ОЧЕВИДЕЦ

Воспоминания о лихих годах начала прошлого (ХХ) века - только чистая правда, ни капли выдумки, пишу только о том, чему сам был свидетелем...


Из переписки:
Камилла, сестра Горация 05.01 22:22
А я бы от шампанского не отказалась...
... в бассейне...
:)
Вацлав_Лисовский 07.01 12:48
А ещё лучше - бассейн с шампанским.
На худой конец - ванна.
Помнится, даже в голодном (не для всех) 1918 году Лариса Райснер не отказывала себе в этом удовольствии.
Камилла, сестра Горация 08.01 21:26
Какая же у Вас, Вацлав, память! Вы даже Ларису Рейснер в 1918 году помните!  :)
Вацлав_Лисовский 10.01 00:05
Это особенность такая - то, что в молодости было - помнится гораздо лучше, нежели вчера-позавчера...
:)
В 1918 г. я, правда, больше в Киеве жил, в Москве только наездами бывал...
:)

ВЕСЕЛЫЙ 1918
1. ПОСИДЕЛКИ В КРЕМЛЕ

Итак, в 1918 году я больше жил в Киеве, а в Москве бывал только наездами.
Был там у меня один приятель – тоже из нашего местечка, пацанами вместе в хедере штаны протирали. Теперь же за заслуги перед мировой проституцией, или как ее там – революцией, дали ему кабинет в Кремле и назначили на теплую должность какого-то очень главного председателя. Денег у него появилось – куры не клюют. Поначалу он бумажными собирал, но это ему быстро надоело и начал он брюллики коллекционировать. Говорят, целый несгораемый сундук, что у него в кабинете стоит, набрал.
Значит, как собрался я к нему в гости, купил на Подоле сала поболе да четверть горилки – и поездом в Москву. А там – прямиком в Кремль.

Сели мы у Яши в кабинете, на столе газетку «Правда» развернули, на ней шмат сала поломтяли, горилку разлили. А тут стук в дверь.
Входит маленький, плюгавенький, с рыжей бородкой.
– Ага, – говорит. – Мировая революция в опасности, а вы тут на рабочем месте пьянки-гулянки устраиваете. Мало того, что сегодня суббота – шабес, так они еще и сало горилкой запивают! Совсем Законы соблюдать перестали! Выкресты вы, – говорит, – и всё тут!
– Ладно, – говорю, – хрен рыжий! Подваливай к столу, всё равно ведь на хвост сядешь, не отделаешься от тебя.
Он сразу воодушевился, ладошки потирает.
– Спасибо, – говорит, товарищи! А то эти ананасы в шампанском и икра черная уже поперек горла стоит.
Сели, первый тост я произнес.
– Физкульт-привет, – говорю, – вождю мирового пролетариата от самостийной Украины!

Выпили, у Янкеля Мосеича глазки заблестели, он к рыжему подваливает:
– Давай, – говорит, – Ильич, девочек сообразим.
Тот свою репу плешивую почесал, живность погонял, потом отвечает:
– Ладно, щас на мобилу Иннеске звякну, скажу, пущай берет с собой Шурку Колонтаиху да Фаньку Каплан, и дуют к нам. Фанька, даром что слепая почти и маленькая – что твоя Катя Пушкарева – зато бомбистка отменная. За ночь по Москве легко штуку баксов набомбить может. Одно плохо – любит, мерзавка, в чате с моей Надюхой зависать, легко по пьяни все растрепать может.
– Ничего, – Яша отвечает, – пусть только попробует лишнего брякнуть, мы на нее Железного Феликса натравим, он ей мигом дисконект устроит. А не поможет, так мы ее врагом народа объявим, скажем, что покушалась на вождя пролетариата.
Железный Феликс – это у них в Кремле у сисадмина такой ник был, за то, что лучше всех в «железе» и софте педрил.

