рассказ Тринадцатое ноября

ТРИНАДЦАТОЕ НОЯБРЯ
(рассказ)


«Пазик» неспешно скрипел по старой, затвердевшей степной дороге.
Вокруг, насколько хватал глаз, тянулись выветренные такыры со скудной растительностью, едва покачивающейся от неуютного ветра. Природа была однообразной, воздух в салоне удушлив как и густые словно кисель мысли, от которых хотелось встряхнуться.
Азамат сидел на заднем сиденьи и терпеливо смотрел в окно, оглядывая растилавшуюся степь, и не видел никаких признаков близкого жилья.
«Значит ехать еще долго» - решил он и устало откинулся на спинку.
А «Пазик» тем временем вскарабкался на невысокий холм, с вершины которого открывалась панорама сгрудившегося внизу городка.
«Наконец – то!» - обрадовался Азамат. Мысли его вздернулись, точно на них набросили узду и вновь поскакали галопом.
«Где я стану ее искать? Что я ей скажу? Примет ли она меня? Может уехать назад?»
Автобус тем временем прокатился по грязной с выбоинами улице с теснившимися по краям мазанками и застыл у скособоченного каменного здания с надписью «Автовокзал». Пассажиры засуетились, потянули за собой огромные клетчатые китайские сумки и стали расходиться, на ходу разминая, затекшие после долгой езды ноги.
Азамат закурил сигарету, сунул руки в карманы пальто и зашагал по кривой улице. В полной сумбурных мыслей голове, так и не высветился план поиска.
Вечерело, тянуло предзимьем, одиночеством и отчаяньем.
- Простите, а где здесь… - он споткнулся и упал, больно ударившись об бетонный бордюр.
- Твою мать!.. – выругался он, распекая себя.
- Под ноги смотреть не пробовали…? - раздался девичий голос.
Он вскинул голову, намереваясь выпалить что-нибудь резкое, той, что сумничала и не поверил своим глазам. Перед ним стояла Шолпан. Азамат прикрыл веки и вновь раскрыл глаза,
Шолпан не исчезла.
- Шолпан! - пробормотал он.
- Ты и здесь меня нашел? – в наступавших сумерках было видно как она с досады зло дёрнула длинными черными бровями. На белом мраморном лице отчетливо проступили пятна гнева.
- Я искал тебя, всюду искал.. мне сказали что ты уехала в какой-то брошенный город - поднимаясь на ноги шептал Азамат, боясь что либо добавить, и наконец вовсе умолк в страхе.
- Что тебе надо? Ты что совсем тупой? Неужели не ясно, что у меня к тебе ничего нет и быть не может? Что ты преследуешь меня?
- Шолпан, не кричи на меня пожалуйста. Разве это моя вина что ты мне нравишься? Может быть мне самому уже впору лучше умереть, чем так жить, каждую минуту сгорая от мысли, где ты, с кем? А может ты нуждаешься в моей помощи, а меня нет с тобой рядом! Что же мне делать?
- Навязался на мою голову! Я что тебе мама, сопли утирать?
- Не надо мне сопли утирать, я не такой уж слабый каким кажусь тебе.
- Ладно, пошли, не стоять же нам здесь! – произнесла она равнодушно, несколько поостыв.
Они зашагали по тратуару, два человека, два чужих друг-другу человека.
Он шел на затаенном дыхании, боясь задеть ее случайно локтем, чтобы снова не разбудить в ней ярости.
Улица была безлюдной, лишь далеко впереди маячила какая-то пара. Они молчали. Она еще не отошла от душившей ее злобы, Азамат размышлял над тем, с чего бы начать разговор. Каждый шаг давался ему с трудом и больно отдавался в мозгу, ухая, словно в пустом ангаре.
- Зачем только мы встретились – размышлял он и тут-же спохватываясь разворачивал мысли вспять – все равно я добьюсь того, что она полюбит меня. Просто она знает, что красива и воображает! От женихов у ней нет отбоя.. а я, кто я такой для нее? Видишь, как говорит, сопли мне надо еще утирать! Вот заработаю денег на Севере, возмужаю, вернусь совсем другим и тогда... тогда сразу женюсь на ней. Никому ее не отдам, пусть хоть на куски меня режут, хоть в огонь бросают, никому!
