Поездка в монастырь.

„Подвиг на подвиге предстоит вам на всяком шагу, и вы этого не видите! Очнитесь! Куриная слепота на глазах ваших! Не залучить вам любви к себе в душу. Не полюбить вам людей по тех пор, пока не послужите им. Какой слуга может привязаться к своему господину, который от него вдали и на которого ещё не поработал он лично? Потому и любимо так сильно дитя матерью, что она долго его носила в себе, всё употребила на него и вся из-за него выстрадалась. Очнитесь! Монастырь ваш — Россия!“
Николай Гоголь


…В один из ясных сентябрьских дней, в воскресенье, после службы в кафедральном соборе, все желающие, собрались на площади перед собором, сели в заказанный заранее автобус и поехали в православный греческий монастырь, основанный старцем Софронием, в конце пятидесятых годов, в небольшом посёлке, недалеко от Кембриджа…

Мы долго выезжали из Лондона, по переполненным машинами улицам и приехали в монастырь, чуть опоздав к началу службы. Приветливая монахиня в чёрном, встретила нас у ворот монастыря, показала место где поставить автобус, а всех нас сопроводила в новый храм – служба уже началась.
По дороге, осматривали разукрашенные мозаикой и росписями на библейские сюжеты стены невысоких построек, окружённых зелёными деревьями и кустарниками.
Через небольшое, застеклённое преддверие, вошли в храм, наполовину заполненный прихожанами. Нас приехало из Лондона около сорока человек и потому, в храме стало тесно и жарко.

Войдя внутрь, в тесноту сосредоточенного молчания и молитвы, я с интересом всматривался в лица монахов - невольно вспомнился Достоевский и его описание монастыря, в романе «Братья Карамазовы».
Вокруг горели свечи и на греческом, непонятном для многих присутствующих языке, читали торжественную службу, которая была посвящена старцу Силуану - Афонскому насельнику - о котором, основатель монастыря иеромонах Софроний, близкий духовный сподвижник старца, написал книгу. Я эту книгу читал и помню цитаты оттуда в проповедях Владыки Антония Сурожского, где он ссылался на духовный опыт старца Силуана.

Протиснувшись внутрь, я остановился в середине полутёмного помещения, наполненного народом и как то долго, неловко старался найти положение тела, при котором никому бы не мешал, да и сам мог без помех креститься.
Сладковато и приятно пахло ладаном и сквозь широкие царские врата виден был престол, горящие свечи, большой золоченый фигурный крест и священник, расположившийся к нам спиной и что – то приготовляющий там.
При входе в храм, стоял на подставке большой портрет, видимо старца Силуана, а может быть отца Софроний - основателя монастыря, к которому подходили, крестились и целовали изображение, а точнее руки изображённого старца…

За спиной, на хорах, стояли монахини в чёрном и в клобуках, оставляющих лица открытыми и потому, в полутьме, лица ярко белели на чёрном и казались бесплотными иконами, освещёнными только металлической большой люстрой, подвешенной к потолку посередине, с огоньками горящих свечек.
Вошедший вслед за мной большой мужчина стоявший за спиной, тяжело и хрипло дышал и что – то бормотал почти вслух, о тесноте и духоте. Справа у стенки сидели пожилые женщины на раскладных стульях, а прямо передо мной, расположился худой мужчина в сером костюме, который держал перед собой коляску, где поместился больной ребёнок лет десяти…
Он, ребёнок, иногда вдруг начинал громко и длинно стенать и отец, нервно гладил его по стриженой голове и сжимал маленькую ручку, тоже поглаживая своими пальцами его худенькую ладошку…
От алтаря к выходу, вдоль прохода выстроились монахи в черном, тоже в клобуках, с седыми длинными бородами на измождённых лицах. Они что – то пели протяжно и заунывно по-гречески и я невольно подумал, что Иисус Христос был рождён на Востоке, да и сами греки более восточные люди чем европейцы и потому, исконно восточный христианский колорит, наверное, в первые века христианства был особенно ощутим.
Израиль и тогда и сейчас был и остаётся западной окраиной Ближнего Востока и неудивительно, что сразу после возникновения магометанства, богословы считали его христианской ересью, хотя сегодня об этом почти не вспоминают и противопоставляют Христианство Исламу.

