Нежность. Интервью за колючей проволокой

Нежность. Интервью за колючей проволокой
Эпизод из романа "Невеста Дьявола. Журналист"

Честно говоря, нахождение здесь, в стенах этой колонии, меня порядком утомило, если не сказать большего – чувствовалось давление тяжелой атмосферы. Мне было непонятно, как люди могут выдерживать такое, находясь здесь годами? Привыкают? Но как можно привыкнуть к этому? Хотя, наверное, действительно привыкают, а иначе можно сойти с ума.
Однажды кто-то сказал мне: «В тюрьме тяжело первые пять лет, а потом привыкаешь!» Это что-то из тюремного фольклора, для поддержания морального духа первоходов…
Разговаривать с подполковником Рачинской не было никакого желания и я, прикрыв глаза, задремал.

В дверь постучали, и я открыл глаза и машинально посмотрел на часы.
Дверь отворилась и появившаяся в проеме женщина, инспектор отдела безопасности, доложила:
- Товарищ подполковник, осужденная Ищерская, по вашему распоряжению доставлена! Заводить?
- Вы готовы, Руслан Иванович? – спросила у меня начальник воспитательного отдела.
- Да, вполне, Дарья Ефимовна! – ответил я.
- Пусть заходит! - распорядилась она.
- Разрешите!? – В кабинет вошла тридцатилетняя женщина, ростом около ста шестидесяти пяти сантиметров. Черноволосая, с большой челкой закрывавшей всю правую часть лба.
- Здравствуйте! Осужденная Ищерская Елена Вадимовна по вашему распоряжению явилась!
- Проходите, Ищерская! Садитесь вот на этот стул. – Подполковник Рачинская показала пальцем на стул напротив меня.
Меня удивило, что доклад осужденной был не по форме, а подполковник Рачинская никак на это не отреагировала. Чувствовалось, что в этой колонии правила работают только для простых осужденных, а всяческой блоти и отрицаловке наплевать на эти самые правила. И что интересно, все это происходит при явном попустительстве администрации. Хотя, стоит все же заметить, что это лишь мое, непрофессиональное мнение, основанное на недолгих наблюдениях.
Подполковник представила меня осужденной и вкратце пояснила суть моего визита. На что Ищерская, с явной дерзостью в голосе, ответила:
- А почему я должна отвечать на его вопросы?
- Ищерская!!! – крикнула Рачинская и стукнула кулаком по столу. – Не дерзи у меня!
- Елена Вадимовна, - вступил я в разговор, - лично мне вы ничего не должны. Поэтому я хочу лишь поговорить с вами… о вас, о вашей личной жизни, мыслях, планах…
- Вы, наверное, смеетесь надо мной? Какая в зоне может быть личная жизнь? Какие, к чертям, могут быть планы?
- Ну, хотя бы, на будущее, после освобождения!
- Нет, ну вы точно смеетесь! Когда я освобожусь, мне будет шестьдесят пять лет! Какие, к чертям собачьим, планы, а? Да я подохну за колючкой, здесь, вот и все мои планы!
- Елена Вадимовна, но ведь человек рождается вольной птицей, и даже, попадая в клетку, мыслит о свободе, мечтает.
- Что вы можете понимать об этом, дорогой мой журналист? Я родилась в зоне и, скорее всего, здесь же найду свой конец…
Тон голоса осужденной заметно смягчился и я, почувствовав переломный момент в разговоре, сделал акцент на эту тему.
- Ваша мама родила вас здесь?
- Нет, и ни дай бог, мне было родиться здесь. В нашем Доме ребенка нет ничего хорошего, детей бьют, орут на них постоянно и вольные и осужденные. Могу рассказать случай, поведанный мне одной мамашей: ее ребенку было 1 год и 10 месяцев, и вот она 5 марта пришла в ДМР на праздник и увидела, что ее ребенок в синяках – кипишнула и некоторое время ребенок находился под контролем.
- А где вас родили?
- Не в этом суть, гражданин журналист!.. До трех лет я жила в колонии, в которой мама отбывала свой срок, а потом меня отправили в детдом. Маму я больше не видела, а потому, почти не помню.… Когда выросла, я пыталась найти ее, но так и не смогла… «Добрые» люди подсказали мне, что она была расстреляна за убийство двух надзирателей.
- А как вы жили после детдома? Общались с родственниками по матери или отцу?
- Отца я никогда не видела и не знала. В детстве мама говорила мне, что он летчик и сейчас находится на далеком аэродроме, но уверена, что это была лишь сказка для ребенка. Здесь многие так говорят своим детишкам.
- Ну а у матери? У вашей мамы должны ведь быть родственники!?
