Органы чувств

Здесь сезоны не сменяются в течение года,
А солнце гуляет по трубам завода,
На лицах людей печать слова “мода”,
На кухнях из кранов они лупят воду.
И думаешь часто: еще бы полгода,
И будет веселье, шашлык и природа…
На смене шепнёшь, что слыхал от кого-то,
Что Валька вчера нажралась до блевоты!”
А друг рассмеется, мол, ну вас, уроды!
Вас не напугаешь плохою погодой!
Ты столько раз уже куплен и продан,
Что сердце становится горной породой.
Давай отдохнем, на площадке покурим,
В квартире под нами опять кто-то умер …

Часть первая "Про нос"
Где-то на краю большого города, где дома-коробки и сухие деревья навсегда заслонили солнечный свет, где люди забыли, когда они последний раз выходили на улицу после десяти вечера, а мусор убирается примерно раз в год во время субботника, жили шестеро парней. Ну, вы понимаете, да? Нормальных таких парней, а не каких-нибудь там, чертей. И как вы думаете, парни проводили все свое свободное время, которого было просто прорва? Естественно, как и все нормальные парни, они развлекались в игровых автоматах или пили пиво около своего насиженного места перед подъездом. Когда было прохладно, они в нем грелись, а ночью шли на дело, - ведь на бухло и автоматы надо было поднимать где-нибудь лавандос, правильно? А имена у них были, как и всё, чем они занимались, незамысловатые: Паха, Колян, Миха-Мешок, Ванес, Тощий и Димон. Димон самым старшим был, уже и в армии отслужить успел. Бывало, сядут все на лавку, семечек поплевать, а Димон рассказывает: “Ха, пацаны, зацени: сидим мы, короче, в казарме и дух, бля, с дознанки от замполита приходит. Фонарь, типа, в пол-ебла откуда-то… А он, мудила, и говорит типа “вчера на тумбу упал”, а синяк уже пря, хуй-поймешь какого цвета, видно недели полторы уже. Ну, я ему и говорю: “Хуя ты дурак!”, а потом ёбс ему в шею, ёбс в голову. Так духов учить надо! Если в шею ударить, она ваще немеет, полчаса не работает!”. Ну, все естественно громко смеялись над такими шутками, ведь Димон то авторитетом для всех был, самый старший как-никак! И вот, как-то раз, стоят парни около подъезда своего. Общаются, пиво пьют, ожидают, - скоро “работать” идти, лавэ то голяк. Видят, залетные чухи какие-то на лоха на местного буровят. А лох смешной, очкастый; краснеет, как рак и трясет его всего, как будто паркинсона подхватил. Ну, парни наглости такой не стерпели, решили дело это разрулить… Подходят с претензией, говорят: “Вы, чё, шакалы, бля, попутали?”. Вот так вот сразу, представляете, не цацкаясь: “шакалы”, мол, “бля!”. А те парни тоже не потерялись: “Слышь, скоты, вы ваще под кем ходите?”. А наши парни не мешкая как накинутся на залетных: Мешок и Паха с дубьем, Ванес с заточкой, Тощий и Колян с кастетами, а Димон так, с кулаками - оружия ему, видно, не хватило. Зато работал он этими кулаками как серпом и молотом, - кому в глаз, кому в ухо, кому и кадык приспустит… Ну, короче, драка не слабая завязалась, кто-то ментов вызвал. Залетные, поскольку мест не знали, скрыться не смогли, а наши парни вместе с лохом убежали. Вот здесь-то и начинается самая интересная часть повествования. Парни решили поработать “по-крупному” и особо не напрягаясь. За помощь с лоха они попросили денег, да еще с тем условием, что если он их не отдаст, парни ему все ноги переломают. Сначала он им отдал чуть-чуть, так, на пиваса ящик. Им показалось