, людской род, в книге жизни? Разве способен человек сотворить подобное? Нет и нет, Даррелл. При виде такого как-то сразу становится понятным, какие мы в сущности никчёмные серые да корявые существа, оскорбление природы с этими нашими одеждами, механизмами, войнами. Чванливые и глупые. Присоединяйтесь к нам, господин Незнаменцев – позвал Грейк, увидев выходящего из пещеры учёного – мы с Даррелом пытаемся восхищаться чудесами, изготовленными матерью - природой. Вернее, я один, господин Толкинен отнюдь не склонен нынче к философствованию на тему, что есть бытие? Да что с Вами, Даррелл?
-- Господин капитан, разрешите пойти и посмотреть на строения, такого дождя я и предположить не мог. Тревожно.
-- Вот в чём дело? Да, это разумно, сходите, хотя постойте, вместе сходим. Доложите дежурному офицеру, Даррелл, я Вас буду ждать здесь. А Вы, господин учёный, с нами или как?
-- Конечно, тоже интересно.
-- Просто интересно или, как Дарреллу тревожно?
-- И так, и так.
-- Фифти-фифти, понятно. О, уже вернулись, господин Толкинен, всё в порядке, доложились?
-- Так точно.
-- Что ж, идём на рекогносцировку…
Зрелище ужасало. Трёхмесячный каторжный труд пропал зря. Всё оказалось зря.
-- В чём мы допустили ошибку, Даррелл – раздумчиво спрашивал Грейк, оглядывая руины: оползшие стены без крыш, в некоторых домах были размыты и стены. Пакгаузов, построенных первыми, не оказалось вовсе. Как и оружия.
-- Вы, гений, господин капитан – не отвечая на вопрос, сказал Толкинен – если бы не Ваше распоряжение никого из нас не было бы в живых.
-- Да, да, сам не знаю, что меня подвигло в последний миг.
-- Наитие – Незнаменцев печально покивал головой – лабораторного оборудования не осталось.
-- То же и с оружием, мы беззащитны, господа – капитан, как и учёный, двигал головой – какие предложения в связи с этим?
Кивок в сторону руин.
-- Никаких – Толкинен сунул руки в карманы брюк – восстановить мы не в силах, не осталось никакого производственного оборудования, еды мало, моряки ослаблены. Сетей нет.
-- Сети, допустим, навяжем, я уже подумал – Уилкосс показал на виднеющийся вдали крейсер – там канатов хватит распустить на волокна, сплетём. Лодки меня беспокоят, надо спуститься посмотреть, выдержали ли швартовые. Спускаемся, господа.
Они заспешили вниз, скользя на ещё мокрых глиняных участках, безжалостно давя цветы: окружающая красота перестала для них существовать… Лодки оказались на месте: умело принайтованные, они покоились под метровым слоем водной толщи.
-- Возвращаю Вам определение, Вы, Даррелл, и весь Чрезвычайный Комитет вместе с Вами, гении– говорил Уилкосс, разглядывая сквозь толщу воды лодки - надо проверить, не пострадали они?
-- Невооружённым глазом видно, что нет, господин капитан. Вот они, кормилицы, все в наличии. Поднимем, просушим.
-- Замечательно. Но что делать нам, Даррелл – капитан оторвался от рассматривания лодок, взглянул на помощника - как быть? Получается, что на нашей стороне ливни сильнее?
-- Совершенно не обязательно, господин капитан. У Лиона, вернее, у предшественников, было время наблюдать. Они изучили, куда устремляются потоки, и выстроились соответственно в безопасных местах. Но первое время, это явствует из истории Острова, рассказанного Орландо после возвращения, они тоже жили в пещерах. Наша ошибка, а может не столько ошибка, а необходимость заключается в том, что мы, первое, странным образом не подумали об этом, и второе, нам необходимо было загрузить людей работой на период адаптации. Мы также предусмотрели строительство водоотводов, казалось, что они справятся с ролью, но таких дождей никто не ожидал. Теоретически, да, мы были готовы, на практике оказалось, что наши фантазии бледнеют перед стихией этого Острова.
-- А как мы узнаем, где мчались потоки?