- Да, есть, но лучше бы их не было вовсе. Я еще была в детдоме, когда наводили справки об их наличии. Бабушка, мамина мать, жила в Биробиджане, а ее дочь, сестра мамы, в Краснодаре. На посланные запросы, тетка вообще не ответила, а бабка сказала, что не желает знать ни меня, ни мою маму. Это я еще мягко выразилась, так как она назвала меня «выродком грязной шлюхи». И это все о своей дочери и о внучке, которая ни в чем перед ней не провинилась!
- А вы не пытались найти свою тетю?
- И пыталась и нашла! Пошлее выпуска из детдома я поехала в Краснодар, по тому адресу, который был записан в моем личном деле. Я нашла ее! Но она не встретила меня с распростертыми объятиями, но, все же впустила и разрешила пожить некоторое время, пока я не устроюсь на работу и не получу койку в общежитии.
- Вот видите, Елена Вадимовна, все-таки какая никакая, а доброта, если не сказать, родственная нежность, была к вам испытана!
- Что вы говорите? Нежность? Вот она ваша нежность, доставшаяся мне в этой жизни, а особенно от тети!
Осужденная, резким движением руки отбросила со своего лба челку, являя моему взору вытатуированную надпись на лбу «НЕЖНОСТЬ».
- Извините, Елена Вадимовна, но что значит эта ваша наколка?
Я понял, что заданный вопрос был, по крайней мере, глупым, так как и без него все было понятно, но он был уже задан и, как говорится, сказанного не воротишь обратно.
- Она означает, что никогда в жизни я не испытывала, ни от кого, этой самой нежности.
- Понятно! А расскажите, пожалуйста, о том периоде, когда вы только-только приехали к тете.
- Я жила у нее около месяца и все это время испытывала на себе ее сожаление о том, что она разрешила мне пожить у нее. Я уже работала на швейной фабрике и ждала получения койки в общежитии, и молилась по ночам, чтобы это произошло поскорее.
- А в чем проявлялось ее такое отношение к вам?
- В том, что я, якобы, объедаю ее семью… Как только я это почувствовала, я перестала питаться в этом доме. Ну, разве что, только пила чай, да и то без сахара.
- А где же вы питались?
- Девчонки с работы, немного знавшие о моих проблемах подкармливали меня регулярно.
- И вашу тетю это не удивляло? Я имею в виду то, что вы перестали у нее кушать!
- Разумеется, нет! Ей было откровенно наплевать, ем ли я вообще.
- И не смотря на это, она все равно продолжала притеснять вас! Правильно я предположил?
- О, да! Тут вы совершенно правы. Я прокляла тот день, когда приняла решение переехать к ней, потому что на протяжении всего периода моего проживания у тети, она не переставала мне твердить, какая дрянь была моя мама. А если мать плохая, значит и дочь ничем не лучше!.. Лично я считала такие ее слова провокацией и постоянно сдерживала себя от того, чтобы врезать ей по морде. А тетя, видя, что я молчу, распалялась еще больше.
- Задам такой вопрос, связанный с тем, что вы родились и на вас, вдруг посыпались упреки в нерадивости вашей мамы. Вы любили свою маму, Елена Вадимовна?
- И любила, и люблю, и буду любить всегда! Моя мама дала мне жизнь, именно то, что она могла себе позволить на тот период своей жизни.
- Значит, вы все-таки любите свою жизнь?
- Конечно! А иначе я давно залезла бы в петлю.
- Расскажите, а как вы получили свой первый срок?
- Да, в этот, собственно, нет ничего интересного!
- А все-таки!
- Мне тогда понадобились деньги, и я приметила, жившую неподалеку, барыгу с рынка. Дождалась, пока она уйдет на работу, и выставила ее хату. Вот, собственно, и все.
- Вы так говорите, будто это все было так легко и просто – пришел, собрал, вещи и, ушел! А где же подготовка к преступлению; слежка за объектом, подробный план, маршруты отхода?
- Ну, вы, гражданин журналист, видимо, детективов насмотрелись. У меня даже соответствующего опыта не было, и поэтому, нас так быстро вычислили и поймали.
- Подождите, так вы были не одни?
- Почти! Барыга с рынка была соседкой моей знакомой-подельщицы. Мы дождались, когда она уйдет на работу, и я перелезла на ее балкон с балкона знакомой. Отверточкой, аккуратненько, сковырнула штапики с балконной двери и извлекла стекло, потом, также и второе. Пошла, открыла дверь и впустила подельщицу. Пока она шушарила в хате, я вставила обратно стекла и присоединилась к ней. Более-менее ценное шмотье перекидали на свой балкон, прихватили цацки и бабосы, и бегом из хаты. Дверь оставили приоткрытой, чтобы сбить с толку сыщиков из угро… Теперь достаточно?