мало, они попросили еще на два, а потом еще на три. Паренек ходил как тень, у всех перезанимал, сосуды на глазах выступили как рыбацкая сеть. Много пацаны в этот раз попросили - полторы тысячи долларов, откуда такие деньжищи-то взять? И решил лох хату свою же и вынести. А там у него и компьютер по последнему слову техники, и холодильник огромный и телевизор жидкокристаллический в полстены. Отец парня магазин держал небольшой обувной, доходы так себе, туда-сюда, но на жизнь хватало. Так вот, решил он хату свою вынести, отдать побольше денег сразу, чтобы быки от него отстали, а свалить все на ситуацию в районе крепко криминальную. Ну, в общем, он так и поступил. Отправил все свое добро барыгам (контакты через тех же быков нашел), выручил три тысячи и отдал. Быки обещали на первое время отстать, но вернуться снова, как лавэ потребуется. Дальше было вот что: за вскрытую ключом хату батя так вымордовал пацана, что он две недели не мог подняться с кровати, а первые три дня вообще в больнице провел с сотрясением и обширными гематомами. А с парнями история приключилась тоже, надо сказать, веселенькая. Мешку слили весь общаг, потому что он с лохом не контактировал близко. А сделано это было для того, чтобы он лавэ припрятал, пока все не утрясется. Мешок же вдруг резко пропал, и не могли его выцепить около года. А потом его ребята знакомые нашли. Ну, так вот и выцепили. С Мешком долго не церемонились, позвали бандита познатнее, с тачкой, отвезли Мешка в лес и там решили с ним “поговорить”. Говорили с Мешком с пристрастием. На вопрос “где деньги?” он отвечал, мол, потерял, и парни его долго били все вместе ногами по голове с криками: “говори, сука!”. Потратив час на такие безрезультатные переговоры, Чечен (важный бандит с машиной) пригрозил, что если Мешок еще раз в отказ пойдет, он ему отрежет нос. Мешок пошел в отказ… Тогда Паха взял Мешка за правую руку, Колян взял Мешка за левую руку, Ванес взял Мешка за правую ногу, Тощий взял Мешка за левую ногу, Димон взял Мешка сзади за шею борцовским захватом, так, что и головой не шелохнуть, и задыхаешься, вот незадача. А еще Димон Мешку до кучи ногой со всего размаху пнул куда-то в область сонной артерии для пущей убедительности. Потом важный бандит с машиной Чечен достал откуда-то сзади нож и встал на колени перед Мешком. Он поднес нож к переносице и нажал на лезвие с усилием. Лезвие вошло внутрь, Мешок закричал, практически завизжал. Лезвие ритмично заходило поперек. Нос тихонько похрустывал, крови не было, Мешок кричал. Наконец, так долго и не продержавшись, нос отвалился и покатился по траве, но не далеко, и вскоре остановился, упав на бочок. Из дыры на лице Мешка рекой хлынула кровь и тут же заляпала шею, грудь и штаны. Важный бандит с машиной Чечен пошел к своей «пятерке» и вернулся с лопатой. Ее дали Мешку и приказали копать яму. Мешок копал яму, похрюкивая тем, что осталось от его отрезанного носа, как маленький поросенок. Он выкопал яму и отдал лопату важному бандиту с машиной Чечену, а сам вытянулся по стойке смирно. Важный бандит с машиной Чечен обошел Мешка сзади, размахнулся, да так, что его кожаная куртка заскрипела на весь лес, и ударил лопатой Мешка по голове. В глазах Миши резко потускнело и он с гулким хлопком упал в яму, расположившись в ней аккуратно вдоль. Парни, не мешкая, закопали яму, не забыв бросить в нее нос.


