Мистер Браун

Вместо предисловия совет: ИСКРЕННЕ РЕКОМЕНДУЮ во время чтения к «примечаниям» не обращаться. Были бы они маленькими сносками внизу бумажной странички А5 формата – тогда да. А так – только отвлекают. Если уж и смотреть в примечания – то, может, стоит сделать это уже после прочтения, а?
И еще кое-что. Некоторые моменты сюжета не прояснены или вовсе пропущены. Нарочито пропущены. Пожалуйста, не пытайтесь выпытывать у автора, как оно там было «на самом деле» – автор рекомендует заполнить пробелы самостоятельно, в меру собственного вкуса и воображения.

*Автор благодарит за редактору экс-пустынницу, известную под ник-неймом «Молох», ей же свой труд с почтением посвящает.



Мистер Браун.


Княгиня объяснила мое поведение исчерпывающим образом. Разве это не лучшая из услуг, какую один человек может оказать другому? И что оставалось мне делать, как не привязаться всей душой к тому, кто способен так тонко и так изящно все растолковать?
(Торнтон Уайлдер, «Каббала»).


Оглавление:
1) Оглавление
2) Раковая опухоль для мистера Брауна
3) Реквием для мистера Брауна
4) Примечания



Часть первая: раковая опухоль для мистера Брауна.

…В области духа существует некий закон, требующий возникновения трагических совпадений. Кому из нас не приходилось сталкиваться с его проявлениями? И к чему в таком случае осторожничать?
(Торнтон Уайлдер, «Каббала»).