- Не хочется показаться дотошным, Елена Вадимовна, но на вас как вышли то?
- Сами виноваты оказались! Штапики вскрыть то вскрыли, но мусор после этого убрать не хватило ума. Вот опера и догадались, откуда ветер дул!
- Понятно! И вас, значит, тепленькими?..
- Нет, меня там уже не было. Мы вовремя все подели – цацки и шмотки ей, а деньги мне… Я уже была далеко от города, когда они пришли арестовывать меня в общагу.
- И куда вы подались?
- Первое, это на автобусе я добралась до Новороссийска, а через день, перебралась в Сочи. Я никогда до этого не была на море и теперь, появившаяся возможность, позволила мне пожить с шиком полтора месяца. Денег, действительно, было много. В пересчете на доллары, около десяти тысяч. Ну, а потом меня арестовали, этапировали в Краснодар, далее, следствие, суд. Итог – три года общего режима.
- А стоило ли, ради таких денег, идти в тюрьму?
- Вы, наверное, неправильно выразились, гражданин журналист, но все же отвечу. Стоило! Я всю жизнь провела в нужде, и ради одного, с половиной, месяца райской жизни, я готова была выложить, не только три, а все пять или даже десять лет тюремных нар!.. Мне сейчас тридцать лет, из них самыми счастливыми были эти полтора месяца. Вы посудите сами, что я видела в этой жизни, кроме нищеты и страдания? А что ждало меня впереди?
- Но вы симпатичная девушка, Елена Вадимовна, и все в вашей жизни могло бы быть куда лучше, чем сейчас!
- Не знаю, было бы или нет! Что сейчас гадать? Во всяком случае, сейчас невозможно что-либо изменить. Так пусть это все останется кусочком моей истории!
- Расскажите, что было после вашего освобождения? Может быть, здесь мы отыщем светлый кусочек в вашей непростой жизни?
- И не надейтесь! Моя жизнь, как ни странно, не чередование белого и черного. Единственная белая точечка в моей жизни, это те счастливые полтора месяца на Черном море. Все остальное – сплошные черные линии, тут и там прочерчивающие мой жизненный путь.
- Ну а все-таки?
- Вы же наверняка в курсе, что буквально через полгода после освобождения, я вновь оказалась за решеткой?
- Да, это, правда, и поэтому я хочу, чтобы вы рассказали, как это произошло.
- Ну, хорошо, уговорили! Еще на зоне я скорешилась с двумя хулиганками, и уже тогда поняла, чем стану заниматься после освобождения. Они освободились чуть раньше меня, и когда вышла я, то сразу же нашла их.
Скажу честно, их состояние разочаровало меня. Одна, ради прокормки, собирала пустые бутылки, а вторая – мыла все соседние подъезды. Обе сидели в бутылке.
Что я могла с ними поделать? Самое лучшее, это развернуться и уйти, предоставив их самим себе. Но, это легкий вариант. Я же привыкла выбирать сложные задачи и пути. Собрала их в кучу, на квартире одной их них, и целых три часа вдундоливала в их мозги прописные истины, о которых они позабыли, оказавшись на воле.
Та, которая собирала бутылки, в тот момент находилась подшофе, и надо же черту было дернуть ее за язык – она начала что-то вякать в мой адрес. Ситуация оказалась двойственная, грозившая перейти в «бунт на корабле». Пришлось применить тяжелую артиллерию, и, через пару секунд, она была уже в отключке, сраженная, в челюсть, моим кулаком.
Дисбаланс выровнялся. Возражений не было. Через некоторое время, подельщица, придя в себя, извинилась передо мной, за неподобающее поведение.
Все, группа собрана. Осталось лишь протрезветь, обговорить все возможные детали, наметить жертвы. Все это – завтра. А сейчас – Спать девочки-целочки!..
- Елена Вадимовна, - перебил я осужденную, - вашу бы энергию, да в правильное русло бы…
- Ой, вы только не лечите меня, ладно! Это невозможно, всем на свете быть правильными. Понимаете, у всех своя, правда-матка!
- А-ля – «Робин-гуд»?
- Не смейтесь надо мной!
- Все-все, извиняюсь! Продолжайте, прошу вас!
- Во-первых, я устала, а во-вторых, никаких подробностей из своей делюги, рассказывать не буду. Ну, разве что, поверхностно. Согласны?
- Ну, конечно согласен!
- А раз согласны, то будьте любезны, чашечку крепкого чая и сигарету даме!
- Вообще-то, я не хозяин здесь, но сейчас спрошу.