Часть 2 "про глаза"

Где-то на краю большого города, где солнце уже давно не показывалось из-за многоэтажек и низко нависающих облаков, где люди не выходят на улицу после десяти часов вечера, где грязь, лежащая вперемешку с мусором, никогда не теряет влагу, жила молодая девушка Юля. С момента поступления в университет, уже четыре года, она вставала каждый день в восемь утра и выходила из дома аккуратно в восемь сорок семь на автобусную остановку под окнами. Ее отделение находилось в центре города, а ехать туда надо было минут сорок. Родители Юли работали в две смены на предприятии, регулярно насыщавшем “лисьими хвостами” небо над городом. А кроме родителей у Юли была подружка Даша, с которой она ходила по выходным в кино или на дискотеку. И вот как-то раз они пошли на тусовку в модный только что открывшийся клуб, а там, как во всех новых заведениях, авангардная тема: молодежь хоть раз, по любому, должна попробовать что-нибудь из разряда такого, типа “Extasy” или “спидов”. И Юля, естественно, попробовала. А, собственно, чего тут страшного? В жизни так и так надо все попробовать, или почти все. В итоге пришла домой в четыре ночи, против обыкновенных двенадцати. А там, как это бывает, родители “на ушах”, скандалы и обиды... На следующий день после учебы опять подходит к Юле Даха, “Пошли, - говорит, - оттянемся сегодня по-крупному, а то чё дома-то сидеть?! Так и до старости досидеться можно!” А Юля: “Да вроде как семинар завтра, поучить бы…” Короче, пошли они вечером тусоваться. И занесло их в самый моднющий рэйв-клуб. Туда даже дети бизнесменов и депутатов заглядывают. На вход у подруг ушла вся стипендия. А внутри-то вообще! И пива семьдесят сортов с закусками, и мальчики, как с картинки, глянцевые. У девчонок дома на отшибе такого уж точно не увидишь! Как водится, пригласил Юлю потанцевать парень, звали его Макс. Потом прогуляться предложил, выпить чего-нибудь. Юля, конечно, сначала отказывалась, но, в конце концов, согласилась, да еще и телефон оставила. А чего такого-то? Парень не плохой, до дома проводил, позвонить обещал. Через два дня Макс и вправду позвонил, пригласил ее к друзьям, посидеть-пообщаться. Юля долго не колебалась, пошла, значит. У Сергея - друга Макса - отец был то ли полковником, то ли генералом. Знатный был, в общем, отец. Соответственно, и причиндалы дома были офицерские, и квартира огромная, техникой всякой навороченной заставленная и мебелью, какую Юля только в каталогах видела. Помимо Макса, Сергея и Юли в квартире было еще трое парней и две девчонки, с которыми Юля сразу познакомилась. Все сидели вокруг большого кальяна и курили марихуану. Юля тоже не стала отказываться и села рядом со светловолосым парнем лет двадцати трех. Часа через полтора таких возлияний компания решила перейти от пошловатых шуточек, которые так и сыпались после “травки”, к занятию групповым сексом. Для Юли это была невиданная вещь. Она, как только поняла в чем дело, опешила, мгновенно схватила вещи и выбежала на площадку. Дверь она захлопнуть не успела, и за ней в одних трусах выбежал Макс. “Оставайся, - говорит, - Развлечемся, веселье только начинается!” Юля заявила решительный протест, крикнула, что с таким зверьем развлекаться не собирается, и уже хотела идти. Но Макс тут же переменился в лице, схватил ее за руку и начал сдирать с девушки джинсы прямо на площадке. Юля кричала. Макс не останавливался. Он раздел ее полностью, повалил на лестницу. Юля кричала. Он грубо и жестко вошел в нее. Юля кричала. Он насиловал ее молча и чуть краснея. Юля кричала. Он кончил в нее, ударил по лицу, развернулся и ушел… Юля еще долго не могла встать, потом натянула джинсы и прочее и около часа ночи добралась до дома. Войдя в свою комнату, она тихо села у окна и зарыдала. “Как же так могло получиться, где были мои мысли, почему это произошло? Зачем я пошла туда? Понравился, стало быть? Где бритва? В ванной. Рукава закатать. Смешно как получилось. Резче надо. Хоп! Поехали… А сегодня понедельник. И почему птицы не поют ночью, ведь так здорово, когда птицы поют по ночам. Вот если бы я была птицей, я бы обязательно пела по ночам. Интересно, а солнце ночью плачет или смеется? А этаж может быть и первым и седьмым одновременно? А кровь такая же, как слезы, быстрая. А как кошка на улицу она может убежать? А почему я её не вижу? А если включить свет она превратится в страх? А в ненависть? Лучше уж не буду проверять, а сама попробую. А ведь мои глаза так хотели смотреть на мир, широко открытые, как солнышко яркие, неугасимые, громкие! Как прибой шумящие, вперед бегущие, горизонты разрывающие, границы все и ограды на пути сметающие, реками разливающиеся в обрывчик, в овражек, звонко так, звонко, весело, пенисто. Где лесок небольшой и цветы, и луг, и небо прозрачное голубое, как слезы, как боль как…”

