Дядька Егор

Свой первый день после назначения на должность новый председатель колхоза начал в рабочем кабинете. Накануне торжественно проводили на заслуженный отдых предшественника и сегодня, в первую очередь, нужно было разобрать оставшиеся в наследство документы.
Бумаги пугающей горкой громоздились у стены около письменного стола. Это ультрасовременное, матово-черное чудо офисной мебели было единственным изменением в устоявшемся за долгие годы облике председательского кабинета. Да и то – по необходимости: старый уже давно отслужил свое. Всю остальную мебель новый хозяин не стал даже переставлять, следуя укоренившейся традиции ничего не трогать в кабинете после умелого руководителя. А предшественник не без оснований считался крепким хозяйственником.
И вот теперь он сидел за столом и методично раскладывал бумаги по ящикам так, как считал для себя удобным по прежней работе (до этого он работал главным инженером райсельхозтехники): руководящие документы – в один ящик, годовые отчеты – в другой… Некоторые бумаги решительно рвал на мелкие кусочки и отправлял в стоящую рядом урну. Список колхозников просмотрел по «диагонали» и положил на стол: с ним в ближайшее время нужно будет поработать внимательно.
Испугавшая поначалу бумажная стопка быстро уменьшалась. Несколько старых, уже слегка пожелтевших, номеров областной газеты новый хозяин кабинета тоже хотел отправить в урну, но, заметив обведенную черной пастой небольшую заметку на первой полосе, решил узнать, что же так привлекло внимание его предшественника.
«Из источников в областной прокуратуре стало известно, что арест ректора медицинского института, профессора Миклашевского произведен в связи с обнаруженной у него на квартире крупной партией иностранной валюты, полученной им в виде взятки. И ни коим образом не связан с его позицией по Чернобылю.
По этому же делу два месяца назад уже были арестованы несколько преподавателей этого института во главе с проректором по АХР».
Так, с преподавателями и завхозом (то бишь - проректором по АХР) все понятно.
Но, чтобы ректор?
Небось, пришли трое в одинаковых костюмах. Показали красные книжечки с золотым тиснением, ордер на обыск. И вскоре нашли доллары в ящике письменного стола, помеченные специальной краской.
Взятка!
А эти меченые доллары сами же и подложили. Для профессионалов это ведь не составило труда.
Нет, доллары в столе, наверное, лежали и до этого. Гонорары, допустим, за лекции в престижных университетах, за переведенные на многие языки научные труды по проблеме ликвидации последствий чернобыльской катастрофы.
И никому в профессорской квартире никогда бы не пришла в голову мысль переписывать номера купюр. Деньги были честно заработаны и об этом, казалось, знали все. Да и сумма, скорее всего, была несерьезная даже для обычного преподавателя, не то, что профессора. Но все оказалось намного серьезней…
Как во времена незабвенного Лаврентия Павловича. Только тогда сплошь и рядом были «враги народа», а теперь – взяточники.
И оговорка в заметке про чернобыльскую позицию очень «правильная». Чтобы кто-нибудь не подумал чего. Все дело, мол, только в тривиальных взятках.
Ведь президент страны не раз заявлял, что проблемы, в общем-то, уже и не существует. В пострадавших районах живут люди, выращиваются чистые продукты. Не наблюдается ощутимого роста количества связанных с аварией заболеваний.
А то, что гематологическое и онкологическое отделения областной больницы переполнены, что с каждым годом уменьшается средняя продолжительность жизни в республике – не более чем досужие домыслы. Или - происки оппозиции.
Председатель взял в руки следующую газету. В ней, со ссылкой на все те же официальные источники, сообщалось, что «находящийся под следствием и отпущенный под подписку о невыезде, бывший ректор медицинского института, профессор Миклашевский пытался покинуть страну по фальшивым документам. Но был опознан на границе и препровожден в следственный изолятор».
И это – правильно! Поиграли немного в демократию и быстро опомнились. Или кто-то на самом верху поправил нерадивых исполнителей. Ведь и дураку понятно, что реши профессор уехать из страны, все можно было сделать гораздо проще и эффективней. И без всяких фальшивых паспортов. С его-то возможностями.
А ректор уже - «бывший». Хотя суда, судя по всему, еще не было.
Последняя газета еще не успела пожелтеть. Напечатанной в ней заметке было всего полгода.
«Сессия Европарламента единогласно решила предоставить осужденному на восемь лет по политическим мотивам доктору медицинских наук, профессору Миклашевскому «Паспорт свободы». Он будет вручен ему, как только он сможет оказаться на территории любой страны ЕС. Любая из стран европейского сообщества, по выбору профессора Миклашевского, обязуется также предоставить ему право па бессрочное проживание на своей территории и получение в кратчайшие сроки соответствующего гражданства».
Председатель опять взял в руки первую газету и посмотрел на дату.
