расказы о Ленине

Всем, кто о дедушке Ильиче знал раньше, чем о дедушке Морозе.
Неопубликованные архивы полковника госбезопасности Мариэтты Шагинян.

«ЧЕЛОВЕК С РУЖЬЕМ»
Ленин и часовой…

Председателю Всероссийской Чрезвычайной Комиссии
тов. Дзержинскому Ф.Э.
Начальника караула Совнаркома (Смольный)
тов. Феликсона Э.Д.

Докладная записка-а.

«Доводить до вашего сведения, что прошлой нот-чу, вверенный мне караул Латышских Красных Стрелоков имел пресекать кронт - конт - контр... извинит-те... от-чень нехороший против революция «ахтунг» врагов трудовой народ, Клары Маркса и Вольдемара Ленина лит-чно. Да-а...
Происшествие иметь место в 12 часов нот-чи на пост № 1 (такие ворота-а) которые охранять боецы Михельсон и Йохансон, и с ними красногвардеец Рукавит... Рукавич... извинит-те... Варежкин в кат-честве переводчик. Да-а...
В три минуты за полнот-чу...
Йа! Йезус Мария! Вот мой адьютант идти. Он писать дальше.

(другим почерком)

В три минуты пополуночи к посту приблизился неизвестный в оскорбительно барской шубе, каракулевой шапке и новехоньких калошах на заграничных ботинках. Ну, просто, тьфу что такое, этнографическая контра – ни дать, ни взять.. Латышские стрелки Мишкин-сын и Ванькин-сын изготовили тотчас винтовки для экспроприации верхней одежды буржуя в пользу холодающих Поволжья, но красногвардеец Вар... (какой еще Варежкин?!)... Рукавишников остановил их т.к. в лице и фигуре неизвестного ему показалось нечто общеизвестное и даже ментально родное.
Действительно, по мере приближения оного, даже стрелки, на что уж ни бельмеса не смыслят по-русски, но и те стали угадывать Председателя Совета Народных Комиссаров товарища Владимира Ильича Ульянова-Ленина.
Стрелки приняли холопскую стойку “смирно” и взяли на караул, как в старое добр... в проклятое царское время. Однако, Рукавишников, который уже имел опыт общения с Владимиром Ильичом, поспешно разъяснил им, что тов. Ильич терпеть не может всяких таких подобострастий, и научил их, как следует вести себя при встрече с любимым Вождем у которого, как известно, сердце кровью обливается при виде всяких и всяко трудящихся. Бойцы безысходно понурились у костра, будто им кто «Очередные задачи Советской власти» растолковал, а старый питерский пролетарий Рукавишников начал жаловаться на неурожай озимой репы. Стрелки же - что с немчуры взять? Только согласно башками - “Ja-Ja!”, да друг дружке кулаками грозят - то ли земного Царя стращают, по старой памяти, то ли Царя небесного: завязывай, мол, эти свои эсхатологические мистификации - лучше вобла сушеная в кулаке, чем икряная селедка на небе.
Заприметив у Ленина кожаные, на меху, перчатки, Рукавишников спрятал свои грубые солдатские варежки т.к. знал не понаслышке, что добрейший наш Владимир Ильич (дай ему Бог здоровьичка и полной электрификации!) никогда не пройдет просто так мимо замерзающего часового. А напротив, завсегда остановится расспросить о делах в деревне, подбодрит обещанием всех благ в загроб... в светлом будущем и непременно задарит свои перчатки, если таковых у часового нет, а то и валенки, хоть и ходит потом по три дня в одних обмотках, пока тов. Крупская не досмотрится.
Сейчас же, хоть и был Рукавишников несколько смущен барским видом тов. Ильича (обычно-то у него во всякую стужу пальтишко дрянненькое, да кепчонка с ушками), но решил, что это - таки ничего, что, видать, СНК настоял, чтобы выглядел Вождь трудового народа прилично, а сердце-то у него прежнее, к угнетаемым массам жалостливое.