Часть 3 "про уши"

Где-то на краю большого города, где девятиэтажные дома и высохшие деревья закрывают серое небо, где люди не выходят на улицу после десяти вечера, а мусор лежит кучами, наметаемыми ветром к стенам этих самых домов, наступило утро очередной среды. Он как обычно проснулся в шесть двадцать утра, заправил кровать, умылся и пошел на кухню пить кофе. Ровно через тридцать минут Ему необходимо было стоять на автобусной остановке, для того, чтобы не опоздать на работу. На работе у Него был токарный станок и план в двести семьдесят две втулки в день. Станок стоял на местном предприятии, месяц назад ему исполнился пятьдесят один год. - Привет! - поздоровался Он со станком. - Как ночка, не замерз? Минус два, говорят, было. Все, зима наступает потихонечку. Ну да ладно, поехали… Он нажал на кнопку, и станок недовольно заурчал спросонья всеми своими трехстами восьмьюдесятью вольтами. Он всегда говорил со станком. Он работал по десять часов в день, с кем еще поговоришь! Он разговаривал со станком уже двадцать лет. Станок выполнял всего три операции, а план был весьма высок… После работы Он ехал на автобусе домой, ел яичницу и смотрел телевизор. В десять вечера Он ложился спать, чтобы на утро с новыми силами идти на работу и стоять у своего станка десять часов кряду. - Привет! - говорил Он каждый день станку, а станок всегда молчал. Но в эту третью среду октября станок вдруг ответил ему: “Здорово, дружище! В цеху ваще край, чуть ласты не склеил, дубак!” С этого момента смены стали пролетать просто незаметно. Они говорили о политике, медицине и здравоохранении, биологии, экономике, о повышении продуктивности труда и оптимизации промышленности, а также об увеличении масштабов производства, как следствие. Станок оказался на редкость эрудированным собеседником, он был хорошо подкован в сфере гуманитарных и технических дисциплин и рассказывал своему компаньону великое множество занимательных фактов. Он же старался не отставать и всегда находил, что ответить своему железному оппоненту. Но со временем станок говорил все больше и больше, и его диалоги постепенно стали перерастать в монологи, порою очень странные. Зачем-то механизм рассказывал человеку о внутреннем строении младенцев и сравнивал его со строением внутриутробных плодов. Говорил, что обмен веществ у них намного выше, чем у взрослых людей и поэтому они потребляют гораздо больше кислорода. Затем речь зашла о том, что младенцы могут использовать весь кислород и его больше не останется на планете, что рождается их все больше и больше, очень много рождается младенцев. А ведь они невинны и поэтому непременно используют весь кислород на свои маленькие невинные нужды. Он стал с опаской слушать речи станка. - Зачем ты мне говоришь все это? - спрашивал Он у станка, а станок отвечал: - Затем, что я все это знаю, и ты должен это знать, вот зачем я тебе это говорю. Потом они замолкали, но станок не мог молчать долго. Он снова и снова начинал говорить о невинных младенцах, живущих ради того, чтобы использовать весь свободный кислород и уничтожить этим самым все живое и самих себя. Голос станка временами превращался в зловещий шепот: - Убей их, этих невинных младенцев, убей их, пока они невинны, убей их всех, убей их всех, убей их всех, убей их всех, убей их всех, убей их всех, убей их всех, убей их всех, убей их всех, убей их всех… Через неделю, после того как начались эти монологи, Он не выдержал и бросил работу прямо посредине смены. Он бежал в спецовке по улицам, присыпанным грязным снегом. Он ехал в автобусе, но все равно чувствовал, как станок ему прямо в уши скрежетал своим железным нутром: “Убей их всех, пока они еще невинны, пока еще не поздно. Убей их всех… Убей их всех…” Он прибежал домой в надежде, что хоть там перестанет раздаваться в голове Этот металлический шепот, это гудение трехсот восьмидесяти вольт. Но станок не унимался, он продолжал гудеть своим электромотором, продолжал скрежетать: “Убей их, убей их, убей их, убей их, убей их, убей их, убей их, убей их, убей их, убей их, убей их, убей их, убей их, убей их…” Он забился в ванную и сидел там, на полу, закрыв уши руками, но станок не прекращал свою игру. - Я не слышу тебя, я не хочу слышать тебя! - кричал Он, обливаясь слезами, не отнимая рук от ушей, качаясь взад и вперед, вправо и влево… - Я не слышу тебя, я больше не хочу слышать тебя, я больше не слышу тебя! По коридору психиатрической больницы шли два санитара и тихо разговаривали друг с другом. За металлической дверью одной из палат кричал буйно помешанный, он всегда кричал по средам уже двадцать лет.

