РОВЕСНИКИ. ИСПОВЕДЬ ВЫПУСКНИЦЫ.

***

Под черной майкой играет кровь,
И мы готовы побеждать.
Так дай нам дело без лишних слов,
Отправь подальше воевать!
Войну придумай,
Придумай нам врага,
И смерть, что рыщет в трех шагах –

Мы будем драться!...

«Ария» («Машина смерти»)















1

Лёгкий, тёплый ветерок гонит по земле багряные и жёлтые листья. С самого утра светит солнце – ласково, ненавязчиво оно окрашивает кроны деревьев, и от этого они выглядят ещё ярче и нарядней. Раннее в нынешнем году выдалось бабье лето, неожиданное – после бесконечно долгого ненастья погода наконец-то наладилась; занудная изморось сменилась чистым, по-сентябрьски серым небом…Я всегда любила эту золотую пору именно за её ясное, блаженное умиротворение, когда в воздухе витают невидимые паутинки, сорванные слабым ветром, когда солнце, появляясь иногда на востоке, терпеливо светит до самого своего заката и не печёт, а лишь слегка касается кожи.
Падают, падают листья, подобно золотому дождю…Унылая пора, очей очарованье…Время задумчивой грусти по чему-то безвозвратно ушедшему. Ещё немного – и совсем исчезнет эта волшебная красота осени. Всё исчезает… Ничто не вечно под луной. И жизнь сама не вечна. С некоторых пор меня слишком часто стали преследовать подобные мысли: жизнь – смерть, любовь – ненависть, счастье – горе. БЕДА… Никакой радости не приносит мне ощущение свободы, а ведь ещё недавно я так мечтала её обрести.
И вот уже позади традиционный выпускной бал, давно прозвенел последний звонок, сданы вступительные экзамены в вуз. Вот уже я и студентка. Когда-то мне не терпелось поскорее повзрослеть – встать на свой, СОБСТВЕННЫЙ путь и идти по нему решительным маршем, напролом – к цели. Молодым везде у нас дорога! Почему же теперь, когда жизнь, по сути, только начинается, в моей душе вдруг поселилось ощущение безысходности всего земного и материального? Почему меньше всего мысли мои сейчас заняты предстоящей учёбой в университете?...Всё не так вокруг меня… И эта мягкая, тёплая осень с её очарованием листопада, и это щедрое солнце, абсолютно неуместное в такой тяжёлый день.
Мне почему-то казалось, что сегодня непременно должен был пойти дождь. Как в то утро, когда мы хоронили Виталика… Господи, иногда мне не в шутку думается, что над нашим посёлком нависло какое-то дьявольское проклятье, и все мы уже давно обречены. Как те подростки с улицы Вязов. Я ещё не успела прийти в себя после смерти Виталика, не успела до конца поверить в то, что его нет. Тем более что мёртвым я его не видела. И никто из ребят не видел, потому что гроб открыть нам не дали из чисто эстетических соображений. Сказали: труп очень изуродован. ТРУП… Это так они назвали Виталика. Моего пылкого Ромео, моего первого парня, который, я уверена, сохранил в своём сердце любовь ко мне до последнего вздоха. Может быть, это я виновата в его гибели? Может, если бы я не бросила его тогда, всё обернулось бы иначе? Хотя… Чем бы я, собственно, могла ему помочь? Он ведь не покончил с собой, в отличие от Вадима… ЕГО УБИЛИ… А меня просто не было с ним рядом. И теперь поздно рвать на себе волосы. Но всё-таки мне до сих пор кажется, что Виталик просто уехал куда-то далеко-далеко. Так проще думать, так легче на душе и не настолько совестно. И это даже хорошо, что я его не видела мёртвым. Представляю, как тяжело, наверное, стоять возле гроба близкого человека и СМОТРЕТЬ на него… А ведь именно это мне и предстоит сейчас делать впервые. СТОЯТЬ И СМОТРЕТЬ. И опять пытаться осознать, что это – правда. Горькая, страшная правда, которую отторгает разум и неприемлет сердце.
Вчера у меня не было времени отдаваться скорби. Вчера от нас с Кириллом зависело слишком многое, и все мы должны были держаться. Мы обязаны были вести себя по-взрослому. Не знаю, что бы я делала без поддержки Кирилла! Это многочасовое турне вымотало меня до предела: оформление документов в ЗАГСе, бюро ритуальных услуг с выбором гроба и венков, леонежское кладбище с выбором места… Никогда в жизни я ещё не соприкасалась с подобными вещами, никогда, можно сказать, СОБСТВЕННОРУЧНО не хоронила друзей. И вот теперь, когда все формальности позади, когда остаётся только стоять и ждать, именно теперь в душе возникает звенящая пустота, порождённая ужасом случившейся трагедии. Такое бодрое, ясное солнце…Такой изумительно красивый день… А мы стоим у подъезда и ждём…Под ногами шуршат еловые ветки – их так много, что невозможно на них не наступать, тем более, что нас всех тоже слишком много. Рядом со мной – ребята. Они все здесь. Все, кроме моего Кирилла – он уехал в морг с Николаем Васильевичем. Отец Вадима сегодня впервые осмелился оставить жену без своей опеки – в предыдущие два дня он от неё практически не отходил, поэтому мы и занимались организацией похорон.
Ещё нет двенадцати, а во дворе уже собралась толпа народа. Кого тут только нет! Соседи со всех домов поблизости, вездесущие бабульки, любопытная детвора разного возраста. И конечно же МЫ…Сюда, кажется, стеклась вся молодёжь Бахчи и Звёздного Городка вместе взятых. От изобилия всевозможных цветов рябит в глазах: гвоздики, ромашки, пионы, астры, хризантемы…Даже розы. Это у Маринки Фадеевой. Вот она стоит напротив меня в окружении пацанов и жадно, нервно курит, поглядывая на угол дома. На ней тонкий чёрный плащ, а в светлых волосах – чёрная заколка. Её можно принять за вдову, и я уверена – она себя ею и считает. Я впервые вижу Маринку не накрашенной – бытует мнение, что она даже на ночь спать ложится в макияже. Правда, раньше Маринка красилась в основном для Канарейки, а сегодня ей нечего волноваться. Он всё равно не оценит.
У Анжелки Алексеевой букет из белых хризантем. Тоже смотрится неплохо, как, впрочем, и сама Анжелка. Её даже горе красит, и в чёрном брючном костюмчике она выглядит натуральной фотомоделью. Ещё одна безутешная вдова – первая Вадькина учительница на любовном фронте. Она, наверное, тоже не решилась сегодня воспользоваться косметикой, от того и нацепила предусмотрительно тёмные очки. Им обеим – Маринке и Анжелке ещё повезло… Их не было со мной позавчера ТАМ…Представляю, что бы с ними стало, если бы они увидели ТУ страшную картину. До сих пор она стоит перед моими глазами ночным кошмаром. И всё-таки, даже несмотря на это, отчаянно не хочется верить, что ЕГО нет. Всё, что происходит вокруг – дурацкое, досадное недоразумение. Скоро мы во всём разберёмся, всё утрясётся, всё выяснится…Или же я просто проснусь.
Нетерпеливо смотрит на часы Миша Раскопин. Один из лучших друзей Вадима, наш педантичный борец за правду и справедливость. Канарейка всегда очень ценил его. Может быть, стоило тогда первым отправить в палату Мишку? Он бы нашёл к Вадьке нужный подход, всё-таки они с первого класса дружили.
Или Шурик Чернов…Скромный, застенчивый молчун. Вот кто, пожалуй, сумел бы оказать благотворное влияние на Вадима. А мы не справились. Мы допустили какую-то оплошность. И в результате – такая безграничная трагедия.
Толстощёкий увалень-добряк Борька Зайцев. Юра Борисов, полная его противоположность…Даже сейчас все они инстинктивно держатся вместе, словно стараются сохранить свою тусовку, которой, как таковой, уже нет. Звёздновцы тоже образовали свой кружок. Вот Костик Сергиенко, Ромка Медзуновский (интересно, захватил ли он сегодня с собой свой любимый тетрис?) Славка Беркович, Севка Пономарёв – блаженный наш тихоня. Он до сих пор в шоке от того, что случилось, и из всех ребят он один плачет, не стесняясь этой слабости. Ему можно. Все знают, что он – не от мира сего. К тому же рядом с ним нет сейчас Кирилла, а без него Севка – что ребёнок без матери. Кирилл, Кирилл! Мне ты тоже сейчас очень нужен! Один твой вид успокаивает меня и придаёт мне уверенность! Как же долго тебя уже нет…
Ладони мои горячие и мокрые, я не знаю, куда деть жёлтые гвоздики, зажатые в руке. Скорее бы всё началось и скорее бы всё закончилось, это ожидание сводит с ума! И, похоже, не меня одну. Люди шепчутся вокруг, обсуждают свои насущные дела…Конечно, для них это всего лишь очередное шоу, какое-никакое развлечение в рутине жизни. Посмотрят, повздыхают и разойдутся по домам. А мы? Что же будем делать ВСЕ МЫ, в одночасье потеряв свою душу, свой центральный генератор идей, свой главный стержень, благодаря которому все мы были вместе?!
Уверена, не меня одну занимают сейчас такие мысли. Лица моих друзей – растерянные, подавленные, потемневшие, говорят сами за себя. Они все, подобно Севке Пономарёву, как дети, потерявшиеся в дремучем лесу без родителей. Слепые котята…Матросы, лишившиеся капитана и не знающие, куда и как дальше править корабль…Только теперь все осознают, как много значил для нас этот удивительный парень. Несносный, циничный, избалованный вниманием разгильдяй! Все мы знаем и помним Вадима только таким. Только таким помнят его и ребята – те, кто не ходил в палату вместе с нами и не видел того, что видели мы – я, Кирилл и Сева. Может быть, Канарейка и не хотел, чтобы его видели? Может, именно наш визит в больницу в тот злополучный день и подтолкнул его к суициду?
Ах, Вадька-Вадька…О чём же ты думал, совершая такой отчаянный шаг? Неужели ни на миг перед твоими глазами не встал образ матери? Я помню Светлану Сергеевну нежной, утончённой феей с лицом тургеневской девушки. Увидев её впервые два года назад, я, помнится, не поверила, что такая хрупкая, юная женщина может быть матерью троих взрослых детей. Теперь я смело дам ей её годы и даже прибавлю лишний десяток сверху. Сгорбленной, ссутулившейся старушкой стоит она под козырьком подъезда, а Варя с Никитой с обеих сторон обнимают её за плечи. Они, как могут, успокаивают маму, что-то шепчут ей тихо, но, одурманенная сильной дозой успокоительного, тётя Света, похоже, не соображает, что вокруг неё творится. Она молчит – вот уже третьи сутки. Молчит! Видишь ли ты её оттуда? Знаешь ли, что она фактически помутилась рассудком, узнав о твоей смерти?! Как же можно было две недели морочить ей нервы неизвестностью, потом чудом уцелеть, вернуться живым с того света и, подарив родителям на короткий срок надежду, снова повергнуть их в пучину безысходного горя? Зачем ты это сделал?! Ты же любил свою маму! И отца тоже любил, несмотря на то, что между вами было в последнее время.
Я не замечаю, что мысленно разговариваю с Канарейкой как с живым, представляя, что он стоит здесь, среди нас. Это в очередной раз подтверждает печальный диагноз моего сознания: Я ЕЩЁ НЕ ВЕРЮ, ЧТО ВАДЬКИ БОЛЬШЕ НЕТ! Я на полном серьёзе жду его объяснений и даже вижу его насмешливые синие глаза, слышу весёлый мелодичный голос…Мы спорим как в старые добрые времена, мы до хрипоты отстаиваем каждый свою позицию и мне доставляет бесконечное удовольствие общение с Канарейкой. Неужели мы никогда больше не будем разговаривать? Я НЕ ВЕРЮ…Так же, как и в смерть Виталика…НЕ ХОЧУ И НЕ ЖЕЛАЮ ВЕРИТЬ…Нечестно и несправедливо – почему они? Именно ОНИ, мои милые, дорогие мальчишки…Совершенно разные, но бесконечно родные и близкие моему сердцу ребята. Закадычные друзья с одинаковой линией жизни. Раньше я не считала себя суеверной, да и Вадим с Виталиком всегда со смехом вспоминали о старой гадалке, предсказавшей им раннюю смерть чуть ли не в один день. Конечно, она ошиблась. Но только немножко – всего на месяц. Судьба?.. Неужели она действительно есть где-то там, свыше? Ведёт нас, правит нами, решает – кто будет жить долго и счастливо, а кто умрёт. Да ещё и способы для этого разные выбирает. Одного руками каких-то подонков выкидывает из окна…Другого заставляет вскрыть себе вены, никому ничего не объяснив. А что же в таком случае уготовано для всех нас, оставшихся на этом свете? Что должны делать мы? До конца дней своих ломать головы над тем, что произошло? Искать виноватых? Запоздало сожалеть о том, что нельзя перевести назад часовые стрелки? Вернуться обратно в август, стать внимательнее, чутче, разглядеть то, чего не замечалось раньше, уловить надвигающуюся катастрофу и по возможности её предотвратить…
Сейчас мне кажется, что мы могли бы их спасти. Могли бы, несмотря на наш возраст. Нам всем по семнадцать лет, но разве это важно? Главное: вместе мы были СИЛОЙ. Сплочённой, дружной командой, внутри которой часто кипели самые разнообразные страсти. Здесь возникали и решались споры и конфликты, строились и распадались отношения, здесь умели и любили весело проводить досуг. Прекрасно понимая, что после окончания школы каждый пойдёт своей дорогой, мы, тем не менее, сразу же после выпускного поклялись по мере возможности поддерживать отношения и ни в коем случае не терять друг друга из вида. Я отчётливо и ясно помню эту клятву на берегу леонежского пруда. Не так уж давно это было – меньше трёх месяцев назад. Подумать только, как мало времени прошло, а сколько утекло с тех пор воды! И как сильно мы изменились! Всё те же мальчишки и девчонки по сути, а на самом деле – сильно повзрослевшие люди на пороге новой серьёзной жизни, впервые столкнувшиеся с НАСТОЯЩЕЙ бедой и силою обстоятельств вынужденные снять розовые очки. В этой, новой жизни всё оказалось другим. Закончились детские игры, и само детство закончилось вместе с уходом наших друзей.
Мои мальчишки!.. Отстранённо прислушиваюсь я к себе и пытаюсь, мучительно пытаюсь выудить из своей памяти ТО славное, счастливое время, оставшееся за гранью нынешней катастрофы. До боли зажмуриваюсь и мысленно возвращаюсь в тот промозглый, ветреный ноябрь. Словно по волшебству мир меняется вокруг меня и вот уже Я – не нынешняя выпускница Аксинья Кондрашова, а та пятнадцатилетняя девочка Ксюша, волею всё той же насмешницы-судьбы в очередной раз выдернутая из привычной среды обитания. Это теперь, спустя почти два года, мелкими и пустяковыми кажутся былые проблемы: адаптация на новом месте, чужая школа, ужасные условия существования между железной дорогой и аэродромом в маленьком, богом забытом посёлке на отшибе Подмосковья. Тяжело быть дочкой военного – кочевать из города в город по всей стране, менять друзей, ютиться в съёмных, наспех приведённых в божеский вид квартирах. И кто только сказал, что перемены – это здорово? Лично я так устала от бесконечных перемен, что к пятнадцати годам успела возненавидеть их не только всей душой, но и каждой клеточкой своего молодого, физически здорового тела. И что в этом удивительного?
Родины, как таковой, у меня не было, хотя официально ею вполне можно считать Владимир – город, где я появилась на свет, но которого по существу абсолютно не помню. А вот сознательное мышление застигло меня уже в Ярославле, и некоторое время я справедливо принимала его за свой родной город. Там я ходила сначала в ясли, потом в сад, там пошла в первый класс. Там же, соответственно, обзавелась и первыми друзьями. Именно друзьями, а не подружками, потому что всю свою жизнь я дружила исключительно с мальчишками. И не только дружила, но и верховодила ими, в каждой игре осознанно выбирая себе главную роль. И кто бы осмелился спорить с такой странной девчонкой! Да и девчонкой ли вообще? И зимой, и летом – в штанах, стрижка короткая…Ни дать, ни взять – Ксанка из «Неуловимых мстителей» и даже, казалось бы, имя совпадает. Но чёрта с два согласилась бы я ею быть! Мне нравился Данька, и эта роль всегда было моей любимой. Потом был гардемарин Алёша Корсак, Петя Васечкин, Сережа Сыроежкин, Коля Герасимов. Всех не перечислишь! Я отчаянно завидовала мальчишкам, на долю которых и в фильмах, и в жизни выпадали самые интересные приключения, и кляла судьбу за то, что она создала меня девчонкой – существом слабого, вечно ноющего пола, поэтому и дала самой себе обещание никогда не отращивать волосы и не носить юбок.
«Ненормальная» - скажет какой-нибудь скептик. Да, сейчас мне это тоже кажется не вполне нормальным явлением, и своей дочери я бы категорически запретила вести себя по-пацански. Но мне не запрещали: папа полностью доверял воспитание единственной дочери маме, а мама, в свою очередь, не находила в моих играх ничего плохого и полностью доверяла мне. Нет, это вовсе не означает, что родители мною не занимались – я была запланированным, долгожданным ребёнком двух вполне зрелых, самореализованных людей – умных, образованных и интеллектуально развитых. Даже удивительно, как они нашли друг друга в таком огромном мире? У них был одинаковый взгляд на жизнь, одинаковые интересы и увлечения, оба любили книги и театры – словом, всё, что имеет отношение к культуре и искусству. Оба, по странному совпадению, на мою беду, являлись поклонниками Михаила Шолохова, и моё редкое имя – их высшая дань его творчеству. Уму непостижимая нелепость! Не Ксения, не Оксана, а АКСИНЬЯ! Даже под страхом смерти я бы, наверное, никогда не призналась друзьям в том, как меня зовут по документам, достаточно было того, что все знали меня как Ксюшу. Сперва в Ярославле, а потом и в Твери, куда мы вслед за папой перебрались, когда мне было десять лет.
Новые друзья, новая школа…Тогда я ещё умела быстро осваиваться в чужих условиях. Сказывалась детская непосредственность и всё тот же бойкий, мальчишеский характер. Там у меня тоже были друзья – и опять ребята. С ними я так же гоняла на велосипедах, дралась на самодельных шпагах, метала ножички и лазила по деревьям. Беспечное время! При всём моём желании долго длиться оно не могло. Ближе к тринадцати годам в организме у меня начались необратимые изменения – дремавшие до поры женские гормоны как-то незаметно проснулись и сразу же, бесцеремонно выбили из головы всю былую дурь. Не мудрено! Когда под футболкой на груди начинают топорщиться два крохотных бугорка, а фигура, теряя ребяческую угловатость, приобретает мягкие округлости, очень трудно строить из себя Дартаньяна. Тем более что и друзья – твои старые товарищи по войнушкам, вдруг перестают относиться к тебе как к своему в доску парню и смотрят по-другому. Любопытными делаются их глаза, ищущими, непонятными, и сама уже начинаешь теряться от таких выразительных взглядов…Смущаешься, краснеешь, но в душе неосознанно хочешь нравиться, поэтому и делаешь для этого всё, что только можно: отращиваешь волосы, одеваешь модные вещи, потихоньку подкрашиваешь глаза и ногти…И где они, былые детские принципы? И куда же девается твёрдая уверенность в том, что женщины – слабый, ноющий пол? О, нет! Впервые поймав на себе жадный, волнующий взгляд симпатичного одноклассника, наоборот чувствуешь себя самой сильной! Это та же игра, только правила в ней другие, зато верховодить можно так же как в детстве – все мальчишки снова у твоих ног, и ты решаешь сама, кто из них достоин твоего внимания.
Незабываемая Тверь! С ней навсегда у меня связаны впечатления первых девичьих переживаний: первые поцелуи, гуляния допоздна, школьные дискотеки. За пять лет я крепко привязалась к этому городу и жалко мне было покидать его – в очередной раз срываться с насиженного места и ехать неизвестно куда. Отец как мог успокаивал меня и маму, уверял, что это – наше последнее мытарство. Нам выделяли двухкомнатную квартиру в Подмосковье. Наконец-то свою собственную, отдельную квартиру, которой мы толком не имели и о которой долго и страстно мечтали долгих пятнадцать лет! Мечта сбылась…Но всё оказалось гораздо хуже, чем я могла себе вообразить.
Это, так называемое, «Подмосковье» на самом деле представляло собой натуральную трущобу – грязную, мрачную, безликую, с одинаковыми, словно клонированными пятиэтажками. Никакого разнообразия, ничего интересного – всё уныло, примитивно и скучно, даже полюбоваться не на что! Впервые оказавшись в Бахчиванджи, я, помнится, с ужасом подумала: неужели такой же серой будет тут и моя жизнь?! Неужели до скончания века мне суждено прозябать в этой жуткой дыре?! И какое же будущее ждёт меня, если я вовремя не сумею вырваться из плена этих панельных «хрущоб» и мусорных контейнеров?!
Однако и это, как выяснилось, были ещё цветочки. Первоначальное моё отчаяние ближе к ночи переросло в тихую паранойю. В пяти минутах ходьбы от нашего дома пролегала железная дорога, вблизи самого посёлка располагался военный аэродром. Таким образом, справа в окна нашей квартиры врывался грохот поездов, а слева – беспрерывное гудение взлетающих и садящихся на посадку самолётов. Судите сами, каким кромешным адом обернулась для меня первая ночь на новом месте! Я ворочалась с боку на бок, прятала голову под подушку – всё тщетно. Монотонное, словно пчелиное жужжание проникало даже сквозь такую толщину, раздражая и без того напряжённые нервы. Я ненавидела и проклинала всех на свете: Министерство Обороны во главе с самим министром, заставившего нас кочевать с места на место, родителей, безропотно согласившихся получить именно ЭТУ квартиру именно в ЭТОМ чудовищном посёлке, который на данный момент являлся предметом САМОЙ сильной моей ненависти. Разумеется, Тверь тоже не была похожа на Париж, но там, по крайней мере, всё было СВОИМ. Родным! И потому – самым лучшим. Шумели там только дети и машины. Там было где разгуляться. А главное, там остались все мои друзья – мои славные, дорогие мальчишки, без которых немыслимым казалось существование. Представляю, какой трагедией стал для них и мой переезд! Я, конечно же, обещала друзьям не забывать их никогда, писать им подробные письма о своей новой жизни, они, в свою очередь, заверяли меня в том же…Но разве подобное общение могло считаться полноценным?! Вот и выходило, что всех друзей своих я лишалась, как лишалась вообще всего, что мне было близко и дорого.
Жизнь вошла в чёрную полосу невезения с первого же дня после новоселья. Невыспавшаяся, злая отправилась я утром в чужую школу. Не успела выйти из дома – сразу же вся продрогла на холодном ноябрьском ветру, начала икать и стучать зубами. Дорогу до школы я не знала, но мимо меня гурьбой шагали местные дети с ранцами и сумками – мне ничего не оставалось делать, как слиться с общим потоком и течь со всеми вместе. Рядом раздавался смех, слышалась оживлённая болтовня –дети тут словно не в школу, а в цирк торопились. Счастливые! Им-то не надо привыкать к новизне, и это захолустье для них, наверное, маленьким раем земным кажется. А я? Сколько же времени должно ещё пройти прежде, чем я смогу спокойно воспринимать окружающую меня грязную, холодную безликость?! Почему у себя в Твери я никогда так не замерзала?! Скорее всего, это нервное… Ведь впереди – новая школа, новые учителя, новые одноклассники…Не слишком ли для начала?..

2

Директриса была на месте – её высокий, визгливый голос проникал даже сквозь обитую тёмно-коричневым дерматином толстую дверь, и я услышала его, даже не приблизившись ещё к порогу. От возникшей было во мне решимости и следа не осталось, а ноги почему-то стали ватными…
- Даже не смей со мной спорить, Павлецкий! Не смей! Что у вас за привычка такая – с педагогами постоянно пререкаться?!
- Я не пререкаюсь, Маргарита Ивановна, но я правда урока не срывал…
- Не оправдывайся! Ты снова его покрываешь! Да ты знаешь хоть, что за такие вещи из школы исключают?! Господи, как я устала! Вы оба уже в печёнках у меня сидите – и ты, и Канаренко твой! Где он сейчас? Почему с тобой не пришёл? Испугался?
- Нет, он не пришёл просто. Рано ещё, до уроков пятнадцать минут…
- Вот уж не выдумывай, что его нет! Вы всегда вместе ходите, как сиамские близнецы! И уроки всегда вместе срываете!
- Неправда, Маргарита Ивановна…
- Всё! Иди! И без Канаренко не возвращайся!...И запомни, Павлецкий, терпение моё скоро лопнет. Слышишь?
- Слышу, Маргарита Ивановна. Можно идти уже?
- Иди, я же сказала.
Подумать только, какие страсти! Быть свидетелем подобных словесных поединков между директором и учеником мне прежде не приходилось. Предыдущий мой директор, Борис Георгиевич, кричать, по-моему, вообще не умел – разговаривал по-дворянски степенно, тщательно выбирая выражения. За это его все уважали, в том числе – и ваша покорная слуга. Ну действительно, какой пример подаёт директор своим ученикам, проявляя подобную несдержанность? Непедагогично как-то…Нервы – нервами, но всему же есть предел, и если на детей так орать, то все они рано или поздно станут психами….Хорошая школа, ничего не скажешь…Я просто в восторге…
Б-бах!. Что-то с космической скоростью пронеслось перед глазами и с оглушающей силой стукнуло в лоб. Я даже не успела сообразить, что это – дверь, возле которой я очутилась, похоже, машинально, увлечённая жарким спором внутри кабинета. Даже дерматин не смягчил удара!
- О-и-и…- Из глаз брызнули слёзы. Я выронила пакет с тетрадями, обеими руками схватилась за голову.
- Ой! – Почти мне в унисон откликнулся несчастный Павлецкий, поспешно кидаясь поднимать пакет. – Извини, я нечаянно!.. Я тебя не увидел…Извини…
- Ничего…Всё нормально…- Простонала я сквозь зубы. Испуганное бормотание парня доносилось до слуха неотчётливо из-за навязчивого звона в ушах, а самой говорить вовсе не хотелось – я боялась, что вместо слов утешения разражусь отборным матом. Потому что на самом деле всё было как раз НЕНОРМАЛЬНО!!! Всё, начиная с переезда в этот дурацкий посёлок и заканчивая слезами, текущими из глаз. Сейчас, конечно же, тушь размажется, нос покраснеет, а на лбу, несомненно, выскочит большущая шишка, и первый свой учебный день в новой школе мне придётся выглядеть пугалом! Для меня это было равносильно внезапному ожирению…
- Очень больно, да? – Голос Павлецкого, полный всепоглощающего сострадания и вины, стал чуть ближе. Я с удивлением обнаружила его присутствие рядом и наконец-то рискнула открыть глаза. Склонившееся надо мной лицо было очень симпатичным и с первого взгляда подкупало своей честностью. Оно понравилось мне настолько, что в голове моей сама собой взметнулась паническая мысль: «У меня вся краска потекла! Я сейчас на клоуна похожа! Вот позор-то, господи, вот позор! Он сейчас со смеху помрёт, глядя на мою физиономию! Вырядилась, дура…Впечатление хотела произвести…Первый день в школе, как же…Вот тебе и пожалуйста…Произвела…»
Павлецкий, между тем, помирать со смеху даже не собирался, напротив, в добрых карих глазах его по-прежнему читалось искреннее участие. Он, казалось, сам готов был заплакать, только бы искупить свой грех. И мне совсем неожиданно стало жаль этого парня. В конце концов, после той моральной взбучки, которую мне пришлось услышать только что, он сам чувствовал себя не многим лучше.
- Ничего. – Повторила я мягче, пытаясь выдавить из себя хотя бы жалкое подобие улыбки. – Сейчас пройдёт…
- Может, что-нибудь холодное приложить? – Предложил Павлецкий на полном серьёзе.
- Что, например? Транспортир? – Боль слегка приутихла, и я даже решила поиронизировать, дабы разрядить обстановку. У меня это получилось – парень улыбнулся всё ещё напряжённо, но очень тепло и открыто.
- Почему транспортир?
- А что ещё? Думаешь, у меня на такие вот непредвиденные случаи медных пятаков полные карманы?
- А…Ну да, верно…Ну, тогда может и так всё нормально будет?
Ему до безумия хотелось, чтобы всё было нормально, и я не смогла его разочаровать – приложив все усилия, скорчила убедительную гримасу.
- Может и будет.
Вот и напряжения – как не бывало. Парень понял, что прощён окончательно и, с облегчением вздохнув, вручил мне мой пакет.
- Держи.
- Спасибо.
- Да, кстати, а кто ты такая? Почему я тебя впервые вижу?
- Потому что сегодня я здесь как раз впервые.
- Новенькая? – Мгновенно просёк парень. – А откуда?
- Из Твери.
- Круто. А класс какой?
- Не знаю. Сейчас вот иду к директору, чтобы узнать.
- Да нет, я имею в виду, класс какой по счёту?
- Десятый.
- У-ау! – Он чему-то необыкновенно обрадовался, даже на месте в восторге подскочил. – В нашем полку прибыло! А в какой ты дом въехала?
- В десятый «А». Улица Беляева.
- Да улица у нас тут одна на весь городок. А десятый «А», кстати, в моей стороне. Здорово! И давно переехали?
- Позавчера.
- Никого ещё тут не знаешь?
- Да нет, не успела ещё познакомиться.
- Ну, тогда я первый твой знакомый. Меня Виталик зовут. А тебя?
- Ксения. – Как всегда в таких случаях, я осознанно исправила своё настоящее редкое имя на более удобное и, по моему мнению, более благозвучное. Это с годами вошло в привычку.
- Очень приятно. Добро пожаловать на Бахчу!
Как я и полагала, местные ребята своё захолустье обожали. Мне всё больше и больше нравился этот общительный парень. Он как будто почувствовал моё страстное желание поскорее освоиться в новой школе и изо всех потянулся мне навстречу. Настроение моё значительно улучшилось, и даже лоб почти перестал болеть. Вместе с благодарностью во мне проснулось и непонятное сострадание, едва лишь вспомнился истеричный фальцет Маргариты Ивановны.
- Злая у вас директриса? – Полюбопытствовала я у Виталика. Тот пожал плечами:
- Нет, почему?.. Нормальная. Ты иди, кстати, к ней сейчас. Узнай, в какой класс тебя определили, а я тут подожду на всякий случай.
Виталик улыбнулся мне ободряюще, и я, уже почти не волнуясь, вошла в кабинет. Странно, но все директорские кабинеты в школах почему-то ничем особенным друг от друга не отличаются. Та же стерильная чистота, почти такой же белый тюль на окнах, тяжёлые шторы – только здесь зелёные, а у Бориса Георгиевича, кажется, были бордовые. У самого окна – полированный дубовый стол, за которым восседала Маргарита Ивановна собственной персоной. От изумления я даже поздороваться в первую минуту позабыла! Кто бы мог подумать, что тот высокий, нежный голосок, который я слышала, стоя в коридоре, принадлежит тучной, грузной женщине лет пятидесяти пяти, с грубыми, резкими чертами лица!
Мне вдруг стало так смешно, что я с трудом сдержалась, чтобы этого не показать. Маргарита Ивановна оторвалась от своих бумажных дел, посмотрела на меня вполне приветливо:
- Доброе утро.
- Здрасьте. – Запоздало поздоровалась я и почти совсем уверенно шагнула к столу. – Я – Аксинья Кондрашова.
- А-а…- Перебив меня на полуслове, директриса расплылась в ласковой, почти материнской улыбке. – Знаю, знаю, Ксюшенька. Пришла, значит?
Идиотский вопрос в устах образованного человека! Можно подумать, что я могла взять – и не прийти! Но она и в самом деле душка. Правда, с этими очаровательными усиками над губой больше похожа на доброго дяденьку, но это не суть важно. Чем же так рассердил её милейший и компанейский Виталик Павлецкий? Обязательно поинтересуюсь.
- Ты у нас зачислена в десятый «Б». – Сообщила между тем Маргарита Ивановна. – Посмотри по расписанию в раздевалке, какой у них сейчас урок. Найдёшь раздевалку или тебя проводить?
Я представила квадратную, мужеподобную директрису в качестве своего проводника и снова едва не рассмеялась. Гид у меня, к счастью, уже был – с ним я не боялась заблудиться в новой школе.
- Спасибо, я сама найду. – Ответила я, и Маргарита Ивановна с теплотой в своём трепетном голосочке пожелала мне успехов в учёбе. Честное слово, она просто прелесть! Её и разозлить-то, наверное, крайне сложно.
Виталик терпеливо ждал меня, устроившись на карнизе огромного, во всю стену окна напротив кабинета директора. Когда я подошла, он резво вскочил, едва не приплясывая от волнения:
- Ну что, какой?!
- Десятый «Б».
- И-йес!!! – Ещё выразительней и восторженней взвыл мой новый знакомый и в порыве ликования, не удержавшись, обнял меня за плечи. – Вперёд, одноклассница! На физкультуру! Сейчас звонок прозвенит, а нам ещё форму одевать!
Он быстро зашагал по коридору, и я заторопилась следом.
- Подожди, мне же ещё учебники надо получить!
- На следующей перемене получишь, сейчас они тебе всё равно не понадобятся.
- А директриса у вас и правда добрая!
- Я же говорил!
- А чего это она на тебя тогда так орала?
- Да ну на фиг! Ерунда! Ей Канарейка житья не даёт, а я всегда крайним оказываюсь!
- Какая канарейка?
- Не какая, а какой! Тебе ещё предстоит с ним познакомиться.
- А что он натворил?
- Да так, я же говорю – ерунда. Стулья в кабинете географии клеем вымазал.
- Да ты что?! – Больше всего меня поразил беспечный тон Виталика. Как буднично он говорил о том, из-за чего у нас в школе давно бы уже светопреставление началось!
- Зачем он это сделал?
- Чтобы меня не спросили. Я вчера выучить не успел.
Весёленькая школа…Скучать мне тут видно не придётся. Не удивительно, почему добрейшая директриса так визгливо кричала сейчас на Виталика. Подобного хулиганства и наш флегматичный Борис Георгиевич не смог бы спокойно стерпеть.
- А ты что, ему помогал? Чего она тебя ругает?
- Я? Не помогал. Ещё чего не хватало. – Павлецкий весьма охотно отвечал на мои расспросы. – Он вообще до урока это, по-моему, сделал, когда класс пустой был. Я его и сам не видел, честное слово.
- Так с чего вообще тогда известно, что это он?
Виталик чуть сбавил шаг, глянул на меня сверху вниз как на неразумное дитя, которому нужно разжёвывать самые элементарные вещи.
- В НАШЕЙ школе никто, кроме Канарейки на такое варварство в принципе не способен.
Мы дошли до раздевалки. Их, естественно, было тут две – для ребят и для девчонок. Межу дверьми мы и остановились. Виталику, видно, не хотелось так быстро со мной расставаться – если было бы возможно, он, пожалуй, вошёл в раздевалку вместе со мной и официально представил всем своим одноклассницам. Нет, вы только подумайте, что за славный мальчик! Мне, конечно, к вниманию ребят не привыкать, но там, в старой школе, я воспринимала это вполне естественно и без особого волнения. Сейчас же, наверное, просто сказалась перемена обстановки, иначе я бы не поддалась так легко этой, внезапно нахлынувшей растерянности.
- Ладно, всё нормально. – Виталик как будто угадал моё внутреннее напряжение, ободряюще мне улыбнулся – прямо как там, возле директорского кабинета. – Девчонки у нас нормальные, без закидонсов. Ты с ними подружишься. Давай, иди, в зале встретимся.
Маленькая, тесная раздевалка была забита битком. Рассевшиеся по скамейкам девчонки давно уже переоделись в спортивные костюмы, однако в зал выходить вовсе не торопились: одни увлечённо списывали домашнюю работу, положив тетрадки на колени, другие поправляли макияж, а третьи просто щебетали о мальчиках, о тряпках и обо всём на свете. Девчонки как девчонки. Как везде. Определённо, без закидонсов. Но я опять не вписывалась в их компанию. Когда я вошла, все глаза, как по команде, уставились на меня. В них было всё, что только можно себе представить: любопытство, зависть, ожидание чего-то интересного…Я постаралась сразу же произвести впечатление уверенной в себе и общительной девчонки.
- Привет! – Это предназначалось и для всех и для каждой в отдельности.
- Привет. – Так же спокойно и вовсе не враждебно ответила за себя и за всех подруг высокая светловолосая девчонка в салатовом спортивном костюме. – Ты к нам?
- К вам. Я новенькая.
- Ну заходи, новенькая, не стесняйся. Форму-то принесла?
- Нет.
- Ну всё равно заходи. Сейчас Паша заявится, выгонит всех, а я остаться хочу.
Разумеется, я почти ничего не поняла из всего того, что сказала мне блондинка, но её непринуждённость по отношению ко мне искренне обрадовала – могло быть и хуже! Я бросила пакет с тетрадями в общую кучу сумок и уселась на одну из расставленных у стены скамеек. Маленькая, полненькая девчонка с рыжим от веснушек лицом приветливо посмотрела на меня печальными серо-зелёными глазами.
- Как тебя зовут? – Спросила она почему-то шёпотом
- Ксюша. – Отозвалась я с готовностью.
- А меня – Яна. Ты откуда к нам приехала?
- Из Твери.
- Ой, издалека…
Продолжить диалог в том же духе нам не удалось – в этот момент оглушительно затрещал звонок. Первый мой звонок в этой школе…Девчонки засуетились: тетради быстро убрались в сумки, помады и пудреницы – в косметички. Яна подскочила с места и пулей вылетела из раздевалки. Остальные, к моему удивлению, даже и не думали выходить, хотя стояли в полной боевой готовности.
- Короче так, девчонки. – Торопливо распорядилась блондинка в салатовом костюме. – Сейчас Паша заглянет, вы все выходите и выключаете за собой свет. Не выдавайте меня!
О том, кто такой Паша, я узнала минуты через две, когда дверь отворилась,
и в раздевалку действительно заглянул жутко интересный брюнет лет тридцати, одетый по-спортивному.
- Ну, долго мне ещё вас ждать, девчонки? Специально что ли ждёте, когда я вас выгоню? – Возмущённо накинулся он на нас, но его никто не испугался.
- Уже идём, Павел Владимирович. – Ласково проворковала девчонка с короткой огненно-рыжей стрижкой.
- Павел Владимирович, а можно мне остаться? У меня месячные начались. – Подала голос другая шутница.
Раздались смешки...Физкультурник было смутился, однако опомнился довольно быстро – видно, давно привык к такому отношению, - и уже совсем строго скомандовал:
- Выходите все, там разберёмся. Давайте, давайте, уже пять минут как урок идёт.
Нестройной гурьбой девчонки потянулись к выходу. И только лишь та, светловолосая, забилась в дальний угол, сделавшись почти невидимой. Кто-то услужливо щёлкнул выключателем, а Паша, должно быть, так торопился начать занятия, что даже не проверил раздевалку после того, как все мы вышли. Девчонке повезло, хотя я лично так и не поняла, для чего ей на самом деле понадобилась это добровольное заключение в пустой раздевалке на добрых сорок минут.

3

В огромном спортивном зале пацаны прыгали через «козла», развлекая себя до прихода учителя. Я поискала глазами Виталика Павлецкого. Он тоже увидел меня и, отделившись от компании друзей, пошёл мне навстречу.
- Ну как, освоилась немного?
- Освоилась. – После общения с одноклассницами мне почему-то было вдвойне приятней болтать с таким знакомым и почти уже родным Виталиком. Что поделаешь – здесь, как и везде, меня неосознанно влекло именно к мальчишкам.
Вдоль больших окон, затянутых сеткой, сплошным рядом стояли узкие лавочки. На одной из них, в самом уголке, нахохлившись, как курица на насесте, сидела конопатая Яна и с прежней тоской в глазах смотрела куда-то в одну точку. Мне вдруг стало жаль её почему-то – что-то трогательное было в нескладной, круглой Яне. Что-то наивное и беспомощное. Виталик проследил за моим взглядом и тут же пояснил:
- Янка Лисовенко. В Пашу до одури влюблена. На каждом уроке вот так сидит и сохнет. Делать ничего не умеет, трояки по физре хватает, но ни одного урока не пропускает.
Я не успела ничего ответить по этому поводу – прямо у меня над ухом раздался зычный баритон Павла Владимировича:
- Класс, стройся!
И опять мы с Виталиком вынуждены были расстаться на какое-то время. Вместе с другими девчонками я отошла к стене, не имея ни малейшего понятия, куда мне вставать. Когда класс построился, я, естественно, осталась не у дел. Паша мигом просёк ситуацию, подошёл ко мне:
- Новенькая? – Осведомился деловито.
- Новенькая. – Бодро подтвердила я, с вызовом глядя на красивого физкультурника снизу вверх. Он оценил мою смелость – улыбнулся, положил руку мне на плечо. Сразу же вспомнилась Яна Лисовенко. Её бы сейчас на моё место – неделю не снимала бы спортивную куртку, до которой Паша дотрагивался.
- Та-акс, давай прикинем. – Павел Владимирович бегло оглядел выстроившихся в ряд девчонок, и очень скоро указал мне на моё место. – Вон туда становись. Роста ты у нас среднего, так что туда идеально должна вписаться.
Глаз у Паши явно был намётанный – «вписалась» я действительно идеально. После того, как утряслись все мелкие формальности, началась перекличка – Павел Владимирович читал по журналу фамилии, а ученики отзывались. Я особенно не прислушивалась, потому что прекрасно знала – моя фамилия прозвучит последней. Пока я новенькая, так и будет на каждом уроке.
Только однажды я проявила интерес к этой нудной и долгой перекличке. Ближе к концу списка Паша назвал очередную фамилию:
- Фадеева!
- Нету – Подал голос кто-то из мальчишеской шеренги, а две девчонки возле меня зашептались между собой:
- Да уж…У Маринки сейчас другая физкультура идёт в раздевалке. Подфартило…
- Не говори…Мы тут на брусьях будем кувыркаться, а она – на Канарейке.
- Или он на ней…
- Ага…
Знакомое прозвище заставило меня насторожиться. Вот уже второй раз за последние полчаса я слышу о каком-то загадочном Канарейке. И опять мне неприятно. Значит Маринка – та самая блондиночка, закрытая в раздевалке. Теперь стало ясно, почему она так хотела там уединиться. Непонятно другое – каким образом друг её сердца проникнет к ней на свидание через закрытую дверь?
Да, весёленькая школа, я в этом всё больше и больше убеждалась. Одни ученицы влюбляются в учителей, другие занимаются сексом прямо под носом у коллектива. Какие-то «канарейки» портят школьное имущество и девушек одновременно, почти не прерываясь на то, чтобы поучиться хотя бы изредка. Как же, оказывается, я далека от школьной жизни! Как мало я знаю! Надо срочно навёрстывать упущенное и вливаться в это общество пока не поздно! Страсти тут кипят как в мексиканских сериалах и не с моим характером оставаться от них в стороне!
- Сегодня, как я вам и обещал на прошлом уроке, ребята сдают турники, а девочки – брусья. – Сообщил Павел Владимирович, расхаживая вдоль шеренги. – Мальчики подтягиваются, девочки выполняют упражнения, которые я им сейчас покажу.
Мне стало весело. Интересно, Паша в курсе того, что девочки, глядя на него, мечтают совсем о других упражнениях? И кто только таких физкультурников в нормальные школы посылает? Надо быть законченным садистом для того, чтобы так дразнить неустойчивую подростковую психику безответной любовью! Я взглянула на маленькую Яну, затерявшуюся где-то в самом конце девичьей шеренги. Бедняжка! Как ей, должно быть, хочется стать олимпийской чемпионкой в угоду своему кумиру! Но сейчас у неё, наверное, снова ничего не получится и обидно ей будет до слёз…Впрочем, ради своего высокого чувства могла бы и похудеть слегка.
- Ребята, идите к турникам. – Распорядился Павел Владимирович. – Я к вам скоро подойду.
Я тоскливым взглядом проводила Виталика, который вместе с остальными парнями уходил на другой конец необъятного спортзала. Неужели мне целый урок придётся ждать общения с ним? И все оставшиеся полчаса до звонка глупо стоять в толпе своих новоявленных одноклассниц, вовсе не горящих желанием со мной подружиться? Да и пошли они все… Я сама не поняла, как ноги понесли меня к турникам.
Заметившие моё приближение ребята восторженно зашумели. Вот это совсем другое дело! Как я и предполагала, и здесь мне, видимо, суждено дружить исключительно с мальчишками.
- Наша новая одноклассница Ксюша Кондрашова. – Зачем-то представил меня Виталик своим друзьям. Мне казалось, что на перекличке мою фамилию хорошо слышали все.
- Ксюша-Ксюша-Ксюша, юбочка из плюша. – Насмешливо пропел белобрысый верзила с лицом деревенского увальня. – Ты что, с нами подтягиваться будешь?
- Емельянов, не смущай её. – Вступился, было, за меня Виталик, однако я вовсе не нуждалась в защите.
- А почему бы и нет? – Пошла я в контрнаступление. – Давай на спор посоревнуемся, кто больше подтянется? Ты в себе сильно уверен?
Я, конечно, блефовала изо всех сил, но затея моя удалась – ребята загудели ещё громче, засмеялись, посыпались остроумные шуточки и сплошные приколы:
- Давай, Колян, попытай счастья!
- Нет, пусть даже не пробует, а то потом всю жизнь от позора не отмоется!
- Сейчас ему Ксюша покажет, как надо рекорды ставить!
К моему громадному счастью, обескураженный Колян не рискнул со мной соревноваться – пробубнил в ответ на подначки одноклассников что-то невразумительное и затерялся в их толпе. Виталик взял меня за руку и поспешно оттащил к скамейке.
- Ну ты даёшь! – Его чайные глаза искрились безудержным весельем. – Ты что, серьёзно собралась с Емельяновым спорить?
- С ума сошёл? – Его настроение передалось мне с быстротой вирусной инфекции, и я тоже не сдержала смеха. – Я что, похожа на спортсменку?
- Откуда я знаю, как выглядят спортсменки?
- Да ну тебя! Во-первых, на мне юбка, а не спортивный костюм, а во-вторых, я вообще не умею подтягиваться. Просто надо было его как-то на место поставить. Хотя некоторая степень риска существовала определённо.
- Ну ты даёшь. – Снова повторил Виталик. – Давай посидим пока что ли?
Мы уселись на скамейку, где никто не мог нам помешать, и словно затерялись в бесконечном пространстве спортивного зала. В одном его конце ребята лазили по турникам, в другом Павел Владимир демонстрировал девчонкам акробатические кувыркания на брусьях. Гибкое, мускулистое тело физкультурника совершало уверенные, ловкие движения на перекладинах так красиво, что ученицы глаз от него не могли оторвать.
- Слушай. – Обратилась я к Виталику. – У вас что, только Яна одна от Павла Владимировича тащится? Мне кажется, они все.
Виталик пожал плечами:
- Ну как тебе сказать? Возможно и все, но в разной степени. Паша у нас – эталон порядочности. У него жена-красавица и двое детей маленьких. Об этом все знают прекрасно. Так что даже если он девчонкам и нравится, они все равно уже заранее знают, что шансов у них нет никаких. А Янка – помешанная просто. Она всё знает не хуже других, но понимать ничего не хочет. Верит во что-то, надеется. Над ней ржут все, а ей хоть бы что.
- Не дай бог так влюбиться в кого-нибудь. – Вырвалось у меня невольно.
- Почему? – Обиделся вдруг Виталик. – Смотря в кого влюбиться. Не каждый ведь и умеет так, как Янка любить. Главное, чтобы взаимно всё было. Я вот, например, был бы счастлив, если б меня так любили.
Я решила, что он напрашивается на комплимент, и участливо спросила:
- А тебя, можно подумать, никто не любит? Ни за что не поверю. Такой симпатичный парень – общительный, как я погляжу, весёлый. Встречаешься с кем-нибудь?
- Не-а. – Виталик улыбнулся непринуждённо.
- Почему? Никто не нравится что ли?
- Нравится. Ты вот, например, нравишься.
Да уж…Никогда не думала, что подобное детское откровение может застать меня врасплох. Сколько ребят говорило мне подобные слова ещё там, в старой школе? Даже не подсчитаю теперь. А тут вдруг такое смущение охватило, что сквозь землю захотелось провалиться. Вернее, сквозь деревянный, с облупившейся краской пол. Виталик же будто и не замечал моей растерянности – смотрел мне в глаза честно и задорно.
- Ну…Ты мне тоже нравишься. – Призналась я тогда, совершенно не кривя душой.
- Это первое впечатление. Ты ещё Канарейку не видела.
Так…Меня уже начала раздражать эта идиотская кличка…Этот школьный фантом постоянно возникал из ниоткуда при самых неожиданных обстоятельствах как чёртик из табакерки, вызывая не самые приятные мысли.
- Канарейку? Того, который сейчас в раздевалке с Маринкой Фадеевой развлекается? – Довольно бесцеремонно уточнила я, даже не пытаясь скрыть свою неприязнь. Виталик изумлённо заморгал:
- Откуда ты знаешь?
- От верблюда. Вообще-то, об этом весь класс знает. А ты разве не в курсе?
- Почему? В курсе. – Теперь пришла его пора смущаться и краснеть. – Нет, серьёзно, кто тебе об этом сказал?
- Мне – никто. Я в вашем кругу избранных доверия ещё заслужить не успела. Просто девчонки рядом шептались, а я случайно услышала. Этот ваш Канарейка, он вообще когда-нибудь учится?
- Канарейке можно месяц занятия пропускать. Он потом экстерном всё наверстает.
- Он что, отличник? – Усмехнулась я.
- Да нет, в том-то и дело, что не отличник. Хотя и не двоечник. Его успеваемость чисто от настроения зависит. Когда хочет учиться, когда не хочет.
- Сейчас, стало быть, не хочет, да? Более интересные занятия себе придумал. Конечно, стулья клеем мазать куда как прикольней, чем географию изучать.
- Да нет, тут просто ситуация такая сложилась с географией. Я домашнюю накануне сделать не успел, а меня спросить были должны. Вот он меня и выручил по-дружески.
Ничего себе удружил… Моё мнение о Канарейке ничуть не улучшилось после защитной речи Виталика. Добрые услуги бывают разные, и, в конце концов, весь ушат помоев директриса сегодня вылила на голову ни в чём не повинного Виталика Павлецкого, который никакого участия в хулиганстве друга не принимал.
- А Марина, значит, его девушка?
Вот тут уже Виталик рассмеялся от души:
- Маринка?! Господь с тобой! У Канарейки каждый день девушка. Сегодня одна, завтра другая и так далее. Маринка всего лишь одна из многих.
- По-моему, это ненормально. В пятнадцать лет рановато этим так усиленно заниматься.
- Не смеши меня, это сейчас модно. Раздевалка – самое удобное место для случки.
Последнее его слово неприятно резануло мне слух, и я поморщилась:
- Пошлость какая-то. Как он хоть туда попадает, вовнутрь? Я сама лично видела, как Паша дверь на ключ закрывал.
- Ой, какое препятствие! Такие замки, как в этих дверях, ещё при царе Горохе создавали! Элементарная булавка – и всё, проблемы нету. Настоящей любви преграды неведомы.
Совсем весело…Этот Канарейка ещё, оказывается, и взломщик. И почему, интересно, Виталик говорит об этом с таким восторгом?
- Куда же учителя смотрят?
- Туда и смотрят. Ты же слышала, как Марго на меня сейчас орала. А толку-то? Чего они сделают? Вадька – наша гордость…
Разговор о Канарейке меня, если честно уже утомил. Будто тем других нету! И потом, с чего это Виталик такого мнения о себе? Чем он, собственно, хуже этого распущенного хулигана, который школу использует как свой личный бордель? Тоже мне, герой…Я бы к такому и близко не подошла. Терпеть не могу выпендрёжников.
До конца урока я так и просидела на скамейке, наблюдая за своими одноклассниками. Это было интересное занятие – читать по лицам и пытаться угадать характер того или иного человека. Подобной физиономистикой я, надо сказать, увлекалась с детства, ну а к пятнадцати годам это, соответственно, уже вошло в привычку.
Первым объектом моего изучения оказался Паша… Вот он стоит возле ребят, одобрительно кивает Виталику, висящему на турнике. Благородное, породистое лицо манекенщика, правильные черты, умный взгляд очень воспитанного человека. Скорее всего, Виталик прав: Павел Владимирович отличный семьянин и привычки заглядываться на своих хорошеньких учениц не имеет вовсе. Даже странно как-то с его внешними данными…Видимо, всё зависит исключительно от человека, от его природы, и Паша, наверное, в душе вовсе и не считает себя красивым. Хорошо, конечно, ведь скромность его ещё больше украшает.
Виталик Павлецкий…Прямодушный, добрый, независтливый. Такой милый во всех отношениях юноша, а девушки нету. Почему? Не созрел ещё? Вряд ли, в наше время такое просто исключено. И не может быть, чтобы он никому не нравился. Уж на что я привередливая, а сама была бы не прочь с ним погулять в свободное время. Кстати, идея неплохая, надо её на досуге обдумать.
Яна Лисовенко…Меланхоличная, робкая и нежная…Но некрасивая – и в этом вся её беда. Похоже, близких подружек у неё нет. А общения она ищет, иначе не заговорила бы со мной первая в раздевалке. Из таких, мне кажется, получаются хорошие подруги, да и жёны верные, если вовремя их заметить и оценить.
Рыжая, со стрижкой…По-моему, Лена её зовут. Хитрая, сразу видно, энергичная, грубоватая…Симпатичная в меру, но, видимо, считает себя красавицей номер один. Это, в принципе, неплохо – человек должен быть самоуверенным, иначе в жизни он не добьётся ровным счётом ничего. Я вот лично без ложной скромности считаю себя красивой, и никто ещё за всю мою жизнь не заставил меня поверить в обратное. В своём прежнем класс, например, я была самой лучшей девчонкой, это я знаю точно. Пока ещё не знаю, как сложится здесь, но, по крайней мере, ни одна из моих нынешних одноклассниц внешне меня не превосходит. А это радует. Я буду пользоваться успехом у этих ребят так же, как в Твери!
Так, теперь снова мальчишки…Этот белобрысый валенок, Колян Емельянов…Что о нём можно сказать? Наверняка в спорте отличник, а в остальном двоечник и полный дурак. Живёт по принципу «Сила есть – ума не надо», подраться наверняка не прочь. Девчонок презирает…Проживёт девственников до тридцати лет, женится на местной тёлке и будет растить троих детей…Стоп…А почему троих? Что это я расфантазировалась не в меру… Может, всё у него в жизни не так будет.
Весёлый звонок оповестил нас о конце занятий. Организованной толпой десятый «Б» рванул к выходу из спортзала. У двери в девичью раздевалку меня догнал Виталик.
- Секи момент.- Шепнул он мне на ухо, и я вся превратилась во внимание. Павел Владимирович привычным жестом воткнул ключ в замок…Почти тут же рывком вытащил обратно.
- Та-акс…- Он взялся за ручку, и дверь легко отворилась. Как всё просто…Элементарная булавка…
- Та-акс..- Опять сказал Паша и медленно повернулся к нам. Взгляд его выразительных буро-зелёных глаз при этом упёрся почему-то в Виталика.
- Павлецкий…- Голос физрука не предвещал ничего хорошего. – Ты знал?
- О чём, Павел Владимирович? – Недоумение моего нового друга было вполне искренним, даже я ему сразу же поверила.
- Ты понимаешь, о чём. Сорок минут назад я закрывал дверь на ключ, а теперь она странным образом открыта. И ты будешь утверждать, что Канаренко сегодня в школе не было с утра?
- Откуда я могу точно знать?
- Где Канаренко, я тебя спрашиваю? – Паша проигнорировал встречный вопрос Виталика, из-за чего я сделала вывод, что он давно уже не верит оправданиям ученика.
- Я не знаю, Павел Владимирович! – Виталик тоже повысил голос. Я даже поразилась – прежде мне казалось, что сердиться он совсем не умеет.
Паша был в ярости. Он изо всех сил старался держать себя в руках, но праведный гнев рвался наружу помимо его воли.
- Я не собираюсь с тобой до обеда спорить, Павлецкий. – Процедил физкультурник сквозь свои идеальные белые зубы. – Я уже устал вам объяснять, что во время урока раздевалка должна быть закрытой. Там ваши же вещи находятся! И если что-нибудь пропадёт, то отвечать буду я! В который раз уже я нахожу дверь открытой? В который раз я обещаю обратиться к директору и не выполняю своё обещание из жалости к вам? Вы этого не цените? Как угодно, сами виноваты. В общем, так, Павлецкий, всему есть предел, в конце концов. Или ты до конца перемены приводишь своего приятеля, или я иду с докладной директору. На вас обоих!
И тут я не выдержала.
- Послушайте, а он-то тут при чём?! Если Канаренко виноват, то на него и жалуйтесь! Мы весь урок в спортзале были, он даже близко к раздевалке не подходил!
Павел Владимирович с каким-то хмурым снисхождением выслушал мою защитную тираду, а когда я умолкла, терпеливо и даже как-то саркастически объяснил:
- Всё, что делает в этой школе Канаренко, известно Павлецкому во всех подробностях заранее. И не предупредить меня в данном случае означает поддержать его. Павлецкий прекрасно знает, где в данный момент летает наша певчая птичка. Знает – и усердно его выгораживает, прикидываясь идиотом.
Вот оно что…Я оглянулась назад, но Виталика возле меня уже не было. Похоже, он, пользуясь случаем, исчез в своей раздевалке. Не добавляя больше ни слова, ушёл и Павел Владимирович. Чувствуя себя полной дурой, я поплелась за своим пакетом. Мысли путались в голове, даже плакать хотелось – чего вообще со мной редко происходило. Это ж надо! Первый день в школе, первый урок – и уже такие неприятности. Сперва удар дверью в лоб, теперь вот глупый спор с учителем по поводу Канарейки. Я уже не просто злилась на этого негодяя – я ненавидела его всеми фибрами своей души! Бедный Виталик! Сегодня его опять потащат на экзекуцию к Маргарите Ивановне, и он, конечно же, вновь примет удар на себя, не выдаст друга. А сам виновник его бед между тем так и будет весь день скрываться от учителей и потихоньку пакостить то тут, то там. Вчера была география, сегодня физкультура, завтра, глядишь, биология. И после каждой его выходки педагоги будут срывать свой гнев на преданном и совершенно невинном Павлецком. Неужели этот трус не понимает, что подставляет своего друга по чёрному?!
Сидя на скамейке в раздевалке, я машинально рассматривала вешалки вдоль стены. Все доски сверху донизу были исписаны фломастерами и авторучками вдоль и поперёк. Чего тут только не было! Настоящий маленький Арбат! Сердечки, пронзённые стрелами, бесконечные «love», имена и фамилии любимых ребят…Галерея искусств, копившаяся годами! Сколько девчонок изливало здесь душу, царапая на этих досках любовные признания, выражая тайные желания и сокровенные мечты…И вот опять как ножом по нервам:
«КАНАРЕЙКА, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!»
«ВАДИК КАНАРЕНКО – СОЛНЫШКО!»
«В.К. – I LOVE YOU!»
«МОЙ ЛЮБИМЫЙ МАЛЬЧИК – ЭТО ВАДИК КАНАРЕНКО! Я ЕГО ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ!»
«ЧТО ЗА БОМЖ БЕЗ ТЕЛОГРЕЙКИ,
ЧТО ЗА ЖИЗНЬ БЕЗ КАНАРЕЙКИ?!»
«МИР ШИРОК, НО ТЫ – ОДИН,
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ВАДИМ!!!»
Массовое помешательство какое-то! Создаётся впечатление, что кроме Вадима Канаренко ребят в школе больше нету! Как свет клином сошёлся, дурдом самый настоящий! Да будь этот Канарейка полным двойником Леонардо Ди Каприо, надо совсем себя не уважать, чтобы восхищаться таким мерзавцем! Мозгов им всем что ли не хватает?!
Меня вдруг охватила брезгливость к этой раздевалке. Буквально полчаса назад тут происходило примитивное совокупление двух особей мужского и женского пола. Другими словами не назовёшь. Интересно, где они это делали? Может, как раз на этой вот самой скамейке? Я подскочила, торопливо схватила пакет и пулей вылетела из раздевалки.
Верный Виталик уже ждал меня возле двери.
- Ну что, заступница? Получила от Паши по мозгам? И кто только тебя просил вмешиваться?
Я невозмутимо пожала плечами:
- Ничего я не получила. Паша правильно на вас ругается.
- Да ладно, пошли учебники получим. Сейчас химия.
- Я, кстати, ничуть не удивлюсь, если твой Канарейка и в кабинете химии уже отметился. – Мрачно усмехнулась я, шагая за своим симпатичным гидом. Он рассмеялся:
- Опоздала! В кабинете химии Канарейка недели две назад напортачил. Да так, что до сих пор многие успокоиться не могут. Особенно Борис Фёдорович, химик наш. Его до сих пор при виде Вадьки трясёт.
Короче, была лабораторная работа. Боря опыты показывал, а Канарейка как всегда его не слушал – болтал с кем-то. За это его к доске вызвали. Вот тебе, Боря говорит, две пробирки. В одной кислота, в другой…Ещё что-то, я точно не помню. Смешай их, говорит, вместе, продемонстрируй классу, что получится.
Канарейка спрашивает: «Борис Фёдорович, а что будет, если это раствор на вкус попробовать?»
Ну, Боря, естественно, понял, что Вадька прикалывается и тоже шутит в ответ: «Ничего, - говорит, - Вадик, не будет. Только язык сгорит и напрочь отвалится.»
А сам отвернулся между тем и начал журнал просматривать. Канарейка эти две жидкости как положено смешал – получилась какая-то малиновая фигня навроде марганцовки разведённой. И вот он этот раствор за Бориной спиной потихоньку в раковину вылил – и как заорёт на весь класс! Обеими руками за рот схватился, глаза выпучил.
«Ма-ама-а! – вопит, - Горит!!! Язык горит!!! Помогите!!!»
Мы сидим, зажимаемся, чтобы не расхохотаться, видели же, что на самом деле случилось, а Боря-то чуть со стула не грохнулся! Подскочил, к Вадьке несётся. Сел, тормошит его, сам как мел весь белый, а Вадька уже агонию предсмертную изображает: лежит на полу, дёргается, глаза закатывает – вот-вот концы отдаст. В общем, кончилось тем, что Боря полтора часа в кабинете врача просидел с давлением, а Канарейка – в очередной раз на лобном месте у Марго. Опять родителей вызывали, разгон им устраивали по полной программе. Мама Вадькина уже не так болезненно на это реагирует. Раньше, насколько я помню, плакала, когда её вызывали.
Я слушала рассказ Виталика, холодея от ужаса и негодования. Теперь я вообще ничего не понимала
- Слушай, да он просто больной, этот ваш Канарейка! Ему что, удовольствие доставляет над людьми издеваться?! И ты ещё такого подонка защищаешь?!
Виталик посмотрел на меня с глубочайшим изумлением:
- Вадька – подонок? Ты что, обалдела? Ты же в глаза его не видела, чтобы так о нём говорить.
- А мне не обязательно его видеть, достаточно послушать тебя, Пашу и Маргариту Ивановну. Выводы как-то сами собой напрашиваются.
- А я тебе говорю, что ты его просто не видела, не общалась с ним, поэтому так и говоришь. – Упрямо повторил Виталик, однако, это его упрямство ещё больше меня разозлило и раззадорило:
- Конечно, не видела и не общалась! Потому что он как самый жалкий трус от учителей всё утро прячется!
- Да Вадька вообще никого не боится. – Горячо возразил Виталик. – Если бы он узнал, что я его тут защищаю перед всеми, сам бы мне мозги прочистил не хуже учителей. Ты совсем его не знаешь.
- Слушай, а ты часом в него не влюблён? – Перебила я насмешливо.
- Чокнулась? – Он даже обиделся от такого нелепого предположения. – Мы с ним в одном дворе с семи лет росли, как братья. За одной парте почти на всех уроках сидим. У нас друг от друга никаких секретов нету.
- Если ты ему и правда такой хороший друг, то мог бы его воспитанием заняться вместо того, чтобы покрывать его перед всеми. Может, он к твоим советам прислушается и вести себя станет лучше.
- Канарейка? – Виталик рассмеялся. – Ну, ты скажешь тоже! Каким это образом я смогу на него повлиять? Канарейка чужих советов не слушает, у него своя голова на вес золота. И делает он только то, что ему самому хочется.
- Всё ясно, короче. Эгоист первостатейный. – Опять не удержалась я от подначки, и снова Виталик твёрдо опроверг мой вывод:
- Ничего подобного. Я же говорю, чтобы так думать, надо совсем его не знать. Просто он авантюрист. Ему скучно жить так, как все живут, ощущений острых хочется, событий каких-то невероятных, от которых адреналин повышается, понимаешь? А в сущности Вадька – большой ребёнок. Школа для него – балаган, а не место учёбы. Вот он и бегает как клоун по арене. Набьёт полные карманы батончиков и оттягивается, только фантики раскидывает где ни попадя. Ты можешь себе представить такое чудо природы? Дымит как паровоз – через день у бабулек на рынке по пачке «Бонда» ворует, на дискотеки по две бутылки водки умудряется пронести мимо технички. Всех девчонок уже, наверное, в школе перепортил, а батончики соевые пожирает как младенец двухгодовалый – по килограмму в день. В чай по четыре ложки сахара кладёт. Мне бы на его место плохо давно стало, а ему хоть бы что – восторг щенячий.
- Извращенец какой-то. – Заключила я, выслушав Виталика с интересом. – Алкоголь, табак, секс – и батончики…Как трогательно! Родители-то его хоть в курсе того, что он вытворяет?
- О хулиганстве – конечно в курсе. Я же говорю, они из школы практически не вылезают, что мать, что отец. А вот насчёт вредных привычек – вряд ли. Отец бы за это Вадьке устроил, мне кажется. Хотя…В принципе, не знаю… Он Вадьку обожает.
- Ну, естественно, единственный сынок, наверное, в семье. Всё для него одного. – Иронично вставила я. Мне так и хотелось и найти в лучшем друге Виталика хоть какой-то изъян.
- С чего ты взяла, что единственный? – Удивился Виталик. – У Вадьки сестра-близняшка есть, Варька. Её, кстати, тоже сегодня что-то не видать с утра…И младший брат, Никита. Ему двенадцать сейчас.
- Ого! - Искренне поразилась я многочисленности семьи Канаренко. – И все они такие же хулиганы?
- Нет, представь себе. Вадька один в своём роде. Другого такого природа ещё не выдумала.
Так, за разговорами о Канарейке, мы получили в библиотеке учебники, а там как-то совсем незаметно оказались на третьем этаже возле кабинета химии. Дверь была закрыта, и ученики десятого «Б» сидели на подоконниках как куры на насесте. Мы тоже втиснулись в общую массу, покидали на пол свои пакеты. На соседнем подоконнике сидела Маринка Фадеева и непринуждённо болтала длинными стройными ногами в телесных колготках. Короткая зелёная юбка больше напоминала широкий пояс. Интересно, для чего она переодевалась в спортивный костюм, если на урок всё равно идти не собиралась? На случай, если бы её уловка не удалась?
Ещё одна специалистка по канарееведению. Сколько же их всего в этой школе? Мне вспомнились бесчисленные истерические надписи в физкультурной раздевалке, и я задала Виталику вопрос, впервые пришедший мне в голову именно там.
- Слушай, а кроме Канарейки у вас в школе ребят больше нету что ли? Или он такой красивый, что дальше некуда?
- Ну почему дальше некуда….- Серьёзно откликнулся Виталик. – Может, есть и красивее, я в этом не особенно разбираюсь. Тут, мне кажется, дело не столько в красоте.
- А в чём же тогда?
- Не знаю. Сама поймёшь, когда увидишь.
- Мне кажется, я его никогда не увижу.
Я действительно сказала то, что думала. Создавалось впечатление, что Вадим Канаренко не учится вообще, а в школу приходит тайком лишь для того, чтобы поиздеваться над учителями. Совершив очередную выходку, он растворяется в пространстве как призрак, успевая при этом влюбить в себя всех девчонок школы. Хотелось бы, конечно, взглянуть на этого неуловимого Канарейку. Хотя…Нет, пожалуй, не хотелось бы. Он просто негодяй и бессовестный эгоист. А мне гораздо больше нравится Виталик Павлецкий.
Звонок затрещал прямо над ухом, и я вздрогнула от неожиданности. Виталик спрыгнул с подоконника, я тут же последовала его примеру. Дверь в кабинет химии отворил маленький плотный старичок, которому по возрасту давно было уже пора сидеть дома и дожидаться естественного старческого артсклероза. Так это и есть Борис Фёдорович?! Господи боже мой, ну и сволочь же ты, Вадим Канаренко! Такого почтенного дедушку чуть до инфаркта не довёл! Нет, со мной определённо что-то творится…Это, наверное, новая школа виновата.

4

Но с характером мне всё-таки повезло. К пятому уроку я уже совсем освоилась в своём новом классе, и кроме Виталика и Яны Лисовенко успела пообщаться с большей частью одноклассников. Они и впрямь оказались доброжелательными и вовсе не высокомерными – охотно шли на контакт, интересовались мною. Я же, в свою очередь, не собиралась ничего от них скрывать. В моей жизни до сих пор просто не было страшных тайн и непристойных историй: родилась во Владимире, жила в Ярославле, потом в Твери. Училась в обычной школе, гуляла с ребятами, рисованием увлекалась. Единственное, пожалуй, чего я не стала говорить своим одноклассникам, это какое жуткое впечатление произвёл на меня их посёлок. Не хотелось обижать их и настраивать против себя с первого же дня.
Виталик не покидал меня ни на минуту. На всех уроках он неизменно садился за мою парту, на переменах ходил за мной как привязанный и говорил, говорил без конца. Я уже многое знала о самом военном посёлке Бахчиванджи, и о школе имени Джанибекова в частности. Так, на одной из перемен, например, в коридоре мы встретились с невысокой полноватой женщиной средних лет – она увидела Виталика издалека и первая поспешила нам навстречу.
- Здрасьте, Татьяна Евгеньевна. – Весело и радостно поздоровался Павлецкий. Даже слишком радостно, как мне показалось.
- Здравствуйте, ребята. – Женщина с ласковым любопытством посмотрела на меня умными тёмными глазами, и Виталик быстро пояснил ей:
- Это Ксюша Кондрашова, новенькая. Можно она сегодня к нам на вечер придёт?
- Конечно можно. – Улыбнулась Татьяна Евгеньевна. – О чём речь? Мы ей и в спектакле роль найдём. В пять часов, Виталик, ты помнишь? Не опаздывайте.
- Ну конечно, Татьяна Евгеньевна.
- И Вадику напомни, ладно? А то я его сегодня что-то не видела с утра.
- Да он и так не забудет, я уверен.
Когда она ушла, я, разумеется, не смогла не поинтересоваться, кто это такая.
- Это наша любимая учительница. – Охотно ответил Виталик. – Татьяна Евгеньевна Воронина.
- А что она преподаёт?
- Театральное мастерство.
- Чего-чего?
- Театральное мастерство. Это не урок, конечно, скорее просто кружок для любителей. Без Татьяны Евгеньевны в школу вообще было бы скучно ходить, а так – сплошное удовольствие. Она наш массовик-затейник. Мы под её руководством капустники проводим, спектакли ставим. Вот сейчас, к примеру, для малышей в Доме Офицеров собираемся сказку новогоднюю играть. Я – в роли Деда Мороза, между прочим.
- А сегодня в пять у вас что, репетиция?
- Нет, мы ещё не все роли утвердили. А собираемся просто так – планы обсудить, подурачиться. Татьяна сама как девчонка, она с нами как с ровесниками общается, не то, что другие учителя. Её все любят и никто не боится. Пойдёшь сегодня со мной, сама увидишь, как там здорово. Глядишь, тебе и правда какую-нибудь роль в сказке дадут, вместе тогда будем репетировать.
Вот это уже что-то новое. В самодеятельности участвовать мне ещё прежде не приходилось, да и вообще театральное мастерство для меня – сфера неизведанная и от того вдвойне интересная. Хотелось бы попробовать себя на этом поприще. Тем более, если, по словам Виталика, там весело и здорово, а учительница вообще как подружка. Будет что дома рассказать, и от грустных мыслей отвлекусь, от тоски по старым друзьям.


Конец ноября выдался по-зимнему холодным. Снег, лежащий на земле, был давно уже не первой свежести, однако таять вовсе не собирался – бесформенной густой кашей прилипал к сапогам, оставляя на них грязные следы. Когда мы вышли из школы, я моментально замёрзла под порывом ледяного северного ветра, дувшего прямо в лицо – даже тёплая синтипоновая куртка не смогла меня защитить. Я поёжилась, щёлкнула зубами, и Виталик сочувственно посмотрел на меня:
- Холодно?
- Не то слово. – Мои зубы снова сами собой выбили дробь. – Это тебе хорошо, ты в брюках.
- Можно подумать, что тебе кто-то мешал брюки надеть. Сейчас это уже разрешено даже в школе. – Совершенно справедливо заметил Виталик. – Не понимаю я вас, девчонок. Наденут колготки прозрачные и считают, что это на самом деле одежда. А по мне лучше уж вообще ничего не надевать.
Я всхлипнула покрасневшим носом.
- Вот! – Тотчас же отреагировал он теперь уже со злорадством. – Форс мороза не боится, да? Берет хотя бы надела. Уши же отвалятся рано или поздно!
Сам Виталик был в шапке, и я откровенно позавидовала его благоразумию. Надо было взять с него пример и следить за своим здоровьем смолоду, однако волосы мои так красиво развевались на ветру, что просто силы духа не хватало убрать их под берет. Зато я вдруг вспомнила, что в карманах у меня лежат перчатки и поспешила их вытащить, пока пальцы мои ещё могли шевелиться. Из правого кармана помимо одной из перчаток я вытащила ещё что-то…Что-то совершенно необъяснимое и мне не принадлежащее, а именно – смятый презерватив примитивного бледно-жёлтого цвета.
В первое мгновение я жутко испугалась, решив, что по ошибке взяла в раздевалке чужую куртку. Потом, убедившись, что это не так, обалдевшими глазами уставилась на Виталика, и только тогда осознала, что он хохочет уже минут пять, а я всё это время стою как парализованная и глупо моргаю. Мне было вовсе не до смеха – если бы сегодня вечером мама случайно залезла в карман моей куртки, я бы ни за что не сумела доказать ей свою абсолютную непорочность. Меня бы отхлестали по щекам, заперли бы в комнате, а на следующий день поволокли бы к гинекологу на проверку. И всё это случилось бы из-за чьей-то дурацкой шутки. Впрочем, я уже догадывалась – чьей именно. В другой моей руке вместе с перчаткой лежал скомканный фантик из под соевого батончика «Рот-Фронт».
- Как…это…понимать? – Осведомилась я хрипло, когда ко мне вернулся дар речи.
- Это ещё что! – Отсмеявшись, «утешил» меня Виталик, глаза его были мокрыми от весёлых слёз. – Он мог тебе куртку изнутри мелом разрисовать, ты бы и не заметила!
Я с отвращением швырнула презерватив в снег. Туда же, следом, полетела конфетная обёртка. Если раньше проделки Канарейки лично меня не касались, то теперь, когда это произошло, я была готова его убить. Я даже не представляла, что способна на такую патологическую ненависть, тем более к парню, которого даже ни разу не видела. Слов, чтобы выразить свои эмоции у меня не нашлось – я просто повернулась и быстро зашагала вперёд.
- Ксюш! – Виталик кинулся за мной. – Да брось ты обижаться, это же шутка! Канарейка над всеми так прикалывается!
- Ещё одно слово о Канарейке – и я тебе нос разобью, понял?! – Не отдавая себе отчёта, выпалила я. И он ничего не ответил на это. Весь оставшийся путь мы прошли молча. На другие темы словно и говорить не хотелось. Глупость какая…Спросил бы меня о том, какие я фильмы люблю, какую музыку слушаю, чем вообще увлекаюсь…Может, я его обидела своей злостью? Он-то, в принципе, здесь при чём? Хотя мог бы и предупредить заранее, чтобы я готова была к подобным неожиданностям. Раньше мне почему-то казалось, что Канарейка издевается только над педагогами, а он, видимо, вообще никаких правил не придерживается. И за что его только любят?
- Вот мой дом. – Сказал Виталик, внезапно прерывая затянувшееся молчание. Это была последняя «хрущоба» а-ля семидесятые, а дальше шли более свежие постройки, в том числе и десятый «А», в который мы въехали. Оказывается, я жила всего на три дома дальше Виталика!
- Ну тогда пока. – Я больше не нашла, что сказать. – В половине пятого зайдешь за мной, ладно?
- Давай я тебя сейчас до дома провожу, посмотрю, где ты живёшь.
Обстановка, кажется, разрядилась. Хорошо бы про Канарейку между нами речь больше не заходила. Виталик хороший парень, но порою он бывает невыносим – хотя бы тем, что от души восторгается дурацкими шуточками своего приятеля. А меня лично они уже достали.


В квартире вкусно пахло чесноком – мама заделывала на ужин куриные окорока. Помимо этого она успевала иногда поглядывать в окно и всем вокруг интересоваться. Я ещё не успела разуться, когда услышала её деловитый вопрос:
- Ксюш, а что это за мальчик тебя сейчас провожал?
Мама в своём репертуаре. До сих пор она не может привыкнуть к тому, что дочка уже выросла и стала нравиться ребятам. Впрочем, я им нравилась ещё задолго до того, как повзрослела, и это, похоже, беспокоило маму сильнее всего.
- Это мой одноклассник. – Сообщила я, входя на кухню. – Павлецкий Виталик.
Мама – прямая, стройная, стояла возле стола и зубчиком чеснока натирала жирный, аппетитный окорочок. В свои сорок три года она выглядела девчонкой – особенно со спины. Все говорили, что мы с ней очень похожи и мне, если честно, это всю жизнь льстило.
- Ну ты даёшь! Первый день в школе – и уже поклонники! Как там тебя встретили? Ничего?
- Нормально. – Я уселась на табурет, схватила со стола большое зелёное яблоко. Мама укоризненно покосилась на меня:
- Руки мыла?
- Нет. Они и так чистые.
- Иди, помой и давай обедать.
Спорить в данном случае было бесполезно. Я встала и уныло поплелась в ванную, на ходу оглядывая захламлённую квартиру. Ремонт продвигался медленно, но верно: в гостиной уже красовались новые обои. Папа искренне считал, что большая комната – лицо хозяев, потому что все гости первым делом заходят именно туда. Мне же казалось, что гости сначала видят прихожую, а потом уже всё остальное. Кто-то очень умный ещё сказал, что истинное лицо хозяйки – это ни что иное, как унитаз: он, дескать, должен быть таким чистым, чтобы из него не зазорно было даже чай пить. Хорошее изречение, мне оно, почему-то, запомнилось.
Ванная пока что глаз не радовала: кафель на стене был старым, грязно-жёлтого цвета, стены давно не приводились в порядок. Только смеситель нам вчера поставили новый, что, впрочем, было уже чертовски здорово – в старой служебной квартире мыться под душем было совершенно невозможно, и кран там постоянно отваливался.
Тщательно намыливая руки, я поймала себя на том, что думаю о Виталике. Думаю с теплом и нежностью, на которую, надо заметить, раньше способна не была. Удивительное дело! Этот посёлок и эта школа поистине произвели на меня странное впечатление – я даже не вспомнила о своих прежних друзьях, оставшихся в Твери, хотя, уезжая, мне казалось, что жизнь моя без них будет просто невыносимой. Наверное, я просто умею быстро перестраиваться и находить приятное во всём. Сегодня вечером, например, я пойду в театральный кружок и, вполне вероятно, увижу там много интересного. Может быть, мне действительно дадут роль в новогодней сказке, и я с первого же дня стану для всех СВОИМ человеком. В конце концов, где наша не пропадала?
- А он хороший. – Неожиданно заявила мне мама, когда я вернулась на кухню.
- Кто? – Не сразу сообразила я.
- Этот мальчик, Виталик. Думаю, с ним тебе нечего бояться. – Мама сказала это с таким серьёзным видом, что я, собираясь сесть, едва не промахнулась мимо табуретки.
- Нечего бояться? Это ты о чём?
- Обо всём, что должно волновать девочку твоего возраста.
- Девушку. – Обиженно поправила я.
- Девочку. – Упрямо возразила мама, поставив передо мной тарелку с фасолевым супом. – Тебе всего пятнадцать лет.
- Я и не знала! – Разговор перестал мне нравиться. Каждый раз, когда мама пыталась затормозить моё половое взросление, я чувствовала себя идиоткой. Она словно приказывала мне: НЕ РАСТИ, ОСТАВАЙСЯ РЕБЁНКОМ КАК МОЖНО ДОЛЬШЕ И ТОГДА В ТВОЕЙ ЖИЗНИ НЕ БУДЕТ ПРОБЛЕМ.
Интересно, когда это мама успела составить такое благоприятное мнение о Виталике? Неужели для этого было достаточно одного взгляда с высоты третьего этажа?
- Он к тебе не приставал ещё? – Услышала я над ухом вопрос мамы.
- Ты же вроде сама сказала, что он хороший. А теперь чего испугалась?
- Тебя испугалась. Раньше я ещё могла тебе верить, а теперь ты меня настораживаешь.
- Чем? – Я отхлебнула с ложки жутко горячий суп, посмотрела на маму невозмутимыми глазами.
- Мне кажется, что ты забиваешь голову ненужными мыслями. А тебе надо думать в первую очередь об учёбе.
- Одно другому не мешает.
- Ещё как мешает. По себе знаю. В десятом классе из-за мальчиков чуть на второй год не осталась. Хорошо родители мозги вовремя вправили, а то бы осталась без образования.
- Мам, если у меня возникнут какие-то проблемы, я с тобой поделюсь. – Пообещала я, решив пойти на компромисс, но маму это, видимо, не успокоило, потому что она даже не соизволила улыбнуться для того, чтобы разрядить атмосферу.
- Не надо со мной делиться проблемами, у меня своих хватает. Ты просто не создавай их, хорошо?
- По-моему, это ты создаёшь их из ничего. – Заметила я, тоже начиная закипать. – Какие у тебя основания думать обо мне плохо? Я давала на это повод?
- Ты красивая и глупая, как я в твои годы, а такие чаще всего портят себе жизнь с самого начала.
- Ты-то особо не испортила, как я погляжу.
- Не испортила, потому что, как я уже говорила, родители заставили за ум взяться. А потом я отца твоего вовремя встретила. Если бы не он, неизвестно, что бы со мной было. А ты такого же человека можешь и не встретить.
Господи, и о чём это она всё время пытается меня предупредить? Как будто я и впрямь настолько глупа и наивна, что позволю одурачить себя первому встречному красавчику! Да, я, может быть и в самом деле в некоторой степени легкомысленна, но я всю жизнь дружу с ребятами и знаю, что они из себя представляют. Я давным-давно научилась делить их на классы и категории, на виды и подвиды, и уж как-нибудь смогу разобраться, кто хороший, а кто плохой, кто обманет, а кто – нет. Да я целую диссертацию смогла бы о мальчиках написать, защитить диплом, особенно не утруждаясь, потому что их я понимаю гораздо больше, чем девчонок. Но стоило ли доказывать это маме? Всё равно она будет считать меня красивой, доверчивой дурочкой, которую нужно постоянно оберегать и контролировать. Что ж, пускай считает…Когда-нибудь я её очень удивлю.

5

Виталик оказался идеально точен – ровно в половине пятого раздался его звонок, и я выскочила из квартиры, даже не дав ему возможность зайти в прихожую.
- Извини, там такой бардак, что лучше не смотреть. – Поспешила я объяснить, увидев обиженное недоумение Виталика.
- Подумаешь. – Тихо отозвался он. – Вы же только что въехали. Да и вообще, я кто такой? Внук президента что ли?
- Откуда я знаю? – Мне срочно пришлось превратить разговор в шутку. – Может быть и внук! Ты же мне ничего про себя не рассказывал. Кто твои родители, например?
- Простые смертные люди. Обыкновенные. И мусором в квартире меня не удивить.
- Нет, а поподробнее? Кем они работают?
- Отец водитель в фирме какой-то московской. «Газель» водит.
- А мама?
- Мама здесь на рынке торгует. – Мне показалось, что Виталик смутился. Оно и понятно – разница профессий видна невооружённым глазом. Московская фирма и местный рынок! Похоже, между ними мало общего. Мне стоило бы корректно промолчать, но какой-то чёрт будто нарочно дёрнул меня за язык:
- Интересно, как они друг друга понимают?
Виталик нахмурился, помрачнел:
- Никак. И давай не будем об этом говорить, а?
Тема пресеклась. Всю дорогу до школы мы говорили о сущих пустяках, которые тут даже и описывать не стоит. В душе же я сделал для себя один тревожный вывод: в семье у Виталика серьёзные нелады, и они, похоже, здорово его угнетают.
Уже смеркалось, на улице зажглись фонари, и было как-то по особенному уютно шагать по вечернему спокойному посёлку мимо одинаковых домов-пятиэтажек (к которым я даже почти привыкла) с милым, хорошим парнем, и легко, непринуждённо с ним общаться.
Когда мы вошли в школьный двор, я неожиданно вспомнила:
- Знаешь, а ты моей маме понравился.
- Маме? – Виталик удивился не меньше, чем я, когда сама это услышала. – А она меня разве видела?
- Успела в окно разглядеть, когда ты меня провожал. Глаз у неё – алмаз. Тебе вообще-то повезло, моя мама обычно всех с первого раза забраковывает.
- Действительно повезло. Спасибо за предупреждение. Теперь я твою маму бояться буду.


Школа вечером – это совсем не то же самое, что школа днём. Две большие разницы, как говорят в Одессе. Пустые коридоры, тишина, как в храме во время службы. Только вторая смена и группа продлённого дня иногда и ненадолго нарушают эту благодать. Неяркий свет и полное умиротворение во всём здании.
Минуя опустевший кабинет директора и столовую, мы свернули направо. Тем же путём сегодня утром Виталик вёл меня в физкультурную раздевалку. Однако дальше наш маршрут круто изменился: по широкой зелёной лестнице мы поднялись на второй этаж и оказались на небольшой квадратной площадке. Здесь было три двери – одна прямо и две с правой стороны. Вывеска на первой гласила о том, что это – библиотека (здесь я, опять же, сегодня утром получала учебники). Крайняя дверь справа была слегка приоткрыта, оттуда я явственно услышала бренчание гитары. Сперва это было действительно просто беспорядочное бренчание – гитару, вероятно, кто-то умело настраивал, пробуя звучание каждой её струны. Потом звуки стали чётче, выразительней, уже можно было угадать мотив. И вот, наконец, гитара зазвенела, запела, переливаясь на разные голоса, набирая силу и мощь, и музыка, образовавшаяся в итоге, заставила меня затрепетать. Там, за этой дверью, находился настоящий музыкант! Только профессиональный гитарист мог так управлять этим непослушным по своей сути инструментом!
Охваченная необъяснимым восторгом и позабыв на какое-то время о Виталике, я метнулась на эту музыку как мотылёк на огонь, и попала в маленький актовый зал. Здесь царил интимный полумрак, освещалось только небольшое пространство сцены, на которой никого не оказалось – ребята и девчонки расположились в зале, на стульях, расставленных в форме круга, а в самом его центре, на таком же ветхом школьном стульчике сидел парень в синей толстовке. Это в его руках находилась гитара. Это он так божественно играл. Когда я вошла в зал, никто не обернулся, потому что в этот момент парень начал петь. Я прежде слышала эту песню – многие из моих старых друзей в Твери фанатели от группы «Ария», и я, не являясь особой ей поклонницей, некоторые композиции запоминала чисто машинально. Так, например, медленную, лирическую песню «Закат» я сейчас узнала с первых же строк…
Я вижу как закат
Стёкла оконные плавит.
День прожит, а ночь оставит
Тени снов в углах.
Мне не вернуть назад
Серую птицу печали,
Всё в прошлом – как быстро тают
Замки в облаках!
Там все живы,
Кто любил меня,
Где восход как праздник
Бесконечной жизни,
Там нет счёта
Рекам и морям,
Но по ним нельзя доплыть домой…
Мир замер на мгновение…Земля перестала вращаться, застыла в раздумии…Остановившись за последними рядами стульев, я любовалась этим парнем. Я упивалась его хорошо посаженным, тихим голосом, небрежной позой, манерой игры. Белые, красивые пальцы левой руки уверенно брали аккорды, пальцы правой бегали по струнам то вверх, то вниз, и всё было в этих движениях слаженно и правильно, музыка появлялась из ничего, лилась сама собой из под этих волшебных пальцев музыканта…
Вновь примирит всё тьма –
Даже алмазы и пепел,
Друг равен врагу в итоге,
А итог один.
Два солнца у меня
На этом и прошлом свете,
Их вместе с собой укроет
Горько-сладкий дым.
Там все живы,
Кто любил меня,
Где восход как праздник
Бесконечной жизни.
Там нет счёта
Рекам и морям,
Но по ним нельзя доплыть домой…
Парень пел, кивком головы время от времени смахивая со лба непослушную тёмно-русую прядь, его глубокие, большие глаза были по-детски трогательны и задумчиво мечтательны. В левом ухе таинственно поблескивало аккуратное золотое колечко…
Я смотрела на это чудо и не могла пошевелиться. Казалось, само слово «романтика» было специально придумано для этого человека, совсем, по сути, ещё мальчика, который, тем не менее, уже сейчас выглядел по-взрослому серьёзным. Много ребят повидала я на своём, недолгом пока веку, многие в той или иной степени мне нравились, но не более. Подобный транс я испытывала сейчас впервые: меня колотила дрожь, хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Хотелось пробраться сквозь ряды стульев, подойти к этому нежному, трепетному принцу и опуститься перед ним на колени как перед священной иконой. Чтобы он улыбнулся мне в ответ… У него, наверное, божественная улыбка…Если бы он одарил меня ею, я бы, наверное, впервые в жизни влюбилась бы по настоящему. О, да! Такого бы я любила! Это же реальный романтичный идеал, который девушки ищут всю жизнь, о котором мечтают, но так и не находят никогда, вплоть до глубокой старости. А я нашла! Я нашла его здесь, в школе посёлка Бахчиванджи! В этой грязной трущобе, которую возненавидела сперва всей душой. Теперь она не казалась мне такой уж отвратительной, потому что в моём городе и в моей школе ТАКОГО чуда я не видела. Надо узнать, что это за мальчик! Надо непременно с ним познакомиться, когда он закончит петь, иначе я просто с ума сойду!
Кто-то осторожно тронул меня за плечо, и я, с досадой обернувшись, обнаружила возле себя Виталика Павлецкого. Милого, приятного, но абсолютно земного и обычного как все ребята.
- Что, нравится? – Поинтересовался он, как мне показалось, чуть ревностно.
- Нравится. – Я даже не сочла нужным это отрицать, меня всю трясло изнутри как в лихорадке. – А кто это?...Кто это такой?
- Значит, нравится…- Виталик усмехнулся то ли горько, то ли саркастически. – В таком случае, прошу любить и жаловать. Мой лучший друг Вадим Канаренко.
Возьми меня с собой,
Пурпурная река!
Прочь унеси меня с собой,
Закат!
Тоска о том, что было
Рвётся через край
Под крики серых птичьих стай.
У меня, кажется, поехала крыша…
«…Да так, я же говорю – ерунда. Стулья в кабинете географии клеем вымазал…»
«…У Канарейки каждый день девушка…Раздевалка – самое удобное место для случки…»
«…Канарейка за Бориной спиной этот раствор в раковину вылил, а сам как заорёт на весь класс…Кончилось тем, что Боря полтора часа в кабинете врача с давлением просидел…»
«…Дымит как паровоз, через день по пачке «Бонда» у бабулек на рынке ворует. На дискотеки по две бутылки водки умудряется мимо технички проносить…»
Бред…Полнейший бред…То, что сегодня утром я слышала от Виталика, совершенно не соответствовало тому, что сейчас я видела своими глазами. Мелкий воришка, отъявленный хулиган, малолетний бабник и начинающий пьяница реально НЕ МОГ быть обладателем такого поэтически одухотворённого лица и честного, проникновенного взгляда! Это всё равно что, положим, Джоконду с картины Да Винчи вообразить проституткой, или того же Фредди Крюгера – Папой Римским. Абсурд, одним словом. Абсурд!
Песня закончилась и сидевшие вокруг Канарейки ребята шумно зааплодировали. Только сейчас, случайно скользнув по ним рассеянными глазами, я узнала некоторых своих одноклассников. Там же, на первом ряду сидела и Татьяна Евгеньевна Воронина. Она приветствовала меня и Виталика безмолвным кивком головы. Мы поняли этот жест и, пробившись по рядам, уселись на стулья поближе к центру. Мне стоило бы как следует осмотреться по сторонам, поинтересоваться, как выглядит в этой школе актовый зал, но взгляд мой был намертво прикован к Вадиму Канаренко, и я, как ни старалась, не могла его отвести.
- Теперь что-нибудь весёленькое. – Сообщил слушателям Канарейка. – А то вы того гляди зарыдаете.
Снова ловкие пальцы забегали по аккордам, зазвенели струны, умело направляемые рукой опытного гитариста. Песня Высоцкого про Ваню и Зину в особых комментариях не нуждалась – её с первых же срок встретили дружным смехом и аплодисментами. А я…Я вновь была глубоко потрясена почти незаметным и абсолютным перевоплощением Вадима Канаренко. Только что я видела задумчивого, грустного романтика с чистой душой – и вот уже передо мной сидел задиристый, шустрый мальчишка, из глаз которого куда-то исчезла нежность, а на смену ей пришло озорное, безудержное лукавство. О, да, сейчас я верила, что это – хулиган!
…Ой, Вань, гляди-кась, папуга-айчики-и-и!
Ну я и-богу закричу-у-у!
А енто хто в кароткай маички-и-и?!
Я, Вань, такую жу хачу!
Теперь я понимала, что имел в виду Виталик, когда говорил, что дело не только в красоте. Лицо Вадима Канаренко действительно было красивым – по общепринятым стандартам. Даже при тусклом свете я сумела обратить внимание на его белую, нежную кожу, на тонкие, почти девичьи черты: прямой нос, чувственные, в меру полные губы, высокие скулы, мягкий подбородок. Однако красота его, несмотря на всё вышеперечисленное, могла бы считаться весьма распространённой, если бы не эта редкая способность Канарейки ИГРАТЬ СВОИМ ЛИЦОМ!
Его лицо, по сути, было таким же инструментом как гитара в руках – каждый мускул на нём жил своей жизнью и одновременно подчинялся хозяину как та же гитарная струна. Наблюдать за мимикой Вадима можно было бесконечно. Он пел живо, задорно, зажигательно, а я, даже не прислушиваясь особо к словам песни, следила то за его сияющими глазами, то за тёмно-русыми бровями, успевающими за один короткий миг сходиться у переносицы и тут же взлетать вверх, то за ровными, чистыми зубами, то за игривыми кукольными ресницами. Я не знала, на что именно мне смотреть, но оторваться не могла, и трудно было понять, как ему удалось так легко переключиться с серьёзной песни на подобную лихую сатиру?! Словно и не он это сидел сейчас печальный и мечтательный, когда я вошла.
ПРИРОЖДЁННЫЙ АРТИСТ! – дошло вдруг до меня. Именно прирождённый – от природы, от бога! Потому что этому не учатся. Такими рождаются. Ни малейшего стеснения перед зрителями, полная уверенность в своей незаурядности и неуёмная, бьющая через край энергия – вот что прочитала я во всём облике Вадима Канаренко.
- Ну? Чего же ты стоишь? – Услышала я над ухом ироничный голос Виталика. – Иди, влепи ему пощёчину, скажи, какой он дегенерат и развратник.
- Перестань. – Агрессивно огрызнулась я и тут же почувствовала себя неловко. Я ведь и правда всё нынешнее утро сгорала от ненависти к оскорбившему меня школьному фантому. А теперь этот наглый пожиратель батончиков сидел передо мной, и я не могла на него налюбоваться. Кстати, не я одна – обаяние Канарейки вряд ли могло кого-то оставить равнодушным, к нему было приковано внимание всех, собравшихся в этом зале, и я невольно поддавалась массовому гипнотическому трансу. Как мастерски, как профессионально умел этот парень зачаровывать публику! Как виртуозно он играл! А как пел! Его исполнение, несомненно, одобрил бы сам автор песни.
Ты, Зин, на грубость нарываис-ся,
Всё, Зин, абидеть нарави-ишь,
Тут задень так накувыркаис-ся,
Придёшь дамой – там ты сидишь!
Ну и меня, канешна, Зин,
Всё время тянет в магазин,
А там друзья, ведь я же, Зин,
Не пью адин!
На этот раз шум аплодисментов меня буквально оглушил, и я вдруг осознала, что сама хлопаю в ладоши вместе со всеми как полоумная. Вот повеселиться сейчас надо мной Виталик! Я посмотрела на него и, к своему удивлению, не обнаружила никакой иронии в свой адрес – Виталик, как и все остальные, находился во власти этой коллективной эйфории. Но что я, в принципе, удивлялась? Это же его лучший друг.
Вадим тем временем, церемонно раскланявшись в разные стороны, вручил гитару невысокому щуплому пацану, сидевшему поблизости и, поднявшись со стула, перебрался во второй ряд. Взгляд его остановился на мне, потом озадаченно переместился на Виталика.
- Привет. – Это было предназначено для нас обоих.
- Чего-то я тебя сегодня всё утро не видел. – Это относилось персонально к Павлецкому.
- Ты-то сам где был? – Отозвался Виталик не очень-то радостно. – Меня уже сегодня сто раз на ноль умножили по твоей милости.
- Да? – Искренне удивился Канарейка. – За что конкретно?
- За всё хорошее. За вчерашнюю географию и сегодняшнюю физкультуру. Марго тебя поймала или нет ещё пока?
- Нет, бог миловал. А ты-то здесь при чём, что-то не въезжаю. – Вадим перелез через ряды стульев и оказался возле нас. Господи, его бездонные глаза были точно такого же цвета, как и надетая на нём тёмно-голубая толстовка!
- Да я всегда ни при чём. А получаю кирпичом. – Виталик обернулся ко мне. – Вот, кстати, ещё одна потерпевшая. Первый день в нашу школу пришла и уже «приятные» сюрпризы из карманов извлекает.
Канарейка взглянул на меня с весёлым любопытством:
- Так это твоя куртка, что ли, была?
- Моя. – Голоса своего я почти не услышала – до того он вдруг стал тихим и робким.
- Ну тогда пардон, я не знал, что ты новенькая. Остальные к моим шуткам уже давно привыкли.
Не знаю, для чего он извинялся? Весь вид его излучал такую нахальную самоуверенность, что в прощении моём он совершенно не нуждался.
- Меня Вадим зовут – Канарейка протянул мне через Виталика свою руку, и я с каким-то непонятным благоговением пожала его прохладную, мягкую ладонь.
- Меня – Ксюша.
- Ну и как тебе наша школа, Ксюша?
- Я тебе уже говорил. – Вмешался Виталик. – Ты своими примочками девушке на весь день настроение испортил. Сначала Марго на меня наорала по поводу географии – я из её кабинета вышел и прямо Ксюше в лоб дверью заехал с расстройства. Потом Паша на меня собак спустил из-за того, что ты раздевалку открытой оставил – она за меня заступилась и тоже замечание получила ни за что. И в довершение всего этого по дороге домой она обнаруживает в кармане резинку и фантик. Не многовато ли для первого дня?
- Многовато. – Согласился Вадим, однако глаза его смотрели на меня по-прежнему весело и совершенно невозмутимо. – Но кто же виноват, что всё так наложилось?
- Мог бы в качестве поощрительного приза и целый батончик положить. – Заметил Виталик. – В виде большого исключения.
- Не мог. Я на батончики жадный.
- Это точно. Я Ксюше уже рассказывал. Натуральный батончиковый маньяк.
- Вадик, Виталик и Ксюша! – Неожиданно донёсся до нашей маленькой компании голос Татьяны Евгеньевны. – Вы там так увлеклись, что ничего не слушаете!
Надо же, она запомнила, как меня зовут! Виталик живо подпрыгнул с места:
- Извините, Татьяна Евгеньевна. А о чём вы говорили?
Воронина с укоризненной улыбкой покачала кудрявой головой:
- О чём и собирались говорить. О спектакле. Выбирайтесь сюда, поближе, будем думать, какую роль дать Ксюше.
Мы все трое послушно переместились на первый ряд. Виталик усиленно помогал мне – подавал руку, следил, чтобы я не зацепилась колготками за стулья. Канарейка же, давно опередив нас, уже сидел возле Татьяны Евгеньевны.
- Значит так…- Учительница оглядела всех собравшихся ребят. – У нас ещё нету Белоснежки и Герды…
- У-ау! – Вадим взвился со стула как реактивный самолёт. – Давайте Гердой её назначим, Татьяна Евгеньевна?! Мы с ней вместе будем в ящике сидеть!!!
Зал грохнул хохотом.
- Кто про что, а вшивый про баню!
- Да, самое главное – ящик!
- Канарейка, это ж не раздевалка! Там темно и тесно! – Посыпались со всех сторон реплики одна другой непристойней. Даже сама Татьяна Евгеньевна разделяла всеобщее веселье от души. Только я сидела и не могла понять, о каком ящике идёт речь и что, собственно, вокруг меня происходит.
- В общем так. – Принялся вдохновенно объяснять Вадим. – Самый классный момент в спектакле – это ящик, в котором прячутся Кай и Герда. В начале сказки зрители убеждаются в том, что ящик пуст, а в середине спектакля в нём вдруг обнаруживаемся мы с тобой. Из ниоткуда. Это такой фокус для ясельного возраста. Понятно?
Я кивнула, хотя смысл услышанного поняла весьма смутно. До меня только дошло, что Кая будет играть Канарейка, и мы с ним половину спектакля просидим в каком-то странном ящике.
- Ладно, Вадик, угомонись. – Отсмеявшись, вмешалась Татьяна Евгеньевна. – В общем, Ксюшенька, сюжет сказки такой.
На бал к Деду Морозу и Снегурочке приезжают гости: трубадур с принцессой, Белоснежка с гномами и коза с козлятами. Ворона-конферансье начинает праздник, но тут появляется Снежная Королева – заколдовывает всех и уносит в Царство Вечной Зимы. Чудом спасается только ворона. Она и обнаруживает тот самый ящик, в котором спрятались Кай и Герда, спешившие предупредить Деда Мороза о беде, но опоздавшие это сделать. Все вместе они отправляются искать волшебный уголёк, чтобы одолеть Снежную Королеву. Всё это вкратце и по существу. Остальное – детали.
Сюжет, конечно, был типично детским, но ведь и сам спектакль ставился для ребятишек из детского сада и первого класса.
- Кстати, это не просто сказка, а классный мюзикл. – Вставил Канарейка. – Нам с тобой, правда, танцевать не придётся. Жаль. Татьяна Евгеньевна, можно я лучше кого-нибудь из разбойников сыграю, а?
- Ну Вадим, зачем тебе такая роль? Какой из тебя разбойник?
- Обалденный! Вы даже не представляете – насколько! Мы тут с Виталькой от нечего делать репетировали танец разбойников. Сами придумали. Хотите покажем?
Услышав своё имя , Павлецкий попытался отвертеться:
- Не, Вадь, давай в другой раз…
- Ещё чего! – Снова подскочив со стула, Вадим бесцеремонно схватил друга за рукав джемпера и чуть ли не волоком стащил с места. – Вперёд, Санчо, нас ждут великие дела! Татьяна Евгеньевна, у вас фонограмма с собой?
- Там. – Татьяна Евгеньевна кивком головы указала на примостившийся в углу сцены стульчик, где стоял обыкновенный кассетный магнитофон. Я и моргнуть не успела, а Вадим уже сидел на корточках возле этого стула и деловито нажимал кнопки магнитофона, выискивая нужную фонограмму. Виталик терпеливо и послушно дожидался друга около сцены. Он, похоже, уже давно смирился со своей скромной ролью Санчо Пансы при великолепном Дон Кихоте, а я, глядя на их взаимоотношения, невольно вспоминала популярный школьный фильм про Петрова и Васечкина, который до сих пор смотрела с большим удовольствием. Два неразлучных приятеля, абсолютно разные по характерам: один – романтичный тихоня, другой – отчаянный выдумщик и сорвиголова. Про Виталика и Вадима, несомненно, получился бы не менее весёлый фильм, что-то вроде «Петров и Васечкин в десятом классе». А я бы, наверное, потянула на роль повзрослевшей Маши Старцевой.
Нет, правда, чем не похоже? Несчастный преданный Павлецкий так же как и Петров попадает в неприятности из-за неугомонного Канаренко и при этом никогда не жалуется на друга, даже более того – идёт у него на поводу. Одним словом, как в той песне поётся:
- Петров, скажи?
- Да, это точно.
Мне стало весело от этого неожиданного сравнения, и я как-то сразу вдруг освоилась в этом маленьком актовом зале.
Из магнитофона тем временем зазвучала хорошо знакомая песенка разбойников из мультфильма «По следам бременских музыкантов». Буквально за мгновение до этого Вадим увлёк Виталика за собой на сцену, а дальше…Дальше я увидела самый потрясный и залихвацкий танец, какой только можно себе представить! Это была гремучая смесь всех стилей и направлений: от танго до рэпа, от чечётки до русской плясовой. В зале поднялся невообразимый галдеж: девчонки захлопали в ладоши, ребята захохотали и засвистели одновременно. Татьяна Евгеньевна подошла к самым подмосткам сцены, восхищённо и крайне заинтересованно наблюдая за своими учениками. Оба они были почти одинакового роста, однако слегка отличались телосложением – Канарейка был стройнее более упитанного, плотного Виталика, а потому казался выше. И всё-таки вместе они смотрелись бесподобно! В их танце всё было слажено, отшлифовано до совершенства, словно эти движения они репетировали каждый день по нескольку часов. Я даже поразилась, когда это Вадим успевает заниматься репетициями, если он, пор словам Виталика, только и делает, что отрывается на полную катушку.
Каждый повторяющийся припев песенки вызывал в рядах бурю эмоций – Вадим и Виталик ритмично шагали по сцене взад-вперёд, в конце каждой строки вскидывая ногу вверх:
- Не же-ла-ем жить,
Эх!
-По-другому не же-ла-ем жить,
Ух!
Получалось это у них так забавно, что все мы покатывались со смеху. Да, танец разбойников в исполнении Павлецкого и Канаренко имел бы успех у малышни! Только слишком уж обаятельны и симпатичны были эти ребята для подобного амплуа. Песня, к сожалению, оказалась короткой и быстро закончилась. Вадим и Виталик поклонились направо и налево, а затем спрыгнули со сцены туда, где стояла Воронина.
- Ну, как вам? – Сразу же спросил Канарейка.
- Потрясающе. – Честно призналась Татьяна Евгеньевна. – Кто этот танец придумал?
- Мы. – Ответил Вадим, однако Виталик тотчас же возразил:
- Не мы, а ты. Чего врёшь?
- Ну я. – Неохотно пришлось подтвердить Канарейке. – Но без твоего участия он бы не получился. Это надо либо дуэтом исполнять, либо целой компанией.
- Дуэт «Кар-мэн»! – Подал голос кто-то из ребят. – Вам бы надо свою группу создать, Канарейка! Шоу-бизнесом заняться после школы! Денег бы кучу загребли!
- Я об этом подумаю. – Не оборачиваясь к советчику, пообещал Вадим, а сам продолжал смотреть на Воронину умоляющими глазами. – Ну так что, Татьяна Евгеньевна? Дадите нам с Виталькой разбойников, а?
- Ты и так разбойник. – Та попыталась отшутиться. – А Виталик у нас уже утверждённый Дед Мороз. Так что не сбивай его с верного пути, а лучше научи этому танцу наших разбойников и перевоплощайся в Кая. Мы ведь тебе уже и Герду подыскали.
- Чтобы в ящике не скучно было сидеть. – Снова заметил какой-то неугомонный остряк, и когда вся компания дружно рассмеялась, я опять почувствовала себя не в своей тарелке. Они, оказывается, уже считают меня Гердой! А ведь я ничего ещё не сказала, никакого согласия не дала! Впрочем, куда бы я делась теперь отсюда? Один раз побывав здесь, навсегда уйти невозможно. И потом, в конце концов, стоит попробовать себя на сцене, пусть даже в наивной детской сказке. Вдруг во мне талант неожиданно обнаружится?
Я не заметила, как возле меня на стул плюхнулся Виталик – опомнилась только когда услышала его вопрос:
- Как тебе наше шоу?
- Здорово. – Улыбнулась я. – Даже не ожидала от тебя.
- Я-то что? Вадька выучить заставил. Так хотел в разбойники попасть. Ну ничего, он и Кая в бандита превратит, если захочет.
Я хотела поинтересоваться, почему Канарейка так упорно рвётся в бандиты, если ему и в жизни приключений хватает, но отвлеклась от темы, заметив, как в зал лёгкой походкой вошла ещё одна девчонка. Не останавливаясь возле рядов, словно игнорируя всех нас, она проследовала к самой Ворониной:
- Здравствуйте, Татьяна Евгеньевна. Извините, что опоздала, я только что из бассейна.
- Ничего, Варенька, мы только что начали. Иди, Трубадур тебя на месте дожидается.
«Варенька» оглянулась, поискала кого-то глазами и, в конце концов, остановила удивлённый взгляд на мне. Я, в свою очередь, рассматривала её с необъяснимым недоумением. Девчонка была яркая, статная! Голубые джинсы плотно облегали её стройную, ладную фигуру – именно стройную, без всякого намёка на костлявость или угловатость, так свойственную многим подросткам. Длинная, тёмно-русая коса ниже пояса вызвала в моей душе несвойственное мне доселе чувство чёрной зависти – я давно мечтала так отрастить волосы, но ухаживать за ними, как правило, терпения не хватало. Приходилось довольствоваться средней длинной – до плеч…И потом…Я никогда в жизни особенно не страдала комплексом неполноценности, а тут вдруг чётко осознала, что ЭТА девчонка красивее меня и даже ужаснулась собственному заключению. Правда, не только красота Варвары произвела на меня столь сильное впечатление. С первой же минуты у меня возникло ощущение, что я её уже где-то видела. Нет, даже не то – я точно помнила, что в школе её сегодня не встречала, просто… Просто лицо её мне было очень знакомо. Этот надменный, свысока взгляд больших синих глаз, гордая посадка головы и все черты в общей сложности напоминали мне о чём-то…Вернее, не о чём-то, а КОГО-ТО… Где же я видела похожее лицо? На обложке журнала? Или в каком-то фильме? Она же просто как артистка, настоящая русская красавица…
Мучилась я до тех пор, пока возле себя не услышала весёлый голос Вадима Канаренко:
- Чего приуныла, Герда? Скучно тут у нас что ли?
Вот ОНО!.. Я обернулась назад и увидела абсолютно такое же лицо. Чуть более естественное, правда, потому что на нём отсутствовал макияж, чуть более крупное – в силу того, что принадлежало оно не девчонке, а парню, но всё-таки совершенно идентичное.
- Нет. Не скучно. – Пробормотала я, с трудом оправляясь от шока. – Это что, сестра твоя?
- Ага. – Живо кивнул Канарейка. – А как ты догадалась?
- Ты что, смеёшься? Вы похожи, как две капли воды. Даже не думала, что бывает такое сходство.
- А что тут такого?
- Да ничего, но вы же всё-таки разного пола. Хоть чем-то, значит, должны отличаться.
Я слишком поздно поняла, что сморозила глупость – Вадим расхохотался так громко и заразительно, что все, находившиеся в зале, удивлённо посмотрели на нас.
- А мы что, по-твоему, вообще ничем не отличаемся?! А волосы?! Разве ты не видишь, что у меня косы такой нету?! И потом, я, конечно, тоже в джинсах, но под ними у меня совершенно не то же самое, что у Варьки, могу тебя заверить на сто процентов!
Его слова услышали все окружающие, в том числе и Варя. Под общий смех она быстро подошла к нам, возмущённо посмотрела сперва на меня, потом на Виталика и в конечном итоге обратилась к брату:
- Что это у вас за высказывания такие в мой адрес?
- Да вот, Ксюша мне говорит, что у нас с тобой нет ничего разного. – Объяснил Вадим. – Я ей и доказываю, в чём наша с тобой разница. Кстати, Ксюша теперь участвует в нашем спектакле в роли Герды.
- Да? – Варя без улыбки, очень серьёзно взглянула на меня. – Ты новенькая что ли?
- Новенькая. – Я уже смертельно устала без конца повторять и слышать ото всех это набившее оскомину слово.
- А в каком классе?
- В вашем.
- В нашем? – Бездонные Варины глаза остановились на Виталике. – Она с тобой, я так поняла?
- Со мной. – Подтвердил тот, как мне показалось, недружелюбно. – Отныне и навсегда Ксюша – наша подруга.
Неприязнь Виталика как в зеркале отразилась на кукольном личике Вари Канаренко, она язвительно скривила пухлые губки:
- Желаю счастья, Павлецкий. Впервые вижу тебя таким окрылённым.
Виталик не успел с достоинством отпарировать удар, в перепалку вовремя вмешался Вадим:
- Ладно, ребята, давайте жить дружно. Хотите, я вас всех батончиками угощу?
Я так и не поняла, откуда в его ладони оказалась горсть конфет в хорошо знакомой мне обёртке
- Вот, в честь праздника. Налетай – подешевело!
Пользуясь щедростью Канарейки, мы с Виталиком взяли себе по батончику. Варя только сморщила тонкий прямой носик:
- Тошнит уже от твоих батончиков. Весь дом ими забит. Надо маме сказать, чтобы на голодный паёк тебя посадила, а то ещё диабет себе смолоду заработаешь.
- Ну рискни. – Хмыкнул Вадим, невозмутимо закидывая в рот конфету. – Я тебе ночью волосы обстригу. Тогда Ксюша нас вообще различать перестанет.
- Ой, подумаешь…
- Ой, подумаю…
- Ну и заткнись.
- Сама заткнись. – Вадим неожиданно сделался серьёзным и первым оборвал начавшийся было спор с сестрой. – Ладно, всё, давай без недоразумений. Мало нам со звёздновскими войны, так мы ещё и тут будем междоусобицу устраивать?
- Мы ничего и не устраиваем. – Мрачно огрызнулся Виталик, а Варя, фыркнув надменно, отошла от нас к ожидающему её возле сцены долговязому Трубадуру. Я так увлеклась тем, что происходило около меня, что не сразу заметила того, что репетиция в самом разгаре. Невесть откуда взявшиеся девочки-малолетки, класса где-то шестого – не больше, отрабатывали какие-то замысловатые движения под руководством Татьяны Евгеньевны. Мои ровесники, оставшись без присмотра, разбрелись по залу кто куда, но уходить никто не собирался. Видимо, что-то было в этих вечерах. Уютное что-то и тёплое. Здесь царила здоровая атмосфера дружбы и взаимопонимания.
. Мысли мои снова переключились на Вадима, Варю и Виталика. Последний, надо признаться, слегка озадачил меня своей неожиданной грубостью. До сих пор Виталик казался мне олицетворением хорошего настроения и вечного юмора, поэтому его отношение к сестре лучшего друга было мне непонятно. Необъяснимых задач я терпеть не могла, я просто из себя выходила, сталкиваясь с головоломками. Надо было срочно разобраться в этом, раз уж меня зачислили в компанию и объявили подругой «отныне и навсегда».
- О какой это войне у вас шла речь? – Обратилась я сразу к обоим ребятам, молча жующим батончики и взирающим на репетицию малолеток с бесстрастным любопытством.
- Со звёздновскими. – Неохотно пояснил Виталик. – Ты эту сторону нашей весёлой жизни, наверное, не знаешь.
- Не знаю. Может, расскажете?
- Расскажи, расскажи. – Посоветовал Вадим. Даже не посоветовал, а дал разрешение. – Ей рано или поздно тоже придётся в этом участвовать, так что пусть сразу в курсе будет.
Я выжидательно уставилась на Виталика. Тот, тяжело вздохнув, начал говорить.
- Ну…Здесь недалеко от Бахчи Звёздный Городок находится. Раньше мы со звёздновскими вместе тусовались, на дискотеки к ним туда ходили. Не то, чтобы дружили, но общались время от времени. А потом история одна нехорошая произошла
Пацан один, из звёздновских, Севка Пономарёв, в Варьку влюбился до одурения. Цветы дарил, в кино приглашал, едва ли не серенады пел под балконом. Короче, растрогал её на какой-то период поведением своим неординарным, и она какое-то время решила с ним погулять. Многим нашим пацанам это не понравилось – они сами тут за Варькой как собаки бегают. А Толян Шумляев (есть тут у нас такой отморозок местный) – так тот вообще с катушек съехал. Как кобель похотливый Варьку обхаживал – пас, пас, прохода не давал, особенно по пьяни. Он полный дебил вообще, второгодник, кроме кулаков нет ничего, в башке – ни одной извилины.
Так вот, и два прихвостня у него есть – Генка Ковальчук и Викинг (кличка такая). Эта «святая троица» однажды вечером Севку подкараулила где-то и так измордовала, что того с сотрясением мозга в больницу увезли. Звёздновцы решили, что это – камень в их огород, посчитали себя глубоко оскорблёнными и совершили ответный ход на нас. Ну, мы, естественно, в долгу не остались – тоже не на помойке же себя нашли, в конце концов. И пошло-поехало…Уже три месяца воюем как Монтекки и Капулетти.
- А что с тем парнем? – Выслушав рассказ, спросила я взволнованно.
- С каким парнем? – Не понял сперва Виталик.
- Ну с тем, которого избили. С Севой. Как он сейчас?
Павлецкий пожал плечами:
- Откуда я знаю? Мы если с его друзьями встречаемся, то лишь за тем, чтобы подраться.
- Не понимаю. Почему они на вас наехали? Вы же ни при чём.
Прямо над моим ухом раздался короткий смешок Вадима:
- Видишь ли, Ксюша. Шумляев, Ковальчук и Викинг имели несчастье находиться в нашей компании. Вернее, это мы все имели несчастье с ними дружить. И своим беспределом они подставили всех нормальных пацанов. Звёздновцы не выясняли, кто именно избил Пономарёва – просто пришли к нам и устроили драку. Мы сперва даже понятия не имели, почему дерёмся, просто оборонялись тупо – и всё. Только потом узнали, что на самом деле произошло
- И что? Вы же могли позже им всё объяснить.
Канарейка почему-то промолчал, будто не слыша моего недоумения. За него ответил Виталик:
- Мы не обязаны перед ними оправдываться. Они там слишком много о себе возомнили. Как же – Звёздный Городок, элита. Шумляева с его дружками мы, правда, с позором из нашей тусовки прогнали, теперь они само по себе, против всех.
- Анархисты. – Язвительно вставил Вадька. – Банда батьки Махно.
- Вот. – Продолжил Виталик. – Но звёздновцы этого не знают. Для них мы все сволочи. Больно нужен нам был этот Севка.
- Ну так бы им и сказали. – Не унималась я. – Почему из-за трёх придурков все должны страдать?
- А кто тебе сказал, что мы страдаем? – Усмехнулся Канарейка. – Нам это даже нравится, правда, Виталь? В нашей помойке со скуки сдохнуть можно, а так – хоть какое-то разнообразие. Встретились, подрались – в милицию, встретились, подрались – в милицию. Романтика, как Леонов скажет!
- Ладно. Ну а Варя что же?
- Что – Варька?
- Ну, она же с Севой встречалась. Как же теперь?
Вадим рассмеялся:
- А теперь всё, прошла любовь, завяли помидоры. Заварила кашу, а сама – в кусты. Расхлёбывайте, мальчики, как хотите.
- Значит, она его совсем не любила?
- А кого она вообще любит? – Вмешался Виталик. – Ты только взгляни на неё внимательно. Ей кажется, что парня, достойного её королевской любви, природа ещё не создала.
-Да ладно тебе. – Совсем без злости возразил Канарейка, комкая фантик в своих идеально артистичных пальцах. – Ты уж прям последней стервой мою сестрёнку выставляешь. Просто она ещё не встретила свой идеал. Какие её годы-то?
- Да в её-то годы как раз сильнее всего и влюбляются! Так, как в пятнадцать лет любят, ни один возраст любить не способен! – Виталик разгорячился, разволновался, сам того не замечая и потому, внезапно услышав себя со стороны, испуганно осёкся. Однако было поздно – Вадим уже уловил настроение друга.
- Ого…Это что-то новое. – В синеве его красивых, проницательных глаз плескалась ирония. – Откуда такие познания, Павлецкий?
Но Виталик вдруг замкнулся, насупился и отвечать не стал. Повисла тяжёлая пауза, в течение которой мы все трое смотрели на сцену: под мелодию из того же мультфильма о бременских музыкантах Варя с каким-то незнакомым мне долговязым парнем репетировала танец Трубадура и Принцессы. Лёгкое, словно невесомое тело её летало как пушинка, роскошная коса моталась из стороны в сторону, и вся она была такая гибкая и гуттаперчевая, что мне уже в который раз пришлось ей позавидовать. Несомненно, эта чванливая кукла пользовалась у ребят даже большим успехом, чем я. Парень, танцующий с Варей, смотрел на неё глупыми щенячьими глазами, будто не веря в то, что именно ему, простому смертному, выпало вдруг счастье вертеть в своих руках такое неземное создание. И я уверена, не он один считает Варю Канаренко богиней. Странно только, почему Виталик не входит в число её поклонников. Даже напротив – как раздражительно и злобно он с ней обращается! Скорее всего, не может простить ей этой истории. Интересный случай, конечно, ничего не скажешь. Настоящая Троянская война из-за Елены. Но сама-то «Елена» какова! Похоже, о несчастном поклоннике она уже и не вспоминает, у неё и без того их – вагон и маленькая тележка. А этот…Как его там? Толян Шумляев…Тоже мне Отелло выискался местного масштаба. Неужели здесь живут подобного рода отморозки? Страшновато…И всё-таки со стороны самой Вари это жестоко – могла бы хоть должное отдать самоотверженному Севе за его беззаветную любовь. Не ребёнок уже, стоило бы понимать, насколько всё это серьёзно. Хотя…Виталик, кажется, прав – Варя действительно уверена в том, что любви её никто не достоин. И в этом, кстати говоря, она ещё больше похожа на своего брата-близнеца – если Канарейка каждый день меняет подружек, то он тоже не особенно-то верит в любовь и идеалов не ищет.
- Слушай. – Прерывая затянувшееся молчание, обратилась я к Вадиму. – Вы так здорово танцуете – и ты, и Варя. Вы что, учились где-нибудь?
- Не-а. Это у нас врождённое. Мама, когда беременная была, «Грязные танцы» каждый день по видаку смотрела.
- Врёт он всё. – Спокойно разоблачил друга Виталик. – Мама их до пятого класса на хореографию таскала. Варька до сих пор ходит.
- Конечно, вру. – С лёгкостью сдался Канарейка. – В восемьдесят третьем году «Грязных танцев» ещё и в проекте не было.
Господи, с каким серьёзным и умным видом он говорил самые несуразные глупости! И как убедительно при этом они звучали! Даже сердиться на Вадима было невозможно – слишком уж наивными и трогательными становились его детские глаза, когда он дурачился.
- И видаков в восемьдесят третьем году ни у кого ещё не было. – Резонно добавил Виталик. – Иностранные фильмы по телевизору не показывали.
- Как это не показывали?! – Опять же с ноткой дурашливости в голосе возмутился Вадим. – А «Четыре танкиста и собака»?! Такой крутой супербоевик был, нынешние Рэмбо и Терминатор отдыхают! Мы в этот фильм с ребятами в детстве играли. Построим себе танк из ящиков и воюем с фашистами. Клеевая была игра!
- Слушай, а ты мне об этом не рассказывал! – Оживлённо встрепенулся Виталик. – Кого ты там играл-то? Грузина?
- Ну вот ещё. – Обиделся Канарейка. – Скажи ещё – Шарика.
- Янека? – Предположила я и сразу же попала в цель.
- Точно! – Канарейка удостоил меня одобрительным взглядом. – Тоже что ли фанаткой была?
- Была. – Весело кивнула я. – Все эту школу проходили.
О том, что я, играя в танкистов, тоже всегда выбирала себе роль Янека, я почему-то не сочла нужным сообщить.
- Ну и вот, значит. – Углубился в воспоминания Вадим. – Я был Янеком. И была у меня, разумеется, своя Маруся. Алёнкой звали, соседская девчонка. Выполняли мы с ней как-то ответственное задание и попали в немецкое окружение. Положение безвыходное и одно-единственное спасение – бочка с ржавой водой. Мы с Алёнкой, не долго думая, ныряем в эту бочку во всей одежде, погружаемся с головами и сидим. Минуту, две, три. И тут у меня мысли какие-то нехорошие появляются. Погибнем, думаю, сейчас от вражеской пули, не вкусив в полной мере радостей этой чудесной жизни. Была – не была! Подвигаюсь на ощупь к Алёнке, совершаю резкий выпад – и попадаю точно ей в губы. Алёнка с перепугу вместо того, чтобы шарахнуться в сторону, налетает прямо на меня, оба мы захлебываемся, начинаем выбираться, барахтаться, я её отталкиваю, она – меня, а в итоге вместе опять в ржавой воде оказываемся, друг друга топим…Немцы автоматы покидали, давай нас за волосы тащить, а я вырываюсь, ору: «Не дрейфь, Маруся, живыми не сдадимся!» А тут и друзья-танкисты с Шариком на помощь подоспели, камни из рогаток полетели по фашистским каскам…
Мы с Виталиком уже не могли просто слушать – мы надрывались от хохота, вытирая слёзы ладонями и хватаясь за животы.
- Но это ещё не всё, если вы так подумали. – Воодушевлённо продолжал Вадим. – Вся эта бойня завязалась возле бочки, если вы помните. А бочка эта принадлежала одному злому деду – дядя Костя его звали. Короче, он увидел в окно, что происходит, вылетел к нам. Как ещё без ружья с солью – не знаю. Мы, естественно, бросаемся в рассыпную, уже не разбирая – где немец, где грузин, где поляки, где собаки, всё смешалось – люди, кони, гора кровавых тел. Алёнка спотыкается, падает на асфальт, расшибает коленку, а сзади неумолимо приближается дядя Костя…Я оглядываюсь, вижу, что моя боевая подруга в опасности, открываю огонь на поражение из рогатки – аккурат дяде Косте в лоб…Остальное лучше не рассказывать.
- Да, да, хватит! – Замахала я руками на Канарейку, всё ещё плача от смеха. – Бедный дядя Костя!
- Бедный я! – Возмущённо поправил меня Вадим. – Бабушка потом со мной два дня не разговаривала из-за этого случая.
- Бабушка?
- Ну да, это же всё у бабушки происходило, на Чкаловской. Я там до школы рос.
- И хулиганил от души. – Добавил Виталик. – Оттуда ведь всё и началось, да?
- Наверное. А теперь это уже патология.
И вновь это было сказано с серьёзным, трагическим видом, хотя я лично готова была поклясться, что раскаяние Вадима вовсе не мучает. Впрочем, Виталик оказался прав – неприязни по отношению к Канарейке в моей душе больше не осталось, и для этого действительно стоило лишь немного с ним пообщаться. Волшебство какое-то. Красивый, интеллектуальный хулиган – явление редкое, если не сказать больше – эксклюзивное, но он мне и в самом деле понравился! Болезнь по имени Канарейка весьма и весьма заразна. Надо тормозить, пока ещё не поздно, ещё чуть-чуть – и я так же, как остальные девчонки начну расписывать физкультурную раздевалку полубезумными фразами о любви. Нет! Нет и нет…Надо увлечься Виталиком – он, по крайней мере, надёжней.