Во всяком случае, мне, это монотонное, завораживающее, переливами голосов в унисон, пение напомнило Восток. Я стал думать о тех переменах, которые произошли с христианством за долгие тысячелетия после распятия и воскрешения Христа…

В этот момент люди в храме зашевелились, и вслед за монахами идущими по двое, начали медленно выходить на улицу, во двор храма. Во главе процессии стоял высокий седобородый игумен Кирилл, с длинным золочёным посохом...
Наконец, вслед за монахами мы вышли на воздух, обошли церковь вокруг, людская цепочка протянулась за игуменом и вновь соединилась у входа.
Монахи несли на руках портрет Силуана и по окончанию крестного хода остановились, а верующие, стали по одному подходить к изображению и целовать руки сурового «картинного» старца. Напряжение в толпе прихожан нарастало и над их понурыми фигурами повисло, как мне казалось, трагическое, молчание.

«Это немножко напоминает похоронную процессию – думал я изредка поднимая голову и осматривая суровые лица вокруг.
– Но наверное первоначальное христианство таким не было. Было много восторга и вдохновения. Были вопросы и ответы, которые помогали людям поверить, что жизнь с Богом, разительно отличается своей светлой радостью от суетливой и трагической жизни без Бога…
Почему же сегодня никто светло не улыбнётся друг другу и все, как загипнотизированные заунывным пением, мрачно смотрят в землю избегая встречаться друг с другом, глазами?
Невольно вспомнились слова Иисуса о фарисеях, которые постятся и мрачно пророчествуют напоказ, вместо того чтобы радоваться жизни, в которой появилась цель, в которой Бог всегда с нами - любящий и радующийся взаимной любви вокруг…

«Эта мрачная атмосфера службы только разъединяла всех нас, - размышлял я – заставляя верующих, по привычке, погружаться в атмосферу траура и скорби».
А тут ещё ребёнок - инвалид вдруг тонко и пронзительно заныл, качая головой из стороны в сторону, а безутешный отец, почти в исступлении затряс руками, словно изнемогая от нервного напряжения, странно не доверяя, не веря в сострадание окружающих…
Мне хотелось его успокоить, погладить по плечу, сказать, что все понимают его состояние и сочувствуют и вовсе не надо так беспокоиться о том, что это кому-то мешает слушать службу - думаю что многие, так же как и я, ничего не понимали ни в пении, ни в текстах службы на греческом.

Служба между тем шла своим чередом и во время чтения Евангелия, отрывки зачитывались на пяти языках: на греческом, на русском, на французском, на итальянском и на английском…
Рассказывают, что из двадцати семи монахов в монастыре, есть несколько греков, несколько русских, несколько англичан - в общей сложности около десяти национальностей. Со времён основания обители, старец Софроний требовал от своих подопечных знания нескольких языков и потому, монахи и монахини (а монастырь состоит из двух половин – мужской и женской) учили языки в качестве монастырского послушания.
Долгая служба подвигалась к концу и после елеосвящения, я вышел на улицу, освободив место в храме для других прихожан.
На дворе были тёплые чистые сумерки, и над крышами монастырских зданий вставала серебряная, почти полная луна и ветерок шумел листвой многочисленных деревьев окружающих дома.
Чтобы размяться после длительного стояния на одном месте, мы с другом сходили, посмотрели замечательно большой и ухоженный монастырский сад, в котором ровными рядами росли яблони, вишни и сливы.
Возвратившись, зашли в книжный киоск, в котором, к сожалению, книг на русском языке вовсе не было, хотя продавались иконы, и Алёша - мой друг и попутчик в этой поездке, купил икону старца Силуана.
Позже, мы вновь подошли к храму и стоя там, слушали службу уже с улицы, в открытые двери преддверия. Там, с двух сторон от входа стояли большие иконы Божьей Матери с младенцем Иисусом и самим Иисусом Христом, подсвеченные снизу ярким пламенем свечек…