Мистер Браун мог с равным успехом оказаться голландцем, немцем или австрийцем. По секрету говоря, он мог бы оказаться и итальянцем, хотя исключительно прямой острый нос и пронзительные голубые глаза свидетельствовали в пользу нордического происхождения. Он мог быть даже и соотечественником Энн.
Говорил мистер Браун на каком-то особом варианте английского, абсолютно лишенном сколько-нибудь узнаваемых интонаций, диалектических черт или слов-паразитов – всего того, что могло бы дать Энн намек: из каких мест родом ее спаситель. Таким образом, все, что девушка про него знала это то, что мистер Браун – единственный член экипажа (а следовательно – капитан) яхты «Desiderata»(*1).
Сама Энн, типичная потомственная кокни, сидела на деревянной скамье в каюте, покрытая «гусиной кожей» несмотря на два теплых пледа и пила очень крепкий горячий чай с лимоном и ромом. Чай был без сахара.
– С сахаром у меня непросто. Сам-то я его не жалую, – мистер Браун оправдывался так, будто специально не взял лишний запас сахара.
Энн многозначительно повела плечиком, мол, не стоит беспокоиться.
– Спасение в духе Дугласа Адамса(*2), – усмехнулся мистер Браун. – Вы хотя бы отдаленно представляете, какова была вероятность, или, лучше сказать, невероятность нашей встречи?
Откровенно говоря, девушка, только что извлеченная из вод Атлантического океана, где она пробыла не менее двух часов, оказалась не слишком-то готовой к подобной беседе. По крайней мере, фамилия некого Адамса ей вовсе ничего не сказала. Она попыталась вспомнить какого-нибудь Адамса среди актеров, но в голове все невообразимым образом перепуталось, и она не смогла. Браун как будто угадал ее мысли:
– Ну да. Странно было предположить, что вы его читали. – Капитан кинул ожидающий взгляд на Энн, но она приняла его со спартанским безразличием. Мужчина вздохнул и сказал с искренней виноватостью в голосе:
– Простите, я довольно давно плаваю один и несколько одичал. Вы не обиделись на мою грубость?
Энн отрицательно покачала головой. Какое там «обиделась»! Ей бы хоть как-нибудь прийти в себя, а потом можно будет разобраться с внешним миром: обижаться… или не обижаться.
Они помолчали. Потом мистер Браун заметил, что девушка допила чай, и предложил еще.
– Н-нет, спасибо, – смогла продавить сквозь дрожащие губы Энн.
– Тогда, я пойду на палубу: нужно проверить такелаж. Располагайтесь. Рекомендую поспать, – мистер Браун сделал приглашающий жест в сторону кровати, мягко улыбнулся уголками губ и вышел из каюты.
Энн посидела пару минут, что бы убедиться, что он не вернется за какой-нибудь забытой ерундой, а потом, несмотря на озноб, выскользнула из-под пледов и подбежала к висевшему на стене зеркалу. Все было так, как она и предполагала – под глазами чернели разводы размытой морской водой туши. На столе, рядом с широкой толстостенной чайной чашкой, лежала пачка салфеток. Девушка взяла одну из них и аккуратно (руки дрожали) стерла остатки косметики.
Надо заметить, что Энн была симпатичной. Если бы не несколько вытянутое лицо и вечно приоткрытый рот (аденоиды ей в детстве удалили, но характерное выражение осталось), ее смело можно было бы назвать красивой. На Энн была бесформенная футболка и разношенные джинсы – то и другое ей дал мистер Браун. Ее собственная одежда мокрой грудой валялась в углу каюты на полу. Стоило бы развесить ее хотя бы на двух стульях, но сил у Энн хватило только на то, что бы добрести до койки и, отвернувшись к дощатой стенке, приняв позу эмбриона, провалится в сон.
Энн проснулась то ли от нежного прикосновения руки к плечу… то ли от легкого удара лбом о стену. То и другое случилось практически одновременно. Качало намного сильнее.
– Грозовой фронт, – пояснил мистер Браун. – От горизонта до горизонта. В это время года, в этих широтах… практически невозможно. Да и синоптики лживым голосом рации обещали ясное солнце. Впрочем, я большой специалист по невероятному.
Только теперь девушка заметила, что каюта освещалась лишь тусклым светом болтающейся под потолком одинокой лампочки. Стекло иллюминатора казалось сиренево-черным. В воздухе витал легкий запах озона и, конечно, соли.
– Который час? – поинтересовалась она, принципиально проигнорировав часы, висевшие на стене.
Мистер Браун мельком глянул на запястье. Наручных часов там не обнаружилось, и он, после некоторого замешательства, выудил из кармана брюк допотопный брегет.
– Половина четвертого. Пятое сентября, если это вам интересно.
Энн проспала около семи часов. Если бы не качка, этого вполне бы хватило для ясности в голове, но волны, покачивая яхту, расшатывали и ее мысли: вверх-вниз, вверх-вниз… сюрреалистические качели из выдуманного детства.
– Поднимемся на палубу, – неожиданно предложил капитан, – сейчас там очень красиво. Возможно, это будет одно из тех зрелищ, которые можно увидеть только раз в жизни.
Энн кивком согласилась. Она опустила босые ноги на лакированные доски пола и легко зашагала вслед за мистером Брауном, гремящим тяжелой походкой.
Они поднялись. На палубе царили душные сумерки – кажется, будто воздух наполнен серым туманом. Огромная грозовая туча застилала небо, на горизонте сверкали молнии. Холодный влажный ветер, срывавший пену с гребней волны, моментально промочил морскими брызгами одежду. Энн поежилась, Браун, будто и не заметил этого.
– А разве вам не нужно… – начала девушка, взглядом указывая на мачту.
– Я уже сделал все что, что мог. Становиться сейчас на якорь означало бы остаться без якоря. Нам остается дрейфовать, положившись на милость семи ветров. Позвольте представить вам, леди Энн – это Шторм. Знакомьтесь.
– Истинные леди пудрят носик в туалете(*3), – пробормотала Энн, впрочем, не так тихо, как ей бы хотелось.
Мистер Браун промолчал. Он сосредоточенно смотрел вперед.