Так. Лет пять он уже, наверняка, отсидел. А после такого заявления местная Фемида может слегка и испугаться. Нет, досрочно его, конечно, не освободят. А вот перевести после пяти лет тюрьмы на вольное поселение могут запросто. Еще на три года. В какой-нибудь отдаленный колхоз. И обретенная относительная свобода будет ограничена тремя-четырьмя улочками небольшой полесской деревеньки, окрестными полями и лугами…
Он задумчиво повертел газеты в руке.
Лучше всего их, конечно, выкинуть. От греха подальше. А с другой стороны… Ох, не прост был предшественник. Ох, не прост. Надо с ним в ближайшее время поговорить в спокойной обстановке.
А, может, это его какой-нибудь дальний родственник или знакомый? Да нет, не похоже.
И фамилия какая-то смутно знакомая. Миклашевский? Вроде как совсем недавно на глаза попадалась…
Председатель решительно бросил газеты в нижний ящик стола, положил сверху несколько оставшихся на полу папок с документами и вышел из кабинета.
Секретарша уже была на месте.
- Я вернусь часа через три. Проеду по полям. А то от этих бумаг уже голова пухнет. Да и погода, кажется, наладилась.
Действительно, после двух недель почти непрерывных, промозглых осенних дождей наконец-то наступило долгожданное «бабье лето». Сентябрьское солнце за два-три дня подсушило раскисшую землю. То там, то сям среди старой, пожухлой травы призывно зазеленели свежие ростки. Настоящее лакомство для проголодавшихся за ночь в своих тесных хлевах буренок.
Егор пас деревенское стадо уже третий месяц. И успел за это время многому научиться. Ведь это только на первый взгляд работа пастуха может показаться простой.
Одно умение обращаться с кнутом чего стоит. В первые дни он пару раз чуть не отхлестал самого себя. Зато теперь все получалось на высшем уровне. То есть, до вершин мастерства ему было, конечно, еще далеко. Но и откровенным дилетантом в этом деле Егор сейчас тоже не выглядел.
А сами коровы… Поначалу для него это было «стадо» в прямом смысле этого слова. Со временем же все больше стали видны различия. А клички? Которые он, как и всякий уважающий себя пастух, выучил в первую очередь. Белочка, Сластена, Непоседа… Последняя, кстати, хоть и действительно пребывала в постоянном движении, но далеко от стада не отходила. То есть, особых хлопот не доставляла. А Сластена и в самом деле очень любила сладости. И с некоторых пор у Егора в кармане брезентовой куртки всегда лежали для нее два-три кусочка сахара или пара конфет.
Другое дело Машка, Дашка и Глашка. Эта неугомонная троица светло-бурой масти, принадлежавшая единственному на всю деревню фермеру. Только отвлекись: они уже на граничащем с пастбищем колхозном поле и во всю лакомятся кукурузой. Вот и сейчас, и часа не прошло, все стадо еще на одном краю пастбища, а эти три «красотки», как бы случайно, уже максимум в двух десятках метров от любимой кукурузы.
Егор дважды звонко щелкнул кнутом. Троица развернулась и, как ни в чем ни бывало, неторопливо направилась к стаду.
Удобно устроившись в густой тени одинокого дуба, Егор с наслаждением закурил. Курить он начал чуть больше пяти лет назад и пока ничего не мог с этим поделать.
Надо, конечно, бросать. Вот и дочь то же самое говорит.
Приезжала в выходные. Книги привезла. И жена уже выздоравливает. Хотя из больницы ее еще не выписали.
Егор тщательно затушил окурок о каблук видавшего виды кирзового сапога. Усмехнулся этому, ставшему для него уже механическим, жесту. Потом вышел из тени дерева, разминая затекшие ноги. Кнут, зажатый в правой руке, гибко струился по примятой траве. Оглянулся вокруг. Утолившие голод коровы в основном уже лежали на земле, лениво отмахиваясь хвостами от мух и слепней. Лишь самые ненасытные, во главе с Непоседой, продолжали еще неторопливо пощипывать траву, переходя с места на место. «Вредная» фермерская троица тоже мирно лежала рядом с остальными, всем своим видом выражая полнейшее смирение.
Егор снова нырнул в спасительную тень. Все-таки для конца сентября было, мягко говоря, жарковато.
А что? Чем не курорт? Дыши свежим воздухом, наслаждайся жизнью. И над душой никто не стоит.
Обветрившееся от постоянного пребывания на воздухе лицо сидевшего под деревом деревенского пастуха сейчас, казалось, выражало абсолютный покой. И лишь нездоровая худоба и синеватые круги под глазами могли навести внимательного наблюдателя на мысль, что этот человек долгое время был вынужден находиться в четырех стенах. А солнце видеть лишь через окно.
- Дядька Егор, дядька Егор! Опять эти три коровы на кукурузное поле пошли. Ох, и влетит вам от нового председателя. Вон, кажется, его «джип» на дороге пылит…
Босоногие соседские братья-близнецы призывно махали ему с края колхозного поля. Егор Миклашевский быстро поднялся, покрепче перехватил кнут и поспешил на зов.

август-сентябрь 2004, Гарбсен