Часть 4 "про кожу"

Где-то на краю большого города, где деревья не помнят солнечного света, а облака частенько изливаются кислотными дождями, девяти и двенадцати этажные блочные дома все также радуют глаз рядовому труженику тяжелой металлургической промышленности. В одном из таких домов жила девушка Надя, секретарша по профессии и не известно кто по призванию. Каждое утро, за исключением двух положенных выходных (а иногда и в эти дни) она отправлялась на работу и возвращалась довольно поздно вечером. Еще, по выходным, она с мамой или подругой могла пойти в какой-нибудь торговый центр за одеждой или за всяческими женскими штучками - средствами для ухода за кожей рук, ног, тела, помадой, пудрой и тому подобными радостями. Летом она ходила на пляж загорать, а зимой в солярий, ведь надо же девушкам ее профессии выглядеть презентабельно! Она знала, что красива и умна, но с молодыми людьми ей как-то не очень везло. Отношения ее с ними были либо кратковременными, либо очень кратковременными. Всему виной была работа, ведь времени на все всегда не хватает. Да и на работе всякие старые девы любили почесать языками о ней и ее личной жизни. Конечно, ведь у них самих секс последний раз был энное количество лет назад, вот и завидуют, и злословят. А ей, по большому счету, было наплевать, хотя, кое-какой осадочек оставался. Вряд ли кому-то понравилось бы быть предметом для каждодневных обсуждений. На одной из корпоративных вечеринок Надя неожиданно для самой себя закрутила роман со своим боссом, это несколько осложнило их рабочие отношения и дало еще один повод лишний раз посплетничать теткам на работе. Несколько позже они начали встречаться, но о карьере или прибавке к зарплате речь не заходила. Иногда Наде на ум приходили противоречивые мысли: “С одной стороны, всё это как-то неправильно, - думала она, - А с другой, чего тут плохого? И босс молодой, и я тоже… Вот и пускай злословят, старые девы!” Встречаться со своим боссом было для нее самым оптимальным вариантом и стопроцентным условием существования личной жизни. А еще, это не мешало работе, даже напротив, вносило в трудовые будни великое множество приятностей. Но их служебный роман, увы, продолжался недолго и, как все ему подобные, закончился, причем на точно такой же корпоративной вечеринке. Начальник заторопился и ушел раньше, не попрощавшись с Надей. Появилась новая пассия - вот и вся история. В тот вечер Надя поехала домой одна. Время было позднее. Лифт, как назло не работал, и девушке пришлось подниматься по лестнице на седьмой этаж. На площадке нижнего этажа сидели пацаны и пили, по всей видимости, что-то крепкое. Надя попыталась пройти мимо, но дорогу ей преградил невысокого роста паренек, скорее всего самый молодой из этой компании. Свет горел лишь этажом выше, и разглядеть его было довольно трудно. Всё, что ей удалось увидеть - коротко стриженные русые волосы, овал лица и кожаную куртку. Надя сделала шаг в сторону, парень повторил ее движение. Пацаны начали посмеиваться, а Наде было уже не до шуток, она догадалась, что, сейчас ее могут ожидать большие проблемы. - Слышь, Колян, смотри, кто пришел, карочи! - А чё красивая такая по подъездам ночью шарахается? - Ну, чё молчишь-то? Обидеть нас хочешь? Каждая их реплика сопровождалась взрывом хохота. - Слышь, Дрон, дай корове этой в бубен, бля, развыебалась, сука ёпт! Дрон не мешкая, встал с корточек от стены и дал Наде пощечину. Потом, как по команде, вскочили и остальные, загалдели, окружили, начали срывать с девушки одежду. Надя стояла как вкопанная и не издавала ни звука. Ее раздели догола и ударом повалили на пол. Русый в кожане, расстегнув штаны, прыгнул на свою жертву и начал ее насиловать. Надя ощущала всей поверхностью кожи молнии и пуговицы на его куртке, ее спину холодил и царапал бетонный пол лестничной клетки, она вдыхала запах, исходивший от насильника: смесь алкоголя, пота и