История

История.

Глава 1.

Дорога между городом и ПГТ была совершенно пустынна – суббота, выходной. А кто хотел на дачу, уже уехал в пятницу, либо рано утром. Редко – редко загудит где-то далекий мотор, появится на темной ленте асфальта крохотная цветная точка. Гул нарастает, точка увеличивается, а потом стремительно проносится мимо, обдав тебя теплым воздухом, серебристая «MAZDA» или белый «OPEL». Дальше идет обратное превращение: машина уменьшается, становится точкой, исчезает. И снова до самого горизонта чистая асфальтовая гладь.
На двадцатом километре в сторону посёлка, жмурясь от яркого апрельского солнца, ехала девушка. Под ней был новенький блестящий «CAMANCНI», в богатой смеси цветов которого преобладал жёлтый. Прямой руль, два ручных тормоза, шипованная резина, о велосипед воистину был великолепен! Его хозяйка тоже заставляла оборачиваться немногих проезжающих водителей. Густые каштановые волосы, стриженные в каре, правильный, слегка суженный к подбородку, овал лица, ослепительно белая кожа придавали ей сходство с образцами классической английской красоты начала века. Если добавить к этому, что вся эта холодная мраморная красота щедро разбавлялась весёлыми искорками в глазах и поминутно пробегающей по губам очаровательной улыбкой… Нет, мужчины не зря оборачивались. Некоторые даже сигналили, но девушка каждый раз отворачивалась, не обращая внимания.
Глядя на велосипедистку, внимательный наблюдатель мог бы сказать, что девушка ничуть не устала. Ноги плавно, без всяких рывков вращали педали, на лбу ни капельки пота, на губах, как уже упоминалось, то и дело появлялась улыбка. Между тем местоположение велосипеда на трассе, его равноудаленность от города и от посёлка заставляли предположить, что, либо девушка живёт на одной из немногих окрестных дач вдоль дороги, либо перед нами человек, закалённый в длительных велосипедных марафонах.
“CAMANCНI” пересек развилку, ведущую к пивзаводу, когда сзади, в очередной раз, послышался шум мотора. Не оборачиваясь, по звуку двигателя, девушка догадалась, что машина замедляет ход, и идёт сзади, не обгоняя.
- Девушка, - раздался весёлый юношеский голос, - вам не скучно одной на этой пустынной дороге?
- Во-первых, нет, - полуобернулась она, - а, во-вторых, вы уже десятый, кто останавливается познакомиться.
Сзади, метрах в десяти, ехала пошарканная чёрная “Волга”. Спереди двое ребят и ещё один сзади. Именно он сейчас разговаривал с ней, высунувшись в окно.
- Ну давайте и мы познакомимся, если не хуже других.
- Вроде, не хуже, - засмеялась девушка.
- Отлично, тогда я – Гена, за рулём Боря, рядом с ним Сашка. А вас как звать – величать?
- Зоя. И можно на ты, - она, сама не зная от чего, снова засмеялась - парень ей определённо нравился – не нюня застенчивая и, в тоже время, не нахал. А может, виновато хорошее настроение, с утра не оставляющее ее, и заставляющее видеть все в розовом цвете?
- Прекрасно, Зоя, ты по делу едешь или катаешься?
- Катаюсь.
- Не устала? Мы подвезти можем. Хочешь пассажиром, хочешь, на буксир возьмем.
- Нет, я этого удовольствия каждую неделю жду, чтобы…Ах!
Опять этот знак! Ну кто придумал его так близко к обочине поставить? И каждый раз твердила же себе: Не забудь, не забудь. Сейчас, правда, заболталась… Зоя сидела в канаве, на старой куче гравия вперемешку с землёй (хорошо, что не битое стекло), потирая коленку, и грустно осматривая своего “CAMANCНI”, переднее колесо которого было согнуто в хорошую восьмёрку.
Сверху послышался шорох травы, покатились камешки.
- Зоя, ради бога, извините, - голос был не Генин.
Она посмотрела наверх – это был парень, сидевший за рулём, Борис, кажется.
- Генка разговаривал, а я всё – таки за дорогой следил и должен был догадаться вовремя.
- Ладно, - вздохнула Зойка, – сама проворонила.
Борис с Генкой спустились вниз и склонились над велосипедом.
- Да, - наконец вздохнул Генка, - история.
- Ничего, - девушка уже успокоилась, - всё равно хотела отдать в ремонт, чтобы тормоза подтянули, а теперь хоть причина стоящая.
- А где, кстати, велосипеды ремонтируют? - поинтересовался Борис.
- А возле “Жигулей”, где велосипедный базар, пару ребят сидят.
- Понятно.
- Зато теперь мы тебя точно подвезём, - весело сказал Гена.
- Да уж, никуда не денешься, - вздохнула Зойка и встала. Пару раз осторожно согнула ногу, но, вопреки её опасениям, боли в коленке не ощущалось.
- Ну, что? – (это Генка Боре), - взялись?
Ребята вдвоём, не без труда, взвалили велосипед на плечи и потащили вверх по склону.
- Как ты его только домой заносишь, - пропыхтел Борис, когда они выбрались наверх.
- А я на первом этаже живу и прямо по ступенькам.
- Хорошо, что у меня наверху багажник.
Пока ребята, поминутно чертыхаясь, затаскивали велосипед на крышу, стараясь не поцарапать ни то, ни другое, Зоя обратила внимание на третьего, того, что спереди сидел. Сейчас он вылез из машины и стоял, облокотившись о капот. Странный он был какой-то, хмурый и неестественно бледный. Друзьям не помог, а стоял, уткнувшись глазами в землю, и стучал носком ботинка по переднему колесу машины. Один раз он поднял голову и, встретившись с девушкой взглядом, тут же опустил. Зойке был знаком этот тип людей: постоянные сомнения, терзания, колебания. Знала и не любила.
- Готово, - раздался бодрый возглас Гены. – Не слетит и не побьётся. Мы тряпки подложили, всё будет в ажуре.
- По машинам, - захлопнул багажник Борис, - а то, по-моему, дождь сейчас будет.
- Думаю, мимо пройдёт, - подняла глаза Зойка.
- Это если мы стоять будем. Кстати, нам куда?
- В посёлок.
Борис обошел машину спереди, открыл дверь, сел. Зоя устроилась сзади с Геной, а третий нерешительно потоптался, не зная куда идти – вперёд или назад и, подумав, сел спереди на прежнее место. Внутри чем-то пахло. Не бензином, нет, но запах был знаком. Зойка наморщила лоб, пытаясь поймать ускользающее воспоминание, но у нее не хватило времени.
- Это ты каждую неделю в такую даль мотаешься, - сказал Гена. – Я, если честно, уважаю таких.
- И что здесь такого? - девушка постаралась скрыть довольную улыбку. Редкий случай, когда ее поездки оценили не по критерию: тебе что, делать нечего? а, молодец, уважаю, я бы так не смог.
- Ну да! Это ведь тебе, - он запнулся: Борис завёл мотор, и машина медленно поехала вперёд, набирая скорость, – надо встать рано утром после рабочей недели. А в выходной спать, наверное, хочется. Хочется, ведь? Только не говори, что нет.
- Не скажу, - засмеялась Зойка, прислушиваясь, не стучит ли велосипед о крышу, нет, вроде всё в порядке.
- Ты где-то учишься? - не оборачиваясь, поинтересовался Борис.
- Да, в университете на Романо-Германском.
- Извините, - Борис притормозил, повернул вправо в узкий проезд между деревьями. – Немножко срежем, - пояснил он Зойке.
- Сто лет здесь езжу, никогда не знала, что здесь есть короткая дорога, - удивилась Зойка.
- О, Боря такие ходы знает, - улыбнулся Гена. - А ты на каком курсе?
- На втором.
- То есть, тебе девятнадцать.
- Через два месяца будет.
Зойка чувствовала себя удивительно легко. Ребята ей нравились - весёлые, общительные, не считая этого рохлю, конечно. Сидит, нахохлившись, как курица на яйцах.
- А как у вас на курсе, наверное, одни девушки?
- Да, ребят мало и почти все тихие.
- Представляю, - усмехнулся Генка, - а у нас с Борькой наоборот, лишь суровые лица товарищей.
- А где вы учитесь?
- Я в плотницком, он в военном. Сашка у нас только везучий - поступил в холодильник. У него в группе четырнадцать девчонок на восемь пацанов. От невест отбою нет.
А по нему не скажешь, хотела сказать девушка, но осеклась: машина съехала с узкой колеи вправо и, подмяв невысокие кусты, ух, как затрещали, остановилась на небольшой поляне. Трава вокруг была утоптана, а в центре зияла небольшая яма с углями, видно тут собирались на шашлыки или на картошку.
Борис вышел, хлопнув дверью. Девушка непонимающе завертела головой:
- Сломались?
- Понимаешь, Зоя, - немного виновато начал Гена, - мы тут развлечься немного решили, - и положил руку на колено девушке.
Зоя опешила и вместо ответа сглотнула. В этот момент Борис открыл дверь с её стороны.
- В конце концов, ты тоже получишь удовольствие, - спокойно сказал он.
Девушка, наконец, пришла в себя.
- Вы что, сдурели, - она сбросила руку с колена и решительно полезла в открытую дверь.
В этот момент Генина рука сзади крепко обвила её шею замком. Потом он с силой потянул девушку вниз, заваливая на спину. Зоя захрипела, забилась, как рыба в сетях, но скоро недостаток воздуха заставил её успокоиться. Тогда Гена слегка ослабил хватку, дав ей глоток кислорода. Воспользовавшись моментом, Зойка хотела укусить его за кисть, но неумолимая рука тут же снова стиснула ей горло. Борис в этот момент приподнял ноги девушки. Она почувствовала, как перестали давить шорты на поясе, раздался звук расстёгивающейся молнии. Зойка брыкнулась пару раз, кажется, неудачно – это лишь помогло ему стащить шорты. Зойка поняла, что ничего она не сделает и, когда Генка в очередной раз дал ей вздохнуть, быстро прохрипела: Стой, я сама.
Он осторожно, как бы не веря, ослабил руку. Девушка выпрямилась, потёрла шею, наверное, синяк будет, и села. Борис вылез наружу, достал из багажника и расстелил на траве толстое шерстяное одеяло в масляных пятнах. Сам стал рядом, взглядом приглашая её на это ложе. Он был абсолютно спокоен, что сильно разозлило Зойку, но ещё больше она разозлилась, когда, вылезая из машины, увидела третьего. Он, как и тогда на обочине, стоял у переднего колеса, опустив глаза в землю, и с сосредоточенным видом бил носком шину.
- Давай, - подтолкнул Зойку в спину Гена, - не задерживай.
Девушка обернулась, смерила его самым испепеляющим взглядом, на который была способна, и выбралась наружу. Она не чувствовала страха, может быть как раз из-за охватившей её злости, а может потому, что ей удалось своим согласием, хоть чуть – чуть, навязать им свою волю.
Но когда она села на подстилку, неловко поджав под себя ноги, под их любопытными, жаждущими взглядами, вся её решимость куда-то улетучилась. Зойка почувствовала, что ещё секунда, и она разревётся, кинется им в ноги, умоляя о пощаде. У неё даже рот скривился, готовый начать всхлипывать. Но девушка отлично знала, что это не поможет. Крепясь из последних сил, она закрыла глаза, подняла лицо вверх, сосредотачиваясь и вливая обратно слёзы, а потом с силой ущипнула себя за голень. Немного помогло. Зоя открыла глаза и увидела перед собой лицо Бориса. Презрительно – спокойное, ожидающее, когда она не выдержит и расплачется. Именно это придало ей отвагу и заставило успокоиться. Девушка вытянула вперёд ноги и, неловко поднимая бёдра, сняла трусы. Потом легла на спину. Где-то подспудно была у неё ещё надежда, что улыбнётся Генка и скажет: Ну, ладно, шутка это, пошутили мы, вставай… Но едва она легла, справа раздался негромкий шлепок о землю. Зойка повернула голову – рядом с ней чёрным комом лежали Генкины штаны. Зойка зажмурила глаза. И почти сразу навалилась тяжёлая, почему-то холодная, пахнущая чем-то мерзким, сигаретами, наверное, Генкина туша.
Боли она не чувствовала. Кроме тяжести его тела, она вообще почти ничего не чувствовала. Впечатление было таким, как будто кто-то ковыряется внутри анестезированного тела палкой. Даже тело напряглось, ожидая, что сейчас коснутся какого-то незамороженного нерва. А потом всё кончилось. Кажется, очень быстро, потому что она начала считать, не сразу, правда, и успела сказать: “двадцать два”, когда пружинистое мускулистое тело вдруг обмякло, а потом он оттолкнулся и встал. Девушка села, открыла глаза. Ее тут же ослепил солнечный свет. Когда глаза привыкли, перед девушкой была поляна, трава, машина, Гена, неловко застёгивающий штаны, и… Борис. Следующий. Он стоял, опершись о машину, и поминутно подносил ко рту небольшую металлическую бутылочку. Зойка внезапно вспомнила, что за запах стоял в салоне: перегар! Идиотка, села с пьяными.
Увидев, что девушка смотрит на него, Борис выпрямился и подошёл вплотную, пряча бутылку в карман рубашки. Снимай майку. Смысл слов дошел не сразу. Но когда поняла, помедлила. Обнажить грудь было почему-то труднее, чем снять трусы. Но тон его голоса не давал повода для сомнений, что Борис заставит ее выполнить и это требование. Наконец, Зойка решилась. Медленно – медленно взялась за края майки и стянула ее через голову. Потом потянулась за спину и расстегнула лифчик.
Он долго мял груди, целовал шею… Зойке было так противно, что казалось, ещё секунда, и её стошнит. Когда же началось это, девушка уже так обессилела, что с трудом понимала, что с ней происходит.
На этот раз всё продолжалось дольше, так долго, что она успела сосчитать до пятидесяти, два раза сбиваясь со счёта. Но, наконец, Борис встал, высвобождая её измученное тело. Девушка с трудом села, облегчённо вздохнула и тут увидела третьего. Он был за спиной у Гены и, хотя стоял, уткнувшись носом в землю, Зойка готова была поклясться, всё время ловил её краем глаза. Она опять разозлилась.
- Чего смотришь? Давай, - с ненавистью сказала Зойка.
- Не, - испуганно вздрогнул он, поднимая и тут же в смущении опуская глаза, - я нет.
Девушка облегчённо вздохнула и огляделась. Генка отошёл к деревьям, стоял к ней боком, Борис крутился у машины. Улучив момент, когда он наклонился и полез в багажник, девушка быстро оделась. Когда она закончила, завелась машина.
Ребята уже сидели внутри, ждали её. Хорошо не уехали, подумала Зойка, представляя себе, как бы добиралась из этой глухомани со сломанным велосипедом. Странно, по тому, как сумрачно молчаливы были ребята, ей казалось, что сейчас она морально сильнее их. И Зойка решила использовать это преимущество.
- Джентльмены довезут меня до дома или на дороге бросят? – девушка постаралась вложить в слова как можно больше презрения.
- Садись, - процедил Борис.
Зоя отметила, что даже он не осмелился посмотреть ей в глаза.
Борис машину не жалел, гнал так, что мотор надрывался, и через пятнадцать минут уже показался посёлок. Улицы были мокрыми и, судя по лужам, дождь был сильный.
Зойку отвезли к самому дому. Не побоялись или не подумали, что она может позвать на помощь. Скорее второе, эта мысль ей самой пришла в голову уже на лестнице, когда девушка, пыхтя от напряжения, тащила велосипед.
Мать была дома. Увидев, в каком виде дочь, всплеснула руками:
- Доездилась!
- Ничего страшного, - пробурчала девушка, снимая туфли. – Просто упала. Вода горячая есть?
- Да, час, как пошла, если уже не закончилась.
Стоя под горячей, сильной струей, Зоя сначала плакала, потом долго оттиралась мочалкой, мысленно совершая всевозможные казни над насильниками, от четвертования до кастрации. Особую ненависть вызывал почему-то этот хлюпик, который не участвовал, но смотрел. Зойка даже вспомнила где-то вычитанную фразу: Под молчаливое согласие равнодушных совершаются самые жестокие преступления. Потом она снова плакала, пока не устала и не приказала себе упокоиться и взять себя в руки. Вряд ли бы это помогло, но тут отключили горячую воду. Зойку окатило холодом, она разозлилась, но вылезать всё равно пришлось.
А потом надо было есть. Как назло, мать сделала её любимые вареники, не откажешься (сама вчера весь вечер просила). Зойка, давясь, проглотила пять штук и, решительно отставив тарелку, налила крепкого кофе в большую кружку. Мать скривилась, но ничего не сказала, видно поняла, что дочь сегодня сильно не в духе, если не стала есть, а теперь сидит, как сыч, уставившись в окно.
Зойка смотрела на улицу, но ничего не видела. Мысли, несмотря на все её усилия, возвращались к случившемуся. Поэтому она даже рада была, когда мать поставила на сушилку последнюю тарелку, вытерла руки и села напротив. Долго молчала, видно не зная, как начать, потом заговорила:
- Как съездила?
- Нормально, километров сорок проехала сегодня.
- А сломалась где?
- Уже перед самым домом, скользко было.
Помолчали.
- Пойдёшь сегодня куда-то?
- Куда, например? – здесь девушка первый раз за время разговора посмотрела на мать.
- Ну, - немного смутилась та под пристальным взглядом, - мы на танцы ходили, в кино…
- Скучно, - вздохнула Зойка, - мне неинтересно дрыгаться под современную музыку и слушать в накуренных залах чьё-то пьяное ржание.
- Но нельзя же быть всё время одной (старая песня). Тебе скоро девятнадцать, а ты на ребят смотришь, как баран на новые ворота.
- Они и есть бараны, в основном, - буркнула девушка.
- Да, - неожиданно легко согласилась мать. – Да, согласна. Но есть и хорошие мальчики. Пошли к Люсе сегодня, - здесь её тон сделался вкрадчивым, - у неё сын, прекрасный парень, двадцать лет, играет на гитаре, учится в артиллерийском…
Она испуганно смотрела на дочь: откинувшись назад всем телом, Зойка истерически хохотала, сквозь текущие из - под закрытых глаз слёзы.