Я слушал службу, смотрел на тёмное небо с загорающимися на нём звездами и пытался представить себе, как живут и молятся в обычные дни монахи этого монастыря.
Вновь вспомнился Достоевский и послушник Алёша Карамазов, идущий в свой монастырь с вздохами облегчения после страстей и перипетий суетного мира. Думаю, что и здесь так - ведь в обычное время, когда нет церковных праздников, все здесь заняты своими делами: послушанием, молитвами, чтением книг, тихими беседами о Боге и о себе – о прошлом, настоящем и будущем…

Я вспомнил монастыри, в которых побывал в последние годы. Одним из них был Маульброн – старинный монастырь в окрестностях Гейдельберга, который описал в своей книге «Игра в бисер» немецкий писатель Герман Гессе…
Ещё вспомнил монастырь, ставший одним из религиозных символов Испании – Монсеррат, находящийся в горах, издалека похожих на зубы Дьявола.
Там ежедневно бывают тысячи и тысячи верующих и неверующих и там же храниться скульптурное изображение Черной Мадонны с Младенцем, которую по легенде вырезал из дерева ещё Евангелист Лука, а в Испанию доставил Апостол Пётр.
Там в, диких горах подвизались в монашеской строгой жизни уже многие столетия и потому, вокруг монастыря вырос целый город, состоящий из храмов, келий, пещер отшельников, садов и скверов…
Вспомнился и замечательно красивый и суровый монастырь цистерцианцев, тоже в горах, в окрестностях французского города Гренобля, в знаменитом на весь мир горном урочище Шартрез. Кстати, знаменитый зелёный тягучий ликёр «Шартрез» произошёл отсюда, из монастырских стен.
Здесь много лет назад, его сделали впервые и рецепт приготовления такого ликёра, стал достоянием братии монастыря…
Тут тоже, уже около тысячи лет живут монахи, которых я увидел в толпе праздных туристов. Они живут за монастырскими стенами, похожими на крепостные, тихо и уединённо, однако вокруг, почти круглый год шум, суета и праздность - тысячи и тысячи туристов посещают эти места как мировую достопримечательность…
Монахи там, ходят в белых балахонах с капюшонами и во время молитв закрывают ими голову, отъединяясь от окружающего мира и оставаясь один на один с Господом Богом…
Кельи их не малы и не велики. Есть лежанка – постель, есть место для утренних и ночных молитв, есть письменный стол, на котором они работают, изучая и комментируя священные книги. В углу медный таз на подставке и кувшин с водой, для мытья перед ранними утренними службами, которая проходит в гулкой прохладной церквушке с рядами резных сидений вдоль каменных стен, где так пронзительно и тревожно звучать мощные звуки органа.
Раз в неделю монахи выходят на прогулки из монастыря и тогда, общаются, разговаривают между собой, дышат воздухом горных долин и даже веселятся, а если предоставляется случай, то не прочь скатиться по снежной тропке или искупаться в ледяной воде горной речки, текущей по высокогорной долине.
Монахи здесь, в качестве послушания исполняют работы на пилораме, на маленькой мебельной фабрике, на швейном производстве, где шьют сами себе рясы и подрясники, ухаживают за стадом дойных коров, пекут хлебы для монастырской трапезной…
Коровы, ухоженные крупные животные, пасутся тут же на луговине, рядом с монастырём. Наверное, утреннее молоко на монашеский завтрак, именно от них…

