БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ ЗАПОЛЯРЬЯ.

Крепость эта – горы , скалы ,

Вершины в облаках снегов

и море , бившее причалы

Проклятыми потоками врагов.



Наконец дорога упёрлась в пологий склон начинающегося горного массива . А может этот тупик образовался в результате многолетнего изменения рельефа и дорога, когда-то имела продолжение…? Но сколько бы я не фантазировал в уме,факт остаётся фактом,она была специально спроектирована финами для каких-то своих,непонятных мне целей.Спрашивать я не стал.Тупик он и есть тупик. Нашим бы -современным дорожникам, так старательно вкладывать свой труд . Ведь прошло более семидесяти лет с начала войны,но строилась она, по всей видимости, задолго до этого. А полотно осталось и поныне в том виде, будто построен этот путь совсем недавно. Лишь в нескольких местах за долгий путь, нам пришлось обьезжать небольшие промоины. Создавалось впечатление, что только мосты через ручьи ещё проложить не успели. На самом же деле, они давно сгнили от времени и унесены половодьями. Но каждый камень полотна уложен так,что ему не страшны ни ветра, ни непогоды. Да и пушечный снаряд тех времён, навряд ли смог бы серьёзно повредить этот прочно уложенный монолит.
Земли практически нет.Только скалы и разбросанные камни, видимо отколотые от этих же скал водой…. Да,я не ошибся -именно водой,как в народной поговорке... Короткими летними сезонами она попадает в щели а затем, в сильные зимние морозы, рвёт стужей, казалось бы неприступную горную породу.
Наш внедорожник с трудом преодолевал места когда-то существовавших мостов. Непонятным образом цепляются за жизнь на скалах и растения. Их, по моим предположениям, сюда занесли птицы. Даже кое где на уступах стелются деревца, если их так можно назвать человеку, привыкшему видеть деревья в полной красе, растущие на мягкой, благодатной почве. Здесь же они выглядят слабенькими, стелющимися по замшелой, каменистой породе, кустиками. И лишь присмотревшись внимательно, можно понять, что это берёзка - из последних сил цепляющаяся за жизнь и экономящая своим низкорослым, кривеньким штамбиком, свои возможности существования. Но зато мхи и клюквеник, прочно укрепились в каменистых, неглубоких впадинах. И низкорослые цветы радуют глаз пониманием своей красоты на сером, каменистом фоне. Лишь небо щедро дарит свою синь и вместе с солнцем скрашивает грустные пейзажи. И во всём этом просматривается некая суровая, своеобразная северная красота.
Почувствовав толчок в плечо, я наконец оторвался от созерцания незнакомых, но так желанных красот и вернулся к действительности. Брат -немногословный, неторопливый, но основательный в своих поступках человек, достал из машины заранее уложенные рюкзаки и мотки верёвок, тоже заранее приготовленных на всякий случай, как он обьяснил - всегда должным образом обязанных сопровождать настоящего горного путешественника. А мне, никогда не видавшему настоящих гор - непонятно, зачем столько всего лишь для того, чтобы пройти с десяток километров по вроде бы пологим склонам, к местам боёв.
-Но ты-главное,не забывай об осторожности и делай так, как я. Ведь здесь мы одни и до начала зимы, а возможно и до следующего летнего сезона, тут может не появиться ни один человек, кроме зверья. Это тебе не Европа и ошибок наш климат не прощает. Так, как ты новичок, мы и так рискуем даже тем, что отправились в поездку вдвоём; -спокойным, уверенным в своей правоте голосом, напутствовал Гоша. Вскинув мне на плечи рюкзак и перевесив, как когда - то наши бойцы пулемётные ленты, моток страховочного троса, он молчаливо проделал то же самое себе, только вдобавок вскинул на плечо карабин. Без оружия в этих краях нельзя. Это и защита, и средство пропитания.
Солнце, ярким светом, но скудным теплом, уже напоминало, что скоро полдень. А нам до ближайшего дота, где можно остановиться на отдых, ещё падо пройти около двух километров. Казалось бы - какая мелочь. Но когда мы поднялись на первый уступ, я в полной мере ощутил на себе все прелести лазания по гористой местности. Ноги гудели, постоянно соскальзывали на уклонах, будто мы пробирались не по гладкой поверхности мшистых предгорий, а по льду. Несмотря на специальную обувь, оснащённую шипами.