-- По следам – Незнаменцев показал себе под ноги – сантиметров двадцать вымыто почвы, так что никаких проблем, увидим.
-- Ошибаетесь, дорогой учёный друг. Проблема и огромная. Вот эта канавка говорит нам, что потоки на нашей половине не имеют постоянного параметра, иначе здесь давным - давно образовалось бы русло. Глубокое, преглубокое. А его нет, и нигде на Острове нет. Что это значит? Только одно, строиться наружи на нашей стороне – ошибка. Строимся, да, но в пещерах. Согласны?
Незнаменцев и Толкинен покивали головами. Грейк вздохнул:
-- Вот и хорошо. Следующее. Нам нужен Лион. Правитель даст инструмент, возможно, еды. Думаю, надо узнать, как правильно высушивать кирпичи. Незнаменцев, Вы говорили, что у Лиона есть старинная книга, в которой прописано всё, что надо на любые случаи жизни?
-- Да есть.
-- Значит, следует надеяться, как закалять кирпичи, в ней описано. У меня есть чувство, что если бы кирпич был, как следует, обожжён, дома смогли бы выдержать напор, ну да ладно, что теперь, придётся возвращаться в каменный век. Первоочередная задача, господа, мне видится в поиске портала, не найдём, очень тяжело будет. Возвращаемся налаживать новую жизнь…

Генриэтта надела на склонённую голову Максимиллиана венок… Все жители деревни собрались в лощине. Праздник Перехода и Стояния в этот раз начинался несколько позже, из-за свадьбы Стража Порядка и будущей Верховной Жрицы. Несмотря на это обстоятельство, подготовленные к обряду юноши и девушки были на месте: всем хотелось посмотреть, как женятся два облачённых властью человека. К Максимиллиану люди относились хорошо, Марьяну знали не многие. Как всегда после дождей воздух казался особо вкусным, затяжные дожди остудили камни. Следующие два дня, пока они ни прогреются, находиться под открытым небом можно будет почти целый день. Трон Правителя стоял на своём месте, прямо от него тянулись длинные ряды бочонков с шипящим и пьянящим морсом. Ждали начала церемонии. Появление Лиона вызвало бурные восторги, люди приветствовали нового Правителя искренне. За краткое пребывание на Острове он привнёс значительные новшества, сильно облегчившие труд, и сами условия жизни островитян. Кроме этого он часто делал обход вместе со Стражем Порядка, был в курсе деревенских дел. Лион помахал рукой, и тихо ворча про себя, уселся на трон Святого Отца. Сидеть несколько часов кряду в неприспособленном кресле, испытание не для слабаков. Голову Лиона забивали многочисленные тревоги: мысли крутились вокруг пришельцев, как они перенесли первые дожди; что делает сейчас Поли, наблюдает сейчас или нет; как пройдёт свадьба Максимиллиана с МАрьяной, но главное, как сложится в дальнейшем их совместная жизнь; придут ли на просмотр моряки, и если «да», то, как они себя поведут? Он говорил с Незнамецевым , тот обещал содействие в этом вопросе, но что получится на самом деле, никто не знает. То, что пришельцы онанируют перед голыми девицами, не беда, на Острове это был культ, главное, чтобы не похабничали при этом. Лиона беспокоило, в основном, последнее. Ещё его волновало прохождение самого обряда. Очень мало девушек: деревня выставила всего трёх девиц: Мазелию, пятнадцатилетнюю воспитанницу из «назначенной» семьи уборщицы Майраны и кирпичника Зелиона, четырнадцати с половиной лет Рапколу от «нужницы» Рапиты и Версигу, девочка тринадцати лет тоже из «назначенной» семьи кирпичника Вертела и орешницы Сигуры, включённую в список в последнюю очередь, на её счастье у неё