Импровизатор

ИМПРОВИЗАТОР

- А я вам говорю, что в народе нашем масса нераскрытых талантов! Вы только поглядите повнимательнее вокруг – это море эмоций, океан изменчивости, бесконечность импровизации. Мы зря сторонимся толпы: у неё, а не из книжек, нужно учиться актерскому мастерству. Что нам надуманные советы? Хочешь сыграть извозчика – потолкайся среди пропахших табаком возниц, заметь их неподдельные лица, присмотрись к их повадкам – и ты уже завтра готов кого угодно везти на пролетке, залихватски скручивая рукою свой бутафорский ус. И уверяю вас: никто и не догадается, что на лоснистых козлах восседает не пропитый до мозга костей извозчик, а актер, мастер, цепко схвативший и виртуозно передавший повадки и манеры своего прототипа.
Залихватов последнюю фразу выдержал на самой высокой ноте. Сделав паузу, он быстро наполнил водою из графина рядом стоящий граненый стакан и залпом выпил её. Молодежь – парни и девчата лет восемнадцати-двадцати,- как завороженная, не отрываясь, смотрела на Залихватова. Все они были почти на одно лицо. Девушки в длинных – по щиколотки – ситцевых платьях, коротко стриженные, в красных косынках на головах. Ребята - в распахнутых на шее косоворотках. Шло очередное собрание кружка любителей театра. Залихватов был душою этого кружка и его художественным руководителем. Готовилась новая пьеса столичного автора на тему Великой французской революции. Все роли были давно распределены, характеры подобраны.
- Сегодня мы будем репетировать массовку. Я предлагаю по-новому подойти к трактовке этого эпизода. Вы все, несомненно, не раз посещали наш базар, но что вы, скажем, видели, прохаживаясь, как овцы, меж рядов с овощами и фруктами, меж лотков и прилавков? Одни вещи! Но теперь мы будем смотреть только лица. Мы будем впитывать эти лица, мы будем запоминать эти образы, мы будем проникаться ими, проникаться так, чтобы по-настоящему ощутить желания и мысли каждого…

Базарная площадь кишела людьми. На барахолке и вовсе не протолкнуться, но Залихватов вел напрямую, не сворачивая и не уступая дороги никому. За ним верным стадом, скучившись, шествовала его труппа. Со стороны казалось, что это движется литая масса, однообразная и безликая в своем выражении.
Между делом Залихватов указывал им то на одного торговца, то на другого.
- Вот этот, обратите внимание, типичный скряга. Посмотрите, посмотрите внимательнее, как он берет деньги, как он с опаской прячет их за пазуху. Запомните этот жест, этот сосредоточенный взгляд – в нем столько своеобразия, столько жизни!
Базар в этот день был больше обычного. У молодежи глаза разбегались от пестроты вещей и разнообразия красок. Чего тут только не было! Пожилой интеллигент продавал книги из своей библиотеки. Золотые корешки ярко блестели на солнце. Какая-то барыня в мятой шляпке вынесла на продажу лампу с зеленым абажуром, другая, с виду тоже из «бывших», держала в руках черное шелковое платьице. Если удавалось, все это можно было обменять на продукты. Можно было разыскать здесь товар на любой вкус: вязаное и шитое, стеганое и подбитое, теплое и летнее, верхнее и нижнее. На драных рогожках соседствовали спички и пуговицы, иголки и мотки ниток. Аромат вареного и печеного, пряностей и зелени будто завис над базаром. Но это нисколько не смущало нашу компанию: перед ними стояла другая цель. Их вел Залихватов. Они преклонялись перед ним. Он был талант.
Неожиданно монотонный базарный гул нарушили дикие визги и вопль:
- Держи вора! Держи вора!
Навстречу нашей компании, выгнув спину, несся долговязый деревенский увалень в серой замызганной рубахе. Он прижимал к своей груди бумажный сверток и оттого бежал как-то неуклюже, но так напористо, что остановить его никто не решался. Он также быстро, как и бежал, обминул восхищенно смотревшего на него Залихватова, разрезал своим движением нашу компанию и скрылся в толпе.
Залихватов сиял:
- Вот, вот жизнь! Сколько энергии, сколько силы. Вы заметили, как горели его глаза? Не страхом, не тревогой – диким восторгом неандертальца! Сыграй так ты, Асмолов, публика растерзала бы тебя от восхищения!