6

Из школы мы возвращались втроём. Было уже совсем темно и намного холодней, чем днём, но на этот раз я почему-то совсем не чувствовала резких порывов ветра. Щёки мои горели как после шампанского, и настроение было на удивление приподнятым. Может, этому способствовал прекрасно проведённый вечер, а может быть знакомство с двумя симпатичными ребятами, которые сразу же оценили меня по достоинствам и помогли освоиться на новом месте. Конечно, так и должно было быть, я ничуть не сомневалась в том, что первыми моими друзьями здесь станут именно мальчишки, но видеть в их лице Виталика Павлецкого и Вадима Канаренко было вдвойне приятно и радостно.
Мне нравилось, что они друзья. Мне нравилось, что никто из них не пытался со мной заигрывать вот так, сразу, с первого дня. Если бы это произошло, я, разумеется, особенно не обиделась бы – у меня были все основания предполагать, что я им обоим нравлюсь. И в этом плане меня больше беспокоил Виталик, потому что в его взгляде я читала нечто для меня непривычное – глубокое, страстное и серьёзное. Вадим же смотрел на меня так, как и многие другие парни – с расчётливым, чисто спортивным интересом, словно на дорогую, модную шмотку, которую хотелось бы при случае заиметь. А что же я? Я ещё не решила, с кем из них встречаться. С одной стороны, Канарейка, конечно, интересней, незаурядней, чем Виталик. Но с другой – он слишком распущен и избалован женским вниманием. Маме, по крайней мере, в отличие от Виталика он вряд ли понравится – способность к физиономистике у нас родовая.
Сразу же на крыльце Вадим достал из кармана «пилота» пачку «Бонда», с жадностью прикурил спичками. Мне вспомнились рассказы Виталика, и я не удержалась от вопроса.
- Слушай, а ты правда сигареты воруешь?
Канарейка выпустил в мою сторону струю едкого дыма, угрожающе покосился на Виталика:
- Заложил уже, да? Вот и бери друзей в разведку.
Он сказал это шутливо, но Виталик всерьёз обиделся:
- Да ладно, можно подумать, это бог весть какая тайна! Тут даже учителя знают, чем ты в свободное от учёбы время занимаешься!
- Ну допустим, это ты переборщил. Марго точно не знает, иначе меня бы давно от общества изолировали.
- А зачем ты это делаешь? – Привлекла я его внимание к себе.
- Как это зачем? – Вадим взглянул на меня с беззаботным недоумением. – Курить-то хочется.
- У родителей попросил бы денег.
- У родителей? Как ты себе это представляешь?
- Ну…На карманные расходы, например?
- Ага. – Ухмыльнулся Канарейка, снова выпуская мне в нос клубы холодного морозного дыма. – Они у меня такие дураки, что вот так возьмут и поверят, что я хочу эскимо на палочке купить. Особенно отец! Это же начальник контрразведки Щёлковского района.
- Серьёзно? Строгий он у тебя?
- В какой-то степени. Но главное – проницательный. Я же курю уже год почти. Мамка – та до сих пор об этом даже не догадывается, а отец – сразу просёк. Каждый вечер шмон карманов и проверка дыхания.
- Ругает?
- Ругает, конечно. Но я каждый раз клянусь, что больше не буду.
- А он не спрашивает, где ты сигареты берёшь?
- Спрашивает. Говорю, что ребята угощают – у них родители добрые, деньги на жвачку регулярно выдают. Один раз, правда, ради прикола ляпнул, что, мол, украл с прилавка пачку.
- Ну? А он?
- Не поверил, естественно. Знает, что я всегда вру. В этом, кстати, есть хорошее преимущество, усвой на будущее – пригодится.
- В чём? – Не поняла я.
- Ну, во вранье. Когда часто врёшь, можно для разнообразия говорить правду в самых опасных ситуациях. Есть шанс, что тебе не поверят.
Мне стало смешно.
- И что же, часто ты врёшь?
Вадим скромно пожал плечами:
- Как получается.
- А получается почти всегда. – Вставил Виталик, явно пытаясь отомстить другу за его недавнее замечание. – Я так даже и не умею!
- Чего ты вообще умеешь? – Не остался в долгу Канарейка. – Хакер-недоучка. Знаешь, Ксюш, если американцы завтра сбросят на нас атомную бомбу, смело считай, что виновник ядерной войны идёт сейчас слева от тебя и хлопает своими честными, невинными глазами.
- Почему это? – Искренне удивилась я.
- Потому что он по Интернету прыгает как блоха по дворняжке. Для него защитный код в чужом компьютере сломать не сложнее, чем мне сигареты у бабки с прилавка свистнуть.
- Серьёзно? – Я во все глаза уставилась на Виталика, будто впервые за целый разглядела его как следует, а тот, сокрушённо качая головой, смотрел на дымившего в сторону Вадима:
- Да, Вадь…С кем из нас в разведку идти нельзя – спорный вопрос.
- Нет, правда? – Предотвращая новый спор, пристала я к Павлецкому. – А у тебя что, Интернет дома есть?
- Есть. Не мой, правда, отцовский. Я полгода на курсы программистов ходил. Понравилось, затянуло.
- Затянуло. – Зловеще усмехнулся Вадим и щелчком пальцев швырнул окурок в грязный снег. – Так затянуло, что остановиться уже невозможно. Может ты там втихомолку банки грабишь, прикола ради, а?
- Конечно, граблю. – Подхватил Виталик ироничный тон товарища. – Это ты по мелкому работаешь: сигареты – ерунда какая! А я с дешёвкой не связываюсь, я по крупному, с размахом орудую.
От их бесконечного злого юмора у меня голова пошла кругом. Сплошные хулиганы и воришки, хакеры и бабники…
- А ты где научился на гитаре играть? – Меняя тему разговора, спросила я у Вадима.
- На гитаре? Да есть тут человек один хороший, муж учительницы нашей.
- Здорово у тебя получается. Никогда раньше такого не видела. Молодец.
- Я знаю. – Лукавая улыбка осветила детское лицо Вадима – на этот раз он даже не пытался изображать из себя скромника. Сияющие игривые глаза его так и говорили мне: «Вот какой я необыкновенный! Другого такого не найдёшь!»
- Для того чтобы так играть, надо, наверное, дома много тренироваться? – Поинтересовалась я с участием, от чего Канарейка развеселился окончательно:
- Дома? Откуда? У меня даже гитары своей нету.
- Когда же ты заниматься успеваешь?
- Я и не занимаюсь. Так, играю от случая к случаю – на вечерах, на праздниках, как сегодня, например. Тебе правда понравилось?
- Правда. – От души призналась я. – Особенно первая – «Закат». Красиво очень звучало, трогательно.
- А у него все арийские медляки красиво звучат. – Заметил Виталик. – Даже жаль, что их не так много.
- Тебе нравится «Ария»? – С живым любопытством обратилась я к Вадиму.
- Нравится. Была бы возможность все их песни под гитару спеть! Только не получается. Я и так уже пытался импровизировать, некоторые композиции переделал под инструментал. – Вадим прервался на полуслове, взглянул на меня недоверчиво. – А ты? Не может быть, чтобы тебе нравился тяжёлый рок.
Я вынуждена была признаться, что от тяжёлого рока я действительно очень далека.
- Ну и зря. – Совершенно серьёзно сказал Канарейка. – Ты бы хоть раз к словам в их песнях как следует прислушалась. Попса по сравнению с «Арией» - тупая дешёвка. Это, конечно, надо самому понять, без давления. О, мы уже пришли!
Я с удивлением обнаружила, что мы действительно стоим возле дома Виталика.
- Тут я живу. – Указал Вадим на противоположную «хрущобу». – А тебе далеко ещё пилить?
- Нет, до десятого «А». – Ответил за меня Виталик и вдруг, взяв под руку, неожиданно притянул к себе. – Вадь, я её провожу, ладно? А то темно уже, хулиганы ещё пристанут.
Вадим весело улыбнулся:
- Самый страшный хулиган на Бахче – это я. Забыл? – Он подмигнул мне заговорщицки. – Рад был познакомиться, Ксения. До завтра. Теперь, я так полагаю, мы втроём в школу будем ходить.
Это, конечно, был намёк на явную активность Виталика по отношению ко мне. Что ж, пусть. С такими друзьями не соскучишься.
- Кстати. – Опять обратился ко мне Канарейка. – Татьяна Евгеньевна в твоём доме живёт, ты в курсе?
- Серьёзно? – Удивилась я.
- Серьёзно. Первый подъезд, первый этаж, первая квартира – запомнить легко. Ты к ней зайди как-нибудь, пусть она тебе сценарий сказки даст. Порепетируешь дома, а потом мы с тобой на сцене встретимся уже подготовленные.
- Ой, Вадь, ладно. – Нетерпеливо перебил друга Виталика. – Спектакль мы ещё только в декабре будем ставить. Успеете ещё договориться, не забивай ей голову.
- Гля-аньте на него. – Вадим с деланным ужасом округлил глаза. – Павлецкий, да ты никак отделаться от меня хочешь поскорее? В кои-то веки, господи! Боишься, что уведу, а?
- Ничего не боюсь. – Огрызнулся уязвлённый Виталик, но, тем не менее, ещё плотнее прижал меня к себе. – Просто поздно уже, а у Ксюшки мама строгая.
- Мама? Ну, мама – это серьёзно. Ладно, дети мои, не буду мешать вашему безоблачному счастью, потопал я до хаты. Только утром обо мне вспомнить не забудьте, а то я обижусь и никогда вас больше батончиками вас не угощу. Пока!
Проговорив всё это почти без передыха, Вадим круто развернулся и быстро зашагал к своему подъезду. Я долго, словно зачарованная смотрела ему вслед, любуясь его лёгкой, уверенной походкой и стройной фигурой, на которой так красиво смотрелась отороченная белым мехом короткая коричневая дублёнка.
- Ну и как он тебе? – Поинтересовался Виталик, когда мы остались одни.
Я не сразу нашлась с ответом.
- Не знаю…Он такой смешной.
- Смешной. А ещё чертовски обаятельный. Ты уже, поди, в него влюбилась.
В голосе Виталика прозвучала тоскливая обречённость смертельно больного человека. И самое страшное заключалось в том, что он не так уж далеко ушёл от истины – я уже была близка к этой вирусной болезни, более того – этот вирус я уже подцепила и теперь нужно было срочно, немедленно принимать лекарство, делать противостолбнячный укол, пока инфекция не проникла в кровь и не завладела всем организмом. Если это произойдёт, я непременно потеряю голову, я забуду все мамины наставления и пущусь во все тяжкие. Я и глазом моргнуть не успею, как окажусь в физкультурной раздевалке, на одной из этих дурацких скамеек, а девчонки из класса будут хихикать между собой на очередном уроке: «Да, подфартило Ксюшке! Мы тут будем на матах прыгать, а она там – на Канарейке. Или он на ней!»
Нет, от греха подальше! Подальше! Я крепко вцепилась в локоть Виталика и сама потащила его вперёд, к своему дому.
- Ты чего? – Тот даже растерялся, послушно следуя за мной. – От кого мы убегаем?
- От хулиганов. – Пошутила я. – У вас они тут правда водятся?
- Правда. Шумляева с дружками, помнишь, мы тебе рассказывали? Встретишь их в тёмном переулке – мало не покажется, изувечат – и глазом не моргнут. А ещё звёздновцы напасть могут. По вечерам тут в одиночку ходить опасно. Особенно нам.
- Неужели они вот так прямо и нападают? – Испугалась я.
- Кто, звёздновцы? Нападают. И мы так же. Собираемся человек по пять и делаем вылазку на территорию противника. Горе тому, кто попадётся нам на пути.
- Ты что, шутишь? – Я даже ход сбавила от изумления.
- Нет. – Действительно серьёзно ответил Виталик.
- А если вам кто-то один попадётся? Вы что, впятером одного тогда бьёте?
- Ну, это от ситуации зависит. И от человека. Есть такие придурки, которых и впятером изметелить не зазорно.
- Но это же нечестно! И подло!
- Это война, Ксюш. А на войне все средства хороши.
- Нет, как раз наоборот, на войне всё должно быть по правилам! – Горячо возразила я. – Они же тоже живые люди, они что, хуже вас?
Виталик саркастически усмехнулся:
- Они не хуже, они лучше. Я же тебе говорил, звёздновская молодёжь – это элита. Гордость. Мы же раньше с ними общались довольно неплохо. Если бы не этот дебил Шумляев со своими прихлебателями, всё бы шло нормально. А так…Лидер у них, Кирюха Дубровин, нормальный в принципе парень.
- Лидер? – Уже не в первый раз удивилась я. – У вас что, у каждого даже свой лидер есть?
- А как же! На всяком поле боя должен быть свой полководец.
- А у вас кто?
Я могла бы и не спрашивать!
- Вадька конечно. Кто же ещё?
- Обалдеть можно. – На самом деле мне всё меньше и меньше нравилось то, что я слышала. – И как же у вас это обычно происходит?
- Обычно? – Виталик почесал холодный от мороза нос таким же заледеневшим пальцем. – Обычно собираемся на какой-нибудь нейтральной территории, где никто не ходит, и идём стенка на стенку. А иногда , как я уже говорил, партизанские налёты совершаем.
- Какой кошмар. – Ужаснулась я. – И каковы потери? Чем вы дерётесь-то?
- Всем, что под руку попадётся. Но серьёзных потерь за это время ещё не было. Мы же люди всё-таки. Да и Кирюха, я тебе уже говорил, сам по себе пацан неплохой. Отличник, вечный борец за правду. Просто Севка Пономарёв – его лучший друг, он и мухи за всю жизнь не обидел. Тихий такой мальчик, закомплексованный полностью. Надо быть полным отморозком, чтобы такого обидеть. Вадька как узнал, что Шумляев натворил, на глазах у всей тусовки ему морду разбил. Толян теперь его за это больше всех ненавидит. Я ему говорю: не ходи один, Шумляев тебя, если встретит, хуже Севки отделает. Но Вадьке разве что-нибудь можно внушить? Он и войну эту из чистейшего принципа прерывать не хочет. Думаешь, мы бы не помирились со звёздновскими, если бы захотели? Мне самому эта война поперёк горла, если честно. И не мне одному, я так думаю.
- Так кому же она тогда нужна? – Спросила я, недоумевая.
- Вадьке. – Виталик грустно улыбнулся. – Для него это очередная игра, развлечение. А мы все его поддерживаем.
- Зачем?!
- Тебе этого не понять, Ксюш. Каждый в нашей компании за Канарейку жизнь отдаст. Так же, как и он за нас. Так, стоп… - Виталик неожиданно резко затормозил, крепко прижал меня к себе.
- Что? – Едва не потеряв равновесие, я ещё крепче вцепилась в его локоть.
- Доболтались. – Нервно бормотнул Павлецкий. – Сейчас нам с тобой побегать придётся.
- Почему? Вражеский десант на нашей территории обнаружился?
- Ага. Легок на помине. И в самый неподходящий момент, как всегда.
- Где? – Я завертела головой, пытаясь в темноте разглядеть потенциальную угрозу нашей безопасности. Свет фонаря падал на спешащих мимо с работы людей, на бегущих по своим делам беспризорных собак, на проезжающие автомобили. Ничего подозрительного я среди всего этого не заметила. Виталик между тем кивком головы указал на двух, ничем не выделяющихся из общей массы ребят, идущих нам навстречу.
- Эти?! – Не поверила я сперва.
- Ага. Костик Сергиенко и Ромка Медзуновский. Бывшие приятели, нынешние враги.
- Что ж их так мало?! Разве так вылазки совершают?!
- Да это и не вылазка, наверное. Так, разведка перед боем. Или просто нервы пощекотать лишний раз кому-то захотелось.
- И нам обязательно бежать?! Мы уже возле дома моего стоим.
- Не обязательно. Место для разборки всё равно не подходящее. Народа полно.
Сергиенко и Медзуновский поравнялись с нами, и я наконец-то сумела их как следует рассмотреть. Вполне обыкновенные, абсолютно нормальные ребята моего возраста: один невысокий, коренастый, с густой шапкой тёмных, курчавых волос. Второй повыше – худощавый, круглолицый, русоволосый, с забавными веснушками на носу.
- Ба-а, какие люди! – Громко заговорил этот последний. – Далеко намылился, Павлецкий?
- Далеко. – В тон ему отозвался Виталик, и я не узнала его враз изменившийся голос. Он мгновенно весь напрягся, сжался, словно собираясь силами для внезапного броска и даже, кажется, забыл о моём присутствии рядом.
- Он девушку провожает, Ром, ты что, не видишь? – Вмешался коренастый Костик. – Смотри, как вцепился! Боится, что сейчас украдём!
Виталик вдруг высвободил локоть из моих пальцев, двинулся на шутника:
- Сергиенко, ты по роже давно не получал, смотрю?
- Ой, как страшно-то! Ром, ты боишься?
- Боюсь! – Медзуновский сильно толкнул Виталика в плечо и тот, пошатнувшись, едва успел сориентироваться, чтобы не потерять равновесие.
Мы стояли на детской площадке прямо напротив моих окон. Я как-то отстранённо подумала, что нас может увидеть мама, но даже не заволновалась по этому поводу. Сейчас, в данный момент, меня беспокоило другое. Виталик выпрямился и как разъярённый бык пошёл на Медзуновского. Я едва успела встать между ними, обеими руками упёрлась Павлецкому в грудь:
- Виталь, не надо! Не делай глупости, пошли отсюда!
- Отойди. – Прорычал он, тяжело дыша.
- Какая жалость, испортили влюблённым вечер! – Вновь поддразнил сбоку Костик, и здесь я не успела послужить преградой – слишком уж быстро всё произошло. Виталик ударом кулака сбил Сергиенко с ног. Почти одновременно с этим Медзуновский отшвырнул меня с дороги, налетел на Павлецкого сзади и, обхватив руками за шею, вместе с ним повалился на твёрдую, заледеневшую землю. Прежде, чем я смогла что-либо сообразить, эта троица сцепилась в клубок и покатилась по земле, ругаясь и отчаянно матерясь. В темноте я не могла разобрать – кто где, я и думать в эту минуту не способна была здраво. На моих глазах ещё никогда подобное не случалось!
- Хватит! Хватит, ребята! Ну прекратите, пожалуйста! Хвати-ит!!! – Не помня себя, подбежала я к дерущимся, неловко попыталась их разнять, но тщетно – меня тут просто не было. Я не существовала для них вовсе! В другое время на это можно было бы обидеться, но только не сейчас! Сейчас я хотела одного – ЧТОБЫ ВСЁ ЭТО НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИЛОСЬ!!!
В окнах замелькали любопытные лица, а люди, которые проходили невдалеке, либо не слышали шума борьбы, либо просто предпочитали не вмешиваться. Я бросилась к дороге в надежде найти кого-нибудь более отзывчивого и почти сразу же столкнулась с Ворониной, возвращавшейся из школы вслед за нами. От внезапного облегчения я едва не разрыдалась во весь голос:
- Татьяна Евгеньевна, помогите, пожалуйста!!!
Она даже не спросила, что случилось – опережая меня, бегом бросилась на детскую площадку. Клубок из трёх тел к тому времени уже расцепился: Медзуновский как клещ висел на Виталике сзади, не давая ему возможности сопротивляться, а Костик, стоя на коленях, отрабатывал на противнике боксёрские удары с аккуратной, профессиональной методичностью.
- Ну-ка разбежались! Это что такое?! – На удивление ловко и решительно Воронина схватила Медзуновского за шиворот, рывком поставила на ноги. Он оказался на голову выше неё и при желании мог бы вырваться, отшвырнув от себя маленькую храбрую женщину. Я даже испугалась, что в запале ярости озверевшие от крови парни и с ней поступят так же, как с Виталиком, однако этого, к счастью, не произошло. Присутствие взрослого человека напротив как-то быстро отрезвило всех троих.
Отплёвываясь, задыхаясь, Виталик и Костик поднялись с земли вслед за Ромкой. Татьяна Евгеньевна сурово оглядела их с головы до ног:
- Боже мой, на кого похожи! Не стыдно вам?! Взрослые ребята, уже мужчины почти, а дерётесь как дети! Из-за чего подрались?
- Захотели – и подрались. Не ваше дело. – Буркнул сквозь зубы Ромка, старательно изучая носки своих ботинок на толстенной подошве.
- Свою точку зрения отстаивали. – Добавил Виталик не менее агрессивно. Он усиленно тёр ладонью правый глаз и старался не смотреть в мою сторону, словно стыдясь показывать мне следы боевого поражения на своём лице.
- Точку зрения значит отстаивали? – С усмешкой переспросила Татьяна Евгеньевна. – Тоже мне, депутаты Госдумы. А по цивилизованному это нельзя никак было сделать?
- Нельзя. – Костик потянул друга за рукав куртки. – Пошли, Ром, ладно.
И они, не прощаясь, почти бегом направились в сторону Звёздного Городка. Я растерянно проводила их глазами, потом посмотрела на Виталика:
- Больно?
- Нормально. – Ответил он, как и полагалось настоящему мужчине. – Бывало и хуже.
- Ну-ка покажи. – Воронина шагнула с Павлецкому, чуть ли не силой отняла руку от его лица. – Ой, какой ужас! Ты этим глазом завтра видеть не будешь!
- Да это Медзуновский, гад, «гриндерсом» своим заехал. – Неохотно объяснил Виталик. – Ничего страшного, до свадьбы заживёт.
- Так и без глаза вообще остаться можно. Ишь чего выдумали…Вон и Ксюшу перепугали до смерти.
Меня действительно сотрясал нервный озноб. Ветер, которого я до сих пор будто бы и не чувствовала, вдруг стал продувать меня насквозь, бессовестно и нагло проникая под куртку. Этот тихий, спокойный посёлок уже не казался мне таким уютным, как прежде. В нём кипели свои тайные страсти. Именно тайные, потому что посторонний глаз не смог бы заметить ничего необычного и из ряда вон выходящего. Эти улочки выглядели мирно и безобидно лишь на первый взгляд. Но мало кто видел обратную сторону медали.
- Пойдёмте ко мне. – Тоном, не терпящим возражений, позвала нас Татьяна Евгеньевна. – Надо при свете лицо твоё рассмотреть, может, удастся что-нибудь с ним сделать. Пойдём, пойдём, чаю попьёте у меня, согреетесь. Я сама уже замёрзла.
Не находя особых причин для отказа, унылые и подавленные, мы поплелись за Ворониной в первый подъезд. По дороге Виталик зачем-то взял меня за руку – молча, робко, словно извиняясь за то, что я сейчас пережила по его вине. И мне внезапно стало жаль его. Так жаль, что я крепко сжала в пальцах его холодную ладонь, выражая этим свой участие и симпатию. Виталик же, возможно, истолковал этот жест по-своему, потому что взгляд его, устремлённый на меня, вспыхнул радостным изумлением. В конце концов, к квартире Татьяны Евгеньевны мы подошли в обнимку, как самая натуральная влюблённая парочка…

7

Татьяна Евгеньевна жила почти в такой же двухкомнатной квартире, что и я – разница заключалась в несколько изменённой планировке, в расположении комнат, кухни, туалета и ванной. Жила она, как выяснилось, не одна – с мужем и двумя дочерьми. Все они к моменту нашего прихода оказались дома, и все трое вышли нам навстречу.
- Чего так долго, мам? – Поинтересовалась младшая девочка лет одиннадцати – хорошенькая, пухленькая, совершенно не похожая на мать.
- Репетиций много было. – Пояснила Татьяна Евгеньевна, разуваясь и снимая с себя пальто. – А потом ещё и на улице конфликт разбирала.
Не оборачиваясь, она кивнула на нас с Виталиком. При ярком освещении его лицо выглядело просто жутко: на щеке красовалась большая ссадина, глаз был слегка прикрыт, и веко уже начало отсвечивать нездоровой синевой.
- Ого. – Удивлённо хмыкнул муж Татьяны Евгеньевны – среднего роста, усатый и ничем не примечательный на вид мужчина. – Это где сейчас такое творят?
- Под самым вашим носом, между прочим. – Откликнулась Воронина укоризненно. – Здесь у нас на площадке настоящее побоище устроили, как это вы ничего не слышали?
- У нас телевизор работал. – Старшая девочка – хрупкая, светловолосая, лет четырнадцати, метнулась мимо меня и матери прямо к Виталику, склонившемуся над своими ботинками. – Кто это тебя так, Виталь? Опять звёздновцы напали?
- Ну да. – Подтвердил Павлецкий как можно беспечней. – Врасплох, черти, застали. Жаль, Канарейки рядом не было, вдвоём мы бы их уделали.
- Ты что же, один был?
- Нет. С Ксюшкой. До дома её провожал.
Серые, чуть удлинённые как у лисички глаза вскинулись на меня, словно до этого и не видели вовсе. Я непонятно почему вдруг смутилась.
- Привет. Ксюша.
- Привет. Наташа.
Так сдержанно и лаконично я ещё ни с кем не знакомилась.
- Привет! Я – Ира! – Подскочила к нам младшая девочка. – Мам, ты ужинать будешь? Мы все поели уже, ты одна у нас голодная осталась!
Татьяна Евгеньевна вопросительно обернулась к нам:
- Ужинать будете, ребята?
- Нет. – Хором сказали мы и одновременно покачали головами.
- Ладно, тогда будем чай пить. Поставь чайник, Володь, мы пока что с нашим раненым героем разберёмся.
- Я сама! – Вспыхнула неожиданно Наташа и поспешно схватила Виталика за руку. – Пойдём в ванную, тебе умыться надо, а то вон как кожу на щеке содрал – заражение может начаться.
Слабо сопротивляясь, Павлецкий потащился вслед за ней на необходимые лечебные процедуры, а я, совершенно растерявшись, так и осталась стоять посреди прихожей. Насколько я поняла, гостей в этой квартире принимали часто, и подобным поздним визитам никто в семье не удивлялся. Жили здесь, по-моему собственному выводу, очень дружно – муж у Ворониной был человеком хозяйственным и деловым, и девочки в этом плане от отца не отставали. Атмосфера уюта и взаимопонимания в этой квартире передалась и мне, я стала гораздо уверенней – словно сто лет уже я приходила сюда по вечерам на чаепитие, словно каждый уголок тут был мне хорошо знаком. Такая «дежа вю» иногда происходит с каждым – попадая в подобное райское место, ощущаешь себя его частичкой и уходить оттуда не хочется. Я уже реально чувствовала себя СВОЕЙ в этом добром, гостеприимном доме.
И десяти минут не прошло, а все мы уже сидели в гостиной за накрытым для чаепития столом. Для полного довершения картины тут не хватало только пышущего паром русского самовара. Сушки, печенье, варенье, конфеты – всё было выставлено перед нами в ассортименте. Шустрая Иришка порхала от чашки к чашке, разливая заварку, следом за ней чинно шествовал Владимир Михайлович с большим чайником и добавлял в чашки кипяток. Наташа, расставив угощения на столе, тотчас же уселась рядом с Виталиком, которого только что своими же стараниями привела в божеский вид. Лицо его теперь можно было назвать чистым и относительно сохранившимся: ссадину на щеке закрывала аккуратная полоска лейкопластыря, да и глаз, тоже промытый от грязи, открывался уже значительно шире. Я сидела напротив них и с любопытством наблюдала то за восторженно-заботливым личиком Наташи, то за слегка сконфуженным видом Павлецкого. Похоже, я всё-таки заблуждалась, когда думала, что все девчонки этого посёлка поголовно влюблены в Канарейку. Вот наглядный пример того, что в школе имеются ребята ничуть не хуже. Да собственно, чем Виталик хуже Вадима? Лицом? Нет, я бы так не сказала, они просто разные и каждый привлекателен по-своему. Манерами? Тут тоже вопрос спорный: кому-то нравится вечная дурашливость Вадима, а кого-то она может основательно раздражать. Интеллектом? Канарейка, бесспорно, парень одарённый, однако ведь и Павлецкий далеко не дурак. С ним есть о чём поговорить. И потом, в Вадима Канаренко действительно страшно влюбляться уважающей себя девушке. Стоит мне потерять голову – и я стану одной из многих его подружек. А это совершенно неприемлемо – я для своего парня хочу быть единственной в мире.
Должно быть, такого же мнения была и Наташа Воронина. Виталик, видимо, тоже представлялся ей более надёжным и ответственным, чем кумир всех её подружек – Вадик Канаренко. Серьёзная девочка, ничего не скажешь. Но, по крайней мере, у нас с ней есть хоть что-то общее, и мы со временем можем подружиться. Правда, если между нами не встанет Виталик Павлецкий.
Переодевшись в домашний халат, Татьяна Евгеньевна вы шла к нам, и снова я поразилась тому, как непохожи на неё дочки. Самое интересное, что и с отцом обе они имели мало общего – белокожие, светлоглазые, Наташа и Иришка существовали словно само по себе на фоне своих более тёмных родителей.
- Да, Виталик…- Произнесла Воронина, усаживаясь за стол возле меня. – Как ты сейчас домой покажешься с такими украшениями?
Павлецкий пожал плечами, отхлебнул горячий чай:
- Не знаю. Покажусь как-нибудь.
- Ругать будут? – Сочувственно предположил Владимир Михайлович.
- Да как будто в первый раз, господи.
- Значит, уже не в первый? – Татьяна Евгеньевна нахмурилась, постучала по столу аккуратными маленькими пальцами с красивыми, ухоженными ногтями перламутрового цвета. – А что у вас происходит, можно узнать?
Виталик не ответил, но вместо него это сделала Наташа:
- У них война, мам. – Пояснила она серьёзно. – Со Звёздным Городком.
- Война? – Это уже Владимир Михайлович не сдержал своего изумления. – С каких это пор и по какому это поводу?
- Из-за канарейкиной сестры. – Пискнула Иришка, не менее серьёзно и деловито, чем сестра.
Похоже, в этом городке, как в глухой деревне, никаких секретов не существует. Даже дети тут знают то, о чём им знать не полагается. А вот взрослые зато до сих пор находятся в счастливом неведении относительно всего происходящего. Я заметила, как супруги Воронины озадаченно переглянулись между собой:
- Интересно. – Произнёс наконец Воронин, пошевелив чёрными жёсткими усами. – И давно?
- Три месяца. – Ответил Виталик и, чтобы скрыть своё смущение, вцепился зубами в сушку с маком. Смотреть на гостеприимных хозяев он явно был не намерен.
- Неужели из-за Вари? – Расстроилась Татьяна Евгеньевна. – Чего же она натворила?
- Ничего. – Снова подала голос Иришка. – Просто нельзя быть на свете красивой такой.
- Не просто, а потому что. – Машинально поправила сестрёнку Наташа, на что та вызывающе задрала вверх маленькую кнопку носа:
- А я и не песню имела в виду!
- Интересно, откуда ты у нас всё знаешь? – Наташе, насколько я поняла, этот разговор удовольствия не доставлял. И вообще её угнетало моё присутствие за этим столом. Я её понимала – Виталик если не сидел, уставившись в свою чашку, то смотрел только на меня. Это, конечно, было приятно с одной стороны, но с другой…Лучше бы он отдал должное своей юной поклоннице. Я бы, думается, ничуть не обиделась.
Иришка, к своему большому счастью, ещё не успела познать страданий первой любви и потому была рада всем гостям без исключения.
- Между прочим, - заявила она авторитетно, - брат Машки Раскопиной постоянно с такими вот фингалами домой приходит. Родителям ничего не объясняет, а Машке рассказывает по секрету. Она со мной всем и делится. Вот так-то!
Владимир Михайлович недоумённо прислушивался к дочерям и только головой качал:
- Да-а…Хорошие дела…Пообщайся с детишками – чего от них только не узнаешь…
- Ладно. – Татьяна Евгеньевна первая решила прервать неприятную тему, обратилась ко мне. – Ну как тут тебе, Ксюша? Не скучно?
Я улыбнулась невесело:
- У вас тут не соскучишься. Сперва меня Вадим своими шутками ошарашил.
- Резинку что ли в карман положил? – Тут же поинтересовалась всезнающая Иришка, и я в ответ только головой сумела кивнуть от удивления. – А! Это тебе ещё повезло! Наташке он в прошлом году куртку изнутри мелом расчертил, а она, дура, не заметила. Домой приходит, а у неё вся кофта в полосочку.
Договорились что ли Иришка с Виталиком? Одними словами утешают. Зато теперь мне ясно, почему чары Канарейки на Наташу не распространяются – подобные знаки внимания серьёзные девушки, как правило, считают форменным хулиганством. Отсюда же напрашивается и малоутешительный вывод: как много у нас легкомысленных девушек!
- Да, наш Вадик – это нечто. – Согласилась Воронина с теплотой в голосе. – Ни в одной школе, пожалуй, нет такого сверхъестественного явления. Сколько я его знаю, он не устаёт меня поражать.
Похоже, Татьяна Евгеньевна была единственным педагогом в школе, который отзывался о Канарейке так восхищённо и по-матерински ласково. Наверное, на её занятиях он не вёл себя так безобразно, как везде.
- С его характером, с его умом, с его талантом можно горы свернуть. – Продолжала Воронина. – Он далеко пойдёт, я это сейчас уже вижу.
- Да уж. – Усмехнулся Владимир Михайлович. – Прямо русский Джеймс Дин. Бунтовщик без идеалов… То-то я погляжу, ты его так усердно в артисты готовишь.
- Конечно! – Не стала отрицать Татьяна Евгеньевна. – Ты сам прекрасно знаешь, какой у мальчика потенциал! Ксюша вот не училась в нашей школе в прошлом году. Мы тогда Филатовского «Федота-стрельца» ставили. Это надо было видеть, Ксюшенька! Я, естественно, даю Вадиму главную роль – Федота, а он мне заявляет, вот как сегодня, помнишь? Татьяна Евгеньевна, можно я лучше царя сыграю? Я сперва было возмутилась: какой, мол, из тебя царь?! А он мне: сами увидите, как я его сыграю – так никто не сможет.
Что он потом на сцене вытворял – это уму непостижимо! Зрители в зале со смеху катались, а я за кулисами слезами давилась – остановиться не могла. Вадик ведь не просто играет, он импровизирует в ходе спектакля на каждом шагу – репетирует, вроде бы, одно, а показывает в итоге совсем не то, чего от него ожидали. Он потому и не хотел Федота играть. Царь – роль более комическая, там есть шанс подурачиться.
Слушая Татьяну Евгеньевну, мне даже обидно становилось от того, что в прошлом году меня тут не было. Я примерно представила себе Канарейку в роли придурковатого старого царя, мечтающего о молодой красавице-жене. Отменное, наверное, было зрелище, как раз в духе Вадима.
Я взглянула на притихшего Виталика:
- А ты там тоже играл?
- Ага. – Отозвался он без особого энтузиазма. – Генерала.
- Как всегда в дуэте. – Заметила Наташа. – У тебя, кстати, тоже здорово получилось. Совсем не хуже, чем у Канарейки.
- Да ну, большой труд – дурака играть.
- Не скажи. Если ты сам умный, то трудно.
- А если сам дурак? – Виталик вдруг резко повернулся к Наташе, пристально посмотрел на неё жгучими, почти чёрными глазами. Щёки девочки, до этого нежно-белые, стремительно превратились в пунцовые. Она опустила голову, словно взгляд Виталика мог сейчас же испепелить её на месте, и пробормотала тихо, по-детски обиженно:
- Ты не дурак.
Все сидевшие за столом неловко замолчали. Даже беспечная Иришка почувствовала напряжённость момента и присмирела возле отца. Я опять сама себе показалась тут лишней. Обстановку как всегда разрядила Татьяна Евгеньевна.
- Ребята, кто ещё чаю хочет? – Обратилась она ко всем весело. Иришка встрепенулась оживлённо, подскочила из-за стола:
- Я хочу! – И дёрнула Владимира Михайловича за руку. – Пойдём, пап, ещё всем чаю нальём!
Воронин беспрекословно поднялся и вслед за дочерью отправился на кухню. Виталик, уже остыв от своего внезапного порыва грубости, теперь виновато смотрел на меня. Почему, интересно? Как будто это мне он сейчас так беспричинно нахамил. Наташа по-прежнему сидела молча, опустив светловолосую головку. И как это такую девочку можно обидеть? Надо будет при случае сделать Виталику строгое замечание. Нельзя же так. Даже дураку видно, что Наташа в него влюблена.
- Татьяна Евгеньевна. – Заговорил вдруг Виталик, явно пытаясь загладить свою вину и исправить положение. – Вы Ксюшке дайте сценарий сказки. Пусть она его дома поучит.
- Дам, конечно. – Воронина вновь обернулась ко мне. – Значит, уже решилась играть?
Я кивнула:
- Конечно. Это же так интересно, наверное.
- И кого хочешь играть? Белоснежку или Герду?
- Герду. – Я покосилась на Виталика настороженно, словно совершая какой-то предательский поступок по отношению к нему. Он поймал мой взгляд и, угадав его смысл, усмехнулся:
- Конечно, Герду играть интересней. Тем более есть возможность с Вадькой в ящике посидеть.
- Дался вам всем этот ящик! – Вспыхнула я рассерженно. – С чего ты решил, что я об этом мечтаю?!
- Об этом все мечтают.
Из кухни вернулись Владимир Михайлович с Иришкой. Они принесли с собой заново подогретый чайник, доверху наполнили кипятком и заваркой наши давно опустевшие чашки.
- На улице снег пошёл! – Торжественно сообщила Иришка. – Наконец-то настоящая зима приближается!
Я посмотрела на зашторенные окна и, естественно, ничего, кроме тёмной полоски там не увидела. Сколько уже времени, интересно? Мама там, небось, с ума сходит от волнения и даже не подозревает, что я совсем рядом. Пора бы домой идти, но прежде необходимо выпить вторую чашку вкусного мятного чая с сушками. Тогда и ужинать на ночь не придётся.
- Ладно, ребята, давайте не ссориться. – Татьяна Евгеньевна положила руку мне на плечо. – У нас одни, общий коллектив, все в нём дружат. И ребята у нас хорошие, и девочки. Они все по-своему неординарные.
Мне почему-то вспомнилась маленькая, круглая Яна. Она тоже неординарная что ли?
- А Лисовенко? – Осмелилась я тут же съязвить.
- Яночка? – Воронина растроганно вздохнула. – А что Яночка? Чудесная девочка, скромная, мечтательная. Я ей в спектаклях всегда самые маленькие роли даю, потому что на первом плане она стесняется находиться, хотя театр очень любит, на все вечера приходит. Сидит всегда молча, больше наблюдает за всеми, ни в одном конкурсе никогда не участвует. Дело ведь, в принципе, не в активности. Хочется просто в обществе побыть человеку, среди себе подобных людей, в дружеской обстановке.
- А что за конкурсы у вас такие? – Полюбопытствовала я.
- Капустники. – Ответил за Воронину Виталик. – Я тебе, кажется, говорил уже. Дурачимся, игры всякие придумываем, песенки весёлые поём. На команды делимся, жюри выбираем и соревнуемся, кто больше баллов наберёт. Правда, соревноваться с командой, в которой Канарейка участвует, практически бесполезно.
- Это точно. – Весело согласилась Татьяна Евгеньевна. – Даже и не интересно порой бывает, заранее всегда уже знаем, чем всё закончится. Но и без Вадима в то же время праздник не получается. Нет-нет, ему обязательно в театральный надо после школы, такого с руками и ногами оторвут. Я даже не сомневаюсь, что он пройдёт.
Да уж…Как все дороги на свете ведут в Рим, так и любая тема нашего разговора в итоге сходила на Канарейку. Ну и как же тут побороть соблазн, скажите на милость? Самый красивый, самый умный, самый одарённый, самый любимый, самый весёлый и находчивый, самый сексуальный, в конце концов. Самый-самый-самый-самый… Без конца можно перечислять многогранные достоинства Вадима Канаренко. Между ними, правда, встречаются и некоторые плохие качества – как, например, самый распущенный, самый избалованный и самый безалаберный. Но в конечном итоге и эти недостатки, если к ним присмотреться как следует, опять же кажутся достоинствами. Скорее всего, я просто из принципа запрещу себе в него влюбляться!
- А вы с этой войной давайте завязывайте. – Сказала вдруг Татьяна Евгеньевна, как бы подводя итог нашей сегодняшней беседе за столом. – Чего вам делить, ребята, ну скажите мне? Вам всё это игрой кажется, а подобные игры иногда плохо заканчиваются.
- А мне-то вы это зачем говорите? – Обиделся Виталик. – Не я эту тропу войны прокладывал, не мне и томагавк в землю зарывать.
- Но от вас же всё зависит, ребята. – Мягко возразила Воронина. – Кто-то же должен сделать первый шаг к перемирию. И какая разница, кто это сделает – ты или кто-то другой? Почему бы и не ты, Виталик, а? Вот стоило тебе сегодня немного сдержаться, может быть и не было бы этой драки.
- Они первые начали задираться. – Буркнул Павлецкий с видом оскорблённого достоинства.
- На словах. – Не утерпев, поправила я его. – А в боевую стойку ты первый встал.
- А что я должен был делать? Они будут издеваться, а я – стоять и слушать что ли? Да Вадька бы сходу Сергиенко нос сломал безо всяких церемоний!
- И чего хорошего? – Усмехнулась Наташа, впервые подав голос за всё это время. Ни один поступок Канарейки восхищения у неё не вызывал. – Много ума не надо – кулаками махать.
- Действительно, чего хорошего? – Подхватил Владимир Михайлович. – Если так дальше будет продолжаться, у нас со временем и молодёжи тут совсем не останется. Поубиваете друг друга за милую душу.
- Не поубиваем. – Виталик отодвинул от себя пустую чашку. Щёки его стали розовыми от выпитого чая, а вот веко из бледно-голубого превратилось в фиолетовое буквально на глазах. Видок у Павлецкого был ещё тот!
- За прошедший срок ни одной серьёзной жертвы ещё не было.
- Так всё ещё впереди, лиха беда начало. – Заметил Воронин. – Далеко ли до убийства с таким успехом? Тебя вон уже Кутузовым сделали? Сделали. Завтра ухо оторвут, а послезавтра, глядишь, и шею сломают шутки ради.
- Ну конечно. – Фыркнул Виталик и, взглянув на часы, поднялся из-за стола. Правда, видно, глаза заколола. Странно, почему он так убеждённо отстаивал чужую точку зрения? Вечный бой ради спасения от скуки – это, как мне помнится, позиция Канарейки, а не самого Виталика. Он же только что на улице признался мне в этом. Однако в одном Виталик прав безусловно – пора уже и честь знать.
- Сколько времени? – Спросила я, вставая следом за Павлецким.
- Без пятнадцати девять. – Ответил он мрачно, но тут же просветлел:
- Собираемся уже?
- Да, пора.
Владимир Михайлович кивнул жене на Виталика:
- Смотри-ка, сразу в бега рванул.
- Поздно уже. – Оправдываясь, бормотнул тот. – Надо физику повторить.
- Зачем? – Язвительно поинтересовалась Наташа. – Скажи своему Канарейке, он кабинет физики завтра подожжёт. С него станется.
Нет, Наташа, похоже, просто ненавидит Вадима Канаренко! Да такой девушке при жизни надо памятник ставить!
Пока мы одевались и обувались в прихожей, Татьяна Евгеньевна сходила за сценарием. Вернулась с картонной канцелярской папкой под мышкой, и у самого входа вручила её мне в руки:
- Вот, почитай на досуге. Не обязательно сегодня, когда будет желание. Завтра утром в школе увидимся.
Провожали нас снова всей семьёй. Виталик – ну совершенно по-мужски, пожал руку Владимиру Михайловичу, лукаво подмигнул здоровым глазом Иришке, а Наташу удостоил лишь коротким, едва слышным «пока», не посмотрев даже в её взволнованное лицо. Нет, ну он просто садюга какой-то! Разве сложно хотя бы улыбнуться девочке на прощание? И чего она это терпит? Я бы с таким отношением на парня бы и не взглянула даже.


На улице действительно шёл снег – мелкий, колючий как крупа, он вместе с ветром врезался в лицо, больно щипал щёки и лоб, не давая даже глаза нормально раскрыть. Едва выйдя из первого подъезда, мы с Виталиком, не сговариваясь, бросились в третий. Забежали, захлопнули за собой дверь, с хохотом отряхиваясь от снега. Я сама не поняла, как оказалась в объятиях Виталика. Картонная папка выскользнула из моих рук, упала на пол. Я попыталась наклониться, чтобы поднять ее, но Виталик не дал мне этого сделать – крепко обхватил за плечи, прижал к груди. От него приятно пахло свежим, морозным воздухом.
- Замёрзла? – Шёпотом спросил он, приблизив губы к самому моему уху. Я вздрогнула всем телом.
- Нет. Не успела ещё.
Он этого словно и не услышал
- Давай согрею. – Наши щёки соприкоснулись и моментально стали горячими. Сколько уже раз мне приходилось стоять вот так, в темном подъезде, и терпеливо дожидаться первого поцелуя от своего потенциального кавалера! И сейчас не предвещалось ничего нового, поэтому даже немного скучновато становилось от того, как всё запланировано и рационально происходит в этой жизни. Чтобы проявить хоть какое-то разнообразие, я слегка отстранилась от Виталика:
- Виталь, ты знаешь, а Наташка, по-моему, в тебя влюблена.
- Я знаю. – Коротко и абсолютно серьёзно ответил он. – Ну и что?
- Знаешь? – Мне отчего-то вдруг стало неприятно. – Почему же ты так к ней относишься? По-моему, она хорошая девчонка.
- Хорошая. – Тем же бесстрастным тоном подтвердил Виталик. – Ну а дальше-то что?
- Она что, не нравится тебе что ли совсем?
- Ну почему, нравится. Нормальная девчонка.
- Зачем же ты…
- Ты слышала, как она о Вадьке отзывается?
- Слышала. А при чём тут это?
- При том. Она его терпеть не может, а он – мой лучший друг.
Такое логичное и в то же время дурацкое объяснение повергло меня в лёгкую растерянность.
- А я? Я сегодня утром как о Вадиме говорила? Лучше что ли?!
- Ты тогда его не знала. Теперь же не говоришь. А Наташка его давно на дух не выносит.
Вот это дружба, с ума можно сойти. Так, если бы я не узнала Вадима и Виталика как следует за сегодняшний день, точно решила бы, что они голубые.
- Странный ты какой-то. – Задрав голову вверх, я посмотрела на Виталика. В темноте виднелся только белый пластырь на щеке, а повреждённый глаз выглядел зловеще. Мне стало смешно и в то же время душу защемило от материнской нежности. Это чувство было непривычным – прежних своих ребят жалостью и состраданием я особо не баловала.
- А ты классная девчонка. – Ответил мне Виталик тихо и проникновенно.
- Правда? – Будто бы удивилась я.
- Правда. – Кивнул он. – Тебе это, наверное, и раньше говорили?
- Говорили.
- И в любви признавались?
- Бывало.
- А ты?
- А что – я?
- Ты это кому-нибудь говорила?
- Это что, допрос?
- Ага. С пристрастием. – Виталик уже сам понял, что говорит ерунду, и чтобы исправить положение вдруг без особых проволочек схватил меня в охапку, приподнял над полом и стал мягко, медленно целовать в губы. Я даже удивилась тому, как ненавязчиво и вежливо у него это получается. Вообще, мне давно известно, что мужской характер легко определяется по манере целоваться. Такие вот телячьи нежности, к примеру, выдавали в моём новом ухажёре человека доброго, ответственного и тактичного, не способного на подлость и предательство по отношению к кому бы то ни было. Недаром же мама даже из окна сумела распознать в нём хорошего парня…Но стоп, о чём это я думаю?! Когда целуешься, думать вообще ни о чём не полагается, это говорит о совершенном бесчувствии и потенциальном намёке на фригидность в будущем. Правда, когда процесс протекает так медленно, трудно заставить мысли заткнуться – голова не кружится, дыхание не перехватывает, да и кровь вовсе не желает выбрасывать лишний адреналин. Со мной это уже происходило. Даже первый поцелуй в четырнадцать лет не произвёл на меня того впечатления, о котором так подробно пишут в любовных романах. Одиннадцатиклассник Игорь Елисеев, пригласивший меня тогда погулять, был, конечно, не новичком по части поцелуев и чисто внешне внушал симпатию, однако изо рта у него пахло чем-то до того противным, что меня чуть не стошнило. Наверное, где-то у Гарика начал незаметно подгнивать зуб, и сам он этого ещё не ощущал. Сказать ему правду, сделать замечание, я тогда не решилась, но свиданий с той поры у нас больше не было.
Изо рта Виталика ничем не пахло – он, насколько я успела заметить, даже не курил в отличие от многих своих друзей-ровесников. Его поцелуи были приятными и сладкими, поэтому я даже не пыталась их прерывать. Мы простояли так, наверное, минут десять, если не больше, и оторвались друг от друга только когда хлопнула входная дверь и мимо нас прошёл кто-то из жильцов дома. Я инстинктивно зарылась лицом в куртку Виталика.
- Ты что, страус? – Тихо спросил он, когда чужие шаги затихли где-то в районе четвёртого этажа.
- Почему? – Не поняла я.
- Голову в песок зарываешь от страха.
- Я ничего не боюсь.
- Так уж и ничего?
Виталик смотрел на меня с такой мужественной нежностью, словно мы только что переспали. Меня развеселила эта мысль – похоже, мой милый друг очень серьёзно относится к поцелуям. Потребуй я от него сейчас немедленной женитьбы – беспрекословно бросится выполнять свой мужской, благородный долг. Интересно, он ещё мальчик или уже нет? Как бы поделикатней об этом узнать?
- Виталь…
- Да?
- У тебя девушка была когда-нибудь?
Сросшиеся на переносице чёрные брови недоумённо приподнялись:
- В смысле?
- Ну, в прямом смысле. Ты встречался с кем-то?
- Да, но недолго.
- Почему? Разонравилась?
- Нет. Вадька отбил.
- Отбил?! – Больше всего меня поразило то спокойствие, с которым Виталик об этом сказал. – И ты ещё с ним дружишь после такого?!
- А что? Настоящей мужской дружбе не должны мешать женщины.
- Всё равно, с его стороны было подло уводить девушку, с которой встречаешься ты!
- Нет, извини. Вадька не виноват в том, что девчонки сами на него вешаются. И потом, я бы всё равно не стал с ней гулять, зная, что она влюблена в Вадьку.
- Интересно. Где же сейчас эта девушка?
- Откуда я знаю? Она со Чкаловской. Там, наверное, и живёт себе до сих пор.
- И с Вадимом до сих пор встречается?
- Откуда я знаю?...Хотя, вряд ли. – Виталик усмехнулся с горькой иронией. – Я же говорил, что Вадька ни с кем подолгу не гуляет. Переспал – и всё. Уже неинтересно.
- А ты её трогал?
- А я не успел.
- Не успел или не захотел?
- И не захотел тоже. Я не такой расторопный как Вадька, поэтому от меня все девчонки к нему сбегают.
- А он их всех с распростёртыми объятьями встречает, да? – Я вновь начала тихо ненавидеть Вадима Канаренко. – И отказать, бедненький, никому не может даже из солидарности к другу! А если завтра я тоже к Канарейке сбегу?
Я сама не поняла, зачем это сказала. Сейчас больше, чем когда бы то ни было, я знала, что очередной пассией красавчика Вадима не стану никогда хотя бы из чистейшего принципа. Но почему-то вдруг захотелось уязвить бесхарактерного Виталика, пробудить его от спячки, заставить бороться за своё счастье, а не отступать так покорно перед огненно-ярким обаянием друга. Если я действительно нравлюсь ему, он непременно вспыхнет, возмутится, почувствует в себе силы…Однако случилось обратное – Виталик отстранился от меня словно только сейчас выяснил, что я заразная.
- Пожалуйста. – В голосе его зазвучал металл. – Так сразу бы и говорила, что влюбилась. Я же тебя спрашивал. А ты ни «да» ни «нет». Что я тебе, навязываться буду?
- И ты меня ему просто уступишь?! – Изумилась я, оскорблённая в лучших чувствах.
- А что же мне, драться с ним из-за тебя? Как будто это что-то изменит!
Я просто задохнулась от негодования:
- Конечно, изменит! Девушки любят боевых парней! Если бы ты хоть раз набил морду своему Вадиму, может быть твоя подруга к тебе бы вернулась!
- Нужна она мне после Вадима!
- Как же ты можешь с ним тогда дружить?! – Заорала я на весь подъезд, окончательно выходя из себя. – Он же подонок! Он с тобой вообще не считается!
- Много ты понимаешь! – Закричал Виталик ещё громче, его, наверное, и на улице было слышно. – Ты с ним только сегодня познакомилась, а я с ним с семи лет дружу!
- Подмётки ты ему лижешь! Это ты с ним дружишь, а он тобой пользуется как щитом! Хоть бы, блин, прощения попросил у тебя! Девчонок отбивает, перед учителями подставляет – и хоть бы что! Словно это так и надо!
- Прощения? – Виталик нервно рассмеялся. – Единственное, пожалуй, чего Вадька не умеет в своей жизни – это извиняться. Я, по-крайней мере, ещё ни разу не слышал. Сегодня перед тобой, правда, извинился за шутку, но это где-то медведь сдох в лесу. Обычно он себя никогда виноватым не признаёт.
- И о чём это говорит? – Подхватила я, ещё больше убеждаясь в своей точке зрения. – Твой Вадим – форменный эгоист. Он себя одного только любит как Нарцисс.
- Не говори, чего не знаешь. – Оборвал меня Виталик искренне и глубоко обиженно.
- Я вижу!
- Чего ты видишь-то? Скажет тоже…Нарцисс…Если бы Вадька был таким, ребята его лидером бы не считали. Нарциссы слишком за свою внешность трясутся и на войне им делать нечего. Поэтому не надо глупости говорить. Ты Вадьку только в школе видела, а в жизни… - Виталик вздохнул, махнул рукой безнадёжно. – Ты просто не понимаешь, какой он. Но попробуй скажи о нём что-нибудь плохое в нашей компании – тебе по шее дадут, не посмотрят, что ты девчонка.
Он говорил абсолютно серьёзно, у меня не было никаких причин, чтобы сомневаться в словах Виталика. Они повергли меня в какой-то суеверный страх перед этим снова возникшим в моём воображении фантомом. Что за силой притяжения обладал Вадим Канаренко? Почему буквально все от него без ума, почему никто не видел его явных пороков, на лбу написанных жирным шрифтом?! И я сама хороша! С самого начала ведь была настроена против Канарейки, а увидела – и сразу же размякла, как хлеб в молоке. Теперь вот опять не вижу в нём ничего хорошего, а завтра в школе, как пить дать, наверняка и не вспомню того, о чём думаю сейчас, едва лишь посмотрю в его неправдоподобно трогательные васильковые глаза. Нет, на Канарейку, как на Медузу Горгону, смотреть опасно. Хорошо, что я успела запастись противоядием в виде Виталика. Может так статься, что я окажусь единственной девушкой, сделавшей выбор в его пользу.
- Ладно, не обижайся. – Я примирительно обняла Виталика за плечи. – Я пошутила. Не собираюсь я в твоего Канарейку влюбляться.
Виталик улыбнулся немного напряжённо:
- Да я уж понял. Даже Наташка так о нём не отзывается.
- Серьёзно? Значит, я тебе тоже не подхожу?
- Подходишь. – Он сказал это так быстро и взволнованно, что я вздрогнула. Сердце ёкнуло в предчувствии чего-то важного.
- Подходишь. – Уже тише повторил Виталик, его руки вновь сжали меня крепко, почти судорожно. – Мне ещё никто так не нравился. Из-за тебя я в самом деле Канарейке морду набью.
- Правда?! – Даже если бы Виталик опустился сейчас на одно колено и признался мне в любви, я бы, наверное, не была так счастлива. – Ты бы разрушил вашу пуленепробиваемую дружбу только из-за меня?!
Он покачал головой.
- Наша дружба от этого бы не пострадала. Но Вадька понял бы и отстал от тебя.
Вот так-то…А я уже размечталась, что стану ещё одной Еленой, развязавшей Троянскую войну. Видать, настоящую мужскую дружбу и впрямь отбойным молотком не раздолбаешь.
И снова мы целовались – долго, с каким-то болезненным упоением, а там, на улице, по-прежнему неслышно сыпал ноябрьский колючий снег, родители дома давно смотрели на часы и волновались, а мы всё стояли и стояли, потеряв счёт времени и последние остатки совести.
Чуть позже, когда мы расставались, я едва не забыла поднять с пола папку со сценарием. Виталик запихнул её мне под мышку, ещё раз поцеловал на прощание, и я отправилась на заклание к родителям. Шла – как будто сдавалась с поличным и ни капельки не боялась. Мне было хорошо – так хорошо, что хотелось петь и плакать. Была ли я влюблена? Не знаю. Просто на душе было легко и радостно.
Моё настроение, наверное, излучало такое количество положительной светлой энергии, что родители, встретившие меня в прихожей грозными вопросами, одновременно замолчали и, переглянувшись, разошлись кто куда. Я поняла – почему. Когда твой ребёнок, возвращаясь домой, сияет как сто бенгальских свечей вместе взятых, мгновенно пропадает желание читать ему нотации и портить настроение своим занудным ворчанием. Что ж, спасибо вам, родители! Я люблю вас за это! И вообще, я люблю весь мир!
Засыпала я этой ночью долго, и виной тому был на сей раз вовсе не гул самолётов (их я, как ни странно, сегодня даже не слышала!) Прокручивая в памяти весь прошедший день, я поражалась тому, насколько долго он длился. Как будто не нынешним утром переступила я порог новой школы, а прошёл уже как минимум месяц. Когда это я успела познакомиться с таким количеством людей? Сколько времени я знаю Виталика Павлецкого? Четырнадцать часов? А по-моему всю жизнь. Неужели за один-единственный день может произойти столько событий? И что же будет дальше с таким динамичным началом?
Удар дверью в лоб…Виталик…Стулья, вымазанные клеем…Открытая раздевалка…Разъярённый Паша…Влюблённая Яна…Несчастный старый химик с давлением…Презерватив и фантик из под батончика в кармане куртки…Божественного обличия юноша с гитарой, проникновенный голос, поющий песню «Арии»…Ворованный «Бонд»…Танец разбойников…Красавица Варя…Троянская война…Капулетти и Монтекки… Виталик – компьютерный вундеркинд…Уличная драка…Чаепитие с Ворониной…Ящик для Кая с Гердой…Поцелуи в подъезде…Виталик с подбитым глазом…
Я не сразу сообразила, что всё это мне снится. В памяти, как в калейдоскопе, перемешалось всё, что пришлось мне сегодня увидеть, услышать и почувствовать. Обрывки разговоров, лица, голоса – всё это мелькало перед глазами, звенело в ушах, путалось, вертелось и крутилось: я выпивала малиновый раствор, стоя у доски в кабинете географии. Взявшийся из ниоткуда Паша тащил меня в раздевалку, но из-за угла выскакивала Яна и со слезами на глазах начинала пинаться «гриндресами». Я убегала от неё, залезала в огромный чёрный ящик и там обнаруживала почему-то весёлую Иришку, которая торжественно вручала мне батончики. Выбираясь оттуда, я лоб в лоб сталкивалась с директрисой Марго – она топала ногами и кричала о том, что я засунула презерватив в её горшок с геранью. Откуда-то сзади возникал Виталик. Он нёс под джемпером две бутылки водки, а где-то рядом, в глубине актового зала раздавался задорный голос Канарейки:
- Ой, Вань, умру от акраба-атика-а-ф!
- Смари, как вертица, нахал!!!...

8

Когда мама разбудила меня в школу, я села на постели – с распухшей головой, ошалевшая от всей этой ночной белиберды и совершенно не отдохнувшая перед новым учебным днём. Громче будильника на всю квартиру гремел голос отца:
- Дурдом! Безобразие! Ну что за люди, а?! Всё через жопу! На улице зима уже почти, а они воду горячую отключили!!!
Как выяснилось, горячей воды не было со вчерашнего дня, и я, в связи со своим отсутствием дома, просто не могла этого знать. Ну что ж, всё идёт по плану – Виталик мне рассказывал, что у них так часто бывает.
- Значит где-то авария. – Проявила я небывалую эрудицию, которую в данной ситуации никто не оценил.
- Авария?! Кого это волнует? – Мама полностью разделяла негодование отца. – Люди теперь от холода что ли должны умирать?! Авария у них! А я же говорила, предупреждала: Бахчиванджи – это помойка, человеческих условий для жизни тут нет! И чего ты меня затащил в эту дыру, ума не приложу! Неужели других вариантов не было?!
Это предназначалось отцу, и он, защищаясь, сам начинал нападать:
- Значит, не было! Вернее, был вариант: в Щёлково, но дом старый, кухня маленькая и первый этаж. Тебя бы это устроило?
- Нет. – Мама чуть-чуть остыла, но всё ещё продолжала сердиться на весь белый свет. – Щёлково, говорят, такая же помойка. А я хотела хотя бы на старости лет пожить по-человечески, в цивильных условиях! Как будто мы с тобой этого не заслужили, всю жизнь мотаясь по гарнизонам!
- Нам дали то, что мы с тобой заслужили, Оленька. Поэтому не пори горячку и начинай потихоньку адаптироваться на новом месте. Живи спокойно. Ксюша в этом смысле давно тебя опередила. – Папа, кажется, уже забыл о горячей воде и даже был как будто доволен своим новым местом жительства. Возможно, таким образом он пытался взбодрить маму. Так или иначе, это у него не получилось – мама явно встала сегодня не с той ноги.
- Живи спокойно. – Повторила она сварливо. – Разве можно жить спокойно среди всей этой грязи? Ксюша её не разгребает, эту грязь, её и дома-то не всегда увидишь средь бела дня.
- Подожди, скоро и ты на работу устроишься. Как только обоснуемся как следует, пойдёшь ко мне в часть, там, я узнавал, как раз бухгалтер-расчётчик давно требуется.
- А сколько в твоей части бухгалетра-расчётчики получают, ты тоже узнавал?
- Нет, но какая разница? Тебе главное квалификацию не потерять.
- В общем, я так понимаю, в нашей жизни толком ничего не изменилось. Как было, так и осталось.
- Нет, ну а чего же ты хотела? – С иронией поинтересовался отец. – Домик где-нибудь в районе Беверли-Хиллз? Здесь поблизости места чище нету.
- Как это нету?! – Возмутилась мама. – Под самым носом у нас Звёздный Городок! Вот где надо было квартиру выбивать! Там все удобства для людей, все условия для жизни. На улицах чистота, любо-дорого взглянуть. Школа с углублённым изучением английского, с бассейном. Это же так для ребёнка полезно!
- Ну-у, мать, ты махнула! Звёздный Городок для нас всё равно что заграница! Туда ещё попасть надо. У меня ни времени, ни блата не было для того, чтобы такие сверхъестественные усилия прилагать.
Я слушала этот диалог, сидя на кухне в ожидании пока остынет чай. Звёздный Городок…Мне вспомнились события вчерашнего дня…И здесь тоже говорят о бесспорном превосходстве Звёздного городка над Бахчиванджи. Звёздновская молодёжь – элита, сказал мне и Виталик. Тогда я ничего не почувствовала, услышав это, а сейчас вдруг стало обидно. Обидно? Мне? С каких же пор? Ещё вчера утром я готова была бежать из этой трущобы куда глаза глядят, я её ненавидела всей душой, а теперь, уже в который раз слыша от мамы слово «помойка», мысленно возмущалась и еде сдерживала раздражение. Обидно стало за себя, и за всех ребят, живущих здесь. Звёздный Городок, может, и элита, но там зато нет такого чудесного парня, как Виталик. И уж тем более там нет такого сверхъестественного явления как Канарейка. Возможно, я рассуждала так потому что жила здесь, а не там, и все окружающее меня воспринимала как своё? Неужели для этого понадобилось так мало времени?.. Я уже готова была бороться за бахчинцев, защищая и отстаивая их интересы как свои собственные. Почему? Потому что я уже стала частью этого маленького мира и даже – о, чудо! - начинала его по-своему любить.
- Между прочим, в Звёздном Городке горячую воду тоже выключают. – Мстительно заметила я родителям. – И котельная у нас, я слышала, относится к Звёздному Городку. Так что это у них там авария, а страдаем мы.
Я пыталась таким образом отыграться, но родителям эта тема, как видно, надоела. Что ж, оно и понятно: после драки кулаками не машут. Какой смысл рассуждать теперь о прелестях Звёздного Городка, если здесь, в этой квартире уже ремонт подходит к концу? Надо радоваться тому, что имеешь, а не жалеть о том, чего нету и уже не будет никогда.
Без пяти восемь раздался звонок в дверь – это пришёл Виталик.
- Ты всегда так рано выходишь? – Удивилась я, торопливо обуваясь в прихожей.
- Вообще-то нет. – Ответил он, с любопытством оглядываясь кругом. – Только в восемь Вадька выходит, нам надо его с собой захватить.
- Обязательно. А то он нас батончиками угощать перестанет.
Из комнаты выглянула мама – она к тому времени уже проводила отца на работу и теперь, видимо, со спокойной душой смотрела телевизор.
- Здравствуйте. – Её глаза из под очков в тонкой оправе смотрели на Виталика строго и изучающе.
- Здрасьте… - Он смутился, тотчас же опустил голову. Я поняла – почему. Следы вчерашней драки к утру стали ещё ярче на его лице, он отчаянно старался их скрыть, но вряд ли что-то на свете могло ускользнуть от проницательного маминого взгляда.
- Что это у вас с лицом, молодой человек? – Спросила она прямо, безо всяких церемоний и обиняков.
- Я…Это… - Виталик беспомощно взглянул на меня, и я поняла, что положение надо срочно спасать.
- Его вчера побили, мам.
- Побили? – Мама слегка растерялась. – Кто?
- Хулиганы. Представляешь, у нас тут, оказывается, есть банда из трёх человек. Ходят по тёмным улицам и на людей нападают.
- Господи, какой ужас…- Мама, как это ни странно, легко поверила моему вранью, хотя, по сути, лжи в моей версии случившегося было довольно мало. – И часто нападают?
- Иногда. – Виталик наконец-то осмелился поднять голову. – Но Ксюше бояться нечего. Её есть кому защитить.
Его слова маме очень понравились, она даже улыбнулась – чего, надо заметить, делала крайне редко. Из квартиры мы выходили, переводя дух, как будто только что чудом избежали смертельной опасности.
- Удачно я вспомнила про хулиганов?
- Конечно. Маме твоей рассказ о нашей войне по душе бы не пришёлся.
- Да уж, тем более она о тебе такое мнение хорошее вчера успела составить.
- Надо думать. Блин, я сегодня специально встал пораньше. Чего только не делал, чтобы эту красоту спрятать. Даже крем-пудру у мамки взял, полчаса мудрил перед зеркалом. Щёку, вроде, нормально замазал, а вот глаз – никак не получается, до него даже дотронуться больно.
- Бедненький. – Растрогалась я. – Это ты так старался, чтобы мама моя не увидела?
- Да что мама твоя…- Безнадёжно вздохнул Виталик. – Это половина проблемы. Меня ещё Вадька не видел.
- А что Вадька? Можно подумать, что он тебя ругать будет.
- Какое там – ругать. Он сегодня же команду соберёт и рванёт в Звёздный за меня мстить.
По тому, как уныло это прозвучало, я сделала вывод, что этого-то Виталик больше всего и боится.
- Можно ему тоже сказать о хулиганах. – Попыталась я подать идею, на что Виталик лишь головой покачал:
- Здесь это не пройдёт. Вадьку не обманешь. Да и смысла нет, всё равно он в наступление пойдёт. Его хлебом не корми – дай подраться.
- А тебе не хочется, чтобы за тебя мстили?
- Нет, не хочется. Это просто очередной повод для новой стычки. Мне вообще всё это давно надоело. Бессмыслица какая-то происходит – и конца-края ей не видно.
- Чего же ты вчера у Татьяны Евгеньевны дома так упорно Вадькину позицию отстаивал, если сам её не разделяешь?
- А что мне ещё делать? Кричать: это не я, это он? Всё равно я вместе с ним дерусь.
- Так не дерись, господи, что тебе мешает взять и сказать: я не хочу больше драться?
Виталик усмехнулся:
- Да? Чтобы меня все трусом считали?
- Господи, что за детский сад! – Возмутилась я. – Почему обязательно трусом? Если человек просто не хочет войны, это не значит, что он трус.
- Это твоя точка зрения. Скажи об этом Вадьке – не думаю, что он тебя поймёт.
- Ну и скажу, чего тут такого?
- Попробуй.
- Попробую
Мы как раз подходили к дому Вадима. Он ждал нас на углу и ещё издалека начал в своей манере иронизировать:
- Ну, так я и знал, что тебя надо с той стороны встречать! Павлецкий, ты как будто со вчерашнего вечера с Ксюшей не расставался! В подъезде у нее что ли ночевал или тебя мама строгая пригласила в прихожей, на коврике поспать?
Его весёлое настроение как рукой сняло, стоило лишь нам с Виталиком подойти ближе. Увидев лицо друга, Канарейка нахмурился, стал непривычно злым.
- Ну ни фига себе!.. И кто это?
- Наши добрые друзья. – Попытался пошутить Виталик, но Вадим пропустил его слова мимо ушей:
- Я спрашиваю, кто это сделал?
Нет, он не спрашивал, он просто ПРИКАЗЫВАЛ отвечать на вопрос и ослушаться его было невозможно.
- Сергиенко с Медзуновским. – Неохотно назвал Виталик фамилии своих вчерашних противников.
- И когда успели?
- Вчера вечером, когда я Ксюшку провожал.
- Та-акс…Здорово…- Вадим по-прежнему был мрачен. – И это стоило мне всего лишь раз оставить тебя одного. Не зря говорят: где женщины, там одни неприятности.
- Она тут не при чём. – Вспыхнул Виталик.
- В том-то и дело, что ни при чём. Иначе ты бы сейчас так не выглядел. Ладно, чего встали? Пошли.
Не дожидаясь нас, Канарейка первым двинулся вперёд, и мы, не долго думая, последовали за ним.
- Чего их сюда принесло? – Через плечо обратился Вадим к Виталику.
- Не знаю. Гуляли как у себя дома, в надежде встретить какого-нибудь дурака.
- Им крупно повезло.
- Почему?! – Я, сама того не сознавая, вдруг разозлилась на этого самоуверенного, высокомерного пижона, поставившего себе за правило унижать Виталика на каждом шагу. – Он вообще первый в драку полез и очень здорово их обоих отделал!
- Молодец. Прямо Ван Дамм доморощенный. – Вадим не верил ни одному моему слову – он откровенно издевался над нами обоими, и что самое удивительное, Виталик покорно молчал, словно это было в порядке вещей. Но я молчать не собиралась:
- Ну, во-первых, их было двое, а он один! – Принялась доказывать я горячо. – А во-вторых, игра в войну вообще не им придумана, и ради чего он должен принимать в ней участие?
Как и предсказывал Виталик, Канарейка удивился. Впервые за всё время, что мы шли, он обернулся и посмотрел на меня в упор.
«Опять как Медуза Горгона!» - пронеслась в моей голове пугающая мысль. Я захотела отвести взгляд, но не смогла – синие, как сапфиры, глаза Вадима завораживали, отнимали дар речи и, глядя в низ, спорить уже не хотелось.
- Так-так…Уже агитация началась. – Канарейка сам избавил меня от гипноза, перевёл взгляд на Виталика. – Хорошая у тебя подруга, Виталь. Переживает…Не нравится ей наша война.
- Да она, по-моему, только тебе одному и нравится. – Я снова приобрела уверенность в себе и решила во что бы то ни стало выполнить данное Виталику обещание.
- Кто это тебе сказал? – Вадим моментально уловил подвох и посмотрел на Виталика. Тот как бы и не участвовал в разговоре – шёл молча, разглядывал дома, словно впервые за пятнадцать лет их здесь обнаружил.
- Никто мне не сказал. – Поспешно отвела я от него удар. – Просто вчера вечером я много думала обо всём этом и пришла к выводу, что все вы тут просто дурью маетесь. Кому хорошо от этой войны? Никому. Может, как ты говоришь, это и весело – так время проводить, но лично мне вчера было не до веселья, когда эти двое на Виталика напали. И ему, я думаю, тоже сейчас не очень-то комфортно с таким глазом.
- Ничего, сегодня им всем будет так же некомфортно. – Внимательно выслушав меня, пообещал Канарейка. Нет, он просто непробиваем! Пытаясь ему что-то доказать, я напрасно сотрясала воздух. Он всё равно остался при своём собственном мнении. Война продолжалась. Я не могла её остановить.
И тут Виталик впервые подал голос:
- Может не надо, Вадь, а?
Его слова прозвучали как удар грома для меня. Неужели я не ослышалась и Виталик в самом деле решился высказаться вслух?
- Что – не надо? – Даже Вадим сперва не сообразил, о чём идёт речь.
- Ответного хода этого. Ну их к чёрту. Давай не будем отвечать, а? Может, всё само собой уляжется?
- Сдрейфил? – В голосе Канарейки прозвучала уже до боли знакомая мне издёвка, он начинал сердиться и становился от этого ещё более жестоким и язвительным. – Или агитация Ксюшкина подействовала? Устал? Сдался? Давай-давай, можешь прямо сейчас прогуляться до Звёздного Городка, я тебе из своей белой майки флаг сделаю, будешь им размахивать идти. Тебя, глядишь, там пожалеют и за всё простят.
- За что – за всё?! – Я не могла этого больше слушать, у меня просто уши вяли от яда, сочащегося из злых слов Вадима. – Он перед ними ни в чём не виноват, почему он должен с ними драться?!
- Вот именно! – Резко выпалил Вадим, снова обжигая меня синим пламенем своих выразительных глаз. – Вот именно, что он ни в чём не виноват! Ни он, ни я, ни все остальные наши пацаны! Только вот Дубровину на всё это было наплевать, когда он к нам во двор со своими дружками явился и бойню устроил прямо на детской площадке! Врасплох, ничего не объяснив! Я его как друга встретил, а он мне сходу – по морде! Я ему в жизни этого не прощу! В милицию тогда в первый раз мы с Виталькой попали, а сам Дубровин сбежал. Мститель хренов! Он думает, что это я Пономарёва избил! Да сдался мне этот шизик долбанный, я над Варькой сам полдня хохотал, когда она с ним в кино попёрлась. Явился, блин, за ней с букетом роз в костюме-тройке, как на светский раут собрался! Говорю Варьке: ты с ним рядом как пугало смотришься, на фига он тебе сдался, лох педальный! А она умиляется: он такой нежный, такой ласковый, внимательный. Ха! Сказала бы лучше – богатый! Единственный ребёнок крутых родителей-бизнесменов! Иномарка, дача, денег – куры не клюют. Она мне про любовь поёт, Джульетта новоявленная! Любви, как таковой, вообще не существует.
- Неправда! – Всё моё существо взбунтовалось этому заявлению. – Любовь есть!
- Какая любовь? – Вадим рассмеялся. – Что ты называешь любовью? Желание целоваться, обниматься, трахаться, в конце концов? Это любовь? Любовь?
- Вадь, перестань. – Вмешался было Виталик, но Канарейка решительно отстранил его от себя:
- Подожди. Пусть она мне объяснит, что такое любовь? Мне этого просто не дано понять.
Он требовательно смотрел на меня, ожидая немедленного ответа, а я молчала, потому что в самом деле НЕ МОГЛА сказать толком, ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ. Я этого просто не знала! И почему-то от этого было очень стыдно.
- Любовь – это нечто большее, чем просто целоваться, обниматься и трахаться, Вадь. – Тихо, ни на кого не глядя промолвил Виталик. Я так и не поняла, пытался ли он за меня заступиться или же действительно был такого мнения. Вадим тем не менее переключил своё внимание на Павлецкого.
- Серьёзно? У тебя есть опыт? Ну так поделись с другом, Виталь, не будь единоличником. Я, может быть, тоже хочу познать настоящую любовь, даже ищу её повсюду, не зная ни сна, ни отдыха. Поэтому меня все считают бабником. А зря – даже Дон Жуан, говорят, в бесконечном потоке своих женщин искал один-единственный идеал. Ему не везло – так же, как и мне.
- То есть, ты хочешь сказать, что если ты найдёшь свой идеал, то будешь любить по-настоящему? – Я думала, что поймала Канарейку на слове. – А любви же, по-твоему, нету.
Вадим с усмешкой кивнул:
- В том-то и дело. Идеалов в этом мире не существует. Их нет. Всегда думаешь, что это – предел, а потом видишь ещё лучше, ещё и ещё. Так бесконечно. Поэтому настоящей любви нет тоже, как это ни печально.
На это раз ни я, ни Виталик ничего не ответили. Я уже поняла, что спорить с Канарейкой бесполезно – себе же дороже обойдётся, и на десять моих аргументов он обязательно отыщет двадцать опровержений. Да и стоило ли, в конце концов, стараться что-то ему доказать? Всё равно каждый останется при своём мнении. Тем более, что мы уже подходили к школе.
Возле самого крыльца Вадим взглянул на часы, деловито распорядился:
- Так…Скажи нашим – завтрак после второго урока отменяется. Собираемся, как всегда, за углом, возле забора, будем договариваться о сегодняшнем контрударе.
Вот так-то…Всё, о чём мы говорили по дороге в школу, было только пустым сотрясанием воздуха. Канарейка дал установку на ответный ход – и никто из нас ему не возразил.
Около раздевалки мы встретили Маргариту Ивановну – она как будто специально стояла тут с минуты открытия школы и пыталась вычислить Вадима. Сегодня ей, надо сказать, повезло несравненно больше, чем вчера.
- Канаренко! Немедленно ко мне в кабинет! – Визгливый голос директрисы мог напугать кого угодно, но только не Канарейку.
- Достала уже, королева Марго…- Бормотнул он себе под нос тихо и тут же мило, открыто улыбнулся. – Одну минуту, Маргарита Ивановна, только дублёнку повешу!
У меня даже настроение значительно приподнялось. Еле сдерживая смех, наблюдала я за тем, как неторопливо и старательно Вадим расстёгивает свой «пилот», снимает его идет вешать на вешалку.. Но вот процедура раздевания завершилась, и Вадим подошёл к директрисе подобно арестанту, сцепив руки за спиной.
- Я готов, Маргарита Ивановна. Ведите.
- Идём. – Сердито буркнула та, явно раздосадованная его вечной невозмутимостью. – И прекрати паясничать, ничего смешного не вижу.
Следуя за Марго, Вадим помахал нам рукой на прощание:
- Счастливо оставаться! Если не вернусь, считайте меня коммунистом!
Мы ещё долго стояли, провожая его глазами. Наконец Виталик вздохнул:
- Ладно. Пойдём что ли на алгебру? А то с этой войной скоро совсем учиться перестанем.
Его настроение отсутствовало напрочь, это было видно невооружённым глазом.
- Ты чего? – Участливо тронула я Виталика за плечо. – Тебе Вадьку жалко что ли, да?
Он покачал головой:
- Чего его жалеть? Он сам себя никогда не жалеет. Думаешь, он переживает сейчас? Ни капельки. Чем больше Марго психует, тем Вадьке прикольней. Сейчас опять велят родителей в школу позвать. Господи, как будто это что-то изменит! Пора бы им уже понять, что эти меры против него бесполезны.
- А какие не бесполезны? Из школы исключить?
- Ну да, за что его из школы исключать? Он учится нормально, а как артисту ему цены нет, это вся школа знает. Он – наша культурная гордость, кто захочет сук рубить, на котором сидит?
- Интересно…А Вадим об этом знает?
- А то нет. Поэтому и отрывается на всю катушку. Знает, что его всё равно не выгонят, чего бы он ни сделал.
- По-моему, это нечестно. И жестоко. Учителя ему ничего плохого не сделали, зачем он над ними издевается?
В ответ на это Виталик только плечами пожал:
- Не знаю. Натура такая, наверное. Он с детства такой, Ксюш, ты просто ещё не привыкла.
- Трудно привыкнуть к тому, что неправильно.
- А Вадька весь неправильный. Он не такой, как все, поэтому с ним и интересно.
- И поэтому вы все на любое безрассудство вместе с ним идти готовы? – Усмехнулась я, и Виталик согласился:
- Может быть и поэтому.
- А что он там говорил о драке во дворе, когда вы в милицию попали?
- А…- Виталик нахмурился, вспомнив то, что было. – Это после того, как Шумляев Севку отделал. Мы ещё не в курсе были. Сидим во дворе, в карты режемся: я, Вадька, Шурик Чернов и Шумляев. Погода хорошая, настроение классное, птички поют. Видим, звёздновские к нам толпой идут: Кирюха Дубровин, те двое, что ты вчера видела – Костик с Ромкой и ещё пара ребят.
Мы сперва удивились: они обычно к нам сюда не любят ходить, в основном мы к ним на дискотеки бегаем. Потом обрадовались, подумали, просто в гости пришли, соскучились. Вадька первый срывается, к Кирюхе идёт: «Здорово, пацаны, каким судьбами?!» Ещё сообразить ничего не успел, а Кирюха ему ка-ак въедет по лицу – одним ударом с ног сшиб. Ну, а потом драка началась, прямо во дворе, где дети и бабульки гуляют, прикинь? Кто-то, конечно, милицию сразу же вызвал. Костика и меня с Вадькой поймали, в ментуру увезли, а остальные смотаться успели. Вот так-то…
Я слушала Виталика, затаив дыхание:
- И что же? Что дальше?
- Как – что? – Он взглянул на меня удивлённо. – Дальнейший ход событий тебе известен. В милиции нам пригрозили, что на учёт поставят, потом родители нас оттуда забирали. А Вадька с тех пор никак не остынет – как же, по лицу его ударили у всех на виду! Его самолюбие такого оскорбления выдержать не в состоянии. Вот он и отыгрывается по сей день.
Меня осенила внезапная мысль, которая, едва возникнув в голове, заставила моё сердце ёкнуть. Я была ошеломлена открывшейся мне истиной:
- Это что же получается…Все вы сейчас воюете из-за того, что этот…Как его? Дубровин…Разбил лицо вашему Канарейке?! Это ЕГО МЕСТЬ?! Не принципы, не идеи, а просто…Это невероятно! Почему бы Канарейке не мстить за своё задетое самолюбие в одиночку?!
Виталик спокойно дождался, пока я закончу возмущаться, после чего так же серьёзно объяснил:
- Потому что его самолюбие – это и наше самолюбие тоже. Канарейка наш лидер, а я тебе уже говорил, что любой из наших пацанов в тусовке за него жизнь отдаст.
Такая вот своеобразная логика. Оспаривать её не было смысла – многого я, стало быть, просто ещё не понимала.
- Но сегодня, кстати, идут мстить за тебя, а не за Канарейку. – Напомнила я, помолчав немного.
- А! – Отмахнулся Виталик досадливо. – Это опять же нужно только Вадьке. Это его месть, а не моя. Если честно, Ксюш, очень жаль, что мы со звёздновскими воюем. Кирюха – классный парень. Правильный, честный. Порядочный, одним словом. Их с сестрой отец бросил, когда он совсем маленький был. Мать всю жизнь одна билась, чтобы детей поднять – любовников заводила денежных.. А теперь дочку замуж отдала и совсем опустилась. Постоянно поддатая ходит, её из-за этого всегда со всех работ увольняют. А Кирюха в доме и хозяйка, и рабсила. Он подрабатывает в свободное время, чтобы матери помочь.
- Надо же…- История чужого и совсем незнакомого парня тронула меня до глубины души. – А где он подрабатывает?
- Да где придётся. Машины, кажется, вечерами разгружает. Из сил выбивается, только бы матери не в тягость быть. Если бы она это еще и ценила.
- А она не ценит?
- Ей, по-моему, по фигу. У неё одна радость в жизни – расслабиться. Другая бы на её месте таким сыном гордилась: и по дому всё делать успевает, и учится на отлично. Так нет…Депрессия у неё вечная.
Виталик замолчал, и я какое-то время переваривала то, что услышала. Отчего-то стало грустно, и я вдруг тоже пожалела о том, что не могу дружить со звёздновскими ребятами. Мне, честно говоря, очень хотелось бы познакомится с этим парнем, Кириллом Дубровиным – он, наверное, хороший друг, раз решился ради Севы целую войну развязать.
- Слушай, а может всё-таки не пойдём сегодня в Звёздный? – С надеждой обратилась я к Виталику минуту спустя.
- Что значит «не пойдём»? – Изумлённо переспросил он, делая ударение на последнем слове, и я пояснила, решительно глядя ему в глаза:
- Это значит, что если поход всё-таки состоится, я пойду с вами.

9

Ослушаться Вадима не посмел никто. Как он и велел, сразу же после второго урока Виталик собрал большую часть наших одноклассников (и даже некоторых одноклассниц!) и, вкратце сообщив им суть дела, отправил всех за угол школы. Здесь собрались ребята и из других, параллельных классов – некоторых я знала в лицо, видела на переменах и вчера в актовом зале. Большой компанией, оказывается, командовал Канарейка! У крыльца, по моим подсчётам, толпилось человек двенадцать – не меньше. Сам Вадим сидел, удобно устроившись на стволе поваленного ясеня, и таким образом словно возвышался над своими друзьями.
Дождавшись, пока установится тишина, он сразу же перешёл к делу
- Привет всем, кого не видел! Все в курсе вчерашнего ЧП? Если не все, то обратите внимание на Витальку. Его внешний вид говорит сам за себя.
На Виталика поглядели все – и те, кто был в курсе, и те, которые не были. Последние выразили своё изумление весьма красноречиво:
- Ух, ты!
- Ни хрена!
- Ого!
- Кто это, Виталь?!
Стоявший около меня Виталик лишь безнадёжно вздохнул: главную роль спектакля он полностью поручил Вадиму, и тот не преминул этим воспользоваться
- Наш общий друг вчера вечером подвергся вероломному нападению противника. Мы должны ответить тем же. Возражения есть?
- Нет. – Дружно, чуть ли не один голос откликнулась вся толпа. Кутаясь в куртку, накинутую наспех, я с любопытством вглядывалась в окружающие меня лица. Чего я пыталась на них отыскать? Неуверенность? Сомнение? Или скрытый протест? Я хотела всё это найти, но не находила. Все были спокойны, и решение Вадима идти вечером в Звёздный Городок воспринимали как абсолютно нормальное явление. Что ж, может быть, я действительно преувеличивала опасность этой войны и, будучи не в курсе всех её подробностей, раздувала из мухи слона? Но почему же тогда Виталик так переживает? Я взглянула на него внимательно, и он ответил мне таким же безмолвным взглядом. Господи, вид у Виталика был такой, будто его только что приговорили к смертной казни! Неужели он до такой степени пацифист? А может быть, он просто боится? Эта мысль была более достоверной, хотя, надо признаться, не очень приятной.
- Как это произошло, Виталь?
- Расскажи, чего случилось?
- Когда это тебя угораздило на засаду нарваться?
- Ты один был? Без Канарейки?
Вновь посыпались вопросы друг за другом: ребятам хотелось знать всё и во всех подробностях. Такие события, насколько я поняла, сильно их будоражили. Что уж там говорить, Канарейка придумал для своей компании довольно занятную игру, словно знал, чем можно развлечь подростков в этом возрасте. Мини-войнушка, этакая «Зарница», в которую, я слышала, раньше играли пионеры. Вот если бы ещё не милиция…Но тогда уже совсем беспредел начнётся.
- Он не один был. – Сказала я за Виталика. – Со мной.
Несколько ребят рассмеялись:
- Ого…
- Круто!
- Чего ж ты его не защитила-то?
- Хватит ржать! – Внезапно вспыхнул Виталик. – Тоже давно не получали, гляжу? Сейчас я это устрою.
Ребята обиженно нахмурились, сердито засопели – агрессия Виталика пришлась им не по душе, и они уже готовы были отстоять свою позицию на деле, но тут, как всегда вовремя вмешался Вадим:
- Спокойно-спокойно. Хватит петушиться, нам сейчас не до этого. А вы правда не ржите, ничего смешного тут нет. Вашему товарищу всё лицо испортили, нечего над ним шутить, пока вас самих так же не подкараулили.
Его слова как один короткий взмах волшебной палочки вмиг успокоили всех, а я всё больше и больше удивлялась, видя, какой несокрушимой властью обладает Канарейка среди своих друзей.
- Кстати, пользуясь случаем, - продолжил он между тем, - хочу представить вам Ксению Кондрашову. Кто ещё не успел познакомиться, прошу любить и жаловать. Она приехала к нам из славного города Твери, и теперь будет учиться с нами. Надеюсь, до выпускного.
Теперь большая часть толпы разглядывала меня. Не скажу, чтобы это было очень-то приятно, но я всё же попыталась выглядеть доброжелательной и открытой, дабы не настраивать против себя компанию, в которой мне отныне предстояло находиться. Вадим тем временем легко спрыгнул со своей импровизированной скамейки и неторопливо начал знакомить меня с каждым по отдельности.
- Вот. Это Чернов Саша. Можно Шурик. – В невысоком, тщедушном парнишке я узнала того, кто вчера на театральном вечере подавал Канарейке гитару. – Тоже любитель побренчать и помяукать под луной. А вообще он у нас молчун, поэтому порой кажется злым и диким, но ты так не думай, он хороший и добрый малый. Правда, Шурик?
«Шурик» кинул на меня взгляд исподлобья, попытался приветливо улыбнуться, но благодаря природной скованности, улыбка его больше напомнила ироничную ухмылку
- Тебе виднее, Вадь…
- Конечно, мне виднее. – Без особых церемоний Вадим подошёл к другому парню – приятному, смуглому шатену с грустными тёмными глазами. – Это Миша Раскопин. Великий математик и юный химик в одном флаконе. Одно из его достоинств, а может быть и недостатков – хроническое недержание правды, она из него так и прёт в самые ненужные моменты.
- Да ладно. – Миша сделал вид, что обиделся, хотя было видно, что слова Канарейки он считает комплиментом. – Когда это моё хроническое недержание правды тебе вредило, Вадь?
- Не будем вдаваться в подробности. – Проявил тактичность Канарейка и тут же отошёл от Раскопина к хорошо уже известной мне Марине Фадеевой. – Ну а это украшение нашей команды…
- Мы знакомы, Вадик. – Ласково перебила его Марина. – В одном классе учимся, забыл?
- Не забыл. – Откликнулся Вадим почти так же нежно. – Но одно дело учиться, а другое – дружить. Вы же ещё не стали близкими подругами, насколько я понял?
Понял он всё правильно – ни я, ни Марина возражать не стали. Вместо этого мы переглянулись, хоть и молча, но вполне дружелюбно. Надо заметить, до этого Марина не горела особым желанием зачислить меня в почётных список своих подруг – в данном случае решающую роль сыграла протекция Вадима, от которого моя одноклассница была без ума. Интересно, видит ли она во мне соперницу? Или меня уже здесь стабильно считают девушкой Виталика?
Быстро шло время, но большая перемена всё ещё не кончалась. Вадим познакомил меня со всеми своими друзьями – не спеша, в шутливой форме рассказал о каждом по отдельности, и я в конце концов уже перестала запоминать имена и лица, мелькающие передо мной калейдоскопом. Неужели такой большой ватагой можно командовать? Для этого надо быть настоящим полководцем! Собравшиеся здесь ребята, кажется, уже забыли для чего пришли сюда, однако Канарейка помнил об этом всё время.
- В общем, всем всё понятно? – Он снова вскарабкался на ясеневый ствол и, подводя итог всему, что было здесь сказано, закурил сигарету. – Сегодня в шесть часов собираемся у меня во дворе. Явка строго обязательна! Тем, у кого нелады с уроками, советую сделать домашнюю работу прямо после того, как вернётесь со школы домой! И вечером мне не скулить по поводу невыученной биологии!
Мне стало весело: учёбу Вадим считает ерундой, а о своей детской войнушке говорит как о чём-то очень важном и серьёзном. Нет, действительно, оригинальный человек Вадим Канаренко, никогда я, кажется, не перестану ему удивляться.
- Тебе не нужно с нами ходить. – Тихо сказал мне Виталик. – Девчонки в этом не участвуют.
- Почему? – Возмутилась я. – Я тебя не брошу.
- Не надо. – Снова повторил он умоляюще. – Это не женское дело, Ксюш.
- Много ты в женщинах понимаешь! – Меня будто шальная муха укусила – так вдруг захотелось показать всем, какая я особенная и непохожая на других своих ровесниц.
- Я тоже пойду с вами! Можно? – Обратилась я к Вадиму громко. Ребята вокруг меня засмеялись – как я и полагала, моё заявление всерьёз никто не принял.
- Ты? С нами? – Недоверчиво переспросил Канарейка. – Ты хоть знаешь во что ввязываешься?
- Примерно представляю. – Призналась я и огляделась вокруг: пацанам было явно весело, но вот выражение лица Марины Фадеевой мне не понравилось. Завидует? Или ревнует? Думает, что я стремлюсь понравиться Вадиму и таким образом хочу завоевать общие симпатии? Что ж, в какой-то степени это так и есть, но, чёрт побери, не ей меня судить! Даже если бы я действительно имела виды на Канарейку, это Марины совершенно не касается, ведь, по словам Виталика, она всего лишь ОДНА из его бесчисленных подружек – и не больше.
Вадим, кажется, оценил мою смелость.
- Ну смотри, Ксюша, война – это не забава какая-нибудь. На поле боя всякое может произойти. Можешь себе личико случайно повредить. Не боишься?
- Не боюсь. – Тут я немножко слукавила, но игра стоила свеч – я видела в глазах Канарейки всё возрастающее восхищение.
- Ну молодец! Жанна Дарк ты наша будущая! Закурить не хочешь?
До сих пор не пойму, зачем он мне это предложил? Просто ли прикалывался или в очередной раз решил проверить на вшивость? Так или иначе, проявить себя слабой я не имела права – сейчас от моего поведения зависело и то, как станут ко мне относится в тусовке. Отступать было некуда – я отчаянно хотела быть крутой и нравиться всем без исключения.
- Хочу. – Бодро заявила я, с вызовом глядя в насмешливые глаза Вадима.
- У-у-у…- Хором загудели вокруг ребята, кто-то даже в ладоши захлопал, а кто-то одобрительно засвистел. У меня радостно заколотилось сердце: я была центром внимания! Я вызывала их восторг! Бедный Виталик, о нём я в эти минуты совершенно забыла, а он, между тем, единственный из парней не разделял общего ликования.
- Ксюш, не надо. – Попросил он шёпотом, но даже ради него я не смогла отступить от задуманного.
Вадим вновь соскочил с бревна, подошёл ко мне и, вытащив из куртки неизменную пачку «Бонда», извлёк оттуда сигарету.
- Прошу, мадемуазель…
Скрывая внутреннюю дрожь, я неумело двумя пальцами взяла её и вопросительно посмотрела на Канарейку. Он улыбнулся, не говоря ни слова, наклонился к моей руке и помог мне прикурить окурком своей сигареты. Сомневаться не было времени. Подражая Вадиму, я сразу же сунула сигарету в рот, зажала её зубами и поспешно сделала затяжку. Слишком поспешно. И слишком глубоко для первого раза.
Горло обожгло огнём, из глаз брызнули слёзы – я поперхнулась, закашлялась так, что сигарета выпала из губ и упала на землю. Выглядела я со стороны, наверное, забавно, потому что ребята вокруг просто со смеху умирали. Мне же, честно говоря, было не особенно смешно – голова поехала с первого мгновения. Я знала, слышала, что так бывает в начале, но никогда не думала, что это НАСТОЛЬКО ужасно. Кашель не прекращался, перед глазами всё кружилось – я теряла координацию и готова была уже кричать «караул».
Кто-то вовремя подхватил меня под руки – иначе я бы упала, ноги не слушались, отказывались меня держать.
- Ксюша! Ксюш, ты что?! Тебе плохо, Ксюша?!
Ну конечно же Виталик…Милый, хороший мой Виталик…В то время, пока все остальные хохотали, не принимая всерьёз моё критическое состояние, он один пришёл мне на помощь. Я пыталась ответить, но не могла: горло раздирала боль, и перед глазами по-прежнему всё рябило и кружилось, словно на самом крутом аттракционе в Парке Культуры и Отдыха. Я боялась, что меня сейчас вырвет – только этого не хватало для полного счастья! Вместо триумфа я добьюсь полнейшего позора.
К счастью, Виталик вовремя сообразил, что мне нужна вода и, ловко взяв меня за плечи, поволок в школу. Уже издалека до меня донёсся задорный голос Канарейки:
- Молодец, Жанна Дарк! Экзамен сдала на отлично!

10

- Ну кто тебя просил это делать? Сумасшедшая… Чего ты этим хотела доказать – не понимаю.
Виталик никак не мог успокоиться. Прошла уже половина урока, однако ни он, ни я не интересовались тем, что говорила географичка. Раскрыв пудреницу, я критически разглядывала в зеркальце своё лицо, пытаясь привести его в порядок. Следов размазанной туши больше видно не было, и глаза, слава богу, совсем перестали слезиться, но в горле по-прежнему першило, опять хотелось пить, несмотря на то, что буквально двадцать минут назад я выпила два стакана холодной воды из под крана. Виталик не сводил с меня глаз, жадно ловил каждое движение – всё ещё боялся, что мне вновь станет плохо.
- Голова кружится?
- Нет. Прошло.
- Тошнит?
- Нет.
- Слава тебе, господи. В следующий раз будешь думать, прежде чем проводить такие эксперименты.
- А я, по-твоему, ни о чём не думала? – Не отрываясь от зеркальца, раздражённо огрызнулась я.
- Нет, почему же, думала. – Усмехнулся Виталик. – И мне кажется, я даже знаю о чём.
- Ну и о чём же?
- Выпендриться хотела. Показать, какая ты крутая.
Мне следовало бы обидеться на такие слова, но я, напротив, не смогла сдержать улыбку. Виталик попал в точку. Впрочем, перед ним я могла бы и не лицемерить.
- Хотела, да. А что в этом плохого?
- А хорошего что? Ты и так классная девчонка, тебе совсем не обязательно казаться лучше, чем ты есть. Курением, во всяком случае, ты никому ничего не докажешь.
- Это твоё мнение. – Заметила я хмуро.
- Моё. А оно для тебя ничего не значит?
Он уже готов был обидеться. Естественно, мне этого вовсе не хотелось, и я постаралась сгладить ситуацию.
- Твоё мнение для меня, пожалуй, самое важное, Виталь. Честно.
- Что-то не заметил. – Чувствовалось, зацепило Виталика всерьёз. – Ты ко мне ещё ни разу не прислушалась, делаешь только то, чего тебе самой хочется.
Ну вот, уже семейные сцены начались – только этого ещё не хватало. После двухдневного знакомства Виталик стал похож на ревнивого мужа-собственника, он считает себя в праве читать мне морали и предъявлять на меня права. Нет, чего-чего, а этого я терпеть не могла! Никто из бывших кавалеров ещё не пытался ограничивать мою свободу, и Виталик исключением не станет!
К счастью, сказать ему грубость я не успела – в этот момент Виталика вызвали к доске. Всё-таки вызвали – не в понедельник, так сегодня, в среду, и он, конечно же, опять не выучил. На этот раз Канарейка его почему-то не спас.
Чтобы лишний раз не терзать себе сердце, наблюдая за душевными страданиями Виталика, я попыталась отвлечься и на какое-то время занялась изучением своих одноклассников. Сперва уставилась на Лену Масловскую рыженькую пигалицу-вертушку…Интересно, это ее натуральный цвет, или она красится?...Тут же перевела взгляд на Мишу Раскопина, что сидел сзади Лены и время от времени тыркал ее в спину своей авторучкой, пытаясь привлечь к себе внимание…Колян Емельянов складывал из тетрадного листка самолетик… А где же Канарейка?...Он же был на первых трех уроках… Неужели снова пропало желание учиться, и Вадика как ветром сдуло из школы?...Жаль. Без него скучно. И даже любоваться некем. Емельянов с физиономией крестьянского парня глаз абсолютно не радовал…В кого это он собирается запульнуть самолетик?
Внезапно что-то помешало мне «любоваться» Емельяновым. Шестым чувством каким-то я ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Кто-то смотрел мне в затылок и мысленно буравил его изо всех сил. Стало неуютно, не по себе – я невольно огляделась вокруг. Так и есть. Чуть позади, в соседнем ряду сидела Марина Фадеева. Встретившись со мной глазами, она нисколько не смутилась и даже не подумала отвернуться. Только облизала языком ярко накрашенные губы и быстро дунула вверх, на длинную жёлтую чёлку, которая тотчас же подпрыгнула, обнажив гладкий, но довольно-таки широкий лоб. Нервничает? Похоже на то. Усмотрела во мне соперницу? Это, с одной стороны, мне льстит. Какой бы смазливенькой и стройненькой ни была эта крашенная кукла, я, несомненно, была лучшё неё. Во-первых, так густо я никогда бы в жизни не накрасилась – слишком вульгарно, и потом, у окружающих машинально создаётся впечатление, что за этим толстым слоем косметики скрывается нечто чудовищное, что и показать-то жутко.
Я своё естественное лицо старалась не прятать, поэтому макияж наносила лёгкий и почти незаметный для постороннего наблюдателя. Выбирала нежные светло-коричневые тона теней для век, они лишь чуть-чуть подчёркивали мои и без того выразительные глаза – не просто карие, а практически даже чёрные, как у мамы, такой же экзотической миндалевидной формы. Дополнением к теням служила только тушь. Пара-тройка быстрых мазков – и все готово, ребята ложатся у моих ног штабелями. Тона помады я тоже предпочитала светлые: розовые, перламутровые, хотя, к смуглости моего лица, безусловно, подходили и более яркие цвета. Брови я не подводила и не выщипывала – природа, слава богу, постаралась дать им правильный изгиб и естественный тёмный цвет, не нуждающийся в усилении колора.
Марине, скорее всего, повезло меньше, чем мне, оттого-то и глаза ей приходилось увеличивать при помощи карандаша, и линию бровей создавать искусственным методом. Ярко-бордовым пятном на белом, нарумяненном лице выделялись губы. Контур их тоже был продуман и нарисован самой владелицей, а не матушкой-природой. Про волосы я вообще не говорю. Блондинкой быть, конечно, красиво и во всё времена модно, однако лично я никогда не решалась проводить над собой подобного рода эксперименты – осветляла время от времени только чёлку, а своему тёмно-русому цвету придавала иногда разные оттенки при помощи щадящей крем-краски. Только и всего. Волосы Марины Фадеевой подвергались издевательствам, я так думаю, не раз и не два. В общем же, со стороны она была похожа на очень миленькую и очень стандартную Барби, и сама Марина, полагаю, об этом знала. Знала она и о том, что я – вполне реальная и опасная конкурентка, поэтому и смотрела на меня сейчас так внимательно и ревностно. Что ж, прекрасно.
Моё безмолвное торжество по поводу собственной внешности слегка приглушилось, стоило мне только перевести свой взгляд на Варвару Канаренко. Вот кто действительно вне конкуренции по всем общим меркам красоты. Слово «красота» само по себе было создано для Вари, даже я не могла этого не признать. Чего стоили одни её роскошные волосы – натуральные, густые, волнистые и неимоверно длинные. Вовек мне таких не отрастить! А глаза?.. Ясные, синие как васильки…Она их, конечно, тоже подкрашивала слегка голубыми тенями и тушью для ресниц, но я нисколько не сомневалась, что Варино лицо и без косметики является пределом совершенства. Об этом можно судить по лицу её брата-близнеца. Ах, Вадим-Вадим, ну какого же чёрта ты всё время приходишь мне на ум? Я же не хочу о тебе думать!
- Ну что, Павлецкий, придётся тебя огорчить. – Отвлёк меня голос географички, полный укора и сожаления. – Садись. И в следующий раз постарайся выучить. Я дам тебе шанс исправить двойку на следующем уроке, в понедельник. Договорились?
- Договорились. – Неохотно согласился Виталик и, взяв с учительского стола свой помеченный парой дневник, поплёлся на место. Он был расстроен, хоть и старался мне этого не показать. Я, сама того не осознавая, огорчилась вдруг не меньше.
- Не волнуйся. – Шепнула я, положив руку на локоть Виталика. – Она же сказала, что даст тебе возможность исправить. К понедельнику выучишь как следует.
- Ага. – Уныло кивнул Виталик. Оптимизма в его голосе я что-то не уловила.
- Нет, ну правда. – Я отчего-то разволновалась, начала утешать Виталика ещё интенсивней. – Это же первая двойка, наверное, правда?
- Правда. – Подтвердил он к моему огромному облегчению
- Ну вот! – Обрадовалась я. – Исправишь, обязательно!
- Исправлю. Только до понедельника ещё как до луны, а дневник отцу сегодня надо показывать. А ему доказывать и обещать смысла нет. Он меня за двойку уроет.
- В каком смысле уроет?
- В прямом.
Я поняла, что он не шутит. И меня почему-то испугало его ненормальное ледяное спокойствие. Он словно под танк готовился кидаться, сжимая в руке гранату. Больше уточнять я не стала, памятуя о том, что говорить про родителей Виталик не любит. Но основательно задумалась. Прежде я полагала, что мамы строже, чем моя просто не существует на свете. За моей успеваемостью она с первого класса следила очень усердно и пристально, не давая мне лениться. Каждый день проверяла, как я приготовила уроки, однако, что касается дневника – его-то мама особенно не изучала. Только в конце каждой четверти открывала последнюю страницу для того, чтобы посмотреть итоги. После этого быстро листала и ставила на каждой страничке свою чёткую витиеватую роспись. Отец был далёк от всех этих мелочей, его задачей считалось материальное обеспечение семьи, а духовное моё воспитание, стало быть, целиком считалось маминой заботой – это помимо всех её домашних дел.
Мама Виталика, насколько я помню, не являлась домохозяйкой, а, по его словам, торговала на рынке. Отец же вообще был очень деловым и занятым человеком. Однако при всей его занятости у него хватало времени изучать дневник сына каждый божий день, да ещё и читать нотации по поводу плохих оценок. Но что это значит – уроет? Мне как-то не верилось в то, что на пороге двадцать первого века за двойки можно бить. Правда, спрашивать я не стала – только крепче сжала в своих пальцах локоть Виталика. Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся – тепло, ласково и преданно. Он словно видел во мне спасение от всех своих бед. И мне, если честно, очень нравилось быть этим спасением.

И снова мы шли из школы втроём. «Святая Троица» - мысленно усмехалась я и думала почему-то о том, что ходить так мы будем теперь постоянно. Не знаю, радовало меня это или раздражало. Вроде бы и хотелось побыть наедине с Виталиком, но в то же время приятно было лишний раз пообщаться с весёлым, задиристо-остроумным Вадимом, послушать его жизнерадостную болтовню, поспорить с ним о чём-нибудь, а ещё – просто полюбоваться им украдкой (украдкой даже от самой себя!).
Погода стояла солнечная и слегка морозная. Выпавший накануне вечером снег поэтому не таял, а ровно, красиво поблескивал под холодными, уже не греющими лучами. Наше настроение соответствовало окружающей красоте
- Пойдём через рынок. – Объявил Канарейка сразу же, как только мы вышли за ворота школы. – У меня сигареты кончились.
При слове «сигареты» я ощутила приступ тошноты, но вида не показала. Виталик укоризненно вздохнул:
- Вадь, ты б кончал с этим, а?
- Ни с тем, ни с этим я не кончал. – Грубо пошутил Вадим, глаза его как всегда смеялись. – Чего ты-то боишься? Как будто я тебя воровать посылаю.
- Так я и не за себя боюсь. Вдруг тебя поймают с поличным? Не сегодня – завтра и такое может случиться.
- Ну и что? Не расстреляют же.
- Всё равно, ты же на учёте.. – Снова начал было Виталик, но Канарейка перебил его на этот раз уже резко:
- Засохни, Павлецкий, а? Никто меня с поличным не поймает, эти бабки-торгашки дальше своего носа не видят.
К моему глубокому негодованию Виталик действительно «засох», хотя я прекрасно видела и чувствовала, как ему неприятно – при чём не столько за себя, сколько за ни в чём не повинных старушек. Я вполне понимала Виталика и от души разделяла его мысли.
- Неужели тебе этих бабулек не жалко? – Сурово обратилась я к Вадиму. – У них и так пенсия, наверное, мизерная, они как могут подрабатывают. А ты их грабишь.
- Жалко. – Абсолютно серьёзно ответил Канарейка. – Но только жалостью сыт не будешь, и уж тем более не накуришься.
Логика – хоть стой, хоть падай. А я всё-таки оказалась права – эгоист Вадим Канаренко конкретный, и пусть Виталик сколько угодно поёт ему дифирамбы, факт, как говорится, налицо. Сам Виталик в эту минуту, похоже, подумал о том же. Чёрные, сросшиеся брови его сошлись к переносице, на лбу образовалась совсем взрослая складка, так не вязавшаяся с довольно ещё детским лицом. Что, задело? Вот так-то. Меньше будешь расхваливать своего лучшего друга.

11

Местный рынок находился буквально в двух шагах от школы – сразу же через дорогу. Прямо за продуктовым магазином уютно устроился небольшой «пятачок», заставленный прилавками и палаточками – здесь было довольно тесно, оживлённо и многолюдно, несмотря на середину рабочего дня.
Виталик остановился у крайнего прилавка:
- Привет, мамуль.
Мы с Вадимом тоже затормозили.
- Здрасьте, Галина Петровна. – В свою очередь поздоровался и Канарейка.
За прилавком, заставленным самыми разнообразными продуктами, сидела очень полная, прямо-таки необъятная женщина с замысловатой старомодной причёской. Я почему-то сразу поняла, что это парик – в такой холодный ноябрьский день он вполне удачно подходил на роль шапки.
- Виталик…- Увидев сына, Галина Петровна обрадовалась так, словно не видела его по меньшей мере месяц. – Как хорошо, что ты зашёл…
Она начала подниматься – медленно, неуклюже, как и все люди, страдающие избыточным весом. Я с любопытством разглядывала маму Виталика, пытаясь представить её в более уменьшенном виде. Наверное, в молодости она была миленькой девушкой, а если ещё и стройной, то почти красавицей. Даже теперь лицо Галины Петровны сохраняло следы былой привлекательности – на нём не заметны были мелкие морщинки, оно лоснилось, выглядело ухоженным и гладким. Голубые глаза смотрели на нас спокойно и ласково, и даже тёмные волоски над маленьким ртом (такие же, как у нашей директрисы Марго), её, пожалуй, не портили. Правда, сходства с Виталиком я, как ни старалась, отыскать не смогла. Если оно и было – то весьма и весьма отдалённое.
- Да, мы мимоходом. – Объяснил матери Виталик. – А ты чего-то хотела?
С соседнего прилавка подала голос худющая красноносая продавщица овощей и фруктов:
- Ну вот, Галюнь, а ты переживала!
- Чего случилось? – Сразу же забеспокоился Виталик, испуганно глядя на мать. Галина Петровна слабо улыбнулась:
- Да опять давление, сынок…С утра погода-то как менялась…Штормит меня ужасно, еле держусь.
Она отнюдь не преувеличивала – это было видно по лицу. А сейчас почти такое же лицо стало и у Виталика – он чуть ли не метнулся за прилавок, забыв на какое-то время про нас с Вадимом.
- Плохо? Очень? Чего ж ты тут сидишь, мам? Тебе прилечь надо, лекарство выпить.
- Надо бы. – Согласилась Галина Петровна. – Только куда же мне отсюда деваться?
- Ты бы постоял за мамку-то! – Вновь зачирикала торгашка с физиономией алкоголички. – Молодой, здоровый, помогать надо мамке! Такого сына вырастила, вон какой красавец! Сколько ему, Галюнь?.
Виталику явно не нравилось её цыганское щебетание, он мрачнел всё больше, переминаясь с ноги на ногу возле матери. Вадим, кусая губы, с трудом сдерживал смех. Галина Петровна, видно, уже давно привыкла к поведению разбитной соседки и даже по-своему с ней дружила. Ответила она, по крайней мере, охотно и даже с гордостью, как мне показалось.
- Пятнадцать.
- Пятнадцать?! – Алкашка аж завизжала от какого-то одной ей понятного восторга. – Ой, какой большой! Красивый, Галюнь, загляденье! Как учится? Хорошо?
- Хорошо. – Улыбнулась Галина Петровна.
- Вот! Не то, что мой Генка! Лодырь, совсем мозгов нету! Целыми днями по улицам шмонается!
- Ой, Маш, а мой как будто не шмонается. Тоже дома не найдёшь.
- Да одна компания, наверное. Они же у нас с тобой ровесники вроде как!
Прямо над моим ухом раздался короткий смешок Вадима:
- Ну да…От греха подальше с такой компанией связываться…
Я обернулась, вопросительно посмотрела на него:
- Что за Генка?
- Ковальчук. Шумляевский дружок.
- Тот самый ?
- Ну да….Полный Даун, весь в мамашу.
Переговаривались мы, разумеется, тихо – окружающие нас не слышали. Виталик растерянно топтался возле матери.
- Чего же делать-то, мамуль?
- Понятия не имею. – Галина Петровна обессилено опустилась на стул (или на что-то там ещё, я не видела, на чём она сидела). – Полежать бы часок-другой, да куда от прилавка деться?
Она тяжело вздохнула и внезапно меня осенило: она давно хочет попросить Виталика о помощи, но не решается, и мне почему-то вдруг стало бесконечно жаль эту неповоротливую, не совсем здоровую женщину. Она наверняка была хорошей и очень нежной матерью, и никогда бы не стала ругать Виталика за двойку.
Слава богу, до Виталика наконец-то тоже дошло, о чём пытается намекнуть ему мать, и хотя перспектива становиться за прилавок его вовсе не вдохновляла, деваться было некуда.
- Ну…Давай я тут посижу. – Предложил он неуверенно и покосился в нашу сторону. – Только я цен не знаю…
- Это ничего. – От внезапного облегчения Галина Петровна готова была расцеловать сына. – Маша тебе подскажет, ты у неё спрашивай. А в остальном тут не трудно – взвешивать ничего не нужно, товар штучный, а считать ты умеешь. Я через час-полтора тебя заменю, сынок, мне бы только чуть-чуть полежать.
- Не волнуйся, Галюнь, всё в порядке будет! – Заверила Галину Петровну Маша. – Я ж тут, что спросит – подскажу! Иди, иди, а то, неровен час, свалишься тут прямо у прилавка. Сынок у тебя хороший, правильный. Мне бы такого!
Галина Петровна медленно выползла из-за прилавка – уходить ей, видно, очень не хотелось, она то и дело оглядывалась на сына, и тот в свою очередь смотрел на неё тревожно.
- Ты дойдёшь? Тебе плохо не станет по дороге?
На меня совершенно неожиданно нашёл приступ несвойственной мне прежде тимуровской благотворительности. Я подалась вперёд:
- Давайте я вас провожу, Галина Петровна!
- Действительно! – Оживился Вадим, словно удивляясь, каким образом ему первому не пришло это в голову. – Давайте, мы вас проводим!
Такого поворота событий я никак не ожидала. Не хватало ещё мне остаться потом наедине с Канарейкой! Но возражать было поздно – Галина Петровна одарила меня тёплым материнским взглядом, улыбнулась. На щеках её заиграли весёлые ямочки, вмиг сделавшие это лицо совсем молодым:
- Спасибо, милая…Я тебя что-то не припоминаю.
- Я – Ксения. – Представилась я вежливо и даже с необъяснимым удовольствием – мне, как это ни странно, безумно хотелось понравиться такой доброй и хорошей маме Виталика.
- Она недавно сюда приехала. – Объяснил Виталик. Он не сводил с меня глаз, смотрел напряжённо и ревностно. Понятное дело, после того случая со чкаловской девушкой он уже инстинктивно видит в Вадиме потенциального соперника. При чём соперника более сильного. Поэтому и переживает, бедный…Боится отпускать…
- Спасибо, Ксюшенька. – Ещё раз поблагодарила меня Галина Петровна. – Может, не стоит беспокоиться? Дойду как-нибудь, не так уж далеко.
- Нет-нет, что вы! – Возмутился Вадим и даже под руку Галину Петровну взял. – Вас обязательно проводить надо, не дай бог что случиться, в жизни потом себе этого не простим!
Не нравился мне его энтузиазм. Неискренний он был какой-то, наигранный. Впрочем, это было в стиле Вадима Канаренко, насколько я уже успела его изучить, он всегда так говорил.
Я осторожно подступила к Галине Петровне с другого бока, невольно обернулась к Виталику. Он стоял за прилавком среди всевозможных банок, консервов, пакетов с сахарным песком и макаронами и ещё всякой всячиной – такой потерянный и жалкий, что у меня сердце защемило от сострадания.
- Мы скоро придём. – Клятвенно пообещала я.
- Да ладно. – Неуверенно улыбнулся Виталик. – Не надо уже. Домой идите, вечером встретимся.
Безусловно, в душе ему этого совершенно не хотелось – надо было обладать очень чёрствой душой, чтобы этого не понять. (Характер свой Виталик полностью унаследовал от матери).
- Мы вернёмся. – Заверил друга Вадим и ещё бережней склонился над его матерью. – Пойдёмте, Галина Петровна – потихоньку, не спеша…Вот так..
А за соседним прилавком во весь голос умилялась, захлёбываясь от радости, пьяница Маруся, как мысленно я её окрестила:
- Вот какие ребятки хорошие! Вот молодцы! Не то, что мой – только огрызается вечно, слова доброго не дождешься. Умнички! Ну, давай, Галюнь, счастливо! Поправляйся там скорее!

Галину Петровну мы довели до самого подъезда – выслушали миллион слов благодарности в свой адрес, пожелали ей в свою очередь здоровья и, в конце концов, остались во дворе одни. Сердце моё билось учащённо, я чувствовала себя так, словно стояла на краю пропасти и балансировала на одной ноге. Мне почему-то казалось, что Вадим только и делает, что соблазняет хорошеньких девушек – всех подряд, без разбору, а так как я причисляла себя к более чем хорошеньким, стало быть, я являлась его потенциальной жертвой. Виталик был далеко, и я, при всём желании, не могла прикрыться им как щитом. Едва лишь за Галиной Петровной закрылась подъездная дверь, я проводила её взглядом и сразу опустила глаза вниз. Сейчас, по законам жанра, Вадим должен был многозначительно смотреть на меня, гипнозом своих глаз заставляя терять волю. Я уже приготовилась держать оборону, демонстрируя ледяное равнодушие и пуританское благочестие, и была крайне удивлена, если не сказать, слегка разочарована, когда Канарейка, бросив быстрый взгляд на наручные часы, сказал мне:
- Сейчас, подожди минутку. Я к себе слетаю, пакет зашвырну, и пойдём обратно. Виталька там, небось, от тоски уже чахнет.
Только и всего. Никаких двусмысленных улыбок и красноречивых взглядов. Не может быть! Он же такой бабник! Неужели я его совсем не возбуждаю?! Я же лучше Маринки Фадеевой! Красивее!!! Самолюбие взбунтовалось – теперь я уже отчаянно хотела, чтобы Вадим обратил на меня внимание.
- Давай уж тогда и я до дома добегу, тоже пакет занесу.
- Давай. – Тут же согласился Канарейка. – Постой тут, я быстро.
Дома он действительно не задержался ни на минуту – вышел практически сразу же, как и вошёл. Вместе с Вадимом из подъезда выбежала красивая, ухоженная овчарка – судя по окраске, чистокровная, немецкая. Перебежав дорогу, она безо всякого стыда и смущения уселась под деревом справлять свою естественную потребность.
- Ника! Я кому сказал – к забору идти! – Канарейка остановился возле собаки, сокрушённо качая головой. Посмотрев на меня, пояснил:
- Никак не приучу её терпеть. Не может до забора добежать, всегда тут устраивается.
- Какая красавица… - Я залюбовалась Никой так же, как и её хозяином.
- Ещё бы! – С нескрываемой гордостью согласился Вадим. – Она вообще-то умная, только молодая очень.
- Сколько же ей?
- Ветврач сказал – год, не больше.
- Ветврач?
- Ну да. Я же её на улице подобрал прошлым летом. Какая-то сволочь завела себе собачку ради забавы, о прививках не подумала, а когда собака чумкой заболела – её взяли и выкинули как мусор, под забором подыхать.
- Да ты что… - Рассказ Канарейки привёл меня в ужас. – Такую породистую собаку – взять и выкинуть?!
- Да при чём тут порода? – Вадим уже полностью отвлёкся от моей персоны, широко развёл руки в стороны, и Ника, очевидно, зная этот сигнал, с восторженным визгом кинулась ему на грудь передними лапами. Шерсть её – чёрная с рыжими подпалинами блестела и переливалась на солнце, плотное, упитанное туловище ходило ходуном: Ника подпрыгивала, пытаясь лизнуть Вадима в нос, а он смеялся совершенно по-детски, самозабвенно тиская свою воспитанницу за уши, стоящие торчком. Господи, какие там девчонки! Мои попытки понравиться Канарейке сейчас шли прахом – эту любимицу он явно не променял бы ни на одну из своих легкомысленных подружек.
- Ну что ты…Ну что ты, маленькая?...Ах ты, моя хорошая….Ушастая…Зубастая…- Тормошил Вадим Нику и с удовольствием наклонялся, подставляя лицо к её быстрому розовому языку. Потом без всякого перехода снова обратился ко мне:
- Если бы ты её видела в то время! Там без слёз не взглянешь! Кожа да кости! А теперь какая стала! А? Чудо, а не собака!.. Ну всё, всё, моя умница, всё…Пойдём, прогуляемся с нами до десятого «А»..
Шли мы быстрым шагом, но Ника намного опережала нас. Энергия била в ней ключом – она шарила по кустам, что-то вынюхивала, выискивала на дороге, не забывая, впрочем, время от времени оглядываться на своего хозяина и коротко взвизгивать, признаваясь ему в любви. Действительно, трудно было поверить в то, что не так уж давно она болела чумкой – собака просто излучала силу и здоровье.
- Поразительно. – Выразила я вслух свои эмоции. – Как же ты её вылечил?
- Ну, помучился, конечно, будь здоров. – Признался Вадим серьёзно. – Домой, во-первых, еле притащил – она хоть и больная, злющая была, дикая. Кусалась, вырывалась.
- Понятное дело. – Усмехнулась я. – После такого предательств со стороны человека есть причина весь род людской возненавидеть.
- Вот именно. Принёс я её, значит, домой, а она в ванную забилась, рычит, никого к себе не подпускает, а сама трясётся как в припадке, глаза как у волчицы горят – страшные, безумные.
- Жуть какая…Тебя родители с таким сюрпризом из дома не выгнали?
- Меня? – Вадим недоумённо воззрился на меня, из чего я сделала вывод, что даже сама мысль эта для него кощунственна и невероятно. – С чего бы это?
Я пожала плечами:
- Ну, не знаю. Если бы я привела домой собаку – здоровую, не то, что больную, меня бы мамка с лестницы спустила.
- МЕНЯ не спустила. – Сказал Канарейка, как мне показалось, с ноткой высокомерия в голосе. – Моя мамка даже голоса повышать не умеет. Ну так вот, о чём я говорил?
- В ванную забилась
- А, да. И вот, отец вспомнил, что в соседнем подъезде у нас тётя Валя живёт, ветеринар со стажем. Я – пулей к ней. Так, мол, и так, что делать, помогите. Она тут же каких-то ампул набрала, шприцов – и за мной бегом. Как же мы, помнится, задолбались! Тётя Валя говорит: держи её, я укол сделаю. Я держу, она, дура, кусается – вон, до сих пор на руках шрамы остались. До крови зубами разодрала. Потом тётя Валя ещё приходила, опять колола, режим питания особый прописала – правда, в первое время она к еде не притрагивалась. Я её целыми днями уговаривал – хорошо, каникулы были. Ничего, пошло дело на лад. И есть потихоньку начала и спокойней стала гораздо. Теперь вон совсем развеселилась. Правда, ест до сих пор только из моих рук, других не признаёт категорически.
- Здорово. – Восхитилась я невольно.
- Да чего уж здорово. – Не согласился Вадим. – Мало ли куда уехать надо будет – она же, чудачка, есть не станет, пока я не приду и не покормлю. Неудобно, а что поделаешь? Так приручил, что теперь деваться некуда.
- И всё равно здорово.
Подобные истории с хорошим концом всегда брали меня за душу, а иногда даже до слёз доводили. Торопливо поднимаясь по лестнице к своей квартире, я мысленно прокручивала в памяти только что услышанный рассказ Вадима и непонятно отчего радовалась как дитя. Здорово, что на свете ещё есть такие прекрасные, отзывчивые люди, способные делать простые, добрые дела – вроде бы и незначительные, но всё равно очень хорошие. Странный, необъяснимый Вадим Канаренко… Непостижимым образом сочетаются в нём порок и благодетель, и относится к нему как-то конкретно совершенно не получается. Сейчас, например, я им буквально восхищалась, он был героем в моих глазах и мне…Господи, сейчас мне почти уже хотелось в него влюбиться! А ведь всего лишь полчаса назад я считала Канарейку самым неисправимым эгоистом на свете.

12

Мамин голос зазвучал сразу, как только я переступила порог дома. Раздавался он не из кухни, как обычно, а из гостиной, где громко работал телевизор.
- Где тебя носит, скажи на милость? Я уже замучилась обед разогревать каждые тридцать минут!
Вот ещё незадача – обед… Есть абсолютно не хотелось, тем более, что меня ждали. Вадим – во дворе, Виталик – на рынке, и мне вовсе не хотелось тянуть время, безо всякого аппетита глотая горячий суп. Объяснять это маме, правда, не имело смысла, и я сходу попыталась придумать нечто более или менее правдоподобное.
- Я не хочу обедать, мам, у нас сейчас собрание в классе, генеральная уборка, я тебя предупредить пришла, чтобы ты не волновалась.
Пауза длилась ровно пять секунд.
- Какая ещё генеральная уборка? – Переспросила, наконец, мама озадаченно.
- Какая-какая… В классе. У нас ещё окна на зиму не заклеены, во все щели дует. Кто за нас это сделает? – Такое количество белиберды, как это ни странно, произвело на маму впечатление. Она поверила. Только заворчала недовольно.
- Нашли время окна клеить – уже снег лежит. Когда ты придёшь?
- Скоро!
В последнее время я слишком часто стала врать. Знала бы мама, что я сегодня и курить пыталась научиться.
Швырнув пакет с учебниками в комнату на диван, я почти бегом вылетела из квартиры. Свобода! Чудесная, сладкая свобода! Мне хотелось смеяться от счастья. Впереди был день, полный впечатлений, и я стремилась к нему навстречу без оглядки назад. Всё было интересно, обо всём хотелось знать – я заваливала Вадима шквалом вопросов, и он охотно удовлетворял моё любопытство.
- Слушай, а гуляет Ника тоже только с тобой?
- Нет, слава тебе господи. Когда приспичит, она уже особо не разбирается, кто её на улицу выпустит. Но днём у нас, как правило, никого дома не бывает.
- У вас такая семья большая. Дружно живёте?
- А то как же! С Варькой иногда только собачимся, с Никиткой бывает. Но это естественно, по-моему. Братья и сёстры во все времена чего-то поделить не могут.
- Не знаю-не знаю. Я в семье одна-одинёшенька. Брат есть, правда, двоюродный, во Владимире живёт. Представляешь, женился неудачно в прошлом году. Тётя моя, мамина сестра, с невесткой кухню делить отказалась, пришлось им квартиру трёхкомнатную разменивать.
- Фигня какая. Послала бы тётя твоя их подальше, пусть частную снимают.
- Дорого частную снимать.
- Кого это мучает? Где твой брат работает?
- В автосервисе.
- И что, мало получает? Ни за что не поверю.
- Да нет, получает нормально. Но у них ребёнок скоро будет, на него тоже много денег нужно.
- Ребёнок? Чего-то быстро они сообразили.
- Получилось так.
- Да ну! Что значит – получилось? У меня, например, не получается, если я не хочу.
Мне стало смешно: вот же как выходит – в свои двадцать четыре года мой двоюродный брат Серёжка, оказывается, не набрался и половины того опыта по части половой жизни, которым обладал пятнадцатилетний Вадим Канаренко. Совсем не удивительно: Серёжка, насколько мне помнится, до женитьбы с девчонками и не гулял вовсе, оттого-то и влип сходу как муха в паутину. А Вадик Канаренко хоть и молодой, да ранний, зато его на мякине не проведёшь (в смысле – ребёнком не захомутаешь!) И, тем не менее, мне о многом захотелось узнать подробней.
- Ну а, допустим, получилось? – Предположила я, поразмыслив. – Представь себе. Что бы тогда делал?
- Я? – Переспросил Канарейка и впервые за всё время нашего разговора задумался. Правда, ненадолго – только на миг. – Не понимаю…Я-то чего должен делать?
Что ж, так я и предполагала. Опять стало неприятно, но я попыталась этого не показать.
- Значит, ничего бы не сделал?
- Нет, ну а что я, жениться сразу должен? – Вадим был совершенно искренне возмущён. – Ты посмотри на меня. Какой я муж? Да я вообще жениться никогда не собираюсь.
- Серьёзно? – Изумилась я.
- Абсолютно. – Вадим действительно посмотрел на меня безо всякой иронии. – Мне и так неплохо живётся.
- По-моему, тебе сейчас просто рано об этом говорить.
- Господи, да какая разница – рано или поздно? Думаешь, через десять лет я стану другим?
Я в свою очередь взглянула на Канарейку, напрягая воображение, попыталась представить его в возрасте двадцати пяти лет. Нет, он, и правда, вряд ли изменится. Его внешность станет ещё более совершенна с годами, а характер – более круче. Он и сейчас превосходно знает себе цену – красивый, холёный мальчик, обожаемый всеми баловень судьбы. Он самоуверен и полон амбиций. Он слишком высоко ценит свою свободу и никогда в жизни от неё не откажется.
Вадим повёл Нику домой, а я, стоя возле подъезда, всё ещё размышляла о странностях человеческой натуры и никак не могла разобраться: какой же он, Канарейка? Хороший или плохой? Безусловно, что-то стоящее и даже отчасти благородное в нём есть…Но держаться от его чар надо подальше – он не из тех, кого можно привязать к себе. Девушку, имеющую несчастье от него забеременеть, Вадим едва ли станет жалеть – он просто перешагнёт через неё и равнодушно пойдёт себе дальше. Он не нуждается в постоянстве, он без ума от своей собаки, а мы, девушки, и весь наш женский род являемся для Вадима Канаренко всего лишь средством удовлетворения его рано проснувшейся мужской потребности. Конечно, не мне его судить. Я, во всяком случае, смотрю на вещи трезво, и влюбиться в Канарейку никогда себе не позволю. Следовательно – и бояться мне нечего.
Вернулся Вадим чуть позже, чем обещал.
- Прикинь, - сообщил он мне весело, - пока мы с тобой ходили, там полный дом народа собрался. За столом сидят, обедают – только ложки звенят. Насилу вырвался.
- У меня почти та же самая история. – Улыбнулась я. – Мамке пришлось с три короба наврать для того, чтобы из дома смотаться без обеда.
И снова мы торопливо шли по бесконечно длинной дороге – скользкой, заледеневшей, морозной. Воздух пах свежим холодом, и его хотелось вдыхать полной грудью, рискуя простудить горло. Солнце светило прямо в глаза, я щурилась, но с огромным удовольствием подставляла лицо под лучи. Они, конечно, нисколько не согревали меня, но чувствовать на коже их ласковое касание всё равно было приятно.
- Вадим, а кто твои родители? – Опять нашёл на меня порыв жгучей любознательности. Благо, и собеседник попался на редкость словоохотливый.
- Родители? Отец – лётчик, мамка – учительница. Английский преподаёт в Звёздном Городке.
- Да ну! На вражеской территории? Там знают, что она – твоя мама?
- Знают, наверное. Нет, определённо знают. Севка Пономарёв ей как-то после уроков цветы подарил, чтобы она их Варьке передала.
- Здорово…- Протянула я восхищённо. – Он что, до сих пор её любит? Даже несмотря на вашу войну?
Канарейка с досадой поморщился:
- Да Пономарёв вообще воевать не умеет. Ты бы его видела – умерла бы со смеху.
- Почему?
- Да он шизик полный. Не от мира сего. Это Дубровин его ещё боле менее духовно поддерживает. Носится с ним как с торбой писаной, уроки по двести раз объясняет, комсорг хренов. Отличника из него пытается сделать. Будто не соображает: Пономарёву родаки готовый аттестат с пятёрками купят и в любой вуз за бабки устроят. Не пойму только, как он там учится будет? С его мозгами в пору улицы подметать…Ха…Дубровину вместе с ним поступать придётся и шефствовать дальше.
Каждое слово Вадима резало слух, оставляло в душе неприятный осадок. Я ещё помнила, как хорошо отзывался о Кирилле Дубровине Виталик, и мнение о нём я уже успела составить самое лучшее. Агрессия Канарейки в адрес Кирилла почему-то заставила меня возмутиться, словно я лично была знакома с лидером звёздновской тусовки.
- Почему ты их так ненавидишь? – Перебила я Вадима резко и неожиданно для самой себя.
Он сбавил шаг, взглянул на меня насмешливо:
- Опять двадцать пять. Помнится, мы это уже обсуждали.
- Обсуждали. Но я по-прежнему не могу понять, зачем вам нужна эта война. Тебе нравится драться – так и скажи. Дерись с Шумляевым, если уж на то пошло. Это ему вы в первую очередь должны были объявить войну, он того стоит. А Виталик мне рассказывал про Кирилла Дубровина – он же хороший парень. И жизнь его, насколько я поняла, не балует особо. А ты на него взъелся из-за того, что он тебя ударил. Извини, но это, по-моему, чистой воды ребячество.
Зря я так разошлась. Выслушав меня до конца, Вадим склонил голову с бесстрастным хладнокровием:
- Спасибо за лекцию. Знал бы Дубровин, какой у него тут адвокат выискался – голову бы потерял.
Меня так всю и опалило стыдом с головы до ног, даже уши, наверное, зарделись. Я поняла, что имел в виду Канарейка, удивилась только, почему меня это так смущает.
- Значит, ты считаешь это ребячеством? – Продолжил между тем Вадим, и в голосе его не было больше и тени насмешливости. – Так я поставлю тебя в известность, Ксюшенька. Никогда и никому в жизни я не позволяю бить себя по лицу. Понимаешь? НИ-КО-МУ И НИ-КОГ-ДА. Даже родителям. Отец когда-то давно пробовал меня таким образом воспитывать – теперь не пытается, себе же дороже вышло. И уж тем более я не позволю поднимать на себя руку сыну какой-то там алкашки, пусть даже из Звёздного Городка.
- Он не виноват в том, что у него такая мать. – Снова тихо заступилась я за совершенно незнакомого, но почему-то очень симпатичного мне Кирилла Дубровина.
- А я против его матери ничего и не имею. – Жёстко отрезал Вадим. – Как в басне Крылова говорится: он виноват лишь тем, что хочется мне кушать. Сказал – и в тёмный лес ягнёнка поволок.
- Это ты к тому, что он виноват тем, что тебе ПРОСТО хочется войны? – Теперь пришла моя очередь усмехаться и иронизировать.
- Нет, не к тому.
- Ну почему же? Судя по басне, такова мораль. Ты же не зря её мне процитировал!
Канарейка начал психовать. О-ля-ля, это уже что-то новое…Неужели мне удалось его основательно зацепить? Отлично! Слишком он привык быть правым во всём.
- Слушай, я, кажется, тебе уже объяснял. Бить себя я даже родителям не позволял никогда! Я тебе не Виталька, которого папаша за любую фигню прессует!
- Не может быть! – Я задохнулась от ужаса и негодования.
- Чего – не может быть? – Гневно передразнил меня Вадим. – Он с самого начала так себя поставил. А не стоило бы!
- Как же мать на это смотрит?! Она же такая добрая! – Как я ни крепилась, на глаза мои навернулись слёзы. Просто в голове не укладывалось, как можно подобным образом дрессировать такого милого, славного парня как Виталик. И за что?!
Увидев моё близкое к шоку состояние, Канарейка успокоился. Теперь он смотрел на меня со снисходительной жалостью:
- Мать у Витальки такая же рохля как он. И страдают они от отца вместе. Почему, ты думаешь, я в понедельник стулья в кабинете географии испортил? Знал же прекрасно, что за двойку Виталька по шее получит. Думаешь, мне этого хочется?
Последний вопрос прозвучал в его устах тихо и доверительно. Я молчала, уныло глядя себе под ноги – лёд с хрустом трескался в лужах под моими сапогами. Настроение испортилось, солнца я уже не замечала, оно меня нисколько не радовало. Значит, сегодня вечером Виталику снова достанется. И я, увы, была бессильна что-либо сделать.

13

Продуктовый магазин, за которым находился рынок, по словам Вадима раньше был единственной торговой точкой в посёлке. Сейчас, тем не менее, он был почти пуст – только под навесом возле входа сидели бабульки с сигаретами. Не доходя до них, Канарейка, чуть притормозив, попросил:
- Постой где-нибудь, ладно? Или к Витальке иди, если хочешь. Я скоро подойду.
- Нет. – Решительно мотнула я головой. – Я хочу посмотреть, что ты будешь делать. Можно?
- Смотри. – Пожал плечами Вадим и двинулся к навесу. Остановился возле первой же старушки – сухонькой, маленькой, в вязаной розовой шапочке с помпоном, таким трогательным и детским, что мне уже заранее стало жаль эту ни в чём не повинную бабушку, честно зарабатывающую себе прибавку к пенсии.
- Добрый день. Скажите, пожалуйста, по чём у вас «Мальборо»? – Канарейка выглядел просто очаровательно. С нежностью и глубоким уважением смотрел он старушке в глаза – казалось, ещё мгновение, и он бросится обнимать её как свою родную бабушку. Однако вопрос Вадима, сам по себе, доверия у продавщицы не вызвал – она прищурилась, настороженно рассматривая его сквозь толстые стёкла своих очков в тяжёлой оправе.
- Не рано тебе ещё курить? – Спросила подозрительно.
- Нет, что вы. У меня паспорт уже есть. – Для пущей убедительности Вадим даже руки к груди приложил. Я заворожённо наблюдала за его мимикой и просто глаз не могла оторвать от этого лица, освещённого кроткой, ангельской улыбкой. Бабуля и все остальные торгашки смотрели туда же.
- Знаете, вы не первая мне это говорите. Многие считают, что я выгляжу слишком молодо для своих лет. – Вадим говорил быстро и складно, речь его лилась соловьиной трелью, голос ласкал слух. – Вы не представляете, как я из-за этого страдаю. В кино «детям до шестнадцати» попасть не могу – в кассе билетов не дают, говорят, не дорос ещё. В магазинах даже пиво не продают, паспорт требуют показать. Обидно, правда? Вот и вы туда же – курить рано, говорите. Ну почему мне так не везёт? Вчера девушке предложение сделал – от чистого сердца, вы поверите? А она мне: ты школу сначала закончи, потом поговорим. Неужели я так похож на школьника?
От подозрительности не осталось и следа: и старушка в шапочке с помпоном, и все остальные торгаши вокруг улыбались, слушая Вадима. Даже если кто-то из них и не верил в правдивость его слов, всё равно было приятно просто смотреть на этого тактичного, вежливого юношу, решившего развлечь себя и окружающих таким безобидным образом. Я стояла неподалёку, возле газетного киоска. Со стороны следить за этой сценкой было не менее интересно, чем в ней участвовать. Похоже, Канарейка передумал грабить бабушку, и теперь по-своему обыкновению, дурачится и всех смешит. Вот и хорошо. Тяжёлый осадок от недавнего разговора исчез сам собой, настроение приподнялось на десять баллов вверх. Жизнь была прекрасно и удивительна…
- Ладно, ладно, разжалобил. – Донёсся до меня голос старушки, в нём теперь слышалась только открытая доброжелательность. – Продам я тебе «Мальборо». Только не говори потом родителям, что у меня сигареты покупал, ладно? Всё-таки закон есть закон.
Ну конечно, так я и думала: она не приняла всерьёз историю Вадима, ей просто понравилось его поведение.
- Да ладно… - Канарейка смущённо опустил ресницы, по-детски улыбнулся. – Я пошутил, вы уже, наверное, и сами догадались. Я вообще не курю, тем более «Мальборо». Откуда у меня деньги? Но всё равно спасибо.
- Тебе тоже спасибо. – Со смехом откликнулась женщина, торгующая сладостями напротив навеса. – Хоть повеселил нас от души. Приходи ещё, мы тебя с удовольствием послушаем.
- Обязательно приду. – Клятвенно пообещал Вадим, развернувшись к ней всем корпусом. – А если вы меня сейчас батончиком угостите, буду каждый день сидеть с вами и работать на полставки Шахерезадой.
И вновь все вокруг дружно рассмеялись
- Ну шустрый! – Восхитилась продавщица конфет, и, тем не менее, выудив из коробки два батончика, протянула их Канарейке. – Держи, артист! С голода, вижу, не умрёшь!
Радушно распрощавшись со своими благодарными зрителями, Вадим возвратился ко мне – не останавливаясь, вручил одну конфету и кивнул на угол магазина:
- Пойдём.
- А как же Виталик? – Спрашивая, я шла за Канарейкой как зачарованная, до сих пор было весело вспомнить сцену у сигаретного прилавка.
- Да куда он денется, Ромео твой? Скажи лучше, как тебе моё маленькое шоу?
- Здорово! Но где же ты теперь сигареты найдёшь?
- Какие сигареты? – Вадим остановился сразу же, как только мы зашли за угол магазина и, к моему глубочайшему изумлению, извлёк из кармана «пилота» знакомую мне красно-белую пачку «Бонда». Ловко, привычно содрав защитную плёнку, вытянул одну сигарету.
- Не может быть… - Я просто глазам своим поверить не могла. – Когда ты успел её взять?!
- Что значит – когда? – Изобразил непонимание Вадим. – Времени, по-моему, было достаточно.
- Но… Ты же просто стоял! Я же всё время за тобой следила! Почему я ничего не видела?!
- А куда ты смотрела?
- На тебя, я же говорю!
- А конкретно – на что?
Я задумалась на миг. В самом деле, на что я смотрела, когда Канарейка разговаривал с бабулькой? Я слушала его красивую речь и любовалась выражением его лица…Короче, в центре моего внимания явно были не руки. А чем отличаются от меня другие люди – те, что сидят там, где навес?.. Все они там, между прочим, преимущественно женщины, и значит, мыслят так же, как и я. Вот почему Вадиму так легко удаётся воровать сигареты – он прекрасно знает силу своего обаяния и бессовестно пользуется им в корыстных целях.
Пока я ошалело хлопала глазами, Канарейка закурил. Предложил, было, и мне, но я с ужасом отмахнулась:
- Нет, пожалуй, не стоит.
- Чего так? С утра, вроде, энтузиазма в тебе было больше.
- Зачем привыкать? – Попыталась я оправдаться. – Где я буду потом брать, если привыкну? Тебе легко – пошёл, заговорил всех, заворожил – и дело в шляпе. Не жалко тебе эту старушку? Она вроде ничего.
- Ну да, ничего. – Канарейка хмыкнул. – Дерут в три дорога эти старушки. Ты пойди, посмотри, сколько то же «Мальборо» в магазине стоит, и сколько здесь, у них. По пятёрке с каждой пачки они себе как минимум в день наваривают, пенсионерки неимущие.
- Естественно, ради чего ещё им тогда сидеть тут целыми днями? Они и так всю жизнь работали.
- Слушай, мать Тереза, у тебя просто мания какая-то всех защищать. В следующий раз, когда Марго меня к себе вызовет, я тебя с собой возьму, ладно? Хочется послушать, что ты скажешь в моё оправдание.
- Ничего не скажу. – Я нахмурилась, приняв язвительный тон Вадима на свой счёт. – Я не адвокат, к твоему сведению.
- Нет? А жаль. Я бы тебе на полном серьёзе советовал после школы на юриста учиться. Твоё призвание.
Я почему-то вспомнила вчерашний вечер в гостях у Ворониной. Она нам говорила о призвании самого Канарейки. Сейчас выпал шанс уточнить его планы на будущее.
- А ты-то после школы куда пойдёшь? – Спросила я как можно более невозмутимо.
- Я? Не знаю. Не решил ещё. – Вадим задумчиво выпустил губами аккуратное колечко дыма. – Отец хочет, чтобы я по его стопам пошёл в лётчики. Мамка спит и видит меня в МГУ. А Татьяна Евгеньевна – так та кричит: только в театральный, больше никуда.
- Ну а сам ты к чему тянешься?
И вновь Канарейка беспечно пожал плечами:
- Да не знаю я. Рано ещё об этом думать. Два года целых впереди. – Затушив сигарету о кирпичную стену, он швырнул окурок на землю. – Ладно, пойдём что ли? Виталька нас заждался, небось, там.


14

Виталик, оказывается, нас уже не ждал. Мы застали его на том же месте, правда, увидели не сразу – за горой продуктов он скрылся полностью и выныривать из своего убежища категорически не хотел. Я сразу же сообразила – почему: громкий, звенящий голос Маруси за соседним прилавком не умолкал ни на минуту, с тех пор, как мы с Вадимом ушли, он, похоже, достал Виталика основательно.
- Я думал, вы не придёте уже. – Наше долгожданное появление заставило Виталика высунуться, наконец, наружу. – Чего вы так долго?
- Почему – долго? – Возмутился Вадим. – По-моему, нормально уложились. А ты что, торопишься куда-то?
- Не тороплюсь. – Взгляд Виталика напряжённо метался от моего лица к лицу Канарейки. Конечно, он боялся отпускать меня со своим лучшим другом, а теперь пытался понять, произошло ли между нами что-нибудь за это время. Вадим тоже это понял, и он, в отличие от меня, оказался более прямолинейным:
- Сделай лицо попроще, Павлецкий, твоим кислым видом только покупателей отпугивать. Не приставал я к твоей девушке, в подъезде не зажимал и свиданий ей не назначал. Видишь, какая она сердитая? Обиделась, наверное, на меня за это.
Я вздрогнула, будто меня током внезапно шарахнуло от этих слов. Господи, да он ясновидящий что ли?! Я же вроде бы ничем себя не выдала, ни разу не проявила своего недовольства, как же он смог догадаться о моих мыслях там, во дворе?!
- С чего ты взял, что я об этом думал? – Виталик был уязвлён не меньше моего прозорливостью Канарейки. – Просто сидеть тут надоело.
- Между прочим, ты не сидишь, а торгуешь. Много чего продал?
- Да ну, много…Народ какой-то сонный ходит. Гуляют они тут что ли, не пойму?
- Сам ты сонный. С народом надо общаться уметь.
- Что-то я не заметил, чтобы все продавцы умели общаться. Иной раз так рявкнут, что в следующий раз подойти испугаешься.
- О, господи… - Вадиму, по всей видимости, уже наскучил этот диалог. – Хочешь, я тебе сейчас большую часть товара раскидаю – часа не пройдёт?
- Большую часть? – Усомнился Виталик.
- Конечно. Ну-ка отвали от прилавка. Иди вон, Ксюше мороженое купи, здесь от тебя всё равно никакого толка.
Я и глазом моргнуть не успела, как Канарейка занял место Виталика за прилавком. Сам Виталик тотчас же оказался возле меня, и по тому, как судорожно его пальцы вцепились мне в руку, я поняла, что он безумно соскучился. Словно сговорившись, посмотрели мы друг на друга и одновременно улыбнулись. Но тут же позабыли обо всём.
- Уважаемые дамы и господа! Не проходите мимо! – На весь рынок зазвенел жизнерадостный голос Вадима. – Вашему вниманию предлагаются лучшие товары России, наисвежайшие, качественные продукты на любой вкус! Подходите, спрашивайте и покупайте!
Приём сработал практически сразу же – люди оборачивались, стремясь рассмотреть боевого агитатора, замедляли шаг и, в конце концов, всё же подходили к прилавку. Само собой возникало и желание прицениться к товару. Люди вспоминали, что им действительно нужно купить сегодня то или это – язык Вадима при этом не умолкал ни на минуту:
- Берите, берите! Спагетти отличные, сделанные по специальному итальянскому рецепту! Нигде больше таких нет, только здесь!
Или:
- Тушёнка? Первый сорт, говяжья, из чистокровных породистых коров, вскормленных на богатейших лугах Подмосковья! Эта тушёнка ещё вчера мирно щипала травку и радовалась жизни, а сегодня вам выпало счастье испробовать её на вкус! Душистей и сочней мяса нигде не найдёте!
- Гречневая крупа? Зёрнышко к зёрнышку, крупинка к крупинке, сам лично наблюдал за тем, как её перебирали! Кто перебирал? Сейчас для такой работы специально выращивают в инкубаторе белых мышей. С момента рождения их обучают перебирать зёрна, отделяя хорошие от плохих! Сами мыши при этом зёрнами не питаются, они уникальные – едят исключительно соевые батончики и пьют свежезаваренный чай с сахаром. Кстати, сахарный песок у нас тоже самый качественный…
- Сливочное масло?.. Тонкий, нежный вкус, превосходное качество! Знаете, мы с сестрой, когда были маленькими, решили провести научный эксперимент: мазали маслом хлеб и кидали его на пол. Хотели проверить – всегда ли бутерброд падает маслом вниз. Изрезав целый батон и потратив пачку масла, мы пришли к печальному выводу, что теория эта верна и бесспорна. Так вот, это масло, что лежит перед вами, никогда не окажется внизу, если вы захотите провести подобный опыт – оно лёгкое, воздушное и очень вкусное!
И так далее, и в том же духе. Каждый товар, лежащий на прилавке, по словам Вадима, был уникален и эксклюзивен. Его нисколько не смущало, что на других лотках продавали точно такую же тушёнку, такое же спагетти – в совершенно идентичной упаковке и по такой же цене. Он, как я поняла, и не рассчитывал на то, что ему поверят – просто делал ставку на свою словоохотливость, на умение завязать разговор на любую тему, о чём угодно. Смешная ересь Канарейки действительно собирала возле прилавка слушателей, а, следовательно, и потенциальных покупателей – его складная, быстрая речь вызывала улыбки, желание постоять здесь подольше. Это было здорово, честное слово! Не зря Вадим утверждал, что раскидает товар за час, с его пониманием человеческой психологии это было легче лёгкого. Конечно же, он врал, однако враньё его поднимало людям настроение, и если им на самом деле нужно было что-то купить, они делали выбор в пользу Вадима – всегда хочется оказать услугу такому очаровательному, говорливому пареньку. Это гораздо приятней, нежели, например, подойти вон к той тётке с постным рылом, которая посмотрит на тебя исподлобья, сквозь зубы процедит цену, а продаст – словно одолжение тебе сделает великое.
Нет, Канарейка превратил свою торговлю в маленькое шоу! Продукты с его лотка шли на «ура», людской поток практически не иссякал. Меня уже в который раз поразила эта удивительная способность Вадима говорить, не останавливаясь, даже не задумываясь о новой теме. Фразы лились одна за другой – у него не было времени их придумывать, потому что они сыпались бесконечно, как горох из банки, и, тем не менее, запас его басней всё не кончался. А я опять была без ума от Вадима Канаренко, опять я любовалась и восхищалась им! Наверное, с девушками он ведёт себя так же – говорит, говорит, говорит, и у объекта его охоты нет никакой возможности прийти в себя от такой психической атаки, а потом всё происходит спонтанно… Ах, Канарейка…Тебя даже слушать опасно, не то, что смотреть. И откуда всё это берётся, скажите на милость? Столько шарма, столько огня, столько жизни – и всё в одном человеке. Татьяна Евгеньевна права – грех зарывать в землю такой талант, его непременно, обязательно нужно реализовывать, иначе весь этот душевный жар, вся эта энергия хлынет через край, и Вадим просто потонет в ней. Он и сейчас ищет выход для своей энергии, от того и хулиганит в школе. Прав был Виталик, когда защищал Канарейку, я только сейчас это поняла: не со зла и не из-за вредности он так себя ведёт. Слишком талантлив Вадим – на счастье своё или на беду, пока ещё не знаю, но в целом, парень он всё-таки неплохой. Вон как удачно выручил Виталика, Галина Петровна вернётся – глазам не поверит, когда увидит пустой прилавок.
Виталик, наверное, был того же мнения, что и я. Заворожённо наблюдал он за манипуляциями Вадима, уже не в первый раз за все годы их дружбы удивляясь его ловкости и фатальному везению. Виталик не завидовал Канарейке, я это видела и понимала – бесхитростная душа его была напрочь лишена этого чёрного, неблагодарного чувства и может, благодаря такому редкому качеству Виталика, они с Вадимом и дружили столько лет.
Наш совместный рабочий день закончился в половине пятого. Вернувшаяся из дома Галина Петровна выглядела теперь намного лучше и бодрее, но самочувствие её поднялось ещё выше, когда она увидела, что товар её практически весь распродан в рекордные сроки.
- Как тебе это удалось, сынок? – Сама не своя от изумления и радости, допытывалась Галина Петровна у Виталика. – Я сама никогда столько не продаю, а стою намного дольше. Что случилось?!
- Да это… - Честный Виталик пытался объяснить матери, что его заслуги тут нет ни на грош, и всякий раз, проявляя чудеса воистину геройской скромности, друга перебивал Вадим:
- Да он прирождённый продавец, Галина Петровна, вы плохо своего сына знаете. Я бы ему посоветовал в торговый после школы идти, у него талант в этой сфере!
И Виталик замолкал под давлением Канарейки. Я тоже молчала – борьба за правду в данной ситуации была никому не нужна. Молчала даже алкашка Маруся за соседним прилавком – молчала и заговорщицки улыбалась, храня нашу общую тайну, только не удержалась, подковырнула Вадима напоследок:
- Ты бы сам о торговом подумал, сынок. Хотя талант у тебя, по-моему, в другой сфере. На сцене ты бы прекрасно смотрелся.
Канарейка одарил её милой, солнечной улыбкой:
- Я знаю.
Ну разумеется, он это знал.

15

С Вадимом мы расстались сразу же на выходе из рынка – какие-то ребята, по виду старше нас минимум года на два, позвали его с собой по какому-то срочному делу, и он ушёл с ними, напомнив нам на прощание:
- В шесть у нас во дворе, не забудьте. Пока!
Так, совершенно неожиданно, мы остались с Виталиком наедине, и он, кажется, был этому бесконечно рад.
- Знаешь, я от Вадьки иногда устаю. Шабутной он, правда?
- Правда. – Согласилась я. – Но что бы ты сегодня делал, не будь он таким шабутным?
Я сама удивилась интонации своего голоса – мне ли он принадлежал? И я ли произносила такие слова? Прав был Вадим – идти мне в адвокаты.
Виталик как будто прочитал мои мысли:
- Ничего себе. – Его недоумение так же не имело границ. – Я вижу, ты круто изменила своё мнение о Вадьке. Что-то случилось?
Я поняла, что он имел в виду, но, слава богу, личное обаяние Канарейки не было причиной возникшей к нему симпатии, и я с чистой совестью могла в этом признаться:
- Да, случилось. Я поняла, что Вадим – не такой уж несносный хулиган, каким хочет казаться.
- Правда? – Виталик иронично прищурился. – Когда же ты успела это понять?
- Сегодня. Меня очень тронула история про собаку. Он рассказал, как подобрал её на улице, больную чумкой, и сам вылечил.
- А-а, Нику…Это правда. Надо было видеть, как он с ней нянчился. Чуть ли не с ложечки кормил, дерьмо из под нё вытаскивал. Зато теперь любовь у них друг к другу обоюдная и беззаветная.
- Я это заметила. Поэтому и решила, что человек, который любит животных, не может быть плохим.
- Так я тебе о чём говорил! – Оживился Виталик, совсем позабыв свою недавнюю ревность. – Вадька классный парень! Нет, завихрения порой и у него случаются, но это всё ерунда. Я всю жизнь пытался ему подражать. Безуспешно, правда… Чтобы стать похожим на Канарейку, надо им родиться. А это невозможно.
Конечно… Пока Виталик позволяет отцу поднимать на себя руку, он даже отдалённо не будет похож на Вадима Канаренко. Говорить об этом вслух я не стала – зачем лишний раз смущать моего мягкосердечного поклонника? Я благоразумно промолчала, слушая его дальнейшие рассуждения.
- Одно утешает – никто из наших таким быть не может. Поэтому и уважают все Канарейку, знают, что он крутой – ничего и никого не боится. Правда, для нас это здорово, а для его родителей – беда самая настоящая. Дядя Коля при мне сколько раз сокрушался: вся жизнь, говорит, на нервах, каждый день как пороховой бочке. Самое страшное, что он прав – ни к чему хорошему Вадькин авантюризм не приведёт. Невозможно постоянно по лезвию бритвы ходить и невредимым оставаться. Когда-нибудь он сорвётся. Кстати, хочешь прикол? Нам как-то однажды цыганка по ладони линию жизни смотрела. Так вот, у Вадьки линия жизни, судя по всему, очень короткая – лет до двадцати, не больше. И знаешь, что самое интересное?... У меня абсолютно такая же.

…По толпе пробегает чуть слышный шёпот – так лёгкий ветерок колышет стебли колосков в поле, и всё начинает волноваться. С клёна на меня довольно бесцеремонно шлёпается сухой жёлтый лист, и я вздрагиваю как от резкой пощёчины. ВОТ ОНО… НАЧАЛОСЬ…
Из-за угла дома выезжает ритуальный автобус… Медленно, по-черепашьи, он тащится по асфальтированной дорожке к нам навстречу и тормозит, не доезжая до подъезда всего метра три. Я ещё не успела опомниться, а мимо меня уже хлынул людской поток, толкая, давя друг друга, создавая базарный беспорядок. Господи, куда же они все – и стар, и мал?! Можно подумать, что кто-то из них хорошо знал Вадима при жизни! Неужели так велико человеческое желание посмотреть на чужую смерть и, сокрушаясь о юности покойника, в душе всё-таки порадоваться о собственной, более счастливой участи?
- Пропустите! Отойдите! Отойдите, пожалуйста, расступитесь немедленно!
Я узнаю голос Кирилла – как всегда властный, не терпящий возражений. Кирилл умеет командовать и в любой сложной ситуации ловко берёт инициативу в свои руки. У него получается исключительно всё, и все его слушаются с полуслова. Вот и сейчас, подчиняясь строгим окрикам Кирилла, люди успокаиваются, расходятся в стороны, открывая на общий обзор ритуальный автобус.
Из задней дверцы выпрыгивает Кирилл, и в мгновение ока к нему устремляются все наши пацаны: Костик, Мишка, Ромка, Севка, Шурик, Юра, Борис…Оставшийся внутри автобуса Николай Васильевич сдвигает гроб, и ребята дружно подхватывают в свои руки эту тяжёлую, священную ношу. Какая слаженность во всех их действиях, какое единство перед лицом общего большого горя! Сейчас нет двух тусовок – бахчинской и звёздновской, когда-то враждующих, а ныне сохраняющих стабильный нейтралитет. Здесь все равны и все заодно. Вадиму очень понравился бы этот альянс, он бы непременно пошутил на счёт всего, что тут происходит…Если бы видел…
Тёмно-коричневый гроб…Вчера мы выбирали его вместе с Кириллом. Едва его извлекли из чрева ритуального автобуса, ажиотаж возник с новой силой. Толпа со всех сторон облепила семёрку ребят, кто-то пытается помочь. Миша и Костик досадливо сопротивляются, категорично качают головами. А в это время на закрытую крышку гроба начинают сыпаться цветы. Неожиданно, синхронно, будто кто-то заранее договорился и подготовил этот трюк. Радужный, карнавальный фейерверк: красный, белый, жёлтый, розовый, сиреневый. Цветы падают со всех сторон – кажется, что само небо в честь Канарейки вдруг разразилось таким необычным, красивым дождём. Цветы ложатся на коричневый бархат, соскальзывают вниз и падают на асфальт, смешиваясь с еловыми ветками. Им нет конца…Это просто ливень. Люди посёлка за эти дни, наверное, опустошили не один цветочный магазин. Ребята идут к подъезду по живому, разноцветному ковру, и народ следом за ними течёт в том же направлении.
Я ищу глазами родителей Вадима – в этой суматохе они как-то затерялись, но вот, в конце концов, возле подъезда все становятся на свои места. У меня трясутся колени, и зубы сами собой выбивают нервную дробь. Нам всем сейчас тяжело, однако боль и горе этих людей невозможно даже себе вообразить. Николай Васильевич, кажется, успел похудеть и уменьшиться в размерах за последние три дня. В нём с трудом угадывается тот бравый майор, каким я впервые его узнала – именно в тот злополучный вечер моей первой вылазки на территорию противника. И вот уже снова реальности не существует. Я заново вспоминаю то славное время и удивляюсь, почему мне так хочется вернуться туда, в день моего боевого крещения…Какими смешными и нелепыми кажется теперь былые страхи и конфликты! И эта детская войнушка – какая прелесть по сравнению с ЭТОЙ трагедией…И ничего уже не исправить! НИЧЕГО!!!