Налили по второй, а тут в коридоре шум, звон, лязг, грохот – Железный Феликс легок на помине. Налили и ему. Ильич его за плечи так ласково обнял и говорит:
– Слушай, Феликс Мундыч! А давай мы твое отчество поменяем, хотя бы на Бундыч. Бунд – организация солидная. Будешь ты навроде как сын полка, а не как сейчас – какого-то Мунда!
Феликс возмутился:
– Ты насчет переименований к Ёсику Виссарионовичу обращайся! Вот он ускакал Царицын завоевывать, заявляет тут на Реввоенсовете: – не сегодня-завтра с фашистами воевать, а Царицын мало того что под белыми, так еще и в славный город-герой Сталинград не переименован. Случись что, где мы фельдмаршала Паулюса в котле держать будем?
Тут Яша не выдержал:
– Ты мне про этого грузина не рассказывай, мало он мне крови в Туруханске попортил.
А и впрямь – в Туруханске Сталин с Яшей вместе ссылку мотали, в одной избе жили. Так, когда им еду приносили, Ёся подойдет, да и плюнет Яшке в тарелку. Тот возмущается, я, мол, это есть не буду! А Сталин умнет обе порции, а Яше говорит:
– Это не я тебя обижаю, это проклятый царский прижим тебя голодом морит. Вот назначим тебя Председателем ЦИК, тогда с царем и поквитаешься.

Тут девочки подчалили, а Ильич уже совсем никакой, подошел к роялю и давай из клавиш «Лунную сонату» выковыривать. Грустно так. Тогда Янкель Мосеич к нему подбежал, да как вдарил «Семь сорок». Все сразу развеселились, даже рыжий стал прыгать, как козел, вокруг Иннесы и кричать:
– Товарищи! Товарищи! А пойдемте-ка во двор из Царь-пушки бабахнем. Устроим фейерверк на всю Москву. Зажигать, так зажигать!
Ну, народ и повалил на улицу, а я прощаться начал.
– Пора, – говорю, – Лариска Райснер уже третью smsку присылает, мол, шампанское в ванной киснет. Пишет: «Ждет с нетерпеньем верная русалка своего Ихтиандра». Так что пойду, может, попутный броневичок поймаю, а то метро все равно не работает – не выкопали еще.

Из переписки:
Камилла, сестра Горация 11.01 22:47
А и весело же было в 1918 году в Кремле - сало, выкресты, мировая проституция!
А мировая революция, между прочим - в опасности; а Колчак и Деникин... между прочим...
... Я вот думаю: если бы Вы, Вацлав, не пожадничали и привезли горилки побольше, если бы все, кого Вы так хорошо по никам - кликухам помните, задержались подольше при сале и девочках, все могло бы закончиться менее печально...
... а до Райснер добрались?... или скисло?
Вацлав Лисовский 12.01. 12:47
Ну, коль пошла такая пьянка  :)

2. В ГОСТЯХ У ЛАРИСЫ

Моя революционная подруга Лариса Райснер занимала небольшой трехэтажный особняк на Пречистенке, буквально в 15 минутах ходьбы от Кремля. Уже смеркалось, когда я позвонил ей в дверь.
Лариска с визгом бросилась мне на шею:
– Ура! Вацек приехал! Сало привез?
– А як же! А ты все хорошеешь! Ну, показывай, где твоя знаменитая ванна с шампанским!

Ванна стояла посредине гостиной, но наполнена была на этот раз не шампанским, а обычной горячей водой с чуть ли не полуметровой шапкой мыльной пены. Вдруг из этой пены показалась мужская голова с усами и глазами навыкате.
– Это что еще за Лох-несское чудище? – удивился я.
– Это Яша, у него на Арбате горячую воду отключили, вот он и забежал поплескаться.
– Если в кране нет воды, значит, выпили жиды, – запела голова.
– Евреи, евреи, кругом одни евреи, – вдруг прокартавил еще один голосок и из мыльной пены вынырнула вторая голова – совсем пацана лет 18–20.
– Мальчики! Давайте вылезайте, будем сало трескать, Вацек привез, – сказала Лариса и повела меня в другую комнату.

Едва мы расставили стаканы и порезали сало, как появились оба молодых человека в банных халатах.
– Знакомьтесь с Вацлавом. Это Яков Блюмкин, а это Айзек Бабель.
– О-о-о!!! – восторженно заорал я. – Товарищ Блюмкин! Очень рад! Ловко ты этого графа Мирбаха! Бей немецко-фашистских оккупантов! Как сказал один полковник КГБ, будем мочить их даже в сортире! Говорят, ты тоже ранен был?
– Пустяки! Зацепило слегка в филейную часть, когда из окна прыгал. Теперь вот в международном розыске нахожусь, из своей квартире на Арбате почти не высовываюсь, разве что вечерком в театр или в ресторане посидеть.
– Ничего! Всё образуется! Я слышал, что журнал «Форбс» тебя человеком 1918 года объявил. Предлагаю выпить за это!