начались женские дни, и жрицы признали её созревшей для замужества. Юношей было больше, но всё равно не много: Лион насчитал семерых, но лично знал двоих – Дошу из семьи уборщицы фру Милены и покойного рыбака Густо, их старший сын Кирим прошёл посвящение в прошлый раз. Ещё будет стоять Одахас из «назначенной» семьи рыбака Хасима и «орешницы» Одалины. Остальные юноши ему не знакомы, значит они «храмовые». С высоты кресла он видел их всех. Посвящённые из семей сидели рядом с родителями, «храмовники» под наблюдением жриц. Семьсот человек, разбившиеся на группки, в одиночку, или в паре – тройке бродили, сидели, лежали на быстро увядающем цветочном ковре в ожидание начала праздника. Практически все нюхали сорванные цветы. Стоял ровный гул. Внезапно шум усилился. Лион заглянул за спинку трона… С дороги в лощину спускались трое: впереди Верховная Жрица, за ней с переброшенными через головы и переплетёнными друг с другом венками молодые. Чуть отстав, следом шли шесть жриц в обрядовых белых балахонах и масках. Скоро они подошли к трону: Максимиллиан и Марьяна остановились напротив Лиона, жрицы зашли за трон. Как всегда Лиона передёрнуло от масок. Нарисованные спереди и сзади схематичные лица смотрелись пугающе. Народ поднялся, и начал подтягиваться ближе, теснясь и возбуждаясь. Скоро трон оказался в плотном кольце зрителей. Всюду виделись улыбки, слышались подбадривающие выкрики. Максимиллиан был в парадной одежде, то есть в короткой кожаной безрукавке, белых портах и выделанных из мягкой кожи сапогах. На ремне висел длинный палаш в ножнах. Тоже кожаных. Он был необычайно бледен, которую не могла скрыть даже сильная поросль на лице: он уткнулся взглядом под ноги, и не смотрел ни на кого. Марьяна в длинном платье одной из дочерей Святого Марьятта, с пышной юбкой колоколом, синего цвета, расшитого позолотой, поблёкшей со временем, но целой, выглядела сказочной принцессой. Узкий лиф сжимал девичью грудь, образуя глубокую ложбинку посередине и придавая незрелым ещё формам округлость. Длинные волосы девушка заплела в косы и уложила на голове «короной». Глаза Марьяны блестели, она румянилась от внимания к своей персоне, и выглядела потрясающе, настоящей красавицей, что подтвердил одобрительный гул. Пара поклонилась Лиону, затем поочередно по ходу солнца на все четыре стороны. Раздались аплодисменты. Стоявшая неподвижно Генриэтта взяла их руки в свои и подвела молодых к трону. Лион встал, стараясь не морщиться: нога затекла. Максимиллиан и Марьяна поклонились ему, он им. В руках Генриэтты появился большой венок, собранный из белых и жёлтых цветов: свой посох она прислонила к трону. Жрица протянула цветы Лиону.
-- Возьми венок Правитель – прохрипела старуха – и возложи их на головы новобрачных, соединяя тела и души для долгой и счастливой жизни во имя Святого Отца. Пусть станут свидетелями сочетания все эти добрые люди, собравшиеся здесь и сейчас.
Лион сошёл с помоста, с поклоном принял венок, оказавшийся на удивление тяжёлым, догадался, что внутри вплетено что-то тяжёлое, скорее всего тонкий канат, чтобы венок не порвался при обряде. Он подошёл к молодым и набросил его им на плечи. Все трое и старуха поклонились. Затем молодые повернулись к почтительно молчавшей толпе и уже против хода солнца отвесили ещё четыре поклона. Лион вышел вперёд, поднял вверх руку:
-- Брак состоялся по обоюдному согласию. Свидетельствую.
Повернулся по ходу солнца:
-- Брак состоялся по обоюдному согласию. Свидетельствую.