Глава 2.

Неделя прошла для Зойки тихо. Училась вполсилы – сессия еще далеко. Свободное время проводила дома, шли дожди, никуда не выйдешь. Лишь в среду монотонное течение жизни было нарушено: мать сообщила, что звонил отец, они вышли из Квебека на Касабланку (это недели три), где, скорее всего, будет смена. Зойка обрадовалась: с отцом ей было легче находить общий язык. Во всяком случае, он-то уж точно не будет ей никого «сватать». Но три недели – это срок, а дни продолжали однообразно тянуться, как в болоте. Даже недавнее происшествие потеряло свою остроту, боль притупилась, затаившись где-то внутри. И это было очень здорово, потому что Зойка боялась какого-нибудь психологического стресса или нервного припадка.
В пятницу Зойка шла домой от автобусной остановки, раздумывая, когда забрать велосипед: сейчас или сначала пойти домой. Неожиданно поймала себя на мысли, что раньше, не раздумывая, пошла бы за велосипедом, а сейчас колеблется. И что точно не будет кататься обычной дорогой, а поедет на лиман, хотя не очень любила этот маршрут из-за плохого состояния трассы. Да, незаметно, но события наложили свой отпечаток.
Она подошла к самой парадной, когда услышала негромкий оклик: «Зоя!» Девушка обернулась – от скамейки, что напротив пивной, к ней шёл тот самый «хлюпик», не вспомнила даже, как его зовут. Он был одет в тёмно-синюю спортивную куртку, чёрные сатиновые брюки, на голове серая кепка, нелепейший вид, а на лице глупо-смущённая улыбка. Зойка ждала его со страхом. Меньше всего она ожидала увидеть сейчас кого-то из них.
Он остановился в двух шагах, видимо, тоже чувствуя себя не совсем уверенно, потому что снял кепку, обнажив копну светло– коричневых волос, и смущённо завертел её в руках. Долго молчал, хотя взгляд девушки (бог его знает, что в нём тогда отражалось: боль, ненависть?) выдержал. Наконец, он заговорил:
- Зоя, я хочу извиниться…
И тут её прорвало:
- Извиниться?! За что?! Ты же ничего не сделал?!
- Ну…
- Ты ничего не сделал! Ты стоял и смотрел на всё это, и даже не подумал остановить. Наверняка и сам хотел попробовать, да характером слаб оказался, так ведь?! Теперь воображаешь, что остался чистеньким, но я скажу тебе, что я их меньше ненавижу, чем такую скотину, как ты...
Зойка выпалила всё это разом, потом ещё что-то говорила, сама не понимая что, видимо, чушь. Откуда-то всплыла фраза, что «самые страшные преступления творятся под молчаливое согласие равнодушных». Потом была пощёчина, он почти никак не отреагировал, лишь часто-часто заморгал. Потом она замолчала, чувствуя себя как человек, который только что проснулся и теперь лихорадочно пытается вспомнить остатки кошмарного сна.
Парень стоял рядом, испуганно глядя на девушку, не пытаясь ничего сказать в своё оправдание. Так они стояли долго, когда же он, наконец, открыл рот, Зойка повернулась и быстро пошла по направлению к дому. Честно говоря, она просто испугалась того, что сейчас натворила и что ещё может сделать. За велосипедом в тот день Зойка так и не пошла.

