Коловращение

В чащогах-лесотах обгорных, куда финтюги-человеки безлетьями не взбирались, жил Круня Протопович со женой Шаней Юльвинишной. Медведи заместо собак подворье четы дозорили, косули бурьяшечник в огороде выкусывали, а зайцы приходили в перинах супружьих ойкаться.
В близине избы речулька журкала, а подале -- озеро Лад. Травы в том месте такие пахли веяли, что зайдёт из-за далья зверун кое-гда непривыкший и вздыхнумши на земь крюпнется.
Нельзя сказать, что там волки кролей не кушали или лисы мышей не щёлкали, но всё при взаимном согласьи деялось, по всевышнему законодательству.
Выбрел как-то спросонку Круня на озеро Лад, обмакнул пятки в студёнышку и от утренней зги поёжился. Освежил мурло и давай на весь облесок песнопень горлопашить.
Небо вдруг над ним взъерепенилось -- то железная птаховица огнеточила. Крылетальники по разлеску бросила, хорошо лешие пожарище вовремя утушили.
Брюхом же птица жар в толщу воды фиаскнулась, аж русалок на берег выбило.
И послышался Круне рявк человеческий. Укропился Протопович в озеро Лад, и из самого дна мужлан-катастровича вынес. Человек то был бессознаночный, но дышала в нём жизнь некрепкая. На руках спасальник его в избу к себе вытащил к чрезвычайному обдивлению суженой.
Положили его в горнице и прикутали одеялами. Долго хворый валял-вирулентился, но откачала его Юльвинична знахорь-ягодой волчьей тыковкой.
Как остужился бусурманович - поднесли к нему рыбий суп. А он по-своему себе лякает - “Сенксь да сенксь.” Зато и прозвали его Сенькой.
Швякнуло Круне лесовика Юху на ковриги медовые вызвать. Юха ведь волховник, человечью мыслю чает, небось лепетунь бусурманыча на язык лесной перекласть сможет.
К ветходубу прибёг Крунюшка, пока сумеречь не настигла - и давай округ дупла топать.
Долго ли, коротко -- из дупла Юхина рыль выпхнулась: “Чё те, гангрена неуёмная, от меня требно?” -- разлюзился Юха - “Я вжо храпеть выстлался, а ты всё округ ёжкаешь.”
-- Гадал, уважаемый Юха, к вечере вас припарижить. Шаня коврижек с цикорием накухарила, а в печи ягодный морс спеет -- нас хлебосольничать дожидается.
Лесовик языком щёлкнул, да так и быть, из дупла вылез. Уховки у него волосастые, борода моходобная, вся башка муравой обтыкана, а в бровях цветуны пижонятся.
-- Коль хлебов в узелок завяжешь -- пойду, а склевещешь - обимжусь навечно,-- запендрюкался волохатый .
-- Гаразд! -- сподхалимничал Круня, -- и хлебов наложим и цикорию растворимого всыпем, даже ленту широкую в пояс с висюльками презентуем.
Угараздился Юха, подхватил Протопыча в локоть и чаёвничать поспешился.
Встретила их Юльвинична и давай гостя обхаживать. Наелся Юха. Пузо покруглевшее гладит, припевы лесовичьи насвистывает.
-- Болтают, ты Юха любую молвь расплести можешь, оскольку думки людческие за версту чуешь, -- зачал разговор Круня.
-- Ан что тебе, Протопович, требно! -- оживился Юха, -- видать бусурмань за печой сплящую разгипнозить выдумал! Ну и лад. Накормила меня хозяюшка, набавила. Скажу, о чём вашему Сеньке мерещится. Сам он развендчик из дальней страны, из Вашингтон-града, что за многажды земель от нас стелется. Имя ему Джон. А в нашем крае по случайке обкатастрофился. Птаховица его метальная, по ихнему -- самолёт, в наше озеро поломамшись рухнула. Да не так всё, как на первый погляд видится. Духи лесные вызнали, что обязанность на тебя в Сварге божьей возложена. Поди, Крунюшка на Святу Гору, помолись Сварогу, Яриле, Велесу и всей компании богорожденной -- там и вызнаешь, что за честь на тебя поставлена.
Сказал то Юха, ленту дарённую с висюльками в пояс пришпилил, куль с гостинцами на горб вскинул, и упёрся себе восвояси лешевицкие сны смотреть.