Я повернул голову, и… подполковник Рачинская смотрела мне прямо в глаза.
- Дарья Ефимовна, можно ли…
- Я все слышала, Руслан Иванович.
Она открыла ящик своего стола и, вынув оттуда пачку сигарет «Балканская звезда», бросила ее осужденной Ищерской.
- Кури! – добавила она к своему жесту. – Сейчас поставлю чай.
Ищерская распечатала пачку и, вынув сигарету, прикурила.
Я достал свои сигареты и спросил у заваривавшей чай хозяйки кабинета:
- Разрешите, я закурю, Дарья Ефимовна?
- Курите, Руслан Иванович, курите. Только не спрашивайте моего разрешения всякий раз, когда вам этого захочется, договорились?
- Хорошо!
Ищерская стряхнула в пепельницу пепел и спросила:
- Гражданка подполковник, а можно мне чифирочку?
На что Рачинская ответила:
- Можно Машку за ляжку, а обращаться к начальству следует со слов – «разрешите»!
- Разрешите мне чифирочку, уважаемая гражданка подполковник!
- Обойдешься и крепленым купцом, осужденная! Вот придешь к себе в барак, там и сварганишь себе трехсотку чифиря!
Было заметно, что у подполковника Рачинской, куда-то исчезло настроение. И было непонятно, что на нее повлияло, рассказ Ищерской или же обычная физическая усталость.
Мы попили чай, и я решил продолжить нашу с осужденной беседу.
- Итак, Елена Вадимовна, мы остановились на том, что вы сколотили банду!?
- Ну, вы скажете уж, гражданин журналист! Какая к чертям банда? Так, небольшой кооперативчик!
- Хорошо, пусть будет по-вашему! А что же было дальше?
- А дальше было, один за другим, шесть эпизодов преступных налетов на квартиры предприимчивых граждан.
- Так-так, а можно ли с этого момента поподробнее?
- Ха-ха-ха! Собираетесь писать пособие для юных грабителей и бандитов?.. Я же сказала, что ни буду касаться никаких подробностей. Если у вас есть такое желание, то можете запросить мое дело в спецотделе.
- Елена Вадимовна, никакое дело, со своими юридическими формулировками, не раскроет в красках той картины, какая была перед вашими глазами!
- А вы любитель горяченького?
- Отнюдь, просто читателям, обычно нравятся подробности!
- Ах, да, забыла, вы же журналист. Ну, хорошо, расскажу, но, повторяю, никаких подробностей!.. Как правило, жертвы сами искали встречи с нами, размещая свои объявления в газете «Из рук в руки». А нам оставалось только добиться встречи.
- А какие объявления вас больше интересовали?
- Шубы! Продажа шуб. Это – прилично дорогой и весьма ходовой товар. Звонили из телефона-автомата, договаривались о встрече и шли смотреть товар… Женщины, как правило, не вызывают подозрения, поэтому, это было не сложно. Ну, а дальше, дело техники. Заходили, смотрели шубы, торговались о цене, попутно осматривали обстановку.
Ищерская прикурила сигарету и, выпустив к потолку струйку белого дыма, продолжила:
- Если ситуация была подходящей, то никогда не откладывали. Если что-то вызывало подозрение, сразу уходили.
- У вас при себе было оружие?
- Абсолютно никакого! Поэтому мы и не опасались, что нас могут случайно задержать, за «хранение и ношение»!
- Что же, выходит вы действовали нахрапом?
- Выходит, что так! У меня есть коронный удар, еще с детдома, в челюсть, снизу. Действовало безотказно, на пару минут выстегивало напрочь. Этого времени хватало, чтобы связать бедолагу.
- А если в доме находилось два взрослых человека, или, например, мужчина?
- А что мне мужчина, если он один? Я била всегда неожиданно, и причем, наверняка! А такой удар не каждый способен выдержать. Ну, а если в доме оказывалось двое мужчин, или мужчина и женщина, то мы уходили. Зачем рисковать?
- А если две женщины?
- Это не проблема. Одну выстегну, а вторую просто напугаю, и она сама показывает, где и что лежит!
- Брали только шубы?
- Нет, еще цацки и бабосы. Необходимо было загрузиться так, чтобы не вызывать подозрение на улице.
- А реализовали награбленное как?
- Ну, это не так сложно на самом деле. В любом городе можно отыскать барыгу, занимающегося реализацией краденого.
- Понятно! Ну, и такой вопрос: - Погорели то на чем?