Выпили, закусили.
– Хорошее сало, украинское что ли? – поинтересовался Айзек.
– Оно самое, а ты, гляжу, разбираешься!
– Да я сам недавно с Украины.
– Айзек у нас талантище, рассказы пишет, – вклинилась Лариса. – Тут вот Александр Розенбаум узурпировал титул единственного в мире «казака-еврея». Так из Айзека казак ничуть не хуже будет. Он у самого Буденного в Конармии шашкой машет.
– Есть такое дело, – подтвердил Айзек. – Люблю шашкой помахать. С утречка, бывало, ввалюсь к Семену Михайловичу, шашку достану, кручу над головой и ору: «Порублю! Порублю!» Ну, Буденный сразу соглашается: «По рублю, так по рублю!» Лезет в кошелек, достает рупь, спрашивает: «Кого пошлем! Что пить будем?»
– А! – стукнул я себя по лбешнику. – Так Сеня мне про тебя рассказывал, я только сейчас сообразил, что это ты. Есть, говорит, у меня в Конармии один симпотный пацан – мы его ласково «Наша Красная Бабель» называем.
– Точно! Это я самый! – заулыбался Айзек.
– Предлагаю выпить за тех, кто в поле. То есть, бьется сейчас с супостатом на полях сражений! – предложил Блюмкин.
– Ура! – дружно поддержали мы.

Выпили, закурили сигары, развалились в мягких креслах.
– Ну, а ты, Лара, чем сейчас занимаешься? – спрашиваю.
– Дел невпроворот. Наш главред Паша Драбкин – я сейчас в «МК» тружусь – только что с очередного сафари из Африки вернулся. А поскольку писать он сам не умеет, готовлю за него серию очерков под названием «Как я замерзал в Африке». О нелегкой жизни охотника-большевика на Черном континенте. Хочешь его фотки посмотреть? Тут Паша с трофейными чучелами заснялся. Вот Паша со слоном. Паша с буйволом. Паша со львом. Паша с крокодилом. Паша с Лумумбой. Кто такая эта лумумба я пока не врубилась, но чучело здорово сделано – лумумба как живая. То ли горилла, то ли орангутанг.
– Больше на шимпанзе похоже, – заметил я. – Кстати, я бы тоже в Африку не прочь поехать пострелять. Может, устроишь как-нибудь через Пашу?
– Даже не знаю. Обещать не могу, но поговорю обязательно.
– Ну, тогда надо выпить за успех! Наше дело правое – победа будет за нами!

Из переписки:
Камилла, сестра Горация 13.01 21:55
Вацлав, я уже готова поверить, что Вы в 1918 году...
... да и мы там почти присутствуем:))
А что это у Вас все кругом евреи? Что, больше некому сало горилкой запивать?
Вацлав_Лисовский 13.01 22:25
Лариса, ну, это так исторически сложилось - много их было во власти в 1918  :)
А пока...

3. ГОД 1910.
КАК ВОВОЧКА ПОДРУЖИЛСЯ С АДИКОМ

Перенесемся на восемь лет назад. Глобальные беспорядки 5-го–7-го годов давно закончились, народ стал снова жить в свое удовольствие. По всяким антальям-хургадам еще не ездили – пляжный отдых не в особой чести был. Народ все больше в Ниццу валил, в Монте-Карло да в Баден-Баден – в рулетку да в картишки поиграть. Лично мне нравилось в Вену ездить – тогда это был крупнейший европейский политический и культурный центр – столица огромной Австро-Венгерской империи.