Утром Круня на Святу Гору влез и давай всей добролюбой Сварге молиться. Вышел к нему Велес в медвежьем образе и сказал: “Как оздоровеет небом скинутый Джон, отведи его за многажды вёрст, через три леса и три реки по тропе, человечьей ступнёй не хоженой. Там на Синей горе живёт старый волхач Арун Синегорович. Отдай ему басурманыча на ученье. Отстихотворил то могучиий Велес, и как облако в воздухе истаился. Пообвыкся в лесотах Сенька-Джон. Ужо по чаще гуляет и населенью чудному дивится. Стал Протопович в дорогу збираться. Юльвинична пирогов напекает, кисель варит, а Круня портянки сушит да сапоги Сенькины набойками укрепляет. Пришла пора в путь выйти.
Идут Круня Протопович с Сенькой-Джоном, а на встречу им зверь-невиданка Туша-капуша. Роги у ней завихрастые, вымя зелёное, а носопырка квадратная, и брюхо позади лап волочится. Сенька тотчас дубьё с Мать Сырой Земли поднял, а животина, на то гляднув - оскалилась.
-- Брось дубьё - фыкнул Сеньке Протопович. Со зверьём нужно лаской правиться. Глянь, оно за три раза тебя ширше, в десятеро сильнее, к баталиям-перегрызкам лучше тебя природицей приспособлено. Сенька-Джон бицепс расслабил, ан дубьё на всякий момент не бросил. А Круня в котомке порылся и бутыль с ореховым мёдом выудил.
-- На тебе, зверум, гостинца от жены моей Шани Юльвинишны! Покоштуй и нас матюками не поминай -- приластился Протопович.
Обслюнилась Туша-Капуша, язычарой малиновой по губам хлюпает и урчит удовольственно. Круня бутыль к ней поближе сдвинул, а та -- хвать его лапой, и вприскачку в чащобу ушаркалась.
Идут они дальше равнинами хвойными да холмами пузырыми. Вот ужо к речке Рарус приблизились. Там русалы джазы хороводили. Берегыни на дудочках камышовых свирелят. Девы сиськорыбые горлянкой импровизируют, а сверчкуны, кузнечики, да мошкара всякая высвистами помогают.
Увидел Сенька девок травоволосых, портки скинул и -- бзыньк в воду. Протопович еле успел заметить, а тот уже по самый торс в тине мылится и по-своему прелестниц водяных зазывает.
Глядит Круня, а Русалы музыки бросили и хохотыкая к Сеньке валятся. Протопович в крик: “Давай возврат, дурёх бусурманичный! Барышни те рыбохвостые, то не девки, а ведьмы злючие. Спасайся, пока не всыпали!”
Не слушал его Сенька-Джон. Схомутали его русалки и на самое дно утюкали. А Протопычу делать нечего -- он и следом за ними плюхнулся. В подводье торпедно врыскался и -- хвать басурмана за ногу, насилу вынес.
Отдышались они, обветрились и в дорогу себе пустились.
Брели по холмам пухатым, по лесам темрятым и так до Синей горы приблизились. Встретили их хозяева горные - гномы великоносые -- и давай всей оравой выспрашивать:
-- Кто такие, ходилки незваные, и к чему в Синегорье приуськались?
-- Мы посламцы Велеса Мудроведего, идём к Аруне Синегорычу, чтобы Сеньку из Вашингтон-града премудрам волховницким выучить, -- слушно обтараторил Круня.
-- Пущай -- согласились гномы,-- но гора наша высокая, смертному проходимцу не вскарабкаться. А мы, гномы синегорые, забесплатно аренду лестницы не задарим.
-- И чего, браты, вам за то требно?
-- А вот чего, -- сказали гномы, -- округ ландшафта нашего два лысых холма громостятся. Посерёд красотов натурочных те плешевины несуразятся. Изваяйте на тех нелепищах малогорки синявые, чтоб они как дитяшки большой горы мнились.
-- Гаразд! -- согласился Круня, -- подавайте песку да кувалды.
Круня выбрал себе плешивину ближе к лесу. А Сенька стал ту, что к горе недолёк ковыривать. К вечеру плешивин как совсем не было. Пришли гномы на работу смотреть и с удивленья на зады хлопнулись. Крунина горка их натурностью поразила, будто её сами гномы делали и Перун молнией обточил. Будто с рождения мира эта синявка стояла, а уж потом великая сёстра её явилась.
А как хозяи работу Сеньки завидели -- завихрилось в башке их гномической, аж пузы взболели от смехонины. Малогорка та была в форме куба слеплена и пейзажу местному, как кобыле свинячий хвост.
-- Некрасивую гору сделал, ученик аруновый,-- сказали гномы в нашем деле красивь главное. Ну на том за труды спасибо, что своим ремеслом извесёлил. За тобой, ученик Синегорыча, будет у нас должок.