- Я здесь работаю инженером, живу в вагончике, сейчас ты его увидишь.
- В вагончике? – чуть было не слетело у него с губ, но Азамат вовремя опомнился.
Тротуар закончился, они очутились на окраине городка. Впереди, на ржавых, залежалых рельсах, брошенных прямо на землю, стояло множество вагончиков на колёсах.
К каждому такому вагончику была пристроена сколоченная наспех дощатая верандочка из грубых, неотесанных, некрашенных горбылей с деревянной лестницей.
- Вот мой Тадж-Махал!
Они подошли к развалюхе, с выгоревшей на солнце зелёной краской и поднялись по шаткой, скрипучей лестнице, которая тут – же отзываясь застонала – запела на все лады.
В передней комнате громоздился ветхий старинный диван переживший не одно поколение хозяев, полочка для посуды, стол, в углу на печи вразброс немытая посуда.
Азамат украдкой оглянулся. Вторую комнату отделенную от первой фанерной перегородкой, украшал шифоньер с наполовину оторванной дверцей, цветной портрет Шолпан на фоне бескрайнего синего моря и двуспальняя кровать с никелированными шарами. Окна вагончика были заклеены старыми газетами.
- Удивляешься? Думаешь отчего дочь богачей забралась в эту дыру? Тебе этого не понять.
Она грустно улыбнулась ему.
Шолпан порывисто прошла к полке и достала крохотный шприц. Одним движением она задрала рукав свитера, оголяя белую руку.
- Накрой ладонью вену – приказала она.
Азамат был поражен. Он не знал что она наркоманка.
- Да не так! Нажми сильней!
Шолпан резко ввела иголку в венку и выдавила содержимое.
Лицо ее порозовело, злые искорки в зрачках растворились, растаяли и она стала еще красивей чем прежде, что-то в ней проступило обычное, доступное, человеческое.
- Раздевайся, сейчас я приготовлю суп, - она включила электроплитку, поставила на неё каструлю с водой, вскрыла пачку китайской лапши, выставила два больщих мутных стакана под чай и высыпала на стол конфеты.
- Как ты меня нашел? – безразлично спросила Шолпан.
- Твоя мама сказала что ты здесь. Она просила меня чтобы я уговорил тебя вернуться домой.
- Не теперь! Не теперь! Я должна сама решить как мне жить дальше. Понять, чего я хочу от жизни!
- Разве тебе плохо дома? У вас такой роскошный дом..
- Ты глупый, потому что нищий. А нищий размышляет приземленно.
Азамату стало больно и обидно выслушивать хамство и он решил больше не терпеть.
И все же, сдерживая себя мягко произнес:
- Ты права, нищий думает о хлебе насущном.
- Как видишь я свой хлеб тоже зарабатываю сама.
- Но все же, хоть ты, как говорится из белой кости, а грубиянка, но вот мама твоя воспитанный человек.
- Мама, да! Мама! Она переживает за меня – голос Шолпан дрогнул, видно вспомнила мать.
Она принялась разливать по тарелкам жиденький суп.
Азамат откусил черного хлеба и осторожно отхлебнул. Суп оказался пересоленный, очень пересоленный, но он продолжил есть.
- Я ведь люблю тебя, Шолпан! – неожиданно произнес он, откладывая ложку.
В воздухе повисло молчание, только было слышно жжужанье бившейся о стекло поздней мухи. И вдруг Шолпан громко разрыдалась, взрывая тишину и он растерялся настолько, что и не знал, что ему предпринять.
Она плакала уронив голову на грудь и в ту минуту показалась ему такой одинокой и беззащитной, беспомощной, брошенной, а вся ее злость показной, защитной реакцией, что Азамат мог бы не задумываясь тут-же умереть за нее.