Гоша же, не обращая внимания на мои нелестные высказывания по поводу своего первого похода по горным склонам, шёл спокойным шагом. Но, как я понял позже, внимательно наблюдал, прежде чем поставить ногу. Постепенно и я начал проделывать то же самое.
-Вон,видишь? На следующем склоне выступ. Это и есть дот; - Вдруг прервал мой, только восстановившийся ритм движения, брат. И я остановился, с трудом, как рыба на суше, хватая ртом воздух. Как я ни всматривался в направлении его жеста, так ничего и не рассмотрел. Но чтобы не опростоволоситься, приврал: - Ага, вижу.
Только к мнимому закату мы добрались до намеченной на сегодня, цели. Вход расположен с подветреной стороны, защищённый уступом. В помещении царил пропахший сыростью полумрак. Свет проникает лишь через прорезь амбразуры с широкой площадкой для пулемёта и боеприпасов. На ней вмуровона чудом уцелевшая турель, на которой когда-то был установлен пулемёт. Наши солдаты снимали их с тележек и устанавливали таким образом. Это был первый, верхний этаж дота. Но на всё это я взглянул лишь вскользь. После скалолазания ноги гудели. Спина, к которой прилипла от пота нательная рубашка, ныла и просилась в горизонтальное положение. А ведь нашим предкам приходилось прямо с марша вступать в бой, иногда и в рукопашный.
Подумав так, мне, подсознательно, стало стыдно за свою слабость духа. А может это не слабость а мирная расслабленность даёт о себе знать? Есть тоже не хотелось, только пить. В горле пересохло и дыхание вырывалось с хрипотцой. Но воду, пока мы добирались, Гоша экономил. Не потому, что ей мы были ограничены. Наоборот, в каждой ложбинке и каменистом углублении, стояла лужица чистейшей, прозрачной, с голубизной неба, воды. Обьяснял просто - лишнее питьё слабит организм. Зато теперь я напился вдоволь.Гоша тоже. В отличии от меня - брат, как будто и не преодолевал никаких препятствий. Осветив фонариком помещение, он уже таскал из дальнего угла то, что когда то называлось досками. Так что для костра их и колоть не надо было. Они ломались, как сухой тростник.Но горели плохо. Дым столбиком вырывался в специальные отверстия в потолке. Во время стрельбы в помещении скапливается дым и вентиляция необходима. Попив горячего чая из термоса, взятого с собой, мы наконец то растянулись в двухместном спальнике, расстеленном на всё тех же досках и я почти мгновенно заснул, хотя брат пытался что-то говорить о планах на завтра.
Проснулись мы почти одновременно. Я ощутил под боком шевеление и открыл глаза, не поняв сразу - где нахожусь. Но память мгновенно вернула меня в реальность. Ещё немного полежали, негромко переговариваясь, словно боясь кого-то разбудить. Вылезать из тёплого спальника не хотелось. Тело ещё ныло, будто и не отдыхало. Но вспомнив о святом месте, в котором находимся, сила воли заставила забыть о ломоте. Это был двухэтажный, построенный руками наших предков - дот. И затем, нашими артиллеристами, до последнего вздоха защищавших его и подстпы к морю, окаймлявшему полуостров. Он был важным оплотом, охранявшим морские пути. И немцы, во что бы то ни стало, рвались к берегам залива и захвату всего Кольского полуострова. Сколько же наших защитников полегло на этих голых скалах и подступах к ним!? Ведь тут, на голых камнях, даже укрыться или окопаться было негде. Упаковав рюкзаки после утренего чаепития, мы принялись исследовать памятное место. Дополнительным стимулом моего внимательного изучения было и то, что возможно именно эту огневую точку отстраивал мой отец, который в то тяжёлое - от предчувствия войны, время, проходил срочную службу в этих краях. Я старался дотронуться до каждой детали, россыпи камней, будто они могли мне что-то подсказать. И я, вдруг, осознал, как мало я знаю о прошлом своих предков. На нижнем этаже возле бойницы, где когда-то стояла и терзала врагов пушка, было и несколько пулемётных амбразур. Возле одной из них я нашёл кусок камня, оплавленного огнём очень высокой температуры, со впаянной в него гильзой. Это фашисты выжигали огнемётами наши боевые расчёты. Невольно вскипела ярость на этих нелюдей и набежала слеза от возникшей перед глазами картины. Неужели обо всём этом когда нибудь позволят забыть!? Ведь прозападная и проамериканская идеология постепенно, будто ржавчиной, начинает туманить некоторые умы новых поколений. Как сделать