И свистнули гномычи братьям, что на верхотурах горы сидели, чтобы те лестницу для гостимцев бросили.
Влезли Крунюшка с Сенькой на высину, а там замок стоит белокаменный красоты неописанной. Навстречу им волхач Аруня Синегорович вышел, и баюкнул Круня, до пояса поклонившись:
-- Давно не видел тебя, Протопович, как жизнь проживаешь, как жена миловидушка, что в вашем лесу обо всём слыхивать?
-- Живём хорошо, в лесе как завсегда ладно, а Юльвинишна моя сурпризу тебе воздарить наказывала.
С теми словами порылся Протопыч в котомочке и оттуда пирог чёрносмородинный вытащил.
-- Вот тебе дрожжевятина, Шаней моей печёная, а это Сенька-Джон, ученишник твой нынешний.
-- За хавь спасибо,-- сказал Синегорович,-- а про Сеньку вашего я от духов горных за много лет знаю. Дам тебе, Круня, за труд от меня подарочек -- фонарь-керосинь нескончаемый. В пути да в хозяйстве переспособится. Теперь ступай к дому сваму, а про энтого Джона я сам уж побеспокоюсь.
Чомкнул Круня сопутника во небритый щёк, да покарабкался восвояси.
И остался Сенька в белокаменном замке жить. Как обвыкся в местности новоявленной, созвал его Синегорович в магический кабинет. И предстал перед ним Сенька выспамшись.
-- Чтоб ты по-руську гугукать науськался и науку мою внять через слова был способен, требно тебя в прошлую жисть сознанием окунуть. Ведь до смерти своей предыдущей ты у нас в Руссее родился.
-- Сказал то Аруня и видя, что Сенька его не дуже кумекает, решил сразу к делу гипнозному обспешиться. Посадил его на диванчик и вказал внимательно звуки слушать. А сам взял бубен шамановский и давай волшебную ритмь выстукивать. В кабинете
заморская благовонь курилась, что монахи индейские Аруне по дружбе пересылали, по углам свечи ароматные пламенелись, а под звон бубенный Синегорович заклятую песнь горланил.
И увидел Сенька свою жисть прошлую, в которой был жрецом-чародеем славяноведическим. Менталитетом росейским так глубоко проникся, что руську мовь до конца самого понял. Разве язык его с детства к другой мове натренирован и хрящи давно говорильные затвердели. С того дня стал он блестяще по-русски шпрехать, но с акцентом едва заметным.
В следующий урок Арун наказал Сеньке забыть всё, что умрёт, а что останется из того праха выделить. Долго пыжился - думал Сенька-Джон и через месяц назвал учителю своё заключение:
-- Понял я, что в одной только природице могу быть уверен. В любом обстоятельстве ясно, что за вечером придёт ночь, а за ней день. Что за осенью будет зима. А за весной - лето.
-- Коловращение -- то есть закон великий, -- сказал, обрадовавшись, Синегорович - и ты не задаром его приметил. А следует ему всё живое: и медведь, и леший, и человек. Дни да времена года из-за кручения земли меняются. И кручением тем закон правит. Закон-царь, поставленный Вышним на космическое хозяйство. А мы, земное живьё,--существа глупые и разумные, должны то хозяйство оберегать.
Что рождается, то в свой срок и разрушится, один закон не изменится. Что стробоскопом тем жизненным управляет. Тем самым, жисть -- то лампочка, а закон -- механизм, что энту лампочку моргать принуждает.
-- А что ж по-твоему дискотека? – захикал, расслышав промовь, Сенька.
-- А дискотека -- судьба, в которой по-разному кажный в одном ритме плясать должен - без всякого смеху сказал Аруня.
Закон нужно прознать, потом на себе постигнуть, а дальше к нему приладиться, чтоб ничего в тебе супротив природы не возмущалось.
Завтра пойдёшь к гномам на услужение. В том для тебя немалая польза будет, к тому же должок у них за тобой числится.
Вспомнил Сенька как гномы над ним хикали и взбеспокоился.
-- Не хочу я к тем насмешникам шаркаться, да и какая польза в том для ученья будет ихни насыпи цементировать?
-- Насыпи делать - то их задача - заспокоил его Синегорович. К такой работе ты не слишком уж приспособлен. Найдётся у них под тебя дело. А сущности они чистые. Не гляди, что иначе тебе в раз первой чудилось. Это ты из своей вредности гномов не скумекал, а как с любовью к ним относиться станешь, они такой же возврат и тебе отплатят. На то и есть эмоций коловращение. Кажная думь в обратку тебе денется -- хорошая и плохая-всё одно по башке хряпнет.