Так вот, проснулся я одним прекрасным апрельским утром и подумал, а не махнуть ли мне в Вену. Позвал дворника, говорю:
– На тебе червонец, сходи-ка ты, милок, в участок, скажи, чтоб мне паcпорт заграничный выписали, да пусть с этим делом не тянут, мне уезжать скоро.
Через час Митрич вернулся.
– Всё сполнил, барин, как велели, в наилучшем раскладе, не извольте сумлеваться. Сказали, через три дня всё готово будет. Да вот ещё, встретил я щас вашего приятеля Морозова, они в трактире на углу сёмгу кушают, очинно вас просили заглянуть, дело у них к вам важное.

В трактире несмотря на предобеденное время уже было довольно много посетителей. Морозов сидел один за столиком в углу и трапезничал.
– Здорово, присаживайся, перекуси, чем Бог послал.
– Здравствуй-здравствуй, дорогой, рад тебя видеть.
Бог послал в этот день угощение весьма скромное – шел Великий пост: селяночку рыбную из живой осетрины, стерлядочку кусочками, переложенную раковыми шейками и свежей икрой, судачков порционных отварных, семгу свежайшую – только что выловленную, пироги с лучком, мачком, с перчиком да чаек цветочный. Никакого мяса-птицы, никакого спиртного.
– Ну, говори, Савва, что за дело у тебя ко мне.
– Слышал я, в Вену ты собрался...
– Да уж, поеду на днях.
– Будь другом, туда в двадцатых числах Вовочка с Надюхой отдыхать приедут, опостылело им в Париже да Женеве, к тому же у Вована юбилей – сороковник стукнет, а сорок лет не отмечают – примета плохая. Вот он и решил свалить от своих товарищей, чтоб пьянки-гулянки не устраивать. Так Вовка мне уже которое письмо присылает, все денег просит на нужды мировой революции, а не дашь, пишет, так я твой особнячок конфискую да заделаю из него Дом Дружбы с народами зарубежных стран, будешь тогда мыкаться. Я и подумал, Бог с ним, подброшу ему деньжат, вроде как и подарок ко дню рождения, пусть только утихомирится. Отвезешь? А то по почте пересылать – дело муторное.
– О чем речь! Когда я тебе отказывал!

В общем 22 апреля встретился я в Вене с Вовочкой и Надюшей. Денежку передал, Вовочка обрадовался, предложил пойти на вечерний променад по городу. Идем неспеша, болтаем о том – о сём.
– Как, – спрашиваю, – в Женеве жизнь?
– Да так себе, – отвечают, – живем помаленьку.
– Понятно, тут смотрел как-то фильм по телеку, там чувак из Швейцарии вернулся, всех в гости позвал, угощает да приговаривает: «Угощайтесь, товарищи, маслины греческие, сыр швейцарский!» Его спрашивают: «Юра, а ты в Швейцарии стриптиз видел?» А он: «Ни разу! Зачем мне это нужно?!»
– А мы с Надюхой очень стриптиз обожаем. На худой конец, оперетку. Надюшка как посмотрит «Летучую мышь» или «Веселую вдову», так потом по ночам в постели такой канкан отчебучивает – соседи снизу начинают в потолок шваброй стучать, чтоб ее утихомирить!
– Ну, что ж ты, Вовочка, такие интимный подробности рассказываешь! – смущенно заморгала своими жабьми глазками Надюша. – Ты меня прям в краску вогнал!

Остановились на набережной, любуемся на Дунай. Рядом столики стоят, народ пиво-кофе потребляет. Тут же уличные художники свои картины продают.
– А давай, Вован, мы тебе на день рождения картину подарим, – предложил я. – Хотя бы вот этот этюд в багровых тонах.
– Herr Vovan hat heute Geburstag? – оживился худощавый художник с усиками щеточкой под носом. – Покупайте, недорого отдам, у самого позавчера днюха была!
– А как этот шедевр называется? – поинтересовалась Надюша.
– «Полыхала алая заря!» – ответил художник.
– Замечательное название! Заверните, мы покупаем! – решился Вовочка.
– Послушайте, молодой, человек, а присоединятесь-ка вы к нам, коль вы тоже почти что именинник, по пиву ударим! – предложил я.

