Однажды

Однажды, когда я заканчивал свою ежедневную пробежку, произошел со мной довольно-таки конфузный случай. Вот уже полгода как я бегаю в любую погоду по давно заброшенному стадиону. На этом стадионе ни людей, ни собак почти никогда не бывает. Меня это вполне устраивает, ибо на вид я - далеко не тот подтянутый юноша, каким был сорок лет тому назад. К своим шестидесяти пяти годам я успел накопить сто килограмм чистого веса при росте в сто семьдесят два сантиметра. Сами понимаете, здоровья эти килограммы не прибавляют. Всё труднее стало подниматься на третий этаж. Серьёзного размера живот мешал завязывать шнурки. Совсем недалеко оставалось до зеркальной болезни. Всё это заставило меня бегать трусцой: 'подальше от инфаркта и поближе к здоровью'. Погода в то утро была на редкость хорошая: ни холодно, ни жарко. На деревьях, вокруг стадиона, весело щебетали птички. Выбегая из-за поворота, я заметил, как к одинокой скамейке приближается человечек, а за ним плетется низкорослая такса. Человечек с мышиной мордочкой, в огромных очках, сел на скамейку, а рядом с ним, у самых его ног, примостилась собачка. Пробегая мимо них, я увидел, как она сорвалась с места и с диким лаем бросилась за мной. Мне пришлось увеличить скорость, что сразу нарушило мое дыхание, а паршивая собачонка, сделав свое подлое дело, вернулась на место. Заканчивая очередной круг, я с напряжением и не без раздражения приближался к скамейке, где так мирно сидел гном в очках, а рядом с ним, оскалившись в улыбке, возлежала тварь божья.
Эту мелкую шавку я невзлюбил с первого взгляда. Честно говоря, я и раньше не любил мелких шавок. Этакие наполеоны с хвостиком. А они особенно не любят бегущих людей. Точно! Ну и сволочь кривоногая! Как только я повернулся к ней спиной, она, захлебываясь от злости, буквально понеслась за моими убегающими пятками. На этот раз я развернулся и замахнулся на нее ногой. Она отпрыгнула в сторону, продолжая неистово лаять, показывая мне свои острые зубы. Я побежал дальше, чертыхаясь про себя и уже не на шутку разозлившись.
Еще через круг не выдержал, и бросил на ходу очкарику:
- Убери свою недоношенною макаку, или я ее зашибу!
- Попробуй, - не отрываясь от книги, как бы самому себе, сказал пигмей.
Гнев начал закипать в моих жилах. Через пару кругов подлая тварь решила изменить свою тактику. Когда я приблизился, она, окончательно обнаглев, бросилась мне прямо под ноги. Это уже была война. Я решил принять бой. Минут через пять эта уродина вымотала меня до предела. Тщетно я пытался достать ее рукой или ногой. В ловкости она явно выигрывала по очкам. Чувствуя, что она меня окончательно замотает, тяжело дыша, с очень нехорошими намерениями, я решительно направился к очкарику. Под аккомпанемент неумолкающего лая я на самых высоких тонах прорычал:
- Ты, флегма очкастая, а ну забирай свою гниду пархатую и вали отсюда, пока живой!
Он недоуменно поднял на меня светлые глазки. Мизинцем поправив сползшие очки, слегка картавя, спросил:
- Простите, пожалуйста, это вы ко мне обращаетесь?
- К тебе! Мать твою! - заревел я, как раненый слон. С таким трудом годами приобретенная интеллигентность испарилась мгновенно.
'Божий одуванчик' даже глазом не моргнул. С нескрываемым любопытством он смотрел на меня, как смотрят на разъярённую гориллу. Затем, выдержав паузу, произнес:
- Собачка эта не моя. Она увязалась за мной еще на улице. Видно, я ей понравился, а вы - нет. Одного я не могу понять, что вы от меня хотите? Ловите ее на здоровье. Рвите на части. Сделайте из нее рагу с овощами. Съешьте с филиппинцами на троих. Я с вами кушать ее не стану.
Справедливо считая, что инцидент на этом закончен, он уткнулся в книгу, демонстративно подчеркивая, что ни я, ни собачка его больше не интересуют.
Я остался стоять, как разъяренный бык, у которого перед самым носом убрали красный плащ. Прошло несколько секунд, и моя ярость, с головы пройдя через ноги, ушла в землю. Не скрывая досады, я извинился за свою бестактность и, как побитая собака, направился к выходу. За мной, на своих кривых заковыляла такса, дружелюбно помахивая хвостиком. Возле дома, усталый, я присел на скамейку. А мелкая сучка, которая только что доводила меня до белого каления, уютно примостилась у моих ног. Мимо пробежал мальчишка. Такса, как по команде, сорвалась с места и с громким лаем понеслась за ним. Он продолжал бежать, не обращая на нее внимания. Наверное, опаздывал в школу. Такса вернулась на место. Ее, по-собачьи умные, выразительные глаза как бы спрашивали у меня: 'Видел, как я его?' Я утвердительно кивнул головой и погладил ее по гладкой светло-коричневой шерсти. Она, в благодарность, лизнула мне руку. Прощаясь, я пожал ей лапу. Она посмотрела на меня такими грустными умоляющими глазами, что я не смог ее бросить.
- Ну, что бездомная, пошли, будешь жить с нами. Жена любит таких, как ты - маленьких и заядлых.
С тех пор и я их полюбил. А нашу малявочку назвал грозным именем 'Пантера'.