табака. Спустя некоторое время, он кончил, встал, застегнул штаны и затерялся где-то в углах лестничного проема. Расстегнул ширинку второй. Всё повторилось снова. Остальные стояли вокруг, смотрели, громко обсуждали происходящее, смеялись и курили, разливали алкоголь по пластиковым стаканчикам. Действие происходило вновь и вновь, пока все не прошли через Надю хотя бы по разу, а некоторые, самые наглые, и по два. Потом подростки допили остатки алкоголя и, хохоча, ушли. Надя пролежала на полу до утра без сознания, а утром, превозмогая себя и ощущая жуткую боль, встала, кое-как оделась, доползла до своего этажа, рухнула на постель и проснулась только на следующий день. Жизнь Нади превратилась в кошмар. Её везде преследовал запах алкоголя, пота, табака, и мужских тел. Она мылась по нескольку раз в день, пытаясь стереть с себя и выбросить из головы эту вонь. В течение полутора лет она просыпалась по ночам, тяжело дыша и покрываясь испариной, а потом до утра не могла уснуть, чувствуя кожей их всех и каждого, по очереди.

Часть 5 "про язык"

Где-то на краю большого города, где грязные кирпичные многоэтажки закрывают солнце, где люди никогда не видят голубого неба из-за низко нависающих свинцовых туч, а ветер гоняет по улицам опавшие листья и мусор, наступил очередной понедельник. Аккуратно в восемь тридцать утра люди высыпали на улицы, чтобы заполонить собой все автобусные и трамвайные остановки и весь пассажирский автотранспорт. Они спешили на работу. Многие выглядели довольно неважно. Алкогольные выходные закончились, и наступило первое утро новой и очередной рабочей недели. Предприятие, на котором работала большая часть этих людей, выглядело еще хуже. Это был старый металлургический комбинат, где уже украли всё, что могли украсть. А на то, чтобы что-то предпринять по этому поводу, у начальников не было ни сил, ни желания. Все ожидали, что комбинат либо развалится, либо уйдет с молотка каким-нибудь молодым акулам металлургической промышленности. И уж конечно нечего и говорить о том, что зарплату на предприятии давали раз в сезон, о соц. пакетах и думать не думали, а смены были сдвоенные - по шестнадцать часов. Само собой, что в такой среде не могло быть счастливых и всем удовлетворенных людей. Рабочие ругали власть и милицию, начальников и мастеров, кондукторов и контролеров в автобусах, а заодно дагестанцев с арбузами и азербайджанцев с помидорами. Именно в такой среде и вырастали, так называемые представители субкультуры, и простые пацаны в кожаных куртках и спортивных штанах, иногда создающие непреодолимое препятствие при попытке какого-нибудь рабочего попасть вечером домой с зарплатой. Когда Санек закончил девять классов, он твердо решил для себя, что всему необходимому в жизни его уже научили. Ирокез стоял нормально, косуха была почти новая, а поесть можно достать всегда. Санек был панком. Из дома он, конечно же, ушел, так как пить с родителями ему надоело и хотелось новых знакомств и тусовок. Постепенно он стал тусоваться вместе с остальными панками. Такие люди живут очень просто: спят, где придется, едят, что есть и пьют все, что горит. Однако, и в панковской среде, несмотря на всю ее однобокость и аморфность, происходили политические волнения. Точнее сказать, панков часто использовали в своих акциях разные леворадикальные организации. Именно тогда у них и возникали всевозможные трения с властями в лице милиции, а так же друг с другом, когда сталкивались лбами те, у кого взгляды на жизнь не совпадали. Санек, почему-то примкнул к анархистам. Он даже добросовестно ходил на собрания, где бухал и скидывал кое-какие деньги в кассу. Анархический бюджет оказался довольно незамысловат. Деньги в основном расходовались на ткань и краски для флагов и транспарантов, и на алкоголь для вдохновленной реализации на деле первого пункта бюджета. Иногда анархисты печатали листовки и расклеивали их в