Правитель повторил обрядовую фразу ещё дважды. На этом церемония закончилась. Молодым следовало теперь спуститься к морю и возложить на его волны венок – дар Святому Отцу и морю. Считалось, что если венок сразу утянет подводным течением, то дар принят и впереди молодых ждёт счастливая долгая семейная жизнь. Застрявший, а ещё хуже, утонувший венок у берега – символ любви несчастной. Обряд погружения венка проходил в тайне, никто, кроме венчаных не должен был знать о результате. Провожаемые криками и поздравлениями молодые ушли. Лион посмотрел на Мать Жриц, кивнул головой, что означало: «начинайте праздник». По команде Генриэтты жрицы в масках вышли вперёд и встали в линию перед троном. Толпа загудела, раздались первые свисты и выкрики. Из гущи зрителей, сопровождаемые родителями и воспитательницами, на импровизированную сцену начали выходить молодые люди: девушки и парни. Все обнажённые. Они выстроились в два противостоящих ряда по берегам ручья. Жрицы разделились на половинки: одни ушли на сторону мальчиков, другие к девушкам. Лион горестно подсчитал: на двенадцать юношей пришлось всего семь девушек… Праздник Стояния и Перехода начался. Не хитрый обряд, заключавшийся в том, что юноша, на глазах у всех возбудившийся при виде девушек, считался здоровым и готов к созданию семьи. Во время стояния друг перед другом не допускалось никаких уловок: девицам запрещалось принимать соблазнительные позы, юноши обязаны держать руки прямо. Стояние не должно было длиться больше часа, но и этого хватало, чтобы некоторые проходящие обряд с обеих сторон падали в обморок. Не смотря на то, что остров за три дня дождей охладился, солнце по-прежнему властвовало над ним. Если ребятам запрещалось даже двигаться, то зрителям можно было куражиться волю. Что те и делали с упоение. Едки замечания и шутки так и неслись в сторону красных от стыда ребят. Шум, смех, гул усилился, это раскрылись первые бочонки с хмельным напитком. Генриэтта встала рядом с троном.
-- Гляди, Владыко, на беду – заскрежетал голос жрицы – в два раза меньше девушек.
-- Вижу, Мать Жриц.
-- Нагрешили сильно сёстры, сердится море, беда у нас, беда.
-- Что-нибудь придумаем.
-- Что тут придумаешь?
-- Не знаю.
-- И я не знаю.
Генриэтта замолкла, только шевелились сухие ниточки губ. Внезапно раздался громкий смех, он нарастал, пока не перерос в оглушительный шум. Лион догадался, кто-то из юношей прошёл обряд. Он отыскал взглядом счастливчика, им оказался Одахос. Юноша с окрепшим пенисом и лицом красным, как вечернее солнце, стоял со счастливой и глупой улыбкой на лице, даже с такого расстояния было заметно, как его трясёт и колотит. С разных сторон к нему устремились жрицы и родители. Первые для того, чтобы зафиксировать «успех», родители поздравить и увести с собой шатающегося от волнения юношу. Лицо Хасима, отца юноши, светилось от гордости, его хлопали по плечу, поздравляли. Одалина хоть и улыбалась, но с болью и тревогой всматривалась в лицо сына. В руках она несла плед, которым закутала дрожащего подростка. Семья быстро удалилась.
-- Вот и первый, жизнь продолжается, не смотря ни на что - Лион провожал взглядом осчастливленную семью, вдруг он сквозь зубы чертыхнулся – всё-таки пришли.
-- О чём ты, Владыко? – Генриэтта посмотрела на него снизу.
-- Зрители. Видите?
Выше толпы на расстоянии двух десятков метров от неё в зоне видимости появились моряки с крейсера и расселись прямо на земле.
-- Пустое, Правитель, пусть смотрят, они мужчины – Генриэтта не повернула головы в сторону моряков.
--Так то оно так, главное, чтобы не вели себя по- хамски.
-- А что они могут: они там, мы здесь. Не думай о них, Владыко, им тяжело не меньше нашего. Поли забрала себе их женщин, что им остаётся делать?
-- Да понимаю я всё, Мать Жриц, но что-то тревожно на сердце.