- Можно назвать это тупостью, можно жадностью, можно еще как-нибудь. Денег у нас уже было достаточно. Мы купили одну на троих машину – ВАЗовскую «девятку», и могли уже без проблем отправиться, куда-нибудь, на юг, на месячишко другой, отдохнуть от дел наших трудных. Но, все же, решили провернуть последнее дельце, уж очень куш был заманчивым…
- И оно оказалось для вас действительно, последним, я правильно вас понял?
- Да, опера словили нас, так сказать, на живца. Поставили засаду именно в той хате, куда мы пришли орудовать.
- А что дальше?
- Что может быть дальше? Арест, предъявление обвинения, следствие, суд. Срок девять лет.
- И опять на знакомые нары?
- А куда же еще!?
- Елена Вадимовна, у вас на самом деле, куда больший срок, чем девять лет. Каким образом это произошло?
- Нары, как известно, не Канары. А в женской зоне, каких только тварей не встретишь. И чуть ли не через одну попадаются такие, которые спят и видят тебя в роли собственной «ковырялки». Вы когда-нибудь слышали о любви в женских колониях? Я имею в виду, любовь между двумя женщинами?
- Нет, Елена Вадимовна, не слышал!
- Ну, предположим, ты приходишь этапом в колонию, вся такая молодая, симпатичная. В отряде тебя примечает какая-нибудь зечка со стажем отсидки двадцать, тридцать, сорок лет. И это еще мягко сказано – «примечает». На самом деле идет полноценная обработка, с подкармливанием конфетами, сигаретами, чаем. Слабенькие духом быстро ломаются и становятся женами этих старых каторжанок.
- Ну, вы то уж точно не из слабых духом, Елена Вадимовна!?
- Надо полагать! Я то ведь не маменькина и не папенькина дочка. Меня воспитала улица, я уж умолчу о детдоме.
- Это все понятно, а за что срок то?
- На свой первый срок, в восемь лет, я раскрутилась через год после ареста, когда через два месяца после суда я пришла в зону… Я уже рассказала, как встречают молодых и симпатичных. И вот тоже самое грозило и мне. Но, увы, я предпочитаю традиционный секс и, поэтому попыталась популярно это разъяснить. К сожалению, мои слова, кое-кому, не показались убедительными.
- И вы предпочли убить?
- Ну, вы прямо фаталист какой-то, гражданин журналист. Зачем сразу убивать?
- Тогда расскажите мне, без всяких проволочек, как вы поступили?
- Ну, хорошо, расскажу! Я выдавила ей, пальцами, оба глаза!
- Фу! – Меня всего передернуло. – И о такой мерзости вы так легко говорите?
- Вы же сами просили говорить «без всяких проволочек»!
- В общем-то, да! И вот за это вам дали восемь лет?
- Да, суд был показательным, в той же зоне, где я находилась! А потом меня отправили на другую «командировку».
- И там вы заработали себе новый срок?
- Не совсем так. Дело в том, что я не успела доехать до зоны, как заработала себе ДП, то есть – новый срок. Я тогда, по неизвестным мне причинам, зависла на Волгоградском централе, куда меня привезли после раскрутки. Долго ли, нет ли, но шесть месяцев я проторчала там.
Я не помню, с чего все началось, но получилось так, что я влюбилась. И причем влюбилась в красного – выводного вертухая. По понятиям это, конечно, стремно, но любовь, как известно, зла… Мы встречались около двух месяцев, во время его дежурств.
Любовь, как мне кажется – одно из самых примитивных чувств, основанное на жажде совокупления лишь с одной особью противоположного пола. Вот это чувство и завладело мной всецело.
Всякий раз, заступая на дежурство в ночную смену, он выдергивал меня из хаты и вел на второй этаж, в самый конец коридора, в свободную камеру. В ней мы тут же начинали дико и по животному заниматься сексом.
В порыве страсти он шептал мне, что поможет мне выбраться на свободу, что у него есть кое-какие связи, и он поговорит с кем надо. Но я не верила во все эти сказки. Для меня важно было то, что он любит меня, несмотря на то, что я зечка…
Как туман, внезапно рассеиваясь, сходит с земли, так же внезапно закончилась и моя любовь… Я узнала об измене случайно, и тогда до меня дошел смысл ехидной улыбки одной вертухайки, когда мой любимый вел меня, мимо нее, в секс-камеру…
Дело в том, что в тюрьмах, между камерами, существует отлично налаженная «дорога». То есть общение между камерами, как вверх-вниз, так и в обе стороны, проводились посредством нитей, переброшенными самими сидельцами. К этим нитям можно было привязать малявку, то есть коротенькое письмецо, скрученное в трубочку и запаянное сигаретой в полиэтилен.