Они постояли еще пару минут на уходящей из-под ног палубе. Девушка зябко ежилась, капитан смотрел вперед.
– Спустимся? Здесь холодно.
Он нехотя кивнул и пропустил девушку на узкую лестницу, ведущую в каюту. Там они снова оказались за столом, напротив друг друга.
– Неужели вы не боитесь смерти? – спросила Энн, силясь хоть как-то поддержать разговор. Она заранее знала ответ: как настоящий мужчина, Браун мог ответить только одно:
– А вот ни капельки. Рожденный быть повешенным, как известно, не тонет.
Чего и следовало ожидать. Энн мысленно подмигнула своей проницательности: все же она разбиралась в нехитрой мужской психологии.
Мистер Браун насмешливо глянул на нее – будто прочел ее мысли и удостоил их скептически-иронического поднятия брови:
– Я говорю абсолютно серьезно. У меня есть свои причины, рассказ о которых утомит вас.
– Бросьте. Я обожаю долгие поучительные истории. – На самом деле Энн просто обожала не соглашаться. Не спорить, а именно не соглашаться. Кроме того, грозовая тишина, прорываемая громом и похожими на всхлипы скрипами яхты, пугала ее, как маленькую девочку.
– Что же, ладно… это не тайна… хотя я плохой рассказчик. Хороший слушатель. Ну… в общем, недавно так случилось, что я заболел. Очень тяжело заболел. В довершение беды, добраться до больницы своевременно не получилось. Когда я, наконец, попал в руки докторов, у меня уже отказали почки. Сказали – помочь может только трансплантация.
У меня никогда не водилось серьезных денег. Но у меня были друзья, по-настоящему близкие друзья, у которых такие деньги водились. Гордостью пришлось поступиться: очень хотелось жить. Я ведь совсем другой тогда был… – мистер Браун сделал паузу, подбирая слова. Его взгляд был сосредоточен и устремлен куда-то вдаль, а голубые глаза казались серыми в сумерках вползающей в каюту грозы. – Когда я лежал, подключенный к аппарату гемодиализа, я запрещал себе надеяться. Банально, да? Я надеялся снова и снова, запрещал себе, обрывал мысли, молил Господа – и снова надеялся на то, что какой-нибудь бедолага попадет под машину или пустит пулю себе в висок. Так прошло три дня. А потом сознание очистилось: мне сказали, что еще сутки, от силы – двое, и конец. И стало как бы безразлично. А потом мне пересадили почку. С одной почкой выжить вполне реально. И вот у меня начался один сплошной праздник.
– С тех пор вы ничего не боитесь?
– Это еще не конец истории. Итак, мой праздник длился меньше месяца. А потом обнаружилась такая забавная вещь: маленькая раковая опухоль, спрятавшаяся в почке, может быть незаметна для тестов, проводимых перед пересадкой. И вот почку пересаживают. Реципиента закармливают иммуносупрессорами – что бы не произошло отторжение. И опухоль, не сдерживаемая иммунитетом, начинает расти. В общем, почка прижилась. И опухоль тоже.
Хирург, который меня оперировал, чуть не плакал от досады – титаническая работа насмарку. Друзья утешали и обещали всемирную поддержку. Врачи в один голос уверяли, что опухоль пока не дала метастазов, что надежда еще есть, что можно дождаться еще одной трансплантации. Но, объективности ради, предупреждали, что жить мне осталось не более пары месяцев. А сам я чувствовал себя таким неудачником! Вот тогда я действительно испугался. Просто захотелось куда-то бежать от ужаса.
Мистер Браун промолчал. Потом закончил:
– Так я оказался здесь.
– И… как вы себя чувствуете? – Энн ощутила некоторую смутную неловкость от этого разговора.
– Ну, по крайней мере, кровью не мочусь. – Мистер Браун усмехнулся, его холодные глаза как-то дьявольски блеснули, придав некоторое сходство с карточным джокером. Энн становилось все более и более неуютно. Но все же она была очень любопытна.
– Неужели вы излечились?
– Синдром Перегрина(*4)? Вполне возможно. Впрочем, вполне возможно, что мой Левиафан спит. Кроме того, время на моем судне будто застыло – клянусь, не могу понять, сколько дней прошло с тех пор, как я покинул больницу.
Повисла пауза. На палубе ветер скрипел снастями, как умелый игрок – диковинными музыкальными инструментами.
– Хотите выпить? – спросил Браун.
Энн кивнула.
– Ром, виски, джин?
– Пожалуй, виски.
Капитан достал из висящей на стене полки бутылку и завернутую в три слоя фольги «поседевшую» плитку шоколада. Плеснул виски на дно широких стаканов. Энн понюхала янтарную жидкость, посмотрела сквозь стакан на лампочку, и, вероятно, оставшись довольной результатами проведенных опытов, пригубила. Мистер Браун тоже сделал небольшой глоток.
– Не хватает… разве что… кофе и сигары, – полумечтательно-полушутя протянула девушка.
– Так ведь это же не коньяк(*5), – отшутился Браун.
Тонкие длинные сигареты Энн уплыли куда-то по водам Атлантики, а мистер Браун не курил, поэтому на борту «Дезидераты» не нашлось бы и понюшки табаку. Так что Энн voluntas-involuntas(*6) приходилось вести здоровый образ жизни, что ее нисколько не радовало.
– Да, к сожалению.
Она глотнула еще, забавно сморщила носик. Мистер Браун снова наполнил стаканы.
Спустя час бутылка опустела на треть.
Вдруг капитан резко поднялся, тяжелый стул под ним тихо взвизгнул, проехавшись ножками по лакированному полу.
– Чувствуете?
– Что? – Энн недоверчиво глядела на него.
– Буря. Она кончилась! Точнее – прошла стороной. Чувствуете?
Действительно, ветер притих, и качало намного меньше. Мистер Браун и Энн, не сговаривались, поднялись на палубу.
Сумерки несколько прояснились. Небо, затянутое неразрывной свинцовой пеленой туч, пламенело на закате. Дул рваный, холодный ветер, он гнал туманную дымку над темной поверхностью воды, будто оброненную кем-то белую кисейную вуаль. У Энн даже перехватило дыхание.
– Как красиво!
Мистер Браун улыбнулся и одобряюще приобнял ее за плечи. В молчании им казалось, что кроме них в целом мире никого нет. Есть только яхта, безбрежный океан, ветер и два человека. Энн нежно коснулась тонкими пальцами руки капитана, лежащей у нее на плече, и доверчиво посмотрела на него.