городе. Иногда к их группе примыкали рабочие комбината. Так пролетело два года. За это время молодого радикала узнали и возненавидели все менты и скины города. Санек вообще был активистом. Он расписывал различными граффити стены в городе, на акциях рассказывал о прелестях сквоттерской жизни и, к тому же, что немаловажно, пил больше всех. Как-то раз, после очередной демонстрации в честь Первомая на анархистов напали нацболы вместе со скинами, и шестеро человек загремели в больницу, а двое сразу в морг. После этого случая Санек твердо уяснил для себя, что же в действительности означает быть анархистом. Вместо транспаранта “Свобода! Анархия! Коммунизм!”, с которым он раньше ходил на демонстрации, он брал с собой кастет. Теперь он говорил не о радостях бомжеватой свободной жизни и всеобщем хиппейском братстве, а о тотальном уничтожении всех несогласных с анархистами, и, тем более, их противников. Анархисты этого не одобряли, но и помешать не осмеливались, - свобода слова как-никак! Через месяц-другой уже две трети “непартийцев” ходили кто с кастетом, кто с железным прутом, некоторые носили ножи, а малолетние ссунявые сосунки разбежались к мамам под юбки. Анархисты действовали, руководствуясь очень простым принципом: видишь гопника - бей, видишь скина - бей, видишь коммуниста - бей, видишь НАШего – убей гадину. Это, конечно, не могло не привести к усилению позиций “Сектора Свободы”, их конкретно побаивались. В этот самый понедельник Санек, как и все рабочие, с квадратной головой проснулся после алкогольного уик-энда. От рабочих он отличался сейчас только тем, что никогда и нигде не трудился, и еще тем, что его уик-энд с возлияниями был размазан по всем семи дням любой недели. Проснулся он рядом со своим “товарищем по цеху” в подвале одного из полуразрушенных блочных домов. Под потолком тускло горела лампочка в сорок свечей. На улице стоял октябрь, ночи были уже довольно холодные, и каждый день моросил мерзкий дождь, из-за чего асфальт на улицах не высыхал вовсе. - Колян, Колян, слышь, ты живой? - Саня легонько постучал по щеке своего товарища. - А?! Чё?! Скока время?! - Тут, короче, водки осталось с децл, будешь? Э-э-э, слышь, ты ж всю ночь на себя блевал, долбаёб! Несмотря на изрядно помятый вид, Санек довольно четко выговаривал слова, а водку разливал аккуратно поровну в пластиковые стаканы. - А, чё?! Гном где? - За “бомж-пакетом” пошел. - Так это же было часа в три ночи! Колян поднес водку ко рту и выпил поморщившись. При всем при этом некоторая часть содержимого стакана потекла у него мимо рта и закапала с подбородка. - Фу, блядь, говно не водка! – изрёк Колян. После второй Колян уже довольно уверенно встал, вылез из окошка подвала и начал отмывать блевоту в луже. Пахло от него, конечно, хуже, чем от свиньи. Потом он залез обратно, с Саньком они накатили еще по одной и закурили… Наконец появился Гном. Обычно он носил идиотские очки и на голове его красовался большой красный ирокез. Но сейчас вид его был ужасно жалок. От ирокеза осталась лишь короткая щеточка опаленных волос, одна линза в очках была разбита, а под правым глазом красовался большущий синяк. - С таким прожектором можно и не думать об электрификации сел и городов! Чё, заебись сгонял за “бомж-пакетом”?! – осведомился Колян. - Иди ты на хуй, лох, сука! На улицу уже не выйти, того и гляди убьют, - буркнул Гном. - Слышь, стою я, короче, у магаза, и тут гопоты подходит человек тыща! Ну, понятно, бритые, в кожанах, у половины в кулаки вазелин заколочен. Я одному по репе уебал, а они всем скопом сразу навалились. На одного то пацана, блин, падлы! Первые же, суки, доебались, ирокез отпаяли… а их, гандонов, не тронь! Их, ублюдков, мочить надо, убивать на месте, нах! - Так чего ты, мудак, нарываешься то? Ты чё, хотел, чтобы тебе еще и денег что ли дали , накормили может быть за то, что ты еблище расколотил их другу-уебану?! - Короче