Так вот, однажды мне пришло такое вот письмецо, от совершенно незнакомой зечки. Она писала мне примерно следующее:

Часик в радость, Лена! Меня ты не знаешь, да и незачем это тебе. Хочу поделиться с тобой безрадостной новостью. Она касается известного нам человека, с именем Владимир.
Дело в том, что эта гнида изменяет тебе! Изменяет со мной! Откуда мне стало известно о тебе? В том то и дело, что с его слов. Он рассказал мне, что ты вклеилась в него по самые уши, и теперь он имеет тебя, каждое свое дежурство, в такой маленькой камерке, на две шконочки на втором этаже. Кстати, я уже была там с ним. Он сказал, что ты ему надоела, и он ждет, не дождется, когда тебя, наконец, этапируют на зону…
Поверишь мне или нет, твое дело, но, надеюсь, что на меня ты не в обиде. Если мы сами не будем помогать друг другу, то кто нам поможет?
Прощай, сестренка!

У меня было шоковое состояние. Я не могла поверить этому, и в тоже время, не могла не верить. Это двойственное состояние, наверняка, убило бы меня, если бы я не решилась убедиться в этом сама.
В голове созрел план жестокой мести, если бы подтвердился факт измены. Нужно было лишь подыскать орудие для казни. И такое, вскоре, нашлось.
Нашу камеру повели на еженедельную помывку в душевую, в которой только-только закончился ремонт, и кое-где оставалось завершить отделочные работы. Я быстренько ополоснулась и, выскочив из душевой, кинулась к прожарочной камере.
Открыв ее дверь, я надеялась отыскать там какой-нибудь металлический пруток, но на мое счастье, рабочие оставили там мастерок. Взяв его в руку, я сразу поняла, что как оружие, он малоэффективен для меня, так как его не удастся пронести незаметно. Тогда я просунула его рабочую часть в узкую щель, между каркасом и дверкой и, сгибая мастерок то в одну, то в другую сторону, добилась того, что рабочая часть отвалилась от держалки. Выпрямив искривленный конец, я прикинула, что, кроме ручки, было сантиметров пятнадцать прутка. Я быстренько закрыла двери прожарочной камеры и бросила свое оружие в банный пакет. Все! Моя суета осталась никем не замеченной, и я смогла спокойно вернуться в душевую…
Я слушал рассказ осужденной Ищерской и боялся произнести хотя бы одно слово, чтобы не сбить ее с мысли. Все вопросы я оставил на потом, когда определится финал этой истории. А между тем, она продолжала:
- Теперь мне оставалось лишь ждать его появления на работе, хотя я вовсе не была уверена, выдернет ли он меня, или окончательно перекинулся на другую.
Но он появился. И не только появился, но и выдернул меня из хаты, как обычно, ночью. Я шла за ним той же дорожкой, как обычно, и в моих глазах не было ни грамма страха. Я была спокойна, как удав, а в моем правом носке, успокаивало душу орудие моей мести.
По лестнице мы взошли на второй этаж и, пройдя по коридору, вошли в «камеру секса». Он повалил меня на шконку и погаными руками начал стаскивать с меня свитер, а я стала расстегивать его китель, под которым обнажилась рубашка. И тут я, внезапно схватила его руки и убрала со своей груди.
- Подожди, Володя! – сопроводила свой жест словами.
- Что-то случилось, Ленусь? – не понял он.
- Я… я не могу, Володя!
- Что? У тебя что, месячные начались?
- Да нет же! Помоги встать!
Он подал мне руку и потянул на себя. Когда я оказалась на ногах, я предложила ему:
- Володя… ты присядь, ладно!
- Ты можешь мне толком объяснить, что происходит? – он начинал кипятиться, и я испугалась, как бы он не передумал и не отвел обратно в камеру.
- Хорошо, хорошо, Володенька, я тебе все объясню, ты только присядь!
Он тяжело вздохнул и выдохнул, затем посмотрел на открытую дверь камеры и, наконец, соизволил сесть.
- Ну, давай, что ты хотела мне сказать, а то время то идет?!
- Ты любишь меня, Володя?
- Я тебе об этом уже тысячу раз говорил, по-моему!
- А я хочу, чтобы ты сказал мне это в тысячу первый раз!
- Ну, люблю, а что дальше то?
«Ни хрена ты не любишь меня, зечку проклятую! Я же чувствую это по твоему голосу. Ты лишь используешь меня, в своих похотливых целях. И, наверняка, оттого, что тебе там, на воле, никто не дает, или у тебя элементарно нет денег, чтобы снять проститутку. Кобель ты вонючий!» – мысленно выразила я свою точку зрения, а вслух сказала:
- Я тебе, конечно, верю, Володя, но только объясни мне, недалекой, чем это ты тут занимался недавно с одной девчонкой с моего продола?
