-- : --
Зарегистрировано — 123 419Зрителей: 66 506
Авторов: 56 913
On-line — 23 392Зрителей: 4617
Авторов: 18775
Загружено работ — 2 122 910
«Неизвестный Гений»
Женщины, гуляющие с колясками по вечерам. 1984
Пред. |
Просмотр работы: |
След. |
09 февраля ’2010 18:30
Просмотров: 26614
Женщины, гуляющие с колясками по вечерам. 1984
И вот Шурик умер.
Его бумаги ещё лежали на полочке в ванной, закапанные валерьянкой. Сначала Вета хотела сжечь их, — зачем напоминают? В сущности, Шурика ведь почти не было. Жил ли он там, внутри неё? Этого никто не знает.
Бумаги же молчаливо твердят, что он был всё-таки живым существом. Два свежих свидетельства, две даты: рождения и смерти. Пусть валяются, где хотят. Обычные бумажки.
Отец его был когда-то живым существом, но растворился в папиросном дыму. Перед исчезновением он ударил Вету, нет, не её и даже не их вместе, — а его, Шурика — живого? жившего? будущего.
Возможно, это обман чувств, некое длительное наваждение: месяц назад родился Шурик, ей сказали, что Шурик не жилец, и вот Шурик умер. Возможно, он просто не хотел родиться.
Теперь Вета ходит по улицам, ходит, ходит каждый божий день, целый день по улицам — вдоль и поперёк, по городу, по павшей листве, по лужам, по запущенным паркам между неживыми аттракционами, по мокрой набережной, заходит в подъезды, чтобы отдохнуть, заходит в магазин, ничего не покупает, заходит в булочную, в кулаке её оказывается кулёчек с дешёвой карамелью, — так она ходит и ходит везде, пока не заноет спина и не перестанут слушаться ноги.
Тогда она идёт домой и в одиночестве ходит по комнате, ест таблетки, ест их вперемешку с конфетами, чтобы было не так горько, запивает водой с горсточки из-под крана, снова ходит, пока таблетки не начнут действовать, и тогда она ложится на диван и спит до следующего полудня или даже до вечера, и снова встает, идёт, пошатываясь на кухню, ест сухой хлеб с конфетами, запивает водой с горсточки из-под крана, надевает туфли и плащ и ходит, ходит по улицам, ходит в сотый раз по знакомым местам, ходит, стараясь не повторять маршрут, но это ей редко удается: город так мал, всё исхожено давным-давно, ей приходится почти бежать, чтобы не замечать знакомых домов и людей.
Когда идёт дождь, она старается быть на улице, — тогда людей меньше и они напоминают ей живых.
Иногда она сидит в крохотном домике на детской площадке.
Иногда она кормит голубей около булочной, тогда ей становится спокойнее: Вета видит Шурика ангелочком среди других таких же детишек и понимает, что им там хорошо.
Изредка, сталкиваясь со знакомыми, Вета многословно и сбивчиво объясняет, что спешит, что страшно опаздывает, выдумывает разные причины, а если ей говорят что-то сочувственное и жалостливое — становится совсем маленькой и исчезает за углом, спотыкаясь на расшатанных каблуках.
Иногда она просыпается слишком поздно, чтобы снова пытаться затолкнуть себя в сон, с отвращением умывается и слегка прибирает волосы, надевает шляпку с блекло-голубым цветком, наматывает на шею шарф и медленно ходит там, где освещено, туда и обратно, в самый конец бульвара, где скамейки и клумбы в свете фонарей кажутся незнакомыми: после десятиминутного отдыха — всё сначала; тогда очень похоже, что она совершает вечерний променад. Вероятно, так оно и есть, но ближе к полуночи Вета уже сама себе не кажется живой.
Ближе к полуночи движения её становятся плавнее и автоматичнее, она уже не боится шмякнуться на холодный асфальт и завыть в голос.
Тогда-то она и начинает видеть: вот странность, отчего-то ей часто встречаются женщины, гуляющие с колясками, несмотря на поздний час; они, эти женщины, идут очень медленно, плавно, с сосредоточенными лицами, и можно следить за ними часами — даже становится жутковато — в коляске никто не шевельнётся, не заплачет, не засучит ножками. Идя навстречу Вете, какая-нибудь из женщин начинает тихонько покачивать коляску и что-то поправлять под клеенчатым пологом, иногда улыбаясь и тетешкая своего малютку.
Но Вета понимает, отчего эти женщины ходят с колясками по два или три часа ежедневно и почему их малютки никогда не плачут и не сучат ножками. Вета решает: завтра, когда, как обычно, в её квартире появится старенькая тетя Катя, чтобы повздыхать, вытереть пыль, сварить пакетный суп с картошкой, а старый вылить на улицу (собакам), — Вета робко попросит одолжить ей рублей сорок в счет будущих накоплений.