Вспомнились мне и российские монастыри…
Однажды, лет двадцать пять назад я был в Москве, зимой, внутри за стенами Новодевичьего монастыря и помню ужасный, до костей пробирающий холод, в неотапливаемой церкви и картину, изображающую «лествицу» человеческих грехов.
В этой своеобразной иерархии, на одном из первых мест – грех гордыни человеческой, что тогда меня немного удивило. Только потом, размышляя я понял, что самый лютый враг для монаха, воспитывающего в себе самоуничижение – это эгоистическая гордость…
Помню Валаамский монастырь и теплоход, доставивший нас туда. Помню золоченые купола первой встреченной церкви, стоящей на берегу, на горке над пристанью. Помню жаркую, пыльную дорогу, через сосновый бор. Всплывает в памяти замечательная картина синего и холодного ладожского фьорда, на берегу которого стоит красивый и суровый монастырь, где ещё совсем недавно был не то дом инвалидов, не то подростковая колония…
Тогда, только начинали реставрировать полуразрушенный монастырь и всё выглядело не очень уютно. Ещё запомнились комментарии экскурсовода о богатстве многочисленных хозяйств Валаамского монастыря перед Революцией, исчисляемого миллионами рублей золотом.
Она об этом говорила с гордостью, а я подумал, что лучше бы они, тогдашние монастырские настоятели, раздали это богатство бедным людям – может быть тогда и Революция была бы менее жестокой и антицерковной…
В одном месте, мы небольшой компанией поднялись на колокольню скитской церквушки, откуда открывался замечательный вид на леса острова и на окружающее озеро…
При всей красоте пейзажа -работы по возобновлению монастыря тогда было непочатый край – всё было в запустении или совсем разрушено…

…И этот монастырь в Англии, выстроен тоже долгими и утомительными трудами и потому он благолепен и уютен и сегодня, напоминает тихое поселение расположившееся под сенью высаженных монахами деревьев, чуть в стороне от немноголюдной английской деревни.
Будучи в миру профессиональным художником, отец Софроний, расписывал все строения собственноручно или делал эскизы для мозаик, украшающих стены зданий и внутреннее убранство храма и трапезной…

… Служба продолжалась около четырёх часов и закончилась уже в ночной темноте. Теперь, все выходили из храма улыбаясь и кто – то уходил домой в деревню, а мы, вместе с монахами и монахинями пошли в трапезную, где уже были накрыты столы.
Для нас, гостей, накрыли отдельно, так как нам надо было скоро уезжать назад в город. Еда была вкусная, постная и со множеством сладких блюд и орехов, как наверное, это бывает в монастырях Греции. Приготовлено всё было с любовью и очень искусно и я, с удовольствием завершил поздний ужин сочным яблоком из монастырского сада…

Но для меня, поездка в монастырь на этом не закончилась…
С полгода назад, я неожиданно узнал, что одна наша знакомая девушка, дочка наших московских приятелей, лет двадцать назад приехала в Англию, вместе с родителями. Её приемный отец, был англичанином, и позже погиб от несчастного случая в Индии.
А она, потом, уже после нескольких лет учения в английской школе и университете, вдруг ушла в монастырь, здесь в Англии. И перед поездкой я надеялся, что в этом монастыре смогу с нею увидеться и поговорить – меня её загадочная судьба очень интересовала!

Как только мы приехали, я стал расспрашивать монахиню, встречавшую нас, об этой знакомой и действительно узнал, что она здесь и уже давно.
Со дня нашей единственной встречи с ней, которая произошла в Москве, в Доме на Набережной, где жила её семья, прошло уже двадцать семь лет и конечно, я уже не мог её узнать, но увидеться и сказать ей слова почтения и уважения очень хотелось.
Я несколько раз спрашивал монахинь о ней и наконец, после ужина вдруг увидел худенькую девушку в очках, которая неловко скользнула по мне взглядом и я понял , что это и есть моя знакомая, которой, когда мы виделись в Москве, было всего шестнадцать лет.
Я подошёл, поздоровался, представился ей и стал расспрашивать о жизни и судьбе.