так, чтобы они никогда не поверили в эти бредни!? В нас ведь течёт славянская кровь, в генах которой заложена боль памяти и честь - иметь возможность и право на служение Отечеству не захватчиками а защитниками своей родной земли, омытой кровью предков. И это всегда было и я верю - будет, символом доблести наших воинов и граждан! Держа в руках это - чудом уцелевшее напоминание о жестоких битвах и смахнув слезу, я позвал Гошу и посоветовавшись с ним, решил оставить для себя и своих потомков эту реликвию. Брат вкратце рассказал, что эта закрытая приграничная зона малопосещаема, потому и сохранилась почти в том же, первозданном виде. Чужих и экскурсии сюда не допускают. И я вспомнил, каких трудов стоило выбить пропуск для меня, как гражданина другой уже страны. Из повествований брата, как поисковика, для меня стало страшным открытием, что в восьмидесятых годах прошлого столетия, на камнях, которыми выстлан весь полуостров, поисковики ещё находили останки наших солдат и не только. И перезахоранивали их. Выходит - все годы до этого чтили память людей, которые оставались на боевом посту, на долгие годы, омываемые дождями, ласкаемые лучами солнца. Но всё таки теперь, упокоённые, они могут спокойно отдыхать в родной земле, после очень долгосрочной службы. Невдалеке стоит ещё один непобеждённый дот. Ближе к заливу, на горизонте, ещё один. Гоша описал их - они побольше этого. И были оснащены карабельными спаренными, дальнобойными орудиями, для защиты морских путей от проникновения вражеских конвоев. Это на глазок кажется, что до них недалеко. На самом же деле добираться туда очень сложно и долго. Мы к этому были не готовы и решили не рисковать. Тем более очередная, запланированная нами цель, дойти до линии обороны пехоты, вырубленной в горной, каменистой породе и оставшейся навека, как напоминание о тех, очень тяжёлых событиях. Мать - земля, со временем залечивает такие раны на своём теле. Камень же навечно оставляет эти рубцы, когда-то ещё чужой земли. И городок, из которого мы стартовали, тоже был когда-то не нашим и носил другое название. Теперь это наш населённый пункт. Простившись низким поклоном со стенами этого храма Памяти, помнящим и хранившим в себе боль и страдания войны, мы двинулись дальше. Пробираясь по склону горы, мы добрались до пещеры, в которой, как растолковал брат, в годы войны был расположен госпиталь. Бои за полуостров длилась не один год. И участие в них принимали не только регулярные войска, но и северные народы, помогая кто чем мог. Приходили обозы оленьих упряжек с продовольствием и боеприпасами. А затем оставаясь, помогали вывозить раненых, рискуя жизнями. И сколько таких неравнодушных, преданных родине гражданских людей полегло вместе с солдатами, знает только история этих краёв. Пещера когда-то была обита и выстлана досками, которые так и остались, с годами разваливаясь и образовывая некий хаос, беспорядок. Но кое где ещё сохранились перегородки. Сколько же боли в них впитано, надежд на выздоровление, которым не всегда было суждено сбыться. Всё это хранят останки прошлого в обманчивой тишине северных широт. Только ветер, дующий со стороны моря, свистит из всех щелей и оглашает окрестности перезвоном кем-то подвешенными тележками от пулемётов, по которым постукивают какие-то детали, видимо когда-то принадлежавшие установленной, но давно разобранной пушке. Ветер в любой момент готов разразиться пургой, штормом. Я на минуту представил себе, что здесь творится в зимнюю непогоду - Стихия со страшной силой бросает колючий от стужи снег, заметая неровности и уплотняя их в твёрдый наст. И всё это на фоне полярной, не прекращающейся до самой весны, ночи. В минуты затишья на звёздном небе появляются сполохи северного сияния, спектр которого, как я слышал, в полной мере не может зафиксировать глаз фотоаппарата и многомерные возможности телекамер. Это надо увидеть,чтобы оценить редкую -неземную красоту. А всё то,что мы наблюдаем сегодня в разноцветии, словно одето в белый, холодный саван. Лишь голые скалы остаются в тёмных тонах. И нашим солдатам доводилось воевать и побеждать, независимо от поры года, в холода и морозы. Это и есть пик того, что у нас принято называть полярной суровостью. В таких условиях могут выживать только очень закалённые люди, веками оттачивающие свои навыки бытия.