Уселись за столик.
– Принеси-ка нам, голубчик, по паре кружек темного пива каждому, да закусочки сообрази на свое усмотрение, – распорядился Ильич.
Официант принес пиво и двухметровую колбасу, сложенную пополам на метровой доске. На той же доске – разнообразный гарнир: несколько разновидностей маринованной капусты, огурчики-помидорчики, хрен, горчица и т.д.
– А чем вы, молодой человек в жизни занимаетесь? Только картины рисуете? – поинтересовался Вовочка.
– Картины рисую, музицирую, тексты пишу. Но вообще-то хочу политикой заняться – министром стать или там канцлером.
– Ну, это вам в одиночку трудновато пробиться будет. Для этого крепкая организация нужна. Вот мы недавно сотоварищи от души в России позажигали!
– Так вы русские? Русских я терпеть ненавижу!
– Какие русские, какие русские, – возмутился Вовочка. – Я их сам не перевариваю. Русские, польские, немецкие, американские... Мы совсем другой нации будем. И организация у нас международная. Слушайте, голубчик, а вступайте-ка и вы к нам в банду, то есть в Бунд, то есть в наш Интернационал, я хотел сказать. По Германии и Австро-Венгрии у нас смотрящими Карл Либкнехт и Клара Цеткин, он – щипач, она – домушница-форточница. Очень авторитетные люди. Только вот дня не проходит, чтобы друг у друга что-нибудь не спи..., не скоммуниздили. Про них даже поговорки-скороговорки стали сочинять: «Карл у Клары украл...» Я вам письмо рекомендательное напишу, так вас с ним сразу в ЦК выберут. Кстати, мы ведь до сих пор не познакомились. Как вас звать-величать? Меня – Вова.
– А меня Адик.
– А полностью? Меня Владимир Ульянов.
– Адольф Шикльгрубер.
– Да, фамилия у вас еще та, язык сломаешь. Нужно вам легкое запоминающееся партийное погоняло придумать. У меня вот кликуха «Ленин» – просто и понятно. А ты что, Надюха, захихикала?
– Да детский анекдот вспомнила. Как волк, заяц и хорек решили банк ограбить. Волк говорит: «Нужно нам клички себе придумать, чтоб никто наших настоящих имен не знал. Я волк – буду Вуй, а ты заяц – будешь Зуй, а ты хорек –…» А хорек говорит: «А я с вами не пойду!»
Мы дружно посмеялись.

– Нет, к этому делу нужно подойти серьезно, – продолжил Вован. – Вы вот ху... художник, короче. Как по-немецки художник будет? Kunstler, Maler. Нет, не то – на маляра уж больно смахивает.
– Адик не только художник, – решил я поучаствовать в обсуждении. – Он ведь и музыкой занимается, и тексты пишет. ХИТ-МЕЙКЕР, одним словом.
– Длинновато будет, да и слово английское. А как оно на немецкий манер звучать будет? Kunst–ler... Ma–ler... HIT–ler. Hitler, Adolf Hitler! По-моему, неплохо!
– Мне нравится, – согласился Адик.
– Ну, Вован, ты голова, – радостно осклабилась Надюха. – Да здравствует Владимир Ленин!
– Ура! – подхватили мы.
– Спасибо, товарищи, спасибо! – раскланялся Вовец. – А как это на немецкий лад будет?
Он на секунду задумался и вдруг истошно завопил:
– Хайль Гитлер! – вскинул правую руку и дружески потрепал Адика по щеке.
– Ленин и Гитлер – братья навек! – промурлыкала Надюша.

Из переписки:
Dobrol 15.01 18:38
Любите Вы, пан Вацек, вкусно покушать... Дальше-то что было?
Камилла, сестра Горация 15.01 21:33
Я вот тоже на описании двухметровой колбасы с гарниром задержалась, а от свежайшей стерлядочки, переложенной раковыми шейками и икорочкой вообще голова закружилась...
Dobrol 17.01 14:37
Три Ларисы собрались в форуме...Давайте, все-таки вернемся к Райснер.Я не давлю, просто любознательный с детства.
Маняшка 22.01 12:29
Воспоминания – хочу продолжения, даешь роман!!!
Вацлав_Лисовский 22.01 14:16
До продолжения руки не доходят – надо сесть за компьютер на какое-то более-менее продолжительное время и записать, а пока получается только урывками, на несколько минут.
Dobrol 24.01 21:30
что.было.дальше?
Вацлав_Лисовский 25.01 21:39
Игорь, скорее – не дальше, а раньше...
:)