Браун на нее не смотрел. Он вглядывался куда-то в сторону. Энн проследила за его взглядом и увидела силуэт парусника, проплывавшего в туманном безмолвии рядом с ними. Несмотря на сломанную мачту, Энн моментально узнала его: парусник был ей слишком хорошо знаком. Настроение девушки тут же испортилось. Она вздрогнула и слегка отстранилась от капитана.
Впрочем, мистер Браун и сам будто забыл про нее. Он подбежал к невысокому бортику и крикнул, рупором приложив руки ко рту:
– Э-эй, на борту! Помощь нужна?
И застыл, вслушиваясь в плеск волн. «Тоже мне, герой выискался», – недовольно подумала Энн. Она заговорила с капитаном холодным шелестящим полушепотом:
– Не нужно кричать. Давайте просто тихо уплывем подальше отсюда и как можно быстрее. – Фразы получались четкие, не предусматривающие возражений и разъяснений.
Но, судя по пронзительному взгляду, которым окатил девушку мистер Браун, у него как раз имелись возражения и требования разъяснений.
– Доверьтесь мне. Человеку, который плывет на этом судне, не требуется помощь: наша или чья-либо еще.
– Если не секрет, с чего вы это взяли?
– С того, что это лодка моего мужа.
На пару секунд повисло неловкое молчание. Едва слышно скрипели доски палубы под ногами, плескались волны да напевал свою извечную переменчивую мелодию ветер.
– Вы… э-э… не говорили, что вы замужем… миссис Энн, – мистер Браун нарочито выделил «миссис» ударением и ожидающе посмотрел на нее.
– А вы и не спрашивали, – огрызнулась Энн.
– Но с чего вы взяли, что ваш муж, какие бы там отношения вас не связывали, не может попасть в беду?
– Я не сказала, что он не может попасть в беду. Я сказала, что ему не потребуется наша помощь – не такой он человек, что бы нуждаться в чьей-то помощи. Впрочем, делайте, что хотите, мистер Браун. Я вас предупредила.
– Право, вы морочите мне голову, миссис, – ответил мистер Браун, его глаза вдруг сверкнули холодной яростью. – Парусник явно побывал в буре, видите, у него сломана мачта. Я не прощу себе, если просто проплыву мимо, возможно, в нескольких метрах от того, кому требуется моя помощь.
– Делайте, что хотите, – повторила Энн.
И мистер Браун начал делать. Он ослабил одни тросы, натянул другие, отчего расправился и занял должное положение относительно ветра убранный на время бури парус. Потом капитан еще немного поколдовал с тросами и штурвалом, и яхта неспешно подплыла к паруснику. Все это время Энн стояла на корме, рядом с лестницей в каюту, скрестив руки на груди и наблюдая за ним со смесью недовольства и любопытства. И лишь когда расстояние между судами составило не более трех футов, она подошла к борту. Палуба парусника была пуста.
Мистер Браун взял моток каната, закрепленного одним концом на палубе яхты, перекинул его через борта обоих судов. Он печально улыбнулся девушке(*7):
– Ну что, возьмем на абордаж?
Энн меланхолично пожала плечами. Капитан взял небольшой разбег и с легкостью перепрыгнул на палубу парусника. Он подобрал канат, закрепил его на двух импровизированных, но прочных блоках и перекинул обратно на палубу яхты. Энн оторвалась на секунду от изображения недовольного невмешательства, чтобы поймать конец каната. Мужчина благодарно улыбнулся ей и перепрыгнул обратно. Он принял канат из ее рук и потянул на себя, скривившись, упершись ногами в фальшборт, используя свое тело в качестве рычага. Со стуком ударились друг о друга борта, Браун быстро закрепил канат, сцепивший два судна в единое уродливое морское чудовище.
Браун перешагнул на палубу парусника, Энн последовала за ним. На палубе валялась щепа, обломки мачты.
Мистер Браун снова крикнул («эй, есть тут кто?»), ответом ему была глухая туманная тишина. В этой тишине гулко раздавались шаги: удары по дереву каблуков его туфель, шлепки тапок, которые он одолжил Энн.
Браун наклонился к ней и громко зашептал на ухо, как мальчишка, рассказывающий сестре страшную сказку:
– Вы, конечно, слышали легенду о «Летучем Голландце»? Встретить в море корабль без экипажа – это очень зловещий знак.
Энн восприняла его слова серьезно. Она заговорила в полголоса:
– Мистер Браун, вы правы. Здесь опасно. Видите ли, мой муж, можно сказать, подал на развод. Классическим английским способом. – Энн замолчала на секунду, то ли продумывая дальнейшие пояснения, то ли собираясь с духом: – Я обманула вас. Я не случайно упала за борт. Он меня толкнул.
– О! Очень любезно с вашей стороны было сообщить мне это после того, как мы поднялись на борт, – ответил капитан «Дезидераты», тоже понизив голос.
– Я же предупреждала вас. Вы могли просто довериться мне.
– Мог бы. Но… вы знаете, у моряков есть особая этика: мы не отказываем в помощи друг другу, если только не видим для этого веских, подчеркиваю, веских причин. Кстати, почему вы сразу не сказали мне правду? У меня есть рация, я мог бы связаться с полицией.
– Давайте потом об этом поговорим, ладно? Может, стоит проверить каюту, сэр моралист?
В каюту вела небольшая, но толстая и тяжелая дубовая дверь, открывшаяся только после того, как мистер Браун дернул за рукоятку изо всех сил. Раздался противный визг ржавых петель. За дверью царили темнота и затхлый, гнилостный запах. Войдя, мистер Браун достал из кармана маленький черный фонарик, размерами напоминающий авторучку, но неожиданно яркий. Луч фонаря выхватил из тьмы традиционно скудное убранство каюты: крашенные тусклой белой эмалью стены, провешенный вдоль одной из них гамак, маленькая деревянная тумбочка возле койки, над ней, под самым потолком – навесная полка. На койке лежало человеческое тело в луже темной жидкости. Подойдя ближе, мистер Браун понял, что жидкость, несомненно, кровь.
