Чистая, правда

Эта ночь одна из тех,
Кто запутал к тебе след.
Гр. «7Б»
Мои бусы рассыпались по празднику. Я присела, чтобы собрать распутные горошины, и парижская зелень моего платья решила подмести сумасшедшее веселье. В моей ладони уже пять шариков. Господи, какой ужасный цвет. Неужели он мог мне понравиться?! Холодная ладонь отчаянно превратилась в кулак, где задыхались маленькие уродцы. Я медленно встала и стала искать его глазами. Бесполезно: только пестрили равнодушные спины. Он легко может оставить меня здесь одну. Легко. Особенно после этого.
Щеки все еще болели от натянутой, наигранной, напряженной улыбки, которую я кидала ЭТИМ ЖИРНЫМ. Наверное, точно так они болят после пощечины. «Легко» - думала я. Предательские бусы, как они не вовремя решили пошутить. Как они опошлили мое искреннее «ПОЙМИ», когда посыпались в мое смелое (с каких это пор?!) декольте. Эти монстры СЛИШКОМ прикасались ко мне, я не могла просто стоять и чувствовать их грязные прикосновения. Я выгнала, выгнала их, но почему потом кинулась к ним? А теперь потный кулак и это дурацкое «легко».
Я повернулась к празднику своей открытой красивой спиной. Мои слова килограммами оседали во мне и, поэтому нужно было идти медленно, чтобы сохранить остатки величественной походки. Очень хотелось умыться, хотелось дать жизнь бедным ресницам.


Её голос дрожал, не надо было подбирать слова, нужно было говорить-говорить-говорить. Честная. Какие у нее чудесные глаза! Почему я раньше не видел этот темно-синий ободок в голубых объятьях? Как я завидовал (безумец!) тонкой нити бус на ее шее. А потом чистое и отчаянное «пойми», и ОНИ все поняли. А она стояла растерянная, словно я неожиданно ворвался в тот миг, в котором она мне ПРИЗНАЛАСЬ. Как будто я увидел ее прекрасную и обнаженную в чужих объятьях.
Они поняли, я понял, и она поняла, но не сразу… потом, когда кинулась их поднимать. Тогда я смог ЛЕГКО вздохнуть, и мои тяжелые шаги медленно оставляли ее одну. Когда подошва туфель прикасалась к пыльному празднику, я слышал, как тяжелеет мое тело, какой неуверенной становится походка. А она оставалась там одна. Их уже не было, они пощадили меня. Я не боялся за неё.
Она не увидит меня, она будет искать мою спину, а я буду смотреть ей в глаза. Зачем нужно было говорить об этом?! Я видел остатки чужих прикосновений на ее теле, я слышал запах предательства, но я зализывал СМЕРТЕЛЬНЫЕ РАНЫ. Зализывал ее присутствием, ее голосом, смехом, молчанием, жестами, неподвижностью… Зачем эта убивающая чистота признания?!


Они не могли больше пошевелиться. СЛИШКОМ тяжело им давались любые движения. Ресницы молили ее выпорхнуть из растрепанного праздника, а его тяжелые шаги зевали, глотая танцующую пыль.
Вот они стоят, смотрят в глаза друг другу. На нем тяжесть его легкого вздоха, на ней - ее последних слов. Он протягивает к ней руку, разжимает ладонь, а ТАМ… бусы, её бусы, которые она выбирала к этому откровенному платью, какой сказочный цвет, как сразу она в них влюбилась. Она разжала потную ладонь, из которой посыпались маленькие трупики. Почему она не заметила этот глупый морковный цвет?! Почему кинулась поднимать чужое горе?!
Они повернулись своими легкими спинами к пьяному празднику. Он уже не завидовал перламутровым горошинам, обнимающим её шею. Она улыбалась ему. Наверное, так горят губы при встрече после ДОЛГОГО расставания.
Он понял, что ему была нужна ее ЧИСТАЯ правда, она поняла, что больше никогда не сделает ему больно…