4. ГОД 1917. ЗАЖИГАЕМ ВМЕСТЕ С ЛАРИСОЙ

Именно в 1917 году я с Ларисой Райснер и познакомился. Дело было в Питере. Я тогда, как, впрочем, и сейчас, издательским делом в основном занимался, была у меня небольшая типография и издательство в столице России (то бишь в городе на Неве). А Лариса девушка была образованная, талантливая, она и музицировала неплохо, и стихи писала, в творческой – где-то даже богемной среде – вращалась. Именно в это время у нее был роман с Николаем Степановичем. По этому поводу слухов много ходило, пересказывать не буду, скажу лишь, что Лариса (Лери, как ее Николай называл) была натура очень влюбчивая и незакомплексованная – про дом свиданий на Гороховой, куда она с Николаем отправилась на второй день после знакомства – чистая правда, она этого никогда не скрывала. К тому же Николай Степанович тогда уже был человеком свободным, с Аней они разбежались, хотя отношения сохранили вполне дружеские. А Ларисе он письма писал и стихи посвящал:

Что я прочел? Вам скучно, Лери,
И под столом лежит Сократ,
Томитесь Вы по древней вере?
- Какой отличный маскарад!.

Так вот, будучи человеком творческим, Лариса надумала сама издавать литературно-публицистический журнал, а поскольку всеми оргвопросами юной девушке – ей тогда всего 22 было – заниматься было не в кайф, она и искала человека, который ей бы в этом помог. Тут я ей под руку и подвернулся. Напечатать тогда в России можно было что угодно – и без всяких проблем. Проще даже, чем сейчас. Причем, сами печатали, без всяких там финских типографий обходились.
Помню, как Лариса название новому журналу придумывала – хотелось, чтоб было что-нибудь и незаезженное, и запоминающееся. Думала-думала, голову ломала, а тут одна из ее подруг историю про своего жениха рассказала. Симпатичный был молодой человек, да вот только звали его Иуда Израйлевич. Ну, подруга и уперлась рогом, говорит, не пойду за тебя замуж, пока имя не поменяешь, не хочу, говорит, быть женой Иуды. Делать нечего – пришлось тому идти в участок, за три рубля там его переименовали в Рудольфа Григорьевича, так Иудик стал Рудиком. Ларисе этот анекдот так понравился, что она решила журнал назвать «Рудик», потом, правда, поменяла одну букву в названии – стал «Рудин».
В журнале вся Ларкина семейка была задействована: отец писал всякие политические сатиры, мать – рассказы, пропахнувшие "меблирашками", а сама Лариса – статейки и стихи, типа:

Апрельское тепло не смея расточать,
Изнеможденный день идет на убыль,
А на стене все так же мертвый Врубель
Ломает ужаса застывшую печать...

Первый номер отпечатали, погрузили на извозчика, и Лариса сама поехала по друзьям-приятелям экземпляры с дарственной подписью вручать.
Вечером, как и полагается – банкет-фуршет.
Шура пришла со своим матросиком. Паша ее почти на двадцать лет был младше, но у них была такая любовь, такая любовь! Его только что из Крестов выпустили – он там за подготовку Июльского восстания пару месяцев провел, истомился от воздержания – а на безрыбье и Шура – соловей. Александра Михайловна, впрочем, тогда тоже пострадала, ее в июле сам Керенский велел в Петропавловку отправить, но товарищи подсуетились – и ее быстро под залог выпустили.
У матросика от Ларкиной красоты крышу напрочь снесло, он про Шуру и позабыл, все к Ларе клеился, комплименты отпускал. Коля терпел-терпел, а потом не удержался и въехал Паше. Паша утерся, но сквозь зубы процедил: – Ну, я тебе это припомню, белогвардейское отродье! При случае обязательно к стенке поставлю!
И слово сдержал – в 1921 году, когда Лариса со своим новым мужем Раскольниковым в Афгане была, Колю-таки и расстреляли.