Проводив Зою глазами, и ещё не придя в себя после неожиданной реакции девушки, парень медленно повернулся и пошёл к автобусной остановке. Но, сделав несколько шагов, обернулся и стал смотреть, как маленькая фигурка девушки удаляется и, наконец, исчезает в подъезде. Тогда, сам не зная зачем, он пошёл за ней следом. Шагов за тридцать до парадной остановился в нерешительности: зайти, не зайти? Найти девушку несложно: первый этаж, всего четыре варианта, но поймет ли она его слова в таком состоянии?
«От улыбки станет всем светлей».… Он обернулся. Метрах в двадцати справа по расчерченным на асфальте «классикам» прыгала девочка лет семи-восьми. Она была в школьной форме, рядом, возле клёна, скособочившись, полустоял, полулежал брошенный ранец. По тому, как девочка то и дело поднимала на него глаза, пряча улыбку, парень понял, что она видела всё.
«От улыбки в небе радуга проснётся». Сначала он насупился, но почти сразу морщины на лбу расправились, а на лице появилось подобие улыбки. Стукнув несколько раз носком ботинка по бордюру, он подошёл к певунье.
- Привет, как тебя зовут?
- Катя, - весело ответила девочка, не переставая лихо перескакивать с квадрата на квадрат. Маленький хвостик – косичка забавно подпрыгивал в такт каждому прыжку.
- Чего домой не идёшь, Катя?
- А нас раньше отпустили, а папа, мама ещё с работы не пришли.
- А когда они придут?
- Тайна!
- А во дворе никто не гуляет?
- Никто.
Небольшая пауза.
- Видела, девушка зашла в подъезд?
- Угу, - хихикнула Катя. Она, наконец, остановилась и теперь насмешливо смотрела ему прямо в глаза. Чёрные бусинки зрачков весело блестели. – Это Зойка с третьей квартиры. Она всегда такая… недотрога. Васька с ней хотел встречаться, а она не захотела. Вот.
- А кто такой Васька?
- Мой брат. Вот.
- А она точно в этой парадной живёт?
- Я же сказала, в третьей квартире.
Молчание.
- Я и телефон ее знаю, но не скажу.
- Ну, - засмеялся парень, – мне он и не нужен, только откуда такая маленькая девочка может знать её телефон?
- Я не маленькая, - обиженно надула губы Катя. – Мне семь с половиной лет. – А телефон знаю, мне Васька поручил узнать, я к её папе подошла, спросила и запомнила. Вот.
- Выдумываешь.
- Нет, нет. Спорим на пачку кукурузных хлопьев, что нет?
- Спорим.
- Они взялись за руки, девочка перебила.
- Всё, уговор дороже денег, пошли за хлопьями.
- Ясное дело, так какой телефон?
- Такой: 37 – 12 – 18. Вот!

Глава 3.

Эту неделю Зойка была молчалива и ещё более замкнута, чем обычно. Мать, было, сунулась к ней со своей Люсей и сыном, но Зойка и слушать не стала, закрылась у себя в комнате. В эти выходные она съездила на лиман, сидела на берегу почти весь день, возвращаясь домой в сумерках. Мать только головой качала, но ничего не говорила, видимо надеясь, что скоро приедет отец и во всём разберётся. Втайне Зойка и сама на это надеялась - ей необходимо было с кем-то поделиться своим горем, а подруг, настоящих подруг, у неё не было.
В понедельник у Зойки заболел живот. (Не надо было огуречный салат запивать кофе с молоком). В итоге весь день она провалялась дома. На следующий день стало легче, но захотелось ещё денёк побездельничать. В девять мать пошла на базар, а Зойка включила телик – ничего интересного, выключила и взяла в руки «Унесённые ветром» Митчелл. Не прочла она и пяти страниц, как зазвонил телефон. Незнакомый женский голос попросил Зою.
- Это Зоя, - удивилась девушка.
- Зоя, - обрадовалась женщина, - вы извините меня, вы меня не знаете, я Клара Фёдоровна, мать Саши.
Наверное, Воронова Сашки, мелькнуло у Зойки в голове. Она периодически всем одногруппникам звонит, чтобы узнать, ходит ли он на занятия. Теперь пришла Зойкина очередь.
- Вы извините, что я вторгаюсь в вашу личную жизнь, - голос задрожал, - но я мать, поймите…
- Да, ничего, - воспользовалась девушка паузой.
- Понимаете, его позавчера сильно избили, сотрясение мозга…
Ничегосеньки, покачала головой Зойка, перехватывая трубку левой рукой и поднося к левому уху.
- … а он мне не говорит, кто и за что, понимаете? Врать, говорит, не хочу, а правду не могу.
(Ай да Сашка!)
- Кроме того, санитарка мне рассказала, что когда он забывается, то в бреду всё время: Зоя, Зоя, понимаете? А я вчера взяла его брюки стирать, а в кармане записка: Зоя и телефон. И я подумала, возможно вы что-то знаете, всю ночь думала – позвонить, не позвонить.
Молчание.
- Нет, - наконец ответила девушка. – Если честно, я его последний раз видела на занятиях в пятницу.
- Так вы вместе учитесь, - обрадовалась женщина.
- Да…
- Хорошо, что я вам позвонила.
- Но я ничего не знаю.
- Конечно, я вам верю. Зоя, а вы не могли бы его навестить?
- Я?
- Да, вы понимаете, что-то его мучает, я же вижу. Мне он ничего не скажет. Может, с вами он выговорится. Я вас ни о чём не буду спрашивать, упаси бог.
- Но мы с ним не встречаемся…
- Но записка ведь не просто так, верно?
- Да…
- Вы просто придете, поговорите, больше я ни о чём вас не прошу. Вы придёте?
- Да.
- Спасибо большое.
- А где он лежит?..
Зойка поехала в тот же день. Очень заинтересовала её эта история. Телефон… Телефон она сама дала ему ещё на первом курсе. Волновало другое: не мог Сашка Воронов повторять в бреду её имя. Или всё – таки мог? Странная история. Зойка снова вспомнила события годовой давности. Она только поступила, первый курс, новое учебное заведение, новые лица, новые впечатления. В ее группе учится Сашка Воронов, красивый стройный брюнет. Он здорово разбирается в истории, на каждом уроке они с учителем устраивают бурную полемику, Саша высказывает оригинальные мысли. Зойка первая предложила встречаться. Он согласился, но уже на третьем свидании попробовал напоить и затащить в постель. А когда не вышло, дал ей «от ворот поворот». Зойка очень огорчилась, но разрыв перенесла стойко, незаметно для окружающих, находя утешение в том, что их отношения не приняли более серьезный характер. Они встречались на занятиях, разговаривали, и Зойка, анализируя его поведение, считала, что Саше на нее плевать. Но, возможно, она ошибалась, в чужую душу не заглянешь.
За воспоминаниями время бежало быстро. Девушка доехала до автовокзала седьмым автобусом, а потом пересела на третий трамвай. По словам Клары Фёдоровны, ей надо выйти на второй остановке. Точно, вот это старое, серое с облупившейся штукатуркой, здание и есть «Вторая больница».
Время было приемное. Ей выдали белый халат и сказали идти в конец коридора, семнадцатая палата, последняя дверь. Зойка медленно прошла по красному от мастики, стёртому во многих местах паркету, всматриваясь в таблички. Возле двери с табличкой «17» она помедлила, потом решительно подняла руку и постучалась. Никакого ответа. Тогда Зойка с силой потянула на себя массивную ручку.
В палате было шесть мест. Заняты были два. На одной койке, прямо возле входа, лежал парень с полностью забинтованной головой и левой рукой, а на второй, возле окна, облокотившись на локоть, полусидел и смотрел на неё изумлёнными глазами тот самый хлюпик.
Вот тебе и Саша, да, ведь его, кажется, тоже звали Саша. Но телефон?! В первые секунды Зойка и сама так опешила, что не знала, как себя повести. Но быстро опомнилась, пошла к нему, а пока пробиралась между железными кроватями, окончательно пришла в себя. Подойдя к его койке, девушка села на соседнюю и улыбнулась. Искренне, без притворства. Неизвестно почему, у неё действительно не было по отношению к нему враждебного чувства. Может потому, что он был пострадавший, а может потому, что заряд злости она выплеснула на него несколько дней назад?
После короткого неловкого молчания Зойка заговорила первой:
- Привет.
- Привет, - (слабый у него голос).
Что сказать дальше девушка не знала, поэтому сидела и молчала. Он тоже молчал, уставившись на Зойку, как раскаявшийся грешник на икону. Было его взгляде и изумление, и радость, и неловкость, и, неизвестно как долго продлилось бы их молчание, но вдруг сзади пронзительно-неприятно заскрипела кровать – парень, лежавший у двери, сел, неловко отставив забинтованную руку, и стал искать ногами тапочки.
- Сиди, - испугалась Зойка, - то есть, лежи.
- Ничего, не буду вам мешать, - усмехнулся парень. – Не смотри, что я так забинтован, это царапины, кости почти все целы.
Когда он вышел, девушка снова обернулась к Саше. Он как-то странно, словно изучал, скользил взглядом по её лицу. Чтобы скрыть смущение, Зойка спросила то, что ее интересовало:
- Как ты узнал мой телефон?
- Катя подсказала.
- Катя?
- Маленькая девочка в твоем дворе.
- Старая сплетница, - рассердилась Зойка.
Он затрясся от смеха:
- Не такая уж и старая.
Засмеялась и Зойка:
- Именно из таких и вырастают мерзкие старухи-сплетницы.
Смех разрядил обстановку. По крайней мере, Зойка почувствовала себя свободно и пошла в наступление.
- Ну, рассказывай.
- О чём?
- О чём ты хотел мне рассказать тогда, во дворе.
Саша закусил губу и опустил глаза.
- Даже не знаю, как и с чего начать…
- Например, кто тебя так отделал.
Он нахмурился, отвернулся к стене.
- Давай, - осторожно прикоснулась к его плечу Зойка, – колись, кто?
Саша поднял глаза:
- Генка.
- За что?
- Я хотел, чтобы он перед тобой извинился.
- Он, извинился?!
- Зря ты удивляешься, он хороший парень.
- Вижу, - кивнула на бинты девушка, - добрейшей души человек.
- Просто он же боксёр.
- Тем более, нашел, кого бить.
- Нет, ты не понимаешь. Я сначала к Борьке пошёл, то есть, сначала к Генке, но его дома не было, а потом к Борьке. Ну, Борька, конечно, свинья. Он выслушал меня, покрутил пальцем у виска и выставил за дверь. И всё. Никаких эмоций. А Генка… Понимаешь, он знает, что не прав и от этого злится. А я к нему пристал, как банный лист, он сгоряча и не рассчитал, одного удара хватило…
- Да, - опустила глаза Зойка, - история. Но зря ты всё это. Ни мне, ни им эти извинения не нужны.
- Это тебе кажется, - тихо ответил он. – Ты убедила себя, что всё прошло без… - он запнулся, – последствий, а на самом деле переживаешь.
Саша замолчал, потом продолжил так же тихо, но твёрдо:
- И ему это тоже надо, вот увидишь, он извинится.
Зойка не могла поднять голову, ей казалось, что ещё секунда, и она расплачется. Корнями волос девушка чувствовала на себе его пристальный взгляд. Как-то быстро они поменялись ролями – сначала он был смущён и растерян, а она чувствовала себя спокойно и уверенно, а сейчас, не разреветься бы.
- Как же ты мог? - неожиданно для себя вдруг тихо спросила девушка.
Головы она не подняла, но была уверена, что при этом вопросе он опустил голову, так же как она.
- Понимаешь, - его голос дрожал, - я не разобрался…
- Это как?
- Ты странно себя повела. Если бы кричала, сопротивлялась, а так… Я вообще современную жизнь плохо понимаю. Генка как-то девчонку подцепил, ко мне на квартиру повел, родителей не было. Так она и кричала, и царапалась. Я, было, полез ее защищать, а оказалось, что так надо, это она ломалась. Еще и обиделась на меня, козлом обозвала. А с тобой… Мы ехали в машине, должны были Борькину девочку взять с подругой, а они не пришли. Поехали кататься. Генка с Борькой выпили немного, разговаривали о… женщинах. И тут ты едешь. А Борька говорит: Вот эту тёлку я знаю, тебя, то есть. Она часто в Филин ходит. В общем, какой-то парень из твоей группы рассказал ему, что ты часто там бываешь и… ну ждёшь, в общем, чтобы тебя ребята зацепили, потому что… ну трахаться очень хочешь…
У Зойки на лбу выступила испарина.
- И он, этот друг, сказал, что ты в университете учишься, и половина всех ребят тебя уже…
Слёзы, которые Зойка так долго сдерживала, наконец, закапали на чёрную материю юбки. Она не сомневалась, что каждое сказанное им слово – правда. Самое страшное, что лишь один человек на свете был способен на такое: Сашка Воронов, человек, к которому она шла сегодня, наряжалась, идиотка, зная, что не может этого быть, и всё-таки надеясь. Отомстил, значит, таким образом.
- Не надо, - едва расслышала девушка слабый голос.
- Я сейчас, - всхлипнула Зойка, - перестану…
Когда она успокоилась и привела себя в порядок, насколько это было возможно, начала прощаться.
- Когда ты выходишь?
- Завтра обещают домой отправить, а там не знаю, сколько ещё буду лежать.
- Хорошо, тут вот печенье и конфеты в кульке, - Зойка положила на тумбочку кулёк, - поправляйся.
- Спасибо.
- Я пойду, пока.
- Счастливо. Да, как ты узнала, что я в больнице?
Зойка пожала плечами, долго рассказывать, какая нелепая получилась ошибка. К тому же Саше, наверное, будет неприятно узнать, что этот визит предназначался не ему.
- Потом расскажу. – С этими словами она вышла.