Но в нашем случае это не грозит. Как минимум - в пургу мы не попадём. Сейчас лето. Хотя по нашему, европейскому пониманию, летом это назвать сложно. Но природа приспособилась к такому образу выживания. А человек и тем более. Края эти богаты, как природными, так и ископаемыми ресурсами.
Позвал Гоша. Подняв голову вверх, он указал мне на выщербины в горе. Это следы снарядов, тоже оставшиеся навека в этой закрытой от посторонних глаз, суровой северной дикости. Пробираясь среди россыпи камней, мы постепенно приближаемся к конечному пункту нашего путешествия. А в голове пульсирует и бьёт эхом, тот перезвон - услышанный у пещеры и мысль - А ведь я иду по возможным следам своих отцов. Я не оговорился - именно отцов. Один подарил мне жизнь, другой же, поставил меня на ноги. Так уж сложилась, судьба моя и их. И воевали они тут вместе. А в том госпитале, возможно, и выжил один из них, после тяжёлого ранения. И лишь благодаря помощи второго, вынесшего друга из вражеского тыла. Такие вот сюрпризы иногда преподносит жизнь. Всё это и обязало меня,подтолкнуло. Быть в этих краях и не использовать возможность пройтись дорогами отцов, в моём понимании - кощунство.
Переговариваясь, я вдруг - расчувствовавшись, раскрылся перед Гошей. Наверно так же изливали души люди, которых война подружила на всю жизнь. Кого до следующего, последнего для них, боя. Кого-то на долгие годы, познавших радость и гордость победителей. Таковыми были и мои отцы. Я рассказал, как воспитываясь в приёмной семье, ничего не знал о своём настоящем происхождении. Оно всегда было укрыто от меня завесой тайны. Как случайно, в семейном альбоме, нашёл фотографию человека, являвшегося точной копией меня. И мы с женой опознали моего отца, не избежав споров. Ведь она всегда считала, что это мой снимо.... Как тяжело и долго я разыскивал следы, надеясь найти отца живым. Но, к сожалению, нашёл лишь место его захоронения. Возможно в безвременном его уходе сыграли свою роль те ранения, полученные здесь. Ну а о поисках матери брат знал. Не смог я не рассказать и о том, почему мы сегодня здесь. Умолчал лишь о своём незавидном детстве, после начавшихся проблем со здоровьем приёмного отца. Его, словно подменили. Я не исключаю и того, что сыграла свою роль слава победителя, которая иногда портила людей - считавших, что им теперь всё дозволено. Но даже перед братом я посчитал непозволительным порочить память прошлого, находясь на поле брани своих предков. Нельзя на таком святом месте вслух произносить слова о грехах давно минувших дней. Омрачать память своих отцов я не имею права. Ведь я мужчина, рождённый в этих суровых краях, коренное население которых не умеет быть слабыми и болтливыми. И этим всё сказано.
-А я всё думал и понять не мог, чего его тянет в эту пустошь? А оно во как выходит. Теперь мне всё понятно. Не ошибся я в тебе. С первого взгляда понял, сердце у тебя доброе; - задумчиво произнёс брат: - А я об отце почти ничего не знаю. Был слух, мол погиб в море. Мама никогда ничего не рассказывала. Жаль, не дождалась она тебя. Часто вспоминала. Корила себя....
Неожиданно Гоша достал из ращелины какой-то предмет, напоминающий обувь. Но какую-то странную. И блеснул своими познаниями поисковика: - Это горная обувь фашистского подразделения -Эдельвейс. Что-то вроде наших нынешних спецподразделений. Им очень нужен был наш Север. И кидали всех, кого только могли, даже горных спецов. Видишь эти шипы на деревянной подошве? Это по тем временам редкость - горная обувь. Хорошо сохранилась деревяшка, какая-то крепкая порода дерева. Хоть и редко, но мы уже встречали такую обувь. И вообще, экипировка у них была, по тем временам, знатная. Как никак элита Вермахта. Находка пригодится для музеев. Возьму с собой. Но всё равно, как они не надрывались, получили кровавый кукиш. Кишка у них тонка против нас была, есть и будет. Хотя подготовлены они были основательно. Там, дальше, лежат остатки подвесной дороги, что тоже по тем временам было тоже редкостью. В люльках они доставляли продукты и боеприпасы. И раненых тем же путём эвакуировали.