-- Ты на то и Правитель, чтоб тревожиться, забудь о них. Кажется, ещё кто-то достоин семьи…
Шум усилился: победил ещё один юноша, из Храма: в отличие от «семейного» Одахоса он одевался сам, жрица молча протянула ему одежду и отошла. Скоро ещё трое юношей прошли обряд, все они были «храмовые». Таким образом, напротив пятёрки девушек остались стоять семь юношей. Веселье разгорелось: самые нетерпеливые уже сбрасывались верхние одежды, ведь самое главного, чего люди ждали полгода, ожидалось после окончания церемонии отбора «избранных» - молодых мужчин - которых тщательно обследуют жрицы, чтобы забрать в Храм на служение. После чего Правитель благословит людей на «освобождение». Вот тогда откроются все кувшины с хмелем, будут окончательно сброшены одежды, и каждый, кто захочет, или кому необходимо найдёт себе временную пару, а то и нескольких партнёров, обретут желаемое. Воспламенится несбывшаяся или утерянная любовь, сольются вместе несоединённые звёздами сердца. Сколько прольётся слёз горького счастья, и сколько тел совьются в экстазе соединения. Жрицы и выбранные дежурные до глубокой ночи будут гоняться за молодёжью, прошедшей Стояние, следя, чтобы те не переступили грань. Одно дело, когда парочки играются в любовь, это необходимо для взросления, но, сколько не учи, особенно это касается «храмовых» подростков, страсть и влечение, познание тайны первого совокупления, наслаждение телом представителя противоположного пола оказывается выше благих наставлений. К тому же ребята и девушки впервые вышли за пределы Храма. Есть от чего «потерять голову». Погоня за нарушителями запретов обернулась со временем своего рода продолжением обряда: молодые прячутся, их отлавливают. Но в этот Праздник случилось ещё одно событие, сразу превратившееся в легенду, а Лиону принёсшее настоящее величие. Случилось это, когда Стояние закончилось для Дошу, которого Лион знал хорошо. Фру Милина с заплаканным лицом уводила сына, Лион провожал их взглядом и специально посмотрел на не прошеных гостей. Сердце на миг остановило биение. « С ума сошли» - подумал он. Действительно, то, что творили так называемые зрители, не поддавалось описанию. Их прибыло, и они безумствовали. Кривляния, не слышимый, слава святому Марьятта, свист, перекошенные рты, спущенные штаны, голые зады, показывание среднего пальца, мастурбацию – вот что увидел Лион. Мерзко, но терпимо, однако три пары «гостей» занимались мужеловством. Лион видел, как ближайшие к морякам островитяне удивлённо шушукались. На Острове никто не знал о гомосексуальных возможностях мужчин. Лион порывисто вскочил: внутри тела что-то натянулось, да так, что он явно слышал звон, зато гудение праздника исчезло из сознания. Неведомая могучая воля гнала его вперёд. Каким-то образом прозрела и Генриэтта: когда Лион слез с трона, она задержала его, протянув посох. Лион побежал к морякам. Толпа расступалась перед ним, как плавающие льды перед ледоколом. Люди впервые близко увидели трансформированного Правителя. Где шёл Лион шум незамедлительно стихал. Поскольку праздник разгорелся основательно, бочонки с хмелем открывались один за одним, то основная масса жителей пропустила это удивительное событие; с удивлением на следующий день люди слушала пересказ произошедшего из уст немногочисленных свидетелей, которые в один голос утверждали, что Правитель промчался прямо по воздуху, растворился, чтобы возникнуть на стороне распоясавшихся пришельцев, а затем, единственно посохом Святого Марьятта, разогнал толпу бесчинствующих богохульников. Всё произошло в течение пяти, от силы десяти отрезков времени, минут, как говорит сам Владыко. Пришельцы устрашились его гнева, а особенно посоха. Все разбежались, остались лежать те, кто вместо женщин использовали друг друга. Ни одна такая пара не избежала гнева Владыки. За тем он непостижимым образом оказался на своём троне. Так трактовали событие островитяне. На стороне капитана Грейка разбор события был более основательным…

-- Значит, наши нарушили приказ? - Грейк указательными пальцами почесал кончик носа – вот и дождались. Неповиновение, и мы ничего не можем сделать. Теперь уже ничего не можем – повторился он - даже сотворить что-то вроде полицейских сил или карательного отряда. Мы на пороге прихода анархии, господа. Все усилия напрасны, результат каторжного труда смыл дождь, гангрена будет разрастаться. Но ведь поразительно другое – размышлял Грейк вслух: вся троица - он, Даррелл Толкинен и с недавних пор вернувшийся из женского царства Незнаменцев - сидели на корточках в глубине глиняной пещеры, прислонясь к стене. Сюда, подальше от посторонних глаз и ушей, они пришли на следующий день после стычки моряков с Лионом. Пришли перед самым пеклом, чтобы безопасно поговорить в спокойной обстановке.