В темное окно монотонно постукивал сгибающийся под злым ветром одинокий куст, со свернувшимися от первых заморозков листьями, они были всего вдвоем на целой земле и оттого в груди Азамата проснулась и затеплилась тихая надежда. Что-то необьяснимо нежное заструилось по сердцу, сладенько заныло и на секунду ему показалось, что в груди у него мелодично зазвонил крохотный колокольчик.
- Пожалуйста перестань, не надо.. .
- Ты даже не представляешь себе, я ведь храню на сотке все твои разговоры, что ты мне скидывал на почтовый ящик, глупая я, прости меня Азамат – она безутешно продолжала плакать.
И он осмелел, услышав ее откровенное признание, впервые произнесенное этой гордой, неприступной красавицей, мелкий озноб заколотил его тело.
- Хочешь, я возьму тебя на руки, покружу как в детстве кружил тебя отец – прошептал Азамат и перегнувшись в поясе, поднял её, невесомую, пахнущую родным запахом, и стал кружить в тесной комнатке, кружить, до тех пор пока у него самого не закружилась голова и тогда он положил ее на кровать. Он целовал её плачущую, такую любимую и дорогую, сушил губами её слёзы и целовал в шею, щёки, губы.
А руки Шолпан судорожно тянули пуговицы на его рубахе, и ее гибкое, сильное тело прижалось к нему так, что у него сперло дыхание. Ничего он не видел перед собой в тот самый миг, ничего кроме крупных, прозрачных слез, в которых отражался он сам.
Она сорвала с него рубашку, с себя блузку, юбку и в какой-то лихарадочной горячке забралась под жёлтое в шахматную клетку одеяло по самый подбородок, и прикрыв длинными ресницами глаза, призвала: «Скорей, скорей!»
Старая, видавшая виды кровать заскрежетала, заворчала под тяжестью молодых, сильных, жадных до любви тел.
Она улыбалась ему, обнажая белоснежные зубы, обнажая его взору ямочки на щеках, и эта улыбка разжигала в нём ещё больщую страсть. Он просил чтобы она всегда улыбалась, говорил что ей идёт улыбка а не злость, прижимался к тугим, налитым грудям, еще три часа назад бывшими недостижимыми для него и гладил, гладил черные волосы, рассыпавшиеся по подушке, сводившие его с ума и понимал, что все в его жизни теперь перевернулось. Ему казалось что он летит в пропасть и тело его отчего-то вдруг стало невесомым, но полет этот был столь завораживающим, что он боялся прервать его и вместе с тем цепенел от жути разверзшейся бездны.
Азамату казалось что он мог бы целовать ее без счета, всю свою жизнь, ни на секунду не прерываясь, любить её, наконец-то ставшую такой доступной, близкой, страшился всякого шороха, леденея при мысли что кто – то может нарушить их обретенный мир, ставшего в одночасье прекрасным и чем глубже осознавал это, тем сильнее инстинктивно прижимал её к себе, шепча путанные, бессвязные слова.
Этот кто – то громко постучал в дверь, заходившую на дряных петлях. Азамат мгновенно встрепенулся.
- Кто это?.
Стук повторился, на этот раз ещё громче и настойчивей.
- Лежи, я сама открою.
Она поспешно запахнулась в домашний уютный халатик, сунула ноги в тапочки и белая от гнева, точно на битву, поспешила в веранду.
Азамат слышал как лязгнул засов и в натопленную комнату ворвался колючий, холодный ветер, тут – же пробравшийся к его горячему телу.
- Ты не одна, пусть он выйдет – услышал он требовательный мужской голос.
- А ты кто такой, чтобы мне приказывать? Ты холуй моего отца и не больше того.
Послышалась возня. Это Шолпан пробовала закрыть дверь, но натолкнулась на сопротивление невидимого мужчины. Азамата словно пружиной выбросило из кровати. Он нырнул в рубашку, впрыгнул в брюки и рванулся к двери.
- Не ходи!
Но он уже был на улице. Перед ним щеря в улыбке зубы, стояли два могучих парня.
- Ты кто? – спросил один из них.
- Я Азамат. А вы кто такие?
Сокрушительный удар вырвал у него из под ног землю и темное небо обрушилось ему на голову. Азамату показалось что все звезды с неба сорвались в тот миг со своих мест и полетели прямо в него.