На койке лежал лицом вниз мужчина средних лет с проломленным черепом. Рядом с ним, на полу, в луже крови лежала массивная бронзовая статуэтка – очевидно, имитация идола каких-нибудь индейцев, скажем, майя или сиу – последнее время это модно. Судя по порванным кожаным ремешкам, статуэтка была закреплена на навесной полочке над кроватью, пока, во время качки не обрушилась на голову своему владельцу. Этот сценарий казался мистеру Брауну наиболее вероятным, но он все же не забывал, что и самые маловероятные события иногда случаются. Например, если маленькая хрупкая девушка изо всех сил дергает за тяжелую бронзовую статуэтку (так, что даже кожаные ремешки не в силах противостоять глухой первобытной ярости), а затем обрушивает ее на голову своего храпящего супруга…
Энн, бесшумно, словно тень, вошедшая следом за Брауном, тихо вскрикнула и побледнела. Капитан «Дезидераты» подхватил девушку под локти, аккуратно развернул в сторону. Она кинула еще один взгляд на труп, через плечо, а потом послушно отвернулась.
– Это он? Это ваш муж? – на всякий случай уточнил мистер Браун.
Энн кивнула, и мистер Браун продолжил с тем издевательским цинизмом, под которым некоторые люди ухитряются спрятать смесь страха и отвращения, заставшую их в самый неожиданный момент:
– Вы были правы. Помощь ему действительно больше не требуется.
И тут же ему стало стыдно за свои слова. Мистер Браун попытался спрятать неловкость под маской деловитости:
– Надо возвращаться на яхту. Как я уже говорил, у меня есть рация. Нужно связаться с полицией.
Энн, к которой начал было возвращаться здоровый цвет лица, снова побледнела и, подобравшись, опустив глаза, несколько невнятно произнесла:
– Мистер Браун, боюсь, вы поймете меня неправильно. Возможно, я прошу о слишком многом. Но, честно говоря, мне не хотелось бы иметь никаких дел с полицией.
– Думаю, что понял вас правильно. В любом случае, возвращайтесь на «Дезидерату». А у меня здесь есть еще одно незаконченное дело. – Мистер Браун неуместно и неожиданно тепло улыбнулся и мягким вкрадчивым голосом едва слышно продолжил: – Желание дамы – закон для меня.
Девушка возвращалась, не чуя под собой ног. Усилившаяся к ночи качка дважды заставила ее упасть на колени, прежде чем она перебралась на борт «Дезидераты».
Капитан вернулся минут через двадцать. Энн встретила его на палубе. Мистер Браун, отцепил канат, связывавший воедино два судна, и кивнул в сторону парусника:
– Я открыл кингстоны. В ближайшие лет сто проблем с полицией у вас не будет.
– Мистер Браун…
– Не надо, Энн. Не надо ничего говорить. Надо выпить. Я замерз, а вы? Пойдемте в каюту.
Не дождавшись ответа, он первый скользнул по лестнице вниз, в каюту яхты. Из круглого окошечка-иллюминатора вырвался луч желтого света. Энн проводила взглядом уплывающий вдаль парусник, пока его не поглотила ночь. А потом спустилась вслед за капитаном.
В каюте пахло кукурузным самогоном. Мистер Браун сидел на своем любимом жестком стуле за столом и отрешенно смотрел на лужицу растекшегося по полу виски и гору осколков. Очевидно, бутылка не вынесла столкновения яхты с очередной волной и сочла за лучшее суицидировать. Такой вариант ее судьбы казался Энн наиболее вероятным, однако, она не исключала и менее вероятные возможности: например, что мистер Браун зашел в каюту, обнаружил на столе чудом уцелевшую бутылку и смахнул ее на пол – просто так, от скуки и для возникновения нужного настроения. В конце концов, капитан был большим специалистом по возможному и невозможному, вероятному и невероятному.
Заметив присутствие Энн, мистер Браун немедленно достал из-под кровати веник и совок, быстро собрал осколки в мусорную корзину. Жестом предложил девушке сесть, и Энн удобно откинулась на кровати, опираясь спиной о дощатую стенку каюты.
– Итак, – улыбнулся мистер Браун, – у нас остались джин или ром. Ром можно пить с чаем.
– Джин.
– Ну почему бы и нет. Вот с закуской у меня… хотя…
Он порылся в глубине висящей на стене полки, достал оттуда банку маслин. Кроме маслин обнаружился лимон – без сахара, зато присыпанный коричневым порошком измельченного в пыль натурального кофе.
– Вы, наверное, голодны? У меня в трюме есть маленький холодильник. Вяленное мясо и все такое.
Энн отрицательно помотала головой. Не смотря на то, что они не ели весь день, ужинать не хотелось совершенно. Мистер Браун наполнил стаканы джином, а каюту – острым запахом можжевельника.
Они выпили молча, отсалютовав друг другу стаканами. Капитан глотал маслины, одну за другой; Энн, кривясь, жевала лимон. Разговаривать было не о чем, да и незачем.
Лампочка, болтавшаяся в желтом абажуре под потолком, мигнула и потускнела. Энн вздрогнула.
– Аккумулятор садится. Надо бы запустить генератор, – пояснил Браун. – Отдохните, а я пока разберусь с этим.
– Но вы же… вы же не спали почти сутки, – сонно (и пьяно) пробормотала девушка.
– Не говорите ерунды. Прошлую ночь я дремал на палубе. Не беспокойтесь.
Мистер Браун вышел. Из-за двери были слышны его шаги по ступеням – вверх, на палубу. Энн сползла на подушку и провалилась в тяжелый, вязкий как патока, хмельной сон.
Ей снился огромный кот, рыжий с серо-коричневыми подпалинами на спине. Кот улыбался во всю морду – от одного торчащего уха до другого. Зубы у кота были маленькими и очень острыми на вид.
– Вы и есть сэр Чеширский Кот? – Спросила девушка.
– Нет, – ответил кот голосом мистера Брауна, – У меня в почке ампула с ядом и ядро изотопа. Как только оно распадется – мне выпишут пропуск в кошачью нирвану. Так что я – живой-и-мертвый кот Шрёдингера(*8).
– Как это? – растерялась Энн.
– Я нахожусь в суперпозиции к этим двум состояниям! – Важно объяснил кот. Он уселся, задрав лапу, будто намереваясь вылизывать себе яйца, но передумал и превратился в мистера Брауна.
– Проснись, – сказал мистер Браун.
И Энн проснулась.