- Откуда ты знаешь? – сходу выдал он себя, но тут же поправился. – По-моему, ты что-то не то говоришь?
- Я готова поверить, Володя, что все это ложь, если ты сможешь убедить меня, что эта девчонка все напридумывала для того, чтобы разлучить нас!
- Да, конечно, она…
Договорить он не успел. Я удачно подобрала момент, когда рот его был слегка приоткрыт, и нанесла ему свой коронный удар. Его голова откинулась, ударившись о стену. Теперь он был, предо мной в положении полусидя-полулежа. Но на этом моя месть не окончилась.
Я сняла с его пояса наручники и приковала его за руки к уголкам шконки – теперь то он никуда не денется. Откинув полы кителя и рубашки, я обнажила его грудь, а потом достала из носка свое оружие и крепко сжала в руке…

Потом эксперт-криминалист насчитает на его теле сорок четыре колотых раны. А я, завершив свою месть, бросила на пол оружие и преспокойно удалилась, надев на ходу свой свитер.
Спустившись на первый этаж, я ненароком вспугнула дремавшую на посту дубачку. Она вздрогнула, увидев меня, и испуганно спросила:
- Ты… чего… здесь?..
- Закрой меня в камеру, я очень устала. – Был мой ответ.
На душе было, на удивление, спокойно, и я очень быстро уснула. Не знаю, сколько долго длился мой сон, но когда меня потревожили, все вокруг меня завертелось со скоростью ускоренной перемотки пленки.
Вначале, вызванная группа резерва, буквально, выволокла меня из хаты на продол. Потом здоровенный капитан, взяв меня одной рукой за шкирку, поднял и поставил на ноги. Брызжа слюной мне в лицо, орал на меня, пытаясь выяснить, каким, таким образом, я умудрилась грохнуть их сотрудника-постового? И – кто на самом деле за всем этим стоит?
Я молчала, а он бил меня. В живот, по почкам, снова в живот. А я все равно молчала – одни лишь стоны и вскрики срывались с моих губ. Потом за мной пришли опера. Хорошо, хоть на этом избиение прекратилось. Меня отвели в кабинет, посадили на стул, дали в руки ручку и бумагу и сказали:
- Пиши!
- А что писать то? – спросила я.
- Ты же не станешь отрицать своей причастности к этому инциденту?
- Нет!
- Ну, так пиши, как все было! Чистосердечное признание!
Наверное, часа два-три, я писала эту оперу, для сидящего напротив, опера. Когда он, прочел написанное, то предложил мне чай со сгущенкой и сигарету. Потом, как-то тихо, сказал:
- Мы давно подозревали его в подобных связях с подследственными и осужденными. Но… как-то не могли поймать с поличным…
А мне от этих его слов, было ничуть не легче.
Потом меня препроводили в карцер на пятнадцать суток, и снова завертелась судебная машина. Итог, дополнительный довесок в пятнадцать лет…
Чувствуя, что эта жуткая, по своей трагичности, история, подходила к финалу, я решился задать вопрос:
- А вы не боялись, что кто-либо мог случайно заметить вас во время занятий интимом в камере на втором этаже?
- А чего мне было бояться? Единственная постовая находилась на первом этаже, да к тому же, я была уверена, она была в курсе наших амуров!
- Ну, хотя бы того, что те же самые оперативники могли внезапно нагрянуть по душу того же Володи-постового!
- Все это ерунда, гражданин журналист. По большому счету, встрял бы только Володя, ну, а мне дали бы карцер или, на худой конец, полосу побегушницы.
- Ну, хорошо, оставим эту тему, Елена Вадимовна. Попробуем пойти дальше, если вы не возражаете!?
- Вы имеете в виду мои остальные раскрутки?
- Да! Ведь в общей сложности, у вас набирается тридцать пять лет, помимо основного срока. Сейчас мы насчитали, восемь, плюс пятнадцать – двадцать три года. Остается еще двенадцать!..
- Ну, с арифметикой, я вижу, у вас полный порядок, гражданин журналист! – позволила себе пошутить Ищерская. – Хорошо! Честно говоря, я уже утомилась, поэтому буду кратка. Следующие три года я получила за то, что расколотила табуретку об голову разблатовавшейся завхоза отряда. Эта стерва возымела себя, чуть ли не хозяином отряда, хотя была такой же осужденной, как и все. Единственным отличием ее от остальных было то, что она являлась красноперой, то есть, состояла в активе.
Меня все эти регалии давным-давно не пугали, а вот ей стоило хорошенько поинтересоваться у кумовьев, относительно моего прошлого, прежде чем пытаться нацепить на меня красную повязку.