И потому, громко хлопая на морозе в ладоши, Рукавишников вдруг стал сетовать красным стрелкам, что, мол, сроду Ленина самого не видел, а поглазеть “больно хотца”, потому как, говорит: “человечище это должон быть такой матерый, что не всякой оглоблей и перешибешь”, ибо эвон, говорит: “как он пасть порвал Николашке Второму - точно твой Самсон льву библейскому, да и Керенскому хайло изрядно разинул”
Расчет, надо признаться, был верный, ибо общеизвестно, что где бы в Смольном не возникали разговоры подобного толка, тут же обретался рядом Ильич с чайником и инкогнито предлагал кипятку .
Тем большим было изумление красногвардейца, когда этот, так называемый, “Ильич” не только не остановился у костра рассказать им, как в октябре они с Керенским на перегонки в бабьих платьях по Питеру бегали, но даже брезгливо поморщился на запах солдатских обмоток в надушенный платочек, - “Ich beehre mich!” – проворчал только. Прямо генерал-министр какой, хоть сейчас под фонарь расстреливать!
Впрочем, Рукавишников очнулся довольно быстро и, не теряя надежды разжиться перчатками тов. Ильича, забежал вперед него, дуя на, покрасневшие от мороза, пальцы.
“А ну, кажи мандат...”, - грозно потребовал часовой, будто и впрямь пентюх какой рязанский, Ленина и на карточке фотографической не видавший, - “А то мы тут не курей каких сторожим, а самого Вождя трудового народа”.
На что лже-Ильич вдруг грубо ответил, - “А я и есть борец за счастье трудящихся товарищ Ленин, дубина ты стоеросовая...”. И добавил совсем уж оскорбительно, - “Пшел вон!” И это заместь того, чтобы похвалить бойца за исправное несение службы невзирая на лица. Вона как. Понятно, что ни в какие «Рассказы о Ленине» этакая свистопляска не вписывалась, но Рукавишников счел, что это не иначе как розыгрыш с целью испытать его революционную бдительность и, с нарочитой суровостью сведя брови, заявил, - “Давай мандат, господин хороший, а не то...”
И тут мнимый Вождь трудового народа выдал свою звериную вражью сущность. Недовольно хрюкнув что-то невразумительное, он удальски, по-помещичьи, задвинул растерявшемуся часовому в ухо и попытался его обойти. Опешивший Рукавишников вытянулся в струнку со словами: “Виноват, Ваше пролетарское сият...”, да вдруг вспомнил, где он, с кем он, да какой нынче год на дворе и совсем помешался от этаких выкрутас действительности.
Все сходилось, кроме самого Вождя трудящихся: Ночь. Улица. Фонарь... А Ленин ни в аптеку, ни в красную гвардию. Никудышный совсем. Не наш какой-то. “Стой, Ленин!”, - закричал часовой дурным голосом, - “Ты разбил мечту мою о царстве свободы!” И, рыдая, передергивает затвор берданки, - “Никто не даст нам избавленья... етиомать!”
Тут уж латышские стрелки подхватились - “Jesus Mariya! Jesus Mariya!” - и давай крутить Рукавишникова. Они-то, понятно, по неосмысленности своей и холопьей привычке, поведению Ильича нисколько не удивились: «Ай молодца герр Уляьнофф! Каково он дурика-то нашего!? Хрясь по уху: «Я-те дам, мол, классовый face-control!» Сразу видать не сам шнурки в детстве завязывал!»
А тот, Ильич липовый, воспользовавшись возникшей суматохой, бесследно канул.
Впрочем, не вовсе бесследно, так как, сбежавшиеся на переполох, товарищи, на том месте, где, по словам караульных, “Ленин дал часовому в ухо”, сумели потом отыскать отпечаток на снегу, довольно отчетливый, козьего, что ли, копытца...»