Его били страшным боем, а он все пытался найти точку опоры на земле чтобы подняться, а когда нашел, то разогнулся страшный, безмолвный, готовый на смертный бой.
Шолпан слетела с лестницы и запрыгнула одному из верзил на спину, вцепившись зубами ему в шею, так что тот взорал от нестерпимой боли.
- Не трогайте его сволочи, не трогайте! – кричала она.
И они отступили перед ее яростным натиском, сделали шаг назад и скрылись в темноте, словно растворились.
Шолпан взяла Азамата за руку и повела вверх по ступенькам, ее трясло всю, словно она держала в руках оголенный электрический провод:
- Какие же они жестокие, звери! Это мой отец их прислал, чтобы они следили за мной.
Она усадила его на стул и заметалась по комнате в поисках йода, ваты, бинта.
- Не надо! Я просто отмою кровь..
- Но у тебя рваная рана на лице.. – Шолпан присела у его ног, глаза ее были полны жалости и участия.
- Сильно больно?
- Терпимо. Давай успокоимся, мужчину шрамы украшают.
- Ну я им устрою! Подонки! Лакеи!

***

Было далеко за полночь. Азамат и Шолпан лежали тесно прижавшись друг к другу, сплетясь точно ветви одного дерева. За окном стояла безмолвная тишина и на душе у Азамата несмотря на пережитое было тихо и уютно. Глубокая рана болезненно саднила, ныли разбитые ребра, а они болтали о различных пустяках. Шолпан без умолку говорила, рассказывая о работе, о каком – то смешном парне, о своей новой подруге. Азамат молча слушал свою любовь, время от времени прикасаясь губами к её все еще пылающей щеке, желая убедиться что все происходящее не сон, приснившийся ему, а явь. Волосы Шолпан надушенные, обволакивали его пьянящим ароматом, дразнили его своей интимной разбросанностью и он измотанный переживаниями уходящего дня незаметно для себя заснул.
Проснулся он от мутного света, проникавшего сквозь черные строки газет, открыл глаза и позвал Шолпан. Шолпан не было, он взглянул на часы, стрелки показывали четверть второго, на столе лежала записка «Ушла на работу, завтрак на столе. Целую. Шолпан».
- Целую. Шолпан. – перечитал он вслух последние ее слова и поцеловал записку. Он потрогал рану, она запеклась и затянулась тоненькой корочкой.
Азамат похлебал вчерашнего супа и снова улёгся в постель, согревшись он тут – же погрузился в сладкую негу.
Разбудила его Шолпан.
– Вставай, засоня! Уже вечер! Бр-р-р, на улице холодища!
- Замёрзла?
- Ага! - она засунула руки под одеяло и положила ему на грудь.
- Шолпан, - нерешительно начал Азамат.
- Да-а! – мягко, словно кошка промурлыкала Шолпан.
- Тринадцатого ноября, через два дня, я должен уехать.
Но она не слушала его, смеялась и пела «Мы навеки вместе теперь…
- Шолпан, выслушай меня, я еду на Север, документы уже готовы.

Шолпан осеклась, прервала пение и как показалось ему перестала дышать, она смотрела на него удивленно, непонимающе и даже с долькой абстрагирования.
Ему показалось что воздух в комнате накалился в одно мгновение, будто все происходило не в продуваемом дощатом вагончике, а в знойной пустыне Сахара. Они оба молчали и тишина все больше и больше наполнялась невидимой гремучей смесью, готовой вот-вот взорваться и уничтожить, вымести из прошлого вчерашнюю ночь. Он ждал, когда она заговорит, и боялся, трепетал в ожидании её слов.
- Зачем же ты приехал? – брови Шолпан изогнулись.
- Я не мог уехать не увидев тебя, это было важно для меня.
- Ты возник из ниоткуда, забрался в мою постель, а теперь извещаешь о том что должен уехать.. Вон! – взорвалась Шолпан.
- Вон!
Расстроенный Азамат принялся одеваться, как Шолпан упала ему на грудь и стала шептать быстро, быстро:
- Не уезжай, не уезжай, давай жить вместе, здесь!