16

К половине шестого уже основательно стемнело, а следовательно и похолодало довольно ощутимо. Я уже в который раз мысленно похвалила себя за предусмотрительность: сегодня, наплевав на форс и природное кокетство, я всё-таки соизволила надеть на себя джинсы. Подействовали-таки на меня нравоучения Виталика – вот дела! К тому же в шесть часов я собиралась идти на разборку в Звёздный Городок вместе со всеми, и нынешняя форма одежды была как нельзя кстати для такого рискованного дела. Я ещё не думала, что буду делать, оказавшись в эпицентре боевых действий. Драться, если честно, я не любила и не умела (детские потасовки в песочнице – не в счёт). Но страстное желание поучаствовать в этой интересной игре напрочь заглушало проблески разума. Я решила, что драться не буду – вряд ли во вражеской тусовке найдётся парень, способный поднять руку на слабую, красивую девушку. Я просто постою в сторонке и посмотрю, как это происходит – стенка на стенку.
Ветер сшибал нас с ног, пока мы бродили по улицам, взявшись за руки. Волосы мои, забранные в конский хвост на затылке, оставляли открытыми уши, и я рисковала застудить их в самое ближайшее время. К счастью, у нас в запасе оставалось ещё минут пятнадцать, и Виталик предложил мне зайти к нему домой погреться. Мысль была более, чем удачная, мне, если честно, очень хотелось посмотреть как живёт Виталик. И мы отправились к нему в гости.
Ничем из ряда вон выходящим обстановка меня не потрясла. Квартира как квартира, и жильцы её – простые смертные. Я даже обратила внимание на весьма ощутимую тесноту вокруг – вот чем отличалась квартира Виталика от моей: в этом доме, более старой планировки, кухни были раза в два меньше. Значит, нам ещё повезло, что мы въехали не сюда. Увидев такую кухню, моя мама, скорее всего, выпала бы в осадок на долгий срок. В основном же всё, начиная от мебели и заканчивая обоями на стенах, было типовым и не заслуживающим серьёзного внимания. Единственное, что представляло здесь реальную ценность – это компьютер на столе в комнате Виталика. Около него я стояла добрых минут пять, заинтересованно изучая разместившуюся тут передо мной сложную технику.
Их кухни выглянул Виталик:
- Яблоко хочешь?
- Давай. – Я только сейчас вспомнила, что ничего не ела с самого утра. – Слушай, ты же говорил, что компьютер отцовский.
- Отцовский. – Виталик с хрустом откусил своё яблоко.
- Почему же он на твоём столе находится?
- А где ему ещё находиться? В большой комнате такого стола нет, там, можно сказать, спальня.
- Я заметила. А почему гостиной нет?
- Зачем она нужна? К родителям гости не ходят.
- Что – совсем? – Обалдело обернулась я к Виталику. Он даже смутился, увидев мою реакцию.
- Ну…Ко мне-то ходят. Вадька – тот вообще, бывает, целями днями отсюда не вылезает. Мы с ним в Интернете копаемся.
- А отец не ругается?
- Ругается. Интернет дорого обходится. Но запретный плод, как говорится, сладок. Комп без Интернета – просто коробка без мозгов, тогда его и включать-то резона нет.
- Слушай, а это вот всё – что такое?
- Да тут всё. Это принтер, это сканнер. Удобная штуковина. Когда-нибудь обязательно себе приобрети – не пожалеешь.
Яблоко было очень сочным и сладким, жаль только, что быстро закончилось, и я так и не почувствовала себя сытой. Надо было всё-таки пообедать дома прежде, чем отправляться гулять, но сейчас было уже бесполезно думать об этом, и я с тяжёлым вздохом посмотрела на оставшийся в руке жалкий огрызок.
- Куда его? – Голос мой тоже звучал обречённо.
- Давай, я выкину.
Виталик вышел на кухню.
- О! Вадька уже во дворе! – Услышала я его оттуда. – Интересно-интересно, чего это он раньше всех явился? Обычно это его все ждут минут по двадцать.
Я тоже вышла на кухню и глянула в окно. Свет уличного фонаря падал на небольшую часть детской площадки – одинокую фигуру в хорошо знакомой мне дублёнке видно было очень здорово. Вадим сидел на вкопанной в землю шине и, кажется, что-то сосредоточенно чертил на земле палкой. В позе его, как это ни странно, было что-то грустное и беспомощное.
- Ну что, пойдём? – Обратилась я к Виталику.
- Пошли.
Было очень тяжело расставаться с убаюкивающим теплом квартиры и вновь погружаться в неприветливый, холодный ноябрь, царящий на улице. Однако не прошло и двух минут, как я совершенно позабыла и о непогоде, и о мурашках, и вообще, обо всём, что могло бы доставить мне в данный момент какой-либо физический дискомфорт.
Началось с того, что нашего приближения Канарейка не услышал, хотя шли мы с Виталиком вовсе не бесшумно. Он по-прежнему водил палкой по земле и, кажется, был целиком поглощён этим абсурдным занятием. Мы остановились рядом, и Виталик, недоумевая, окликнул друга по имени.
Медленно, словно нехотя, Вадим поднял голову и посмотрел на нас, щурясь так, будто ему в глаза светили яркой лампой.
- А... – Изрёк он, тоже, надо заметить, не сразу, а после мучительных раздумий. – Это вы…Привет…
- Привет. – Машинально отозвался Виталик. – Чего ты тут сидишь?
Тон его мне не понравился, и вскоре я поняла причину этой, возникшей вдруг недоброжелательности – Вадим прыснул, неестественно засмеялся:
- Дурак ты что ли, Павлецкий?... Что я, по-твоему, лежать здесь должен?!
И по голосу, и по этому идиотскому смеху, и по глазам, которые смотрели куда угодно, только не на нас, я внезапно осознала, что КАНАРЕЙКА ПЬЯН. При чём пьян В СТЕЛЬКУ!!! Хорошие дела…Поход, стало быть, отменяется. Может оно и к лучшему. Виталик, в принципе, должен был радоваться такой неожиданной отсрочке.
Но он почему-то не радовался.
- Вадь…- Своим видом Виталик сейчас напоминал старшего брата-ботаника и директрису Марго в одном лице. – Ты что, спятил? Где тебя так угораздило? С кем? С этими дебилами?
- Ой… Чё ты тарахтишь, Павлецкий? – Вадим зажмурился – голова его, казалось, вот-вот должна была треснуть от такого количества вопросов. – Как баба базарная, чес-слово…У Кролика брат женится…Он угостил в честь праздника… Чё за шум, а?...
Виталик, конечно, и сам понимал, что воспитывать Канарейку бесполезно, тем более сейчас, когда он в таком состоянии, однако притворяться и скрывать своё возмущение он не умел. Может быть именно поэтому так тяжело и доставалась ему дружба с бескомпромиссным, своенравным Вадимом.
- Вадь…Ты бы шёл домой. Тебе отдохнуть надо. – Виталик топтался возле Канарейки, не зная, что ему делать – он явно намеревался выдержать ещё шквал оскорблений в свой адрес. Как мне это уже надоело, честно говоря!
- Ха! – Снова прыснул Вадим с издёвкой в голосе. – Чтоб мои родаки в обморок попадали?
- Вадь…
- Да иди ты в баню… Сейчас ребята придут. Идём звёздновских бить…
Оба-на…Несмотря на холодную погоду, меня бросило в жар: Канарейка, по всей вероятности, говорил абсолютно серьёзно. Только этого ещё не хватало! Я в ужасе посмотрела на Виталика. Он в этот момент обо мне, кажется, позабыл – выражение его лица было полным отражением моего собственного. И опять Виталик не сдержал своих эмоций.
- Вадь, ты что, с ума сошёл? – Он всё ещё надеялся на то, что друг шутит, или же вообще спьяну не соображает, о чём говорит. – Куда ты в таком виде пойдёшь? Может, лучше в другой раз? Завтра хотя бы, а?
Но чем больше мольбы звучало в его голосе, тем более жестоким становился Вадим.
- Чё ты ноешь, Павлецкий, а? Чё ты ноешь? Тебе бы только повод, блин, найти, чтоб не ходить… Весь день мозги е…ал и теперь за своё…
Я даже вздрогнула невольно – до того непривычно было слышать мат в такой всегда правильной и красивой речи Вадима. Я решила как-то поддержать Виталика, хотя и не питала никаких надежд на успех своей благотворительной акции. В ответ на моё замечание о состоянии Канарейки, последний только расхохотался – так же громко и издевательски как накануне.
- Да пусть тебя не е…ёт моё состояние, Ксюшенька…Можешь брать своего кавалера за ручку и пи…довать с ним до хаты…Без вас как-нибудь справимся…
Похоже, грубый мат Вадима и Виталику резал слух. Тем более неудобно ему было слушать подобные выражения в моём присутствии.
- Перестань, Вадь, зачем ты так? – Нравоучительная фраза, которую начал было Виталик, сходу оборвалась взрывом агрессии:
- Иди на х..й, Павлецкий! И не возвращайся, пока тебя не вызовут!.. Понял?
Нет, это уже было просто невыносимо! Отвратительно и пошло! Я схватила окаменевшего на месте Виталика за руку в порыве бескрайнего негодования:
- Пойдём отсюда!
К моему глубокому изумлению, он не двинулся и даже сделал неосознанную попытку вырваться:
- Подожди…Вон, уже наши идут.
Поражаюсь его воистину христианскому смирению. Ну просто агнец божий – и всё тут! Не оказаться бы только этому ягнёнку на священном алтаре в качестве жертвы.
К нам действительно шли ребята. Их было человек шесть, в числе которых я сразу же узнала Шурика Чернова, Мишу Раскопина и остальных, представленных мне возле школьного забора пацанов. Девчонки не было ни одной, и я, заметив это, ощутила небывалый прилив гордости – недаром, видно, Канарейка именно меня сегодня утром окрестил Жанной Дарк. Меня, а не какую-то там Маринку Фадееву, смелости которой хватает только на случки в физкультурной раздевалке. Вряд ли в глазах Вадима она благодаря этому имеет какую-либо ценность. А вот я лично постараюсь быть другой и обязательно сделаю так, чтобы меня Вадим Канаренко уважал и считал особенной. Именно поэтому я не останусь здесь ждать вестей с поля сражения, а пойду вместе со всеми. Если, конечно, поход состоится. В глубине души я всё ещё продолжала надеяться на обратное – сейчас ребята увидят, что их предводитель пьян и сами откажутся идти с ним на такое опасное дело.
Мои мечты, как это часто бывает, рассыпались, подобно песчаному замку. Вадим поднялся с шины медленно, но вполне уверенно. Одному богу известно, чего ему, должно быть, стоило эта показная бодрость. Я успела заметить, как он слегка покачнулся – всего лишь на миг, и тут же выпрямился во весь рост, встречая приближающихся друзей. Здорово…Впрочем, так и должно быть – на то он и лидер, чтобы всем показывать собой пример.
- Привет.
- Ну что, идём?
- Все в сборе или будем ещё кого-то ждать?
Заговорили все почти одновременно.
- Не будем никого ждать. – Вадим круто мотнул головой, покачнулся опять, но в темноте этого никто не заметил. – Нас достаточное количество. Все готовы?
- Конечно все.
- Тогда пошли, нефиг время тянуть.
Странное дело – речь Канарейки теперь была вполне внятной и трезвой. И даже его походка, когда он двинулся вперёд, удивляла своей относительной твёрдостью. Никто из ребят так и не понял, что Вадим напился. Мы с Виталиком могли бы, конечно, при желании открыть всем глаза, однако Виталик почему-то молчал – как видно, боялся очередного обвинения в трусости со стороны Канарейки. Ну а я?.. Мне тоже не больше всех было надо.
Бесшумно, практически не переговариваясь между собой, мы шагали по тёмному посёлку. Наша банда со стороны производила, должно быть, не самое приятное и даже зловещее впечатление – я замечала, как шарахаются от нас встречные люди, уходят с пути, вжимаются в обочины и стены домов, стараясь казаться невидимыми. Ничуть не удивляюсь – это нормальный инстинкт самосохранения, не больше. Если бы я в своё время встретила на дороге такую воинственно настроенную компанию, я бы, скорее всего, завизжала во весь голос: «Помогите!!!»… Хотя в чём помочь – сказать трудно.
Как-то так получилось, что мы с Виталиком оказались в самом хвосте длинной шеренги – следовательно, чуть приотстав, могли шёпотом общаться, не опасаясь быть услышанными.
- Что теперь будет? – Поинтересовалась я встревожено.
- Даже думать страшно. – Виталик угрюмо смотрел себе под ноги, на хрустящую корочку льда. – Они ещё не знают, что их сейчас ждёт. Счастливые…
- Так давай скажем, пока не поздно.
- Смысла нет. Никто уже не остановится. Тем более Вадька.
- Не понимаю, зачем ты пошёл, а? Давай вернёмся, пока ещё время есть.
И зачем я в сотый раз это говорила? Виталик лишь в сотый раз категорично покачал головой:
- Нет, что ты… Куда я его в таком виде оставлю? Он сейчас таких дров наломает без меня.
- Ты что, серьёзно? – От предчувствия чего-то неотвратимо страшного у меня слегка заныло под диафрагмой.
- Куда уж серьёзней. Вадька и без алкоголя как тайфун. А пьяный – это совсем завал, ты сама разве не видишь? Это же ходячий генератор агрессии. Сегодня, чувствую, нам всем весело будет.
К сожалению, об этом пока что знали только мы одни…
Лёгкое волнение началось уже где-то на подходе к Звёздному Городку, когда Юра Борисов, видимо, по привычке, осведомился:
- Кто на разведку пойдёт, Канарейка?
- Никто. – Воинственно рявкнул тот, шуруя вперёд подобно вездеходу, которому море по колено. Тогда-то и прошёлся по рядам первый, слабо слышный шелест голосов, выражающий недоумение и растерянность. А Виталик уже в который раз сделал грустный вывод:
- Это конец.
- Почему конец? – Испугалась я не на шутку.
- Обычно мы тут останавливаемся. Посылаем гонца в Звёздный, чтобы он Дубровинских нашёл и вызвал сюда на бой. Гонцов обычно никто не трогает.
Теперь ясно, почему ребята так разволновались. Виталик мне и прежде говорил, что дерутся они как можно дальше от жилых массивов. Там, где люди не ходят и нет риска попасть в милицию. Всё-таки сражение «стенка на стенку» - зрелище не для слабонервных, крайне опасное для окружающих. Маленький перелесок вблизи железной дороги, разделяющей два фронта, был, насколько я поняла, давно отведён для подобного беспредела. Отсюда лишь издалека виднелись верхушки наших пятиэтажек, ну а от Звёздного Городка перелесок находился и того дальше.
- Здесь Шумляев со своими приятелями в августе Севку отделал. – Объяснил мне Виталик. – Он как раз от Варьки возвращался, а они его подкараулили. Так что это место не только удобное, оно ещё и священное. С него, можно сказать, всё и началось.
Так вот, это самое «священное место», на котором всегда встречались две противоборствующие стороны, Вадим миновал со скоростью авианосца, даже не сбавив шага и не затормозив. Тормозов, по-моему, у него в данное время просто НЕ БЫЛО. Он шёл напролом, прямо в Звёздный Городок, безо всяких условностей, правил и церемоний, не обращая абсолютно никакого внимания на роптавших за спиной ребят. Они не понимали, что происходит, но продолжали повиноваться извечному стадному инстинкту слепо следовать за своим пастухом на заклание. Правда, в отличие от беспросветно глупых баранов, мои новоявленные друзья всё-таки умели думать и говорить.
Первым не выдержал «хронически правдолюб» Миша Раскопин.
- Вадь, а куда мы идём? – Потребовал он объяснений.
- Вперёд. – Последовал замечательно исчерпывающий ответ.
- Понятно, что вперёд. Ты что-то придумал? Почему тогда мы не в курсе твоего плана?
- План простой: идём и разбиваем их всех к ё…анной матери! Чего тут неясного?
Повисла пауза…Та несчастная чья-то мать, по адресу которой так грубо проехался Канарейка, заставила всех задуматься. Должно быть, в нормальном, трезвом состоянии Вадим не употреблял в лексиконе подобных слов. Никто не решился, правда, разбираться в происходящим вот так, сразу. Саша Чернов только вздохнул обречённо:
- Туда нельзя идти, Вадь. Опасно. Всё-таки Звёздный.
- Да в рот я е…ал этот Звёздный! Опасно! Ха-ха-ха! – Громкий, истерически хохот Канарейки всё расставил по местам. Сейчас уже никто не сомневался в его истинном состоянии. И Миша Раскопин, естественно, не смог сделать вид, что ничего не происходит:
- Вадь, ты выпил что ли? – В голосе его слишком откровенно прозвучали менторские нотки. Я уже давно поняла, что такой тон действует на Вадима как красная тряпка на быка. Интересно, как бы реагировал на ту же самую мишень этот самый бык, если бы перед корридой его основательно напоили? До нынешнего Вадима Канаренко ему, во всяком случае, было бы далеко.
- А если выпил? – «Ходячий генератор агрессии» сейчас готов был драться со всеми и вся, без разбора на своих и чужих.
- Не стоило этого делать. – Раскопина, в отличие от Виталика, ничуть не смущала грубость Канарейки, он действительно говорил то, что думал. – Мы на такое опасное дело идём, нельзя же в самом деле…
- Ой, извини, Раскопин, я же у тебя разрешения забыл спросить! – «Извини» в данном восклицании, разумеется, было лишено своего прямого значения. Вадим и не думал раскаиваться в своих поступках. – Кажется, всем без исключения нравится меня учить и воспитывать! Страшно со мной идти?! Да ради бога, поворачивайте обратно, я никого не заставляю рисковать! Вояки, блин, гляньте на них! Все думают, анализируют, все трясутся, все сомневаются! Сомневаетесь – идите домой и учите уроки, я один пойду! Идите, ну?!
Большинство ребят действительно стушевались под этими яростными криками и заметно сбавили шаг. Увидев их страх, Вадим окончательно потерял над собой контроль – сейчас он меньше всего был похож на того романтичного принца с гитарой, который так очаровал меня вчера вечером. Парень, возглавляющий нашу компанию диверсантов, был самым натуральным дебоширом и беспредельщиком.
- А-а, испугались, да?! – Он как будто даже обрадовался, уличив своих друзей в трусости, но хохот его был злым и исступлённым. – Вот значит как?! Да вы, оказывается, как Виталька – вам только повод дай не ходить! Не нравится что я выпил?! Х…ня это всё!!! Вам войны не хочется! Пацифисты херовы! Ну так и скажите это мне в глаза! Скажите! Я хочу правды!!!
Говорить правду, почему-то, никто не захотел. Даже Виталик, отношение которого к войне знала даже я. Все молчали, глядя на возбуждённого, задыхающегося от бешенства Канарейку, и непонятно, что хранило в себе это молчание – стыд или осуждение. Тусклый свет фонаря освещал дорогу, на которой мы стояли, сбившись в кучу. До проходной Звёздного Городка было рукой подать – вот она, метров сто, не больше. Во мне всё ещё теплилась надежда, что войти туда нам не придётся, но тут произошло следующее: Вадим махнул рукой и, развернувшись, быстро пошёл прямо к проходной. Один, как и обещал. И даже не обернулся назад, словно нас и в природе не существовало.
Общую растерянность первым нарушил Виталик.
- Вадька! Подожди! – Он догнал друга в два счёта, а следом за Виталиком, как по чьей-то беззвучной команде, вперёд рванули и все остальные, в том числе и ваша покорная слуга. Сам собой исчез куда-то страх, напряжённость растворилась в атмосфере, быстро позабылся неприятный инцидент, разыгравшийся на моих глазах буквально три минуты назад. Канарейку в самом деле любили и уважали в этой компании настолько, что даже такую возмутительную выходку смогли простить ему сразу же и навсегда. И никто (!) не захотел отпускать его драться одного.
- Не кипятись. – Примирительно сказал Миша, взяв Вадима за плечо. – Никто не боится войны, ты сам это знаешь.
- Знаю – Отозвался тот всё ещё взбудоражено. – И нечего трепаться. Если вы со мной…
- Ты просто экстремал, Вадь. Но мы же всё равно с тобой, что бы ни случилось.
Ну, если уж Раскопин так говорил, значит, это было правдой. И это, я думаю, было мнением каждого из ребят. Поход продолжался…
На проходной нас попытался задержать дежурный солдат.
- А ну стойте! Вы куда?! Пропуска есть?! – Его голова высунулась из окошка кирпичного домика, когда мы шли через ворота. Целиком вылезти наружу он не рискнул – естественно, вставать на пути такой ватаги было бы равносильно самоубийству (кто знает, что на уме у этих, распоясавшихся в наше время тинэйджеров?) Для чего только тогда, спрашивается, он здесь стоял?
- К другу на день рождения идём! – Не останавливаясь, громко крикнул Канарейка, считая свой ответ вполне логичным и не требующим дальнейших комментариев. Впрочем, даже если бы солдатика и не удовлетворило данное объяснение, никто не обратил бы на это особого внимания – что он мог сделать один против девяти человек, наименьшую опасность из которых представляла в основном одна я?
И вот, наконец, Звёздный Городок. Виталик рассказывал мне, как когда-то давно, ещё в раннем детстве, мама водила его сюда в Дом Космонавтов на какую-то дурацкую сказку. По большому блату ей удалось тогда достать билет и пропуск в эту святую обитель. Сюжет спектакля отложился в его памяти слабо, зато на всю жизнь запомнилась бесконечная очередь, которую они с мамой отстояли для того, чтобы выписать пропуск.
С тех пор в системе контроля Звёздного Городка произошли ощутимые перемены. Удивительное дело! Как будто эта жизнь стала спокойнее той, прошлой, и теперь необходимость охранять городок космонавтов просто отпала, в виду отсутствия каких бы то ни было опасностей. Абсурд! Сейчас, когда в Москве один за другим случались теракты, а сама страна в целом кишела маньяками самых разных видов и оттенков, ворота Звёздного Городка были, можно сказать, распахнуты настежь для всех желающих. А ведь желания у людей разные. Взять хотя бы нас. Кто бы десять лет назад пропустил сюда такую ораву подростков, лишь для порядка спросив: «Вы куда?» Ясно – куда. Знали бы ещё – зачем. Достанется, должно быть, сегодня этому бойцу за потерю бдительности. Впрочем, не ему одному. Нам, скорее всего, тоже.
Шагая рядом с Виталиком, я пыталась хотя бы наспех рассмотреть эту мини-столицу – благо, фонари тут горели исправно, через каждые пять метров, и темнота была лишь относительной. Не то, что у нас. Вообще, здесь всё было не как у нас – я словно в другой мир попала, переступив границу, разделяющую Бахчиванджи и Звёздный Городок. Асфальт был гладок и чист: под ногами не шуршали пустые пакетики, конфетные обёртки и сигаретные пачки, заборы и стены домов были выкрашены будто только вчера – нигде не виднелись непристойные надписи, от которых в нашем посёлке рябило в глазах на каждом шагу. И это было лишь начало: чем дальше углублялись мы в город, тем шире и приветливей распахивал он свои объятия, всё больше и больше ласкал взор своей ухоженностью, и я уже не сравнивала Звёздный Городок с Москвой – нашу огромную столицу вряд ли можно было очистить до такой степени. Тут даже грязный ноябрь был не таким как везде – словно он сюда и не приходил вовсе или же его попросту прогнали чистоплотные граждане, дружно оберегающие свой Эдем от всего плохого. Им было чего оберегать!
Вдоль дорог росли декоративные ёлочки – некоторые из них даже голубые, как перед кремлёвской стеной. Вымощенная квадратными каменными плитами улица, по которой мы в данный момент проходили, была как будто мылом вымыта. Везде стояли скамейки, урны возле каждой из них, аккуратные цветники, где летом, должно быть, распускались очень милые цветочки. Ну и конечно фонари… Не эти наши громоздкие бетонные махины с вечно отсутствующими лампочками, а маленькие, почти игрушечные столбики оригинальной формы и прекрасного нежно-белого цвета. Все они, разумеется, были исправны и все до одного горели – ярко, но не навязчиво. Здесь, похоже, было что-то вроде парка: люди шли по мостовой, не спеша, как бы прогуливаясь. Правда, на скамейках почти никто не сидел – не тот сезон. Многие почти сразу же обратили на нас внимание, насторожились, но так как шествовали мы молча и ни к кому не приставали, задерживать нас им не было никакого смысла. А зря… Будь я на месте хотя бы вон той толстой тётки с пуделем на поводке, непременно помчалась бы звонить в милицию. У них, говорят, в каждой квартире есть телефон. Ну чем, спрашивается, не Москва? Впрочем, тётка бегать ещё в школе, наверное, разучилась. К тому же пудель… Интересно, а куда он гадит, этот пёс? Неужели прямо на асфальт? Не может такого быть. За границей, я в фильме видела, собачники выходит гулять со специальными пакетиками для дерьма и туда складывают всё, что оставляют за собой их любимцы. Здесь, должно быть, так же. Представляю, как эта важная мадам будет соскабливать пуделиную неожиданность с каменных плиток. А если у собаки случится расстройство желудка? Пакетик не поможет…Так вот почему у них такие чистые улицы! Если каждый любитель животных будет драить асфальт с мылом после того, как…
- Он рехнулся что ли?
Услышав над ухом упавший голос Виталика, я отвлеклась от своих весёлых, совершенно идиотских мыслей и вопросительно посмотрела на него:
- Что ты сказал?
- Я говорю, спятил он что ли? Прямо к Дубровину идёт, ты глянь…
- Ну и что? Не всё ли равно – к кому он идёт?
- В принципе, всё равно. – Виталик вздохнул. Он просто сильно нервничал и для него сейчас любой шаг Вадима был плохим знаком. Сам факт, что драка произойдёт в центре города, являлся приговором для всех нас, и мне оставалось лишь удивляться тому, как спокойно, беспрекословно следовали пацаны за Канарейкой в это пекло, прекрасно осознавая, что он пьян, и что в трезвом состоянии он сам бы не посмел сунуться сюда ни за какие коврижки. Выходит, даже такой Канарейка был для них авторитетом. К тому же, насколько я поняла, все они, как и Виталик, боялись, что один он непременно попадёт в беду, и стремились поддержать его, несмотря на то, что в беде теперь оказывались они все. В том числе и я. Но ведь и я тоже шла вместе со всеми. И я так же, как все, вполне понимала, что меня ждёт. Удивительно, но страха больше не было – всем мои существом сейчас владело жгучее любопытство, его не могла заглушить даже тревожная мысль о маме. Что будет, если она узнает? Представить себе это я уже не успела – мы наконец-то пришли…



17

Обычный уютный дворик вблизи обычной, отнюдь не новой девятиэтажки. Детская площадка, такая же, как везде: горка, «радуга», качели-карусели, деревянный домик, лавочки с молодыми мамашами и неуклюжими карапузами в песочнице. Бабульки, гуляющие под ручку вдоль асфальтированной дорожки…Эта идиллия вот-вот должна была разрушиться надвигающимся Армагеддоном в лице Вадима Канаренко. Сомневаться в этом не приходилось – возле одного из четырёх подъездов, на скамейке сидели ребята, увлечённые игрой в карты. Некоторые, удобства ради, расположились на корточках рядом. В спешке я успела насчитать шесть человек, седьмая – очень яркая, кудрявая брюнетка с бюстом Памелы Андерсон восседала на коленях у крепкого, широкоплечего парня с короткой стрижкой, и с упоением тянула тонкую дамскую сигарету. Я сходу исключила красавицу из списка бойцов, сюда же приплюсовала и самоё себя. Стало быть, шестеро на восьмерых…У нас весомое преимущество перед противниками, к тому же главный наш козырь – неожиданность. Вряд ли эта дружная компания заметила, как мы приближаемся. У них и мысли, поди, нету, что здесь на них может кто-то напасть.
Сказать по правде, практически все наши ребята, едва ступив на этот двор, снова оробели: слишком мирной была окружающая обстановка. Вид детских колясок на площадке и возбуждённый, радостный писк детворы никак не располагал к боевым действиям прямо здесь и сейчас, всё-таки мои новоявленные друзья были людьми и каждый из них в той или иной степени обладал совестью. Мы дошли до угла дома и словно натолкнулись на невидимую преграду. Все, кроме Вадима. Он почти бегом преодолел расстояние от угла до заветного подъезда, не слыша испуганных воплей за своей спиной:
- Вадька! Ты куда попёр?!
- Канарейка! Стой! Ты что, сдурел?!
- Вадька-а! Вернись, дурак, что ты делаешь?!
Он не слышал. Или не хотел слышать. Более того, драться он начал сразу. Вот так, запросто, подлетел к мирно отдыхающей тусовке и со всего маха, одним ударом сбил со скамейки на землю первого попавшегося парня:
- На, с-сука, получай!!!
Это действие произвело на всех собравшихся у подъезда эффект разорвавшейся бомбы. Ребят словно холодной водой из ведра сверху окатили. Сидящие на скамейке и на земле подскочили на ноги; с визгом свалилась с коленей своего кавалера красивая брюнетка, её сигарета взлетела в воздух и едва не попала за шиворот Костику Сергиенко, который первым пришёл в себя и, ловко поймав Вадима за воротник «пилота», оттащил его от друзей.
- Канарейка?! Ты чё, с дуба рухнул? – Поведение Костика было воистину рыцарским Он вполне резонно понимал, что место для выяснения отношений тут не самое подходящее и ничего не делал – просто держал обидчика за шкирку, но Вадим, очевидно, считал это оскорблением своего достоинства и неистово брыкался, вырываясь из сильных рук Сергиенко:
- А ну пусти!!! Пусти, кому сказал!!! Дерьмо!!! Козёл!!! Пусти!!! Убью, гниду!!!
Канарейку конкретно развезло – он уже ничего не соображал, голос его срывался, хрипел и снова повышался почти до визга. Это выглядело довольно забавно со стороны, и, тем не менее, нам было не до смеха. Безумные выкрики Вадима привлекали внимание окружающих. Старушки перестали прохаживаться по дорожке, замерли на месте, пугливо озираясь на подъезд, возле которого творилось что-то страшное. Молодые мамы крепче вцепились в ручки своих колясок, мамы чуть постарше на всякий случай стали звать детей из песочницы. А бесплатное цирковое представление между тем шло своим чередом.
- Пацаны, да он же лыка не вяжет! – Весело объявил кто-то. – Вот это номер!
- Канарейка, ты чё, драться пришёл? Один?!
- Во даёт!
Раздался дружный взрыв хохота. Так и есть, они не видели нас, застывших на углу в напряжённом ожидании, поэтому и прикалывались от души. Правда, как мне показалось, настроены звёздновцы были вовсе не агрессивно и против Вадима вроде бы ничего не имели.
- Успокойся, Вадинька, что ты так расшумелся? – Ласково, как ребёнка, попросила Канарейку пышногрудая «Памела». – Вон, людей перепугал.
- Пошла на х…й, мочалка! – Последовал яростный вопль. – Под всеми побывала, пока меня тут не было, тварь?!
- Отойди от него, Анжел. – Вмешался коротко стриженный, гориллоподобный парень, на коленях у которого только что сидела эта самая Анжела. – А ты е…альник закрой, Канаренко, пока я сам тебя не заткнул. В нашем коллективе дам оскорблять не принято.
- Ой-ой-ой, рыцарь, б…дь, нашёлся, я не могу! В чём дело, Беркович?! Даёт она тебе что ли хорошо?! Она всем хорошо даёт, смотри только триппер не подцепи!
Ну а дальше, естественно, произошло то, на что Вадим так усердно напрашивался всё это время: Беркович набычился, запыхтел как старый «запорожец» и что было сил, от души двинул пьяного дебошира под дых. Если бы не Костик, продолжающий крепко держать Канарейку за воротник дублёнки, тот непременно свалился бы прямо под ноги Сергиенко и Берковича. А так, Вадим просто мотнулся в сторону, пытаясь дать обидчику достойный отпор. У него ничего не получалось.
- Ещё хочешь? – Угрожающе двинулся к бахчинскому налётчику Беркович. – Сейчас получишь…
- Слав, не надо, хватит.. – Испуганно попросил какой-то тощий белобрысый юноша. Слава не внял этой мольбе, только головой своей большой дёрнул:
- Отстань, Пономарёв. Иди домой, если такой нежный.
Пономарёв… Знакомая фамилия… Я осторожно тронула за локоть Виталика, стоявшего со мной в позе легавой, стерегущей дичь.
- Пономарев – это тот самый? Сева?
- Да. – Коротко подтвердил Виталик. Сейчас он весь был там, возле подъезда, и моё присутствие ему будто бы даже мешало. Я снова устремила взгляд на место разборки. Полумрак, как назло, наполовину скрывал от меня лица участников, а я бы так хотела как следует их всех рассмотреть!
- А где Кирилл? – Опять отвлекла я внимание Виталика на себя. Он пожал плечами:
- Не знаю. По-моему, его тут вообще нету. Я не вижу, по крайней мере.
- Что, так и будем прятаться? – Осведомился, подступая к нам, Миша. – Он там всех сейчас доведёт до ручки.
- Точно. – Тихо согласился Виталик. – Драки, видно, не избежать. А так не хотелось, блин…Здесь, во дворе…Что же делать?
- Подождём ещё немножко. – Предложила я. – Может, всё обойдётся, они его угомонят.
- Ну да, твоими бы устами да мёд пить. – Хмыкнул Раскопин с горечью. – Попробуй угомонить Канарейку в таком состоянии. Чёрт, и где его угораздило так нажраться?
- Говорит, Кролик угостил. – Объяснил Виталик, он по-прежнему не сводил глаз с площадки возле подъезда, даже не мигал и не дышал почти.
- Кро-олик?..Ну тогда всё ясно.
- А что за Кролик? – Поинтересовалась я у Миши.
- Местный придурок. Травкой балуется, колёсами. Кстати, он Вадьке мог и не только выпить предложить.
- Слушай, а я об этом как-то не подумал. – Ужаснулся Виталик. – Точно…Не мог он за такой короткий срок так опьянеть.
- Так ты думаешь – колёса?
- А что мне ещё думать?
- Да ну на фиг… Вадька наркоту в любом виде презирает. Думаешь, он станет пробовать, если ему предложат?
Виталик тяжело вздохнул:
- Не знаю…Когда речь идёт о Канарейке, уверенным ни в чём нельзя быть.
Мы замолчали и снова принялись наблюдать.
- Ладно, Костик, пусти его. – Весёлый голос в темноте был мне знаком. Кажется, это говорил вчерашний сообщник Сергиенко – Ромка Медзуновский. Здесь, на своей территории, он оказался на удивление снисходительным и великодушным к противнику. Может, из-за того, что был уверен в его безвредности?
- Иди домой, Вадь, проспись, а потом мы поговорим. Лады? Не время сейчас выяснять отношения.
Честное слово, не такие уж и плохие они ребята, прав был Виталик! Другие на их месте и слушать бы Канарейку не стали, а тем более успокаивать и уговаривать как маленького. Впрочем, миролюбивость звёздновцев вполне логично могла объясняться ещё и стремлением сохранить в своём городке видимость покоя. И вежливость эта могла оказаться показной. Всё может быть…Но Вадима сейчас совершенно не волновали причины вражеской тактичности. Его вообще ничего в данный момент не волновало. Костик разжал руки, выпуская Канарейку на волю, и буквально в следующее же мгновение отлетел к лавочке, едва не стукнувшись об неё головой – Вадим не замедлил воспользоваться предоставленной ему свободой. Вот этого ему простить уже не смогли – всякому терпению, в конце концов, наступает предел.
- Во достал, б…я! – Возмущённо рявкнул Слава Беркович и коротким ударом кулака отбросил Вадима туда же, к лавочке. Поднявшийся к тому времени Костик принял эстафету – мстительно футбольнул неугомонного дебошира обратно Берковичу.
- С-су-ки…- Исступлённо выругался Вадим, пытаясь встать. Дело это было сложное – ноги его не слушались, колени подкашивались, отказываясь поднимать тяжёлое тело потерявшего координацию хозяина.
- Кто тут тебе сука? Чё-то я не понял! – Слава, похоже, обозлился всерьёз. Во всяком случае, дожидаться, пока Канарейка соизволит подняться, он не стал – обеими руками сгрёб его за воротник и, поставив перед собой, развернул лицом к Сергиенко:
- Костян, приведи его в чувства как следует! А то он, гляжу, никак не протрезвеет!
- Ребята, не надо! Отпустите его! – Вновь заголосил Сева Пономарёв – он, казалось, вот-вот готов был заплакать, но в компании, похоже, к подобным номерам товарища давно привыкли и не обращали на них никакого внимания.
- Сев, успокойся, а? – Теперь даже Ромка Медзуновский оставил былую свою гуманность и полностью поддерживал Берковича. – Врежь ему, Костик, врежь, чтоб он дорогу сюда надолго позабыл!
Видит бог, они были правы. Абсолютно правы. При всём желании, осудить их я не могла. Вадим вёл себя отвратительно, и обращаться с ним иначе вряд ли было возможно в данной ситуации. Я понимала это умом, какой-то частью своего сознания, однако сердце стучало громко, неистово, больно отдаваясь в висках. Канарейка был свой. НАШ. Зачем же мы вообще тогда пошли сюда за ним, если теперь всей толпой прячемся в темноте и смотрим, как его бьют? Конечно, он сам виноват, тут и спору нет. Но что тогда мы тут делаем? Для чего мы здесь? И кто мы вообще такие? Друзья? Почему же тогда стоим? Чего бы там ни было, мы должны что-то сделать. Лучше пожалеть о том, что сделал, чем потом винить себя в бездействии!
Предел моему терпению наступил, когда застывшие неподалёку от подъезда старушки, с самого начала вникающие в суть конфликта, перебивая друг дружку закудахтали:
- Правильно, ребятки!
- Давно пора, чего на него смотреть!
- Выбейте дурь-то из него! Явился, глядите!
- И не стыдно! Ребёнок совсем, и уже лыка не вяжет! Что за жизнь пошла?
- Дайте ему, дайте!
Последние крики окончательно вывели меня из себя: вот же, блин, футбольные болельщицы нашлись! Как на матч собрались смотреть! Ещё и подзадоривают, кошёлки старые…Ну ничего, раз уж им на спокойствие в собственном дворе плевать, мне тем более по барабану!
- Чего вы стоите?! Струсили?! Это же ваш лидер! На фиг вы за ним пошли, если сейчас боитесь за него заступиться?!!
Не дожидаясь ответов на свои вопросы, я опрометью помчалась к подъезду. Без всяких мыслей и планов в голове, сейчас я тоже была похожа на пьяную хулиганку. Ещё сегодня утром мне бы на ум никогда подобное не пришло, а теперь я пронеслась по чужому двору как выпущенная по цели ядерная ракета, чуть не сбив с ног азартных старушек, ворвалась в гущу незнакомых мне ребят, и что было сил, с размаху ударила Сергиенко по лицу. Это была двойная месть – не столько за Вадима, сколько за Виталика. Вчерашний вечер слишком ярко запечатлелся в моей памяти, и Костику я врезала от души. Он, конечно, не упал от моего удара, но пошатнулся основательно, а я уже просто озверела и остановиться не могла: спихнув с пути Сергиенко, бросилась сбоку на громадного Берковича, заставляя его разжать руки, в которых вот уже столько времени бессильно трепыхался разъяренный, ничего не соображающий Вадим. Шея у Славы оказалась мощной, её не так-то просто было сжать пальцами. Пока я трудилась и пыхтела, Беркович и сам понял, чего я от него добиваюсь. Отшвырнув куда-то как щенка Канарейку, он легко, совсем не напрягаясь, перехватил мои руки и сжал так, что я чуть сознание от болевого шока не потеряла. На моё счастье, садистом Слава не был – хватку ослабил быстро. А через минуту он уже лежал на асфальте. Я так и не успела понять, как это произошло – настолько была занята своими боевыми подвигами. Как выяснилось, наши ребята кинулись вслед за мной почти сразу же – я, выходит, своим примером дала им команду действовать, и Берковичу за меня отомстил, конечно же, Виталик.
- Пошутили?! Посмеялись?! Теперь наша очередь!
- Бей их!!!
- Налетай!!!
От поднявшегося шума закладывало уши. Бахчинцы обрушились на звёздновцев лавиной, не давая им опомниться – били сходу, без разбора. Они словно очнулись от транса, что парализовал их там, на углу, и теперь с лихвой навёрстывали упущенное, отыгрываясь на всю катушку за своего предводителя. Я потеряла Виталика из виду в первый же момент, после того, как он уложил Берковича. Все смешались, перепутались – я уже не разбирала лиц, не видела, где свои, а где чужие, оказавшись в этом бушующем водовороте сражения. Только до слуха доносился отборный мат дерущихся, истошные крики жителей жома, испуганный плач детей, ставших невольными свидетелями нашей бойни. Мелькали палки, летали камни, и на какое-то время я просто с ума сошла, поддавшись общему настроению. На всё было плевать… Ни о чём не хотелось думать. Только драться – как попало и чем попало. К тому же для меня всё-таки нашёлся подходящий противник – красотка Анжела. С ней-то мы и сцепились в самом начале потасовки не на жизнь, а на смерть, словно до этого не только знали друг друга, но и были кровными врагами. На самом же деле вряд ли Анжела меня ненавидела, так же, как и мне её ненавидеть было не за что. Но дрались мы как две взбесившиеся кошки, не поделившие одного кота – молча, не переговариваясь. Да и о чём я могла с ней говорить? Мы ведь даже не были знакомы…
Трезво взглянуть на происходящее со стороны не получалось, да и времени не было. Действия напрашивались неосознанно. Прямо возле моего уха пролетел тяжеленный булыжник. И кто додумался такой бросить? Убить же может запросто! Я обиделась всерьёз. Обида моя выразилась в следующем: я подняла этот камень, едва не положивший конец моей молодой жизни, и в сердцах швырнула куда-то наугад. Куда – не знаю, в общей суматохе до слуха донёсся только звон стекла. Было очень весело…Жаль, что не долго.


18

Бешенная эйфория начала проходить уже в машине… Щёки всё ещё горели от возбуждения, тело сотрясал нервный озноб, однако сознание постепенно приходило в норму, чувства медленно угасали, уступая дорогу рассудку. Я с изумлением ощущала боль – правая щека, кажется, была расцарапана, лоб тоже саднило – кто-то случайно задел его палкой. Я как будто только сейчас обнаружила, что куртка моя порвана в двух местах, а волосы в беспорядке лезут в глаза. Рассудок просыпался, а вместе с ним всё существо заполнялось безграничным ужасом. Мне не верилось, что я смогла тут оказаться. Это было похоже на кошмарный сон. Я ехала в машине с решётками… Меня везли в милицию как самую настоящую преступницу… Могла ли я когда-нибудь представить подобное?! Собственное поведение повергало меня в панику, от недавнего азарта не осталось и следа. Теперь хотелось плакать.
Рядом со мной сидели ребята: Виталик, Шурик Чернов, Юра Борисов, Миша Раскопин и несколько звёздновских, в их числе Ромка Медзуновский и Слава Беркович. Все выглядели не лучшим образом и тоже, безусловно, нервничали, правда, как можно усердней пытались это скрыть. Канарейки не было.
- Как ты? – Виталик смотрел на меня виновато – словно это он спровоцировал весь этот беспредел, и я пострадала из-за него.
- Ничего. – Я всхлипнула – нос, к счастью, был цел. – А ты?
- И я ничего. – Улыбка, которую хотел изобразить на своём лице Виталик, вышла кривой и жалкой.
Беркович хмыкнул:
- Это пока – ничего. Сейчас вам в ментуре достанется по первое число.
- А вам нет что ли? – Вызывающе встрепенулся Юра Борисов.
- А мы не виноваты. Весь двор подтвердит, что мы мирно сидели у подъезда, никого не трогали. В милиции разберутся. Канарейке вашему я не позавидую. И тебе тоже. – Слава смотрел на меня. Я в растерянности уставилась на Виталика, взглядом умоляя его объяснить, в чём дело. Он понял, снова улыбнулся разбитыми губами – теперь уже сочувственно:
- Ты зачем окно разбила, дурочка?
- Ка…Какое окно? – У меня перехватило дыхание.
- Обыкновенное. В квартире на первом этаже.
- Кто? Я?!
- Ну не я же. – Беркович весь сиял от злорадства. – Интересно, сколько это стекло стоит?
Каменной статуей я застыла на сиденье, боясь поверить в происходящее. Казалось, я только что пришла в себя после длительного запоя. Что я натворила?! Когда и чем успела разбить окно в чьей-то квартире?! Подробности поведения память стёрла начисто, смутно вспоминались отдельные фрагменты, как обрывки ночного кошмара. И я действительно в ЭТОМ участвовала?! Разум отказывался понимать подобное. Неужели это я, хорошая умная девочка Ксюша Кондрашова?! Что случилось со мной за эти два дня? Я переродилась заново, связавшись с дурной компанией? Стоп… Они ведь – Виталик, Мишка, Саша, Юра – вовсе не дурная компания! Все они нормальные ребята. Если бы не Канарейка, ничего бы вообще не произошло. Кстати, что-то его и в самом деле не видать.
- А где Вадим? – Шёпотом поинтересовалась я у Виталика.
- В другой машине. Ты что, не видела, как его тащили?
- Нет. – Я вообще ничего не видела и не помнила в том своём безумном состоянии. – А что с ним?
- Ничего. Пока. – Подумав, Виталик почти повторил слова Берковича. – Только он невменяемый совсем. Никогда таким его не видел.
Вечер для нас только начинался. Слава как в воду смотрел – после непродолжительных формальностей всю звёздновскую компанию отпустили восвояси. Это было вполне честно, никто из наших даже не возмутился по данному поводу. Впрочем, возмущение здесь нам бы обошлось дорого. Понимая это, мы были тише воды, ниже травы. Покорно шли под милицейским конвоем по коридорам отделения, друг с другом почти не переговариваясь, словно надеясь своим нынешним примерным поведением искупить недавнюю вину.
Нас втолкнули в тесный кабинет, заставленный стульями. Немолодой, полный старшина поднялся нам навстречу. Мне на какой-то миг показалось, что сейчас он раскроет свои объятия и с улыбкой объявит:
- Проходите, гости дорогие!
Однако он не улыбнулся, хотя и произнёс немного похожее:
- А-а, явились, не запылились! Садитесь… Разговаривать будем по душам.
Стульев на всех не хватило – четверо ребят так и остались стоять, сбившись в кучу, как стая волчат. Нам с Виталиком посчастливилось сесть рядом. Его близость придавала мне уверенности, было не так страшно. Впервые в жизни мне «посчастливилось» оказаться в милиции, и эта принудительная экскурсия, надо заметить, была мне не очень приятна. Так же как и встретивший нас здесь старшина с физиономией бульдога. Приняв нас по почётному стоя, он сразу же сел и приготовился к длинной, не очень приятной лекции о нравах нынешних подростков. Однако ему даже рта раскрыть не удалось – в этот момент в коридоре раздался небывалый грохот, грязная брань разных голосов, шум отчаянной борьбы, а через мгновение дверь распахнулась ударом чьей-то бесцеремонной ноги, и два милиционера-оперативника втащили в кабинет упирающегося Вадима.
Господи, он, кажется, нисколько не собирался трезветь, даже наоборот – пьянел с каждым разом всё больше и больше. Две пары рук с трудом удерживали его извивающееся и сильное в пьяном безумстве тело.
- Суки! Пустите!!! Не имеете права, я жаловаться буду!!! Мусора поганые, чтоб вы все сдохли, уроды!!! – Голос Канарейки охрип от криков, лицо горело красными пятнами. Смотреть на него было страшно. Я снова невольно вспомнила вчерашний театральный вечер в школе, свой собственный восторг при виде божественного юноши-херувима, нежно и задумчиво перебирающего гитарные струны…Нет, такого просто быть не могло…Этот парень, которого я видела сейчас, был отвратителен, ужасен, его красота растворилась, исчезла на фоне бешенного припадка. Ничего обаятельного и сексуального не осталось в этом, одетом с иголочки плейбое – словно по мановению волшебной палочки.
- Алексей Иванович, что с ним делать-то?! – Возмущённо спрашивал один из милиционеров – кажется, сержант по званию. – Сладу никакого нету, всю дорогу изводил, гадёныш мелкий!
- Разберёмся. – Строго пообещал старшина, не без опаски разглядывая беснующегося, рычащего Вадима. – Вы его держите, главное, не отпускайте.
- А мы что делаем?! – Обиженно взвыл второй страдалец, пыхтя от усилия. – Он как заводной, Алексей Иванович, может врезать ему как следует?
Ну вот… И здесь начинается то же самое. Нет, с таким успехом Канарейка действительно долго не протянет.
- Успеется. – Алексей Иванович в замешательстве посмотрел на нас – притихших, испуганных. – Давайте его сюда, будем протокол составлять. Ох, ну и возни же…И как всегда именно в моё дежурство.
Ему и в самом деле можно было только посочувствовать. Оперативники подтащили Вадима к столу старшины, который без особой надежды на успех спросил, как его имя.
- Пошёл ты на х…й, мент е…учий! Отсоси у папы Карло, мудак!
Тут же, уже не дожидаясь особого распоряжения, один из сержантов двинул ему коленом в живот. Второй, желая внести в дело и свою лепту, ударом локтя сверху пригвоздил хулигана к полу. Оба вопросительно взглянули на Алексея Ивановича, словно спрашивая, правильно ли они поступили. Тот укоризненно покачал головой:
- Обязательно это здесь надо было делать? Идите в соседний кабинет, в себя его приведите. Только по лицу не бейте, смотрите, а то потом не отмажемся. Я пока этими займусь. Они, вроде, смирные.
Получив новую команду, оперативники подхватили с грязного пола уже порядком извалянного Канарейку и поволокли в смежный кабинет. Вскоре оттуда донеслись звуки ударов и яростный мат – Вадим и не думал успокаиваться, чем больше его били, тем сильнее он заводился. И всё-таки стало не по себе. Я, кажется, совсем приросла к стулу, инстинктивно нашла рядом руку Виталика, вцепилась в неё изо всех сил. Он понял, что я боюсь, едва заметно погладил мою ладонь пальцами.
- Не волнуйся. – Услышала я над ухом его ласковый голос. – Я с тобой, не бойся.
Смешной, милый Виталик… Как будто я не знала, что он со мной. Только его присутствие вряд ли могло меня спасти.
- Ну что, граждане хулиганы, будем по-хорошему с вами разговаривать? – Алексей Иванович обвёл нас всех по очереди тяжёлым взглядом. – Пришли, значит, напали на местных ребят ни с того, ни с сего прямо во дворе. Что это такое? Какое вы право имеете нарушать покой мирных граждан? Вы из Бахчиванджи?
На сей раз он требовал конкретного ответа, промолчать было нельзя. И Миша Раскопин от имени всех нас подтвердил предположение старшины.
- Так. – Удовлетворённо кивнул Алексей Иванович, словно этот факт его очень обрадовал. – Уже не в первый раз на вас тут жалуются. Приходите, учиняете вопиющий беспредел…
- Они к нам тоже приходят – Робко заметил Саша Чернов.
- Об этом я тоже знаю. – Грубо отрезал Алексей Иванович. – Наслышан о вашей войне немало. Долг службы обязывает быть в курсе. Правда, раньше ваши разборки нас не касались, вы их умело прятали от правоохранительных органов. Что же теперь случилось? Кто вас просил сюда являться и людей пугать?!
Голос старшины повышался с каждым словом. Последний свой вопрос он почти прокричал, буравя нас лупатыми глазами. Мы молчали, не зная, что сказать в своё оправдание. Сейчас нам самим хотелось бы узнать, какого чёрта мы тут делаем. В гробовой тишине ещё отчётливей раздавался грохот в соседнем кабинете. Эти звуки пугали нас ещё больше. Вот из-за приоткрытой двери высунулась голова:
- Алексей Иванович, а теперь что с ним делать? Он там весь пол заблевал.
Полное лицо старшины скривилось в брезгливой гримасе:
- Семёнов, вы уж поосторожней, в самом деле. Не перестарайтесь.
- Всё под контролем, Алексей Иванович. Морду не трогали. Хотя она у него и без того разукрашенная.
- Он хоть протрезвел малость?
- Да не похоже вроде. Коротин его водой поливает из ведра. А чё ещё делать-то?
- Ничего. Оставьте его пока, пусть оклемается. – Старшина тяжело вздохнул, вновь оглядел нас всех мрачно. – Наши ребята сказали, это он вас сюда привёл. Подумать только…Вы же все, вроде бы, трезвые, здравомыслящие люди. Сейчас вон, смирно сидите, раскаиваетесь. Чего вас понесло за этим отморозком? Он же полный дебил, разве не видно?
- Он не дебил. – Разумеется, это сказал Виталик. Личный адвокат и вечный громоотвод Вадима Канаренко, готовый даже под страхом смерти защищать своего друга от любых подобных обвинений.
- Он не дебил, он просто много выпил. А так он нормальный парень.
- Правда? – Язвительно изобразил удивление старшина. – Нормальный, говоришь? Ты, стало быть, такой же? Тоже света белого не видишь, когда алкоголь с таблетками смешаешь?
Вот оно как… Значит, это правда. Даже от милиции это не укрылось. И всё же Виталик попытался спорить со стражем порядка.
- Это неправда, с чего вы взяли? – В голосе его, однако, уверенности не было. – Вадька никогда таблетки не принимал. Выпивал иногда, для настроения – да. Но наркотики – это не его стиль.
- Слушай, умник, ты меня будешь учить? – Алексей Иванович уже не выдержал, вспылил. – Я пятнадцать лет тут штаны просиживаю, всяких видел – и пьяных, и обколотых, и обкуренных, и определять получше тебя умею, так что заглохни, пока я тебя к нему не отправил за компанию!
И тут Виталик вспыхнул – резко, совершенно неожиданно, я никогда его таким не видела.
- Можете отправить! – Бросил он агрессивно, внутренне волнуясь. – Где один, там и двое! Только потом пол в кабинете сами будете мыть, вместо того, чтобы штаны просиживать!
Несмотря на страх, мысленно я от всей души поаплодировала Виталику. Браво-браво! Он, оказывается, просто молодец, мой нежный рыцарь! В экстремальной ситуации не теряется, умеет за себя постоять! Старшина отнюдь не разделял моё восхищение – он подскочил со стула, словно вот-вот собирался броситься на Виталика с кулаками: похоже, его слова, сказанные в абсолютно трезвом состоянии, произвели на Алексея Ивановича гораздо большее впечатление, чем пьяная ругань Вадима.
- Ты…Да я… Ты… - Он глотал слова, в порыве негодования не зная, как достойнее ответить зарвавшемуся сопляку. – Ты у меня сейчас сам отправишься убирать, понял?! Дам тебе тряпку и ведро с водой, раз твой приятель такой хороший, по твоим словам, иди и подтирай за ним, сучонок!
Кажется, Алексей Иванович не шутил – слишком разгневанным он был в эту минуту. И вновь Виталик ошарашил меня своей дерзостью, так несвойственной его мягкому, уступчивому характеру.
- Не буду я ничего делать! – Заявил он злобно. – Они его били, пусть сами и моют!
- Поговори у меня ещё!
- И поговорю! Что, заставите меня, товарищ старшина? Каким образом? Побьёте?!
На Виталика определённо что-то нашло – словно бес в него вселился после того, как Канарейку утащили в смежный кабинет.
- Да я бы вас всех убил к чёртовой матери, бандюги сопливые! Развелось как собак нерезаных, житья совсем нет! – Алексей Иванович встал, в сердцах хлопнул картонной папкой по столу. – Семёнов! Коротин! Идите сюда быстро!
Помощники явились в кабинет по первому сигналу.
- Дайте ему ведро с водой и тряпку, пусть пол помоет, пока за ним не пришли! – Старшина указал им на Виталика. Тот вскочил:
- Не буду я ничего делать, я уже сказал! Не заставите!
- Заставлю. – Яростно пообещал Алексей Иванович. – Семёнов, с этим тоже не церемоньтесь! Будет возникать – по зубам сразу, понятно?
- Не имеете права!!! – Не помня себя, я вскочила вслед за Виталиком, едва не опрокинув стул. – Здесь у вас что, застенок гестапо?! Только посмейте его ударить, я на вас в суд подам за превышение полномочий! Мы несовершеннолетние! У меня связи есть, у меня дядя прокурор, на вас быстро управу найдут!!!
Я сама не соображала, чего несла. Эта ересь рождалась в голове непроизвольно под влиянием одной-единственной мысли: отвлечь всеобщее внимание на себя, не допустить никакого насилия по отношению к Виталику. Сейчас ради этой цели я была готова на всё.
Моя затея удалась – Алексей Иванович свирепо уставился на меня:
- Кто это тут выступает? Ты бы помолчала, потаскушка малолетняя. Девушка называется… На тебя я отдельный протокол составлю за разбитое окно. Родители твои будут расплачиваться. Вырастили шалаву на свою голову…
- Не смейте её оскорблять! – Роли поменялись – теперь уже Виталик выгораживал меня, захлёбываясь гневом и возмущением. – Она не шалава! Зачем вы так говорите, если совсем её не знаете?!
Со стороны наша взаимовыручка, должно быть, выглядела забавно – на скучающих, равнодушных лицах Семёнова и Коротина появились улыбки, и даже сам старшина немного остудил свой пыл, наблюдая за нами.
- Мне совсем не обязательно хорошо знать человека для того, чтобы составить о нём мнение. – Произнёс он, когда умолк Виталик. – Нормальные девушки учат уроки и занимаются домашним хозяйством, мамам помогают, а не участвуют в уличных драках вместе с мальчишками. И уж тем более не бьют стёкол. Кстати, это уже статья. За это на учёт ставят.
- А кто вам сказал, что это она била стёкла?
Мне показалось, что я ослышалась. Алексей Иванович тоже слегка растерялся:
- Очевидцы сказали. А что, есть возражения?
- Слепые они, ваши очевидцы. Это я окно разбил, она тут ни при чём.
Я смотрела на Виталика, оцепенев от благоговейного ужаса. Чего он делает? Зачем?! Как будто за это дурацкое окно меня ждёт расстрельная статья и, наговаривая на себя, он спасает мне жизнь.
- Ты? – Алексей Иванович недоверчиво прищурился – его, кажется, уже начала забавлять вся эта история. – А все, кто был на месте, утверждают, что она.
- Я же говорю, им всем зрение не мешает проверить. – Упрямо повторил Виталик, по прежнему стоя посреди кабинета, как партизан на допросе. Я хотела было вмешаться, возразить, опровергнуть его слова, но только открывала рот и молча хватала ртом воздух, подобно рыбе, выброшенной на берег.
- Так-так-так… - Старшина уже совершенно успокоился и даже сел на место. – Семёнов, Коротин, идите пока…Что же значит, и протокол будем по факту хулиганства твоего оформлять?
Виталик пожал плечами:
- Оформляйте, если положено.
- Уверен? – Алексей Иванович по справедливости пытался дать ему последний шанс.
- Уверен. – Легко, без напряга согласился мой добрый друг. Старшина занялся протоколом. Виталик спокойно вернулся на место. Я сидела, обхватив ладонями пылающее лицо, кровь горячими волнами билась в висках, переносицу предательски покалывало от просящихся на свободу слёз. Виталик…Виталик…Сердце переполнялось нежностью так, что готово было разорваться от переизбытка эмоций. Хороший мой, любимый Виталик…Любимый?...Да, в этот момент я была уже почти уверена в том, что люблю его.


19

Этот вечер обещал быть бесконечным. Минуты казались часами – тянулись они медленно и тоскливо, как тащится по земле гусеница, с трудом передвигая своё тело-гармошку. Наши данные заносились в протокол, старшина Алексей Иванович звонил родителям – тем, у кого имелся телефон. Им же велел вызвать родителей тех ребят, в квартирах у которых телефон отсутствовал. После этого начиналось самое страшное.
Родители приходили один за другим. Лица поголовно у всех были растерянные и вместе с тем угрожающие. Первой пришла мама Миши Раскопина – молча выслушав Алексея Ивановича, она расписалась в бумагах и так же молча, спокойно увела сына домой. С громкой руганью старший брат чуть позже забрал Шурика Чернова. Я с трепетом ожидала прихода своих родителей, гадая, кто же из них явится меня забирать. Лучше бы отец, хотя это было маловероятно. Мама вряд ли доверит ему такое серьёзное дело. Она всегда считала моё воспитание своим личным долгом. При мысли о том, что ждёт меня дома, душа уходила в пятки, но я всеми силами старалась себя приободрить – в конце концов, всё не так уж плохо. Ну и что особенного – зашла с ребятами на чужую территорию, впуталась в драку… С кем не бывает? Про разбитое окно родители, слава богу, ничего не узнают…Благодаря Виталику…. Уже в который раз ощутив прилив нежности, посмотрела я на своего спасителя. Он по-прежнему заботился только обо мне. А ведь ему сегодня как пить дать достанется от отца…При чём достанется, наверное, здорово – и за двойку по географии, и за разбитое окно…Будь оно неладно…И я в том числе… Я не должна была молчать, когда Виталик брал мою вину на себя. Нужно было возразить и сказать правду…Теперь, конечно, бесполезно что-либо менять. Наломали мы дров, ничего не скажешь…
Мои унылые размышления о жизни прервал топот чьих-то ног в коридоре. Кто-то шёл быстрым шагом, почти бежал. Дверь распахнулась, в кабинет ворвался высокий мужчина в военной шинели. Он тяжело дышал, фуражка съехала на затылок, норовя вот-вот упасть с головы, большие выразительные глаза офицера полыхали вселенской паникой.
- Вы – старшина Марченко? – С разлёту набросился он на Алексея Ивановича. Тот даже опешил от такого бурного натиска, коротко кивнул:
- Да. С кем имею…
- Где мой сын?! – Офицер ничего не хотел слушать, он, как мне показалось, был перепуган насмерть всем случившимся, его буквально трясло от нервного возбуждения. И я почему-то сразу догадалась, кого вижу перед собой.
- Ваш сын? – Еле приходя в себя, переспросил старшина Марченко. – С кем имею честь?
- Майор Канаренко! Я пришёл за сыном! Где он?!
Конечно, я не ошиблась, это был отец Вадима. Тот самый дядя Коля, о котором сегодня рассказывал мне Виталик. Что тут говорить, выглядел он весьма внушительно. Настолько, что даже все милиционеры, находившиеся в кабинете в количестве трёх человек, растерянно застыли, с трудом удерживаясь от желания встать по стойке смирно и отдать честь майору Канаренко.
- Семёнов…Коротин… - Алексей Иванович с трудом пришёл в себя. – Приведите….этого.
«Этого» выволокли из соседнего кабинета через минуту. Именно выволокли – на ногах Вадим не стоял, голова его так же бессильно болталась на груди.
- Вадим! – Майор Канаренко в ужасе бросился навстречу сыну. – Господи, что вы с ним сделали?!
Семёнов и Коротин усадили Канарейку на один из освободившихся рядом стульев. Он не удержался в вертикальном положении и тут же стал медленно заваливаться на бок. Отец вовремя подхватил сына под руки – фуражка его при этом всё-таки упала на пол, однако он не обратил на неё внимания.
- Вадик…Сынок….Маленький мой…Вадик… - Дядя Коля тормошил Вадима, пытаясь привести его в чувства, хлопал по щекам, заставляя открыть глаза, но все его усилия давали весьма слабый эффект, и это приводило майора Канаренко в крайнее негодование.
- Что вы с ним сделали?! У него вся одежда в крови, всё лицо! Вы что, с ума все посходили здесь? А почему он весь мокрый?!
Старшина Марченко приободрился:
- Вы тут не очень-то шумите, уважаемый. Ничего страшного с вашим сыном не случилось. Лицо он себе в драке испортил. А проучить его пришлось – вёл себя отвратительно. При задержании оказывал сопротивление, оскорблял сотрудников милиции, скандалил здесь не по-детски. И плохо ему не от побоев, а от того, что перепил малость.
- Да что вы мне будете говорить!? Будто я сам не вижу, что вы его избили!
В это время Вадим зашевелился. Приподняв голову, повёл вокруг бессмысленными глазами. Дядя Коля затряс его оживлённо:
- Вадик!...Это я…Это я, папа….Вадик, как ты себя чувствуешь?...Сволочи, вам бы только людей калечить! Не милиция, а гестаповцы!
Я просто глазам своим не верила, наблюдая за этой сценой. Отцу Вадима, казалось, было наплевать на то, что сын в пьяном угаре устроил налёт в Звёздном Городке. Для него Вадим был сейчас маленьким мальчиком, которого несправедливо обидели большие дяденьки, пользуясь своей властью и физическим преимуществом. Нет, родительская любовь – это, конечно, замечательно, однако всему же есть пределы! Не удивительно, что Вадим так избалован! Дома его не просто любят – с него в буквальном смысле пылинки сдувают. И ладно бы мама… Но отец! Мужественная внешность майора Канаренко никак не говорила о его мягком сердце. Он вообще производил впечатление сильного и серьёзного человека. С любопытством разглядывая дядю Колю, я пыталась найти сходство между ним и Вадимом. Это было сложно. Отцовские черты лица, в отличие от сыновних, никак не говорили о нежности: тонкие губы, орлиный нос, тяжёлый подбородок, редеющие волосы на крупной голове. Только вот глаза совсем не вязались с общим обликом супермена – голубые, глубокие и очень выразительные, как у Вадима.
- Сынок…Сынок, ты меня слышишь? – Дядя Коля наконец добился своего. Вадим узнал отца, заморгал непонимающе:
- Папа…Привет… - Он с трудом ворочал языком и вообще, любое напряжение ума ему, видимо, давалось нелегко. Канаренко-старший обнял сына, бережно приподнимая его стула:
- Пойдём…Пойдём, мой хороший…Осторожно, я тебе помогу…
- Эй-эй, а расписываться кто будет? – Окликнул майора Марченко.
- Да пошёл ты! – С яростью огрызнулся тот, за подмышки таща Вадима к двери. – Костоломы долбанные! На вас жаловаться надо! Ребёнка изувечили и ещё чего-то требуют!
- Да этот ребёнок твой колёса как конфеты жрёт! – Не менее агрессивно парировал старшина. – Разошёлся, б…дь, смотрите на него! Правильный! Понарожают дегенератов, а мы с ними мучаемся всю жизнь!
- Сам ты дегенерат!
- А это уже оскорбление при исполнении! Я могу…
- Да плевал я на то, что ты можешь! Не ты рожал, не тебе калечить!
- Ну вот и смотри за ним сам, раз ты рожал! Ещё раз твоего выродка тут увижу – посажу, понял? Ему в колонии самое место!
- Только попробуй! Я тебе шею сверну и сам сяду, понял?
- Напугал! Папаша х…ев! Твой щенок, попомнишь мои слова, своей смертью не умрёт! Под забором где-нибудь с ножом в спине подохнет с таким началом! Понял?!
Я даже вздрогнула, услышав эти слова. Марченко будто прочитал мои собственные недавние мысли. Только я об этом подумала, а он сказал вслух. Типун бы на его чёртов язык! Дядя Коля побелел как полотно – если бы не висевший в его руках Вадим, он бы, наверное, придушил старшину, не моргнув и глазом – столько ненависти отразилось на его крупном лице сейчас.
- Пропадите вы все пропадом! – Бросил он в сердцах и хотел было уже выйти, когда его робко окликнул Виталик:
- Дядь Коль, вы забыли. – Он поднялся, приблизившись к Канаренко, протянул ему фуражку. Я даже не заметила, как он её поднял с пола.
Дядя Коля посмотрел на Виталика с безмолвной признательностью, придерживая одной рукой Вадима, неловко надел фуражку, бросил последний, полный ненависти взгляд на старшину Марченко и, хлопнув дверью, ушёл.
После этого инцидента надолго повисла гнетущая тишина. Никто не мог прийти в себя, даже Семенов с Коротиным выглядели так, словно это их сейчас отделали в соседнем кабинете.
- С ума сойти…- Шепнула я Виталику. – Они ведь, в принципе, правильно сделали.
- В принципе – да. – Уныло согласился тот. – Но я же тебе говорил, дядя Коля в Вадьке души не чает.
- Сложно было бы не заметить. По-моему, даже чересчур. Это ненормально.
- Что – ненормально? Когда отец любит своего ребёнка?
- Нет. Но это…Если он будет так Вадима опекать, он ему совсем на шею сядет.
- А он и так уже и так на шее у родителей сидит с детства.
- Чего же в этом хорошего?
- Не знаю. – Виталик обречённо вздохнул. – Но, по-моему, такие отношения в семье – это здорово. Хотел бы я на Вадькином месте сейчас оказаться.
Его настроение было мне понятно – от своего отца Виталик подобной заботы не ждал. Он, в отличие от меня, в душе надеялся, что забирать его придёт мать. Увы, этим надеждам не суждено было сбыться – минут через пятнадцать после ухода отца и сына Канаренко, в кабинет заглянул среднего роста, сухощавый мужчина с лицом изрядно попорченным ранними морщинами и набухшими мешками под глазами.
- Старшина Марченко? – Осведомился он точно так же как и майор Канаренко. По тому, как внезапно напрягся, сжавшись в пружину, Виталик, я сразу же поняла, что пришёл его отец.
Разумеется, тут не было никаких эмоций. С каменным видом отец Виталика выслушал рассказ Алексея Ивановича о драке в общественном месте, о разбитом окне. Ни разу он не шевельнулся, не перебил представителя закона – сделал всё, что от него требовалось, подписал все бумаги, после чего шагнул к двери, коротко кивнув Виталику, почти приросшему к своему стулу:
- Пошли. Дома разберёмся.
Его угрожающий тон напугал даже меня, чего же тогда говорить о бедном Виталике? Правда, держался мой спаситель молодцом – ничем не выразил своего внутреннего состояния, только посмотрел на меня с тоской:
- Пока. – В голосе его слышалась горечь. – Увидимся завтра…
Я ещё раз взглянула на отца Виталика. Он стоял на пороге – злой, но сдерживающийся изо всех сил. Нет, не хотела бы я иметь такого отца.
- Виталь…- Прошептала я неуверенно.
- Чего? – Он смотрел на меня с ласковым обожанием.
- Давай скажем правду…Я…
- Не надо. – Быстро, категорично оборвал меня Виталик. И всё – как отрезал. Я опять ощутила неприятное покалывание в носу, слёзы появились на глазах непроизвольно. Я просто обожала сейчас этого славного парня, я готова была осыпать поцелуями его милое, родное лицо, его глаза, которые смотрели на меня с такой безграничной любовью, что от радости хотелось умереть. Он меня любит – я уже нисколько не сомневалась в этой истине. Он никогда не предаст меня в тяжёлую минуту, никогда не посмеет обидеть или оскорбить. Он всегда будет со мной рядом и, если понадобится, отдаст жизнь ради моего спасения. Сейчас отец уведёт его домой и будет бить. За драку во дворе, в которой Виталик всем сердцем не хотел принимать участия. За то злополучное окно, которое разбила я, а не он. За все чужие грехи будет отвечать святой, хороший Виталик Павлецкий, и я решительно ничего не могу сделать для того, чтобы хоть как-то помочь ему выдержать предстоящее наказание. Но он заслуживал моей благодарности! Он заслуживал и большего, поэтому я, уже не задумываясь ни над чем, осторожно коснулась его руки и тихо шепнула:
- Я тебя люблю…
Эти слова, несомненно, пришлись как нельзя кстати в данной ситуации – именно они и нужны были Виталику больше воздуха. Конечно, он не ждал их и даже не рассчитывал на то, что я произнесу это признание, но, услышав его, он просветлел лицом, улыбнулся мне солнечно и радостно, словно благодаря за счастье, которое я подарила ему перед тяжёлым испытанием. Теперь Виталик ничего не боялся – он уходил легко и непринуждённо, и на сердце его в этот момент, я уверена, было хорошо. Что ж, бог с ним, пусть утешается, а мне лично не в чем было себя упрекнуть. Признавшись Виталику в любви, я, может быть, просто предвосхитила события, но душой, полагаю, ничуть не покривила. Да и в конце концов, вдруг то, что я чувствую к Виталику сейчас и есть самая настоящая любовь?...Кто мне с уверенностью может ответить – что это вообще такое?..

20

Мама молчала – и это было самое страшное. Гораздо привычней мне было бы увидеть её возмущение и гнев, я бы спокойно выслушала её нотации, крики и даже, пожалуй, стерпела бы пощёчину. Но она ничего не говорила. За весь наш путь от Звёздного Городка до дома она не удостоила меня и словом – шла быстро, прямо, высоко вскинув голову. Меня рядом будто не существовало, я плелась сзади, глядя себе под ноги и не знала, как мне быть.
Я понимала – мама только что пережила самые неприятные моменты в своей жизни, забирая меня из милиции. Я видела, что она готова была сквозь землю от стыда провалиться, когда выслушивала Алексея Ивановича там, в кабинете. Её обида на меня была вполне справедлива. Я не оправдала оказанного мне доверия, поступила опрометчиво и подвела всю нашу семью. Однако не такой реакции ожидала я от мамы. По идее, она должна была засыпать меня вопросами, выясняя, каким образом всё это произошло, и почему я оказалась в компании хулиганов. Если бы она стала спрашивать, я бы, пожалуй, рассказала ей всё от чистого сердца. Я бы нашла подходящие слова и убедила бы её в своей относительной невиновности. У меня бы получилось. Но мама молчала. Казалось, вся эта история была ей абсолютно не интересна, и она старается просто вычеркнуть всё случившееся из памяти. Естественно, это была лишь видимость равнодушия – я прекрасно осознавала, что мой привод в милицию поверг маму в состояние, близкое к шоковому, и она всего-навсего не может опомниться. Я всё понимала, не такая уж я дура.
Жила-была хорошая, прилежная девочка Ксюша. Училась без двоек, уроки не прогуливала, не курила, не пила, родителей слушалась. Тусоваться, правда, любила с ребятами ещё в раннем детстве, но это ни коим образом ни на поведении, ни на характере её не отражалось. Друзья у девочки были мальчиками воспитанными – курить и матом ругаться не учили, со всякими непристойными предложениями не лезли. Уважали, короче говоря. И мама всегда была спокойна за свою красавицу-доченьку, верила ей целиком и полностью. Но вот пошла Ксюшенька в другую школу и словно дьявол в неё сразу вселился. И трёх дней не прошло, как превратилась она в отъявленную хулиганку, родителям врать научилась без запинки и даже закурить впервые попробовала. А о чём сие говорит? Ответ ясен как день: попала в плохую компанию и быстро поддалась влиянию своих новых друзей. Как уж тут не паниковать родителям? Как не бить тревогу?
В этот вечер со мной так никто и не заговорил. Молча положив мне в тарелку ужин, мама сразу же ушла в комнату. Есть я совершенно не хотела, хотя кроме утреннего завтрака и одного наспех проглоченного яблока во рту весь день не было ни крошки. Но ради приличия требовалось сделать вид, что голодна. Отполовинив порцию макарон-ракушек, оставшуюся часть я вывалила обратно в кастрюлю. Туда же аккуратно положила оставшийся кусок куриной котлеты. Мыть за собой тарелку как всегда было лень, однако сегодня я сделала это старательно, даже не побоявшись ледяной воды, имевшейся в наличии. Стоило бы поставить чайник и попить крепкого чаю, но было не до этого, и я ограничилась только парой глотков молока из холодильника. Теперь я не знала, чем заняться. Уставшие ноги ныли и требовали покоя, но взбудораженный мозг не обращал внимания на страдания организма. Родители тихо разговаривали в соседней комнате, и я не смогла побороть искушения послушать о чём они говорят. Дверь была закрыта, но я плотно прижалась к ней ухом, затаила дыхание. Сердце тикало как настенные часы с кукушкой, висящие в прихожей.
…- Я же тебе говорила. – Голос мамы дрожал от едва сдерживаемой обиды. – Это не то, чего я хотела. С самого начала он у меня доверия не вызывал. Мало того, что грязь…Воды горячей почти сутки нету…Так ещё и это.
- Не вижу никакой связи между водой и этим. – Резонно возразил отец. – Это случайное совпадение.
- Да я и не говорю, что связь есть. Просто с самого начала тут всё кувырком идёт. Она ведь никогда такой не была, Лёша. А тут будто подменили. С кем она связалась…
- Надо было её в элитную Звёздновскую школу определять. Вставала бы пораньше и ездила бы на электричке. Я с самого начала предлагал.
- Да нет, о чём ты говоришь…Мотаться целыми днями туда-обратно. С её внешностью и при нашей этой жизни…Я с ума сойду от переживаний. А тут до школы десять минут ходьбы.
- Ну, не знаю…Все ездят. В институт, в Москву мотаются туда-обратно. Тоже молодые и красивые. Она тоже через пару лет поступит куда-нибудь, и что ты тогда будешь делать? В Москву переедешь, поближе к вузу, в котором она будет учиться?
- Не знаю. Рано ещё об этом думать. Сейчас меня другая проблема волнует. Эти её новые дружки…
- Этих её дружков я в следующий раз с лестницы спущу, если сюда явятся. Школьники…Им учиться и учиться ещё, а они такое вытворяют.
- Не говори…Один тут приходил сегодня. С фонарём под глазом. Спрашиваю: откуда? Молчит. Наша Ксенька за него отвечает: его, мам, хулиганы побили. Как же… И когда врать-то научилась, пиявка? А мальчик мне сначала, между прочим, правильным показался.
- Все они сперва правильными кажутся, а копни глубже – сплошной мусор. Нет сейчас нормальных ребят. Нету. И нечего Ксеньке с ними больше делать. Из школы – домой. Пусть уроки учит или в кружок какой-нибудь запишется.
- Нет, нет. Её пора контролировать. Что-то я расслабилась в последнее время, но ничего. Не всё ещё потеряно. Ей, слава богу, только пятнадцать лет.
Прямо над головой раздался громкий бой часов вперемешку с писклявым фальцетом кукушки, и я, подпрыгнув от неожиданности, едва не долбанулась лбом об дверь. Нет, с меня вполне вчерашней шишки хватит! Я вернулась в свою комнату и только там сумела спокойно перевести дух, а заодно и привести в порядок мысли. Итак, из только что подслушанной родительской беседы можно было сделать два вывода. Первый: несмотря ни на что, мама и папа меня всё-таки любят и поэтому будут делать всё ради моего блага. Отсюда же вытекает второй, не такой уж оптимистический вывод: общаться с Виталиком, Вадимом и другими ребятами из новой тусовки мне теперь придётся исключительно в школе.
Я долго не могла заснуть. Часы пробили двенадцать, потом час, половину второго, а я всё лежала, бессмысленно уставившись в тёмное пространство. Хотелось облегчить душу и поплакать, но слёз не было. Я вообще по жизни не любила и не умела плакать, потому и дружила только с мальчишками. Сейчас с трудом верилось в то, что меня действительно могут посадить под домашний арест. Что же я буду делать целыми днями в четырёх стенах? Я так привыкла к свободе, я так люблю гулять! Как я смогу жить без этих ребят, к которым успела привязаться? Добрый, отзывчивый Виталик, безрассудный, отчаянный Канарейка, тихий Саша Чернов и справедливый Миша Раскопин…Такие разные, и все по-своему интересные. Неужели теперь они будут тусоваться там, на улице, БЕЗ МЕНЯ?! А я стану сидеть здесь и томиться как царевна в кощеевом замке?! Нет, это немыслимо. Это невозможно выдержать нормальному человеку в пятнадцать лет. Я устрою забастовку. Откажусь есть, сама запрусь в комнате и принципиально не возьму в руки ни одного учебника…Я уже взрослая…Пусть знают… Я докажу…
Очередного кукования часов я уже не услышала – сон завладел мною легко и незаметно. Спала я крепко, как убитая и не видела ничего. Никаких радужных картинок и ярких впечатлений. Организм просто хотел отдохнуть от всего пережитого, и мозг на этот раз не стал ему мешать.

21

Совсем невесело начинался для меня третий день на новом месте. Нет, мама уже не хранила молчание как вчера – марка, по её мнению, была выдержана вполне, и теперь следовало основательно заняться моим воспитанием. Они с отцом решили начать прямо с утра – я ещё не закончила завтракать, когда они вместе, чуть ли не рука об руку, вошли на кухню и остановились передо мной, глядя сверху вниз. От волнения я даже чаем поперхнулась, подняв голову, тоже посмотрела на родителей прямо, в упор. Пусть не думают, что я боюсь.
Первой заговорила мама
- Знаешь, я вообще-то надеялась, что ты первая подойдёшь и попросишь у нас прощения. Но ты, похоже, себя виноватой не считаешь ничуть.
- Прости, я не знала, что ты этого ждала. – Тут же перебила я – пожалуй, слишком быстро и поспешно. Мне совершенно не сложно было извиниться, в отличие от того же Вадима Канаренко, тем более что вину свою я чувствовала и не стеснялась её признать.
- Значит, ты понимаешь, что мы сейчас чувствуем. – Подхватил отец воодушевлённо. – Вести с тобой заумные разговоры, наверное, бессмысленно, ты и сама всё осознаёшь не хуже нас, верно?
- Осознаю. – Кивнула я с готовностью. Слава богу, меня всё-таки считали взрослой и умной. Это уже что-то.
- Так вот. – Сходу продолжила мама эту, словно заранее отрепетированную речь. – Стало быть, ты сама понимаешь, что общаться с этими ребятами тебе больше не стоит.
Безусловно, подобное заявление не было для меня новостью – я ещё вчера вечером слышала под дверью этот горестный для себя приговор. Но сейчас, когда мама поставила меня перед фактом, стало вдруг так обидно и досадно, что я с трудом подавила тяжёлый вздох. Может быть, попробовать реабилитировать себя и своих друзей? Чем я, в конце концов, рискую? Всё равно терять уже нечего.
- Понимаете в чём дело…- Начала я вкрадчиво. – Эти ребята, они нормальные…Просто между Звёздным и нашей Бахчой уже третий месяц идёт война. Это совсем отдельная история, из-за чего она разгорелась…Поэтому ни о каком хулиганстве не может быть и речи, это честная война, я…
- Нет, ты слышал?! – Мама окончательно запаниковала. Кажется, напрасно я так разоткровенничалась. – Лёша, ты слышал?! Война! Им заняться больше нечем! На учёбу наплевать, родителей не жалко! Никакой ответственности за свои поступки! Знаешь, моя милая, довольно. С меня хватит. Пусть они все друг друга искалечат, ты в этом участвовать не будешь. Понятно?
- Я и не хотела. – Робко вставила я. – И Виталик не хотел. Он…
- Всё! – Это уже отец оборвал меня внезапно громким своим, глубоким баритоном. – Чтобы мы не слышали больше ни о каких Виталиках! Сразу же после уроков идёшь домой. Ты хорошо меня поняла? Никаких гуляний и этих ваших «тусовок». Если раньше мы ещё могли на тебя положиться, здесь ты у нас доверия не вызываешь.
- Но я не буду больше. – Мой лепет звучал совершенно по-детски, принять его всерьёз родители не могли. Мама возмущённо замотала головой:
- Будешь-не будешь, никого это не волнует. Я не намерена сидеть и ждать очередного вызова в милицию. Вчерашнего унижения мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Тема закрыта. Ты сама во всём виновата.
Увы, с этим трудно было не согласиться. Винить некого. Только себя самоё. И ни к чему теперь реветь белугой и рвать волосы – они мне ещё пригодятся. Надо смотреть на жизнь проще, всё не так уж и страшно. В конце концов, встречаться с друзьями в школе мне никто не помешает.

22

К счастью, у Виталика хватило ума не заходить за мной в это утро. Он встретил меня на углу своего дома, как всегда заботливый и учтивый.
- Ну как? – Спросил он сразу же с волнением.
Я невесело улыбнулась:
- Лучше не спрашивай.
- Я думал ты не придёшь.
- Ну да, с чего это вдруг? Разве есть уважительная причина прогулять школу?
- Досталось от родителей? – Виталик преданно и нежно заглядывал мне в глаза и видно в самом деле очень переживал по поводу моих отношений с семьёй. Я не знала, что ему ответить.
- Ну… В моральном плане, конечно, досталось. Мне гулять запретили, представляешь? Из школы сразу домой.
- Ни фига себе…- Расстроился Виталик. – Что же теперь делать?
- Сама думаю. А с тобой-то как дела? Сильно отец ругался?
Мне тоже хотелось проявить участие, выразить Виталику свою признательность за всё, но он вдруг помрачнел и замкнулся:
- Не будем об этом говорить, ладно?
Точно такие же слова он сказал мне и позавчера, когда я спросила, каким образом уживаются вместе его родители. Что ж, на будущее стоит запомнить, что это больная тема, которую трогать нельзя. К тому же, если Виталику и досталось вчера от отца по шее, он ни за что мне в этом не признается, ведь тогда получилось бы, что он жалуется и таким образом становится в моих глазах бесхарактерным слабаком. Конечно же, мне ничуть не хотелось ставить Виталика в неловкое положение, и я сразу сменила тему:
- Интересно, как там Вадим? Вряд ли он сегодня сможет в школу прийти.
- Да уж. – Оживился Виталик в одно мгновение. – Я вообще-то хотел к нему зайти, узнать, что с ним, но боялся тебя пропустить.
- Так давай вместе сходим! Время ещё есть.
Виталик озадаченно приподнял чёрные брови:
- Уверена?
- А что?
- Ничего. Тебе ведь запретили.
- Да ну и что, подумаешь! Кто меня видит? Я же в школу ушла!
В душе я уже решила научиться хитрить. Пусть родители думают, что сумели меня застращать – я буду такой, какой они хотят меня видеть. Дома. Здесь же, на улице, я останусь собой и делать стану то, что сочту нужным…
Стены подъезда, в котором жил Вадим, могли вполне составить конкуренцию физкультурной раздевалке для девочек – по количеству любовных признаний. Они начинались от самых дверей подъезда и тянулись вплоть до второго этажа, к самой квартире Канарейки. Здешние жители, должно быть, давно махнули рукой на это безобразие и перестали по пять раз в году перекрашивать стены. Их, наверное, в некоторой степени утешало и то, что кумир всех девчонок посёлка жил всё-таки не на пятом этаже, а, следовательно, большая часть подъезда имела благопристойный вид.
Я так и не успела прочитать как следует всю эту слезоточивую, душераздирающую поэму, собранную разными страдалицами по кусочкам – слишком быстро дошли мы до квартиры. На звонок заливистым лаем откликнулась Ника. Дверь нам открыла Варя. Она уже собиралась уходить – была при полном параде и даже обутая. Встретившись с её вечно насмешливым взглядом, я в очередной раз поразилась тому, насколько же похожи они с Вадимом. Ну просто одно лицо, бывает же такое чудо на свете!
- Привет, герои Куликовской битвы. Вы за Вадькой?
- А он что, готов идти? – Разговаривая с сестрой друга, Виталик невольно подстраивался под её ироничный тон, я это ещё в первый вечер заметила. Удивляюсь только, почему с самим Вадимом он так себя не держал – Канарейка говорил точно с тем же выражением, что и Варвара.
- Какое там! – Варя засмеялась, пропуская нас в прихожую. – Лежит вон, помирает. Вчера его полночи над ванной держали, в чувства приводили всей семьёй. Сегодня зато смирный, стонет только и компрессы на лбу меняет.
В руку мою влажным холодным носом ткнулась Ника – виляя хвостом, она приветствовала меня и Виталика как своих хороших знакомых, и я с удовольствием потрепала её по приятной на ощупь, чуть жестковатой шерсти. Где-то в районе кухни раздавались негромкие взволнованные голоса. Родители, кажется, о чём-то спорили – я узнала голос дяди Коли, в чём-то ласково убеждающий жену:
- Света, это не серьёзно, я тебя уверяю. Ты мне не веришь что ли?...Иди, иди, ничего страшного не случится.
- Нет, не надо меня успокаивать, Коля, не надо. – Нежный как колокольчик голос женщины дрожал от едва сдерживаемых рыданий. – Я знаю, ты меня просто расстраивать не хочешь…Я не смогу уйти и оставить его в таком состоянии, вдруг ему будет хуже?
- Не будет, Светик, ну что ты, ей-богу, как ребёнок? Ему и побыть-то одному только до обеда нужно, а там Никита с Варькой придут.
- Ему плохо…
- Ему с похмелья плохо, как ты не поймёшь? От этого никто ещё не умирал…О, господи…
- Надо врача вызвать.
- Хорошо, давай вызовем, если ты хочешь.
- А кто дверь ему откроет? Вадик встать не сможет… Я же говорю, похмелье тут не при чём. Ему что-то повредили, я чувствую!
Кажется, дядя Коля устал настаивать на своём, махнул рукой на всё. Он вышел в прихожую – тоже полностью одетый для выхода, в той же защитного цвета шинели, статный, высокий и плечистый. Я опять невольно залюбовалась его мужественной красотой, столь нелепо сочетающейся с добрыми большими глазами.
- Здасьте, дядь Коль. – Поздоровался Виталик.
Канаренко улыбнулся:
- Здорово, молодёжь. Если вы за Вадькой, то он сегодня в школу не пойдёт.
- Да мы уж поняли. Мы пришли навестить раненного полководца. Как он там, живой ещё?
- Вроде бы дышит. – Дядя Коля толкнул одну из трёх дверей, распахивая её настежь. – Вадим! К тебе друзья пришли! Интересуются, живой ты или нет!
- Нет…- Донёсся из комнаты слабый голос, полный невыносимого страдания. – Пусть зайдут…Кто-то же должен возле моего гроба постоять…
Господи, он как всегда дурачился! Но это был хороший знак, говоривший о том, что умирать в ближайшем будущем Вадим не собирается.
Разувшись, мы прошли в комнату больного. Канарейка лежал на разобранной постели животом вниз, обхватив обеими руками подушку. Увидев меня и Виталика, он в качестве приветствия поднял голову, но тотчас же с протяжным стоном уронил её обратно.
- О-о бо-оже…В этом доме найдётся хоть один гуманный человек?
- Для чего? – Весело осведомился Виталик, с сочувствием разглядывая несчастного друга.
- Для того чтобы меня пристрелить. Неужели всем нравится смотреть на мои мучения?!
В этом был весь Вадим. Даже изнывая от боли, он находил в себе силы паясничать и смешить окружающих. Из прихожей выглянул дядя Коля – уже в фуражке и с «дипломатом» в руках:
- Я бы тебя с удовольствием пристрелил, сынок. Но не буду.
- Почему-у? – Вадим капризно, по-детски скорчил обиженную гримасу, изображая плач. – Ну па-апочка-а…За что-о?.. Что я такого сде-ела-ал?..
- Ну, это пусть тебе ребята рассказывают. Ты-то сам, небось, ни хрена из вчерашнего не помнишь? А я пошёл на работу.
- Подожди-и, па-ап…А пистолет?.. Дай я сам застрелюсь, чтоб тебя не подставля-а-ать…
Дядя Коля со смехом покачал головой:
- Нету у меня пистолета. И был бы – не дал. Легко отделаться хочешь, да? Нетушки, мой дорогой, не выйдет. Лежи и умирай медленно, алкоголик недоделанный.Я тебе даже пива не куплю опохмелиться. Видали такого!.. Ребят, хоть вы-то мне объясните, где он так нализался?
Виталик пожал плечами:
- Не знаю. Мы его не поили – это точно.
- Да я друга встретил. – Жалобно принялся объяснять Вадим. – У него брат женится…Мы отметили…Немножко совсем, честное слово. И не водку даже пили, а клюквенный аперитив.
- Ну-ну. – Недоверчиво хмыкнул отец, основательно расположившись на пороге комнаты. – Бутылки по три, небось, на рыло, да?
- Одну.
- Ага, рассказывай.
- Ну честно, пап…Купи пива, а?
Неожиданно резкий переход от пистолета к пиву вызвал в нашем узком кругу взрыв исступлённого хохота. Умирающий Вадим театрально угасал, лёжа в постели, однако глаза его блестели при этом лукавой хитрецой, а губы с трудом сдерживали улыбку.
- Ну па-ап…Ты что, реально смерти моей хочешь?.. У меня голова сейчас как арбуз лопнет.
- Не успеет. – Отсмеявшись от души, пообещал дядя Коля. – Сейчас мама аспирин в шкафу найдёт, и будешь весь день пить таблетки.
- Не могу я пить таблетки-и… Меня стошни-ит…- Канарейка, отчаянно бастуя, заколотил кулаками по подушке.
- Не стошнит. – Бесстрастно уверил его отец. – Нечем уже. И вообще, Вадька, угомонился бы ты, а? Тебе всё шуточки-прибауточки, а вот маме совсем не до смеха. Ей на работу надо идти, а она тебя оставить одного боится.
- Пусть идёт. Ничего со мной не случится.
- Так и я про то же… Слышь, Свет! Он говорит, что вполне способен до обеда побыть один!
- И не думайте даже. Я врача вызвала, будет после двенадцати. А пока аспиринчику выпей. – В комнату вошла тётя Света.
Впервые увидев маму Вадима и Вари, я буквально остолбенела. Эта женщина выглядела немногим старше своих детей-близнецов! Хрупкая, миниатюрная, она была похожа на юную школьницу в пору первой любви: воздушные, пышные волосы обрамляли тонкое, правильное личико, каждая черта которого была совершенна и будто выточена рукой умелого скульптора. На нежных щеках лежал лёгкий румянец, ни одной морщиночки невозможно было отыскать вокруг ясных зелёных глаз. Вот на кого по-настоящему были похожи Варя и Вадим! Получив по наследству от отца только глаза, всё остальное они переняли от матери и поэтому, набрав, что называется, с миру по нитке, оказались даже красивее своих красивых родителей.
Вместе супруги Канаренко смотрелись бесподобно: на фоне высокого, мощного дяди Коли тётя Света казалась абсолютной Дюймовочкой. Просто удивительно, как, имея троих детей, ей удалось сохранить стройность фигуры! Бывает, одного-то страшно родить без риска для внешности…
Поздоровавшись с нами, тётя Света подошла к кровати сына, в руках она несла чашку с водой и таблетку аспирина. Забыв было о своём плачевном состоянии, Вадим подался вперёд для того, чтобы взять лекарство.
- А-а!!! – От его внезапного вопля все одновременно вздрогнули, а тётя Света едва не выронила из рук чашку.
- Ну вот! – В слезах обернулась она к мужу. – А ты говоришь – оставить одного. Да он в туалет захочет – и не дойдёт.
- Дойду…- С досадой простонал Вадим, уткнувшись лицом в подушку. – Я ночью вставал…
- Почему нас не разбудил? – Обиделась мать.
- А ты бы мне что, ночной горшок принесла?
- Помогла бы дойти.
- Да я сам дошёл, господи… В чём проблема, не понимаю? Иди, мам, а то опоздаешь.
Но маленькая тётя Света оказалась на редкость упрямой:
- И не подумаю. – Заявила она безапелляционно. – Я позвоню в школу и скажу, что по семейным обстоятельствам выйти не смогу.
- Да-да, скажи, что ушла на больничный в связи с жутким похмельем ребёнка. Вот все повеселятся. – Дядя Коля, кажется, тоже собрался опоздать на работу – он уже успел поставить «дипломат» в прихожей и войти в комнату.
- Ничего смешного не вижу. – Буркнул Вадим, по-прежнему не отрывая лица от подушки.
- Ещё бы. Даже чашку, вон, взять не можешь как следует, а туда же – я сам. – Канаренко-старший обратился ко мне и Виталику. – Видели, что у него со спиной творится? Картина из жизни воспитательной колонии строгого режима. Покажи, покажи, чего иногда стоит собственная дурь.
- Ничего особенного. – Попытался огрызнуться Вадим – правда, не очень уверенно.
- Ну да. То-то я гляжу, ты лечь нормально не можешь. Видали когда-нибудь такое, ребят? – Дядя Коля шагнул к кровати, рывком сдёрнул с сына одеяло.
- Ни-фи-га! – Почти хором выдохнули мы с Виталиком.
Сочные багровые пятна растекались по всей спине Вадима, начиная с поясницы и заканчивая лопатками. Зрелище не из приятных, надо заметить.
- С ума можно сойти, да? – Выразил свою оценку ситуации дядя Коля. – И он ещё будет мне что-то говорить. Может ты и до школы в состоянии дойти?
- Смейся-смейся. – Вадим поднял на отца обиженный взгляд. – Тебя бы ногами по почкам…
- Господи…- Среди общего шутливого настроения только тётя Света пребывала в состоянии шока. Не в первый раз увидев красноречивые следы побоев на теле своего обожаемого сына, она начала тихонько всхлипывать, руки её затряслись и ей пришлось поспешно ставить чашку на письменный стол.
- Вот. – Дядя Коля кивнул сыну на мать. – И тебе не совестно? До слёз маму своими выходками доводишь, ни о ком, кроме себя не думаешь. Когда ты повзрослеешь, наконец?
- Мне совестно. – Проворчал Вадим. – Честное слово.
- Ну естественно. Сейчас ты у нас просто мальчик-колокольчик. Страдания людей всегда облагораживают. Даже таких как ты. Зато, поди, вчера, когда аперитив хлестал, ни о чём не думал. Море по колено было, правда?
На этот раз Вадим благоразумно промолчал, из чего можно было сделать вывод, что возразить ему нечем. Значит, он и правда считал себя виноватым. Что ж, это уже неплохо – несносный характер Канарейки в отдельных ситуациях мог быть отходчивым, и мне кажется, я угадывала почему. Каким бы крутым и своенравным ни был Вадим со своими друзьями, маму он очень любил. И ему действительно было сейчас стыдно перед ней. Именно её слёзы, а не собственные страдания угнетали его сейчас сильнее всего.
В моей голове неожиданно возникла заманчивая идея, и я не замедлила высказать её вслух.
- Может быть, мы с Виталиком здесь останемся, пока Варя с Никитой не придут?
- Точно! – Ничуть не задумываясь, поддержал меня Виталик. – Давайте мы с Вадькой посидим, тёть Свет? А вы идите спокойно на работу.
Супруги Канаренко озадаченно переглянулись. Дядя Коля, прищурившись, посмотрел на нас.
- А вы разве не в школу шли перед тем, как заглянули навестить больного товарища?
- В школу. Но если мы один день пропустим по такой уважительной причине, ничего страшного не случится.
- Вот именно. – Теперь уже я поддержала Виталика. – Не такие уж мы и отстающие, имеем право один день прогулять.
Родители всё ещё сомневались – слишком уж непедагогично выглядело наше с Виталиком совместное предложение. Но если разобраться, другого выхода у них не было, потому что в противном случае кому-то из них пришлось бы прогуливать работу. А это, на мой взгляд, гораздо серьёзнее, чем один день отсутствия в школе.
- Ладно, смотрите сами. – Вздохнул дядя Коля. – Надеюсь, в школу меня потом из-за этого не вызовут.

23

Вот так, впервые за всю свою жизнь я осмелилась прогулять школу. Мучила ли меня совесть? Пожалуй, да. После вчерашнего происшествия я должна была быть паинькой и хорошим поведением добиваться родительской амнистии. Вместо этого сейчас я совершала новый обман, и оставалось только надеяться и молить бога о том, чтобы моё отсутствие на уроках осталось незамеченным для родителей. Иначе меня ничего уже не спасёт.
Впрочем, бог с ним. Зато сегодня мне представилась хорошая возможность побывать в гостях у Канарейки. С любопытством разглядывая трёхкомнатную квартиру семьи Канаренко, я отмечала непроизвольно, что вся обстановка здесь столь же опрятна и красива, сколько и здешние обитатели. Тут жили люди не то чтобы чрезмерно богатые, но и далеко не бедные. Нет, я не нашла здесь ни подключённого к Интернету компьютера, ни кухонного комбайна, выполняющего всю домашнюю работу с методичностью робота, тут не висели на стенах подлинники картин известных авангардистов…И всё-таки вокруг чувствовался лоск и элегантность – каждая вещь лежала на своём месте и многое из того, что я увидела, было явно импортного происхождения.
Кухня напоминала уютную крохотную комнатку. Здесь, наверное, и ночевать было бы не зазорно: и магнитофон стоял на холодильнике, и телевизор маленький рядом, на специально прибитой к стене полочке. Если бы ещё и кровать можно было куда-нибудь вместить! Покрутившись по кухне, я на всякий случай сгребла со стола упаковку аспирина.
- А анальгина нету?
- Понятия не имею – Откликнулся из комнаты Вадим. – В жизни эту дрянь не жрал.
- От этой дряни хоть какая-то польза есть. – Донёсся до меня голос Виталика. – А от того дерьма, которого ты вчера наглотался, люди, бывает, жизнь самоубийством заканчивают.
- От какого дерьма?
Я вернулась в комнату. Виталик уже успел приставить к кровати стул и теперь сидел возле друга как заботливый доктор у постели тяжело больного. Осмотревшись, я присела на другую, аккуратно заправленную кровать – тут, наверное, спал Никита.
- Что-то я не пойму…- Снова начал было Вадим.
- Да ладно, Вадь, кончай придуряться. – Перебил его Виталик насмешливо. – Это отцу ты можешь про клюквенный аперитив сказки рассказывать, а меня на это не купишь. Давай, колись, чем тебя Кролик вчера кормил вместо закуски?
Он ничуть не сомневался в своих словах, и Канарейка, убедившись, что строить из себя невинную овечку действительно нет смысла, наконец-то сдался.
- Да нет, отцу-то я правду сказал. Аперитива мы одну бутылку на двоих распили. Только мало показалось – слабая фигня, не вставляет как следует. Кролик мне и предложил циклодолом разбавить. Классная штуковина, говорит, глючит как от хорошей дозы реального наркотика, если несколько штук сразу сожрать, да ещё и после аперитива. Я четыре штуки одним махом и проглотил для прикола.
- Ничего себе. – Ужаснулся Виталик. – Нет, Вадь, у тебя как с головой-то, всё в порядке? О чём ты вообще думал?!
- Ни о чём не думал. – Честно признался Вадим. – Просто интересно было попробовать.
- Интересно?! Ну ты даёшь, ей-богу! А если завтра Кролик тебе уколоться предложит?! Тебе тоже интересно станет?!
- Конечно. – Абсолютно серьёзно сказал Канарейка, и Виталик от изумления едва не упал со стула:
- То есть…Ты хочешь сказать…
- Предложит – попробую. А что?
- И станешь наркоманом?! – Это уже я не сумела сдержать ужаса, осознав, в свою очередь, что Вадим не шутит. Он посмотрел на меня недоумённо:
- С чего ты взяла? С одного укола наркоманами не делаются.
- Но ведь тебе может понравится! Это же прописная истина, её каждый знает. Все думают, что один раз – это ерунда, невинная шалость, потом рискуют во второй раз и тоже считают, что последствий не будет. И так постепенно втягиваются…
- Слушай, может, достаточно уже лекций на мою больную голову, а? – Раздражённо перебил меня Канарейка. – Я, кажется, не глупее тебя и всё понимаю не хуже! Наркозависимость мне не грозит.
- Как можно быть в этом уверенным? – Тихо усмехнулся Виталик – он как всегда старался меня поддержать.
- Можно. Я лично в себе уверен. Даже если мне понравится, второй раз я пробовать не стану, потому что на вещи смотрю трезво и хорошо понимаю, что такое – жить в вечных поисках очередной дозы. У меня другие виды на жизнь и не настолько уж мне плохо живётся, чтобы я начал искать утешение в наркотическом трансе.
- Да. На вещи ты смотришь трезво. – Заметил Виталик. – Особенно вчера у тебя это лучше всего получилось. Кстати, алкоголь – тот же наркотик
Вадим вспыхнул, неловко приподнимаясь на подушке:
- Я не завишу от алкоголя! Ты когда-нибудь видел, чтобы я трясся, увидев бутылку?
- Нет. – Честно признался Виталик. – Но когда предлагают – никогда не отказываешься. Да ещё с циклодолом смешать додумался. Видел бы ты себя вчера со стороны…
Канарейка насупился – кажется, представлять себя со стороны ему было не очень приятно.
- А вы чего меня не остановили-то? – Нашёлся он, наконец. – Видели же, что я невменяемый.
- Ну да, тебя остановишь. – Виталик многозначительно взглянул на меня. Я улыбнулась ему в ответ. Наш молчаливый диалог окончательно расстроил Вадима.
- Что, неужели всё в самом деле так страшно было? – Он смотрел на нас с тайной надеждой, однако Виталик был безжалостен к раненому другу:
- А ты по себе не чувствуешь?
- А что я такого натворил? Я один что ли дрался, а вы нет?
- Мы за тебя заступались, Вадь. Кстати, она вот… - Виталик кивнул в мою сторону. – Первая инициативу проявила, не смогла смотреть, как Сергиенко тебя метелит.
- Чё, серьёзно? – Вадим изумлённо уставился на меня.
- Да. – Мило улыбаясь, подтвердила я. – Даже стекло в окне разбила – так в азарт вошла.
- Ни фига себе…- Канарейка засмеялся – слабо, то и дело морщась от боли. – Ой…Ой…Вот менты поганые…Сволочи…Какое они право вообще имели, а?
- Имели, Вадь, имели. – Ласково заверил его Виталик. – За твоё вчерашнее поведение тебе ещё мало досталось.
Вадим обиженно надулся:
- Ничего себе – мало! Всю ночь ползал до туалета и обратно…Кровью ходил. Думал, сдохну от боли…Мало…
- Сейчас-то как?
- Полегче. Хорошо мамке додумался не говорить. Она вообще бы от разрыва сердца умерла.
- Слушай. – Не выдержала я. – Если ты так о мамином покое заботишься, зачем так себя ведёшь? Неужели ты заранее не знаешь, что она будет переживать?
- Я ничего нарочно не делаю. – Резко возразил Вадим. – И зла никому не желаю. Это всё циклодол. От него возбудимость усиливается.
- Тебя послушать, так выходит, ты всю жизнь на циклодоле сидишь. – С иронией заметил Виталик. – Возбудимость – твоё ежедневное состояние. Может, тебе элениум нужен на будущее, во избежание подобных эксцессов?
- Да чего я особенного сделал? Дерёмся мы не в первый раз…
- А ментов как ты матом поливал – помнишь?
- Кто?! Я?! – Канарейка приподнялся с подушки ещё выше и боли на этот раз даже не заметил.
- Ты, ты. – Хором, с улыбкой подтвердили мы.
- Фигня…Я вообще не умею матом ругаться.
- Правда? – Виталик изобразил глубочайшее удивление. – Ксюш, ты слышала, как он вчера выделывался?
- Ещё бы.
- Твоими ругательствами можно было целую энциклопедию заполнить.
- Два тома. – Подхватила я. Мы с Виталиком уже откровенно веселились, наблюдая за растерянностью Канарейки.
- О бо-оже…- Внезапно обессилев, он снова рухнул лицом в подушку. Больше в своё оправдание сказать ему было нечего, и мы, осознав это, тоже прекратили издеваться. В конце концов, отбитые почки – вовсе не шутки. Вадиму сейчас действительно было плохо, и нуждался он больше в нашем сочувствии и заботе, а не в нудных нравоучениях и ехидных насмешках.
Я взяла со стола таблетку аспирина и чашку с водой, окликнула Канарейку:
- Выпей таблетку. Легче станет.
На этот раз он подчинился – тихо и беспрекословно, как больной ребёнок, взял из моих рук лекарство, выпил его и, вернув мне чашку, опять лёг ничком. От этого покорного молчания нам почему-то стало не по себе – не таким привыкли мы видеть Вадима.
- Очень плохо, да? – Чуть слышно спросил Виталик.
- Нормально…Только жалеть меня не надо, договорились?.. Сам во всём виноват.
- Никто тебя не жалеет. – Сказал Виталик серьёзно. – Мы просто тебя поддерживаем в трудную минуту, как положено друзьям. Правда, Ксюш?
- Правда.- Не думая, согласилась я.
Вадим поднял лицо:
- Спасибо.
Он уже улыбался, как ни в чём не бывало, и это был снова прежний Канарейка – весёлый, неунывающий, такой же, как всегда. У меня как будто тяжёлый груз с души упал, сразу же стало легко и радостно. Неужели иногда для поднятия настроения требуется так мало?
- Слушай, давай музыку что ли включим? – Обратилась я к Вадиму. – Так веселее будет.
- Включай. – Он кивнул на стоявший в углу комнаты большой музыкальный центр «Панасоник». – Только моя музыка тебе вряд ли понравится. Хочешь – Варькины сходи, возьми в её комнате.
- Нет, зачем же. – Я подошла к центру. Рядом стопкой, друг на друге лежали кассеты. Их было штук десять, неподписанных из которых я насчитала только три. Все остальные были с записями песен «Арии». Целых семь альбомов! Я, ничуть не сомневаясь, сняла самую верхнюю. Прочитав название «Ночь короче дня», сразу же вытащила кассету из коробки и вставила в первую секцию. Бог с ним. «Ария» так «Ария». Может, свершится чудо, и я вдруг что-нибудь пойму в этом грохочущем искусстве?
А Канарейка тем временем окончательно оживился:
- Виталь, поставь чайник сходи на кухню, а? Чего просто так сидеть?
Виталик молча вышел. Сидя на кровати Никиты, я разглядывала комнату вокруг себя и старалась прислушаться к словам песни, доносившейся из колонок.
В краю древних предков я рос чужаком
И не чтил ни святых, ни чертей,
Я шёл против ветра, я шёл напролом
В мир нездешних и вольных людей,
Но я не был никогда рабом иллюзий!
- Погромче сделай. – Попросил меня Вадим, и я, прибавив децибелы, чуть не оглохла от тяжёлой металлической музыки.
Здесь молятся Богу и Сатане –
Без хозяина трудно прожить,
И каждый построил себе по тюрьме
Веря в праведность царственной лжи,
Но я не был никогда рабом иллюзий!
Кажется, я начала осознавать, почему Вадиму нравится «Ария». Песни этой группы очень подходили к его собственному жизненному кредо и вполне соответствовали характеру Канарейки. Они так и призывали к борьбе.
Здесь на вершине рядом со мной
В небе кружат три белых орла,
Гордость им имя, Дух и Покой,
А за ними ни зла, ни добра.
Стой на вершине рядом со мной,
Там, где кружат три белых орла,
Гордость им имя, Дух и Покой,
А за ними лишь высь,
Лишь холодная высь,
Ни добра, ни зла!
Ну так и есть…Все эти строки так явственно читались на лице Вадима, словно он сам был их автором. Я сидела и смотрела на плакат «Арии», висевший над кроватью Канарейки. Довольно старый уже плакат, потрёпанный по краям, с изображением патлатых, лохматых рок-музыкантов. «Герой асфальта» - гласили кроваво-красные буквы внизу.
Меня проклинали, смеялись в лицо,
А старухи плевали мне вслед,
Друзья награждали терновым венцом
И пророчили множество бед,
Но я не был никогда рабом иллюзий!
Но даже в час смерти не стану другим,
И никто не поставит мне крест,
Я буду свободным, но трижды чужим
Для пустых и холодных небес.
Я не стану никогда рабом иллюзий!
Я даже не заметила, как их кухни вернулся Виталик. Нога моя непроизвольно отбивала гитарный ритм песни… «Герой асфальта»…Мне нравилась эта фраза…Герой асфальта…Это просто здорово…И тоже как будто про Вадима сказано…
- Что, плакат понравился? – Очнулась я, услышав вопрос Канарейки.
- А? – Мне с трудом удалось собрать рассыпавшиеся в голове мысли и вернуться в реальность.
- Я говорю, плакат тебе что ли понравился? Так внимательно его сидишь, изучаешь.
- Я просто так.
- От скуки? – К Вадиму окончательно вернулась его прежняя насмешливость, но я уже как-то к ней привыкла. А может быть, просто притерпелась.
- Нет. Интересно просто посмотреть, кому ты поклоняешься.
- С чего ты взяла, что я кому-то поклоняюсь? – Кажется, Канарейка обиделся. Я даже растерялась, не зная, чем загладить свою оплошность.
- Ну…Ты же любишь «Арию».
- Люблю. Ну и что?
- Плакат, вон, у тебя висит.
- Это не говорит о том, что я фанат. – Отчеканил Вадим раздражённо, а Виталик, который успел устроиться на диванчике возле меня, дал объяснение:
- Это реликвия, Ксюш, совсем другого характера.
- Какого же? – Тотчас попросила я уточнить, поочерёдно поглядывая на обоих ребят.
Вадим вздохнул:
- Этот плакат у меня давно тут висит. Лет шесть, если не больше. Ремонт делали в прошлом году, а я его на новые обои повесил. Зачем – не знаю. На память, наверное.
- Почему – на память? – Не поняла я.
- Понимаешь, я «Арию» впервые услышал, по-моему, лет в девять. Как сейчас помню, «Герой асфальта» альбом приятель дал. Не новый уже, правда, старенький такой альбомчик, до моих ушей только в девяносто втором дошёл… Так вот, я его тогда буквально загонял, по десять раз мог прокручивать от начала до конца. Дома все вешались, когда я кассету врубал на полную катушку, отец всё грозился плёнку порвать и выкинуть в мусорку.
А однажды осенью я ангиной сильно заболел. Я вообще часто ей болею, у меня это хроническое, с детства. Так вот, валялся с температурой под сорок, врач у меня абсцесс нашёл, велел срочно в больницу везти и там вскрывать…Так, помню, хреново было…И вот, отец тогда специально в Москву ездил в «Железный марш». Купил мне этот плакат и кассету с новым альбомом «Арии». Порадовать меня хотел. С тех пор у меня просто духа не хватает этот плакат снять. Рука не поднимается. Так что фанатизм тут ни при чём, как видишь.
Нет, это просто невероятно! Я когда-нибудь перестану поражаться многоликости Вадима Канаренко? Когда-нибудь сумею до конца постичь все грани его удивительно непредсказуемого характера? Каким образом возможно испытывать родительские нервы сумасбродными выходками, подобно вчерашней, и в то же время так трепетно хранить незатейливый отцовский подарок целых шесть лет? Выходит, отца Вадим любит ничуть не меньше матери и только какой-то сидящий внутри его сознания подростковый протест заставляет Канарейку идти наперекор всем и вся.
- А ты располагайся, Ксюш, будь как дома. Можешь даже похозяйничать тут на кухне, чаю приготовить себе и Витальке.
- А ты? – Я с готовностью поднялась, намереваясь немедленно приступить к порученным мне обязанностям. Вадим в ужасе замотал головой:
- Нет-нет-нет…Мне бы пивка сейчас бутылочку. А чай – не-ет… Там открой шкаф, печенье возьми, конфеты…Заварка на столе, в чайнике, там же сахарница. Ты не стесняйся только. Представь, что мы с тобой – муж и жена, и эта кухня – твоя собственная.
Похоже, он начал поправляться – опять из уст его зазвучали двусмысленные шуточки, переходящие в откровенную издёвку. Виталик на этот раз, слава богу, благоразумно промолчал, сделав вид, что ничего не услышал. Молодец…Давно пора бы сообразить, что на реплики Вадима так и следует реагировать.
Чайник на кухне кипел во всю. Пользуясь оказанным мне доверием, я сняла с сушилки небольшие чайные чашки – точно такие же, как та, с водой, что стояла сейчас в комнате Вадима на письменном столе, красные в белый горошек. Легко отыскались в подвесном шкафчике печенье и конфеты. Разлив чай по чашкам, я осторожно понесла их в комнату. Ну пути моём из темноты прихожей возникла Ника, и я от неожиданности едва не споткнулась об неё, расплескав чай.
- О, господи…Ника…Ты что тут стоишь?
У меня никогда в жизни не было дома животных – этому обстоятельству отчаянно противилась мамина брезгливость и её же патологическая страсть к стерильной чистоте. Поэтому общаться с братьями нашими меньшими я, откровенно говоря, не умела. А Ника смотрела на меня умными ореховыми глазами и явно намеревалась войти на кухню. Догадавшись об этом, я попятилась с чашками назад.
- Ну проходи, если хочешь…Иди…
С ума можно сойти, я говорила с собакой как с человеком и всерьёз считала, что она меня понимает! Ника на правах полноправной хозяйки этого дома чинно прошествовала к миске с водой возле холодильника, жадно чмокая, отхлебнула добрую половину, после чего обернулась и вопросительно посмотрела на меня.
- Ты чего? – Я даже растерялась от чего-то, оробела под этим совсем человеческим взглядом. – Печенье хочешь? Держи…
Я протянула печенье к самому носу собаки. Ника удивлённо понюхала предназначенное для нее её лакомство, однако взять его с моей ладони даже не попыталась – медленно опустила морду и поплелась в прихожую.
- Не хочешь – как хочешь, дело твоё. – Не зная, что делать с обнюханным печеньем, я положила его на край стола и, снова взяв чашки, двинулась в комнату. Там шёл оживлённый разговор – Вадим и Виталик о чём-то спорили. Громкая музыка слегка заглушала их голоса, но, тем не менее, я чётко расслышала суть, ещё не заходя в комнату.
- Ну и на хрена ты это сделал? – Возмущался Канарейка. – Больше всех надо было что ли?
- Не знаю, Вадь, я тогда ни о чём не думал. – Оправдывался Виталик. – Всё спонтанно как-то получилось, само собой.
- Само собой? Ничего себе! Взял чужую вину на себя – и глазом не моргнул!
Я так и застыла на пороге с чашками в руках – речь, как видно, шла о моей скромной персоне.
- Вадь, поверь, так было надо.
- Кому?
- Мне. Мне лично. Ты просто понять не можешь.
- Могу я понять. И она, значит, промолчала? Приняла твой рыцарский жест как само собой разумеющееся?
Возникла короткая пауза – я сообразила, что Виталик медлит с ответом, подбирая слова.
- Н-нет…- Голос его прозвучал неуверенно. – Она пыталась мне помешать, но я запретил ей вмешиваться.
- Ну и дурак. – Вадим объявил это как приговор – твёрдо и безапелляционно, на что Виталик тихо, но так же упорно откликнулся:
- Ну и пусть. Мне так захотелось.
- Знаю-знаю. Понравиться ей хотел, вот и выделывался. А как отец на твои художества посмотрел?
- Лучше не спрашивай.
- Нет, ну серьёзно, меня-то ты что стесняешься? Я, по-моему, всегда в курсе твоих семейных разборок.
- Я знаю, Вадь…Только не дай бог она услышит, я не хочу, чтобы она…
- Что, так серьёзно что ли на этот раз? – Канарейка встревожился не на шутку, и чашки в моих руках так же предательски задрожали от внутреннего волнения. Понимая сердцем, что подслушивать плохо, я, тем не менее, инстинктивно попятилась дальше от порога. Меня тут нет…Я всё ещё на кухне, готовлю чай себе и Виталику…Говорите сколько душе угодно, я вам не мешаю…
- Ой…- Виталик вздохнул. – Даже вспомнить жутко…Мы как домой пришли, он прямо с ходу, не раздеваясь, меня за шиворот – и в комнату. Но пол швырнул – и давай ботинками фигарить…Я уж руками голову как могу закрываю…Мамка рядом кричит, сердце кровью обливается. Мне даже не больно было, я больше за неё беспокоился. Она же лезет заступаться, а он её за это тоже кулаками по лицу… Тварь…Я его убью когда-нибудь, гадину… Ненавижу…
Короткий миг – и под моими ногами уже лежали две разбитые чашки, а горячая жидкость растекалась по паласу, образовывая большое пятно…Дослушалась, разведчица? Молодец…Так тебе и надо за всё…За Виталика и за его несчастную больную маму это слишком мягкое для тебя наказание, подлая стерва… Тебя убить мало, так же как и главу семьи Павлецких. Испугалась последствий своего хулиганства? Накуролесила – и в кусты? Сидела бы ты лучше дома вчера вечером. Дура…Ничтожество…
Звон разбитой посуды не остался незамеченным – из комнаты сразу же высунулся Виталик.
- Ого… - Выдохнул он удивлённо, увидев, во что превратились две чашки с чаем. Я стояла, прислонившись к стене спиной, и потерянно смотрела себе под ноги. То, что я разбила чужую посуду, для меня, если честно, не доходило. Мысли текли в другом направлении – вернее, их не было совсем. Просто нашло какое-то оцепенение, похожее на шок.
- Ксюш…Ты что? – Виталик осторожно переступил через осколки и, взяв меня за плечи, попытался заглянуть в глаза. – Что случилось?
Я не могла говорить. Хотела – и не могла. В горле стоял ком, он душил меня, и я отчаянно с ним боролась…Ненавижу…Так сказал Виталик о своём отце, и в голосе его действительно прозвучала дикая, животная ненависть. Ненависть собаки, привязанной цепью к конуре, имеющей несчастье стать собственностью хозяина-садиста… Я не думала, что Виталик способен на такую ненависть. Он даже к ребятам из Звёздного Городка относился, в принципе, без особой злости. А тут – родной отец. Я же сейчас больше всего на свете ненавидела самоё себя и скрывать этого не собиралась.
- Ты что? – Опять повторил Виталик. Я подняла глаза, с трудом заставляя себя говорить – комок всё ещё торчал в горле.
- Ничего…Я всё слышала…Извини…
Он смутился, но попытался мне этого не показать.
- Ничего страшного. – Присев возле моих ног, Виталик принялся собирать с паласа осколки.
- Чего там случилось у вас? – Раздался из комнаты нетерпеливый голос Вадима. – Разбилось что-то?
- Да. – Я нашла в себе силы ответить как можно громче. – Извини, Вадим. Я нечаянно чашки с чаем уронила…Я обязательно куплю взамен.
- Успокойся ты, господи! Посуда бьётся к счастью – так же, как и окна! Вы только не обижайтесь на то, что я вам не помогаю убирать, ага?
- Кто бы на тебя обижался… – Усмехнулся Виталик, ползая по полу. – Лежи, не двигайся, герой Полтавы! Мы уж как-нибудь сами справимся!
Справились мы действительно быстро – крупные осколки Виталик собрал руками, мелкие я после этого сгребла в совок веником. Работали мы не переговариваясь, оба почему-то стеснялись друг друга, один Вадим болтал без умолку. Он уже давно понял, из-за чего я разбила чашки, однако его, в отличие от нас, это ничуть не смущало.
- Вообще, Виталь, ты, конечно, здорово сглупил. Надо тебе было на меня всё валить. Всё равно мне досталось. Семь бед – один ответ!
- Зачем? – Хмуро поинтересовался Виталик с кухни. Он наливал чай в другие чашки, а я стояла рядом и держала конфетницу, полную батончиков и «Юбилейного» печенья.
- Мне, по-крайней мере, от родителей бы ничего не было.
- Ну естественно. Ты этим всю жизнь и пользуешься. А о том, что штраф им пришлось бы платить не подумал?
- А что, большой штраф?
- Стоимость разбитого стекла.
- Как будто я знаю, сколько стоит стекло.
- Не важно, Вадь. С тобой посоветоваться вчера у нас как-то не получилось. А сейчас уже поздно это обсуждать.
Говорил Виталик как-то очень грустно и почему-то избегал смотреть мне в глаза, словно это он был виноват передо мной за то, что взял мою вину на себя. А я опять мучилась угрызениями совести.
- Виталь…Я достану деньги и верну твоим родителям…
Виталик досадливо поморщился:
- Перестань, Ксюш. Это ничего не изменит. Ты же слышала, что я Вадьке рассказывал.
- Это из-за меня…Я виновата.
- При чём тут ты? Ему бы только повод найти подходящий…
ЕМУ…Виталик даже не хотел произносить слово «отец» … Это было просто ужасно, такое в голове не укладывалось!
- Мне бы, между прочим, тоже ничего бы дома не было. – Тихо заметила я, тщетно пытаясь поймать взгляд Виталика. – Меня бы так же посадили под домашний арест – и всё. Не надо было меня выгораживать.
- Всё. – Неожиданно громко сказал Виталик и сам вдруг прямо и решительно посмотрел мне в глаза. – Давай закроем эту тему раз и навсегда. Хорошо?
Он не спрашивал, а скорее требовал моего согласия. И я смирилась. Только осадок в душе нехороший остался надолго. Потом мы с Виталиком сидели за письменным столом в комнате Вадима и не спеша пили чай с батончиками и печеньем, изо всех сил стараясь забыть про всё неприятное и разговаривая о всякой всячине.
- У тебя батончики когда-нибудь переводятся дома? – Спросила я у Вадима. Он качнул головой:
- Не-а. Это мой наркотик, я без него не могу.
- Во-во. – Усмехнулся Виталик. – А говорил, что наркозависимость, тебе не грозит. Смотри, переешь когда-нибудь.
- Ерунда. Здоровье у меня отменное.
- Уж кто бы говорил! А гланды?
- Какая связь между гландами и батончиками?
- А что с гландами? – Живо поинтересовалась я, запивая печенье чаем. Вадим вздохнул с унынием:
- Да ну. Я же тебе уже говорил, у меня ангина хроническая с детства. Каждый год, стоит только чуть-чуть горло застудить – и всё, начинается райская жизнь…Вырезать бы на хрен эти гланды!
- А ты ещё без шапки в такой холод ходишь. – Укоризненно заметил Виталик.
- При чём ту шапка? Это же голова. Горло-то я по возможности стараюсь от холода беречь. Да и голосовые связки мне могут в будущем пригодиться.
Это было уже любопытно, я даже жевать перестала, глядя на Канарейку, который всё так же лежал на животе.
-Зачем они тебе могут пригодиться?
Он скромно потупил свои детские, трогательные глаза, будто и в самом деле очень смущался отвечать.
- Ну…Вдруг правда захочу в артисты податься?
- А может и запоёшь как Харатьян. – Подхватил Виталик, словно дразня своего друга. – Да и вообще, Вадь, если уж становиться звездой, то лучше в шоу-бизнесе. Актёры столько не получают, сколько любой посредственный певец гребёт.
- А я не хочу быть посредственным. Хочу быть лучшим. Да и вообще, ерунда всё это. Лучше в МГУ на юриста попробую поступить, как мамка мечтает.
- Попробуй. Только Татьяне Евгеньевне потом на глаза никогда не показывайся. Она тебе такого предательства не простит.
- О боже…- Вадим обречённо уронил голову на подушку. Похоже, всё было и правда серьёзно. Виталик будто мысли мои в этот момент прочитал.
- Хочешь одну вещь послушать? – Спросил он у меня и, не дожидаясь ответа, метнулся к музыкальному центру. Быстро выключил «Арию», а вместо неё вставил в ту же секцию кассету из неподписанной коробки. Наблюдая за его манипуляциями, Вадим морщился будто Виталик ему силой скармливал лимон.
- Ну на фига, Виталь? Не надо…
- Да подожди ты. – Огрызнулся тот, воодушевлённо мотая кассету на нужное место. Я с любопытством ждала, чего же сейчас услышу.
Музыка, зазвучавшая из колонок, была мне хорошо знакома. Песню я тоже узнала сразу и потому не замедлила проявить свою эрудицию перед ребятами.
- Джордж Майкл. «Кэрлесс уиспер».
- Почти угадала. – Улыбнулся Виталик. Вадим, как ни странно, был нем словно рыба и только косился неодобрительно, исподлобья на своего друга и на меня.
Эта песня всегда мне нравилась, её запись у меня даже была где-то дома на какой-то кассете. И пусть я слушала её не настолько уж и часто, разницу в звучании всё-таки уловила. Это был вроде бы как ремикс с оригинала, другая обработка и голос… Сперва мне показалось, что поёт Джордж Майкл, как и положено, однако потом, стоило только прислушаться как следует…
- Что это такое? – Я растерянно уставилась на Виталика. Он, хитро улыбаясь, смотрел мне в глаза:
- А ты как думаешь?
- Это же Джорджа Майкла песня?
- Да.
- Но что-то в этой версии по-другому…
- И что, по-твоему?
Я, честно говоря, уже начала догадываться в чём дело, просто поверить до конца не могла в то, что это правда. Слишком невероятно… Впрочем, во всём, что касается Вадима Канаренко, невероятность чаще всего становится закономерностью. Мне только привыкнуть никак не удаётся к его фантастической незаурядности.
- Не можешь быть. – Я обернулась к Канарейке. – Это ты поёшь?!
- Я…А что, не похоже? – Он заметно нервничал и на меня не смотрел. Батюшки, неужели наш герой асфальта всё-таки умеет скромничать и смущаться?! И почему-то именно в этой ситуации, когда робость совершенно неуместна и нелепа.
- Нет…То есть…Похоже, просто я поражаюсь…Ты так хорошо знаешь английский?
- Я тебе, кажется, говорил, кем моя мама работает.
- Нет, ну всё равно…Такое чистое произношение….Просто удивительно…Виталик, по-моему, прав – по тебе шоу-бизнес плачет.
- Да пусть он хоть обрыдается, этот ваш шоу-бизнес. Туда без хорошего продюсера не влезешь.
- Ты-то не влезешь? – Недоверчиво хмыкнул Виталик. – Да ты в задницу без мыла пролезешь, если сильно захочешь.
- Если захочу.
- А ты просто не хочешь?
- Не хочу.
- А почему?
- А потому что противно свои душевные порывы выставлять на всеобщее обозрение и превращать их в инструмент для зарабатывания денег.
- Да ты у нас просто идеалист оказывается, Вадик.
- Это ты идеалист. Я трезво смотрю на вещи.
- И что же ты видишь?
- Кем я стану, если пробьюсь к Парнасу.
- И кем?
- Кем-то вроде Юры Шатунова в пору процветания «Ласкового мая».
Дальше Вадим мог ничего не объяснять – я уже поняла его позицию и, сказать по правде, мысленно была с ним согласна. Обладая таким крутым нравом и поистине мужским началом нет ничего отвратительнее, чем превратиться в мальчика для толпы. Слишком уж ценил Канарейка свободу своей личности для того, чтобы в угоду кому бы то ни было быть красивой марионеткой…Не его эта роль и никогда он на неё не согласится.
- Ну а как же насчёт актёров? – Спросила я у Вадима после недолгих своих размышлений.
- А что актёры? – Недоумённо взглянул он на меня.
- Они ведь тоже изливают свою душу перед зрителями. Зарабатывают деньги на своём таланте. Разве не так?
- Не так. – Канарейка даже не задумался над ответом. – Не путай божий дар с яичницей. Эстрадный певец – яркая кукла с помощью которой продюсеры гребут лопатой бабки. Чтобы на певца был спрос, он вовсе не обязательно должен уметь петь. Ему достаточно просто обладать, извини за выражение, холёным рылом. Дальше – дело стилистов, визажистов и клипмейкеров. Получается готовая, свежевыпеченная звезда эстрады, которую поклонницы воспринимают не как реального, нормального человека, а как некий идол, глядя на который у них возникает маниакальное желание сорвать одежду, оторвать на память ухо или клок волос.
Он рассуждал, а в моей памяти всплывали фрагменты из старых концертов группы «На-на», что я видела в детстве. Зрелище, действительно, мерзкое. Ничего, кроме презрения сумасшедшие, зарёванные фанатки у меня не вызывали.
- Ну а актёры? – Напомнил Виталик нетерпеливо. – Они разве другие?
- Естественно. – Тут же пустился в объяснения Вадим. – Актёру совсем не обязательно быть красивым для того, чтобы стать звездой. Он только должен уметь играть. Кого угодно – от Гамлета до простого лакея. Играть так, чтобы зрители ему верили, чтобы плакали, наблюдая за его игрой. А всего этого даже при наличии богатого покровителя добиться невозможно, если таланта нет. Актёром надо родиться.
Больше мы не возражали. Вадим был прав. Абсолютно прав, я его поняла. Сделать актёра талантливым нельзя ни за какие деньги. Талант либо есть, либо его нет. А поют в нашей стране с экрана сейчас даже самые безголосые. Яркие манекены, бабочки-однодневки… Канарейка презирал таких «звёзд» и отчаянно не желал становиться одной из них. Но всё-таки было обидно за его талант, тщательно скрываемый от мира здесь, в этом посёлке. Я лично сомневалась, что с таким замечательным голосом Вадим стал бы очередной пустышкой. Его бы полюбили вовсе не за смазливую мордашку. Ну, во всяком случае, не ТОЛЬКО за неё. Но вряд ли я смогу ему это сейчас доказать. Да и бог с ним, путь сам решает, кем быть и какой жизненный путь себе выбирать в будущем. Моё ли это дело? С меня на данный момент вполне достаточно наслаждаться его пением здесь, в этой квартире.
- Неужели тут целая кассета с такими песнями?
- Почему с такими? Все разные. На одной стороне зарубежные, на другой наши. Там я не только пою, но и аккомпанирую сам себе.
- А откуда эта фонограмма?
- Это «Караоке». Ирина Пална откуда-то принесла целый диск таких вот композиций. Западные хиты – одна музыка сплошная, как хочешь, так и накладывай свой текст.
- Постой-постой. – Перебила я Вадима. – Что ещё за Ирина Павловна?
- А, ну да. Ты же с ней ещё не знакома. Овсянникова Ирина Павловна – тоже наш массовик-затейник, только больше по музыкальной части. Они с Татьяной вместе к нам в школу когда-то работать пришли. Ирина такая же прикольная, вроде бы и взрослая уже тётка, а выглядит как девчонка и ведёт себя так же. И муж у неё – мужик классный. Капитан, здесь в части служит, а в свободное время с Ириной и Татьяной вечера театральные устраивает, конкурсы, розыгрыши, под гитару с Ириной поёт дуэтом. Меня, кстати, играть на гитаре муж Ирины Палны научил. Хорошая они пара. Детей у них нет, так они от общения с нами удовольствие получают.
- И мы тоже. – Вставил Виталик.
- И мы тоже. – Согласился Вадим. – Были бы все учителя такие, как в школу было бы ходить приятно.
- Ну! – Опять подтвердил Виталик. – Это Ирина с дядей Володей Вадьке предложили на кассету записаться. На будущее, для истории.
После песни Джорджа Майкла шла фонограмма группы «Иглз» - «Отель Калифорния». На этот раз я уже знала, чей голос слышу, тем более, он довольно разительно отличался от голоса солиста группы. Здорово… Просто фантастика…Других слов не найдёшь…
- Дашь мне эту кассету домой послушать? – Внезапно обратилась я к Канарейке.
- Зачем?
- Просто так. Чего мне ещё дома делать сегодня? Гулять всё равно не пустят, я под домашним арестом.
- Серьёзно? – Вадим не сдержал сочувственной улыбки, невольно посмотрел на Виталика. – Бедные вы мои, бедные. Значит, приговор окончательный и обжалованию не подлежит?
Я качнула головой:
- Нет. Не подлежит.
- Бедные. – Снова повторил Канарейка. – Как же вы теперь друг без друга?
Виталик промолчал. Он, видимо, не представлял – как, просто смирился. Мне тоже сказать было нечего. Наше дружное безмолвие со стороны, наверное, выглядело убийственно, потому что, наблюдая за нами, Вадим не переставал сокрушённо вздыхать:
- О господи…Ромео и Джульетта, ни взять, ни отнять… Чем же вам помочь, дети мои? Заделаться братом Лоренцо на пару часов?
- Прекрати войну со звёздновцами. – Тут же подсказал Виталик. – Иначе нас скоро все будут уголовниками считать.
- Интересно, кто же это смеет тебя считать уголовником? – Вытянулся на подушке Канарейка.
- Ксюшина мама.
- И всё?
- Этого достаточно. – Виталик сидел на ковре перед центром и, опустив голову, мрачно смотрел прямо перед собой. Он на самом деле был сильно расстроен из-за предстоящей разлуки, и в этот момент только самое чёрствое сердце не могло дрогнуть от жалости к нему. Мне даже себя не так было жаль. В конце концов, за что он страдал? Из всей нашей тусовки именно Виталика Павлецкого меньше всего можно было назвать уголовником. Однако по воле злой судьбы расплачивался он почему-то больше всех остальных. Вадим это понимал. И сердце его, как выяснилось, сделано было вовсе не из камня.
- Ладно, Виталь. Несколько дней потерпеть сможешь?
Виталик поднял голову, взглянул на друга недоумённо:
- А что?
- Я схожу в гости к Ксюшиной маме. Сам тебя втянул в это дело, сам и вытащу.
- Как это – сходишь?! – От ужаса меня прошиб холодный пот. – Ты что, обалдел?! Она же после этого…
- Подожди, подожди. – Перебил меня Вадим спокойно и бесстрастно. – Твоя мама меня в лицо знает?
Я сникла.
- Нет, я думаю.
- Тогда всё в порядке. Положись на меня.
- О чём ты с ней будешь говорить? – Сомневаясь, спросил Виталик. Он начал немного оживать, видя, как уверен в себе его друг. Тот многозначительно усмехнулся:
- Это вас не касается, дети мои. Всё будет хорошо, доверьтесь своему ангелу-хранителю. Как только моя физиономия обретёт приличный вид, я вам покажу такой спектакль, который вы в театре ни за какие деньги не увидите. Как твою маму зовут, Ксюш?
- Ольга Михайловна.
- Ольга Михайловна, очень прекрасно. Считайте, что она вас уже простила. Слово Вадима Канаренко.
Не знаю почему, но я ему поверила. На мой взгляд, это самое «слово» значило очень многое и, дав его нам, Вадим вряд ли шутил. Такие как он слова на ветер не бросают, а значит, что скоро всё наладится и можно надеяться на лучшее.
В приподнятом настроении убирали мы с Виталиком всё, что осталось после нашего чаепития: промыли и поставили обратно в сушилку чашки, вернули в шкаф конфеты с печеньем, вытерли со стола крошки.
- А это что? – Виталик взял с края кухонного стола оставленное мною печенье.
Я объяснила:
- Хотела Нике дать, а она не захотела, только понюхала. Куда его теперь девать? Выкидывать жалко.
- Ха!.. Угостила она Нику. – Виталик подкинул печенье в руке и пошёл в комнату. – Вадь, дай Нике печенье, она его уже носом намочила!
- Не понял…
- Чего тут непонятного? Ксюша хотела её угостить.
- А-а. Давай. Ника! Ника!
Ника будто ждала этого сигнала – подскочила с подстилки и опрометью рванула к хозяину.
- На. – Вадим протянул ей печенье, и на моих изумлённых глазах она проглотила его, практически не жуя.
- А я подумала, она просто не хочет…
- Она? Не хочет? – Канарейка рассмеялся, лаская собаку обеими руками. – Да она такая же сластёна, как и ваш покорный слуга! Я же тебе вчера рассказывал. Пищу Ника только из моих рук принимает. Если меня дома нет, ни родители, ни Варька с Никитой её есть не смогут заставить. Уже проверено тысячу раз.
Действительно, как это я могла забыть наш вчерашний разговор? Ведь тогда ещё восхищалась собачьей преданностью и умилялась над взаимной любовью Вадима и Ники. Сейчас я так же подумала о том, как это здорово, когда между человеком и животным возникает подобная гармония душ. Это вселяет в сердце надежду на то, что мир наш обязательно выживет, пока в нём есть место доброте.
Время протекало спокойно и безмятежно. Разговоры наши больше не носили опасного характера – текли по мирному руслу. В конце концов, нашей с Виталиком целью было развлекать больного товарища, а не вести с ним бесконечные дискуссии. Душой и телом мы просто отдыхали сейчас от всего: от родительских лекций, от утомительно длинных уроков в школе и от всей мирской суеты в целом. Вадим умел поднимать настроение – получалось у него это легко и ненавязчиво. Он постоянно о чём-то рассказывал, при чём делал это очень увлекательно, в лицах изображая то одного, то другого. Слушать Канарейку можно было бесконечно.
Около часа дня пришла врач. Пока она осматривала Вадима, мы с Виталиком, проявив деликатность, вышли в другую комнату. Это была гостиная и, насколько я успела заметить, спальня родителей. Обои здесь были шикарные – коричневые с золотом. На окнах висели такого же цвета тяжёлые шторы. Мягкая мебель: большой диван и два широких кресла были застелены пушистыми меховыми покрывалами, а вот стенка оказалась обычной – такой же, как у нас. На ней стояла хрустальная посуда, книги и даже фотографии детей – красивые, глянцевые, цветные, все в изящных резных рамках. Вадим в чёрной косухе на голое тело получился отменно! От одного только взгляда на этот снимок у меня рот слюной заполнился сразу. Это была готовая обложка модного журнала, и парень этот, казалось, являлся профессиональным манекенщиком. Особенно классное впечатление производила серьга в ухе. В жизни, если честно, я её особенно-то и не замечала, а тут она была обязательной частью составляющего образа.
Не меньшей фотогеничностью обладала и Варя. Лицо её, запечатлённое на снимке, ласкало взор, смотреть на него тоже можно было бесконечно. Этакая русская красавица. Или русалка, чудом принявшая человеческий облик…Снова сердце моё кольнула чёрная зависть к Варвариной красоте, и я переместила взгляд на фотографию Никиты. Вот кого я видела впервые! Миловидный, круглолицый мальчишка с забавными веснушками на носу. Трудно определить, на кого он похож – в нём смешались черты сразу обоих родителей, и они ещё не совсем сформировались для того, чтобы можно было представить Никиту взрослым.
В комнате Вадима врач провела минут десять – не больше. Проводив ее и закрыв дверь, мы вернулись к больному.
- Ну чего?
Канарейка указал на квадратный листок бумаги, сиротливо примостившийся с краю кровати.
- Чего это?
- Направление на УЗИ почек.
- Всё так серьёзно?
- Да пошла она. – Вадим скомкал листок в ладони и кинул за спину. – Больше мне делать нечего, только по больницам мотаться. С детства ненавижу больницы, один запах лекарственный с ума уже сводит!
- А если всё правда серьёзно, Вадь? – Виталик проводил взглядом летящий комок бумажки с откровенным сожалением.
- Да ну. Пройдёт. На мне как на собаке всё заживает! Вот сейчас даже уже лучше гораздо.
- В школу-то завтра сможешь дойти?
- Разумеется. Я тут одурею в четырёх стенах больше суток находиться.
О том, что мне пора домой, я вспомнила только в половине третьего, когда очередную нашу оживлённую беседу прервал звонок в дверь. Это вернулась из школы Варя, а вместе с ней и целая толпа ребят, явившихся навестить Канарейку. Тут были в сборе почти все участники вчерашнего побоища, а так же Маринка Фадеева и ещё две незнакомые мне девчонки – вероятно, такие же любительницы закрываться в физкультурной раздевалке. Организованным стадом они вошли, заполонив собой всю квартиру, и я вдруг самой себе показалась тут лишней.
- Вы чего в школе не были? – Сходу обратился ко мне и Виталику Миша Раскопин. – Марго рвёт и мечет, нас всех сегодня к себе вызывала. Ей из милиции вчера позвонили и обо всём доложили, прикиньте? Криков было, воплей. Ещё до вас троих она не добралась.
- Успеет. – Подавленно отметил Виталик. Он тоже знал, что мне пора уходить, пока ещё есть время, и это ощутимо отражалось на его настроении. На прощание Вадим не забыл напомнить нам, что отношения с моей мамой он непременно наладит, как только оклемается от синяков. Это немного утешало. Немного…
По ступенькам мы спускались медленно, как заторможенные роботы. Я даже успела хорошенько изучить все надписи на стенах, мимо которых пролетела бегом сегодня с утра. ВАДИК…ВАДИЧКА…КАНАРЕЕЧКА…ВАДЮША… Ах, девочки-девочки…Что же вы так головы-то теряете, унижаетесь так, нервы смолоду не бережёте? Неужели не понимаете: это – не способ привлечь к себе внимание кумира, а наоборот лишний ему повод вознестись ещё выше и стать ещё более недосягаемым для вас. ВАДИК…ВАДИЧКА…ВАДЮША…Не растрогаете вы его этой лаской, потому что пресыщен он вашей коллективной любовью и не ценит её нисколько. Почему я это понимаю, а вы нет? Я же ни чем от вас не отличаюсь. Такая же девчонка, с такими же, свойственными всем вам слабостями и влечениями. Я тоже неравнодушна к Вадиму Канаренко и при желании могла бы обойти Маринку Фадееву. Но не хочу….Боюсь потом остаться у разбитого корыта. Пусть уж лучше Канарейка на всю жизнь останется моим хорошим другом, я буду просто любоваться им со стороны, как люди, бывает, любуются качественным полотном художника или драгоценным камнем в золотой оправе. Так я не рискую в один прекрасный день разбить своё сердце вдребезги. И потом, девочки, неужели нет на свете других ребят? Добрых, хороших и симпатичных, которые верят в любовь, умеют любить и хотят быть любимыми? Оглянитесь вокруг себя, может, кому-то вы нужны больше, чем этому избалованному плейбою?
Слава богу, мне не нужно было оглядываться. Самый лучший парень на свете шёл сейчас рядом! Он искренне грустил, мой нежный рыцарь, потому что по-настоящему нуждался во мне. Я знала это, я верила ему больше, чем самой себе. А ведь нет ничего замечательней, чем иметь около себя человека, которому можешь, не задумываясь, доверить жизнь.
Мы так и не вышли из подъезда – словно по какому-то молчаливому согласию одновременно остановились возле почтовых ящиков. Неведомая сила толкнула меня вперёд, и я бросилась на шею Виталику. Он будто ждал этого, сразу же обнял, крепко прижал к себе и принялся целовать – быстро, смешно и неумело, будто пытался перевыполнить норму на те несколько дней, что мы проведём не вместе.
- Я люблю тебя, Ксюшка…Я люблю тебя…
Это был ответ на моё вчерашнее признание. Вовсе не обязательно мне было слышать его вслух – и там, в милиции, и сейчас я всё читала по глазам Виталика. Поэтому нисколько не удивилась его словам, вырвавшимся невольно в порыве страсти. Интересно, а каким порывом руководствовалась вчера я? В той ситуации мне явно было не до страсти. Тогда почему? Почему я первая призналась Виталику в любви, которой, честно говоря, не чувствовала?.. Нет, он замечательный парень! Мне нравится его открытое лицо, его добрые глаза и милая улыбка. Мне приятны его поцелуи и объятия…Но это, по-моему, называется обычной физиологией. Это такой закон противоположностей, как поют «Иванушки-интернешнл». По крайней мере, ничего необычного со мной в данный момент не происходило – я не билась в любовной горячке, не падала в обморок от счастья. Я ПРОСТО целовалась – мне это доставляло чисто физическое удовольствие. Так же, например, я бы ела мороженое или купалась в бассейне. Может, со мной не всё в порядке? Может быть, я бесчувственная кукла и мне всё равно – с кем целоваться, был бы парень внешне приятным? Господи, так чем же я тогда отличаюсь от Канарейки?! Мы с ним, выходит, идеальная пара. Оба циники и эгоисты. Правда, смягчающим обстоятельством на высшем суде нам с Вадимом мог послужить наш возраст. Какие, к чёрту, глубокие чувства могут возникать в пятнадцать лет?! Но стоп… А Сева Пономарёв? Что им двигало, когда он приходил к Варе, рискуя здоровьем, а может даже и жизнью?.. Физиология?.. А Виталик, взявший на себя мою вину? Ради чего он добровольно подверг себя наказанию? Ради чего терпел побои отца? ЭТО ТОЖЕ ВЛЕЧЕНИЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ?! Нет, нет, нет…Голова у меня шла кругом…Я чувствовала себя убогой, неполноценной, будто какой-то важной части тела мне природа не дала. Почему ОНИ любят, а я НЕТ?! Им тоже по пятнадцать, что же получается, они повзрослели, а я нет? Но ведь девушки всегда созревают раньше! СОЗРЕВАЮТ… В том-то и дело, что именно созревают. Телом. Но не всегда сердцем. И чья же вина, если Виталик созрел сердцем, а я нет? Никто не виноват. Оставалось только надеяться, что время всё расставит по своим местам и когда-нибудь уравняет нас. Потому что парня лучшего, чем Виталик, судьба мне вряд ли пошлёт. Она и так слишком щедро меня наградила. Бери и пользуйся. От добра добра не ищут. Спасибо. Я поняла. И рыпаться не буду.