Вокруг было много людей, она, наверное, не закончила ещё трапезу и потому, её ответы были коротки, иногда по взгляду можно было догадаться, что ей отвечать на мои вопросы не очень удобно. Она, сказала, что помнит наше с Сюзи посещение их квартиры в Москве, сказала, что жила некоторое время у моей жены в лондонской квартире.
Я со своей стороны, рассказал, что наша дочь Аня окончила Кембридж и сейчас учится уже по другому профилю по медицинскому, в Кинг-с – колледж. А Максим - наш младший, поступил в университет и уехал совсем недавно учиться в Лидс.
Когда я говорил это, мне почему-то было неловко и потому, я старательно зазывал её к нам в гости, и в конце разговора дал «матушке» Серафиме домашний телефон…

… Наконец, уже около девяти вечера мы погрузились в автобус и поехали назад, в Лондон. Перед отъездом монахини пригласили всех желающих брать с собой монастырские яблоки стоявшие в ящиках на выходе из трапезной. Все «наши», набрали себе по несколько килограмм, памятуя, что яблоки особенные, почти волшебные, выращенные по монастырскому уставу и согласно послушанию…

В автобусе, Миша, руководитель поездки и певчий в хоре, прочёл благодарственную молитву и все в душе поблагодарили его за интересные беседы в автобусе о истории создания монастыря, его создателях и покровителях.
До самого конца путешествия, все обсуждали увиденное и услышанное в монастыре - для многих, такое посещение было впервые и потому оставили впечатления сильные и запоминающиеся надолго...
Когда ехали в монастырь, то помня причину сегодняшней монастырской литургии, все дружно пели акафисты в честь преподобного Силуана и поэтому, длинная служба на непонятных языках, для многих не была так утомительна – все более или менее понимали о чём в ней идёт речь…

... Старец Силуан – одна из тех религиозных фигур в русском православии нового времени, жизнь которого обновила понимание простым народом христианства - как пути единения с Богом и пути спасения в этом бренном мире.
Сам происхождением из крестьян, старец Силуан, уверовал вдруг и навсегда после одной из кулачных драк, которые были так обычны для русских людей ещё сто лет назад. В этом бою, он сильный и молодой боец, чуть не до смерти покалечил другого человека и когда пыл схватки угас, он понял, какое преступление перед Богом и людьми мог совершить. И тогда, он тяжело задумался о своём настоящем и будущем существовании…

Эти размышления привели его, в конце концов в церковь, а потом и на Афон, где старец Силуан пользовался авторитетом и уважением, но в конце концов ушёл в затвор и общался только с монахами, которые искали у него духовной поддержки в своей жизни…
Высказывания его часто были настолько темны, что часто приходилось, как бы переводить его речения.
Этим, неожиданно для самого себя, занялся старец Софроний, подружившийся с старцем Силуаном, найдя в беседах с ним ответы на многие непростые вопросы монашеской, молитвенной жизни и общения с Богом.

Сегодня насельники монастыря под Кембриджем, продолжают духовную традицию служению делу Христову, помнят Афон и в нашей сложной жизни, чтят память этих замечательных старцев, русских по характеру, но разных по своему происхождению и своей судьбе.
В Афонском монастыре, монашество объединило разных людей – стариков и молодых, аристократов и крестьян в одном порыве найти цель и смысл человеческой жизни…

... Завершая рассказ, хочу сказать, что эта поездка в монастырь, встреча с монахами, разговор с Юлей, в прошлом обычной московской школьницей, а ныне уже семнадцать лет пребывающей в монастыре, ещё и ещё раз заставили меня задуматься о судьбах людей, о христовой вере и о судьбах русского православия здесь, в Англии.
Эта встреча с монастырём, приоткрыла мне новую страницу человеческого бытия, теперь уже русского эмигрантского бытия и заставила размышлять и над собственным будущем…


25. 09. 2007 года. Лондон. Владимир Кабаков


Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?"