В трамвае Зойка продолжила мысленный спор. Вид у нее при этом, наверное, был очень потешный, потому что соседка – безразмерная баба из тех, что на базаре семечками торгуют – пару раз подозрительно посмотрела на девушку. Нет, ну как вам нравится: этот боксер отличный парень. Он, видите ли, понимает, что не прав. Он, видите ли, бедненький, мучается, да при том так, что отправил в больницу своего друга. Да такие прозреют только в одном случае: если лет через двадцать, точно такие же ребята точно так же поступят с его родной дочерью.
Девушка проспорила с Сашей всю дорогу, не успокоилась и дома. Получил от друга сотрясение мозга и еще его выгораживает. Он, видите ли, нашел в нем что-то, идеалист несчастный. Разобраться в ситуации он не может, зато чужая душа для него – открытая книга… Зойка остановилась посреди комнаты, пораженная одной мыслью. А ведь неважно, какой этот Генка на самом деле, то есть важно, конечно, но не о том сейчас речь. Важно, что этот Саша видит его другим. В розовом цвете? Пускай. А вот каким он видит весь мир и живущих в нем людей? Ее, Зойку, в частности? Девушка подошла к трюмо и взглянула в зеркало. Зоя Петрова, девятнадцать лет, рост метр шестьдесят пять, вес пятьдесят два, волосы каштановые, грудь… второй размер, не обманывай себя, глаза зеленые, ноги стройные… какой он видит тебя?

Глава 4.

Прошло десять дней. В пятницу вечером у Зойки зазвонил телефон. Трубку взяла мать. «Тебя», - позвала она дочь. Девушка не удивилась, услышав Сашин голос – она была уверена, что эта история так не кончится, и, если честно, она даже соскучилась, хотя даже себе не хотела в этом признаваться.
- Привет, Зоя, узнаёшь?
- Да, привет. Здоров?
- Почти. Хочешь, погуляем?
Такого резкого перехода девушка не ожидала.
- Да, - после долгой паузы сказала Зоя.
- Ну, давай тогда, выходи.
- Так поздно уже сегодня. Пока ты доедешь…
- Да я под домом, из будки звоню.
- А если бы я не согласилась?
- Поехал бы домой.
- Понятно, иду.
Положив трубку, Зойка обернулась и встретилась с пристальным взглядом матери, стоящей в проходе. Девушка смутилась:
- Мама, я пойду, погуляю?
- Конечно, конечно, - встрепенулась мать, - иди, - и быстро скрылась на кухне.
Зойка оделась покрасивее – свиданье всё-таки. Но, увидев Сашу, её разобрал смех: та же спортивная куртка, те же брюки и, главное, та же кепка.
- Ты чего? - смутился он.
- Да так, - постаралась принять серьёзный вид девушка, – вид у тебя не торжественный.
- Да, - Саша смутился, - я как-то всегда думал, что внешний вид – это второстепенное. Мать со мной вечно воюет, но, кажется, уже устала.
- Нет, она права, - Зойка уже не смеялась. – Ну не даром же пословица: по одёжке встречают.
- Так ведь по уму провожают!
- Да, никто не спорит, и если ты такой классный парень, все, в конце концов, забудут про то, что ты одет, как пугало, но, как говорил Чехов: в человеке всё должно быть прекрасно.
- Он так говорил? – Саша заколебался. – Возможно, ты права.
- Не может быть, а точно. Ну, смотри, идём мы сейчас вместе, а люди смотрят и думают: и как этот хмырь подцепил такую кралечку?
Сашка усмехнулся.
- Чего ты? – девушка сделала вид, что не понимает. - Давай спросим, кого хочешь.
- Нет, ты меня убедила. С сегодняшнего дня начинаю уделять своей внешности пристальное внимание.
- Да?
- Да. С чего начинать?
- С… кепки. Зойка остановилась, решительно протянула руку и сняла с головы кепку. - Да… - протянула она через несколько секунд, - я не ошиблась. В парикмахерскую. Деньги есть?
- Да, десятка… А что, так сразу?
- Иначе нельзя, - безоговорочным тоном отрезала девушка.
Они зашли в первую попавшуюся парикмахерскую. Наблюдая, как пожилая, крашенная блондинка колдует над его причёской, Зойка задумалась. Она, конечно, не относится к числу скромняг, но сегодня, кажется, превзошла саму себя. Что это на неё нашло? Какая-то лёгкость, граничащая с наглостью. И десяти минут не поговорили, а она уже человека в парикмахерскую затащила. Надо быть осторожнее, а то в таком состоянии можно и глупостей наделать.
Спустя пятнадцать минут перед ней, глупо улыбаясь, стоял смущённый, но абсолютно другой человек, по крайней мере, внешне.
- Повернись, - требовательно сказала Зойка. – Для сельской местности сойдёт, - решила она, повернув его два раза и тщательно изучив «работу» на затылке и висках.
- Вы так думаете? – с иронией спросила стригшая его блондинка.
- Да, хуже не стало, это точно.
- Пошли, - потащил её Саша. – Спасибо вам ещё раз (это уже парикмахеру).
Пошли к центру. Начинало уже смеркаться, тени удлинились, превысив породивших их людей минимум в два раза. Шли молча. Боевой задор у Зойки прошёл, она притихла. Он же видно был из таких, которых, как любил говорить отец, «самих надо раскачивать». Они молча протопали пятнадцать минут, когда девушка поняла, что так может продолжаться бесконечно, и решила нарушить молчание:
- Зачем ты меня сегодня позвал?
Саша ответил не сразу:
- Соскучился.
- Понятно…
Снова молчание.
- Давай тогда ближе знакомиться.
- Давай.
- Ты музыку любишь? – начала искать тему для разговора Зойка.
- Нашу, старую.
- Это кто?
- Клавдия Шульженко, Сличенко, Изабелла Юрьева, Пьеха, Бернес.
Кроме Пьехи Зойка не знала больше никого, в чём чистосердечно призналась.
- А кто из них любимый?
- Бернес.
- Я его не знаю.
- Фильм «Истребители» видела?
Она отрицательно покачала головой.
- В далёкий край товарищ улетает, - тихо запел он, - Родные ветры вслед за ним летят…
- Нет, не знаю.
Саша задумался.
- Конечно, это певец не нашего поколения. Но песни очень популярные: Шаланды полные кефали, Темная ночь.
- Конечно, знаю, только не в его исполнении.
- Странно. Мне даже удивительно, как можно не знать такого человека. В свое время он был ужасно популярен, хотя голос посредственный. Песню Огонька не могу никак достать, очень классная вещь. Или: Враги сожгли родную хату.
- Эту я знаю, папа её очень любит, - обрадовалась Зойка.
- Правда?
- Да. Я когда была маленькая, все его спрашивала: и зачем враги сожгли свою родную хату?
Саша тихо засмеялся.
- Здорово, и очень метко. Детское восприятие – чудо из чудес.
- Ты мне льстишь.
- Не тебе – всем детям. Но, возвращаясь к Бернесу, самая его лучшая вещь это «Журавли», эту песню ты обязана знать?
- Нет, про журавлей я только из фильма «Доживём до понедельника» знаю.
- Вот! А в ней есть слова: помню, как любил он у Бернеса песню все про тех же журавлей.
- Мм, - беспомощно замычала Зойка.
- Слушай, там даже если только стихи услышишь, поймёшь, как здорово:
Мне кажется порою, что солдаты,
- С кровавых не пришедшие полей,
- Не в землю нашу полегли когда-то,
- А превратились в белых журавлей.
- Они до сей поры с времён тех дальних
- Летят и подают нам голоса.
- Не потому ль так часто и печально
- Мы замолкаем, глядя в небеса.