Потом уже в традицию вошло: как новый номер журнала выйдет – собираемся у Лери водку пьянствовать. В ее квартире поражало обилие предметов и утвари – ковров, картин, экзотических тканей, бронзовых будд, майоликовых блюд, английских книг, флакончиков с французскими духами... И сама хозяйка любила встречать гостей, облачившись в халат, прошитый тяжелыми золотыми нитками. Любила Лариса красивую жизнь!
Правда, Шуркино тлетворное влияние стало сказываться, Коллонтай, пропагандировала идею «любви пчел трудовых», мужчины и женщины должны свободно порхать с «цветка на цветок», отвергая какую бы то ни было семейную привязанность, объявлявшуюся мещанством и «пережитком частнособственнического отношения к женщине. Их позже Вовочка в письмах к Инессе за это жутко критиковал. Сам-то он в этом деле консерватор был, полагал, что если добропорядочный гражданин женат, имеет любовницу, то этого вполне достаточно и никаких там излишеств, типа «стакана воды», как он выражался. В смысле, переспать, что стакан воды выпить.
К тому же Лариса не на шутку в политику ударилась. С Лёвой дружбу стала водить. Позже это вылилось, ну, просто в безумную любовь, которую Лева так и не разделил. Зато Лери ребенка от него хотела заиметь, даже просила Радека, чтоб тот об этом Леве сказал. Но Лев Давыдович благоразумно отказался.

Как-то вечерком мы большой компанией к ней завалились, сидим, болтаем о том о сем. Вдруг телефон. Лариса трубку взяла:
– Да, да, да… Хорошо, сейчас приеду.
Мы говорим, время позднее, куда ты одна на ночь глядя, давай мы тоже с тобой. Согласилась. Поймали пару пролеток, доехали до Смольного. Какой-то мужик в кепке выскочил с мордой перевязанной, как будто зубы у него болят.
– Выручай, – говорит, – Лариса. На тебя только и надежда. Мы этим супостатам ультиматум послали, срок истек давно, а они и не думают сдаваться. Бери пакет, гони к матросику, пусть пальнет пару раз.
– Легко! – Лариса отвечает. – Щас устроим им вальпургиеву ночку, мало не покажется.
Расселись по пролеткам и вперед. Приезжаем на набережную. Лариса по трапу на крейсер взбегает, там переполох – «Баба на корабле!»
Паша вышел, что, говорит, стряслось.
– Давай залп! Пора уже! – письмо ему передала. Паша печать сургучную сорвал, прочитал.
– Сделаем, – говорит. – Будет вам залп. Только боевых у нас не осталось, придется холостой выстрел произвести.

Ну, а Лариска к нам вернулась, села в пролетку.
Только отъехали, за спиной: «БАБАХ!».
Глядим, ворота Зимнего распахнулись, оттуда лимузин открытый выехал, Александр Федорович в женском платье на заднем сиденье глаза от страха выпучил, орет: «Гони, гони! Прочь отсюда, пьяные матросы атакуют!»
Лариса заулыбалась:
– Поехали, – говорит, – домой. Праздновать будем победу Великой Октябрьской социалистической революции!

Из переписки:
Вацлав_Лисовский 28.01 14:23
Продолжаем продолжать...
:-))

5. ГОД 1917. РАЗДАЧА СЛОНОВ

Всю ночь до утра отмечали знаменательное событие. А утром поехали в Смольный. У входа столкнулись с Лёвой.
– Ну, где вас черти носят? Мы ночью уже и съезд Советов провести успели. Пойдем скорее к Вовану, он с товарищами правительство формирует.
Зашли к Вовке в кабинет, только теперь до меня дошло, что вчерашний мужик в кепке с перевязанной мордой и был никто иной, как наш любимый Вовочка.
Поздоровались, я ему и говорю:
– Ну, ты Вовка даешь, я тебя вчера не признал даже, устроили Хеллоуин с Александром Федоровичем – у кого карнавальный костюм лучше. Ты себе повязку на фейс повязал, хорошо еще, что тыкву не напялил, а тот вообще в женском платье по городу разъезжал, народ распугивал.
– Да, ладно, чего прицепился. Ну, любим мы это дело, еще в Симбирске так развлекались. Мы ведь с ним в одной гимназии учились, однокашники. Его папаша, скотина эдакая, директор нашей гимназии, не хотел мне еще медаль золотую давать, поведение, говорит, у тебя неудовлетворительное, с пацанами в карты на задней парте на уроках играешь, портвешок через соломинку потягиваешь на Законе Божьем, вместо того, чтоб молитвы творить. Ну, пришлось его брательником старшим припугнуть, он уже тогда в авторитетах ходил. Да хрен с ним, с Керенским, теперь мы рулить Россией будем. Вот сидим, кумекаем, как правительство получше назвать. Временное у Фёдорыча было, Кабинет министров – не звучит, что-нибудь яркое нужно, революционное, чтоб было чем народу мозги пудрить.