- Шолпан, я не могу остаться, я должен ехать. Я хочу заработать денег и вернуться к тебе достойно, иначе твои родители всю жизнь будут считать меня жалким приемышом.
- Что тебе до моих родителей? Что? Тебе с ними жить или со мной? Я тебя в обиду не дам! – заявила она.
- Шолпан, я мужчина и должен обеспечить себя и тебя.
Шолпан нервно расхохоталась.
- Обеспечить меня? Да что ты себе напридумывал, мальчишка! Отец мне в приданное отдаст два-три миллиона «зелени» и не нужно совершать никаких глупых и ненужных никому подвигов. Понимаешь?
- Шолпан – умоляющим голосом произнес Азамат - Я буду звонить тебе каждый день, затем приеду в отпуск.
- Звонить! Да разве в звонках дело?
Шолпан обессиленно рухнула на стул.

- Ну что ж, уезжай, я тебя не держу!
Долгое время они сидели безмолвно, тикали мерно безучастные часы, отчитывая минуту за минутой. Азамат нервно теребил бахрому одеяла и кусал себе губы до боли. Наконец Шолпан взявшая себя в руки, тихо произнесла:
- Я хочу подышать воздухом.
Азамат помог ей одеться, накинул пальто и они вышли на улицу.
Кружился и медленно падал искрясь в свете редких, уличных фонарей белый, пушистый снег. Летевшие ему в глаза прошедшей ночью звезды, сегодня были притихшие, точно им было неловко за свою вчерашнюю неласковость. Справа, над полуразрушенными постройками скособоченным ковшом набухала Большая Медведица.
- Азамат, видишь качели? Я хочу чтобы ты меня покачал!
Они взобрались на шаткое сооружение, грозящее развалиться, и Азамат что было сил начал раскачиваться. Ветер бил в их ставшие в одночасье беспечными молодые, счастливые лица, и в морозном воздухе звенел её рассыпчатый смех и улетая пропадал где-то во враждебных переулках.
Прошел ещё один день!
Шолпан приходила с работы, мыла посуду, доставала с полки привычный суп из концентратов, затем обрасывала его в сторону и начинала готовить фасоль с мясом. Комната наполнялась вкусным запахом дозревающей пищи, женского тепла и начинала сочиться неповторимым уютом зачинающейся жизни человеческой пары.
Азамат сидел на диване и неотрывно смотрел на нее. Он никак не мог взять в толк, как ему казалось своей бестолковой головой, ее поступок – зачем ей, единственной дочери очень богатого человека, была необходима такая жизнь? Испытать себя?
В большом эмаллированном тазу шипела переливаясь радужными цветами пена. Шолпан суетилась, подкладывая свежие поленья в печку, которые вчера наколол Азамат, выжимая его выстиранную рубаху и всё это время не умолкая рассказывала ему о каких – то ничего не значащих пустяках, словно страшилась наступления тишины. Ему нравилось наблюдать за тем, как она хозяйничает. Он обвел взглядом обе комнатки и отметил про себя что они стали выглядеть веселей, обрели жилой вид, с той поры как он появился здесь.
И невольно прокралась предательская мысль: - «А почему бы мне не остаться с ней, здесь, где все так мило и приятно, где тебя любят. Зачем ему ехать куда – то в неизвестность, куда Макар телят не гонял?»
Но он тут – же испуганно оттолкнул эту мысль и теперь старался больше не подпускать ее к себе. Шолпан закончила стирку и устало опустила руки.
«Хозяйка!» - Азамат шагнул к ней и нежно обвил ее руками.
Так прошел еще один день, предпоследний в их жизни!
Снова они лежали в постели, за окном догорал закат и на стене, над их кроватью на смешном ветхом плюшевом коврике с изображением пруда и двух лебедей затухая умирал солнечный зайчик.
Он попытался обнять её, но она отстранила его руку.
- Не надо Азамат! - в её голосе звенело отчаянье, она вдруг глубоко вздохнула и запела: «А любовь у нас с тобой была недлинной, может просто не дождались мы любви!»