-- Лион перешёл на нашу сторону, но не через туннель, мы всё там обследовали. Теоретически возможно, что он есть, но сестра Поли указала совершенно другое место, которое мы не можем найти сколько времени. Что это может значить, господин учёный?
-- Всякое – ответил Орландо, у него болела голова, он морщился и тёр виски – раскрылся временный портал, или мы всё-таки просмотрели стационарный его вариант, неизвестный даже сестре Поли. Возможно, сам Лион его выстроил, вспомните, что говорили очевидцы, как он возник ниоткуда. Раз, и вот он, с посохом, разъярённый, страшный, глаза светятся, чем не Бог какой-нибудь.
-- Ну, если он может самостоятельно проходить через миры, то до статуса Бога ему недолго осталось тянуть. По сути, Правитель уже Он, для островитян. Говорят, что когда Лион, разогнав наших дурошлёпов, вернулся, ему кланялись, как высшему существу. Есть за что, если честно. В одиночку раскидать практически невменяемых моряков… сколько их там оказалось, Толкинен, в конце концов, подскажите?
Даррелл долго втягивал в себя воздух, прежде чем высказаться:
-- Двадцать восемь.
-- Ого, а он один. Орландо, чем Лион не Бог?
-- Основная масса убежали, господин капитан - мягко возразил Даррелл - Лион расправился с мужеловами.
-- Вы знаете, кто они?
-- Так точно, а что толку?
-- Согласен, никакого. Какие наши ответные действия, господа?
-- Разрешите я – Толкинен поднял руку, встал, начал прохаживаться:
-- Последствия того, что произошло гораздо плачевнее, чем кажутся на первый взгляд. Что я имею в виду? Вот если бы мы каким-то образом вмешались, это значило бы, что мы представляем реальную власть и силу, подчинение которой равносильно выживанию. А что теперь? Получается, реальной силой владеют две стороны: Поли и Лион. И та, и этот, оба они умеют проходить свозь время, в рукопашной схватке им равных нет, вспомним про Тыковского Майкла, как его нейтрализовал Лион. У сестры Поли к тому же есть оружие, и отряд настоящих головорезов под руководством неповторимого полковника Герсуриналия Иммабита. У Лиона, помимо его самого, есть верзила Страж, Максимиллиан и старинные, но я уверен в этом, вполне действующие какие-нибудь пистоли. А мы безоружные, при раскопках на месте складов ничего не обнаружили, всё ушло в море.
-- Однако, нас много, а это реальная сила, Даррелл – сказал Грейк.
-- Абсолютно ошибочная трактовка, Лион нам это доказал. Сила в единстве, которое как раз отсутствует среди моряков, и процесс разъединения будет нарастать. Попомните моё слово, скоро начнутся мордобои. Коллектив начнёт разлагаться, делиться на вожаков и слабых…
-- Лента Мёбиуса, всё перевернулось, и всё вверх дном – с пониманием покивал головой Уильямс.
-- Я продолжу, господин капитан, с Вашего позволения – Толкинен снял фуражку, почесал вспотевший лоб – другими словами, мы уже никто для моряков, и слушаются нас по привычке, кто-то должен быть главным. Вторжение Лиона с наглядным указанием - кто тут Хозяин - разрушило иллюзию, вопрос времени, когда правда дойдёт до сознания большинства. Тогда мы будем иметь дело с лидерами из народа, настоящими, не поддержанные формой, уставом и оружием, поскольку ничего из перечисленного по факту нет. Повторю, вопрос времени, не более.
-- Что в итоге Вы предлагаете? – спросил Грейк – то, что ситуация отчаянная мы поняли, но что делать?
-- Использовать для выживания любые возможности.
-- Какие, к примеру?
-- У нас пока есть, остался ещё крейсер, запас еды и… Лион.
-- Объясните связь.
-- Пожалуйста. На крейсере уйма полезных вещей, включая деревянные обшивки, ну и так далее. Демонтировать всё, пещеры оббить досками, вернув людям, отчасти, уют. Наладить бесперебойную связь с Правителем, возможен вариант с рабочими бригадами, понятно, что пока надежда только на его плантации, что ни в коей мере не значит, что на нашей стороне мы остановим работы по освоению пахотных площадей. Наоборот, усилить, не смотря на протесты моряков. Найти, в конце концов, проходы, но конфедиционально…
-- Почему?
