ОБРАЗОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК сборник рассказов "Раздольные пересказы"

(Не совсем чтоб история, скорее просто жизнеописание, рассказанное бывшим раздольненским, а ныне городским человеком, Аристархом Демьяновичем Курочка)

* * *

Должен вам сказать, любезные мои, что в рассказе, по причине городских проживаний, куда меня занесла нелёгкая, будут иногда встречаться слова, не употребляемые в нашем добром Раздольном. Обходить же вообще их стороной возможностей никаких не предоставляется, так как выросли они в городе, и ему без них одиноко.

Жил у нас Алексей Павлович Близоруков. Говорю жил, потому как недавно представился-таки на суд Божий, хоть сам этого категорически старался исключить из своих обязанностей, несмотря на преклонные годы. Такое стал отчебучивать Алексей Павлович на старости лет, что вам, люди добрые, совсем странным показаться может, если не сказать крепче – препротивно.

Ну да что же это я! Обо всём надобно по порядку, а я заключительные слова вперёд вставил. Вы меня уж сильно не судите, потому, как житие в городе даёт о себе знать. У нас, знаете ли, городских, частенько всё задом наперёд происходит.

Алексей Павлович слыл человеком весьма образованных качеств. Чтоб вам сразу стало понятно, насколько он был образован, вношу ясность: Алексей Павлович был врач.

В доме, где он жил, всё свидетельствовало об образованности хозяина. Прежде всего, это давал понять дверной лакей Прохор. Каждый раз, если кто-то наведывался к Алексею Павловичу, Прохор вежливо раскрывал двери, кланялся, принимал ваш гардероб, и говорил с латынским акцентом: «Просимус в гостинуюс». Матрёну, горничную девку, вы никогда бы не увидели в том доме босоногой. По улицам она могла себе ещё это позволить, но в доме – боже упаси! Чтоб внутрь не проник ненароком, какой прицепившийся к ноге злодей-микроб, Матрене строго-настрого было приказано облачаться в сапоги, которые стояли в передней, и были велики даже Прохору.

Алексей Павлович очень образованно кушал. Из всего рациона, что Бог послал человеку, он предпочитал то, в чём имел наименьшую возможность повстречаться с разными болезнетворными организмами. А так как эти организмы предпочитали почему-то обретать в натуральных продуктах, Алексей Павлович их всячески старался избегать. Ежели это никак не удавалось, поварихе Глафире поступало командное указание жестоко истреблять организмы с помощью многократного кипячения, ошпаривания и обмыливания.

Глафира была баба покладистая, как и все в этом доме тянущаяся к образованию, а потому боролась с организмами нещадно, из-за чего продукты вполне утрачивали свою натуральность и поступали к столу полностью лишённые своих первородных качеств.

Алексей Павлович очень любил читать книжки, но прежде чем раскрыть какую-нибудь, долго осведомлялся об авторе. Более всего его интересовала образованность пишущего. Бывало, придёт на ярмарку, встанет возле лавки, где книжки в бархатных переплётах красуются, и давай про авторов расспрашивать: где, мол, знаниев тот набирался, да чего в жизни добиться смог. Если, к примеру, пропечатано что-то от графа какого немецкого – тут же завернуть попросит. В руки бережно возьмёт, и домой аккуратно потащит. Смотришь, через дней несколько, опять уже на ярмарке – нового немца подбирает. С давешним ознакомился, значит. Куда там! Шибко образованный был Алексей Павлович. Вот на эти, раздольненские книжки, к примеру, он даже и не взглянул бы.

От великого образования Алексей Павлович всегда имел тягу поучать ближнего, причём делал это образно, в не всегда понятной необразованному человеку манере.

- Здравствуйте, детки! - говаривал обыкновенно он, подойдя к играющим во дворе детям,- отчего же у вас руки такие грязные?

- Известное дело, - отвечают дети, - мы же куличи из песка делаем.