В приватной беседе я пыталась объяснить ей, что красная повязка, это не для меня, и мне не по понятиям одевать ее, но она, не желая этого понять, начала заходиться в крике. А я никому из осужденных не позволяю такого к себе отношения, и в итоге, в воздух поднялась табуретка, а через две секунды с большой силой опустилась на ее безмозглую голову.
- Вы убили ее?
- Нет! Даже, по-моему, сотрясения мозгов не было! Не зря же говорят, что раз в голове вместо мозгов одни опилки, то ничего с ней не станется!
- Но, наверняка она потеряла сознание?
- Да, говорю же, нет! Наоборот, она как-то резко подскочила и, с бешеной скоростью, рванула в сторону штаба учреждения.
- И опять завертелась карательная машина!?
- Да, все очень быстро произошло. Суд, срок и – на новую «командировку»!
- А дальше?
- А дальше… Следующий срок я получила из-за игры в карты. Девять лет. Снова суд, этап, и новая зона! Боже, как мне все это уже надоело!
- Последняя зона, это здесь, в Потьме?
- Да, именно здесь!
- Расскажите поподробнее об этом «последнем» эпизоде. Неужели за игру в карты можно получить такой большой срок?
- Выходит, что можно!
Ищерская закурила сигарету и продолжила:
- Без подогрева с воли хреновая жизнь в зоне! А кто тебя будет греть, если на воле нет ни одной близкой души? Зато всегда хочется чифирить, курить, баловать себя сладеньким, так ведь!? Вот и выбирают зечки такие формы выживания, как карточная игра.
- Но, по-моему, карточная игра запрещена в зонах?
- А кого это может удержать в черной зоне?
- Простите, Елена Вадимовна, вы сказали, «черная зона», а что, бывают еще какие-то? Мне показалось, в зонах, все осужденные носят черную одежду!?
- Цвет одежды не определяет цвет зоны. Определение «черная зона» или «красная (сучья) зона», идет от степени влияния администрации колонии на внутреннюю жизнь осужденных. Другим словом, если в числе осужденных преобладают активисты, работающие на администрацию, то такая зона является «красной», а если наоборот, то «черной».
- Теперь понятно! Продолжайте, пожалуйста!
- В карты, как правило, начинали играть ночью, после двенадцатичасового обхода. Расставляли атасников на окнах и в подъезде, а дневальной, стоящей в ночь на тумбочке, давали «за тишину» пачку чая или сигарет с фильтром. И все, игра начиналась…
Я не склонна, сейчас пересказывать вам все тонкости игры в «буру», так как не в этом суть моей делюги. Скажу лишь, что на кону стояли большие, по зоновским меркам, бабосы. И тут одна ушлая картежница решила, путем жульничества, срубить банк. И ей это почти удалось, но угораздило меня заметить неладное!!!
Что тут началось! Она, с пеной у рта принялась доказывать мне и остальным, что выиграла честно, но я убедительно показала ее махинации.
В карточных спорах часто одерживает спор не тот, кто правый, а тот, кто более дерзкий. В чем всем пришлось, вскоре, убедиться.
Она неожиданно схватила, с рядом стоявшей тумбочки, ножницы и кинулась на меня. Мне пришлось уворачиваться, и хватать, на излете, ее руку за запястье. Я вывернула руку противницы так, что ее пальцы разжались и я, без особого труда, забрала у нее ножницы.
Я предложила ей признать поражение и убираться отсюда, но она снова кинулась на меня. И тогда я, взмахом руки, вогнала в ее грудь ножницы. Она крякнула и присела, схватившись за кольца ножниц. Из уголка ее рта побежала тоненькая струйка крови. Это было как-то нереально, словно видишь в каком-нибудь фильме.
Картежница упала на пол, а глаза ее были открыты. Я взяла ее руку и попыталась нащупать пульс, но он отсутствовал, и тогда я поняла, что она уже труп…
Игра была закончена и для нее, и для меня, и для всех остальных. Я отправилась на раскрутку, она – на кладбище, а остальным хозяин выписал по полгода БУРа.

Вот, собственно и вся моя криминальная жизнь, гражданин журналист!
- Елена Вадимовна, а ведь на следующий год вы могли бы уже освободиться!
- И что с того?.. Ну, вышла бы, а потом снова села за что-нибудь. Это моя судьба, быть вечной арестанткой. О подобных мне людях, говорят: «блатная мурка». Я научилась жить здесь, а хуже, чем сейчас все равно не будет. Так и напишите в своей статье – «Она нашла свой дом за колючей проволокой!»


© Copyright: Руслан Россо, 2012
Свидетельство о публикации №21203191447