Часть вторая: реквием для мистера Брауна.

Фразы избитые, мистер Декстер, но последнее время я замечаю, что если мы избегаем банальностей, то и банальности начинают нас избегать.
(Торнтон Уайлдер, «Теофил Норт»).


Похороны мистера Брауна проходили на острове Мадейра, в небольшом городке Санта-Круш. Этот порт просто оказался участком суши, ближайшим к тому месту, где был найден капитан «Дезидераты». У мистера Брауна не нашлось родственников, а последней воли, заверенной нотариусом, он не оставил.
Скорбящих было около сотни, самого разношерстного вида. Костяк составляли офисные работники, вездесущие «серые костюмы», но попадались так же и молодежные компании, одетые, по мнению Энн, совершенно неподобающе, и угрюмые толстяки, с багрово-синюшными лицами, регулярно выходившие покурить, и даже один весьма благообразный пожилой джентльмен, не по погоде одетый в черную рубашку с коротким рукавом, делавшую его сильно похожим то ли на священника, то ли на эсэсовца. И все эти люди, насколько Энн смогла понять из их путанных разговоров и обрывочных пояснений, узнали о смерти мистера Брауна случайно.
Как она смогла выяснить у пришедших почтить память мистера Брауна, он успел испробовать целую кучу различных профессий по всему земному шару: был диспетчером, парамедиком, проводником на железной дороге, а так же электриком и всяким разнорабочим разным. Благообразный старичок в черной рубашке рассказал Энн, что прилетел из Австралии, где мистер Браун работал сторожем яхтклуба.
– Вы тоже там работали?
– В некотором смысле, – теребя кончик седого уса ответил он. – Я владелец этого клуба.
– И вы прилетели на похороны сторожа? – поразилась Энн.
Пожилой джентльмен посмотрел на нее, как на умалишенную и веско пояснил:
– Это же мистер Браун!
Энн поняла, что ляпнула бестактность, покраснела и поспешила закончить разговор.
Как бы много друзей и коллег мистера Брауна ни пришло на похороны, казалось, ни один из них не знал, откуда покойный был родом. Никто не учился с ним ни в школе, ни в колледже, и ни одна женщина в зале не могла похвастаться знакомством с его родителями. У Энн создавалось впечатление, что мистер Браун появился на свет уже сорокалетним и прожил в этом состоянии лет десять, ничуть не меняясь, но неуклонно обрастая случайными знакомыми и столь же случайными работами, что бы на исходе означенного десятка быть найденным на своей яхте с проломленным черепом.
Энн покинула костел одной из первых, выскользнув в вечерний сумрак. После громких мелодий Шопена тишина показалась ей оглушительной.
Впрочем, на углу улицы, неподалеку от церкви стояла шумная компания молодых людей. Они что-то бодро обсуждали между собой по-португальски, и, как показалось Энн, не просто по-португальски, а на каком-то ужасном местном, островном диалекте. Когда девушка проходила мимо, компания вдруг замолкла и почему-то дружно уставилась на нее – все, кроме одного парня с засаленными волосами, который стоял к ней спиной и продолжал громко и визгливо смеяться. Энн поежилась под пристальными взглядами и ускорила шаг. Она свернула в ближайший переулок. В сиреневых сумерках было отчетливо видно, что он совершенно пуст – ни одного случайного прохожего. От этого становилось жутко.
Дул холодный пронзительный ветер с запахом моря – совсем как тогда, на яхте. Ветер уносил шаги девушки куда-то далеко назад. Ей представилось, как неведомый кто-то там, далеко позади, вдруг услышит принесенное ветром щелканье каблуков по асфальту: мерное цок-цок, цок-цок.
Непонятная холодная жуть, поселившаяся где-то под сердцем девушки, почему-то усилилась, когда она представила себе эту картину. Энн пошла еще быстрее, едва не срываясь на бег.
– Постойте, леди! – окликнули ее из-за спины, хотя улица еще мгновение назад была совершенно пуста.
– Истинные леди пудрят… – привычно, «на автомате», начала она, но резко осеклась, встретившись взглядом со своим собеседником.
Перед ней был мистер Браун. Но не воплоти, а будто сотканный из лунного света и струй какого-то непонятного полупрозрачного газа.
Энн застыла с приоткрытым ртом и раскинувшимися по плечам непослушными светлыми прядями, вырванным из прически капризным ветром. Перед ней стоял призрак мистера Брауна и приветливо улыбался, сквозь его силуэт просвечивали уличные фонари. Он был одет в ту же одежду, которую носил на яхте: тонкие брюки, рубашка с короткими рукавами и тупоносые туфли. Вся одежда приобрела голубоватый «призрачный» оттенок, но Энн отлично помнила, что рубашка и брюки были светло-серыми, а туфли – темно-коричневыми.
С точки зрения стороннего наблюдателя получалась необычная, но вполне романтичная немая сцена.
– Кажется, у меня бред, – констатировала Энн, когда обрела, наконец, дар речи. Прикурила и выдохнула в его сторону струю дыма. Дым сливался с мистером Брауном, будто они были созданы из одной и той же материи.
Страх умер.
– Определенно, у меня галлюцинации, – сказала себе девушка, отвернувшись от призрака и часто затягиваясь.
– Да брось ты(*1). Как героиня мелодрамы, право. Ставить себе диагнозы – это так банально. Банальнее был бы только обморок.
Энн взяла себя в руки. Призрак ее собеседник там, или нет, но она оставалась англичанкой. Кровь саксов взяла свое – девушка ответила в тон собеседнику, холодно и иронично:
– Ну, без этой маленькой светской пошлости я, пожалуй, обойдусь. Всегда недолюбливала театр.
– Да? – призрак Брауна кинул на нее любопытный взгляд, – а мне казалось, ты могла бы неплохо играть драматические роли.
Энн сердито пожала плечами и снова затянулась сигаретой.