- А знаете ли вы, что в песке невидимые различные паразиты содержатся?

На что дети, припоминая разговоры взрослых, отвечали:

- Паразиты большей частью всегда на виду. Это хороших людей нынче днём с огнём не сыщешь!

- Вы дурное говорить изволите, - громко выкрикивал Алексей Павлович, озираясь по сторонам, - я вам говорю о тех микробных паразитах, которые в натуре содержатся. Вы же, не зная того, эти куличи ещё и есть вздумаете!

- Что ты, дяденька! – хором выкрикивали дети, - они же песочные! Мы их только куклам даём, а сами едим настоящие, какие мамка в печи готовит. Если вам кушать хочется, мы и вам принесём!

Не зная, что на это ответить, Алексей Павлович возмущенно пожимал плечами, и повторяя: «Невежество, сплошное невежество», переходил на другую сторону улицы.

Алексей Павлович очень любил, когда у него было много больных. Если больница, в которой служил Алексей Павлович, обреталась неполной, он становился, угрюм, словно туча перед дождём, на весеннем небе. Зато как осветлялся его лик, когда койки уже было некуда ставить, разве только в проходе.

У каждого, даже не совсем больного человека, находил Алексей Павлович скрытый от необразованного глаза микроб, и, выведя его на чистую воду, вступал в жестокую схватку. В дело шла вся лекарская амуниция: пилюли всевозможные, кровопускания, припарки, и ещё много всякого, чего только образованным людям известно. Вражеский микроб нередко бывал побиваем Алексеем Павловичем, но случалось и обратное. В таких случаях, приютившего в себе вражину, выносили вперёд ногами, а Алексей Павлович, как ни в чём не бывало уже приступал к другому больному, будучи совершенно уверен, что победа всё равно одержана, так как вражеская обитель все же прекратила существование, а медицина – никогда.

К Алексею Павловичу с почтением относился городской глава, Викентий Петрович. Бывало, заедет в иной воскресный день на таратайке своей подрессорной в гости, чашку кофею, предложенную Алексеем Павловичем, выкушает, и начинает разговоры вести:

- Скажите, Алексей Павлович, голубчик, отчего мне снятся сны такие тревожные – то в казне городской недостача заезжими ревизорами обнаруживается, то мужики дом мой по кирпичикам разбирают, а вчера, боже милостивый, такое привиделось, что и сказать страшно. Будто у меня вместо пальцев на руках копыта появились, а на голове рога, как у чёрта прорезались. Такой страх на меня напал, что сразу поутру в таратайку, и вот уже у вас. Поясните, голубчик, может пилюлю, какую посоветуйте?

Алексей Павлович произносил многозначно:

- Гм.

После этого он внимательно осматривал руки Викентия Петровича, потом голову, постукивая в некоторых местах пальцем, затем просил открыть рот, и долго изучал язык. После всего этого, он интересовался, что ел на вечер Викентий Петрович. Услышав обычно, пересчёт десяти-двенадцати блюд, сокрушенно качал головой.

- Викентий Петрович, милостивый государь, ну что же вы так насилуете себя! Ну ладно поросёнка под грибным соусом скушали с осетринкой в сливках, гусь в яблоках тоже не слишком вредоносный, но бок барашка был вам уже, ни к чему. Совсем ни к чему, Викентий Петрович. Вы ведь и так уже малость тяжесть лишнюю имеете, - глядя на его могучий живот, произносил Алексей Павлович, - прикажите меньше на вечер подавать, сон спокойней будет. Непременно спокойней!

Затем он давал Викентию Петровичу баночку пилюль, которые способствуют общему успокоению, и провожал его до дверей, так как голова очень занятОй человек.

Немалым уважением пользовался Алексей Павлович и у протопопа нашего, отца Николая. «Хороший человек Алексей Павлович, богобоязненный. Каждое воскресенье долг христианский справлять в церковь ходит», - говаривал протопоп.