-- Как говорится, на всякий пожарный случай.
-- То есть нашего бегства.
-- Ну, можно и так выразиться.
-- Знаете, Даррелл, я с Вами соглашусь, как бы странно это не звучало из уст отъявленного моралиста. И дело не в том, что каждый выживает, как может, хотя, к чему лукавить, в этом тоже. Но на самом деле в следующем. Если сдаться, мы перестаём быть людьми, превращаемся в скот, вчера это ярко продемонстрировали некоторые индивидуумы. Орландо, Вы что молчите? Вы единственный, кто побывал в царстве сестры Поли и вернулся, почему?
-- В тюрьму добровольно не садятся.
-- Всё понятно, коротко и ясно. Так что, господа, боремся?
-- Так точно – ответил Даррелл.
-- Тогда нужен новый план. Давайте думать…


Харрасс поднял голову, белёсое раскалённое небо показывало, что до спасительной прохлады вечера далеко: равнодушное к мукам людей время частенько останавливалось на этом клятом острове, особенно в середине дня, в самое пекло: сдвинуть его, оставить пост и пойти подремать в прохладу пещеры, не представлялось возможным. Он должен наблюдать, в этом его спасение. Харрасс приник усталыми глазами к окулярам, резиновые ободки болезненно прижались к натёртой коже глазниц. Есть хотелось страшно. Голод вошёл в Харрасса навечно. С той поры, когда он подался в бега. После разрушительного ливня, смывшего строения, появление на их стороне Правителя и показательного мордобоя, выявившего всю фикцию власти Чрезвычайного Комитета и высшего офицерского состава, Харрасс запаниковал. Жить негде, еды почти нет, женщин угнали. И что делать? К его великому удивлению капитан Грейк справился с кризисом. Совершенно не объяснимо, но моряки вышли на новые работы. Вялые, изголодавшие, они приступили к облагораживанию пещер. Открытое мужеловство прекратилось, боялись гнева Правителя, те, кого он достал деревяшкой до сих пор, а прошло немало времени, полумёртвыми лежали в лазарете, пример доходчив более чем; даже рукоблудием занимались исключительно по ночам. К площадке перед храмом вовсе не подходили. Усилились стычки, дело дошло до драк, как правило, слабых, больше шума. По - прежнему пропадали моряки. Этим фактом воспользовался Харрасс, дабы освободиться от рыбной каторги. Он сбежал в пещеры, и уже три месяца как выживает в одиночку. За это время случилось два чрезвычайных происшествия: оба радостные. Первое, дополнительный источник питания. В офицерскую кладовку он, в общем, попал случайно, хотя, случай сопутствует ищущему. Харрасс, доведённый до полного изнеможения, решился на отчаянный шаг – будь, что будет, но он проникнет на офицерский камбуз, в конце концов, капитан Грейк не убийца, если попадусь, отправит обратно на галеры. Что худшего ещё может быть на треклятом Острове? Бог был на его стороне, по крайней мере, в ту ночь. Он не попался вахтенному, оказалось, поста не было, наверное, сняли за ненадобностью, и то, зачем он нужен? Обострившееся, звериное чутьё привело Харрасса в маленькую каморку – кладовку – где хранились ставшие смешными запасы пищи. Он был страшно разочарован, но судьба вела. Спенсер наткнулся на поистине волшебный мешок из крепкой синтетической ткани. На ощупь показалось, что это просто мешок с песком, Харрасс попытался его сдвинуть. Мешок стоял каменно. Голод гнал из пищеварительного тракта слюну, ум работал как компьютер: « зачем бы в кладовке быть мешку с песком» - задумался Спенсер. Он ощупью обследовал узел, обычный, «узелок», фыркнул: «моряки, понимаешь», развязал, черпнул горстку какого-то порошка, и мгновенно отправил в рот, не думая, что бы это могло быть? Инстинкт выдал информацию - порошок съедобный, можно есть. Однако Харрасс в силу укоренившейся привычки планировать каждый шаг огромным усилием воли сдержался. На счастье в кармане брюк у него остался носовой платок – грязный комок - в который он, развернув, насыпал