24

Домой я на этот раз возвращалась одна. В целях конспирации Виталик проводил меня только до половины пути, и там мы расстались.
- До завтра. – Виталик жадно, словно в последний раз, смотрел мне в глаза и никак не мог оторваться. Я погладила ладонью его щёку – гладкую и холодную от мороза.
- До завтра. Я буду скучать.
- Я тоже. Чего делать дома будешь?
- Не знаю. Кассету послушаю. Книжку почитаю.
- Любишь читать? – Виталик явно тянул время.
- Нет, не очень. Но чем-то надо заняться.
- Понятно.
Он вздохнул, поглядел себе под ноги.
- А ты куда сейчас?
- Не знаю. К Вадьке, наверное, вернусь. Не дома же сидеть.
- Понятно.
Так мы и стояли, перебрасываясь ничего не значащими репликами, подавленные и грустные. В ушах свистел ветер, волосы путались, лезли в лицо. Я подозревала, что выгляжу не самым лучшим образом, однако Виталику сейчас, кажется, подобная ерунда была до лампочки.
- Я около восьми завтра выйду. Там же буду ждать.
- Хорошо.
- Пока.
- Пока…
Он смотрел мне вслед до тех пор, пока я не свернула к дому. Бедный Виталик…Сердце моё сжималось от жалости и умиления. Я была расстроена и благодаря этому имела очень кроткий вид, когда предстала пред мамины проницательные очи. Глядя на меня, она ничуть не усомнилась в том, что я вернулась из школы, только спросила настороженно:
- Видела дружков своих?
Я подавила вздох:
- Конечно, видела, мам. Я же с ними учусь.
Я была очень натурально подавлена, и допрашивать меня мама больше не стала. Вместо этого она велела мне быстро раздеваться, мыть руки и садиться обедать. Я вела себя тише воды, ниже травы, я тщательно мылила руки, я добросовестно хлебала борщ и вполголоса поддерживала разговор – придраться маме было не к чему
Оказавшись в своей комнате, я сразу же включила кассету Вадима и, упав на диван, уставилась в потолок. Вот и весь мой досуг на сегодняшний день…С ума можно сойти, до чего ты, Ксюшенька, докатилась…Такое даже в кошмарном сне не приснится. Лежу на диване, как тот Обломов Илья Ильич, и не знаю, чем заняться. Сделать что ли вид, что хоть уроки учу?...Однако, упав на диван, вставать с него почему-то отчаянно не хотелось и я продолжала лежать. Лень было даже немножко убавить звук у магнитофона, хотя надо бы…Вот уже, кажется, мама идёт ко мне в комнату…
Дверь действительно открылась. Застыв на пороге, мама недоумённо смотрела на магнитофон, будто видела его впервые.
- Что это играет? Радио или кассета?
- Кассета. – Я приподнялась на локте в предчувствии чего-то важного. Под замечательный гитарный аккомпанемент Вадим пел медленную, лиричную песню, смутно знакомую мне по многим музыкальным программам в стиле ретро.
Зорька алая,
Зорька алая, губы алые,
А в глазах твоих,
А в глазах твои неба синь.
Ты, любовь моя,
Долгожданная,
Не покинь меня,
Не покинь меня,
Не покинь…
Откровенно говоря, я даже толком не знала, кто её поёт. Песня ассоциировалась в моей памяти с далёкими семидесятыми – тогда меня и в проекте ещё не было. В пору, когда эта песня была популярной, моя мама, наверное, даже в мыслях не имела замужество – была свободной и легкомысленной, как сейчас я. Не удивительно, что она так разволновалась, когда услышала эту импровизацию. Вопросы начались буквально после первого же куплета.
- Это ведь не Гнатюк поёт? – Мама уже полностью зашла в комнату и даже присела на край моего дивана, жадно прислушиваясь к песне, плавно льющейся из динамиков магнитофона.
- Нет. – Я тоже села, приготовившись давать объяснения. Мамин настрой мне понравился, это был хороший знак.
- Интересно…А кто же это?
- Это один парень из нашей школы. – Я пристально следила за маминой реакцией.
- Из какой школы? Из тверской или из этой, нынешней?
- Из этой. Помнишь, я на театральный вечер ходила? Так это там мне кассету дали послушать.
- Да что ты говоришь…Как интересно. – Мама впала в транс – такой я её прежде не видела. В моей комнате она расположилась основательно и в ближайшее время явно не собиралась уходить. Нет, я вовсе не была против, только переживала немного – вдруг какая-нибудь песня маму разочарует, и тогда исчезнет моя последняя надежда на возможное помилование.
Боялась я напрасно. Все отечественные песни в исполнении Вадима звучали одна другой лучше. Здесь были песни Высоцкого, Цоя, Визбора, романс из фильма «Звезда пленительного счастья» и ещё несколько неизвестных мне композиций – скорее всего, из репертуара все той же «Арии», переделанных на гитарный манер. Я надеялась еще раз услышать песню «Закат», оставившую в моей душе неизгладимый след, но так её и не дождалась. Должно быть, в тот памятный вечер мне посчастливилось попасть на дебютное выступление. Жаль… Я, кажется, загоняла бы эту песню.
Мама, в отличие от меня, ни о чем не жалела. Слушая кассету на одном дыхании, она не переставала качать головой. Иногда, когда звучала особенно душевная песня, у неё на глазах даже слезы появлялись.
- Удивительно….Необыкновенно.. – Повторяла мама время от времени. – А кто на гитаре играет?
- Он же играет.
- Надо же…Какой одарённый мальчик. Он из твоего класса?
- Да, из моего.
- Надо же…- Мама удивлялась все больше и больше. А по мере того, как росло её удивление, я всё сильнее убеждалась в том, что у Вадима есть все основания рассчитывать на успех своей затеи. У меня же сейчас возникла в голове блестящая мысль, как можно помочь ему. На всякий случай.
- Он на золотую медаль идёт, этот мальчик. И в театральном кружке самый лучший ученик, все ведущие роли в спектаклях играет.
- Надо же! – Маму, похоже, заклинило на этом междометье. – И у тебя хватило ума связаться с шайкой хулиганов, когда рядом есть такой хороший мальчик?! Почему бы тебе с ним не подружиться? Как его зовут?
- Вадим. – Я едва сдерживала рвущийся изнутри смех. Мама попалась в ловушку, сама того не ведая. Её подвела любовь к искусству и ввела в заблуждение невесть откуда взявшаяся уверенность в том, что талантливый человек – всегда пример для окружающих. Господи, бедная моя мамочка! Она не видела этого сладкоголосого Орфея вчера вечером в отделении милиции! Она даже не думала, что он-то как раз и был главным зачинщиком того беспредела, благодаря которому я сбилась с правильного пути и едва не стала хулиганкой! Мальчик, поющий под гитару, казался маме идеалом. Чудесно. Пусть им он и останется.
- Если хочешь, я с ним подружусь. – Предложила я, сделав вид, что хорошо всё обдумала.
- Хочу. – Мама была абсолютно серьёзной. – Можешь даже пригласить его в гости, я по такому случаю не поленюсь и испеку свой фирменный пирог.
Волна тепла и счастья окатила мою истерзанную тоской душу. Фирменный пирог! Это означало, что мама сдалась окончательно и бесповоротно! Когда Вадим придёт к ней на разговор, она будет в хорошем настроении и сможет внимательно его слушать. Потому что мама, на мою удачу, по жизни была неравнодушна ко всему прекрасному и изысканному, а Вадим, слава богу, уже заочно успел очаровать её своим голосом. Что ж, Канареечка, выручай…На тебя теперь вся надежда…
Уже под вечер я вспомнила про сценарий новогодний сказки, который взяла у Татьяны Евгеньевны дома и который так ни разу и не открыла с тех пор. Сейчас, сидя под домашним арестом, было самое подходящее время для его изучения. Вытащив из ящика стола картонную папку, я уютно устроилась на диване под бра и углубилась в чтение на добрых полтора часа. Читая, я невольно пыталась вообразить, как будет выглядеть всё это действо на сцене. Получалось забавно и увлекательно. Малышне должно понравиться, тем более, если к самому сюжету добавить музыку и танцы в исполнении участников труппы.
Вадим говорил правду: ни Каю, ни Герде не выпало счастье исполнить в сказке хотя бы один музыкальный номер, но это не имело существенного значения и ничуть меня не расстраивало, потому что по ходу чтения я выяснила, что наши роли – самые центральные в спектакле. Именно Каю и Герде выпадает честь спасти от злых чар Снежной Королевы Деда Мороза, Снегурочку и всю остальную тусовку, собравшуюся на новогодний бал. Лестная перспектива…И, наверное, море веселого удовольствия. Вот чем стоит заниматься на досуге вместо того чтобы бить стекла и общаться с представителями правоохранительных органов. При случае надо будет сказать об этом Канарейке – вдруг свершится чудо, и он прислушается к моим словам? Война войной, но мне лично она успела надоесть за эти три дня до тошноты. Когда же Вадиму наскучит играть в казаки-разбойники? Должно же когда-нибудь всё это закончиться!
На улице было уже совсем темно, когда я вышла на кухню для того чтобы включить чайник. Несмотря на поздний час, безумно хотелось кофе. Крепкого. Черного. Без молока. Спать я в ближайшее время не собиралась, а потому могла себе позволить это невинное удовольствие. Почему-то вспомнилось сегодняшнее утро в гостях у Канарейки. Их уютная, чистая квартира… У нас пока что любоваться было нечем, но это, я надеялась, было ненадолго – мы же только что въехали, в конце концов. Зато какая большая тут кухня! Дискотеку можно устраивать, не то что в тех серых «хрущевках», где жили Вадим и Виталик. Да и прихожая у них, по-моему, тоже гораздо меньше. Так что мама, по идее, ещё радоваться должна, что квартиру нам дали именно здесь, а не в центре поселка. Да и вообще, мама могла сколько угодно не соглашаться по поводу неудачного распределения жилплощади, я уже чувствовала себя здесь как рыба в воде. Я как-то незаметно перестала зацикливаться на всех тех неудобствах, что встретили меня здесь с первых же дней. Периодическое отсутствие горячей водя, гул самолётов и грохот поездов, вовремя неубранные мусорные контейнеры и грязь, грязь, грязь насколько хватает обзора. Пустяки, мелочи жизни…Главное, чтобы людей хороших было побольше. И чтобы рядом были ДРУЗЬЯ – верные и отзывчивые. Мама не могла этого понять, она жила в другом мире. В мире взрослых людей, где не было места эмоциям и порывам. Только прагматичный расчёт и вечные насущные проблемы. Именно поэтому она всё здесь видит в чёрном цвете. Как жаль…Неужели когда-нибудь я стану такой же занудой? Буду воспитывать своих детей в пуританском духе, ограничивая их свободу личности? Даже не верится…
Выключив кипящий чайник, я подошла к окну. Откинув занавеску, посмотрела в непроглядную тьму. Вот он, мой новый мир, скрытый приближающейся ночью. Даже фонари не горят – хоть глаз выколи. Конечно, это не Звёздный Городок, в котором и темноты нормальной не бывает из-за вечно исправной иллюминации. Ну и бог с ним, со Звёздным. Мне и тут вполне хорошо.
Глаза привыкли к темноте, и я заметила чью-то неясную тень, одиноко застывшую возле голой березы напротив моего подъезда. Лица не было видно, но фигуру я узнала сразу. Виталик! Это не мог быть никто другой! Сердце зашлось от радости – заколотилось неистово, бешено, горячо отдаваясь в висках. Конечно он, мой верный друг, мой трепетный Ромео! Он так и не смог дождаться утра и пришел сюда в надежде увидеть меня хотя бы издали! Господи, сколько же времени он уже здесь стоит?!
Я подняла руку и помахала – Виталик тотчас ответил тем же жестом, словно давно ждал этого сигнала с моей стороны. Моей улыбки Виталик, конечно, не видел, но, наверное, почувствовал всей пылкой своей душой. И я, не видя его лица в данный момент, почему-то была уверена, что он улыбается мне. Так и простояли мы, безмолвно глядя друг на друга, в лучших традициях романтических пьес Шекспира – влюблённая парочка, силой разлученная злыми родителями. Изо всех сил хотелось надеяться, что в нашем случае трагедии удастся избежать.

25

- Ну Вадь…
- Чего тебе ещё от меня надо?
- Ну пожалуйста. Чего тебе стоит?
- Не могу сейчас.
- Ну Вадь…Ты мне друг или нет?
- Друг я тебе, Виталь, друг, но это к делу отношения не имеет.
- Тогда сходи.
- Нет, ты соображаешь вообще или нет, о чем меня просишь?
Вадим окончательно затормозил. Он и до этого еле плёлся позади нас, хромая и чуть слышно постанывая время от времени, а сейчас совсем остановился посреди дороги, и мы с Виталиком тоже вынуждены были застыть на месте.
- Ты что, слепой, Виталь? На рожу мою погляди – куда я пойду в таком виде? Меня Ксюшина мама дальше порога не пустит, сразу пойм ёт, что я из той самой компании.
- Загримировать можно. – Виталик робко пытался что-то придумать, но впопыхах, известно, только кошки могут родиться. Идея его доверия не внушала – Канарейка вздохнул в изнеможении:
- Загримировать? Ты, вон, себя уже кажется пробовал гримировать после драки с Медзуновским и Сергиенко. Толку никакого. Не пори горячку, Виталь, что ты как маленький, честное слово? Мне бы до школы сейчас доползти и не сдохнуть по дороге – вот что самое главное. А ты больного товарища добить хочешь своими поручениями.
Виталик насупился:
- Это твоя была затея, ты обещал.
- Обещал. Через несколько дней, как только оклемаюсь.
- Но ведь такой случай подходящий, Вадь, Ольга Михайловна тебя сама в гости приглашает! Нельзя такой шанс терять!
- О господи! Навязались на мою голову! Умереть спокойно не дадут бедному хорошему мальчику! Круглому отличнику-медалисту и первому артисту школьных подмостков!
Это Вадим меня таким образом дразнил. Стоило мне рассказать о том, как восторгалась мама его пением – так и понеслось. Канарейка хохотал до упада, когда узнал, каким ботаником я описала его маме.
- Она хочет с тобой познакомиться. Даже сегодня утром мне об этом напомнила, прикинь?
Я почему-то думала, что Виталик отнесётся к подобной новости с ревностью, но он, к моему удивлению, ухватился за неё как утопающий за соломинку и всю дорогу изводил Вадима просьбами навестить мою маму сегодня же. Тот возмущался и это, конечно, было понятно – в таком потрёпанном виде Канарейка вряд ли мог произвести благоприятное впечатление, а артистическая натура его не терпела никакой халтуры.
- Слушай, если уж играть – так играть! Я, конечно, могу просто так сегодня прийти и сказать все как есть. «Добрый день, Ольга Михайловна, вы хотели меня видеть?.. Что с лицом?.. Ой, не обращайте внимания! Помните позавчерашнее происшествие с вашей Ксюшенькой?.. Я там тоже был…Ну, все бывает: выпил маленько, таблетками закусил – сущие пустяки! А лицо – бог с ним! В драке подпортили, но это скоро пройдёт. А так, вообще, я мальчик хороший, учусь неплохо, старших уважаю, малышей не обижаю, а пою-то как! Вы же сами слышали, вам правда понравилось?.. Ну вот, значит, вам ничего не стоит простить всех нас вместе взятых, а тем более милейшего Виталия Павлецкого, который вообще ни в чём не виноват. Более того, он даже Ксюшеньку выручил очень…»
- Перестань. – Не выдержал Виталик издевательского тона друга. – Я уже не понимаю, шутишь ты или действительно собираешься так говорить?
- Шучу. Но если ты очень хочешь, могу и так сказать. Так даже проще будет.
- А вдруг ничего не получится и она тебя слушать не станет?
- В таком случае заткнись, Павлецкий, и дай мне самому решать, что делать. – Канарейка окончательно вышел из себя. – Если хочешь встречаться со своей любимой вне школы, не суетись и потерпи немного. Через пару дней все отлично получится, я тебе обещаю, а пока что не ной, ладно? А то у меня настроение от тебя портится.

26

Несколько дней назад всё началось именно с этого кабинета. В то памятное утро вторника, когда я стояла под дверью и слушала истерический визг Маргариты Ивановны, кто бы мог подумать, что в самом скором времени мне придётся побывать на месте Виталика? Нет, по правде говоря, я находилась сейчас на своём собственном месте, которое уже вполне успела заслужить за столь короткий срок. Рядом – тоже на своих местах, стояли Вадим и Виталик. Тот кабинет, который встретил меня однажды так приветливо, теперь казался, по меньшей мере, комнатой пыток, а собравшийся в нём педсовет – комиссией инквизиторов, выносящих приговор потенциальным смертникам.
Их было четверо: сама директриса, Маргарита Ивановна, завуч, имени которой я пока не знала, наш классный руководитель – Елена Игоревна и ещё какая-то седая, благообразного вида старушенция, отвечающая, как я поняла, за воспитательную часть. Никто ни о чём нас не спрашивал, наши оправдания были тут не нужны – их от нас и не ждали. Собравшиеся в кабинете директора педагоги добрались наконец-таки до главных виновников позавчерашнего ЧП в Звёздном Городке и теперь отрывались по полной программе. Досталось всем. И на этот раз, похоже, ограничиваться психологическим воздействием на неустойчивую подростковую психику представители народного образования не собирались. Даже я, которая, в принципе, «привлекалась к уголовной ответственности» впервые и, соответственно, могла бы надеяться на небольшую амнистию, попала в мясорубку вместе с отпетыми, прожжёнными хулиганами – Вадимом и Виталиком.
- Немыслимо! Ужасно! Чего вам в жизни не хватает?! Избалованные мерзавцы, вас бы в сорок первый год отправить, что бы вы там делали, тунеядцы?! А в блокаду Ленинграда?!
- А ты, Кондрашова, как тебе не стыдно?! Только пришла в школу, тебя так встретили хорошо, приняли в коллектив! А ты так себя ведешь! Девочка называется!
- Это Канаренко, больше некому! Надо было с самого начала её предупредить, чтоб на пушечный выстрел к нему не подходила! Это же бич божий, его давно от общества пора изолировать!
- Самое время, по-моему, это сделать! Довольно с ним нянчиться, уже просто сил никаких нет!
- Канаренко!.. Нет, вы только посмотрите на него! Он нас даже не слышит! Издевается в наглую!
- Канаренко, как ты стоишь?! Ты нарочно что ли так себя ведёшь? Тебе нравится над нами изгаляться?! Где ты находишься, ты отчет себе отдаёшь или нет?!
Вадим и в самом деле, кажется, скучал. Он стоял, немного склонившись на один бок, то и дело перенося центр тяжести с правой ноги на левую и наоборот. Я подозревала, что делает это Вадим не столько из вредности, сколько из-за своего плачевного состояния, однако его демонстративные зевки и увлеченное созерцание серого неба за окном говорили сами за себя – со стороны, по крайней мере, это спокойствие выглядело оскорбительно.
- Господи! Кто бы только знал, как я с ним устала…- Марго сидела за столом, сцепив вместе пухлые пальцы обеих рук прямо перед собой. Даже костяшки побелели от натуги. Она готова была заплакать и едва боролась с этим искушением. – За что мне такое наказание на старости лет?!.. Почему я должна краснеть, слушая о том, какие у нас неуправляемые дети в поселке живут?.. Мне словно ведро с помоями на голову вчера утром по телефону вылили, я со стыда чуть сквозь землю не провалилась… Чуть не умерла… Извинялась зачем-то…Словно это мои собственные дети…
- Успокойтесь, Маргарита Ивановна. – Сидевшая рядом завуч – средних лет женщина в очках, заботливо положила тонкую руку на крутое плечо директрисы. – Давайте я вам таблеточку валидола дам, легче станет, вот увидите.
- Спасибо, Ядвига Степановна…Не надо…
Ядвига Степановна… Дал же бог имечко! Более нелепого сочетания я ещё не слышала.. Мысли проносились в голове как-то отстранённо, словно и не мои они были вовсе. В отличие от Канарейки, мы с Виталиком стояли навытяжку, прямо, и к нашему поведению никто не мог придраться. Щёки мои слегка горели, Виталик напротив был белым как мел. Нам было стыдно. Мы раскаивались и готовы были просить прощения у всех собравшихся здесь учителей. Но наши скромные персоны мало их занимали. Вскользь проехавшись по нашим именам, педсовет полностью переключился на Вадима Канаренко. Ему, как основному «массовику-затейнику» припомнили все его грехи, начиная чуть ли не с первого класса. Если бы меня начали атаковать подобным образом, я бы, скорее всего, разревелась на месте и добровольно ушла бы из этой школы навсегда. Но это же я. Вадиму всё было по барабану, и это не удивительно – за девять лет постоянного хулиганства у него, наверное, успел выработаться стойкий иммунитет к подобного рода судилищам.
Не меньше меня краснела и наша классная руководительница Елена Игоревна. Это была ещё совсем молодая женщина – лет тридцати, не больше. Меланхоличная, трепетная и весьма чувствительная особа, она смотрела на Вадима безмолвно, полными укора прозрачно-серыми глазами и качала русоволосой головой. Не учительница, а студентка-практикантка! Представляю, как ей сейчас, должно быть, тяжело участвовать в фактическом уничтожении школьной звезды.
- А вы что скажете, Елена Игоревна? – Ядвига Степановна требовательно окликнула недавнюю студентку. – Вы всё-таки классный руководитель, что вы думаете по этому поводу?
Елена Игоревна стала похожа на спелый помидор.
- Ну… Я думаю, что дальше так продолжаться не может. Надо принимать кардинальные меры…
Готова поспорить – она говорила то, что от неё хотели услышать, а не то, о чем думала на самом деле. Почему-то мне показалось, что Елене Игоревне жаль исключать Вадима из школы, и в душе она надеется на какое-то чудо.
- Ты слышал, Канаренко? – Марго подняла на Канарейку страдальчески взгляд. – Слышал?
- Слышал…Маргарита Ивановна, можно мне куда-нибудь присесть? А то мне в милиции все почки отбили, я себя так плохо чувствую.
Это стоило увидеть воочию! Такой же, наверное, Николай Васильевич Гоголь представлял себе немую сцену своей бессмертной комедии «Ревизор». Педагоги как сидели, так и застыли, словно заморозила их та самая Снежная Королева из нашей новогодней сказки, только глаза у них механически продолжали моргать. Боковым зрением я видела, как стоявший возле меня Виталик изо всех сил сжимает губы, подавляя рвущийся наружу хохот. Слава богу, этого никто не заметил – все взоры сейчас были как один устремлены на Канарейку. Вадим, конечно, снова дурачился, но делал он это столь вежливо и трогательно, что даже при всём желании, педсовет не мог обрушиться на него с новым потоком брани.
Маргарита Ивановна наконец-то вспомнила о том, что для поддержания в себе жизни нужно периодически дышать и шумно глотнула воздух, после чего судорожно кивнула Вадиму на одиноко стоявший возле окна стул.
- Ну…С-садись…
- Спасибо большое. – Канарейка был просто цвет вежливости. Не спеша усевшись на стул, он как самый примерный ученик в школе сложил руки на коленях и внимательным лучистым взглядом окинул всех представителей педагогической инквизиции.
Отвечающая за воспитание детей благообразная старушенция первая пришла в себя и сразу же поспешила вернуть тему разговора в прежнее русло. Нас обсуждали вдоль и поперёк, нам выносили самые страшные приговоры и мы, что самое обидное, не имели никакой возможности спорить и оправдываться. Мысленно я уже попрощалась с этой школой. Не удалось мне тут и недели полной проучиться. Сказать кому-нибудь из моих прежних тверских педагогов – не поверили бы. А может это и не я вовсе? Может, та Ксюша так и осталась жить в том городе, а сюда приехала совсем другая девочка? Ну вот, уже и крыша начала съезжать потихоньку – раздвоение личности одолело. Ох, да что тут удивляться? С такими заморочками ещё и не то будет. Мама узнает, что меня из школы исключают – живьём съест. Вот, скажет, докатилась! Образование среднее даже полностью не смогла закончить. Шуруй теперь в вечернюю школу, другого выхода у тебя нет. Будешь там с тупицами за одной партой сидеть благодаря своей распущенности… Я так явно слышала мамин строгий голос, что спину холодило от пробирающего страха. Кажется, это всё…Конец…Меня даже Канарейка теперь не спасет. Эти акулы просвещения уже приняли решение. Сами, не вызывая родителей. А это серьёзно. Серьёзней просто некуда.
Дверь распахнулась рывком – в кабинет вошла Воронина. Даже не вошла, а практически вбежала, задыхаясь от быстрой ходьбы. Уже переступив порог, она спохватилась:
- Извините… Можно, Маргарита Ивановна?
Кажется, никто не был против.
- Можно. Заходите, Татьяна Евгеньевна. Вы по какому вопросу? – Марго хотела предложить ей сесть, но, оглядевшись, сообразила, что свободных стульев больше нет, и сконфуженно кашлянула. Правда, Татьяна Евгеньевна садиться и не собиралась. Шагнув к директорскому столу, за которым, тесно прижавшись друг к другу, расположился весь педсовет, она замерла в замешательстве на какой-то миг, потом, обернувшись, посмотрела на нас с Виталиком, на Вадима, и снова обратилась к Маргарите Ивановне:
- Мне сказали, что вы их хотите исключить. Это правда?
- Правда. – Смело заявила Ядвига Степановна, угрожающе поблескивая линзами своих очков, однако Воронина на неё даже не взглянула.
- Вам не кажется, что вы торопитесь с этим решением?
- Нет, нам не кажется. – Завуч ещё раз попыталась привлечь внимание к себе. – А вы что-то против имеете, Татьяна Евгеньевна?
- Я…- Начала было та, но осеклась на полуслове, выразительно взглянув на Канарейку. – Вадюш, будь добр, выйди отсюда ненадолго. Подожди в коридоре.
- Ради бога. – Пожав плечами, Вадим медленно поднялся со стула и заковылял к выходу. Едва за ним закрылась дверь, Воронина продолжила, обращаясь непосредственно к директору:
- Я вот что хотела сказать…Этого никак нельзя делать…
- Да что вы говорите! – Возмущённым своим фальцетом перебила её Марго. – Назовите хотя бы одну серьёзную причину…
- Вы сами лучше меня знаете причину. И не одну. Вадима Канаренко нельзя исключать…
- Успокойтесь, Татьяна Евгеньевна…
Нет, они явно договорились обрывать друг друга на полуслове! Нас с Виталиком тут как будто и не было совсем, нашу судьбу сейчас даже не обсуждали, и мы, не привлекая к себе внимания учительской тусовки, сиротливо жались в угол.
Татьяна Евгеньевна действительно была крайне взволнованна, лицо её светилось возбужденным румянцем, глаза блестели ничуть не меньше, чем очки Ядвиги Степановны.
- Послушайте, это же несправедливо, мальчик хорошо учится, нельзя портить ему будущее.
- Он сам портит свое будущее, Татьяна Евгеньевна. – Раздражённо возразила старушенция. – Мы девять лет терпели его хулиганские выходки. И если на ваших занятиях он так себя не ведёт, то это вовсе не повод его защищать.
- Я вовсе не поэтому его защищаю. – Довольно резко откликнулась Воронина, в упор посмотрев на бабку-божьего одуванчика пронзительными как уголь глазами. – Мне прекрасно известны проделки Вадима, я сама не раз делала ему внушения по этому поводу. И я всё равно убедительно вас прошу всё обдумать и взвесить. У мальчика большое будущее, он далеко пойдёт, если вы не сломаете ему жизнь сейчас, в самом её начале. Не делайте этого.
- Татьяна Евгеньевна, милая, о каком большом будущем вы говорите?! – Марго возмущённо всплеснула короткими пухлыми ручками. – Ваш обожаемый «мальчик», как вы говорите, в пьяном виде подбил наших ребят на вопиющее хулиганство! Мне вчера из милиции Звёздного Городка звонили. Вы можете себе представить – из Звёздного Городка! В котором Канаренко и вся его честная компания устроили настоящий погром, даже окно в квартире разбили! Что же, по вашему, ждет этого мальчика в будущем? Не знаете? Так я вам отвечу. Колония для несовершеннолетних! А потом настоящая тюрьма!
- И вы, естественно, стремитесь столкнуть его в эту бездну поскорее, да?
Браво, браво, браво, Татьяна Евгеньевна! Мысленно я от всей души хлопала ей в ладоши. Как ловко и решительно эта маленькая женщина завела в тупик и разом смутила весь педсовет! Теперь каждый из них основательно задумается: а педагогично ли, в самом деле, бросать трудного подростка на произвол судьбы? В этом ли заключается их миссия по жизни? Тактика Ворониной оказалась настолько точной, что счастливый исход был неизбежен. Я уже не сомневалась, что она победит в этом соревновании.
- Дело в том…Дело в том, что Канаренко сам рано или поздно скатится по наклонной плоскости. – Марго вела себя тише и менее уверенней, чем прежде. – Если он в пятнадцать лет такой, его уже никто не исправит. Даже мы.
- Его и не надо исправлять. – Вновь ринулась в атаку Татьяна Евгеньевна. – В этом нет никакой необходимости, можете мне поверить. Я очень много общаюсь с Вадимом, и я его гораздо лучше смогла изучить, нежели вы. Это редкий самородок, к которому нужен индивидуальный подход. Он слишком талантлив, отсюда и происходит этот переизбыток энергии. Плюс еще переходный возраст. Я больше чем уверена, что со временем Вадим успокоится – стоит ему только найти себя в жизни, и всё у него будет замечательно, всё на свои места встанет. Из таких вот школьных хулиганов часто вырастают великие люди: учёные, музыканты, артисты, изобретатели. А Вадим во всём талантлив – поёт, играет, сам импровизирует, и голова у него сама по себе отлично работает. Ну а на сцене вы все сами его видели – выше всяких похвал, это я как специалист утверждаю. И вы всерьёз считаете, что такой одарённый человек закончит свою жизнь в тюрьме? Да никогда я в это не поверю. Поэтому и говорю: не поступайте опрометчиво. Это всего лишь очень живой характер, не влекущий с собой никакого серьёзного криминала. Вадиму необходимо самореализоваться как можно скорее, и я как раз ему сейчас в этом помогаю.
Честное слово, ещё чуть-чуть – и я бы зарыдала в голос. Это было защитное выступление профессионального адвоката перед судом присяжных заседателей! Сколько огня, сколько глубины чувства, сколько вдохновения! О собственной участи я как-то позабыла совсем, жадно ловя каждое слово Ворониной и соглашаясь в душе со всем, что она говорит. «Педсоветчицы» молчали как молнией сражённые. Еще бы! Говорить что-либо после такой пламенной речи никому не хотелось. Любые попытки протестовать в данный момент выглядели бы жалко и мерзко. Взглянув на ситуацию глазами Ворониной, все как-то внезапно поникли, растеряв свой недавний энтузиазм. Каждая из учительниц, наверное, на свой счёт приняла просьбу Татьяны Евгеньевны не губить жизнь юного таланта на самом корню. Ни одна не хотела оказаться убийцей.
Бедная Елена Игоревна наконец-то перестала краснеть, обнаружив возле себя единомышленника. Она-то первая и заговорила, нарушив гробовое молчание своих коллег.
- Я всегда поражалась, почему он так себя ведёт? Хулиганами только двоечники обычно бывают. Лодыри и тунеядцы, которым делать больше ничего не хочется. Но Вадим…Такая умница…Начитанный, рассудительный мальчик. Память изумительная, логика – всё при нем. Английским свободно владеет. Даже Варвара не настолько в учёбе успевает. У него и четвёрки-то редко бывают, иногда только, когда очередная сумасшедшая муха укусит и учиться надоедает. А так…Бывает, он даже урок пропустит, а тему всё равно знает, как будто заранее где-то вызубрил. Схватывает на лету. Обидно даже. Вёл бы себя хорошо – цены бы ему просто не было.
Это был последний, завершающий удар! Нокаут! Он решил всё дело. Ядвига Степановна больше не сверкала линзами, старушенция приуныла, впав в маразматический транс. Все напряженно ждали, чего же скажет Маргарита Ивановна, какой приговор объявит? Казнит своими руками или всё-таки помилует распущенную и неуправляемую гордость школы?
Татьяна Евгеньевна смотрела на директрису в упор, словно пыталась загипнотизировать взглядом, и одному богу только известно, сколько надежды хранило в себе это взволнованное ожидание. Я затаила дыхание: вместе с судьбой Вадима сейчас решалась и наша с Виталиком участь. Если его оставят в школе, нас тем более никто не выгонит, ведь даже ежу ясно, что мы – просто вагончики, покорно ползущие в хвосте локомотива. И много нас, между прочим, было – таких вагончиков.
- Ну…Знаете…- Марго наконец-то обрела дар речи. – Я всё прекрасно понимаю, Татьяна Евгеньевна. Вы думаете, я сама не переживаю? Я вовсе не такая кровожадная, какой вы меня представляете. Но вы меня тоже должны понять – каждый день на нервах. Каждый день со страхом ждешь, чего он сегодня натворит. И так девять лет в подряд…Это же ненормально, неестественно.
- Я обещаю вам сделать всё возможное, чтобы подобных происшествий больше не было. – Твердо заявила Воронина. Директриса от удивления даже с места приподнялась:
- Как? Вы ручаетесь…
- Совершенно верно. Я хочу поручиться перед вами за Вадима Канаренко. Отныне всё, что он будет делать – целиком и полностью касается меня.
- Вы рискуете.
- Я знаю. Но у меня нет другого выхода. Вадим больше не будет вас изводить, я за это отвечаю. Только оставьте его в школе, я вас очень прошу.
Она могла и не просить – Маргарита уже сдалась и выламывалась теперь только для вида. Вроде бы всё было решено окончательно и бесповоротно и вот – на тебе! Но, видимо, чёрствость действительно не была свойственна директорской душе, и в конечном итоге разум всё-таки уступил место эмоциям.
- Так и быть, Татьяна Евгеньевна. Но только если вы серьёзно ручаетесь за Канаренко.
- Ручаюсь. – Ни один мускул не дрогнул на приятном лице Ворониной. Сейчас она отвечала за свои слова и потому была полна уверенности.
Кажется, гроза прошла стороной. Ангел-хранитель Канарейки мимоходом и к нам прикоснулся своим ласковым крылом, так что из передряги мы с Виталиком вышли целыми и невредимыми, отделавшись, можно сказать, легким испугом и последним предупреждением.

27

Из кабинета мы вышли все вместе – Татьяна Евгеньевна была сейчас нашей доброй феей, расставаться с которой не хотелось, особенно после только что пережитого стресса, и мы с Виталиком инстинктивно жались к ней как слепые котята жмутся к своей матери, спасаясь от любой потенциальной опасности.
Вадим ждал нас, устроившись на скамейке в раздевалке младших классов. Он даже рта раскрыть не успел для того, чтобы спросить, чем всё закончилось – Воронина строго качнула головой:
- Идём со мной.
- Куда? – Спрашивая, Канарейка, тем не менее, послушно поднялся.
- Ко мне в кабинет. Теперь мы с Ириной Павловной будем педсовет над вами проводить.
После разговора с Марго Татьяна Евгеньевна изменилась буквально на глазах – став хозяйкой положения, она превратилась в суровую, бесстрастную учительницу и сейчас даже не верилось в то, что каких-то десять минут назад в кабинете директора звонко и воодушевлённо звучал её голос, призывающий педагогов к гуманности.
Воронина шла вперед быстро, не оборачиваясь, в то время как мы с Виталиком вынуждены были тормозить, ожидая Вадима – если по ровному пути он ещё хоть как-то шёл, то, поднимаясь по лестнице на третий этаж, Виталику пришлось поддерживать друга под руку – таких героических усилий стоил ему этот туризм.
- Ну что? – Переводя дыхание, Вадим старался говорить как можно тише.
- Нормально всё. – Таким же шёпотом отозвался Виталик. – Татьяне спасибо скажи. Если бы не она, вылетели бы мы из родной школы как пробки из под шампанского. Так что теперь не вздумай Марго доводить, понял? Татьяна за тебя перед ней поручилась.
Канарейка промолчал, и это уже радовало – значит, ему просто нечего ответить. А потом мы наконец-то вошли в кабинет Ворониной… Я сразу поняла, что серьёзного педсовета здесь не будет – мы ещё за порог не успели шагнуть, как нам навстречу метнулась женщина в джинсах и свободном свитере, тонкая, подвижная и, на первый взгляд, очень молодая.
- Ну как?! – Задала она тот же вопрос Ворониной. – Отмазала?!
- Отмазала. – Устало объявила та. – Еле-еле.
- Ура! Вадька, зараза такая, иди сюда, сейчас я тебя убивать буду!!!
В Ирине Павловне смеялось абсолютно всё, начиная с короткого обесцвеченного хвостика на затылке и заканчивая большим, почти карикатурным ртом. Весёлую картину дополнял задорно-курносый нос и круглые, зеленоватые глаза, которые сейчас излучали невыразимое ликование. Выдающие истинный возраст женщины морщинки я рассмотрела гораздо позже.
- Ну-ка, ну-ка…- Подскочив к Вадиму, Овсянникова бесцеремонно ущипнула его за щёку.
- Ай! – Возмущённо вскрикнул тот. – Больно же!
- Больно ему! Тебя бы ремнем отшлепать как следует! Мы тут с Татьяной Евгеньевной места себе не находим, волосы рвём, локти кусаем! Поседели вон все на нервной почве. А он что вытворяет!
Воронина указала нам с Виталиком на маленький диванчик, уютно примостившийся возле стены:
- Садитесь, ребята.
Мы послушно сели. От пережитого волнения у меня всё еще дрожали колени, и я изо всех сил старалась отвлечься, переключаясь на более спокойную, дружескую атмосферу, царившую в этом кабинете. Татьяна Евгеньевна тяжело опустилась на стул – ей, в отличии от Овсянниковой, было не особенно весело.
- Ох…Как будто с Бородинского сражения вернулась…
- Чай будем пить? – Обращаясь к своей коллеге, Ирина Павловна спрашивала одновременно и всех нас.
- Будем. – Ответил Канарейка так же – от общего имени, усаживаясь на стул напротив Ворониной. Овсянникова шутливо сдвинула брови:
- А ты, по идее, ничего не заслужил, мой дорогой.
- Это нечестно. – Так же, дурачась, обиделся Вадим. – Морить человека голодом бессердечно. Так даже заключённых в тюрьме не наказывают.
- Ты прав. – Подумав, согласилась Ирина Павловна. – Даже в карцере особо буйным положен чёрствый хлеб и сырая вода. Но у нас хлеба нет, поэтому дадим тебе сушку. Одну. Самую старую, у меня как раз в столе завалялась.
Вадим насупился:
- Ну ладно-ладно…Попросите меня ещё чего-нибудь сыграть на голодный желудок.
- Ой, какие мы обидчивые! – Овсянникова рассмеялась. – Да если бы не Татьяна Евгеньевна, ты бы нигде уже не сыграл, Станиславский ты наш!
Канарейка, надо отдать ему должное, с искренней признательностью посмотрел на Воронину:
- Спасибо, Татьяна Евгеньевна… Даже не знаю, чего бы я без вас делал.
- Не стоит, Вадюш. – Натянуто улыбнулась та. – А вот насчет твоего поведения нам надо серьёзно поговорить.
- Я всё знаю, Татьяна Евгеньевна. Знаю, что вы перед директором за меня поручились. Вы не волнуйтесь, я вас не подведу.
Теперь Вадим не шутил – выглядел он просто ангелом во плоти и не поверить ему было невозможно. Татьяна Евгеньевна постепенно успокаивалась, черты лица её сами собой разглаживались, становились мягче, и я, наблюдая за Ворониной, вдруг поняла, чего стоил ей этот педсовет и насколько в действительности велик её страх лишиться Канарейки как талантливого артиста.
- Нет, Вадюш…Я не стремлюсь тебя изменить, если ты так думаешь. Просто на самом деле, твои проделки могут тебе дорого обойтись в будущем, и ты уже не такой маленький, чтобы этого не понимать.
- Я всё понимаю. – Так же покладисто отозвался Вадим.
- Понимает он, как же! – Ирина Павловна колдовала над электрическим чайником возле подоконника и поддерживала разговор, стоя ко всем спиной. – Горбатого, как известно, могила исправит! Это к тебе как раз относится. И вы, ребята, тоже хороши. Нашли кому подражать!
- Ты ещё ничего не знаешь. – Возразила ей Воронина. – Я тебе не рассказывала, что у них со Звёздным Городком настоящая война идет уже давно.
- Война-а? – Овсянникова развернулась, удивлённо хлопая слегка подкрашенными ресницами.
- Мы с Володей тут на днях эту историю слушали – у нас волосы дыбом вставали.
- Значит, вот почему вы все в милиции оказались? Ну вы даёте, молодежь! Вам по пятнадцать лет уже, а вы такими глупостями занимаетесь! Ладно Вадька – ему по жизни неймётся, но ты-то, Виталь! Я тебя всегда спокойным парнем считала. И умным.
- А я? – Возмутился Канарейка. – Меня, получается, вы дураком всегда считали?!
Ирина Павловна сделала строгое лицо, глянув на Вадима, но от этого стала ещё смешней:
- Уймись, ладно? А то и сушку не получишь.
Виталик застенчиво улыбнулся:
- Никакой я не умный, Ирина Пална. И также подвержен стадному инстинкту, как и все.
- Стадный инстинкт! Прямо бараны, а не люди. – Овсянникова покачала головой и словно лишь сейчас заметила рядом с Виталиком меня. – Кстати, а это что за красивая девочка такая? Я её, кажется, раньше не видела.
- Это Ксения. – Объяснила Татьяна Евгеньевна. – Она к нам недавно переехала.
- Серьёзно? И уже успела оказаться в самом эпицентре боевых действий?
Я тоже в свою очередь улыбнулась:
- Так уж получилось. Само собой.
- Ну естественно. – Ирина Павловна засмеялась. – С кем поведешься, от того и наберёшься.
- Минуточку-минуточку! – Опять запротестовал Вадим. – Это уже оскорбление. По вашему, со мной дружить вредно?
- Да, Вадик, и даже опасно для здоровья. Я уже давно заметила – синяки и фингалы с ваших лиц практически не сходят с начала учебного года.
- Издержки военного времени.
- Поди ж ты…Философ выискался. – Овсянникова сняла с электрической подставки чайник «Филипс» и принялась заполнять расставленные на подоконнике чашки дымящимся кипятком. – Милиционерам твоя философия тоже, наверное, понравилась? Как тебе у них гостилось?
Канарейка неопределённо дернул плечами:
- Не знаю. Я как-то слабо припоминаю, как там меня встретили.
- Твоё счастье. – Ирина Павловна улыбнулась иронично. – А нам вот ребята вчера рассказали, чего ты в милиции вытворял. Больно били-то?
- Я же говорю – не помню. Больно, наверное.
- Да он еле ходит вон. – Вставила Татьяна Евгеньевна. – Хорош артист. И вообще, чего я хочу сказать. Хватит уже ерундой заниматься, ребята. У нас новогодний спектакль на носу, вот о чем стоит думать. С понедельника начнем репетиции. Вадим!
- Да, Татьяна Евгеньевна?
- Я к тебе в первую очередь обращаюсь. От тебя зависит мир и покой в школе.
- А что я?
Вадим всё ещё пытался вести себя несерьёзно, однако Воронина уже оставила шутливый тон.
- Труби отбой. Больше никаких боевых действий. Во-первых, я директору пообещала, что ты больше не будешь себя плохо вести. А во-вторых, на новогоднем спектакле вы все будете мне нужны целые и невредимые. Без этих живописных украшений на лицах.
- Действительно, Вадь! – Подхватила Ирина Павловна. – Твою бы энергию – да в мирных целях! Займись стоящим делом, а? Всем будет хорошо и тебе – в первую очередь.
Помнится, вчера вечером я думала о чем-то похожем. Заняться стоящим делом, оставить эту глупую войнушку. Это было бы просто здорово. Если бы только Вадим взялся, наконец, за ум. Сейчас он выглядел послушным, милым мальчиком. Однако у меня были все основания опасаться подобного затишья – оно вполне могло быть показным. И вообще, вряд ли Канарейка сможет отказаться от войны. Для него это слишком весело и увлекательно. Что ж, пусть делает что хочет. Я лично в этом идиотизме больше не участвую. С меня хватит.


28

В тёплой, дружеской обстановке прошло чаепитие. Разговаривая с Ворониной и Овсянниковой, мы даже и не заметили, как пролетело время. Меня поражала одна вещь: полностью отличающиеся друг от друга, эти две женщины в то же время как бы дополняли собой один целый образ – законченный и такой яркий, что, понаблюдав за ними со стороны, представить их по отдельности становилось невозможно.
Татьяна Евгеньевна улыбалась мягкой, материнской улыбкой, глядя на нас как на родных своих детей, говорила медленно и вдумчиво – от всего её облика веяло домашним уютом. Ирина Павловна на фоне Ворониной казалась совсем девчонкой – насколько спокойна и ласкова была её коллега, настолько она сама являла пример неисчерпаемого юмора и оптимизма. Обе они, как я уже успела выяснить, имели специальное образование по части обустройства детского досуга, только Воронина в свое время училась в Нижнем Новгороде, а Овсянникова – аж во Владивостоке. Трудно вообразить, каким судьбами занесло их в этот скромный военный городок под Москвой, но то, что работу свою они обожали, было видно невооружённым глазом. Татьяна Евгеньевна вела в школе курсы театрального актёрского мастерства и пластику, Ирина Павловна отвечала за художественные танцы и музыкальную постановку, а в общем целом две эти милые, обаятельные женщины делали одно дело, которое, надо заметить, было нужным и полезным для коллектива хотя бы уже тем, что давало детям возможность проявит свои таланты. Как вот, например, в случае с Вадимом Канаренко. Где бы ещё он мог так раскрыться и выложиться в полной мере?
Я уже давно заметила, что и Воронина и Овсянникова обе без ума от своего лучшего ученика. Без ума, хочу подчеркнуть, в самом хорошем, чистом смысле этого слова, и опять же, каждая выражала свои чувства по разному: Татьяна Евгеньевна всё той же материнской опекой и покровительством, Ирина Павловна – постоянными шутками. Во время нашей дружеской беседы она то и дело периодически тискала Канарейку за щёки, всякий раз смеясь и от души умиляясь их детской нежности.
Всем было хорошо. Мне не хотелось уходить из этого гостеприимного кабинета, тем более что я знала – впереди будут выходные, которые мне суждено провести дома. Но время неумолимо шло, остановить его не был властен даже наш всемогущий, гениальный Вадим. Он, в принципе, и так уже пообещал нам с Виталиком сделать всё возможное для того, чтобы сменить мамин гнев на милость. Виталик сомневался в успешном исходе затеи друга и от того сильно переживал. Сегодня, к тому же, сопровождать нас по дороге из школы Вадим не собирался. Сразу же после чаепития он встретил в коридоре какую-то пышноволосую модницу в короткой юбке и, даже не прощаясь, на наших глазах ушёл с ней рука об руку в неизвестном направлении.
- Это кто такая? – Я озадаченно смотрела вслед удаляющейся от нас парочке. – Что-то не припомню…
- Оксанка Ледовская из одиннадцатого «А». – Пояснил Виталик. – Та ещё потаскушка.
- Он, по-моему, только с потаскушками и гуляет. – Заметила я, чувствуя почему-то странное покалывание в груди. Виталик взглянул на меня недоумённо:
- Естественно. Разве может быть по-другому?
- Не знаю. Обидно просто. Он мог бы одну какую-нибудь девушку счастливой сделать на всю жизнь.
Меня, кажется, занесло. Виталик тоже понял, что я сморозила глупость, усмехнулся:
- Зачем? Вадька в состоянии всех сразу осчастливить. Это же куда милосерднее по отношению к слабому полу. Любил бы он только одну – остальные страдали бы от неразделённых чувств. А так – все счастливы.
- Не знаю, какая девушка может быть счастлива, зная, что помимо неё, объект её любви успевает и с другими вести себя так же. Меня бы лично это не устроило.
- Ну, ты – это ты. – Виталик посмотрел на меня с нежностью. – Поэтому я тебя и люблю. Ты ведь не повесишься на Вадьку как все остальные девчонки, правда?
Хороший вопрос…Только лучше бы Виталик его на задавал. Во всяком случае, если бы меня в данный момент проверяли на детекторе лжи, я бы, скорее всего, завалилась с позором. Нет, определённо, вешаться на Вадима в прямом смысле я бы ни за что не стала. Но…Если бы он вдруг стал настойчивым? Сумела бы я тогда сохранять спартанское спокойствие?.. Нет, в этом я вовсе не была уверена. Вот в чём весь ужас! На моё счастье Канарейка ещё не пытался меня соблазнить. Хотя, если разобраться…Он лично никого сам и не соблазняет. Это делает его внешность, его живой ум и острый язык…Он ни за кем не ухаживает, потому что в этом нет необходимости. Поэтому и девушки у него такие. Сами штабелями падают…Маринка Фадеева, Оксана Ледовская…Кто ещё? Стоп, а я ведь, кажется, и там, в Звёздном Городке что-то слышала, когда стояла в темноте…
- Слушай, помнишь ту девчонку, что на коленях у парня сидела, когда мы в Звёздный пришли? Она что, тоже с Вадимом спала?
- Анжелка? – Виталик рассмеялся. – Ещё бы! Она у Вадьки первой как раз была. Она его всему научила. Это же первая звёздновская нимфетка, у неё, говорят, хроническое бешенство одного места.
- Серьёзно? А кто говорит?
- Да тот же Вадька. Говорит, самая опытная секс-бомба из всех, что у него были.
- Представляю…И не жалко ему было по своей воле с ней отношения прекращать?
- Если честно – жалко. Он сам не раз говорил. Анжелка, по его словам, одна пятерых стоит.
- И все-таки даже ради неё он не хочет войну прекращать?
- Ксюш, я думал, что ты давно уже поняла: Вадька никогда ничего не делает ради девчонок. У него их слишком много и совершать для них какие-то благородные поступки – не в его духе.
Мне опять стало грустно и обидно.
- Это потому что он никого ещё не любил по-настоящему.
Как ни странно, Виталик уловил моё настроение:
- Тебя это расстраивает?
- Конечно. – Не стала я отрицать. – Плохо, когда человек только пользуется чувствами других людей, ничего не отдавая взамен.
Развивая свою мысль, я невольно ужасалась. О ком я сейчас говорила? О Канарейке? Или о себе? Вот идиотка…Испереживалась вся… Вадим, видите ли, только позволяет себя любить. А ты, Ксюшенька, лучше что ли? Разве ты не лицемеришь, изображая из себя Джульетту?
- Ксюш, это всё ерунда. В пятнадцать лет ещё можно так смотреть на вещи.
Ну вот и славненько…Оправдывая своего друга, Виталик, сам того не ведая, заодно оправдал и меня, так что совесть свою я вполне могла успокоить.
По улице мы брели медленно. И не брели даже, а скорее ползли как сбившиеся с пути черепахи. Как не хотелось домой! Почему время несётся галопом, и жизнь летит кувырком?
- Как ты думаешь, в воскресенье Вадька будет нормально выглядеть? – Виталик шагал, угрюмо разглядывая дорогу. Спасая уши от холодного ветра, я накинула на голову капюшон.
- Не знаю. А что?
- Как – что? Если бы к воскресенью синяки прошли, он мог бы сразу идти к твоей маме.
Я остановилась:
- Что, вот так запросто он возьмет и явится к моей маме ни с того ни с сего?
- Не, почему ни с того ни с его? Ты же сама говорила, что мама мечтает с ним познакомиться. Скажи ей, что пригласила его на воскресенье в гости, назови точное время. А там уж мы с Вадькой договоримся и всё устроим в лучшем виде. Только время прямо сейчас надо назначить. Чтобы ты уже готова была.
- Интересно, а как это я узнаю, в каком состоянии будет в воскресенье Вадим? Мы же ни разу не увидимся за это время. И телефона у нас нет.
Теперь мы уже стояли прямо посреди дороги, мешая спешащим по своим делам прохожим. Виталик в замешательстве кусал губы, а я смотрела на него и ожидала какой-нибудь умной мысли.
- Знаешь, - в конце концов оживился мой верный рыцарь, - ты пока ничего конкретного маме не обещай на всякий случай. А в воскресенье, часиков в одиннадцать, с утра к окну подойди. Я тебе знак подам.
Что ж, затея была неплохая. А главное – единственная из всех возможных. Я искренне надеялась, что в воскресенье Вадим будет готов к нашему спасению, и никакая очередная пассия не отобьёт у него желания нам помочь.

29

Похоже, мама запала всерьёз. Переступив порог дома, я сразу же услышала льющийся из динамиков магнитофона уже успевший стать хорошо знакомым голос Канарейки. Играла вторая сторона, где под «Караоке» Вадим пел западные хиты на чистейшем английском. Магнитофон работал очень громко – так обычно включают только то, что безумно нравится, знаю по себе.
- Ксеня, это ты? – Мамин голос доносился из ванной.
- Конечно. Кто же ещё? – Я, не развязывая, стащила с ног полуботинки и, спихнув их с дороги, подошла к маме поближе. – А ты, я гляжу, все тащишься?
Мама так и застыла возле стиральной машинки с охапкой постельного белья в руках
- Какая грубость…Сколько можно тебя отучать от этих жаргонных словечек?
- Это не жаргон вовсе. Это язык молодежи. – Тяжело вздохнув, взялась объяснять я, но поняла вдруг, что переубедить маму очень трудно и сходу переключилась на более приятную и очень важную тему.
- Кстати, ты всё еще хочешь познакомиться с этим мальчиком?
Как по мановению волшебной палочки, мама мгновенно успокоилась, у неё даже глаза засверкали по-особенному, по молодому.
- А что? – Даже в голосе её затаилась радость.
- Ничего. Вполне вероятно, что он придет к нам в воскресенье. Но это еще не точно.
- То есть как – неточно? – Мама в сердцах пихнула белье в машинку и уставилась на меня, требуя объяснений. Действительно – почему неточно? Я наспех начала сочинять очередную басню.
- Ну…Не точно потому что Вадим очень занятой человек. У него каждый час по минутам расписан. Он в кружки ходит. Английским занимается, гитарой, хореографией…
- Да что ты говоришь… - Мама окончательно погрузилась в благоговейный транс. – Но разве в воскресенье кружки работают?
- Значит работают. Но я его очень просила, про тебя сказала. Он не обещал, но скорее всего, у него найдётся время с тобой пообщаться.
Мама шумно вздохнула – словно только что мимо неё пронесся кирпич, едва не коснувшись головы.
- Хорошо бы…Ты знаешь, по-моему, он просто гениальный. Неужели в наше время ещё остались такие ребята?
Я как можно безразличней пожала плечами:
- Значит остались.
- Скажи, а какой он из себя?
Нет, мама не уставала меня сегодня поражать! Что ещё за девичье любопытство?
- Он?...Красивый. Даже очень.
- Я так и знала. Человек с таким голосом не может быть посредственным внешне.
У меня на этот счёт было другое мнение, однако выражать его вслух я не стала.
- А ты случайно не узнавала, кто у него родители?
Вот тут-то я, слава богу, могла не врать!
- Папа у Вадима военный лётчик. Майор, кажется. А мама учительницей английского работает в Звёздновской школе.
- Правда? Как хорошо…
Я так и не поняла, каким образом для меня это может быть хорошо? Уж не в женихи ли мне определила мама милейшего Вадика Канаренко? А что? От неё и такого можно ожидать.
- Мам…Мне, по-моему, замуж еще рановато.
- А при чем тут замужество? – Мама была невозмутима. – Я просто хочу, чтобы ты проводила своё свободное время не с этой местной шпаной, а с умным, хорошим парнем. Серьёзным и воспитанным, с которым ты не попадешь в какую-нибудь грязную историю. Я хочу, чтобы рядом с тобой был надёжный человек, которому, в первую очередь, доверяла бы я.
Мне вспомнился мой славный Виталик…Ведь это его сейчас описывала мама, а вовсе не того херувима, голос которого звенел и переливался на всю квартиру.
- Вот поэтому я и желаю с ним познакомиться. – Заключила мама между тем. Я усмехнулась:
- Надеешься, что он окажется таким же как папа?
- Надеюсь. – Совершенно серьёзно подтвердила мама. – Хотя твой папа уникальный в своём роде человек. Другого такого нет.
Сколько раз уже я это слышала! Мамины убеждения о папиной эксклюзивности всегда означали для меня одно: надо остаться старой девой, потому что все мужчины мира, кроме Алексея Кондрашова – эгоисты, пьяницы и негодяи. Ну уж нет, мамочка…Это для тебя папа – герой, а для меня – обычный отец. Вечно занятый, вечно куда-то спешащий, страдающий остеохондрозом человек. От его интеллекта мне ни горячо, ни холодно. И ничего гениального я в нём не нахожу…В отличие от того же Канарейки.
- Значит, с Вадимом ты мне разрешишь встречаться? – Я пытливо смотрела на маму, затаив дыхание. – И гулять с ним отпустишь?
- Если он такой, каким я его представляю, то почему бы и нет? Не всю же жизнь мне тебя держать взаперти…Но только с ним.
Ну разумеется, мамочка, разумеется, он именно такой, каким ты его представляешь! Он тебе понравится. Он просто не может не понравится! Итак, все в порядке…Почва подготовлена. Теперь вся надежда на Вадима. Не подкачай, Канареечка, вытащи меня отсюда поскорее, пока я с ума от скуки не сошла!

30

Нет, бог всё-таки есть на свете, и он явно милосерден к моей скромной персоне! До сих пор мне казалось, что я – самый несчастный человек в мире. Как утомительно тянулось время! Здесь, в квартире, его словно и не было вообще, этого времени. Только отвратительно ленивые часовые стрелки, которые я тщетно пыталась гипнотизировать взглядом. Они тоже будто уснули – двигались еле-еле, и я злилась на них как на живых людей, досаждающих мне своей вредностью и ехидством.
Сам тяжелым грузом на сердце была неизвестность. Томясь под домашним арестом, я не знала, когда смогу выйти на свободу. Да и смогу ли вообще? Допустим, Вадим действительно придёт (в чём полностью уверенной быть никак нельзя)…Вдруг он в чём-нибудь проколется? Я ведь столько насочиняла про него маме. Что если она начнёт его расспрашивать? А она начнёт, непременно начнёт. И тогда…Даже страшно подумать, что будет тогда. Если мама поймёт, что её одурачили, она больше никогда мне не поверит. И из дома уж точно не выпустит до скончания века.
Я пережила половину пятницы и целую субботу…Я пыталась учить уроки, я читала классику и, засыпая над раскрытой книгой, таким образом коротала ненавистное время. Не было аппетита. Все мысли и чувства были об одном: что будет в воскресенье?
И вот наконец-то свершилось чудо! Ровно в одиннадцать часов утра я вышла на кухню и, глянув в окно, увидела Виталика. Он стоял под той же самой облысевшей березой и радостно улыбался. Не надо было никаких опознавательных знаков – я всё читала на лице Виталика. Есть! Неужели сегодня я буду гулять?!
Я бы завизжала от радости, если бы рядом на кухне не находилась мама. Я вообще постаралась долго возле окна не задерживаться, дабы не привлекать к себе лишнее родительское внимание, однако, остановившись перед мамой, не сдержалась:
- Мам, а как насчёт твоего фирменного пирога? Ты, кажется, что-то про него говорила.
Мама стояла возле раковины спиной ко мне и быстро, ловко чистила картошку для супа. Здорово у неё это получалось, лично я так не умела.
- Ты же не знаешь, точно ли придёт Вадим.
- Мне кажется, что он придёт.
- Да? С чего бы это тебе кажется?
- Ну…Не знаю…Я чувствую.
Мама вздохнула. Бросив ножик на дно раковины, убрала мокрой рукой прядь волос, упавших ей на лоб и медленно повернулась ко мне:
- Ты ему нравишься?
Странно, почему-то меня смутил этот вопрос. Сама бы я хотела знать, что думает обо мне Канарейка.
- Ну мам, если бы не нравилась, он бы вообще не согласился прийти.
- Действительно. Если нравишься – придёт. Ладно, сейчас суп сварю и буду печь пирог. На крайний случай сами его съедим.
В этот момент я готова была её расцеловать…

Звонок раздался около двух часов. К этому времени всё уже было готово: на кухне заваривался чай, фирменный мамин пирог источал изумительный запах на всю квартиру, от него у меня давно текли слюнки. Мама привела себя в порядок, приоделась по такому поводу. Создавалось впечатление, что тут намечается настоящая помолвка, а не рядовое знакомство. Но это не имело значения.
Когда я открыла дверь, у меня едва не подкосились ноги. Сначала я увидела три большие розы с тяжелыми белыми шапками. Потом, с трудом оторвав глаза от этого прекрасного зрелища, перевела зачарованный взгляд на Вадима. О, это надо было видеть! К встрече с моей мамой он подготовился основательно! Чисто вымытые и хорошо уложенные тёмно-русые волосы ласкали взор. Аромат мужской туалетной воды слегка кружил голову – от него тоже текли слюнки, но только уже не от голода. От какого-то другого, ещё непонятного мне желания. Вадим опять был в своем шикарном «пилоте», который, как я знала, после пребывания в отделении милиции, пришлось сдавать в химчистку. Сейчас он выглядел даже более чем прилично – так же, как и его владелец. Синяков действительно больше не было. Лицо Вадима – гладкое, нежное, сияло здоровьем. Холёная белизна его бросалась в глаза, завораживала. Мне стоило большого труда справиться со своими эмоциями, вспыхнувшими совершенно неожиданно при виде этого очаровательного пятнадцатилетнего бабника и хулигана.
- Привет. – Тихо поздоровался Вадим. – Как дела?
- Хорошо. Тебя ждём. – Я заговорщицки улыбнулась, кивая себе за спину.
- Вот и дождались. – Не спрашивая особого разрешения, Канарейка шагнул через порог и сразу же вручил мне цветы. – Держи, великомученица.
Его детские глаза как всегда смеялись! Разумеется, эти розы были всего лишь реквизитом в задуманном нами спектакле, а вовсе не особым знаком внимания ко мне, но, тем не менее, стало очень приятно. Ну представьте сами: роскошный кавалер с цветами! Это почти принц на белом коне, ворвавшийся в тёмное царство злых сил для того, чтобы освободить свою прекрасную принцессу! Стоп… Что-то я размечталась…Мой принц сейчас стоит где-нибудь на улице, неподалёку от моего дома и трясется от волнения. А это чудо природы – всего лишь его посредник, от которого, тем не менее, зависит наша с Виталиком судьба.
В прихожую вошла мама.
- Здравствуй, Вадим. Очень хорошо, что ты нашёл время зайти к нам в гости.
- Добрый день, Ольга Михайловна. Я тоже рад возможности с вами пообщаться.
Откуда взялись в его голосе эти мягкие, робкие нотки? Или вид моей грозной (по слухам) мамы настолько смутил Вадима, что он и в самом деле растерялся?
- Ох, какая прелесть! – Мама заметила в моих руках цветы и поспешила сразу же их забрать. – Как это благородно!.. Ксенечка, ты хоть спасибо Вадику сказала?
Вот уже и Вадик…Очень мило…
- Конечно сказала, мам, что я, совсем невежа?
- Раздевайся, Вадик, разувайся. Ксенечка, покажи куда что девать и проводи гостя к столу.
И где это мама обучилась правилам этикета? Создавалось впечатление, что она всю жизнь принимала дома гостей! На моих глазах то и дело совершались поразительные метаморфозы!
Под дублёнкой у Вадима был изумительный белоснежный свитер, свободно спадающий на дорогие, фирменный джинсы (уж в чём-в чём, а в качестве шмоток я разбиралась неплохо!). Несмотря на то, что моя одежда вовсе не являлась стрёмной, в эту минуту, на фоне явившегося мне великолепия, я ощутила себя серой мышкой. Господи, как получаются у тебя такие создания?! По какому принципу ваяешь ты детей своих грешных, почему кому-то даешь всё, а другим – ничего? Нет, лично я была на бога не в обиде – мне, считаю, тоже от него немало перепало. И, тем не менее, возле Канарейки моя хвалёная красота, кажется, превращалась в полное ничто. Она просто таяла, стиралась, теряла свои краски. И вдруг я испугалась… Что, если маме Вадим покажется слишком вызывающим?! Хотя…С другой стороны, чем, собственно, он вызывающий? Красивое лицо и хорошая одежда – это вполне нормальные человеческие достоинства. Если бы Вадим был пострижен под панка или пришёл бы весь обвешанный цепями, вот тогда у меня точно имелся бы повод для паники, а так… Приятный во всех отношениях юноша. Я даже обратила внимание на отсутствие серьги в его ухе. Похоже, свой новый образ Канарейка продумал более, чем тщательно.
- Где Виталик? – Шёпотом, почти беззвучно спросила я, оставшись в прихожей наедине с Вадимом.
- Там. – Он неопредел1нно мотнул головой куда-то в сторону. – Неподалеку бродит. Достал меня уже за эти дни конкретно. Слушай, у меня под глазом ничего не видно?
Я напрягла зрение до предела.
- Да нет, вроде.
- Слава богу. Пришлось крем-пудрой мазать. Иначе еще немного – и я бы точно от Виталькиного нытья повесился.
- Вадик! Ксенечка! Идите чай пить, все готово!
Мамин голос источал медовую елейность. С ума сойти можно, она, кажется, и Ксенечкой-то меня никогда раньше не называла!

31

Самым трудным в сложившейся ситуации было держаться серьёзно и давить внутри себя весёлый смех. Я, к сожалению, никудышная актриса и потому роль девочки-скромницы давалась мне тяжело. Сидя за накрытым для чаепития столом, я старалась смотреть куда угодно: на мамин фирменный пирог, на свои, вспотевшие от волнения руки, на белую кружевную скатерть, на недавно поклеенные зелёные в цветочек обои… В общем, куда угодно. ТОЛЬКО НЕ НА ВАДИМА. Потому что всякий раз, когда я случайно всё-таки бросала взгляд в его сторону, меня начинало трясти от исступленного хохота.
ТАКОГО Канарейку я не знала. Это был совершенно другой человек, близнец, как две капли воды похожий на Вадима. У него был другой взгляд, другая манера говорить, другие движения. Я просто не верила своим глазам!
- Ты знаешь, Вадим, когда Ксеня сказала мне о тебе, я была поражена. Ты очень талантливый мальчик, тебе кто-нибудь об этом говорил? – Мама превратила мирное чаепитие в подобие собеседования. Сама она при этом к чаю не притрагивалась, занятая созерцанием своего гостя.
- Мне говорили об этом, конечно. Но сам я считаю, что мне ещё учиться и учиться надо. Я так ещё мало знаю. Мне все льстят, наверное. – Вадим тоже почти не притрагивался к пирогу – изображая высшую степень волнения, сидел, то и дело опуская кроткий взгляд на скатерть. Маму, похоже, это умиляло.
- Нет, поверь, это у тебя просто очень заниженная самооценка, Вадим.
(Это у Канарейки-то заниженная самооценка?! Ха-ха-ха!)
- Сейчас так трудно встретить умных, хороших ребят! Никто учиться не хочет, все только по улицам мотаются. Вот и моя дурочка всё туда же рвется, в эти дурацкие тусовки. Как будто нельзя свободное время с пользой проводить.
- Вы знаете, а у меня его и нету почти, свободного времени.
- Да-да-да, Ксеня мне говорила. Как ты всё успеваешь, Вадик? Это же так сложно.
- Сложно. – Готова поспорить, Вадим понятия не имел, чего имела мама в виду и в чём заключается эта самая сложность. Он действовал вслепую, наугад, по принципу «надо соглашаться со всем».
- Конечно сложно, Ольга Михайловна, но в жизни всякие знания могут пригодиться.
- Да. Я с тобой согласна. – Мама заворожено любовалась Вадимом и не скрывала этого. – Я сама класса до шестого учиться не хотела. Слава богу, вовремя за ум взялась, родители мозги вправили. Теперь вот Ксене пытаюсь внушить, как необходимо всестороннее образование. Не хочу, чтобы она повторила мои ошибки. Но у неё, похоже, ещё ветер в голове. Ни цели в жизни, ни мечты.
- Разве такое бывает? – Вадим посмотрел на меня осуждающе, быстро хлопая ресницами. – Ксюш, так нельзя. Это сейчас тебе кажется, что жизнь проста и легка, пока тебя родители обеспечивают. Но ты же не будешь всю жизнь у них на шее сидеть.
- Я замуж выйду сразу после школы. И пересяду на шею мужа. – Я уже устала быть пассивным наблюдателем в этой игре и тоже решила принять в ней самое непосредственное участие.
- Вот…- Мама будто даже обрадовалась, услышав мое крамольное заявление. – И все они сейчас такие. Ни учиться, ни работать не хотят. Хоть бы ты её вразумил, Вадик.
- Я постараюсь, Ольга Михайловна. – Клятвенно пообещал Вадим. – Вообще, Ксюша хорошая девочка, это она нарочно так себя ведёт. Выделиться хочет. Но если на неё хорошее влияние оказать, она исправиться. Я могу помочь. Только время надо найти.
- Ты давно английский учишь? – Внезапно сменила тему мама. Вадим не растерялся – перестроился так же резко:
- Да. У меня мама – преподаватель английского. Я с детства слышал и ещё до школы мог на нём свободно изъясняться.
- Надо же… - Мама изумлённо покачала головой. – А я слушаю кассету и поверить не могу. Такая чистая речь. Хотя, если честно, мне твои гитарные композиции больше понравились. Они душевней. Очень бы хотелось живьём твоё исполнение послушать, только я забыла Ксене сказать, чтобы ты гитару захватил.
- Так у меня нету гитары. – Простодушно отозвался Вадим, честно глядя на маму.
- Как – нет? – Та слегка растерялась. – Как же ты в кружок ходишь, если у тебя своей гитары нет?
Вон он, первый конфуз, которого я так боялась! Вадим метнул на меня молниеносный взгляд.
«Чего ты там ещё про меня наплела?» - Успела я в нём прочитать. Как всегда в подобных ситуациях щеки мои предательски вспыхнули и зарделись краской. Чем я могла ему ответить?
- А…Дело в том, что гитара была…Вернее, она и сейчас есть. Но у меня дома собака…Щенок еще, зубы режутся. Стоило один раз гитару без присмотра оставить – и всё. На щепки изгрызла.
Честно сказать, Канарейкиной находчивости можно было позавидовать – он, в отличие от меня, опомнился мгновенно, словно ответ у него давно уже был заготовлен. Во всяком случае, нашего обоюдного замешательства мама не заметила, и всё прошло гладко.
- Вот она, любовь к животным! Поэтому я никогда в жизни их не заводила. Слишком сомнительное удовольствие.
- А я люблю животных. – Признался Вадим откровенно. – И цветы очень люблю. Мы с мамой не балконе цветник разводим. Если хотите, могу вам принести отростки, а то у вас окна совсем голые, я смотрю. Будет очень красиво, если вы горшки с цветами на подоконниках расставите.
Вадима, похоже, занесло. Мне оставалось только молчать и слушать. А ещё ждать, чем все это закончится.
Мама растерялась. Да-да, именно растерялась – это было видно невооружённым глазом! Я знала – почему.
- Видишь ли, Вадик…Я совсем не разбираюсь в комнатных растениях. Много раз пыталась что-то посадить, но все загнивало на корню. Это, наверное, не моё призвание.
Господи, она смущалась как девочка, застигнутая врасплох за поеданием конфет из буфета! Вадим беспечно рассмеялся:
- Что вы, Ольга Михайловна! Это же сущие пустяки! Я могу вас научить выращивать комнатные растения. Всё не так сложно, как вы думаете, есть только одно железное условие: цветы нужно любить. По-настоящему. Чтобы они чувствовали вашу любовь, с ними нужно говорить как с живыми, хвалить их, как будто они ваши родные дети, восторгаться их красотой – тоже непременно вслух. Вот и весь секрет. Если в душе вы любите растения, у вас всё должно получиться. Попробуйте!
Клянусь, я ни на секунду не усомнилась в Канарейкином пристрастии к домашней флоре! Передо мной сидел натуральный садовод-любитель, ботаник без очков. Представляю, в каком восторге пребывала сейчас мама! Никогда я не видала её такой воодушевлённой.
- Это замечательно, Вадик…У тебя, наверное, тонкая душа, раз ты всерьёз занимаешься цветами. Может ты и в будущем профессию собираешься выбирать в этой сфере?
- Да нет, что вы. – «Вадик» застенчиво улыбнулся, неторопливо отхлебнул из чашки остывший уже чай. – Я просто люблю всё прекрасное. Всё, что радует глаз и слух. Не понимаю, например, как можно слушать этот ужасный рок, этот металл…
- А ты какую музыку предпочитаешь? – Тут же осведомилась мама.
- Я без ума от Чайковского. «Щелкунчика» могу часами слушать – так за душу берёт, что даже плакать иногда хочется. И вообще люблю классику. У меня дома даже целое собрание записей классической музыки есть, я с детства собирал. Бетховен, Моцарт, Прокофьев, Рахманинов.
Сделав глоток чая из своей чашки, я сразу же им и поперхнулась. От кашля из глаз брызнули слёзы. Видела бы мама это «собрание классики»!...Я её сама недавно слышала.
- Ксеня, что ты так торопишься? – Мама недовольно взглянула на меня, досадуя на то, что приходится отрываться от такого уникального собеседника. – За тобой никто не гонится.
И тут же забыла о моём существовании.
- Признаться, я и в классике так же как и в цветах мало что понимаю. Мой муж, Ксенин папа, вот он – да, он очень культурный человек. Он меня в своё время приобщил, научил ценить прекрасное. Но театр, например, это одно дело – там и правда интересно, особенно если спектакль хороший, увлекательный. Балет – тоже зрелище красивое, изысканное. Но вот филармонию я так и не смогла прочувствовать, хотя и осознаю, что это – настоящая, живая музыка.
- Это бывает. – Согласился Вадим с важным видом музыкального критика. – Не всем дано понять классику, это слишком сложно. В детстве я сам хотел писать нечто подобное и даже просил родителей отдать меня учиться игре на фортепиано. Но мне сказали, что оно не поместиться в нашей маленькой квартире. К тому же я был занят хореографией…
- Ты ей до сих пор занимаешься?
Было не понятно – спрашивает мама или утверждает. Душа у меня, во всяком случае, в очередной раз ушла в пятки. Надвигалась новая промашка. Слава богу, Канарейка это почувствовал и снова выразительно взглянул на меня.
«Я занимаюсь хореографией или нет?» - Прочитала я его немой вопрос и еда заметно, быстро кивнула.
- Конечно до сих пор, как же может быть иначе? Это же своего рода спорт, как вы считаете?
- Безусловно. – Согласилась мама. – Очень хорошее занятие. Когда же ты всё успеваешь?
- Стараюсь. – Вадим снова скромно потупил глаза. – Всё надо в жизни успевать. Я даже сплю не больше пяти часов в сутки. Половина ночи на чтение уходит.
- Да что ты говоришь… - Мама не уставала поражаться. – Любишь читать?
- Обожаю.
- И, наверное, тоже классику?
- Преимущественно. А вообще, Толстого, Достоевского, Чехова, Тургенева я давно уже прочитал, ещё классе в пятом. Сейчас пьесы Островского досконально изучаю. Мы скоро по ним будем спектакли ставить в рамках школьной программы. Ксюшу вот, кстати, тоже к этой самодеятельности приобщили.
- Ой, прекрасно! Её не допросишься почитать, только гуляет целыми днями да музыку гоняет. Может хоть таким образом будет литературу знать. И когда же вы будете ставить спектакль?
- Где-то после Нового Года. Сейчас у нас по плану новогодняя сказка для малышей. Ксюша в ней будет Герду играть, а я Кая.
- Какая прелесть! И где же вы будете его ставить? Прямо в школе?
- Нет, на Чкаловской. В Доме Офицеров. С понедельника начинаем репетиции.
- А я смогу прийти посмотреть спектакль?
- Конечно, Ольга Михайловна. О чём речь?! Может, вы ещё вашей Ксюшей гордиться будете.
Беседа эта обещала стать бесконечной. Запас маминых вопросов не иссякал, она всё спрашивала и спрашивала, а Вадим всё отвечал. Он был в своем амплуа – ни разу не сбился с ритма, ни на миг не задумался, не заставил ждать. Что-что, а говорить Канарейка умел! На любую тему, о чём угодно он мог распространяться долго и подробно. Возвращаясь к симфонической музыке, Вадим скорбел и сокрушался над трагическими судьбами почти всех великих композиторов – при чём, биографию каждого обсуждал отдельно. Потом его неожиданно швыряло в ту же классическую литературу, и он подробно расписывал нам яркие образы различных персонажей. Он наизусть цитировал Грибоедова, Пушкина и Лермонтова, критически проезжался по Белинскому и Радищеву. Я ни черта не соображала во всей этой белиберде, так же как моя мама не понимала филармонию, но наблюдать за мамой было интересно. Словно чувствуя её кустарность в области культуры, Вадим начинал читать лекции о каких-то алгоритмах, вспоминал Лобачевского и Ломоносова, из которых я боле менее знала только последнего. Уже выпили весь чай и съели весь пирог. В центре стола осталась стоять только ваза с розами – такими же белоснежными как свитер Вадима. Я жадно вдыхала пьянящий цветочный аромат и всё ждала, когда же, наконец, наступит развязка? А то мы тут, конечно, хорошо устроились, между тем как бедный Виталик на улице, наверное, места себе не находит, да ещё и мерзнет, поди, на морозе.
Вадим, вероятно, тоже беспокоился о товарище. Выбрав подходящее время, он, как бы между прочим, «закинул удочку».
- Ольга Михайловна, а вы разрешите Ксюше погулять со мной сегодня?
Он нисколько не нервничал, будто спрашивал исключительно ради приличия. Стоит ли говорить, что мама с радостью дала согласие?
- Только где здесь гулять-то в вашем посёлке? Ни парка приличного, ни дома культуры.
- Да что вы, Ольга Михайловна, сейчас в домах культуры и культуры-то никакой не пахнет! Я на Чкаловскую уже забыл, когда ездил в последний раз, в Дом Офицеров. Раньше там хоть боле менее приличные фильмы показывали, а теперь сплошные ужастики да боевики эти дурацкие. Терпеть не могу этот низкопробный импорт!
- Ой, и не говори! – Вадим, сам того не ведая, наткнулся на мамину любимую тему практически наугад. – Как будто мы свою продукцию не в состоянии выпускать! Всё шлют нам эту пошлость, смотреть тошно. Разве с нашими старыми фильмами может что-то сравниться?
- Вы правы, абсолютно правы. – Поддерживая разговор, Канарейка неторопливо обувался, и я безмолвно следовала его примеру. Пока мама добрая. Пока не передумала. Все может быть…
- Я вот, например, фильм «Офицеры» могу бесконечно смотреть.
- Ой, да, замечательная картина! За каких-то два часа целая жизни проходит. Не то что эти мыльные оперы – одну сцену на пять серий растягивают. – Мама, кажется, была в ударе. Встретив единомышленника, она теперь стремилась излить ему душу в полной мере и как можно скорее, пока он ещё не ушел. – А «Дом, в котором я живу»?
- Выше всяких похвал! Я его наизусть знаю. А ещё мне очень фильмы Андрея Тарковского нравятся. Такие серьеёные они, глубокомысленные, хоть и не всем понятны. У меня кассет много. «Сталкер», «Солярис», «Зеркало», «Андрей Рублёв». Мы вот с Ксюшей прогуляемся, а потом я её в гости приглашу и покажу какой-нибудь из этих фильмов. По крайней мере, хоть что-то в голове отложиться, а если нет – так я помогу. А в следующий раз вы её со мной отпустите в Москву, в Третьяковскую галерею? Она ведь там, наверное, никогда не была? Так я ей там всё покажу и расскажу, никакого экскурсовода не понадобится, я про многие картины сам всё знаю, интересовался одно время.
Итак, свобода была мне гарантирована! Никогда не думала, что это слово может быть таким сладким и желанным. СВОБОДА!!!..Я, кажется, начала понимать чувства заключенного, отсидевшего долгий срок в тюрьме. Сейчас на всё вокруг я смотрела совершенно другими глазами.
Улица была не просто улицей. Солнце – не просто солнцем. Страх потерять всё это в одно мгновение перевернул моё сознание, накрыв всё существо волной неимоверного счастья. Оказавшись за порогом квартиры, я не сдержала своих эмоций и в порыве ликования повисла на шее Вадима
- Спасибо! Спасибо, спасибо! Ты – гений! Спасибо! – Не отдавая себе отчёта, я чмокала его в щёки, от которых тоже почему-то пахло дорогой мужской парфюмерией. – Спасибо! Это было здорово!!!
А дальше произошло невероятное. Впрочем, скорее, самое вероятное из всего, что могло бы произойти после такого бурного выражения благодарности с моей стороны. Сильные, даже в какой-то мере грубые руки сжали мои плечи с таким исступлением, что я чуть было не вскрикнула от боли. Но всё забылось в следующее же мгновение…Вадим буквально оторвал меня от пола, швырнув куда-то в сторону, крепко прижал к дверце щитка на стене, и я даже опомниться не успела (не то что испугаться!), как почувствовала его язык у себя во рту. Более беспардонного, более наглого поцелуя я ещё не знала в своей жизни! Это было нечто невообразимое, дикое и вместе с тем ошеломляющее, как ураган, сметающий на своём пути все что можно…Впервые в жизни я ни о чем не думала, ничего не соображала, да и вообще не помнила, кто я такая и чего, собственно, из себя представляю. Я впервые ничего не делала сама – Вадим просто-напросто лишил меня такой возможности. Его язык делал всё, что ему хотелось и не ждал от меня ответа. Это, конечно, можно было принять за насилие, если бы…
Жар, вспыхнувший где-то на уровне груди, опалил всю кожу и переместился куда-то вниз, вызвав такое небывалое ощущение, что ноги мои само собой начали сгибаться в коленях. Если бы это была физкультурная раздевалка, сейчас бы я уже лежала на скамейке. И не только не сопротивлялась, но и просила бы его не останавливаться. Господи, а я-то уже обвиняла себя по фригидности! Ерунда!.. Я нормальная! Это парни мне раньше попадались неопытные – только и всего. Возбуждать не умели. Господи, как здорово! Как восхитительно! И ещё этот запах парфюма… Я задыхалась, пытаясь ответить, проявить инициативу – ничего не получалось. Вадим подавлял меня своим натиском, и мне оставалось только подчиняться и получать удовольствие. (Видел бы нас сейчас Виталик!)
Я не знаю, сколько времени прошло, и как долго стояла я, прижавшись затылком к щитку. Открыв глаза, я увидела лицо Вадима. Близко-близко, я даже ощущала его дыхание, от которого по-прежнему сладко ныло ниже живота.
- Уснула что ли? – В голосе звучала откровенная насмешка. Синие глаза в обрамлении тёмно-русых ресниц смотрели пристально, с неприкрытой иронией. – Пойдем что ли? А то Ромео твой, неровен час, дуба даст на улице.
Вот так…Будто и не было ничего. Вадим выглядел невозмутимым и бесстрастным, как ни в чём не бывало. А я…Я всё ещё тряслась, словно в лихорадке и никак не могла успокоиться. Что это было?.. Что за помешательство такое?.. КАК он мог?.. И КАК ЭТО я позволила?! В голове была каша, мысли путались. Вадим взял меня за руку и потянул за собой к лестнице:
- Пойдём же! Идём. Виталька ждет!
Он вспомнил о Виталике…Какое благородство и великодушие…Я медленно спускалась по ступенькам, держась одной рукой за перила. Вторая бессильно лежала в тёплой ладони Канарейки. Пальцы его казались мне горячими, и мне хотелось выдернуть руку, однако она была как будто под действием электрического тока – не слушалась меня, не подчинялась. «Ну что, доигралась? – Пищал где-то внутри тонкий, ехидненький голосок. - Так тебе и надо. Сама виновата, полезла с поцелуйчиками. А теперь обижаешься. На что? Он и после секса с тобой останется таким же далёким и независимым, не то что после простого поцелуя. Это для тебя он не простой, а для него – очередная милая забава, сладкая подачка, которую он раздаёт своим поклонницам направо и налево по доброте душевной. Разве так обращается с тобой Виталик? Естественно, его поцелуи не сводят тебя с ума, но зато какого глубокого чувства они полны! И с каким обожанием он на тебя смотрит! А этот неоперившийся Казанова…Вспомни его взгляд..»
Мне стало нехорошо. Я вдруг осознала, что это была проверка. Типичная проверка. На вшивость, как говорится. И вовсе не намерен Вадим отбивать меня у Виталика, на кой я ему сдалась? Он просто хотел посмотреть, как я буду себя вести и узнать, как на самом деле я отношусь к Виталику. Сволочь! Моё недавнее восхищение Канарейкой готово было вот-вот обернуться ненавистью. У самого выхода из подъезда я остановилась и, резко дернув руку на себя, все-таки сумела её освободить:
- Пусти! – Этот мой вопль таил в себе угрозу. Вадим шутливо поднял руки вверх:
- Ради бога.
Мне захотелось его ударить. Со всего маха взять – и стукнуть по этой холеной гладкой щеке. Однако всё тот же гнусавый голос, идущий изнутри, подсказал мне, что это бесполезно. Я ничего этим не докажу и только выдам ему своё внутреннее смятение. Однако выйти из подъезда просто так тоже было неприемлемо.
- Зачем ты это сделал? – Я всё ещё надеялась увидеть смущение Вадима, сейчас это послужило бы целительным бальзамом для моей измученной души.
- Скажи ещё, что тебе не понравилось. – Теперь Вадим смотрел на меня не насмешливо, а просто нахально. Я так и вскипела вся:
-Нет, не понравилось! Скажи спасибо, что я на помощь не позвала! Так маньяки обычно в подъездах на женщин нападают!
- Ой-ой-ой…- Канарейка состроил испуганную гримасу. – Несчастные жертвы, по-моему, и ведут себя по-другому.
- Я растерялась!
- Ну да, конечно. От страха перед маньяком. Это жертвам свойственно, я читал.
- Да, я заметила, ты очень начитанный! Мама – та вообще долго теперь от твоей эрудиции не отойдет! Только учти… Эта твоя хвалёная гениальность не даёт тебе права издеваться над людьми!
- Над кем это я издеваюсь? – Вадим нахмурился. Наконец-то. Хоть какой-то сдвиг. И я разошлась ещё сильнее:
- Да над всеми! И больше всего над Виталиком! Он мне рассказывал, как ты у него девчонку отбил! Тебе не стыдно? Зачем тебе это надо? У тебя полно девчонок, неужели тебе их мало?! Или ты садист, тебе радость доставляет друга унижать? Вот я какой неотразимый, никто передо мной не устоит! Да я бы на месте Виталика от такого друга держалась бы подальше! Только он слишком доверчивый и слишком добрый, поэтому и прощает тебя всегда! Но у тебя, похоже, сердца нет! Одной тебе мало было, да?.. Увёл, поиграл и бросил…Теперь за меня решил взяться? Это подло! Ты же такой умный, неужели ты этого не осознаешь?!
- Всё сказала?
Пока я захлёбывалась своим негодованием, Вадим хранил спартанское спокойствие, словно моя обвинительная речь его вовсе не касалась.
- А теперь послушай меня. Виталька – мой лучший друг. И я его люблю. Что касается Олеськи…Ты не знаешь этой истории во всех подробностях, поэтому не тебе меня судить. Эта, как ты говоришь, Виталькина девчонка, была очень хорошей шлюхой. Я о ней раньше знал, еёе до того, как Виталька на неё запал. Нет, я лично с ней не спал тогда, но знакомые ребята со Чкаловской говорили. Когда Виталька нас познакомил, у меня и в мыслях не было её уводить. Намекнул, правда, потом Витальке наедине, что из себя его любимая представляет. Он обиделся, не поверил. А она с ним за ручку гуляла, по-пионерски, и параллельно с другими трахаться успевала. Я говорю Витальке, что видел её своими глазами. Не верит, наивная душа. Ну и плюнул я на это дело. Не веришь, думаю, пеняй на себя. Придётся самому наглядным пособием послужить, чтобы убедился наконец. Это труда особого не составило, стоило только пальцем поманить.
Я слушала монолог Вадима и постепенно остывала. Тело больше не сотрясала дрожь, оно слабело, становилось мягким и безвольным. И сам Канарейка, серьёзный и непривычно печальный, выглядел очень мило и приятно.
- Так что ты не думай. Не хотел я Олеську у Витальки отбивать. Просто спасти его хотел. Иногда так надо делать. Сначала это больно бывает, но зато потом гораздо легче переболеть. Как сустав вывихнутый рывком на место ставят, так и здесь то же самое. Лучше быстро и сразу.
- Он её быстро разлюбил? – У меня почему-то охрип голос. Канарейка усмехнулся:
- Опять ты про любовь?...Объясни мне, что это такое? Виталька всегда всё усложняет. Он от природы максималист. Думает, если будет вести себя как джентльмен, это кто-нибудь оценит. А девчонки сейчас капризные и скороспелые. Им всё сразу подавай и в лучшем виде. Поцелуи – в первый день знакомства, секс – во второй. А если нет – значит с парнем не вёе в порядке. Либо он импотент, либо гомик. Я Витальке каждый день об этом говорю. Все без толку. Ему бы такую же девчонку встретить, как он сам, с такими же старомодными взглядами на отношения. Олеська ему ни с какого боку не подходила, поэтому я и взял на себя труд его от неё избавить.
Меня вдруг охватила обида:
- А я? Я, значит, тоже Виталику не подхожу, раз ты мне такие проверки устраиваешь?! Ты не имеешь права вмешиваться…
- Имею. – Оборвал меня Вадим всё так же серьезно. – На правах старого товарища – имею. Кто ты такая? Я тебя знаю меньше недели, и меня, в отличие от Витальки, так легко не проведёшь. Сама говоришь, какой он доверчивый и, тем не менее, этой его слабостью пользуешься без зазрения совести.
- Я? Пользуюсь?! – Возмущение моё в этот миг было очень искренним. – С чего ты взял, что я им пользуюсь?!
- Хорошо. Давай по-другому вопрос поставлю. Ты его любишь?
Никогда не думала, что такой незатейливый вопрос может застигнуть меня врасплох. Даже на педсовете в минувшую пятницу я не нервничала так как сейчас. Вадим смотрел на меня в упор, и неуютно мне было от этого взгляда.
- Конечно, люблю. – Язык еле шевелился в пересохшем рту. Из глаз Канарейки вновь выплеснулась холодная насмешка:
- Врёшь. Тебе просто делать нечего. А Виталька надёжный, преданный. За ним как за каменной стеной. Он тебя любит, а ты только пытаешься изобразить ответное чувство. Но это перед ним ты можешь играть. Со мной этот номер не пройдёт, я человека насквозь вижу.
- И чего же ты видишь?! – Я была вне себя от ужаса. Как точно он все понял, словно действительно умел читать чужие мысли! – Чего ты видишь?!
- Вижу, как ты на меня смотришь. Можешь, конечно, отрицать, обзывать меня самоуверенным нахалом, наградить меня манией величия и всё такое прочее. Но хочешь, я скажу, о чём ты на самом деле думаешь?
Я потрясенно промолчала. У меня не было слов. А Вадим продолжал как ни в чём не бывало:
- Ты думаешь: «Я такая красивая, так всем нравлюсь – чем я, собственно, хуже этих вертихвосток, с которыми он шляется? Если бы я захотела, я бы его соблазнила как нечего делать, но ведь это вовсе не означает, что я стану его девушкой, потому что он бабник и будет мне изменять. Поэтому гулять я буду с Виталиком, он ведь кроме меня ни на кого больше не смотрит, а мне это льстит. Виталик – симпатичный парень, добрый, милый, а главное, наивный и ему можно вешать лапшу на уши сколько душе угодно…Можно говорить ему все что угодно – он поверит, можно даже думать вовсе не о нём – он не узнает, можно, в конце концов, и флиртануть с другим – он простит, у него же душа святая».. Только знаешь что? – Голос Вадима повышался с каждым словом, звучал всё яростней и злей. – Если Виталька святой, то я – нет. Я всё прекрасно понимаю и на вещи гляжу трезво, поэтому хочу тебя сразу предупредить: обижать Витальку я тебе не позволю. Если ты сомневаешься в своих чувствах, то лучше не пудри ему мозги и скажи сразу, потому что потом он привыкнет к тебе ещё больше и ему будет намного больнее, чем сейчас. А если уж ты всерьёз решила с ним встречаться, выкинь из головы всю свою дурь и не пялься на меня так открыто, потому что снова выступать в роли хирурга мне, знаешь ли, не хочется! Мало удовольствия ставить на место вывихнутые суставы, тем более у человека, с которым дружишь много лет! А теперь пошли…Виталька ждёт.
Последние слова к делу не относились и были сказаны как бы между прочим. Не дожидаясь меня, Вадим распахнул дверь и вышел из подъезда. Я едва успела вслед за ним.
Морозный воздух вмиг остудил моё горящее лицо. И сделал это весьма кстати. Только бы Виталик не увидел меня в таком состоянии. Я уже не знала, что делать и как себя вести. Никогда мне не было так стыдно, никогда еще меня так сильно не унижали – открыто, в лицо. Только бы не заплакать сейчас от расстройства. Этого не хватало ещё… Будь ты проклят, Вадим Канаренко! Как быстро и безжалостно умеешь ты испортить настроение! А ведь так хорошо всё начиналось…

32

- Я уже думал, что вы никогда не придете!
Виталик встретил нас на углу дома. Он, казалось, накрепко примёрз к земле ногами и даже не сразу смог пойти нам навстречу.
- Ещё немного, и меня бы даже реанимация не откачала. Чего вы так долго?
- А как ты хотел? Ксюшину маму очаровать – это тебе не дышать свежим воздухом.
- Да меня тошнит уже от вашего свежего воздуха! Ну? Как дела?
- Отлично! Вручаю тебе твою красавицу в целости и сохранности!
Вадим снова был весел и беспечен, словно ничего и не случилось только что между нами в подъезде. А может и правда мне это померещилось? Голова плохо соображала. Радостный Виталик благодарил Канарейку и обнимая меня, не стесняясь прижимал к груди. Святая душа… Наивный…Доверчивый… У меня даже не было сил реагировать на его эмоции – настолько подавляло меня присутствие всевидящего и всезнающего Вадима.
- Ладно, дети мои. Будьте счастливы. Пошёл я!
Пересилив внутреннее напряжение, я всё-таки заставила себя взглянуть на Канарейку. Нет, Воронина права – артист он просто потрясающий! И как ему удается так быстро менять настроение?
- Да ты что, Вадь… - Попытался было возразить Виталик. – Зачем…
- Уймись, Павлецкий. – Ласково перебил друга Вадим. – Зачем я тут нужен? Счастливо оставаться. Завтра встретимся.
Показалось мне это или он действительно посмотрел на меня? Оракул…Так и лезет в душу…Испугать хочет…Сволочь…Но как целуется, бог ты мой!...
Я опять провожала Вадима долгим взглядом. Не без страха, конечно. В голову лезли идиотские мысли: а вдруг у него и на затылке глаза есть? Заметит, что я смотрю и потом, при случае, ещё чего-нибудь выкинет. Если честно, я уже начала его бояться.
- Эй…Ты где? – Лёгкое прикосновение ледяной ладони к носу вывело меня из оцепенения. Виталик смотрел мне в глаза с безграничным обожанием. – С тобой всё в порядке?
- Конечно. – Я попыталась улыбнуться как можно веселее. В конце концов, я же на свободе! Вот только радоваться ей уже почему-то не хотелось…Наверное, слишком дорого она мне досталась – губы до сих пор болели от грубого, сильного поцелуя Канарейки.
- Как всё прошло? Нормально? Мама ничего не заподозрила?
- Да ты что, Вадим её полностью очаровал. Он ей там такого понаплёл, так голову заморочил…Даже не ожидала.
- Ну, это Вадька умеет! У него талант в этой области!
По-моему, нету такой области, в которой Вадим не талантлив. И чему только радовался Виталик? Тому, что его лучший друг понравился моей маме? Так ему-то какой от этого прок? Он ведь по-прежнему не может прийти ко мне в гости. И кавалером моим мама считает не его, а Вадима.
Виталику кажется, было всё равно, каким образом вытащить меня на улицу – ни зависти, ни ревности не хранила в себе его чистая душа. Мы гуляли по посёлку до тех пор, пока окончательно не закоченели. Я рассказывала Виталику о Канарейкином визите ко мне домой, и он радовался как ребёнок – смеялся от души, выражал свое восхищение Вадькиной смекалкой, а я всё ещё не могла прийти в себя после приключения в подъезде. Такие поцелуи долго не забываются. Да и слова Вадима, честно говоря, в память засели прочно.
- Слушай, как здорово-то вышло! А я почему-то боялся, что ничего не получится! – Виталик тарахтел без умолку, стараясь успеть наговориться со мной вдоволь и тем самым перевыполнить план по общению за последние два дня. – Знаешь, как мы к этому маскараду готовились! Вадька целый час перед зеркалом крутился, в образ входил! Я ему говорю: зачем такие сложности? А он мне: ничего не понимаешь! Внешность должна полностью соответствовать внутреннему миру. Всё продумал сам, я даже не вмешивался!
- А цветы? – Спросила я чисто механически.
- Что – цветы? – Не понял Виталик.
- Где цветы взяли?
- Купили.
- На что?.. Розы дорого стоят. Или твой Вадим их как сигареты с прилавка украл?
Нет, как не старалась я скрыть своё раздражение, оно вырвалось наружу само собой. Очень нелепо выглядела моя неприязнь к Канарейке поле того, что он для меня сделал. И это язвительное «твой Вадим»! Виталик сник, растерялся:
- Почему украл? С чего ты взяла?
- Ну, для него это нормальное явление.
Стоп, так дело не пойдёт. Не хватало ещё Виталику своё настроение навязывать. Он-то в чём виноват?
- Я просто хотела сказать…Где вы столько денег нашли на цветы?
- Вадька их выиграл.
Час от часу не легче!
- Как понять – выиграл? В карты что ли?
Виталик засмеялся:
- Нет, не в карты. Есть у него привычка такая – спорить на деньги. Ни у кого так здорово не получается.
- Что-то не понимаю…
- Не понимаешь? А я тебе сейчас объясню. Это на самом деле легче, чем кажется.
Сидим мы, значит, вчера у Вадькиного подъезда: я, он и Раскопин. У меня мысли только о тебе, о предстоящей операции. Волнуюсь, переживаю, в сотый раз у Вадьки спрашиваю: а вдруг сорвётся дело? Вдруг не выйдет? Он отмахивается: не дрейфь, прорвёмся. И тут Мишка даёт совет: для полноты образа хорошо бы с цветами прийти. Желательно с розами. Это всегда сердобольных мамаш наповал сражает. Ну, понятное дело, идея заманчивая, а как её осуществить? Одна роза – полтинник в нашем «Дворике» стоит. У нас, как назло, ни копейки ни у кого. А мне уже кажется – всё, завал, без цветов ничего не получится как пить дать. Вадьке нытьё моё надоело. Ладно, говорит, выручу. Давно я что-то профессиональным спором не занимался. С кем бы поспорить?
А тут на нашу удачу Вова-охранник на крыльцо вышел покурить. Это Вадькин сосед по площадке, прикольный мужик такой – холостой, с родителями живёт. Как всегда поддатый, настроение приподнятое. Мы уши навострили: вот объект подходящий! Деньги всегда есть и характер сговорчивый, мы же с ним всегда на «ты» запросто общаемся.
Вадька нам подмигивает: секите момент.
- Привет, Вов!
- Привет-привет…- Вова улыбается пьяненько так, дружелюбно на Вадьку смотрит. – Давно я вас что-то не видел, хулиганы мелкие…Небось, за углом всё тусуетесь, чтобы родители из окон не увидали? Курите?
- Курим. – Соглашается Вадька. – А у тебя как дела?
- Как сажа бела. – Вова с крыльца начал спускаться, тапок чуть на ступеньке не оставил. – Задолбали все дома…Жениться мне что ли, а, Вадь?
Вадька едва смех сдерживает:
- Женись, Вов, женись. Лучше поздно, чем никогда.
- Вот и я думаю…Жену хочешь – ругай, хочешь – дери по все щели, а возникать начнет – врезал по хлебалу, она и заткнулась. А родители – пилят-пилят, ноют-ноют, и ничего ты им не сделаешь – родители же всё-таки…
- Это верно. – Соглашается Вадька с умным видом. – А лучше, Вов, вообще одному жить. Тогда тем более проблем не будет. И нервы сохранишь и здоровье.
- Точно! – Вова оживляется, но тут же сникает, ссутуливается. – А где жить-то одному? На помойке?
- Квартиру купи. Денег что ли не хватает?
- Здрасьте тебе приехали…Откуда у меня столько бабок? Мне бы за эту конуру заплатить – три месяца уже задолженность.
Вадька – с шутливым ужасом:
- Да ты что, Вов?! Так-таки ни копейки нету? Надо же, как обидно…А я с тобой поспорить хотел.
У Вовы даже глаза от азарта проясняются на какой-то момент:
- Поспорить? На что?
- Ну, хотя бы рублей на двести для начала.
- На двести?!
- Ага. – Вадька кивает Вове на худую фигуру дворника, убирающего остатки листьев во дворе. – Вон, видишь, Петька стоит?
- Ну вижу.
- Хочешь он сейчас свою метлу об столб сломает?
- Чего? Ты шутишь что ли?
Вовка восторженно хохочет. Я и сам, если честно, обалдел. Дядя Петя, дворник наш, ещё по молодости в автокатастрофу попал, чудом в живых остался,
с тех пор у него какие-то сдвиги в голове произошли: речь нарушилась, слух слабый стал. Короче, Петя наш тихий, задвинутый алкаш, более кроткого и безобидного человека в природе не существует. Поэтому мы так и удивились. А Вадька невозмутимо повторяет:
- Не шучу. Спорим на двести рублей?
Вова задумывается, шансы взвешивает, подозрительно на Вадьку глядит:
- А если проиграешь, где деньги возьмёшь отдать?
- Мои проблемы. Достану.
- Ну тогда спорим.
- Только деньги сразу на бочку.
- Ни хрена себе… А ты?
- А я, если проиграю, буду искать. Если не найду, можешь мне по шее накостылять при всех моих друзьях, я даже сопротивляться не стану. Спорим?
Вова уже вконец заинтригован.
- Спорим!
Они за руки взялись, как водится, я разбил. Вовка за деньгами ушёл, а мне тревожно что-то стало – чёрт знает, чего Вадька задумал. Я у него спрашиваю на всякий случай:
- Ты чего делать собираешься? Сам что ли у Петьки метлу сломаешь? Смотри…
- С чего ты взял? – Вадька даже обиделся. – Он сам сломает, вот увидишь!
- Как это? – Мишка тоже не особенно в Вадькину затею поверил.
- Смотрите. Первый и последний раз – бесплатное представление. Наглядное пособие о том, как заработать деньги. Учитесь все!
На крыльцо выходит Вовка. Издалека машет в воздухе двумя сторублёвками:
- Вот деньги. Сразу тебе по шее надавать или подождать?
- Лучше подожди. Один момент. – Вадька идёт прямиком к дворнику. Мы все стоим у подъезда, но нам и оттуда всё прекрасно слышно.
- Дядь Петь, здрасьте!
Говорит Вадька нарочно громко – иначе Петька ничего не слышит. Ему в самое ухо надо кричать. Петя отрывается от работы, оглядывается. Видит Вадьку и улыбается своей обычной жалкой улыбкой покорного судьбе человека. Говорить с Петей тоже надо очень чётко и при этом смотреть в глаза, не отрываясь – только в этом случае он может вникнуть в то, что слушает.
- Дядь Петь! – Почти орёт ему Вадька. – А вы не заметили, что вам вчера метлу заменили?
Петя часто-часто моргает, напрягает свои травмированные мозги, пытаясь сообразить, о чём идет речь. Вадька ещё более внятно объясняет:
- В домоуправление новые мётлы завезли. НО-ВЫ-Е! Нового образца! Внутри укреплены металлическими прокладками. Не ломаются вообще!
- Ну?...- Немножко доходит до Пети. – Где такие?
- Да вот же, у вас в руках! Вчера вам метлу уже заменили!
Петя озадаченно смотрит то на Вадьку, то на свою допотопную метлу. Вертит её в разные стороны так и сяк.
- Не…- Делает наконец заключение. – Это моя метла.
Вадька пускается в убеждения с ещё большим жаром:
- Нет, это другая, дядь Петь! Я сам вчера видел: старую унесли, а новую в подвал поставили!
- Не. – Упорно стоит на своём Петя. – Эта – моя.
- Да вы проверьте! Сами убедитесь! Она не ломается! Об столб вон со всей силы стукните – она даже не прогнётся! Там стальные прокладки вставлены!
Очень искренне Вадька говорил, убеждённо так. И глаза, как ты сама знаешь, у него такие честные, такие непорочные! Петя уже с меньшей уверенностью свою метлу разглядывает, как диво какое-то дивное, но испытывать новую модель никак не решается. Думает, наверное: вдруг прокладка недостаточно прочной окажется? А Вадька улыбается ему ободряюще:
- Да не сомневайтесь вы! Я же говорю – это новейшая разработка! В специальной лаборатории укрепляли! Вы под поезд её положите – и то выдержит! Давайте поспорим? Если сломается, я вам бутылку ставлю за свой счет!
Ну, стоило ему только это волшебное слово произнести – бутылка! Глазёнки Петины тоскливые забегали сразу, заметались возбуждённо. Он, уже почти не задумываясь, сжимает в руках метлу покрепче, подходит к фонарному столбу и верным своим орудием труда об него со всей мочи – шар-рах! Метла, разумеется, как былинка пополам переломилась, в руках у Пети – один жалкий обломок торчит. И пауза такая долгая, внушительная.
- Ой…- Вадька сконфуженно моргает. – Как нехорошо-то получилось. Бракованная, наверное, метла попалась. Но вы не переживайте, дядь Петь, я проиграл – сейчас бутылку вам принесу!
Петя даже опомниться не успел, Вадьку как ветром сдуло. Возвращается к нам, а мы как застыли на месте, так и стоит, не знаем – веселиться нам или возмущаться.
- Ну ты даешь! – Сокрушается Вовка, а у самого аж щеки от восторга порозовели. – Это же чистой воды надувательство!
- Не свисти. – Вадька большой и указательный пальцы друг об друга выразительно потер. – Проиграл – гони бабки, я ещё Пете бутылку должен поставить за сломанную метлу!
- Держи, артист! – Вовка со смехом ему сторублёвки вручает. – Только как покупать-то будешь? Несовершеннолетним спиртное не отпускают.
Вадька:
- Ой, блин, точно! Слушай, Вов, будь другом, а? Сходи, купи вместо меня. Обидно Петьку в дураках оставлять, он и так, бедный, метлы лишился.
У Вовки просто слов нет.
- Ну ты даешь! Мало того, что деньги мои обманным путем присвоил, так ещё я же должен их тратить! Ладно бы на себя!
Вадька:
- Лады, Вов, я тебе ещё пятерку жертвую на сто грамм. Но остальное будь добр вернуть – я их честно выиграл.
Чего Вовке оставалось делать? Он только руками развел от такой небывалой наглости. Но правоту Вадькину всё-таки признал. Сходил до нашего «Дворика», разменял одну сторублёвку, самую дешевую бутылку купил, Вадьке честно всю сдачу вернул, только сказал на прощание:
- Аферист ты, Вадик, хороший, как я посмотрю. Частным бизнесом тебе стоит всерьёз после школы заняться.
- Обязательно. – Обещает тот. – Но потом как-нибудь.
Попрощались мы с Вовкой по-дружески и к Петьке пошли. Он сидит у обочины, метлу свою многострадальную вертит в разные стороны, что с ней делать – не знает. Честно скажу, жалко мне его стало до слёз. Я бы лично не смог такого убогого человека разыгрывать. Не по-людски это как-то. Но меня Вадька не спрашивал. Подходит к Петьке, садится рядом с ним:
- Дядь Петь! Я вам проспорил – вот мой должок!
И бутылку ему в руки сует:
- Будь здоров, дядя Петя!
Ни возмущения, ни упрёков от Пети мы, конечно, не ждали. Он, похоже, так и не сообразил, что метла его сломалась по Вадькиной вине, поэтому и бутылку за манну небесную принял, растрогался, чуть не заплакал. Кивает нам всем благодарно:
- Спасибо…Спасибо.. Это…Вы тоже…Чего мне одному?
А Вадька ему с ужасом таким натуральным:
- Ой, нет-нет-нет, дядь Петь! Вы что?! Мы же ещё не выросли для водки, мы ещё дети, нам нельзя! Мы себе «Фанты» лучше купим и батончиков, правда, пацаны?..

- Так что никто ничего не воровал. Всё было честно.
У меня начали мёрзнуть ноги. Странно… Из окна квартиры улица выглядела более заманчивой. А это дурацкое солнце, которым я любовалась как Дюймовочка, выбравшаяся из мышиной норы, на самом деле светило вхолостую. И зачем, спрашивается, я так сюда рвалась? Зачем все мы стремимся сбежать из дома в любую погоду, всё равно в какое время суток? Зачем мы добровольно вовлекаем себя в сомнительные авантюры, заранее зная о последствиях? И зачем, в конце концов, я об этом думаю? С каких пор я ударилась в философию? Казалось бы, чего особенного сказал мне Вадим? А я всё никак не могу успокоиться. Судя по его словам, я просто кукла. Бездушная и корыстная… Неправда. В чём моя корысть? Мне ведь ничего от Виталика не нужно. Ничего, кроме него самого. Вадим не имеет права сравнивать меня с Олеськой – с той, первой любовью Виталика. Он не может сказать, что я – шлюха. У него нет на это причин, и повода я никакого не давала. Смотрела на него? Подумайте, какой грех! С таким же успехом я могла бы смотреть на хрустальную вазу ручной работы. Или уж, если на то пошло, любой мало-мальски смазливый артист кино вызывает те же эмоции в сердце любой девчонки моего возраста. Но ведь никто не говорит о том, что это измена. И вообще, по-моему, Канарейка слишком много о себе думает. Бабник. Обыкновенный бесстыжий разгильдяй. Он и мизинца Виталика не стоит. Как он мог подумать, что я его брошу? Действительно, для этого надо быть полной дурой. А я себя таковой не считаю. И буду любить Виталика. Буду…Буду…Может быть, начиная с сегодняшнего дня. Я стану для него самой преданной и нежной подругой, я постараюсь сделать его счастливым. Я докажу Канарейке, что я серьёзный человек, и он больше не будет проводить со мной свои пошлые эксперименты.
Отныне я запретила себе думать об этом, и остаток дня прошёл замечательно. Пока не стемнело, мы гуляли по улицам просто так, а потом, окончательно замёрзнув, Виталик пригласил меня в гости. На этот раз нас встретила Галина Петровна – как радушная, заботливая хозяйка она сразу же предложила нам чай, однако я после застолья в собственном доме ещё проголодаться не успела, а потому предпочла уединиться с Виталиком в его комнате. Не знаю, что нашло на меня после объяснений с Вадимом, но сейчас мне безумно хотелось отыграться, отвести душу, доказать самой себе, что я умею любить, умею чувствовать…
Мягко мерцала настольная лампа на письменном столе, тусклым светом озаряя небольшое пространство вокруг. Диван, в ночное время служивший для Виталика постелью, был окутан интимным полумраком. Склонившееся надо мной лицо Виталика сейчас выглядело сказочно. Я любовалась им совершенно искренне и, словно изучая его черты, водила пальцами по подбородку, по губам, по носу, гладила лоб и щёки. А он смотрел на меня нежно и, казалось, ждал, когда я подам ему знак перейти ту грань, возле которой мы топтались столько времени, соблюдая приличия. Я знала, что даже переступив эту черту, Виталик не позволит себе ничего лишнего и поэтому позволяла ему многое. Это было здорово. Мы целовались, лежа на диване – зная, что никто здесь не может потревожить наше уединение, мы изучали тела друг друга, лаская их под верхней одеждой. Виталик волновался – я всем своим существом ощущала его внутреннюю дрожь, ловила его судорожное, прерывистое дыхание и понимала, как ему трудно сейчас сдерживаться. Он и сейчас был самым милым парнем на свете – та деликатность, с которой он меня целовал, вызывала в сердце безграничное умиление, рождала небывалую нежность, и в это время я почти уже было уверена в том, что люблю его.
Размеренно тикали часы на стене…Где-то во дворе лаяла собака – истерично, с надрывом. Но всё это было там…За гранью…Разум не воспринимал ничего лишнего, он целиком и полностью сосредоточился на нас. На мне и на Виталике…Казалось, эта комната – целый мир, за пределом которого ничего нету. Ни о чём не хотелось думать, и все мои недавние душевные терзания выглядели глупо и смешно на фоне нашей идиллии. И в самом деле, к чему вся эта суета? Любишь-не любишь, серьёзно-несерьёзно…Зачем забивать себе голову подобной ерундой? Нужен ли мне этот постоянный самоанализ? Я хочу расслабиться. Пусть всё идет своим чередом…И уже не помня себя, я целовала Виталика с той нежностью, на которую только была способна. Я всегда считала, что хорошо умею целоваться. И сейчас продолжала считать так же, несмотря на то, что Канарейка сегодня пытался меня в этом разубедить. Но с Виталиком я опять чувствовала себя на высоте, и то, что его опыт в общении с девушками был равен нулю, приходилось очень кстати. Потому что рядом с ним я была опытной и раскованной. Я знала, что делать, знала, как стать еще желанней…Хотя больше, кажется, было и некуда.
Виталик в плане отношений между парнем и девушкой был довольно старомоден – уже в который раз я в этом убеждалась. Воистину рыцарское благородство, по всей видимости, являлось самой главной проблемой в его жизни. Пример тому – бегство Олеси от Виталика к Вадиму. Таким девушкам не нужны телячьи нежности. Им нужен секс сразу же, в первый день. Виталику это кажется пошлостью. Мне, кстати, тоже. Может быть, я не такая уж и испорченная, какой меня считает Канарейка?...Господи, да почему же я всё время пытаюсь перед ним оправдаться?! Неужели меня так волнует мнение этого самоуверенного пижона?! Знакомый голосок внутри меня язвительно запищал: «А разве не волнует? Этот «самоуверенный пижон» сразил твою маму наповал своим умом. А это не каждому под силу! Он вытащил тебя из дома, благодаря ему ты сейчас находишься в объятиях Виталика. Тебе же хорошо, не отрицай. Так что бы ты делала без Вадима Канаренко?»
Что ж…Без Вадима Канаренко я бы и под домашним арестом никогда не оказалась. И не стоит о нём думать. К тому же рядом звучал страстный шепот Виталика:
- Я тебя люблю, Ксюшка…Я тебя люблю…
Это были не просто слова. Всё, что говорил и делал Виталик, было искренним выражением чувств. Его честная, открытая натура не терпела фальши, она была насквозь пропитана какой-то священной теплотой, успокаивала и радовала сердце. И уже в который раз приходило мне на ум: почему? Почему все мы, девчонки, такие дуры? Почему не ценим настоящих чувств, предпочитая порок – нравственности? Почему нам хочется быть обманутыми, брошенными, почему мы осознанно закрываем глаза на всё плохое, когда сталкиваемся с красивыми парнями? Хотя, если разобраться, красота красоте рознь – она, как и многое другое на белом свете, понятие растяжимое. Вот Виталик…Разве можно его назвать некрасивым? Особенно сейчас, когда лицо и глаза его лучатся любовью? Да никого, кажется, краше Виталика в эти мгновения на свете не найти! И даже Канарейке до него далеко. Потому что при всех своих достоинствах одного, самого главного Вадим, видимо, начисто лишен, а именно – умения по-настоящему ЛЮБИТЬ. От того-то и нету в его глазах того удивительного огня, который делает человека прекрасным не только снаружи, но и изнутри. А Виталик этим огнём весь так и светится. И можно ли его, такого замечательного и сияющего не любить?..
- Всё…Всё…- Переводя дыхание, Виталик внезапно сел на диване. – Хватит…Не могу больше…
И так откровенно, так доверчиво прозвучали в его устах эти слова, что я, не сдержав умиления, подскочила вслед за ним и, обхватив его шею, принялась целовать в лицо:
- Чего – хватит? Чего – не могу?
- Не надо, Ксюш…Правда…- Виталик неловко пытался освободиться, я чувствовала, как горят его щёки, как обрывается дыхание, но что-то не давало мне остановиться, словно чёртик, спрятавшийся где-то внутри моего сознания, решил таким образом поиграть с Виталиком.
- Чего – не надо?.. Ты что, боишься?...За кого? За меня? Или за себя?
- За себя…И за тебя тоже…
- Ой-ой.. Неужели мне что-то угрожает? – Я понимала, что начинаю издеваться и поэтому пыталась обратить свое поведение в шутку. Виталику же, кажется, было вовсе не до смеха.
- Нет…Ты что, думаешь, я могу тебя обидеть? Ты мне не доверяешь?
- Доверяю, Виталь. Только тебе одному и доверяю. Ты удивительный парень.
- Ты тоже.
- Что – тоже? Я тоже удивительный парень?
Я засмеялась. Виталик подхватил мой смех, и обстановка сразу разрядилась. Правда, не надолго. Хлопнула входная дверь, и я, взглянув на Виталика, поняла, что теперь моей чести точно ничего не угрожает. От недавнего вожделения не осталось и следа – лицо моего поклонника застыло как восковая маска.
- Отец?
Виталик молча кивнул. Не знаю – почему, но его напряжение само собой передалось вдруг и мне. И неуютно сразу стало в этой маленькой полуосвещенной комнате так, словно я пришла сюда без разрешения и делаю что-то непозволительное. Ну, по меньшей мере, чужую квартиру обворовываю. Так и сидели мы на диване, прижавшись друг к другу тесно, как белые мишки, унесённые в открытый океан на крохотной льдине. Стоит пошевелиться, сделать шаг в сторону – и всё, проглотит пучина, с головой накроет холодный, всесильный мрак. Поэтому нельзя двигаться…И отрываться друг от друга нельзя под страхом смерти. Тишина как в могиле…Только часы тикают, и сердца наши вторят им в унисон.
- Чего так поздно? – Голос Галины Петровны, доносившийся из прихожей, звучал напряжённо, я даже отсюда слышала как он дрожит.
- Дел много. – Голос главы семьи заставил меня вздрогнуть. Никогда ещё я не слышала, чтобы люди, прожившие вместе много лет, так разговаривали друг с другом.
- Какие могут быть дела в воскресенье?
- Слушай, ты всё равно в моей работе ни хрена не смыслишь! Так чего суешься со своими идиотскими вопросами? Лучше бы пожрать предложила, я голодный как собака!
И опять тишина…Что ж, всё понятно. Типичный пример неблагополучной семьи, в которой каждый сам по себе и сам за себя. Я такие только в кино видела и не особенно верила в их существование. А тут с первого мгновения всё как на ладони: ни любви, ни даже элементарного уважения. Холод… Равнодушие…Бессилие…Как можно жить в подобной атмосфере? Я посмотрела на Виталика – он сидел, не шевелясь, уставившись в невидимое пространство немигающими глазами. Первым моим желанием было обнять его, положить руку на плечо, но его отстраненность остановила этот порыв. Виталику, казалось, было и не до меня вовсе.
- Виталька где? Опять шмонается? – Раздался строгий вопрос уже откуда-то из ванной.
- У себя в комнате. – С кухни откликнулась Галина Петровна. Она что-то наспех готовила: гремела кастрюлями, сковородками, хлопала дверцами шкафов.
- У себя? Чего это с ним сегодня? Заболел что ли?
- У него гостья.
- Кто-кто?
- Гостья. Девочка.
- Ну, дожили до светлого дня…
Даже дураку было бы понятно, что сказал это господин Павлецкий не в прямом смысле. Язвительная ирония прозвучала в его словах очень откровенно. Виталик шумно выдохнул воздух из легких, беспокойно заёрзал на диване – даже пружины под ним жалобно заскрипели все сразу.
- Мне пора, наверное? – Шёпотом спросила я. – Пойдём, проводишь меня…
К моему удивлению, Виталик с легкостью согласился.
- Да…Сейчас.
Не уверена, что перед выходом из комнаты я сумела в полной мере привести себя в порядок – в комнате Виталика, на мою беду, не нашлось ни одного зеркала. Поэтому пред светлые очи его отца я предстала, наверное, не в самом лучшем виде, а именно – с растрёпанными, всклокоченными волосами и размазанными глазами.
- Добрый вечер.
Павлецкий-старший так и застыл на выходе из ванной. Представляю, чего он обо мне сейчас подумал!
- Здрасьте.
Ну конечно, так я и думала: презрения в одном коротком слове хватит на целую тираду. И взгляд соответствующий. Впрочем, на моей скромной персоне Павлецкий долго свое внимание задерживать не собирался – сын интересовал его куда больше.
- Уроки все сделал?
- Все. – Виталик старался сохранять спокойствие, но голос его сам собой звучал враждебно.
- И географию? – Отец всё так же пристально буравил сына тёмными глазами. Когда-то в ранней молодости они, наверное, были такими же ясными и живыми как у Виталика, который, если присмотреться хорошенько, являлся юной, улучшенной копией своего потасканного, состарившегося отца. Гордиться бы стоило папаше своим произведением, а не дрессировать его как цирковую собачку. Тем более, такой покладистый, спокойный парень, как Виталик, по-моему, совершенно не нуждался в муштре.
- И географию.
- Смотри. Только попробуй завтра двойку не исправить. Все твои амурные похождения прекращу раз и навсегда. Понятно?
- Понятно. – Машинально отозвался Виталик и, не глядя на отца, повёл меня в прихожую. Одевались мы молча и торопливо, словно мысленно сговорились поскорее сбежать отсюда – атмосфера этой квартиры почти физически давила на плечи. Как же тут можно было жить?
Свежий морозный воздух на улице слегка встряхнул моё упавшее настроение, и я даже обрадовалась тому, что оказалась здесь. Возле подъезда было темно – фонарь на столбе как обычно не функционировал. Но это же, в конце концов, не Звёздный Городок, а всего лишь серая, грязная «Бахча», как называют свою Родину местные жители. Завтра будет ровно неделя, как я здесь живу. Неделя… Как удивительно…Почему же я так хорошо всё вокруг знаю? Вот этот парень, например…Кажется, я знакома с ним всю свою жизнь. Он так духовно близок мне и так понятен. Я уже понимаю, что не могу НЕ БЫТЬ с ним рядом, не могу НЕ ЛЮБИТЬ его. Мы стояли у подъезда и смотрели друг на друга потерянно и беспомощно, понимая, что пришла пора прощаться. А завтра? Что нас ждало завтра?
- Ты правда географию выучил? – Почему-то шёпотом спросила я. Виталик отрицательно качнул головой:
- Ты думаешь, я в эти дни мог думать о географии?
- Сумасшедший. Тебя же завтра спросят. Опять двойку получишь.
- Ну и что? – В голосе Виталика слышался вызов. Вызов – кому? Ну, не мне, во всяком случае.
- Как это – что? Он опять тебя побьёт. И снова из-за меня. – Сама того не замечая, я так же как Виталик назвала его отца безликим словом «он», тем самым как бы объединившись со своим парнем в патологической ненависти к этому человеку.
- Ну и что? – Опять с тем же вызовом повторил Виталик. Определённо, что-то произошло с ним после того, как появилась я. Стыдно как будто стало отца бояться и протестовать захотелось. С одной стороны, это хорошо, смело, ну а с другой…
- Зачем тебе это надо, Виталь? Лишние неприятности на свою голову. О маме подумай. Она же тебя любит. Не надо ей нервы мотать.
- Да я о ней только и думаю! – Неожиданно вскинулся Виталик. – О себе мне что ли думать? Мне бы только школу закончить! Ни дня тут не останусь! Работать пойду…Денег накоплю на однокомнатную квартиру и мать к себе тогда заберу…Если этот подонок её раньше не доконает.
Я смотрела на Виталика, оцепенев от потрясения. Эта, неожиданно открывшаяся в нём взрослая ярость была непривычна и даже дика для меня. Общаясь с ним изо дня в день, я настолько привыкла к его мягкости и доброте, что мне и в голову не могло прийти, насколько все серьёзно.
- Подожди, подожди. – Я плохо соображала, пребывая в состоянии крайней растерянности. – Какая работа? Ты что говоришь? А учёба? Тебе же после школы поступать надо куда-нибудь, образование получать.
Виталик горько усмехнулся:
- Конечно. Всем надо. Как же без этого? Только в жизни не всё бывает так, как хочется. Ты знаешь, они ведь друг друга ненавидят. Даже спят отдельно не первый год уже.
- Почему же они не разведутся в таком случае?
- Потому что таким образом мой папаша демонстрирует нам своё благородство.
- То есть как?
- Очень просто. Думаешь, я не знаю ничего? Они от меня свои отношения скрывают, но я-то вижу. Он в своей фирме до ночи кого-то возит. Работает, думаешь? С секретаршами какими-нибудь развлекается…Тварь …- Последнее слово Виталик почти прорычал.
- Мать знает – он от неё этого скрывать даже не пытается. Знает, падла, что мы от него зависим. Чего там мамка на рынке наварит? Так, гроши… Это Вадька тогда ей помог здорово, почти весь товар продал, а в обычные дни она и половины не продаёт. Пустое дело, я ей с самого начала говорил, что это все ерунда. А ей работать хочется. С людьми общаться, понимаешь? Чтобы поменьше об этой скотине думать. А по мне так лучше на хлебе и воде жить, чем от него зависеть. Надоело…
Виталик глубоко вздохнул, словно, выговорившись, сразу вдруг лишился морально сил. Я стояла молча, не зная, что сказать. Какой я могла дать совет? Имела ли я право влезать в чужие семейные дрязги? Да и чего могли изменить мои слова? В данной ситуации мне отводилась роль спасительной отдушины для Виталика – только так я и сумела бы стать ему полезной.
- И всё-таки, Виталь, постарайся сегодня выучить географию. – Сказала я на прощание, и даже не просто сказала, а сделала внушение со всей серьёзностью. – Это тебе самому надо в первую очередь.
- Мне? Зачем? – Виталик уныло всхлипнул замерзшим носом.
- Хотя бы затем, чтобы не остаться на второй год. Меня вовсе не радует перспектива переходить в одиннадцатый класс без тебя.
Похоже, мне удалось найти самый веский аргумент из всех существующих: Виталик прислушался к моим словам и, подумав, вскоре пообещал мне исправить двойку по географии.
К чему описывать наше очередное расставание? Были поцелуи и объятия, были пылкие признания в любви и надежды на завтрашний день. И вот я снова дома…Вкусный запах жареных котлет, живой отцовский баритон на кухне и мамин смех…Мне, оказывается, ещё повезло с родителями. Я, в отличие от Виталика, жила не на поле боя, а в хорошей здоровой семье, среди нормальных человеческих отношений. И как же замечательно, что я живу именно здесь!
Раздеваясь в прихожей, я слушала восторженные мамины отзывы о Канарейке:
- Лёша, ты не представляешь, что это за мальчик! Надо тебе было сегодня остаться дома и тоже с ним пообщаться – ты любишь таких собеседников. Такой умничка – вежливый, обходительный, скромный. А красивый – загляденье просто! Чистенький, опрятный…Сейчас таких ребят просто нет! Ксенька будет круглой дурой, если его упустит.
Ах, мама-мама…Мне замуж рано…Теперь она от меня точно не отвяжется, целыми днями будет зудеть над душой: «Вадик, Вадик, Вадик»…Пока у меня крыша не поедет. Может, плюнуть на всё и рассказать маме, как этот умничка учил меня курить? Или красочно описать сцену в отделении милиции? «Мамочка, ты бы видела, какой он был милый и обаятельный, валяясь на грязном полу в кабинете старшины Марченко! А как он красиво матерился, нажравшись аперитива с циклодолом!»…Представляю её умиление в этом случае. Но тогда меня снова посадят под домашний арест – и теперь уже, пожалуй, надолго. Спасать меня, во всяком случае, тогда будет некому. Поэтому рот на замок. Вовсе не обязательно на самом деле встречаться с Вадимом – достаточно лишь время от времени просить его подыграть. Он согласится, безусловно…Правда…Если за каждую оказанную с его стороны услугу я буду расплачиваться ТАКИМИ поцелуями…Нет!...Подобных конфузов впредь надо стараться избегать. Я люблю Виталика… Я люблю его. Люблю…Канарейка должен понять, что он мне глубоко безразличен. И я даже смотреть в его сторону не намерена. Точка.