- А кто написал эти стихи? – поинтересовалась Зойка.
- Расул Гамзатов.
У человека надо задеть струнку, любил повторять Зойкин отец. Именно это сейчас и случилось. Следующие полчаса превратились в его монолог, а Зойка в слушательницу. Слушала, затаив дыхание – она и представить себе не могла, что рядом с ней был интереснейший мир эпохи, которая ушла всего лет двадцать назад. И уж совсем не могла она предположить, что может быть кто-то, кого это интересует, да ещё как! Вон как глаза разгорелись, говорит – не остановишь. Конечно, где бы он нашёл в своём окружение человека, который бы вот так слушал, открыв рот, от чего умер Бернес. Уж не Борька его и не боксёр этот…
- Дашь мне послушать Бернеса, - сказала девушка, когда он закончил.
- Дам.
Потом Зойка решилась признаться в том, что не любила афишировать:
- А мне Анна Герман нравится.
- Как может не нравится певица, которая в свое время пела лучше, чем Шер?
- А они…
- Встретились на каком-то конкурсе в Италии, и Герман взяла первый приз.
Зойка была благодарна Саше за такие сведения о любимой певице. Надо будет при случае «умыть» Веру.
В какой-то момент девушка машинально посмотрела на часы и ахнула: семь тридцать.
- Когда последний автобус?
- В восемь пятнадцать.
- Пошли, проводишь меня, а то ещё опоздаешь.
- Пошли.
Под ногами шуршали опавшие листья. Зойке было хорошо с ним, но дорога к ее дому заняла до обидного мало времени. Чтобы урвать еще минутку девушка вскинула вверх голову:
- Небо-то какое звёздное.
- Да, - согласился Саша, - красиво.
- Ты созвездия знаешь?
- Немного.
- Ух, ты. Покажи что-нибудь, я невежда, хоть мне папа и рассказывал.
- Вон те вот пять звёзд, как английская дубль в, видишь? – показал он пальцем вправо.
Зойка проследила глазами и нашла.
- Да.
- Это Кассиопея. А вот эти три в одну линию?
- Да.
- Это пояс Ориона. Над ними ещё три в ряд, и вон те внизу, это весь Орион.
- Здорово. А Скорпиона знаешь?
- Да, но его летом только можно увидеть, и то он низко – низко над горизонтом висит.
- Жаль, я всегда хотела Скорпиона увидеть.
- Почему?
- Моё созвездие.
- Честно?
- Ага. А вон смотри: прямо над головой такой маленький четырёхугольник с носиком.
- Вижу.
- Это дельфин. А вон смотри Орёл…
- Мамочки, - спохватилась девушка, - восемь минут, опоздаешь.
- Да нет, тут пять минут идти. Я тебя провожу сначала.
- Нет уж, пошли, бережёного бог бережёт.
- Так неудобно, я же тебя должен проводить…
- Ничего, дойду сама, мне, как ты сказал, пять минут идти.
Прощаясь у автобуса, она спросила:
- Завтра приедешь?
Спросила, хотя знала, что предложить должен он. Саша улыбнулся:
- Конечно. В четыре сможешь?
- Да.

На следующий день они пошли в парк. Собственно это был сосновый подлесок, в котором прорубили тропинки. Но он был такой глухой и заросший, так редко встречались им прохожие, что временами Зойке казалось, что они в лесу.
- Ты сегодня задумчивый какой-то, - сказала девушка.
- Меня мучает одна дилемма. Как я пришел к ней, долго рассказывать, суть в следующем: представь себе такую картину: приходит к Рембрандту продавец и просит купить краски. Художник говорит: Краски плохие. Но человек просит, так, как ему нечего есть.
- А и дать денег, и купить хорошие краски не получается?
- Естественно. – Но я рисую «Ночной дозор», - говорит Рембрандт, - а вдруг эта картина станет бессмертной? И вот тебе дилемма: должен ли художник жертвовать бессменным шедевром ради продавца красок?
- И до чего ты додумался?
- Получается должен пожертвовать. Во-первых, он не знает наверняка, что творит шедевр, во-вторых, впрочем, нет, человеческая жизнь бесценна, и этого должно быть достаточно.
- Тогда о чем ты так сосредоточенно думаешь?
- Сам процесс размышления приятен. Кроме того, тут возможны ответвления. К примеру, а вдруг сам продавец проникнется картиной?
- И пожертвует ради нее жизнью?
- Почему нет?
- А если он отвечает не только за себя, но и за свою семью?
- Вот, тут как раз просто: человек вправе распоряжаться лишь собственной жизнью.
- Тебя, я смотрю, интересует живопись.
- Я плохо разбираюсь, но этот вид искусства оказывает на меня воздействие. Помню, где-то я увидел картину: «Девочка в зеркале», кажется. Представь себе: девочка, лет двенадцати смотрит на свое отражение. И столько в ней естественной непосредственности, что я остановился, как вкопанный и минут десять не мог взгляд отвести. А ведь это была копия.
Зойка то и дело незаметно бросала взгляд на его свежевыбритый затылок. Нет, дело было не в причёске и не в том, что он пришёл в новой куртке и сменил штаны. Кажется, она стала понимать, что значит: по уму провожают. Блуждая по извилистым узким тропинкам, девушка стала его «прощупывать» дальше:
- Ты театр любишь?
Не попала. Нет, театр выпал из его поля зрения.
- А кино?
- О, да.
- Наше?
- Нет, скорее зарубежное, но старое.
- Любимый режиссёр?
- Серже Леоне. Он снимал вестерны.
Девушка почувствовала разочарование.
- Вестерны? Это, пив – паф?!
- Да, пив – паф. Но при этом и ещё кое – что. Ты, наверное, одну «Великолепную семёрку» смотрела?
- Нет, ну ещё «Твёрдая Рука друг индейцев».
Кажется, он не уловил иронии, потому что продолжал, как ни в чём не бывало:
- Вестерн – это стиль. Как в живописи импрессионизм, кубизм, сюрреализм, не знаю что там ещё. А стиль – это средство выражения. С его помощью ты можешь нарисовать один и тот же предмет по-разному. Тем не менее, это будет один и тот же предмет.
- А яснее?
- Скажем, фильм о любви может быть в стиле вестерн, или в классическом стиле. Вот, к примеру, такой фильм, как «Бравадос». В главной роли Грегори Пек. Сам фильм снят на четыре бала, но идея на десятку по девяти бальной системе. Сюжет следующий: Человек всю гоняется за бандой, которая изнасиловала и убила его жену. Он настигает их по одному и убивает, причём не самым гуманным способом. И вот когда остаётся последний, так случается, что не он берёт злодея в плен, а наоборот. Они начинают беседовать, и выясняется, что эти люди чисты. То есть, они убийцы и грабители, но это преступление совершил другой человек, а перед героем они невиновны. Это производит на него такой эффект, что он идёт в церковь и исповедуется. Священник старается убедить его, что он всё сделал правильно, что эти люди давно осуждены за свои злодеяния, но когда герой выходит из церкви, на его лице нет успокоения. Вот тебе пример божьей заповеди: Не суди, и не судим будешь.
- С ума сойти можно. Неужели все вестерны такого глубокого содержания?
- Нет, конечно. А что все комедии смешные?
- Нет, но, как правило. Может, «Бравадос» единственный фильм в своём роде.
- Как правило, большинство старых фильмов несут в себе глубокую идею. Например, лучший фильм Леоне «Однажды на диком Западе». Представь себе Америку времен прокладки Тихоокеанской железной дороги, когда в ранее пустынных местах зарождались первые города. В фильме есть все: деньги, женщина, стремление к власти, месть, то есть все низменные страсти, движущие людьми. Но самое главное: загадка. Из-за чего убили всю семью, включая детей? Что за смутная тень, идущая к главному герою сквозь время? Первая разгадка приходит в середине фильма: семью убили из-за земли, по которой пройдет железная дорога. Вторая разгадка становится известна лишь в конце. Представь себе изумительную по силе картину: в пустыне стоит человек, падая от усталости. Но упасть он не может: на его спине стоит родной брат, а к шее брата привязана петля. И вот этот человек сквозь застилающий глаза пот, видит, как к нему идет его главный обидчик. Он навсегда запомнит это лицо, потому что когда-нибудь он найдет этого человека и убьет.
Девушка выдохнула воздух, настолько глубоко было пережитое волнение. Саша очень ярко нарисовал ей всю картину, Зойка, будто сама этот фильм посмотрела.
- А «Однажды в Америке», хотя это и не вестерн, - продолжал Саша. – Америка, тридцатые годы. Сухой закон, и контрабандисты, занимающиеся торговлей спиртным. И вот один из них потерял всё – деньги, друзей, девушку которую он очень любил. Тридцать лет, все свои лучшие годы, он жил в страхе, что его найдут полиция, либо бандиты. И вот, через тридцать лет выясняется, что всё это с ним сделал его самый лучший друг. Сейчас у этого друга проблемы, и он хочет уйти от них, просит героя убить его. Но этот человек говорит: нет. Друг считает, что он делает это из мести, но герой говорит, что это не так. Видимо он понял, что для такого человека, каким является его друг, главным в жизни были деньги, успех. Ради них он смог пожертвовать жизнью других людей, дружбой. Думаю, что герой простил бывшего друга. И когда он уходит, то искренне желает своему обидчику удачного разрешения неприятностей.
- Здорово. А наши фильмы тебе не нравятся?
- Нравятся, почему нет. Знаешь, какой любимый?
- Нет, конечно.
- «Про Красную шапочку».
- Шутишь.
- Какие могут быть шутки. Я все фильмы Леонида Нечаева почти наизусть знаю, а этот… Вот ты считаешь кто в фильме главный герой?
- Красная шапочка.
- А я считаю Волк. Смотри сколько в нём тоски. Его друг, был фактически его вожаком. На его семью он работал, причем, как он сам говорит, не из-за денег, а потому, что одному тоскливо. У него ни друзей, ни близких, жизнь сплошная борьба. Чего стоит хотя бы эта фраза: курящий волк долго не живёт. А его постоянная ненависть ко всем, даже детям? «Из каждого может вырасти охотник или лесоруб». И он прав: волкам объявлена война, рассчитанная на уничтожение этого вида. И самый пик это его песня:
- …травка, цветы незабудки,
- Мама печёт пирожки.
- Кушай мой мальчик,
- Пока твои зубки
- Не превратятся в клыки.