порошка, полкило, не больше. Тщательно упаковал, ещё тщательнее завязал мешок и, досасывая слипшуюся во рту массу, бесшумно выскользнул из помещения. В пещерке он развёл маленький костёр, на плоском камне зажарил лепёшку и съел. Боже, какое наслаждение он получил тогда. Это был гастрономический экстаз. Конечно, он не наелся, конечно, голод только усилился, но на утро Харрасс почувствовал необычайный прилив сил. Таким образом, он перевернул первую горькую страницу своей жизни - силы потихоньку восстанавливались, чему очень способствовало то, что он больше не пахал, как проклятый на баркасах, закидывая и поднимая целый день тяжёлые сети с рыбой. Голод, безусловно, терзал его, но при этом он чувствовал, как растёт сила. И злоба. Чем привычней становилось чувство голода, тем больше нарастала злоба к триумвирату. Сознание говорило, ошибка так считать, скорей всего чудо порошком сдабривают еду всей команде, иначе с чего бы это они до сих пор были живы, но злоба только усиливалась. Он приказывал себе верить в другое – офицеры жрут втихаря котлеты, ведь он узнаёт остатки запаха котлет всякий раз, когда их готовят. Харрасс ошибался в злобной ненависти к капитану - это голод вызывал вкусовые галлюцинации, что котлет не было вовсе. Волшебный порошок, разработанный по инструкциям Лиона, действительно добавлялся в пищу всей команде. И был последним. Харрасс не знал, что те полкилограмма, которые он набирает каждую ночь, равнялись порции, предназначенной для всей команды. Сам того не ведая он объедал моряков. Вторым радостным событием стала находка оружия. Ящик с карабинами, завёрнутыми в промасленную вощёную бумагу. С полными обоймами в магазинах и дополнительными в патронташных сумках. Это было настоящее сокровище. Ящик он нашёл, когда пробрался в смытый ливнем лагерь, после того, как его перестали копать в поисках оставшихся материальных ценностей рабочие команды. Землекопам оставалось вонзить лопату ещё на один штык, и лезвие уткнулось бы в ящик, но по иронии судьбы последний, решающий удар не состоялся, и удача отошла Спенсеру. Опять его вела судьба. Чем заинтересовала взгляд не глубокая яма, он не понял, таких ям моряки нарыли повсюду на месте бывшего склада. Но он спрыгнул в эту, начал копать голыми руками. И нашёл, отрыл через пять минут копания. У Харрасса дрожали руки, когда он открыл ящик, но не от усталости. От вожделения. Оружие. И бинокль. Он сразу понял, что ухватил судьбу за одно место. Однако следовало всё основательно обдумать. Сокровище он закопал обратно. Затем, после тщательного раздумья, оборудовал маленький наблюдательный пункт, с которого начал следить за капитаном Грейком, его помощником и Незнаменцевым. Три месяца каждую ночь он рискует, пробираясь за порошком в их логово, и жарится на солнцепёке, его укрытие такое маленькое и так прогревается, что к вечеру Спенсер чувствует себя развалиной; полуживым. Но порошок делает своё дело, и к утру он, подобно птице Феникс, расправляет плечи-крылья. Харрасс твёрдо верил в то, что Грейк ищет портал. Его задача не пропустить момент, когда это случиться. Определить, что судьбоносный момент произошёл, он надеялся по поведению своих подопечных. Не может быть такого, чтобы они не ликовали. Ведь найти портал, значит выжить. Харрасс никогда бы не поверил, что за время лежания с биноклем он переродился внутренне. Он ненавидел всех, и был готов убивать. Смутные видения, страшные мысли о насилии, порождающая дикую агрессию сексуальная неудовлетворённость вкупе с одиночеством и складом характера сделали дело: за три месяца Харрасс превратился в готового диктатора. Умного, он готов был взять на себя ответственность управлять людьми, вернее, жертвовать их жизнями, если потребуется. Таким стал бывший учёный – неудачник Спенсер Харрасс к моменту, когда капитану Грейку открылся портал…

Конец.