33

Поклявшись самой себе не смотреть на Вадима Канаренко, я, конечно, слегка погорячилась. При всём своём желании, игнорировать его совсем было невозможно, тем более что с понедельника Татьяна Евгеньевна, как и обещала, начала репетицию новогодней сказки, в которой, если вы помните, мне и Канарейке отводились главные роли. Теперь каждый день в пять часов вечерами собирались в актовом зале всей творческой группой и вплоть до семи разыгрывали всевозможные сцены из спектакля.
Никогда не думала, что репетиции – такое весёлое занятие! Не мудрено, что ребята ходили на них с удовольствием. Здесь было всё: шутки, смех и розыгрыши, здесь дурачились от души, танцевали и пели – тоже, в основном, несерьёзно, а так, ради прикола. У меня сперва даже создалось впечатление, что о самом спектакле тут никто не думает, и эти ежедневные сборы в актовом зале для ребят всего лишь повод лишний раз побеситься и повалять дурака.
Как оказалось, я ошиблась: подобная котовасия, по словам Виталика, царила на репетициях всегда, это был своего рода ритуал перед основной работой.
- Да и вообще, разве можно играть сказку серьёзно? – Говорил мне Виталик, и я, признаться, полностью с ним согласилась. Будь тут строгая атмосфера урока, разве стали бы приходить сюда школьники по доброй воле? А так – вон их сколько, зал битком забит: старшие классы, младшие – и все объединены одним общим делом. Поэтому все они здесь на равных, все заодно. Как это здорово… Вон и Наташа Воронина среди подружек. И Иришка-щебетунья. Они, оказывается, тоже в сказке играют: младшая сестра – скомороха, начинающего представление, старшая – одного из чертей, спрятавших у себя волшебный уголёк – единственное оружие против Снежной Королевы.
- Чего это Татьяна Евгеньевна Наташе такую роль дала плохую? – Поразилась я, узнав в подробностях о распределении ролей, на что Виталик ответил недоумённо:
- Почему – плохую? Всех чертей девчонки играют – у них там только одна сцена, один большой танец в чёрных трико. Ирина Пална специально самых худых девчонок отобрала на эти роли, чтобы в таких костюмах хорошо смотрелись.
Значит, роль черта мне определённо не угрожала. Нет, я, конечно, вовсе не толстая и в трико смотрелась бы не плохо – может, даже ещё лучше, чем совершенно плоские мои коллеги. Но нет худа без добра – меня вполне устраивала роль Герды. Жаль только, что с Виталиком мы по ходу сюжета ни разу не встречаемся. У него вообще было в спектакле только две сцены: вместе со Снегурочкой Маринкой Фадеевой Виталик открывал новогодний бал, встречая гостей, а потом появлялся только в финале, где радушно и торжественно благодарил Кая и Герду за своё счастливое спасение из Царства Вечной Зимы. Чем-то эта история напоминала мне «Новогодние приключения Маши и Вити». Хотя, впрочем, они, насколько помнится, были маленькими октябрятами.
- Слушай, - опять беспокойно интересовалась я теперь уже у Вадима, - а мы с тобой не слишком старые для этих ролей?
Канарейка смеялся:
- А кто тебе сказал, что мы играем Кая и Герду того возраста, который был у Андерсена в сказке? Считай, что эта, нынешняя сказка – продолжение той, первой, и герои её успели с тех пор подрасти.
- Да я-то могу так считать. А малыши, которые будут сказку смотреть? Вдруг они не поймут?
- Успокойся, малыши лучше нас всё понимают. Им-то как раз ничего объяснять не придётся.
Ящик, в который нас с Вадимом собирались запихнуть, оказался огромным. Со всех сторон он был обклеен разукрашенным красками ватманом и выглядел просто гигантским квадратом без входа и выхода. Однако не так-то вёе было в нем примитивно, как можно подумать вначале. Фокус ящика состоял в одной маленькой невинной хитрости, суть её я узнала по ходу репетиции: в начале спектакля ящик должен стоять возле занавеса абсолютно пустой. Задача девочки, играющей роль Вороны-конфераньсе, заглянуть вовнутрь через боковую сторону и тем самым убедить малышей, что там никого нет. Сами, своими глазами они должны были это увидеть. Мы с Вадимом, дождавшись нужного момента, проникали в ящик через потайной лаз, которого в зрительском зале не видно, и таким образом появлялись словно из ниоткуда. Я уже представляла себе изумлённые, широко распахнутые детские глазёнки, наблюдающие за ходом событий на сцене. К тому же, как выяснилось, фокус с ящиком был не единственным в спектакле: появление Снежной Королевы в самый разгар новогоднего бала тоже должно было вызвать детский ажиотаж. Потому что у девочки-одиннадцатиклассницы, играющей Снежную Королеву, имелась сестра-близняшка. Обе они, очень высокие, светловолосые, были задействованы в спектакле, одна – в основной роли, другая – в качестве её дублёра. По задумке Татьяны Евгеньевны, перед тем как Снежная Королева должна была возникнуть на сцене, в зале резко гас свет. Это заранее приводило детей в трепет. Буквально в следующий же момент в задней части зрительного зала вспыхивал прожектор – его луч падал на край левого занавеса, из-за которого появлялась Снежная Королева в виде Кати Богданович. Пара внушительных, громких фраз – и она снова исчезает за занавесом. Луч света сразу же перекидывается на правую сторону занавеса – оттуда выходит та же самая Снежная Королева. Та, да не та. Теперь это Маша Богданович – у неё точно такой же костюм как у Кати, и говорит она абсолютно тем же голосом. В общем, если между сёстрами и есть какие-то мелкие, несущественные различия, на сцене, освещённой одним прожекторным лучом, да к тому же издалека, заметить их практически невозможно. Поэтому у детишек сама собой возникает уверенность в том, что Снежная Королева – одна, и она каким-то непостижимым образом умудряется перебегать из одной стороны в другую, в течении секунды…А так как мысль о сестрах-близнецах вряд ли придет в головы малышам, у них твёрдо сложится ощущение настоящего волшебства, и всему этому розыгрышу они бесспорно поверят – переживать будут за Деда Мороза со Снегурочкой, за Белоснежку с гномами, за Козу с козлятами и за Трубадура с Принцессой, которых заколдует и унесёт в свои чертоги коварная повелительница зимы.
Одним словом, это лишь на первый взгляд сказка выглядела наивной и простоватой. Воронина и Овсянникова поразили меня своим серьёзным подходом к постановке. Как скрупулёзно, как тщательно они обдумывали каждую мелочь – только диву даваться! Всё оказалось важным: подбор музыки к танцам, модели костюмов каждому из героев (а их было довольно много – помощники Снежной Королевы, зимние ветры, разбойники, черти и остальные вышеперечисленные пленники Ледяного Королевства). Даже вроде бы незатейливый текст – и тот подвергался тщательной разработке, чтобы всё было лаконично и понятно.
- Глотки особо не надрывайте. – Предупредила нас Ирина Павловна с самого начала. – В Доме Офицеров на сцене микрофоны будут установлены.
И всё равно то, что мы делали, я никак не могла принять всерьёз. Может, в основном из-за того, что на протяжении этих репетиций мы все слишком много смеялись? Но ведь верно заметил Виталик: разве можно серьёзно играть сказку? Впрочем, наш весёлый коллектив и шекспировскую трагедию ставил бы с таким же настроением. Кстати, о Шекспире. Татьяна Евгеньевна уже пообещала нам ближе к весне для лучшего усвоения школьной программы инсценировать «Ромео и Джульетту». В душе моей эта перспектива вызвала легкое волнение. Вот уж никак от себя не ожидала! Неужели мне хочется сыграть Джульетту? Да что в этом плохого, если подумать? Лучше уж тратить свободное время на подобную самодеятельность, чем на эту никому не нужную, разрушительную войну, от которой ничего, кроме неприятностей не бывает. В принципе, всё зависело от Канарейки. Пообещав Ворониной вести себя прилично, он действительно держал своё слово, а вместе с ним и остальные ребята как будто забыли о существовании Звёздного Городка. Как интересно и как глупо… Один-единственный человек в данном случае имел влияние на целую компанию себе подобных парней. Только надолго ли хватит этого подозрительного спокойствия в поведении Вадима? Слово «покой» вообще было придумано не для него, и кто мог с уверенностью сказать, что придёт на ум Канарейке завтра?
Сейчас ему, казалось, было не до боевых действий. Здесь, в этом зале, Вадим вёл себя как милый, резвый ребенок – вот где была его настоящая стихия, в которой он мог находиться бесконечно! Здесь он больше, чем где бы то ни было являлся центром внимания, здесь он мог в полной мере проявить себя, раскрыться и выложиться полностью. Все таланты, которыми обладал Вадим Канаренко, блистали тут во всей своей красе, как алмаз сверкает своими многочисленными гранями под лучами солнца. Только ради одного этого сюда стоило ходить!
Каждая репетиция изо дня в день неизменно заканчивалась одним и тем же: Вадиму вручали гитару, и под общий дружный смех и аплодисменты, он с удовольствием пел свои бесконечные импровизации. Усядется верхом на спинку стула, ребята его со всех сторон окружают…Ирина Павловна, стоя где-нибудь в тени, включают свою маленькую видеокамеру и снимает исподтишка буйное наше веселье. Крупным планом, конечно, берёт Канарейку…Он ловко бьёт по струнам и в такт самому себе стучит ногой по сиденью стула, на спинке которого сидит:
В глубокой шахте
Который год
Таится чудище-змей –
Стальные нервы,
Стальная плоть,
Стальная хватка когтей.
Он копит силы,
Лениво ждёт,
Нацелив в небо радар.
Одна ошибка,
Случайный взлёт –
И неизбежен удар!
Все, во что
Ты навеки влюблён –
Уничтожит разом
Тысячеглавый
Убийца-дракон.
Должен быть повержен он!
Сильнее всяких войн
Воля и разум!
Воля и разум!
Вадим не замечает, что его снимают. Играя, он весь, целиком поглощен своим занятием, он живет песней, дышит этой музыкой, которую создает сам. И нету в зале человека, оставшегося равнодушным к выступлению Вадима, каждый следит за ним жадными глазами, каждый хочет присоединиться к его пению, но не все знают слова. А ему всё равно. Он как бы сам по себе существует среди нас, и в то же время мы все и он – одно, неразделимое целое. Кажется, лиши нас сейчас присутствия Канарейки – и словно душу потеряет вся наша огромная компания, и веселья уже не будет.
Смертельной данью
Обложен мир,
Лишен покоя и сна.
Многоголосо
Звучит эфир:
Опять на старте война!
Все, во что
Ты навеки влюблён –
Уничтожит разом
Тысячеглавый
Убийца-дракон.
Должен быть повержен он!
Сильнее всяких войн
Воля и разум!
Воля и разум!
В песне нет и намека на лирику, но, тем не менее, с гитарой в руках Канарейка как всегда бесподобен! Я опять любовалась им, таким чертовски обаятельным и талантливым. И мне не верилось, снова не верилось, что это именно он был тогда с нами в Звёздном Городке…
Пока не поздно –
Спасайте мир!
Нельзя нам больше терпеть!
Когда мы вместе,
То берегись –
Любому чудищу смерть!
И вот уже все мы, успев запомнить слова припева, повторяем за Вадимом дружно, в один голос:
Все, во что
Ты навеки влюблён –
Уничтожит разом
Тысячеглавый
Убийца-дракон.
Должен быть повержен он!
Сильнее всяких войн
Воля и разум!
Воля и разум!
Не знаю, с чем можно сравнить это состояние глубочайшего упоения. Небывалая сплочённость нашего коллектива была так восхитительна и так необходима каждому из присутствующих! Я чувствовала себя сестрой всех тех, кто собирался здесь каждый вечер. Я уже не мыслила своей жизни без всего этого! Бордовый занавес на сцене, деревянные стулья в зрительном зале…Навеки сроднилась я с окружающей меня атмосферой, навсегда пленилась гитарной музыкой Вадима. Думала ли я когда-либо, что буду вот так сидеть и петь хором, как юная пионерка возле походного костра?.. Я и теперь, честно говоря, ни о чём подобном не думала и отчёта себе не отдавала. Такими моментами хотелось просто наслаждаться, впитывая их в себя как в губку, чтобы потом помнить до конца жизни.
Казалось, война была позабыта раз и навсегда. Ни слова о ней отныне не произносилось между нами, будто и не было её никогда. Виталик оживился, повеселел – он-то больше всех нас, вместе взятых, мечтал о подобном затишье. Первое время ему явно не верилось в такое счастье – он пытливо наблюдал за своим лучшим другом, стараясь понять, не затевает ли тот какой-нибудь очередной фокус. Но Вадим, к всеобщему удивлению, вёл себя абсолютно бесстрастно и даже,
что совсем уж дико, довольно спокойно. Казалось, предстоящий спектакль захватил его целиком, и думать о чем-либо другом он просто не в состоянии. Мы терялись в догадках, однако, в глубине души всё-таки радовались такому повороту дел – наконец-то на лицах ребят перестали сиять «фонари» и ссадины, наконец-то подобрела Маргарита Ивановна, а вместе с ней и все остальные педагоги. Не удивлюсь, если и наша доблестная милиция вздыхала в эту пору легко и свободно. А родителям Канарейки, пожалуй, стоило сходить в церковь и поставить свечку. Чтобы так и было впредь.
Дни бежали незаметно, легко и непринуждённо неслись вскачь. Наши с Виталиком встречи стали постоянны – они превратились в жизненную необходимость. Мы буквально всё делали вместе и сообща: ходили в школу, учились, опять же, сидя за одной партой, целовались на переменах, спрятавшись от посторонних глаз где-нибудь в закутке. Потом шли домой и прощались до вечера. Дальше наступало время Вадима. Он по-прежнему охотно помогал нам – изображая моего кавалера, неизменно заходил за мной ровно в половине пятого, любезничал с мамой, пока я одевалась, и уводил меня к Виталику. Все вместе мы после этого шли на репетицию.
После той злополучной сцены в подъезде Вадим больше не повторял попыток меня поцеловать. Он вообще как будто забыл о нашем разговоре. Но это была лишь видимость. Везде, где бы не находились мы вместе, я кожей чувствовала на себе его насмешливый, внимательный взгляд. Что он означал – известно только богу, однако каждый раз, наталкиваясь в обшей суматохе на глаза Вадима, я предательски краснела. Против воли вспоминался тот его грубый, беспардонный поцелуй и сразу же, словно откликаясь на вспышку памяти, начинало бешено колотиться сердце, жаром обдавая всю грудь. Он как будто знал, что со мной происходит – едва уловимо кривил красивые, чувственные губы и словно дразнил безмолвно: «Ну что, святая невинность? Никак не угомонишься? А я же тебя предупреждал…»
Да не хотела я на него смотреть! И в мыслях у меня не было предавать Виталика. Но только как оставаться невозмутимой, находясь под вечно оценивающим взглядом Вадима? Иногда мне казалось, что я его ненавижу – его, такого совершенного, такого одарённого и вместе с тем просто до крайности циничного. Но даже ненавидеть по-настоящему Канарейку было нельзя – особенно находясь с ним в одном зале и слушая его пение под гитару. Тем более, я искренне верила, что Вадим действительно не желает зла Виталику. И его отношение ко мне, его проверки – всё это делается только ради друга. Вадим не верил в мои чувства к Виталику. Уж в чём, в чём, а в проницательности ему не откажешь…
Слава богу, Виталик даже не подозревал о том, какие страсти-мордасти разыгрываются за его спиной. Для счастья ему, в принципе, нужно было весьма мало. Рука в руке… Поцелуи на морозе…Только это являлось сейчас для него смыслом жизни и только этому был он бесконечно рад. Мне оставалось только молить бога, чтобы всё шло так, как сейчас. Но это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, и в суете всеобщего праздника я почему-то чувствовала: что-то случится. Что-то непременно произойдёт. Если не сейчас, то потом. Хотя, на первый взгляд, всё было хорошо.
Премьера спектакля назначалась на двадцать четвёртое декабря. Примерно за неделю до этого дня репетиции перенесли из школьного актового зала в чкаловский Дом Офицеров. Отныне, собираясь всей группой в сопровождении Ворониной и Овсянниковой, мы шли на станцию и оттуда на электричке ехали к месту назначения.
По сравнению со школой, сцена в чкаловском Доме Культуры казалась необъятной! Привыкшие к более скромным габаритам, мы первое время терялись в новом пространстве, не знали, куда кому вставать и куда вообще деваться. Татьяна Евгеньевна уладила эту проблему, быстро и сразу расставив всех по местам. И снова были бесконечные репетиции. Меня уже тошнило от собственного текста, зазубренного в течение всего этого времени наизусть. Уже, кажется, в сотый раз оказывались мы с Вадимом в «нашем» ящике, обжитом и ставшим совсем родным. Сотый раз выскакивали мы из него дружно, с синхронной точностью. Вернее, выскакивал в прямом смысле сначала Канарейка. Меня, как истинному джентльмену, ему полагалось осторожно взять за талию и снять с высокого борта квадратной махины – что Вадим и проделывал всякий раз с видимым удовольствием. Это давало ему повод снова и снова меня проверять. А я, естественно, смущалась, демонстративно отводила глаза и от души жалела, что роль Кая поручили Вадиму, а не Виталику. Вот с ним мне было легко и радостно работать! Но никому тут не было дела до моих личных эмоций…

34

Катастрофа произошла в день премьеры. Ничего её, правда, не предвещало. С утра чувствовалось общее волнение, но это не удивительно. Репетировать почти месяц – одно дело, а тут – настоящее выступление перед огромной аудиторией! Возле входа на Доме Культуры давно висела красивая афиша, билеты покупались охотно – следовательно, зрительный зал обещал быть набитым битком. Кроме того, все дети, несомненно, придут с родителями. Выходит, играть мы будем не только для малышей. А это как-то само по себе напрягало.
К естественному мандражу перед дебютом на сцене добавилось ещё одно беспокойство – мама во что бы то ни стало захотела присутствовать на спектакле. Не за кулисами, естественно, а в качестве того же зрителя. Не знаю, почему, но меня это смущало.
- Мам, это банальная детская сказка. Ты там со скуки помрешь!
- С чего ты взяла? Достаточно того, что в этой сказке играет моя дочь. Имею я право оценить твой талант со стороны? К тому же, там ведь и Вадик с тобой будет играть. Вы бесподобно смотритесь вместе.
Как всегда в последнее время, мама опят намекала мне на свою благосклонность к Канарейке. Я же делала вид, что ничего не слышу. Да бог с ней, в конце концов… Пусть приходит. Виталика в костюме Деда Мороза она, по-крайней мере, не сможет узнать. А это самое главное.
У нас с Вадимом костюмов, как таковых, не было. Татьяна Евгеньевна и Ирина Павловна сообща решили, что Кай с Гердой вполне неплохо будут выглядеть в обыкновенной человеческой одежде двадцатого века. Только меня попросили найти платье поскромнее, а Вадиму – рубашку, желательно, хотя бы немного соответствующую оттенку моего платья Задача, вроде бы, пустяковая, однако намучились мы с ней здорово. Во-первых, для того, чтобы отыскать простенькое платьице мне пришлось переворошить все антресоли. Оказалось, что самые невинные вещи, которые я носила прежде, теперь на меня попросту не налезают. А в нынешних новых моя Герда выглядела бы откровенной секс-бомбой. Я уже буквально за голову в панике хваталась, но фактически за день до спектакля меня выручила Маринка Фадеева. Благодаря высокому росту, её старое платье поры шестого-седьмого класса пришлось мне как раз по фигуре и по длине едва доходило до колен. Оставшуюся половину дня перед премьерой Вадим бегал по друзьям в поисках рубашки в коричневую клетку – именно таким был мой непретенциозный наряд. Слава богу, успели. Но расслабляться, тем не менее, было рано.
Спектакль начинался ровно в полдень. Наша актёрская труппа под руководством двух педагогов явилась в Дом Офицеров за три часа до этого. Ничего удивительного – многое нужно было сделать. Установить декорации, настроить освещение, проверить аппаратуру, тщательно загримировать артистов.
- Всем девочкам обязательно ярко накраситься. – Предупредила Воронина, разводя нас небольшими партиями по крохотным комнатам-гримёркам. – Иначе в зале ваши лица будут выглядеть смазанными, никто вас разглядеть не сможет, особенно с дальних рядов. Так что вы уж постарайтесь, девчонки, сами, ладно? Мы с Ириной Павловной не успеем всех загримировать.
В нашей комнате стояло большое зеркало-трюмо. С двух сторон располагались два диванчика. На них все всемером мы уместились с трудом. Маринка первая успела занять место перед зеркалом – она уже и без того была сильно накрашена и теперь придирчиво оглядывала своё отражение.
- Интересно, так сойдёт? Пойду, спрошу у Татьяны Евгеньевны. Чёлка под снегом раскрутилась… Ни у кого щипцов нет?
- Чего бы ты без меня делала? – Сидевшая напротив меня Варя Канаренко, немного покопавшись в своей изящной, компактной сумочке из рыжей кожи, вытащила щипцы для завивки. Как я успела заметить за всё время наших совместных репетиций, Варя ни на миг с этой сумочкой не расставалась. В ней она носила косметичку, которую вытаскивала на божий свет каждые минут сорок – открывала пудреницу, смотрела на себя изучающее, а потом начинала поправлять контур на губах, взбивать пышную челку, водить по щекам мягкой кисточкой. Зачем Варя это делала, я никак понять не могла. Уж кому-кому, а ей-то при желании можно было вообще косметикой не пользоваться, потому что редко мне приходилось встречать такую естественную, природную красоту лица. Однако ей, по всей видимости, хотелось выглядеть еще лучше.
Сейчас я смотрела на Варвару с прежней, уже набившей оскомину, завистью. Она сидела в неизменной своей позе – закинув ногу на ногу, и старательно подводила веки чёрным карандашом сверху. Как всегда пудреница с маленьким круглым зеркальцем была при ней, поэтому Варя – единственная, пожалуй, из нас всех не стремилась прорваться к трюмо. Ей даже переодеться было проще всего – легкое, тонкое платье Вари сидело на её складной фигурке бесподобно. Оно, казалось, специально на неё было пошито, все Варины достоинства в нём выставлялись напоказ, нежный, желтый цвет ткани подчеркивал матовую обнаженность плеч, тонких руки и стройных ножек. Волосы она, я думаю, с удовольствием распустила бы полностью, чтобы зрители в зале со стульев от восторга попадали, однако Воронина ещё в начале репетиций сказала ей, что это непрактично – в танце они будут мешаться, путаться и лезть в глаза. И всё-таки заплетать их в косу и закручивать пучком на голове Варя так же отказалась наотрез. Подумав, обе стороны решили пойти на компромисс – подняв волосы высоко вверх, Варя сделала себе шикарный конский хвост, который теперь красиво лежал на спине, распадаясь в разные стороны и как бы накрывая свою хозяйку блестящей шёлковой шалью. Ах, как же неописуемо хороша была Варя Канаренко! Любой художник посчитал бы за счастье написать с неё картину под названием: «Красота спасет мир!» И я бы первая под этим лозунгом подписалась, ведь, если разобраться, мне-то чего было завидовать Варе? Можно подумать, меня мало любили…На Виталика, например, Варварины чары не распространялись, в то время, как за меня он в огонь и в воду пошёл бы без колебаний. Это ли не счастье для девушки? И чего ещё можно в жизни желать?..
Но что-то я действительно отвлеклась от сюжета… Получив спасительные щипцы, Марина принялась приводить чёлку в порядок. Я машинально потрогала свою – в порядке, слава богу. Волосы я ещё с утра слегка завила на концах, теперь они спокойно лежали на плечах, и мне пришло в голову половину их заколоть на затылке, чтобы меньше мешались. Дождавшись, пока Маринка закончит прихорашиваться, я заняла её место возле зеркала. Помня наказы Татьяны Евгеньевны, тщательно подвела глаза, жирно надраила ресницы, обильно замазала веки тенями, щёки – румянами. Осталась только помада. Она тоже должна была соответствовать общему фону, поэтому, одолжив у Маринки ярко-малиновую помаду, я разукрасила свой рот не жалея сил. Результат моей работы выглядел странновато. Из зеркала на меня смотрела никакая не Герда, а хорошенькая юная проститутка в детском платьице. Нечто из фантазий старых извращенцев-педофилов. И вот в таком виде я должна буду выйти на сцену?...Бедные малыши… И бедная моя мамочка…Она же в обморок упадёт прямо в зале…
Я беспомощно оглянулась на девчонок, дожидающихся своей очереди.
- Ну? И что у меня вышло?
- Чего? Нормально вышло. – Приободрила меня рыжая Лена, исполняющая в сказке роль Вороны-конферансье.
- По-моему, слишком вульгарно. – Призналась я смущённо. – Никогда так раньше не красилась.
- Вот поэтому и кажется с непривычки, что вульгарно. – Заключила Маринка, примеряющая костюм Снегурочки. – А так – в самый раз.
- Да какая же я Герда? Смесь пионерки и куртизанки… - Я никак не могла успокоиться, глядя на себя в зеркало. Там была чужая, незнакомая мне бесстыжая девица, лишь отдалённо напоминающая хорошую, правильную Ксюшу Кондрашову.
- Ой, да перестань ты ради бога! – Маринка поморщилась досадливо. Она, похоже, о подобных пустяках даже не задумывалась. – Нам Татьяна Евгеньевна что сказала? Накраситься как можно ярче, чтобы с самых задних рядов в зале лицо было видно.
- А мальчишки что, тоже краситься будут? – Усмехнулась Варя, отрываясь на миг от пудреницы.
- Мальчишки, наверное, нет. – Маринка задумалась. – А там я не знаю… Их лиц ведь тоже видно не будет.
- Не захотят они краситься. – Варя снова уткнулась в зеркальце. – Вадька, по-крайней мере, точно не захочет.
- Татьяна Евгеньевна скажет – накрасится, никуда не денется. – Авторитетно возразила Лена и восторженно хихикнула. – Девчонки, представляете Канарейку накрашенным?!
Снежная Королева Маша Богданович поддержала её смех:
- Представляю! Вон, на Варьку смотрю – и представляю! Но ты права, Варь. Не будет он краситься.
- И не стоит. Нашего Вадюшу и так, без грима видать издалека. Больно он заметный. – Вполне довольная собой, Маринка потянулась, сладко зевнула и уселась на диванчик. Теперь можно было расслабиться и дать, наконец, волю языку. Чувствовалось, Марина была хорошей болтушкой. На другом конце того же диванчика тихонько сидела круглая Яна Лисовенко в наряде Белоснежки и безмолвно плакала. Заметили её только сейчас и сразу же всполошились. Маринка подскочила, пересев к Яне, по-матерински обняла её пухлые плечи.
- Ты чего, Янка? Чего случилось?
Она угрюмо кивнула.
- Чего? Ну-ка скажи.
- Я краситься не умею…
Возникшая, было, в помещении удивлённая пауза сменилась взрывом хохота. Это был совсем не злой, очень доброжелательный смех – девчонки, видно, относились к чудаковатой Яне как к ребёнку и жалели от души.
- Господи, вот дурочка! И сидит, плачет! – Маринка ласково щелкнула Яну в курносую пуговку носа. – Сказать, что ли, не могла? Сейчас мы тебя так намарафетим, что сама себя не узнаешь! Девчонки, дайте мою косметичку! И щипцы нагрейте снова. Белоснежка должна быть красавицей!
Времени до выступления оставалось навалом, и я решила прогуляться по коридорам Дома Культуры, а заодно и попытаться найти Виталика. Сразу же за порогом гримёрки начиналось что-то вроде вестибюля. Верхняя часть стен была щедро обклеена старинными афишами. Анна Герман, Лев Лещенко, Иосиф Кобзон, Муслим Магомаев, Эдита Пьеха, ансамбль «Песняры» и многие дргугие. Все эти ретро-звёзды когда-то давали тут свои концерты – память о них навек сохранилась в этом вестибюле.
Пока я стояла, изучая афиши, из соседней гримёрки вышел Виталик. Мы встретились глазами, и он замер прямо у двери, и даже рот приоткрыл от изумления.
- Ксюшка?!.. Это ты, что ли?!
- Я, конечно.
Бог ты мой, а я и забыла совсем, что на лице моём в данный момент лежит килограмм макияжа! Виталик, поди, и не узнал меня сперва.
- Чего это ты с собой сделала?! – В голосе его слышался неподдельный ужас. Мне стало неловко, но я попыталась это скрыть, заставила себя беспечно улыбнуться.
- А чего я сделала? Нанесла грим, как положено. Татьяна Евгеньевна всем сказала…
- Кошмар какой-то… - Виталик и договорить мне не дал – до того он был шокирован. – Смой сейчас же это всё.
- Почему? – Я начала всерьёз обижаться.
- Потому что это… Ты похожа…
- Ну, договаривай. На шлюху? Угадала?
К моему удивлению, Виталик со мной согласился.
- Да. На шлюху. – И смотрел он при этом прямо мне в глаза, нисколько не стесняясь говорить правду.
- Все девчонки так накрасились. – Во мне вспыхнуло раздражение и закипело, как молоко, забытое на плите. – Если тебе не нравится, это твоё личное дело.
- Ого! Вот это да! – Из под руки Виталика вынырнул Вадим. Его реакция на мой вызывающий вид была совершенно иной. – Ксюшка, да ты просто супер-стар! Я могу в тебя влюбиться, честное слово!
Лучше бы он этого не говорил! Виталик досадливо дёрнул плечом:
- Спасибо. Ты ей очень льстишь своим королевским вниманием.
Мне не нравился его тон. Мне вообще всё с самого утра не нравилось, и настроение Виталика ещё больше усугубляло мое предчувствие беды. А Вадим по-прежнему беззаботно дурачился.
- Слушай, Ксюш, брось ты его на фиг! Он в красоте ничего не соображает! Тебе, Павлецкий, только пастушек деревенских обхаживать, а не с нормальными девчонками гулять!
Виталик стоял как каменный памятник и от веселья друга мрачнел всё сильнее и сильнее.
- Вадь, я понимаю, что такая вот индейская раскраска у девчонок в твоем вкусе. Тебе по жизни шалавы нравятся. Смотри только, не подцепи чего-нибудь в один прекрасный день.
- Не подцеплю. – Канарейку трудно было разозлить подобными подначками. – Я мальчик опытный и от таких напастей страховаться умею.
Словно развивая эту пикантную тему, из-за угла выглянула светловолосая головка Кати Богданович. Он, в отличие от своей сестры-близняшки, готовиться к спектаклю особенно не торопилась. И в гримёрке с нами её не было всё это время. Увидев Вадима, Катя мигнула ему лукавым серым глазом, кивнула себе за плечо.
- Ладно, дети мои. Разбирайтесь тут между собой сами как-нибудь. – Вадим засуетился, оживился еще больше. – А тебе, Ксюш, я всё-таки скажу: не слушай ты его! Меня слушай, я плохого не посоветую. Увидимся на спектакле!
Его взгляд полоснул меня на прощание с ног до головы, будто огнём обжег. Я и опомниться не успела, а Канарейки уже и след простыл. Вместе с Катей Богданович он скрылся за углом. Я ещё какое-то время стояла, не шевелясь, и смотрела в ту сторону.
- Куда это они?
- А ты как думаешь? – Виталик по-прежнему был мрачнее тучи. Я изо всех сил пыталась не обращать на это внимания.
- Так… Катя, значит, тоже одна из его подружек?
Виталик тяжело вздохнул.
- Я тебе, кажется, говорил тысячу раз. Каждая вторая девчонка в школе – Вадькина подружка.
- Странно. Почему именно Катя, а не Маша? Они ведь одинаковые.
- Господи, откуда я-то знаю, по какому принципу он себе шлюх отбирает? Никогда этим не интересовался и интересоваться не собираюсь!
Нет, терпению моему наступил предел – я, в конце концов, тоже живой человек.
- Чего ты кричишь? На кого злишься? – Я повысила голос, сама того не замечая. – Что я сделала не так?!
Я ожидала, что Виталик смутится, спохватится и начнет раскаиваться. Но не тут-то было! Мой трепетный Ромео разошёлся пуще прежнего, его буквально прорвало от нахлынувшего негодования.
- Ничего ты пока что не сделала! Только не надо было так краситься! Ты видела, как он на тебя сейчас смотрел?! Я знаю этот его взгляд! Вадька без ума от таких вот…размалёванных кукол!.. Теперь он тебе прохода не даст, пока своего не получит!
Я ушам своим не верила.
- Ты, значит, мне не доверяешь?.. Хорошего же ты обо мне мнения… Спасибо тебе большое. Знаешь что? Если рядом с Вадимом Канаренко у тебя возникают все немыслимые комплексы, иди-ка ты лучше в монастырь. Или порви отношения с другом раз и навсегда!
Виталик ничего не ответил, только щёки его стали вдруг розовыми, словно от внезапно подскочившей температуры. Несомненно, он сам прекрасно понимал, что творится нечто глупое и нелепое, спор этот бестолковый возник на пустом месте, из-за дурацкой мелочи. Однако настроение было испорчено надолго. И надо же так – перед самым спектаклем!
Не знаю, чего бы ещё друг другу наговорили, если бы в этот момент к нам не подошла Воронина.
- Виталик! Ну где ты есть? Пошли, костюм тебе будем мерить и грим наносить!
- Татьяна Евгеньевна, - пользуясь случаем, обратилась я к учительнице, - он говорит, что я слишком ярко накрасилась. Но вы же сами нам так велели, правда?
Она окинула меня внимательным взглядом, мгновенно оценила и, сделав вывод, качнула головой:
- Не волнуйся, от сцены до зрительного зала расстояние довольно приличное. Оттуда ты не будешь выглядеть так вызывающе, как вблизи.
Я торжествующе посмотрела на Виталика. Он подавленно молчал, изучая афиши на стенах. Было видно, что мнения своего он так и не поменял.
- Катюшу Богданович не видали? – Тяжело дыша от быстрой ходьбы, возле нас очутилась Овсянникова. – С ног сбилась, нигде найти не могу! Маша уже давно готова, а вот куда Катя пропала – ума не приложу!
Я смотрела на Виталика, ожидая, когда же он соизволит дать Ирине Павловне точную справку о местопребывании второй Снежной Королевы. Однако Виталика будто и не касалось всё происходящее вокруг. И тогда помочь следствию решилась я.
- Она только что с Вадимом куда-то ушла.
Что самое интересное, ни Воронина, ни Овсянникова моим показаниям не удивились. Последняя только руками всплеснула возмущенно:
- Нет, ну вы гляньте на него! Меньше часа до начала спектакля – а он и тут успевает! Ладно, ему гримироваться не надо, а мне-то с Катькой минут сорок работать! Ни стыда, ни совести! Виталь!
- А? – Неохотно откликнулся безучастный ко всему Виталик.
- Ты-то куда смотрел?
Не стоило бы Ирине Павловне этого говорить! По крайней мере сейчас, когда Виталик и без того был на взводе. Он буквально взорвался, услышав в свой адрес несправедливое замечание.
- Да что я ему, в няньки что ли нанимался?! Не могу же я за ним бегать везде, у меня своей жизни быть что ли не может?!
Остыл Виталик так же быстро, как и вскипел. Устыдившись своей агрессии, он чуть ли не бегом бросился в гримёрную, оставив меня с Овсянниковой и Ворониной. Обе они были несколько обескуражены странным поведением всегда спокойного, доброго Виталика.
- Чего это с ним? – Ирина Павловна посмотрела на меня пытливо. – Поссорились что ли, Ксенька?
Я пожала плечами:
- Да вроде нет.
- А что тогда случилось?
- Ему не понравилось, как Ксюша накрасилась. – С улыбкой сказала Татьяна Евгеньевна. – Не берите в голову. Делом пора заниматься.
На этом конфликт, казалось, был исчерпан. Однако в душе остался осадок. Хмурая, поникшая вернулась я в свою гримёрку. Там полным ходом царило веселье. Общими стараниями девчонок Яну Лисовенко превратили в настоящую Белоснежку. Просто удивительно, какие метаморфозы происходят порой с человеком, если его привести в божеский вид! С накрашенным лицом и завитыми волосами пухлая, невзрачная Янка выглядела почти красивой… Если бы вот только бесформенную фигуру её можно было каким-нибудь образом исправить, или же, в крайнем случае, подкорректировать. Впрочем, Яна была счастлива и такому перевоплощению. Слёзы давным-давно просохли в ее искусственно увеличенных глазах, и даже обычная меланхоличность Яны сменилась лихорадочной возбуждённостью. То и дело она подскакивала к зеркалу, крутилась так и эдак, расправляла юбку, сшитую из белой занавески, щупала локоны по бокам головы и, кажется, была вполне довольна своей внешностью.
Девчонки смеялись, наблюдая за поведением подруги.
- Не трогай волосы! Причёску испортишь!
- Ой, Янка! Паша тебя сейчас не видит! Влюбился бы намертво!
- Ага! С женой бы сразу развелся!
- Одёрни юбку, Ян! И спину прямо держи! Ты Белоснежка или старуха Изергиль?
Да уж… Вот беззаботные люди. Почему у них нет проблем, а я умудряюсь трепать себе нервы по пустякам? И что, в принципе, случилось? Ни-че-го ровным счётом. Но тем не менее, суть ясна: Виталик приревновал меня к Вадиму. Впервые он не сумел этого скрыть. Бред… На наших глазах Канарейка ушел трахаться с Катей Богданович! При чём тут я?! С какого такого боку? Но разбираться сейчас было некогда. Вот отыграем спектакль, тогда видно будет.
Ах, если бы можно было всё рассчитать заранее и распланировать хотя бы на неделю вперёд! С Виталиком до начала представления мы так и не встретились, не перекинулись ни единым словом, будто действительно накануне поругались. А потом было уже поздно – Дед Мороз и Снегурочка открывали новогодний бал и первыми выходили на сцену. Играла музыка, горели весёлые огоньки…Дети, затаив дыхание, смотрели сказку. Мы с Вадимом стояли за кулисами у выхода и ждали своего часа. Меня колотил нервный озноб – всё-таки шутка ли, в первый раз выйти на сцену! Перед такой аудиторией! К тому же где-то там, в общей зрительской массе сидела моя мама и с нетерпением ожидала моего появления. Я уже предупредила её о том, что мы с Вадимом вылезем из ящика. Он стоял метрах в трёх от нас. Мы ждали своего эпизода.
- Боишься? – Вполголоса поинтересовался Канарейка. Он-то, конечно, был абсолютно спокоен. Прирождённый артист, привыкший к всеобщему вниманию и аплодисментам. И потом, не впервые ведь уже Вадим играл в спектакле. В отличие от вашей покорной слуги.
- Волнуюсь. – Поправила я его так же тихо. – Вдруг что-нибудь не получится?
- Да ну, брось ты. Что тут может не получиться? Все так тщательно готовились.
Я язвительно усмехнулась:
- Да…Только Катю почему-то гримировали впопыхах за десять минут до начала. С чего бы это, не знаешь?
И с чего это мне понадобилось его подкалывать? Мои слова отлетали от Вадима как от стенки горох. Он даже в лице не изменился, только взглянул а меня весело:
- Можно подумать, что ты сама этого не знаешь. Виталька, небось, уже по всей форме доложил?
- Я бы и сама догадалась. Ума много не надо. Тебе не кажется, что это безответственно?
- Чего именно? – На этот раз Вадим не притворялся – недоумение его было вполне натуральным, и я неосознанно взяла менторский тон:
- То, что ты делаешь. Ирина Павловна чуть с ума не сошла, вас разыскивая. Неужели так необходимо было это делать именно здесь и сейчас?
Канарейка протестующее дёрнул головой:
- Во-первых, это не твоё дело. Не тебя же я от работы отрывал. А во-вторых, Ирина Павловна прекрасно знает, что спектакль я ни под каким видом не сорву. Я сказку про Федота-стрельца играл в прошлом году с ангиной. Температура под тридцать девять была, а что поделаешь? Замены не было, а афиша уже висела. Так что сомневаться во мне ни у кого причин нет.
Конечно, он был прав. Незачем мне лезть в чужую жизнь. Со своей бы разобраться как следует. И я замолчала, глядя на сцену. Только что закончился танец Трубадура и Принцессы – теперь раскрасневшаяся, изящная Варя вместе со своим долговязым партнёром стояла возле трона Деда Мороза, а Лена, очень ловко изображая ворону, объявляла залу:
- Из прекрасной туманной Англии к нам на бал прибыла Белоснежка со своими друзьями-гномами!
Снова заиграла весёлая музыка. По сцене неуклюже запрыгала Яна Лисовенко в окружении девочек-третьеклашек. Вадим прыснул со смеху, наблюдая этот танец – двигаться Янка явно не умела.
- Лисовенко как корова на льду… Нашли Белоснежку…
- Надо было ей Герду играть. – Заметила я желчно. – Там, по-крайней мере танцевать не надо. Только в ящике сидеть.
- Ага, как же… Я бы одурел там с ней сидеть. Она бы собой всё пространство заняла, от меня бы, бедного, мокрое место осталось.
Голос Канарейки переполнялся презрением, граничившим с откровенной брезгливостью. Даже я неосознанно поёжилась.
- Чего она тебе плохого сделала, что ты так о ней говоришь?
- Ничего. Терпеть не могу жирных.
- Она что, виновата?
- А то нет. Ни одна уважающая себя девчонка не позволит себе быть такой. Всегда можно найти способ держать себя в форме. Спортом заняться, на диету сесть. Если девчонке лень это делать, значит, ей ровным счётом плевать на свою внешность. Да и вообще на всё плевать. От того они и безликие какие-то, серые. С ними даже разговариваться неприятно, не то, что остальное.
Что ж… В чём-то Вадим определенно прав. И тем не менее, его холодный цинизм уже в который раз скребнул мою душу грубой наждачкой. Безликие, серые…Гляньте на него…Кто дал тебе право навешивать на людей такие ярлыки, толком не разобравшись в их сущности? Или эта твоя хвалёная незаурядность ставит тебя на много ступеней выше других? Может, у тебя тайная мания величия, а, Вадичка?
Я критическим взглядом окинула свою фигуру под детским клетчатым платьицем и попыталась отыскать хоть какой-нибудь изъян. Слава богу, презрение этого «ценителя прекрасного» мне не угрожала. А почему, собственно, я так радуюсь? Какое мне, вообще, дело до Канарейки, до его пристрастий и привычек и до его отношения к окружающим людям?
На сцене было темно… Под слабым светом прожектора девочки в прозрачных воздушных накидках замораживали собравшихся на бал сказочных героев – бегали вокруг них, накидывали им на головы легкую белую материю. Вот музыка умолкла и все заколдованные, быстро вращаясь, оказались за кулисами. Половина с левой стороны, половина с правой. Я надеялась хотя бы на миг столкнуться с Виталиком перед тем как выйти на сцену, ради собственного спокойствия перекинуться с ним парой пустяковых фраз. Однако Виталик будто нарочно метнулся в противоположную сторону, за правую кулису, и почти сразу же после этого Татьяна Евгеньевна мягкой, прохладно ладонью подтолкнула меня и Вадима вперед, прошептав чуть слышно:
- Ваш выход, ребятки. Давайте, с богом…
Ничего не слыша, кроме стука собственного сердца, я ползла за Канарейкой почти наугад. Этот трюк был отрепетирован нами уже раз пятьдесят, наверное, и тем не менее сейчас я не соображала, что делать, полностью терялась, поэтому инстинктивно доверилась бесстрастному Вадиму, повторяя за ним все его действия. Я не видела, как он открыл боковую стенку ящика и как проник вовнутрь – мне навстречу протянулась только рука Вадима.
- Давай быстрее. – Услышала я его шёпот и, волнуясь всё больше и больше, забралась кое-как в тёмное, душное пространство нашего убежища. Осторожной быть не получилось – стремясь всё сделать вовремя, я споткнулась обо что-то под ногами и налетела прямо на Вадима. Он, видно, сидел на корточках, потому что под тяжестью моего, неожиданно свалившегося тела, тут же потерял равновесие и повалился вместе со мной на дальнюю стенку.
- Мамочка! – Только и успела взвизгнуть я в панике.
- Тихо ты! – В следующий же момент Канарейка крепко зажал мне рот…своими губами.
Яростная вспышка возмущения с моей стороны проявила себя одним резким рывком куда-то вбок. Она погасла мгновенно, как будто вилку кто-то выдернул из розетки и перекрыл доступ электричества к моему телу и разуму. Может быть, ничего подобного и не произошло бы с нами, но, упав на Вадима сверху, я нечаянно обе его руки прижала к стене, поэтому другого способа заставить меня замолчать он просто не нашел. Может быть так, а может быть, и нет. Во всяком случае, разбираться нарочно он это сделал или нет, смысла не имело. Инстинкт, как говорится, он и в Африке инстинкт, и чего можно ожидать от двух молодых, красивых, полных жизненных сил людей мужского и женского пола, помещенных в замкнутое пространство, да ещё в такой провоцирующей близости друг от друга?!
Спектакль шёл своим чередом. Голос Лены доносился до слуха как сквозь вату, я его почти не слышала, да и не могла слышать. В душном, тесном ящике близость Вадима просто сводила с ума. От него слегка пахло той же, уже знакомой мне туалетной водой. Я жадно вдыхала этот запах, чувствуя, как скользят по моему лицу быстрые, тёплые губы Канарейки. Рассуждая трезво, можно было ужаснуться всему происходящему здесь, ведь там, за этими толстыми стенками шёл спектакль, к которому мы так долго готовились! Но в те блаженные мгновения мне, что самое удивительное, абсолютно всё стало по барабану. Вадим целовал меня, и я отвечала на его поцелуи так же пылко и торопливо, словно боясь не успеть, опоздать куда-то, словно сама жизнь сейчас зависела от нашего минутного безумия, которому, казалось, не будет конца…
- Интер-ресно, кто поставил сюда этот ящик?..
В стенку что-то с силой стукнуло, оглушив меня, и я очнулась окончательно. Вадим стремительно подскочил, шибанув головой верхнюю крышку ящика. Ослеплённая ярким светом, я медленно поднялась вслед за ним. Всё было не так, как планировала Воронина, я это понимала. Во-первых, стучаться в ящик никто не был должен. По задумке мы с Канарейкой выскакивали наружу синхронно и быстро, как чёртики из табакерки. Это довольно забавно смотрелось со стороны и несло с собой элемент неожиданности. Теперь момент был упущен. Осознав это, я растерялась, беспомощно поглядела на Лену, стоявшую перед нами в заправской позе, уперев руки в бока. Она очень смешно смотрелась в образе Вороны – маленькая, щуплая, с чёрным пером в волосах, и я, может быть, улыбнулась бы сейчас, если бы не увидела в её глазах нечто ТАКОЕ, от чего меня вдруг бросило в жар. Забыв, кажется, весь свой текст, Лена переводила обалдевший взгляд с меня на Вадима и обратно, и я, сама не своя от предчувствия чего-то страшного, взглянула на Канарейку.
Нет, сколько я себя помню, никогда в жизни не приходилось мне переживать подобный ужас. Перед нами раскинулся зал, полный наблюдательных зрителей…По сравнению с нашим школьным актовым залом он казался огромным, необъятным – в нём можно было утонуть. На меня и на Вадима сейчас смотрело не меньше пятисот пар глаз, а мы стояли в центре всеобщего внимания под ярким светом рампы и видели только лица друг друга, щедро измазанные моей ядовито-красной помадой. Губы свои я драила на славу, долго и тщательно. Обоим нам теперь хватило с лихвой… Я видела, что, глядя на меня, Вадим едва сдерживает смех, и приходила в ещё большее отчаяние. Господи, неужели ему нисколько не стыдно?! И если он в таком виде, как же тогда выгляжу я?! И что же делать в такой ситуации – кто бы подсказал, мамочка моя родная?!...Мама…Неужели она тоже сейчас это видит?.. Дети в зале…Лена…Ребята…Виталик…Господи помилуй, ГДЕ ВИТАЛИК?!
Я посмотрела туда, где за кулисами стояли «заколдованные» участники спектакля. В костюме Деда Мороза Виталик был очень заметен, однако глаз его, утонувших в густой бороде, я не разглядела. Между тем сказка продолжалась. Немного опомнившись, я заметила, что Вадим и Лена давно уже ведут между собой диалог, в котором, кстати, половина реплик принадлежала мне. Но так как я, поддавшись своим эмоциям, впала во временный транс, Канарейка весь мой текст беспардонно взял на себя. В итоге я самой себе показалась здесь лишней. Представляю, что думали сейчас обо мне Воронина и Овсянникова! За своей спиной я услышала шёпот Татьяны Евгеньевны:
- Вылезайте из ящика…Вылезайте, хватит в нем стоять.
Слава богу, лиц наших она сзади не видела… Вадим тоже услышал приказ – как ни в чём не бывало перемахнул через высокий борт ящика, ловко снял меня. Глядя на его невозмутимость, я постепенно успокаивалась, входила в колею и вскоре сюжет спектакля пошел по сценарию, как ему и положено было идти – ровно, гладко, без каких-либо сбоев. При первой же возможности, оказавшись за кулисами, я как следует оттёрла лицо и попыталась найти Виталика. Поиски мои успехом не увенчались – он, видимо, как встал там, за занавесом, в правом краю сцены, так и продолжал стоять до конца представления, ожидая, пока мы трое – я, Вадим и Лена, найдем способ освободить его и всех остальных от злых чар Снежной Королевы. Не знаю, почему, но меня это странным образом беспокоило. И на протяжении всего спектакля, машинально произнося заученный текст, меня не покидала одна навязчивая мысль: видел ли Виталик наши с Вадимом лица, когда мы вылезли из ящика?... Видел или нет?..
Возможно, не думая об этом, я сыграла бы лучше. Так или иначе, оценить свой талант не со стороны было довольно сложно. Слово за слово, сценка за сценкой – сказка близилась к концу, и неожиданный инцидент с поцелуем в самом её начале уже казался мне плодом моего больного воображения – я изо всех сил старалась о нём не вспоминать.
Всё прошло гладко…Снежная Королева растворилась во мгле, потеряв свои колдовские чары. Освобождённые из ледяного плена Дед Мороз и все его гости благодарили своих спасителей и малышей из зала за то, что поддержали Кая и Герду в трудностях. Вадим крепко держал меня за руку и радостно раскидывал направо и налево лучезарные улыбки. Он весь спектакль вёл себя свободно и раскованно, несмотря на отрепетированную постановку, постоянно импровизировал, сходу придумывая что-то своё: то фразу смешную брякнет ни с того, ни с его, то во время нападения разбойников неожиданно затеет драку в целях сопротивления. Всё это, как ни странно, получалось у него к месту и кстати, я думаю, ни Воронина, ни Овсянникова не рискнули бы упрекнуть Вадима в своеволии.
Но вот занавес закрылся, и вся наша юная актёрская труппа гурьбой двинулась за кулисы. Виталик шёл где-то в стороне от меня, на ходу срывая с себя шапку, бороду, приклеенный красный нос, и я, запинаясь об путающихся под ногами «гномиков» и «козлят», никак не могла к нему пробраться. Липкий, холодный страх овладевал мною всё сильней и сильней. Виталик даже не пытался оглянуться, поискать меня глазами – он шёл быстро, решительно, почти бегом, и я уже не осознавая, что делаю, окликнула его по имени:
- Виталик!
Мой голос улетел в никуда и растворился в пространстве – Виталик его не услышал. А может, не захотел услышать. Шагающий возле меня Вадим сразу всё это заметил – и моё настроение, и странное поведение Виталика.
- Подожди. – Бросил он беспечно. – Сейчас разберёмся.
Упаси меня боже от подобных разборок!
Они встретились только возле двери гримёрки. Там, не говоря ни слова, Виталик остановился, чуть ли не врезавшись в закрытую дверь. Потом медленно повернулся к Вадиму… Стоя в толпе, я издали увидела его глаза и уже поняла, что сейчас произойдёт…Ребята вокруг даже ахнуть не успели – короткий, сильный удар отбросил Канарейку прямо на них. Расступись они – и он непременно грохнулся бы на пол. Где-то рядом раздалось несколько испуганных девичьих визгов. Толпа зашумела, заволновалась, недоумевая, что происходит.
Вадим оттолкнулся от поддерживающих его рук, поднялся, потирая до крови разбитую нижнюю губу, и подошел, не спеша, к Виталику. Тот ждал его молча, вовсе не думая уходить. Ждал и смотрел прямо в глаза – холодно, не моргая, с глубоко затаённой яростью. Пауза длилась всего пару секунд, а нам казалось – целую вечность уже стоят Вадим и Виталик друг против друга. Я чувствовала, что должна непременно вмешаться в ситуацию, предотвратить нечто страшное между двумя лучшими друзьями, однако ноги мои отказывались мне подчиняться, они буквально приросли к полу, и тело сделалось чужим, ватным, я его совсем не ощущала. Только в висках больно стучала кровь: доигралась…доигралась…доигралась…
Все вокруг также притихли, ожидая продолжения конфликта. Можно было не сомневаться в том, что сейчас здесь произойдет настоящая драка – зная канарейкин нрав, иного исхода дела представить никто не мог. И тем не менее… Постояв безмолвно ещё некоторое время, Вадим вдруг усмехнулся презрительно, тыльной стороной ладони вытер с подбородка кровь, оглядел руку, будто удивляясь тому, что умудрился чем-то её запачкать. Виталик по-прежнему молчал, наблюдая за ним и, кажется, очень желал какой-либо провокации со стороны друга.
- Ребята, вы что?! – Отчаянно прозвучал в общей массе голос Снегурочки-Маринки.
- Давай… - Игнорируя всех собравшихся и меня в том числе, Виталик шагнул к Вадиму ещё ближе и чуть ли не грудью уткнулся в его грудь. – Давай…
- Чего тебе дать, Павлецкий? – Вадим был абсолютно спокоен, или же просто умело играл на публику. – Ты уж толкни меня давай, что ли…. Чего ждёшь-то? Я тебя бить не буду, не жди.
Кулаки Виталика судорожно сжались, на скулах от досады заходили желваки. Вот таким я его точно никогда не видела, это был совсем другой, незнакомый мне человек. И я вдруг с горечью подумала о том, что того, прежнего Виталика мне больше не видать как своих ушей. Будь ты проклят, Канарейка, со своим ящиком!... И я тоже хороша… Дрянь…Другим словом не назовёшь…
- Ребята…Разойдитесь…Разойдитесь… – Отодвигая с дороги детей, к двери гримёрной торопливо пробиралась Татьяна Евгеньевна. Ещё толком не понимая, что происходит, она уже видела общий переполох и потому спешила. Одного взгляда на перекошенное ненавистью лицо Виталика и на разбитую губу Вадима было достаточно для того, чтобы ясно представить себе картину разыгравшейся тут драмы.
- Мальчики, что вы делаете? – Воронина встала между Вадимом и Виталиком, поочерёдно глядя то на одного, то на другого. – Виталик… Вадим… Успокойтесь!
- Да я спокоен, Татьяна Евгеньевна. – Заверил учительницу Канарейка, глядя, почему-то, по-прежнему на Виталика через её плечо. – Это по нему психиатр плачет.
Виталик дёрнулся, было, вперёд, однако Воронина вовремя схватила его за плечи:
- Перестань. Успокойся. Да что же с вами такое происходит, в конце концов?! Виталик…
Тот будто и не слышал голоса Татьяны Евгеньевны – настолько поглощён был своими эмоциями. Не пытаясь, впрочем, отстранить от себя Воронину, Виталик не сводил с Вадима горящих глаз.
- Ты… Видеть тебя больше не хочу… Ты понял, сволочь?... Ты мне не друг… И никогда им не был.
Казалось, эти убийственные слова не производят на Канарейку никакого впечатления. Он как будто и не верил даже Виталику – слушая его, понимающе кивал головой: да, да, мол, болтай-болтай, я на дураков не обижаюсь. Виталик, видно, хорошо понимал это выражение на его лице и свирепел еще больше.
- Чего ты молчишь?... Думаешь, ты самый умный? Тебе всё можно, да?
- Дурак ты, Павлецкий. – Бесстрастно заключил Вадим и, не говоря больше ни слова, дёрнул дверную ручку.
Я не помнила, как ноги отнесли меня в нашу, девичью гримёрку. Случившееся не укладывалось в голове, однако, сердце уже реагировало на всё, осознавая величину катастрофы. Итак, произошло то, чего я больше всего боялась. Виталик всё видел и все понял. Бедный, и как только у него хватило сил выдержать представление до конца, ничем не выдавая своего душевного состояния на сцене?! А я?.. Чего же я наделала?!.. Стоило так долго внушать себе отвращение к Канарейке, убеждать самоё себя в его ненадёжности и распущенности, размышлять о своём отношении к Виталику… Чего мне дал этот дурацкий аутотренинг, если в любое время, в любом месте, где бы мы не оставались с Вадимом наедине, я начинала нервничать и смущаться?! Можно сколько угодно обвинять его одного, но я-то сама?! Я ли не отвечала на его поцелуи, забыв обо всём на свете?! Я ли не умирала от блаженства, наслаждаясь его восхитительной близостью?! Сучка… Похотливая самка, недостойная серьёзных, высоких чувств! Так и придётся мне всю жизнь быть чьей-то игрушкой, потому что настоящей, великой любви я не заслуживаю! Прав был Вадим, когда не верил мне… Абсолютно прав… Но что же, ЧТО ЖЕ МНЕ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ?!
Не было никакой охоты соблюдать приличия и стесняться окружающих – уткнувшись лицом в жёсткий ворс диванчика, я рыдала в голос. Возле меня кто-то присаживался, гладил по плечам, пытаясь поднять – я вырывалась и снова падала ничком, не желая никого видеть, не в состоянии слушать кого бы то ни было. Только что я лишилась очень важного и ценного. Я словно похоронила самого близкого, жизненно необходимого мне человека, без которого лёгкие отказывались поглощать кислород, а душа разрывалась на части, истекая кровью. Одна… Одна… Теперь одна, как Робинзон Крузо на необитаемом острове. И некуда деваться от этого вынужденного одиночества, некуда бежать…
Чьи-то мягкие, но сильные руки уже в который раз оторвали меня от дивана, заставили сесть.
- Ксюшенька, девочка моя маленькая, ну что ты?... Успокойся, Ксенечка… - Надо мной склонилось доброе, родное лицо Татьяны Евгеньевны Ворониной. Вот так же когда-то, сверху вниз смотрел на меня Виталик, нечаянно стукнувший меня дверью в лоб. Тогда я боялась, что тушь у меня на глазах размажется. Я всех и вся ненавидела… И даже не сразу смогла заметить, какой он славный и замечательный, этот вежливый темноглазый мальчик с чёрными, сросшимися на переносице бровями. Теперь он никогда уже не улыбнется мне так, как в тот далёкий день, он даже не посмотрит в мою сторону. Он будет ходить мимо меня как мимо чужого, постороннего человека и мне придется забыть о наших встречах, о поцелуях в подъездах и школьных закутках… У меня больше нету верного, пламенного рыцаря, который так красиво говорил мне о любви. У меня вообще ничего больше нету. Виталик… Мой Виталик… Как же я буду без тебя жить?!
Как во сне передо мной мелькали разные лица. Татьяна Евгеньевна что-то говорила мне, заботливо прижимая к себе. Яна Лисовенко, топчась рядом, пыталась напоить меня водой из гранёного стакана. Не сразу, но это ей всё-таки удалось. Пила я короткими частыми глотками, каждый раз, соприкасаясь с толстым стеклом, зубы выбивали дробь и звон этот бил по барабанным перепонкам, заставляя тело судорожно передёргиваться.
- Ну всё, всё…Успокойся. – Воронина осторожно вытерла слезы с моих щек носовым платком. Скорее всего, своим личным. – Девчонки, что тут у вас творится, можете объяснить?
Девчонки, как оказалось, были здесь в полном составе. Они давно уже обсуждали случившееся.
- А вы разве ничего не заметили, Татьяна Евгеньевна?
- Это Канарейка всё устроил!
- Виталька видел, как они из ящика вылезли – оба в помаде. Вон, Ленка видела!
- Ага! А я думаю, чего они там притихли? Давно уже выскочить должны. Сама уже текст придумала, к ящику подошла и ногой его пнула, чтоб поняли, что вылезать давно пора. Они и вылезли! Все в Ксюшкиной помаде.
- Ксюш, успокойся… Когда Канарейка пристаёт, устоять невозможно. Ты не виновата.
- А Вадьке надо по мозгам дать!
- Точно. Ни стыда, ни совести! Вся школа знает, какая у неё с Виталькой любовь. А он-то, лучший друг, такую подлянку устроил!
- Да он по жизни такой, будто вы не знаете!
Голоса щебетали наперебой, и я даже не пыталась понять, кто когда говорит. Слёзы кончились, наступила полнейшая апатия. Всё ещё прижимаясь к тёплому, по-матерински уютному телу Татьяны Евгеньевны, я сидела и тупо смотрела прямо перед собой. Милые, добрые девчонки…Как бы мне хотелось поблагодарить их за поддержку и участие…Но сил на это не осталось. И думать сейчас почему-то ни о чем не хотелось. Казалось, я просто умерла. Морально.
Дверь распахнулась, в гримёрную шумно ворвалась Ирина Павловна, вечно запыхавшаяся, возбуждённая, вечно спешащая куда-то, она и сейчас не изменяла себе.
- Нет, я с ума скоро с ним сойду, честное слово! Тань, ты здесь? Как тебе эта средневековая новелла в стиле Ги де Мопассана?
Обнаружив меня в объятьях Татьяны Евгеньевны, Овсянникова растерянно застыла. Тотчас же её кольцом окружили девчонки.
- Ирина Пална, ну что там?
- Где Виталька, Ирина Пална?
- А Вадим? Вадим где? Они больше не дрались?
- Тихо-тихо. – Овсянникова сокрушённо приложила ладони к вискам. – Голова кругом от вас идёт… Виталик уже ушёл.
- Как?!
- Когда?!
- Да сразу. Грим смыл, переоделся и уёел, ни с кем не прощаясь. Я его пыталась задержать, но он не послушал.
Что-то лопнуло в моей груди, словно не выдержала чудовищного напряжения и порвалась туго натянутая струна. Вот и всё… Конец.
- А Вадька, Ирина Пална? Он-то что?
- А ничего. Курить пошёл в туалет с кем-то из ребят.
- Обалдеть можно!
- Как будто ничего не случилось!
- Я же говорила! Он только о своём удовольствии думает!
- Тихо-тихо, девочки! – Ирина Павловна даже в ладоши захлопала, пытаясь успокоить своих учениц, хотя, сказать по правде, сама она сейчас нуждалась в утешении не меньше. – Господи, подумать только! Они со своими мексиканскими страстями чуть спектакль не сорвали!
И так как из виновников ЧП в гримёрке была одна я, на меня Овсянникова и накинулась в первую очередь.
- Ксенька! Хватит реветь, слезами горю не поможешь! – Голос её вовсе не был злым, скорее просто строгим, что уже говорило само за себя. Я, всхлипнув, подняла на Ирину Павловну мокрые глаза:
- А я уже не плачу.
- Вот и правильно! Нечего из-за них нервы мотать. Кавалеров ещё куча будет, а ты у самой себя одна. Правильно я говорю, девчонки?
Не сразу и не особо уверенно девчонки согласно загудели. Легче от этого мне нисколько не стало, и я, опустив голову, почувствовала, как слёзы, стоявшие до поры до времени в глазах, снова ринулись по щекам вниз. Заметив моё состояние, Татьяна Евгеньевна набросилась на Овсянникову:
- Нашла чем ребенка утешить! Кавалеров много, ты одна… Не бери в голову, Ксюшенька. Только сердце своё слушай. Как оно тебе говорит, так и делай.
- Она своё сердце уже послушала. – Иронично заметила Ирина Павловна. – Там, в ящике, во время представления. Ни к чему хорошему это, как видишь, не привело.
Напоминание о ящике вывело меня из столбняка, и я подпрыгнула на диванчике, почти отталкивая от себя заботливые руки Ворониной.
- Ничего я не слушала! Никакого сердца! Я не хотела!
Обнаружив во мне первые признаки жизни, девчонки тоже оживились и снова затарахтели наперебой.
- Она не виновата! – Громче всех надрывалась Маринка Фадеева, тыча в меня пальцем, будто не кто-то другой, а именно я и была главной виновницей конфликта. – Ирина Пална, вы разве не знаете Вадима? Только ему могла прийти в голову целоваться в ящике! А уж если он захотел, ему до других дела нету!
- Так надо Витальке это тогда объяснить. – Предложила Маша Богданович. – Жаль, правда, что он уже ушёл. Тогда завтра собраться надо и объяснить.
- Чего ты ему объяснишь? – Усмехнулась Лена. – Ты их лица вблизи видела, когда они вылезали? Нет? А я видела. И Виталька видел, не так уж далеко он стоял. Чего после этого объяснять? Случайно так вышло, само собой?
- Надо Вадима найти! Он эту кашу заварил, пусть сам и расхлёбывает!
- Ага! Ты самая умная, я смотрю. Пойди и заставь его расхлёбывать! Он тебя пошлёт подальше – только и всего!
- Да я не говорю – заставить. Попросить надо, по-человечески. Что у него, сердца совсем нет, что ли?
- Не знаю, не знаю. По-моему, у него весь организм из половых гормонов состоит.
- Это точно! Но поговорить надо. Вон, пусть Варька поговорит!
- Варь!
- Не буду я с ним говорить. Не мое это дело.
- Ну конечно, не твоё. Твоя хата с краю!
- Да ну её, она такая же как Канарейка!
Эти взволнованные, перебивающие друг дружку голоса звенели в моей голове весь остаток дня. Всё это время я пребывала в каком-то отстранённом полусне: двигалась как робот, механически с кем-то разговаривала, а в голове между тем стояла черная пустота. Я не хотела напрягать мозги, потому что возникающие от работы ума мысли снова и снова начинали травить душу.
Утрясти ситуацию легче оказалось на словах, чем на деле. Вадим явно не считал себя виноватым. Он не стремился скрыться от коллектива, всё время был на виду, так же как всегда шутил и смеялся. Глядя на него, такого самоуверенного, ни у кого бы не хватило решимости проводить с ним воспитательную работу, слова просто терялись, превращаясь в пустой звук, доводы и аргументы становились незначительными и глупыми. Он был выше всяких пустяков…Он, наверное, даже не думал, что произошла какая-то трагедия. Так, лёгкое недоразумение, не больше. И это в то время, когда моё собственное сердце разрывалось от горя и отчаяния!
Как же так, думала я, не переставая. Как же так? Неужели для Вадима Канаренко нет ничего святого в жизни? Неужели он лишён нормальной, чисто человеческой привязанности к кому бы то ни было? Или ему дорога только его собака? Как такое возможно? Только что на моих глазах по собственной воле Вадим потерял лучшего друга. Настоящего друга, которого знал с первого класса и который, я точно знала, искренне его любил. Неужели ничего не почувствовала после ссоры его горделивая душа, неужели сердце даже не дрогнуло? Разве может нормальный человек быть столь непринуждённым и бесстрастным, насмерть обидев такого надёжного товарища?! Заглянуть бы хоть одним глазком в его мысли. О чём он думал? Нарочно или случайно сделал нам с Виталиком такую подлость? И опять же, КАК МНЕ-ТО ТЕПЕРЬ БЫТЬ?!
Огромной толпой шли мы на станцию… Падал крупный, пушистый снег, тая, мочил мех на моём капюшоне, и я так же как в гримёрке инстинктивно прижималась к идущей рядом Татьяне Евгеньевне.
- Тебя знобит что ли, Ксюш? – Постоянно спрашивала она, и я в ответ только молча качала головой. То ли да, то ли нет. Я не знала, что со мной творится. Хотелось лечь и заснуть. Крепко. Глубоко. Может быть даже на всю жизнь. Представляю, как переполошились бы все, узнав, что я с горя впала в летаргический сон. Я бы лежала на кровати – бледная и прекрасная… Год, другой, третий… И тогда бы, может, Виталик меня простил. Он бы пришёл – робкий и смущенный… Посмотрел бы на меня, любуясь… А потом наклонился бы и поцеловал. И я бы очнулась от его поцелуя, мы бы оба заплакали, обнялись… И были бы вместе…Всегда…До самой смерти… Как это здорово.
Вот только мечтать не вредно. И спящей красавицей мне никогда не стать. И любить по-настоящему я не умею, иначе не допустила бы до себя Канарейку и на пушечный выстрел. Моя тоска по Виталику – это вряд ли зовётся любовью. Просто я к нему привыкла. Просто он любил меня и был очень удобен. Я всё это понимала и всё равно хотелось плакать, потому что Виталик, мой ласковый, порядочный Виталик, никак не заслуживал подобного двойного предательства. Никак… Я же повела себя с ним отвратительно. И даже не попыталась ничего объяснить, даже не оправдалась.
Снег все шёл и шёл…Скоро Новый Год…Я так мечтала встретить его с Виталиком. Ведь как встретишь – так и проведёшь. Значит, не судьба. В школе будет новогодняя дискотека… Я буду танцевать со всеми. Только не с Виталиком. А мне бы так хотелось с ним танцевать под красивую, медленную песню… Чувствовать его нежные руки на своей талии, смотреть в его ласковые глаза, полные чистой и преданной любви… Как я могла не ценить этого? В моих руках был настоящий клад, который я легкомысленно вышвырнула в грязь и растоптала… Так мне и надо…

35

Мама встретила меня дома. Я сама ещё утром попросила её не ждать меня в Доме Офицеров, опасаясь, что она увидит рядом со мной Виталика. Напрасные меры предосторожности. Всё прахом. Больше мама никогда не увидит нас вместе, у неё не будет причин волноваться за мою нравственность. Хотя… И Вадим в нашей квартире больше не появится. И это её, скорее всего, расстроит. Ну и пусть. Мне, в любом случае, сейчас гораздо хуже, чем ей…
Как выяснилось, мама не разглядела с последних рядов моего лица. Пожаловалась только, что нарумянили нас с Вадиком чересчур ярко. Слава богу, издали моя помада показалась ей румянами. По-крайней мере, одной проблемой меньше, мне не пришлось ничего объяснять.
- Ты чего смурная такая? – Мама сходу увидела моё состояние, я ещё раздеться не успела в прихожей. – Случилось что ли чего?
- Ничего. – Отстранённо промолвила я. – Как тебе спектакль?
- Неплохо. Ты, правда, несколько скованно себя вела. А так, в принципе, всё хорошо. Мне понравилось.
Я кое-как выдавила из себя улыбку и постаралась как можно скорее уединиться в комнате. Здесь, наконец-то я могла с чистым сердцем окунуться в свои страдания, выплакаться вволю, а заодно и обдумать всё хорошенько. Итак, что мы имеем на данный момент? Очень абстрактный любовный треугольник. Почему абстрактный? Потому что всё в нем относительно и несерьёзно. Всё, кроме любви Виталика. Это – основа треугольника, гипотенуза, на которой держаться два катета – я и Вадим. Мы сами по себе… Мы никого не любим. Вадим идёт на поводу у своего кобелиного инстинкта и плюет на дружбу. Я душой тянусь к Виталику и в то же время схожу с ума от поцелуев Канарейки. Я не хочу быть с ним, но я хочу его самого. Я хочу быть с Виталиком, но особо не горю желанием завладеть им самим. По-моему, полный бред сумасшедшего.
А может всё наоборот? Может, это я – гипотенуза, поддерживающая катеты – Виталика и Вадима? Опять не то… Виталика в каком-то смысле я, может, и поддерживаю морально, а вот Вадима – нет. Он и не нуждается ни в какой поддержке. Он сам по себе, отдельно ото всех. Он не катет и не гипотенуза… Он… Он просто икс. Вечное неизвестное, искомое, непонятное… И с чего это вдруг меня потянуло на математику? С ума я, что ли, сошла от нервных перегрузок? То, что происходит в моей жизни, можно было обозначить одной умной поговоркой: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. И можно сколько угодно возмущаться по этому поводу: я, мол, ни за кем не гонялась… Это других реально таким образом обмануть, а себя не обманешь. Вадим меня привлекал. И точка. Просто раньше я изменяла с ним Виталику только в мыслях, и мой милый возлюбленный никак не мог меня разоблачить. А теперь всё… Маска с лица сорвана. Смотрите все на истинное лицо Аксиньи Кондрашовой. Смотрите – и презирайте её мелочную, двуличную душонку. И радуйтесь, что вовремя опомнился Виталик от своего наваждения. Это Вадим, его хороший друг, опять постарался вставить на место вывихнутый сустав. Он привык уже это делать – быстро и почти безболезненно. Прирожденный хирург человеческих душ…Будь он проклят…
Я даже не заметила, как за окном стемнело. Потеряв счёт времени, я просто лежала на кровати, тупо уставившись в стену. Обои были ещё свежие. Розовые, с причудливым золотистым орнаментом. Раньше они мне очень нравились, а сейчас почему-то казались идиотскими и по-детски аляпистыми. И куда мама смотрела, выбирая тон? Она же такая стильная…
Не знаю, сколько бы я ещё так пролежала, находя изъяны в каждой части окружающего меня интерьера, если бы в прихожей не раздался звонок.
ВИТАЛИК?!..
Сердце бухнуло, сильно толкнувшись в грудную клетку, и я стремительно подскочила с дивана. Села, вытянувшись в струнку. От радостного волнения вспотели ладони… Ну конечно же, Виталик! Он не выдержал нашей разлуки и пришел мириться! Дурочка, как я могла расстраиваться по пустякам! Виталик любит меня, и я ему так же жизненно необходима, как и он мне!
Нужно было мчаться в прихожую, сломя голову, но я почему-то не двигалась с места. Вот щёлкнул замок на входной двери… Вот дверь закрылась… До моего слуха донесся мамин елейный, воркующий голос. А вот это уже настораживало.
- Ксенечка, ты все ещё спишь?
(Избегая лишних вопросов, я весь день делала вид, что сплю). Я ещё и подумать ни о чём не успела, а мама, широко распахнув дверь, уже стояла на пороге моей комнаты, радостная и счастливая.
- Ксеня, вставай! К тебе Вадик пришёл.
- Кто? – Глупо моргая, переспросила я. В голове между тем метались лихорадочные мысли – прыгали, скакали, пытались слиться воедино. Вадим?!.. Почему Вадим?! Это часть нашего старого плана?!.. Неужели он уже успел помириться с Виталиком и теперь, как ни в чём не бывало, пришёл звать меня на улицу?!..
Я уже почти не сомневалась в том, что дела обстоят именно так. Как же может быть иначе?! И я пулей вылетела в прихожую…
- Мне собираться?!
Вадим стоял, слегка привалившись к стене, будто бегал он до этого где-то очень долго и теперь выдохся окончательно.
- Не надо, Ксюш…- Его взгляд, устремленный на меня, выражал такую же неимоверную усталость. – Я к тебе пришёл. Поговорить.
Что-то новое было в Вадиме, во всём его облике, в лице. Я смотрела на него изумленно и не могла понять, что же так поражает меня в нём, нынешнем.
- Ну что вы встали здесь? – Суетливо вмешалась мама. – Ксеня, это невежливо, в конце концов. А ты раздевайся, Вадик, проходи. Я сейчас чайник поставлю.
- Не надо, Ольга Михайловна. – Кротко и вежливо повторил Вадим ту же фразу. – Я бы хотел поговорить с Ксюшей наедине. Можно?
Он был так серьёзен и сосредоточен, будто явился просить моей руки. Мама замерла настороженно, потом с тревогой взглянула на меня, надеясь услышать какое-нибудь объяснение. Но я молчала, сама толком ничего не понимая, и ей ничего не оставалось, как только согласно кивнуть:
- Ну хорошо… Я не буду вам мешать.
- Спасибо.
Я так и не поняла, искренне говорил это Вадим или же продолжал играть свою роль пай-мальчика. Неторопливо раздевшись, сняв ботинки, он без приглашения вошёл в мою комнату и там остановился в замешательстве – я не предлагала ему сесть и сама стояла возле закрытой двери.
- Я тебя слушаю. Зачем ты пришёл? – Враждебность в своем голосе я даже не пыталась скрыть. Очень хотелось хоть каким-то образом заставить этого самоуверенного мажора смутиться. – Или тебе мало того, что случилось, и ты решил меня окончательно скомпрометировать?
- Да нет. – Простодушно откликнулся Вадим, и я опять не поняла, натурально это его простодушие, или он таким образом пытается меня смягчить. Как бы там ни было, визит Вадима меня ничуть не обрадовал. Стоило бы прогнать его ещё там, в прихожей. И почему я сразу этого не сделала? А теперь было поздно, к тому же Вадим, не дождавшись разрешения, уселся вдруг на край дивана. Я двинулась было туда же, однако в последнюю минуту, испугавшись чего-то, ещё плотнее прижалась спиной к двери.
- Так я тебя слушаю. Зачем ты пришёл?
Вадим оглядывал комнату так, словно видел её впервые.
- Не знаю. Шёл-шёл и решил зайти. Совесть замучила, поверишь ли..
Мама ты моя родная…Совесть! Оказывается, она у него есть… Я мысленно усмехнулась, но вслух ничего не сказала – ждала, когда заговорит Вадим. А он, казалось, больше не собирался разговаривать – просто сидел, опустив плечи, и смотрел по сторонам. Взгляд его был странный – туманный какой-то, зачарованный. Когда-то давно я уже видела у Канарейки похожий взгляд, и меня внезапно осенило:
- Ты пил, что ли?
Он неопределённо повел плечами:
- Так…Немного… Две бутылки пива.
- Всё ясно. А закусывал чем? Опять циклодолом? По рецепту этого…как его? Зайца своего?
- Какого ещё зайца? Кролика.
- Какая разница?
- Ничем я не закусывал. Я вообще так больше не напиваюсь.
- Да ну? Серьёзно?
- Куда уж серьёзней.
- С чего это вдруг?
- Говорят, я пьяный буйный…Тебе ли не знать?
Разговор получался идиотским, и сам Вадим это, кажется, понимал. Однако, продолжал сидеть неподвижно, слегка качая ногой. Раздражение во мне всё росло и росло.
- Ты только за этим что ли пришёл? Если честно, то после того, что ты сделал, я тебя вообще видеть не хочу.
- Да, конечно. – Легко согласился со мной Вадим. Его серьёзность уже в который раз меня поразила. – Я понимаю, Ксюш… Хреново всё сегодня получилось… Самому противно, если честно… Кошки на душе скребут…
- Даже так? Странно… До сих пор мне казалось, что у тебя её вообще нету.
- Кого – её? – Глядя на меня, Вадим недоумённо заморгал.
- Души. – Пояснила я. – Смотрю на тебя всегда – и удивляюсь. Ты как робот. Никого не боишься, но в то же время никого не любишь и не жалеешь.
Уже произнося эти слова, я осознавала, что заблуждаюсь. Потому что лицо Вадима сейчас заполнилось такой гаммой разных эмоций, что ни о каком сравнении его с бесчувственной машиной не могло быть и речи. Пока я говорила, он несколько раз пытался меня перебить, но потом вдруг поник головой, горько усмехнулся.
- Ну да… - Вымолвил он после того как я замолчала. – У тебя полно причин так обо мне думать. И что же, остальные тоже так говорят?
Я поймала его пристальный, печальный взгляд и неожиданно сама смутилась:
- Ну… Ты даёшь повод для подобных умозаключений. Девчонки в гримёрке сегодня говорили, например, что ты думаешь только о своём удовольствии и что вместо сердца у тебя половые гормоны.
- Серьёзно что ли? – Вадим явно растерялся. – Вот мочалки, а…
- Ты всех своих подруг считаешь мочалками? – Во мне с новой силой всколыхнулась неприязнь, и я её выразила слишком демонстративно. Канарейка совершенно смешался:
- Я…Я не такой ужасный, каким меня считают. Не понимаю, что я делаю не так?.. Я что, насилую кого-то или обманываю, обещаю что-то? Им-то я чего плохого сделал?
- Я не знаю. Но сегодня, между прочим, в том, что случилось, виноватым признали тебя.
- Естественно. – Вадим уныло уставился куда-то в потолок. И странное дело – прежде меня раздражала его самоуверенность, а теперь, когда он сидел такой грустный и подавленный, я совсем разозлилась. Почему-то очень не хотелось, чтобы Канарейка был ТАКИМ, и я вспыхнула, пытаясь его растормошить:
- Почему это естественно?! И чего ты им прикажешь о тебе думать?! Ты поссорился с другом и ходишь, как ни в чём не бывало! Смеешься, шутишь… Тебе плевать, что ты его обидел? Тебе, по-моему, вообще на всех плевать, кроме себя!
Я хотела, чтобы он возмутился, повысил голос, как там, в подъезде. Чтобы начал доказывать мне, что я не права. Однако Вадим оставался спокойным.
- Я, Ксюш, между прочим, артист. И, наверное, неплохой.
- Ну и что? При чем тут это?
- А ты хочешь, чтобы я рыдал у всех на виду и головой о стены колотился? Знаешь, выставлять своё душевное состояние напоказ не в моих правилах. Внутри у меня может все разрываться, но люди об этом никогда не догадаются. Поэтому Татьяна Евгеньевна мои актёрские способности так и ценит.
Вадим смотрел мне в глаза серьёзно и внимательно. Сейчас, я была уверена на сто процентов, он не играл очередной свой образ.
- Значит…- Подумав, заключила я. – Значит, ты просто притворялся, что всё в порядке? И на самом деле ты переживаешь?
Во мне рождалось какое-то непонятное садистское торжество. Канарейка глубоко вздохнул, отвернувшись от меня, начал разглядывать дурацкий рисунок на обоях. Тот самый, который я изучала в течение всего дня.
- Да чего тебе говорить?.. Всё равно не поверишь.. Как же… Вадим Канаренко просто монстр какой-то. Терминатор… Хотя, если честно, я сюда как раз за тем и пришёл, чтобы тебе всё объяснить.
- Ну и объясняй. – Я по-прежнему не могла заставить себя отлепиться от двери и стояла, как приговорённая к расстрелу. – Я вижу, что ты не врёшь.
- Не вру. Честно, Ксюш, я этого всего не хотел. Это не очередная проверка была, ты тут совершенно ни при чём. Само собой как-то вышло. Спонтанно. Сначала ты крикнула, надо было рот тебе закрыть, а я руки вытащить не могу. А потом уже инстинкт сработал. Но это же бывает. Я ведь живой человек всё-таки. И душа у меня есть, что бы ты себе там ни думала. И чувства есть. Плохо мне сейчас очень. Мы ведь с Виталькой раньше так никогда не ссорились. А тут такой скандал при всех. Я его понимаю… Но я правда не хотел. И отбивать тебя у Витальки даже не думал. Я же вижу всё. С Олеськой по-другому всё как-то было. А тут…Тебя он любит… Сильно. У него это настоящее и, похоже, на всю жизнь. Виталька по-другому не умеет.
- Зачем ты мне всё это говоришь? – С трудом опомнилась я от наваждения, вызванного тихой речью Канарейки. – Мне не нужно ничего объяснять, я и так всё понимаю. Ты бы лучше к Виталику пошёл и ему бы это всё рассказал. Ты ему тоже дорог, и он тебя простит.
- Не пойду я к нему.
Меланхоличное проникновение в голосе тут же сменилось холодным металлом, и даже в глазах появился стальной блеск. Вот теперь это был прежний Вадим Канаренко, которого я хорошо знала.
- А-а, как же, как же… Мы же гордые такие. Может быть, в таком случае, ты и Виталику войну объявишь?
Я смотрела на Вадима насмешливо.
- Зачем? – Он снова поник, ссутулился.
- Ну как зачем? Он же тебя оскорбил, по лицу ударил у всех на глазах, а ты же никому этого не позволяешь делать. Кирилла Дубровина, вон, до сих пор простить не можешь.
- Это две разные вещи. Виталька мне за дело врезал. Я на него не обижаюсь. И драться с ним никогда не стану, ни при каких обстоятельствах.
- Так иди к нему и помирись. – Снова посоветовала я. – Неужели это так сложно – прийти и извиниться перед другом? Ты же виноват, так признай это честно.
Вадим медленно поднялся с дивана.
- Ты права, конечно. Всё это так. Но извиняться я не буду. За свою ошибку я уже заплатил, когда Витальке себя ударить позволил и ничем ему на это не ответил. Хотя мог бы и драку затеять прямо там. Но я уже сказал, с Виталькой я никогда в жизни не буду драться. Потому что, ты, конечно, можешь мне не верить, но Виталька для меня много значит.
Он двинулся к выходу, и я, не зная, что мне делать, отпрянула от двери так стремительно, словно мне угрожала опасность. Вадим просёк этот момент, усмехнулся с иронией:
- Да не бойся ты меня. Выйти дай.
Уже взявшись за дверную ручку, он внезапно обернулся:
- А ты не расстраивайся, Ксюш. Я вас с Виталькой обязательно помирю. Я дров наломал, я и разберусь.
- Интересно, как ты нас помиришь, если сам идти к Виталику не собираешься и объяснять ему ничего не хочешь?
- Я, кажется, сказал, что вас друг с другом помирю. При чём тут я?
- И как же?
- А это мои проблемы. Ты просто поверь. И, ради бога, не надо плохо обо мне думать. Я никому намеренно зла не желаю.
Когда Вадим ушёл, я ещё долго не могла прийти в себя. Снова и снова прокручивая в уме наш странный разговор, я поражалась поведению Канарейки. С какой целью он приходил сюда и зачем говорил такие несвойственные ему вещи? Неужели он действительно мучается угрызениями совести и хочет исправить свою ошибку? Должно быть завтра наш тихий посёлок поразит землетрясение… Хотя, сарказм – сарказмом, а пристыженность Вадима была мне приятна. Она согревала душу, успокаивала раздражённые нервы и тешила самолюбие – всё-таки не одной мне приходится страдать. И потом, раз Канарейка пообещал помирить меня с Виталиком, он непременно это сделает. Вот и слава богу. Вот и хорошо.
Жизнь уже не казалась мне мрачной. Мама засыпала меня вопросами сразу, как только за Вадимом закрылась дверь. Зачем он приходил? Почему такой грустный? Что между нами произошло? Не поссорились ли мы случайно? Но мне не хотелось ничего ей объяснять, и я ограничилась всего одним веским обещанием:
- Всё теперь будет хорошо, мам.
И, улыбаясь самой себе, почему-то снова вспоминала Вадима. Всё-таки он неисправим… Чистосердечно раскаиваясь в содеянном, открыто признавая себя виноватым, он, тем не менее, так и не попросил у меня прощения…

36

Понедельник, как правило, всегда день тяжёлый. Буквально всё, что случается в понедельник само по себе уже вызывает в душе ощущение бесполезности и какое-то патологическое уныние, незаметно граничащее с откровенной депрессией. Запутанно, конечно, я мыслила. И стыдно даже было поддаваться такому настроению в моём возрасте. Но что же делать, если в пятнадцать лет любая житейская неприятность кажется трагедией?.. Может быть потом, когда-нибудь, сидя перед камином с вязанием в морщинистых, старческих руках, я буду улыбаться, с умилением вспоминая свои подростковые терзания. Тогда я буду мудрой, спокойной женщиной – такой, какой является сейчас моя мама. Хотя и она в своём, далеко уже не юном возрасте, до сих пор не отучилась превращать муху в слона. Так чего же тогда говорить обо мне?
Этот понедельник выдался самым тяжёлым в моей недолгой жизни. Не так страшен теперь, правда, был подъём в семь часов утра, нисколько не пугали предстоящие пять дней учёбы. Собираясь этим утром в школу, я думала о том, что весь путь туда мне придётся сегодня проделать одной. Никто не встретит меня возле дома Виталика, никто не посмотрит в глаза с преданно-собачьим обожанием. И в школе, на переменах я тоже буду ходить по коридорам в гордом одиночестве. Но это ещё полбеды, ведь на всех уроках мы с Виталиком до этого дня сидели за одной партой. Как же теперь? Допустим, я останусь на своём месте… Я не откажусь так легко от возможности помириться с Виталиком, но вдруг он сам этого не захочет?
Почти всю дорогу я решала в уме эти сложнейшие психологические ребусы. Как я и ожидала, Виталик меня нигде не встретил. Проходя мимо хорошо знакомого мне дома, я с тоской поглядела на то место, где он обычно стоял. Пустота…Такая же холодная и тёмная, как и в моей душе… Каково же, должно быть, душе Виталика? Там, наверное, целая бездна, трясина боли и отчаяния! Бедный мой Ромео… Как же мне заслужить твоё прощение? Какие слова подобрать для того, чтобы объяснить всё правильно? Я ведь и себе толком не могла ничего объяснить.
- Привет!
Два голоса прозвучали возле уха почти хором, и я, подняв голову, увидела перед собой Мишу Раскопина и рыжую Ленку Масловскую. Надо же… А я и не знала, что они – парочка.
- Привет. – Безжизненно уронила я, но не остановилась, только шаг немного сбавила.
- Смотрим – чешет как вездеход, под ноги уставилась, ничего вокруг не видит! – Ленка как всегда была весёлой и оживлённой, словно купающийся в первой весенней луже молодой воробей. Чёрт знает, почему мне в голову пришло именно такое дурацкое сравнение? Может потому что Ленка – маленькая, вертлявая, остроносая, с первого дня напоминала мне пичужку.
- Чего грустная такая? – Миша вёл себя сдержанней. Понимал, вероятно, моё состояние. – Не помирились ещё с Виталькой?
О моей трагедии знала, кажется, вся Бахча. Я медленно покачала головой:
- Нет… Когда бы я успела?
- М-да…- Помолчав, вымолвил Раскопин. – Обидно-то как… Такая пара из вас хорошая была.
- Из вас – тоже. – Непонятно для чего брякнула я вдруг. Они даже смутились на какое-то мгновение, не зная, что ответить. Первой опомнилась Лена – глубоко вдохнув, выдохнула изо рта клубок густого пара:
- Ой… Ну и прохвост же Канарейка! Ну спрашивается вот, зачем ему это было надо, а? Любовь его, что ли, неземная обуяла? Разве так с друзьями поступают? Прямо озабоченный он какой-то…
По тому, с какой легкостью Ленка осуждала Вадима, можно было сделать вывод, что она – одна из немногих, не успевших или принципиально не захотевших стать его мочалкой. Не только я, оказывается, такая умная. Хотя… Я-то как раз дура… Вот Ленка молодец… У нее есть Мишка…В меру симпатичный, в меру серьёзный парень, другого ей не надо. А вот я совсем забегалась, заметалась между двух огней, сама не знаю, чего хочу… Но вообще, надо будет при случае поинтересоваться у Ленки, заигрывал ли с ней Канарейка и пытался ли он отбить её у Раскопина? Может, она просто не в его вкусе, так чего же я тогда ей восхищаюсь? Её бы на моё место, в ящик… Это не ворону играть.
- Вот ты, Миш, - продолжала Лена тем временем, - ты с Канарейкой дружишь ведь давно. Почему ты на него повлиять не можешь? Он вчера с вами был – весёлый такой, будто ничего не случилось. И вы ему ни слова не сказали, на упрекнули ни в чём?
- А зачем? – Мишка с грустью смотрел куда-то вдаль.
- Как – зачем? Вы же друзья.
- Лен, наши нравоучения Вадьке до фонаря. А сам себя он уже и так наказал.
- Интересно, как это он себя наказал?
- Ты не поймёшь.
Больше Миша ничего не добавил к тому, что сказал, и Ленка обиженно надула маленькие розовые губки:
- Подумаешь.
А мне не нужно было объяснять слова Раскопина, я их поняла сразу. Поняла, потому что видела Вадима вчера вечером, слышала его слова и помнила, какими были у него глаза, когда он говорил. А Мишу, бесспорно, с самого начала не могла обмануть показная бравада Канарейки, ведь он, как сама Лена успела заметить, слишком давно с ним дружил и знал его гораздо больше своей возлюбленной. Я хотела было сказать Мише и Лене о том, что Вадим приходил ко мне, однако, подумав, не стала этого делать. Слишком уж доверительной, если не сказать интимной вышла наша вчерашняя беседа, и мне не хотелось предавать огласке то хорошее, что возникло в моей душе после общения с Канарейкой. С таким Канарейкой, которого, я уверена, мало кто знал.
Я всё время думала, каким же образом Вадим сможет помирить нас с Виталиком? Мысли об этом не давали мне покоя, и я почти не слушала дальнейшей Ленкиной болтовни.
В школе мне стало ещё неуютней. Казалось, что все вокруг – от мала до велика давно в курсе вчерашнего инцидента, и все смотрят на меня исподтишка, шепчутся за спиной, осуждают. Ощущение это не оставляло меня ни на миг, и я испытывала безумное желание найти в школе самый дальний угол и сидеть там, не высовываясь, весь день, пока уроки не закончатся. Однако учиться было необходимо, в свои довольно невинные годы я понимала это отлично, и, оставив в раздевалке куртку с сапогами, я пулей помчалась на третий этаж, к кабинету русского языка и литературы. Лена с Мишкой давно потеряли меня в общей толчее, да и потом, какое им, в сущности, было дело до других? Их отношения пока что не давали течь, и незачем им было переживать по какому-либо поводу. Счастливые… Я же сама чувствовала себя сейчас прожившей жизнь, познавшей все человеческие невзгоды, умудренной опытом женщиной, с горькой, чуть завистливой улыбкой наблюдающей за беспечной, всегда радостной молодежью. Ах, мне бы ваши проблемы, милые мои детки!.. Не дай вам бог пережить то, что пережила я… Сердце моё разбито навеки, и вот она я, перед вами – высохшая, старая мумия с покалеченной судьбой. Я знала счастье, но оно само отвернулось от меня в тот день, когда я предала Виталика и никогда мне не обрести его вновь.
Мысли мои неспроста текли в таком мрачном направлении. Всё произошло именно так, как я и подозревала – Виталика за партой не оказалось. Зайдя в класс, я тотчас же начала искать его глазами и почти сразу нашла – он перебрался на заднюю парту и теперь сидел там в гордом одиночестве, листая учебник литературы. О, да… Виталик, по всему видать, мучился втрое сильнее меня и Вадима вместе взятых! Тёмные круги под глазами и непривычная бледность лица ясно свидетельствовали о том, что эту ночь он провел без сна. А я, между прочим, несмотря на своё горе, дрыхла в это время без задних ног.
Первым моим стремлением было подойти к Виталику, как ни в чём не бывало. Или нет?.. Подойти, не спеша, виновато опустив голову, и сказать… Что сказать? Ну разумеется: «Прости. Я больше так не буду»… И такой нелепой показалась мне эта «оправдательная» фраза, что я вообще никуда не пошла, а просто села за свою парту и тоже достала учебник. Что там у нас по программе? «Отцы и дети» Тургенева. Превосходно, почитаем классику, пора, в конце концов, культурно развиваться. А то и впрямь стыдно. Вадим почему-то вон всё успевает – и в войнушку играть и школьную программу вовремя осваивать. Вундеркинд чёртов…
Когда через минуту после звонка в класс зашла учительница, все дружно встали со своих мест, и я невольно оглянулась назад, на Виталика. Поймала его ответный, пристальный взгляд, который, впрочем, тут же переметнулся к Лидии Сергеевне, и быстро отвернулась сама. Кто сказал, что выражение «на душе скребут кошки» - это только метафора? В эти мгновения я остро чувствовала где-то внутри себя их безжалостные когти, раздирающие меня на кусочки. Господи, неужели теперь так будет всегда? Место возле меня пустовало. Оно казалось мне мемориалом безвременно погибшей любви и смотреть на него было больно.
Лидия Сергеевна, пожилая учительница литературы, невысокая, полноватая, но очень, видать, остроглазая, сразу же заметила, что я сижу одна, и нахмурилась недовольно.
- А Павлецкого нет, что ли, сегодня?
Вопрос был задан мне, и я откликнулась чуть слышно:
- Нет… Он там, сзади…
Маленькие, внимательные глаза Лидии Сергеевны быстро нашли Виталика на задней парте.
- Павлецкий… Что-то ты часто стал места менять, тебе не кажется? Сейчас же вернись обратно.
- Я близко с доски не вижу. У меня дальнозоркость. – Последовал вызывающий, даже грубый ответ. Виталик, кажется, сейчас был готов на всё, лишь бы не возвращаться ко мне. Тон его, естественно, учительнице не понравился, и она сама неосознанно повысила голос:
- Да что ты говоришь! Это с каких же пор она у тебя развилась?
- На днях. К врачу сходить за справкой?
По-моему, Виталик спятил. Он откровенно хамил ни в чём не повинной Лидии Сергеевне и непонятно было, действительно ли раздражает его учительница или же он таким образом изливает наружу скопившийся в душе негатив? В любом случае, вёл себя Виталик неприлично. Слава богу, у Лидии Сергеевны хватило ума и такта не разжигать конфликта. Догадавшись, видимо, что лучше было бы сейчас не трогать распоясавшегося подростка, она не стала больше спорить. Правда, спустя минут десять вызвала Виталика к доске, пытаясь, может быть, хотя бы таким педагогическим образом проучить своего ученика.
Месть удалась. Виталику, конечно же, некогда было вчера изучать творчество Тургенева, и он, естественно, схлопотал пару. Вторую, после той злополучной географии. Я представила себе, как сегодня вечером он покажет отцу свой дневник, и в ужасе содрогнулась. Сердце сжалось в маленький, тугой комок… Виталик… Сейчас ему как никогда нужна моя поддержка, и я безумно хотела его поддержать. Только он не примет моей помощи. Не поверит в искренность моего желания. Где же этот Вадим со своими обещаниями? Почему он нас не мирит?!
Самого Вадима я, кстати, в течение дня так ни разу и не встретила. То ли он нарочно меня избегал, то ли его просто в школе не было – о нём я боялась кого-либо расспрашивать. Да и потом, главным объектом моего внимания оставался всё-таки Виталик. Вот он меня точно избегал – открыто и демонстративно. На каждом уроке неизменно садился на заднюю парту, ссорясь по этому поводу со всеми учителями. Едва звенел звонок на перемену – тут же вставал, на ходу сгребая учебник и тетрадь в пакет, и быстро, чуть ли не бегом выходил из класса. Даже если бы я рискнула первая пойти на мировую, он не дал бы мне такой возможности. Я словно не существовала для него, была пустым местом. От обиды и горечи хотелось плакать. Я чувствовала, как все мои одноклассники наблюдают со стороны за мной и за Виталиком, кожей ощущала на себе их сочувственные взгляды, и от сознания этого становилось ещё хуже.
На одной из перемен, например, ко мне подошла Маринка Фадеева. Сегодня она мне уже не завидовала и не считала меня своей конкуренткой. Да и вообще, считала ли она меня ею раньше? Может, я слишком много о себе тогда возомнила?
- Слушай, круто он с тобой…
Кто такой «он» пояснять не было нужды. Марина открыто жалела меня, как маленькую девочку, однако это почему-то не оскорбило меня, а даже напротив, странным образом утешило.
- Ага. – Всхлипнула я доверчиво, обиженным голосом.
- А мы ведь вчера к нему ходили, ты знаешь?
Вот это было уже интересно. Сердце моё бухнуло и упало куда-то в область живота. Я во все глаза уставилась на Маринку:
- К кому? Кто ходил?
- Да мы с Татьяной Евгеньевной. К Витальке.
- Ну и…? – Я затаила дыхание.
- Чего – ну и? Глухо как в танке. Он сперва сразу же хотел дверь закрыть перед нами, но потом, видно, совестно стало. Всё-таки Воронину-то он уважает. Только дальше прихожей всё равно нас не впустил, прямо там слушал. Мы ему все как есть рассказали. Как ты плакала там, в гримёрке. И про Вадьку сказали, какой он разгильдяй беспутный.
- Ну? А он? – Я себе уже места от волнения не находила. Маринка привычным своим, характерным движением откинула с широкого лба обесцвеченную чёлку.
- А он молчит. Ни соглашается, ни возражает. Всё выслушал и попрощался. А глаза холодные, неживые. Они у него и сегодня весь день такие, ты заметила?
- Заметила. Его как будто вчера и в самом деле Снежная Королева заколдовала. Учителям грубит, ни с кем не разговаривает. Ладно я, но другие-то в чём перед ним виноваты?
- Да ладно, не бери в голову, Ксюш. Это стресс. Он скоро пройдёт, я надеюсь. Виталька по тебе с ума сходит, это дураку видно. Не сможет он долго дуться…Блин, Вадьке голову бы оторвать, а!... Это ж надо было так людям в души наплевать!
Разговор происходил в одном из коридоров, напротив кабинета физики. Мы с Маринкой сидели на подоконнике, обнимая свои пакеты с учебниками. Мимо нас гурьбой торопились по своим классам школьники самых различных видов и мастей. От пестроты одежд рябило в глазах. И додумался же кто-то отменить школьную форму! Я бы, наверное, очень мило смотрелась в коричневом платье и белом фартучке. Именно в белом, а не в чёрном. Этакая маленькая комсомолочка. А Маринка?...Ну Маринка и в форме была бы самой сексапильной ученицей школы. Интересно, почему я раньше считала её дешевой смазливой куклой без мозгов? Сейчас, когда она меня так сердечно утешала, я думала о ней совершенно по-другому. Не такая уж, в самом деле, Маринка и глупая. А то, что путается с Канарейкой в физкультурной раздевалке, так это её личное дело. Мне ли не знать, как тяжело противиться чарам этого змея-искусителя? Саама чуть было не попалась в ловушку. А Маринка, в отличие от меня, никому не изменяла. И не её вина в том, что матушка-природа дала ей столько всего соблазнительного. Высокий рост, стройность, хорошенькую мордашку. И нрав у Маринки, видно, беззлобный. Не ревнует она, кажется, Вадима ко мне нисколько и даже защищает меня перед Виталиком. Хорошая она девчонка, одним словом, что тут говорить?
Сделав для себя такой вывод, я с неожиданной откровенностью вдруг призналась:
- А ко мне вчера Вадим заходил.
Маринка изумлённо вскинула на меня кошачьи, прозрачные глаза, густо накрашенные ресницы быстр-быстро захлопали:
- Да ты что? Серьёзно?!
- Серьёзно.
- И чего он хотел?!
Нет, в голосе её никакой ревности я опять же не услышала – одно только чистое любопытство. Я пожала плечами:
- Да так, ничего. Поговорить хотел.
- О чём ему с тобой говорить после того, что он натворил?
- Именно об этом. Он, кажется, очень раскаивается, но как исправить ситуацию – не знает. И от этого мучается.
- Вадька? Мучается? – Маринка иронично усмехнулась. – Никогда бы не подумала.
А я подумала о том, что она, наверное, знает натуру Канарейки гораздо хуже его друзей-пацанов. Оно и понятно, встречаясь с Вадимом, Марина, должно быть, меньше всего копалась в его внутреннем мире, предпочитая физическую потребность – духовной.
- Может, ты ещё скажешь, что он перед тобой извинился?
- Нет, не извинился. Сказал только, что не хотел всего этого. Само собой получилось.
- Само собой…- Маринка опять усмехнулась, теперь уже с какой-то затаённой грустью, отодвинувшись чуть-чуть назад, к окну, подняла и вытянула перед собой безупречные длинные ноги – свою гордость и своё самое большое достоинство. Я заметила, что сама она любуется, глядя на них, но это не вызвало в моей душе ни капли раздражения или насмешки.
- Знаешь…- Помолчав, продолжила Маринка. Она по-прежнему разглядывала свои ноги и вроде бы как и не ко мне обращалась, а беседовала сама с собой. – У Вадьки всегда всё выходит случайно. Я вот тоже никогда не думала, что опущусь до такого…Наспех, как попало, в раздевалке…Для тебя это, конечно, не секрет. Все знают. Да и не я одна там бываю. Много таких дурочек, как я… Но я не обижаюсь, нет. Я вообще никогда ни на что не претендовала. Да и можно ли ему предъявлять претензии?
С необъяснимым волнением смотрела я на поникшую Маринку, чувствуя, что вот именно сейчас, в эти минуты, творится с её душой что-то серьёзное. Что-то, спрятанное глубоко внутри постепенно всплывало на поверхность, обнажая истинное лицо этой бесстыжей и ветреной на первый взгляд девчонки. Она не обращала внимания на то, что рядом, возле соседнего подоконника толпятся одноклассники, и мне, если честно, не было сейчас до их присутствия никакого дела. Став на этот короткий срок духовником Марины, я даже смогла забыть о собственной беде.
- А ты… Скажи, ты его любишь?
Марина взглянула на меня, словно внезапно очнулась от забвения:
- Кого?
- Его. Вадима. Ты его любишь?
Маринка снова уставилась на свои ноги, изучая теперь носки изящных кремовых туфелек на тонких каблуках.
- Ой…Здесь всё так сложно, Ксюшка… Вадька всегда был заметным. Всегда выделялся, всегда умел к себе внимание привлечь. Знаешь, дети обычно с годами меняются как-то. Кто больше, кто меньше. Из гадких утят лебеди вырастают, или наоборот. А Вадька… Он с детства был такой как сейчас. Яркий, красивый… Его даже в семь, в восемь лет девчонки замечали. Хотя он их, как все остальные мальчишки, так же за косы дергал. Но на него никто почему-то не обижался. Мы даже нарочно на его эти гадости напрашивались, старались выделиться лишний раз, чтобы внимание обратил. А я маленькая была не такая, как теперь. Типичный пример гадкого утёнка. Меня Вадька никогда за косы не таскал, не замечал даже. А мне он так нравился… И я его сама доводить начала. То линейкой сзади подкрадусь, тресну, то ластик в него запульну. Ну и он, ты же знаешь, особой скромность не страдает. Тогда тоже… Начал мне отвечать. Взаимностью… Теми же ластиками и линейками… Подножки, бывало, ставил неожиданно. Падаю, больно так – то коленку расшибу, то локоть… А самой так радостно, что смеяться хочется…
Однажды так здорово с ним портфелями подрались, и я случайно своим ранцем с подоконника горшок с геранью опрокинула. Он вдребезги, конечно, на полу – куча земли. Я в ужасе, стою плачу. Вадька надо мной смеется: «Ну что, доигралась? Влетит тебе сейчас!» И тут звонок как раз, учительница в класс заходит. Увидела бардак на полу – и в крик. Злая у нас была бабка, все её боялись, по струнке ходили. Так вот, она и орёт: «Кто это сделал?! Опять ты, Канаренко?!» Он уже тогда хулиганом был ужасным, поэтому подумать можно было сразу только на него.
У меня – душа в пятках от страха, тошнит даже. А Вадька спокойный такой стоит, будто ни в чём не бывало. «Я, Антонина Ивановна» - говорит. И глазом не моргнул, артист… Антонина его тут же за шиворот – и к директору… Помню, потом я ещё сильнее плакала, только не от страха уже. Стыдно очень было и Вадьку жалко. Ему опять велели родителей в школу вызвать. И всё из-за меня… Я на следующей перемене к нему подошла, начала извиняться… Опять плакала… А он смотрит на меня насмешливо. Взгляд у него этот… Что тогда был, такой и сейчас, совсем не поменялся. Глаза синие-синие, ресницы длинные, на солнце золотятся…Смотрит он на меня, слушает мои слова… А потом вдруг перебивает: «Ладно, ладно. Раз ты у меня в долгу, значит, после школы будешь моей женой, поняла?» И не спросил будто, а приказал, перед фактом поставил, прикинь? Это мы первый класс тогда заканчивали…
Всё это время Маринка говорила тихо, с печалью в голосе, а тут вдруг рассмеялась, прижимая ладони к порозовевшим щекам.
- А я… У меня коленки от счастья задрожали… Стою перед ним – и поверить не могу в такое чудо. «Зачем же, - кричу, - так долго ждать?! Я и сейчас согласна!»…
Господи, мы с ним до сих пор тот случай вспоминаем и смеёмся. Шутка у нас даже между собой такая осталась:
«Ну что, Марин, в ЗАГС-то когда пойдём?»
«Ты же сам сказал – после школы. Дай хоть образование получить!»
Но это всё шутки. А на самом деле… Позови он меня серьёзно замуж – помчусь, не думая, сломя голову. Хотя и понимаю прекрасно, что муж из Вадьки будет никудышный. И сейчас, и потом, сколько бы лет ни прошло, он всю жизнь будет гулять. Даже, может, и не желая того, будет изменять. Потому что не одна я такая умная. Такой парень нарасхват, всем его получить хочется. Я уже привыкла. Смирилась. Чего мне, в принципе, обижаться? Сама такого счастья захотела, добровольно. Хотя обычно он сам берёт то, что ему нужно, разрешения ни у кого не спрашивает.
Маринка умолкла, задумавшись о чём-то, и мне показалось, что говорить она больше не будет. Однако пауза длилась недолго. Вспомнив нечто очень важное и сокровенное, Маринка снова подняла голову, пристально взглянула на меня:
- Скажи, он классно целуется, да?
Не ожидавшая такого вопроса, я растерялась и ничего не ответила, а Маринка, вроде бы и не нуждаясь в моей оценке способностей Канарейки, продолжала захлёбываться восторгом:
- По себе знаю, когда он целует – сопротивляться смысла не имеет и отказать невозможно. Я после пары таких вот поцелуев голову напрочь потеряла и отдалась ему. Это на дискотеке было в Звёздном Городке. Мы тогда ещё со звёздновскими дружили, каждую субботу к ним в Дом Космонавтов ходили. Теперь вот не ходим, жалко… Дурацкая эта война… Так вот, о чём я?.. А, ну да… Там он меня и затащил в мужской туалет. Такая романтика вроде бы… И больно так… Он, правда, особо и не интересовался, как я себя чувствую. Знал, что не откажу. С тех пор и понеслось. Теперь уже не больно, теперь здорово. В сексе Вадька просто супер, такие вещи вытворяет – уму непостижимо. Это, я слышала, его Анжелка Алексеева научила, шлюха звёздновская. Вадька с ней до начала войны путался, ему тогда, по-моему, и пятнадцати-то не исполнилось.
Маринка опять ненадолго замолчала. Я боялась нарушить в её душе лирический настрой и сидела, почти не дыша. Чувствовалось, что Маринка ещё не выговорилась до конца, что-то беспокоило её, не давало закрыть тему.
- Меня за глаза, наверное, тоже шлюхой считают, как Анжелку. Но я не такая, Ксюш. Вадька у меня первым был. И я ни с кем, кроме него никогда не спала. А ведь была возможность и не раз. Но я не хочу. После него никого нормально не воспринимаешь. Он такой… Необыкновенный… Хотя, по сути, типичный бабник. Ни одной юбки не пропустит, ни одной мало-мальски хорошенькой мордашки без внимания не оставит. И, что самое горькое, ему все легко, без боя сдаются, так же как и я. Ты вот сильнее. Ты молодец. У вас было что-нибудь с Виталькой?
Неожиданный переход от собственной судьбы к моей скромной персоне опять же поверг меня в растерянность. Но после Маринкиных откровений было бы нечестно скрытничать, тем более, что стыдиться мне было нечего.
- Нет, не было.
- А с кем-нибудь? Ну, до него, раньше?
- Нет. Ни разу.
- Вот это да…- В светло-зелёных, почти салатовых глазах Маринки блеснуло что-то похожее на сострадание. Но тут же погасло, и теперь она смотрела на меня с грустной улыбкой взрослой, всё на свете познавшей женщины. И я сама себе под этим покровительственным взглядом показалась вдруг наивной маленькой девочкой, играющей в куклы и переживающей по пустякам.
- Ты прямо антиквариат. – Непонятно, то ли комплиментом была эта фраза в устах Маринки, то ли насмешкой. – Просто тебе повезло в своё время – не встретился на пути такой вот… плейбой.
- Теперь зато встретился. – Хмуро заметила я.
- Не поддавайся, Ксюш. – Очень серьёзно вдруг попросила меня Марина (А может быть совет дала?). – Я понимаю, вижу – Вадька тебя влечёт. Как меня, как многих других девчонок. Но это мираж. Если ты когда-нибудь ему уступишь, долго потом будешь страдать. Ты только сердце себе разобьёшь, а взамен ничего ровным счётом не получишь. Если решишь в один прекрасный день лишиться девственности, делай это с Виталькой. Он тебя любит по-настоящему и больно никогда не сделает. А Вадька… Он только берёт. Как Наполеон. И ничего не возвращает, никакой отдачи от него не дождёшься. Он, конечно, классный, умеет многое…Но думает в основном только о себе. Не знаю, как бы Виталька себя повёл на его месте, но с ним, Ксюш, мне кажется, ты была бы счастлива.
Вот так… Казалось, наша интимная беседа длилась несколько часов, а уложилась она на самом деле в одну-единственную большую перемену. Поняла и усвоила я для себя многое, а самое главное – лишний раз убедилась в том, что парня лучше, чем Виталик мне никогда не встретить. И верх безрассудства – бросать его без борьбы, даже не объяснившись с ним как следует, не сказав ни слова в своё оправдание.
Вся беда заключалась в том, что Виталик бегал от меня как от чумы. И в этот и в другие, последующие дни он так и не дал мне возможности объясниться – приходил в школу раньше всех, однако в класс заходил только со звонком и выбегал на перемену сразу же по окончании урока. Искать его по многочисленным коридорам было бесполезно, да я и не пыталась уже этого делать.
Острая боль в груди постепенно сменилась тупой, хронической. Казалось, теперь она поселилась во мне навечно и с ней вполне можно было существовать: двигаться, разговаривать с окружающими и даже учиться кое-как. Именно кое-как, потому что оба мы – и я, и Виталик словно договорились и задались целью в скором времени превратиться в законченных двоечников. Если я ещё хоть как-то держалась, пытаясь усвоить текущий материал программы, то Виталик словно ополоумел – на моих глазах из урока в урок он систематически хватал пару за парой, и мне казалось, что это ни что иное, как расчётливая месть с его стороны. Ловкий, болезненный удар по моей совести. Что ж, способ отомстить мне был выбран весьма удачно – я невольно представляла, что творится теперь каждый вечер в несчастливой семье Павлецких, и к горлу подкатывался тугой, горький комок. Застревал в нём и стоял долго-долго. Это была настоящая пытка. Желая прекратить её, я собиралась духом и начинала бегать за Виталиком. Мне даже удавалось иногда задержать его на несколько мгновений, но не больше. Любая моя фраза, заранее продуманная и отрепетированная, сходу обрывалась коротким, сплюнутым сквозь зубы словом: «Отстань…»
И после этого уже не имело смысла что-либо говорить и оправдываться абсолютно не хотелось. Виталик замкнулся в себе. В эти дни он отдалился не только от меня, но и от всей нашей компании в целом. Этот его поступок ещё можно было понять – как-никак, лидером тусовки являлся Вадим, а все отношения с ним Виталик так же безжалостно разорвал после того злополучного спектакля. Но то, что Виталик, поссорившись с другом, начал вдруг общаться с Толяном Шумляевым, повергло всех нас в шок.
Тем не менее, это было правдой. И в школе, и на улице их всё чаще и чаще видели вместе. Ребята негодовали, возмущались, открыто стали называть Виталика предателем. А я слушала это и сжималась, будто ждала удара в спину, будто оскорбляли меня, а не его. Ведь именно я была во всём виновата. Моя слабость, моя проклятая несдержанность… Ведь стоило мне дать Вадиму отпор с самого начала – там, в подъезда, когда он прижал меня к щитку. Стоило бы дать ему пощёчину и, может быть, он не осмелился повторить свой поцелуй в этом проклятом ящике. А так, что его обвинять во всех смертных грехах? Сама хороша. Спровоцировала… И теперь вот, как итог – полная карусель. Всё переставлено с ног на голову. Виталик – в стае шакалов-ренегатов, я вообще сама по себе. Только Канарейка как всегда на высоте. Всё случившееся его словно и не коснулось ни коим образом.
Изредка встречая Вадима то тут, то там, я замечала, что ведёт он себя по-прежнему непринуждённо. Все его привычки остались теми же. Он как будто не замечал меня, только проходя мимо коротко, вежливо здоровался и мне всякий раз хотелось вцепиться ему в рукав, дернуть изо всех сил: «Ты же обещал помирить меня с Виталиком! Когда же ты это сделаешь, чёртов трепач?!»
Однако приходилось сдерживаться. Не хватало ещё привлекать внимание окружающих и снова становиться притчей во языцех. Голова шла кругом. Ворочаясь с боку на бок бессонными ночами, я без конца задавала себе один и тот же Чернышевский вопрос: « ЧТО ДЕЛАТЬ?» Как вернуть Виталика – пусть даже не к себе, а хотя бы в компанию. Ведь то, что он сделал, было ужасно. Шумляев с двумя своими прихвостнями – Генкой Ковальчуком и Викингом, на полном серьёзе, оказывается, считались отморозками, лишёнными самых простых человеческих качеств – честности, порядочности и справедливости. От того-то было всем дико видеть в их обществе Виталика Павлецкого, обладающего вышеперечисленными достоинствами в полной мере. Это больше всего мучило меня, лишало покоя и аппетита, медленно сводило с ума.
Мама, с первого же дня заметив моё состояние, теперь не отставала от меня, требовала объяснений, и я, совершенно неожиданно для самой себя, вдруг рассказала ей всю правду. Терять мне, в конце концов, было уже нечего. Исповедь моя была долгой и красочной. Я описала маме своё знакомство с Вадимом и Виталиком в тот памятный ноябрьский день, каждому из них дала подробную характеристику, а потом переключилась на историю междоусобицы со Звёздным Городком. Здесь имела место несчастная любовь некоего Севы Пономарёва к сестре Вадима – Варваре Канаренко. Здесь была страсть Толяна, похотливая и порочная – к ней же. С глубоким чувством я доказывала маме, что Виталик, эталон доброты, больше всех мечтает о прекращении боевых действий, однако волей судьбы вынужден был идти вместе со всеми. И, наконец, безжалостно и решительно я сорвала с Вадима ширму золотого юноши, поведав ошарашенной маме о том, как он, пьяный, затащил всех нас в Звёздный Городок и как вёл себя в милиции.
- А Виталик спас меня! – Почти кричала я, задыхаясь от переизбытка эмоций, и мама слушала меня, не перебивая. – Он взял мою вину на себя, когда я окно разбила! За это его родители платили штраф, и отец его за это дома избил! Виталик – самый лучший парень на свете, он за меня жизнь отдаст, не задумываясь!
Во мне действительно пропадал талант профессионального адвоката. Удивительно, где он был раньше, и почему я только теперь решилась амнистировать Виталика в маминых глазах? Ведь вполне могло так случиться, что встреч у нас с ним больше не будет. И, тем не менее, именно сейчас мне больше, чем когда бы то ни было хотелось очистить репутацию Виталика от всей той грязи, в которую он вляпался во имя дружбы и любви.
Я была очень убедительна – кажется, мама мне поверила. По мере того, как я говорила, выражение её лица менялось словно картинки в калейдоскопе. Она не проронила ни слова, однако её мысли и отношение к ситуации я легко могла угадать по глазам – то изумление вспыхивало в них, то растерянность, то откровенный укор. А я была рада тому, что теперь мне нечего скрывать. Я упивалась извергающейся из меня правдой так, будто где-то внутри моего существа лопнул, прорвался, наконец, долго нарывающий гнойный абсцесс. Даже не подозревала я до сих пор, насколько приятно иногда говорить правду. Конец моей повести, правда, дался мне тяжелей, но, взяв себя в руки, я преодолела и этот барьер.
- Я не знаю, что мне делать, мама. Я так запуталась…Я смертельно обидела Виталика, я его предала, и он меня теперь никогда не простит. Как мне быть?
Мама долго молчала – как тогда, забирая меня из милиции. Но теперь я хорошо чувствовала – молчание её не было тяжёлым. Она, казалось, целиком погрузилась в мою проблему и усердно пыталась её решить, поэтому и выглядела такой отрешённой.
- Хочешь, я схожу к Виталику и сама с ним поговорю? – Предложила она, в конце концов, и я, заливаясь слезами благодарности, упала маме на грудь. Никогда, пожалуй, я не любила её так сильно, как в эти минуты!
- Спасибо, мамуля… Не надо… Я сама должна… Я и Вадим… Он обещал помочь…
- Он обещал? И ты веришь этому лицемеру? – Мама очень обиделась на Вадима за разыгранный им маскарад и прощать его, видимо, в ближайшие лет десять не собиралась. Что ж, как говорится: от любви до ненависти один шаг. Я всхлипнула, оттирая ладонью слёзы со щёк:
- Знаешь, верю… Ты ведь ещё не поняла, какой он человек… Конечно, он лицемер в каком-то смысле…Но он… Он удивительный парень, необыкновенный…
Мама нахмурилась, перебивая меня:
- Погоди, у меня такое впечатление, что ты его любишь, а не этого Виталика своего…
Господи, ну каким словами я могла ей всё объяснить?!
- Не-ет, мама!.. Ты ничего не понимаешь! Я Виталика люблю, я с ним хочу быть! Он хороший, он правильный – именно такой, о каком ты мечтаешь! А Вадим, он…Не знаю.. В нем столько всего непонятного намешано… Он всё время разный… То плохой, то хороший…То подлый, то благородный…То жестокий, то великодушный… И я не знаю, как к нему относиться, он меня и притягивает и пугает одновременно… Ну неужели это не ясно?!
Мама слушала мои полоумные вопли и смотрела на меня с состраданием, сокрушённо качая головой. Не удивлюсь, если в это время мысли её занимала конкретная задача – в какую психушку меня поместить.
- Пока что мне ясно одно. – Промолвила она, когда я, обессиленная, наконец умолкла. – Тебе отдохнуть надо. Хорошо поесть и выспаться. Ты ничего не ешь в последнее время, а ночами, как я полагаю, ворочаешься и в подушку плачешь тайком от нас. Молодым девушкам подобные самоистязания не на пользу.
Увы…Мама как всегда оставалась в своей роли. Рассудительная и практичная. Никогда мне не научиться быть такой. Впрочем, как знать? Может, это с возрастом приходит? А я-то считала себя взрослой!... Мама была права: я просто девочка. Маленькая и глупая… И проблемы мои детские. Но почему же тогда из-за них так больно внутри?!
Сказать по правде, я думала, что после моей исповеди мама разозлится на меня и снова запретит гулять. Однако произошло обратное: благодаря чистосердечному признанию я была полностью реабилитирована и выпущена на свободу – мама оценила мою откровенность и решила, что мне вполне можно доверять. Теперь я обходилась без помощи Вадима. Только вот гулять было не с кем.

37

Полностью поглощённая своими душевными страданиями, я даже не заметила приближение Нового Года, в то время, как всё вокруг меня словно ожило в радостном предчувствии праздника. Подходила к концу вторая четверть – это означало, что учиться оставалось не так уж долго, ещё половину учебного года, а там – непременные экзамены и летние каникулы! Каждый из нас, наверное, в мыслях торопил время, считая недели и месяцы, с нетерпением ожидая наступления весны, дни которой, как известно, пролетают быстрее зимних.
Пока же повсюду правила зима – настоящая, шикарная царица, укутавшая свои владения белым, пушистым снегом как огромной песцовой шубой. И как-то незаметно преобразился наш невзрачный посёлок. Как будто взяли с улицы грязного бомжа, вымыли дочиста в бане и обрядили в дорогую одежду. И вот уже не нищий оборванец перед вами, а блистающий во всей красе джентльмен, на которого смотреть бы – не насмотреться.
В эти дни я ходила по улицам с широко распахнутыми глазами и неустанно любовалась окружающей меня сказкой. Именно сказочными выглядели берёзы, закутанные снегом и белым инеем, серебром сверкающим на солнце. За бетонными плитами забора, где, как мне объяснили, находилась какая-то воинская часть, виднелся хвойный лес. Обсыпанные снегом сосны и ели представляли из себя волшебное зрелище. Смотреть хотелось до бесконечности, пока глаза не начинали болеть от нестерпимого блеска – натурального, живого, созданного самой природой на радость людям. И уже не казались такими мрачными как прежде серые, одинаковые дома. Они тоже словно ожили на этом великолепном празднике зимы, кружась в одном, общем хороводе с землёй и деревьями.
Праздник… У всех праздник… Только не у меня… Я его не заслужила. И всё это великолепие вокруг – на радость другим. Мне же лично радоваться было нечему. Во-первых, я узнала, что Виталик получил три тройки в четверти – по географии, по литературе и по алгебре. Это, насколько мне известно, были его первые тройки за все минувшее полугодие. По головке за такое дело отец Виталика, разумеется, не погладит. Хотя ему, похоже, всё равно. Он с Шумляевым теперь тусуется. Можно только догадываться, КАК они там все общаются: Толян, Генка, Викинг и Виталик. НАШ ВИТАЛИК…МОЙ ВИТАЛИК. Становилось обидно до слёз и каждый раз, думая об этом, я мысленно пыталась докричаться до Виталика. «Очнись! Хороший, славный мой, что же ты делаешь?! Вернись к нам! КО МНЕ! Я сумею заслужить твоё прощение, я всю жизнь буду тебя любить и никогда не позволю себе даже смотреть на других! Только вернись! Посмотри на меня! Я же здесь, рядом, ты же нужен мне как воздух! Только посмотри, глазами знак подай – и я сама к твоим ногам упаду!»
Но он не смотрел… Мой телепатический гипноз был бесполезен. Хотя, наблюдая за Виталиком из урока в урок, я видела, что игнорирует он меня демонстративно, при этом даже не вникая в тему того или иного предмета. Он, казалось, всё время о чём-то усиленно думал, что-то решал про себя – словом, делал всё, чтобы, не дай бог, не оглянуться, не посмотреть на меня. Готова спорить, он бы тоже сейчас многое отдал за то, чтобы прочитать мои мысли.
- Господи, и чего мается, дурак? – Возмущалась Маринка, с которой мы после того интимного разговора как-то незаметно сблизились. – Ну любит же тебя, все видят! Чего характер показывает?
Я молчала, слушая её и жалея в душе себя, бедную. А Фадеева все тарахтела вроде бы как сама с собой:
- Вообще, у него, по-моему, крыша поехала, тебе не кажется? Шумляевская банда теперь осмелела, прикинь, как Виталька к ним примкнул. Вчера Шурика Чернова избили возле детского сада, слышала?
- Нет. – По спине пробежал холодок, и я инстинктивно передёрнула плечами в ознобе.
- Ну ты даёшь! – Оживилась Маринка, радуясь возможности первой рассказать мне подробности происшествия. – Об этом вся тусовка гудит! Подкараулили в темноте и отделали! Передай, говорят, Канарейке привет! Его мы скоро ещё не так прищучим!
Теперь меня уже в пот бросило:
- А Виталик?.. Он тоже с ними был?!
- Шурик не видел. Да какая разница – был или не был? Шумляев отморозок, а Виталька с ним тусуется. Значит, намеренно хочет показать, что он против нашей компании, против Канарейки. Не зря же они ему привет передали. Может, Виталька попросил.
- Откуда ты знаешь? – Голос мой охрип от волнения. Во все глаза я смотрела на невозмутимую Маринку и никак не могла поверить в то, что она говорит.
- Ой, да наверняка никто ничего не знает, Ксюш! Но ребята в ярости. На Витальку злятся, предателем называют, сволочью. Глядишь, он ещё напросится – отделают его наши за Шурика.
- Почему Виталика?! Шурик же его не видел, ты сама говоришь! – Заорала я, вне себя от ужаса.
- Да тихо ты! – Вспыхнула и Маринка непроизвольно. – Чего ты его защищаешь? Лучше бы поговорила с ним по душам, попробовала бы вернуться к нам обратно. Сейчас это ещё возможно, а с таким успехом он и сам скоро отморозком станет. Шумляев его быстро себе подчинит, ты его не знаешь так, как мы!
- Не сможет он стать отморозком! Он же хороший! Он добрый! – Мои попытки оправдать Виталика были весьма неубедительны, да и слова звучали до наивности жалко. Маринка лишь злобно хохотнула:
- Хороший, добрый!.. Это ты его таким запомнила. А несчастная любовь, Ксюша, она многих людей меняет. Причём весьма круто. Ты ему сердце разбила, в душу наплевала вместе с Вадькой. Он и ожесточился на вас обоих. Так что теперь он, наверное, на многое способен. Не хуже Шумляева.
Трудно было упрекнуть Маринку в отсутствии логики. Мыслила она вполне здраво. Конечно, всё именно так и было. И новая волна ужаса накрыла меня с головой. Ещё одна война, теперь уже местного назначения. Только этого нам всем не хватало! Война на войне, поголовная вражда бывших друзей! Одна из-за Варвары и другая, новая, теперь, получается, из-за меня. Неужели никогда это не кончится?! Неужели постоянно наши улицы будут сотрясаться от кровавых побоищ?! Во имя чего?! Ради какой такой цели?! Почему нельзя всем жить мирно, дружить, вместе ходить на дискотеки?! Как же я устала от этой, окружающей меня со всех сторон агрессии!!! Так и хотелось залезть на крышу любого из наших домов и закричать во весь голос, чтобы даже в Звёздном Городке услышали: «РЕБЯТА, ДАВАЙТЕ ЖИТЬ ДРУЖНО!!!»
Однако вместо этого я мчалась на поиски Канарейки. Обрыскав всю школу, обнаружила его в компании ребят на крыльце малого входа. Мальчишки открыто курили, накинув на плечи куртки, дышали морозом, выдыхая изо рта пар вперемешку с густым дымом. Я вылетела из тёплой школьной раздевалки на холод в чём была, кожу под тонкой кофтой обдало ледяным огнём. Пять пар глаз вопросительно уставились на меня, и я сразу же увидела Шурика. Да уж…Физиономия его была ещё та…
- Чего тебе? – Спросил Вадим удивлённо. У меня рвалось дыхание от быстрой ходьбы, коленки щипало морозом.
- Я…Ты срочно мне нужен. Можно с тобой наедине поговорить? – Я смотрела на Вадима пристально и вызывающе, чтобы у него и мысли не возникло мне отказать. Видимо, он прочёл в моих глаза что-то очень важное, потому что, не говоря ни слова, затушил окурок о гранитную стену и, щелчком отбросив его через плечо в сугроб, послушно двинулся за мной.
Я взяла быка за рога сразу же, как только мы оказались в уютном помещении детской раздевалки.
- Что будет с Виталиком?
Канарейка явно не ожидал такого бредового вопроса, недоумённо вскинул брови:
- В каком смысле? Что-то не врубаюсь…
- Я слышала, что Шумляев с друзьями вчера избил Шурика.
- Да. Ну и что?
- Что будет с Виталиком? Ты же не позволишь ребятам на нем отыгрываться? Он не мог принимать участия в этом нападении, ты же его знаешь!
- А-а, вон ты о чём…- Вадим устало усмехнулся. – Если честно, Ксюш, сейчас я наверняка ничего не знаю. И повлиять на ход событий пока не могу.
- Как это не можешь?! – Моему возмущению не было предела. – Твоего слова достаточно, чтобы в Звёздном Городке война прекратилась, а тут – такая малость! Скажи ребятам, чтобы они Виталика не трогали! Тебя они послушают.
Слушая мои нападки, Канарейка хмурился всё больше.
- Подожди, ты меня господом богом что ли возомнила? Тут, кажется, не армия и друзья мои – не солдаты-новобранцы, которых как марионеток за ниточки можно дёргать.
- Что?! И это ты говоришь?! Они же за тобой, ЗА ПЬЯНЫМ, драться шли как зомбированные! Неужели теперь ты не можешь…
- Обстоятельства сейчас не те. Жаль, что ты этого не понимаешь. – Вадим действительно выглядел опечаленным. – Сейчас я им ничего запретить не могу. Ты Шурика видела? Его так били вчера – хорошо, поблизости прохожие появились, иначе не знаю, чем бы все это для него кончилось. Давно уже они так не возникали. У всех такое впечатление сложилось, что это Виталька их натравливает.
- Неправда! – Всё во мне вскипело, запротестовало в негодовании. – Этого не может быть!!!
- Тише ты. – Так же, как недавно Маринка, осадил меня Вадим. – Теперь-то чего кричать? Может – не может, ни для кого это принципиального значения уже не имеет. Если завтра ещё кого-нибудь побьют, мы не сможем молчать и делать вид, что ничего не происходит. Пацаны в первую очередь не смогут. И если я им буду запрещать мстить за своих, меня попросту уважать перестанут. В необъективности заподозрят по отношению к Витальке. Мы же не на поле боя, в конце концов, и каждый волен делать что хочет.
Я слушала Канарейку, затаив дыхание. Слушала – и не верила своим ушам. Он говорил умные, серьёзные слова, а, по сути, от цинизма его речей волосы на голове вставали дыбом. Мне уже не в первый раз безумно захотелось надавать Вадиму пощёчин – сильных, очень болезненных и звонких. Нарочно, назло – он ведь не выносит, когда его бьют по лицу!
- Ты… Вот ты, значит, как…По полочкам тут мне всё разложил…Умник… Сам, значит, во всём виноват, а Виталика теперь в жертву приносишь?.. Это из-за тебя он к Шумляеву переметнулся, потому что деваться ему больше некуда. И ты от него сам, первый сразу же и отказался значит?.. Теперь, значит, каждый в твоей компании делает всё, что хочет, а ты об авторитете своем заботишься, боишься наперекор друзьям пойти…Ты…Ты… Знаешь, ты кто?
Но кто он именно я никак не могла придумать и поэтому пыхтела, задыхаясь, глядя на Вадима с откровенной ненавистью.
- Да подожди ты. – Начал было он. – Я-то лично даже пальцем к Витальке не прикоснусь. Я все понимаю, я…
- Иди ты знаешь куда?! – Я, наконец-то накопила в себе силы для нового взрыва ярости. – Ты врёшь, ты ничего не понимаешь! И я тебе не верю!!! Ты обещал мне, что помиришь нас с Виталиком, а сам…сам просто уничтожаешь его, позволяя падать в пропасть! Ты только о себе думаешь, о своем хвалёном авторитете в кругу друзей! А на остальное тебе плевать! На всех плевать, кроме себя!!!
- Ксюш…
- Да пропади ты пропадом! Если с Виталиком что-нибудь случится, я тебе в жизни этого не прощу, понял?! И буду только рада, если в следующий раз Шумляев тебя где-нибудь подкараулит! Давно ты по шее не получал, а пора бы тебя приструнить, пока мания величия не началась! Это уже психушка, палата номер шесть, где Наполеоны находятся!
Стоит заметить – распалялась я не напрасно. Мои слова не улетали в никуда, Канарейка внимал им и, к чести его будет сказано, в течение всего этого времени не сводил с меня своих выразительных умных глаз. Он уже не пытался меня перебить – чувствовал, видимо, что это бесполезно. А мне, в свою очередь, добавить к вышесказанному было нечего и, выплеснув всё скопившееся во мне неистовство и злость, я пошла, почти побежала прочь. Уже в конце длинного коридора, перед тем, как свернуть за угол, я, не поборов в себе искушения, обернулась назад. Вадим стоял на прежнем месте и задумчиво смотрел прямо перед собой. Таким потерянным я его раньше не видела. Создавалось впечатление, что те пощёчины, о которых я мечтала, он получил с лихвой. Однако в душе моей ликования не было – только звенящая, холодная пустота. В принципе, чего я решила, облив Канарейку грязью? Ничего я не решила. Виталик по-прежнему оставался чужим. И мне уже казалось, что вместе нам никогда не быть…

38

Последний учебный день второй четверти, как правило, был праздничным, ни одна школа в этом плане от других не отличается и каких-либо исключений не делает. Так вот и нам 28 декабря была обещана масса удовольствий. Конкурсы, розыгрыши под руководством Ворониной и Овсянниковой, ну и, разумеется, традиционная предновогодняя дискотека. Раньше я обожала дискотеки – там, в тверской школе, не пропускала ни одной, а теперь лишь одна мысль о предстоящем веселье вызывала досаду и раздражение. Мне, если честно, и идти-то никуда не хотелось. Чего мне, в сущности, было делать на празднике? Людей пугать и расстраивать своим унылым видом? Заставить себя радоваться силой я не в состоянии. Танцевать, а тем более целоваться с кем бы то ни было просто так, от нечего делать я тоже не могла. Да и не хотела. А ведь дискотеки, в моём представлении, именно для того и созданы, чтобы целоваться в полумраке со своим партнером по танцу. Впрочем, так я думала раньше, когда у меня ещё не было своего парня. Теперь же… Что, собственно, теперь? Теперь у меня его как раз и не было. Хотя полностью свободной я себя всё равно не ощущала. Ведь в сердце, не смотря ни на что, по-прежнему тлела угольком слабая надежда на чудо. Всё-таки Новый Год есть Новый Год… В его преддверии всегда ждешь чего-то удивительного и прекрасного. А вдруг?...
Но что именно «вдруг» - я не знала. И вообще, на школьный праздник решила не ходить. Не до шуток мне было, не до капустников, которыми все ребята так восторгались. Мама смотрела на меня укоризненно и возмущения своего не таила:
- Ты что, себя заживо похоронить решила? Это не дело, моя дорогая. Если ты сейчас в себе замкнёшься, будет только хуже. Иди, развейся, может повезёт, и Виталика там своего встретишь.
Конечно, это было бы замечательно, но, увы…Мне почему-то казалось, что Виталик на праздник не придёт. Ему ведь сейчас тоже не до развлечений. К тому же, с кем бы он там общался после происшествия с Шуриком? А раз Виталика не будет на дискотеке, мне там и подавно делать нечего. Так я решила и поступать по-другому не намеревалась.
Однако планы мои разрушились бесцеремонным звонком в дверь. Раздался он около шести часов вечера, когда я, по привычке, уже выработавшейся за последние дни, бесцельно валялась на диване, изучая взглядом потолок. Открывать, как всегда, пошла мама – я даже не шелохнулась. А спустя мгновение на пороге моей комнаты уже стояли Маринка и Ленка – обе запыхавшиеся, раскрасневшиеся от мороза, взбудораженные…
- Лежит, гляньте на неё!
- Развалилась, как корова на лужайке!
- Ксюш, ты на дискотеку собираешься вообще или как?!
Их громкий щебет слегка меня ошеломил, я села, свесив ноги на пол.
- Вообще-то не собираюсь.
- Здрасьте, приехали! Что ещё за номера?
- Да что мне там делать?
- Как это что? Ты это брось, давай-ка наряжайся как следует, наводи марафет. Мы тебя подождём.
Спорить не имело смысла. К тому же за спиной Марины, почти невидимая, благодаря её высокому росту, возникла мама и сразу же присоединилась к общему хору стрекочущих голосов:
- Да я и сама ей весь день об этом твержу – все без толку! Расселась как старуха, будто жизнь вся уже прошла, и счастья в ней никакого нету!
Маринка озабоченно нахмурила выщипанные в тонкую полоску, подведённые брови.
- Человека надо срочно спасать. Этим мы сию минуту и займёмся.
Что я могла поделать против такого мощного натиска? Минут сорок ушло на так называемый «марафет». Слава богу, я вполне умела его наводить без чьей-либо помощи. И наряд для дискотеки, сказать по правде, был мною продуман ещё за месяц до Нового Года. Облегающая эластичная кофточка с широким вырезом на груди цвета кофе с молоком очень хорошо выглядела на фоне моей смуглой кожи. Ансамбль дополняли чёрные туфли и чёрная кожаная юбка выше колена. Колготки подошли и телесные…Забрать волосы высоко вверх…И главное, не переборщить с косметикой. Виталику ведь это не нравится…
Почему – не знаю, но я всё ещё вела себя как его девушка, словно наша размолвка действительно была временным недоразумением, которое вот-вот могло разрешиться самым легким образом. Может быть, в памяти слишком прочно отложились недавние слова Маринки: «Виталик по тебе с ума сходит, это дураку ясно. Не сможет он долго дуться».
Конечно, Маринка вполне могла заблуждаться на этот счёт, но все-таки так хотелось верить в хорошее и серьёзно думать, что она права.
А потом мы все втроём быстро шагали по улице, уже тёмной, вечерней, но всё равно радостной и приветливой, благодаря искрящемуся под тусклым светом фонарей чистому снегу. Снегом было занесено всё кругом, снег белым, мягким пухом падал на лицо и приходилось низко опускать голову, спасая свой тщательно наложенный макияж. Девчонки смеялись, болтая ни о чём, бестолково и настырно пытались втянуть в свое чириканье и меня. Я боялась их обидеть и отвечала, часто невпопад – мысли в голове бродили унылые и отрешённые. Что мне делать на дискотеке? Когда она закончится? Будет ли там Канарейка? А Виталик? Если нет, то зачем я вообще туда иду?
Приближаясь к дому Виталика, я невольно подняла голову и тут же едва не вскрикнула от восторга – прямо передо мной, на том «пятачке», что ещё вчера был пустым, красовалась высокая ёлка, увешанная разноцветными, ярко горящими лампочками и бумажными гирляндами.
- Ничего себе! – Не удержавшись, выдохнула я и даже остановилась возле этого необыкновенного видения. – Как она тут оказалась?!
Маринка прыснула со смеху, и Ленка тотчас же присоединилась к подруге:
- Ну ты даёшь! Нашла невидаль! На этом месте каждый год ёлку ставят. Удобно – магазин рядом. – Масловская кивнула на уютно примостившийся сбоку дороги белый домик под названием «Дворик».
- Здесь в новогоднюю ночь самые бурные гулянки. Со всего посёлка народ стекается под ёлкой повеселиться. Она одна у нас здесь такая на всю Бахчу. Правда, под утро смотреть страшно – вся площадь в мусоре. Бутылки пустые, хлопушки, обёртки, петарды.
- Зачем это делать тогда? – Я все ещё не могла оторвать глаз от нарядной зелёной красавицы. – Не ставили бы ёлку – не было бы и бардака на «пятачке».
- Пустой номер! – Возразила Маринка. – В прошлом году поставили здесь ёлку как всегда, а в неё за день до Нового Года какой-то пьяный водила на грузовике впаялся. Снес подчистую. Восстанавливать ёлку не стали, а гулянка всё равно именно здесь состоялась.
- Привычка – страшная сила. – Вставила Ленка весело. – Дело уже и не в самой ёлке, а в традициях. А вообще, Марин, ты заметила, что в этом году ёлочку хорошую нашли, просто глаз радуется, какая ладная. А, бывало, такую каракатицу поставят, что ходишь мимо и диву даешься – где они такую откопали?
Весь оставшийся до школы путь я думала о новогодней ночи. Всего три дня осталось до праздника, а я все ещё не знала, где его провести. Однако, как бы там ни было, весь посёлок собирается возле ёлки перед домами Виталика и Вадима. Туда я и пойду. Непременно пойду. Если, конечно, до Нового Года не случится чудо…
Пока что ничего вокруг меня чуда не предвещало. Издалека здание школы вообще выглядело мёртвым: все окна от первого до третьего этажа мерцали холодной темнотой угрожающе неприветливо. Всё изменилось, стоило нам только переступить порог. Дискотека начиналась сразу же за дверями, в самом широком, самом длинном коридоре, где за прочной железной решёткой находилась наша раздевалка. Надо заметить, это было очень удобно: протиснувшись сквозь толпу, сходу оказываешься около вешалок. Снимаешь верхнюю одежду, переобуваешься и без промедления ныряешь обратно в человеческую массу.
Громко играет музыка, бегают по потолку огоньки – красные, жёлтые, синие, зелёные, почти такие же как на ёлке там, возле магазина со смешным названием «Дворик». Лица с трудом различаются в мерцающем полумраке. Ах, сколько уже раз бывала я на подобных дискотеках! И всегда такие весёлые тусовки казались мне самым большим праздником на свете! Когда-то я беззаботно танцевала под зажигательную, ритмичную музыку, упивалась радостью, отрывалась как могла… Рядом со мной всегда маячили мальчишки, наперебой приглашали на медленные танцы, и я, стремясь получить от предоставленного в мое распоряжение вечера максимум удовольствий, танцевала и целовалась со всеми подряд. Не было в этом ничего пошлого, ничего порочного – только озорная удаль, безудержный, головокружительный азарт несущегося на полной скорости гонщика… Кто бы мог подумать, что пройдёт совсем немного времени, и я в самом разгаре дискотеки буду стоять одиноко и потерянно, прижимаясь спиной к ребристым, холодным прутьям решётки и не испытывая ни малейшего желания веселиться вместе со всеми? Всё вроде бы здесь было так же как там, в Твери. Та же музыка, похожие лица девчонок и ребят, модных, нарядных и беззаботных…Все крутились, вертелись, шумели, а я стояла одна как неприкаянная и уже от всей души жалела, что пришла сюда.
Маринка и Ленка, выполняющие при мне роль буксира, испарились сразу же как только довели меня до места назначения. Конечно, их можно было понять – мало удовольствия в течение всего вечера пасти тоскующую подружку, когда сплошь да рядом смех, веселье и мальчики, с которыми наконец-то можно не церемониться. По себе знаю, как это здорово. Вот только я, казалось, сегодня была здесь всем абсолютно безразлична. Не красит, видно, девушек меланхолия в нашем веке. А может, меня сознательно избегают? Нет, вряд ли… Не все же парни в школе со мной знакомы. И, словно в подтверждение этих мыслей, прямо передо мной неожиданно возник потенциальный кавалер.
- Кто это у нас тут стоит, скучает? Пошли танцевать, крошка!
Предложение было заманчивым, но что-то мне в этом парне не понравилось. Может быть, слишком фамильярный тон? Хотя из себя он был вроде ничего. Высокий, брюнетистый. Я ещё не успела ответить на приглашение, а он уже бесцеремонно схватил меня за руку и увлёк в общую массу дёргающихся под музыку тел.
- Ты кто? Почему я тебя раньше не видел? – Парень напрягал голос до предела, стараясь перекричать бухающие из колонок басы, и сам при этом смешно извивался, норовя попасть им в такт. Меня так всю и обдало жаром – ясно вспомнилось наше с Виталиком столкновение возле кабинета Марго. Он, кажется, спросил меня точно так же. Только вот ответить сейчас мне пришлось иначе, я ведь уже не была здесь новенькой.
- Понятия не имею – почему. – Схватывая на лету движения своего партнера по танцу, я неуклюже пыталась ему подражать и это, надо заметить, очень меня забавляло.
- Интересно! Ты из какого класса?
- Из десятого «Б»!
- А! Ну ясно! А я подумал, что из одиннадцатого! Там-то я точно всех знаю!
- А ты из какого класса?
- Не из какого! Я тут по блату!
- Серьёзно?
- В натуре! – Парень смотрел на меня сверху вниз. Блики бегающих по потолку огоньков освещали его кругловатое лицо голубым светом. Мне удалось разглядеть его небольшие, весёлые глаза и тонкую полоску губ, за которыми то и дело появлялись крупные зубы, так же отсвечивающие в темноте благодаря цветомузыке. Вообще-то ничего мальчик, обаятельный. Мне уже совершенно не хотелось грустить. Да что я, в конце концов, монашка или бабка древняя?!
- В натуре… Как тебя звать-то?
- Юра.
- Очень приятно. А я – Ксюша!
Во мне, кажется, снова просыпался вкус к жизни. Я постепенно оживала, попав в знакомую обстановку, как рыба после долгого лежания на горячем песке снова попадает в прохладную, освежающую воду. Всё-таки, делала свое дело молодость, неугомонный характер требовал действий, выплескивал наружу кипящую внутри энергию. Несмотря ни на что, я была и оставалась ЖИВОЙ. И, как все вокруг меня, хотела просто радоваться жизни.