- Вдумайся, все детёныши прекрасны и милы, пока они не вкусят крови. Оторвавшись от материнской груди, с первым куском мяса, глотком крови они становятся хищниками, не по своей вине, а уже в силу своего рождения.
- Но, ведь это законы природы.
- Достаточно несправедливые…
Он чуть не опоздал на автобус.

Чему я так радуюсь? – рассуждала Зойка, возвращаясь домой в один из вечеров. – Неужели меня так захватили новые идеи? Вряд ли. Конечно здорово, что он не дуб, но главное не в этом. Будь честна, основная прелесть общения с ним в том, что ты влюблена. Тогда что есть счастье? Получается что для женщины счастье – это раствориться в любимом. Именно раствориться, потому что его идеи возможно не сильно близки мне, но это ЕГО идеи, и я за них все отдам. Значит все правда, так природой заложено, что мужчина лидер, и я охотно уступаю дорогу, пускаю его вперед. Другая возможно бы огорчилась бы таким открытиям, но я слишком счастлива! Да, да, слишком!

В воскресенье Зойка продолжила зондаж.
- Тебя интересует литература?
- Больше, чем, что бы то ни было.
- Какая?
- Всякая. Фантастика, приключения, классика.
- А любимые писатели?
- Достоевский, Гоголь, Булгаков, Гофман…
- Хватит, хватит. Саша, а так, чтобы любимый, но не из классиков?
- Ох, - Саша задумался, - Стругацкие, наверное.
Читала Зойка Стругацких.
- Это когда: Счастье для всех даром и пусть никто не уйдет обиженный?
Принял вызов: вскинул голову, глаза блеснули.
- Да, тысячу раз да!
- Это утопия (врет Зойка, но хочется его раззадорить!).
- Главное не в том, утопия это или нет, а то, что человек смог сказать такие слова, что не смог не сказать. «Пикник на обочине» - это проклятие строю, который мы сейчас строим.
- Капитализму?
- Ему самому.
- Неужели социализм был лучше?
- Не знаю, наш, наверное, нет, он слишком с оттенком тоталитаризма. Не знаю я, какой строй должен быть, какой меня устроит, - Саша снял шапку, резким движением взъерошил волосы, - но капитализм явно изжил себя. Он не может, не должен иметь место.
- И это ты говоришь, когда он, можно сказать, торжествует? Да и что тебя в нем так пугает?
- Я поражаюсь, как другие ничего не видят. Сам принцип капитализма порочен. Представь себе: ты магнат… фармацевтической промышленности.
- Представляю.
- И ты вложила миллион в новые таблетки от головной боли.
- Хорошо.
- Все нормально, таблетки в производстве, и вдруг выясняется, что у них побочный эффект. Не большой, скажем, в конечном итоге он заберет у человека год жизни. Что тебе делать? Отказаться от этого лекарства? А миллион долларов, десять в шестой степени? Да и что такое год жизни, на экологии, нервах люди больше теряют. И запустишь ты в продажу эти таблеточки, как миленькая, а уколы совести быстро заглушишь, если таковые будут иметься.
- Ты так здорово описал психологию дельца.
- Другой и быть не может, иначе он не делец. А теперь смотри: отнять у человек год жизни, это убийство или нет?
- Нет, наверное.
- Как медленно действующим ядом, есть же такие.
- Все равно нет.
- Тогда, сколько лет нужно забрать, чтобы сказали: да, это убийство? Десять, двадцать?
- Не знаю, Саша, сложно все это.
- Сложно, когда пытаешься всунуть это в рамки закона. С точки зрения морали, совести ничего здесь сложного нет. Ни дня нельзя у человека забирать, ни мгновения. Нельзя и баста.
- Но ты нарисовал частный случай, таблетки наверняка хорошо исследуют перед тем, как пустить в производство.
- Напротив, это общий случай. Возьмем не таблетки, а порошок стиральный. Ты владелица Ариэля. Изобретут завтра стиральную машинку, которая стирает без порошка. Что ты будешь делать? По миру пойдешь? Как бы не так, выкупишь это изобретение, и в стол. И плевать тебе, что твоим порошком реки и моря загадили. А если для твоей фабрики калькуляторов нужно вырубить березовую рощу, да выпустить в атмосферу миллиончик кубов ядовитого газа в год, неужели тебя это остановит?
- Наверное, нет, - тихо сказала Зойка, – от твоих слов жутко, Саша.
- Почему-то очень немногим. Большинство об этом не задумывается. Почему я не такой, как все? Странно ощущать себя другим, все время кажется, что это все не такие, как должны бы быть люди, но логика подсказывает, что если они – большинство, то это ты не соответствуешь стандарту.
- Какой же выход?
- Если бы я точно знал. Но, думаю, нужно менять человека. Мы стараемся создать среду для человека: совершил преступление – получи наказание. Противозаконный шаг вправо, шаг влево – штраф, тюрьма. А нужно наоборот: воспитать человека, который бы не хотел творить зло, даже вопреки своей выгоде или принуждению.
- Возможно, ты прав, я подумаю над этим. А теперь назови свое самое любимое произведение, только одно.
Он задумался.
- «Идиот», наверное.
- Почему?!
- Из-за героя. Ты читала?
- Да, в школе. Но мне не понравилось. Много сумасшедших.
- Ещё бы! Разбирать в школе «Идиота» или «Тараса Бульбу». Наша система обучения могла привить отвращение к литературе. Но я попытаюсь сейчас объяснить. Смотри, ты согласна, что князь Мышкин это идеальный образ человека? Он фактически лишён отрицательных черт: всем верит, ни на кого не держит зла, напротив желает добра.
- Да, согласна. Но он мне всё равно несимпатичен.
- Не важно. Теперь возьмём подобных ему героев. Я называю, а соглашайся, либо нет: Дон Кихот, Пьер Безухов, Пиквик.
- Пиквика я не читала, а с Безуховым и Дон Кихотом согласна.
- Но Безухов как положительный герой слабее.
- Почему?
- Ну, его кутежи по молодости….
- Так то по молодости.
- Хорошо, помнишь такой момент, когда он отказывает, не помню уж кому, в деньгах, а одному итальянцу придумывает способ, как дать их, хотя тот об этом его не просил?
- Не помню, но верю.
- Это значит, что он уже не настолько наивен. Что он научился различать людей, любить и ненавидеть. Мало? Хорошо, то, что в образе Безухова Толстой хотел показать образ декабриста тебе известно?
- Да.
- Раз так, значит, он призывал к уничтожению правящей власти путём восстания. Можешь себе приставить Мышкина, который кого-то убивает?
- Нет.
- Согласна, что Мышкин как герой более кристально чист?
- Да.
- А теперь смотри: Дон Кихот сумасшедший, Мышкин сумасшедший, Безухов чудак, такой же, как и Пиквик, но они слабее, как идеально положительные герои. Так что же это за мир такой, если самые лучшие его представители могут быть только идиотами и чудаками?
Зойка задумалась.
- Неужели всё так печально?
- Боюсь что да. Смотри, тебя на базаре обвешивают?
- Да.
- Как и остальных. Ты протестуешь?
- Нет.
- Наверное, даже привыкла.
- Если протестую, то чтобы сорвать злость.
- А есть люди, которые внешне не протестуют, но внутренне не могут смириться с таким положением вещей. Продавцы же сами себя морально убивают. Ведь сказано: не укради, а они это делают каждый день!
Они замолчали. Надолго. Зойка чувствовала, что сейчас она узнала о нём что-то очень важное. Она даже понимала что, но не могла эту мысль оформить в слова. Наконец, когда между деревьями появились просветы – они выходили из рощи, мысль неожиданно приняла четкие контуры, девушка спросила:
- Так ты, наверное, тоже из… чудаков?
- Да, на сумасшедшего не тяну.
Они засмеялись вместе, и снова Зойке стало легко и свободно.
- Полная луна, смотри какая красивая, - подняла девушка голову вверх.
Она ещё любовалась ярко – желтым диском, когда в воздухе зазвучали строки:

- Когда позвали вы меня, был чудный вечер.
- Вдвоём ходили мы светили фонари.
- И на таинственной зелёно – тёмной улице
- Я руку сжал вам и прижал к своей груди.