– Моей маме и моей учительнице театрального мастерства тоже так казалось. Поэтому я ненавижу театр. И именно поэтому мне так не понравились твои похороны.
– Ну, спасибо… – призрак усмехнулся. – Вот уж чего не ожидал. Хотя, конечно, мои похороны – это не сто долларов, что бы всем нравится. Кстати, собравшиеся на этом событии ребята понравились бы тебе больше, если бы ты хотя бы не глотала «h» так безбожно и еще правильно проговаривала бы «r». Они просто не понимали и половины из того, что ты говоришь, поэтому, видимо, казались тебе глупее, чем есть на самом деле. Кроме того, Энн, иногда ты в самый неподходящий момент каламбуришь. Счастье, что случается это не часто, но даже редкость компенсируется парадоксальной несвоевременностью. Если бы ты удосужилась присмотреться, то могла бы заметить, что среди моих друзей встречаются люди, считающие себя богами, и боги, считающие себя людьми. Вот взять, например, моего австралийского друга…
– Тот старикан? Яхту тебе, небось, он подарил. И мотивировал непререкаемо: «Это же мистер Браун!».
– Ага. И почку тоже, – совершенно серьезно ответил Браун.
Энн отмахнулась от него, как от назойливой мухи, и свернула на ближайшем перекрестке. Она вышла на мощенную шлифованным булыжником аллею. Вдоль аллеи росли огромные – руками в одиночку не обхватить – вековые дубы, уже начавшие менять зеленую листву на багряно-желтую. Из-за одного из бугристых стволов навстречу девушке снова вышел призрак.
– Между прочим, ты обратила внимание, что ни один из пришедших на похороны не видел моего тела? Что все вы видели только урну с прахом?
Энн подкатила глаза:
– Ну да. Мировой заговор с целью сфабриковать смерть некого Брауна!
– Возможно, что и мировой заговор, – в тон ей ответил призрак. – А возможно – заговор самого мистера Брауна с целью сфальсифицировать свою смерть. А что? Мистификация как раз в его духе. Может, я решил обмануть свою опухоль, прикинувшись мертвым?
– Но если ты на самом деле жив, то с кем я тогда говорю?
Ледяные глаза мистера Брауна, которые призрачная форма существования сделала еще более холодными и пронзительными, скользнули по Энн сочувствующим взглядом.
– Если я жив, то ты говоришь с порождением своего воображения, как и предполагала в начале. Но я и не говорю, что я жив. Я говорю, что и такое волне вероятно. А я, если ты не забыла, большой специалист по вероятному и невероятному.
Энн снова свернула, на этот раз на узкую тропинку между кустов ракитника. Ей поминутно приходилось нагибаться, уворачиваясь от ветвей. Браун неотступно шел следом. Похоже, он решил несколько сменить тему разговора.
– Все же меня убила не опухоль. Так что в некотором смысле я победил. Перефразируя затертую цитату, она даже сделала меня сильнее.
– Пожалуй… возможно, благодаря своей опухоли ты обрел особый, иной взгляд на мир.
– Что бы получить иной взгляд на мир, далеко ходить не надо. Достаточно наклонить голову к плечу как можно сильнее. Хорошо бы проходить в такой позе хотя бы один день. Это наглядно продемонстрируем три основных постулата: во-первых, иной взгляд на мир не каждый выдержит. Во-вторых, за иной взгляд на мир всегда требуется плата, порой она вносится болью, иногда – физической. И, наконец, третий постулат – тот, кто обладает иным взглядом на мир, зачастую встречает непонимание окружающих.
– А оно ему надо? Понимание, в смысле. У него же есть иной взгляд на мир.
– Иногда надо. Очень надо. Именно потому, что у него иной взгляд на мир.
– Человек вправе роптать на свою участь, но ведь еще древние знали, что высшая доблесть – amor fati(*2). – Энн решила не только поспорить с призраком, но и щегольнуть латынью.
– Amor fati? Парадокс на грани оксюморона, – тут же отбрил ее Браун.
Ну вот. И не поспоришь. Да Энн не очень-то и хотелось.
Девушка решительно перевела тему:
– На самом деле, вопрос в другом. Вопрос в том, что мы будем делать дальше. Я имею в виду – что мы будем делать с твоим посмертным бытием и всем таким?
– На самом деле вопрос в другом, – в тон ей, как бы дразнясь, повторил мистер Браун. – Настоящий вопрос в том, что ты будешь делать вот с ним. – Мистер Браун кивнул в сторону невзрачного прохожего в сером костюме, быстро приближающегося к ним.
Энн скривилась. За сегодняшний день серые костюмы ей уже порядком примелькались.
– Миссис Энн Хатор?
Энн кивнула. Лицо незнакомца было таким же, как его костюм – невыразительным, незапоминающимся, блеклым и стереотипным. Девушка огляделась в поисках поддержки мистера Брауна, но призрак куда-то исчез. Ясно. Значит, выпутываться придется самостоятельно.
– Миссис Хатор, я представляю Интерпол. Инспектор… – незнакомец назвал свое имя, которое тут же вылетало у нее из головы. Какое-то блеклое имя, вроде Джона Смита. Впрочем, будь он хотя бы и Смитом, Энн запомнила бы это лучше, чем тот набор звуков, которые произнес инспектор.
Кажется, перед самым носом девушки сверкнули и тут же исчезли какие-то документы. Она отвернулась.
– Миссис Хатор, вы арестованы по обвинению в убийстве…
Энн мысленно усмехнулась. Ерунда какая-то, как сказал бы мистер Браун.
– Миссис Хатор, вы имеете право хранить молчание… – инспектор скороговоркой затараторил какую-то смутно знакомую чушь.
Энн его не слушала. Она вдыхала теплый сумрак пробуждающейся осени. Неспешно и глубоко: вдох… выдох… вдох…
– Миссис Хатор, вам понятны ваши права? Вы слышите меня, миссис Хатор?
Девушка равнодушно пожала плечами. Энн не могла ответить даже себе, совершала она убийство или не совершала. Она даже не была до конца уверенна, что убийство было совершено на самом деле.
Точно она могла сказать только одно: вопрос о происхождении мистера Брауна оставался открытым.