Утром гномы сами пришли за Сенькой и сразу задание перед ним поставили.
-- За десяток километража есть деревни Буряк и Калиновка. Меж ними река Маша проистекает. Сто лет те деревни меж собой бьются, и не может война искончиться потому, как соседи реку подразделяют. Кажный присвоить её себе хочет. Оттого Маша вся от кровей красная. И вода у ней кровью пахнет.
-- А откуда ж у них столько солдат взялось, раз целый век насмерть колошматятся? -- взлюбопытился Сенька.
-- В том и дело, что их два осталось, а победить друг - дружку не можут.
-- А вам оттого какое дело ? Ваша работа камни да горы строить.
-- Один рукав Маши за Синей горой течёт. Если военство поганое не окончится, то всем нам от той заразы капут будет. Злобья от них столько по воздуху сеется, что ужо звери лесные грызться друг с другом начали,-- сказали гномы и поёжились неприятно.
-- И на что ваш ужастик личности моей сдался?--проехидничал Сенька Джон, неприятность подозревая.
-- Ты человек, -- отозвались гномы, -- и всё человечье тебе понятно. Загрубели души воимщиков, глаза пеленой задвинулись -- духов лесных и нас, гномов, видеть уже не умеют. Сходи ты к ним и опробуй уразумить непотребства свои бросить. Пусть цветут их деревни добром и красотами прежними.
-- Да вы что? -- всполошился Сенька, -- Если то целый век гномятине не под силу, могу ли я -- людина-обыкновенщик ту завихрень выпутать. Тем боле я раньше и сам развендчик был.

-- Вот то и оно - подскочили гномы, -- ярость ихняя тебе распонятна и сердце что нибудь да подшепчет.
Делать нечего, пошёл Сенька-Джон в замок белокаменный, где у него резиденция спальная измещалась, и стал в дорогу збираться.
Арун вещами его полезными обзаботил: “Вот тебе, Сенька, куль с грибами сушёными. Как встребнется помощь бескомпромиссная -- съешь -- и прибудет к тебе дух удружливый. Вот словарь волшебный энциклопедный -- кажный вопрос в нём ответами отражается. А вот и слово моё путеводное: иди и во всём по велению сердца действуй.
И отправился Сенька-Джон по лесным пешкострадам топать. Идёт-бредёт, а навстречу ему избушка на птичьих лапах шествует. Встал Сенька, будто в Мать Сыру землю вкопанный, и она рядом остановилась. Присел на муравку, открыл словарь ветхомудрый да на букву “и” сообщень выучил: “Избушка на курьих ногах -- то жилище Ягини. Она же Буря-Яга, Ясуня Святогоровна, Ася Звездинка, Золотая Матерь Дива Дыевна, Домна и богиня Сида -- в разных перерождениях. Некогда в пышной младости была она девой красавицей -- царевной-лебедь Азовушкой. Имелся у ней супруг возлюбленный -- бог великомудрый Велес. А как отправили чёрные боги Вий да Дый мужона в царство посмертное - скурвилась с горя, и прозвали её Бурей-Ягою Золотой Ногою за вредность, в страданиях приобретённую.
Зажалел Сенька Ягиню и решил хорошь для неё сделать. Вскочился в избу, а там грязынь-паутинь воняется. Обмёл полы, пыль вытер, затопил печь и обед сделал из запасов в той избе найденных. Картошки фри сжарил, чисбургеры творожные сляпал, а в конец пепси-колы накипяточил. Тут стемнело синее небо и дубравы переклонились. В огненной ступе Яга влетела и принюхавшись завопила:
-- Кто здесь духом человеческим воздух испортил?
-- Прошу к столу,бабушка,меню макдональдсовое отведать -- завежливелся Сенька.
-- Ишь ты, обдивилась Ягиня. Кто ты таков будешь и зачем пыль вековую за порог выбросил?
-- Я Сенька-Джон из Вашингтон-града, ученик Аруна Синегорыча. Иду речку Машу спасать, гномами посланный. А тебе схотелось приятность доставить, небось устала с дороги, Ягушка?