39

Юра оказался весьма постоянным кавалером. Прицепившись ко мне, он уже не смотрел по сторонам в поисках подружки на очередной танец, а всеми своими силами пытался меня очаровать. Я доброжелательно позволяла ему это делать, не забывая, между прочим, оглядываться в надежде увидеть где-нибудь Виталика. Пока что мне не везло. Да и вообще, в этом суматошном мелькании даже хорошо знакомые лица узнавались с огромным трудом. Вот мимо проскакала смутно знакомая пышноволосая девчонка. Оксана Ледовская, кажется называл мне её Виталик однажды. Из параллельного класса. Где-то рядом раздался её громкий, неприличный хохот. Так смеются только основательно пьяные люди. Но откуда здесь мог взяться алкоголь? Тут же, почти спихнув меня с дороги, следом за Оксаной пронёсся Канарейка. Сквозь общий шум до меня дошёл его оживленный голос, соединённый с лошадиным ржанием Оксанки. По-моему, состояние у обоих было одинаковое. Что ж, это неудивительно…Помнится, тот же Виталик говорил мне о необыкновенной ловкости Вадима, умеющего как никто другой облапошить техничку. Интересно, сколько бутылок водки он пронёс мимо неё на этот раз? Две? Три? Или целый ящик?...Ума у него, в любом случае, на это хватит.
- Эй! Ты где? Заснула что ли?
Я опомнилась, сообразив, что Юра вот уже добрых минут пять дёргает меня за руку.
- Медляк врубили! Давай потанцуем!
Опять же, как и в самом начале нашего знакомства, он, не спрашивая разрешения, крепко схватил меня за талию. Слишком, пожалуй, крепко. Я поморщилась от такой наглости, но возмущаться не стала – в конце концов, не всё ли равно, с кем танцевать медляк? Главное – не стоять возле решётки белой вороной в одиночестве. Машинально положив руки на острые Юрины плечи, я продолжала изучать всё происходящее вокруг меня. Нашла Мишу Раскопина, шёпотом болтающего под танец со своей неизменно рыжей пигалицей Ленкой. Маринка Фадеева обнималась с каким-то незнакомым мне парнем, его в полумраке разглядеть было сложно.
Варя Канаренко – в белой блузке и туго облегающих джинсах… Такой простой наряд, а она всё равно выглядит по-королевски. Из желающих с ней потанцевать, наверное, очередь выстраивается до конца коридора. Сейчас повезло чернявому пацану из отряда наших сказочных «разбойников». И смотрит он на Варю восторженно, по-щенячьи, точь-в-точь как Дима Елисеев, играющий в спектакле Трубадура. Краем уха я, кстати, слышала, что они немного встречались пока шли репетиции. А как только показали новогоднее представление малышам, так и кончилась любовь. Впрочем, была ли она вообще? Имеется в виду, чувство Варвары. Способна ли она чего-нибудь чувствовать, зная о своей неотразимости?
Катя Богданович… Маша… Всё вертелось каруселью, маячило и мельтешило. Сейчас Катя в чужих объятиях, а ведь совсем еще недавно она путалась с Канарейкой. Кстати, Вадим и Оксана Ледовская в это время вели себя так, словно находились на дискотеке одни, и рядом с ними не было ни души. Они целовались. Но КАК они целовались! Так мог только Канарейка! Тесно прижимаясь друг к другу, Вадим и Оксана, казалось, собирались заняться любовью прямо здесь. Слишком исступленно гладила она его волосы, запуская в них все свои десять пальцев с длинным маникюром, слишком сильно запрокидывала голову назад, подставляя ему для поцелуев свою белую гибкую шею. А он!... Одна рука Вадима ласкала Оксанкино бедро, обтянутое платьем, вторая беззастенчиво шарила по внушительного размера груди. Казалось, ещё мгновение – и пальцы его сомкнуться на вырезе платья, сожмут и дёрнут на себя изо всех сил, и начнется дальше самая натуральная эротика. Дико, конечно, и, тем не менее, со стороны смотрелось потрясающе. Не я одна отвлеклась от танца, созерцая эту живописную картину. Многие пары даже на месте застыли, перешёптываясь в благоговейном ужасе.
В который раз пытаясь вывести меня из оцепенения, Юрка наконец-то понял, куда я смотрю, однако ничуть не расстроился. Сцена из эротического фильма, как и многих других, привела его в восторг.
- О! – Он некрасиво гоготнул. – Канарейка с катушек съехал! Опять, наверное, нажрался!
- Ты что, хорошо его знаешь? – Я в первый раз взглянула на своего кавалера с удивлением. Он снова хохотнул, обнажив под тонкими губами свои лошадиные зубы:
- Я? Вадьку?! Да кто его не знает! Мы давние кореша!
- Надо же. Что-то я тебя с ним раньше не видела…
- А ты-то сама ему кто? Подружка номер тридцать восемь?
- Вот ещё! – Меня всю так и передернуло от возмущения. Не хватало ещё, чтобы меня считали одной из Канарейкиных мочалок. – Я просто в его тусовке числюсь.
Юра разглядывал меня недоверчиво и по-прежнему улыбался:
-И ты хочешь сказать, что он к тебе никогда не клеился? Быть такого не может. Канарейка тот еще кобель – ни одной смазливой девчонки не пропускает.
Меня почему-то вдруг зазнобило.
- Почему – не клеился?... Клеился. Я его отшила.
- Да ну? – Юра, кажется, издевался, откровенно считая меня вруньей.
- Чего – ну? Я с Виталькой Павлецким вообще-то гуляю.
- С Виталькой? Так он же сейчас с Шумляевым, кажется, тусуется.
- Ты и это знаешь?
- А то!.. Слу-ушай, а это не из-за тебя случайно они поругались?! Слухи тут ходят…
Танцевать мне как-то незаметно расхотелось, и праздничное настроение испарилось с быстротой лужицы на раскалённом асфальте. Ну почему, почему даже здесь я не могу забыться на какое-то время? Да и как тут забудешь, если тебе первый же встречный человек говорит об этом в лицо. Не школа, а одна большая семья.
Мое молчание Юра, видно, воспринял как утвердительный ответ, восторженно присвистнул:
- Ничего себе! Так это тебя Канарейка у Витальки пытался отбить?!
- Ничего он не пытался. – Огрызнулась я, тормозя. Слава богу, музыка, кажется, кончалась. – Вообще, это тебя это не касается.
- Да ладно, я ведь и сам могу у Вадьки насчет тебя выяснить.
Последние звуки медляка растаяли где-то под потолком, и я с досадой отцепила от себя руки надоевшего кавалера. Нет, никто и никогда не сможет сравниться с Виталиком. И никто никогда не понравится мне настолько сильно. Только в его поведении и в его характере я никогда не находила изъянов и не разочаровывалась. Да что теперь убиваться? Если бы меня можно было простить, разве не сделал бы этого Виталик?... Стало быть, никак нельзя ему так поступить… И что я могла предпринять?
Вадима и Оксанки, оказывается, в толпе уже не было. Когда они успели слинять? Куда – догадаться легко. В какой-нибудь из ближайших туалетов. Ах, Канарейка-Канарейка, видать вместо сердца у тебя действительно одни гормоны… А как же ты, тем не менее, обиделся, когда я тебе об этом сказала, потаскун ты малолетний…
На смену медляку пришла привычная танцевальная музыка, дёргаться под которую мне сейчас совершенно не хотелось. Пробивая себе путь локтями, я двинулась к раздевалке.
- Ты куда? – Юрка как конвоир кинулся следом. Я, честное слово, уже не знала, куда от него деваться.
- Я? Домой.
- Домой? Ещё рано! Чего ты, в самом деле, как Золушка? – Юрка встал перед самой дверью, то ли дурачась, то ли на полном серьёзе намереваясь меня задержать.
- Ты чего, обиделась что ли на меня?
- Пусти. Ничего я не обиделась. – Теперь меня уже буквально тошнило от его настырности, и я ещё сильнее, чем прежде мечтала поскорее смотаться отсюда подобру-поздорову. Раздражение мое росло ещё и от того, что Юрка упорно не давал мне пройти. Он уже совершенно не шутя смотрел на меня с мольбой:
- Да ладно, ну чего ты? Не буду я у Канарейки ничего выяснять. Да он и не скажет. Не такие уж мы с ним и друзья на самом деле. Так, иногда сидим… В последний раз около месяца назад свадьбу братана моего аперитивом обмывали…
Что-то щёлкнуло в моей голове, будто кнопкой выключателя. Вспыхнула лампочка, ярко осветив сознание, разбудила память.
- Аперитивом? – Переспросила я, тупо уставившись на Юру. – Это тот, который с циклодолом?
Теперь он смотрел на меня с таким же изумлением и моргал – медленно, как в полусне, ничего не отвечая. В принципе, объяснения мне были уже не нужны.
- Как твоя фамилия?
- Моя? Крольчук. А что?
- Ничего…Друзья, значит, Кроликом зовут?
- А ты откуда знаешь?
- От верблюда. Дай пройти, Юр. Я, правда, устала и хочу домой.
Я, наверное, выглядела реально усталой, или же Кролик сам слишком растерялся. Так или иначе, с дороги он наконец-то отошёл и преследовать меня больше не пытался. А я, остановившись между вешалками, полными одежды, вновь ощутила легкий озноб. Так мне и надо… Получила?.. С лихвой… Одного-единственного парня только и сумела подцепить на дискотеке – и тот наркоманом оказался. Может, он и сейчас колёс нажрался, вот и бегает такой влюблённый. Гадость какая… Мерзость… Господи, есть ли здесь вокруг меня НОРМАЛЬНЫЕ ребята, которые не пьют, не нюхают, не балуются таблетками и не трахаются в туалете с каждой встречной и поперечной?!
Есть. Конечно, есть. Только такие давным-давно заняты более расторопными и умными девчонками. А я?.. А я – дура. У меня тоже был хороший, правильный парень. Парень, который даже курить не умел как все его друзья, и который ещё ни разу не был ПО-НАСТОЯЩЕМУ с девушкой. Теперь его тоже подберёт какая-нибудь расторопная умница-красавица, причём произойдет это, наверное, скоро. Такие как Виталик на дороге не валяются. И нечего мне тут делать, нечего надеяться на чудо!
Уже не обращая внимания на продолжающееся рядом веселье, я решительно собиралась уходить. Дрожащими пальцами шнуровала полуботинки, едва ли не обрывая пуговицы в каком-то нервном исступлении. Ничего не хотелось. На всё было плевать. Уйти…Скорее уйти, смотаться отсюда, найти дома укромный, тёмный уголок и сидеть там всю жизнь, не высовываясь. Надоело! Хватит!
- Ксюшка! Ксюшка, ты где?! – Визжа и перекрикивая друг дружку, в раздевалку вломились Маринка и Ленка. Увидев меня, обе одновременно вцепились с двух сторон в рукава моей кофты и потащили за собой.
- Скорее! Скорее!
- Там такое!
- Наши пацаны на Витальку напали в мастерской! Надо что-то делать, его ведь побьют!
- Где?! Где эта мастерская?! – Висящие на мне как пиявки девчонки мешали двигаться быстрее, и я отчаянно отбивалась от их рук, между тем как ноги несли меня сами неизвестно куда. Я действительно не знала, ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЛА где находится мастерская – кабинет труда для мальчишек, потому что уроков труда, как таковых, в десятом классе у нас не было. Но стоять на месте, теряя драгоценное время, тоже было неприемлемо. Истошные вопли Маринки и Ленки наполняли сердце всепоглощающим ужасом – видно, дела в самом деле обстояли плохо, раз они подняли такую панику. Надо же, господи! Именно здесь, во время дискотеки, когда все счастливы и довольны! Зачем им понадобилось выяснять отношения здесь, неужели Виталик так сильно виноват?! Сволочи!!! Все на одного! Чем они лучше Шумляевской своры?!
- А Канарейка?! Где Канарейка?! – Голос мой непроизвольно сорвался на такой же истошный истерический визг, я бежала за девчонками, не чуя ног и ничего перед собой не видя.
- Не знаю!
- Мы не видели! Да быстрее же, пока не поздно! Их надо остановить!
Значит, Вадим, как он и говорил, не посмел остановить друзей. А может быть он сейчас в туалете с Оксанкой развлекается и ему нет никакого дела до того, что тут в его отсутствии творится?... Сволочь… Какая же сволочь! Гад, предатель! Бедный Виталик, с кем он все эти десять лет дружил?! Ненависть клокотала во мне, бурлила, и брызги её вполне могли невзначай кого-нибудь ошпарить. Ослеплённая ненавистью и ужасом, я сейчас никого и ничего не боялась, я готова была вцепиться и перегрызть глотку каждому, кто посмел бы обидеть Виталика! В эти безумные минуты он был дорог мне как никогда, и я бы, наверное, сейчас нисколько не задумываясь, отдала бы за него жизнь.
Мастерская оказалась близко – там же, на первом этаже, во внутреннем помещении школы. Стоило лишь выбежать из главного коридора и, свернув налево, достигнуть самой последней двери в конце узкого тёмного коридорчика. Это расстояние я преодолела в каких-нибудь три-четыре тигриных прыжка. Увидел бы это Павел Владимирович – без сомнения поставил бы мне твёрдую пятерку по прыжкам в длину! Голосов за моей спиной больше не было, но я в пылу этого как-то и не заметила. Рывком распахнув легко поддавшуюся дверь, я пулей влетела в мастерскую.
- Стойте!!! Сволочи!!! – Вырвавшийся изнутри обезумевший крик оборвался, повиснув в воздухе. Прямо на меня в упор смотрели родные изумленно-растерянные тёмные глаза.
Виталик и правда был здесь. Он сидел на краю одного из многочисленных верстаков – совсем рядом, стоило мне только руку вперёд протянуть. Но всё во мне как-то сразу обмякло, тело стало безвольным и неподатливым. Виталик был цел и невредим. Более того, в кабинете вообще никого, кроме него не оказалось…
- Ты? – Только и смогла выдохнуть я хрипло. Больше на ум ничего не пришло.
- Я. – Всё так же ошарашено подтвердил Виталик. Он, кажется, тоже меньше всего ожидал меня тут увидеть. Так и застыли мы, глядя друг на друга в растерянности. Было очень тихо. Я даже стук своего сердца слышала так чётко, словно рядом на стене висели большие часы. Господи, как давно не слышала я его родного голоса! И почему-то именно сейчас, после этого лаконичного «я» с новой силой всколыхнулась во мне небывалая нежность, заныла истосковавшаяся душа. Как я, оказывается, сильно скучала по нему всё время!... Даже не думала, что настолько сильно.
Что чувствовал в эти минуты Виталик, я могла лишь предполагать. Смотрел он на меня, во всяком случае, недолго. Что-то сообразив в уме, соскочил с верстака и устремился к выходу, минуя меня как нечто невидимое или бесплотное. Я стояла как зачарованная, не в состоянии даже повернуться, шагнуть за ним следом. Всё внутри онемело. Только до слуха донесся какой-то глухой звук и после этого – тихое ругательство Виталика.
- Блин…Очень смешно…
Снова услышав его голос, я немного опомнилась, обернулась назад. Виталик опять смотрел на меня, теперь уже не потерянно – враждебно.
- Очень смешно. – Повторил он, и я, шумно выдохнув воздух из лёгких, поинтересовалась:
- Что смешного? – Язык во рту едва шевелился, подчиняясь общему состоянию организма.
Виталик кивком головы указал на дверь:
- Скажи им, чтобы открыли.
- Кому – им?
- С кем вы там договорились.
Час от часу не легче! Охваченная тревогой, я тоже приблизилась к двери, схватилась за ручку, дёрнула что было сил. Глухой номер…И как это я сразу не догадалась, что Ленка с Маринкой меня разыграли?.. Ничего себе дела…
Кажется, последнюю фразу я произнесла вслух. Виталик нахмурился ещё больше.
- Что?
Мне решительно не нравился его тон. Это был не мой Виталик – добрый и ласковый. Парня, стоявшего передо мной я совсем не знала, он пугал меня своей грубостью и демонстративным отчуждением. Неужели это навсегда?! И теперь Виталик будет так всю жизнь ко мне относиться?
- Чего ты смотришь на меня ТАК? – Я тщетно старалась придать своему голосу твердость – он предательски дрожал всё сильнее и сильнее. – Думаешь, я с кем-то договорилась и специально всё подстроила? Я понятия не имела… Так же как ты…
Виталик молча покачал головой, отрицая всё, что от меня услышал. Он не верил мне. Даже мысли не допускал, что я могу говорить правду. Я уже не могла сдерживаться, из глаз моих фонтаном брызнули слёзы.
- Не смотри на меня так! Я ни в чём не виновата! Тебе же все об этом говорили! Зачем ты так со мной обращаешься?! Сколько уже можно показывать характер, Виталь?! Я прекрасно всё понимаю, не хуже тебя! Понимаю, как ты обижен, и что ты чувствуешь! Но почему ты мне даже объясниться не даешь, почему избегаешь? Мне же так много надо было тебе сказать! – Я перевела дух, ожидая, что Виталик ответит мне или возразит. Но он по-прежнему молчал, глядя на меня в упор, пристально и испытующе. Нет, не убедили его мои словоизлияния. Маловато их прозвучало, и не содержали они в себе ничего конкретного – так, бабий визг. Сплошные эмоции… Однако, моментом нужно было пользоваться, пока он есть. Неспроста же нас тут девчонки заперли. Намерение их было вполне понятно. Только вот как подобрать необходимые слова? Господи, помоги мне…
- Виталик…- Снова начала я, на этот раз медленно, с расстановкой и с глубоким чувством. – Поверь мне, пожалуйста…Я не люблю Вадима…Он мне не нужен…Мне нужен ты. Только ты. То, что случилось во время спектакля – дурацкое недоразумение. Я просто споткнулась и упала на Вадима. Он меня поцеловал, чтобы рот заткнуть. Глупо, конечно, звучит, но это правда. Между нами ничего нет и быть не может, я же тебе говорила. Я никогда не буду одной из его подружек, потому что не признаю мимолётных увлечений и уважаю постоянство в отношениях. Меня так воспитали. Виталик… - Голос мой опять задрожал от нахлынувших слёз. – Ты…Ты самый лучший человек на свете…Я, может быть, тебя на стою…Но я не могу без тебя, ты слышишь?.. Ты мне нужен… Мне без тебя очень плохо…Прости меня, пожалуйста…Ради бога, прости…
Всё…Больше мне было нечего сказать. Я выговорилась и теперь могла только ждать результатов. В глубине души верилось в то, что моя пламенная речь произведет на Виталика впечатление и уж, в любом случае, равнодушным не оставит. Виталик молчал. В течение всего времени, пока я говорила, он не смотрел в мою сторону, а когда наступила тишина, вообще отвернулся и медленно отошел к окну. Там, на улице давным-давно уже было темно, светились только окна по всему первому этажу, и от того во внутреннем дворе школы, казалось, по прежнему стоял день. Ощущение света усиливалось ещё и благодаря щедро выпавшему накануне снегу. Музыки я больше не слышала. Неужели дискотека закончилась?
- Часы есть?
Я даже вздрогнула от этого неожиданного вопроса. Виталик стоял ко мне спиной, внимательно изучая двор через стекло. Он, вроде бы, совсем забыл о моем присутствии рядом.
- Что? – Растерялась я.
- Часы, спрашиваю, у тебя есть? Сколько сейчас времени?
Я торопливо вскинула руку:
- Без пяти девять.
Заметила, как Виталик, не меняя позы, покачал головой. На всякий случай ещё раз дернула дверную ручку. Какое там! Заперта…Конечно, это очень здорово придумано, но когда они нас думают освобождать? Вон уже все потихоньку расходиться начинают. Похоже, Виталика это тоже беспокоило не меньше. Услышав, как я дёргаю ручку, он спросил, не оборачиваясь:
- Ну как?
- Никак. Закрыто.
- Идиотизм какой-то. И чего тебя сюда принесло? – В голосе его звучала откровенная досада. Я постаралась сдержать обиду.
- Ленка с Маринкой сказали, что тебя тут ребята бьют.
- Ну и что?
- Как это – что? Я за тебя испугалась.
- Спасибо. – Он помолчал немного. – А я ведь их действительно тут ждал. Чернов с Раскопиным сказали, что пацаны меня за измену судить хотят. Сказали, если не трусишь, иди в мастерскую и жди. А тут ты…Нарочно что ли?
- Не знаю, Виталь…Честно слово.
Кажется, на этот раз он поверил мне больше. Тяжело вздохнув, отошёл наконец-то от окна, постоял в раздумии и снова уселся на угол верстака. Меня от только что пережитого волнения ноги держать отказывались. Постояв ещ1 какое-то время возле двери, я медленно сползла по ней вниз, села на корточки. Будь что будет…Всё равно…

40

Больше на часы я не смотрела. И без них было ясно, что времени прошло много. Даже слишком много. Через окно было видно, как толпами уходят из школы ребята. Шумные, весёлые… Многие, безусловно, под мухой. Одно за другим гасли окна. Отчётливо понимая, что про нас забыли, я, как ни странно, сохраняла спартанское спокойствие. Было даже интересно, чем кончится наше с Виталиком заточение в мастерской.
Сам Виталик тоже находился в состоянии какой-то нездоровой заторможенности. Забравшись на верстак, он так и застыл, глядя прямо перед собой, и я не решалась отвлекать его от своих мыслей. Да и что тут можно было сказать? Всё, что хотела, я уже объяснила. И он ничего мне не ответил. Я подозревала, что Виталик в растерянности и сам не знает, как ему со мной быть. И если в душе его после моей пылкой речи и возникли какие-то тёплые чувства, то проявлять их он не торопился, боясь, видимо, снова попасть впросак. Что ж, понять Виталика было можно.
Ноги мои затекли от долгого сидения на корточках, однако менять положение и садиться на верстак, поближе к Виталику, я не решалась. Хотя тут, помимо столов, были, конечно же, и стулья. Я могла бы устроиться поудобнее, сохраняя при этом дистанцию. Только убежища покидать не хотелось. Так я самой себе казалась маленькой и невидимой. Снизу рассматривала я тускло освещённый кабинет. Многочисленные плакаты на стенах подробно объясняли, что такое техника безопасности, инструктировали в оказании первой медицинской помощи при несчастных случаях самого разного характера. Нарисованные на казённых картинках человечки были до смешного одинаковыми. Они накладывали друг другу марлевые повязки, шины и жгуты, и всё у них очень легко получалось. Стараясь отвлечься от тоскливых размышлений, я внимательно изучила все их действия – вдруг в будущем пригодится? А время шло… Когда Виталик опять спросил меня о нём, я ахнула, глянув на циферблат своих часиков:
- Половина одиннадцатого!
Полтора часа – как один миг! Какой ужас! Вслух, правда, я этого не сказала. Виталик тоже вел себя на диво спокойно.
- Приколисты. – Тихо вымолвил он и тяжело вздохнул. Кажется, пришла пора немного поговорить, иначе от такого плена можно просто с ума сойти. И я тоже вздохнула:
- Мама дома сейчас рвёт и мечет, наверное. Чего я ей потом скажу?
- Придумаешь – чего. – Виталик поддерживал беседу как бы нехотя, на меня он по-прежнему не глядел. – В последнее время твоей маме так много врали, что она научилась всему этому верить.
Эта тема пришлась мне по душе. Я оживлённо встрепенулась и даже попыталась встать на ноги.
- У тебя устаревшие сведения. Моя мама давно уже знает всю правду. О том, кто на самом деле Вадим, и о том, кто на самом деле ты.
Наконец-то мне удалось вывести Виталика из полусонного состояния! Этого он услышать никак не ожидал! Посмотрел на меня изумлённо-недоверчиво, часто заморгал:
- Как?.. Интересно…Кто же ей рассказал?
- Я сама.
По ногам побежали иголки, меня аж передёрнуло всю – до того неприятным было ощущение проходящего онемения.
- Ты сама? Интересно. – Опять повторил Виталик уже мягче. Теперь он глядел на меня, не отрываясь. – И каким же на самом деле я предстал в глазах твоей мамы?
- Настоящим. Я ей рассказала, что ты взял на себя мою вину тогда, в милиции, и что твои родители платили штраф за неё и папу.
- А Канарейка? О нем ты что сказала?
- Тоже правду. Теперь мама его презирает и очень расстраивается, что так обманулась.
- А я?
- Что – ты?
- От моего рыцарского жеста твоя мама случайно не прослезилась?
В голосе Виталика снова зазвучал сарказм. И это после того, как я уже начала верить в благополучный исход нашего диалога.
- Нет. – Бросила я, невольно подстраиваясь под его тон. – Она просто мне поверила. Теперь она не против…
Тут я запнулась, сама не зная отчего и чувствуя, как приливает к щекам кровь, мысленно прокляла себя за самонадеянность. Виталик понял причину моего смущения, однако не проявил больше никакой негативной реакции.
- Значит, меня помиловали. – Заключил он бесстрастно и, отвернувшись, уставился на хорошо изученные мною плакаты.
- Да. Ты не рад? – Я попыталась вернуть его внимание обратно к себе. Не вышло – на меня Виталик не взглянул.
- Нет, почему. Я очень рад. Теперь хоть кто-то не считает меня сволочью.
Разумеется, он имел в виду ребят. Это они сейчас открыто негодовали и возмущались по поводу измены Виталика. Промолчать я не смогла.
- А что ты прикажешь о тебе думать? Если ты поссорился с Канарейкой, это не значит, что ты в праве…
- Это никого не касается! – Неожиданно грубо оборвал меня Виталик, как там, в Доме Офицеров, накануне того рокового спектакля, перевернувшего в наших отношениях всё с ног на голову.
- Какое они имеют право меня осуждать? Они меня разве поддержали после того, что случилось? Они меня утешили? Чёрта с два…Когда я из ДК смотался, хоть бы кто-то за мной пошёл, остановить попытался…Не-ет, они все с Канарейкой остались, будто он ничего особенного не совершал, будто это так и надо было! Я на двести процентов уверен, они ему и слова в укор не сказали. А теперь зато возмущаются, видишь ли, почему я не с ними, почему с Шумляевым! Этот сразу просёк, что звёздный час его наступил. Сам ко мне подошел и дружбу предложил. От чистого сердца. – Виталик усмехнулся, сказав последнюю фразу. Это, по-моему, была усмешка над самим собой. Я молчала, чувствуя, что услышала далеко не всю его исповедь.
- Ты бы видела, как он передо мной распинался…И откуда столько слов откопал? Думает, я не знаю, зачем ему моя дружба нужна. Ещё одного единомышленника в свою шайку заполучить – это же для Шумляева просто верх удачи. А у меня, тем более, свои счёты теперь с Канарейкой и значит, по сути, я с ними должен быть.
- По сути ты теперь предатель. – Тихо заметила я, с трудом проглатывая застрявший в горле горький, сухой комок. – И ты никому теперь обратное не докажешь.
Он снова вскинулся как ужаленный:
- Я и не собираюсь никому ничего доказывать! Я никого не бросал, это меня все бросили в тяжелой ситуации! Какие же они мне друзья после этого?!
- А Шумляев, значит, настоящий друг?
Больше всего я боялась, что Виталик скажет «да». Тогда всё пропало – раз и навсегда. Даже я не вытащу его из этого болота. Однако Виталик ответил не скоро. Долго сидел, уставившись в одну точку, думал, вспоминал о чем-то.
- Нет…Ты знаешь, Шумляев – страшный человек…Никто из наших даже не представляет в полной мере – насколько. За то время, что я с ним пообщался, у меня чуть крыша не поехала. Никто даже не знает, возле какой бомбы замедленного действия мы все живем. А она ведь в любое время грохнет. И в первую очередь, кстати, по Канарейке прямой наводкой. Неужели он со своими супермозгами этого не чувствует?
Судя по голосу, Виталик ничуть не преувеличивал. По спине моей побежали мурашки, я сама не заметила, как присела на соседний верстак прямо напротив угрюмого Виталика.
- Ты…Ты в этом уверен?
- Уверен. Только не спрашивай, почему я не бегу, сломя голову, предупреждать своего лучшего друга об опасности. Во-первых, он мне не друг, а во-вторых, как я уже говорил, мозги у него свои есть в башке. Побольше, чем у нас всех нас, вместе взятых. Сам себя должен беречь.
- Значит, ты хочешь, чтобы он пострадал, да? Тебе это удовольствие доставит?
Я понимала, что так говорить сейчас нельзя. Тот шаткий мостик, который только что начал протягиваться между мной и Виталиком, мог рухнуть в одночасье благодаря моим переживаниям по поводу судьбы Вадима Канаренко. Своим возмущением я выдавала и своё неравнодушие к нему, которое, говоря по правде, было основано вовсе не на любви. Однако, остановиться я не смогла – иногда, в подобных ситуациях, совесть и справедливость начинали буквально извергаться из меня как лава из кратера взбунтовавшегося вулкана. И поток этот ничем нельзя было усмирить. Подумать только – Виталик! Мой Виталик, которого я всегда считала эталоном порядочности, неужели он смог так легко предать друга, приревновав к нему свою девчонку?! За весь наш разговор, как я успела заметить, Виталик ни разу не назвал Канарейку по имени, а ведь раньше он очень редко использовал в своей речи его прозвище. И как прежде восторженно и доверительно-тепло звучало в устах Виталика слово «Вадька», так же пренебрежительно-отчуждённо бросал он теперь – «Канарейка». Будто дразнился, обзывал своего недавнего друга как-то неприлично. А я ещё слишком хорошо помнила лицо Вадима, когда он приходил ко мне домой после ссоры с Виталиком. Я видела, как глубоко он расстроен и знала, знала, уверена была на сто процентов, что если бы не эта его гипертрофированная, безумная гордость, не больное, уязвлённое самолюбие, то в тот же вечер Вадим сам бы бросился мириться с Виталиком. Только вот просить прощения он не умел. Поэтому и происходила сейчас вокруг меня вся эта котовасия, которой, в принципе, могло бы и не быть. Но что бы ни случилось, в одном я была уверена: на месте Виталика Вадим никогда бы не предал свою тусовку, не ушёл бы к отморозкам и, уж тем более, не желал бы зла Виталику. От того-то и было мне сейчас так обидно.
И Виталик понял…Неожиданно быстро он спрыгнул со своего верстака, шагнул ко мне и так крепко схватил за плечи, что я чуть не вскрикнула от боли. А ещё – от страха. Глаза у Виталика были совершенно бешенные.
- Значит, вот ты как обо мне думаешь?.. А я ведь тебе верил…Надеялся в душе, что хоть ты меня не осудишь…Значит, я предатель? Я сволочь?.. Ладно…
- Пусти! – Взвыла я, дёрнувшись в его руках, но он только крепче сжал пальцы.
- Нет, теперь ты меня выслушай. Ты знаешь, что если бы я хотел мести, от Канарейки бы уже мокрое место осталось? Ты хотя бы примерно представляешь, КАК Шумляев его ненавидит? Он ведь меня с этой целью в свою компанию и завлёк. Каждый день на мозги капает: «Ты теперь с нами, Канарейка тебя и в грош не ставит, отказался от тебя, унизил, уже вторую девчонку увёл, скотина… Неужели тебе не хочется с ним за всё рассчитаться? Это же просто так нельзя с рук спускать, слишком много он о себе возомнил, пора бы его на место поставить. Ты теперь с нами, а вместе мы – сила! От тебя мало требуется: пойди, зайди к нему вечерком, скажи, что хочешь серьёзно поговорить, вымани за дом, к забору. Он же без тормозов, он пойдёт, не испугается! Ну а там мы с пацанами его встретим и так уделаем, что он потом собственного имени вспомнить не сможет.»
Ты знаешь, сколько раз они меня на это подбивали?! Если бы я хотел, неужели я бы не воспользовался случаем? Почему же я, вместо того, чтобы мстить, всеми силами пытаюсь их отговорить? Ведь Шумляев реально свихнулся на почве мести всем Канаренко. У него две заветные мечты: Вадьку замочить и Варьку трахнуть! Он этим живёт, он часами может об этом рассуждать. Но для того, чтобы об этом знать, надо, оказывается, постоянно в их шайке находиться. А ведь наши и не подозревают, насколько все серьёзно. Думают: ну хулиганы и хулиганы. А когда опомнятся, поздно будет. Я себя как засланный агент там чувствую. Внушаю им, что за это посадить могут, а им по барабану. Особенно когда травку добудут. И начинают под кайфом планы строить. Слушать страшно…У них в крови это всё, понимаешь?
У Толяна старший брат на днях из тюрьмы вышел. Сидел за кражу со взломом. Так вот этим туда же прямая дорога, они ничего не побоятся, если в один прекрасный день им конкретно приспичит. И я им тогда даже в качестве посредника не понадоблюсь.
Виталик наконец-то разжал пальцы, и я тотчас же спрыгнула на пол, схватившись ладонями за сильно ноющие плечи. Теперь мы стояли, почти вплотную прижавшись друг к другу. Виталик пристально смотрел на меня сверху вниз, и я не отводила от него застывших в ужасе глаз.
- Уходи от них, Виталь…- Голос мой почему-то осип, я сама его едва расслышала. – Уходи, пока не поздно…Если начнется война, ты должен быть с нами, иначе тебя наши за компанию с Шумляевым уничтожат.
Он мотнул головой:
- Если начнется война, я должен знать, откуда ждать удара. Пусть лучше Шумляев мне доверяет, пусть считает своим другом. Всё равно в нашу тусовку я сейчас не вернусь.
- Почему?
- Ты знаешь – почему. – На миг лицо Виталика приобрело прежнее, отчуждённое выражение, и теперь уже я изо всех сил вцепилась ему в плечи, совсем забыв, что уйти отсюда он всё равно никуда не сможет.
- Подожди. Я… Ты…Мы…- Слова, как назло, то не находились, то лезли в голову все сразу. – Я хочу, чтобы ты знал…Я…Ты мне нужен, Виталик…Поверь, мне никто, кроме тебя не нужен. Прости меня, если сможешь…Я не хотела…Я…Поцелуй меня, пожалуйста…
Чёрные, густые брови Виталика изумлённо поползли вверх. После всей моей белиберды последняя просьба прозвучала более чем неожиданно. Однако растерянность его быстро прошла.
- Я не умею целоваться как Канарейка.
Вспомнив поцелуи Вадима, я как сейчас ощутила боль в губах.
- Мне не надо так. Я люблю твои поцелуи.
Бастионы пали…Этот бой я выиграла и могла теперь праздновать победу. Снежная Королева лишилась своих колдовских чар – маленькая девочка Герда спасла своего Кая из Царства Вечной Зимы. В его глазах больше не было льдинок, и сердце оттаяло, согретое лучами моей искренней любви.
Он действительно простил меня. Он любил меня ничуть не меньше прежнего и даже, пожалуй, ещё больше. Потому что до смерти истосковался…Потому что места себе не находил все это время. Потому что не мог ни о чём больше думать не только днями, но и ночами. И плевать ему на всё, кроме меня. И на учёбу, и на деспота-отца.
Всё это я узнала между жаркими поцелуями – задыхаясь от переизбытка эмоций, Виталик шептал мне на ухо отрывистые фразы и целовал, целовал так жадно, словно боялся, что через минуту я испарюсь, исчезну отсюда, и больше никогда не придется нам сидеть вот так, вместе, наедине. Определённо, в чём-то он был прав – вряд ли ещё когда-нибудь мы сможем оказаться одни в закрытом кабинете. Слишком романтично это было, а потому – совершенно неповторимо в дальнейшей жизни. Душа моя пела от счастливого ликования. Да здравствует мастерская! Да здравствуют ребята и девчонки, хитростью заманившие нас сюда! Мне было всё равно, как я освобожусь из заточения, мне и не хотелось прилагать никаких усилий для того, чтобы это сделать. Зачем ёергаться, зачем нервничать, когда рядом со мной Виталик?! Вот он, такой же, как прежде. Он снова мой и сколько угодно я могу говорить с ним, видеть его улыбку и наслаждаться его поцелуями. Какая разница – где мы, и что нам до всех остальных? Были только поцелуи, бессмысленное бормотание Виталика и мои счастливые слёзы. Я ведь уже отчаялась получить прощение, и теперь, когда оно свершилось, была готова на любое безумство. Голова, одуревшая от радости, ничего не соображала, и руки делали всё, чего им хотелось. Их возникшей из ниоткуда распущенности я сама удивлялась.
- Ксюшка…Ксюш… Ты что? – Виталик терялся, не зная, что ему предпринимать и отвечать ли взаимностью.
- Попробуй, останови… - Я уже откровенно заигрывала, пугаясь своей наглости. Осознавала ли я – чего хочу? Пожалуй, нет. Почему-то именно сейчас, когда всё закончилось так благополучно, сознанием овладел необъяснимый азарт.
- Ксюшка… Ты с ума сошла? – Перехватив, наконец, мои руки где-то в области своей молнии на джинсах (их я уже расстегнула), Виталик во все глаза уставился на меня. Чувствовалось, что он боится и очень волнуется. Страх его был мне понятен, но отчего-то я завелась вдруг ещё сильнее – решительным жестом освободила свои руки из горячих, вспотевших ладоней парня:
- А что такого?
Нет, моё нахальство просто ни в какие рамки не укладывалось! Я сама себя не узнавала! Виталик нервно облизнул сухие губы:
- Это…Это же…Ты же понимаешь…
- Конечно, понимаю.
- Тогда остановись…
- И не подумаю. – Рука моя беспардонно нырнула ему в ширинку, пальцы наткнулись на тугую резинку трусов и, без труда её оттянув, шустро прокрались вниз. Честно слово, подобные маневры я проделывала впервые! Но вот что самое интересное, никакого смущения я при этом не испытывала. Будто так и надо было, и только это могло спасти нас, полностью излечив от пережитых душевных страданий. Кроме того, мною двигало и естественное женское любопытство: как это? Что это? Кажется, я имела право изучить, наконец, своего парня целиком. У меня это получалось – плоть под моей ладонью уже давно стала твёрдой. Жалко, что я не могла ещё и увидеть…А хотелось бы…
- Ксю-у-ушка-а…- Виталик тихо, прерывисто стонал, все ещё пытаясь сопротивляться. Создавалось впечатление, что я его просто насилую, но от этой мысли мне вообще стало весело. В конце концов, в этой игре мы были с ним на равных. И знала я не больше, чем он.
- Ксюш…Не надо…- Виталик чуть ли не плакал. – Что ты меня дразнишь?.. Зачем?
- С чего ты взял, что я тебя дразню? Делать тут всё равно больше нечего…
- Ты что, с ума сошла?!
До него только сейчас дошло, чего я добиваюсь, и это открытие произвело оглушающий эффект .
- Ты издеваешься, что ли?
- Нет…
- Но…Но здесь же нельзя, дурочка…
- А где можно? – Я подняла на Виталика невинный взгляд и улыбнулась так мило, как только могла. – Дома? Когда свечи горят, а в бокалах плещется искристое шампанское? А ещё простынь белую на диванчик подстелить для полной стерильности…
- Ксюшка…Дурочка ты сумасшедшая… У меня же нет ничего…Ты понимаешь, о чём я…
- Сам ты дурачок. У тебя никогда этого и не было. Ты же не Канарейка…Да не бойся ты…
- Я за тебя боюсь…Я тебя люблю и не хочу вот так…Как попало…Здесь же…Вдруг кто-нибудь войдёт? Или с улицы смотрят?
Я сунула ему под нос руку с часами. Десять минут первого.
- Посмотри. Думаешь, кому-то охота торчать тут под окнами и смотреть, что мы с тобой делаем? Впрочем, если это тебя всё же волнует…- Легко спрыгнув с верстака, я метнулась к двери, щёлкнула выключателем. Стало темно…Мастерскую освещал теперь только серебристый снег во дворе и маленький кусочек луны, украдкой заглядывающий в окно. Я видела, что Виталик даже дышать сейчас боится. Вернулась я к нему медленно, а, приблизившись, остановилась напротив. Конечно, глупо было ждать от Виталика каких-либо действий. Он до сих пор не мог опомниться и беспомощно смотрел на меня.
- Послушай…- Я положила ладони на колени парня, и он вздрогнул как от лёгкого удара током. – Мы ведь друг друга любим, правда? Так почему бы нам не закрепить наши отношения по-настоящему?
Он по-прежнему слушал меня молча. В этом спектакле мы, казалось, поменялись ролями – по идее, это Виталик должен был уговаривать меня, подбивая на физическую близость, а не я – его. И, безусловно, именно мне стоило бы выламываться и бояться того, что рано или поздно между нами должно было непременно произойти. Тем не менее, я чувствовала себя уверенно, и этому как раз способствовала та незаурядная ситуация, в которой мы оба оказались. Своего рода экстрим. В духе Вадима Канаренко. Почему бы и нам не пощекотать себе нервы?
Я взяла руки Виталика в свои и тихонько потянула к себе.
- Ну?.. Чего ты?.. Иди ко мне… Я не кусаюсь…
Он наконец-то спрыгнул с верстака.
- Я… Ксюш… Я просто не знаю… Не уверен…
- В чем ты не уверен? Боишься, что не получится?...Давай попробуем…Рискнем…
- Ты потом пожалеешь…
- Если только ты меня бросишь после этого.
- Ксюшка, что ты такое говоришь?!..
- Тогда чего нам бояться? Прикоснись ко мне… Почувствуй… Я хочу быть только твоей…Сейчас и всегда…Ну? Давай же…
Высокопарные речи погасили страх. А желание росло. Было любопытно и немного волнующе… Было довольно больно и жёстко…Зато отапливался кабинет на славу – задыхаясь от жары, Виталик стянул с себя свитер и майку. Моя кофточка и без того была тонкой, но её я тоже сняла. Я сняла с себя вообще все и ничуть не постеснялась предстать перед Виталиком в чём мать родила. Во-первых, тела своего я не стыдилась, а во-вторых, рано или поздно он всё равно увидел бы меня такой. Если серьёзно, этой смелостью и бесстыдством я Виталика просто шокировала – он очень долго суетился, долго пыхтел, целовал меня куда ни попадя и, наверное, очень боялся остаться в дураках. Наблюдать за ним было забавно, я изо всех сил сжимала зубы, чтобы не обидеть Виталика исступленным хохотом и вместо смеха получалось что-то булькающее и отрывистое, похожее на проявление высшего кайфа, которого на самом деле не было и в помине. Приятная прохлада деревянной парты под спиной, ещё более приятные поцелуи – и вот он, момент истины, когда обрывается пора безоблачного, невинного детства, и начинается жадная, ненасытная юность, стремящаяся познать жизнь во всех её проявлениях, не признающая никаких ограничений и приличий. Резкая боль – одно короткое мгновение… Виталик остановился в замешательстве, чувствуя мой дискомфорт:
- Не надо больше?
- Продолжай…
- Уверена?
- Да…
И он как всегда шёл у меня на поводу, старался изо всех сил, и у него, в принципе, всё получалось правильно. Конечно, это была не роскошная любовная сцена из классической мелодрамы. Мой главный герой впервые в жизни демонстрировал свои сексуальные способности, и я не пылала бешенной страстью, не билась в припадке экстаза, я даже толком не помогала своему партнеру. Но разве могло быть как-то иначе? Я сама хотела, чтобы всё это случилось именно здесь и сейчас, а подобные условия плюс наш щенячий возраст явно не играли нам на пользу. Так же как и прежде, во время поцелуев в подъезде, я мысленно могла отвлекаться на что угодно, голова была ясной, и почему-то всё больше и больше хотелось смеяться.
Виталик, получив разрешение продолжать, уже ни о чём не думал. Убедившись, что мне теперь не больно, он целиком отдался свои эмоциям – его энергии можно было позавидовать. Просто удивительно, как с подобным темпераментом он вообще мог так долго оставаться девственником? И как он умудрялся носить в себе столько неутолённой страсти, ничем её не проявляя? Мне казалось, ещё чуть-чуть – и он просто разорвётся от счастья, или сердце у него не выдержит столь чудовищной нагрузки. Нервное напряжение явно мешало Виталику с достоинством закончить свой адский труд. Он менял ритм, переводил дыхание, тормозил и снова ускорял темп, обливаясь потом и едва слышно постанывая от удовольствия. Самым приятным из всего происходящего для меня были именно эти звуки. Сейчас я дарила своему Ромео наивысшее блаженство и этим с лихвой искупала перед ним все свои грехи. Он, Виталик, был достоин такого подарка.
Ноги мои уже успели онеметь второй раз за последние несколько часов, когда Виталик, судорожно дёрнувшись, замер вдруг и медленно опустился мне на грудь. Стало ещё жарче. Крупные капли пота скатывались с его мокрых волос. Я погладила их, взлохматила обеими руками:
- Всё нормально?
- Со мной?.. Да…А ты как?
- В порядке.
Разумеется, я врала. Редкая девушка будет в порядке, теряя невинность при таких обстоятельствах. Но, в принципе, наверное, бывает гораздо хуже. Потом мы ещё долго сидели на том же верстаке, крепко прижимаясь друг к другу. Виталик гладил мои спутавшиеся волосы, пытаясь расчесать их своими пальцами как гребешком, и беспрерывно чмокал меня в лицо. Какое-то время оба мы опустошённо молчали. Первые признаки жизни подал Виталик.
- Что же мы наделали, Ксюш? – В голосе его я услышала натуральное отчаяние. – Не надо было так… Вдруг ты… Мы же ничем не предохранялись…
- Опомнился. – Это непрекращающееся нытьё и сплошные страхи меня уже начали всерьёз раздражать – Ты же за меня отвечаешь, правда? Или я ошибаюсь?
- Нет, ты что?.. Я всегда буду с тобой, ты же знаешь…Но если вдруг… Что мы будем тогда делать?
- А что обычно делают в таких случаях? Аборт, конечно.
- Что?! – Виталик даже отпрянул от меня, будто я внезапно стала раскалённой на плите сковородкой. В лунном свете глаза его горели от ужаса.
- А что ты предлагаешь? Пожениться, родить ребенка и жить одной семьёй? Хороша перспектива в пятнадцать лет!
- Нам уже почти шестнадцать.
- Велика разница! Ты со своей нынешней семьёй сперва разберись. С папой и мамой. А о своей судьбе я сама хочу заботиться.
Говорила я почему-то грубо и резко. Этот мой тон расстроил Виталика окончательно, и он опять надолго умолк. На самом же деле никакого аборта я делать не собиралась. Я вообще так легко решилась на близость именно потому, что как раз в этот день залететь не могла. По-крайней мере, об этом свидетельствовал мой природный цикл. Хотя некоторая доля риска всё же существовала, и это необъяснимо меня злило. Не из-за того, что я боялась, нет. Просто неприятно было понимать, что Виталик сокрушался о возможных последствиях только теперь, когда ничего уже нельзя исправить. Вряд ли такие же мысли приходили ему в голову в процессе дела. Тогда ему было просто хорошо. Не знаю, на кого я обижалась? Сама же спровоцировала Виталика на близость, можно сказать, заставила его лишить меня невинности, а ведь он живой человек. Подросток в самом расцвете полового созревания, к тому же по уши влюблённый. И всё-таки слишком легко он сдался. Не проявил достаточной твёрдости, хотя ему-то, в отличие от меня, ничего не известно о каких-то там мудрёных менструальных фазах в женском организме. Какой-то язвительный гнус внутри моего сознания очень хотел напугать Виталика, чтобы особо не расслаблялся после того, что произошло. Пусть помучается угрызениями совести. Пусть понервничает за меня, а заодно уж и за себя. Не всё в жизни даётся просто так, на халяву.
- Ксюша…Ксюш…
Я изумленно подняла лицо. Виталик плакал…Даже в темноте я видела слёзы, заполонившие его глаза – крупные и совершенно неожиданные.
- Ты что? – Все злые мысли забылись в один миг, сердце охватила небывалая нежность и, уже не помня себя, я обняла Виталика за шею. – Ты что, дурачок ты мой? Ну что ты? Всё же хорошо…Мы же вместе…Чего ты?
- Вместе…- И он судорожно прижал меня к себе, словно я могла куда-то деться. – Вместе… Навсегда, правда?.. Мы ведь никогда больше не поссоримся? Я не могу без тебя, котёнок… Зайчик мой…Прости меня за все… Я должен был себя контролировать…Прости, пожалуйста…Мы все проблемы решим вместе…Я умру за тебя…
- Что ты, глупенький? Что ты…Ни в чём ты не виноват. Ничего не случится. Я знаю…Успокойся…Это ты меня прости. За всё… И за Канарейку…Я не хотела…
- Я знаю, я знаю, Ксюш…Ты не уйдёшь к нему? Ты не бросишь меня? Я ведь не такой…Он все умеет, а я…Я такой дурак…
- Ты умница Ты лучше всех. Правда. Зачем мне Канарейка? Ему бы и в голову не пришло так переживать о последствиях. Он же только о себе думает. Никогда, ты слышишь, никогда не смей меня к нему ревновать. Я сделала свой выбор. Ты же убедился…Ты же веришь? Никому другому я бы не позволила. Только тебе одному…
- Я верю…Я знаю.. Я так тебя люблю…
Выбор свой я действительно сейчас сделала – отдаваясь Виталику, я страховалась от возможных будущих преград в наших отношениях, одним махом отсекая любую вероятность потерять Виталика. Теперь я была твёрдо уверена – он не посмеет меня бросить никогда в жизни, даже если снова приревнует к кому бы то ни было. И что бы ни случилось, отныне Виталик целиком и полностью принадлежал мне. Расчётливо и ловко я привязала его к себе намертво, и с этих пор могла не бояться трудностей. Он был мой. Только мой…
А время шло… Никто не собирался за нами приходить. О нас, казалось, совсем позабыли. Но думать об этом почему-то не хотелось. Уже не рассчитывая обрести свободу в ближайшем будущем, мы устроились на полу, да так и заснули под дверью, обнимая друг друга. Спалось мне на диво хорошо – всю оставшуюся ночь до утра меня согревали тёплые и надёжные руки Виталика, и, доверчиво утыкаясь в его мягкий свитер, я чувствовала удивительный покой и бескрайнюю радость. Наконец-то всё в моей жизни было хорошо…

41

Ключ в замке повернулся, когда мы ещё спали, я даже не услышала этого осторожного звука. Разбудил меня только вспыхнувший внезапно свет и громкие голоса.
- Ну вот, я же говорил, что они здесь!
- Конечно, куда они могли отсюда деться!
- Живые-здоровые, спят как суслики!
- Эй, сонные тетери, вставайте!
Свет резал глаза, и я никак не могла их открыть, однако с пола попыталась встать сразу же. Ещё не хватало, чтобы кто-нибудь над нами смеялся. Виталик опомнился быстрее – подскочил, опережая меня. На пороге стояли Ленка и Мишка. Сладкая парочка, весёлая и беззаботная, от них пахло изумительной свежестью и морозом.
- Это так сейчас модно прикалываться? – Беззлобно поинтересовался Виталик, стараясь, впрочем, придать своему голосу максимальную строгость. Надо думать, что «шутники» нисколько не смутились от этого замечания. Раскопин, дурачась, приложил руки к груди:
- Ну извините, извините, так получилось. Случайно. Хотели на часик вас запереть, а потом забыли совсем. Сами понимаете – веселье, танцы-шманцы. Как вы тут? Голодные, наверное?
Только сейчас я с удивлением вспомнила, что в последний раз ела вчера днем.
- Да нет, что вы. – Всё так же саркастически возразил Виталик. – Мы могли бы тут ещё недельку-другую посидеть. Совести у вас нету. Робинзон Крузо на необитаемом острове хоть чем-то мог питаться. А нам тут разве что столы можно было погрызть.
- Ой, да ладно тебе брюзжать! – Хихикнула Ленка, оглядывая меня с нехорошим любопытством. – Ты всю ночь с любимой девушкой провёл, как тут можно о еде думать?
Честно говоря, об этом я тоже подумала. Выходит, не настолько уж сильно Виталик потерял голову, раз даже со мной наедине ощущал муки голода. Выходит, и не случилось между нами ничего особенного. Примитивная случка – вроде тех, что любит устраивать Канарейка в физкультурной раздевалке.
Радостное настроение, с которым я вчера засыпала, исчезло без следа. Теперь, с приходом нового дня, я испытывала только жгучий стыд и досаду из-за того, что, пожалуй, слишком поспешила стать женщиной. Виталик держался скованно и, стоя вблизи, не решался посмотреть мне в глаза. Видно, и его голова к утру совершенно прояснилась. Впрочем, если разобраться, он ничего и не хотел.
Когда мы все вчетвером покидали злополучную мастерскую, было восемь часов. Школьные коридоры пустовали – как-никак, четверть уже закончилась, а, значит, начались новогодние каникулы. Однако жизнь здесь ещё шла своим, размеренным чередом. Педагоги заканчивали какие-то важные дела, уборщица мыла полы после вчерашней дискотеки. Она открыла нам дверь в раздевалку, и мы с Виталиком забрали оттуда свои куртки, одиноко болтающиеся на двух разных вешалках.
- Ничего не понимаю…- Бормотала пожилая, краснолицая женщина в поношенном синем халате, наблюдая, как мы с Виталиком одеваемся. – А я думаю, что это за вещи? Раздетые, что ли, вчера домой ушли по морозу? Или вы не уходили никуда?
- Не уходили. – Откровенно созналась Ленка. – Их вчера случайно в классе закрыли.
- На всю ночь, что ли?! – В ужасе всплеснула руками уборщица и посмотрела на нас с Виталиком с глубочайшим состраданием. – Это как же?...А я… Что ж это я не увидела? Как же родители-то ваши?.. С ума там, поди, сошли уже…
Да уж… Я представляла состояние моих родителей. И то, что меня ждало дома, даже трудно было вообразить. Лучше не думать.
Мишка и Ленка топтались у входа в раздевалку вместе с уборщицей. Они, казалось, договорились взять над нами шефство.
- Ну простите нас, ребята…
- Ничего же страшного не случилось, правда?
Правда… То, что случилось – совсем не страшно. И в какой-то степени круто. А главное, очень важно для дальнейших отношений. Интересно, догадывались ли Ленка с Мишкой о чём-нибудь?
- Ты домой сейчас?
Услышав рядом тихий вопрос Виталика, я, не оборачиваясь, пожала плечами:
- Не знаю. Страшно туда идти. А надо.
- Гулять будешь днём?
- Не знаю, Виталь. Если мамка не убьет, то выйду, скорее всего.
- Я за тобой зайду. Можно?
- Можно. Заходи.
Разговаривали мы вполголоса, и друг на друга всё это время не смотрели, однако наши освободители успели сделать для себя радостный вывод: примирение состоялось. Я заметила, как они переглянулись между собой многозначительно и сразу вдруг начали прощаться.
- Ну ладно. Раз с вами всё в порядке, мы тогда пойдём.
- Да, пошли, Миша. Дорогу домой они, думаю, найдут.
- Пока, давайте!
Они уходили, весело болтая и держась за руки, а мне почему-то было грустно. И на Виталика по-прежнему смотреть не хотелось. Я даже не знала, что ему сказать, а ведь верила всерьёз – стоит нам помириться, и я с ума сойду от счастья, и вечности мне не хватит, чтобы с Виталиком наговориться. Так что же происходит? Теперь мы вместе. По-настоящему. Но где же оно, это ликование? И почему сердце молчит как контуженное?
Из школы мы вышли молча. Утро только вступало в свои права – оно уже сейчас обещало перерасти в устойчиво-погожий денёк. Под ногами приятно похрустывал чистый снег, щёки пощипывал лёгкий морозец. Проходя через внутренний двор, я не удержалась – бросила прощальный взгляд на тёмные окна мастерской. Теперь, пожалуй, я буду долго о ней вспоминать.
На спортивной площадке, перед школой, оказывается, сидела вся наша компания. Это было полной неожиданностью для нас с Виталиком – он сразу же сбавил шаг, и я машинально последовала его примеру. В другое время я бы, безусловно, рванула к своим, не задумываясь. Тем более понимая, что именно ребят я обязана благодарить за Виталика. Но сам Виталик явно избегал недавних друзей. К тому же, в центре тусовки как всегда сидел Канарейка. Его легко было сразу узнать по неизменному «пилоту» и вечному отсутствию шапки на голове.
Никаких следов вчерашнего веселья в пьяном виде! Лицо свежо как белеющий рядом снег. Тёмные волосы небрежно рассыпаны и падают на чистый лоб. Вадим сидел с ногами на ледяной скамейке и, по своему обыкновению, курил, стряхивая пепел в ближайший сугроб. Юный король Людовик Четырнадцатый в окружении своей свиты… Он заметил нас ещё издалека, но даже вида об этом не подал, только взглянул один раз быстро и внимательно. Я тоже, в свою очередь, успела посмотреть Канарейке в глаза, и всё мгновенно поняла. Вот он, способ, который изобрёл Вадим, о котором и говорил мне тогда! Он же обещал помирить нас с Виталиком, не принимая в этой затее непосредственного участия! И почему мне сразу не пришло в голову, КТО руководил действиями ребят? Оставаясь в стороне, Канарейка, подобно режиссёру в театре, координировал игру своих актёров. Сперва с помощью Чернова и Раскопина заманил в мастерскую Виталика, затем отправил Ленку с Маринкой за мной, и те таким же обманным путем завлекли меня в кабинет труда. И никто не забыл нас оттуда освободить – так с самого начала было задумано! Мы должны были провести вместе целую ночь. Только такой долгий срок заточения мог наверняка заставить нас сблизиться. Душевно или физически – не важно. А я-то думала, что Вадиму вчера было не до нас! Когда же я, в конце концов, научусь понимать этого парня?! Когда смогу постигнуть его удивительную натуру? Что на самом деле прячется за этими, постоянно насмешливыми глазами?
Он и сейчас провожал нас ироничным, снисходительным взглядом. Я не видела его усмешки, но инстинктивно ощущала её неизменное присутствие. Потому что даже добрые дела Вадим Канаренко совершал именно с таким вот оттенком усталого пренебрежения. Так короли отдают указ о помиловании мелкого воришки – стоит ли, мол, тратить время и нервы на подобную ерунда, когда есть масса более серьёзных дел? Что ж, как бы там ни было, мысленно я всё-таки поблагодарила Вадима за помощь. Лично подойти и выразить ему свою признательность я, естественно, не рискнула. Виталик прошел мимо компании как мимо стены, глядя себе под ноги, и мне пришлось идти за ним. Никто не окликнул нас, не попытался остановить – и встретили, и проводили нас с Виталиком гробовой тишиной. Даже Ленка с Мишкой, которые до этого, перебивая друг друга, рассказывали ребятам о чём-то (вероятно – о нас), на время умолкли. Они всё понимали. Недаром же столько времени следили за нашими отношениями. И сейчас они, наверное, совсем забыли и о Шумляеве, и о том, что Виталик – предатель. Всё еще могло утрястись. Особенно теперь, когда мы помирились. Теперь я могла поговорить с Виталиком, оказать на него благотворное влияние и, дай бог, вытянуть его из неблагоприятной среды общения. Кстати, не эту ли цель в конечном итоге преследовал Вадим, взявшись нас помирить?

42

- Ты это надолго?
- Что – надолго?
- Ты понял, о чём я говорю. Долго будешь обижаться?
Мы уже вышли из ворот школы. Компания осталась далеко позади, и я тут же попыталась оправдать доверие ребят. Не так-то легко это оказалось – Виталик насупился, низко склонил поднявшуюся, было, голову.
- Чего ты молчишь? – Снова атаковала я его безжалостно. – Скажи, что ты теперь собираешься делать?
- Ксюш, я ещё об этом не думал. Но с Канарейкой я не помирюсь, это однозначно.
- По-моему, ты все слишком близко к сердцу принимаешь. А ведь если бы не он, мы бы по-прежнему друг друга избегали.
- Давай начнем с того, что если бы не он, мы бы вообще никогда друг друга не избегали.
Иногда Виталик умел проявлять просто дикое упрямство, спор с ним в таких ситуациях вызывал в моей душе одно сплошное раздражение, особенно когда себя я считала правой.
- Значит, остаёшься в банде Шумляева? Ну здорово… И мне прикажешь туда вступить? Придумаем себе эмблемы на одежде. Свастику, например, или голый череп со скрещенными костями. Всё лучше, чем дружить с Канарейкой! Почему, кстати, не с Вадькой? Кажется, раньше ты его только так называл.
Виталик шёл, внимательно изучая носки своих ботинок.
- Раньше всё было по-другому.
- Ну конечно! Раньше не было меня и некого было к нему ревновать. Ты до сих пор боишься, что я уйду к Вадиму? Даже сейчас, после того, что между нами было?
- Н-нет…- Виталик поморщился, словно я дёрнула его за какой-то невидимый внутренний нерв.
- Тогда в чём дело?
- Я не могу его простить.
- Вот оно что… Меня можешь, а его – нет? Почему, объясни? – Я требовательно потянула парня за рукав куртки, заставила повернуться ко мне.
- Я не знаю, Ксюш. Не могу объяснить.
- Ну ладно, тогда чего же ты тогда за него переживаешь так сильно? Если уж считаешь Канарейку виноватым во всех смертных грехах, накажи его, как тебя Шумляев учит! Вымани к забору, пусть твои новоявленные друзья его покалечат!
- Ксюш… - Виталик принял слабую попытку возразить, но я не дала ему такой возможности.
- Чего – Ксюш?! Разве он этого не заслужил? Да его, скотину, убить – и то мало! Чего же ты играешь в благородство? У тебя теперь своя компания, в которой все законы – волчьи! Ты об этом знал, когда в неё вступал, так что теперь будь добр вести себя так же как они!
Виталик потрясённо хлопал глазами:
- Ты… Серьёзно, что ли?
- Дурак! Конечно нет! У тебя, видать, от общения с Шумляевым мозги совсем отрафировались! Ничего не понимаешь, ничего не видишь и не чувствуешь! А Вадим, между прочим, переживает из-за вашей ссоры. Он мне сам об этом говорил, и я, знаешь ли, ему верю. Потому что видела, КАК он тогда выглядел. Я ему сказала: иди и объяснись, попроси прощения, ты же виноват, глупо это отрицать!
- Вадька никогда ни перед кем не извиняется. – Хмуро заметил Виталик, с жадностью выслушав мою пылкую речь. – Даже если виноват.
- И ты, конечно, навстречу тоже не пойдешь?
- Нет, не пойду. – Виталик сказал это так твёрдо и безапелляционно, что я на какой-то миг лишилась дара речи в растерянности, и теперь уже он смотрел на меня решительно.
- Ты извини, Ксюш. Я всё понимаю и мозги у меня не отрафировались. Я с первого класса знаю Вадьку, и он мне очень дорог. Я всегда ему подчинялся, я всё, что угодно мог ему простить. Он всегда был лучшим. Всегда умнее, красивее, смелее, обаятельней, чем я. Я всю жизнь хотел быть таким же, но у меня не получается. Склад характера не тот. Но я не завидую ему. И зла не желаю ни при каких обстоятельствах. Я и сейчас, если понадобится, жизнь за него отдам. Поэтому и общаюсь с Шумляевым. Не дай бог они что-нибудь против Вадьки затеют – я должен об этом знать, чтобы беду предотвратить. Мы слишком долго с ним дружили, чтобы я мог вот так просто всё перечеркнуть. Мне его тоже не хватает. Даже теперь, когда мы с тобой вместе, мне всё равно тяжело. Вот тут, внутри…- Виталик приложил ладонь к груди. – Будто железо горячее постоянно. Но мириться я не пойду. Иначе об меня потом ноги можно будет вытирать.
На это, увы, я ничего не могла возразить. Разве не понятно объяснился со мной Виталик? И разве он был не прав? Тем не менее, стало грустно и обидно. И за Виталика, и за Вадима. Хорошо хоть к последнему снова вернулось уменьшительное имя – уже что-то. Выговорившись, мы какое-то время шли молча. Каждый думал вроде бы о своём, но, по сути – об одном и том же. Я не заметила, как Виталик взял меня за руку, и как мы миновали его дом – опомнилась только когда увидела собственный двор и совсем уже родную детскую площадку перед домом.
- Ой… - От неожиданности я рассмеялась. – Спасибо, что проводил.
Виталик тоже заметно повеселел.
- Не за что. А можно мне с тобой подняться?
- Зачем? – Испугалась я чересчур открыто.
- А что? – Он мгновенно поник. – Ты же сама сказала, что твоя мама всё знает. И я могу теперь к тебе смело приходить.
- Разумеется, можешь. Только сейчас я сама не знаю, что она со мной сделает. И если ты попадёшься под её горячую руку, она запросто расторгнет свой пакт о ненападении и снова запретит мне гулять.
- Тогда я тем более обязан быть возле тебя. И отвечать за всё мы должны вместе.
Нет, меня определённо не радовала перспектива заявиться домой под ручку с Виталиком. «Доброе утро, мамочка, ух и нагулялись же мы!» Представляю, чего она себе вообразит. Причём, будет абсолютно права. Господи, как же страшно-то… И всё-таки в любом случае идти на Голгофу нужно было одной.
- Нет, Виталь. Лучше я сама с мамой сначала поговорю. Если всё обойдется, то погуляем. Хорошо?
Выбора я Виталику не оставляла никакого, и он, скрепя сердце, вынужден был принять мои условия. Попрощались мы тепло и сдержанно – оба словно договорились делать вид, что между нами ничего не произошло. И вот уже я стояла перед дверью собственной квартиры, кусая губы в замешательстве. Позвонить или открыть своим ключом? После недолгого колебания я всё-таки выбрала последнее – по-крайней мере, мамино разъярённое лицо в этом случае возникнет передо мной не сразу, а на пару секунд попозже. Что, впрочем, служило весьма слабым утешением.
Мысленно я почему-то представляла себе следующую картину: мама лежит зарёванная на кровати, а прогулявший работу отец меняет на её голове холодные компрессы. Они уже успели обзвонить все морги и больницы – у кого-то же в доме наверняка есть телефон. Но поиски не дали никакого результата, и родителям ничего не остаётся делать, как сидеть дома и ждать, предаваясь вселенской панике, и не успею я перешагнуть через порог, как меня атакуют шквалом вопросов типа: «Где ты шлялась, дрянь?!» И даже пощёчин, скорее всего, избежать не удастся. Что ж, чему быть – того не миновать. Ни пуха, ни пера…
Квартира встретила меня будничной тишиной. На кухне трещал холодильник. В гостиной голосами мексиканских страдальцев разговаривал телевизор. Никто не встретил меня в прихожей истерическими воплями. Может, маме стало так плохо на нервной почве, что папа увёз её в больницу?! А телевизор впопыхах просто забыли выключить?! Час от часу не легче! Лучше бы я стерпела пощёчины!
- Ксеня, это ты?
Мамин голос прозвучал для меня так неожиданно, что я вздрогнула и облилась холодным потом. Слишком спокойно задала мама вопрос. И встречать меня не вышла… А где же отец? Неужели он смог, как обычно, отправиться с утра на работу, не дождавшись свою блудную дочь? Даже обидно как-то стало…
- Ксеня! – Позвала мама уже более требовательно, и я кое-как стряхнула с себя растерянность.
- Да, мам! Это я!..
- Ты чего, охрипла что ли?.. Совсем тебя не слышно. Сколько раз предупреждала – не ходи без шапки, менингит заработаешь, как делать нечего. Мороз ведь на улице всё-таки, головой надо думать, пока она еще здоровая.
Она ещё что-то говорила, ворча по своему обыкновению, а я стояла в прихожей, прижавшись спиной к вешалкам, и не верила своим ушам. Надо было разуваться, снимать куртку, однако про все эти необходимые действия я сейчас просто-напросто забыла. Мороз, шапка, менингит…Ежедневные мамины нотации, затёртые памятью до дыр…Уместны ли они в этой ситуации?! Меня не было дома целую ночь, а я, вместо того, чтобы оправдываться и прятать лицо от пощёчин, стояла перед вешалкой и выслушивала очередной родительский опус о здоровье! Может, я еще сплю – там, в мастерской, рядом с Виталиком? Только во сне бывает подобный абсурд!
А мама между тем не переставала меня изумлять.
- Завтракать будешь? Или тебя с утра уже покормили?
- А?.. Н-нет, не покормили…
Есть, конечно, хотелось. Но до последней минуты я об этом и не думала вовсе. В голову лезли идиотские мысли, самая невинная из которых выглядела примерно таким образом: маму похитили инопланетяне, и на её место подослали своего агента. Который знать не знает, что пятнадцатилетняя девочка с Земли обязана спать по ночам, а не шарахаться неизвестно где. Мамин двойник за меня ничуть не беспокоился. А вдруг это и правда не мама?! Я же, в конце концов, только голос её слышу!
Я рванула в гостиную как была – обутая и полностью одетая. Да уж, что говорить, марсиане постарались на славу! У их агента было мамино лицо, мамин домашний халат и мамина любимая привычка полулежать на убранной кровати. И даже очки в тонкой роговой оправе они скопировали полностью. А, может быть, просто украли?
- Ты что, сдурела что ли?! Куда обутая завалилась?! Нет, Ксень, ты нормальная или как?! Я только вчера тут убиралась, а ты песка с улицы вон уже сколько понанесла! Сама бы хоть раз пылесос в руки взяла!
Слава богу, маму никто не похищал. Это были её слова, и её манера ругаться. Вряд ли инопланетяне знали о существовании пылесосов. Но тогда я вообще ничего не понимала!
- Извини…Я нечаянно. – Поспешно метнувшись обратно в прихожую, я скинула полуботинки и повесила куртку на вешалку, а в уши тем временем продолжало ввинчиваться мамино привычное брюзжание:
- Вообще, с тех пор как мы сюда переехали, ты сама на себя стала не похожа. Никогда теперь не знаешь, чего от тебя ожидать. Как во сне живешь. Лучше бы по дому что-нибудь делала, я же тут как белка в колесе целыми днями кручусь, а помощи с твоей стороны никакой нет. Одно гуляние на уме. Подожди, вот скоро я на работу выйду, тогда тебе не до гуляний будет. Я тоже не железная, ты не маленькая, чтобы этого не понимать.
Я благоразумно молчала, выслушивая эти, в принципе, справедливые упрёки, и всё ждала самого главного и наиболее уместного в данный момент вопроса: «Где ты была?»
Однако вместо этого вопроса мама, немного успокоившись, задала другой, совершенно странный:
- Ну? Как дела?
Как дела… Ничего себе… Я могла бы ей рассказать – как, только хотелось бы знать для начала, что мама имела в виду. Двигаться на ощупь я, честно говоря, боялась.
- Дела? Нормально…
- Перемирие состоялось или ничего не получилось?
Чайник, который я держала под краном с холодной водой, едва не выпал у меня из рук. Бог ты мой, она и про это знает!...Откуда?!
- Получилось.
- Виталик тебя простил? – Мама, похоже, обрадовалась. – Надо же! А я сперва в эту затею не поверила, думала, напрасно девочки стараются.
Чайник был уже полон – вода лилась из носика и основного отверстия, а я всё ещё стояла как парализованная и никак не могла повернуть ручку крана. Нет, это просто бред какой-то… Неужели моя мама тоже была в сговоре с Канарейкой и сама, лично дала добро на наше с Виталиком заточение в кабинете труда?.. Нет, определённо, это всё-таки засланный гуманоид с планеты Железяка. Моя настоящая мама скорее убила бы меня собственными руками, чем позволила провести целую ночь наедине с парнем! Я же, по её мнению, красивая и глупая. Следовательно, каждый божий день подвержена всяческим искушениям и соблазнам. Прости, мамочка, я тебя подвела. Моя нравственность минувшей ночью дала течь. Одно только может тебя утешить – это произошло с достойным мальчиком. Он даже на мне женится с радостью хоть завтра – стоит мне только захотеть.
- Значит, всё в порядке? Чего ж ты тогда такая смурная? Не понравилось что ли в гостях?
Минуточку, стоп… В каких ещё гостях? Я не знала, что ответить и молчала как глухонемая.
- Ксень! Я тебя, кажется, спрашиваю! Как там, у Марины, весело было?
Стало быть, у Марины… Слава тебе, господи, теперь хоть направление известно, по какому двигаться надо.
- Весело, конечно.
- И чего тебе там нагадали на кофейной гуще?
- Нагадали? Да так…Ерунду всякую.
Я никогда не умела вот так, сходу, находить нужные слова и придумывать правдоподобное враньё. Вадима бы на моё место – вот он был не растерялся, мигом нагородил бы целый огород с самым невозмутимым видом. Мне же сейчас приходилось ограничиваться лишь невразумительным мычанием – на большее моих актёрских способностей явно не хватало.
К счастью, подробностей мама не потребовала, и я наконец-то обратила внимание на почти затопленную водой раковину. Не хватало нам ещё таких стихийных бедствий после ремонта! Я завернула крантик и, слив из чайника лишнюю воду, поставила его на газ. Мысли приняли спокойный характер. Значит, кто-то сообразил вчера ввести в заблуждение маму. Кто-то наплел ей про гадания на кофейной гуще в гостях у Маринки. Чушь собачья, конечно, но зато теперь понятно, почему мама так доброжелательна. Интересно, кто приходил? Вряд ли Канарейка – у него для таких дел полным-полно исполнителей.
Пока я завтракала, у мамы закончилась очередная серия «мыльной» мелодрамы, и она явилась на кухню с очевидным намерением выяснить всё, что ей хочется. Конечно же, её интересовали в первую очередь мои возобновившиеся отношения с Виталиком. Я внутренне напряглась, заранее готовясь врать как можно больше.
- Ну, так что у вас там было? – Мама уселась напротив меня. – Рассказывай.
Кусок бутерброда с сыром застрял у меня в горле, и я, закашлявшись, тут же не преминула заметить:
- Во время еды вредно разговаривать. Забыла что ли – когда я ем, я глух и нем?
- Да ладно, скажи лучше, что не хочешь ничего говорить.
- Ну почему…
- Ладно, ладно. Девочкам своим спасибо скажи, что меня уговорили на эту затею. Так уж за тебя ручались, так про вашу с Виталиком неземную любовь пели, мне только заплакать оставалось. Хорошие у тебя подружки.
Соглашаясь, я энергично закивала. Хотелось бы знать имена своих хороших подружек. Может, те же Ленка с Маринкой? Вполне логично, мама ведь их уже знала, это они меня вчера и вытащили на дискотеку. Они и в мастерскую заманили. Стало быть, и к маме вместе приходили потом. Да уж… Действительно молодцы девочки, просто слов нет.
- А я ведь даже не думала, что у вас так все серьёзно, Ксень. – Мама смотрела мне в глаза пристально и мечтательно. – Ты меня столько времени дурачила этим своим Вадимом…До сих пор не могу поверить, что он оказался таким двуличным негодяем. Верни ему кассету.
- Верну. – Пообещала я, изо всех сил работая челюстями. – А Виталик за мной сегодня зайдёт. Пустишь с ним погулять?
- А ты с ним драться опять не пойдёшь в Звёздный Городок?
- Мам, я ведь тебе, кажется, объясняла уже. Виталик вообще драться не любит, и в этой войне он только из-за Вадима участвовал. А теперь они поссорились. Зачем же ему идти драться без друзей?
- Логично. – На полном серьёзе согласилась со мной мама. – Пусть приходит. Я с ним пообщаться хочу. И если твой Виталик действительно такой хороший, каким мне все его расписывают, то бог с вами. Встречайтесь. Но только чтобы без глупостей, договорились? А то принесёшь мне ещё в подоле подарочек раньше, чем полагается.
- Не принесу. – Я опустила глаза и уставилась на клетчатую скатерть прямо перед собой. Знала бы мама, какую глупость совершила я этой ночью. Именно глупость – ни что иное. Ведь в душе от своей сумасбродной выходки не осталось ничего хорошего. Одна пустота и скука. Знала бы она…

43


В этот раз фирменного пирога не было. Наученная горьким опытом мама больше не стала придавать знакомству с моими кавалерами слишком серьёзное значение, и Виталика, в отличие от Канарейки, встретила довольно буднично. Кстати сказать, это было даже лучше, потому что скромного до патологии Виталика излишние знаки внимания могли здорово смутить. Он и без того пришел ни живой, ни мёртвый от страха, готовый прямо с порога получить от ворот поворот, и я постаралась успокоить его в первый же миг, ещё не впустив гостя в квартиру.
- Мы тебя уже заждались. Обедать с нами будешь?
Мой тон и слова действительно дали Виталику знак о том, что гроза миновала. От обеда он, правда, очень тактично отказался, сделав встречное предложение – сразу пойти погулять. Однако у мамы были свои планы.
- Никуда ваше гуляние не убежит. – Заявила она строго. (Пожалуй, даже слишком – Виталик, кажется, даже ростом ниже стал, услышав мамин голос). – Давай-ка, раздевайся и проходи в комнату. Поговорим немного, а потом идите куда хотите.
Больше всего я боялась, что мама устроит Виталику натуральный допрос с пристрастием – от неё вполне можно было такого ожидать. Однако всё прошло гладко – мама, как видно, чувствовала, с каким собеседником имеет дело и старалась не напугать его слишком резкими вопросами и суровым видом, который, кстати, умела принимать частенько. Она спрашивала Виталика о разных пустяках: об учёбе, о родителях, о будущей профессии. Внимательно выслушивала ответы, изучала пытливыми глазами его слегка порозовевшее от волнения лицо, словно стремилась отыскать малейший подвох. После Вадима ей везде мерещились обман и лицемерие. Только слишком отличались друг от друга два этих парня, чтобы можно было заподозрить их в сговоре. Не так вёл себя Канарейка, изображая ботаника. Не нервничал он так естественно, не запинался, путая слова, чувствуя на себе проницательные глаза моей мамы. Подобную скованность вообще сыграть было невозможно даже такому талантливому артисту как Вадим, не то что бесхитростному, открытому Виталику. И мама понимала это не хуже меня. Я видела, как тает в её сердце лёд недоверия, уступая место откровенной симпатии. Настолько откровенной, что я её даже могла прочитать на мамином смягченном лице. В принципе, так оно и должно было быть с самого начала. Разве Виталик мог не понравиться? Всё наконец-то встало на свои места. Всё было хорошо.
Собеседование заняло минут сорок. После этого мы с чистой совестью могли отправляться на улицу. Погода за окном так и зазывала погулять. Мороз и солнце, день чудесный! Мы выбежали из подъезда, взявшись за руки, как расшалившиеся пятилетние детишки, которым дали-таки полную свободу действий. Почему-то до одури хотелось бухнуться с разлёту в сугроб, покидаться снежками, прокатиться с горки на санках. А можно и без санок! Буйное веселье рождало в душе зимнее великолепие и присутствие рядом Виталика. Его, похоже, одолевали такие же мысли и желания – прямо возле подъезда он схватил меня в охапку, но тут же поскользнулся и рухнул в снег.
- А-ай! – Упав, я оказалась сверху на Виталике.
- У-ау! – Он перевернул меня на бок, и я скатилась с него в сугроб. Сухой, лёгкий снег взвился столбом как придорожная пыль, засыпав нас с ног до головы белой, искристой мукой, но я уже не заботилась о накрашенных глазах и ресницах. Сейчас просто не хотелось ни о чём думать. Было просто весело и удивительно хорошо. Со стороны мы, должно быть, производили странное впечатление: два спятивших переростка, кувыркающихся в снегу, словно беззаботные щенки. Ребятишки, копающиеся на детской площадке перед домом, даже про свои игры позабыли, глядя на нас. Кто-то недоуменно моргал, кто-то восторженно смеялся. Только они, дети, могли бы понять как это здорово – наслаждаться жизнью таким незатейливым образом. И мы не стеснялись их нисколько. Сейчас мы сами были маленькими.
- Ой…Тьфу ты… - Отплёвываясь от забившегося в рот снега, я кое-как попыталась подняться с колен.
- Ку-уда-а?! – Виталик потянул меня обратно, и мне пришлось снова шлёпнуться мягким местом в сугроб. Джинсы уже начали всерьёз промокать.
- Ну хватит, Виталь!.. Я же застудиться могу…Хватит…
- А я тебя всё равно хотел в гости позвать. Там и обсохнем.
- В гости? – Этого я, если честно, не ожидала. – А я твоему отцу не помешаю?
- А с чего ты взяла, что он дома?
- Разве у него выходных вообще не бывает?
- Почему? Бывают. Только он их предпочитает с пользой для себя проводить. Не в нашем скромном обществе.
В голосе Виталика не было и тени сожаления. Он, кажется, даже радовался отцовским отлучкам из дома. Понятное дело, чем меньше видят родные дома свою распоясавшуюся главу семьи, тем для них лучше и спокойней.
- А мама дома?
- Нет. На рынке.
Всё ясно…Пустая квартира, разобранный диван. Только на это раз, наверное, Виталик запасётся презервативами впрок. На всякий случай. Я вдруг испугалась собственной негативной реакции к Виталику. Разве можно так? Ничего плохого он мне не сделал. И того, что вчера между нами произошло, я, можно сказать, потребовала у него силой. Чего же теперь обижаться? Конечно, ему понравилось, и он хочет повторить это счастье в более комфортной обстановке. Нормальное желание нормального, здорового парня. И я, по идее, должна хотеть того же. Ведь Виталик – мой любимый человек. И с ним я собираюсь прожить всю жизнь.

44

- Может, уже вставать пора, а? Вдруг мама твоя вернётся?
- Не вернётся… Она до половины шестого работает.
- А если у неё опять давление поднимется?
- Не должно. Погода сегодня хорошая, магнитных бурь не обещали.
- А при чём тут магнитные бури? Они как-то на давление влияют?
- Влияют… Давай ещё полежим, пожалуйста… Так здорово…
Действительно, было здорово. Гораздо лучше, чем в первый раз. Удобно и не больно. Почти по учебнику. Виталик выдохся как марафонец-чемпион и теперь даже шевельнуться не мог. Только руки его ещё машинально ласкали мою голую спину, тоже слабея постепенно, подчиняясь общей релаксации организма. Я с умилением изучала трогательную, по-подростковому безволосую грудь Виталика – она до сих пор тяжело вздымалась и, водя по ней ладонью, я хорошо ощущала под пальцами быстрое, лихорадочное сердцебиение. Оба мы словно из под душа недавно вышли.
Всё происходило в лучших традициях дорвавшихся до свободы школьников. Мы оттягивались на полную катушку, потеряв счёт времени – благо, мягкая постель Виталика располагала к подобному времяпрепровождению как нельзя лучше. Из неё и вылезать-то не хотелось. Меня только родители немного смущали, и я в который раз попыталась Виталику об этом напомнить.
- А вдруг всё-таки кто-нибудь придёт?
- Ну и что? – Сонно откликнулся Виталик. У него закрывались глаза. – Ко мне в комнату по-любому никто не ворвётся. Не волнуйся…
Его самого сейчас, похоже, вообще ничего не волновало. Ещё бы! После такого полноценного секса мозги даже два на два умножить не способны. Но это у Виталика. Я-то сама, наверное, было по-другому устроена, и кроме обыкновенно физической усталости ничего не ощущала. Поэтому и лезли в голову тревожные мысли.
- Виталь… Ты спишь что ли?
- Нет…Не сплю…
- Давай оденемся, а? Чего лежать-то просто так?
Я попыталась откинуть одеяло и выбраться из постели, но Виталик, не открывая глаз, обеими руками вновь прижал меня к своей влажной горячей груди.
- Не-ет… Ну Ксюш… Котёнок, ты куда?.. Не уходи-и…
Он напоминал ребенка, у которого отнимают любимую игрушку. Даже губы скривились в обиженной плаксивой гримасе. Я не сдержала улыбки:
- Ну Виталь… Я же мокрая вся как мышь. Может, пока ты дремлешь я в ванную схожу, в порядок себя приведу?
- А я?..
- А чего ты?
- Я тоже в душ хочу… Можно с тобой?
Я вообразила, что будет с Виталиком в ванной, когда мы вместе заберёмся под изумительно-освежающий душ…Нет, боже упаси, я еще не готова к таким продолжительным баталиям! В конце концов, только вчера я была невинной девочкой и не в моих силах за сутки превратиться в опытную секс-бомбу!
- Нет, Виталь…Давай я сначала схожу, а ты после меня? Я быстро.
Виталик сдался – слишком уж устал и долго спорить не смог. Только бормотнул сонно, что полотенце в шкафу на верхней полке, а после того, как я вынырнула из кровати на волю, перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку.
Стараясь подавить в себе обиду, я ходила по чужой квартире как неприкаянная. Какой шкаф и какое полотенце? Почему я должна сама всё искать и обслуживать себя сама? Я же здесь гостья. Виталик пригласил меня сюда чтобы хорошо провести время, сам справил удовольствие, спокойненько заснул… А я не очень-то комфортабельно чувствовала себя здесь нагишом. Полотенце, к счастью, отыскалось. Я нашла его в комнате родителей и, успокоившись, отправилась в ванную. Тут мне опять чертовски повезло – вода была восхитительно горячей. Мурлыча себе под нос песенку, я тщательно вымылась и уже успела насухо обтереться полотенцем, когда до слуха донесся характерный хлопок. Входная дверь… Господи, только не это!...Виталик же уверял меня, что Галина Петровна не может вернуться раньше времени!
Тесная, тёплая ванная комнатка мигом превратилась в ловушку, и я запоздало пожалела о том, что не разрешила Виталику идти со мной. Будь он сейчас рядом, я не казалась бы самой себе такой уязвимой. Вся моя одежда осталась в комнате, и мне даже представить было жутко, в каком виде я появлюсь перед мамой Виталика. Что она обо мне подумает?! Стоило бы, не теряя ни минуты, пулей вылететь из ванной, но тогда бы я сразу же попала в прихожую, прямо пред светлые очи уважаемой Галины Петровны. Безусловно, она очень хорошая и ласковая женщина. Безусловно, она постарается понять своего любимого сына. И всё равно обнаруживать своё присутствие в ванной было стыдно. Нестерпимо, до головокружения… Я стояла на мягком коврике, инстинктивно кутаясь в полотенце. Оно казалось мне отчаянно маленьким, им даже наполовину нельзя было укрыться. Как же я выйду отсюда?! Господи, в этот момент я готова была возненавидеть Виталика за его беспечность!
Между тем жизнь в квартире шла своим чередом. Галина Петровна молча разулась и разделась, молча ушла куда-то на кухню…Похоже, она думала, что в ванной находится Виталик. А он на самом деле безмятежно дрыхнет сейчас в своей постели. И даже не представляет, как мне плохо стоять тут одной, замотанной в сомнительное махровое полотенце. Но не могло же это, в конце концов, длиться вечно! Может быть, мне удастся проскочить в комнату незаметно, пока Галина Петровна на кухне?
Собравшись духом, я рискнула приоткрыть дверь, осторожно высунула голову наружу. Никого…Даст бог и дальше на своём пути я не встречу приключений.
Бог не дал… Я и двух шагов не успела сделать по коридору, как почти лоб в лоб столкнулась…с самим главой семьи Павлецких собственной персоной. Точнее будет сказать, я врезалась лицом ему в грудь и сразу же отпрыгнула назад, словно обожглась. Почти одновременно с этим недоразумением дверь в комнату рывком распахнулась и на её пороге возник Виталик. Он, оказывается, уже успел полностью одеться, пока я в ванной томилась от нерешительности, и теперь смотрел на меня широко распахнутыми в безмолвной панике глазами. А я… Сейчас я ненавидела его всей душой и едва не плакала от бессильной досады и этого вынужденного унижения перед обоими Павлецкими – сыном и отцом. Последний, надо сказать, был ошарашен не меньше нас.
- Здрасьте… - Запоздало бормотнула я, неуверенно пытаясь обойти уважаемого Павла Андреевича. Это оказалось невозможно – он буквально загородил собой весь узкий проход коридора. Сзади к отцу шагнул Виталик:
- Пап, посторонись, пожалуйста…Дай ей пройти…
Он придавал своему голосу показную твердость, хотя сам, я была уверена, трясся в душе как осиновый лист. Павел Андреевич наконец-то пришёл в себя, сообразив, что здесь происходит.
- Та-ак…Хорошее дело…
В действительности, ничего хорошего не было, потому что, открыв рот, Павел Андреевич с ног до головы обдал меня свежим водочным ароматом. Похоже, время вне дома он проводил довольно неплохо. Только явился вот некстати… Я ещё плотнее прижала к телу махровое полотенце. Увереннее, правда, от этого себя не почувствовала. К счастью, в этот момент Павлецкий-старший всё-таки соизволил посторониться, и я прошмыгнула в комнату, едва не сбив Виталика с дороги. Там, оказавшись в относительной безопасности, быстро заметалась, собирая свою разбросанную в беспорядке одежду – сердце рвалось из груди оголтелой дикой птицей, хотелось поскорее убраться из этой квартиры и никогда, НИКОГДА больше сюда не возвращаться. Позор, господи, какой позор, в пору на люстре повеситься! Какие наглые, злые глаза у отца Виталика…Как страшно он меня рассматривал…Век бы больше здесь появляться! Представляю, что он обо мне думает!
Какого мнения о моей скромной персоне Павел Андреевич я узнала очень скоро. Голоса из прихожей доносились до меня отлично. Павлецкий-старший даже не пытался говорить тише, сохраняя видимость приличия.
- Мать где? – Таким тоном следователь задаёт вопрос потенциальному подозреваемому.
- На рынке. Где же ещё? – Виталика почти не было слышно. Я представила, как он сейчас бледнеет, пряча глаза, и от души пожалела его, такого мягкого и застенчивого. Себя, правда, мне было жаль ещё больше.
- Ну-ну…И она в курсе?
- В курсе чего?
- Ты всегда в наше отсутствие из квартиры бордель устраиваешь?
Ну вот…Так я и знала…
- Ничего я тут не устраиваю. Ты неправильно всё понял.
- Конечно, о чём речь? У твоей одноклассницы дома нету ванной, и ты как истинный джентльмен, пригласил её к себе помыться. Теперь я правильно понимаю?
Разумеется, он издевался – глупо было это не осознавать. И Виталик не нашел слов в своё оправдание. К тому же буквально через пару секунд Павел Андреевич бесцеремонно вошёл в комнату сына и своими глазами увидел разобранную кровать – одеваясь впопыхах, её-то Виталик, к сожалению, застелить не успел.
- Та-ак…- Ядовитый взгляд Павлецкого-старшего снова ощупал меня с ног до головы. А я как была в одном лифчике, так и осталась стоять посреди комнаты, потеряв дар речи. Виталик, проявив небывалую в его положении смелость, дёрнул отца за рукав свитера:
- Выйди отсюда, пожалуйста. Дай ей одеться.
- А в чём дело? – Павел Андреевич язвительно усмехнулся, изображая недоумение. – У девушки, оказывается, не только ванной, но и самого дома нету? Раз она сюда спать приходит. Ну не стесняйся, не стесняйся, милая, можешь располагаться тут как у себя…
- Пап, хватит! – Виталик готов был заплакать от бессильного отчаяния. – Выйди, я тебя прошу, пусть она оденется!
- Варежку закрой, выродок! С тобой разговор особый будет!
- Выйди из моей комнаты сейчас же!
- Чего?! Это ты мне?!
Павел Андреевич даже с места не двинулся – только резко выкинул кулак вперёд. Удар пришелся точно в подбородок… Виталик без звука отлетел к стене, едва успев упереться в неё обеими руками, удержался на ногах. Лучше бы он упал, честное слово. В этом случае у отца не было бы причин бить его дальше. А так… Подобного ужаса мне ещё никогда в жизни испытывать не приходилось. Собственное плачевное положение больше не имело никакого значения. Меня тут не было! Я могла только смотреть на весь этот кошмар, затаив дыхание от страха. Неужели такое творится здесь постоянно? Или глава семьи просто много выпил на этот раз? Меня он, во всяком случае, ничуть не стеснялся. Шагнув к Виталику, отвесил ему следующую затрещину, от которой тот, не успев увернуться, оказался-таки на полу, а я вздрогнула всем телом, словно ощутив на себе этот безжалостный удар.
- Вставай, мудила! Я тебе покажу, как бл…дей в дом таскать, потаскун сопливый!
- Не смей её оскорблять!
Яростный выпад Виталика даже для меня был неожиданностью – те же доблестные сотрудники милиции казались нежнейшими созданиями на фоне пьяного хозяина дома. И сам он, скорее всего, никогда в жизни не слышал от сына таких вызывающих, агрессивных реплик.
- Что-о?.. Что ты сказал? – Словно проверяя свой слух, Павел Андреевич склонился над Виталиком. Тот сидел на полу, прижавшись спиной к стене, и смотрел отцу в глаза с откровенной ненавистью.
- Я сказал, не смей её оскорблять. Извинись сейчас же…
Воистину, это был настоящий подвиг, который нельзя не оценить. Павел Андреевич оценил – молча ударил сына по лицу, и я опять подпрыгнула, вскрикнув как от своей собственной боли. Мне стоило бы вмешаться – срочно, немедленно, однако для этого требовалось хотя бы одеться как следует, а я стояла, подобно каменному изваянию, и не могла шевельнуться, парализованная ужасом.
- Так что я должен сделать, говоришь? Извиниться?
- Да…
- Серьёзно? А больше ничего тебе не надо?
- Надо…Оставь нас в покое…
- Ой, а из дома мне не уйти? Может, я тут лишний? Вернулся не вовремя, помешал тебе, да? Ну так я и выйти могу, продолжай, ещё не поздно. Она вон, даже не оделась как видишь. Ни стыда, ни совести у юной леди нет. А говоришь, что не бл…дь…Да я таких сучек за версту по запаху чую, сам их услугами частенько пользуюсь и тебе на будущее советую…
Я так и не поняла, когда Виталик успел очутиться на ногах, и так же не успела сообразить, почему Павел Андреевич, твёрдо стоявший на ногах до последней минуты, вдруг неожиданно грохнулся на пол. Всё произошло в мгновение ока… Под моими ногами теперь лежал обалдевший от удара Павлецкий-старший, а Виталик, склонившись над ним, тяжело дышал. Пальцы обеих рук судорожно сжимались в кулаки, глаза горели безумным огнём. На него такого было страшно смотреть. Но гораздо страшнее оказалось другое – с громкими проклятиями и грязным матом Павел Андреевич начал подниматься, а по мере того, как он вставал, Виталик инстинктивно пятился обратно к стене, напрягаясь до предела, и сердце моё уже почти не билось. Я видела, что он вполне реально собирается драться с отцом…
- Виталь!!! – Мой жалобный визг утонул в грохоте. Я уже ничего не могла изменить…Только бежать в подъезд и звать на помощь…
Руки не попадали в рукава кофты…Джинсы не хотели застегиваться, молния заедала на каждом шагу… Надев один носок, второй я никак не могла отыскать. За моей спиной трещала мебель, летали стулья – отец и сын Павлецкие решили положить конец условностям и высказать всё, что друг о друге думают.
- Суч-чонок… Выбл…док х…ев, маленьким тебя надо было удавить!
- Ненавижу…Ненавижу тебя, гадина!...Убью!!!
Бедная Галина Петровна, какое счастье, что ей не пришлось на это смотреть! Сейчас просто необходимо было вызвать милицию. Пока не поздно! Но бросать Виталика одного я почему-то панически боялась – он, при всей своей ярости, был гораздо слабее отца – зрелого, полностью оформившегося мужчины. Павел Андреевич довольно быстро сломал сопротивление сына – повалив на пол, исступленно пинал его ногами и кричал, кричал что-то вне себя от бешенства. Виталик пытался вставать, снова падал и, закрывая голову руками, в свою очередь посылал в адрес отца оскорбления и ругательства.
- Не надо!!! Что вы делаете?!! Перестаньте!!! Не надо-о!!! – Я понимала, что остановить Павлецкого-старшего просто не смогу и от собственного бессилия сходила с ума. Это было гораздо страшнее войны со звёздновцами, это вообще выходило за всякие рамки. Павел Андреевич на полном серьёзе ненавидел Виталика. Он не просто бил его в целях воспитания, ему НРАВИЛОСЬ чувствовать свою власть в этом доме, нравилось быть всемогущим, тем более сейчас, когда в моём лице имелся достойный зритель. Нигде не обучаясь основам психологии, я совершенно чётко видела – Павлецкий нарочно унижает сына передо мной. Какой-то дьявол у него внутри бесконечно наслаждался этими действиями, стремился полностью разрушить мой интерес к Виталику, помогал увидеть в нём тряпку и сопливого щенка…
Он сам решил, когда ему следует остановиться – не настолько уж и пьян был Павлецкий, чтобы полностью потерять над собой контроль.
- Подерёшься у меня ещё, гнида…Руки оторву… И чтоб ни одной сучки я тут больше не видел. Ты понял меня? Понял, я спрашиваю?!
- Понял…
Когда Павел Андреевич вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь, Виталик ещё какое-то время продолжал лежать на ковре. Мне было до слёз его жалко, но откровенно выразить свои эмоции я боялась – самолюбие Виталика и без того перенесло сейчас слишком ощутимый удар. Сострадание добило бы его окончательно.
- Виталь… - Изо всех сил стараясь задавить в себе приступ рыданий, я приблизилась к парню. – Вставай, пойдем отсюда скорее… Пошли…
Он послушался – беспрекословно сел на полу, всхлипывая разбитым носом и глотая слёзы. Я подбодрила его еще интенсивней:
- Поднимайся…Давай…Пошли на улицу…
Как же это сложно – делать вид, что ничего не случилось! Я плохо играла, и голос мой звучал убийственно. За дверью слышались шаги – Павлецкий-старший невозмутимо занимался какими-то своими делами: ходил из комнаты в кухню, открывал шкафы и холодильник. Инцидент, по его мнению, был полностью исчерпан. А Виталик, как поднялся, так и сидел теперь, закрыв лицо ладонями. Была бы его воля, он, казалось, провалился бы сейчас сквозь землю, сгорел бы заживо от невыносимого стыда, и я уже сама мысленно была готова убить Павла Андреевича – в стремлении выставить своего сына слабаком он, конечно, преуспел. После такого поражения Виталик вряд ли сможет себя уважать. Положение было ужасным.
Я тихонько тронула Виталика за растрёпанные волосы:
- Пойдем…Не плачь…
- Я не плачу. – Огрызнулся он, правда, тоже тихо и беззлобно, но руки от лица так и не отнял. Я решительно потянула его за собой. Делать тут было нечего. Одевались мы молча и как можно быстрее. В этой квартире воздух давил на плечи своей тяжестью, его было трудно вдыхать, поэтому, оказавшись на улице, я еле отдышалась. В глаза било нестерпимо яркое солнце, всё вокруг радовалось и смеялось хорошей погоде, а там, откуда мы только что вырвались, стояло вечное ненастье, словно когда-то давно бог проклял квартиру Павлецких за некий страшный грех, и все её жители теперь мучились от злобы и взаимного непонимания.
Свежий воздух даже на Виталика оказал благотворное воздействие – он наконец-таки осмелился на меня посмотреть.
- Я так больше не могу.
- Что – не можешь? – Меня зазнобило.
- Не могу. Жить тут больше не могу. Ноги мои там больше не будет.
Я поняла, что он не шутит – обстоятельства были не те. Однако и заявление это принять всерьёз было невозможно.
- Виталь, не дури. О маме подумай, она-то в чём виновата?
- А я чём виноват? Что я сделал?! – Он снова готов был заплакать от обиды и перенесённого только что унижения. – Сколько я себя помню – всегда так! За что?!
Казалось, что это Я обязана дать ему ответ на поставленный вопрос. Виталик смотрел мне в глаза возмущённо и требовательно, а я и сама терялась в догадках, и кто бы мне самой объяснил – В ЧЁМ ДЕЛО?
- Всё равно… Куда же ты пойдёшь?
- Не знаю…Ещё не решил. – Виталик говорил тихо и вдруг сорвался на отчаянный крик. – Я не могу больше здесь жить!!! Я ненавижу этот дом! Я всё тут ненавижу!!!
Я порывисто обхватила его за шею, не помня себя, начала целовать в лицо. Губы ощущали солёный привкус крови – её Виталик так и не успел до конца смыть. Сердце разрывалось на части, сейчас я любила его до беспамятства, до дрожи, я захлёбывалась нежностью и состраданием, я хотела спасти его от всех бед, разделить с ним его горе, взяв на себя львиную их часть. И чтобы он почувствовал это. Чтобы понял, как я его люблю – такого, какой он есть, со всеми его слабостями и сомнениями, со всеми его тайными комплексами, несмотря на которые Виталик всё-таки оставался самым лучшим парнем на свете.
Так бы и простояли мы возле подъезда ещё очень долго, пока ноги наши не примёрзли к заснеженной земле, но тут наше уединение нарушила возникшая из ниоткуда «святая троица». Шумляева я узнала сразу. Его «шакалов» - Ковальчука и Викинга видела впервые. Признаться, более разношёрстную компанию редко где можно было повстречать: долговязый, широкоплечий Толян каланчой возвышался над рыхлым, толстощёким Ковальчуком и патлатым, белобрысым Викингом. Я почему-то сразу определила, что это именно он носит такую интересную кличку – внешность говорила сама за себя.
Несмотря на явное дружелюбие со стороны местных отморозков, при их приближении я как-то инстинктивно сжалась и постаралась отодвинуться от Виталика.
- Здорово. – Поприветствовал нас Шумляев от общего имени. – Чё вы тут балдеете? Холод собачий…
- Да так…Гуляем. – Виталик уже успел полностью успокоиться и взять себя в руки. Правильно, незачем всем демонстрировать своё настроение.
- Гуляете? – Викинг выступил вперёд, пригляделся к Виталику бледно-голубыми, почти бесцветными глазами навыкате. – А с мордой чё? С лестницы нае…нулся?
Шумляев и Генка громко заржали. Да уж… Серого вещества в мозгах у этих ребят было меньше мизера. Неужели Виталик умеет находить с ними общий язык? Да и не только он… Вся Канарейкина тусовка когда-то с ними дружила. Я попыталась представить каждого из этой шайки рядом с умницей Вадимом и не смогла. Слишком уж он от них отличался – ну просто небо и земля. Впрочем, даже среди хороших ребят равных Канарейке нет. И сам он друзей себе выбирает вовсе не по уму. Так моё ли это вообще дело?
Похоже, я слишком увлеклась созерцанием новых приятелей Виталика – Ковальчук, хмурясь, дёрнул толстыми, красными как яблоки щеками:
- Чё ты на меня так уставилась? Влюбилась что ли?
- С первого взгляда. – Не удержавшись, отпарировала я удар. Сейчас просто необходимо было самоутвердиться перед этой тёмной компанией. Слабость мне бы здесь не простилась. Тот вызывающий тон, что я выбрала, был единственно верным, иначе с такими людьми разговаривать было нельзя – возникал реальный риск быть заклёванной.
- Серьёзно? – Генка опять по-дебильному загоготал. – Тогда давай жениться, чё зря время терять?
- А я замужем.
- Да ну?! Во вмазался!
- Ладно, Ген, кончай. – Толяну нравилось наблюдать за нашей ершистой перепалкой, у него, по всему видать, вообще сегодня было отличное настроение. – И стоять тут надоело уже. Пойдем, посидим, у меня праздник сегодня.
- Какой? – Поинтересовался Виталик исключительно ради приличия. Мыслями он был где-то далеко.
- Брательник с зоны вернулся. Гулянку закатил, всех приглашает. Идёте? Выпивка халявная, колёса. Оторвёмся на всю.
До сих пор я была уверена, что Виталика ни выпивкой, ни тем более колёсами соблазнить невозможно. Но он совершенно неожиданно произнёс:
- Сейчас идём…

45

В доме под номером девятнадцать, что недалеко от бахчинского рынка, Толян Шумляев никак не мог проживать – слишком далеко он находился от места проживания Вадима и Виталика, а, насколько я успела понять, все трое они выросли в одном дворе. Тем не менее, вся наша компания в количестве пяти человек сейчас направлялась именно в эту «хрущобу» - на праздник.
Какого характера этот «праздник» можно было определить, не заходя в подъезд. Откуда-то из района третьего этажа на полную катушку гремела музыка. Что-то блатное и неприличное, вроде Шуфутинского или Токарева – есть такие дяденьки в нынешнем продвинутом шоу-бизнесе. Поднимаясь по грязной лестнице, загаженной то ли кошками, то ли неким подобием людей, я с ужасом представляла, где сейчас окажусь и тормозила от страха.
- Ты чего? – Торопил меня Шумляев. – Иди давай, не задерживай народ.
- Что это за квартира? Ты же не тут живёшь? – Я неосознанно пыталась уличить его во лжи, но ничего не вышло.
- Хата кореша Витькиного. Чё он, больной, в натуре, с предками оттягиваться? Да ты не дрейфь, Ксюха, компашка там клёвая. Только главное расслабься и получай кайф.
Виталик ничего не говорил и даже не старался меня приободрить. После драки с отцом его словно заклинило – он двигался как робот, говорил редко и отрывисто. Чувствуя, что Виталик ушёл в себя, я понимала, зачем он так легко согласился пойти в гости к Шумляеву. Ему хотелось забыться. Всё равно – чем и как. Чтобы не думать о том, что произошло и не переживать по этому поводу. Я, как косвенная виновница случившегося, в душе прощала Виталику его нынешнюю флегматичность и всеми силами пыталась его поддержать. В конце концов, где бы я ни очутилась, сейчас я буду вместе с ним, и он не даст меня в обиду.
Шагнув за порог типовой двухкомнатной квартирки, я окончательно убедилась, что попала в натуральный вертеп. Везде, даже в прихожей, от густого дымного тумана можно было задохнуться. Я сходу споткнулась о разбросанную под ногами обувь, или что-то там ещё – никто не удосужился включить свет. Да и был ли он тут вообще? Ремонт в этой квартире, похоже, не делали никогда в жизни. Равно как и элементарной уборки. Чувствуя хрустящий под ногами песок, разуться я не рискнула – слава богу, никто от меня этого и не потребовал. Толян быстро снял куртку, швырнул её на сомнительного вида вешалку, криво прибитую к стене, и первым двинулся куда-то ориентировочно на кухню. Там слышались голоса, и играла музыка.
Мы раздевались медленней. Генка и Викинг переговаривались в своей обычной манере – грязно и непристойно, Виталик по-прежнему молчал. Меня все больше и больше беспокоила его заторможенность – похоже, он не осознавал, что вокруг него творится, и я как-то очень сомневалась в том, что он способен сейчас от чего-либо меня защищать.
- Виталь…- Вполголоса позвала я своего кавалера. – Чего мы тут делаем?
- Как – чего? Слышала же, Витька с зоны вернулся, гулянку закатил.
- Ты его хорошо знаешь, этого Витьку?
- Ну, так себе… Раньше часто видел.
- А за что он сидел?
- Я же тебе, кажется, рассказывал. За кражу со взломом. Три года.
- И он настоящий уголовник, что ли?
- А то какой же?
- По-моему, мы зря сюда пришли.
- А мне всё равно больше податься некуда. Не в сугробе же, в конце концов, замерзать. Тем более ночью.
Я так и не успела толком выразить изумление по поводу последних слов Виталика – из одной комнаты в другую с пьяным визгом пронеслась полуголая девица. За ней, по-индейски вереща, скакал всклокоченный гоблин в семейных трусах. Там, где они оказались, раздавалось ещё несколько хохочущих голосов, звенели бутылки и стаканы.
- Ты что, хочешь тут ночевать? – Обалдело посмотрела я на Виталика, и он, ничуть не смутившись, кивнул.
- Хочу.
- Здесь же… Тут же… Публичный дом какой-то…
- Ну и что? Лучше уж здесь, чем у меня дома.
Я не узнавала своего Виталика. Он снова отдалялся от меня, становился чужим и далёким, я полностью теряла духовную связь с этим человеком, и не понимала его поступков. Стоило бы плюнуть на всё и просто уйти на свежий воздух, но бросить здесь Виталика, оставить его на съедение этим полоумным шлюхам из той комнаты мне не позволил возникший вдруг из ниоткуда инстинкт собственницы. И я уже забыла о том, что нахожусь на испытательном сроке – мама меня сейчас не видела.
На кухне дымовая завеса была ещё плотнее – от неё щипало глаза. За грязным, обшарпанным столом, заставленным водочными бутылками, пивными банками и неопрятного вида закуской сидело пятеро парней. Тесные габариты кухни сбили их всех чуть ли не в одну кучу, и всё равно на каждого мест на хватило. Двое расположились прямо на полу, возле кургузого древнего холодильника «Юрюзань». Когда мы вошли, Толян (он оказался в числе этой милой тусовки), приподнялся с пола.
- Во, Вить, я тебе про него говорил! Кореша мои, самые нормальные ребята! Тоже теперь с нами.
Витька Шумляев был гориллоподобный верзила, с трудом пристроивший своё туловище в несвежей серой тельняшке в узкий проём плиты и стола. Вскинув вверх массивную курчавую голову на толстой крепкой шее, он уставился на нас с Виталиком блуждающим, полубессмысленным взглядом, приветливо растянул в улыбке мясистые, блестящие жиром губы.
- А-а, здра-аствйте, ребя-а-ата… Пионеры ю-уные, головы чугу-унные… Садитесь с нами…
Глупая физиономия Витьки вызывала крайнее омерзение, и я принялась изучать живописные наколки на его голой груди и плечах. Обнаженные девки, черепа, даже свастика в одном месте… Нет, садиться поблизости мне совершенно не хотелось.
- Тут тесно. – Кивнула я на остальных парней – таких же противных и невменяемых. – Я лучше постою.
- Ну-у…- Шумляев-старший огорчился так, словно получил отказ в предложении руки и сердца. – Иди тогда ко мне на коленочки, лапочка…
- Я тебе не лапочка. – Машинально отреагировала я на слащаво-маслянный комплимент, за что и удостоилась восхищения недавнего зэка.
- Ух ты!.. Кусачая какая… Толь, это твоя девочка?
- Не-а. – Откликнулся тот, едва успев отдышаться после второй стопки. – Это Виталькина… А чё, клевая? Понравилась?
- Не то слово. – Виктор перевёл любопытный взгляд на Виталика, застывшего возле меня в дверном проеме. – Виталька…Павлецкий что ли? Из второго дома? Во, б..я…Никогда б не узнал!...Ты ж три года назад как колобок был, щёки из-за ушей торчали!...Че исхудал так?
Виталик криво улыбнулся:
- Исхудаешь тут от такой жизни…Закончилась пора безоблачного детства вместе с бабушкиными пирожками.
Я посмотрела на своего парня как будто впервые увидела. Да уж, серьёзными были его проблемы, если за минувшие три года он так изменился. Интересно было бы представить Виталика толстым увальнем вроде Генки Ковальчука… Хотя, слава богу, что я его таким не знала. Терпеть не могу рыхлых, расплывшихся парней.
- Да чё ты там встал, Виталь? Проходи, садись, и девчонку свою веди, пусть у тебя на коленях посидит, если у меня не хочет.
- Где садиться-то? – Виталик огляделся. – Всё уже занято.
- А вон, Санёк у нас уже давно не отдыхал, ща мордой об стол нае…нётся. Санёк! – Виктор беспардонно пихнул развалившегося чуть ли не на столе собутыльника. – Санёк, иди поспи в комнату. Там девочки по тебе соскучились.
Санёк – облезлый и плешивый как драный кот парень, бормотнул в ответ что-то невнятное, но с места двинуться не смог, и тогда Шумляев, особо уже не церемонясь, столкнул его с табурета на пол, после чего кивнул Виталику гостеприимно:
- Иди, садись. Выпить хочешь?
Я была уверена, что он откажется. Однако Виталик, живо плюхнувшись на освободившееся место возле главного героя дня, даже не задумался над выбором ответа:
- Хочу. Наливай.
Что ж, этого следовало ожидать – психологические травмы зачастую может излечить только спиртное. И не мне тут судить, правильно ли он поступает. Аккуратно присев на колени к Виталику, я внимательно наблюдала за тем, как Виктор наливает водку в мутный гранёный стакан. Прямо как в кино. Социальная картинка из жизни хронических алкашей. Интересно, Виталик раньше пробовал водку? И сможет ли он её выпить, учитывая, что Шумляев заполнил ему стакан до половины.
Он выпил. Почти всё, что было. Только зажмурился и задержал дыхание как перед погружением под воду. Перевел дух и быстро сунул в рот кусок чёрного хлеба, сиротливо примостившийся на краю стола. Нет, пить Виталик определённо не умел. Виктор рассмеялся, уличив его в этом.
- Ну ты даёшь! Разве так пьют? – И мне. – Ты чего своего бойфренда ничему не учишь? Сама будешь?
- Нет. – Категорично отрезала я. Слишком категорично – Виктор даже настаивать не стал.
- Ну как хочешь. Может, ты и не куришь ещё?
Я вспомнила свой единственный опыт курения и невольно поёжилась:
- Да. Не курю.
- Ох…еть можно. Толян, ты кого нам привел? Если она ещё и целкой окажется, я прямо тут повешусь сейчас.
Господи, надеюсь, он не собирается это самолично проверять!
- Это не твоё дело, Вить. – Неожиданно вмешался Виталик – алкоголь, видимо, быстро оказал на него своё психотропное действие. – И не приставай к ней, ладно? Она не пьёт и не курит, и нечего её оскорблять.
Вот это уже было гораздо больше похоже на моего Виталика. Я почувствовала себя гораздо уверенней на его коленях. Правда, радоваться было особенно нечему. Потекли тупые застольные разговоры под звон стаканов и сигаретный дым. На кухню время от времени заходили помятые девки и парни, перекидывались с сидящими за столом пустыми фразами, пили и снова растекались по комнатам. Вилли Токарев сменился почему-то «Скорпионом». Слух уже привык к громкой музыке, глаза перестало щипать до слёз. Я не принимала участия в общих беседах, просто сидела у Виталика на коленях и с безмолвным отчаянием смотрела, как он опускается всё ниже и ниже, скатываясь постепенно к самому подножью человеческого развития. Курить Виталик отказался сразу же, чего нельзя сказать о водке. Неискушённый в спиртных напитках, он опьянел у меня на глазах в считанные минут двадцать. Я видела, как это для него непривычно, и тихонько шептала ему на ухо перед каждой новой стопкой: «Может, тебе хватит?»
Виталик упрямо мотал отяжелевшей головой и, судорожно хватая совсем родной стакан, опрокидывал его в рот, уже практически не жмурясь и не закусывая. Что ж, если человек поставил перед собой конкретную цель напиться, абсолютно невозможно его остановить и, в конце концов, я эту затею бросила. Больше всего я боялась, что Виктор или кто-нибудь из его дружков примут меня за одну из обитающих здесь мочалок и позволят себе что-нибудь. Ведь нынешний Виталик сам нуждался в опеке, и на него положиться я уже никак не могла. Даже на коленях у Виталика сидеть стало трудновато, и я вынуждена была слезть – на моё счастье, рядом к этому времени освободилась ещё одна табуретка.
Сказать по совести, я уже сильно жалела о том, что пришла в эту мерзкую квартиру. Стоило бы сразу проявить характер и отговорить Виталика от его намерения. Может, он бы и послушался. Тогда. Сейчас ему вообще невозможно было что-либо втолковать и это, признаться, сильнее всего меня тревожило. Виталик категорически не хотел идти домой, где, по его понятиям, был ещё больший ад, чем здесь. Алкоголь расслабил его, раскрепостил и выхлестнул наружу всё, что копилось на душе долгое время. Если прежде Виталик не хотел жаловаться, то теперь его буквально прорвало.
- Я всегда…Всегда хотел понять…Что я делаю не так…Всю жизнь…- Язык у Виталика заплетался, голова клонилась на грудь. – Я уроки учил… Я не дрался…Ну…Старался не драться…И все, чтоб он пах…пахвалил…Зачем?.. Ему по фигу…Никогда хорошего не видит… А вот плохо-ое…Стоит только оступиться чуть-чуть… Всё-ё…Как будто нарочно ждёт… С-сука…Мать раньше времени в гроб вгонит… У неё же сердце…Гип..Гипер…Ги-пер-то-ния…
Мне захотелось заметить, что сам он сегодня шокирует Галину Петровну ничуть не меньше, но по привычке промолчала – какой смысл убеждать в чём-то пьяного? Кроме нас на кухне к тому времени почти никого не осталось. Почти, если не считать всё также мирно храпящего возле мусорки Санька. За окном темнело. Музыка больше не играла – кассета в магнитофоне кончилась, а переворачивать её было некому. Теперь тишину в квартире нарушала лишь периодическая возня в обеих комнатах, жужжание холодильника и монотонная болтовня Виталика. Я подозревала, что и он довольно скоро окажется в положении Санька – где-нибудь под столом у батареи, и мне, как ни крути, придётся его тут оставить. А ведь всей душой не хотелось. К тому же перед глазами навязчиво возникал образ несчастной, тучной Галины Петровны – с её кроткими голубыми глазами и маленьким трогательным ротиком. С её тяжелой одышкой и извиняющимся робким голоском. Интересно, знает ли она уже о том, что произошло дома в её отсутствие? Рассказал ли ей муж? Думаю, вряд ли. Они ведь почти не общаются друг с другом.
- Виталь…Пойдём уже отсюда…Мама будет волноваться…
Я осторожно тронула Виталика за плечо, но он пребывал сейчас где-то внутри себя, и голоса моего не услышал, равно как не почувствовал и прикосновения.
- Сволочи… О чём они думали?...Идиоты… - К кому это относилось – не понятно. – Четырнадцать лет вранья…Одно враньё…Как они им не захлебнутся?.. Болото…Грязь…Им нельзя было жениться…Даже из-за меня…Лучше бы аборт сделала…Не-ет…Благородство…Кому она нужно?...Я только мешал им… Всю жизнь…Я ему мешался…Как заноза…А я-то в чём виноват?!
Опять, как и тогда, на улице, он вошел в раж, и на этот раз, не сдержавшись, зарыдал в голос. Только теперь это были больше пьяные слёзы, которые я, даже приложив все усилия, не могла бы принять всерьёз, поэтому скорее машинально, нежели от души, в очередной раз погладила Виталика по плечу:
- Успокойся…Не надо…Всё хорошо…
Он не нуждался в моих утешениях. Единственной его подругой и спасительницей сейчас была водка. Только ей он радовался, ей, а не мне изливал душу, и соперничать с ней было просто бесполезно. Это всё равно, что бежать наперегонки со скоростным поездом. Утолив свое горе в слезах, Виталик снова начинал бормотать что-то бессвязное. Нет, смысл в его речах определённо какой-то содержался, вот только понять суть можно было лишь попытавшись соединить в одно целое обрывки его фраз, а это у меня не получалось, потому что добрую половину слов Виталик просто глотал, или же, грешным делом, просто забывал вставлять в предложения. В итоге, я и не стала разгадывать эти утомительные языковые ребусы. Я вообще сильно устала от всей окружающей меня сумрачной обстановки – от смога, от пьяных рож, периодически возникающих то тут, то там, от творящегося в двух шагах от меня разврата. Я даже до туалета не решалась дойти, слыша многозначительны ахи и выкрики. Чёрт побери, и что же я здесь делаю до сих пор?! Вот уже Виталик уронил голову на стол и засопел, уткнувшись лицом в руки. Представляю, как плохо ему будет завтра утром… И опять же, представляю теперешнее состояние Галины Петровны. Видела бы она сейчас своего обожаемого сынка в этом гадюшнике!
Я решительно встала из-за стола. Почти одновременно с этим моим действием на кухню с шумом ввалились Генка и Викинг – оба, естественно, пьяные и практически голые. Потрясающая картинка, прямо хоть сейчас в психушку… Я больше ни минуты не могла тут оставаться.
- О-у-у! – Восторженно взвыл белобрысый Викинг, имени которого я даже не знала. – А мы про них забыли совсем! А они тут!
- Ксюха! – Ковальчук двинулся ко мне с распростёртыми объятиями. – Чё ты этого придурка пасешь, а?! Пошли, порезвимся!
- Иди ты…! – Матерное ругательство вырвалось у меня непроизвольно, и я, с силой отпихнув в стороны обоих дебилов, вышла наконец из кухни. Всё! С меня хватит! Ещё немного – и я просто свихнусь в этом сарае!
Очутившись в прихожей, я с трудом откопала среди чужих вещей на вешалках свою куртку. С досадой обнаружила, что на одном из полуботинков почти полностью развязался шнурок. Господи, и какой извращенец их вообще придумал?! Я так торопилась, что никак не могла правильно сделать бантик, словно в один миг разучилась шнуровать. На моё счастье в квартире было очень тихо. Визги прекратились – наверное, участники спортивных состязаний всё-таки выбились из сил и теперь, подобно Виталику, мирно дрыхли кто где попало.
Виталик…Мысль о нем снова заставила меня ощутить укол совести, и я в который раз запуталась в шнурке. Должна ли я оставлять его одного? По человечески ли это?.. Хотя…С другой стороны, он тоже поступил по-свински: привёл меня в этот бордель, напился в стельку и отключился. Делай что хочешь, Ксюшенька, отдыхай… А ведь меня тут вполне реально могли и оскорбить, и обидеть не по-детски. Так в чём же я виновата?
Возбужденные голоса за дверью одной из комнат неожиданно отвлекли меня от нравственных терзаний. До слуха ясно и отчетливо донеслось слово «Канарейка».
- Не, Толян, ты толком мне объясни, в чём проблема?
- Да я тебе уже полчаса одно и тоже впариваю, чё ты не врубишься никак?
- Значит, выгнал, говоришь?
- Выгнал! Если бы только выгнал! Ему ж еще и повыё…ваться нужно, чтобы показать всем, какой он крутой! Подзывает к себе, сука, и со всего маху – по е…алу мне…Я спиной об «ракушку» ё…нулся, а он подходит – и под дых мне кулаком. Прямо при всех… «Ты, - орёт, - мудак! Из-за тебя мы все теперь в дерьме!»
- А ты ему двинуть не мог? Я ж его помню… Он же против тебя слизняк мелкий.
- Дурак ты, Вить… Там же других пацанов полно было, вся тусовка собралась. Кто бы мне позволил его долбануть? Они ж все ему в рот смотрят. А я не самоубийца…
- Ладно…Ну а сеструха его что?
- А что?
- Всё так же целкой валдайской прикидывается?
- Ой, Витёк, не трави душу, а! И так мозги набекрень… Я как её увижу – так у меня всё дыбом встаёт, слюнями давлюсь как эпилептик. Если б она меня хоть раз выслушала нормально…Так нет же…С-сука, б…дь, еб…чая…Вить, помоги мне её завалить, а?
Я как сидела на корточках, путаясь в шнурках, так и брякнулась назад – ноги ослабели от ужаса.
- Ты чё, Толь, в натуре? – Витька, кажется, тоже обалдел от просьбы брата. – Я ж только вышел…На фига мне новый срок мотать?.. И тема грязная… Я этим никогда не занимался. Одно дело Канарейке морду набить…
- Да это само собой, Вить. – Голос Толяна стал тоскливо-заискивающим, почти слезливым. – Но мне Варька нужна. Я ведь всё обмозговал, ты не думай. Ни тебе, ни мне ничего за это не будет. Она ж такая выё…истая, скорее удавится, чем кому-нибудь расскажет. Никуда она не заявит, я тебе стопудово гарантирую. Никто не узнает.
Пауза… Довольно долгая. Виктор колеблется, взвешивает все «за» и «против». А мне уже просто воздуха не хватает – сердце, того и гляди, из груди вылетит.
- Ну… Не знаю, Толь… Стрёмно это очень…Ей же даже шестнадцати ещё нету…
- Ну и что? Ты думаешь, она целка что ли, раз ей шестнадцати нету?... Да ты эту сучку просто не знаешь! И потом, на фига ей о своем позоре на всю Бахчу трепаться? Это же ей самой не выгодно в первую очередь. Никакого стрёма, я тебе говорю.
Опять тишина. Витёк всё больше и больше поддаётся на веские аргументы братца. Раздумывает.
- Ну, не знаю, не знаю… Неужели так запал, Толян? Невмоготу что ли совсем?
- Ага… Ты б её видел – сам бы ох…ел…А хочешь, тебе потом уступлю? Но только когда сам попробую, лады?.. Увидишь, как кайфово получится, Вить! Она молчать будет, вот увидишь. Помоги, Ви-ить…
- Ладно, хрен с тобой. Чего только для брата дорогого не сделаешь… Устроить только всё надо как следует, чтоб без накладок. И аккуратно главное. Место и время попозже согласуем.
- Ага, ага…
- Но вообще, я бы на твоём месте в первую очередь этого мудозвона поставил бы на место.
- Поставим, Вить. С тобой теперь точно поставим…
Я не помню, как вылетела из этой жуткой квартиры, не помню, как чуть ли не кубарем скатилась по лестнице на улицу. Опомнилась только когда в лицо пахнуло свежим морозным воздухом, и перевела дух, стараясь взять себя в руки. Спокойно… Спокойствие… Вот, и шнурок толком не завязала, и куртку как следует на застегнула… А ведь зима на дворе, простудиться нечего делать. Господи, о чем я думаю, когда только что услышала ТАКОЕ?! А что же мне, собственно, делать с этой, внезапно свалившейся как снег на голову, шокирующей информацией?! Куда бежать? В милицию? И что я там скажу? В доме таком-то, в квартире такой-то братья Шумляевы замышляют групповое изнасилование? Да мало ли кто о чём по пьяни болтает! За руку их пока что никто не поймал. Стоп… В том-то и дело, что ПОКА. Когда поймают – будет поздно. А могу вообще не поймать, и в таком случае Варе я не позавидую. Ну Виталик! Тоже мне, засланный агент – всё самое важное проспал. И всё в результате свалилась на мою бедную голову. Галина Петровна с ума дома сойдёт, если её единственный сын не явиться ночевать, и надо бы ей сообщить, где его искать.
Половину обратного пути я пробежала с твёрдым намерением зайти к Павлецким, однако, чем ближе ко мне становился знакомый серый дом, тем сильнее сжималось моё и без того измученное за весь день сердце. Стоило только представить в дверном проёме отвратительное лицо Павла Андреевича, как ноги вообще отказывались повиноваться – отнимались и тормозили будто чужие. Нет, этого наглого, презрительного взгляда я сейчас просто не вынесу, и без того уже вся на взводе. Но в таком случае, что же мне делать?! Не стоять же в бездействии посреди улицы. И дома я себе места не найду после всего, что произошло. Чёрт побери, и угораздило же меня впутаться во всё это дерьмо! Только месяц тут живу, а уже поседеть в пору от такого экстрима! Вот хоть разорвись на части: и Виталика надо вытаскивать из этого вертепа, и Варю каким-то образом предупредить. Как, когда, каким образом?! Голова готова была лопнуть как переспелый арбуз.
Одна молниеносная мысль заставила моё сердце оживлённо встрепенуться. КАНАРЕЙКА! Как же я могла забыть! Вот к кому можно обратиться за помощью! Уж он-то точно что-нибудь придумает, тем более что его это напрямую касается. Только вот одна загвоздка – где его искать? На часах половина девятого, в это время только тепличные детки сидят дома и читают книжки. А Вадька… Его же всегда где-то носит. И тем не менее, я зачем-то неслась в подъезд Канарейки и остервенело жала кнопку звонка, в глубине души надеясь на чудо. Должно же мне было хоть в чём-нибудь повезти!
Чуда не произошло. Ни Вадима, ни Варвары дома не оказалось. Милейшая тётя Света с сожалеющей улыбкой доложила мне, что оба они ещё гуляют. Ну разумеется, чего же им делать в такой поздний час на улице! Только приключений искать! Особенно Варя когда-нибудь допрыгается – не Шумляев, так какой-нибудь сексуальный маньяк на неё из кустов кинется. Меня вдруг прошиб холодный пот: а что если Толян спьяну решит прямо сейчас отправиться на поиски своей желанной? И раньше меня сумеет её найти!? А вдруг вместо Вари ему и всей его приблатнёной кодле попадётся Вадим?! Его же убьют тогда просто под горячую руку…Непременно убьют, ведь это не элитная звёздновская компания, в силу обстоятельств вынужденная вести с нами войну. Это натуральная банда из начинающих уголовников, которая ни перед чем не остановится в запале звериной ярости. И потом я в жизни себе не прощу своего промедления. Только, чёрт возьми, где же мне искать Канарейку?! Не дай бог, он сейчас развлекается с очередной мочалкой! Не время сейчас, ты слышишь меня, распутная бестия с синими глазами, где бы ты ни был?! Мне глубоко наплевать, кому ты в данный момент морочишь голову, меня не интересует твоё обаяние, катись ты со своими ураганными поцелуями к едрене фене, но я хочу ЧТОБЫ ТЫ ЖИЛ!!!.. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ СУЩЕСТВОВАЛ, ПОТОМУ ЧТО БЕЗ ТАКОЙ ЗАРАЗЫ, КАК ТЫ, ВСЕ МЫ УМРЁМ СО СКУКИ!!! Куда же ты пропал, когда мне так нужна твоя помощь?! Где тебя носит?!
Дома, дома, дома…Неисправные фонари… Пустующие дворы… Кажется, я успела оббежать добрую половину посёлка. У меня кололо в боку и першило горло, я вся взмокла как старая мышь, и чем больше времени проходило в бесплодных поисках, тем явственней ощущала я приближение непоправимой беды. Всё сильнее мне казалось, что помощь моя никому уже не нужна, и я бессильна что-либо изменить. Дома весело встречали меня светом в окнах. Люди, вам хорошо, вы даже не представляете, как мне одиноко и страшно! Я устала, я выдохлась, и я безумно хочу пить!
Четыре неясных силуэта вышли из подворотни в нескольких метрах от меня и спокойно потопали в противоположном направлении. Слава богу, там горел фонарь, и свет его на один короткий миг озарил группу припозднившихся гуляк… Отороченный белым мехом «пилот» я бы узнала из тысячи…
- Вадим!!! – Голос мой сорвался и растаял в ночи… Я больше ничего не видела на расстоянии вытянутой руки из-за обильных слёз, застилающих глаза. Компания остановилась как по приказу, все четверо повернулись ко мне. А я стояла и не могла двинуться с места – колени предательски дрожали и норовили подогнуться, всё тело сотрясалось в нервной лихорадке. Вот и хорошо… Вот и славно…Успела… Он здесь, в окружении верных друзей, живой и невредимый. Вот он идёт ко мне и обнимает за плечи. Внимательно заглядывает в глаза, ждёт объяснений…Как всё-таки здорово, что он есть. И я, в самом деле, бесконечно рада этому обстоятельству…
-Ксюш?.. Ксюшка! Ты чего? Очнись! Чего случилось-то?.. Виталька где? Что с ним такое?
Виталик… Его имя подействовало на меня как оживляющее заклинание, и я с трудом разжала заледеневшие губы:
- Вадим…Где Варька?
Волнение в его глазах уступило место иронии – такого вопроса Канарейка от меня никак не ожидал.
- Вот тебе и здрасьте… Только не говори мне, что ты теперь тоже её фрейлина.
В другой ситуации я бы могла достойно отпарировать этот выпад, однако сейчас было не до препирательств.
- Мне нужно с тобой поговорить. Это очень важно.
- Опять наедине? – Вадим явно имел в виду наш последний разговор в детской раздевалке, и намекал, что я снова буду кидаться на него с обвинениями. Сзади подошли ребята: Миша, Шурик, Юрка Борисов… Свои, родные…Как приятно было их видеть после общения с Шумляевской шайкой!
- Нет…При всех.
- Что-то серьёзное случилось?
- Да…


46

Вадим слушал меня, не перебивая, очень внимательно. Молчали и ребята, окружающие его с обеих сторон. Сбивчиво, взахлёб я рассказала им, как попала в грязную квартиру по приглашению Толяна, как Виталик напился и заснул прямо на кухне, за столом, и как я, собираясь уже уходить, невольно подслушала страшный разговор братьев Шумляевых. Признаться, мне хотелось бы излить душу в полной мере – поведать Канарейке и всем остальным ребятам о том, что Виталик – замечательный парень, и с Толяном он дружит в основном для того, чтобы быть в курсе его замыслов…Однако сейчас на подобные сентиментальные откровения просто не хватало времени. Так что приходилось ограничиваться голыми фактами. А вообще-то, я сердцем чувствовала, что Вадим и без того всё прекрасно понимает. Когда я закончила наконец свою горячую исповедь, некоторое время стояла ошеломлённая тишина. Пацаны с надеждой смотрели на лидера, ожидая его реакции и его решения – каким бы оно ни было. А сам Вадим, казалось, нисколько не встревожился, он выглядел только очень задумчивым.
- Если честно, Америку ты мне сейчас не открыла. Я это всегда знал, с тех пор как мы Шумляева из тусовки выгнали.
- Само собой, Вадь. – Возмущенно отозвался Раскопин, выражая этим общую мысль друзей. – Но сейчас-то, по-моему, всё намного серьёзней. Теперь, с Витькиной поддержкой, Толька осмелеет. Ты бы не рисковал лучше, а?
- Речь вообще не обо мне. – Возразил Вадим спокойно. – Варька меня гораздо больше волнует. Хотя сегодня ей вряд ли что-то угрожает.
- Почему ты так уверен? – Начала было я с жаром, и он тут же оборвал мою вновь начинающуюся истерику ледяным тоном:
- Сегодня у них гулянка, и Витька не такой дурак, чтобы спьяну серьёзные дела проворачивать. Так что успокойтесь все, а то на ваши физиономии смотреть страшно. Того гляди в обморок попадаете один за другим. В данный момент надо решить вопрос с Виталькой.
- Вот именно. – Поддержал Канарейку Юра. – Совсем Павлецкий скурвился. Жаль, такой реальный пацан был.
Я уже открыла было рот, готовясь до хрипоты защищать доброе имя Виталика, однако Вадим на этот раз не дал мне даже начать.
- Ладно! Нравственные проблем давайте потом будем обсуждать. Сейчас не до этого. – Он посмотрел на меня сурово. – Значит, говоришь, за столом уснул? Надо же, никогда Витальку пьяным не видел.
- Иди, посмотри. – Усмехнулся Миша. – Тебе там очень рады будут.
Вадим пропустил его иронию мимо ушей, не обратив на неё ни малейшего внимания. Он по-прежнему обращался ко мне:
- Ты дома у него была? Матери сказала, где он? Она же гипертоник, ей стрессы противопоказаны.
- Я?.. Н-нет… Не ходила.
- Почему?
Вадим смотрел на меня пристально, не моргая – тусклый свет фонаря придавал его глубоким глазам таинственный, загадочный блеск, и я окончательно смешалась. Казалось, он опять видит меня насквозь, читает все мои мысли и вовсе нет необходимости рассказывать ему о том, что произошло у Виталика в квартире. Впрочем, я и под дулом пистолета не решилась бы признаться ребятам, ЧТО ИМЕННО спровоцировало Виталика на безобразную драку с отцом.
- Я…Я отца его боюсь. – Затаив дыхание, я ждала новых вопросов и, ставшей уже такой привычной, насмешки в адрес моей ложной скромности. Однако на этот раз Вадим кивнул с пониманием:
- Да уж. Страху уважаемый Пал Андреич нагнать умеет. Я б от такого папаши ещё в младенчестве в детский дом сбежал. У них чего-то случилось?
Покривить душой я не сумела.
- Вообще-то да. Они подрались.
- Ни фига себе! – Ребята изумленно загалдели – представить тихоню Виталика в драке с отцом было нереально. Один Вадим по-прежнему оставался невозмутимым.
- Довел, значит, папа. Наконец-то. Когда-нибудь это всё равно должно было произойти. Ты сама видела или он рассказал?
- Сама.
Хорошо, что было темно, и никто не увидел, как предательски вспыхнули мои щёки. Знали бы они, в каком виде я была, наблюдая за этой дракой.
- Обалдеть! – Юрка аж задохнулся любопытством и ужасом одновременно. – А чего они не поделили-то, Ксюш?
- Не знаю – Я готова была сквозь землю провалиться от его банального вопроса.
- Нет, ну как не знаешь? Что они, без причины сцепились?
- Юр, тебе не всё равно, а? – Вовремя вмешался Вадим. – Хватит идиотской болтовни, давно пора действовать. Пойдём к Павлецким все вместе. Нам Пал Андреич не страшен. А наша Красная Шапочка, если хочет, может у подъезда постоять.
Иногда Канарейка просто умилял меня своей деликатностью, в такие минуты мне от души хотелось его расцеловать. Разумеется, чисто по-братски.
Теперь с меня были сняты все полномочия. Я могла спокойно шагать в окружении ребят и целиком полагаться на их волю. И десяти минут не прошло, как все мы оказались возле дома Виталика. Там на какой-то миг возникло замешательство.
- Шурик, - обратился Вадим к вечно молчавшему Чернову, - найди ещё кого-нибудь из наших ребят, только бегом. Мы пока к Галине Петровне поднимемся.
- Ты что, собираешься её за Виталькой в этот притон отправить? – Ужаснулся Юра. – Не лучше ли тогда сразу и «скорую» вызвать?
- Надо её сперва подготовить. – Вадим взглянул на часы. – Двадцать минут десятого… С ума она пока ещё не сходит. Придется потревожить…Иначе мы к Шумляеву просто не сунемся.
Миша нетерпеливо вмешался:
- Может, ты нам объяснишь, что ты намерен делать? Зачем нам Виталькина мать? Мы что, без неё не справимся?
- Ага. Я посмотрю, как ты войдёшь в этот притон с кем-нибудь из нас. Дай бог, без поножовщины обойдется.
- Ты думаешь…
- Я не хочу никем рисковать. – Безапелляционно и уверено отрезал Канарейка. Голос его звенел сталью полководца на поле сражения. – Пусть Галина Петровна вызывает участкового, за Виталькой мы пойдём только в его сопровождении.
Впервые в жизни из уст Вадима я слышала здравые речи! Куда девалось его постоянное безрассудство и склонность к авантюрам? Нынешний Канарейка отвергал саму мысль о самодеятельности, предпочитая заручиться поддержкой взрослых, а не действовать на авось. Что ж, это было очень умно с его стороны. Значит, моя информация беспокоила Вадима гораздо сильнее, чем он хотел показать при друзьях. Даже несмотря на то, что «Америку я ему не открыла».
Всё пошло по намеченному плану. Саша Чернов помчался собирать ребят на подмогу. Вадим, Миша и Юра отправились к Павлецким и буквально минут через пять в их сопровождении из подъезда выкатилась, неуклюже переваливаясь, белая как мел Галина Петровна. Наспех одетая, она на это раз была без своего обычного парика «а-ля шестидесятые». Свои волосы у Галины Петровны оказались роскошными – длинными и густыми, вот только слишком много проседи серебрилось в их чёрных прядях. Она забрала их кое-как, и они то и дело лезли ей в глаза.
- Ничего страшного. – Держа женщину под руку, торопливо говорил Вадим. – С ним всё в порядке, Галина Петровна, просто выпил лишнего и заснул. С кем не бывает в жизни? Просто забрать его оттуда надо, домой, в постель. Мы вам поможем, не волнуйтесь.
- Как же так?.. Ничего не понимаю… - Галина Петровна всё еще пребывала в состоянии шока. – Выпил?.. Как это выпил, ребятки?.. Мой Виталик? Вы что-то путаете…Он не мог напиться…Его же отец…О, господи…
- Ну всё же бывает, Галина Петровна, я же говорю…Ну что вы так убиваетесь?
- А участкового-то зачем же, Вадик?
- Да мало ли что? Там полон дом пьяных. Кто знает, как они себя поведут? Вдруг драться полезут? Они нас не очень-то любят, знаете ли.
- Ох!.. А они его там не покалечат?!
- Не покалечат, Галина Петровна, не бойтесь. Витальке ничего не угрожает. Сейчас мы участкового возьмём и сходим туда с ребятами. Вы только успокойтесь.
Однако это только на словах всё было проще и быстрее. Во-первых, участкового отыскали не сразу – он обнаружился дома. Довольно молодой, лет тридцати с небольшим, невысокий, начинающий полнеть мужчина встретил нас с очевидной досадой. Он, кажется, только что плотно поужинал и теперь готовился ко сну, а может быть и к более приятному занятию – из-за спины участкового выглядывала худенькая, белобрысая жена в домашнем халатике. На руках у неё пронзительно визжал головастый пузатый малыш. Прерывать семейную идиллию никому из нас, конечно же, не хотелось, однако Галина Петровна, как выяснилось, знала местного милиционера очень хорошо и даже называла по-родственному «Олежкой».
А «Олежка», в свою очередь, ничуть не хуже был знаком с Вадимом – заметив его среди нас, участковый вообще скривился как от зубной боли.
- Канаренко? Опять ты? Слушай, меня уже два года от тебя лихорадит! И тут, конечно, без твоего участия не обошлось?
- Да я ни при чём на этот раз. – Заверил Олега Канарейка, и трудно было упрекнуть его в лукавстве. Впрочем, само появление здесь первого бахчинского экстремала уже говорило о том, что вечер для представителя закона резко переставал быть томным.
Некоторое время, стоя на лестничной площадке, мы терпеливо дожидались, пока Олежка успокоит свою недовольную жену, оденется и приведёт себя в надлежащий вид. Он вышел к нам уже в милицейской форме – строгий и важный, а потом мы семенили за ним гурьбой, по очереди буксируя задыхающуюся Галину Петровну, которая и говорить-то толком не могла. На все деловитые вопросы Олега лаконично и чётко отвечал Канарейка.
- Так это старший Шумляев своё возвращение отмечает, говоришь?
- Ну да.
- А чего не у себя дома? Кто в девятнадцатом доме у него живёт?
- Дружок-наркоман. Ты же знаешь, там всегда пьянки. Соседи, что ли, никогда не жаловались?
- Ты мне не «тыкай», я тебе не приятель. Скажи лучше, как там твой друг оказался?
- А как там ещё можно оказаться? Пригласили.
- И ты там тоже был?
- Я?! Товарищ участковый, меня бы в этой квартире у самого порога прибили. Мы с Шумляевым на ножах.
- Господи, да с кем вы только не на ножах.. Когда уже угомонитесь? Взрослые парни ведь. Чего всё не поделите? Ни сна с вами, ни отдыха.
- А я-то чего?
- Да ладно овцой прикидываться, Канаренко. Мне одной только прошлогодней истории с лихвой хватило. Надо же было додуматься – мотоцикл чужой со стоянки угнать!
- Ну, нашёл чего вспомнить! Чего только в четырнадцать лет на ум не придёт. Тем более, впервые пива выпил – надо думать.
- Как у тебя всё просто, с ума можно сойти. Меня потом этот байкер целую неделю донимал – требовал сказать, кто его «Хонду» раздолбал.
- Чего ж не сказал?
- Тебя, дурака, пожалел. Хотя стоило бы ему тебе ребра пересчитать, чтобы впредь не повадно было хулиганить.
- Спасибо, Олежка…
- Я те дам – «Олежка»! Пошути ещё у меня…
- Больше не буду, гражданин начальник.
- Уймись, шут гороховый! Не забыл, что на учёте у меня стоишь?
- Да я бы забыл. Ты…Вы постоянно напоминаете…
Этот быстрый диалог на бегу удивительным образом поднимал мне настроение. Несмотря на серьёзную тему, и Олег, и Вадим говорили с явной иронией, словно подтрунивали друг над другом, и от этого атмосфера уже сама по себе не казалась такой напряжённой. Молодой участковый чем-то мне импонировал. Всё в нем – и круглые румяные щёки, и курчавые тёмные волосы, и спокойные, добрые глаза составляли хороший портрет истинного борца за справедливость. Почему-то чувствовалось, что на Вадима Олег особенно и не сердится, а возмущается его фамильярностью скорее ради порядка. Похоже, и сам Канарейка хорошо знал характер участкового, от того и не боялся обращаться с ним так панибратски.
Возле девятнадцатого дома нас, оказывается, уже поджидал Саша Чернов. Ему удалось найти ещё трёх человек и теперь все они, вчетвером, нерешительно топтались около песочницы, обсуждая случившееся. Олег сходу сообразил, зачем ребята тусуются именно здесь, кивнул им, подзывая к себе.
- Ну что там? Ничего не слышно?
- Не-а. – Жуя жвачку, мотнул головой Женя Евсеев, тощий и нескладный как жердь баскетболист. – Тихо. Спят, наверное. А чё, будем штурмом брать?
- Штурмом. – Серьёзно подтвердил молодой участковый. – Кто со мной за другом пойдёт? Мне человека два надо.
Возникшее было замешательство быстро нарушил Вадим:
- Да мы все пойдём, Олег…Александрович… Мало ли как вас там встретят?
- А что, стрельба может начаться? – Олег всё-таки не сдержал улыбку, глядя на активного подростка. Тот улыбнулся ему в ответ.
- Серьёзно, Олег Александрович, нас там с хлебом-солью не встретят. Мне даже жалко вас сюда втягивать, вы же семейный человек.
- Я тебя сейчас домой отправлю, спать. Умник нашёлся. – Подавляя в себе невольный смех, Олег шутливо дёрнул Канарейку за ухо с серьгой. – Это вот чего ты тут понавесил? Панкуешь?
- Эй, полегче. Смотри, не оторви.
- Снял бы лучше сам. Пока кто-нибудь другой не оторвал.
- Это кто, например?
- Да те же вон дружки ваши, к которым мы сейчас в гости собираемся. Бережёного бог бережёт.
- Серьёзно, что ли? – Вадим с наигранным ужасом распахнул глаза.
- Серьёзней быть не может, Вадь.
- А может тогда уж и кастрировать себя сразу?
- Зачем?
- Сам сказал, бережёного бог бережёт. Мало ли чего в драке может случиться? Оторвут ещё…
- Ладно, иди уже давай! Язык бы тебе лучше оторвать – уши от твоей болтовни вянут.
В подъезд Олег и Вадим вошли первыми, вместе, словно два закадычных дружка. Галина Петровна, которая в конце концов оказалась полностью на моём попечении, рванулась вслед за ними, и я с трудом успела её удержать:
- Не торопитесь, не торопитесь. Пусть они сначала поднимутся.
Страха я уже не испытывала, теперь было просто интересно, чем же закончится вся эта котовасия. Оставаясь на заднем плане, я могла как следует за всеми понаблюдать. Дверь пресловутой квартиры оказалась открытой. Ни грабителей, ни представителей закона тут очевидно не ждали. Тем лучше для всех. Олег дёрнул ручку и решительно шагнул через порог, распихивая с дороги толпу ребят. Галина Петровна метнулась вслед за ним, и я вынуждена была остаться в самом хвосте процессии. Сейчас, по идее, должны были раздастся пьяные вопли и шум потасовки, ведь наши пацаны, по сути, влезли в самое вражеское пекло. Я так и не рискнула продвинуться дальше знакомой уже мне захламленной прихожей, поэтому так и застыла, прижавшись к облезлой двери туалета. Олег и Галина Петровна, не мешкая, отправились на кухню.
- Ох!.. – Тотчас же раздался оттуда тяжелый стон женщины. – Сыночек мой!
- Спокойно, Галина Петровна. – Голос участкового звучал бодро и по-деловому. – Расслабился парень, всё бывает. Давайте разбудить его попробуем.
Значит, с тех пор как я ушла, ничего не изменилось. И то хорошо. В квартире вообще стояла поразительная тишина, словно и не было в ней никого, кроме нас. Осмелев, я шагнула вперед по узкому коридору, свернула на кухню. Бардак царил там всё тот же. Возле мусорки, раскинувшись, громко храпел Санёк. И Виталик спал всё так же, уткнувшись лицом в стол, заставленный бутылками и остатками закуски. Невыносимое зрелище, безумно хотелось закрыть глаза и убежать прочь – так, как я уже и поступила накануне. Однако теперь меня окружали друзья – настоящие, хорошие мальчишки, рядом с которыми я никого и ничего не боялась.
Пока Галина Петровна и Миша Раскопин безуспешно пытались растормошить Виталика, Олег отправился исследовать комнаты. И в одной, и в другой он, видимо, не обнаружил ничего хорошего, потому что вернулся мрачнее тучи, сохраняя выражение крайней брезгливости на лоснящемся, гладко выбритом лице.
- Чего там? – Приблизился к участковому Вадим.
- Даже не знаю, каким словом назвать. Ум за разум заходит. Но по сути, люди они все взрослые, запретить им так отдыхать я права не имею.
- Разумеется, никто и не спорит. А Шумляевы где? Там?
Олег поморщился:
- Да там, где ж ещё. Ума ещё хватило ордер у меня потребовать. Насмотрятся американских боевиков и туда же – права качать.
- Сейчас я им права зачитаю. – Вадим двинулся в первую попавшуюся комнату, и я инстинктивно рванулась за ним, на полпути поймав за рукав дубленки:
- Стой! Не ходи к ним!
В моём вопле слышался такой панический страх, что Канарейка сперва даже растерялся. И тем не менее, руку попытался освободить:
- Да ты чего, Ксюшка? Никто меня тут не убьёт.
- Всё равно. – Меня почему-то снова заколотило. – О чём тебе с ними говорить?
- Это моё дело. Отпусти. – И уже более резко вырвал руку из моих пальцев.
Собственный страх и мне самой казался необоснованно глупым, но ведь это же я, а не кто-то другой, была свидетелем разговора двух Шумляевых, и понять моё поведение, думаю, может каждый.
- У-ау! Здорово, Шумляев! Как ты живописно в этом свинарнике смотришься! Прям как будто здесь родился! – Жизнерадостный голос Вадима звучал в данной ситуации довольно неуместно, и я покрылась липким потом, представив, как разъярится сейчас пьяный Толян при виде своего заклятого врага. Нет, война со звёздновцами была невинной забавой по сравнению со страстями, кипящими внутри нашего посёлка.
- Ви-итя-а!!! – Раздался истошный рёв за дверью комнаты. – Вить, просни-ись!!! Это он!!! Или у меня глюки?! Ви-ить?!!
- Не вовремя Витя вырубился, правда? – Канарейка откровенно издевался над Толяном. – А это что за мочалка с тобой тут валяется? Ты её в бреду, наверное, за Варьку принимаешь? Знаешь что, Толик, советую тебе и дальше жить такими фантазиями. Иначе у тебя будут большие проблемы.
- Ты…С-сука!!!... Я тя достану!...Ви-и-ить, встава-а-ай!!!
- А без Вити слабо?.. Толик, я тебе серьёзно говорю и надеюсь, что ты своими обкуренными мозгами это усвоишь. Держись от нас подальше. Особенно это Варьки касается. На пять метров к ней приблизишься – шею тебе верну собственноручно, и твой братец-рецидивист тебя не спасёт. Понял?.. Понял, спрашиваю, мудак?!
- Ви-ить!!!
Мне бы очень хотелось не только слышать эту несуразную перепалку, но и видеть её собственными глазами – наверняка, физиономия у Шумляева была сейчас прикольная. Вот только входить в комнату, где штабелями валяются друг на друге голые дегенераты, я не решилась. Всё-таки для подобного рода зрелищ мой разум считался ещё относительно целомудренным, и стоило бы не развращать его раньше срока.
Слава богу, ребята в это время, так и не разбудив Виталика, решили действовать сами, и под чутким руководством участкового поволокли его с кухни в прихожую. Там им кое-как удалось нахлобучить на моего бедного кавалера куртку, запихать безвольные ноги в ботинки. В продолжение всего этого процесса Виталик слабо трепыхался и что-то бессвязно мычал себе под нос. Никто особенно не вникал в его пьяный бред. Часть ребят обихаживали Галину Петровну, которая тоже едва держалась на ногах и вот-вот была готова упасть в обморок. Так и вышли мы все из квартиры двумя партиями. Я опять оказалась в хвосте этой труппы, и только на первом этаже меня догнал Вадим – он, как выяснилось, вышел самым последним.
- Ну, как он?
- Виталик? Да так же. Никак. Не очнулся. А ты что там так долго делал?
- Как это что? Любовался грехопадением противника. Надо понимать!
- Это было опасно. В таком состоянии он тебя и правда мог убить.
Вадим беспечно улыбнулся:
- Да брось ты. В таком состоянии он кулак выше пояса не поднимет. Если бы у меня не было преимущества, разве я бы туда пошёл?
- Пошёл бы. – Не задумываясь, выразила я своё мнение. – Потому что у тебя в голове одного очень важного винтика не хватает. И его отсутствие рано или поздно тебя погубит.
- Не понимаю – Канарейка обиженно нахмурился. – Что ещё за винтик ты имеешь в виду?
- Очень важный винтик. Инстинкт самосохранения называется.
На этот раз Канарейка благоразумно промолчал, и некоторое время мы шли молча, рука об руку. Впереди нас ребята вели под руку Галину Петровну и волокли бесчувственного Виталика. Я подумала о том, как стыдно было бы бедной женщине, случись всё это средь бела дня, когда вокруг полно людей – даже сейчас, когда улицы пустовали из-за рано спустившихся сумерек, ей, наверное, хотелось умереть от горя. О чём-то похожем, наверное, подумал сейчас и Канарейка.
- Зря мы тётю Галю сюда притащили. – Сказал он после непродолжительной тишины. – Без неё бы зашли за Олежкой и о помощи попросили. А можно было и вообще без участкового обойтись. Там всё равно все невменяемые. Ничего бы они нам не сделали.
- А если бы сделали? – Уныло возразила я. Настроение пропало напрочь. – Ты как главнокомандующий обязан заботиться о своих бойцах.
- А я что, по-твоему, делаю? – Вскинулся он с прежней обидой. – У меня в голове есть другой очень важный винтик. Ответственность за друзей называется. И он ещё ни разу не барахлил, можешь мне поверить.
- Серьёзно? А на Виталика эта ответственность распространяется или уже нет?
- Мы, кажется, на эту тему недавно с тобой говорили. Если бы мне было плевать на Витальку, я бы в этот свинарник не сунулся ни за какие коврижки.
Никакого лицемерия ни в лице, ни в голосе Канарейки я не уловила. Похоже, он говорил искренне. Да и какие у меня были основания ему не верить? Всё-таки с Виталиком их связывали долгие годы дружбы, и то, что из-за меня Виталик перестал общаться с Вадимом, нисколько не изменило отношения друга к нему. Мне снова до боли в сердце захотелось амнистировать Виталика, и на этот раз я не сдержалась:
- Виталик немного изменился после вашей ссоры. Но хуже он не стал, поверь мне.
- Я это знаю. – Спокойно откликнулся Вадим. – Если ты думаешь, что я держу на него зло, ты меня плохо знаешь.
- Да ты-то сам себя хорошо знаешь?
- Надеюсь, что да. – Он умолк, о чём-то размышляя, а я, шагая рядом, снова исподтишка любовалась его лицом. Даже в темноте оно смотрелось божественно… Вокруг этого лица, как всегда, меркли все краски. Всё, что жило, двигалось, дышало теряло свои очертания и становилось размазанным нечётким пятном. Мне казалось, что по улице идём мы одни – нет ни участкового Олежки, ни Галины Петровны, ни Виталика, болтающегося в руках ребят. Да и весь мир в целом был просто нереальной декорацией на сцене, где блистал Вадим Канаренко. Сейчас мне хотелось бесконечно идти по зимней заснеженной дороге. Просто идти и смотреть на этого удивительного, непонятного парня. Самого незаурядного из всех, кого я когда-либо знала.
- Ты куда сейчас? Домой? – Неожиданно обратился ко мне Вадим, и я растерянно пожала плечами:
- Я?.. Не знаю.
- Поздно уже вообще-то.
- Всё равно сейчас не засну после всего этого.
- Что, тяжёлый был денёк? – Канарейка сочувственно улыбнулся. По-настоящему сочувственно, и я в ответ не могла не улыбнуться.
- Да, пожалуй. И предыдущая ночка тоже. Кстати, это ты постарался, да?
- А разве не сработало?
- Сработало. – Я чуть было не ляпнула «чересчур», но вовремя спохватилась. Не хватало ещё чтобы он что-нибудь заподозрил со своим аналитическим умом.
- Ну вот. – Констатировал Вадим. – А я ведь даже элементарной благодарности за это от вас не потребовал.
- Спасибо. – Буркнула я зачем-то, хотя на самом деле надо было сказать что-нибудь другое – более глубокое и полноценное, что-нибудь, выражающее мои эмоции в полном объёме. Вот только время сейчас было не подходящее.
Мы проводили процессию до самого подъезда Павлецких, но подниматься не стали. Не было никакой необходимости толпиться в тесной квартирке Виталика, ребята прекрасно могли там справиться и без нас. Когда они ушли, сразу стало тихо, и я вдруг поняла, насколько уже поздно. Мама, наверное, волнуется – сегодня никто не предупредит её о моём местонахождении. Значит, опять нотации и упрёки. Как я устала от всего этого… И как же мне не хотелось домой.
- Пошли, я тебя провожу.
Оторвав зачарованный взгляд от берёзы, едва виднеющейся в темноте, я посмотрела на Вадима с недоумением. Истолковав выражение моих глаз по-своему, он усмехнулся:
- Ты что, всё ещё меня боишься?
- Нет. – Я прислушалась к себе и с удивлением осознала, что действительно нисколько не боюсь оставаться с ним наедине. – Просто…Не хочется домой идти…После всего этого…
- Всё ясно. Ну что ж, желание дамы – закон для кавалера. До полуночи есть ещё часа полтора. Давай гулять.