Сам Алексей Павлович был такого же мнения об отце Николае, но в разговоре с ним всегда считал нужным заявить, что никакой души нет, потому как обследовал он уже всего человека вдоль и поперёк, каждую косточку руками перебрал, но душа нигде обнаружена не была.

Алексею Павловичу очень нравилось носить коричневый с отливом сюртук, под которым проглядывала обязательно голландская рубашка в маленькую крапинку. Также он любил расчёсывать густые бакенбарды и поглядывать на свой профиль в зеркало.

Чтоб вас, дорогие слушатели, не слишком утомлять описаниями Алексея Павловича, на этом остановлюсь, хотя ещё многое сказать имею о нём. В довершении, переходя к другой части жизнеописания сего человека, я всё же не удержусь, чтоб не добавить: Алексей Павлович был ни разу не женатый человек. Детей не имел, хотя по молодости равнодушным к женскому роду не был. По его словам: «Женитьба – дело серьёзное, требующее тщательной обдуманности». Эта «обдуманность», завела его в конце концов в такие дали, откуда возврат к женитьбе был уже не возможен. Эти дали, обозначились у него в шестидесятилетнем возрасте, откуда и взяла своё начало другая часть жизни Алексея Павловича, которой я продолжу рассказ.

Началось всё с того, что как-то утром, которое ничем не отличалось от любого другого, Алексея Павловича посетила мысль, что он уже совсем не молод, что Матрена, возможно, его обкрадывает, и что ему совсем не хочется умирать. Более того, он пришёл к выводу, что смерть – нечто ужасное, и тут же решил приложить все усилия, чтоб она не смогла подступиться к нему. Его образованность не давала сведений о том, что это решительно не возможно. «А коли так, - подумал он, - я, если сильно постараюсь, смогу избежать смерти».

С того самого дня Алексей Павлович, как человек образованный, стал научно лепить смерти дулю. Прежде всего, в ход пошли пилюли, настойки, и втирания всевозможных бальзамических снадобий.

Нужно сказать, Алексей Павлович, в довершение ко всем его образованным качествам, был ещё и весьма не бедным человеком. Его средства вполне дозволяли выписать из восточных стран какой-нибудь чудо-корешок, или, скажем, змееподобную живность, которая носила, по некоторым тайным утверждениям, внутри себя секрет молодости. Всё это шло в ход у Алексея Павловича, и весьма им уважалось. Корешки бывали немедленно съедены, причём без всякой Глафириной обработки, потому как даже посторонние организмы, поселившиеся на том корешке, по убеждению Алексея Павловича, должны были тоже набраться от него чудодейственной силы. Живность помещалась в банку со спиртом, отчего была вынуждена расстаться со своим секретом, который, опять-таки, по убеждению Алексея Павловича перерождался в эликсир необычайной способности – даже нюхнуть его было очень благоприятственно. Алексей Павлович же его и нюхал, и принимал внутрь, и растирался в день по нескольку раз.

Алексея Павловича стали интересовать всевозможные долгожители. Если слыхивал, что где-то бабка, какая на свете божьем больше обычного задержалась – немедленно разыскивал эту бабку и подолгу пытался дознаться, отчего такое с ней происходит. Всё выведанное записывал аккуратно. Если слыхивал, что собака или кошка у иного хозяина переживает своих сородичей – также немедленно появлялся, наблюдал, и тоже записывал.

Каждое утро Алексей Павлович взял за правило тщательно себя осматривать, после чего учинял полнейший смотр другой собственности, потому как был убеждён, что Матрёна крала.

В таких заботах прошло ещё несколько лет жизни Алексея Павловича.