Азамат лежал не смея шелохнуться, а Шолпан продолжала петь: - «Не грусти мой неверный мальчишка, ты ни в чём, ты во всём виноват». Остаток ночи Азамат провел в оцепенении.
Проснувшись Азамат испуганно взглянул на часы, было около 9 часов, он отодвинул край шторы, за окном стояла густая ночь, осторожно, чтобы не разбудить Шолпан он соскользнул с постели и закурил сигарету.
Шолпан лежала слегка откинув голову, волосы ее мягко раскидались по подушке обвиваясь вокруг шеи, рот был мило, совсем по детски приоткрыт, она дышала ровно и тихо.
Азамат бережно укрыл ее одеялом, она проснулась, некоторое время молча глядела на него, потом вдруг совсем по- матерински притянула к себе и поцеловала.
- Азамат, мне будет не хватать тебя всю жизнь – произнесла она пророчески.

На вокзал они пришли когда до прибытия поезда оставалось пятнадцать минут. В кассовом зале, Азамат протянул деньги пожилой кассирше: - Один билет!
Они поспешили на перрон. Азамат взглянул на билет и с досады чертыхнулся.
- Тринадцатое число, тринадцатый вагон, тринадцатое место! – пробежал он глазами по билету.
От этого дьявольского совпадения чисел на него повеяло холодом, он задрожал словно лань, стоявшая перед ружейным дулом.
- Замерз? – спросила Шолпан.
- Н-нет.
Скрипя и лязгая подошел поезд, Шолпан торопливо обняла его.
- У нас еще есть время – произнес он.
- У нас уже нет времени – помотала она головой.
Строгого вида проводник недовольно забурчал: - Поезд ждать не будет – и деликатно отвернулся.
В это время вагон качнуло и он медленно поплыл вслед за тепловозом.
- Прощай Азамат! – прошептала Шолпан.
Это ее прощай, больно резануло разболевшееся вмиг сердце и боль стала вкручиваться куда-то вглубь, корежась и выгибаясь. Азамат запрыгнул на металическую ступеньку, не отрывая взгляда от Шолпан. Колеса громыхали выбивая ее последние слова:
- Прощай, прощай!
Шолпан стояла высокая, красивая, гордая и одинокая и он почувствовал себя самым распоследним дезертиром, бросившим свою судьбу одну, на пустом, ветренном перроне, оставившем свой рубеж, на котором он должен был стоять насмерть!


***

Прошел ровно год с того дня как они расстались. Было утро тринадцатого ноября, привезли на вездеходе свежую почту, желтую прессу.
Золотари сели на снег перекурить, полистать сплетницу, посквернословить. Задымили папиросы, потек по кругу чифирбак с черным словно деготь напитком по татуированым рукам, опрокидываясь в кривые сведенные от холода рты.
- Ну нифига себе они дают, эти олигархи! – воскликнул бывший зэк Клюква.
- Чего там? Знакомую букву нашел? – подковырнул его тоже бывший расстрельник, суровый, справедливый авторитет Никанор.
- Да вот посмотри, мне бы такую свадьбу закатили, я бы тоже жанился, гы-гы-гы – заржал он.
- Рылом корявым не вышел – вновь поддел его Никанор.
- Азамат, тут про твою землячку..
Азамат подошел к Никанору и взял у него из рук толстую газету. Со страницы в развевающейся свадебной фате на него глянула газетная Шолпан, держащаяся за руку молодого лысеющего мужчины. Она была словно прозрачной, от окружавшего ее лоска и ему показалось, что она струилась над палубой, точно воздух. Искусный фотограф снял их на борту шикарной белоснежной яхты. На заднем плане выступали холеные лица с бабочками на сытых шеях, в белоснежных смокингах. Рваная рана на лице Азамата набухла и густо побагровела.
Азамат выпустил газету из рук и зашагал в глубину крякающей, промороженной тайги. Из-за спины доносился голос никак неунимавшегося Клюквы:
- Ну нихрена себе приданое, два миллиона баксов!

В тайге скрипя выстывшими стволами вековых елей крался к завершению две тысячи девятый год.