47

Окутанный ночью зимний посёлок выглядел потрясающе сказочно и умиротворенно. И никогда я не думала, что бродить в этой красоте с не менее шикарным парнем можно просто так – не волнуясь и не помышляя о чём-то интимном. Страха на самом деле больше не было, и я не знала, как объяснить себе эту незаметную перемену в своём сознании. Может быть, связь с Виталиком сразу же поставила грань между мной и Вадимом? Это было самое логичное, что я могла предположить. Как бы там ни было, теперь всё было по-другому. При первой же возможности я попыталась выразить Вадиму свою признательность.
- Ты…Прости меня, пожалуйста, за всё. Я была такой дурой…
- Простить? – Не понял он. – За что простить?
- За то, что наговорила тебе тогда в раздевалке. Я была неправа.
Сообразив, о чем идёт речь, Вадим от души рассмеялся:
- Нет, ты молодец! Здоровско меня отчихвостила! Как обухом по башке, честное слово! Так мне и надо было.
- Не стоило мне так горячиться. Но я правда за Виталика очень испугалась.
- Виталька счастливый человек… Я ему завидую…
- Завидуешь?! Ты?! – Изумилась я. – Вот уж ни за что не поверю, извини! В чём ты можешь ему завидовать?!
- Разумеется, поверить трудно. – С неожиданной горечью проговорил Канарейка, и в свете фонарей я заметила, что даже глаза у него заволокло грустью. – Уж мне-то, кажется, чего в жизни не хватает, да? Семья хорошая, дружная… Учусь, слава богу, нормально. Девчонок море… Но ведь это имидж. Не я его создал, поверь мне.
- А кто? – Затаив дыхание, я с трепетом ожидала новых откровений. Вадим пожал плечами:
- Не знаю. Общество, наверное. Люди… Мне просто навесили ярлык сердцееда. И теперь каждый ждёт от меня чего-то из ряда вон выходящего. Побед каких-то новых…И мне хочется соответствовать этому образу, потому что иначе…
Он на миг умолк, колеблясь, и я тут же поторопила:
- Иначе – что?
- Иначе я попросту лишусь авторитета. Стану как все.
- А ты не хочешь быть как все? Разве это плохо – быть обыкновенным человеком?
- Возможно, и нет. Может быть потом, когда-нибудь я захочу стать обыкновенным. Когда вырасту, заматерею…Когда уже не будет в моей жизни этих тусовок, не будет ребят…А пока всё это есть, необходимо держать марку.
- Зачем?
- За тем, что я уже к этому привык. Это как наркотик – раз попробуешь и уже не можешь остановиться.
- Вот как… А говорил, что наркозависимость тебе не грозит. Стало быть, у тебя тоже есть свои слабости.
Говоря откровенно, я боялась, что Вадим обидится на мои слова, но он, как ни странно, лишь улыбнулся.
- Да, пожалуй ты права. Раньше я как-то об этом не думал. Определённо, что-то нашло сегодня… Вечер, наверное, хороший…Располагает к откровенности. И потом… Я уже говорил, что Виталька, несмотря ни на что, счастливый человек.
- Почему? В чём его счастье?
- Вот как раз именно в том, что он нормальный. Обыкновенный человек. В том, что он может любить чисто по-человечески, и в том, что ты это ценишь, в отличие от других девчонок. Ему повезло, что ты у него есть.
- Можно подумать, что у тебя никого нет. – Резонно заметила я, чувствуя небывалую серьёзность в словах Вадима и бесконечно наслаждаясь его искренностью. – Тебе ли жаловаться на недостаток внимания?
- А я и не жалуюсь. – Весело ответил Канарейка. – Только…Взять хотя бы тебя, Ксюш… Ты ведь всерьёз меня не воспринимаешь, верно?
Сквозь показную браваду я ясно распознала требовательность – Вадим смотрел мне в глаза, ожидая честного ответа. Я мысленно вспомнила всю гамму чувств, что вызывал он во мне, начиная с первого дня знакомства, и покрылась краской смущения:
- Ну…Вообще-то…
- Да говори, говори, не стесняйся. От такого как я у порядочных девушек всегда одни неприятности. Никакой надежности в завтрашнем дне, никаких гарантий – только удовольствия на уме, только сиюминутные прихоти. Ни одна уважающая себя девушка, в том числе и ты, не отнесётся ко мне с доверием.
Робость постепенно отпускала меня, и вот уже победу над ней одержал мой природный импульсивный темперамент:
- А разве тебя самого это не устраивает, Вадим? Разве тебе так уж необходимо это доверие? Зачем тебе нужна любовь порядочных девушек, если ты отрицаешь само существование этого чувства? Ведь стоило бы тебе только захотеть, стоило бы изменить своё отношение к девушкам…
- Я умер бы со скуки, став идеалом. – Оборвал меня Канарейка полушутя-полусерьёзно.
- Но тогда же к тебе станут по-другому относиться. – Всё-таки решила я закончить свою мысль.
- Ты так считаешь? – Вадим лукаво прищурился. – Значит, если я изменю свой образ, меня будут любить ещё больше, чем любят сейчас?
«Разве это возможно?» - смеялись беззвучно его ясные глаза, и мне отчего-то тоже хотелось засмеяться. Я уже начала привыкать к тщеславию Канарейки, теперь оно не возмущало меня, как это было прежде, да и сам Вадим, такой неправильный и непредсказуемый, казался сейчас очень понятным и близким. Я, наверное, уже не смогла бы на него рассердиться, что бы ни произошло.
- Самое интересное знаешь в чём? – Продолжал Вадим. – Я ведь ничего особенного-то и не делаю. Никаких усилий не прилагаю для того, чтобы завоевать себе авторитет.
- Вот как?...А мне показалось..
- Иллюзия, Ксюш. Самообман. Не слишком ли много философии для такого прекрасного вечера?
Внутри у меня всё похолодело, и невинная прелесть зимнего пейзажа внезапно рассеялась, подобно утреннему туману. Нет, ради бога!.. Я не в силах начинать всё сначала! А ведь всё так хорошо шло… Должно быть, я слишком долго молчала, Канарейка уловил мне напряжение и мягко улыбнулся:
- Ну вот…Опять ты меня испугалась… Что ж такое-то, а? Я-то уже было понадеялся, что после того, что между тобой и Виталькой произошло, ты эти страхи…
- Откуда ты знаешь?! – Закричала я, пожалуй, слишком громко и напугано, не соображая, что этим выдаю себя со всеми потрохами. В ночном переулке голос мой прогремел ударом набата и, казалось, даже снег с деревьев посыпался на наши открытые, несмотря на мороз, головы. Я не понимала своих эмоций в этот миг – слишком сильно потрясли меня рассуждения Вадима. Неужели он следил за нами всё это время?! Бред, не может этого быть!!! Он же человек, в конце концов, а не дьявол во плоти! Или он всё-таки оракул, всевидящий и вездесущий?!
- Ладно, чего ты всполошилась-то? – Вадим наблюдал за моей душевной паникой с невозмутимым спокойствием. – Никому, кроме меня это и в голову не пришло, так что не бойся за свою репутацию.
- А…А ты? – Дар речи возвращался ко мне с трудом. – Ты как догадался?
- Интуиция подсказала. Она у меня, говорят, уникальная. К тому же видел, какие вы из школы выходили после того как ночь в мастерской провели.
- И…и ка-какие же? – Ну вот, уже и заикаться начала с перепугу.
- Заторможенные. Будто контузило вас обоих в том кабинете. Особенно по Витальке это было очень заметно. – Он помолчал немного, снова улыбнулся с видимым участием. – Ладно…Расслабься ты…Всё нормально. Рано или поздно между вами это всё равно бы произошло. А такие люди как Виталька обычно ещё сильнее привязываются после секса.
- Он и так, по-моему, слишком сильно ко мне привязан. – Голос мой, пожалуй, чересчур явно выражал сожаление. Канарейка его почувствовал:
- А ты этому не рада?
- Нет, почему… Меня это просто иногда пугает…Слишком сильное у него чувство, и я…
- И ты не готова ответить ему тем же? – Закончил Вадим, чем опять поверг меня в глубочайшее изумление. Вообще, сказать я хотела вовсе не это, однако мысли, признаюсь, текли именно в таком направлении. Я посмотрела на Вадима с откровенным восхищением:
- Послушай, откуда ты так хорошо всё знаешь? Мне кажется, что ты ещё много интересного можешь рассказать обо мне, чего я сама о себе не знаю. Но почему-то не хочешь…Или ждёшь подходящего случая.
Откровение за откровение – Вадиму польстило то, что я ему сказала.
- И чего же ты хочешь от меня услышать?
- Правду.
- Ту, которую ты сама о себе не знаешь?
- Да. Которую ты со стороны видишь лучше, чем я.
Наш диалог выглядел абсурдно. И, тем не менее, я никогда ещё не была такой серьёзной. Что-то подсказывало мне – именно сегодня и сейчас мы с Вадимом можем быть предельно откровенными. И только в этот поздний вечер между нами всё решится окончательно. Тишина нависла над посёлком. Окутанный снежным покрывалом, он теперь выглядел на удивление чистым и опрятным. Куда-то исчез вечный мусор, скрылась под сугробами режущая глаза грязь. И уже не казался мне отвратительным этот тесный мирок под заковыристым названием «Бахчиванджи», и куда приветливей стали серые пятиэтажки, никакие и не безликие вовсе, а очень даже разные. Каждый дом вызывал теперь в моей памяти определённые ассоциации, каждый двор о чём-нибудь да напоминал. Никогда раньше мне не было так интересно жить, никогда я ещё не впитывала в себя каждый свой прожитый миг, бесконечно наслаждаясь всем вокруг и всему вокруг внимая. Я словно заново перерождалась, поменяв место жительства. Сколько же времени прошло с тех пор? Чуть больше месяца…И вот уже нет моего невинного детства. И вот уже серьёзные проблемы забивают мою голову, не слишком ещё готовую для подобных мысленных перегрузок. Я задаю себе кучу вопросов, копаюсь в своих чувствах, мучаюсь сомнениями… Такой ли я была раньше, когда жила в Твери? Кажется, ни тогда, ни теперь я себя толком не знала. И разобраться в своём поведении не могла…
- Ты знаешь, что я тебе скажу, Ксюш. – Голос Вадима, прозвучавший во тьме, показался мне непривычно грустным. – Вы с Виталькой разные люди, это невооружённым глазом видно. Поэтому я тебя и проверял. Не верил, что ты с ним серьёзно.
- Я не давала тебе повода так думать. – Обиженно заметила я. – Виталик самый лучший парень на свете. Он даже лучше тебя. Не обижайся.
- Я знаю. Иначе я бы с ним не дружил.
- Я ему рассказала, как ты переживаешь.
- А он что? – Вадим старался не выдать свою заинтересованность, однако я и без того понимала, что для него значит дружба с Виталиком.
- Он тоже очень переживает, Вадь. И зря ребята его в предательстве обвиняют. Душой он всегда с вами. Просто…
- Просто – что? – Теперь Канарейка уже не смог скрыть жгучего любопытства.
- Шумляев хотел с его помощью тебе отомстить. Предлагал ему вызвать тебя вечером к забору…
Дальше можно было не объяснять, Вадим всё понял, мрачно меня прервал:
- Дурак Шумляев… Виталька никогда на такое не пойдёт, что бы между нами не произошло. Я его знаю. И верю ему больше, чем себе самому.
- Он и не пошёл. – Подтвердила я воодушевлённо. – И остался он с Шумляевым только для того, чтобы помешать ему с тобой расправиться. Для страховки.
- Это значит, вроде шпиона что ли во вражеском тылу? – Вадим усмехнулся. – Мог бы, по крайней мере, нас в известность поставить.
- Вадь, неужели ты не понимаешь, что он обижен? Или ты думаешь, что гордость есть только у тебя одного? Если бы ты хоть раз пересилил себя, вы бы сразу же помирились. Достаточно одного твоего жеста навстречу, чтобы он тебя простил.
- Я не нуждаюсь ни в чьём прощении. – Отрезал Канарейка жёстко и с привычным уже вызовом. Конечно, чего же я ещё от него ожидала? Вызволяя Виталика из вражеского притона, Вадим и так проявил небывалое великодушие. Глупо было бы рассчитывать на большее. И, тем не менее, очень хотелось сделать что-нибудь, положить конец этой бессмысленной ссоре, возникшей из-за моей скромной персоны.
- Так не может всю жизнь продолжаться. – Сказала я, сама не понимая зачем. – Вы нужны друг другу. Разве можно одним махом зачеркнуть восемь лет вашей дружбы?
- Мы её и не зачеркивали, Ксюшка. – Почти ласково возразил мне Канарейка. Как старый дедушка – маленькой, наивной внучке, не понимающей самых простых жизненных истин. – И никто, даже ты, нашу дружбу разбить не состоянии. Слишком долго она длится. И слишком много мы вместе пережили. Нет такой тайны, которую Виталька обо мне бы не знал. Так же, как и я, в свою очередь, практически всё о нем знаю. Даже то, о чём никому больше не известно.
Последние слова Вадима заставили меня инстинктивно напрячься – слишком очевидно было, что произнёс он их неспроста, имея в виду что-то конкретное, о чём я подспудно уже догадывалась, хотя и сомневалась. А Вадим продолжал, будто мысли мои читая:
- Вот ты, наверное, удивляешься, почему отец Витальку ненавидит? Конечно, со стороны довольно дико это выглядит. А тебе никогда не приходило в голову, что уважаемый Пал Андреевич никакого отношения к Витальке не имеет?
Несмотря на то, что подобная мысль в голову мне приходила не однажды, услышав это от Канарейки, я испытала легкий шок.
- Как… Как – не имеет? Ты хочешь сказать, что Галина Петровна своему мужу…изменила с кем-то?.. А мне показалось, что Виталик на отца похож…
- Правильно тебе показалось. – Уныло подтвердил Вадим, глядя куда-то в даль и, видимо, испытывая душевную муку от этого признания. – Тётя Галя в молодости в младшего брата Павла Андреевича была влюблена. От него и залетела. Жениться он на ней не захотел – видать, планы на будущее другие были…А Павел Андреевич к ней давно чувства питал. Вот и предложил ей руку и сердце, племянника пообещал своим сыном признать… Тогда, говорят, тётя Галя хорошенькой была, худенькой и стройной. После родов чем-то заболела и разнеслась до необъятных размеров. Пал Андреевич теперь, небось, тысячу раз пожалел о своем благородстве. Вот и отыгрывается теперь на них обоих. На жене и на Витальке ни в чём не повинном.
После рассказа Вадима меня начало знобить.
- Откуда ты всё это знаешь?
- От верблюда. От Витальки, от кого же ещё? Сколько раз за эти годы он мне в жилетку плакался, уж и не сосчитаю теперь.
- А он? Сам он как узнал?
- Ему мать рассказала. Года три назад…
- Зачем?! По-моему, лучше не знать, что ты не родной!
- Да что ты говоришь! – Оборвал меня Вадим язвительно. – По-твоему, лучше всю жизнь объяснять своему сыну, за что родной отец так к нему относится? По крайней мере, зная правду, Витальке гораздо проще понять. И куда обиднее, когда тебя бьёт отец. Настоящий отец, а не чужой дядя, который, по сути, любить тебя вовсе не обязан.
- Почему чужой дядя? Он же его племянник. – Хриплым шёпотом пробормотала я. – Он же ему по крови родной. И потом…Кто его просил жениться на…на тёте Гале?
Виталик же как раз сегодня в пьяном бреду пытался излить мне душу, а я не поняла смысла его слов, не приняла всерьёз его жалобы. Он ведь что-то говорил о том, что им нельзя было жениться. «Лучше бы аборт сделала…Пятнадцать лет вранья… В чём я виноват? Что я делаю не так?»… Если бы я с самого начала всё знала…Бедный Виталик, как же тяжело ему, наверное, чувствовать себя нежеланным ребёнком, обузой в семье и вечным напоминанием о грехе…
Моргнув, я сообразила, что глаза мои полны слёз. Ещё невыплаканных, застоявшихся. Мне вовсе не хотелось плакать, но слёзы потекли по щекам, не спрашивая о моих желаниях. Слишком много я пережила за этот суматошный день. Да и ночью предыдущей почти не спала. Организм всё ещё никак не мог привыкнуть к таким стрессам.
- Давай-ка присядем. – Вадим понял моё душевное состояние – осторожно взяв под руку, подвёл к одинокой скамейке возле одного из дворов, где мы только что стояли. – Садись. Она чистая.
Я послушно села, и Канарейка не спеша последовал моему примеру. В другое время я бы, наверное, умерла от волнения, находясь в такой непосредственной близости от самого шикарного парня в посёлке. А теперь я сидела, и мысли мои были бесконечно далеки от этих интимных соблазнов.
- Почему ты решил мне это рассказать?
- Веришь ли – не знаю… - Сунув руку в карман, он вытащил свою неизменную пачку «Бонда» и зажигалку. Прикурив, неожиданно опомнился и взглянул на меня. – Не возражаешь?
Я лишь молча мотнула головой – удивляться его учтивости сил почему-то не было. Жадно затянувшись, Канарейка несколько минут сидел безмолвно выпуская губами дым, а я смотрела на его красивые пальцы, умело сжимающие сигарету и ждала. Ждала, когда он снова заговорит.
- Не знаю – Повторил Вадим опять. – Виталька мне самому об этом практически сразу же рассказал. Три года назад. Так вот считай, сколько времени я эту его тайну храню… Треплом меня никто назвать не посмеет. А тебе… Не знаю, почему рассказал… Может, потому что ты особенная. И за Витальку по-настоящему переживаешь. А он… Он тебя любит, по-моему, слишком сильно. Иначе не решился бы на…серьёзные отношения… Ты поняла, о чём я… Виталька – он такой. Не от мира сего. А вот ты почему на это решилась, я не пойму пока. Но полагаю, что больше из любопытства, чем из-за любви. Ты только не обижайся.
- А разве важно – из-за чего? – Я попыталась оправдаться.
- Для Витальки важно. – Безапелляционно заявил Вадим. – Ты это учти на будущее для себя. На всякий случай. И знаешь что ещё? Не говори ему о том, что я тебе рассказал. Не надо его смущать.
Я снова вспомнила ту страшную сцену в квартире Павлецких. Себя – полураздетую, пунцового Виталика, застывшего перед разобранной кроватью. Вряд ли теперь его можно будет смутить сильнее, чем тогда. Необходимость высказаться заставила меня забыть о собственной стыдливости. Вадим был сейчас единственным человеком на свете, которому я могла открыться без страха.
- Виталик хотел сегодня ночевать в той квартире. Он из дома ушёл.
- Вот даже как?... Чего же случилось-то?
- Отец вернулся домой…Не очень трезвый. А мы… Я в ванной была… Мылась… - Я говорила, запинаясь, и всё время боялась увидеть в глазах Канарейки до боли знакомую насмешку. Однако он смотрел на меня пристально и совсем по-взрослому серьёзно. Чего уж там говорить, когда было нужно, Вадим Канаренко умел становиться взрослым и мудрым.
- Понятно. – Только и сказал он. – Что дальше?
- Дальше?.. Отец увидел меня… В одном полотенце… Начал оскорблять… Шлюхой назвал… Виталик стал извинений у него требовать. Отец отказался извиняться, пощёчин ему надавал…Потом опять начал меня оскорблять… И Виталик его ударил…
- Сам? – Ужаснулся Вадим. Я кивнула:
- Да. Даже на пол повалил. Потом они драться стали. По-настоящему, понимаешь? Павел Андреевич с Виталиком быстро расправился. Он так его бил… Ногами..
- Ни фига себе…
- Мне так жалко его было. А ему-то самому… каково… Такое унижение… Поэтому он у Шумляевых и напился.
Больше сказать мне было нечего. И Вадим курил молча, глядя прямо перед собой. Оба мы – и он, и я одинаково переживали за Виталика, и это обстоятельство необыкновенно сближало нас сейчас. Мы были сообщниками и думали об одном и том же – мы тревожились за своего друга и жалели его от души. А ещё мы оба хотели ему помочь, не только словом, но и делом.
Когда Вадим провожал меня до дома, на часах было почти двенадцать. Ещё издали я увидела свет в окнах своей квартиры – никто, стало быть, не спал, в ожидании блудной дочери. Удивительно, но я почему-то нисколько не испугалась предстоящей родительской взбучки, голова сохраняла ясность, а сердце – покой и умиротворение
- Ну пока. – Остановившись около подъезда, Вадим улыбнулся. Это была одна из самых лучших его улыбок – она не таила в себе никакой интимной подоплёки, не рассчитывала сразить наповал, не обольщала и не околдовывала меня своей сексуальностью. Это была добрая улыбка лучшего друга, милого озорного мальчишки, с которым я никогда в жизни не целовалась, а только играла в казаки-разбойники. Я испытывала глубокую нежность к этому парню и сейчас, на прощание мне безудержно хотелось его поцеловать. В щёку. Просто так, по-дружески, от души. Чего я и сделала, не колеблясь и ничуть не нервничая по этому поводу.
- Пока, Вадь. Спасибо тебе за всё.
- За что мне спасибо, дурочка? - Он, казалось, вовсе не удивился моему странному порыву. – Давно я так ни с кем не откровенничал.
- Я тоже. Знаешь, я попытаюсь ещё раз поговорить с Виталиком. Мне так хочется вас помирить…
- Не надо, Ксюш. Он ещё неправильно всё это истолкует. Мы уж как-нибудь сами между собой разберёмся. Но всё равно спасибо…

48

- У тебя совесть есть или нету?! Сколько времени уже – знаешь?! Мы тут с отцом места себе не находим, извелись совсем, а она гуляет себе как ни в чём не бывало!
Мама, как всегда, была в своём репертуаре. Каждое её слово я могла предугадать заранее, я знала наизусть всё, что она хотела мне сказать. И даже следующее её замечание не стало для меня неожиданным:
- И почему тебя снова этот негодяй провожал?! В чём дело?! Где Виталик?! Чего это ты кавалеров как перчатки стала менять – уходишь с одним, возвращаешься с другим!
- Мам, Виталик йогуртом отравился. Дома лежит. А Вадим меня чисто по приятельски проводил, чтобы хулиганы по дороге не пристали.
Ложь давалась мне легко – легче, чем правда. Стоило только попробовать, как дальше всё шло самотёком. И что самое интересное, мама поверила ей сразу же, как, наверное, никогда не поверила бы самой суровой истине.
- Виталик отравился, а ты гуляешь с Вадимом! Прекрасно! После всего, что он вам устроил? Ну знаешь, такой подлости я от тебя не ожидала! Значит, всё заново начинается? Ты снова с Вадимом? Скажи мне начистоту!
- Нет, мам. Я с Виталиком.
Вот на этот раз я говорила действительно честно. После разговора с Канарейкой я с радостью в душе поняла одно: сколько бы лет ни прошло и что бы в жизни со всеми нами ни случилось, Вадим Канаренко навсегда останется для меня только другом. Самым лучшим, пожалуй, самым бескорыстным и честным. Было удивительно хорошо это осознавать! Я больше не боялась Канарейку, его колдовские чары уже на меня не действовали – начало серьёзных отношений с Виталиком и этот незабываемый вечер откровений положил конец всем моим сомнениям и всё расставил по своим местам. У меня был любимый парень, за которым я могла бы смело отправиться на край света. Наивный, милый и доверчивый как ребёнок. Такой непохожий на всех остальных пацанов. А ещё у меня был лучший друг. И я любила его ничуть не меньше. По своему. По особенному. Но как я могла объяснить все это маме?
Несмотря на все пережитые накануне треволнения, заснула я этой ночью практически сразу же, как только коснулась головой подушки. Сказалась неуютная ночевка в кабинете труда. Я просто провалилась в небытие и, кажется, даже снов никаких не видела, что, кстати, было и хорошо. Представляю, сколько кошмаров успела бы я пережить до утра под влиянием всех недавних событий. Слава богу, необходимость рано вставать отпадала по самой обычной и очень замечательной причине – начались каникулы! Самые весёлые, самые праздничные новогодние каникулы. В детстве я всегда любила их даже больше летних – они ассоциировались с нарядной ёлкой, мандаринами, многочисленными подарками и Дедом Морозом в местном Доме Культуры. Теперь, конечно, всё было иначе. И мысли в канун Нового Года в моей голове копошились совсем другого характера. Например, как чувствует себя после вчерашнего Виталик? Помнит ли он хоть что-нибудь из того, что с ним было? И как встретил его дома отец? ОТЕЦ… Вот, значит, где кроется причина конфликта несчастливой семьи Павлецких. И теперь ещё один человек посвящён в их личную тайну. Имел ли право Канарейка открывать мне её, не спросив разрешения у Виталика? И что бы тот сказал, узнав о нашем откровенном разговоре под луной? Безумно хотелось выразить Виталику своё участие и понимание, однако что-то подсказывало мне: не стоит сейчас ему открываться. Его больной голове только этой дополнительной нагрузки ещё и не хватало… Да и меня, впрочем, совершенно не должно касаться то, что происходит у Павлецких. Если честно, мне и идти-то туда не хотелось.
Слава богу, Виталик избавил меня от необходимости снова встречаться с уважаемым Павлом Андреевичем. В десять часов утра он заявился ко мне сам, собственной персоной. Смурной, пристыженный и виноватый – таким я его прежде никогда не видела, поэтому в первый момент, пустив за порог, даже не сообразила, что до сих пор стою в ночной рубашке. В примитивной такой рубашечке – розовой в цветочек.
И Виталик тоже не заметил моего легкомысленного прикида – встретившись со мной взглядом, он сразу же опустил глаза и больше не поднимал их в течение всего нашего бестолкового диалога.
- Привет.
- Привет. Можно?
- Конечно. Заходи.
- Я не слишком рано?
- Да нет, нормально. Как дела?
- Нормально. А у тебя?
- Тоже ничего. Да ты разувайся давай, проходи.
Моё предложение полностью поддержала мама. Выглянув из кухни, она тут же участливо поинтересовалась:
- Как ты себя чувствуешь, Виталик?
Я не сразу вспомнила, что речь идет об отравлении йогуртом, которое я вчера впопыхах придумала. К счастью, Виталик не понял маминого вопроса или же воспринял его слишком буквально.
- Я?.. Да ничего… Жить буду…
Он явно не знал, куда деваться от стыда за самого себя. Мне было нестерпимо жаль его, однако выражать свои эмоции при маме было опасно.
- Пойдём ко мне. – Кивнула я в сторону своей комнаты.
- Ты бы переоделась для начала. – Резонно заметила мама. – Стоишь перед молодым человеком полуголая и в ус не дуешь.
Досадное упущение… Знала бы мама, что Виталик ещё вчера видел меня не только полу, но и совсем голой. Бесспорно, ей это и в голову не приходило – такое впечатление, что в её понятии я на всю жизнь останусь маленькой невинной девочкой.
Но вот мы наконец и наедине. Теперь мою бесстыдную «полунаготу» надёжно скрывает халатик. В нём я могу чувствовать себя защищённой от похотливых взглядов сильного пола. Вот только Виталика сейчас, похоже, меньше всего интересует моё соблазнительное тело. Он по прежнему избегает моего взгляда и даже сесть в моём присутствии не осмеливается. У него лицо напроказившего ребёнка, которого поставили в угол, и меня переполняет бесконечная нежность к этому славному, хорошему мальчику, так несправедливо наказанного судьбой за своё незаконное рождение.
- Я… Это… Прости меня, пожалуйста… Я вчера что-то… Того…
- Я понимаю. Нервы сдали.
- Да… Ничего не помню. Мамка говорила, меня ребята домой привели… Правда?
- Правда. – Я смотрела на Виталика пристально и серьёзно, а ему, наверное, казалось, что я сержусь.
- Как они меня нашли? – Он поднял на меня робкий взгляд, и я не сдержала улыбку.
- Какая разница – как? Главное, что ты им не безразличен. Иначе они бы не согласились так рисковать.
- Это ты их привела?
- Я же сказала – какая разница? За тебя все переживали.
- Я знаю, что это ты. Что там было, когда я отключился? Тебя никто не обидел?
Очень своевременное проявление заботы и тревоги. В глубине души появилось подленькое желание потрепать Виталику нервы – сказать, что пока он спал, как минимум человек пять пытались меня изнасиловать, и я с трудом сумела вырваться из этой жуткой квартиры. Но глядя на несчастного Виталика, мне просто совесть не позволила уничтожать его окончательно.
- Нет, со мной было всё в порядке. Чего о тебе никак не скажешь.
- Извини. Я не должен был оставлять тебя одну…
- Я же сказал, со мной всё в полном порядке. Не извиняйся. Лучше расскажи, как дома дела.
Теперь Виталик смотрел на меня бодрее.
- Нормально. Отец из дома ушёл.
- Как ушёл?! – Опешила я от неожиданного известия. Виталик вздохнул, расслабился и наконец присел на мою кровать. Без разрешения и на самый краешек – так же, как недавно Вадим. Только Виталика я не боялась, поэтому тотчас же уселась рядом с ним и жадно схватила за рукав джемпера:
- Как – ушёл? Насовсем?!
- Похоже да. Они всю ночь отношения выясняли… Я плохо помню, правда. Кричали, ругались… Отец с утра вещи собрал и смотался. Вот так…
Я так и не поняла, радуется Виталик этому факту или нет. Говорил он во всяком случае как-то растерянно, словно до конца ещё не осознал то, что произошло. Не удивительно… Я бы на его месте тоже обалдела слегка от такого внезапного сбоя в размеренном и привычном течении жизни.
- И как же вы с мамой теперь одни? – Брякнула я первое, что пришло в голову. Виталик пожал плечами:
- Не знаю. Да и не важно. Проживём. Он с собой ничего ценного не взял. Даже компьютер оставил, прикинь? Решил таким образом свое благородство показать.
Да уж, благородство Павла Андреевича частенько имеет двоякий смысл и в итоге пагубно отражается на окружающих – это я уже понять успела. Столько лет травмировать психику племянника откровенной агрессией и неприязнью, а потом просто плюнуть на всё и смотать удочки. И ведь вроде бы серьёзный человек…
Я тихонько погладила Виталика по плечу:
- Не жалеешь?
- Нет. – Он уверенно мотнул головой. Снова на меня смотрели его ласковые тёмные глаза. Смотрели с беспредельной нежностью и какой-то глухой тоской. Он словно искал во мне поддержку и не осмеливался о ней попросить. И я вдруг совершенно безотчётно обвила его шею руками и с силой прижалась лицом к его совсем ещё гладкой, мальчишеской щеке.
- Иди сюда…
Виталик всхлипнул – доверчиво, жалобно как котёнок, и тоже обнял меня, не говоря ни слова. Так и сидели мы с ним на кровати. Может быть минут десять, а может и целый час. Говорить почему-то не хотелось, хотя мне-то лично очень многое нужно было Виталику рассказать. О вчерашнем вечере. О ребятах, что тащили его домой под руководством Галины Петровны и участкового Олежки. И самое главное – про Вадима. Виталик должен его простить. Обязан. Ведь лучше друга у него не было, нету, и никогда в жизни не будет.
Словно прочитав мои мысли, Виталик первый нарушил тишину.
- Ксюш… А Вадька вчера с вами был?
- Конечно был. Мог бы и не спрашивать. Разве ребята без его ведома что-нибудь делают?
- Откуда он узнал? Ты ему сказала?
Я с трудом подавила вздох раздражения:
- Господи, ну я, я. И что теперь?
- Где ты его нашла?
- На улице, представь себе. Весь посёлок как дура оббегала.
- Зачем? Неужели была такая необходимость?
- Значит была. Ты ведь самое интересное проспал вчера на кухне. А я там такого наслушалась… Шумляев брата своего о помощи просил.
- О какой помощи?
- А ты сам не догадываешься? Какая у Шумляева самая большая на данный момент мечта?
- Варька? – Виталик выпрямился на диване в струнку и теперь смотрел на меня, изумлённо моргая.
- Вот именно. А ещё и Вадька. Ты же им помочь отказался ему отомстить. Так Шумляев себе ещё покруче сообщника нашёл.
- Не может быть!
- Сама вчера слышала, своими ушами, пока ты отдыхал после неравной борьбы с зелёным змием.
Мои слова, кажется, привели Виталика в ужас. Ещё бы… Он столько времени тусовался с Шумляевым – и всё только ради того, чтобы предотвратить трагедию. А в итоге пропустил самое важное.
- Чёрт… Ты его предупредила? – Он схватил меня за плечи. – Ты сказал ему?!
- Конечно, сказала! – Рассердилась я. – Чего ты орёшь? Испугался за своего Вадима, да? Почему бы тебе в таком случае с ним не помириться? Ты ему рядом необходим, а не в качестве засекреченного агента в тылу врага!
- Это он тебе сказал?
Виталик пытливо заглядывал мне в глаза. Господи, как отчаянно он пытался прочесть в них подтверждение своей надежде, он так хотел, чтобы это действительно было правдой! И я чуть было не обманула его, чуть было не выпалила: «Да! Это он! Это он мне сказал! Так что беги к нему со всех ног, беги! Стоит тебе только дать повод – и вы снова будете неразлучными друзьями!»
Но Вадим мне этого не говорил. Он говорил другое, что-то похожее на мои слова, и я попыталась воспроизвести их по своему.
- Мы много вчера о тебе говорили. По-моему, вы оба большие дураки.
- Почему? – Виталик нахмурился, и мне безумно захотелось погладить его чёрные, сросшиеся брови, чтобы они распрямились, и чтобы со лба убралась эта взрослая складочка, делавшая его старше своих лет.
- Ты волнуешься за него, он волнуется за тебя…
- Он тебе это говорил?
- Да, говорил. – Вот это я могла подтвердить с чистой совестью. – Неужели ты сам не видишь? Стал бы он тебя вытаскивать из этого клоповника, будь ты ему безразличен. И перестань, пожалуйста, ревновать меня к нему. Я вижу, что только это мешает тебе сделать первый шаг.
- Нет, не только это.
- А что же ещё?
- Ничего. Он виноват, а извиняться не хочет. Почему я должен делать первый шаг? Мог бы хоть раз в жизни и забыть о своих принципах.
- Ну, ты же его знаешь…
- Знаю. Только потакать больше не хочу.
- Значит, всё остаётся по прежнему?
Виталик промолчал. Конечно, ему бы очень хотелось вернуться в свою компанию, к нормальным ребятам. И слишком велико было искушение уступить. Особенно теперь, когда в его жизни произошло столько драматических событий, поддержка друзей пришлась бы как нельзя кстати. Но всё-таки что-то мешало ему переступить черту. Во всяком случае сейчас – мешало. Оставалось полагаться на время. Лишь оно могло всё расставить по местам и всех примирить.

49

Этот Новый Год стал, пожалуй, самым светлым и радостным в моей жизни. Внешне ничем не отличаясь от многих других праздников, он, тем не менее, нёс небывалое умиротворение моей измученной за всё последнее время душе, наполняя меня сознанием собственной значимости и незаменимости. Впервые я отмечала Новый Год не дома, и не в компании друзей – на этот раз Виталик пригласил меня к себе в гости.
- Отца всё равно не будет. А мама нам мешать не станет.
- Только не гони её, бедную, из дома, ладно? – Испугалась я. – Ей и так досталось от вас обоих. Пусть хотя бы в такой праздник почувствует себя счастливой и не одинокой.
Возразить Виталику было нечем. А меня в тот вечер не в шутку озадачил вопрос о подарках и чтобы разрешить его достойным образом, мне, конечно же, пришлось обратиться к маме. Для неё, к счастью, это проблемой не казалось.
- Отцу в прошлом году приличные наручные часы подарили на работе. – Напомнила она. – А у него свои на вес золота – именные, раритетные, с которыми он в жизни не расстанется. Так вот, те подарочные, до сих пор в упаковке и лежат. По-моему, идеальный вариант для твоего мальчика.
Посмотрев на часы, я тоже с восторгом согласилась, что вариант идеальный и на радостях даже расцеловала маму за такую щедрость и чуткость.
- И тебе не жалко?! Они же дорогие, наверное?!
Мама улыбнулась, в который раз поразив меня своей редкостной добротой:
- Да чего уж там… Лишь бы у вас всё хорошо было…
- А Галина Петровна? Ей тоже, наверное, нужно что-то подарить?
- Ну, любой женщине нравятся духи.
- А вдруг у неё есть свой любимый запах духов, а я ей куплю не те, что нужно?
Теперь уже я проявляла в полной мере свою эрудицию. Мама задумалась.
- Да, верно. Хорошо бы ты спросила об этом Виталика.
К счастью, время, чтобы спросить, у меня ещё оставалось. Мой вопрос привёл Виталика в недоумение.
- Духи? Это еще зачем?
- Ну как это зачем? Твоей маме нужно же что-то подарить!
- Ой, Ксюш, я тебя умоляю… Ей в жизни так мало дарили подарков, что она нисколько на тебя не обидится, если ты придёшь налегке.
Подобное равнодушие к собственной матери меня рассердило.
- И чего же в этом будет хорошего? Неужели тебе не хочется сделать маме приятное? Она, как ты говоришь, и так мало чего в жизни видела.
Мой гнев привел Виталика в замешательство.
- Ну… - Он запоздало попытался исправить свою оплошностью – У нас в семье как-то и не принято было дарить подарки…
«Да что у вас вообще в семье было принято? - Захотелось осадить мне Виталика резко. - У вас и семьи-то, как таковой, не было! Так, фикция одна!»
Однако я сдержалась – не стоило нам обоим портить друг другу настроение в канун праздника.
- Значит, сегодня мы введем в вашу семью этот приятный обычай.
И мы отправились в магазин выбирать духи.
- Вообще-то мама любым духам обрадуется. Так что ты особенно-то не изощряйся.
- Не важно. Для каждого возраста существует свой, определенный запах. Вот только я в этом плохо разбираюсь.
Слава богу, «в этом» отлично разбиралась молоденькая продавщица магазина. Выслушав от нас полную внешнюю и возрастную характеристику Галины Петровны, а так же прикинув в уме наши финансовые возможности, она учтиво предложила купить традиционную классическую «Кобру» и не пудрить себе больше мозги. Я легко положилась на мнение девушки, и так же легко рассталась с деньгами, врученными мне мамой по такому важному случаю. На обратном пути между мной и Виталиком возник небольшой спор после того, как я предложила ему подарить Галине Петровне духи от нас обоих.
- Представляешь, как ей будет приятно!
- Я представляю, Ксюш. Только не надо этого делать, ладно?
- Почему?
- Потому что это не честно. Деньги твои, идея твоя, а я приклеюсь ни с того, ни с сего на халяву? Нет уж, это полностью твой подарок, ты его и дари. Уверен, ей будет приятно не меньше.
Иногда Виталик становился таким настырным, что у меня отпадала всякая охота с ним спорить. В конце концов, я решила что это – не повод для конфликта. Мой подарок – так мой. Пусть всё будет честно.
Мы договорились на половину одиннадцатого.
- Я за тобой зайду. – Предупредил Виталик. – Будь готова.
И ушёл, расцеловав меня напоследок сухими морозными губами. Готовиться мне, правда, было незачем. Покопавшись в шкафу, я остановила свой выбор на скромный чёрных брючках и белой, расшитой бисером шёлковой блузке. То, что надо. Не вызывающе и вполне симпатично для мирного домашнего ужина в присутствии потенциальной свекрови. Я с ехидцей поймала себя на мысли, что хочу понравиться Галине Петровне именно как будущая сноха. Словно уже и замуж за Виталика намылилась. А почему, собственно, и нет? Конечно, сейчас ещё рано думать о таких серьёзных вещах – впереди, как-никак, одиннадцатый класс, потом институт… Но всё-таки поженимся же мы с Виталиком рано или поздно. Несомненно! Что же может нас разлучить за эти, каких-нибудь, лет семь? Да и потом, жениться можно и студентами…
Так вот размышляла я, крутясь перед зеркалом с электрическими щипцами в руках. Волосы я сегодня накручу полностью, пусть вьются и локонами лежат на плечах. Галина Петровна должна увидеть, какая красивая будет у неё невестка!
Виталик явился на пять минут раньше назначенного срока. Пока я обувалась и одевала куртку, он стоял в прихожей и не сводил с меня очарованных глаз. Не спорю, такой Виталик видел меня впервые. В эти минуты он, наверное, влюбился в меня по новому. Я бы даже сказала ПО НОВОГОДНЕМУ.
А потом мы шли по тёмному, заснеженному посёлку, а вокруг нас царило предпраздничное оживление: во всех окнах горел яркий свет, люди суетились, готовясь к застольям, и хотя на улице по такому случаю не было ни души, ощущение праздника словно витало в ледяном, морозном воздухе само по себе. Особенно это чувствовалось возле дома Виталика, на «пятачке», где переливалась разноцветными огнями пушистая красавица-ёлка. После полуночи тут будет грандиозная гулянка – с петардами, хлопушками и пьяными песнями. Пока же не было и видимости грядущих затей, и только кукольный белый магазин «Дворик» привлекал внимание местных жителей – эта торговая точка собиралась обслуживать людей спиртным всю ночь напролёт.
Галина Петровна очень серьёзно отнеслась к моему визиту – принарядилась, накрыла стол. Казалось, в личной жизни этой женщины не было никакой драмы, и не от неё это только вчера ушёл муж. Хотя, кто знает, может как раз свобода и преобразила её в лучшую сторону?
- Проходите, ребята, проходите…Виталик, повесь Ксюшенькину куртку на вешалку и дай тапочки…
Галина Петровна излучала столько доброжелательности по отношению ко мне, что я, перешагнув порог этой квартиры, сразу же позабыла все свои страхи, пережитые здесь недавно. Настроение было прекрасное! Проследовав за Виталиком в комнату, я, немного смущаясь, вручила им обоим подарки. Реакция матери и сына Павлецких была почти одинаковой. Виталик изумился большой ценности моего презента, Галина Петровна – его наличию вообще.
- Ой… Зачем же, Ксюшенька? – Казалось, она готова была заплакать от умиления при виде этой незатейливой чёрной коробочки. Да уж… Довели бедную женщину до ручки… Даже не предполагала, что всё так запущено. Виталик долго крутил в руках коробку с часами, пытаясь в полной мере оценить их стоимость.
- Ксюш, ты правда что ли с ума сошла?? Это ж фирма… У Вадькиного отца такие же, он их из Германии привозил…
- Тебя что-то не устраивает? – Я вовремя вспомнила мамины слова и решила воспользоваться ими как своеобразным щитом. – Я лично всегда считала, что отношения между людьми гораздо дороже.
- Совершенно правильно ты, Ксюшенька, считаешь. – Неожиданно поддержала меня Галина Петровна уже совсем по-дружески, по родственному. – И теперь наша очередь тебе это доказать. Виталик…
Не говоря ни слова, Виталик удалился в другую комнату, а через минуту вернулся, неся в руке крохотную круглую коробочку, обитую красным бархатом.
Сердце у меня ёкнуло и забилось как сумасшедшее. Интересно, что там внутри? Одно понятно: какое-то украшение. Бижутерия? Или настоящее золото? Я изо всех сил старалась скрыть свое нетерпение и безграничное любопытство.
- Вот. – Вкладывая коробочку мне в ладонь, Виталик пристально и пламенно смотрел в мои глаза, и у меня само собой, невольно складывалось впечатление, что сейчас я держу в своих руках целый мир.
- Это тебе. От меня… И от мамы… С Новым Годом.
После легкого, как прикосновение ветерка, поцелуя в губы, я словно во сне непослушными пальцами открыла крышку коробочки. В мягкой красной ямочке утопали крохотные серёжки в форме причудливых листочков, усыпанных сверкающими камушками. Золотые – это я определила сходу, на глаз. И камушки, бесспорно, настоящие. От волнения я перестала дышать. Даже папины фирменные часты не стоили так дорого! Конечно же, этот подарок был преподнесён мне в качестве семейной реликвии, и раньше серьги, наверное, принадлежали Галине Петровне. Моя поговорка о ценности человеческих отношений сейчас возвращалась ко мне бумерангом, и от восторга я буквально млела. В этом подарке, в этих изумительных серёжках был весь Виталик, в них отчётливо читалась его любовь, его преданность и уверенность во мне. Иначе он бы не решился дарить такую дорогую вещь.
Щёки мои горели от удовольствия, я была так польщена и так тронута оказанной мне честью, что долго не могла ничего сказать и даже поблагодарить сына и мать Павлецких вовремя не сумела. Сказка…Настоящее чудо…И всё вокруг меня соответствовало этому ощущению волшебства: тёмная комната с зажженной в углу ёлкой, накрытый изысканно стол на три персоны, весёлая музыка в телевизоре, ну и конечно же улыбающаяся, нарядная Галина Петровна, как добрая фея, благословляющая нас с Виталиком на счастье. Казалось, сейчас из ниоткуда возникнет вдруг в её руках икона Божьей Матери, и припадём мы к ней по очереди губами, стоя на коленях в благоговении. И всё у нас хорошо будет в нашей долгой жизни…
- Вы уж извините, ребятки, но провожать старый год вы будете апельсиновым соком. Для более крепких напитков вы ещё не доросли.
Услышав ультиматум матери, Виталик нахмурился, кивнул на запечатанную бутылку «Арбатского» вина, стоявшую на столе посреди салатов и нарезок.
- Тебе бы тоже, между прочим, надо воздержаться от алкоголя с твоим давлением. Потом сама же мучиться будешь.
- Да ладно. – Легкомысленно отмахнулась Галина Петровна, ловко откупоривая пакет с соком и разливая его по стаканам. – Два бокала красного вина ещё никому в жизни не повредили, даже гипертоникам. Скажи лучше, что завидуешь.
С этими словами она заговорщицки подмигнула мне и, как бы объясняя свой жест, продолжила:
- Тебя за твои недавние выкрутасы вообще стоило бы праздника лишить. Попил уже с лихвой.
- Мам… - Прервал Виталик маму укоризненно. Одно упоминание о пьянке в компании Шумляева до сих пор угнетало его до предела.
- Ладно-ладно. – Смирилась Галина Петровна. – Я же не деспот, в конце концов. Всё понимаю прекрасно. Какой же Новый Год без шампанского? Вот проводим старый год по скромному, а потом и шампанское из холодильника достанем. Ксюшины родители, надеюсь, меня потом ругать не будут?
Снова ласковые голубые глаза обратились ко мне – теперь уже вопросительно, и я замялась в нерешительности. Вообще-то на семейных праздниках пить мне всегда категорически запрещалось. Это табу было наложено на все спиртные напитки, не исключая банального ликёра, который уже давно пробовали все мои ровесницы ( что, кстати, немало меня обижало!). Именно поэтому в прошлом году на дне рождения у одного из своих тверских приятелей я и отважилась попробовать зелёный ликёр со вкусом киви – больше из чувства протеста, нежели ради подлинного желания узнать, ЧТО это такое. Ликёр оказался липким и чрезмерно сладким, после него сразу же захотелось напиться холодной воды из под крана, и я, слава богу, нисколько не опьянела даже после трех рюмок, выпитых на свой страх и риск. Тогда родители так и не узнали о моём самовольно проведенном эксперименте, и сейчас я тоже не собиралась ставить их в известность. Впрочем, Галине Петровне знать это было совсем не обязательно. И я мило улыбнулась ей в ответ:
- Думаю, ругать меня будет не за что. Дебош я дома не устрою.
- Вот именно. – Галина Петровна и не сомневалась в моей порядочности. Я определённо ей нравилась – как внешне, так и по поведению. Наверное, сейчас она мысленно хвалила своего сына за хороший вкус.
Проводив старый год, мы чокнулись с Галиной Петровной соком, поклевали салаты. Я безумно проголодалась, потому что за целый день почти ничего не ела, кроме тарелки супа на обед. Однако, как цивилизованная девушка, набрасываться на застольные яства я не собиралась, тем более, что после полуночи Галина Петровна обещала подать горячее. Следуя моему примеру, Виталик тоже не стремился опустошить свою тарелку, хотя, я уверена, голоден он был не меньше моего. А потом наступил черёд шампанского. Без пяти двенадцать Виталик вытащил его из холодильника.
- Ого!...А мы ангину-то не получим? Оно же ледяное совсем!
- Шампанское и должно быть таким! Тёплое оно совсем безвкусное. – От двух бокалов красного вина лицо у Галины Петровны разрумянилось, глаза заблестели. Она уже не была больной, медлительной в движениях женщиной, обремененной бытом и несчастливым браком. Винные пары унесли все печали и заботы, подняли настроение и напрочь стёрли все отпечатки надвигающейся старости. Я только диву давалась, наблюдая подобную перемену.
- Давайте бокалы, ребятки…Виталик, сынок, на тебя возлагается почётная миссия - открыть бутылку грамотно и без особых последствий.
- Ну естественно, как единственному в компании мужчине. – Шутливо насупился Виталик. – Как будто я всю жизнь только и делал, что открывал шампанское.
Тем не менее, пальцы его довольно ловко содрали фольгу с толстого горлышка бутылки, пальцы быстро раскрутили проволоку, сжимающую пробку.
- Да ты и впрямь всю жизнь этим занимался! – Заметила я со смехом, на что Виталик скромно отмахнулся:
- Подожди, главный экзамен впереди. Важно пробкой потолок не пробить. Вот для этого труд нужен кропотливый.
- А мы пока Ельцина послушаем. – Предложила нам Галина Петровна, взглянув на часы. Действительно, вот-вот по телевидению должно было начаться обращение президента России к народу. Виталик приподнялся из-за стола и, взяв с тумбочки пуль, убрал звук полностью.
- Господи, да как будто ты не знаешь, о чём он будет говорить. Я и сам тебя от его имени поздравлю не хуже.
На экране появилась торжественно-важная физиономия Бориса Николаевича в окружении флагов Российской Федерации, и Виталик выпрямился перед нами в полный рост, театрально выставив вперёд руку с бутылкой шампанского.
- Дарагии и уважаимыи расияни…
Я даже вздрогнула от неожиданности, когда экранный Ельцин, открыв рот, заговорил, а голос его громко зазвучал устами Виталика.
- Вот и падашел к концу, тк скза-ать, тысча дивтьсо-от дивноста всьмой год… Всем, тк скза-ать, пришлось нелегко… Буди-им надеица, что в Новогм гду-у всё будит хршо-о…
Ошеломлённая услышанным, я завизжала, хлопая в ладоши от восторга.
- Виталька! Как это здорово! И давно ты так умеешь?!
Виталик польщено улыбнулся:
- Ну, вообще-то да.
- А почему я раньше об этом не знала?! – Меня даже досада взяла.
- Да повода как-то не было показать…
- Скажи лучше, скромность не позволяла. – Возразила Галина Петровна, ничуть не скрывая гордости за своего сына. – Он же у меня великолепный имитатор, ему бы «Куклы» озвучивать. На все голоса говорит, не отличишь даже порой, кто где. Даже твой сумасбродный Вадим так не может.
- Ну и ладно. – Попытался урезонить мать справедливый Виталик. – Зато он много чего другого умеет, в чём мне до него далеко.
- Ну разве что только шляться с кем попало, да заразу везде собирать…
- Мам, ну хватит! – Виталик уже сердился, сам не замечая, что защищает Канарейку по старой, укоренившееся в нём с годами привычке, забыв о ссоре и по-прежнему воспринимая Вадима как лучшего друга. А я, слушая их перепалку, поняла, что Галина Петровна недолюбливает за что-то Канарейку. Впрочем, если поразмыслить, можно легко догадаться – за что.
К счастью, тему вовремя удалось прервать: на экране возникла Кремлёвская башня, и я поторопилась включить наконец звук у телевизора. Виталик засуетился и слишком поспешно дёрнул пробку из горлышка. Раздался оглушающий хлопок – пробка подлетела высоко вверх и, врезавшись в потолок, шмякнулась в остатки салата «Оливье». С весёлым хохотом мы в панике разливали игристое вино по бокалам, чокались под бой курантов, желали друг другу счастья, успехов и здоровья – словом, всего-всего, что только могут пожелать люди, связанные каким-то узами, будь то дружба, любовь или же просто сердечная привязанность. За окном гремели взрывы петард, слышались чьи-то визги – там уже начался праздник, там уже гуляли, радуясь приходу Нового Года, и мне, по правде говоря, не терпелось пойти туда и поучаствовать в общем веселье. Однако нужно было соблюдать правила приличия. В нашу развлекательную программу сегодня по плану входил праздничный ужин в виде телячьих отбивных с картошкой. И потом, мы же ещё не допили шампанское!
Газированный напиток аристократов в мгновенье ока ударил меня по мозгам. Комната и лица вокруг слегка закружились. Широко распахнутыми глазами всматривалась я в окружающую меня обстановку, чувствуя небывалое умиротворение и почти райское блаженство. Как всё-таки хорошо жить на свете… Как здорово, когда рядом есть добрые, замечательные люди, с которыми ты можешь чувствовать себя легко и свободно. Вот только побольше бы их было – таких людей… Я улыбалась, слушая беспечный щебет Галины Петровны – она тоже была немного пьяна и от этого оживлена необыкновенно. Я плохо улавливала суть её слов, да и не пыталась, если честно, вникнуть – я просто наслаждалась звучанием её мелодичного, нежного голоса. А потом на моих коленях откуда-то появился толстый альбом, и я машинально принялась переворачивать его твёрдые картонные листы…
- Ну вот, обязательно это надо было показывать. – Заворчал Виталик и, тем не менее,
подвинулся ко мне поближе, готовясь давать комментарии.
Пузатый голыш с тёмным хохолком на голове вызвал у меня смех.
- Это ты?!
- А кто же ещё? – Виталик опять укоризненно покосился на мать. – Вот придумала тоже… Такие интимные фотографии показывать…
- Ой-ой-ой, какие мы скромные! Мало я тебя видела… - Вовремя закрыть рот не получилось – язык под воздействием алкоголя опережал мысли. Я смертельно испугалась своей откровенности, но, взглянув на Галину Петровну, успокоилась – похоже, она не обратила внимания на мою реплику, пребывая в том же состоянии прострации. А впрочем, если бы и обратила – думаю, о наших с Виталиком отношениях ей наверняка уже поведал милейший господин Павлецкий перед тем как собрать свои манатки и убраться отсюда восвояси.
Маленький Виталик действительно был ребенком упитанным, откормленным буквально на убой. Даже удивительно! Теперь от того далёкого времени остались только округлые щёчки, которые, я уверена, тоже должны были опасть через годик-другой. Милый смешной карапуз с глазами-вишенками вырос в весьма симпатичного юношу… Виталик видел, как я улыбаюсь, сравнивая его нынешнего со старой фотографией, и шутливо хмурил чёрные брови.
- Что, не верится, что это я? Поросёнок самый натуральный…
- Перестань… Хороший, здоровый ребёнок. Только на коробке с детским питанием рисовать. Даже на чёрно-белой фотке видно, какие щёчки румяные.
- Это точно! - Оживленно подхватила Галина Петровна, как всегда радуясь возможности похвалиться своим любимым сыном. – Воспитательницы в детском саду его постоянно за щёки таскали – души в нём не чаяли. Самый любимчик был у них в группе. Он и сам-то по себе пухленький был, а его ещё и бабушка пирожками откармливала. Славная у нас была бабушка, царствие ей небесное, мастерица на все руки. Виталичку так баловала, так опекала… Три года назад умерла, всю жизнь сердцем маялась…От того-то и у меня, наверное, та же проблема в последние время. Боюсь, тоже до семидесяти не дотяну… Один Виталичка останется…
- Мам, ну ты тему, конечно, очень праздничную выбрала. - Вмешался Виталик в монолог матери. – Начали, как говорится, за здравие, а кончили за упокой.
Однако Галина Петровна уже стабильно настроилась на унылую волну – её глаза заволоклись слезами, голос плаксиво задрожал.
- Да? Как я могу об этом не думать, по-твоему? Ведь меня не будет, с кем ты останешься? Один как перст на всём свете, никого ведь у нас больше с тобой нету и рассчитывать нам с тобой не на кого….
- Да ладно тебе загадывать! Ещё не известно, кого из нас раньше не будет – все под богом ходим. А у меня вообще линия жизни мизерная.
Я так и остолбенела. Похоже, и на Виталика шампанское подействовало не самым лучшим образом. Галина Петровна разом побелела как полотно – куда-то схлынул вдруг весь ее румянец.
- Какая ещё линия жизни?... Кто тебе такую чушь сказал?
Виталик и сам уже понял, какую допустил оплошность, и теперь пытался в спешке её исправить.
- Ну… Ерунда это, конечно, я и сам не верю. Гадала нам там одна ненормальная… По руке…
- И что? – Мать смотрела на сына требовательно и тревожно, он совсем растерялся под этим взглядом.
- Да не бери ты в голову, мам, чего ты в самом деле испугалась? Фигню какую-то она придумала, а ты веришь. Если её послушать, так мы с Вадькой чуть ли не в один день должны умереть…
- Вы с Вадькой?..
Лучше бы Виталик не упоминал здесь имени своего друга. Потому что, насколько я поняла, его участие в трагической судьбе сына напугало Галину Петровну ещё больше, и она, кажется, поверила в предсказание неизвестной гадалки.
- Ну конечно… Так я и знала… Когда-нибудь твой дружок тебя подведёт под монастырь. Это я всегда чувствовала, безо всяких там гадалок знала. Держись ты от него подальше, сынок, я тебя умоляю! Он же ненормальный, Вадим этот твой…
- Ну всё, мам, хватит уже! – Взвился Виталик яростно. – Я вообще не понимаю, для чего мы тут собрались? Новый Год отмечать или друг друга хоронить раньше времени? Ксюшка, вон, заснёт сейчас от наших разговоров!
О нет, он был неправ. Меньше всего мне хотелось спать, слушая такие мрачные разговоры. Внимательно наблюдая за Виталиком и переваривая его слова, я всё больше и больше проникалась безотчетным, суеверным страхом. И не без основания так пугалась сейчас Галина Петровна – Виталик сколько угодно мог отрекаться от Вадима, сколько угодно мог он обижаться на него. Сейчас больше, чем когда бы то ни было я ясно видела одно: если будет необходимо, Виталик действительно умрёт за Вадима. Или же, во всяком случае, разделит его участь, какой бы ужасной она ни оказалась. Беда в том, что сам Виталик этого пока ещё не понимал. Как не понимал и многого другого по причине своей наивности.
Больше при Галине Петровне мы на эту тему не говорили, хотя у каждого, я уверена, остался на душе неприятный осадок. Я с трудом дождалась окончания застолья и первая предложила Виталику пойти погулять к ёлке.
Новогодняя ночь была ясной и морозной, небо напоминало усыпанное мелким бисером покрывало, а прямо над нами висел сказочный серп месяца. Шёл второй час, гуляния на улице были в полном разгаре, и ноги сами понесли меня вперёд, к «пятачку». Безумно хотелось присоединиться к общей массе, утонуть в толпе весёлых людей. Виталик немного отстал , и я нетерпеливо оглянулась:
- Ну? Чего ты там плетёшься?
- Там кого-нибудь из наших не видно?
Так… Опять двадцать пять…
- Слушай, может хватит уже? – Я рассерженно топнула ногой. – Сколько уже можно прятаться в своей раковине? Сегодня праздник, можешь ты не думать ни о чём, а просто отдыхать? Ты с ума сошёл совсем, как я погляжу. В Новый Год зачем-то о смерти начал говорить, маму перепугал без причины.
- Она первая начала. – Витали попытался оправдаться. – Выпила, разревелась – сама на такие мысли навела.
- Кстати, что это за гадалка, которая вам с Вадимом такие страсти предсказала?
- Ненормальная какая-то, я же говорил.
- И чего же она вам конкретно нагадала?
- Да ничего конкретного. Я тебе, кажется, рассказывал уже. Она на ладони наши посмотрела и отпала. Линии жизни, говорит, у вас одинаковые абсолютно. Может, в один год умрёте. Может, в один месяц. А может и вообще в один день. Кто знает? Ещё какую-то ересь несла, что я от Вадьки бежать должен как можно дальше, что в пропасть он меня за собой потащит.
Серьёзность, с которой Виталик это говорил, вызвала у меня озноб – по спине проскакали мурашки.
- И ты веришь во все эти гадания?
Он пожал плечами:
- Не знаю. Кто может с уверенностью будущее знать? Поживём – увидим.
- И не страшно?
Виталик задумался на пару секунд, видимо, представляя себе различные варианты своей грядущей судьбы. Какой-то грустный огонёк промелькнул в его тёмных, всегда живых глазах.
- Не знаю. Какой тут может быть страх? Ничего ведь наверняка не доказано. Чего же мне теперь, ходить и каждую минуту ждать, когда кирпич на голову упадёт? Мне – с этой крыши, а Вадьке – с соседней. Глупость какая-то! Что с нами может случиться?
Я промолчала, вспоминая опасения Галины Петровны. Безусловно, сам Виталик вряд ли умудрится попасть в роковую ситуацию, но вот если за компанию с Канарейкой… От того действительно можно было ожидать чего угодно… Впрочем, прежде им ещё необходимо помириться.
Прямо возле нас оглушительно хлопнула петарда, и я подпрыгнула от неожиданности – рядом, весело хохоча, стояли ребята: Миша Раскопин, Ленка Масловская и Маринка Фадеева. Все трое нараспашку и, явно, под мухой.
- Здорово, влюблённые!
- С Новым Годом! С новым счастьем!
- Испугались? Как мы вас, а?!
Неприятный инцидент был исчерпан до дна – жизнерадостный вид этой маленькой компании развеселил нас с Виталиком с первой минуты встречи.
- Здорово. Чего это вас так мало? – Виталик как ни в чём не бывало пожал Мишке руку. Я улыбнулась, видя, как он соскучился по своей тусовке. Первый шаг к сближению был сделан.
- Да все разбрелись кто куда! – Ленка махнула рукой в сторону ёлки. – А вообще-то мы ходили Татьяну Евгеньевну поздравлять. Там у неё Ирина Пална с Вовчиком и еще куча гостей. Так весело! Чего вас не было?
- А мы и не знали ничего. – Обиженно ответила я. – Нас туда никто не приглашал.
- Ну здрасьте, приехали! – Маринка возмущённо накинулась на Виталика. – Ладно, она не знала, но ты-то в курсе, что мы каждый год к Ворониной заваливаемся после полуночи!
- Я забыл. – Буркнул Виталик неуверенно.
- Ладно, забыл. – Фадеева была неумолима. – Скажи лучше, с Канарейкой там столкнуться не хотел. Долго ещё будешь огородами от него бегать?
- Ничего я не бегаю. Я правда забыл! – Виталик смотрел на Маринку с нескрываемой злостью – Чего привязалась?
- Да я-то ладно, а вот Татьяна Евгеньевна на тебя может обидеться. Но если тебе наплевать – ради бога, дело твоё. Пошли, ребята, не будем мешать нашей, вновь соединившейся, сладкой парочке.
Когда они начали уходить, я хотела было их остановить, но почему-то передумала. Снова на сердце стало тяжело, и Виталик, глядя вслед своим друзьям, полностью разделял моё настроение.
- Да… И правда, нехорошо получилось.
- Нехорошо. – Подтвердила я. – Но ещё не поздно всё исправить. Пойдем к Татьяне Евгеньевне сейчас.
Виталик посмотрел на меня удивлённо:
- Сейчас? А если там…
- А если там Канарейка, то имей мужество встретиться с ним достойно, а не бегай огородами, как Маринка сейчас правильно заметила. И вообще… Твоя мама, я так понимаю, Вадьку терпеть не может, да? Вот только я не представляю, каким образом она бы вытащила тебя из той грязной квартиры без помощи Канарейки? Олежка, ваш участковый, вряд ли согласился бы тащить тебя на себе до дома.
Излив свои эмоции, я перевела дыхание. Больше добавить было нечего. Виталик стоял, низко опустив голову, всем своим видом напоминая мне побитую собаку. Он и сам прекрасно понимал, что я права, поэтому и не спорил. Я легонько тронула его за плечо:
- Пойдём, хватит дурью маяться. Всё будет хорошо.

50

Как это поётся в старой военной песенке о юном барабанщике: мы шли под грохот канонады…Создавалось впечатление, что наш скромный, неказистый посёлок внезапно превратился в поле боя: ночное небо, и без того светлое от звёзд, каждую минуту расцвечивалось яркими вспышками ракетниц, барабанные перепонки разрывало от выстрелов. Повсюду раздавались крики и пьяные голоса. В окнах моей квартиры свет не горел – родители тоже уже успели обзавестись здесь какими-то друзьями и ушли к ним в гости на всю ночь…
Дверь нам открыла Наташа. Изумительно хорошенькая с забранными в хвостик соломенными волосами, она уставилась на Виталика своими удлинёнными серыми глазами как на нечто необыкновенное и совершенно неожиданное.
- Ой… Привет. – Кажется, сказала она персонально ему и тут же посторонилась. – Заходите…Мы думали, что вы уже не придёте.
Слава богу, меня она всё-таки соизволила заметить и объединить с Виталиком в одно общее «вы». А самого Виталика сейчас наоборот волновало Наташино первое местоимение «мы».
- Вас тут много? – Спросил он, всё ещё не решаясь раздеться. Мог бы и не задавать глупых вопросов – и так было видно, что гостеприимная квартира Ворониных сегодня кишит людьми. Отовсюду доносились голоса – из обеих комнат, из кухни и даже из ванной. Вешалка в прихожей едва умещала верхнюю одежду, а об раскиданные по полу сапоги и ботинки мы то и дело спотыкались. Где-то работал телевизор – скорее для фона и совсем тихо, его заглушали громкие человеческие разговоры.
Я гораздо увереннее Виталика скинула куртку и расшнуровала полуботинки.
- А где Татьяна Евгеньевна?
- Мама? Там… - Наташа кивнула на гостиную, где мы с Виталиком когда-то пили чай. Подумать только, как давно это было – в день нашего знакомства!
- Наши ребята ещё тут? – Это осмелился наконец-таки спросить Виталик. Бог мой, да его просто заклинило на одной мысли! Наташа скептически приподняла тонкие светлые бровки:
- Если ты имеешь в виду своего Канарейку, то он тоже там. – Новый кивок в сторону гостиной. – Как всегда, в центре внимания, с гитарой в обнимку. Поёт как соловей.
- Как канарейка. – Машинально поправила я и подумала, что прозвище у Вадима очень удачное, нарочно просто не придумаешь. Вот Варя, например, тоже из семейства Канаренко, а ведь никто и не пытается наградить её созвучным погонялом. Потому что не поёт, а только танцует как балерина.
- Так, так, так… И кто это тут у нас пришёл?!
Звонкий девчоночий голос Ирины Павловны Овсянниковой выплыл в прихожую вместе с маленькой чёрной видеокамерой, и мы, вновь прибывшие, тут же попали в объектив.
- Так! Ксюша и Виталик! – Торжественно провозгласила Ирина Павловна. – Как приятно снова видеть вас вместе! Вы прекрасная пара и здорово смотритесь! Ну-ка, улыбнитесь, ребятки, и скажите чего-нибудь для истории!
Овсянникова была в своем амплуа – говорила, как из пулемёта строчила и, конечно же, улыбалась во весь свой большой, комичный рот. Очень приятно было её тут встретить. Мы послушно, как дети, приветственно помахали руками, хором поздоровались словно в саду на утреннике. Откуда-то из под локтя Ирины Павловны вынырнула маленькая Иришка и мячиком покатилась к нам.
- О! Какие люди в Голливуде! Привет-привет, давненько вас не было! А там Канарейка песенки смешные поёт! Все так и падают! Хотите послушать?
Если честно, мне безумно хотелось послушать Вадима – я обожала его импровизации , исполняемые вживую. Однако Виталик вдруг засуетился.
- Надо руки сперва помыть. И посмотреть, может на кухне какая-то помощь нужна.
Определённо, он спятил. Но останавливать его не было смысла, и я поплелась вслед за ним в ванную, даже не взглянув украдкой в гостиную, из которой действительно доносилось гитарное бренчание и знакомый выразительный голос. Чего он пел?... Кажется, снова что-то из репертуара Высоцкого… Про жирафа… И Ирина Павловна со своей юной тёзкой, конечно же, вернулись туда. Одна – снимать, другая – слушать. Наше скромное общество им быстро наскучило.
Руки Виталик долго и тщательно намыливал мылом, потом столь же скрупулёзно тёр их друг о друга. Сидя на краю ванны, я наблюдала за его действиями как загипнотизированная. Ирония меня буквально душила.
- Виталь… Сейчас дырки появятся. Такое впечатление, что ты сюда не из дома пришёл, а из угольной шахты выполз.
- Так положено. – Виталик изо всех сил пытался казаться невозмутимым, но притворяться он умел плохо. Не наградила его природа лицемерием – что, может, было даже хорошо.
- Конечно положено. – Ехидно подтвердила я. – И на кухне тоже обязательно нужно помочь. Без тебя там никак не управятся. А когда на кухне поможешь, сходи унитаз в туалете помой с порошком, раз тебе всё равно делать нечего. И время с пользой проведёшь, и в гостиную идти не придётся.
- Издеваешься? – Виталик поднял на меня тоскливый взгляд. Руки она наконец-то вымыл и теперь интенсивно вытирал их полотенцем.
- Конечно, издеваюсь. – Бесстрастно кивнула я. – А больше всего ты сам над собой издеваешься. Чего тебе стоит взять и пойти туда, как ни в чём не бывало? Он тебя даже не увидит в такой толпе народа. А если даже и увидит – не съест, я думаю.
- Ты так говоришь, будто я его боюсь.
- А у меня как раз такое впечатление и складывается, представь себе. В чём дело, Виталь? Не веди себя как дурак. Над тобой уже и так все втихомолку смеются.
- Ладно, ладно.
И всё-таки, выйдя из ванной, первым делом Виталик отправился на кухню. Там мы и застали хозяев дома – обоих Ворониных, занятых хлопотами возле плиты и стола. Поверх праздничных нарядов на них были надеты фартуки. Владимир Михайлович резал хлеб, Татьяна Евгеньевна вынимала что-то из духовки, наполняя всю кухню дымом и ароматным запахом чего-то, несомненно, очень вкусного. У меня даже слюнки потекли, несмотря на то, что из-за праздничного стола Галины Петровны я встала полностью сытая.
- О! А вот и наши Ромео с Джульеттой! – Воскликнул Воронин, едва мы с Виталиком возникли на пороге. – А ты жаловалась, что тебя забыли!
Татьяна Евгеньевна обернулась. Радостная улыбка на её кругловатом лице сменилась укоризной:
- Доброй ночи!.. И где же вас носило, скажите на милость?
- Извините. – Я шагнула вперёд и решительно расцеловалась с Ворониной. – С новым Годом вас, с новым счастьем… А у нас с Виталиком дела были важные, мы никак раньше не могли. Вам помочь чем-нибудь?
- Да нет, уже не надо. – Татьяна Евгеньевна снова сменила гнев на милость и даже обняла меня за плечи. – Самый ажиотаж до полуночи был. Не знаю, как бы я без девчонок ваших тут управилась! А сейчас уже мало едят, только развлекаются. Присоединяйтесь к общей компании.
Владимир Михайлович взял поднос с хлебом, Татьяна Евгеньевна – блюдо с горячим пирогом, и оба они, минуя нас, прошествовали по коридору в гостиную. Некоторое время мы стояли в дверном проёме и смотрели друг на друга растерянно.
- Да уж… - Бормотнул Виталик себе под нос. – Что ты там говорила насчет мытья унитаза?
Я усмехнулась:
- Не самая удачная мысль. Пойдём.
51

Стол с остатками новогодних кушаний был сдвинут в угол, к шикарной, в рост потолка, наряженной ёлке. Гости разместились где только можно: в креслах, на диване, на полу. Наташа с Иришкой, Ирина Павловна со своим мужем – высоким, худощавым брюнетом приятной наружности, несколько незнакомых мне мужчин и женщин, и наши ребята почти в полном составе. Саша Чернов, Юра Борисов, Борька Зайцев, Колян Емельянов, близняшки Богдановичи, Варя Канаренко… И, конечно же, сама душа компании, без которой и праздник – не праздник, и застолье – не застолье, и вообще не имеет смысла собираться всем вместе, если поблизости нет Вадима Канаренко.
Мы тихонько заходим в гостиную, и я уже не в первый раз замираю от восхищения перед открывшейся мне картиной. Опять, как в тот памятный вечер в актовом зале, я вижу нечто необыкновенное, и вновь моё бедное сердце застывает в благоговении…
Он сидит на подлокотнике большого, широкого кресла, закинув ногу на ногу, и вертит в руках гитару. Чудо природы, с ног до головы одетое в джинсу, с глазами такого же джинсового цвета. Та же небрежная чёлка, спадающая на чистый лоб, то же колечко в ухе. Можно до бесконечности смотреть на его лицо, с наслаждением изучая каждою чёрточку, словно выточенную рукой опытного скульптора. Я с новой силой начинаю внушать себе, что он – мой друг. Всего лишь добрый, хороший товарищ – и не больше. А сердце тем временем млеет и плавится как воск, и так хочется потерять голову!... Стоп… Только бы Виталик не прочитал мои мысли!
Вадим бросил в нашу сторону всего лишь один мимолетный взгляд. Всего лишь один – как только мы вошли, и больше, казалось, не обращал на нас никакого внимания. Его и без того окружала толпа поклонников. Что-то оживлённо рассказывал Овсянников, Ирина Павловна меняла кассету в камере. Наше появление прошло незамеченным, да мы и не старались попасть в центр. Молча прошли и сели в угол на полу, смешавшись таким образом с общей массой.
Уютно расположившись в кресле возле Канарейки, пухленькая Иришка смотрит на него зачарованными, влюблёнными глазами и периодически дёргает его за локоть.
- Вадь… Ну спой ещё чего-нибудь… Вадь…
Вадим ласково улыбается маленькой меломанке и шутливо треплет её русую головку:
- Сейчас спою, Ириш, подожди. Дай дядю Вову дослушать.
А дядя Вова Овсянников между тем рассказывает какую-то смешную историю, суть которой я пропустила и теперь ничего в ней не понимаю. Поворачиваюсь к Виталику:
- Ну вот. А ты боялся. Он тебя в упор не замечает.
- Ну и хорошо. – В голосе у Виталика, однако, никакой радости нет. Даже наоборот, я вижу, как сильно расстраивает его холодное безразличие Канарейки. А всем вокруг между тем весело и легко. Взрослые пьют спиртные напитки, молодёжь – фанту и кока-колу. Татьяна Евгеньевна строго за этим следит, здесь она полностью в ответе за своих юных учеников.
Овсянников наконец-то заканчивает непонятный рассказ, и сквозь дружный смех слушателей раздается возмущённый писк Иришки:
- Ну хватит вам уже болтать! Пусть Вадька ещё чего-нибудь споёт! Он уже отдохнул!
Она с новой силой дёргает Канарейку за руку:
- Спой про гусей на ранчо, у тебя так классно получается!
- Я её пел уже. – Пытается тот отвертеться, но Иришка упряма как маленький ослик.
- Ну и что! Вон, Ксюшка с Виталиком не слышали! Спой, а то обижусь!
Все смеются, наблюдая за спором юноши и девочки. Ирина Павловна настраивает видеокамеру и командует Канарейке, подстраиваясь под интонацию тёзки:
- А ну-ка пой, Вадька! Хватит выламываться как красна девица! Видишь, тебя публика просит, а публика – это святое! Отдохнул, горло промочил – и работай! Когда ещё тебя людям удастся послушать?
Вадим пожимает плечами:
- Ну ради бога. Если вы действительно так хотите….
Сразу умолкают все голоса, и в комнате наступает полная тишина. Только за окном по-прежнему стреляют петарды. Люди ждут: чего же споёт сейчас Канарейка, чем в очередной раз рассмешит своих благодарных слушателей. Я неотрывно слежу за руками музыканта… Вот взяты первые аккорды – раз, другой, третий… Пальцы скользнули сверху вниз… И вдруг ловко забегали по струнам… Мотив полился не такой, который ожидали – грустный, меланхоличный, совершенно неуместный в этот весёлый праздник. И у меня обрывается сердце, когда Вадим начинает петь…
Дверь – на ключ
И свинцом – тоска,
Боль в душе,
Словно смерть близка,
Один лишь шаг
Может всё решить,
Теперь ты враг,
Я не знаю как мне жить.
Как дальше жить?...
Вокруг – гробовое безмолвие. В голосе Вадима столько настоящей, неподдельной боли, и ТАКОЕ отчаяние, что все сидят в шоке, не понимая, в чём дело. А я понимаю. Я одна, наверное, понимаю и инстинктивно оборачиваюсь к Виталику. Он, я вижу, находится под сильным впечатлением.
Мне колдун
Предсказал печаль,
Долгий путь
В грозовую даль,
Он словно зверь
Чуял дым беды,
Закрыта дверь,
Ливень смоет все следы –
Так хочешь ты.
А дальше происходит совсем невероятная вещь – из глаз Вадима брызжут слёзы! Внезапные, исступлённые, яростные какие-то – он встряхивает головой в неистовом безумии, словно прогоняя дурное наваждение, и тотчас же тоскливое, глухое пение переходит в крик:
Всё, что было –
Свет мой
Чистый и святой!
Всё, что было –
Рок мой
Жадный и слепой!
Всё, что будет –
Крест мой!
Семь кругов пройти мне
В огненной пустыне!..
До меня лишь сейчас доходит, что Вадим слегка пьян. Пил он, конечно, не здесь, а где-нибудь в другом месте, но это не суть важно. Главное, алкоголь, пусть даже в самом незначительном количестве, выплеснул наружу все его мысли и чувства. И напрасно мы думали, что Вадим нас не замечает. Он всё это время не упускал нас с Виталиком из вида, как это я сразу не догадалась? Он ведь сам говорил мне, насколько глубоко и тщательно умеет скрывать свои эмоции. Однако сейчас он переоценил эту свою способность. Или же просто не захотел больше терпеть, поэтому, вопреки праздничному настроению, взял и выбрал именно такую песню. Безусловно, она была о любви. Но Канарейка никогда не переживал трудную любовь, никогда не страдал из-за девушек, а значит он просто НЕ МОГ плакать, исполняя такую грустную песню. Всё объяснялось другим – в эти слова Вадим с самого начала вложил свой смысл, и мало кто мог догадаться, какой именно. А ему и не нужно было, чтобы все догадались. Он знал – тот, для кого он пел, его поймёт. Потому что слишком много у них общего. И линия жизни одна.
Голос твой
Заблудился здесь,
День и ночь
Он звучит во мне,
Я молю
Отпустить меня!
Но за стеклом
Вижу вновь твои глаза.
Твои глаза…
Всё, что было –
Свет мой
Чистый и святой!
Всё, что было –
Рок мой
Жадный и слепой!
Всё, что будет –
Крест мой!
Семь кругов пройти мне
В огненной пустыне…
Заворожённая песней, я боковым зрением видела, как Виталик встал и вышел из комнаты. Надо было пойти за ним, но я не могла пошевелиться. Как не могла и оторваться от волшебного видения. Вадим был бесподобен! Он весь, с головой окунулся в песню, он буквально купался в каждой её строчке. Его лицо – тонкое, нежное лицо архангела, дышало страстью, ясные, глубокие глаза светились, излучая энергию тепла… От его небывалой энергетики мы все впали в транс: никто не двигался, люди, казалось, даже боялись дышать в присутствии этого божественного создания. И все верили ему с полуслова – верили тому, что он произносил, и переживали так же глубоко, как он сам.
Я видел сон,
Как в этот дом
Ты сердце принесла своё,
И боль прошла,
И умер страх в душе.
Но дверь – на ключ,
И страх живуч,
Что проклят я и обречён!
Свинцом – тоска,
Так, словно смерть близка.
Как смерть близка!
Всё, что было –
Свет мой
Чистый и святой!
Всё, что было –
Рок мой
Жадный и слепой!
Всё, что будет –
Крест мой!
Семь кругов пройти мне
В огненной пустыне –
Словно проклят я…
Затихают последние аккорды, и голова Вадима бессильно падает на грудь. Кажется, он выложился весь, до конца, и теперь находится в легком обмороке. Ещё несколько секунд стоит тишина – и вот воздух разрывает грохот аплодисментов. Я вижу, что лица слушателей припухли от слёз, у некоторых девушек даже течёт тушь. Маленькая Иришка, хлюпая носом, кидается Канарейке на шею и непосредственно, простодушно целует его в щёки:
- Вадик, не плачь! Не плачь, я тебя не брошу!
Общая апатия тут же сменяется весёлым смехом, и все постепенно приходят в себя. И сам Вадим смущённо улыбается, принимая комплименты. Ресницы его все ещё мокрые, но это воспринимается естественно, ведь Канарейка талантливый артист и умеет вживаться в любой образ. Увы, никто из слушателей так и не понял, что сейчас, может быть, впервые в жизни Вадим не играл никакой роли, и эти его слёзы во время песни – настоящий крик души, попытка достучаться до сознания своего друга.
Я нашла Виталика в пустой тёмной кухне. Каменным изваянием стоял он возле окна и смотрел куда-то в невидимое пространство, не моргая и не шевелясь. Обернувшись на звук моих шагов, он даже бровью не повёл. Я подошла и тихо встала рядом.
- Ну что? Доволен теперь?
- Чем доволен?
- Не притворяйся. Можно подумать, что ты ничего не понял.
- Почему? Понял.
- И что?
- А что?
Мне вдруг захотелось его ударить. Вот так схватить за грудки, развернуть к себе и врезать со всего маха по лицу, приводя в чувства.
- Хочешь сказать, что на тебя это никакого впечатления не произвело?
- Не хочу я этого сказать.
- Тогда в чём ещё дело? Иди и помирись с ним.
- Не пойду.
- Почему?!
- А почему бы ему не прийти первому?
- Слушай, хватит, а?! Что вы, в конце концов, как два дурака? Вы мне надоели уже со своей гордостью оба – упёрлись как бараны на одном мосту, лоб в лоб, и ни один не в состоянии с места сдвинуться! Так и бултыхнётесь в воду оба!
- В какую ещё воду? – Устало поинтересовался Виталик.
- Да ни в какую, господи! – Ещё больше взбеленилась я. – Михалкова в детстве надо было читать!
Он молчит, по-прежнему неприступный и неумолимый. И я уже просто не знаю, что мне делать. Хоть бери его за руку и тащи к Канарейке. Или же наоборот? Махнув рукой, я отправилась назад в гостиную. Тут уже царит спокойная, безмятежная атмосфера. Разговоры, шутки, чаепитие… Гитара лежит в углу, возле ёлки… Вадим сидит на диване в обнимку с Катей Богданович. Как ни в чём не бывало… Глаза сухие, смеющиеся, на губах – беззаботная улыбка. И мне уже кажется, что я ошиблась, решив, что Канарейка всерьёз переживает ссору с Виталиком. Может быть мне это померещилось и вовсе не стоило сейчас раздувать из мухи слона? Да и конце концов, что мне, больше всех надо что ли? Чего это я мечусь туда-сюда, пытаясь восстановить худой мир на месте доброй вражды, если они сами ничего не хотят делать?!
Я уже хочу уйти обратно на кухню, но в этот момент Вадим оборачивается и пристально смотрит на меня. Не долго, но я успеваю заметить мелькнувшее в его глазах смущение. Конечно, он-то знает, что я правильно поняла его песню и сейчас стыдится этой своей недавней слабости. Увы… Сделав и без того слишком широкий шаг в сторону Виталика, он тоже вряд ли пойдет мириться первым… Не имеет смысла проводить психологические беседы. Тем более, что рядом с Вадимом удобно устроилась Катя Богданович. Она не даст ему скучать и легко сумеет развеять его печали. Вот уже они снова обнимаются, Канарейка игриво целует Катю в мочку уха, и та, жмурясь от удовольствия, кладёт голову на плечо парня. Нет, всё-таки интересно, почему же именно Катя, а не Маша? Последняя, кстати, нисколько не ревнует – нормально общается с другими ребятами, строит глазки Юрке Борисову. Удивительна природа близнецов! Может, они с детства договорились никогда не делить парней?
- Привет.
Я уже примерно представляю, кому принадлежит этот нежный, неизменно высокомерный голосок, раздавшийся над моим ухом. Оглядываясь, совершенно верно вижу Варвару…
- Привет. – Робея, отвечаю я. Странно, почему меня всегда охватывает смущение при общении с сестрой Вадима? Что гложет меня, когда я вижу её вблизи? Зависть? Ревность? Восхищение? Сразу вспоминается, что это как раз из-за Вари разгорелась война со Звёздным Городком. Вспоминается пьяный базар братьев Шумляевых в той вонючей квартире… Вот оно – вечное яблоко раздора всего мужского населения вокруг. И не исключено, что в будущем все мы ещё здорово настрадаемся по вине этой распрекрасной царевны, удивительной копией своего неподражаемого брата.
- Смотрю я, что-то тебе здесь не особенно весело. Проблемы какие-то?
Это что-то новое…Впервые вижу, что Варю заботит чьё-то настроение больше своего собственного. Должно за этим что-то скрываться…
- А чего веселиться? – Я стараюсь быть предельно искренней, невольно желая завоевать расположение местной красавицы номер один. – Виталика сюда еле-еле притащила. Как на заклание, можно сказать, привела. А он теперь на кухне торчит, не хочет в комнату идти пока там Вадька. А мне что делать? Тоже на кухне сидеть?
- Да, серьёзная ситуация у вас сложилась, ничего не скажешь. – Варя смеется, и ясно, что на самом деле мои сложности кажутся ей ерундой. – Не бери в голову. Они всё равно помирятся. Они друг без друга жить не могут.
- Пока что живут. - Уныло замечаю я.
- Ой, да просто повода ещё не было подходящего – только и всего!
Я хотела сказать Варе про песню, которую только что пел Вадим – не является ли он хорошим поводом? Однако, подумав, решила промолчать. Раз Варя ничего не поняла, то и не стоит с ней сильно на эту тему откровенничать. А она тем временем, кажется, уже и забыла о чём мы только что говорили – устало зевнув, посмотрела в глубь гостиной, где все были поглощены самыми разными беседами.
- А мне тут тоже скучно, если честно. Но деваться некуда. Не дома же сидеть, согласна?
Я кивнула – с этим, действительно, трудно было не согласиться.
- Вот… - Продолжала Варя самозабвенно. – Под ёлкой сейчас дурдом, даже идти туда страшно…Кстати, мне Вадька что-то там говорил по поводу Шумляева. Вроде бы ты разговор какой-то слышала на днях…
Голос у Вари неестественно спокоен, но я смотрю в её изумительные сапфировые глаза и наконец-то понимаю, почему она сегодня соизволила ко мне подойти…Волнуется… Только вида подавать не хочет. В этом, кстати, все они, Канаренко, одинаковые – гордость не оставляет места другим эмоциям. И, тем не менее, ничто человеческое им всё-таки не чуждо. Это меня в немалой степени смягчает, и я даю Варе сердечный совет:
- Будь осторожна. Не ходи вечерами одна. Они серьёзно настроены.
Волнение тут же сменяется привычным гонором – Варвара с вызовом вскидывает вверх подбородок:
- Они не посмеют.
- Откуда такая уверенность? – Мне уже снова хочется её кольнуть, чтобы особенно не задавалась.
- Они не посмеют. – Повторяет Варя с упрямством, вполне характерным для своей фамилии. – Они что, самоубийцы – так себя подставлять? Толькин брат из тюрьмы недавно вышел, какой ему резон снова туда идти?
Я вижу, что убеждая меня, она в большей степени пытается успокоить себя, и терпеливо объясняю:
- Они уверены в своей безнаказанности, потому что считают, что ты никому ничего не расскажешь.
Белоснежное, холёное личико Варвары становится ещё белее. Она испугалась не на шутку. Значит, Толян был прав в своих расчётах: осуществи он с помощью брата свой низкий план – и Варя действительно не посмеет никому признаться в своём позоре. И именно поэтому сейчас ей стало так страшно.
- Ну…А что же мне делать-то? – Взгляд больших кукольных глаз опять обращен ко мне с просьбой о поддержке. – Что же мне теперь, из дома совсем не выходить, да? Я же с ума так сойду!
- Просто не ходи одна – и всё. – Мягко уточняю я. – И избегай тёмных переулков.
- А может быть ты ошиблась? Не так что-то поняла?
О, если бы это в самом деле было обманом слуха! Но – увы… Я качаю головой:
- Я всё поняла правильно. Под самой дверью стояла…Будь осторожна, ладно?
Впервые я говорю с Варей как с подругой, не ощущая робости. Она благодарно улыбается мне, и я вдруг понимаю, что завидовать-то ей особенно не в чем. Ведь весь этот набор редкостных достоинств: красивое лицо, точёная фигурка, роскошные волосы – приносит Варваре одни только проблемы. И в том, что все так рьяно её хотят, нет ничего хорошего. Страшно жить в постоянном страхе за свою честь. Страшно и очень неприятно быть красивой игрушкой в глазах и в мыслях мужчин. Много ли парней, например, подозревают о том, что у Вари Канаренко есть душа и чувства? Тот же звёздновский воздыхатель, блаженный Сева Пономарёв, вряд ли боготворил Варю за какие-то человеческие качества…Стоп… А я? За что Виталик любит МЕНЯ? За покладистый характер? За нежное сердце? Сомневаюсь, что оно очень уж нежное. И характер у меня далеко не сахарный.
Поражённая горькой мыслью, я оглянулась вокруг. Вари рядом уже не было, зато взгляд мой упал на большое овальное зеркало возле вешалки. Из него на меня встревожено смотрела смуглая черноокая красавица, чем-то похожая на монголку. Пышные тёмные волосы локонами рассыпаны по плечам. На щеках – легкий свежий румянец. Разве за всем ЭТИМ можно разглядеть мою внутреннюю сущность?... Ноги сами несут меня на кухню. Я почти вламываюсь туда, подобно разъярённой фурии. Виталик, читающий какой-то журнал, сидя на табуретке за столом, вскакивает так, будто на него с полной скоростью несётся локомотив.
- Ксюшка? Ты чего?
- Ничего! За что ты меня любишь?!
Я ору так, словно обвиняю его в чём-то ужасном, и он растерянно моргает, не понимая, что происходит.
- Чего?
- Я спрашиваю, за что ты меня любишь?! Я красивая?! Ответь, я красивая?!
- Кра…красивая. – Виталик не знает, чего я от него хочу, но на всякий случай соглашается со всем, что я говорю. И это, бесспорно, его ошибка.
- А если бы я была страшная?! Если бы у меня была только добрая душа?! Я бы тебе была тогда нужна? Да ты бы тогда из-за меня не стал с Канарейкой драться! Ты бы на меня даже не посмотрел!!!
Сообразив, наконец, в чём причина моей ярости, Виталик с трудом сдерживает смех.
- Ксюш, тебя какая муха укусила?
- Никто меня не кусал! – Я продолжаю истерично визжать, не замечая его ироничной улыбки. – Все вы, мужики, одинаковые! Все вы по природе кобели! Вам бы только трахаться – всё равно с кем и когда, вы только о себе думаете!
- Подожди, подожди, ты хоть соображаешь, чего несёшь?
- Нет! И не хочу!!!
- А ну и видно…
Виталик на удивление спокоен – он как доктор-психиатр у себя в кабинете, а я – его буйная пациентка, с которой необходимо долго разговаривать, чтобы привести в себя. И я, глядя на него, такого безмятежного, постепенно начинаю осознавать, что в самом деле противоречу сама себе. И мне становится смешно – так смешно, что вспышка моей ярости неожиданно переходит в хохот. Это похоже на истерику, но стресс тем не менее, быстро проходит. Виталик качает головой:
- Ну ты даёшь… Это что за эстрадный номер был?
- Не знаю. – Я аккуратно, стараясь не смазать глаза, оттираю слёзы. Смех ещё душит горло, и я давлюсь судорожными спазмами. – Ой… Ты извини, нашло что-то… Это нервные перегрузки последних дней, наверное, сказались…
- Да уж. Такие претензии на меня тут вылила. – Теперь, когда буря миновала, Виталик позволил себе немножко обидеться. – Я, значит, кобель, по-твоему? Мне всё равно с кем и когда?
Я слушаю свои собственные слова из уст Виталика и уже не верю, что являюсь их автором.
- Ой… Вот это я дура…
- И при этом возмущается, что я её люблю за то, что она, видите ли, красивая. – Продолжает Виталик, так же давясь смехом. – Как будто это ненормально! Ты бы, я думаю, тоже не особенно горела желанием со мной гулять, будь я горбатым, одноглазым чудовищем!
- Ой!...
- А как же душа, моя милая?
- Ой, Виталь…
И мы хохочем вдвоём – громко, безудержно, как два сумасшедших, запертых в одной палате.
- О, это что тут за веселье? – На кухню заходит Татьяна Евгеньевна – оживлённая, захмелевшая, с целой грудой грязных тарелок в руках. Наша идиллия окончательно приводит ее в восторг.
- А мы-то вас потеряли! Думали, что вы ушли уже!
- Ну, Татьяна Евгеньевна… - Всё ещё смеюсь я. – Вечно вы о нас плохо думаете. То мы вообще не придём, то уже ушли, не прощаясь. Просто нам нравится уединяться даже в шумных компаниях.
- А вот и зря. Там так весело.
- Давайте мы вам поможем посуду помыть! – Вызывается Виталик, ловко принимая из рук Ворониной пирамиду из тарелок. Бедненький, он снова ищет любой предлог для того, чтобы не возвращаться в гостиную! Слава богу, хозяйка не возражает – посуды и правда очень много, а она уже утомлена.
- И всё-таки жаль, ребята, что вы у меня такие дикие. В такой праздник надо всем вместе быть. Ты меня слышишь, Виталик?
Виталик инстинктивно сутулится, вжимает голову в плечи, словно кто-то бьёт его по спине. Конечно, Воронина не дура, она давно понимает, почему он всё это время торчит на кухне.
- Я слышу. Только настроения нет.
- А жаль… - Татьяна Евгеньевна приближается к подростку сзади и тормошит его за плечи. – Дурачок ты маленький. И Вадька тоже. Кстати, кто знает, где этот херувим успел врезать? Тут я ему ничего не предлагала.
- Вы бы у ребят спросили. – Посоветовала я. – А мы его сегодня впервые здесь встретили.
- Вот наказанье моё. – Татьяна Евгеньевна выглядит озабоченной. – Сколько раз ему говорила: поаккуратней с алкоголем. Организм молодой совсем… Мало ему звёздновской милиции. Теперь буду переживать – вдруг отсюда выйдет и продолжит где-нибудь.
- А вы его до утра не отпускайте. – Не отрываясь от раковины, советует Виталик. Похоже, он, как и я, думает о пьяной Шумляевской шайке, притаившейся в какой-нибудь безлюдной подворотне этой новогодней ночью.
- Господи, ну вот что за человек, никак в толк не возьму. – Продолжает вздыхать Воронина. – Золотой самородок, такая голова светлая. И откуда эти пороки в нём берутся?
- Все талантливые люди подвержены порокам. – Резонно замечаю я, наблюдая за тем, как ловко Виталик намыливает тарелки.
- Конечно, я понимаю. Побочный эффект так называемый… Но всё-таки обидно. Он такой юный, пятнадцать лет всего… Весь организм себе испортит смолоду, а потом мучиться будет.
- Татьяна Евгеньевна, он и сам всё это не хуже вас понимает. Он же умница, вы сами говорите.
Мы так и не успеваем обсудить эту тему до конца – на кухню с болтовней и хохотом врываются девчонки: Маша Богданович и Яна Лисовенко. Они тоже несут посуду и пустые бокалы.
- Ой, а что это вы тут делаете?
Татьяна Евгеньевна легко сгоняет с лица печальную тень.
- Общаемся и хозяйничаем. Хотите – присоединяйтесь.
- Хотим! Там уже скучновато стало. – Машка решительно направляется к Виталику и настойчиво отпихивает его от раковины. – Ну-ка, Золушка, подвинься! Теперь наша очередь!
Виталик не возражает – отходит к окну и по привычке вглядывается в ночь. В его глазах я ловлю удивление и подхожу туда же. Во дворе – куча народа. Половина нашей весёлой гоп-компании уже успела, оказывается, выйти на улицу. Праздник продолжается там. Я вижу Наташу и Иришку – последняя держит в руках какой-то тёмно-серый пушистый комок. По-прежнему в обнимку стоят Вадим и Катя. Симпатичная парочка, оба высокие и интересные. Надолго ли Канарейка запал?
Рядом Варя. Она кутается в белый полушубок и не отходит от ребят ни на шаг – с ними она, похоже, чувствует себя уверенней. Юрка и Борька курят в стороне. Мне тоже хочется туда, но Виталик, я знаю, откажется идти со мной. А одна я не решаюсь. Хотя новогодняя погода прямо создана для прогулок на свежем воздухе.
Где-то совсем близко (может быть, даже во дворе) кто-то грохнул петардой так, что у меня чуть не заложило уши. Вместе с этим взрывом на улице что-то произошло: пронзительно завизжала Иришка, закричали все остальные. Охваченная волнением, я наваливаюсь грудью на подоконник и вглядываюсь в даль.
- Что там случилось? – Виталик следует моему примеру. Он озабочен не меньше меня. Яркий свет звеёд позволяет нам отчётливо видеть всё, что творится по ту сторону окна. Вся компания гуляющих окружила голую берёзу напротив моего подъезда – ту, под которой в своё время дежурил тоскующий Виталик. Все смотрят вверх и громче всех пищит Иришка:
- Нюська-а! Нюся-а-а! Нюська! Кс-кс-кс!
До меня наконец-то дошло, что случилось. Тёмно-серый комок, который пару минут назад я видела у Иришки в руках – ни что иное, как её любимая кошка. Напуганная хлопком петарды, она, должно быть, вырвалась от своей маленькой хозяйки и вскарабкалась на ближайшее дерево, наивно полагая, что это от чего-то её спасёт. Я напрягаю зрение изо всех сил, пытаясь увидеть, как высоко успела залезть Нюська. На нижних ветках её определённо нет. Стало быть, дела плохи.
- Нюська! Нюська! Слезай! Иди ко мне, Нюсечка! – Доносится со двора отчаянный голосов Иришки, и все остальные вторят ей в унисон, надеясь сманить кошку с дерева.
- Что там такое? – К нам присоединяется Татьяна Евгеньевна, ажиотаж во дворе привлекает и её внимание. – Чего это они там делают?
- Ваша Нюська на берёзу влезла и сидит. – Объясняет ей Виталик, неотрывно глядя в окно.
- Нюська? А чего она вообще на улице делает?! Кто её выпустил?!
- Иришка, наверное, погулять её хотела вывести в честь праздника. – Я вижу, что Воронина впадает в панику, и сама начинаю нервничать всё сильнее.
- Погулять? Она с ума сошла что ли? Кошка домашняя, людей чужих – и тех боится. А тут такая артиллерия грохочет! Ей, часом, шампанского никто не наливал вместо лимонада?
- Кому? Кошке? – Глупо интересуюсь я, однако Воронина меня уже не слышит – бегом мчится в прихожую и там слышится возня. Мне тоже хочется на улицу, и я умоляюще смотрю на Виталика:
- Может, выйдем, а?
Он недовольно хмурится:
- Для чего? Там и так большая группа поддержки собралась. Разберутся как-нибудь без нас.
Мне становится обидно и отчего-то неприятно, но я молчу и продолжаю смотреть в окно. Похоже, кроме меня, Виталика и Машки с Янкой возле мойки в квартире никого не осталось – и хозяева, и гости высыпали во двор. Иришка по-прежнему умоляет Нюську слезть… Татьяна Евгеньевна за что-то резко отчитывает Наташу – наверное, она должна была контролировать действия младшей сестрёнки. А время идёт… Гремят петарды, небо расцвечивается огненным салютом, и Нюська, совершенно одуревшая от всего этого кошмара, казалось, приросла к самой макушке берёзы намертво. Осознав, что слезать она не намерена вплоть до самого утра, Иришка ударяется в слёзы. И вот тут уже никто не в состоянии вынести плач ребёнка.
К берёзе подходит дядя Вова Овсянников. Пробуя силы, взбирается по стволу до нижних веток, пытается подтянуться на руках – и падает. Оно и понятно, ветки у дерева очень непрочные, а выпили взрослые в эту ночь многовато. Овсянников качает головой в ответ на какой-то вопрос Воронина. Тот тоже хочет рискнуть, но все кругом отговаривают.
- Да ну её! – Слышится непривычно раздражённый голос Татьяны Евгеньевны. – Никуда она не денется! Посидит и слезет, когда надоест! А им впредь урок будет – нечего было её на улицу тащить!
И тут начинает орать Нюська. Сначала тихо, неуверенно, а потом всё громче и громче, даже здесь, в квартире до нас доносятся её истошные вопли. Становится ясно – сама Нюська, при всём своём желании, слезть не сможет, а значит до рассвета все мы рискуем сойти с ума.
- Ма-ама-а-а! – Вслед за своей любимицей ревёт во весь голос Иришка. – Я больше не бу-у-уду-у! Снимите её, ей же страшно! Нюся-а, Нюсечка, маленькая моя, хорошая! А-а-а!
- Вот тоже, не было печали. – Досадливо бубнит под нос Виталик. – Хоть пожарную машину вызывай.
Меня уже начинает утомлять эта однообразная сцена, и я хочу отойти от окна. Но вдруг вижу, что к берёзе подходит ещё кто-то. В полутьме с трудом узнаю Вадима. Ну конечно, разве он может остаться в стороне, когда предоставляется такой прекрасный шанс лишний раз пощекотать себе нервы и порисоваться перед такой многолюдной аудиторией! Некоторое время Канарейка стоит в раздумии. Потом неожиданно быстро стягивает с себя дублёнку и кладет её в руки Кате Богданович, оставшись в одной джинсовой рубашке.
- Вот дурак. – Опять по-старчески сварливо шепчет Виталик. – А потом с ангиной на полмесяца свалится как всегда.
- Помолчи. – Я всё-таки теряю терпение. И без того сердце стучит слишком неровно. Вадька тоже сегодня пил. Где и с кем – мы, правда, так и не выяснили. Однако это ничуть не мешает ему ловко, совсем по-кошачьи взобраться по стволу вверх. Два-три движения – и он уже на полпути к успеху. Вот только ветки у него под ногам сухие и слабые…Не дай бог… У меня кровь стынет в жилах…
- Упадёт. – Шепчу теперь уже я. – Упадёт же…
Этого боятся все. Все, кто стоит вокруг, и даже зарёванная Иришка уже, кажется, забыла про свою Нюську, в страхе наблюдая за другим своим любимцем, решившимся на такую опасную авантюру ради её кошки.
- Вадька! А ну слезай, сейчас же! – Строго кричит Воронина. – Не валяй дурака, ты до туда не достанешь! Она на самой макушке сидит! Слезай, говорю! Разобьёшься!
- Не разобьюсь!
Вадим и правда очень осторожен. Аккуратно переставляя ноги с ветки на ветку, он медленно поднимается всё выше и выше. Ствол всё сужается и сужается, а там, где застряла несчастная Нюська, ветки совсем тонкие, как прутики. Я словно под гипнозом. Мои глаза намертво прикованы к каждому движению Канарейки. Подошвы ботинок скользят… Я вижу, как он то и дело хватается руками за ствол, удерживаясь практически на весу. Номер, достойный цирковой арены. Вот только страховки нет. И неизвестно, чем всё это кончится.
Расстояние сокращается…Осталось совсем немножко…Вадим протягивает руку, молниеносно хватает кошку за шиворот и крепко прижимает её к груди. Теперь главное – спуститься. Как он это сделает, если одна рука занята?!
- Кидай её, дуру! – Кричит Воронин. – Кидай, ничего ей не сделается! А сам слезай! Осторожно только!
- Сейчас!
Только «сейчас» не получается. Спятившая вконец Нюська никак не желает быть грубо сброшенной с высоты. Всеми четырьмя лапами она цепляется за Вадима как утопающий – за спасательный круг, и он, как ни пытается, не может оторвать от себя перепуганное животное. Начинается откровенная борьба… Явно – не в пользу человека… Очередной взрыв петарды – и Нюська яростно виснет у Вадим на шее, царапая её всеми передними когтями… Короткий крик… Треск сучков… Я всё ещё не верю своим глазам…
- ВА-АДЬКА-А-А!!!
Изумлённо оборачиваюсь… Эхо этого вопля ещё, кажется, звенит в воздухе, а Виталика возле меня уже нет. Его как будто сдуло ветром…




52

Как прекрасна новогодняя ночь!...За несколько часов, кажется, проходит целая жизнь – как в той знаменитой киноистории про баню и Ленинград. Один шаг от любви до ненависти, и рукой подать от холодной войны до теплой дружбы. «Йес, йес, йес!» - хочется мне закричать, на западный манер дёргая сжатым кулаком. Свершилось! Лёд тронулся! У-ау!!! Но это в мыслях. На самом деле, радоваться-то особенно нечему. Вот уже полчаса в гостеприимной квартире Ворониных царит хаос.
Во-первых, здесь нету телефона, а «скорую» вызвать необходимо – грохнувшись с самой верхушки берёзы, Вадим потерял сознание. Ненадолго, правда – минуты на две, и сам он позже объяснял, что это – от боли в руке. Однако никто не желает его слушать – мало ли чего он мог себе повредить, падая с такой высоты? Поэтому, невзирая на горячие протесты, Вадима поспешно отвели к Ворониным и чуть ли не силой уложили на кровать в комнате девочек.
- Лежи и не шевелись. – Приказала ему Татьяна Евгеньевна. – Вдруг у тебя сотрясение мозга? Сейчас врача вызовем.
- Нет у меня никакого сотрясения. Только вот рука…
Рука, похоже, на самом деле сломана. Вадим жмурится и, скрипя зубами, едва сдерживает стон. Он всё ещё пытается встать, но Виталик укладывает его обратно.
- Даже не думай. Знаешь, мне, конечно, всегда было ясно, что ты без тормозов. Но чтобы до такой степени! Совсем спятил – из-за какой-то кошки чуть шею себе не свернул.
Виталик ругается по привычке, но в голосе его слышится столько тревоги и заботы, что Вадим слабо улыбается, радуясь, наверное, хотя бы таким образом вернуть расположение старого товарища.
- Если б знал – ещё недели полторы назад с крыши сиганул бы специально…
- Чего? – Виталик с досадой крутит пальцем у виска. – Дурак ты, Вадь! Смешно тебе?
- Ага…Ещё как. – Вадим уже откровенно дурачится, хотя я чувствую, что таким образом он просто пытается отвлечься от боли.
В комнату заходит Владимир Михайлович в сопровождении дочерей. При виде Канарейки, раскинувшегося на кровати, Иришка начинает хлюпать носом:
- Вадь… Это я виновата, прости меня… Чем тебе помочь?
Он улыбается, с нежностью глядя на девочку:
- Замуж за меня пойдёшь, Ириш? Мне сразу же легче станет…
- Замуж?! Прямо сейчас? – Иришка замирает на месте, не веря своим ушам.
- А что? Не согласна? Смотри, пока расти будешь, меня в армию заберут.
- Ладно вам женихаться. – Вмешивается Воронин, приближаясь к дивану. Виталик вежливо уступает ему место, и Владимир Михайлович садится около Вадима.
- Руку давай, альпинист.
- Зачем?..
- Давай-давай, без разговоров.
Канарейка неловко протягивает Воронину больную руку, и тот осторожно начинает ощупывать её по всей длине.
- Сильно болит?
- Ага…
- Где сильнее?
- Я не знаю… Везде.
- Так кажется. Где-то должно быть сильнее.
После лёгких касаний пальцами, Владимир Михайлович начинает надавливать в разных местах. Лоб Вадима прямо у меня на глазах покрывается испариной, он весь дрожит, как натянутая струна, уже теряя самообладание.
- Тут больно?
- Да.
- А тут?
- Тоже.
- И здесь тоже?
- А-а-а!!! Не надо, Владимир Михалыч!!!
Кажется, Воронин нашёл то, что искал. Это чуть повыше запястья. На Вадима тяжело смотреть – он того и гляди повторно лишится чувств.
- Ну что там? – Заглядывает в комнату Татьяна Евгеньевна.
- Перелом, естественно. – Спокойно констатирует её супруг. – Вот только не пойму, почему вся рука-то болит? Шевелить её, говоришь, тоже не можешь?
- Да…Там…Владимир Михалыч, там, кажется, ещё плечо вывихнуто. Поэтому руку поднять невозможно.
- Вывихнуто, говоришь?
Начинается ещё одна утомительная процедура, в процессе которой Воронин вертит несчастного Вадима в разные стороны, нажимая ему на плечо сильными и почему-то очень умелыми пальцами прирождённого хирурга. За этой сценой наблюдаем мы четверо: я, Виталик и сёстры Воронины. Остальные ребята, насколько мне известно, помогают Татьяне Евгеньевне приводить квартиру в порядок после праздничной гулянки. Ирина Павловна где-то носится в поисках телефона. И только виновница происшествия – дымчатая Нюська, слоняется по дому без дела, гордая и важная как королевна. Мягко ступая лапами, подходит к Иришке, привычно трётся о её ноги, требуя законного внимания к своей персоне, но девочка грубо отпихивает её ногой в сторону:
- Иди отсюда, дура… Всё из-за тебя!
Она, кажется, уже ненавидит свою недавнюю любимицу, видя, как по вине кошки мучается сейчас её обожаемый кумир. Я смотрю на эту десятилетнюю девочку и с небывалой теплотой в душе убеждаюсь в том, что вижу сейчас перед собой замечательный образец типичной первой любви. Слишком ранней, конечно, совсем ещё детской. И, тем не менее, любви. Возможно, с годами она и пройдёт, а возможно, станет только прочнее и взрослее, как и сама Иришка. Пока же она слишком близко к сердцу принимает всё, что происходит с Вадимом, и одна из всех нас пытается остановить Владимира Михайловича.
- Па-ап, ну хватит… Что ты всё делаешь? Пусть его лучше врач посмотрит.
- А ты думаешь, врач с ним лучше будет обращаться? – Не отвлекаясь, усмехается Воронин. – Они вообще церемониться не станут. Тем более, когда узнают, что он пьяный на дерево лазил.
- Я не пьяны-ый. – Стонет Вадим. – Вы что, сами не знаете? Это всё кошка…
- Кошка-кошка. Какой чёрт тебя за ней понёс? Не померла бы она там.
- Я как лучше хотел.
- Ну да. А получилось по мозгам. Мозги точно целы?
- Целы. Не надо было «скорую»… Я бы утром сам до больницы доехал.
- Ладно, поздно уже боржоми пить, когда почки отвалились. Плечо-то мы тебе сейчас сами на место поставим. А вот с переломом пусть хирург разбирается. Виталь! Иди сюда, подержишь его.
Виталик послушно садится рядом с Ворониным и готовится выполнять все его указания.
- Держи его крепко, чтобы не вырвался ненароком. Держишь?
- Держу.
Мне хочется зажмуриться, как это делает впечатлительная Наташа, но любопытство берёт верх – всё-таки впервые вижу, как вправляют суставы. Владимир Михайлович сосредотачивается. Одной рукой упирается Вадиму в грудь, другой крепко обхватывает его руку выше локтя.
- Очень больно будет? – Вадим в ужасе оглядывается вокруг себя, словно кто-то из нас способен остановить этого новоявленного хирурга-самоучку. Виталик, сжимающий здоровое плечо и шею друга, напуган, пожалуй, ещё сильнее.
- Нормально будет. – Беспечно заверяет всю аудиторию Воронин. – Ты мне расскажи лучше, артист, где это ты успел выпить сегодня?
- Да я совсем немножко выпил, честное слово!... Меня знакомые пацаны пригласили, я-а-а-а-а-а!!!...
Всё происходит так неожиданно, что никто не успевает опомниться. Даже Виталик только в самый последний момент что было сил обеими руками впивается в Вадьку, который после вероломной уловки Воронина заваливается прямо на Виталика, как убитый наповал.
- Вадь!.. Вадька! Ты что, Вадь?! – Виталик в панике тормошит друга за плечи, хлопает по щекам. – Вадька! Дядь Володь, что с ним?!
Воронин самодовольно улыбается:
- Всё нормально. Сейчас отойдёт. Лёгкий шок – не больше.
Мы втроём – я, Наташа и Иришка наконец-то осмеливаемся подойти поближе. Вадим действительно уже приходит в себя. Бедный, как же ему должно быть сейчас плохо, если пот градом стекает по его лицу, даже волосы ко лбу прилипли, будто он только что из под душа вышел.
- Вадь… - Плаксиво зовёт Иришка. – Вади-ик… Ты живой?
Взгляд Вадима постепенно проясняется, становится осмысленным.
- Ой… А что это было?
- Обморок. – Поясняет Владимир Михайлович и уже совсем по-отцовски кладёт руку на мокрый лоб юноши. – Ну? Как себя чувствуешь? Болит плечо?
Канарейка пробует пошевелить плечом:
- Кажется легче. Вы прям волшебник, дядь Володь. Может, и гипс наложите, не отходя от кассы?
Все видят, что Вадиму действительно лучше и сразу оживают, начинают улыбаться. Иришка игривым котёнком кидается к Вадиму и доверчиво, по-детски открыто обнимает его за шею:
- Вадь! Я согласна!
- На что? – Он непонимающе заглядывает в её красные от слёз глаза.
- Замуж за тебя пойти! Прямо сейчас! Пока тебя в армию не забрали!
Изумлённая тишина разрывается дружным смехом. Наташа хохочет, закрыв лицо руками, Владимир Михайлович хлопает ладонью о колени. Вадька, машинально держась за кисть сломанной руки, сгибается пополам. Виталик всё ещё обнимает его за плечи и тоже смеётся. На лице Виталика сияет безграничное счастье – таким я его не видела уже давно. Создаётся впечатление, что он нашёл наконец-то чего-то очень важное и дорогое, что-то, потерянное на жизненном пути по собственной глупости. И сейчас больше, чем когда бы то ни было видно, насколько близки они – два этих совершенно разных по своей сути парня и как изумительно дополняют они друг друга именно этой своей несхожестью. И мне даже плакать хочется в атмосфере всеобщего веселья – настолько умиляет меня эта картина долгожданного воссоединения старых друзей. Всё встало на круги своя…Всё так, как и должно было быть всегда. Господи, неужели Вадиму действительно надо было рисковать своей жизнью и ломать себе руки для того, чтобы заслужить наконец полное прощение Виталика? И ведь сам он, пожалуй, сделал бы это нарочно, если бы мог предположить такое раньше. Не сомневаюсь, Канарейка способен на подобные выходки… Славный, сумасшедший Канарейка!... Милый, чувствительный Виталик! Как дороги мне эти ребята… Как люблю я их родные лица, их глаза, их улыбки! И как я счастлива чувствовать себя полезной и нужной частичкой их мира! Я люблю их всей своей душой, каждого по отдельности и обоих вместе как одно целое! Прошло только полтора месяца с того дня, как мы познакомились, а я уже, кажется, знаю их всю свою жизнь, с самого рождения. Их характеры, их привычки изучены мною вдоль и поперёк, я думаю и чувствую КАК ОНИ, и я ПРОСТО НЕ МОГУ уже жить без них.
Мальчишки… Мои мальчишки, шепчу я себе мысленно, а сама всё смотрю и смотрю самозабвенно на их радостные, живые лица. Мои мальчишки!... Какими словами могу я описать то, что испытываю к вам? Меня переполняет нежность, когда я вижу вас вместе. Какие вы ещё маленькие, какие беспечные! А ведь когда-нибудь все мы станем взрослыми… Мы вырастем, у каждого из нас появится куча серьёзных забот, и тогда мы уже не сможем так часто встречаться. Я не верю в это, ребята! Наш
большой, дружный круг никогда не должен размыкаться! Сколько бы лет не миновало и что бы не произошло с нами в этой жизни! Мы должны быть рядом. Вместе мы – ВСЁ. Мы такая гигантская сила, которая способна выстоять при любом
ударе – и в бурю, и в ненастье, и в зной, и в мороз…И мне хотелось бы верить, что так оно и будет…КАК Я ЛЮБЛЮ ВАС, ДОРОГИЕ МОИ МАЛЬЧИШКИ!..


…С гроба снимают крышку. Кто – я даже не заметила. И кровь стынет в жилах, в глазах начинает темнеть… Сердце сжимается в тугой комок и, кажется, готово лопнуть от напряжения. Рядом со мной и сзади раздаются чьи-то истошные визги и тяжелые стоны рыданий. Маринка? Анжелка? Оксанка? Катька? Или ещё кто-нибудь из целой армии поклонниц и подружек Вадима Канаренко?...Мужайтесь, девочки, мужайтесь. Я прекрасно понимаю, какие чувства вы испытываете сейчас. Я понимаю, несмотря на то, что никогда не была на вашем месте. Я, пожалуй, одна из немногих, кому удалось избежать колдовских чар Канарейки, и всё, что я могу сейчас вспомнить – это те два жарких поцелуя, едва не рассоривших Вадима и Виталика на всю жизнь. Как давно это было!...А каково же им – тем, кто познал близость с Канарейкой в полной мере и тем, кто страстно мечтал о нём ночами напролет, но так и не осуществил своё тайное желание?
Вы опоздали, девочки… Вот он, лежит перед вами – такой близкий и в то же время совершенно недосягаемый теперь для всех вас. К нему можно подойти, прикоснуться, можно даже поцеловать, но он уже никогда не ответит вам взаимностью, ни одну из вас он не очарует своей ангельской улыбкой и никому больше не споёт под гитару песен своей любимой «Арии».
ОН МЁРТВ… Я не мигая вглядываюсь в хорошо знакомое, такое родное лицо и вижу восковую маску. Впечатление усиливает грим – его необходимо было нанести, чтобы скрыть сохранившиеся следы кровоподтёков. Затея удалась, но неестественный, желтоватый цвет кожи сбивает с толку. Это не Вадька. Нет… Красивый манекен, украденный с витрины магазина, просто очень похожий на нашего Канарейку. Только почему-то седой… Нас зачем-то обманывают, пытаясь выдать фальшивку за оригинал. Это не может быть Вадим… Господи, да зачем же ему так замазали лицо?! Он ведь сам на себя не похож стал, он совсем другой был в жизни!...В ЖИЗНИ… О том, что когда-то этот парень действительно был жив, говорят только губы. Их нельзя было ничем закрасить и на них до сих пор остались те самые корочки от болячек. Я уже видела их там, в палате, у живого Вадима. Как потом нам объяснил дядя Коля?... Сам изорвал, зубами – под воздействием неимоверной боли или психологического стресса. А может, того и другого вместе. Бедный наш Вадька… Как же ему было больно, если он до такой степени искромсал свои губы?... Зато теперь боли нет. Нет ничего – ни души, ни чувств. А ведь в нём так много их было…Что же должно было случиться с тобой, Вадька, если ты так легко устал от жизни?.. Куда девалась твоя бьющая через край энергия, твоя подвижность и яркая фантазия? Чего же ты натворил, лишив нас всех своего таланта? Какое ты имел право уничтожать всё то, чем мы так откровенно восторгались?!
Я опять мысленно спорю с Вадимом и всё жду, жду, когда же он откроет глаза. Очень удачно, кстати, мы подобрали ему рубашку. Тёмно-голубой цвет всегда
шёл Канарейке, потому что отлично сочетался с его глазами. Стоп…Что за бред?...Был ли смысл подбирать рубашку под цвет глаз, если он НИКОГДА ИХ БОЛЬШЕ НЕ ОТКРОЕТ?!
НИКОГДА… Сжатая пружина в груди резко подскакивает, и сразу же срывается с тормозов весь внутренний механизм: по щекам льются слёзы, и я уже просто не в состоянии себя контролировать. Как же так, господи?! Есть ты или нет в этом мире?! ЕСТЬ ТЫ ИЛИ НЕТ?!! Посмотри на него, господи, посмотри! Сейчас его увезут на кладбище, опустят в могилу, закопают – и вся эта красота, всё это великолепие, с его мыслями, мечтами и идеями – всё это будет гнить и разлагаться до костей… Разве это справедливо, господи?! Посмотри, посмотри, как он молод! А как он пел! Ты хотя бы раз слышал, КАК он пел?! А как он играл! Как же можно хоронить в земле такое чудо природы, раз в сто лет возникающее на этом бренном свете?! КАК?! КАК ТЫ МОГ ЭТО ДОПУСТИТЬ?! Я НЕ ПОНИМАЮ!!!
Возле гроба образовывается очередь. Всем хочется попрощаться, как это положено – по-христиански. Люди двигаются бесконечным потоком: подходят, кладут в ноги цветы, целуют Вадима в лоб. Вот и я оказываюсь у изголовья. Хочется задержаться подольше и в тоже время страшно. Его лицо совсем близко… Мёртвое, чужое в своей неподвижности лицо. Вадька… Как же ты мог, Вадька?...Зачем? Почему? Какого чёрта ты это сделал, никому ничего не объяснив? Славный, милый, родной… Неужели это ТЫ и в тоже время ТЕБЯ БОЛЬШЕ НЕТ?... Есть этот двор и детская площадка, есть небо с ласковым солнцем, есть наша грязная Бахча… А ТЕБЯ НЕТ… И БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ…Брось, Вадька!…Хватит прикалываться. Я знаю, что ты мастер на всяческого рода приколы и это – твой очередной розыгрыш. Но это же слишком жестокая шутка! Хватит уже! Открой глаза, улыбнись и скажи, что ты просто сыграл роль покойника…Мы, конечно, поругаем тебя сначала за твоё бессердечие, но потом обнимемся и все дружно разревёмся от счастья. От сознания того, что ты снова с нами и ничего с тобой не случилось на самом деле. И Виталику скажи, пусть не прячется! Мы знаем, что ты с ним договорился, и он тоже участвует в твоём спектакле. Он же всегда идёт у тебя на поводу, он всегда в курсе всех твоих проделок. Передай ему, что я не верю в его смерть! Я не видела его мёртвым, поэтому не верю! Скажи ему, пусть выходит! Ты слышишь?! И вставай, чёрт бы тебя побрал, вставай! Объясни нам, что произошло и почему ты это с собой сделал?
Разве ты забыл, что у тебя есть друзья – много друзей, которые любят тебя, ценят, уважают и идут за тобой везде, куда бы ты не следовал? Как ты мог оторваться от нас в самый серьёзный и опасный момент своей жизни? Почему, попав в беду, не обратился к нам, не рассказал о своих проблемах, а начал решать их сам, в одиночку? Почему ты доверился не ВСЕМ НАМ, а, по привычке, только Виталику? Теперь мы знаем, что это ты его погубил – именно так, как и предсказывала вам сумасшедшая гадалка. Он погиб из-за тебя, потому что знал что-то такое, о чём даже отдалённо не подозревали МЫ ВСЕ. И ты знал это. Уже тогда знал, поэтому и кидался на всех нас, как сорвавшийся с цепи зверь. Ты чувствовал свою вину, но перед нами усиленно делал вид, что понятия не имеешь – КТО и ПОЧЕМУ убил Виталика. Да, ты испугался. Здорово испугался и это не удивительно. Но почему же ты не поделился тогда с нами своими страхами? Зачем, как тот Дон Кихот, полез сражаться с ветряной мельницей? ОДИН!!! Ты переоценил свои силы и возможности, спору нет. На этот раз всё оказалось гораздо серьёзней. Гораздо. Конечно, тебе, всю жизнь ходившему по лезвию ножа, казалось, что и в этой ситуации обязательно найдется выход. Но увы…Нельзя так часто испытывать свою судьбу на прочность и не в шутку верить, что так оно и будет всегда. Удача – подруга легкомысленная, изменчивая. И она тебе изменила. Всё-таки изменила. Даже удивительно… Раньше я думала, что ты – заговорённый. С тобой столько всего случалось, но каждый раз ты умудрялся выходить сухим из воды, отделываясь незначительными боевыми ранениями и лёгким испугом. Как, например, тогда, в мае…
Вспомнив о майском происшествии в лесу, я невольно ищу глазами Варвару. Она всё там же, возле матери…Бледная, потерянная, словно замороженная какая-то… Конечно, что тут говорить? Вадим был её близнецом, а значит духовно они были очень близки. Варя, по сути, лишилась сейчас своей половины. Сильной половины. Теперь она беззащитна и уязвима, наша гордая красавица. Царевна – так, кажется, называл её брат. Брат, на которого можно было положиться в любой беде. Ту историю в лесу я до сих пор вспоминаю с содроганием. Именно она положила конец пресловутой войне между Бахчой и Звёздным Городком. И именно в тот день я встретила свою судьбу…Воистину, не было бы счастья…

53

Как быстро бежит время…Казалось бы, только вчера вся округа утопала в сугробах, лицо щипал мороз, а по ночам в окна стучала свирепая вьюга. И вот, не успели мы опомниться, как снег осел, съёжился и превратился в потоки грязной воды. И солнце вдруг перестало быть холодным равнодушным светилом – проснулось и решило взяться за свою непосредственную работу природного радиатора. Птицы тоже вспомнили, что умеют петь и теперь чирикали целыми днями напролёт. В наш богом забытый посёлок пришла весна: согнала снежную жижу, высушила асфальты, распустила листья на деревьях… Радоваться бы ей, родимой – как-никак каникулы скоро. А вот мне в такой день не до веселья.
Я проснулась раньше семи, что со мной вообще редко бывает, и долго лежала, свернувшись калачиком под лёгким тёплым одеялом из синтипона. Какой сегодня день? Одиннадцатое мая. Значит, вот уже шестые сутки у меня задержка. Может быть всё-таки сегодня свершится чудо? Голова привычно вспухает болью, и сердце ноёт тревожно. Потому что такое со мной впервые. Раньше всё происходило строго по графику. Правда, раньше я была невинной девочкой и со мной просто НЕ МОГЛО ничего случиться. А теперь… Мне даже подумать страшно – не то что вслух произнести это роковое слово. БЕРЕМЕННОСТЬ… Неужели я действительно залетела, как последняя наивная дурочка-малолетка, не знающая правил современной контрацепции? Ни разу за всё это время мы с Виталиком не позволили себе никакого легкомыслия. Но ведь всегда существует десять процентов из ста, позволяющие предположить… Нет-нет-нет… Только не я… Только не со мной… Мне ещё учиться и учиться, я ведь так молода и у меня совсем другие планы на будущее. Ребёнок в них никак не вписывается… Значит – аборт?... Меня знобит при одной только мысли о том, через какое унижение мне придётся пройти в этом случае. Господи, а что скажут родители? Тут одним домашним арестом не обойдётся. И даже если Виталик будет вести себя как настоящий рыцарь, какой от него толк в шестнадцать лет?
Да, месяц назад Виталику действительно исполнилось шестнадцать. Взрослее, правда, он с тех пор не стал. Как был наивным, добрым мальчиком, так им и остался. На мои опасения Виталик смотрел как типичный подросток, попавший в подобную ситуацию. «Ты уверена?.. Может так бывает?.. Не надо раньше времени паниковать…» Ему хорошо говорить. Не надо паниковать!...Просто шокируют порой мужские твердолобость и эгоизм. Но мне-то что теперь делать?
На полу под кроватью яростно зазвенел будильник, и я, свесив руку вниз, со всей силы хлопнула по нему ладонью. Так не хотелось вставать и начинать с нуля очередной день. Опять ждать и нервничать, слушая успокаивающую болтовню Виталика.
Чай был горьким и безвкусным, бутерброд в горло не лез. Нет, если так пойдет и дальше, мне в скором времени грозит анорексия.
- Что-то ты сама не своя стала. – Мама как всегда была права. Ей бы экстрасенсом работать на дому. Если бы она ещё и мысли читать умела, меня бы сейчас ничего не спасло.
- Да что-то голова в последнее время болит. – Нашла я традиционную отговорку. Прямо беда, так виски и ломит.
- Что-то рановато у тебя головные боли начались. Провериться бы тебе надо у врача.
Мама, конечно, сказала это больше для очистки совести. А мне именно в этот момент пришла мысль о гинекологе. Провериться – вот что мне действительно сейчас необходимо для того чтобы успокоиться и рассеять сомнения. Правда и эта неизвестная процедура уже заранее повергла меня в панический ужас. Но делать-то нечего…
Виталик зашёл за мной как всегда ровно во восемь. Из подъезда мы вышли молча, будто договорившись не посвящать в свои секреты даже стены моего дома, а на улице Виталик сразу же спросил:
- Ну как?
- Всё так же. – Ответила я раздражённо, и он, чувствуя моё настроение, некоторое время молчал.
- Слушай… Может что-то делать надо?
- К врачу идти надо.
- К… к какому врачу? – Виталик, кажется, вообще отупел от страха, и я ещё больше рассердилась:
- К какому, к какому! Будто ты не знаешь, к какому врачу ходят женщины в таких ситуациях!
- А… А ты когда-нибудь к такому врачу ходила?
Нет, он как будто нарочно решил сегодня будить во мне злость!
- Когда раньше я, по-твоему, могла к нему ходить?! У меня ещё недавно таких проблем и в помине не было!
Виталик ничего не ответил. Он шёл, глядя себе под ноги с видом побитой собаки. Конечно, сейчас его терзает комплекс вины: если бы не он, ничего бы не было. Но ведь, откровенно говоря, если бы я САМА этого не хотела… Что говорить, мне просто надо было на ком-то сорваться и выплеснуть скопившийся в душе мрачный осадок.
- Ладно. – Я с опозданием попыталась разрядить атмосферу и тронула Виталика за плечо. – Чего ты скис так? Может и правда всё обойдется.
Он поднял голову и посмотрел на меня тоскливо.
- Ты сама же в это не веришь. Не надо меня утешать, Ксюш, я уже не ребёнок. И отвечать за свои поступки сам обязан.
Его самоотверженность меня позабавила:
- И как же ты намерен отвечать? В ЗАГС со мной пойдёшь?
- Почему в ЗАГС? К врачу.
- Как это? – Мне сразу стало не смешно, я поняла, что Виталик настроен весьма серьёзно. – Ты что, с ума сошёл? Я ещё сама себя возле этого кабинета не представляю. Даже не знаю, где такой находится.
- Значит пойдём и узнаем. Вдвоём. И лучше пойти прямо сейчас.
Виталик не уставал меня поражать.
- Сейчас?! А школа как же?
- Пару уроков пропустим, ничего страшного не случится. На геометрию я в любом случае успею. Только Вадьке нужно что-то сказать.
- Только не правду!
- Естественно. За кого ты меня принимаешь?...Хотя, Вадьку вообще-то трудно обмануть.
В этом Виталик был полностью прав.
Канарейка дожидался нас на «пятачке» - там, где в Новый Год стояла ёлка.
- Вы чего ползёте как черепахи? Я уж хотел вам навстречу идти.
И он действительно пошёл нам навстречу – беспечный, беззаботный как всегда, с ног до головы залитый ослепительно ярким солнечным светом.
- Вадь… - Виталик сходу ринулся с места в карьер. – Нам с Ксюшкой очень нужно кое-куда сходить. Только не задавай вопросов, хорошо? Иначе мне придётся тебя обманывать, а я этого делать не хочу.
Я мысленно одобрила тактику Виталика – начни он сейчас нагло врать другу в глаза, и Вадим это сразу же заметит, хотя, возможно, и вида об этом не подаст. Только от едкой иронии его глаз мы оба потом сгорим со стыда. А так, Канарейка тотчас же почувствовал всю серьёзность нашей с Виталиком тайны и даже не улыбнулся, лишь озадаченно сморщил лоб.
- Понятно… Значит, в школе вас сегодня не будет?
- Нет, почему?... – Виталик в смущении отвел взгляд от проницательных глаз друга. – Мы только опоздаем немножко. В школе потом увидимся, ладно?
- В школе? – Вадим сделал вид, что глубоко уязвлен и обижен. – Ну вот ещё! Вы, мои дорогие, все тут, смотрю, расслабились перед каникулами. Никто учиться не хочет. Варька с утра в Звёздный умотала – в бассейне плескаться. Забила на уроки – и вперёд с песней. Думал с вами пойти мозги знаниями пополнить, и тут – облом. Так чего мне тогда вообще в школе сегодня делать? Пойду тоже погуляю по Бахче!...Желаю удачи в ваших серьёзных делах! Надеюсь, что у вас всё будет хорошо.
Хитрец, он, следуя просьбе Виталика, не стал ничего спрашивать, но тем не менее под последними его словами довольно ясно подразумевался вопрос, который невозможно было проигнорировать. Виталик кивнул:
- Конечно. Нет проблем, просто необходимо кое-какие дела уладить именно сейчас. Ты не обижаешься?
- О! – Канарейка уже откровенно рассмеялся. – На вас обидишься, как же! Себе потом дороже обойдётся. Вы давайте – в обход, по-пластунски, по кустам, по заборам, а то встретите ещё кого-нибудь из наших, и они вас так же хорошо не поймут.
Когда он ушёл, мы ещё некоторое время стояли возле «Дворика» в нерешительности.
- Почему у меня всегда такое чувство, будто он всё про нас знает? – Я вопросительно посмотрела на угрюмого Виталика. – Ты ему точно ничего не говорил?
Виталик вздохнул досадливо:
- Ксюш, ты хоть думай, что говоришь. На фиг я буду с Вадькой обсуждать твои…задержки. Я бы перед ним как дурак выглядел.
Ещё бы… Канарейка никогда не попадал в такие хрестоматийные ситуации. Он ведь, в отличие от нас с Виталиком, в этих делах суперпрофессионал Вот бы он посмеялся от души, если бы узнал, как мы по-детски влипли!