Тут раздались еще одни не менее пронзительные крики: «Облава! Облава!»- всколыхнувшие весь базар. Что тут началось: лоточники с завидной ловкостью стали вкидывать свои тряпки в мешки, бабы запихивать свои шмотки за пазуху; мыло рассовалось в мгновение ока по карманам, колбаса – то в обшлаги рукавов, то в штанины. Одна женщина обмоталась пуховыми платками пониз и так не в меру жаркой кофты, другая с трудом впихнула в узкую сумочку ощипанного гуся. Рынок заклокотал. Все ринулись врассыпную – кто куда. То тут, то там только и виднелись вскидываемые на плечи мешки, кадки и ящики. Среди этого бедлама только группа Залихватова, однако, оставалась неподвижною. Но если залихватовская молодежь смотрела вокруг испуганными сурками, сам Залихватов взирал на всё происходящее с бешеным упоением человека, который будто сам вызвал всё это светопреставление. Он даже не просто смотрел, он воодушевленно вскидывал вверх руку, произнося:
- Смотрите, смотрите: великий хаос революции! Безудержный поток человеческого безумия!
Меж тем рынок оцепили красноармейцы. Кто успел прорваться сквозь их еще не оформившуюся цепь – улизнул; кто наткнулся на оголенные штыки – теперь стояли насупившись в стороне. Тут же организовалось три потока. В русле каждого за невесть откуда доставленными столами уже сидели серые папахи с красными лентами наперекос и проверяли документы. Самый главный из них,- что было видно по кожаной куртке с хлястиком сзади, кожаной фуражке и портупее с наганом наперевес,- неторопливо прохаживался от одного столика к другому, сам иногда вмешиваясь в ход проверки и отсеивая подозрительных. Залихватов, не долго думая, направился прямо к нему:
- Товарищ!- сказал он сразу же, как подошел, потому что не любил попусту тратить время.- Я – художественный руководитель местного театра-студии «За дело революции». Вот мой мандат. Мы ставим сейчас пьесу о Великой французской революции. Со мной моя труппа. Мы изучали жизнь, так сказать, в её натуральном проявлении.
Кожаный глянул на него хмуро, исподлобья, но развернул мандат, не спеша прошелся по его тексту, потом снова взглянул на Залихватова.
Залихватова этот пронизывающий взгляд нисколько не смутил.
- Вы, товарищ, можете тоже прийти к нам в театр. Мы будем рады. Чем больше людей, тем, как говорится, пьесе веселей! Билеты уже распространяются в школе рабочей молодежи, РАБКООПсоюзе, в Доме Красной Армии. Если вы еще не приобрели их для себя и членов вашей семьи – спешите. Через неделю премьера. Хотя, погодите, у меня пара билетов, кажется, с собой,- Залихватов полез во внутренний карман пиджака, извлек оттуда кожаное портмоне, раскрыл его и мило улыбнулся: - А, вот, пожалуйста!
Кожаный взял у бравого режиссера билеты, небрежно козырнул ему и приказал заслону пропустить Залихватова и его труппу.
Тут к кожаному один из красноармейцев подвел долговязого. Еще несколько минут назад рассекающий уверенно толпу долговязый теперь смотрел пришибленно и загнанно. Это был уже не себе на уме мужик, а какой-то калика перехожий, и обидеть-то которого жалко. Все в его облике говорило о том, что человек этот слабый умом, больной, тщедушный, к тому же подверженный какой-то странной болезни, так как щека его то и дело дергалась, правый глаз тоже испытывал нервный тик, рука висела, как плеть, нога едва волочилась.
Кожаный только взглянул на него, тут же махнул рукою: бог с ним, на что долговязый ответил таким пылом благодарности, что кожаному стало неловко: долговязый упал на колени и пустил слезу.
- Ладно, ладно,- кожаный приказал поднять его на ноги.- Ступай себе, отец, никто тебе ничего не сделает.
Долговязый, заикаясь и с трудом выговаривая слова, произнес: «Благодарствую, благодарствую»,- и волоча, как протез, свою одеревенелую ногу посучился к выходу.
Залихватов зорко следил за ним:
- Ох, плут, ох, мошенник! Ну-ка, ребята, приведите-ка этого гаера ко мне. Немедленно!