– «Совет», обязательно слово «Совет» должно быть, – включился в обсуждение Лёва. – Даром мы что ли лозунг выдвигали «Вся власть Советам». Люди уже привыкли к этому названию, хотя совет – он совет и есть. Пусть советуют, а мы уж сами подумаем, стоит ли эти советы выполнять.
– А если Революционный Совет? – спросила Лариса.
– Неплохо, неплохо. Только революцию мы уже осуществили, нужно бы еще что-нибудь этакое, – произнес Вовочка, задумчиво ковыряя в носу.

Тут дверь распахнулась и вошел невысокий молодой человек с усами, ну, явно лицо кавказской национальности.
– Привет честной компании!
– Гомар джоба, батано Иосиф! – поздоровался с ним Вовчик. – Вот никак название не можем придумать новому правительству. Ты хоть и инородец, с русским у тебя не очень, может, что посоветуешь?
– Это я инородец? А вы тут все когда на себя последний раз в зеркало смотрели? Тоже мне русский народ собрался... Русские народные комиссары!
– Как-как? Народные комиссары? Да это же то, что нам нужно, – запрыгал от радости Вовка. – Совет Народных Комиссаров! Так и назовем. А тебя, Ёсик, раз ты у нас такой спец по народностям – назначим комиссаром по делам национальностей. Заодно и кадрами займешься – чтоб строго там с нацвопросом, только свои, ну для близиру можно парочку из коренной нации, только чтоб жена обязательно из наших. Понял? Отвечаешь за это.
– Я Военным Комиссаром буду, – заявил Лёва. – Командовать жуть как люблю. Как там у Остапа: «Командовать парадом буду я!»
– Ладно-ладно, – согласился Ильич. – Командуй на здоровье.

Тут народ засуетился, вокруг Вовчика с Лёвой прыгают, кричат, слюной брызгают. Только и слышно: «Хочу! Хочу! А я… А я… Центробанк, Казначейство, Финансы, Железные дороги…»
Я сквозь толпу протиснулся, дергаю Вовку за полу пиджака. Говорю:
– У вас тут совсем на радостях крыша поехала. Да если бы не Лариса, «Аврора» вчера так бы и не бабахнула, пришлось бы тебе по-прежнему от Александра Федорыча по подворотням прятаться, а для шалаша, где вы вдвоем с Зиновьевым загорали, сладкая вы парочка наша, сейчас уже не климат. Давай, придумывай для Ларки должность – хлебную, но чтоб особо не напрягаться.
– Хорошо. Только вот закавыка – Лариса в партию нашу пока не вступила, а беспартийного на министерскую должность назначить не могу – товарищи не поймут. Знаю – назначу-ка я тебя, Лара, комиссаром-начальником охраны Зимнего дворца. Надо там порядок навести, всю эту матросню оттуда выгнать, а то растащат гады все. Должность ответственная, но и поживиться, сама понимаешь, будет чем. Согласна?
– Согласна, спасибо большое, Владимир Ильич! А можно я своим заместителем Вацека назначу? Он тоже любит разные красивые вещи, золотишко, антиквариат, картины там разные.
– Назначай! Вообще – бери в свою команду, кого захочешь. Только особо не зарывайся, я знаю, ты любишь в роскоши пожить, но меру знай! Если хочешь, можешь занять особняк бывшего Военного министра, он ему теперь уже ни к чему, мы всех министров-капиталистов в Петропавловку отправили. Надо будет – шлепнем без разговоров. Ты тоже особо не либеральничай. Расстреляешь кого во имя революции – слова не скажу.

Вышли мы из Смольного, поехали к Лариске – вещи паковать, к новоселью готовиться. От должности Ларкиного заместителя, я, конечно, отказался – никогда стремления не было какие-то должности чиновничьи занимать.

(Продолжение следует)