54

Местная двухэтажная поликлиника находилась за школой, практически в самом конце посёлка. Мы добирались до туда, как и советовал нам Вадим, окольными путями, рискуя на каждом шагу столкнуться со знакомыми ребятами. Я не представляла, как стала бы с ними объясняться, скорее всего, нагородила бы полной чепухи и сама бы оказалась идиоткой, но, слава богу, злополучных встреч удалось избежать.
Впервые оказавшись в поликлинике этого посёлка, я полностью положилась на Виталика – всё-таки он жил здесь всегда и мог боле менее ориентироваться в обстановке. Первый этаж Виталик даже осматривать не стал:
- Здесь только регистратура и педиатр. Всё остальное – наверху.
Наверху действительно было всё, но обойти длинный коридор, оглядывая надписи на дверях, оказалось делом одной минуты. Кабине гинеколога обнаружился в самом конце коридора. От всех остальных кабинетов он был отгорожен стеклянной перегородкой, и если бы мы, поднявшись на второй этаж, сразу завернули налево, нам бы и искать ничего не пришлось.
Закуток приёмной выглядел очень уютно: огромная кадка с высоченной пальмой занимала добрую половину пространства, а вдоль стен размещалось несколько стульев и два больших кресла для пациенток. Последних было здесь три: молодая женщина с круглым, похожим на мячик, животом, и две средних лет тётки, сидящие рядом и ведущие оживлённую беседу. При нашем появлении они обе одновременно умолкли и уставились на нас. Бог знает, о чём они в эту минуту подумали… Я с трудом разомкнула пересохшие губы:
- Здасьте… Кто последний?
- Я. – Учтиво подала голос одна из тёток. – А ты за мной что ли будешь?
Мелкие поросячьи глазки ехидно сверлили меня насквозь, словно пытались рассмотреть причину, по которой я тут оказалась. «Залетела, небось, малолетка» - так и читалось в выражении её мясистых поджатых губ. Мне захотелось убежать отсюда вон. И бежать без остановки, не оглядываясь, на самый край света – спрятаться, забиться куда-нибудь в тёмный угол и дать, наконец, волю слезам. Но тут тёплая ладонь Виталика крепко сжала мою руку, и этот бесхитростный жест внезапно успокоил меня и придал уверенности.
- Идём, сядем. – Тихо сказал он мне, и мы невозмутимо уселись напротив тёток, так и не размыкая рук. Теперь эти две язвы смотрели на нас с умилением. Особенно ласковыми взглядами награждался мой верный рыцарь, слишком ещё молодой по их мнению, чтобы разделять со своей девушкой такой тяжёлый груз ответственности, но не побоявшийся никаких трудностей. Что уж там говорить, с его стороны это и правда был небывалый подвиг. Вот только толку от него никакого не будет, если врач сейчас объявит мне приговор.
За дверью кабинета раздавались неприятные звуки: время от времени там гремело что-то железное, падая со стуком на что-то такое же металлическое… Орудия пыток… Я имела о них весьма мутное представление. У меня вспотели подмышки – надо было как следует облиться дезодорантом, прежде чем сюда идти. Беременная девушка в кресле смотрела на меня, едва заметно улыбаясь. В её взгляде я с самого начала прочитала искреннее расположение и доброжелательность, и именно ей я задала мучивший меня вопрос:
- А кто тут врач? Мужчина или женщина?
- Женщина. – Девушка чувствовала, что этим ответом успокоит меня, поэтому добавила:
- Хорошая женщина, уже в возрасте. Дело своё знает.
Я тоже знала, какое у неё дело. На моём лице в этот момент, наверное, были написаны все страхи мира. Молодая мама сочувственно улыбнулась:
- В первый раз здесь?
Я кивнула:
- В первый.
- Не бойся. У всех бывает в первый раз. Нам к этому кабинету надо привыкать. Полис не забыла?
Я так и остолбенела, словно пригвождённая к стулу. Страховой полис… Как же я могла забыть, что без этой чёртовой бумажки сейчас ни один врач нигде не принимает?! Моя реакция была выражена слишком ярко, тётки закудахтали наперебой:
- Чего ж ты так?
- Думать надо было! Куда ж без полиса?
Виталик первым оборвал их идиотские возгласы:
- А что же делать-то теперь? Что без полиса она нас выгонит что ли?
Я готова была расцеловать его за это мужественное «нас», так же как, впрочем, и молодую маму за её мягкий такт. Не зря говорят, что беременность очень благотворно действует на женщин.
- Сходи хотя бы карту свою возьми амбулаторную. Тут тебе сейчас другую заведут, гинекологическую, но эту им на всякий случай всё равно покажи, чтобы знали, что ты тут прописана.
Я тихо поблагодарила её за совет и начала уже было подниматься со стула, когда Виталик остановил меня движением руки:
- Сиди, держи очередь. Я сам схожу.
- Да кто ж тебе даст чужую карту?! – Возмущённо подпрыгнула толстая тётка. – Пусть сама идёт!
Виталик осадил её резко и даже грубовато:
- Надо будет – дадут. Вы-то чего переживаете?
Когда он выходил, обе кошёлки проводили его сердитыми взглядами, но, слава богу, ничего не сказали. Иначе я бы не сдержалась и в отместку за Виталика ляпнула бы им что-нибудь очень неприличное. Надо было отвлечься и всё своё внимание я обратила на беременную девушку. Ей было не многим больше, чем мне – лет двадцать максимум. Однако, во внимательных светло-голубых глазах уже читался немалый жизненный опыт, и во всём её облике – в аккуратно постриженных волосах, в округлом румяном лице угадывался спокойный, ровный характер настоящей, правильной женщины, живущей по божьим законам и соблюдающей всё, что положено соблюдать. Мне необыкновенно нравилось её симпатичное лицо и манера разговаривать вполголоса, без напряга, по-домашнему безмятежно. Была бы у меня такая старшая сестра! Я бы, наверное, обязательно поделилась с ней своими проблемами, не боясь критики и строго осуждения!
- Страшно? – Девушка хорошо понимала моё состояние и смотрела на меня участливо. Я не смогла ей солгать и молча кивнула.
- Не бойся. Всё хорошо будет.
- Что – всё?.. Я ведь не врача боюсь. И не процедуры этой дурацкой.
- Диагноза? – В её голосе снова зазвучало сочувствие. Я не ответила, но этим вполне определённо подтвердила её догадку.
- Всё ясно… Большая задержка?
- Шесть дней.
- Ну… Это ещё не катастрофа. Всё, что угодно может быть.
- Но раньше такого никогда не было.
- Никогда? А как давно ты со своим мальчиком живёшь?
Можно было бы, конечно, не отвечать на такой сугубо личный вопрос, но я видела, что спрашивает девушка вовсе не из праздного любопытства, а чисто из человеческого желания мне помочь.
- Ну…С Нового года…
- Предохранялись всегда?
- Ну да. Конечно…
Мы разговаривали тихо, почти шептали, соприкасаясь головами, и тётки, как ни старались напрячь слух, не могли вникнуть в суть наших слов.
- Всё ясно…Ты знаешь, расстраиваться тебе пока что рано. Серьёзной задержкой считаются десять дней. И к врачу желательно только после такого срока обращаться. А сейчас она тебе вряд ли что-то конкретное скажет.
- А что же делать тогда?
- Тест купи в аптеке. Он не дорогой, но гарантию даёт стопроцентную с первого же дня задержки.
- Спасибо. – Мне захотелось обнять эту милую, добрую девушку за её бескорыстную поддержку. – Значит, мне сейчас не стоит на приём идти?
- Думаю, не стоит. – Моя собеседница снова улыбнулась ободряюще. – И главное, не волнуйся. Когда начинаешь активную половую жизнь, всё что угодно с организмом может случиться на первых порах. А мальчик у тебя хороший – ответственный, смотрю, такой, серьёзный. С ним не пропадёшь.
Мой ответственный, серьёзный мальчик ворвался в приёмную как сумасшедший. Переводя дыхание от быстрого бега, метнулся ко мне и рывком оторвал от стула:
- Скорей!
- Ты что, сдурел?!
- Там мама твоя в регистратуре!
- Что?! – Ноги у меня подкосились, и я чуть было не грохнулась обратно на стул. Виталик удержал меня в прямом положении и сразу же поволок в угол приёмной, за кресло.
- Мама твоя там карту к зубному берет! Сейчас сюда поднимется, на второй этаж! Быстрее давай, садись! Садись!
Мы упали на пол как спасающиеся от бомбёжки, прямо за большое кресло, в котором сидела моя беременная советчица, и замерли, крепко прижавшись друг к другу. Мама… Как же я забыла, что она действительно собиралась сегодня ставить пломбу на отколовшийся зуб?! Вот что значит – голова забита своими заботами!.. Сердце моё колотилось, больно отдаваясь в висках…
- Она тебя видела?
- Ещё бы… Прямо у окошка регистратуры с ней встретились. Хорошо, что карту твою ещё взять не успел.
- Она спросила о чем-нибудь?
- Спросила. Я сказал, меня сюда из школы прислали. К нашему педиатру провериться. Типа, школьного сегодня на месте нет…
- Поверила?
- Вроде бы да. А с чего бы ей мне не верить? Она, наверное, меньше всего предполагает, что я тут с тобой.
- Чего же теперь делать?
- Ничего. Сиди и не высовывайся. Выходить сейчас нельзя, мы лоб в лоб с ней столкнёмся.
Со стороны мы, должно быть, выглядели двумя придурками. Тётки смотрели на нас во все глаза, но нужных слов для того, чтобы выразить свои эмоции, найти не могли. Впрочем, мне было глубоко наплевать, что они о нас думали – мои мысли занимало сейчас одно. Спрятаться… Ни в коем случае не попасться маме на глаза…Длинные, широкие листья пальмы служили нам с Виталиком дополнительным укрытием сверху, да и само по себе кресло, за которым мы прятались, было надёждой защитой. Как хорошо, что кабинет гинеколога находился отдельно от других кабинетов! Иначе нам бы так не повезло.
Подошла очередь девушки, и она ушла на приём, бросив нам на прощание сочувственное: «Держитесь». Кресло опустело, стало менее объёмным, и я инстинктивно съехала ещё ниже, почти легла на пол.
- Совсем стыд потеряли! – Взвизгнула тётка с поросячьими глазками. – Перепихнуться негде, так они сюда явились людей смущать!
- Да они все сейчас такие! – Воодушевлённо подхватила вторая, крашеная хной, с большой бородавкой на подбородке. – У Маши, вон, у соседки, сын каждый день на рогах ходит! Хамит, харкается прямо под ноги. Ничего святого!
Мне тоже захотелось харкнуть ей прямо в лужёную глотку. Дуры… Будто они не понимают, почему мы тут лежим – крик Виталика, когда он сюда влетел, потряс, должно быть, весь этаж.
- Не кричите, пожалуйста. – Проявив весь свой такт, Виталик обратился к тёткам. – Мы ничего плохого не делаем. Посидим тут немного – и уйдём.
- Вы не сидите, юноша, вы, кажется, лежите прямо на своей подружке. – Всё так же сварливо заметила бородавчатая фурия. Впрочем, от истины она ушла не далеко – Виталик действительно практически закрывал меня своим телом так, словно мне грозила смертельная опасность извне.
- Посмотри, где она. – Шепнула я ему на ухо. Он послушно отполз и высунул голову за кресло.
- Ну что?
- Сидит в очереди.
- Нам никак проскользнуть нельзя?
- Нет. Слишком близко. Придётся ждать, пока она в кабинет не зайдёт.
- А народу много?
- Человек пять…
- О господи…
Пять человек… Ожидание затянется на добрый час… Я с ума сойду сидя здесь, в такой неудобной позе. Да ещё под кудахтанье этих идиоток. И чего такие у гинеколога забыли? Климакс обеих что ли замучил? Или мужья на старости лет триппером наградили? От безысходности ситуации мне хотелось плакать.
- Смотрите. – Снова завела старую пластинку свинообразная мадам. – Сейчас медсестра какая-нибудь сюда войдёт – и прогонит вас в шею.
- Пока не пришла – мы посидим. – Мгновенно отпарировал Виталик. – Не надо за нас переживать, у вас, наверное, своих дел по горло.
- А ты мне не хами…
- А я вам и не хамлю. Просто не лезьте куда вас не просят.
В последнее время Виталик не переставал меня удивлять своим резко изменившимся поведением. То ли любовь делала его таким решительным, то ли просто обстоятельства вынуждали всё чаще проявлять характер. Иногда мне казалось, что это не его я тогда встретила возле кабинета Марго больше полугода назад. Тот парень был гораздо мягче и спокойнее. И надёжней, как ни странно. А этот, нынешний, похоже, вжился в образ собственника и считал своим долгом всё и везде решать за меня. Почему меня это так беспокоило? Стоило бы радоваться, ведь рядом есть хороший человек, на плечо которого всегда можно опереться в тяжёлую минуту. Как, например, сейчас. В первую очередь Виталик думал только обо мне. Он заботился ТОЛЬКО обо мне. И переживал только за меня, игнорируя порой свои собственные проблемы – только в этом, пожалуй, Виталик оставался прежним.
Время шло… Первый урок мы уже безнадёжно пропустили. Беременная девушка вышла из кабинета, и бородавчатая корова подпрыгнула со стула, торопясь войти вместо неё. И то хорошо, одной язвой меньше. Я высунулась из-за кресла, чтобы в последний раз посмотреть на свою добрую фею – прекрасную и чистую как Дева Мария, носящая под сердцем Христа. Наши взгляды встретились.
- Всё сидите?
- А что ещё делать? – Я беспомощно пожала плечами. Девушка задумчиво обернулась вглубь коридора.
- Твоя мама возле кабинета стоматолога сидит?
- Да.
- Это та, что в бордовом костюме?
- Да. Как это вы догадались? – Неизвестно почему я машинально назвала девушку на «вы». Было в ней что-то, не позволяющее вести себя фамильярно.
- А вы с ней похожи очень. Интересная женщина… - Девушка ещё какое-то время в раздумии постояла около нас и вдруг пристально взглянула на Виталика. – Следи за мной отсюда внимательно, хорошо? Времени у вас будет мало.
- На что?
Но она уже ушла, и Виталик, следуя её указаниям, подполз к самому краю нашего укрытия, осторожно выглянул из-за ручки кресла. Мне безумно хотелось последовать его примеру, однако рисковать я не стала и только спросила нетерпеливо:
- Ну? Чего там?
- Подожди. – Отмахнулся он взволнованно. Где-то совсем рядом возникла небольшая суета, я могла её только слышать.
- Ой… Вот растяпа… - Прозвучал огорчённый голос моей новой знакомой.
- Ничего, ничего. Не беспокойтесь, девушка, я соберу.
Это говорила мама.
- Ой… Спасибо, вы так любезны.
В этот момент Виталик подскочил и, вцепившись мне в руку, резко дёрнул за собой.
- Быстрей!
Три молниеносных прыжка нам потребовалось для того чтобы оказаться возле выхода, и уже на бегу я успела бросить мимолётный взгляд на кабинет стоматолога. Молодая женщина стояла посреди коридора с видом наивной, беспомощной девочки, обе руки положив на свой большой живот, а моя мама, согнувшись, собирала с пола какие-то справки и бумажки с анализами прямо под её ногами. Я увидела только её спину в хорошо знакомом мне бордовом пиджаке, и это было последнее, что запечатлелось в моей памяти.
Мы бежали по лестнице, не чувствуя под ногами ступенек. Не останавливаясь на первом этаже, пулей вылетели на улицу и только там, наконец-то с облегчением перевели дух.
- У-уф… Пронесло…
- Не говори, я чуть не поседела от страха…
Сердце всё ещё часто колотилось в груди, как будто пару минут назад я была на волоске от смерти.
- Кто это такая? – Поинтересовался Виталик. – Ты с ней знакома что ли?
- Да нет. Пока ты за картой ходил мы, правда, немного поговорили. Она мне посоветовала тест купить прежде, чем к врачу идти.
- Какой тест?
- На беременность. Какой же ещё?
- А где он продается?
- В аптеке, где же ещё? У тебя деньги какие-нибудь есть?
- Деньги? Сейчас посмотрю. – Виталик полез в карман рубашки и вскоре извлёк оттуда смятую десятку с пятирублевой монеткой. – Вот, всё что есть. А сколько нужно?
- Понятия не имею. Она сказала, тест дешёвый, но надёжный. Пошли купим.
- Что, прямо сейчас? – Судя по голосу Виталика, эта перспектива его не устраивала на данный момент.
- А что, у тебя другие планы?
- Вообще-то да. Пойти поучиться немного. Через десять минут четвёртый урок начнется, мы на него как раз успеваем.
Уроки, уроки… Во мне поднялось раздражение на Виталика. Ему, конечно, легко сейчас думать об уроках!
- Знаешь, я всё равно ничего не смогу там понять. У меня голова не тем забита. Пошли до аптеки добежим, это близко.
Аптека действительно была близко – внутри нашего местного рынка. Вот только там меня ожидало глубокое разочарование. Грустная продавщица-фармацевт с сожалением сообщила, что на сегодня тесты закончились.
- Приходите завтра с утра, девушка. Должны завезти.
Завтра с утра… Дай бог до этого времени не свихнуться на нервной почве. Из аптеки мы с Виталиком вышли как опущенные в воду.
- Вот же невезуха… - Виталик остановился посреди рынка, мрачно глядя вокруг. – Такое впечатление, что у нас на Бахче каждая вторая баба тесты проводит целыми днями… Чего делать будем?
Думала я недолго…
- Пошли в Звёздный Городок. Там наверняка есть.
- Пошли. Но только после уроков давай, ладно?
- Слушай, ты меня достал уже со своими уроками! – Взвилась я в порыве досады. – С каких это пор ты стал таким примерным учеником?! С тех пор, как появились проблемы посерьёзнее школьных контрольных?
Краска схлынула с лица Виталика, он побелел как полотно.
- Ты думай, о чём говоришь…
- А я и говорю то, что думаю!
- Ксюш, мне позарез надо на геометрии быть! Иначе мне в году труба полная!
- Тебе в геометрии, а мне в жизни полная труба!
На мой истерический крик стали оборачиваться прохожие. Виталик, казалось, не знал, куда ему деваться от стыда.
- Ксюш, ну не всё ли равно, когда мы купим этот чёртов тест – сейчас или на пару часов позже? Даже если ты до завтра подождёшь, чтобы здесь его купить, ничего за это время не изменится.
- За это время я изменюсь!...Ты просто ничего не понимаешь… - Энтузиазм внезапно прошёл, гнев уступил место горькому сожалению. Он ничего не понимал. Я могла сколько угодно распинаться тут перед ним, пугая окружающих людей – топать ногами, хлестать его по щекам… Если бы это помогло… Но я ясно видела, что Виталик не чувствует в полной мере моего душевного состояния, раз всё ещё думает о чем-то постороннем. Меня обижала эта его нечуткость. Но заставить его быть другим я не могла, как не могла ему передать словами всё своё отчаяние и весь свой ужас, порождённый неопределенностью. Лучше знать правду, чем не знать ВООБЩЕ НИЧЕГО. И чем скорее, тем лучше. Я и так пережила сегодня слишком большой стресс, чуть не попавшись маме с поличным. Хороша же была бы я, сидящая в очереди возле гинекологического кабинета! Спасибо той милой молодой маме, дай бог ей родить хорошего, здорового малыша! Если бы все люди были такими, на земле давно настал бы рай.
- Ладно. – Я посмотрела на Виталика отстранённо, ощущая странную апатию при виде его растерянности. – Иди на свою геометрию. Я одна до Звёздного дойду.
Он категорично мотнул головой:
- Даже не думай. Одна ты туда не пойдёшь. Там чужая территория.
- О, господи-и… Сколько уже можно всерьёз относиться к этой идиотской войнушке? Она, по-моему, никого уже не интересует, даже Вадьку.
- Вадька просто слово держит, которое Татьяне Евгеньевне дал. А на самом деле мы со звёздновцами не мирились.
- Мне ваша холодная война до лампочки. Варька туда в бассейн ходит? Ходит! Вот и меня на этой «вражеской территории» никто тронуть не посмеет.
- Всё равно я с тобой пойду!
- Иди ты на свою геометрию лучше.
- Ты же не заешь, где там аптека.
- Спрошу. Язык до Киева доведёт.
Диалог у нас происходил какой-то напряжённый и больше деловой, чем душевный. Виталик хмурился, я тоже не улыбалась, невольно представляя нас обоих со стороны. Типичная парочка подростков, попавшая в типичную ситуацию. И оба мы – и он, и я, вели себя тоже вполне типично.
- Слушай… Ну не пори ты горячку, я тебя умоляю. – Помолчав, снова начал внушать мне Виталик. – Давай пойдём в школу вместе, а потом вместе же пойдём в Звёздный!
- Извини, но мне сейчас, если честно, не до школы. – Тихо возразила я, с трудом сдерживая подступивший к горлу горький комок. – С геометрией у меня, слава богу, всё в порядке, в отличие от тебя. Так что ты иди и учись, а я пойду за тестом. Только деньги эти свои дай, а то у меня их совсем нет.
У меня, наверное, был такой серьёзный и умный вид, что Виталик, не говоря ни слова, подчинился – протянул мне свои жалкие гроши и виновато опустил глаза.
- Ксюш… Мне правда нужно быть на геометрии… Если бы какой-нибудь другой урок, а тут…
- Хватит оправдываться уже, а? – Было невыносимо дальше слушать его нытьё. – Я не обижусь, если ты со мной не пойдёшь. Иди давай, а то опоздаешь.
Он продолжал топтаться на месте:
- Ты правда не обидишься?
- Правда, правда, иди.
Оставшись одна, я, как это ни странно, почувствовала огромнее облегчение. Словно тяжелая гора вдруг упала с плеч и дышать стало гораздо свободней. Откуда возникла эта радость? Может, от того, что никто теперь не контролировал моих действий? Или я просто устала от кислой физиономии Виталика, угнетающей ещё больше моё и без того сумрачное настроение? В конце концов, я была счастлива прогуляться до Звёздного Городка одна…

55

Первый и последний раз я была здесь ровно полгода назад. Этого визита мне, правда, хватило бы на долгие годы жизни – он оставил в моей душе неизгладимый след. Сейчас я шла той же дорогой теперь уже одна-одинёшенька и нисколько не боялась вражеской территории. Война, как таковая, ещё, конечно, существовала в природе, но как бы сама по себе. С той последней бойни во дворе жилого дома ни одна из сторон больше не повторяла попыток атаки. Однако и перемирия официально никто не заключал. Противники будто взяли – и разом забыли о существовании друг друга, каждый сидел в своей норе и занимался своими делами.
Вадим с головой погрузился в репетиции – на конец мая был назначен новый спектакль-мюзикл по гениальному и бессмертному Шекспиру. Воронина и Овсянникова ставили «Двенадцатую ночь». Это была удачная идея, и тем более легко осуществимая при наличии натуральных брата и сестры близнецов, которые, как известно, являлись в этой пьесе главными героями. Мы с Виталиком тоже не остались без работы – я играла роль возлюбленной Вадима, а Виталик – возлюбленного Вари. Всё смешалось в нашей большой и дружной компании, и скучать никому из нас не приходилось.
Вадим вёл себя спокойно. Это было на редкость странно и очень не похоже на него. Помирившись с Виталиком в новогоднюю ночь, со мной он теперь обращался совершенно по-джентльменски – ни разу больше не подавал своему другу ни малейшего повода для ревности и подозрений. Окружающие каждый день ждали от Вадима какого-нибудь подвоха, учителя недоумённо пожимали плечами: не к добру было это затишье, что-то непременно должно было произойти. Однако время шло…Канарейка исправно посещал занятия, школьное имущество не портил и педагогов своими примочками не изводил. Казалось, что ему вдруг надоело быть плохим мальчиком, и он резко поменял свой скандальный имидж, решив вернуть себе почётное звание «гордость школы». Конечно, дело могло быть и в слове – Вадька слишком уважал Татьяну Евгеньевну и вряд ли был способен обмануть её доверие. И, тем не менее, по всему было видно, что эта война ему уже просто надоела. Когда-то, развлечения ради, Вадим придумал себе и всей своей компании интересную игру, и забава эта, со временем захватив их целиком, постепенно вошла в привычку. Но ничто в жизни не вечно, у каждой игры есть свой конец. И Вадим забросил свою «Зарницу» по-детски – как ребёнок швыряет под диван приевшуюся ему погремушку. Теперь он с усердием вживался в роль Себастьяна, отрабатывал танцы, учил тексты, и на вопросы о Звёздном Городке только досадливо морщился. А раз Канарейке расхотелось воевать, то и остальным ребятам тем более это было не нужно. Жизнь потекла ровная, спокойная. И если бы не шмонающийся по округе Шумляев со своими шакалами, всё было бы совсем хорошо. Хотя никто из нас особенно его и не боялся. А зря…

Звёздный Городок был как всегда в своём репертуаре. Гладко вымыт и вычищен до блеска. Весна, казалось, пришла сюда гораздо раньше благодаря какому-то особому блату. Может быть, её выписали себе космонавты – как молоко, за вредность? Во всяком случае, шагать по непыльным тротуарам было очень приятно. Аптеку мне указали быстро, и я довольно легко её отыскала недалеко от Дома Культуры. Маленький квадратный домик со стеклянной дверцей. Узенькое помещение, народа мало. Неужели здесь действительно круче, чем у нас? На вид и не скажешь…
Чуть потеснив пожилую женщину возле окошка, я спросила, уже особо не краснея:
- У вас тесты есть?
- Есть. – Фармацевт сразу поняла, о каком тесте идёт речь, кивнула на витрину прямо над своей головой. – Вон там. Девятнадцать пятьдесят.
Я обречённо подняла глаза вверх. Белый пакетик, прилепленный к стеклу, действительно стоит девятнадцать пятьдесят. Это был тот самый тест, ради которого я проделала такой долгий путь. И сейчас, на расстоянии вытянутой руки, он был всё так же недосягаем.
- Будете брать? – Равнодушно поинтересовалась фармацевт, выглядывая из своего окошка как из бункера. Я в замешательстве покусала губы:
- У меня…пятнадцать рублей только.
Выражение лица за стеклом так и осталось унылым.
- Ну, тогда в другой раз приходите.
Просить её о чем-либо было бесполезно, и я, чтобы не задерживать очередь, медленно отошла от окошка. Всего четыре рубля пятьдесят копеек… Смехотворные гроши, а без них весь мой сегодняшний марафон терял свой смысл. Хотела быстрее узнать правду… И не получила ничего…По улице что ли пройтись с протянутой рукой?... Меня затрясло от нервного смеха, когда я представила себя, бедную девочку, одиноко бредущую по чистым улочкам Звёздного Городка, останавливающую прохожих: «У вас не будет рубля?»… «А у вас?»… «А у вас? ..Купить тест на беременность…»
Я уже жалела, что прогнала Виталика в школу. Был бы он сейчас рядом со мной, как мне стало бы легче! Он бы меня поддержал… И не было бы так обидно… Почему я одна? Почему именно я должна решать эту проблему, если мы вместе её создали? И почему сейчас, когда Виталик нужен мне больше, чем когда бы то ни было, его вдруг одолела тяга к учебе? Нарочно он, что ли, ушёл от трудностей? Дал денег и думал – отвязался? Да и были бы деньги, в конце концов! Их даже не хватило!
На всякий случай я обшарила все карманы своей сумки… Ноль….Пятнадцать рублей – и ни копейкой больше. Что же мне делать? Возвращаться домой несолоно хлебавши и сходить с ума весь оставшийся день? Вдруг я правда беременна? Вдруг всё в моей жизни уже летит под откос, а я ещё об этом не подозреваю?!
Выходить из аптеки не хотелось. Мне вообще не хотелось жить. Я стояла, тупо уставившись в стеклянную стену, и не чувствовала слёз, стекающих по щекам. И плевать было на то, что тушь пачкала глаза. Плевать было на всё. Я чувствовала себя самой несчастной на свете, самой преданной и несправедливо наказанной.
- Какие-то проблемы?
Я вздрогнула от неожиданности и с досадой обернулась: кто ещё посмел нарушить мое одиночество, мешая мне отдаваться своему горю? Рядом стоял высокий парень моего примерно возраста и участливо смотрел на меня…Дежа вю…Когда-то я вот так же стояла и думала о своём размазанном слезами лице. Только теперь эти мысли были вялыми и далёкими. Мне было решительно всё равно, что подумает, глядя на меня, этот парень. Я шмыгнула носом:
- Тебе-то что?
- Как это – что? Стоишь тут, плачешь. Может, помощь какая-то нужна?
- А ты что, служба спасения девять-один-один?
Мой язвительный сарказм ничуть не обидел молодого человека, он только улыбнулся обезоруживающе:
- Да вообще-то нет. Но серьёзно, может я помочь чем-то могу? Чего ты тут плачешь стоишь?
«А почему бы и нет?» - Внезапно подумала я. Четыре пятьдесят – сумма мизерная, чего стоит сейчас взять и попросить этого парня одолжить мне её в долг? Раз он и в самом деле такой отзывчивый! Смахнув слёзы, я повернулась к молодому человеку всем корпусом, стремясь разглядеть его как следует… О-и-и-и, мамочка….
У него были прямые густые волосы цвета спелой ржи – таких естественных блондинов мне прежде встречать не приходилось. Точно такого же золотисто-русого цвета были и широкие брови парня, а из под них на меня очень тепло и дружелюбно смотрели серые, как осеннее небо, безмятежные глаза. Удлинённое лицо с широковатыми скулами, правильной формы прямой нос и чётко очерченный рот над волевым подбородком дополняли общую картину практически до совершенства. Я так долго и внимательно изучала этого юношу, что он в конце концов заволновался:
- Чего ты так на меня смотришь?
- Так… Ничего. – Способность поддерживать разговор постепенно возвращалась, и я даже смогла улыбнуться. – Мне кое-что нужно купить очень срочно. А денег не хватает.
Парень с пониманием кивнул.
- И много не хватает?
- Четыре пятьдесят.
- Всего-то? – Он откровенно засмеялся и сразу же полез в карман своей довольной скромной и далеко не новой джинсовой рубашки с коротким рукавом. – Так бы и сказала сразу. А то стоит тут сопли пускает. Держи…
Мне в ладонь мягко легла пятирублёвая монетка. Я попыталась возразить:
- Это много. Мне четыре пятьдесят нужно.
- Ну извини. – Юноша развёл руками. – Других у меня нету.
Пока я покупала злополучный тест, парень стоял на том же месте и, как видно, из чистой вежливости не смотрел в мою сторону, а когда я подошла, сразу же оторвался от созерцания пейзажа за стеклянной стеной.
- Всё в порядке? Купила, что хотела?
- Да. Спасибо. – Я снова подняла на него благодарный взгляд. Сердце зашлось от восторга: господи, и бывает же в природе столь редкостное сочетание души и внешности!
Он улыбнулся:
- Да что ты так смотришь на меня? Увидела чего-то там? На щеке что-то?
- Нет, нет, ничего. Просто так. – Засмеялась я, осознав, что веду себя глупо и, не сдержавшись, зачем-то брякнула. – Волосами твоими любуюсь. Впервые вижу такой красивый цвет.
- Я такую красивую девушку тоже впервые вижу. – Не остался в долгу юноша. И мне понравилось, как он это произнёс – без чрезмерной лести и без лишнего пафоса. Чувствовалось, что делать комплименты девушкам он не умеет, а говорит лишь то, что действительно думает. И мне, обращаясь к нему, тоже хотелось быть искренней:
- Ни за что не поверю, что у вас тут нет красивых девушек!
- У нас разные есть. А ты сама разве ну тут живешь?
Вот тебе раз… Я в замешательстве смотрела на молодого человека, пытаясь угадать, имеет ли он отношение к той компании, с которой у нас официально идёт вражда? Сколько ему лет? Вроде бы и мой ровесник, а может, и гораздо старше. Вдруг он хорошо знает тусовку Кирилла Дубровина?... Почему-то неприятно было считать врагом этого доброго, красивого парня – я даже ужасалась тому, насколько он мне нравился.
- Я…С Бахчи. – Лгать этим серьёзным, умным глазам было невозможно.
- А…Понятно. – Вопреки всем моим страхам, юноша улыбнулся, видимо, подумав о чём-то забавном. – Как там дела на Бахче? Все тихо?
- Ну, боле менее. А что там может такого случиться? Если ты об этой дурацкой войнушке, то о ней давно уже никто не вспоминает.
- Серьёзно? – Парень заинтересованно прищурился. – Ваш Канарейка там часом не заболел?
- Ты знаком с Канарейкой?!
- Какой дурак не знаком с Канарейкой? А ты, вижу, хорошо осведомлена о наших с ним отношениях.
Я хотела было уточнить, что я не только осведомлена о многом, но и принимала непосредственное участие в последней стычке полгода назад. Однако почему-то сдержалась – страх вызвать неприязнь в этих тёплых, проникновенных глазах обдал моё сердце ледяным холодом. И я только смущённо улыбнулась:
- Вообще-то, да. Я с ним хорошо знакома.
- Понятное дело. – Юноша улыбнулся то ли иронически, то ли сочувственно, и я вдруг сообразила, о чём он подумал.
- Нет, я вовсе не одна из его подружек, если ты так решил.
- А с чего ты взяла, что я так решил? – Он улыбался всё так же спокойно и невозмутимо.
- Да я же вижу. Вижу, что ты сразу же причислил меня к когорте Канарейкиных фанаток!
- Даже если это и так, ты не обязана передо мной оправдываться.
- Но это же не так!
Я действительно оправдывалась перед этим парнем и не понимала, зачем веду себя так глупо. Кто он мне? Брат? Жених?
- Ну не так, не так. – Покладисто согласился молодой человек, хотя я была уверена – скорее из чистой вежливости. Та же врожденная деликатность заставила его сменить тему:
- Да уж, давненько я на вашей Бахче не бывал! А ведь сегодня нам с тобой по пути. Сестра у меня в ваших краях живёт. Утром позвонила, просила лекарство ребёнку купить от бронхита. Им врач прописал, а в местной аптеке как всегда хоть шаром покати. Вот, сейчас пойду относить. Возьмёшь с собой в попутчики?
От непонятного восторга сердце у меня зашлось, и я с трудом сумела сдержать свои эмоции внутри себя. Стоп, стоп, что ещё за новости? Сейчас на первом плане у меня тест. А в школе, наверное, мучается угрызениями совести и переживает за меня Виталик. Чем я забиваю голову?! Подумаешь, красивый парень! Мало ли я встречала их в жизни? Один наш Канарейка чего стоит! И тем не менее… Я смотрела на этого юношу с каким-то внутренним содроганием и не могла оторваться. Почему?... В чём тут было дело?
Он повёл меня на Бахчу другой дорогой, через другую проходную, о существовании которой я раньше и не подозревала.
- А разве там не дальше идти? – Сразу же поинтересовалась я.
- Может быть и дальше. – Согласился мой симпатичный попутчик. – Зато безопасней намного.
- Безопасней – в каком смысле?
- В любом. Бережёного бог бережёт.
Он, конечно же, имел в виду всё ту же холодную войну с нашими ребятами. Сердце моё кольнуло неприятно: неужели человек с таким благородным лицом может быть жалким трусом? Никто уже и не вспоминал о драках между Бахчой и Звёздным Городком, а он до сих пор боится совать нос на чужую территорию? Почему-то отчаянно не хотелось в это верить, и я задала вопрос напрямик:
- Ты там кого-то боишься что ли?
Парень взглянул на меня пристально:
- Я? С чего ты взяла?
- Ты же не хочешь открыто к нам идти. Почему? Тебя там так хорошо знают что ли? Я лично сомневаюсь. Я многих ребят из ваших знаю, но вот тебя, например, среди них ни разу не замечала.
Он опять улыбнулся этой своей умной, спокойной улыбкой:
- Серьёзно? – Его серые глаза изучали меня с пытливым интересом. – И когда же ты успела всех наших ребят узнать? Я лично тебя тут тоже вижу впервые.
Стремясь доказать, что я действительно человек осведомлённый, я стала лихорадочно перечислять все известные мне фамилии звёздновских противников:
- Ну… Медзуновского и Сергиенко я, допустим, знаю отлично. Они осенью моему парню глаз подбили.
- Какому парню? – Живо осведомился мой собеседник. – Я его знаю?
- Может и знаешь. Виталька Павлецкий.
- Виталька?! – Молодой человек чему-то необыкновенно удивился и будто даже обрадовался. – Так ты и есть его девчонка?! Та, что осенью во время драки окно в квартире разбила?!
Щёки мои вспыхнули краской. Вот так всегда. А ещё захотела произвести благоприятное впечатление… Стремясь оправдаться, я, сама того не ведая, рассердилась.
- Насколько я помню, тебя там не было.
- Не было. – Всё ещё смеясь, подтвердил юноша. – Но мне ребята рассказывали. Такое разве забывается? Единственная девчонка в ватаге налётчиков – и такая отчаянная хулиганка! Я тогда очень жалел, что своими глазами тебя не увидел.
- Теперь увидел. – Буркнула я враждебно. – Как впечатление?
- Потрясающее. Я тебе ещё в аптеке это сказал.
Подозревая, что он издевается, я подняла голову и взглянула ему в лицо снизу вверх. Он был гораздо выше меня, и, пожалуй, даже выше Виталика с Вадимом. Впрочем, так мне могло показаться из-за довольно крепкого телосложения этого парня. Плечи у него были не по возрасту широкие – как у человека, посвятившего всю свою жизнь спорту. Он тоже смотрел на меня, однако с высоты своего роста вовсе не свысока. Он улыбался, изучая с любопытством моё лицо, а я опять невольно любовалась его волосами – сейчас в них играло солнце, делая их цвет более насыщенным.
- Ладно… А ещё кого ты из нашей тусовки знаешь?
Я очнулась от наваждения и попыталась припомнить:
- Ещё? Анжелку знаю. Мы с ней дрались. Дубровина знаю, Пономарёва.
Последних двоих я, если честно, толком и не знала, но приплюсовала их для общей кучи, чтобы произвести впечатление. Похоже, удалось мне это с лихвой – мой попутчик изумлённо приподнял широкие золотисто-русые брови:
- Да ты что? Серьёзно? Когда это ты успела с Дубровиным познакомиться?
Вместо того, чтобы объяснить всё толком, я снова взъерепенилась:
- А что тебя удивляет? Мало ли когда! Успела – и всё!
- Странно. Он, почему-то, тебя на знает, а ты, оказывается, с ним хорошо знакома. – Парень смотрел на меня с иронией, явно уличая меня во лжи, и мне от его взгляда делалось всё больше не по себе.
- Я не сказала, что хорошо. Просто знакома. Чего ты пристал? И откуда ты знаешь, что он со мной не знаком? Ты его лучший друг что ли, и он перед тобой исповедуется каждый день? Ты его настолько хорошо знаешь?
- Естественно…Насколько человек вообще может знать самого себя.
- Чего? – Я замедлила шаг, решив, что ненароком ослышалась. – Не понимаю… Ты хочешь сказать, что ты…
- Кирилл Дубровин и есть. – Со смехом закончил молодой человек. – И ты по-прежнему будешь утверждать, что мы с тобой знакомы?
- Я… - Слов у меня просто не было. Я даже и не заметила, как мы подошли к проходной. Незнакомые ворота… Солдатик в окошке. Никто не остановил нас, когда мы выходили на нашу, бахчинскую сторону. А впереди был лес – нам предстояло идти через него вместе. Далеко ли? Долго ли? Но хорошо бы подольше… Удивительно, почему мне так не хотелось расставаться с этим парнем? Почему хотелось смотреть и слушать его бесконечно – совершенно незнакомого, чужого мне человека?... Кирилл Дубровин собственной персоной! Бывают же в жизни такие случайные совпадения! Я вряд ли тогда думала о том, что предаю Виталика, у меня и мысли такой не было – слишком незаметно и как-то украдкой вступило в моё сердце это странное, непонятное чувство. Лёгким облачком, прозрачной дымкой повисло в воздухе, окутало всё вокруг невесомым туманом. Я ещё не ощущала этого. На тот момент мне всего лишь хотелось смотреть на моего спутника как можно дольше, слушать его голос… Ну а потом я вообще надолго забыла обо всём на свете. Я даже своё собственное имя позабыла, когда, устремив взгляд на тропинку, ведущую в лесные дебри, заметила смутно знакомую фигуру, торопливо бегущую нам навстречу.
Нет, она не бежала – она неслась, как горная серна от погони, приближаясь к нам со скоростью света, и первым, как это ни странно, личность её смог определить Кирилл.
- Ни фига себе… - Бормотнул он обалдело. – Это Варька что ли?
ВАРЬКА! Это действительно была она! Но в каком виде, боже ты мой!!! Я ещё пыталась убедить себя в обмане зрения, но каждое мгновение всё больше и больше подтверждало мою страшную догадку. Варя… Не та строптивая красавица, которую все знали и которую привыкли видеть…Царевна-недотрога, изысканная и утонченная, сейчас её трудно было узнать в этой взлохмаченной, растрёпанной девчонке в грязном, практически напополам порванном платье.
Варя бежала, стыдливо обхватив себя руками, босоногая, то и дело спотыкаясь, падая и обдирая голые коленки. Волосы лезли ей в лицо, залепляли глаза, но она, видно, этого не чувствовала – летела, словно на ощупь, вслепую, обезумевшая, ничего не соображая и не видя перед собой.
- Варька? – Снова повторил Кирилл озадаченно, будто спрашивая у самого себя, и тут же, мысленно ответив на свой вопрос, рванул ей навстречу. Я бросилась за ним следом, и к Варе мы подбежали почти одновременно.
- Варька?!
- Варька!!!
В очередной раз споткнувшись, она опять упала, и быстро на этот раз встать не смогла – просто выбилась из сил. Мы присели рядом. Оба, синхронно, с двух сторон схватили её за расцарапанные плечи, дрожащие от истерических рыданий.
- Варь, что?!
- Что?!
- Т-т-там… - Глотая слёзы, Варя наконец-то подняла к нам лицо, залитое слезами, смахнула прилипшие к щекам волосы. – Там…
- Что – там? Где – там?!
Она явно была в шоке и при всём желании ничего не могла объяснить членораздельно. До тех пор, пока Кирилл не встряхнул её с силой:
- Что – там? Где, покажи! Где?
- Там… - Немного взяв себя в руки, Варя кивнула в сторону леса. – Милицию… Милицию надо… Скорее… Мамочки… Ой, мамочки мои-и-и….
- Да тише ты! – Заорала теперь почему-то я, охваченная небывалой паникой от предчувствия серьёзной беды. Неужели свершилось? То самое, чего все ждали и боялись ещё зимой… Почему здесь и сейчас?...Но об этом красноречиво говорил весь Варварин вид. Шумляев?!... Скорее всего… Кто же ещё?! Как он её вычислил?! Где?! Когда?! Господи, какой ужас! Конечно же, необходимо срочно вызвать милицию – пока ещё не поздно и он не успел далеко уйти!.. ОН?... Или ОНИ?!... Там же целая шайка, как я могла забыть! Расслабились, чёрт возьми, думали отлегло от задницы! И вот вам, пожалуйста… Ужас, какой ужас!..
- Пойдём к проходной. Там телефон. – Распорядился между тем Кирилл, помогая Варе подняться, но, очутившись на ногах, та яростно замотала головой:
- Нет!!! Нет!!! Там… Там В-вадька! Мамочки!!!
Вот это было уже что-то новое…
- Вадька? – У меня, кажется, внезапно сел голос. – Где – Вадька?
- Там… - Снова кивок в сторону леса. Ничего толком не объясняющий, неопределённый.
- Там… Милицию… Скорее милицию !... Они не успеют… Там Вадька… Они его убьют!!!
Значит, всё-таки ОНИ… Компания… Самое страшное произошло. Именно здесь и сейчас… Но как? КАКИМ ОБРАЗОМ звёзды в небе сошлись ТАК, а не иначе?! КАК все они оказались в этом лесу?! Размышлять над этим было некогда. Кирилл раньше всех пришел в себя и сориентировался:
- Так, короче… Вы – к проходной бегите, а я туда. Может, успею ещё. Вперёд, живей давайте!
- Варь, беги к проходной! – Завопила я в свою очередь. – Живее! А мы – туда! Давай! Давай!
Привлечённый криками, к нам уже торопился дежурный солдатик из проходной. Ему-то мы и сдали обессиленную Варвару буквально из рук в руки. До сих пор не пойму, почему я не пошла вместе с ней вызывать милицию? Какая муха кусала меня в самых экстремальных ситуациях, заставляя бросаться прямиком в пекло, в самую гущу событий? Как будто ничему не научила меня та вылазка в Звёздный Городок! И о чём я только думала, стремглав мчась за своим попутчиком в лесную чащу? О чём угодно, по-моему, но только не о смертельной опасности, которой мы подвергались сейчас оба в равной степени. ВАДИМ!!! Не дай бог, с ним случится что-то страшное! Не дай бог! А ведь, может, уже поздно!? Нет, нет, нет, только не это! Он не может погибнуть вот так – глупо и бесславно в неполных шестнадцать лет… Да, шестнадцать! Ведь в конце недели у них с Варькой день рождения! И мы уже приготовили Канарейке подарок! Очень хороший, по нашему общему мнению, нужный ему и всем нам предмет – новенькую, ЕГО СОБСТВЕННУЮ гитару. До сих пор ведь своей у него не было. Мы хотели, чтобы он всегда имел возможность играть нам. Мы хотели всегда наслаждаться его голосом. И что же теперь, получается, всё напрасно?! Какое-то сообщество грязных уродов посчитало себя в праве распорядиться ЕГО судьбой, ЕГО жизнью?! Жизнью, которую свято чтили, которой дорожили МЫ ВСЕ?!
Я не помню, как мы оказались в лесу. Не помню, по какой тропинки бежали – наитие нас, что ли, вело? Ну а потом уже можно было без труда определить, где конкретно происходит бой местного значения – небывалый шум раздавался на всю округу. Треск веток, яростный собачий лай, исступлённые вопли вперемешку с отборным матом. Меня даже передёрнуло от ужаса, едва я представила, куда бегу.
- Не ходи за мной! – Почти приказал мне Кирилл, на что я буквально сразу же огрызнулась:
- Разбежался!
Действительно – разбежался! Там был Канарейка! НАШ Канарейка, которого мы сейчас запросто могли потерять! И об этом знала только я! ОДНА Я из всей тусовки! Почему опять одна я – в самой гуще событий?!
Продираясь сквозь кусты, мы с Кириллом практически одновременно вломились в заросли малины. Открывшуюся взору картину я успела оглядеть беглым взглядом в течение пяти секунд, но для того, чтобы её описать, потребуется гораздо больше времени и слов…
Первой бросается в глаза мощная фигура Шумляева-старшего. Громоздкой горой возвышается он прямо перед нами. В своей неизменной тельняшке, задыхающийся, потный, с большим ножом в руке, Виктор то топчется на месте, то время от времени делает судорожные рывки вперёд – туда, где под огромным раскидистым дубом, прижавшись спиной к его широкому стволу, стоит Вадим. Вернее, даже не стоит, а практически висит на спине Шумляева-младшего, обороняясь его телом как щитом.
Толстая шея Толяна несколько раз обмотана собачьим поводком. Оба конца – в руках Вадима, и он, того и гляди, сейчас затянет их с двух сторон. И тогда всё – конец Толику..
- Отпусти его! Отпусти его, сука!!! – Захлёбываясь припадком бешенства орёт Виктор, в бессилии прыгая на месте. Возле него каменным изваянием застыл Викинг, он тоже не знает, что делать в создавшейся ситуации и ждёт какой бы то ни было реакции от старшего «товарища»…
- Отпусти его!
- Бросай нож! – Парирует в ответ Канарейка.
- Отпусти!!!
- Я сказал, нож бросай, мудила, пока я его не удавил!!!
Вадим – на последнем дыхании, он еле стоит на ногах. У него разбит нос, рассечена бровь, футболка в нескольких местах порвана, и одна рука, исступлённо сжимающая поводок, вся, полностью залита кровью. Кровь бежит ручейком и капает на плечо Толяна, который хрипит и кашляет, извиваясь в смертельном захвате…
- Вить, он его кончит!!! – В ужасе вопит Викинг. И он прав: терять Канарейке в самом деле нечего. Где-то рядом, в кустах, слышится глухой вой, и я, бросая туда мимолётный взгляд, вижу ещё одну жуткую картину: на траве, корчась и дёргаясь словно в конвульсиях, лежит Генка Ковальчук. Тоже весь в крови, ободранными в клочья руками, он держится за лицо, и я представляю, что там у него, под ладонями творится. А чуть подальше – что-то бурое, шерстяное и так же пропитанное кровью… Шевелится, тяжко дышит и пытается встать… НИКА… Бедная собака, даже серьёзно раненая, она из последних сил стремится спасти своего обожаемого хозяина. Но она и так сделала всё, что могла, воющий Ковальчук – несомненно, её работа. Но это же как капля в море, и силы катастрофически не равны! Викинг и Шумляев-старший медленно, но верно наступают на Вадима, и только надёжная преграда в виде Толяна мешает Виктору бросится на Канарейку с ножом.
Всё это мы с Кириллом успеваем оглядеть в считанные секунды. Роковые секунды, вполне способные стоить Вадиму жизни…
- Вадь, держись!!! – Кричит Кирилл, сходу влетая на поле боя. Один точный удар – и вот уже нож, описывая в воздухе крутую траекторию, шлёпается прямо мне под ноги, а потерявший своё главное преимущество Виктор, прёт на Дубровина с кулаками. Кулаки у него – дай боже… Сердце моё застывает от ужаса и перестает биться, но всё-таки реакция берёт своё, и когда Викинг кидается в мою сторону за ножом, я успеваю схватить его раньше и выставляю прямо перед собой.
- Стой, урод!!! Не подходи!!! – Ору я как резанная, и Викинг замирает, глядя на угрожающе сверкающее перед собой лезвие .
А между тем рядом творится что-то страшное. Страшнее, кажется, просто не бывает. Это вам не милая детская войнушка со Звёздным Городком, это – реальный криминал из разряда тех, что потом показывают в новостях. Вот только бы без жертв… Только бы всё обошлось… Всё так же сжимая в руке нож, я панически озираюсь по сторонам. Кирилл и Виктор, сцепившись, катаются по траве. Не понятно, на чьей стороне преимущество – оба высокие, мощные, широкоплечие, и оба полны решимости идти до конца… Вовремя получивший поддержку Вадим тоже, кажется, обретает второе дыхание. С неизвестно откуда взявшейся силой он волочёт Толяна к дереву и принимается яростно и методично долбить его головой об ствол.
- На, сука!!! На!!! На!!! На, козёл!!! Нравится?! На!!! Убью тебя, тварь!!! Убью, понял?!
Сомневаться в этом причины нету…Сейчас, в состоянии аффекта, Вадим и правда способен на убийство. И кто бы, право, его за это осудил? То, что он сам до сих пор жив – настоящее чудо… Всё-таки четверо на одного – это вам не шутка…Ко всему прочему, я замечаю, что все они – пьяные, а стало быть, практически себя не контролируют… Я всё крепче и крепче сжимаю в руках заветный нож и начинаю кричать – громко-громко, насколько позволяют голосовые связки.
- Люди-и-и-и-и!!! Помоги-и-и-ите-е-е-е!!! Эй, кто-нибу-у-у-удь!!! На по-о-о-мо-о-ощь!!!
В глубине души я понимаю, что на помощь вряд ли кто-то придёт. Слишком опасная ситуация и впутываться в неё – себе же дороже выйдет….
- Бросай нож, дура! – Теперь уже Викинг пытается воздействовать на меня при помощи угроз. Но меня от его вида заклинивает ещё больше, и я чуть ли ногами не топаю как психически ненормальная:
- Проткну сейчас, только подойди!!!
Я тоже, подобно Канарейке, сейчас способна пырнуть любого, кто только посмеет ко мне приблизиться. Я, хорошая девочка Ксюша…Но иначе не получается. Порой жизнь заставляет принимать и такие решения…Хотя, дай бог, конечно, чтобы до этого не дошло! Но где же люди?! Где же милиция?! Кто, чёрт возьми, нам в этой глуши поможет?! Я продолжаю озираться…Ковальчук, к счастью, никакой угрозы не представляет – Ника здорово его погрызла. Бедная Ника…Мне очень хочется к ней подойти и посмотреть, насколько серьёзна её рана, но, к сожалению, пока что не могу себе этого позволить. Надо быть начеку… Надо держать эту сволочь…
- Серый, уйди ты от неё!!! – Слышу я вдруг отчаянный вопль Виктора, который по-прежнему не может одолеть натиск Дубровина. – Уйди, Толяну помоги!!!
Помощь Толяну действительно необходима. После череды ударов лбом об дерево, он не подаёт никаких признаков жизни – неодушевлённым мешком валяется на траве, а Вадим, размотав с его шеи поводок, теперь быстро, в спешке, связывает Шумляеву руки за спиной. На случай, если он неожиданно очнётся. Вадим почти успевает довести своё дело до конца, когда сзади на него обрушивается Викинг…Вот это уже плохо, очень плохо, потому что этот подонок цел и невредим, а у Канарейки, как я уже говорила, ранена рука. Я уже успела догадаться, что где-то на ладони у него – серьёзный ножевой порез, именно оттуда продолжает течь кровь, однако Вадим, похоже, сейчас не чувствует никакой боли. Ему просто не до этого… Викинг опрокидывает противника на траву, прижимает всем телом (комплекция у них тоже почти одинаковая) и начинает наносить удары… Один за другим…Один за другим… И я уже не могу стоять в стороне. Я ПРОСТО НЕ МОГУ НА ЭТО СМОТРЕТЬ…
- Нет!!! Не-ет!!! Не смей!!!
Всё дальнейшее я до сих пор припоминаю смутно – словно в тумане…Эти свои истошные визги…Прыжки по траве через сучки и шишки…Недоумённо-ошарашенное выражение на бесцветной физиономии Викинга… И мой короткий жест – чёткий и точный удар ножом прямо ему в плечо. Внезапная слабость, похожая на обморок…Нож наконец-то выскальзывает из моей вспотевшей ладони и падает на траву – вместе с потерявшим сознание от болевого шока Викингом. Вадим смотрит на меня ошарашено… И я смотрю на него точно так же…Мы словно заговорщики в одном большом страшном деле, которое объединило нас теперь на всю оставшуюся жизнь…
- Ты как? – Беззвучно спрашиваю я.
- Нормально. – Шепчет он хрипло, и тут же начинает оглядываться по сторонам. – Где нож?
- Тут. – Я киваю на траву, туда, где лежит оружие. Самой мне уже страшно до него дотронуться. Сколько на нем крови?! Но Вадиму об этом думать некогда. Придя в себя, он поднимается и, слегка пошатываясь, направляется к Виктору, которого всё ещё тщетно пытается одолеть Кирилл.
- Держись! – Кричит он почти так же, как до этого – Дубровин, и присоединяется к драке. Вдвоём им всё-таки удается повалить Шумляева. Вот только связать его нечем, поводок уже занят…
- У тебя ремень есть? – С трудом переводя дыхание, обращается Кирилл к Вадиму.
- Есть. – Кивает тот. – Только как я его сниму? Штаны свалятся…
- Не свалятся. – Заверяет его Дубровин. – В крайнем случае, подержишь… Снимай давай!
Вадим подчиняется на удивление беспрекословно. На фоне крепкого, рослого Кирилла он вообще смотрится сущим ребенком. Младшим братишкой, для которого авторитет старшего брата – непререкаем. И это – наш лидер Канарейка!...А я-то думала, что круче него никого на свете нету!


56

К тому времени, когда на место драки приехала милиция, инцидент был полностью исчерпан участниками происшествия. Надежно связанные братья Шумляевы штабелями лежали на траве, там же, возле них – свободные, но совершенно безопасные валялись Викинг и Ковальчук. Группу оперативников из пяти человек на тропинке встретили мы с Кириллом. Особо не вдаваясь в комментарии и объяснения, проводили их до зарослей малинника.
- Вот они. – Сразу же указал Дубровин на обезвреженную компанию отморозков. – Я, к сожалению, много вам рассказать не могу. Мы вот с девушкой в самый разгар успели. Они все пьяные, ножом, я так понимаю, махали тут направо и налево. Пусть вот Вадим вам всё подробнее объяснит, это его они зарезать тут хотели. Вадь!
Вадим никого не слушал. Ему была наплевать на всё, что вокруг него происходит. Сидя возле распростёртой в траве Ники, он рыдал, уткнувшись лицом в колени – тихо, почти беззвучно, но так горько, что в первые минуты никто из сотрудников милиции не нашёл в себе смелости отвлечь юношу расспросами. Это было незабываемое и в тоже время потрясающее зрелище… Я НИКОГДА В ЖИЗНИ не видела, чтобы Вадим ТАК плакал! Да и плакал ли он когда-либо по-настоящему, не играя? Не думаю… Собака не подавала никаких признаков жизни, а он всё гладил её ласково и исступлённо, словно надеясь своими прикосновениями исцелить животное, как это уже было когда-то однажды.
- Так… - Распорядился наконец один из оперативников – по видимому, главный в этой группе. – Давайте этих по одному в машину загружайте. Только осторожно, вдруг сопротивляться начнут. Эти со мной поедут… Пацан!...Как тебя?... Поехали с нами, расскажешь, что произошло. Пацан!
- Я не поеду. – Сквозь слёзы откликнулся Канарейка и даже не шелохнулся, чтобы подняться.
- Как это – не поедешь? – В голосе милиционера зазвучали раздражённые нотки. – Дурака не валяй давай… Иди в машину вместе с друзьями своими.
- Я сказал, не поеду! – Яростно обернулся к нам Вадим. – У меня собака умирает! Она мне жизнь спасла! Что я, по-вашему, бросить её тут должен?!
Мы подошли ближе.
- Так она жива? – Спросила я, склоняясь над Никой вместе с её хозяином.
- Жива. Пока. – Канарейка всхлипнул, и снова из глаз его потекли слёзы. Трогательные, безудержные. НАСТОЯЩИЕ. О существовании которых я, оказывается, раньше и не подозревала. Старший опер тоже приблизился к нам. Видимо, понял, что дело тут действительно серьёзное и решать его придется самому.
- Что с ней? – Спросил он с искренним участием.
- Ножом полоснули. В бок. – Пояснил Вадим. – Хотели по мне, а она помешала…Вдруг её еще можно спасти, а?... Я вот только не знаю, чем кровь остановить…
- Тебе бы самому её остановить не помешало. – Заметил милиционер. – Что с рукой? Серьёзно?
Вадим как будто только сейчас обнаружил, что сам уже давно истекает кровью. С недоумением оторвал руку от Ники, повернул ладонью вверх. Так и есть. Внешнюю её сторону наискосок пересекал глубокий порез.
- Это что, тоже ножом? – Нахмурился опер.
- Да. Чуть по горлу не полоснули… Вовремя успел отвести.
Меня в очередной раз за последние минут пятнадцать передёрнуло от ужаса. Подумать только, какая редкостная удача! Чистой воды везение… Могло же всё и по-другому обернуться. Если бы не хорошая реакция Вадима. Если бы не Ника…ЕСЛИ БЫ… Вероятно, не я одна подумала об этом. Милиционер ещё раз осмотрел умирающую собаку и неожиданно решился.
- Ладно. Давай аккуратно поднимай её, если получится, и неси в мою машину. Ветлечебница, по-моему, в городке есть. Сейчас мигом доедем, потом вас всех в травмпункте осмотрят, а потом сразу в отделение, договорились?
- Договорились. – Тихо отозвался Вадим. Он почему-то стал необыкновенно кротким и покладистым, словно все пережитые только что стрессы лишили его сил и ему было уже всё равно – куда идти и что делать. Поднять Нику один Канарейка, конечно, не смог – мешала порезанная рука. В машину, синего цвета «пятёрку», донести собаку ему помог Кирилл. Там же, на заднем сиденье, обнаружилась и Варвара. В чьей-то заботливо наброшенной на плечи кофте, всё ещё трясущаяся, стучащая зубами в нервном припадке, она уже не плакала, а только всхлипывала время от времени. Всё это время находясь, похоже, в состоянии транса, на наше появление Варя отреагировала новым всплеском истерики. Особенно при виде Вадима…
- Вадь!!! – Он ещё не успел сесть в машину, как она бросилась ему на шею, обняла, прижала к себе и судорожными, беспорядочными поцелуями начала осыпать родное лицо близнеца. – Вадик… Живой!!! Ой, мамочки, живой… Вадичка, миленький…Вадичка…Слава богу… Живой…
- Живой, живой… - На эмоции сестры Канарейка реагировал как-то вяло, он тоже, видимо, пребывал в легком шоке от всего, что произошло. Впрочем, то же самое я могла бы сказать и о себе самой. Словно в полусне смотрела я на то, как волокут в милицейскую «буханку» троих подонков во главе с Виктором Шумляевым. Отстранённо ловила себе на мысли о том, что старший брат Толяна теперь снова сядет, теперь уже по более крутой статье…Да и этим малолетним насильникам тоже не поздоровится, стоит лишь только нам рассказать всё милиции. Мне, Кириллу и близнецам Канаренко…Что до меня, так я молчать не собиралась. Только что на моих глаза едва ли не свершилось реальное убийство. И не менее реальное изнасилование. Так какие уж тут шутки?..
Следующие полчаса я провела в том же салоне милицейской «пятёрки». Ждала, пока Вадим и Кирилл отнесут в ветлечебницу Нику, потом ждала, когда в травмпункте сделают перевязку Канарейке… Потом было уже хорошо знакомое мне отделение милиции с не менее знакомым старшиной Марченко, которому опять на редкость «повезло» дежурить именно в этот злополучный день. Он узнал нас сразу – видно, нередко видел в своих ночных кошмарах. Особенно жутким стало для старшины появление Вадима. Такого же растрёпанного, взлохмаченного и ободранного, как и тогда. Правда, в этот раз на удивление трезвого и спокойного. Он не матерился, не обзывал сотрудников милиции всякими разными непристойностями, не пытался никуда убежать – просто сидел на стуле рядом с нами и тихо отвечал на вопросы.
- Всё случайно вышло. Приятель один из района Леонихи шёл, увидел эту компанию на берегу пруда. Он мне и сказал. Сидят, мол, пьют, музыку слушают на всю округу…А у меня сразу мысль: Варька как раз через ту проходную в бассейн мотается, вечно через лес. Вдруг, думаю, как раз в это время назад пойдёт?...Решил подстраховать на всякий случай. Нику взял – пусть, думаю, заодно в лесу как следует прогуляется… Пошёл туда. Прихожу – на берегу нет никого. Всё на местах – бутылки, сигареты, закуска… А их нет никого. И сумка Варькина на тропинке валяется… Чуть дальше – туфли… Я – Нику по следу…Она у меня умница. Быстро дорогу показала…Мы вовремя с ней успели, ещё бы немножко – и всё…
Марченко обращается к Варваре за подробностями, но все его вопросы улетают в никуда. Варя ничего не может рассказать – только хлюпает носом, закрывает лицо ладонями и стучит зубами. И тогда Вадим продолжает вместо неё:
- Они меня увидели, сразу Варьку бросили… И ко мне… Я Нику сразу натравил, она на Ковальчука сходу и налетела – он первый на меня полез с кулаками… Порвала его конкретно…Витька в это время на меня с ножом полез. А мне и защищаться нечем, кроме собачьего поводка…Но делать-то ничего не остаётся. Либо драться, либо тупо ждать, пока прирежут. В первый раз меня Ника от ножа спасла. Налетела на Витьку, собой, можно сказать, загородила…А потом уже не помню ничего…Драка жуткая была…И нож этот чёртов… Я больше всего боялся, что Витька меня им пырнет либо в живот, либо в горло. И тогда я уже ничего сделать не смогу, даже элементарно себя защитить… Не знаю, чего бы я без них сделал…
Это он нас имеет в виду. Меня и Кирилла. Но моей заслуги, как я сама считаю, тут было мало. Вот Кирилл – тот действительно молодец…Украдкой, краем глаза я всё ещё рассматриваю лидера звёздновской тусовки, отчаянно стараясь этого не показать. Кто бы мог подумать, какое невероятное совпадение…Кирилл Дубровин! В голове одно за другим всплывают обрывки всех когда-либо услышанных мною фраз из рассказов об этом парне.
«..Кирюха – классный парень. Правильный, честный. Порядочный, одним словом. Их с сестрой отец бросил, когда он совсем маленький был. Мать всю жизнь одна билась, чтобы детей поднять – любовников заводила денежных.. А теперь дочку замуж отдала и совсем опустилась. Постоянно поддатая ходит, её из-за этого всегда со всех работ увольняют. А Кирюха в доме и хозяйка, и рабсила. Он подрабатывает в свободное время, чтобы матери помочь…»
«…И уж тем более я не позволю поднимать на себя руку сыну какой-то там алкашки, пусть даже из Звёздного Городка…»
Надо же, сколько в жизни необъяснимого! Парень с таким благородным породистым лицом – и сын алкашки… Как же, интересно, ему живется с такой матерью, если он в свои пятнадцать-шестнадцать лет уже вынужден подрабатывать?…Но зато теперь мне понятно, почему Кирилл Дубровин выглядит не по возрасту взрослым – гораздо старше нас всех вместе взятых, включая того же Канарейку с его замашками капризного наследника престола. Они сидят рядом, в предельной близости от меня, а я смотрю на них и не перестаю сравнивать…Вот они, лидеры двух враждующих тусовок. Оба красивые каждый по своему. Абсолютно разные, но и в том, и в другом в равной степени чувствуется внутренняя сила – та, которая заставляет остальных ребят уважать их и слушаться с полуслова. Хорошо, что они не в одной компании…Им, наверное, было бы трудно решить между собой, кто круче и главнее. Особенно Вадиму. Он бы не потерпел рядом с собой подобного конкурента по авторитету. А в том, что Кирилл может составить ему серьёзную конкуренцию, я ничуть не сомневаюсь. Это вам не ранимый трогательный Виталик…Он, в сущности, тоже совсем еще ребёнок… Нет, во всем облике этого удивительного парня, в его жестах, в самом взгляде читается небывалая житейская мудрость. Он уравновешен, спокоен и полон какого-то сдержанного достоинства. Как аристократ. И лицо у него, опять же, совсем как у аристократа. Я всё ещё любуюсь его чётким профилем и ловлю себя на желании нарисовать его портрет. А как давно у меня не возникало подобного желания! Я уже даже забыла, что когда-то ходила в художественную школу…Но сейчас руки так и чешутся взяться за карандаш. Положить перед собой белый лист бумаги и быстро, бегло набросать эскиз. Вывести контур широковатых скул... Поймать спокойное, безмятежное выражение его глаз…И потом, уже красками оживить их серым цветом осеннего неба…Ржаными сделать прямые рассыпающиеся волосы…И обязательно отразить его улыбку – тёплую, доброжелательную, очень искреннюю…Помилуй боже, да что же такое со мной творится?
Дача показаний заняла около часа. Войдя в наше положение, а в особенности, глядя на полную прострацию Варвары, старшина Марченко распорядился доставить нас по домам на машине. Настоятельно попросил никуда в ближайшее время не уезжать и дожидаться повесток в суд. Мы клятвенно пообещали выполнить всё, что он сказал, после чего вчетвером отправились к уже хорошо знакомой нам «пятёрке». Усадив Варю рядом с водителем, сами устроились сзади. Долго молчали, приходя в себя после всего пережитого. Просто слов не было для того, чтобы передать друг другу свои эмоции. Первым, уже в пути, заговорил Кирилл.
- Как Ника? Что доктор сказал? – В его вопросе было неподдельное участие, и Вадим вздохнул в ответ.
- Ничего определённого. Сказал завтра прийти, с деньгами. Они пока в долг операцию сделают. Всё бы ничего, только крови она много потеряла…
- А дорого?
- Что?
- Операцию сделать – дорого?
- Не знаю. Я забыл спросить, а они не сказали.
- Если что, обращайся. Может, сумма не настолько уж запредельная, и я её в состоянии тебе буду дать.
- Я дома попрошу… Но всё равно спасибо. – Вадим оторвал безучастный взгляд от окна и впервые открыто посмотрел на Дубровина. – И вообще…Спасибо…За всё.
- Не за что. Разве за такое благодарят? Это счастье, что мы рядом оказались.
- Да уж… - Канарейка уже в который раз повертел перед собой руку с перебинтованной ладонью, на ощупь потрогал пластырь над бровью. – Вот же блин… Как с поля боя… Хорошо, что мамка на работе. Она бы сейчас в обморок грохнулась, нас с Варькой увидев. Объясняй ей потом… Хотя…Она всё равно узнает. Как только повестки в суд придут.
- Да она, глядя на тебя, уже вечером всё узнает. – Заметила я уныло. – Не будешь же ты ей врать.
- Буду. – Возразил Вадим на полном серьёзе. – Чем меньше моя мама знает, тем всем нам спокойнее. Отцу расскажу. Он должен быть в курсе.
- Конечно, должен. – Согласился Кирилл. – И вообще, это такие вещи, в которых взрослые люди должны разбираться, а не мы. Этих подонков по всей строгости закона надо наказать.
- Надо. При чем уже давно. Это же они тогда Севку вашего избили. Втроём. Я ничего не знал…
- Да я уже и сам догадался. – Кирилл помолчал немного. – Ты знаешь, Вадь… Я тогда здорово погорячился, конечно. Не стоило мне с плеча рубить так быстро. Ты извини за что я тогда на тебя наехал, ничего не объяснив.
Вадим слабо улыбнулся:
- Да ну, Кирь. Это ты меня прости. У тебя-то все основания были плохо про меня думать. А мне, дураку, стоило при первом же удобном случае тебе правду рассказать. Так нет же, самолюбие взыграло…Идиотизм какой-то получился… Никчёмный…Надо было с самого начала встретиться нормально, сесть за круглый стол и поговорить по душам.
- А я всё ждал, когда же ты наиграешься. – Мягко поддел Канарейку Дубровин. Вадим не обиделся на его иронию.
- Наигрался. Впечатлений теперь надолго хватит.
- Стало быть, мир? – Кирилл протянул Канарейке руку, и тот, не колеблясь, вложил в неё свою перевязанную ладонь:
- Мир.
Мне хотелось плакать от умиления. Вот уже второй раз за последние полгода на моих глазах происходило трогательное перемирие друзей. Если бы наши ребята видели этот исторический момент! Здесь, в салоне милицейской машины только что был заключен официальный пакт об окончании войны между Звёздным Городком и Бахчой! Полководцы пожали друг другу руки, после чего Вадим совершенно от души пригласил Кирилла на свой день рождения в пятницу. При чём
не одного, а вместе со всей компанией, включая блаженного Севку и, конечно же, любвеобильную Анжелу.
- Так я по ней, родимой, соскучился. – Смеясь, признался нам Канарейка, на что Дубровин тотчас же подхватил:
- А уж как она-то по тебе истосковалась! Ходит с Берковичем за ручку и вздыхает, по сторонам оглядываясь: авось Вадик из-за горизонта появится..
- На бригантине с алыми парусами. – Закончил Вадим весело.
Вот и спало, вроде бы, общее напряжение, разрядилась немного обстановка, и даже Варя, до сих пор сидевшая неживой куклой на переднем сиденье, повернулась теперь к нам и слабо, всё ещё сквозь слёзы улыбалась, слушая нашу незатейливую болтовню. Что ж… Всё проходит, как поётся в старой песне. И печаль, и радость. Особенно когда тебе шестнадцать лет. Всего шестнадцать… Какой замечательный, незабываемый возраст! Может, когда-нибудь мы всерьёз пожалеем о том, что он прошёл. Может быть. Когда-нибудь. Потом мы вообще о многом будем жалеть. Мы будем солидными людьми, никогда, наверное, не позволяющими себе пойти на безумство. Ну а пока что все мы очень молоды и беспечны, а следовательно, не умеем долго переживать и расстраиваться. Да нам просто море по колено, когда мы вместе! И что же может быть чудесней настоящей дружбы? Разве что, настоящая любовь…А скорее всего, одно стоит другого. Иногда, впрочем, даже не разберёшь, где кончается любовь и начинается дружба. И не заметен рубеж между дружбой и зачатками любви…

57

Что ещё боле менее запомнилось мне из того времени?...Ну, во-первых, вечер того же дня, наполненный всепоглощающим счастьем по поводу отсутствия какой бы то ни было беременности. Тест выдал одну полоску, и от радости я едва ли не прыгала до потолка. За компанию со мной ликовал и Виталик, взахлёб утверждающий, что «он так и думал». Не знаю, думал ли он так на самом деле или же просто от делать нечего это говорил. Какая, в принципе, разница? Главное, что всё было хорошо. Жизнь не летела под откос, и будущее снова рисовалось мне в самых пёстрых, радужных красках.
Самым ярким событием той солнечной майской недели, бесспорно, стал день рождения близнецов Канаренко. Весёлый вышел праздник, незабываемый и шумный. Шутка ли – уместить в скромной трёхкомнатной «хрущёвке» такую толпу тинэйджеров! В духе Вадима, как я поняла, было устраивать именно вот такие масштабные гулянки, и родители, наверное, давно привыкли подобным образом отмечать именины старших детей.
Ах, как потрясающе красивы были в этот день близнецы Канаренко! Варя в красном платье с открытыми плечами и распущенными волосами, завитыми в лёгкие локоны. Непривычно кроткая и будто пристыженная, без своего вечного гонора… Вадим в голубой рубашке… Его милого мальчишеского лица не испортили даже свежие ссадины, и сам он, похоже, откровенно гордился своими боевыми знаками отличия.
- Шрамы во все времена мужчин украшали! – Невозмутимо отвечал он на сочувственные замечания гостей, принимая подарки и ослепительно всем улыбаясь. Любимый сын госпожи Фортуны, счастливчик по природе и судьбе своей! Даже не верилось, что буквально четыре дня назад он был на волоске от смерти! И сам он, казалось, легко позабыл об этом, особенно после того, как ветеринар накануне заверил Вадима, что жизнь Ники вне опасности. Не зря все последние дни он провёл в ветлечебнице, ухаживая за своей любимицей…И что ещё тут можно было добавить? Всё хорошо, что хорошо кончается.
Было очень весело. В честь праздника нам даже разрешили поднять по бокалу шампанского за здоровье новорождённых. Вадим играл на новенькой, теперь уже своей собственной гитаре, Виталик как всегда работал оператором, снимая на камеру всё происходящее, что, впрочем, мне было весьма по душе – занятый делом, он, по крайней мере, не торчал постоянно возле меня, надоедая своей ежеминутной заботой и учтивостью. Странно, почему в последнее время всё это меня несказанно раздражало? Может, история с пресловутой беременностью лежала на сердце тяжёлым осадком? А может причиной тому был всё тот же удивительный парень, что сидел за праздничным столом прямо напротив меня. Нарочно что ли Кирилла посадили именно так, чтобы мы постоянно встречались с ним взглядами? Это происходило спонтанно, помимо моей воли, да и Кирилл, я полагаю, не задавался целью смущать меня своим вниманием. Для него, как и для меня, это было подобно урагану. Неожиданное стихийное бедствие. Как ещё можно назвать подобное? И кто был этом виноват? Да, мы понравились друг другу с первой нашей встречи в аптеке. Более того, мы влюбились друг в друга уже тогда, просто признаться себе в этом боялись. Себе и другим. Кто-то скажет, что так нельзя? Не правильно? Не порядочно? А разве порядочно, встречаясь с хорошим парнем, не испытывать к нему никаких чувств? Разве правильно делать вид, что ты его любишь и постоянно думать о другом? Нет, не правильно. Мне стоило бы объясниться с Виталиком сразу же. Всего лишь один-единственный раз сделать ему очень больно, после чего полностью освободиться от каких бы то ни было обязательств. Так было бы честно.
Но духа у меня не хватило. Ни тогда, ни позже. В результате чего я ещё целый год мотала Виталику нервы резкими перепадами собственного настроения. Он был всё тот же, мой пылкий Ромео. Нежный, преданный, искренний, полностью изученный мною вдоль и поперёк. Он ничего не видел и не понимал, ослеплённый своими чувствами, и потому крайне расстраивался, когда я срывалась на него по пустякам, капризничала без причины и придиралась к любой мелочи. Конечно же, Виталик не был виноват ни в чём, и умом я это прекрасно понимала. Я понимала, что просто ХОЧУ с ним поссориться, найти какой-нибудь изъян в его поведении, уличить в чём-нибудь таком, после чего смогу с лёгким сердцем сказать: «Между нами всё кончено». Но Виталик не давал мне серьёзного повода бросить его – вот так, безжалостно, ни с того, ни с сего. А произнести роковое: «Я тебя больше не люблю», глядя в его ласковые карие глаза, просто язык не поворачивался. Да и вообще, первое время я отчаянно надеялась, что это чувство к лидеру звёздновской тусовки – всего лишь мимолётная блажь, которая пройдёт сама собой, как ветрянка. Была же я когда-то не в шутку увлечена Канарейкой! Была, но, слава богу, всё-таки взялась за ум, сообразила, что лучше Виталика нет на свете никого и никто мне кроме него не нужен… Может и с Кириллом – та же история? Может, стоит перебеситься? Не видеть его, не вспоминать – и всё пройдет само собой?... Увы… Я как всегда занималась самообманом…
Шло время… Незаметно, буквально вскачь пролетал наш последний учебный год, наполненный всяческими предвыпускными заботами. Большинство из наших уже строили планы на будущее, выбирали, куда пойдут учиться, чем хотят заниматься после школы. Виталик особенно не парился над этой проблемой. Заядлый компьютерщик, он всю свою жизнь намеревался посвятить программированию, для чего и готовился поступать в ЛесТех, государственный, а, соответственно, бесплатный вуз. Это в его положении было немаловажно.
Не менее грандиозные мечты вынашивал и Вадим. Ещё накануне выпускных экзаменов, никому ничего не сказав, он умудрился съездить во ВГИК и пройти там творческий конкурс на актёрский факультет. Помню, как он радовался и как все мы от души его поздравляли с первой и, как мы надеялись, далеко не последней победой на этом интересном поприще. Подумать только, Канарейка – будущий артист кино! С одной стороны, в это не верилось, как вообще с трудом верится в то, что экранные «звёзды» - простые смертные люди. А с другой стороны…Учитывая бесспорный талант нашего Вадима, это было более чем вероятно. Не зря же Татьяна Евгеньевна так высоко ценила его актёрские способности, не зря верила в его большое будущее – маленькая школьная «звёздочка» просто обязана была стать светилом для всех.
Ну а я?...Я до последнего момента не могла определиться с выбором института, хотя родители ещё задолго до лета начали капать мне на мозги. Мама советовала поступать в Художественную академию, папа её полностью поддерживал, а Виталик ныл не переставая, зазывая меня с собой в ЛесТех, я же в обоих случаях предпочитала отмалчиваться, ломая голову над другим вопросом: куда собирается Кирилл? На протяжении этого года меня волновало буквально всё, связанное с лидером звёздновской тусовки. Всё, начиная с его мелких интересов и заканчивая личной жизнью. Какими только правдами и неправдами откапывала я сведения о нём! Ловила обрывки случайных фраз, сама небрежно спрашивала то у того, то у другого. Наша компания снова стала часто посещать Звёздный Городок и в частности – субботние дискотеки в Доме Космонавтов. Каждый такой поход на дискотеку был для меня настоящим праздником – шагая туда под ручку с Виталиком, в душе я трепетала от предвкушения возможной встречи с Кириллом Дубровиным, и когда действительно находила его там, просто таяла и теряла дар речи. Невыносимой обузой становился в таких случаях Виталик, не отходивший от меня ни на шаг. Я психовала, объясняя ему, что танцевать два часа подряд с одним и тем же партнёром – глупо и скучно, после чего чуть ли не убегала от него, растворяясь в толпе в поисках Кирилла. Виталик обижался, но мне в ту пору было всё равно, что он обо мне думает и что чувствует в душе. Любовь слепа и безрассудна, в особенности та любовь, которая пока ещё запретна, которую ты скрываешь от всего мира словно страшное преступление и вынашиваешь в сердце как некий коварный план.
То же самое чувствовал и сам Кирилл. Уже гораздо позже, когда мы наконец-то открылись друг другу в своих чувствах, он признавался мне, как ждал этих субботних дискотек – ради одного-единственного танца со мной, ради одного мимолётного взгляда, ради легкого прикосновения к моей руке…Девушки у Кирилла не было, хотя в тусовке поговаривали, что заведующая торгового центра, в котором Дубровин вечерами подрабатывал грузчиком, платит ему гораздо больше, чем остальным, за дополнительные услуги интимного характера. Верить в это, конечно же, не хотелось, но ради собственного успокоения при первой же возможности я всё-таки затронула эту щекотливую тему и выяснила, что все эти слухи – чистейшая правда. Кирилл не посчитал нужным отрицать наличие факта, более того – не видел в этом ничего особенного возмутительного.
- Сама посуди: мне неполных пятнадцать – я ничего не умею и не знаю, ей тридцать пять – интересная, ухоженная женщина. Всё умеет и всё знает…Я хочу всему научиться, она – просто получить удовольствие. У каждого свой интерес и в результате оба довольны. А то, что она мне платила больше – так я её об этом не просил. Хотя деньги, если честно, мне были нужны очень сильно.
Вот в этом я нисколько не сомневалась. Во-первых, давно была наслышана о материальном бедствии семьи Дубровиных, а во-вторых, сам вид Кирилла, его всегда простая и скромная одежда говорили сами за себя. Конечно же, получая премии из рук своей обеспеченной покровительницы, он вряд ли сопротивлялся, но кто бы мог его за это обвинить? Хотя со стороны, вообще-то, подобные вещи выглядели довольно мерзко. Уже позже, встречаясь с Кириллом, мне как-то предоставилась возможность увидеть его так называемую «учительницу»… Тётенька действительно выглядела просто суперски и не по возрасту молодо – от силы тридцать дашь, ни годом больше. Точёная фигурка, модная стрижка с мелированием, дорогая косметика… Хозяйка своей жизни, что тут можно сказать? Самоуверенная, хваткая феминистка, не лишённая хорошей женской интуиции. Смерив меня с головы до ног одним проницательным взглядом, она сразу же сделала соответствующий вывод и не замедлила его уточнить:
- Кирюш, это что, твоя девочка?
Похоже, её очень растрогала наша идиллия, во всяком случае ревности, если таковая и была в её сердце, она не выдала ни словом, ни жестом, чем в очередной раз доказал мне свой ум и такт. В тот же день Кирилл уволился с этой работы, а ещё через неделю устроился грузчиком в другой магазин, где хозяином был мужчина-армянин. И пусть хороших премиальных он, в отличие от Аллы Игоревны, не платил, но зато, слава богу, и лишнего ничего не требовал. Первое время адский труд Кирилла шокировал меня до слёз.
- Так же невозможно. – Повторяла я систематически. – Ты же надорвёшься когда-нибудь, таская эти ящики! Они же такие тяжёлые! Неужели другую работу найти нельзя?
- А чем плоха физическая работа? – Беспечно отзывался в таких случаях Кирилл. – Особенно для мужчины? Что ты мне предлагаешь, на почту устроиться письма в ящики кидать? Времени много уходит, а зарплата грошовая. Тут вкалываешь как проклятый, но зато и деньги реальные. Для меня, по крайней мере, реальные. Да и потом, я же не собираюсь всю жизнь тут горбатиться. На жизнь у меня совершенно другие планы.
О его планах на жизнь я к тому времени уже знала практически всё. Кирилл мечтал стать юристом. При чём, юристом с большой буквы – таким, как его отец, который давным-давно жил в Москве и с первой своей семьей не хотел даже знаться. В своё время он получил образование в МГУ, что само по себе являлось высшим знаком качества и открывало двери в настоящую жизнь, о которой, разгружая машины, Кирилл мог пока только грезить. Настроен он был решительно, вот не понятно только, что им двигало больше? Реальная склонность к правоведению или же тайное желание доказать самому себе, что он не хуже отца, а может быть, даже лучше. Меня, во всяком случае, юриспруденция заинтересовала только в связи с Кириллом и, заканчивая школу, я в один прекрасный день объявила родителям о своём решении поступить в МГУ. Не скрою, они были в шоке. С таким же успехом я могла бы сказать им, что сразу же поле выпускного собираюсь замуж за Брэда Пита. КАК У ТЕБЯ ЭТО ПОЛУЧИТСЯ? – услышала я в ответ на своё признание. После чего шквалом посыпались советы не тратить время попусту, а лучше заняться тем, что у меня получается гораздо лучше, а именно – рисованием. Но, бог ты мой, какое тут могло быть рисование?! Мне предоставлялся шанс испытать судьбу вместе с Кириллом, который, к счастью, верил в меня больше, чем родители и даже предлагал помощь в подготовке к экзаменам. С тех пор у меня появился блестящий повод ходить к Кириллу в гости каждый день, не вызывая подозрений у своей компании. Нет, вполне вероятно, что многие ребята и соображали, в чём тут дело, но предпочитали вслух свое мнение не выражать. Тем более, что повода для сплетен мы с Кириллом на тот момент действительно не давали. По большому счёту этому способствовала небывалая порядочность Кирилла. Прекрасно зная о том, как любит меня Виталик, он считал себя не в праве оскорбить его чувства своим посягательством на чужую девушку. С одной стороны это было очень благородно, ну а с другой – жутко обидно. Как будто я что-то должна была Виталику, как будто официально принадлежала только ему!
Я ещё встречалась с Виталиком и даже по прежнему ходила за ручку, стараясь, впрочем, избегать его чрезмерных ласк и поцелуев. Говорила, что сейчас не до этого – надо сдавать экзамены, готовиться поступать… «Нет, не в ЛесТех. Что я там забыла, в твоём ЛесТехе? Я вообще по натуре гуманитарий, а не технарь, в отличие от некоторых. А идти в ЛесТех только ради того, чтобы всегда и везде быть вместе, согласись, верх идиотизма!»…Знал бы бедный Виталик, что сама-то я как раз и занимаюсь этим самым идиотизмом, следуя за Кириллом!... Знал бы он…Или хотя бы догадывался, как, например, Вадим…О, ну Вадим как всегда был в своём репертуаре! Вечный оракул. Мне казалось, что он уже с самого начала всё понимал – ещё тогда, в тот первый день рождения, когда мы сидели за столом…Какие-то смутные сомнения терзали его ещё тогда, но, не находя подтверждения своим догадкам, он предпочитал молчать…И снова эти его пристальные взгляды, многозначительные усмешки, снова намёки и подколы… Подобными приёмами Вадим словно прощупывал почву, искал, где наконец-таки треснет по швам моя хвалёная репутация и стоило бы, наверное, раз и навсегда признаться и ему, и Виталику…Но я не находила в себе сил…А если уж быть до конца откровенной – просто боялась. Боялась поссориться со своей компанией…Один только этот страх и удерживал меня, заставляя врать всем и вся. А потом… Потом начались такие странные и жуткие вещи, что стало и вовсе не до этого..
Теперь я пытаюсь вспомнить, когда же наша мирная, ещё детская жизнь внезапно перестала быть легкой? Когда случился этот взрыв? После выпускного?...Пожалуй, да…Сначала это были проблемы чисто бытового характера. Во-первых, за сутки до выпускного неожиданно попала под угрозу срыва наша финальная дискотека – выяснилось, что нет ди-джея и вести её будет просто некому. Продолжительная паника вскоре разрешилась счастливым концом – провести выпускную дискотеку Воронина и Овсянникова сообща уговорили Канарейку. Конечно, не вдруг и не сразу – Вадим долго сопротивлялся, мотивируя своё недовольство тем, что у него, между прочим, тоже в этот день будет праздник, и он так же как и все хочет получить от него удовольствие. Однако отказать Татьяне Евгеньевне как всегда не смог…Тем более, что все мы, сговорившись предварительно между собой, решили устроить Вадиму свой собственный праздник на берегу пруда сразу же после выпускного – в награду за его самопожертвование…
Бесподобная вышла гулянка! Не то, что нудные школьные посиделки под присмотром родителей и педагогов! Тут было всё – купание в пруду, изобилие спиртных напитков и дым коромыслом. Главный виновник торжества, конечно же, оторвался в тот день на полную катушку – после бессонной ночи, да ещё при такой изнуряющей жаре!... Под завязку пикника мы его даже умудрились потерять, а проще говоря, забыли под кустом спящего, в результате чего Вадим единственный из целой компании удосужился попасть под ураган, разразившийся как раз той самой ночью.
Сейчас, проводя в уме смутные параллели между теми событиями, мне почему-то кажется, что именно этот ураган каким-то непонятным образом повлиял на поведение Вадима. Как-то неожиданно и резко после этого он повзрослел и стал отдаляться от нас. Просто, занятые своими заботами, мы вовремя этого не заметили. Да и некогда нам было теперь собираться и часами сидеть у подъезда, обсуждая всякую всячину. Казалось бы, чего же тут удивительного? Детство закончилось, и каждый из нас отныне должен был выбирать себе собственный путь в жизни. Самостоятельно. По отдельности. Кто бы мог подумать, что именно это «по отдельности» станет роковым не только для Вадима, но и для Виталика?!... Да кто бы вообще мог предположить, что будет именно так?!
Да, Вадим, как и все мы, готовился поступать. Он куда-то ездил, что-то делал, чем-то занимался…А потом зачем-то устроился на работу, и не куда-нибудь, а в какой-то навороченный ночной клуб – официантом! С тех пор мы его практически не видели. Казалось, что он начал нас попросту избегать, и если мы ещё могли его где-то случайно встретить, то только у Виталика, с которым он мог теперь часами сидеть в его квартире, обсуждая какие-то секретные дела. Ах, если бы мне хоть раз пришло в голову поинтересоваться их тайнами! Или же подслушать украдкой один из таких разговоров! Я бы сейчас знала ответы на многие вопросы…Но увы…Тогда, положа руку на сердце, мне было не до них…
Мы с Кириллом сдавали экзамены в МГУ, и оба были уже на той стадии влюблённости, когда скрывать свои эмоции от окружающих становится просто невозможно. Нам хотелось кричать о нашей любви на весь белый свет, мы не мыслили жизни друг без друга и тем не менее… И тем не менее, я всё ещё не решалась сказать об этом Виталику. Просто не представляла себе, КАК ЭТО СДЕЛАТЬ, подспудно надеясь в душе, что рано или поздно он поймёт сам. Я видела – он жутко ревнует, отпуская меня на занятия к Кириллу, а стало быть, уже догадывается о чём-то, да и чувствует, наверное, моё к нему охлаждение, однако предпочитает притворяться слепым и глухим ради того, чтобы не потерять меня. И в конце концов это надоело даже терпеливому Кириллу…
- Мы не можем больше обманывать Витальку. – Заявил он мне в один прекрасный день, когда мы на электричке возвращались с очередного экзамена.
- Не можем. – Согласилась я беспрекословно, с тоской глядя на мелькающие в окне деревья. Груз ответственности давил на плечи почти физически. Надо было что-то решать, мы оба это прекрасно знали. Широкая ладонь Кирилла накрыла мою руку, легко пожала пальцы…
- Ну, если хочешь, давай вместе к нему сходим, а? Я сам ему всё объясню, если ты не знаешь, как это сделать…
- Не надо. – Я мотнула головой. – Будет только хуже… Он может в драку с тобой полезть, я его знаю…
- Ты за кого боишься – за него или за меня?
- За вас обоих. И за себя тоже. Это всеет ак…так неприятно…Но ты прав, поговорить с ним всё-таки надо…
Всё утро следующего дня я мысленно репетировала сцену своего объяснения с Виталиком. Металась по комнате из угла в угол, строила диалоги, спорила, отвечала на его вопросы, оправдывалась, возмущалась… «Ну ты пойми, Виталик, миленький, то что было между нами – это прекрасно…Но то, что мы были друг у друга первыми, не значит, что мы должны быть вместе вечно…У нас ещё вся жизнь впереди, зачем нам друг на друге зацикливаться?... Ты ещё столько девушек встретишь, которые тебе ничуть не меньше, чем я будут нравится! Нам всего по семнадцать лет! Какие наши годы! Нельзя всё так близко к сердцу принимать…»
Да уж… Проговаривая этот текст полушёпотом, я содрогалась от собственного цинизма. Шаблонные слова утешения! Вряд ли они могли подействовать на такого парня, как Виталик…Он не поймёт…Не сможет понять, даже если очень постарается. Потому что он любит. И любовь для него – не пустой звук. Более того, Виталик, скорее всего, однолюб. Такое бывает, я уже успела убедиться в существовании подобного явления – передо мной изо дня в день маячил теперь лучший друг Кирилла, рыжеватый прыщавый Сева Пономарёв, до сих пор безнадежно сохнущий по Варваре Канаренко…Нелепый, закомплексованный мальчик с чистой, практически блаженной душой, следующий за Кириллом по пятам как бесплотная тень. Теперь я понимала, почему Кирилл так рьяно его защищал перед нашими и даже в войну эту дурацкую вляпался, мстя за Севку. Кто бы ещё, в самом деле, мог за него постоять?...
Так вот, вполне возможно, что и Виталик, подобно Севке, решил любить меня до конца своих дней. И что же мне тогда делать? Как объяснить ему, что я готова видеть в нём только лучшего друга?...Да никак, господи… Другом моим быть после всего, что было между нами, Виталик не согласиться ни за что… А вместе с ним откажется от общения со мной и Канарейка. А заодно с ним – и вся наша тусовка!.. Какой ужас…Хотя тусовки, как таковой, уже не существовало в природе с тех пор, как Вадим стал где-то пропадать целыми днями… Поэтому, вполне возможно, всё обойдется…И в любом случае, поговорить нам было нужно непременно. И чем раньше, тем лучше.
Сейчас я думаю, лучше бы этот разговор состоялся… Лучше бы мы действительно встретились и выяснили отношения. Лучше бы я разбила Виталику сердце своим признанием. Конечно, он бы пострадал какое-то время, но потом, постепенно смог бы привыкнуть и, я уверена, нашёл бы себе другую девушку. Может, она была бы даже лучше меня… Достойнее, по крайней мере. Например, что бы ему помешало подружиться с Наташей Ворониной? Вот она бы точно его любила нежно и преданно… И он бы ответил ей взаимностью…У них могло быть всё хорошо…Ну, может и не у них… Может, и не с Наташей…Но в любом случае, эти подростковые страдания со временем позабылись бы непременно…Виталик выучился бы в своём ЛесТехе, стал бы классным программистом, заработал бы кучу денег… Галина Петровна бросила бы свой рынок, да и вообще перестала бы работать – сидела бы дома со своей гипертонией и готовила любимому сыну вкусные борщи…
Бы, бы, бы… Если бы да кабы... Всё сложилось иначе. Не так, как я планировала, не так, как, наверное, мечтал и Виталик…
Отправившись в тот вечер на решающий разговор, я попала в самый разгар переполоха, творившегося во дворе…Милицейские «уазики», «скорая помощь» и ещё какая-то «буханка» грязно-серого цвета. Толпой собравшийся на детской площадке народ, туда-сюда снующие оперативники и странное оцепление прямо возле подъезда Виталика…Я до последнего момента так и не поняла, что происходит – даже на один короткий миг невозможно было представить, что весь этот шум имеет отношение к моему Виталику. Хотелось поскорее пройти через создавшееся здесь столпотворение, проскользнуть каким-то образом в подъезд… Но мне не дали этого сделать… Кто-то крепко схватил за локоть… Возмущённо обернувшись, я увидела перед собой участкового Олежку – бледного, испуганного и очень серьёзного…
- Вы куда, девушка? – Спросил он требовательно.
- Туда. А что? – Я вызывающе дёрнулась.
- Туда сейчас нельзя, отойдите, пожалуйста. Кстати, я вас, кажется, раньше видел. Вы с Павлецкими знакомы?
Под ложечкой неприятно засосало…
- Да, знакома. А что?
- Тогда никуда не уходите. Тут следователь вам сейчас пару вопросов задаст…
Потом я долго всех слушала… Олежку, усатого следователя, бабулек и детишек, наперебой рассказывающих мне о том, что произошло… Слушала – и не верила. Разум отказывался воспринимать эту дикую и абсурдную информацию… Виталика выбросили из окна…Трое неизвестных парней крутого вида – их видели гуляющие во дворе дети и бабульки, когда они выбегали из подъезда…Перед этим Виталика, скорее всего, пытали – на теле обнаружены следы от утюга и всё его лицо жутко избито… Выкинули ещё живым…Падая, он просто неудачно налетел на сук березы и сломал шею… Вся квартира Павлецких перевернута верх дном, как будто там что-то искали…Галины Петровны ещё нет – она на работе…Озираясь по сторонам, я увидела, как, зарычав, тронулась с места грязная «буханка»… Только сейчас до меня дошло, ЧТО это за машина и КТО сейчас находится внутри неё…После этой мысли, мелькнувшей в голове слабым огоньком, я, кажется, лишилась чувств… Очнулась спустя минут десять от едкого запаха нашатыря – передо мной сидела женщина в белом халате и сосредоточенно проверяла пульс на руке…Вот и всё, что мне запомнилось из того дня.
Потом были допросы у следователя…Нас вызывали в прокуратуру то всех вместе, то по одному. Но что мы могли рассказать?! Что мы знали?! Кто бы нам самим в ту пору объяснил, КОМУ понадобилось убивать Виталика?! И что искали те трое подонков в его квартире?! Мы терялись в догадках и буквально сходили с ума от горя…На похоронах нам даже не дали открыть гроб! Так мы и стояли под дождём, тупо созерцая коричневую крышку, не веря, НЕ СОЗНАВАЯ, что там, под ней, находится наш славный Виталик…Ужас и боль утраты смешивалась с ещё одним шоком – с нами рядом не было Вадима! Его НЕ БЫЛО на похоронах – ни у подъезда, ни на кладбище, хотя его ждали там – до последней минуты ждали. Он не пришёл…И, что самое удивительное, даже объяснить нам впоследствии не захотел причины своего отсутствия. После гибели Виталика Вадим вообще словно с катушек слетел… Когда мы всей компанией явились к нему с претензиями, он был пьян… Он кричал на нас – особенно на меня и Кирилла, оскорблял, утверждая, что именно МЫ хотели смерти Виталика и что теперь мы можем радоваться – никто и ничто не мешает нам быть вместе… Кирилл чуть было снова не ударил его за эти слова, но, слава богу, у нас хватило ума не устраивать разборок… Мы просто ушли тогда, храня в душе неприятный осадок. Мы поссорились. А зря… Нам стоило бы растормошить Канарейку, пожалуй, даже надо было бы ему и врезать, дабы привести в чувства. Как мы могли не разглядеть за этой бессильной яростью панический страх и отчаяние попавшего в беду человека?! Нет… Мы обиделись на Вадима и просто бросили его в трудной ситуации… А через две недели до наших ушей долетела очередная страшная весть: Канарейка пропал. Просто ушёл из дома и не вернулся.
Случайность? Совпадение? Или же одно из звеньев всё той же цепи?.. В тот день с утра он ездил в институт узнавать результаты экзаменов. Вернулся радостный – с гордостью сообщил Варваре о том, что поступил. А после обеда Вадьке кто-то позвонил. Спустя пять минут он зачем-то поднялся к соседке Наташе и попросил одолжить на полчаса видеомагнитофон. Вернув его в строго назначенное время, вышел из дома с пакетом в руках и с тех пор будто в воду канул. Последним человеком, видевшим Канарейку перед исчезновением, была Татьяна Евгеньевна. Они встретились на автобусной обстановке. Воронина ждала маршрутку на Москву, а Вадька – каких-то своих друзей, которые должны были здесь его подобрать.
«Друзья» приехали на редкость быстро – Татьяна Евгеньевна ещё автобуса не успела дождаться. Шикарная серебристая иномарка появилась со стороны Звёздного Городка, затормозила, не доезжая до навеса, и Вадька, наспех попрощавшись с учительницей, сел в машину… Знала бы в ту пору Татьяна Евгеньевна о том, что он пропадёт обязательно приняла бы меры, номер таинственной иномарки посмотрела бы на худой конец. Но нет… Не подсказало ей сердце… Только удивилась тогда Воронина, откуда у семнадцатилетнего выпускника могли взяться друзья на таком крутом автомобиле… А потом было уже бесполезно мучиться угрызениями совести, напрягать память и пытаться хоть как-нибудь помочь несчастным родителям Вадима Канаренко.
Бесконечной чередой тянулись эти тяжелые дни… Весть об исчезновении Канарейки быстро облетела весь посёлок Бахчиванджи, так же проворно проникнув и в Звёздный Городок благодаря мне и Кириллу. Многих наших ребят в то время не было дома – большая их часть разъехалась отдыхать. Кто в Турцию, кто в Сочи…И только мы с Кириллом целые дни напролёт проводили в квартире Канаренко. Светлана Сергеевна в состоянии полной прострации лежала на диване, ей было не до работы и вообще не до чего. Вместе с ней медленно погибала и Ника – бедная собака, все первые дни после пропажи Вадима метавшаяся с воем из угла в угол, теперь просто лежала на своей подстилке, отказываясь есть…Здравый рассудок сохранял только Николай Васильевич, с которым мы в основном и общались всё это время. Не спорю, толку от нас было мало. Всё что мы могли – это морально поддерживать родителей Вадима, упорно внушая им: «Вадька жив, его обязательно найдут. Вот увидите, всё будет хорошо!»
Всё это, конечно, были пустые слова. Никто им особенно не верил. Не верилось и профессионализм местной милиции, на учёте которой пропавший Канарейка как злостный хулиган стоял уже вот уже больше года. Чего стоило Николаю Васильевичу доказать доблестным стражам порядка, что сын его действительно попал в беду, что исчезновение Вадима – не очередная его сумасбродная выходка, а настоящее происшествие, нуждающееся в срочном расследовании. Растормошить милицию с трудом, но удалось, и то – в розыск Вадима объявили только через положенных по правилам трое суток. Тогда же началось и следствие – нудное, бессмысленное, оно не дало никаких результатов и лишь усилило всеобщее отчаяние. В процессе расследования совершенно неожиданно стали всплывать никому неизвестные прежде факты из жизни Вадима. Они пугали, озадачивали, но, увы, не вели к полной разгадке тайны.
Первый и единственный лучик света на завесу загадок пролила, как ни странно, Варвара. Со слезами на глазах она открыла всем секрет Вадима, который он едва ли не под страхом смерти заставил её свято хранить и никому не рассказывать. Признание Вари выглядело примерно следующим образом:
- Помните, Вадька утром после урагана домой вернулся с девчонкой? Говорил, что в лесу её случайно встретил и они вместе от урагана спасались?...Она у нас до обеда сидела, ждала пока платье высохнет…Красивая такая, на цыганку похожа…Линой он её нам представил…Потом поехал её провожать куда-то в Черноголовку…Ну и вот… На самом деле он её никуда не провожал… Он её на бабушкину квартиру отвёз и там оставил жить. Я её случайно там обнаружила, когда приезжала забрать кое-чего… Тогда-то мне Вадька всё и рассказал. Эта Лина, оказывается, от богатого спонсора сбежала. Он над ней издевался, кажется, на иглу даже посадил… А Вадим её лечил, выхаживал, ну и прятал, естественно…Поэтому и работать устроился – деньги были нужны, чтобы её обеспечивать самым необходимым…Мне, конечно, вся эта история сильно не понравилось, и я ему так и сказала, а Вадька…Он чуть ли не на коленях меня умолял никому ничего не рассказывать… Сказал, что всё равно никому эту Лину не отдаст, потому что она…Ну, в общем, он мне сказал, что любит её, что она ему очень дорога…Я впервые от Вадьки такие слова слышала, он совершенно серьёзно мне это говорил, чуть ли не плакал… Разве я могла после такого откровения не пообещать ему молчать?... Я пообещала, даже поклялась, что никому про Лину не скажу… Пусть, думаю, живёт – жалко что ли…А теперь, когда всё это случилось, мне кажется, что это она Вадьку во что-то впутала…Тем более, что и исчезла она из бабушкиной квартиры в тот же день, что и Вадька….
Не знаю, что больше всего потрясло меня в Варвариной исповеди. Сам факт того, что Вадим действительно впутался в тёмную историю, погубив, вероятнее всего, и Виталика… Или же другая небывалая новость: Канарейка влюбился! Наш вечный циник, не признающий никаких серьёзных отношений, отрицающий само существование такого чувства как любовь – ВЛЮБИЛСЯ?! В это трудно было поверить!...Но зацепка у следствия с тех пор действительно появилась. Теперь искали не только Вадима, но и девушку Лину, фоторобот которой Варя помогла составить по памяти…Конечно, больше мне хотелось бы увидеть её наяву, посмотреть – ради кого наш Канарейка до такой степени потерял голову…А рисунок…Разве мог он дать полное представление об этой красавице? У неё даже имя было непонятное. Лина…Алина, Полина, Ангелина, Эвелина – официально, по паспорту Вадькину возлюбленную могли звать как угодно. Не говоря уже о фамилии, которой, к сожалению, не знал никто, равно как и то, кто был тем зловещим спонсором загадочной Лины…В общем, едва протянутая ниточка истины обрывалась в самом начале – дальше следствию зацепиться было не за что. А время шло…Вместе с ним медленно таяла и надежда…
Чудо свершилось, когда никто уже его не ждал. Третьего сентября мы узнали о звонке из милиции. Канарейка нашёлся! Некто неизвестный с утра привёз его в щёлковскую больницу и тотчас же уехал, будто испарился. Не выясняя никаких подробностей, не вникая в детали случившегося, мы рванули туда сразу же, в тот же день, горя желанием скорее, своими глазами убедиться в этой счастливой, долгожданной новости, но… Дальше приёмной нас не впустили. Встретившая нас на крыльце, опухшая от слёз Варвара, сообщила, что к Вадиму сейчас нельзя даже ей и Никите.
- Он в реанимации… Без сознания… Ему, кажется, почку удалили…Сказали, только родителям можно…
Так мы и уехали оттуда, несолоно хлебавши. Ещё, наверное, дня три после этого Канарейка находился между жизнью и смертью. Ни Светланы Сергеевны, ни Николая Васильевича застать в ту пору дома не было никакой возможности – они буквально дневали и ночевали возле сына, по очереди работая при нём сиделками, и все последние новости о самочувствии Вадима мы могли узнавать только через Варвару, периодически появляющуюся дома. Именно она первая сообщила нам о том, что Вадим пришёл в себя, и снова мы бросились было туда, окрылённые радостными известием. Нас не впустили… Сказали – рано… Только через две недели после того, как Вадим нашёлся, нам наконец-то разрешили его навестить. И даже уже не просто разрешили, а настоятельно попросили собраться всей компанией и прийти к нему… Это было всего три дня назад… Три дня…
Так же, как и сегодня, лёгкий ветерок гнал по асфальту сухие, опавшие листья, спокойное солнце окрашивало жёлто-багряные кроны деревьев… А мы торопливо шагали по оживлённым будничным улицам города Щёлково, не обращая внимания на всю эту красоту бабьего лета. Нас было девять человек – шесть пацанов и три девчонки. Издалека мы, наверное, очень напоминали организованную команду комсомольцем из стройотряда… Если бы, конечно, не слишком короткие юбочки Маринки и Анжелки. Прохожие за версту обходили нашу подозрительную группу, оборачиваясь вслед, укоризненно качали головами… Ничего плохого мы им, правда, не сделали, просто, должно быть, было не очень прилично собираться такими вот большими ватагами и открыто разгуливать по центру города. Тем более, что молодежь нынче пошла распущенная и неуправляемая до безобразия. Ах, люди, люди! Как мало они знали!
- Зря мы, наверное, собирались. – Первой выразила свои опасения Маринка Фадеева. – Всё равно всех сразу нас туда не впустят.
- Ничего подобного. – Уверенно возразил ей на это Кирилл. – Теперь уже должны впустить. Вы же помните, о чём нас Вадькин отец просил? Соберитесь все вместе и навестите его. Вдруг ему это на пользу пойдёт?
- Но в палату-то всё равно всем вместе войти не разрешат. – Подтвердил слова Марины тихоня Шурик Чернов, и снова Кирилл отрезал категорично:
- Не важно. Прийти мы по-любому должны все. А там уж, если что, в окно ему покричим.
- А он разве встаёт уже? – Вырвался у меня невольный вопрос. Кирилл неопределённо повел плечами:
- Не знаю. Неловко было спрашивать. Они там все ошалевшие ходят. Особенно Светлана Сергеевна. Видели бы вы её лицо – в гроб, наверное, и то краше кладут.
- Ещё бы… - Тихо заметил Сева Пономарев. – Две недели никаких известий от сына, а потом звонок из милиции: приезжайте опознавать…
- Ужас! – Соглашаясь, подхватила Анжела. – Я лично чуть с ума не сошла, а каково родителям – представляю! Но мне так толком никто и не объяснил, что случилось?
Все, как один, вопросительно уставились на всезнающего Кирилла, и тот после короткой паузы признался неохотно:
- Ну…Говорят, что на Вадьку бандиты круто наехали. И вроде бы как из-за девчонки…
- Из-за девчонки?! – Дуэтом выдохнули уязвлённые до глубины души Маринка и Анжелка.
- Из-за девчонки? – Более сдержанно усомнился Костик Сергиенко. – Да ну, брось ты, Кирь. Ерунда всё это. Это вон Севка наш способен из-за любви геройствовать. А для Канарейки девчонки как спортивные тренажёры, будто ты сам не знаешь.
- Много ТЫ знаешь. – Обиделась Фадеева. – Тебе завидно просто, что все девчонки Канарейку любят, а не тебя.
Сергиенко презрительно фыркнул:
- Да больно надо, господи. Сокровища какие нашлись! По мне так век бы вас всех не видеть!
Анжела смерила Костика уничтожающим взглядом жгучих угольных глаз:
- Я всегда подозревала, что ты гомик, Сергиенко.
Дружный взрыв хохота, прогремевший на всю улицу, спугнул с обочины маленькую стайку воробьев. Подобно пернатым от нас в разны стороны шарахнулись и оказавшиеся поблизости прохожие. Интересно было бы узнать, что они о нас в эту минуту подумали…
- Очень смешно! – Оскорблённый Костя попытался дотянуться до Анжелы, чтобы дёрнуть её за пышные каштановые локоны, однако Кирилл вовремя остановил его, схватив за руку.
- Хватит!!! – Властный голос Дубровина моментально заставил всех успокоиться. – Только ссор нам сейчас не хватало! И перестаньте ржать как кони, имейте совесть! Вы что, забыли, куда мы идём?!
Никто не забыл – молчание, полное стыда, было тому самым лучшим подтверждением. Низко опустила пышноволосую голову Анжела, угрюмо нахмурился курчавый Костик…Время для того, чтобы дурачиться и выяснять отношения действительно было не самое подходящее.
Впереди показалось здание городской больницы. Все мы как-то неуловимо занервничали, начали переглядываться, сбавлять шаг – ну чисто школьники, впервые попавшие в мавзолей Ленина! Да и было от чего волноваться – миссия, возложенная на нас сейчас, вовсе не являлась лёгкой.
- Кто первым пойдёт? – Тихо осведомилась Марина, поглядывая на нас в замешательстве.
- Там посмотрим. – Коротко ответил Кирилл, с тревогой изучая окна больничных палат. – Только без суеты, ладно? Идем спокойно, не галдим. И в палате чтоб все себя вели цивилизованно – ему волноваться нельзя.
- А вдруг он нас не узнает? – Меня вдруг охватил необъяснимый страх, И я ещё крепче вцепилась в локоть Кирилла, который уверенно качнул светло-русой головой:
- Должен узнать. Нас бы предупредили в случае чего.
Он почувствовал нашу невольную скованность и ободряюще всем улыбнулся.
- Да ладно, чего вы в самом деле? Расслабьтесь! Выше головы! Это же наш Канарейка! Мы просто обязаны его сейчас поддержать!
- Конечно, обязаны! – Оживляясь, тут же подхватил Ромка Медзуновский. – Да и кто, если не мы, правда? Он нас увидит – и сразу же с кровати подскочит! Мы его живо на ноги поставим, правда, пацаны?
Кто-то улыбнулся этой радостной перспективе, кто-то наоборот отнёсся к ней скептически. Раздираемые сомнениями и разными противоречивыми чувствами вошли мы во двор больницы, отыскали нужный корпус, тесно прижавшись друг к другу, протиснулись в дверь центрального входа. Слава богу, разыскивать медицинский персонал, чтобы узнать о нужной палате, нам не пришлось – прямо в вестибюле нас встретил Николай Васильевич Канаренко…
- Здравствуйте, ребята. – Взволнованно улыбаясь, он обвёл всю нашу честную компанию торопливым взглядом. – Как хорошо, что вы пришли, спасибо вам огромное…
- Ну что вы, дядь Коль! – За всех ответил Кирилл. – За что это нам спасибо? Мы же Вадькины друзья, сами уже заждались! Как он себя чувствует?
- Ну… Сейчас уже немного получше. Я поэтому и рискнул вас позвать. Вдруг он обрадуется?.. Ему сейчас положительные эмоции жизненно необходимы.
- А он знает, что мы уже здесь? – Миша Раскопин выступил немного вперед.
- Нет-нет. – Николай Васильевич почему-то сконфузился, оглянулся назад, словно ждал оттуда внезапного нападения. – Я ему ничего о вас не говорил. Знаете, с ним сейчас вообще трудно стало разговаривать, он буквально всё в штыки принимает. Вы идите как бы сами по себе, пусть это сюрпризом будет. И… И не пугайтесь, если что…
В воздухе зависло ощутимое напряжение. То, что сказал отец Вадима нам было очень странно и дико себе представить. Однако же, отступать было поздно – не зря ведь собирались мы в это тёплое сентябрьское утро, не зря проделывали такой долгий путь. Да и в конце концов, это было бы просто не по-товарищески.
- Ладно. – Первым, как всегда, набрался смелости Кирилл. – Давайте, чтобы особо там не толпиться, по три человека. Кто со мной?
- Я! – Откликнулись мы все разом, и тут же умолкли, в смущении глядя на Кирилла. Тот улыбнулся, явно польщённый таким безропотным доверием к своей скромной персоне.
- Хорошо. Сначала я, Ксюшка и Севка сходим. На разведку. Возражения есть?
Возражений не было и быть не могло – Кирилла в компании очень уважали. Николай Васильевич обрадовано кивнул нам троим:
- Пойдёмте, ребята…
Дежурная медсестра встретила нас возмущённым возгласом:
- Куда это вы намылились такой толпой?
Она читала захватывающий любовный роман и была недовольна каждым явлением, отвлекающим её от этого приятного занятия. Николай Васильевич остановился перед столом медсестры. Он был настолько подавлен всем случившимся за последнее время, что сил на выяснение отношений с этой старой дурой у него просто не осталось. К счастью, на помощь Канаренко вовремя пришёл Кирилл.
- Извините нас, пожалуйста. – Вежливо, но тем не менее решительно обратился он к поклоннице чужой, придуманной любви. – Здесь уже две недели лежит наш хороший друг. Когда он был в реанимации, нас к нему не пускали, но недавно его перевели в обычную палату и нам сказали, что его уже можно навестить.
Лаконично и чётко выражая свою мысль, Кирилл всегда умел произвести благоприятное впечатление. Он, я считаю, вообще был из той, увы, вымирающей уже породы воспитанных юношей, над которыми по жизни умиляются сердобольные старушки. И медсестра не оказалась исключением – вздохнула, снисходительно глядя на нас четверых, застывших перед ней в покорном ожидании:
- Ладно, идите… Только халаты наденьте.
Исполнив волю медсестры – накинув на плечи белые халаты, мы проследовали за Канаренко. Миновали пару мудрёных коридоров и вскоре остановились возле двери одной из палат. Николай Васильевич шумно вздохнул, посмотрев на нас. Невооружённым глазом было заметно его сильное волнение – от нас сейчас, казалось, зависела целая жизнь.
- Не бойтесь… - Кирилл неуверенно тронул Канаренко за плечо. – Всё будет хорошо, вот увидите…
Николай Васильевич попытался выдавить из себя улыбку, но не смог. Вместо этого на большие голубые глаза его вдруг навернулись слёзы – предательские, по-мужски скупые, отразившие всю глубину его отчаяния и боли. Так странно и так горько было видеть плачущим этого крупного, сильного мужчину!
- Не надо… - С другой стороны к Канаренко подступил Сева – преданно, по-щенячьи заглянул в его осунувшееся от бессонницы лицо своими кроткими светлыми глазами. – Успокойтесь…Пожалуйста… Вадька ведь живой… А это самое главное, правда?
Николай Васильевич торопливо закивал, соглашаясь:
- Да-да, конечно… Что это я, в самом деле?... Расклеился… Вы… Вы помогите ему, ребятки, милые… Ему очень тяжело сейчас… Вы не представляете, через ЧТО он прошёл… Помогите ему, ради бога… - Голос Канаренко, задрожал, сорвался на шёпот. Едва не плача от сострадания, я взволнованно погладила несчастного отца по руке:
- Дядь Коль… Мы всё, что надо сделаем. Мы все усилия приложим, поверьте нам… Мы же его друзья, мы его никогда не оставим… Вы только не переживайте так сильно… Вадим же снова с нами…
- С нами… - Эхом откликнулся Канаренко, глядя мимо меня в невидимое пространство. Осунувшийся, поблекший и постаревший разом лет на десять за эти тяжелые дни. – С нами… Но это уже не он… Может быть, вы сумеете сделать его прежним?.. Теперь вся надежда только на вас, ребята…Я больше не знаю, что делать… Идите… С богом..
- А вы? – Я в нерешительности взялась за дверную ручку, обернулась, ища поддержки. – Вы с нами пойдете?
- Нет! – Николай Васильевич даже попятился от палаты, словно в самый последний момент спохватившись о том, что делает. – Нет, я тут останусь. Пусть он не думает, что это я вас привёл.
- Разве в этом есть что-то плохое? – Удивился Сева.
- Нет, ничего, но…Просто Вадим запретил впускать к нему посетителей. Будет потом ругаться, лишний раз нервничать. Вы идите, как будто сами пришли, и я вас не видел, ладно?
Заискивающий, жалкий тон Николая Васильевича производил угнетающее впечатление. Мы переглянулись между собой – я, Кирилл и Сева. Происходящее всё больше и больше напоминало спектакль – очень плохой и очень грустный. Однако играть в нём было необходимо. Ради Вадима. Ради его выздоровления. Иначе для чего же тогда нужны друзья?
Первой, как это ни странно, собралась духом ваша покорная слуга. Словно кидаясь в омут головой, открыла я дверь и шагнула в тесную, одноместную палату для тяжёлых больных, а, чуть помедлив, следом за мной вошли Кирилл и Сева. В нос ударил резкий запах лекарств – такой сильный и тошнотворный, что я едва не закашлялась, подавляя в себе безудержное желание тотчас же выйти вон. Это было странно, ведь больница сама по себе состоит их подобных запахов, но там, в коридоре, они словно рассеивались и совсем не ощущались. Здесь же, в этой маленькой палате, казалось, сосредоточился «аромат» всех медикаментов вместе взятых. Не меньше по барабанным перепонкам била и тишина. Если в самой больнице жизнь текла своим чередом, то тут она словно остановилась, застыла на долгий срок. Когда, переступив порог, мы шагнули в палату, скрип открываемой двери в гробовом безмолвии отозвался внезапным грохотом.
Услышав этот звук, лежавший на кровати под капельницей Вадим открыл глаза и посмотрел на нас прямо и пристально. Конечно, он узнал нас сразу – серьёзный, умный взгляд его скользнул по нашим лицам вполне осмысленно, в то время как мы… Мы застыли прямо возле двери, парализованные суеверным ужасом от увиденного зрелища…ВАДИМ?... КАНАРЕЙКА?!...Это чья-то жестокая шутка? Насмешка? Розыгрыш?!...Что общего имел с нашим всеобщим любимцем этот живой труп с мертвенно-бледным, худым лицом, на котором отдалённо знакомыми были только глаза – тусклые, утонувшие в чёрных впадинах глазниц, ставшие совершенно бездонными…Молодой с виду, но практически старик – в спутавшихся, грязных волосах серебрится густая седина…. ЧТО ЭТО, БОЖЕ ПРАВЫЙ?! КАК ЖЕ ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ?!
Наверное, стояли мы на пороге довольно долго, и не я одна пребывала в состоянии тяжелейшего шока. Первым слегка опомнился Сева.
- П…Привет, Канарейка. – Явно заставляя себя улыбаться, он робко приблизился к кровати.
- Привет. – Хрипло, полушёпотом отозвался Вадим. На лице его не дрогнул ни один мускул – оно, всегда такое подвижное и живое, теперь словно омертвело, лишилось нервных окончаний и потеряло всякую чувствительность. Одни только губы ещё слабо шевелились на нём – да и те через силу.
- Вас… Трое только здесь, что ли?
- Нет. – Кирилл тоже подошёл, стараясь сохранять спокойствие и бодрость, которых, я уверена, и в помине не было у него в тот момент. – Нас тут много собралось, но остальные в приёмной. По очереди буду заходить будут. Мы, как видишь, первые.
- Зачем? – Канарейка часто заморгал, о чём-то усиленно соображая. – Я же… просил…Зачем?... Так много… Я не ждал, что вы… Все…
Он так и не выразил свою мысль до конца – замолчал, не сказав всего, чего хотел. Но я и без того хорошо поняла его позицию. Николай Васильевич недаром боялся разозлить сына… Как в воду глядел…
- Как это – зачем? Все же за тебя переживают. – Кирилл говорил оживлённо и жизнерадостно, словно и не происходило ничего особенного. – И так уж столько времени аудиенции ждали. Хватит, Ваше Величество, примите нас наконец… И вообще, Вадь, если серьёзно, разве можно так друзей пугать? Ну как тебя так угораздило, скажи пожалуйста?
Вадим ничего не ответил, только голову к плечу склонил неопределённо. Поддерживать беседу он явно не намеревался и всем своим видом давал понять, что пришли мы сюда напрасно. Демонстративное его отчуждение ощутили на себе мы все, и от этого возникло неловкое замешательство. Стоя возле кровати, в ногах больного, я всё своё внимание попыталась сконцентрировать на чём-нибудь постороннем. Вот штакетник капельницы… Прикольная штучка, впервые вижу её наяву, а не в кино…Медленно, словно нехотя из большой пузатой бутылки капает бесцветная, как вода, жидкость, проникает в длинный, узкий шланг, стремится к вставленной в ключицу Вадима маленькой трубочке… Катетер она, по-моему, называется… Почему, кстати, не к руке?... Я машинально перевожу взгляд ниже. Рукав пижамы задирается чуть выше локтя, открывая локтевой сгиб, а там… О, господи!...Чёрные пятна, вздувшиеся бугры вен… Кошмарный сон, от которого хочется кричать, а там, дальше, вокруг запястья – глубокая багровая полоса содранной кожи… Вторая кисть полностью запакована в гипс, но на внутренней стороне локтя – так же жуткая картина. Вены полностью разрушены, живого места нет…Я поднимаю глаза… Тут же со смущением понимаю, что всё это время Вадим смотрит на меня в упор, молча наблюдая за моей реакцией. Застигнутая врасплох, я слабо улыбаюсь. А чего мне ещё остается делать?.. Канарейка как ни в чём не бывало поворачивает руки локтями вверх. Пухлые, по-детски капризные его губы с почти уже зажившими на них корками болячек складываются в хорошо знакомую мне усмешку, которая, впрочем, тотчас же гаснет на его измождённом лице. И снова передо мной восковая маска с пустыми глазами…
Между тем Кирилл, беспечный и невозмутимый, приставил стул к кровати и уселся возле больного…
- Ну что, герой? Рассказывай Самочувствие как?
- Нормально. – Лаконично откликнулся Вадим. У него будто сил не хватало на поддержание разговора, однако Кирилл , помня о нашем обещании, данном Николаю Васильевичу, твёрдо намеревался растормошить друга любым способом.
- Нормально? Да ты уже бегать должен! Две недели тут паришься как на курорте! Вон каким молодцом выглядишь!
Это была такая грубая, откровенная ложь, что я чуть было сквозь пол со стыда не провалилась. Выглядел Вадим ужасно и, полагаю, сам он вряд ли мог об этом не знать. Но Кирилл словно не видел и не замечал своего вранья, справедливо считая, что это ложь во спасение.
- Представляешь, - продолжил он воодушевлённо. – девять человек нас тут собралось, и все первыми хотели к тебе идти. Чуть не подрались, прикинь? Так бы и ввалились к тебе толпой, но пускали только по три человека. Маринка с Анжелкой исстрадались, бедные: как там Вадик наш ненаглядный…
- Не называй меня Вадиком!!!
Спокойный и безучастный до сих пор ко всему Канарейка дёрнулся, словно током его внезапно шибануло. На лбу выступила испарина, он попытался приподняться, но в этот момент захлебнулся приступом сильного, надсадного кашля и без сил упал на подушку. Что-то происходило… Что-то определённо творилось сейчас с его рассудком – Вадим не мог с собой справиться, злился и от этого кашлял ещё сильнее. Испуганные, растерянные смотрели мы на нашего друга, не понимая, что такого мог сказать Кирилл? Видно, прав был Николай Васильевич – трудно стало с Вадимом общаться. Но и уйти было нельзя – оставить Канарейку одного в таком состоянии означало бросить его в беде. Мы ждали…
- Скажи… - Вадим наконец прокашлялся, но дышал всё ещё тяжело. – Скажи, чтобы никто больше не приходил… Особенно Маринка с Анжелкой… Нечего им на меня любоваться…
- Почему, Вадь? – Не сдержал своего огорчения вечный тугодум Сева. – Они же тоже…
- Я сказал - НЕ НАДО!!! – Перебил его Вадим бешенным криком, от которого мы все трое невольно вздрогнули. – Я вообще никого не хотел видеть!!! Чего вы припёрлись ко мне?! Кто вас сюда впустил?! Где отец?! Я же говорил ему, чтоб никого не впускали!!!
Да уж… От решимости нашей в ту пору и следа не осталось… Слишком велико было наше потрясение. Глаза Вадима лихорадочно блестели, грудь часто вздымалась, над губой появились капельки пота. Он и сам чувствовал, что ведёт себя как-то не так – затравленно озирался вокруг, пытаясь сообразить, где находится и с кем вообще говорит. Это был типичный нервный срыв, который вовремя распознал Кирилл.
- Никто нас не впускал, Вадь. – Нарочито небрежно заявил он. – И никто нас не звал. Разве мы не имеем права сами тебя навестить? Мы – твои друзья, если ты ещё помнишь, и мы правда за тебя сильно переживали. Ты нам совсем не рад, что ли?
Бесстрастный, лишённый всяческих эмоций голос Кирилла подействовал на Вадима удивительным образом отрезвляюще. Ещё какое-то время он отрешённо моргал, но постепенно безумный блеск начал угасать в его дымчато-синих глазах, дыхание выровнялось… Теперь перед нами лежал усталый, измученный мальчик, потерявший интерес к жизни…Сердце моё в который раз содрогнулось от жалости и сострадания: Вадька-Вадька… И это наш недавний лидер?!
- Рад… - Тихо молвил он, глядя в гладкую бежевую стену и явно стыдясь своей минутной слабости. – Рад, но пусть больше никто не приходит… Вы же сами видите… Я за себя не ручаюсь… Честно…
И сказано это было с такой предельной откровенностью, что я с трудом сдержала слёзы, подступившие в глазам… Вадим вёл себя необъяснимо. Иногда могло показаться, что он реально сошел с ума, однако сейчас, когда так горестно и искренне звучал его голос, становилась очевидной полная вменяемость парня. Все ещё больше усложнялось и запутывалось. Я ничего не понимала, но, по крайней мере, видела, как незаметно разряжается обстановка. Облегчённо вздохнул блаженный Севка, и у меня почему-то ноги стали ватными. Очень хотелось куда-нибудь присесть, но единственный в палате стул был занят Кириллом, который в ближайшее время вставать определённо не собирался. Более того, мне показалось, он вообще планировал сидеть здесь до упора, забыв о большой очереди из посетителей, ожидающей нас в приёмной. Я видела выражение лица Кирилла и как открытую книгу читала его мысли…Неизвестность не давала ему покоя, тяжким грузом давила на сердце… Почти две недели мы все были свидетелями бесплодных поисков Вадима. Две недели вместе терялись в догадках и строили самые разны версии, не понимая, что вокруг нас творится. Потом Вадька нашёлся – полуживой и искалеченный, но легче от этого опять же никому не стало. Даже его появление в Щёлковской больнице осталось для всех загадкой…Не удивительно, что пробуждения Канарейки все ждали с огромным нетерпением, он один мог дать ответы на все, мучившие нас вопросы, объяснить всё как следует… И про Виталика, и про себя…Но вот уже пятнадцатые сутки Вадим лежал в этой больнице и больше недели прошло с тех пор, как он пришёл в себя, а следствие по прежнему топталось на месте. Показаний Вадим не давал и никто из нас даже примерно не мог предположить, что с ним случилось.
- Вадь… - Немного подумав, Кирилл всё-таки решился рискнуть. – Давай начистоту говорить, а? Чего ты все дурака валяешь?
- Не понимаю, о чём ты говоришь. – Вадим отвернулся от внимательного взгляда друга.
- А мне кажется, ты всё прекрасно понимаешь.
- Лучше не спрашивай меня ни о чём, ладно?
Кирилл категорично покачал головой:
- Извини, не могу не спрашивать. Сам понимаешь, что это не шутки. Все кругом в панике, вся ваша Бахча на ушах стоит, а ты…Знаешь, очень плохо, когда у друзей есть какие-то тайны. Почему ты нам не доверял? Вон каких дров втихаря наломал, еле живой остался. Нельзя же так, в самом деле. Зачем на свете друзья существуют в таком случае?..
Он замолчал, ожидая резонных возражений, но Канарейка ничего не ответил, даже головы в его сторону не повернул. Нет, это было невыносимо! Он делал вид, что ничего не произошло, игнорировал наше участие полностью и не пытался этого скрывать! Как ни старался Кирилл держать себя в руках, возмущение и обида оказались сильнее:
- Слушай, да ты вообще-то соображаешь хоть, что творишь? Мы тут все с ума сходим, не знаем – что делать, а ты молчишь как партизан на допросе! Следователь у тебя, говорят, был на днях! Три раза уже приходил! Почему ты с ним отказываешься разговаривать?
- Мне нечего ему сказать… - Вадим снова ощутимо занервничал. – Я ничего не помню.
- Это неправда. – Уверенно возразил Кирилл. – Зачем ты врёшь, я не понимаю… Без твоих показаний сложно будет найти преступников. Ты что, хочешь, чтобы они остались безнаказанными?
- Я ни-че-го не пом-ню… - Повышая голос, почти по слогам отчеканил Канарейка. Он опять начал психовать, закашлялся, и я предупреждающе вцепилась Кириллу в плечо, этим беззвучным жестом умоляя его остановиться. Но Дубровин не мог и не хотел останавливаться…Я понимала его, всей душой понимала, ведь он видел тоже, что и я: Вадькины исколотые руки с ободранными запястьями, круглые красные пятна на шее (красноречивые следы сигаретных ожогов)… Всё это резало глаз и вызывало в сердце бурю праведного негодования:
- Совсем ничего? И никого? Даже Лину, которая впутала тебя во всё это дерьмо?!
- Нет!!!
Бессильная ярость Канарейки ещё больше подтверждала убеждение Кирилла.
- Не может быть! Ты же врёшь, Вадька! Зачем ты это делаешь?! Ты права не имеешь их покрывать, ты слышишь?! Это же они Витальку убили, да?! Они?! И тебя чуть не убили! Какого же чёрта ты молчишь?! Скажи, кто они такие?! Что ты им сделал?! Где они тебя держали так долго и зачем?! Чего они от тебя хотели?! Дай хоть какую-нибудь информацию, иначе их никогда не смогут поймать!!!
- Заткнись, Дубровин!!! Я не собираюсь это с тобой обсуждать!!! – Вадим так стремительно сел на кровати, что игла, вылетев из катетера, упала на пол вместе со шлангом. Сева бросился поднимать её, но Канарейка на его суету даже внимания не обратил – почти с ненавистью смотрел он на дотошного Кирилла, готовый чуть ли не с кулаками на него броситься. – Ты меня допрашивать пришёл вместо следователя что ли, да?! Тогда уе…вай отсюда на хер!!! Я ничего не помню, ты понял?! И всем остальным передай, если у кого ещё вопросы возникнут! Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ!!! Никаких имен, никаких фамилий! И где я был – тоже не знаю! Не знаю!!! У меня амнезия в тяжелой форме! Понятно вам?! И не хрен лезть со своими вопросами, вы все меня задолбали тут!!! Все!!! Лучше б я сдох!!!
- Вадик… Вадик, успокойся.. – В панике вмешалась было я, но только ухудшила этим ситуацию. Вадим судорожно стиснул виски ладонями, с ожесточённой яростью замотал головой.
- Я же сказал, не называйте меня Вадиком!!! Терпеть не могу это чертово имя! И не надо меня успокаивать, не надо меня жалеть, в конце концов, что вы мяукаете мне со всех сторон как маленькому?!! Уйдите, ради бога, оставьте меня в покое и не приходите больше, слышите?!!! Оставьте меня!!!
Дальнейшие уговоры были бесполезны – мы все, трое, как один осознали этот неумолимый свершившийся факт. Перед нами был не Канарейка. Прежний весёлый, бесшабашный парень умер где-то в неизвестном месте, о котором нынешний больной, психически сломленный человек даже вспоминать не хотел. Нам оставалось только строить догадки и версии. Но предположений не было никаких. И как помочь в данной ситуации Вадиму мы не знали…
На крик, доносившийся из палаты, прибежала дежурная медсестра. Она ничуть не удивилась поведению тяжело больного пациента – подобные срывы, наверное, давно уже были для неё в порядке вещей. Кирилл быстро поднялся со стула, словно вор, пойманный на месте преступления, виновато взглянул на женщину. Та проигнорировала Дубровина, всё свое внимание сразу же направив на мечущегося в истерике Канарейку.
- Что случилось, Вадим? Тебе чего-нибудь нужно?
Она, я так поняла, прекрасно знала, что уменьшительным именем называть его нельзя. Да и вообще эта женщина вела себя с ним как психиатр, а не рядовая больничная медсестра.
- Да… - Вадим отнял руки от лица. – Я помыться хочу! Сколько можно уже?! Две недели пластом тут лежу, скоро сгнию заживо! Грязью как бомж зарос!
- Это не ко мне, Вадим. – Бесстрастно отрезала медсестра. – Владимир Иванович завтра с утра придёт, попроси у него…
- Никого я не буду ни о чём просить, понятно?! – Вадим рывком скинул с себя одеяло, усилием воли подался вперёд и, опустив босые ноги на пол, кое-как встал с кровати. Словно от внезапного порыва ветра его тут же повело к окну. Кирилл и Сева одновременно кинулись за другом, пытаясь помочь ему удержаться в вертикальном положении, однако, быстро справившись с головокружением, Канарейка отпихнул от себя обоих:
- Не трогайте меня!
- Вадим, ложись! – Теряя терпение, в больному подступила медсестра. – Тебе ещё рано вставать! Ложись немедленно!
- Идите вы на фиг! – Упрямо мотнул головой тот. – Я хочу помыться! Где тут у вас душ?!
- С воспалением лёгких?! Опомнись, Вадим, у тебя три дна как температура спала! Меня уволят, если я тебя пущу в душ! Я права не имею!
- Не пускайте! Я сам пойду!
- Вадим!...
Происходящее здесь напоминало сцену из психушки. Я беспомощно оглянулась на Кирилла. Тот выразительным взглядом попросил меня молчать – сейчас всё, что угодно могло заставить Канарейку рвать и метать, он заводился с пол-оборота, представляя из себя сплошной комок раздражённых, травмированных нервов.
В палату заглянул Николай Васильевич. Увидев сына на ногах, опрометью бросился к нему:
- Ты что, Вадим?! Тебе нельзя вставать!
Горящий бешенством взгляд Канарейки метнулся к отцу, встретился с точно такими же тёмно-голубыми глазами, в которых плескалась паника.
- Скажи, чтобы меня отпустили в душ … - Вадим цедил слова сквозь плотно сжатые зубы и со стороны казалось, что он рычит. – Я не могу так больше лежать… От меня козлом воняет… Скажи ей, чтоб пустила…
- Вадим, но…
- Иначе я есть не буду, понял?! И лечить себя больше не дам!
Канаренко-старший растерянно посмотрел на медсестру. Та в безмолвном отчаянии покачала головой: дескать, ничего не сделаешь, всё равно уйдет…
- Хорошо, только недолго. – Предупредила женщина, сдаваясь. – И чтобы никто не знал. Проводить тебя?
- Если не трудно. – Вадим успокоился моментально, как по волшебству. Словно бесовский дух, одолевавший его все это время, внезапно вылетел наружу, и Канарейка снова стал самим собой. Мне даже на какой-то миг показалось, что он совершенно здоров, и поддержка наша ему вовсе не нужна. Деловито вытащив из тумбочки большое махровое полотенце, Вадим перекинул его через плечо. Оттуда же, из под коробок с лекарствами, достал мыльницу, засунул её в просторный карман пижамы, пихнул ноги в шлепанцы. Нас тут будто бы и не было вовсе. Он словно забыл о том, что мы стоим рядом и смотрим на него в изумлении, силясь поверить в эту дикую метаморфозу.
Николай Васильевич двинулся было вслед за сыном:
- Вадим, может тебе помощь нужна? У тебя же рука…
- Не нужна. – Грубо оборвал отца Вадим, не оборачиваясь в его сторону.
…Когда он ушёл за медсестрой, дверь так и осталась распахнутой, а мы по прежнему стояли посреди палаты, таращась в пустое пространство. На сердце речным илом лежал горький осадок, я не знала, как его рассеять и потому не находила нужных слов для того, чтобы вслух выразить то, что чувствовала в этот момент.
- Ну вот… - Вымолвил наконец Николай Васильевич, глядя на нас виновато. – Я же вам говорил, ребята… С ним теперь нормально общаться невозможно. Я, правда, и раньше этого делать не умел…
Я медленно покачала головой, с трудом сбрасывая с себя оцепенение:
- Неужели это Вадим?... Ужас какой-то… Он нам совсем не обрадовался… Он никого видеть не захотел… Кто…Кто с ним так обошёлся, дядя Коля? Вы что, совсем ничего не знаете?
Канаренко тяжело вздохнул:
- Нет, Ксюшенька… Практически ничего. Если бы знал – из под земли бы этих подонков достал.
- Да уж… - Кирилл рассеянным взглядом окинул пустую кровать, на которой только что лежал Канарейка. – Знаете, а я его пытался расспросить. Он утверждает, что ничего не помнит. То есть ВООБЩЕ. Но так же не бывает, дядь Коль…. Нет у него никакой амнезии, это и ежу ясно…
Николай Васильевич расстроился едва ли не до слёз:
- Господи, не нужно было этого делать, Кирюш… Для него это сейчас лишний раздражитель. Это я виноват, забыл вас предупредить… Вы его Вадиком случайно не называли?
- Называли. – Насторожилась я встревожено.
- О, господи…Я должен был заранее сказать… Он кричал, да?
Мы подавленно молчали. Всем было неловко, хотя никто нас ни в чём обвинять и не собирался. Я всхлипнула:
- Но мы… Не думали… Его же часто так звали….Особенно девчонки, с которыми он…встречался… Почему же теперь нельзя?...
- Не знаю, ребята, честное слово. Да и кто может знать наверняка? Доктор полагает, что его так называли ТАМ. Где он две недели был. Так что сами судите, что у него с памятью… Вы думаете, я не пытался из него правду вытащить?.. Ладно, говорю, следователь – посторонний человек, но мне-то, отцу родному, откройся… Молчит… Хорошо, не хочешь всего рассказывать, хотя бы на один-единственный вопрос мне ответь. ЗА ЧТО?
- Ответил? – Затаил дыхание Сева. Канаренко горько усмехнулся:
- Ответил. ЗА ДЕЛО. И всё. Заклинило на этом. А ведь он всё прекрасно помнит. Амнезия – это так, ширма. Способ стеной от вопросов отгородиться. Доктор говорит – шок, со временем должен пройти…
- Понимаю… - Я как наяву представила себе ту жуткую картину, что видела накануне: чёрные вены на руках Канарейки, сломанные пальцы, лицо покойника… Голова закружилась от ужаса и жалости. – Его что… Кололи чем-то?
Канаренко закивал, в его выразительных голубых глазах снова заблестели слезы отчаяния.
- Да…Две недели на игле продержали, скоты…В наручниках…Две недели издевались… Представить себе это не могу, господи…
Мы смотрели на Николая Васильевича в безмолвном потрясении – представить подобный кошмар в самом деле было невозможно.
- Вы ещё не видели, что у него под пижамой творится. – Продолжал Канаренко хрипло. – Чего с ним только не вытворяли…Окурками прижигали… Резали чем-то… Стеклом, кажется…Простудили до воспаления лёгких… Я уже про ангину его хроническую не говорю… Пальцы на руке сломали… Отбили всё, что только можно, живого места нет… Одну почку удалить пришлось… Даже та серьга… Так я, помню, бесился, когда Вадька ухо себе проколол и кольцо это дурацкое повесил… Так эти звери его прямо с мочки сорвали…Господи, да чем же он мог им помешать?! Даже если всё это из-за той проклятой шлюхи – неужели надо было ТАК?! Вы видели его волосы?... В семнадцать лет седой, как старик… И глаза старческие, ко всему безразличные. Теперь, когда немного поправится, надо будет в Москву его везти, в наркологическую клинику устраивать. Пока его заменителем героина колют, я с трудом, через знакомого достал методон. Это временная мера, она вылечится не помогает, но зато от ломки спасёт. Совсем не колоть его, врач говорит, нельзя. Организм ослаблен, он просто не выдержит такого стресса… А потом ещё и психиатра придётся хорошего подыскивать. Вы сами, наверное, убедились, что он Вадиму тоже необходим…
Мы молчали… Сказать было нечего… В приёмную мы тоже спускались молча. Заждавшиеся своей очереди ребята встретили нас с волнением.
- Ну что? – Подошёл к Кириллу Миша Раскопин. – Как он там?
- Он сейчас в душ пошёл. – Уклонился Кирилл от прямого ответа. – Так что вам подождать придётся.
Однако лица наши, похоже, говорили сами за себя. Достаточно было ребятам увидеть покрасневшие глаза Николая Васильевича, как каждый сразу же понял, что дела плохи.
- Как он вас встретил? – Всё-таки рискнула уточнить Марина, обращаясь непосредственно к Севке – тот хронически не умел врать. Пономарёв растерянно заморгал:
- Ну как… Ничего… Он ещё не в состоянии бурно радоваться…
- Зато в состоянии бурно ругаться. – Неожиданно для самой себя заявила я. Лицемерить надоело, и когда все взгляды, требуя объяснений, устремились на меня, я не стала никого обманывать.
- Вадим очень изменился. Он сейчас в депрессии, никого не хочет видеть. Это бывает, говорят, после тяжёлых стрессов, но со временем должно пройти.
- Само по себе? – Усомнился Костик Сергиенко. – Если мы его бросим и будем ждать улучшения, он никогда не поправится.
- А что ты предлагаешь? – Перебил приятеля Ромка Медзуновский. – Пойти к нему и силой навязываться? Мы, мол, твои друзья, ну-ка давай с нами дружи, кому сказано! Если он сейчас хочет побыть один, то значит это ему действительно необходимо, а мы должны подождать.
- И сколько? – Поинтересовалась Анжела огорчённо. – Сколько ждать-то?
- Столько, сколько потребуется.
Пока все мы вели эту оживлённую дискуссию, Николай Васильевич молча стоял среди нас и о чём-то напряженно думал. Что-то его беспокоило, он оглядывался, будто чего-то искал. Так ведёт себя человек, внезапно уловивший утечку газа… Не знаешь, откуда исходит эта опасность, но чувствуешь её – обонянием, кожей, душой… Не видишь только глазами… Не говоря нам ни слова, Николай Васильевич внезапно сорвался с места и бросился во внутреннее помещение больницы. Никто даже опомниться не успел, только мы с Кириллом почему-то моментально сориентировались и помчались за ним. Первую попавшуюся на пути медсестру Канаренко схватил за плечи, буквально затряс, отрывая от пола:
- Где у вас душ?!!! – Громкий крик его эхом разнёсся по всему коридору. – Отведите меня в душ! Скорее!!!
Увидев вблизи огромные, полные сумасшедшей паники глаза, медсестра безмолвно кинулась вперёд по коридору, и мы последовали за ней…
В душевую Николай Васильевич ворвался первым…

Упругими, горячими струями сверху лилась вода, пар заполонил всё помещение, от него невозможно было дышать. В раковине и на полу валялись осколки разбитого вдребезги зеркала, висевшего до этого, скорее всего, над умывальником. Посреди осколков, в одном полотенце, обёрнутом вокруг пояса, лежал Вадим… Крови было очень много… Она уже залила весь кафель под безжизненно распростёртым телом…
- Вадим!!! – Звериный рёв вырвался из груди обезумевшего при виде этой сцены Канаренко. – Вадик, сынок!!!
Я взвизгнула, отпрянула назад, едва не сбив с ног молоденькую медсестру, которая тотчас же бросилась звать на помощь кого-то из старшего персонала. Кирилл и Николай Васильевич, опережая друг друга, поскальзываясь на мокром кафеле, метнулись к Вадиму.
- Вадик… Вадик, родной… - Упав коленями прямо в кровавую лужу, Канаренко сгрёб сына в охапку, прижал к своей груди безвольное тело, затормошил изо всех сил, как будто это могло его оживить.
- Вадик… Ну что же ты?... Ну зачем же ты? Зачем же ты так?... Вадик… Ну зачем, зачем, боже ты мой….А-а-а-а!!!
Какое-то время Кирилл тоже стоял, склонившись над отцом и сыном Канаренко. Потом медленно выпрямился и не спеша побрел ко мне. Выражение его лица я без труда прочитала ещё издалека… Канарейки больше не было… Напрасно Николай Васильевич пытался разбудить сына, напрасно гладил его мокрые волосы, целовал в лоб и в щёки, надеясь вызвать хоть какую-то ответную реакцию. Всё это было бесполезно, потому что умер Вадим гораздо раньше. Там, в палате, он уже и не жил вовсе, но этого никто из нас тогда не заметил. И лишь сейчас, когда Канарейка уничтожил свою физическую оболочку, я впервые поняла, что выйти живым из того двухнедельного ада ему всё-таки не удалось – ибо душу его давным-давно убили, и лишь по какой-то чистой случайности тело оказалось чуть-чуть сильнее. Оно мешало ему как тяжкое бремя, и он просто добил себя окончательно, порезав вены осколком зеркала…
Слёз почему-то не было. Вторая за последний месяц потеря уже не вызывала бурю эмоций – сердце ещё не отошло после первого удара…Я просто стояла и смотрела на то, что творилось вокруг меня… Всё так же остервенело лилась из душа горячая вода, всё так же ласково за окном светило солнышко… И все так же Николай Васильевич укачивал в своих объятиях несчастного искалеченного сына, повторяя в исступлении:
- Ну зачем же ты, Вадик?...Хороший мой… Маленький… Мальчик мой дорогой…Зачем же ты так?..


…Время поджимает… Уже пора собираться – на кладбище нас ждут в час дня, а сейчас без двадцати. Надо закрывать крышку и нести гроб в автобус. Однако происходит следующее. Кирилл, Миша, Ромка и Костик подхватывают гроб на плечи и несут мимо автобуса. Впереди выступает Маринка с фотографией. Сзади Севка и Шурик с крышкой. Мы, все остальные, замыкаем процессию с венками. Их тут много: от родных и близких, от друзей, от учителей… Татьяна Евгеньевна и Ирина Павловна, кстати, тоже здесь вместе со своими мужьями. Именно им принадлежит идея пронести Вадима через всю Бахчу к школе. В последний раз… Ведь это ЕГО посёлок и ЕГО школа, в которой он провёл столько незабываемых лет и столько нервов попортил педагогам. Его ещё не успели там забыть и многие захотят с ним попрощаться…Автобус медленно отъезжает к рынку – он будет ждать нас там, и после того, как церемония прощания у школы завершится, все мы поедем в Леониху, на кладбище…
Траурное шествие занимает много времени. Неся гроб, ребята периодически сменяют друг друга. Как хорошо, что их много – рабочих рук вполне хватит, чтобы дойти до школы… Мы идём…. Плывём, а за нами буквально на глазах растёт хвост из желающих проститься с Канарейкой. Сухие листья шуршат под ногами, лёгкий ветерок ласкает горячее лицо…Я больше не плачу. Просто устала уже от слёз. Тем более, что они никаким образом помочь не смогут. Я иду и думаю, думаю без конца: где же мы ошиблись? Где допустили роковую оплошность? Там, в палате, отпуская Вадима в душ?...Или же задолго до того, как он пропал?.. Вспоминаю его бешенную ярость после гибели Виталика… Кириллу уже тогда показалось, что Вадим чем-то сильно напуган…Показалось – и всё…Почему же мы оставили этот факт без внимания, пустив всё на самотёк, позволили событиям развиваться своим чередом? Надо было вмешаться, чёрт бы на всех побрал! Если бы мы были внимательнее и чутче, Вадим обязательно доверился бы нам. Он бы рассказал то, что знал Виталик… Стоп… А может, он просто не хотел впутывать нас в свои проблемы? Боялся, что мы тоже можем пострадать?.. Никто не ответит теперь на эти вопросы…
Прости нас, Вадька…Прости…Мы бы могли тебя спасти…Если бы вовремя оказались рядом, если бы заметили, почувствовали твоё одиночество и страх…Ты попал в беду, но никто из нас этого не понял…Мы даже не знали о том, что ты влюблён – серьёзно, впервые в жизни, ПО НАСТОЯЩЕМУ ВЛЮБЛЁН… Кто она, эта удивительная счастливица Лина, сумевшая растопить лед вечного цинизма в твоём сердце? Кто она и чем она сумела тебя покорить? Где она сейчас? И знает ли она о том, что ты с собой сделал?...
Почему, Вадька, почему?...Я понимаю, что ты прошел через ад – это было видно…Но ты же сильный…Ты всегда был мужественным и стойким парнем, именно за это тебя уважали ребята, все они брали с тебя пример и шли за тобой повсюду, куда бы ты их ни вёл… Что же заставило тебя сломаться до такой степени, что ты не захотел больше жить?...Ты же с таким трудом ВЫЖИЛ!.. Буквально выкарабкался с того света, руками и ногами цепляясь за этот мир…ПОЧЕМУ?...Боялся навсегда остаться калекой?...Повредился рассудком после тех страшных пыток?...А может, и то, и другое вместе? Как бы там ни было, во всё по любому виновата ОНА. Эта злосчастная и таинственная Лина, негаданно-нежданно ворвавшаяся ураганом в нашу спокойную жизнь. Как она могла, какое имела право подвергать тебя опасности?!...И куда она теперь делась?...Пришла из ниоткуда и ушла в никуда, оставив после себя только слёзы и горе.
Как невыносимо больно было смотреть на Светлану Сергеевну! Всё время, пока шли похороны, она была словно во сне – двигалась туда, куда её вели под руки Варя с Никитой, стояла там, куда её ставили…И только в самом конце, уже когда гроб опускали в могилу, произошло что-то непонятное. Рванувшись из рук своих детей, Светлана Сергеевна метнулась вдруг к мужу:
- Коля, что они делают?!...Там же холодно, ему туда нельзя… Ты же знаешь, у него воспаление лёгких…У него температура, Коля, ему туда нельзя! Скажи им, Коля! Там холодно!!! Вади-ик!!!
Николай Васильевич обнимал её, прижимал к себе, что-то тихо шептал, успокаивая и с трудом сдерживая – несчастная женщина пыталась прыгнуть в яму и вытащить оттуда своего сына…Все кругом молчали, наблюдая за этой тяжёлой сценой, девчонки плакали, и даже работники кладбища застыли выжидательно с лопатами в руках, не решаясь начать своё привычное дело. Светлана Сергеевна в очередной раз лишилась чувств и присутствующий здесь врач с помощью ребят отнёс её в «скорую»…Но вот и настала пора последнего прощания…Мы подходим каждый по очереди и кидаем в яму землю … Друг за другом…Песок тихо стукается о крышку гроба, осыпаясь, скатывается вниз…Следом за нами принимаются за работу могильщики…Летит, летит земля, постепенно закрывая гроб…Прощай, Канарейка…Прощай, наша яркая школьная «звёздочка», генератор идей и небывалых авантюр!...Прощай, артист и хулиган! Как скучно будет без тебя на этом свете, как опустеет сразу без тебя наш маленький городок!... «Прощай» - Шепчу я беззвучно, не шевеля губами, а сердце по прежнему обливается кровью, и рвётся на части душа… Прекрасная золотая осень, что же ты сделала?! Что же ты сделала…
Обратно вся наша компания возвращается пешком. Нам просто необходимо пройтись – просто так, не спеша, вдыхая свежий запах лесной хвои, послушать чириканье птичек, хотя бы на полчаса отключить свои напряжённые до предела мозги. Впереди ещё поминки…Мы понимаем, что присутствовать на них необходимо, однако никому сейчас не хочется снова оказаться в квартире Канарейки. Потому что ЕГО ТАМ БОЛЬШЕ НЕТ. Потому что ВСЁ там о нём напоминает…И нам ПРОСТО ТЯЖЕЛО думать о нём в прошедшем времени…Кирилл осторожно берёт меня за руку, и я больше не отдёргиваю ее по привычке, как делала это раньше, если мы были не одни. Зачем? Теперь нас никто не осудит. Виталик не обвинит в измене… Вадим не посмотрит с насмешкой, не скажет ничего язвительного…Всё поменялось в моей жизни… И сама жизнь моя поменялась. Лёгкий теплый ветерок шаловливо гонит по земле опавшие сухие листья, ласковое солнце нежным прощальным светом озаряет жёлто-багряные кроны деревьев… Детство закончилось. Я стала другой…Я ВЫРОСЛА …

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.