И тогда Вета пойдет в универмаг и купит себе коляску.
И вот Шурик умер.
Его бумаги ещё лежали на полочке в ванной, закапанные валерьянкой. Сначала Вета хотела сжечь их, — зачем напоминают? В сущности, Шурика ведь почти не было. Жил ли он там, внутри неё? Этого никто не знает.
Бумаги же молчаливо твердят, что он был всё-таки живым существом. Два свежих свидетельства, две даты: рождения и смерти. Пусть валяются, где хотят. Обычные бумажки.
Отец его был когда-то живым существом, но растворился в папиросном дыму. Перед исчезновением он ударил Вету, нет, не её и даже не их вместе, — а его, Шурика — живого? жившего? будущего.
Возможно, это обман чувств, некое длительное наваждение: месяц назад родился Шурик, ей сказали, что Шурик не жилец, и вот Шурик умер. Возможно, он просто не хотел родиться.
Теперь Вета ходит по улицам, ходит, ходит каждый божий день, целый день по улицам — вдоль и поперёк, по городу, по павшей листве, по лужам, по запущенным паркам между неживыми аттракционами, по мокрой набережной, заходит в подъезды, чтобы отдохнуть, заходит в магазин, ничего не покупает, заходит в булочную, в кулаке её оказывается кулёчек с дешёвой карамелью, — так она ходит и ходит везде, пока не заноет спина и не перестанут слушаться ноги.
Тогда она идёт домой и в одиночестве ходит по комнате, ест таблетки, ест их вперемешку с конфетами, чтобы было не так горько, запивает водой с горсточки из-под крана, снова ходит, пока таблетки не начнут действовать, и тогда она ложится на диван и спит до следующего полудня или даже до вечера, и снова встает, идёт, пошатываясь на кухню, ест сухой хлеб с конфетами, запивает водой с горсточки из-под крана, надевает туфли и плащ и ходит, ходит по улицам, ходит в сотый раз по знакомым местам, ходит, стараясь не повторять маршрут, но это ей редко удается: город так мал, всё исхожено давным-давно, ей приходится почти бежать, чтобы не замечать знакомых домов и людей.
Когда идёт дождь, она старается быть на улице, — тогда людей меньше и они напоминают ей живых.
Иногда она сидит в крохотном домике на детской площадке.
Иногда она кормит голубей около булочной, тогда ей становится спокойнее: Вета видит Шурика ангелочком среди других таких же детишек и понимает, что им там хорошо.
Изредка, сталкиваясь со знакомыми, Вета многословно и сбивчиво объясняет, что спешит, что страшно опаздывает, выдумывает разные причины, а если ей говорят что-то сочувственное и жалостливое — становится совсем маленькой и исчезает за углом, спотыкаясь на расшатанных каблуках.
Иногда она просыпается слишком поздно, чтобы снова пытаться затолкнуть себя в сон, с отвращением умывается и слегка прибирает волосы, надевает шляпку с блекло-голубым цветком, наматывает на шею шарф и медленно ходит там, где освещено, туда и обратно, в самый конец бульвара, где скамейки и клумбы в свете фонарей кажутся незнакомыми: после десятиминутного отдыха — всё сначала; тогда очень похоже, что она совершает вечерний променад. Вероятно, так оно и есть, но ближе к полуночи Вета уже сама себе не кажется живой.
Ближе к полуночи движения её становятся плавнее и автоматичнее, она уже не боится шмякнуться на холодный асфальт и завыть в голос.
Тогда-то она и начинает видеть: вот странность, отчего-то ей часто встречаются женщины, гуляющие с колясками, несмотря на поздний час; они, эти женщины, идут очень медленно, плавно, с сосредоточенными лицами, и можно следить за ними часами — даже становится жутковато — в коляске никто не шевельнётся, не заплачет, не засучит ножками. Идя навстречу Вете, какая-нибудь из женщин начинает тихонько покачивать коляску и что-то поправлять под клеенчатым пологом, иногда улыбаясь и тетешкая своего малютку.
Но Вета понимает, отчего эти женщины ходят с колясками по два или три часа ежедневно и почему их малютки никогда не плачут и не сучат ножками. Вета решает: завтра, когда, как обычно, в её квартире появится старенькая тетя Катя, чтобы повздыхать, вытереть пыль, сварить пакетный суп с картошкой, а старый вылить на улицу (собакам), — Вета робко попросит одолжить ей рублей сорок в счет будущих накоплений.
И тогда Вета пойдет в универмаг и купит себе коляску.
Голосование:
Суммарный балл: 0
Проголосовало пользователей: 0
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Проголосовало пользователей: 0
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Голосовать могут только зарегистрированные пользователи
Вас также могут заинтересовать работы:
Отзывы:
Оставлен: 18 февраля ’2010 21:01
|
Olga_Romanova17
|
Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Трибуна сайта
Наш рупор