-- Да ну тебя! Коль невкусным обед покажется, я тебя заместо него съем, а пондравится, опосля и поговорим. Испугался Джон, а вдруг Ягиня картошку фри не любит? Но упомнил наставы Синегорыча, что все во вращении обратно бахнется, и стал хорошие мысли думать. Нажевалась Яга стряпни Сенькиной, запила пепси-колой, отрыгнула кислятным привкусом и сказала: "Не буду тебя сегодня есть. Разжижил ты сердце старушечье, помогу тебе, так и быть. Речку Машу твою любовь выспасет. Любовь, она всякой бурдни превыше. За двенадцать отсель вёрст особняк средь поляны высится. В нём бывут две сиротки-красавицы и тоскуют по душам сродственным. Пошкреби ты к ним, да скажи как есть. Эти воины неуёмные женихами для них по звёздам передназначены. Как завидятся, сразу же и вамурятся с первовзглядья. Тут и придёт конец враждухе смертоопасной.
Услышал то Сенька-Джон и вон из избушки шмыгнулся. "А ну постой! -- вскричала Ягиня -- рецепт то обеда оставь, я с роду такой экзотии не кушала.
Сказал Сенька рецепт, да только его и видели. Пришёл к поляне, где стоял особняк девический, и аккуратно в ворота стукнул. Открыли ему близняшки с причёсками кучерявыми, всякому человеку радые. Согрели гостя чайком брусничным, ан за ним идти не сподобились: "Не пойдём с тобой, странник Сенька-Джон, вдруг женихи нам твои не пондравятся, а то ещё с горячки головы поотрубят. Ложись спать, назавтра куда тебе надо двинешь, а мы дома себе останемся. Лежит Сенька на кровати дубовой, на перине пуховой и думает, как незадачество разрешить. И тут про грибы волховницкие вспомнил. Прожевал горстку и стал невесть чего ждать. Заблестела тут комната светом неоновым и пришёл к нему Микки-Маус. Сенька аж передрог с непривычки. Ностальгия проклятая сердце его узанозила, ведь с дитинства мыша того в телевизоре видел и портреты его на шкапчик клеил.
"Домой вернуться -- расплюнутая проблемма -- услышал его мысления Микки--проси у Аруни учёбу продолжить в Мексике. А девкам твоим несговорчивым я во сне женихажичей покажу, они поперёд тебя в дорогу бежать станут".
И стёрся из глаз Микки снотворное чудо делать. Наутро сестрицы Сеньку в дорожных одеждах ждали. Нагрузили его чемоданами с барахлятиной и, как сказал Микки, поперёд него вырвались. Шли они лесами мохатыми, долами волохатыми, и явились на место бранное. Завидели драчуны-военники близняшек, звёздами им назначенных, да и разомлели. Вамурились по самые пятки и враз про вражду многовременную забыли. Съеденились души влюблённых на небесах, а на земле всё одразу и переладилось. Речулька Маша сразу очистилась, аж по берегу ландыш заколосился. А младожёны стали себе жить-поживать, детей делать, да в гости друг к другу хаживать. Расцвели, раскраснились Буряк и Калиновка, ещё закраше, чем в старине сделались. А Сенька-Джон к синегорью себе вернулся. Встретили гномы его с ликованием, и давай хохотыкая балагурить:
-- Благо тебе и слава, Сенька-Джон, ученик аруновый. Справился ты с заданием, победил ненавищество человечье междуполой любовью.
-- А где награда, которой вы опосля победы грозились? -- взъехидствовал Сенька.
-- А наградой тебе опыт в борьбе той достигнутый будет. Не пропадёшь ты с таким богатством. Кто злопли добром одолеть скумекал, навсегда природный закон прочувствовал. А раз жить по закону тому станет, не страшны ему никакие штуки. До верхотуры гномы его забесплатно подняли. Встретил Сеньку Арун Синегорович и созвал в магический кабинет.
-- Хороший ты аттестат в моём колендже за первый семестр сделал, а станешь ли во второй ходить -- за тобой выбор. У кажной твари своёйное призначение и мешать тому -- грех тяжкий. Настало тебе сердце выслушать, и по той трассе отправиться, что оно тебе скажет.
-- Я домой хочу -- взвякнул Сенька-Джон, благодарствую за науку и за питание, но скучается по Америке. В Мексике индейцы, такие как ты есть, Дон-Хуанами их у нас кличут. Я учёбу от них продолжу. Ну и лад--присогласился Синегорович. Я про тебя по астральной почте в Мексику отпишу. Закон Прави для всякой страны единый.
Приехал домой Сенька. Родичи его, как с того света, встретили, ведь в газетах его без вести погибшим знали. В Пентагон он ходить не стал, хай себе умершим в списках числиться. Ведь и вправду развендчик John Import помер, а заместо него явился в душе его Сенька -- писатель и религиевед. В Мексике Джон ученье своё закончил, а как на каникулы домой ехал, с красулей Трэйси перезнакомился. То любовь была с первовзглядья. И стали они жизнь проживать и в Руссею по отпускам наведываться.