Следует добавить, что Алексей Павлович, как человек образованный, был у всего города на виду, а потому не заметить происходящих с ним обстоятельств город не мог. Очень скоро голова, прокурор, председатель палаты, главный полицеймейстер и его вице, а также главный архитектор дознались, что Алексей Павлович ведёт решительную компанию против смерти, и даже одерживает некоторые победы. Такие новости не могли не затронуть их за живое. Собравшись вместе, они обратились с нижайшей просьбой к Алексею Павловичу, в коей возносили хвалу его образованности, благословляли его матушку и батюшку, что явили свету такого талантливейшего человека, и выражали надежду, что он не забудет их и поделится с ними секретом бессмертия. Взамен они предлагали всех себя без остатка, и заявляли, что не пожалеют капиталов для достижения сей благородной цели. В конце они заверяли в полной секретности дела.

Алексей Павлович благосклонно отнёсся к их просьбе, и в город, из заморских стран стали поступать чудо-корешки со змеями в более множественном виде.

Как я уже говорил, с того утра, как Алексей Павлович проснулся сам не свой, прошло несколько лет. Поначалу всё наметилось вроде в лучшую сторону. В глазах его появился какой-то особенный блеск, Глафире, в виду перехода барина на восточный рацион, работы поубавилось. Однако не долго так продолжалось. Стал Алексей Павлович однажды примечать, что при утренних досмотрах, весь он как-то не совсем молодеет, а даже скорее, наоборот. «Надо увеличить дозы», - решил он, и почти полностью перешёл на корешки, густо перемешивая их пилюлями. В бальзамах из змей он теперь даже стал парить ноги, но заметного омоложения не наступало. А тут ещё, как назло, приказал долго жить вице-полицеймейстер, вступивший в соглашение с Алексеем Павловичем насчёт вечного жития. Всполошился не на шутку город. Голова потребовал объяснений.

Уже не знаю, что там говорил Алексей Павлович, но вскоре голова успокоился, и даже почему-то не появился вместе с остальными участниками тайного договора на похоронах вице-полицеймейстера.

Всё это, надо сказать, изменило Алексея Павловича. Стал он со злостью поглядывать на здоровую и цветущую молодёжь. Бывало, идёт по улице, а навстречу ему молодость улыбками блещет – так он сразу на другую сторону перебежит, и, повернувшись, плюнет им вслед.

Совсем чудной стал тогда Алексей Павлович. В больнице с микробами перешёл на «Вы», и не сказать, чтоб желал выводить их на чистую воду. На его лице, уже не только сослуживцы стали замечать злобную усмешку. Затем, вдруг умер главный архитектор. Голова опять потребовал объяснений. Снова что-то сказал ему Алексей Павлович, после чего на похоронах сразу сделалось одиноко.

Дома Алексей Павлович уже совсем Матрёне проходу не давал. Каждый раз её воровкой обзывать вознамерился, а она, как потом выяснилось, сроду барского не брала. Прохор стал к латыни слово, что покрепче, из наших, примешивать.

Тяжело стало смотреть на Алексея Павловича.

Кончается история его жизнеописания тем, что сильно занемог как-то в ночь, Алексей Павлович. Так занемог, что велел Прохору за отцом Николаем бежать. Пришел к нему батюшка, а у Алексея Павловича такой страх в глазах стоит, что и описать невозможно. Чувствовал он, видать, что смерть у изголовья стоит, а взглянуть открыто на неё боялся.

- Избавь, - говорит, - меня от смерти, отец Николай.

- Не могу, - отвечает батюшка, - это больше по вашей части, Алексей Павлович, а я помолиться за вас пришел.

Ещё хуже стало Алексею Павловичу, однако и тогда образованность его проявилась:

- Всё равно, - говорит, - нет никакой души в человеке. Вот ей богу, нет!

А батюшка знай себе, молитвы читает.

Тяжело отходил Алексей Павлович. Очень тяжело.

Вот ведь до чего образованность человека довела! Так много всего знал, что совсем позабыл про главную обязанность человеческую, от которой никто ускользнуть не в силах, о чём вы, люди добрые, не хуже меня знаете.




© Copyright: Вадим Кулик, 2010
Свидетельство о публикации №210122101036