- А через час, уже на танцплощадке,
- Казалось, каждый поцелуй давал мне жизнь.
- Я не сказал вам о любви ни слова.
- И не скажу, но я вас так люблю.

- Это твои? – тихо спросила она.
Он кивнул.
- Но мы не целовались…
Когда он приблизился вплотную, Зойка закрыла глаза. И провалилась в бездомную дыру. Где не было ни времени, ни холодной ночи, лишь его губы, дававшие, как в стихах, ей жизнь. Зойка не знала, сколько времени прошло – может пять минут, может десять. Она осознавала лишь что тяжело дышит, как после стометровки, что у него безумные глаза, наверное у неё такие же, что в груди со страшной силой бушует нежность, да, нежность к этому парню, который заставил её чувствовать то, что она не чувствовала никогда в жизни, то, что, она уверена, никто и никогда не заставит её пережить ещё раз.
Саша зашёл в автобус, двери закрылись, и «Икарус» повёз его прочь. Зойка чувствовала, что сердце в груди колотиться, готовое выпрыгнуть наружу, а сама она ели сдерживается, чтобы не крикнуть: «Стой, вернись»; и не кричит лишь потому, что он таки вернётся, выпрыгнет из автобуса, и что она ему скажет, кроме тех слов, что уже сто раз повторила в роще, и которые вернулись к ней эхом: «Я люблю тебя».

Глава 5.

В четверг мать сказала, что уйдёт с работы раньше и поедет к бабушке в «Усатово». Зойка не видела его уже три дна и вся извелась. Едва за матерью захлопнулась дверь, девушка подскочила к телефону. Хорошо, что он был дома. Приезжай сегодня. Отпросись надолго, хорошо?

Слушай:
- Любовь моя,
- Моё страданье
- Мои стремленья и желанья
- К тебе, моё очарованье,
- Неповторимое созданье.

- Лучше не пишет никто, - Зойка перевернулась на живот, приподнялась на локтях и осторожно положила ладонь ему на грудь.
- Ну, уж.
- Нет, для кого-то, возможно, есть поэты и лучше, но для меня лучше тебя нет, ведь ты посвящаешь стихи мне.
- Разве что так.
- Саша, тебе понравилось?
- Да.
- Мне надо было сделать это на три дня раньше, но мешали обстоятельства.
- Какие?
- Месячные.
- Что это?
Какой он всё – таки был ещё ребёнок. Она рассказала и об этом.
- Почитай ещё что-то.

- Спустилась ночь,
- Светились звезды,
- Всходила полная луна.
- И на стене,
- При свете желтом,
- Вставали тени волшебства.
- А мы стояли у окошка
- Щека к щеке, душа к душе.
- Так кто сказал:
- Не обещайте любови вечной на Земле?

- Еще, Саша.
- Своего больше нет.
- Тогда чужое.

- Тёмен жребий русского поэта.
- Неотвратимый рок ведёт
- Пушкина под дуло пистолета,
- Достоевского на эшафот.

- Чего так мрачно?
- Не знаю, взгрустнулось.
Это была проблема. Зойка знала о нем не все. У Саши был свой, огромный, никому не ведомый мир. И этот мир был не всегда радостный и безоблачный. Вот почему он прочел ей сейчас эти стихи, когда им так хорошо? – Неотвратимый рок… Ерунда, решительно сказала Зойка, прикладывая ухо к его груди. – Не думай об этом, дай я, лучше, твоё сердце послушаю.

Снова встретились в субботу. Зойке снова хотелось слушать его, но на этот раз пришлось долго нащупывать тему. Она пробовала и о литературе, и о музыке, но что-то не клеилось у него в тот день. Наконец, на той самой поляне, где раз они в первый раз поцеловались, его «прорвало». Они долго стояли молча – он сзади, замкнув руки замком на ее талии, она, склонив голову к нему на плечо. Без всякого предисловия Зойка призналась:
- Для меня этот мир загадка.
- А для меня, их почти нет.
- Ну да?
- Честно. Я знаю много, точнее считаю, что знаю, хотя, могу и ошибаться.
- Хорошо, ты знаешь, что будет с нами через десять лет?
- Конкретно с нами – нет, ну а со страной могу сделать прогноз.
- Сделай.
- Я считаю, что тот хаос, что творится в стране, быстро закончится. Относительно быстро, конечно, ну пять десять лет.
- Что воровать и грабить тоже перестанут?
- Не больше, чем было десять лет назад.
- Шутишь.
- Отнюдь. Вспомни, что было после революции, гражданской войны, Отечественной. Страна быстро зализывает раны.
- Так ты считаешь, что новый режим лучше старого?
- Меня не удовлетворит любое из существующих обществ.
- И Швеция?
- А что у них есть? Сытая жизнь? В моих глазах это не сильно большое достижение. Но, говоря о нас, я повторяю: мы в начале процесса. Кроме того, хотя я ярый противник поклонения золотому тельцу, в новом режиме есть одна важная деталь.
- Какая?
- Свобода религий.
- Причём здесь религия?
- Дело в том, что вера, это, то без чего нельзя существовать. Правда, к нам хлынул поток новой религии – Свидетели Иеговы, Пятидесятники, Баптисты, Адвентисты. Нового слова ни одно из этих течений не несёт, даже есть в них что-то, не знаю… такое впечатление, что выпячиваются. Увидели какую-то новую букву: о, мы видим то, чего не видят другие, создаем новую религию! Но это долгий разговор, не сейчас. Положительная роль их лишь в том, что, во-первых, они дают представление о Боге вообще и, второе, что они учат тому, что религия, например Христианство, созданная людьми, вдобавок две тысячи лет назад, не может отвечать всем современным требованиям. Хотя бы потому, что тогда представление людей о мире было очень ограниченным. Они не знали, что есть Вселенная, микробы атомы, магнитные поля. Поэтому откровения, которые им давались, искажались, да так, что каждый сейчас может толковать всё так, как ему охота. И вот когда люди поймут, что новые религии всё – таки не несут в себе такого уж глубокого смысла, в сравнении с Христианством, например, а Христианство, Буддизм несут, но они устарели и надо некоторые понятия пересмотреть, должен начаться поиск нового откровения. А при нашей пытливости, мы его найдём. И вот тогда будет что-то такое, чего мы и представить себе пока не можем.
Зойка поняла, что нащупала еще одну его грань:
- А ты веришь в Бога?
- Да.
- А я нет.
- Я попробую тебя разубедить, хотя, конечно, слов мало, это в душе должно что-то перевернуться. Смотри, тебе не кажется, что идея: «Жизнь даётся один раз, поэтому прожить её надо…», не выдерживает критики? Скорее наоборот, если она даётся один раз, значит надо побольше урвать. Я же считаю, что лишь от ошибки к ошибке, от жизни к жизни может продраться человек к вершинам. Кроме того, самая совершенная безбожная идеология – материализм не продержалась и ста лет. А религия о едином Боге существует тысячелетия и не умирает. Не странно ли это?
- Неужели мы никак не могли обнаружить убедительного доказательства существования бога?
- Мы до Солнечной системы толком не добрались. К тому же свидетельств множество, но все ли хотят верить? Имеющий глаза, да увидит…
- Ладно, - у Зойки был убийственный, как она считала, аргумент, - ты наверняка читал Библию.
- Читал.
- Помнишь там фразу: создал Господь человека и сказал: это хорошо?
- Помню.
- Но представь себе человека миллионы лет назад, как он выглядел. Ты считаешь, что Бог увидел эту грязную, волосатую обезьяну и сказал: хорошо?!
- Ты забываешь, что он видел не только эту грязную, волосатую обезьяну, но и то тем, чем она станет со временем, это раз. Второе, он видел не только ее тело, но и все ее системы: кровеносную, дыхательную и прочие. Он видел все ее тела, астральное, эфирное, дух… Он видел то, о чем мы и понятия не имеем.
- Как ты красиво говоришь, Сашка.
- А со многими знакомыми я не могу найти общей темы.
- Они глупы, слепы и глухи, и, вообще, они идиоты в плохом смысле этого слова. Ты только не горячись так во время спора, не увлекайся.
- Как же можно не увлекаться спором, если каждая мысль в нем – долгий путь исканий и сомнений? Это все равно, что приказать сердцу не биться сильнее, когда мои глаза видят самую красивую на земле девушку.
- Хорошо, - засмеялась Зойка, чувствуя, как он тихонько прикасается губами к ее затылку, - это долгая тема, ты, надеюсь, мне еще не раз об этом расскажешь. А вот скажи, свою судьбу ты знаешь?
- В мелочах нет, а, в общем… Я так считаю, - он замялся, и Зойка насторожилась, чувствуя, что Саша внутренне напрягся, – в России люди творчества плохо кончают.
- Все?
- Большинство.
- Это… Пушкина под дуло пистолета?
- В общем, да.
- А ты поэт?
- Поэт.
- Три стихотворения, это поэт?
- У меня есть период до встречи с тобой и после. Так вот, в том, что после – три стихотворения, а в том, что до – две тетради.
- И ты действительно считаешь, что где-то ходит твой Дантес?
- Знаешь, - Саша в смущении опустил голову и почесал нос, - знаю, что в это непросто поверить, но я с детства ощущал свое неблагополучие. Как игрушка в чужих руках, пешка на чьей-то доске. Никаких случайных встреч, неважных книг. Каждая – это тщательно продуманный учебник, всплеск ощущений, еще один шаг на пути куда-то. Непрерывный творческий поиск, блуждание в потемках и открытия. И в то же время постоянно чужое враждебное присутствие. Помню сон из детства: я стою в пустыне, далеко дерево с кривыми ветвями, вроде ивы. На нем сидит женщина. Ее лицо приближается, как в камере, я вижу, что его исказила злоба. Женщина начинает ломать ветку, мне становится так страшно, что я просыпаюсь. И с тех не могу забыть эту картину: женщину, ее лицо, полное ненависти, мой ужас.
- Глупости, - девушка вырвалась, обернулась и приблизила лицо вплотную к его лицу так, что они едва не касались носами. – Я этого больше не желаю слышать.
- Не услышишь.
- И не думай.
- Я постараюсь.
- Постарайся, а то свихнёшься. Ну с чего ты взял, что с тобой что-то случится? Хочешь, я погадаю тебе?
Не дожидаясь ответа, девушка стащила с его руки перчатку и всмотрелась в ладонь.
- Вот линия жизни у тебя долгая предолгая, веришь?
Саша улыбнулся:
- Я верю всему, что ты говоришь, не могу не верить.
Потом она долго целовала его, прямо как сок пила из бездонной бочки, когда оторвалась, даже голова кружилась. А на прощанье, уже, когда они стояли на остановке, сказала:
- Завтра, после занятий, я с мамой еду к бабушке, созвонимся во вторник?
- Да.