Когда мы с братом добрались до траншей, время на часах показывало вечер. Но северная летняя ночь практически не заметна. Солнце за горизонт не уходит и продолжает светить, устремляясь ввысь. От усталости не хочется ни есть,ни пить. Преодолев себя, проглотил несколько кусочков тушёнки и уснул на куче не то мха, не то хвороста, непонятно откуда нанесённого в траншеи ветрами.
Проснулся от выстрела, прозвучавшего хлёстко, как щелчок пастушьей плётки и отдавшегося эхом в каменистых просторах. Невдалеке протекает река и Гоша, проснувшись раньше меня, подстрелил селезня влёт. Я с удивлением отметил про себя - Из карабина? Пулей? Видимо стрелок он опытный. Пока брат возился с добычей, я пошёл вдоль траншеи, которая так и не изменилась за десятилетия. Лишь замусорилась и отшлифовалась ветрами и осадками. Каменистые брустверы поросли мхами и редкой травой, с иногда пробивающимися из неё цветами. Между камней валялись стреляные, полуистлевшие гильзы. В одной из выемок я обнаружил непонятную и ранее мной невиданную, когда-то кожаную ленту, с металлическими гнёздами для патронов. Запихнув её остатки в карман, я с охапкой хвороста вернулся к костру, на котором Гоша уже приспособил тушку. Поддерживая огонь, братишка повертел в руках мою находку и отбросил её в сторону. Обьяснив при этом, что это наша пулемётная лента военных времён, принадлежавшая когда-то пулемёту «Максим». И вообще, такое впечатление, что это не хаотично разбросанные, сегодня уже экспонаты, а музей под открытым небом. И почему-то в голове мелькнула мысль - «Это Заполярная Брестская крепость, которая тоже так и осталась непобеждённой».
С аппетитом уплетая сочное, горячее, пахнущее дымом костра мясо утки, я наблюдал за панорамой, открывающейся взору. Насколько можно рассмотреть эту выстланную мхами и травами каменистую равнину, я видел реку с реденькими кустиками по берегам, вперемешку с валунами. Несколько небольших озёр с голыми берегами. Эта своеобразная красота завораживает взгляд. После обильной трапезы я приступил к самому важному, для чего готовился ещё дома, в далёкой Беларуси и сохранил это в тайне от брата, надеясь на то, что он не обидится. Достав из рюкзака сборный металлический шток, я неторопливо, но крепко скрутил его в единое древко. Затем оттуда же вытащил табличку с надписью, выполненную, как и древко, из нержавеющей стали. Гоша с удивлением и интересом наблюдал за мной в повисшей тишине. Взяв в руки металлическую пластину, размером с развёрнутый тетрадный лист, он вслух прочитал - «ЗДЕСЬ ВОЕВАЛИ С ФАШИСТСКОЙ НЕЧИСТЬЮ МОИ ОТЦЫ. СЛАВА ВАМ И ТЕМ,ЧЕЙ ПОДВИГ ОСТАЛСЯ ЗДЕСЬ НАВСЕГДА А В ПАМЯТИ НАРОДНОЙ — НАВЕЧНО !!!»
Мы посмотрели друг другу в глаза и поняли всё по застывшим в уголках глаз, горячим капелькам. И мы их не стеснялись. Впервые в своей сознательной жизни я не скрывал своих чувств перед мужчиной. Найдя в подходящем месте ращелину, мы укрепили шток с прикрученной намертво табличкой, блестящей на солнце. Обложили камнями и получился небольшой, но от всей души сооружённый памятник, которому не будут страшны ни ветра, ни непогоды. И снова пригодился карабин.... Затем по очереди сфотографировали друг друга припасённым мной для этого случая фотоаппаратом,на фоне нашего с братом сооружения. После молитвы, произнесённой нами в унисон, мы возвращались к машине, унося в рюкзаках по кусочку памяти а в сердцах неподдельную теплоту к суровому краю, думая каждый о своём. Но я уверен, об одном и том же. Ведь мы, независимо от мест проживания, во всех отношениях-Родная кровь.