Трое парней из свиты Залихватова тут же отделились. За углом они остановили долговязого. Залихватов с компанией не спеша приблизился к нему.
- Я преклоняюсь перед вашим талантом перевоплощения, уважаемый. Такого театра я, признаюсь честно, не видел, наверное, лет семь. Вы раньше играли где-нибудь?
Долговязый, поняв, что его раскусили, перестал юродствовать:
- Не приходилось.
- А чем вы сейчас занимаетесь, осмелюсь спросить, только воруете? Я предлагаю вам работу в нашем театре. Будете получать ставку уборщика и играть на сцене. Ну, конечно, паек от наркомпроса, дрова и все такое. Идет?
Долговязый широко улыбнулся и с радостью согласился.
Когда в театре он сбрил бороду и остриг свои длинные волосы, ему оказалось не больше тридцати.

Как только стало туго с продуктами, решили выезжать в ближайшие деревни. Играли в основном в тех местах, где прилегающие леса не так кишели бандитами и Советская власть крепко стала на ноги. За представление брали что подадут. Не брезговали ни картошкой, ни молоком, ни сметаной. Жили в волости.
Залихватов не мог налюбоваться Охримом (так звали долговязого). Тот мог сыграть, казалось, самого черта. И хват у него получался блестяще, и убогий, и несчастный. Мог он развалиться на стуле, как настоящий барин в кресле, мог по-генеральски нахмурить брови; крикнуть, как урядник. В общем, Охрим для труппы Залихватова стал настоящим алмазом.
Так пролетели две недели, как Залихватов залучил в свою труппу Охрима. Так как у него не оказалось при себе никаких документов, Залихватов справил через своих знакомых все необходимые бумаги, и вскоре Охрим мог безбоязненно предъявлять всем свое удостоверение личности.
В одной из волостей Залихватов с Охримом бродили по базару, когда один из торгашей, завидев Охрима, скинул шапку и, ломая её в руках, пробормотал:
- Боже мой, барчонок, вы ли это?
Залихватов с Охримом онемели. Охрим на ухо шепнул Залихватову:
- Мужик меня за барина принимает.
Залихватов сразу воспламенел:
- Играй, Охримка, играй!
Охрим враз посерьезнел, стал озираться по сторонам и не спеша приближаться к прилавку, за которым стоял ошарашенный мужик. Приблизившись, он тихо, но внятно произнес:
- Не выдай меня, землячок. Я тебя не знаю, ты меня не знаешь, понял!
Мужик понимающе закивал головою:
- Как же, как же, барин, понимаем. Батюшка-то ваш, упокой Господь его душу, прошлой осенью как скончались. Знали ли?
- Слухами земля полнится. Вот хочу могилу его посетить. Времена такие…
Отошел, оставив оторопелого мужика с раскрытым ртом.
Залихватов был в восторге:
- Не налюбуюсь я тобой, Охримка. Настоящий барчук. И манеры, и поза, и стать. Нет, в тебе не талант сокрыт,- тыща талантов!
Охрим пожал плечами:
- Да так любой сможет, ежели хорошо постарается.
Пошли дальше. Идут, к продуктам между делом прицениваются, но до уха то и дело доносится обрывочное:
- Барчук… Вернулся… С чего бы это?
Залихватов совсем разошелся:
- Играй, Охримка, играй! Публика просит!
Вскоре слух о появлении на базаре барчука облетел всю округу. Тот тут, то там при появлении Охрима с Залихватовым народ замирал и поворачивал к ним головы. Одни горели негодованием, другие светились, озаряясь надеждой, но никто ничего вслух не произносил. Охриму это в конце концов надоело. Он дернул Залихватова за рукав:
- Давай уйдем отсюда – не по себе мне что-то.
- Да брось, Охримка. Такой благодарной публики ты вряд ли когда еще сыщешь. Наслаждайся триумфом. Такая роль дается актеру раз в жизни!
Из-за угла крайней от базара избы неожиданно появился красноармеец со шрамом, массивным бритым подбородком, в английских огромных ботинках. В руке он сжимал револьвер. За ним мелким шагом семенил худощавый, неприглядного вида боец с карабином за плечами.
Приблизившись к Залихватову с Охримом, красноармеец в ботинках приложился к козырьку фуражки и представился.
- Попрошу ваши документы,- сказал он после, уставившись на Охрима.
- Мы работники театра «За дело революции»,- затянул свою спасительную речь Залихватов.