ясно все, - заключил Санек, - Если менты не могут навести порядок на улицах, надо сделать это самим методами какими-нибудь драконовскими. Взять, скажем, и какого-нибудь ублюдка в подъезде взорвать к хуям… Так вот ебнуть пару-другую пидорасов, а они потом друг друга сами мочить станут как последние черти. Анархи, в принципе, могут рецепт бомбы или гранату какую-нибудь подогнать… Так и решено было сделать. Выполнение данной операции намечалось на следующий вечер. Вечером темно и никто ничего не увидит, и, к тому же, можно еще успеть бухнуть днем. Белого знали все. Он был бандюганом, держащим часть района. Поздно ночью, когда все жильцы дома уже спали, он неторопясь вошел в собственный подъезд. Операция была спланирована довольно четко, и детонатор самодельной взрывчатки сработал в нужный момент. После того, как Белому взрывной волной оторвало левую ногу примерно до колена и пробило башку, он еще некоторое время отчаянно пытался доползти до своего этажа. На площадки выбегали ошеломленные люди, но он, не обращая на них внимания, продолжал карабкаться вверх, пока не потерял сознание, не успев преодолеть всего один лестничный пролет. Да, уборщицам прибавилось работенки… Две недели они отмывали кровь ублюдка со стен и пола подъезда. Менты же приписали убийство криминальным разборкам и прикрыли дело. Следующей жертвой стал Витя Толстый. Бандитом он не являлся, так просто, гопота дворовая задиристая. Ну, собственно, убивать его никто и не собирался. Просто язык вместе с руками приколотили к дереву, стоящему прямо у него под окнами, а Витя так всю ночь и простоял, не мог издать ни звука. На утро гвоздики вытащили, дерьмо из штанов тоже, и положили парня на пару месяцев в больницу, подлечить. Уголовщины оперативники из этого дела раздувать не стали, и так работы не в проворот. Проблемы начались у всех тогда, когда утром одного солнечного, но морозного зимнего денька в детском садике нашли четырех гопников и одного местного авторитета как гирлянду развешенных под перекладинами на веранде вперемешку с елочными игрушками. Новый год через неделю все-таки! Именно тогда менты всерьез засуетились. Анархистов начали “отрабатывать” друг за другом, всех без исключения. Несколько трагических случаев произошло при задержании, число которых многократно возросло. По вине стражей порядка погибло очень много еще совсем молодых ребят. Следователи обожали допрашивать подростков с пристрастием, а потом прокуроры изо всех сил сажали их, стараясь выбить срок побольше. Анархисты же, в свою очередь, частенько стали нападать на сотрудников милиции, особенно на высшие чины. То взрыв бытового газа унесет жизни капитана с семьей и еще парочки обывателей, то тормоза откажут у служебной машины оперов и авария на мосту прибавит десяток жертв к черному списку, то разбойное нападение случится прямо у дверей квартиры судьи (в карманах нетронутые ценные вещи, деньги, и документы, а в спине – нож на память). Санек с товарищами мочил всех подряд, так как угроза исходила отовсюду. Чем могла закончиться такая война? Саню как-то вычислили, конечно, не менты, а бандиты. Рано или поздно это должно было случиться. За ним приехали, скрутили, засунули под сиденье и повезли в лес, где его, привязанного к дереву, долго били. После этого, покурили, засобирались, сели в машину и уехали. Для января было не очень холодно, не больше десяти градусов ниже нуля. Падал мягкий снежок. Очень живописно выглядит медленно падающий пушистый снег в тихую-тихую, безветренную погоду. Лес очень красив в январе. А куда не взгляни, везде белым-бело и все вокруг искрится как новогодний фейерверк. И думается, что в этом сверкающем снеге под ногами можно увидеть все звезды вселенной, вокруг которых вращаются свои миры с голубым небом и белыми перистыми облаками, зелеными необъятными лесами, голубыми морями, упирающимися в горизонт, где, наверное, круглый год лето…