Глава 6.

Зойка не выдержала, позвонила в понедельник вечером, когда вернулась. Трубку подняла мать. «Сашу?» и громко зарыдала. Его убили в тот же день. Возле самого дома. Соседские наркоманы. Ради пяти рублей и часов. Шилом в бок, и попали прямо в печень. Зойка не успела даже на похороны. Во вторник она поехала на кладбище после занятий, могилу нашла быстро, сидела до самой темноты, хотя раньше боялась кладбищ и всех этих историй про мертвецов.
Потом был дом, институт, веретеница серых, тоскливых дней. Зойка была сильная девушка, очень сильная. Она сама знала что сильная, но через две недели, во вторник, она не выдержала, взяла велосипед и поехала на лиман. Погода была плохая, дул сильный ветер, по воде бежали крутые белые барашки. Здесь, на берегу, упав на холодную гальку, девушка долго – долго плакала, впервые за две недели, а когда слёзы закончились, перевернулась на спину и, глядя в голубое бездонное небо, обратилась сама, не зная к кому: я прошу, пожалуйста, помоги мне. Или убей, или избавь от этой муки. Я больше не могу…
Ей стало легче, выплакалась. А ещё через две недели случилось событие, точнее не случилось, которое всё изменило. Сначала Зойка, с головой погружённая в свое горе, не обратила на это внимание, но ещё через неделю задумалась и в пятницу вместо занятий пошла к тёте Свете, соседке. Та внимательно её выслушала и кивнула:
- Правильно, что пришла, я как раз сегодня на смене.
Ожидая результатов, Зойка просидела в коридоре почти час. Наконец, пришла тётя Света. Взяв девушку за руку, повела в кабинет. Посадила её на стул и, глядя прямо в глаза, тихо и твердо сказала:
- Да, подтвердилось.
Потом, уже мягче, прибавила:
- Не волнуйся, всё в жизни бывает. Я с девчатами переговорила, за минимальные деньги всё можно будет сделать.
- Нет, спасибо, - Зойка впервые за прошедшие три недели, улыбалась, - не надо.

Перед квартирой номер «двадцать» девушка стояла долго, не решаясь нажать кнопку звонка. Наконец, нажала. Раздался пронзительный звук, Зойка не любила такие звонки. Зашаркали по полу тапочки, открылась дверь. На пороге стояла седая полная женщина лет пятидесяти. Интересно, она поседела после этого или уже была седая? - мелькнула у Зойки мысль, которую она тут же отогнала, как ненужную.
- Здравствуйте, я Зоя, - громче, чем следовало, сказала она.
- Здравствуй, заходи, - вздохнула Клара Фёдоровна.
В комнате, на комоде стоял его портрет с чёрной лентой, рядом рюмка с водкой, накрытая хлебом. Зойка ещё раз отметила себе, что надо попросить фотографию.
- Садись, - махнула рукой на диван Клара Фёдоровна.
Зойка села, старенький диван закряхтел своими пружинами. Клара Фёдоровна опустилась на стоящий рядом стул.
- Хорошо, что ты пришла, - первой заговорила хозяйка. – Тоскливо одной. Серёжа на работе целый день, к друзьям совестно идти с горем – у меня об одном мысли. Один, ведь, он у нас был, - прикоснулась она платком к глазам. – Помню, как родился, три года ему было, Сёрёжа говорил: «Давай ещё», а я, дура, не согласилась. Теперь собаку хочет купить, не знаю…
Зойка почувствовала, что сейчас она тоже погрузиться в воспоминания, которые настойчиво гнала всё это время, и тогда всё пропало, не сможет она. А нужно. Нужно ли? Нужно. Девушка кашлянула, а потом, глядя в глаза едва не плачущей женщине, твёрдо отчеканила:
- У меня будет ребёнок. От Саши.
Клара Фёдоровна замерла, не успев в очередной раз поднести к глазам платок. На лице у неё появилось странное выражение, Зойка не могла сказать какое, но не радость.
- И чего ты хочешь? - наконец спросила она.
Девушка сначала не поняла. А когда сообразила, почувствовала, как лицо заливает краска.
- Ничего. Я пришла только потому, что знаю, что вы одни. Мне нет никакого интереса делить его с вами, но для того, чтобы вы не покупали собаку, я пришла сюда.
Сашина мать молчала. Зойка подождала ещё секунд двадцать, потом встала:
- Ну, я пошла.
Ей не ответили. Когда она одевалась, раздался звук, поворачивающегося в замке ключа. Дверь открылась, и в квартиру вошел высокий худой мужчина с орлиным носом, на Сашу совсем не похож.
- Здравствуйте, - поздоровалась Зойка.
- Добрый день.
Он догнал её уже на улице.
- Зоя, постой.
Девушка обернулась: Сашин отец запыхался, выбежал на улицу в одних тапочках.
- Сергей Петрович, инженер, - протянул он руку.
- Зоя, студентка, будущая мать.
Они рассмеялись. Теперь Зойка видела сходство этого человека с Сашей – смех, они смеялись одинаково, весело – заразительно, обнажая верхние зубы.
Через два дня Зойка рассказала всё матери. Как она и ожидала, с ней чуть истерика не случилась. Требовала аборта, но девушка твёрдо стояла на своём. Наконец, мать расплакалась, перейдя от эпитетов «шлюха» к «неблагодарная». К счастью, через два дня, наконец-то приехал отец. В первый же вечер, коротко переговорив с женой, он заперся с дочкой в Зойкиной комнате. Давай, Зоя, выкладывай, как житье – бытье. Она рассказала всё. О том, при каких обстоятельствах они повстречались, до самого последнего дня. Отец слушал не перебивая. Когда Зойка закончила, задал неожиданный вопрос:
- А он любил тебя..?
- Почему ты спрашиваешь?
- Такие люди обычно, как тебе сказать, больше о счастье других думают.
Девушка задумалась.
- Какая теперь разница? Я любила его.
- А ребята эти, Боря и Гена, ты знаешь…
- Папа, не надо. Я не чувствую к ним ничего, может презренье только.
- Честно?
- Абсолютно. Что мне они, когда у меня был он.
- Ну и ладненько, - отец хлопнул ладонями по коленкам и встал, - ни о чём больше не волнуйся, с матерью всё уладим и вообще…

Месяца за четыре до родов, проходя, мимо Сашиного дома, Зойка заметила знакомую фигуру, но не сразу вспомнила кто это. Лишь когда подошла совсем близко сообразила – боксер, Генка! Он видно сразу узнал её, потому что насупился и смотрел, не отрываясь, под ноги. А когда девушка подошла ближе, негромко сказал:
- Привет.
- Здравствуй, - сердце у Зойки забилось немного сильнее, но неприязни к нему не было.
- Как поживаешь?
- Нормально.
- Я хочу… извиниться за то, - неожиданно выдохнул он из себя через силу, как выдыхают застрявшую в горле дрянь.
Девушка внимательно посмотрела ему в лицо.
- Вот как, а я Саше не поверила, когда он мне сказал, что ты это сделаешь.
- Я сам ему не поверил. А он сказал, что это больше мне нужно, чем тебе.
- Ты вспоминаешь его?
- Часто. Друг всё - таки.
- Ясно.
- С Жоркой, который его убил, мы в одной школе учились.
- Понятно. Ну, давай, счастливо.
Она заторопилась, чтобы не позволить нахлынуть воспоминанием – ей волнения сейчас ни к чему.

Перед родами родители купили ей однокомнатную. Пока она лежала на сохранении, Сергей Петрович с отцом сделали ремонт, обставили квартиру кое – какой мебелью. Зойка почти не волновалась, была уверена, что все будет нормально. Так и случилось. Ребёнок родился без осложнений, и через неделю Зойка прямо из роддома переехала в новую квартиру.
В первую ночь, стоя над кроваткой и слушая, как посапывает маленький носик, она с улыбкой смотрела на новые голубые обои, блестящий, покрытый лаком пол, и думала: ничего, скоро Сан Саныч встанет на ноги, разрисует и пообдерет всю эту новизну. А потом, - она посмотрела на связанные на полу стопки, - ты будешь читать его книги, дневник, стихи, слушать его музыку. Я не смогу понять, как пришёл он к своим мыслям, читая и слушая всё это, но, может, это удастся тебе?


02.11.00