- А это мы сейчас проверим,- ни глазом не моргнул красноармеец в ботинках и внимательно стал рассматривать предъявленные бумаги. Через минуту, не найдя ничего подозрительного, он все же настойчиво попросил Залихватова и Охрима пройти с ним.
- Это возмутительно, товарищ! Вы не имеете права. Нас ждут в Н., мы и так здесь подзадержались,- попытался было нахраписто отвадить красноармейца Залихватов, но тот был неумолим:
- Пройдемте, товарищи. Тут недалеко.
Пришлось подчиниться. Охрима с Залихватовым завели в одну из изб, в комнату, где, кроме деревянного стола и двух-трех стульев, ничего не было.
Охрим с Залихватовым остались одни. Залихватов начал нервничать:
- Ничего, не волнуйся, я все улажу,- успокаивал он Охрима, ходя из угла в угол, хотя Охрим и не подавал никаких признаков беспокойства.
Тут к ним вошел низкорослый усатый мужчина в рваном картузе, перевернутом козырьком назад. Вошел, сел на лавку и стал пристально смотреть на Охрима.
- Что ему надо?- тихо спросил Залихватова Охрим.
- А бес его ведает. Сейчас узнаем.
- Любезный,- обратился Залихватов к вошедшему.- Зачем нас держат тут, может, скажете?
Но тот так ничего и не произнес.
Вошел со шрамом в ботинках.
- Ну что?- спросил усатого.
- Он. Как есть он, собака. Я его сразу признал. Зёма, мать его так!
Залихватов разволновался.
- Что вы, товарищи? Мы же работники театра, вот мой мандат!
- Мы вас лично ни в чем не обвиняем, товарищ…
- Залихватов.
- Залихватов. Нам хорошо известен ваш театр «За дело революции», и Советская власть никого никогда огульно не обвиняет. Но вот этот тип… Вы знаете, кто он такой?
- Как кто, как кто!- чуть ли не задыхался Залихватов.- Это же Охрим, наш ведущий актер!
- Хе-хе!- сардонически осклабился усатый.- Я и вижу: актер, мать его так.
Охрим тоже почувствовал себя нехорошо.
- Товарищи, да вы меня попутали с кем-то. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я только играл, создавал, так сказать, образ.
- Создал, создал,- всё не переставал ухмыляться усатый.
Красноармеец в ботинках отвел в сторону Залихватова и что-то нашептал ему на ухо. У Залихватова глаза на лоб полезли. Он виновато пожал плечами и тихо, вполголоса произнес:
- Неужели это действительно так?
- Так, так, товарищ хороший, не сомневайтесь, я эту барскую крысу за версту чую.
Охрима аж пот прошиб. Он попытался было опровергнуть все выдвинутые против него обвинения, но красноармеец в ботинках не дал даже рта раскрыть. Он закричал истошно:
- Андрюха!- вызывая охранника, доставившего сюда Охрима и Залихватова
- Выведи-ка этого буржуя,- сказал, когда тот появился в проеме двери,- и шлепни от имени революционного трибунала!
Охрим онемел. Как же так? Неужели они не понимают ничего? Неужели не видят?
Андрюха больно пихнул Охрима в плечо прикладом винтовки.
- Иди вперед, гнида буржуйская!
- Да я не буржуй, я даже никогда им и не был, неужели вы не верите мне?!

Шли не спеша. Каждый шаг Охриму, как нож в сердце. Он всё пытался заговорить с Андрюхой, но тот только огрызался и толкал его дальше. Охрим, наконец, понял, что надеяться ему не на что. Его приняли за барина. За настоящего барина. Он сыграл, и у него получилось. У него в первый раз и получилось-то так. И что оставалось теперь Охриму? Он гордо вскинул голову, приосанился, когда его завели за избу, презрительно глянул в затуманенные глаза красноармейца.
- Ну что ж, быдло,- бросил,- стреляй!- и смело принял в грудь пулю.

- А вы, товарищ…
- Залихватов.
- Залихватов,- сказал со шрамом в ботинках,- в следующий раз подбирайте себе в театр более надежных товарищей.
- Да кто ж его знал, кто ж знал, что буржуем окажется. Но импровизатор какой был: не было таких импровизаторов!
В волость Залихватов возвращался к вечеру. Со степи тянуло свежим ветром.