Примечания. Собственно, то, ради чего и было написано вышеизложенное.

Как можешь ты это сносить? Все твои мысли – догадки, в теле твоем трепещет дыхание, чувства твои неверны и разум вечно наполнен парами какой-нибудь страсти. О, что за мука – быть человеком. Поспеши умереть!
(Торнтон Уайлдер, «Каббала»).


К части первой:
(*1) Desiderata – лат. желание, устремление.
(*2) Мистер Браун имеет в виду роман «Автостопом по галактике». Кто не читал – рекомендую.
(*3) Энн время от времени каламбурит. Не пугайтесь. Автор и сам не может понять, зачем она это делает.
(*4) Синдром Перегрина заключается в необъяснимом с точки зрения современной науки самоизлечении рака.
(*5) Энн и мистер Браун иронизируют над популярной европейской традицией подавать к коньяку кофе, шоколад и сигару. Что касается автора – то аналогично пункту 2: я по-прежнему не в теме.
(*6) Волей-неволей, лат. Ну, вы, наверное, и сами догадались. Кстати, вопрос: вам еще не надоело читать ссылки?
(*7) Хотя и выяснилось, что Энн – замужняя дама, автор все же не отказывает ей в праве здесь и далее время от времени именоваться девушкой. В конце концов, она еще очень молода.
(*8) Не-а. Я сделал много поблажек, но сон миссис Энн трактовать не буду.

К части второй.
(*1) В первой части рассказа отношения Энн и мистера Брауна имеют несколько официальный и, местами, нарочито вежливый характер, поэтому безликое местоимение «you» в их диалогах автор интерпретировал, как «вы». Однако во второй части их отношения, по мнению автора, принимают несколько иной характер; кроме того, автор убежден, что смерть – это хороший повод перейти на «ты». Глупо разговаривать на «вы» с покойником, особенно, если это диалог, а не монолог. Потому здесь и далее в разговорах между Энн и мистером Брауном английское «you» будет переводиться, как «ты».
(*2) Amor fati – любовь к судьбе, лат.

*** апрель-август, 2009г.